«МОСКВА Издательство имени Сабашниковых Составитель выражает глубокую благодарность за помощь, оказанную в работе над изданием: сотруднику Института археологии РАН А.А. Формозову, сотруднику рукописного отдела РГБ И.В. ...»

И. Е. Забелин

ДНЕВНИКИ

ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ

МОСКВА

Издательство имени Сабашниковых

Составитель выражает глубокую благодарность за помощь,

оказанную в работе над изданием:

сотруднику Института археологии РАН А.А. Формозову, сотруднику

рукописного отдела РГБ И.В. Левочкину, искусствоведу-реставратору института «Спецпроектреставрация» Н.С. Датиевой, сотрудникам отдела письменных источников ГИМ Н.Б. Быстровой, М.В. Катагощиной, Н.Б. Стрижовой, сотрудникам отдела изобразительных материалов ГИМ Т.Г. Сабуровой, И.А. Семаковой, сотруднику археографической лаборатории кафедры источниковедения исторического факультета МГУ В.И. Ерофеевой Подготовка текста, предисловие, комментарии Н. А. К А Р Г А П О Л О В А Редактор Н. П. Л И Б К О В А О ф о р м л е н и е серии С. И. СЕМЕНОВ Федеральная программа книгоиздания России Забелин И. Е.

Дневники. Записные книжки. — М.: Издательство им. Сабашниковых, 2001. - с. 384.

ISBN 5-8242-0082- П е р в а я публикация дневников и записных книжек, которые знаменитый историк вел более 60 лет (1837—1908 гг.). Рассказывая о встречах с самыми разными людь­ ми: либералами и консерваторами, чиновниками и деятелями культуры, предпри­ нимателями и аристократами, Забелин создает уникальный портрет эпохи. Мы видим его на заседаниях научных обществ и археологических раскопках, в хлопо­ тах по созданию Исторического музея... Будучи очевидцем освобождения кресть­ ян, общественных р е ф о р м, революционных событий начала XX в., Забелин с тре­ вогой всматривается в будущее, р а з м ы ш л я е т об историческом пути и предназна­ чении России.

Оригиналы рукописей и иллюстраций хранятся в Государственном Историческом музее ISBN 5-8242-0082-3 © Издательство им. Сабашниковых, OCR и вычитка Давид Титиевский, ноябрь 2009 г.

Библиотека Александра Белоусенко

К ЧИТАТЕЛЮ

В трагичный для русской культуры 1837 год начал вести свои поденные записи тогда еще никому не известный Иван Забелин. Впереди была долгая, далеко не легкая жизнь, вылившаяся в славную биографию величайшего зна­ тока истории Москвы. У кормила Российского государства сменились чередой четыре императора, а Иван Егорович оставался бессменным радетелем, соби­ рателем и хранителем отечественных древностей вплоть до 31 декабря года.

Разнообразие и даже некоторая разбросанность его научных устремлений показывает человека не просто охочего, а жадного до знаний и открытий. Но во второй половине жизни пришло осознанное и твердое понимание столбовой идеи — изучения неприметной, но столь жизненно необходимой темы — быта русского народа. Отсюда и родилось глубокое убеждение ученого, что любая обыденная мелочь прошлых веков становится живой тканью истории, жизнен­ но наполняя и придавая особый аромат сухому перечню дат и событий. Это и предрешило судьбу И.Е.Забелина, как одного из основателей и теоретиков пер­ вого и единственного до сих пор Российского Исторического музея.

Заложенное и воздвигнутое при его самом заинтересованном и непосредственном участии хранилище российских древностей, всем своим обликом хра­ ­ит память об отце-основателе. Но если внешне музей не претерпел никаких изменений (даже разрушенные в 30-е годы Воскресенские ворота вновь восста­ новлены и на башнях снова расселись золотые орлы), то внутреннее его содер­ жание изменилось разительно и, несомненно, в полном соответствии с чаяния­ ми Ивана Егоровича. Если в 1903 г. штат Императорского Российского Исторического музея состоял из 10 сотрудников, то теперь здесь работают человек. Если фонды музея во времена Забелина исчислялись десятками ты­ сяч единиц хранения, то сейчас их насчитывается более 4,5 миллиона и 12 мил­ лионов листов исторических документов. Такая коллекция, несомненно, до­ стойна тысячелетней истории Российского государства и достойно может представить любой период его существования в мельчайших деталях.

Издаваемые дневники основателя Исторического музея являют собой цен­ нейшее свидетельство кропотливой и многолетней работы по сбору рассыпанВ.Л. Егоров ных по огромной стране раритетов непростой российской истории. Точно так же, как глыба Исторического музея высится на Красной площади горделивым и несколько суровым особняком, так и место И.Е.Забелина в российской исто­ риографии ни с чем не сопоставимо, бесспорна его совершенно исключитель­ ная заслуга перед всеми грядущими поколениями россиян, стремящихся по­ знать свое прошлое.

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Такие звезды светят народу раз в столетие»1, — сказал об историке Иване Егоровиче Забелине его современник филолог В.Н. Щепкин. Забелин известен прежде всего как великолепный исследователь русского быта, кропотливое изу­ чение которого он считал залогом объективной оценки исторического разви­ тия. В этом убеждают его фундаментальные работы «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетии», «Домашний быт русских цариц в XVI и Х П столетии», «История города Москвы». После десятилетий забвения они вновь переизданы, а творчеству и личности историка дана новая оценка 2.

Личность Забелина занимает особое место в русской культуре. «Цельная, крепкая и здоровая русская натура, не обделанная внешним лоском, не обрабо­ танная европейским просвещением, но честная, прямая и симпатическая. Он выработал себе свой собственный простой и трезвый взгляд на вещи»3, — писал историк и юрист Б.Н. Чичерин. Бедняк, получивший 5 классов образования, Забелин стал автором более 250 книг, множества статей, публикаций истори­ ческих документов, доктором русской истории, почетным членом Петербургс­ кой Академии наук, председателем Общества истории и древностей российс­ ких, главой первого национального исторического музея в России.

В Государственном Историческом музее хранятся дневники и записные книжки Забелина, являющиеся самым сокровенным наследием ученого. Они были начаты в 1837 г. молодым человеком, только что вырвавшимся из «тяж­ ких объятий Сиротского дома», и завершены в 1908 г. седовласым старцем, знаменитым историком. В записях отразились сложный жизненный путь рус­ ского самородка и многоплановая картина жизни России.

Родился И.Е. Забелин 17 сентября 1820 г. в Твери. Его отец Георгий (Егор) Степанович служил в Казенной палате писцом, коллежским регистратором.

Со слов матери Авдотьи Федоровны, Забелин знал, что жили родители без нужды, «в известном довольстве». После рождения сына отец переехал в Москву на службу в Московское губернское правление. Авдотья Федоровна совме­ щала домашние заботы с работой экономки в дворянских семьях Аргамаковых и Вадбольских. «Барин Аргамаков, — вспоминал Забелин, — был нелепым господином». Своим крепостным извозчикам приказывал доставлять к вечеру не менее 70 рублей, неприносившего этой суммы пороли розгами. В имении Вадбольского, в селе Ботня, мальчику запомнилась большая изба, куда кресть­ янки приносили оброк: орехи, сухие грибы, малину, землянику и т.д. Женщи­ ны, усевшись на полу в этой избе, камнями разбивали орехи, ядра которых шли на изготовление масла. «Живо помню освещенные их лица и духоту невы­ носимую от их толпы. Есть эти ядра не позволялось. За этим строго смотрела матушка и служившая ей крестьянская девка»4. Память Забелина сохранила и картины природы, вылазки с крестьянскими ребятами в лес, на речку.

Кончилась деревенская жизнь внезапно. Одна из горничных тайно родила.

Авдотья Федоровна, пожалев хорошую работницу, не наказала ее, как требо­ вал барин. Ночью экономке пришел приказ немедленно выехать из имения. В Москве у Забелиных родился второй ребенок. Егор Степанович неожиданно скончался, и начались «неодолимые бедствия». Ивану было тогда 7 лет. Мать как чиновницу (Егор Степанович дослужился до чина коллежского секретаря) не брали ни в горничные, ни в экономки. Жили на случайный заработок. Маль­ чик помогал матери, когда ей удавалось получить работу на дом, выучился звонить в колокола, прислуживал в церкви. На заработанную мелочь он иног­ да покупал в лавочке у Лобного места маленькие лубочные книжечки. Запом­ нилась первая — «Булат-молодец». «Дрожащими руками я ухватил дорогую книжечку и побежал домой. Сказка доставила мне величайшее удовольствие и картинками, и чтением»5.

В 1832 г. после многих и долгих ходатайств Забелин был определен в Преображенское сиротское училище (Екатерининский сиротский дом в Приказе общественного призрения). Сюда поступали сироты из дворянских, обер-офицерских, купеческих, мещанских семей. «Страх и трепет господствовали у нас как особая стихия нашего учения и поведения, как особая атмосфера нашего существования, чему немало способствовали всегдашние обычные розги»6.

Учились по старинным учебникам и старинному порядку. Были и радости.

Незабываемое впечатление произвел на воспитанников роман М.Н. Загоскина «Юрий Милославский». «Восторгам не было границ. Роман возбудил в нас пат­ риотическое чувство и долго после того у нас шли рассуждения о подвигах героев романа». Радостью были и прогулки в Сокольниках, купание в Яузе, новая одежда по случаю перевода сиротского дома на Басманную улицу, по­ дарки от купцов, привозивших детям калачи, баранки, поход в Оружейную палату, где Забелина больше всего поразили носилки Карла XII и сапоги Пет­ ра I. Из предметов, преподаваемых в училище (словесность, математика, гео­ графия, биология) больший интерес вызывала история. Любимые произведе­ ния Забелина — «Жизнеописания» Плутарха, «История государства Российского»

Н.М. Карамзина, романы Ф. Купера, В. Скотта, А.Ф. Вельтмана. В тетрадях Забелина — стихи Пушкина, Языкова, Рылеева, Державина, Баратынского, Ер­ шова.

После окончания училища воспитанники могли продолжить образование дома или в гимназии, а затем поступить в университет. Забелин же не имел возможности учиться дальше. По рекомендации попечителя училища Д.М. Львова, который заметил интерес мальчика к историческим знаниям, Забелина приняли в канцелярию Оружейной палаты служащим второго разПредисловие ряда. Получал молодой человек небольшое жалованье, поэтому после службы давал частные уроки, чтобы оплатить свое жилье, которое находилось в Кава­ лерийском корпусе в Кремле.

Свободное время юноша проводил с друзьями в пеших прогулках на Воро­ бьевых горах или походах по окрестностям Москвы, редко, но посещал балы, ходил в гости, писал стихи (к писательству тянуло непонятное чувство, которое впоследствии Забелин объяснял простой потребностью в научной работе). В Александровском саду «сиживали на лавочке или шествовали по большой ал­ лее, в спорах о разных литературных предметах, кто во что горазд, наблюдая вместе с тем публику, особенно красоту девиц»8.

В Оружейной палате ко времени прихода Забелина происходила разборка коллекций, в том числе громадного, никому неизвестного документального материала о быте московских царей. Занимаясь переписыванием старых опи­ сей, вникая в текст документов, рассматривая старинные вещи, Забелин посте­ пенно узнавал о повседневной жизни царского двора, дворцовом этикете, при­ емах, трапезе, церковной службе, выездах и т.д. Во время разборки документов его остановило слово «походы». Тогда и возник замысел самой первой статьи у двадцатилетнего Забелина — описать царские походы на богомолье в ТроицеСергиеву лавру. Написал в 1840 г., но «очень боялся, что сочинение плохо».

Отнес на суд профессору Московского университета И.М. Снегиреву, который посещал Оружейную палату, занимаясь описанием памятников московской древности. Несмотря на сдержанный отзыв, Снегирев рекомендовал статью напечатать. Вышла она в 1842 г.

Талант и работоспособность молодого человека были замечены историка­ ми М.П. Погодиным, К.Д. Кавелиным, академиком П.М. Строевым. С профес­ сором всеобщей истории Т.Н. Грановским Забелина познакомили студенты, жившие на квартире у Авдотьи Федоровны. Общение с ними оказало большое воздействие на духовное формирование начинающего исследователя. Страни­ цы дневника свидетельствуют, что на всю жизнь сохранил Иван Егорович благодарность Грановскому за внимание, проявленное к нему.

С 1844 г. Забелин — женатый человек, отец семейства. В записках он очень мало пишет о своей семье и личной жизни: стихи о любви, дата женитьбы, косвенное упоминание о воспитании дочерей, о болезни и смерти старшей. В 1864 г. Забелин пережил сильное личное чувство, но, начав описывать в днев­ нике душевное смятение, внезапно обрывает записи, ссылаясь на неспособность передать словами «вопль разбитого, безумного сердца». Женился Забелин на Марии Петровне Андроновой, дочери коллежского асессора, участника войны 1812 г. В 1837 г. Мария Петровна окончила Екатерининский институт и до замужества работала гувернанткой. У Забелина было восемь детей, но в жи­ вых остались две дочери —Анастасия (1849—1896) и Мария (1851—1920). Девоч­ ки получили серьезное домашнее образование, о чем говорят их тетради, аль­ бомы, конспекты, сохранившиеся в архиве. Среди документов — пьесы для домашнего театра, ноты, переводы. Сестры увлекались театром, музыкой. В 90-х годах Мария была определена вольнослушательницей Московской кон­ серватории. Дочери были помощницами отца в работе, переводили для него иностранную литературу. Мария Ивановна жила с отцом до его последних дней и являлась его душеприказчицей. С 1909 г. она — член управления Историчес­ кого музея.

Небольшая семейная переписка существенно дополняет представление о семейной жизни ученого. В 1844 г. в письме к невесте молодой человек излива­ ет свою тоску по поводу временной разлуки: «Усладите теплотою весны заг­ лохшую душу, блесните на него лучом любви вечной, нераздельной». Он же признается, что не любит и боится свадебных церемоний, обрядов: «Я бы те­ перь желал улететь с вами в какую-нибудь пустыню, дальше, дальше от людей и от всех забот и требований света... Для любви так мало надо материального».

Ближе к свадьбе в письме восклицает: «Какие смешные слова! Муж! Жена!

Как звучит несносно! Куда бы спрятаться? Так и пахнуло мраком и холодом и сыростью тюрьмы! Так и слышатся в этих словах страшные звуки цепей. Но почему ж идут все замуж? Что за радость?»9. В письмах из мест археологичес­ ких раскопок Забелин довольно подробно рассказывает семейству о хате, в которой поселился, природе, погоде, самочувствии, различных случаях из по­ левой жизни. «На нас теперь здесь злятся, — пишет Забелин с Чертомлыка в 1862 г., — за то, что мы свалили с кургана каменную бабу, которая исцеляет от лихорадки, и вообще ей поклонялись как чудотворной святыне. Оттого теперь засуха и сгорел ток с хлебом у помещика. Вот Скифия-то. А помещик спраши­ вал, есть ли у нас револьверы» 10. Из Керчи письмо повествовало, как перенес сильную качку: «Я выпил рюмок пять водки, надо сказать мерзкой, бутылку красного, стакан белого и в заключение большую бутылку портера. Портер сильно помог. Компания была веселая: инженерный офицер, керченский ку­ пец и севастопольский купец»11.

Маленькие дочери писали отцу, что ходят каждый вечер смотреть комету, «но все, что ты задал нам, мы ничего не выучили и Дюмон Дервиль я читать не могу», — сознавалась Маша. «Если бы ты знал, какие у нас жары, хуже твоей мошки» 12. Мария Петровна, начиная письма: «Здравствуй, милый друг наш, Иван Егорович», подробно рассказывала о хозяйстве, прогулках с детьми в Ботанический сад и Марьину рощу, учебе, театральных спектаклях, встречах с сослуживцами Забелина, о родственниках, визитах к знакомым: «Были... у по­ чтеннейшего Михаила Семеновича Щепкина. Михаил Семенович очень огор­ чен потерей жены, все скучает. Мне сказывали его домашние, что всякий день после обеда он по обыкновению идет в ее комнату и остается там несколько времени, как делал то при ней. Да, 48 лет жили вместе, немного не дожили до золотой свадьбы»13.

Материально семье долгое время жилось очень трудно. Забелин полагал, что сделал бы гораздо больше и раньше, если бы не бедность, «загородившая дорогу». Труженик Забелин хотел, чтобы труд ценился и вознаграждался дос­ тойно. В дневниках мы видим, как нелегко давались ему обсуждения гонорара:

«В каждом моем рубле есть моя собственная кровь». Сам бедняк, он сочувство­ вал нуждающимся и старался помочь. Так, в письме к К.Т. Солдатенкову в 1857 г. просил за военного, воевавшего под Севастополем: «Беднейший посту­ пает на службу в корпус инженеров, не имея средств на обмундирование себе.

Не оставьте в помощи. За что буду молить Бога о здравии вашем» 14.

С конца 40-х годов тесное общение связывало Забелина с кружком передо­ вой московской молодежи А.В. Станкевича, брата известного философа. В кружок входили: Б.Н. Чичерин, К.Д. Кавелин, Н.Х. Кетчер, И.К. Бабст, Ф.М. Дмитриев, Н.Ф. Павлов, Н.М. Щепкин, В.П. Боткин, П.Л. Пикулин. Днев­ ники рассказывают, насколько необходимо было Забелину «хорошее, умное общество», как он ценил и уважал его. Основное содержание дневников за 50— 60-е годы — споры, беседы в кружке на самые разнообразные темы: насущные жизненные вопросы, литература, религия, философия, политика и т.п. Взаимо­ отношениям среди собеседников не были свойственны церемонность, конфор­ мизм, лицемерие. Постоянно общаясь, зная хорошие и дурные качества друг друга, открыто делали замечания, говорили комплименты, колкости, доводив­ шие до ссор. Забелину сочувствовали в горестях, радовались его успехам, а порой уличали его в «невежестве». Он же удивлялся, что профессора «пороли такую дичь, что Боже упаси» и все вопросы у них были уже решены. Забелин обладал большей независимостью по отношению к авторитетам, моде, обще­ принятому мнению. Он был упрямый спорщик с критическим взглядом на собеседников. Этические и нравственные идеалы его были близки к идеалам народной жизни. Забелин осознавал свою обособленность в среде «передовых людей»: «Да, моя жизнь есть недоговоренное слово, недопетая песня... часто я остаюсь совершенно иначе толкуемый и понимаемый».

К середине 50-х годов самоучка Забелин имел репутацию серьезного иссле­ дователя и являлся автором более 40 публикаций. Кроме научных статей, он писал рецензии на новые исторические труды, часто по просьбе редакторов журналов. Как отмечали современники, достоинство этих статей — новизна материала и его талантливая обработка, тонкий анализ и оценка, а также умение сопоставить материал с широкими явлениями жизни 1 5. «Рыться в архи­ вах, разыскивать археологические мелочи не трудно даже при недостатке об­ разования. Трудно из этих мелочей воздвигнуть стройное здание, правильно освещенное, проникнутое мыслью, а это сделал Забелин» 16. Молодой ученый печатался в «Москвитянине», «Отечественных записках», «Современнике», «Журнале садоводства», «Чтениях» Общества истории и древностей, «Библио­ графических записках». В 1847 г. он стал членом-соревнователем Общества истории и древностей российских при Московском университете. Участвовал в издании «Летописи русской литературы и древностей», по приглашению графа С Г. Строганова сотрудничал в издании «Древности Российского государства».

В 1852 г. по поручению министра внутренних дел графа Д.Н. Блудова безвоз­ мездно занимался извлечением из книг и столбцов архива Оружейной палаты, дополнений к изданным «Дворцовым разрядам», которые составили два боль­ ших тома. За присланную на конкурс работу «О металлическом производстве в России до к о н ц а XVII века» Забелин получил премию в 300 рублей от Археологического общества. «Сочинение есть первое в русской археологической литературе... оно обнимает очень много таких предметов, ко­ торые доселе не были объяснены». Вскоре ученый получил премию за рабо­ ту «Историческое обозрение финифтяного и ценинного дела» и стал членом Археологического общества. В эти годы Забелиным разрабатывалась главная тема его исследований — история русского быта.

Помимо работы архивариуса в московской Дворцовой конторе (дослужил­ ся до титулярного советника), Забелин преподавал (1853—1871) историю и архе­ ологию межевого дела в Константиновском межевом институте, русскую исто­ рию в Школе межевых топографов. В архиве сохранились проекты учебника и записи мыслей Забелина о преподавании истории, которая, по его мнению, учит нравственности. Учитель объяснял ученикам цель изучения истории, связь ее с настоящим и будущим, утверждая, что интерес к истории не может исчез­ нуть, так как человек в ней ищет разрешение своих собственных задач. Забе­ лин считал, что для учебника нужны пластичность образов, типы и типичность, тогда получится и живое, нескучное изложение. «Типичность теперь заменяет­ ся анекдотичностью, но тогда только анекдоты и останутся в уме, ибо анекдот одно из средств выразить типичность»18. Задача школы, по мнению Забелина, выпустить не только специалиста, а и порядочного человека. «Человек деятель жизни, а не одной только своей специальности»19.

К концу 50-х годов работа чиновника стала тяготить стремившегося к на­ учным исследованиям Забелина. В 1857 г. он радостно откликнулся на предло­ жение С.Г. Строганова перевестись в новое учреждение, в Императорскую ар­ хеологическую комиссию, которая впоследствии контролировала все раскопки в России. В письме графу объяснял: «Новые порядки, которым подверглась контора, на меня возложили огромный канцелярский труд — разборку и приве­ дение в новое устройство канцелярской писаной бумаги, которой хранится в архиве целые миллионы листов, большею частью годных на макулатуру для бумажных фабрик» 2 0. Он твердо решил «исключительно посвятить себя на­ уке», будучи убежден, что Строганов может «спасти ученого» и направит жизнь к «наиболее полезной и наиболее соответственной моим способностям и моему призванию цели». При переводе в Археологическую комиссию в аттестации значилось: «И. Забелин во все время служения своего в ведомстве Дворцовой конторы, при отличном поведении, постоянно оказывал примерное усердие и неутомимую деятельность по службе». В 1856 г. Забелин был награжден брон­ зовой медалью в память войны 1853—1856 гг. и коронационной медалью 1856 г.

Работа в Археологической комиссии (1859—1879) — важный этап в жизни Забелина. Семь сезонов он вел археологические раскопки на Юге России, в Поднепровье и на месте греческих городов в Северном Причерноморье. Уже в первую поездку внимание археолога привлек Чертомлыцкий курган в 22 км от Никополя. В 1862 г. было принято решение произвести раскопки, которые длились два сезона. Уникальные предметы IV в. до н.э., обнаруженные при раскопках, получили всемирную известность. Среди них — великолепная се­ ребряная ваза, украшенная орнаментом и фризами, на которых изображены сцены из жизни и мифологии скифов. За исследование Чертомлыка Забелин получил орден Станислава 2-й степени и стал старшим членом Археологичес­ кой комиссии. Интересные результаты дали раскопки на Тамани, на Цугурском лимане кургана Большая Близница. В захоронении жрицы богини Деметры были обнаружены золотые браслеты, пластины, бляшки, корона, бронзовое зеркало с изображениями Афродиты и Эроса, монеты времени Александра Македонского. Последний выезд Забелина на исследования был в ХерсонесПредисловие скую губернию, на раскопки Ольвии. В 1872 г. он издал описание археологичес­ ких раскопок и находок в Черноморских степях.

Тетради, которые Забелин вел во время экспедиционных работ, ярко вы­ ражают Забелина-бытописателя. Описания местности, типажей населения, обычаев, записи преданий, анекдотов, рецептов кухни, наиболее поразивших украинских слов чередуются с размышлениями об огромной значимости быта в истории и взаимодействия частной и государственной жизни: «Чем больше всматриваешься в быт народа, тем сильнее чувствуешь всю законность и силу государства, без которого народ пропал. Заслуга государства историческая».

Природа южных степей не оставила равнодушной поэтическую натуру иссле­ дователя: «Степь. Кругом горизонт, точно сидишь на поверхности огромного глобуса, жаворонки поют без умолку. Вот бегает с вострым хохолком такая изящная фигура, точно камер-юнкер». Надо сказать, что самые светлые, спо­ койные страницы записей посвящены природе, которую Забелин называл «дру­ гом неизменным». Он сравнивал свою любовь к природе с чувствами первой «невинной, простодушной и чистосердечной любви». Живя на даче или в поле­ вых условиях, отмечал зависимость своего состояния от окружающей приро­ ды: «Как начинается весна, голова моя наполняется совершенно иными идея­ ми, мыслями, соображениями. Меня тянет к природе, я почти забываю о труде для науки».

В 60-е годы выходят главные книги Забелина о русском быте. Уже в запис­ ных книжках 50-х годов постоянно встречаются его размышления об изучении быта, обоснования своего исследовательского метода. В 1862 г. издается «До­ машний быт русских царей в XVI и ХVII столетии» — итог двадцатилетней работы. И.С. Тургенев, зная о намерении Забелина выпустить книгу, писал: «Я убежден, что ваша книга будет истинным подарком для всякого русского. Ни у кого не нахожу я той ясной простоты изложения, того русского духа (в хоро­ шем смысле этого слова), которые мне так нравятся в ваших вещах». Книга имела большой успех, удостоилась Большой серебряной медали Археологи­ ческого общества и Демидовской премии Петербургской Академии наук. В отзыве на книгу Ф.И. Буслаев оценивал ее как лучшее сочинение по истории русского быта и добавлял, что «точное изложение фактов, свободное от всяких личных и случайных взглядов и увлечений, делает это сочинение необходи­ мою справочною книгою для всякого занимающегося русской историей»22. В 1869 г. появился «Домашний быт русских цариц в XVI и ХVII столетии». Объе­ динялись книги одним названием «Домашний быт русского народа в XVI и ХVII столетии», тем самым подчеркивая намерение автора продолжить исто­ рию быта других сословий и рассмотреть быт народа сверху донизу. Быт, считал историк, предваряя предисловием третье издание «Быта царей», — исто­ рическая природа человека. Реформы народного быта не удавались, если не было в них соответствия с потребностями этой природы. «Наша история пред­ ставляет самое убедительное доказательство необыкновенной силы и живучес­ ти непосредственных народных элементов жизни и даже самых форм, в кото­ рых эти элементы выразились». Более чем 150 лет непрерывных реформ многому научили нас, «но неизмеримо больше остается еще в прежнем полоН. А. Каргаполова жении, и очень часто наши мысли, поступки и действия, и внизу и вверху обли­ чают в нас людей XVI и XVII столетий».

С 1871 г. Забелин трудился по заказу помощника попечителя Московского учебного округа В.А. Дашкова над «Историей русской жизни с древнейших времен». В письме С.Г. Строганову историк писал о своем труде: «Задача для меня так важна и любопытна и представляет в науке такой достойный вопрос, что по необходимости я посвящаю ей каждую минуту и желаю только, чтобы на обработке этой задачи протекла и вся остальная доля моей жизни» 24. Сопо­ ставляя археологические и письменные памятники, автор намеревался сделать книгу своеобразным введением в российскую культуру, осветить вопрос о пред­ ках славян. Но античный и раннесредневековый археологический материал не был тогда достаточно выявлен, не все известные в то время древнегреческие, римские, арабские, византийские источники могли быть прочитаны незнавшим языков Забелиным. Не будучи лингвистом, Забелин многих удивлял неоснова­ тельностью и поспешностью заключений в области языка (некоторые подоб­ ные замечания встречаются в дневниках). Но его «изображение древнего об­ щинно-родового быта, путей и способов народной колонизации, обстоятельств, вызвавших «призвание варягов», начатков городской жизни... характеристик древней летописи и т.д.» представляли собой «лучшее, что только было по этим предметам в последнее время», отмечал А.Н. Пыпин 2 5.

Книга не стала серьезным научным трудом и в основном у современников получила отрицательные отзывы. Отвечая на откровенное письмо Б.Н. Чиче­ рина, Забелин пытался объяснить, что его книга — «не ученая книга, а вопль русского человека, что его древнейшая история обрабатывается односторонне, исключительно под немецким углом зрения», но письмо дорого ему «как ис­ кренний голос человека, которого всегда глубоко уважал» 26.

В 1871 г. Забелин в Обществе любителей искусства прочитал доклад (из­ дан в 1878 г.) о самостоятельности русской архитектурной школы — «Черты самобытности в древнерусском зодчестве». По мнению автора, самобытность русского искусства следует искать в облике дохристианского русского города и в чертах народного быта. С принятием христианства они перешли в деревян­ ное, а затем каменное храмовое зодчество. Особенность древнерусских строе­ ний, определяемая патриархальностью быта, наложила отпечаток на структу­ ру и внешний облик городов, отличавшихся от городов Западной Европы.

Русские города по «устройству своей жизни больше всего походили на села, а в строительном порядке представляли простую совокупность отдельных сел, де­ ревень, слобод»27. По мнению Забелина, строение, которое выразило исключи­ тельно «своенародные и самобытные русские черты», — храм Василия Блажен­ ного в Москве. Он «в действительности может почитаться типом тех церквей...

форма которых была выработана самим народом, его религиозными потреб­ ностями и своеобычными представлениями о красоте божьего храма, без вся­ кого посредства каких-либо иноземных руководительств и влияний». Автор видел сходство древнерусской архитектуры с индийской в единстве корней культуры, представлений о красоте.

В 1873 г. Забелин выпускает по заказу К.Т. Солдатенкова еще одну инте­ реснейшую книгу - «Кунцово и древний Сетунский стан. Исторические воспоПредисловие минания». В ней идет рассказ о подмосковных селах и имениях — Филях, Мнев­ никах, Крылатском, Мазилове, Очакове и др., об их владельцах, местности, об отношении предков к природе, о событиях 1812 г., связанных с Поклонной горой. Забелин хорошо знал эти места, не раз совершал по ним пешие прогул­ ки. «Раздоры, деревня на речке Шаченке, в 1704 г. находилась за стольником, а впоследствии очень знаменитым верховником князем Дмитрием Михайлови­ чем Голицыным. Князь Голицын был владельцем и села Архангелького, кото­ рое он первым стал устроивать с барскою широтою и великолепием» 29. Автор подробно освещает историю Кунцева, вотчину сначала Милославских, потом Нарышкиных, яркие события, происходившие в этой усадьбе. Например, оста­ новку здесь для ночлега прусского короля Фридриха Вильгельма III, визит в 1861 г. Александра II и его жены, «соизволивших здесь прогуливаться и кушать вечерний чай»30. Эта книга Забелина до сих пор имеет значения для краеведе­ ния и москвоведения.

В 1872 г. издается книга, объединившая несколько статей, — «Минин и По­ жарский. Прямые и кривые смутного времени». В связи с ней в дневнике упо­ минается полемика с Н.И. Костомаровым, связанная с различной оценкой этих исторических личностей.

В 1876 г. Забелин решил уволиться из Археологической комиссии и уйти в отставку. Основательное положение в обществе, известное в науке имя, стрем­ ление к самостоятельности и независимости не соответствовали положению «чиновника для раскопок», как характеризовал себя Забелин. «Имея полную возможность работать за письменным столом, я уже не нахожу в себе способ­ ностей, чтобы с прежнею ревностью и с прежним успехом поднимать труды, заботы и беспокойства, неустранимые при раскопках и расследованиях древ­ них курганов» 31. Просьба была удовлетворена, и 56-летний Забелин в чине IV класса с пенсионом в 1200 рублей в год ушел со службы.

Отставка не поколебала научный авторитет Забелина. В 1879 г. он занял пост председателя Общества истории и древностей российских (после смерти С.М. Соловьева). За время девятилетнего руководства Обществом историк по­ местил в его «Чтениях» большое количество документального материала. Со­ ставил вместе с П.И. Бартеневым важный «Список и указатель трудов, иссле­ дований и материалов, напечатанных в повременных изданиях Общества».

В 80-х годах Забелин активно участвовал в работах комиссий по реставра­ ции древних памятников — возобновлению иконостаса и росписи Успенского собора, росписи Благовещенского собора в Москве, реставрации Успенского собора во Владимире. Он твердо держался своей позиции сохранения в первозданности древних памятников. Об этом свидетельствует письмо обер-проку­ рору Синода К.П. Победоносцеву, в котором Забелин протестует против об­ новления киота Чудотворной Владимирской Богоматери, сделанного в 1514 г., но достаточно хорошо сохранившегося: «Уже то, что дереву 350 лет делает его редчайшим деревянным памятником». Когда же ученый узнал, что по указа­ нию Святейшего Синода иконы иконостаса хотят «превратить в двери, чтобы по желанию отворялись для показа фресок», он отказался от дальнейшей рабо­ ты в Археологической комиссии: «Для археологического сердца и для кровноН. А. Каргаполова го убеждения, что всякая святыня должна быть неприкосновенна, все эти об­ стоятельства — истинная пытка».

Знание московской старины, авторитет ученого позволили Забелину стать официальным историографом Москвы. В 1880 г. Московская городская Дума пригласила Забелина руководить созданием научного описания истории Моск­ вы. В письме П.М. Щепкину, принимая предложение, Забелин подчеркивал:

«Берусь за дело не из нужды, но по любви к предмету» 33. В «Московских ведо­ мостях» и «Известиях» городской Думы Забелин напечатал «Предполагаемые задачи историко-археологического и статистического описания Москвы». В и 1891 годах были изданы «Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы», в которых помещалось огромное количество новых истори­ ческих данных. В 1902 г. вышла первая часть книги «История города Москвы», получившая признание публики и золотую медаль Московского археологичес­ кого общества. В дневниках Забелина читатель прочтет о планах работы, орга­ низации ее в архивах, найдет размышления о Москве как о центре объедине­ ния земель и «преодоления славянской розни» — основе политики московских князей, о роли народа в процессе объединения страны. Происходившее в про­ шлом историк предлагал судить с позиции непосредственно описываемого вре­ мени, «не прикидывая современной мерки» к деяниям средневековья. Полеми­ зируя с историками, обвинявшими Москву в деспотизме, коварстве, хитрости, Забелин обращался к старинной литературной форме — разговору в царстве мертвых, где встречаются Иван Грозный, Карамзин, Костомаров, Соловьев.

Историю улиц, домов, дворцов автор тесно увязывал с образом жизни горо­ жан, политической историей государства. Местоположение города, его хозяй­ ство, князья, цари, постройки, обычаи и нравы выражают в общей совокупнос­ ти идею государственности, — считал ученый.

В первой части своей «Истории...» автор описал территорию Кремля. В 1901—1902 гг. восьмидесятилетний историк продолжал работать над историей города, над историей посада. Рукописи содержат интереснейшие наблюдения о складывании московского посада, большой фактический материал, собранный автором. Несмотря на незавершенность труда, Забелин предполагал опублико­ вать его и наказывал в завещании своей дочери Марии Ивановне исполнить это. Работа подготовлена к изданию сотрудниками Отдела письменных источ­ ников Государственного Исторического музея (ОПИ ГИМ) и ждет своего часа 34.

Дневники и записные книжки наряду с научными трудами свидетельству­ ют о добросовестности в работе, самостоятельности научных взглядов Забели­ на. Исходя из своего отношения к труду, методам исследования, автор под­ вергал критике современную науку, отдельных ученых и их произведения. По его мнению, ученых больше занимает публицистика, они коверкают факты в угоду модному направлению, после защиты диссертаций размениваются «на мелкую монету журнальных статей». К науке Забелин относился как к святи­ лищу, храму, «ценил науку так высоко, что стыдился выйти к ней с неумытым рылом, какой-нибудь статейкой необработанной».

В 70-е годы XIX века началась история российского Исторического музея, который стал для Забелина основным местом и смыслом жизни до последних дней. В конце апреля 1871 г. «утром, в четверг приезжает граф Уваров за советом», записал в дневнике Забелин. Далее идет речь об организации отде­ лов Политехнической выставки, устраиваемой в честь 200-летия со дня рожде­ ния Петра Великого. Граф Алексей Сергеевич Уваров и Забелин были знако­ мы давно. В дневнике Забелина впервые упоминается Уваров в связи с проведением Археологического съезда в Москве в 1869 г. Связаны они были работой по Императорскому археологическому обществу, Археологической комиссии, Московскому археологическому обществу. Забелин по приглаше­ нию Уварова читал лекции в Обществе любителей художеств. Уваров стре­ мился развить в обществе интерес и любовь к отечеству, понимание его исто­ рии, которая должна вызьшать гордость в каждом россиянине. Еще в 60-е годы он высказал идею о необходимости создания хранилища исторической памяти, в котором можно было наглядно представить историю, религию, искусство, образ жизни народов России. Идея получила отклик в 1872 г. в ходе организа­ ции Политехнической выставки. 9 февраля того же года последовало высочай­ шее соизволение на устройство в Москве музея имени государя наследника цесаревича Александра Александровича (будущего Александра III). 3 января 1873 г. были одобрены общие основания для устройства музея и утверждены:

почетный председатель — наследник престола великий князь Александр Алек­ сандрович, председатель управления — А.А. Зеленой, товарищи председателя управления — А.С. Уваров и Н.И. Чепелевский.

Характер музея определился не сразу. Поначалу предполагалось создать Музей военной славы России. На состоявшемся 11 февраля 1872 г. «Севасто­ польском обеде» был прочтен рескрипт наследника престола о том, что вещи из севастопольского отдела Политехнической выставки останутся в Москве как часть проектируемого военного музея. Затем предполагалось создать Музей истории великих и значительных событий государства. Уваров разработал на­ учную концепцию музея, «представляющего историческое развитие во всех видах минувшей жизни и связи с историей народов, когда-либо проживавших в пре­ делах России». Прекрасный организатор науки, Уваров понимал значение За­ белина в организации первого национального исторического музея. Знал и сво­ енравный характер Забелина, но терпеливо привлекал ученого к сотрудничеству.

Сложность создания музея, непредсказуемость развития событий, трата време­ ни на заседания, обсуждения в комитетах и комиссиях не привлекали стремив­ шегося к кабинетной работе историка. Руководя большими археологическими потребует новое дело. В дневнике прослеживается некоторая предубежденность Забелина по отношению к графу, нежелание быть используемым в чужих ин­ тересах. Отказываясь от службы, он объяснял Уварову, что положение, которое имеет сейчас, получил «с бою», тяжелейшим трудом.

Но уже в 1872 г. Забелин вошел в состав комиссии по постройке здания, в 1874 г. — в состав ученой комиссии музея для решения вопросов об облике здания, его залов, принципе отбора экспонатов и т.д. В состав комиссии входи­ ли также С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, Д.И. Иловайский, В.Е. Румянцев, но подлинными отцами-основателями музея можно считать Уварова и Забелина.

В апреле 1874 г. Московская городская Дума постановила безвозмездно предоставить для постройки музея лучшее место в городе — на Красной площаН. А. Каргаполова ди. Организационная структура музея была оформлена 2 августа 1874 г. В соответствии с ней музей имел право собирать исторические материалы, при­ нимать пожертвования, устраивать публичные чтения, лекции, иметь свои из­ дания, библиотеку, учреждать премии и медали. Ученой комиссией была сфор­ мулирована программа, обязывавшая архитекторов ориентироваться при составлении проекта здания на особенности русского зодчества XVI века, «по­ тому что в это время есть черты своеобразные, и их-то и требовалось выделить как русские и создать на их основании единое целое» 35. В обсуждении проекта, предложенного архитектором В.О. Шервудом, принимали участие не только ученые, но и представители городских властей. Дневники Забелина передают атмосферу непонимания и принципиального разногласия между членами ко­ миссии. В ноябре 1874 г. управление решило провести конкурс на лучший про­ ект. На конкурс были представлены работы Р.А. Гедике, Л.В. Даля, А.Е. Вебера, А.С. Каминского, А.П. Попова, Н.А. Шохина, И.П. Херадиононова, Ф.О. Шехтеля, В.О. Шервуда. Лучшим был признан переработанный проект В.О. Шервуда и А.А. Семенова под девизом «Отечество».

Ученые, особенно Забелин, настояли на дальнейшей доработке проекта, так как у фасада «две высокие башни по сторонам терема вроде минаретов совсем отнимают у здания русский характер», а «фигуры кровельных закомар автор рисует в виде готического листа»36. По вопросу оформления залов столк­ нулись две точки зрения: ученых и Шервуда, которого поддерживали многие члены комиссии. По мнению Шервуда, образное решение залов должно пре­ валировать над подлинными экспонатами. Ученые же стремились создать не зрелище, а научную и просветительскую базу для понимания истории. Соот­ ветственно и художественная композиция залов должна была иметь научную систему: декор залов должен был соответствовать времени представляемых памятников и меняться в зависимости от эпохи. Шервуд в брошюре «Несколь­ ко слов по поводу Исторического музея» изложил свои взгляды на задачи и цели музея. Шервуд полагал следующее. Одна из задач музея — «возможность выдвинуть наше искусство. К несчастию, настоящее направление нашего ис­ кусства ужасно... Серьезных работ у художников нет, и они, в силу необходи­ мости, увлеченные средой, пишут в угоду своим жалким грошовым меценатам тенденциозные картины» 37. Музей же даст художникам настоящую работу и средства.

Газеты с воодушевлением знакомили читателей с замыслами Шервуда, называя его артистом и солидным знатоком древности: в Парадных сенях раз­ местятся статуи скифа, пахаря, рыбака, охотника, Геродота со свитком в ру­ ках, первым описавшего славян, апостола Андрея Первозванного. Образ суро­ вого климата создадут хрустальные и керамические снежинки, сосульки. В каждом зале в центре разместятся скульптуры Мономаха, Александра Невско­ го, Даниила, Калиты, Дмитрия Донского, Пушкина, Гоголя и т.д.

Претензии Шервуда, утомительные совещания, интриги, бестактные ста­ тьи в прессе («не будучи папой Львом X, и не имея под рукой ни Рафаэлей, ни Микель-Анжело, Уваров на первых же порах стал высказывать свои тенден­ ции, решил, воображая, что, пописывая посредственные статейки, сделался зна­ током в искусстве»38) требовали от Уварова неимоверных физических и моПредисловие ральных сил. В 1878 г. он ушел в отставку. Ни Зеленой, ни Чепелевский не смогли справиться с организационной работой.

В 1881 г. музей перешел в правительственное ведомство, и было принято решение открыть его к коронации Александра III. Председателем музея стал великий князь Сергей Александрович, помощником председателя — А.С. Ува­ ров. Была создана особая Строительная комиссия, куда Уваров пригласил За­ белина. Шервуда отстранили от строительства, работу продолжил Семенов.

Кроме работ по оформлению музея, Забелин трудился над задачей пополне­ ния музея экспонатами. Так, в письме Уварову он сообщил об интереснейшем месте для археологических раскопок, где находится около сотни курганов, — между Спасским, Строганым, Митиным, Братцевым, Тушиным: «Это замеча­ тельное гнездо древнейшего подмосковного населения. Не говорю о поздней­ шей Тушинской истории. Для Исторического музея нельзя избрать лучшей местности»39.

В дни коронационных торжеств, 27 мая 1883 г. император Александр III и императрица Мария Федоровна посетили музей. 2 июня состоялось его пуб­ личное открытие в присутствии великого князя, городских властей, представи­ телей науки. Вскоре Уваров уехал за границу для лечения. В последнем пись­ ме графу от 8 апреля 1884 г. Забелин поздравлял Уварова с Пасхой: «Ничего более в этот Светлый праздник не желаю, как только одного, чтобы вы, в прекрасном вашем далеко, укрепились здоровьем как наивозможно сильнее, ибо всегда бодрые, руководящие силы ваши очень нам необходимы всем, рус­ ской науке, русской древности в особенности»40.

После смерти Уварова Забелин был назначен б апреля 1885 г. на долж­ ность помощника председателя.

Благодаря дневникам читатель в полной мере может оценить титаничес­ кий труд А.С. Уварова и И.Е. Забелина над созданием Исторического музея, ознакомиться с общественной, научной и государственной реакциями на это грандиозное предприятие. Истоки жизни важны для каждой человеческой судь­ бы, не говоря о начале претворения в жизнь великой идеи.

Дневники рассказывают, как за двадцать с лишним лет службы Забелина в музее, тот стал научным, воспитательным, культурным центром города и страны. Незатейливо и буднично Забелин излагает концепцию собиратель­ ства, оформления залов, покупку вещей, пишет о лекциях, выставках, кон­ сультациях, посетителях. При Забелине были устроены Новгородский, Влади­ мирский, Суздальский залы, разработаны последующие. Еще в начале своей научной деятельности Забелин восхищался талантом Н.В. Гоголя — умением подмечать мелочи, дающие яркую картину действительности. Забелин соби­ рал не только исторические раритеты и вещи высокой художественной значи­ мости, но и обыденные, бытовые предметы. В юбилейный для него 1892 г. ( лет научной деятельности) сотрудники музея в своем поздравительном адре­ се подчеркнули значение программы собирательства, проводимой ученым:

«В коллекции музея нашли себе место и серебряная братина с красивой че­ канкой трав — из боярских хором, и скромная братина, точеная из дерева — из крестьянской избы... В памятниках древности для Вас отразился, как в зерка­ ле, образ древнего русского человека с его верованиями, с эстетическими и житейскими потребностями или поэтической фантазией и техническими навы­ ками». Коллекции музея предоставлялись для занятий ученым, научным обществам, учреждениям, учащимся. В аудитории музея ( построена в 1889 г.) читались лекции по истории, археологии, искусству, современной политике.

Проходили различные съезды, заседания Московского археологического об­ щества, Товарищества художников, Нумизматического общества, Обществ сель­ скохозяйственного птицеводства, коннозаводчиков и т.д. Громадный научный авторитет Забелина поднимал престиж музея в обществе. «Многих привлекало не имя музея, а имя Забелина, шли к нему» 4 2, — вспоминал академик М.Н. Сперанский, в молодости работавший с Забелиным. Музею дарились от­ дельные предметы и целые коллекции: 160 владельцев частных собраний пере­ дали в музей 236 своих коллекций. В 1905 г. П.И. Щукин передал Историческо­ му музею крупнейшее в стране собрание русской старины, свой музей «Российские древности» (почти 24 тысячи предметов) и здание для него на Малой Грузинской улице (ныне здесь размещается музей им. К.А. Тимирязева). Ре­ зультаты комплектования музейных фондов красноречиво говорят о деятель­ ности Забелина: в 1885 г. насчитывалось 9 866 памятников, к январю 1902 г. — 39 551 памятник.

Покровительство императорского дома во многом способствовало созда­ нию и развитию музея. Члены императорского дома пополняли его фонды в соответствии с программой, которая определяла широкий спектр собираемых вещей. Среди даров — портреты ХVII в. Лжедмитрия I, Марины Мнишек, огромные полотна с изображением коронования и обручения Марины Мни­ шек и Лжедмитрия I, портреты Иоанна Алексеевича, Петра I, Екатерины I, Петра III, головные народные праздничные уборы, аптекарская посуда, зака­ занная Петром I в Голландии, оружие, нумизматический материал и др.

В дневниках достаточно много написано о великом князе Сергее Алексан­ дровиче. Личность, которой современники и советские историки дали уничто­ жающую характеристику, приобретает здесь иную окраску. Дневники свиде­ тельствуют о неформальном отношении председателя к проблемам музея. Он знал о приобретаемых вещах, интересовался их историей, посещал выставки, стремился улучшить материальное положение музея. Им было передано му­ зею множество памятников истории: вещи из проводимых им археологичес­ ких раскопок в Ильинском, Чернево, на Южном берегу Крыма, царские врата XVII—XVIII вв., церковная деревянная скульптура XIX в., пелены, покрова, дароносицы, потиры, акварели, графика. После гибели великого князя собра­ ние его икон было передано в музей великой княгиней Елизаветой Федоров­ ной. Забелин с удовлетворением пишет об интересе великого князя к архе­ ологии, древностям Москвы. Консультируя Сергея Александровича по древнерусской живописи, отмечает сходство их взглядов на распространение академической церковной живописи, которая «ничего не дает православному чувству». Не без удовольствия принимая знаки внимания великого князя и его жены Елизаветы Федоровны, подробно описывает поездку в имение князя, где к ученому отнеслись с теплотой и уважением.

Юбилей ученой и служебной деятельности в 1907 г. носил приватный ха­ рактер. 87-летнего Забелина на его квартире приветствовали депутации от разПредисловие личных организаций, частные лица. Почти во всех газетах были помещены статьи об ученом. Среди написавших приветствия был и император Николай II:

«Сердечно желаю вам сил и здоровья для продолжения столь полезного слу­ жения вашего Великой России»43.

В своем завещании Забелин полностью выразил отношение к музею: «На­ следниками своими я почитаю только свою родную дочь Марию Ивановну Забелину и Императорский Российский Исторический музей имени Александ­ ра III, поэтому в случае кончины моей дочери все наследство без всякого ис­ ключения да перейдет в собственность сего Исторического музея... Никаким другим наследникам, могущим когда-либо появиться, я не оставляю ни поро­ шинки»44. Он завещал музею свое жалованье за все годы службы, а также свою библиотеку, коллекции рукописей, икон, карт, эстампов. 70 тысяч руб­ лей выделил на приобретение новых коллекций. 170 тысяч завещал научным учреждениям, 30 тысяч — на издание своих работ.

Внимательно читая записи Забелина, понимаешь, что внутренняя жизнь автора тесно сплетена с историей и современной ему жизнью России. Много­ плановость записей не затемняет личности историка, выработавшего ори­ гинальную историческую концепцию и методы исследования. В 60-е годы, задумывая учебник по русской истории, Забелин ставил себе цель изобразить Русь как живую личность: ее рождение, воспитание и т.д. История, география, верования, политика, настроения, к о н к р е т н ы е ж и з н е н н ы е ситуации, рассматриваемые в записях, приобретают в совокупности образность. Нет Рос­ сии IX, ХVII, XIX столетий, есть живое образное пространство со своей истори­ ческой судьбой: «Нельзя главы делать по поколениям». Характеры благород­ ные, подлые, скупые, героические, честные, независимо от их временной и сословной принадлежности, складываются в масштабный портрет народа:

«Народ как один человек имеет ум, склад мысли... народ не есть мужик или барин, а это есть дух, особый нрав, обычай, особая сила, которая все переделы­ вает по-своему». Особенности развития, условия формирования в прошлом явля­ ются законами современной государственной, бытовой, нравственной, религи­ озной жизни, влияют на будущее: «Начало во мраке, а свойства, суть сохраняются по сей день». С этих позиций размышляет Забелин о философии, любви, религии, патриотизме, натуре русского человека, особенностях рус­ ской жизни и истории, определивших путь развития России. Многое объясняет ролью личности, которая на Западе была «корнем произрастания истории».

Римское право и школа способствовали широкому развитию личных идей. В России корень — мир, община, произошедшая из рода. Государство, общество состояло из родичей. Личность же поглощалась идеями и понятиями рода. Из родового быта историк вытягивает и причины исторически сложившихся, необходимых поисков покровителя, опекуна, а это вошло в привычку не стоять на собственных ногах в государственной и частной жизни. Сегодняшнее неува­ жение к чужому труду восходит к оформлению крепостной зависимости. Русское православие отличается от греческого, так как с самого начала было не отвлеченно, а слито с жизнью народа — не оттого ли в душе русского человека на протяжении веков существует неистребимое соседство язычества и христианства?

Забелин жил в царствования Николая I, Александра II, Александра III, Николая II. Историк не описывал их, а определял лишь некоторые черты прав­ ления, которые вызвали важные последствия. Так, по мнению Забелина, ме­ лочная, опекунская, охранительная политика Николая I привела к нигилизму и нигилистам, а либерализм Александра II, благодушие Николая II — к револю­ ционным собьггиям. Оригинальны высказывания Забелина о современных ему литературе, искусстве, общественном мнении, нигилизме, эмансипации жен­ щины, о молодежи. На основе его объяснения развития России Забелина невоз­ можно причислить ни к славянофилам, ни к западникам. Забелин был чужд славянофильской идеализации народа и упрекал западников-либералов «веч­ но ноющих, плачущих» в неверии, пессимизме. Быть патриотом и желать про­ цветания отечеству — это значит, по Забелину, верить в народ, в его достоин­ ства, дарования, политические, экономические, литературные, художественные силы.

Нашли в записях место отклики на общественно-политические события:

освобождение крестьян, студенческие и крестьянские волнения, запрещение периодических изданий, восстание в Польше, дворянское движение. Как отго­ лоски тревожных времен — слухи о трехпудовых свечах, начиненных порохом у Иверской часовни, о подкопе между Москвой и Химками. XX век сместил все привычные понятия. События 1905 г. стали для Забелина потрясением. К этому времени умерли почти все, с кем были связаны молодость и зрелость, искренность чувств — С.М. Соловьев, Б.Н. Чичерин, Н.Х. Кетчер, К.Т. Солдатенков, Д.А. Ровинский. Пережиты убийства знакомых лиц — великого князя Сергея Александровича, Н.П. Боголепова. Забелин почти не выходил из му­ зея, ориентировался в бурлящем море событий по проправительственному «Новому времени». Кажется, сам слог и стиль его стал похож на газетный.

Опираясь на глубокое знание народного быта, Забелин считал неприемлемым для России разовый, благополучный перелом, но «все не просят, а назойливо требуют. И все немедленно. Требуют демократической республики тоже не­ медленно». Горечью полны записи о действиях священнослужителей, интелли­ генции, вступивших на политическую арену борьбы: «Самое глупое, бездарное политическое существо в России — это российская интеллигенция». Эмоцио­ нально соглашается с киевским психиатром И.А. Сикорским, что русская рево­ люция — результат психопатологического процесса и общественной дегенера­ ции, своего рода массовая истерия. Искренняя боль за судьбу России излилась в желчных, пристрастных строках. 85-летний человек, всегда скептически от­ носившийся к правительственной политике, не принимавший участия в политических движениях, поведал о своей растерянности лишь дневнику.

Революционная эпоха изменила восприятие современности не только у Забели­ на. Историк В.О. Ключевский, заполнявший дневник мыслями, душевными переживаниями, на рубеже веков превратил его в конспект тревожных собы­ тий. Вместе с дневниками В.О. Ключевского, А.С. Суворина, Н.П. Окунева, А.В. Богданович записи Забелина помогают нам яснее увидеть картину време­ ни «культурного ренессанса» и «предчувствия надвигающейся катастрофы»

(Н.А. Бердяев).

Дневники (1837—1908) и записные книжки (50—60-е годы XIX в.) хранятся в Отделе письменных источников Государственного Исторического музея и вхо­ дят в состав личного архива Забелина (Ф. 440). Дневниковые записи велись в тетрадях или книжечках небольшого формата. Скорее всего записные книжки Забелин предполагал заполнять в периоды отъезда из Москвы — на даче, рас­ копках. Встречаются записи, сделанные на отдельных листах, конвертах, блан­ ках телеграмм, приглашениях. Дневники велись Забелиным не регулярно, с пропусками за целые годы, записи не всегда датированы. Особенность записей — отсутствие постоянного событийного повествования, предметно-пространствен­ ного описания, бытовой повседневности. Основа содержания — умственный, духовный мир человека, склонного к самоанализу, его деятельность, стремле­ ния, круг интересов и проблем. Многочисленность введенных в текст персона­ жей (ученые, писатели, императоры, великие князья, священнослужители, во­ енные, купцы, ремесленники) — одно из достоинств исторического источника.

В «Приложении» помещены некоторые записи из тетради, куда Забелин поме­ щал черновые наброски для готовящегося им учебника по русской истории (Ед. хр. 269). При публикации стиль, орфография и пунктуация историка ос­ тавлены без изменения.

В архиве записи Забелина оформлены в отдельные единицы хранения (5, 7, 9) и включены в состав единиц смешанного содержания (12, 128, 169, 275, 276). В Российской государственной библиотеке имеются записи Забелина дневникового характера 70-х и начала 80-х годов XIX века, представляющие позднейшие выписки из материалов Государственного Исторического музея (ОР РГБ. Ф. 743. К. 63. Ед. хр. 6). В результате проведенной публикатором работы записи для издания сформированы в одно целое, и читателю предос­ тавляется возможность анализировать источник всесторонне.

Подготовка к публикации осуществлялась при поддержке Российского гуманитарного научного фонда, проект 96-01-00540.

ДНЕВНИКИ

1. Отчет. 11 ноября 1837 года, четверг. Я высвободился из тяжких объятий Сиротского дома и поступил на службу в Канцелярию Оружей­ ной палаты1.

2. 24 февраля 1838 года. На второй неделе Великого поста в четверг был вечер довольно замечательный для меня по происшествию.

3. 12 июня 1838 года. В воскресенье ходил в Косино2. Питаясь чистым воздухом и рассматривая дивную, величественную природу, я провел там время довольно приятно*.

2 июля 1839 г. Письмо, в котором муж сестры отца Анны Степановны, сообщает, что отец и мать отца умерли в 1833 г.

Братья отца: Алексей Степанович, Андрей Степанович. Сестры: Пелагея Степановна, Авдотья Степановна, вдова, Анна Степановна, жена дьяка в Кашине Николая Ивановича Метлина, погоста Успенского, что на Болоте.

Март 1840 г. Получен портрет отца3 от Андрея Степановича Забели­ на, Бежецкого уезда села Андреевского, священника.

В дневнике записано: 14 января, 1840 г., воскресенье. С этого дня я решил записывать все, что случится со мною замечательного. Записывал одни глупые чувствования, вспышки любви и т. п.**.

26 января. Пятница. Был на именинах у Тон 4. Вспышка.

4 мая. Суббота. В Сокольниках на даче Ивана Николаевича Давыдова.

12 мая. Воскресенье. О, Боже мой. Зачем же раны в душе моей открылись вновь. И в сердце мне опять незваный гость залетел... Опять любовь...

23 мая. Четверг.

_ * Под этой записью приписано: «Верно, 1838 г. Июня 17 дня, в пятницу».

** С этого места п о м е щ а ю т с я дневниковые записи начала 40-х годов, не обнаруженные в архиве и переписанные Забелиным в более поздние годы.

26 мая. Воскресенье. У Смирновых, с ними в Сокольниках.

27 мая. Понедельник. Познакомился в Оружейной палате с чудищем французом, который показывал громадную коллекцию литографий рас­ крашенных.

7 ноября 1840 г. Иван Михайлович Снегирев6 рекомендовал меня, как любителя русских древностей, Павлу Михайловичу Строеву7, известному археологу. Это для меня очень лестно, это мне очень дорого. Сколько надежд и каких надежд. — Рекомендую вам, сказал Снегирев, — молодого любителя древностей, прошу не оставлять его советами, вспомоществова­ нием. Потом рассказывал, где я воспитывался, как образован и прибавил:

у нас мало таких людей, которые из собственного рвения, из любви к науке занимались.

10 ноября. Ходил с маменькой8 и Николаем Парамоновичем Дьяко­ новым к Смирновым. Пустое знакомство, однако с сетями для ловли же­ ниха.

2 апреля 1841 года. Среда. На Святой домашний театр, танцы, много барышень — все устроил Алексей Федорович Сахаров9, на Арбате у фор­ тепьянного содержателя и актера.

21 апреля. Был у Снегирева. Очень уж он льстит мне, но это очень ободряет меня.

28 апреля. Понедельник. В Палате был Чертков с женой, губернатор Сенявин с женой и Снегирев, который рекомендовал меня Черткову, как председателю Общества истории и древностей, уж чересчур много лестного для меня наговорил он Черткову. — Это будущий археолог, я уступлю ему свое место и т. п. — Красавица Сенявина обворожила меня своим вниманием. А я представлялся им в очень потертой шинели, совсем неуклюжим рабочим.

10 мая. Суббота. Поверял надписи в Успенском соборе с Снегиревым.

30 мая. Пятница. Был у Снегирева, носил ему надписи, разговаривали о веке Екатерины.

22 октября 1841 г. Ходил знакомиться с каким-то Николаем Семено­ вичем Зыковым по просьбе любезного Сергея Михайловича. Что-то от меня нужно. Оказалось — чудеса — меня просят, чтобы я помещал статьи в «Губернских ведомостях»12. Совсем не ожидал... От меня требуют ста­ тей, а я еще не умею писать их. — У нас, — говорит, — составлен Статисти­ ческий комитет13 для описания Москвы во всех отношениях. Но работать надо безвозмездно. Зыков выказывался каким-то петиметром, пустоголо­ вым. Просил заходить по вечерам.

22 декабря. Воскресенье. Был у Ивана Михайловича Снегирева с статьею о Троицких походах. Он строго разбирал ее, но только в отношении к слогу и разным неправильным выражениям. Что же касается до изложения и размещения материалов, то все оное похвалил, но как-то холодно, безучастно.

25 декабря. У Ахлебаева. Старушка незнакомая предсказала мне, что я женюсь на хорошей и богатой, только с тем, чтобы не женился на первой, которая будет свататься, а на другой. Эта будет по нежностям добрее.

Еще говорила, что я не изменюсь в характере.

30 декабря. Понедельник. У Тон играли в фанты. Анна Карловна.

31 декабря. Накануне 1 января 1842 года на маскараде в Немецком клубе*.

31 декабря и 1 января 1842 года. Был окружен масками, по выражению Лермонтова, стянутыми приличьем, т. е. был в Собранье15. Преглупая вещь там бывать. Совсем не нахожу удовольствия.

13 июня 1842 года, суббота. Иван Михайлович рекомендовал меня Ивану Григорьевичу Сенявину, губернатору гражданскому. При прощании просил статьи для «Губернских ведомостей».

Один одинешенек брожу целый день без определенной цели; без оп­ ределенной мысли. Мне кажется, я не думаю ни о чем. Одно только увле­ кает меня — люблю подслушивать и подсматривать природу. Как это я делаю — трудно, да и, может быть, смешно об этом рассказывать. Смеш­ но рассказывать тайны первого юношеского увлечения, первые порывы любви, более нежели смешно — глупо. Так, по крайней мере и мне, да я думаю, и всем это кажется. Смешно ли, глупо ли это в самом деле — не знаю. Но мое влечение подслушивать и подсматривать природу имеет много общего с тайнами сердца и поступков первой невинной, простодушной и чистосердечной любви. Да и это требование моей природы, требование природы человека. Выражение этих потребностей смешно для нас, воспи­ танных церемонно, натянуто, на ходулях. Простого, непосредственного отношения к природе мы не имеем.

Над прудом. Жужжание стрекозы. Хорошо на солнце. Все наслажда­ ется бытием. Один только человек страдает во всех сферах быта, на всех ступенях развития. Я не знаю ничего, не учен: что такое рыба, жук и т. д.

Я хорошо не понимаю ни класса, ни вида, не знаю, как назвать растение, цветок, но ко всему этому чувствую неодолимое какое-то влечение, лю­ бовь самую полную, хотя и не осознанную ясно, похожую на стремления юноши, которые незнательны**, но которые создают идеал. Человек до сих пор не разделил еще себе земли и ссорится из этого. Оно, конечно, * Заканчиваются записи 40-х годов, переписанные в дневниках позднее.

смешно видеть порядочного человека, копающегося в песке, собирающе­ го камушки и пр.

С сокрушенным сердцем, едва ли не с отчаяньем я гляжу на себя, на свои силы. Я теперь похож на того безумца, на того русского Икара, который, помните, во времена разрушения Московского царства и возрождения русской империи, объявил за собой государево «слово и дело»17 — хотел улететь далеко от земли, далеко от всего, что только связывает, обезоруживает человека. Последствия его безумства известны, я в некоторых чертах похож на этого безрассудного. А Тантал? Я и на Тантала похож по несчастию. Под гнетом замыслов несовершимых душа моя ожидает дела, как пищи, как воздуха, которым она только и может дышать. И, страдалец, я не могу удовлетворить этой чудной потребности, я не в силах утолить эту пламенную жажду, от которой горят уста, сохнут очи, грудь хочет растрескаться. И ужели мне суждено с каждым днем, с каждым часом истаивать от такой мучительной и, признаюсь, очень тяжкой тяжбы.

Первая любовь ищет только высказаться, не разбирая на какой предмет падет ее выбор. Здесь случай. Мы после уже узнаем, что любили бог знает что — потребность любить, а не любовь. А эту потребность мы считали за самую любовь.

* Так у автора.

Дурак! Чего ты просишь? О какой первой любви ты говоришь? Где она? Где ты ее заметил? Дурак! Разве может быть первая, вторая, третья, четвертая любовь. Она одна. Она первая и последняя, начало и конец, альфа и омега. Первую любовь так же глупо отыскивать, как глупо отыс­ кивать в наше время между людьми первого человека, Адама. Любовь неделима, нераздельна.

22 января 1844 года. Хотел отдать письмо, но как-то не отдалось. Ре­ шился завтра неприменно, во что бы то ни стало.

23. Воскресенье. Иду в 12 часу. Дожидался четверть часа, потому что были у обедни. Наконец, ушел и отдал в 1/2 двенадцатого.

Январь, 1844 г. Задумал о женитьбе.

25 января — ответ на мое предложение.

25. Вторник. Был второй разговор.

27. Четверг. То же.

1. Февраля. Вечер до 1 часу — разговор.

2. Среда. Прости. После вечерен.

13 февраля в воскресенье. У нас Настасья Петровна, Наталья Петров­ на и явились Тоны. Были Каменев (у меня он жил) и В.Н. Татаринов, студент.

Июль 1844 г. Ходил с Тромониным 18 в Марьину Рощу. Осмотрели немецкое кладбище. Списали надписи на плитах.

10 июня. Воскресенье. У Снегирева утром. Первый вопрос, которым он встречает меня почти каждый раз, был: нет ли чего новенького в ста­ реньком, разумея под сим архивные разыскания. Я ответил отрицатель­ но, потому что, не зная что ему нужно особенно, не хотел открывать моих выписок, которые очень пригодятся со временем мне самому. Потом раз­ говор зашел о П.М. Строеве. Он прочел речь в заседании Исторического общества1, которая наделала много шума, очень невыгодного для автора2.

Иван Михайлович рассказывал, что эта речь не понравилась всем, что граф даже побледнел, а один член, недавно приехавший из Санкт-Петер­ бурга, г. Сахаров4 (для разысканий относительно полной Славяно-русской библиографии) сказал будто бы: да это просто донос, автору следует по­ щечину дать. Если так, то г. Сахаров не хорошо себя рекомендует. Не донос в этой речи, а вопиющая правда, только резко сказанная.

Иван Михайлович подарил мне свою брошюру об Измайлове селе.

Читал свою статью о древней архитектуре русской. Много нового, доселе нигде не печатанного и, следовательно, не читанного. Особенно номенкла­ тура полна.

От Ивана Михайловича к П. М. Строеву, который также рассказал о своей речи, — что совсем не понравилась. Он думает, что граф будет мстить.

Я возразил, но он сказал, что худое скорее сделают, нежели хорошее, везде. Между прочим, заметил разность старинного воспитания дворян от нынешнего. Говорил, что в его время, пред 12 годом, все молодые люди вели образ жизни со всеми военными походными лишениями, одним сло­ вом, по спартански, а ныне — какая изнеженность, какие болезни постига­ ют молодых людей, какая скорая, рановременная смерть и проч.

16 июня. В Измайлове с Корнелием Яковлевичем Тромониным. Ос­ матривали развалины приспешных отделений дворца5, которого теперь не существует. Смерили. Запаслись обломками цветных кафелей с собо­ ра Измайловского.

19 июня. Были с Тромониным у Погодина6. Здесь скажу, что когда я первый раз был у Погодина и на его вопросы отвечал, что занимаюсь русской историей, он мне сказал между прочим: держитесь крепче за зем­ лю. Bis*. От него — на Воробьевы горы. Смотрели в трубку**.

23 июня. Суббота. Утром в три четверти десятого пошел к графу в первый раз 7. Сначала он меня несколько сконфузил. Когда я вошел к нему в кабинет, он, должно быть, спросил, что мне нужно. Я не слыхал и подвинулся к нему. Он еще что-то проговорил. Я еще подвинулся. Он встал. Я отодвинулся. Он в сердцах спросил: ваша просьба, кто вы? — Письмо из Оружейной палаты. — Ну, вы так бы и говорили. Я промол­ чал. — Как вас зовут? — Забелин. — Где вы воспитывались? — В Сиротском доме под попечительством Дмитрия Львова8.» — И только там? — Только, ваше сиятельство, но я занимался постоянно наукой. — Где вы занима­ лись? — Дома у себя. — В университете не были? — Никак нет. Но я слушал лекции. — Какие? — Всеобщей истории, русского законодательства9. Пи­ шет записку. — Вам не родня у нас в Твери Забелин? — Никак нет, ваше сиятельство. Я тоже из Твери, но это дальние. Отдавая записку, он ска­ зал: вы будете у нас в отделении для изданий «Древностей российского государства»10, будете хранить и проч. Я уже ничего не слышал в умиле­ нии от этих слов. — Все зависит от вашей исправности. Это продолжиться долго. У меня навернулись слезы от радости. — Вы сколько получаете жалования? — 500 рублей, ваше сиятельство. — Это мало. Обошелся бла­ госклонно.

Киселев Ал. Гр. рассказал мне следующее. Один губернатор, гене­ рал, выражал собою тип нашего допетровского барства. Он имел секрета­ ря, который сопровождал его всюду. Пригласили генерала на званный обед к одному важному человеку. Генерал по обыкновению явился с сек­ ретарем своим, и когда попросили гостей к столу, то генерал примолвил хозяину, указывая на своего секретаря: «А этого в буфет. Там ему на­ крой». В другое время на желание хозяина посадить этого секретаря вме­ сте с гостями за одним столом генерал ответил: «Ты, братец, уж хочешь со мной посадить всякую свинью». И потом, на усильные просьбы хозяина _ * Bis — дважды (лат.).

** Подзорная труба.

согласился и сказал хозяину: «Его туда! Вон в уголок, на самый край, на край стола». Да, черта нравов! А все были довольны генералом, его чест­ ностью, прямотой характера.

26 октября. В 61/2 пришел я в Общество. Вельтмана еще не было.

Поклонился Строеву, который сейчас же спросил у меня: «Как вы сюда, в качестве члена?» «Нет, в качестве чтения своей статьи.» В 7 часов прибыл Ив. И. Давыдов13, и заседание открылось чтением протокола прошлого заседания. После, член И. Д. Беляев 14 начал читать свою статью о Несторе как летописателе. Статья длинная, состоящая в перефразировании слога Нестора. Прошел час в чтении. Строев спросил: «К чему клонится сия статья? Пока она состоит в перефразировании Нестора, будут ли ваши выводы, результаты из этого перефразирования?» — Они читались, мои выводы. — Зачем же нам читать то, что мы все знаем, что утомительно, скучно слушать? Все стали возражать против этого. Первые — Бодянский15, И. Давыдов, Шевырев 16. Строев спросил Давыдова: ваше превосхо­ дительство, не наскучило слушать? Тот ответил, что приговор можно де­ лать по прочтении. Строев ушел. (А прежде его ушел Вельтман.) Беляев продолжал, наконец, надоел всем, и Давыдов остановил его до следующе­ го заседания.

Господин со звездою обратился ко мне: Вы ведь писали о вычитании17.

Я догадался, что это Ховен18, но притворился забывшим. Он напом­ нил и сказал: это ошибка, ни на чем не основанная. Я ответил, что с моей стороны приведены факты. Он сказал, что в моей статье кроме ошибок ничего нет. Я возражал. — Об этом никто ни слова. Это ложь. — Да, если никто прежде не говорил так, не следует из этого, что ложь. — Ложь, да и только. Об этом никто не писал. Эта новость — удивительная ложь. После пригласил меня на обед, расхвалил Троицкие походы.

Лето в окрестностях Москвы.

27 апреля. Воскресенье. Кунцево1. Пошли через Дорогомилов мост.

Самого моста, впрочем не было, а был паром да лодки. Подходя к паро­ му, я услышал одного мужика замечание: «Вот и господа, а тоже норовят на паром, т. е. даром переехать. Но он ошибался, мы спешили и потому пошли к лодкам. На лодках пьяный мастеровой очень шумел, ругал како­ го-то барина, который побил его за матерные слова. В чертах лица его видно было самое тяжкое оскорбление, которое, однако ж, высказалось не при барине, а вдали от него. — Только частного нет, говорил оскорблен­ ный. — Только частного нет, а то б я доказал ему. Вот будь частный... Да мой господин здесь. Я отведу его к господам. Сукин он сын, драться взду­ мал... Я ему покажу... Мои господа здесь.

Эти и подобные слова, из которых каждое обиженный скреплял еще другими словами, всегда и везде занимают приличное место в нашем благ.

гозвучном языке. В них выразилось все отсутствие воли, отсутствие лич­ ности в русском человеке. Он не говорил, например, о том, что как сметь бить, хотя били и за дело честного ремесленника. Он напирал на то, что и он такой же человек, разница только в ступенях общественной лестницы.

30 апреля. В Сокольниках. Встретился мужик с ученым медведем, который немедленно поклонился нашей честной компании. Мужик так пристал с требованием гроша, так по-медвежьи просил...

Немец ходит с шарманкой, с обезьяной, с рыле 2. Русский человек с медведем.

Из Москвы вышли в 5. За Кунцевым верст шесть стоит веха для ниве­ лирования. Пришли в Раздоры 9.15, которые, точно обетованная земля, не давалась нам в руки. Мы было приуныли немного, особенно, когда на вопросы наши: далеко ли? отвечали: 4 версты, 10 верст, 12 верст и т. д.

Пришли почти под избы и ничего не видим. Слышно, что журчит речка и показалась грязь. Провидение сжалилось. Перейти посуху не было воз­ можности. Как тут, порожнем мужики, которые и перевезли нас весьма благополучно. — Самовар есть? — Нету, отвечали на постоялом дворе. — А где ж есть? — А вон там. Пришли. Самовар небольшой, но новый и потому очень опрятен. — Как бы что зажечь? — Да вот лучиночка. Э, да что-ж это при лучине, зароптали мы, но особенно Н. А. Где-то достала старуха свечи огрызок, вставленный в какую-то склянку. Пили чай и поили хозяев, кото­ рые рассказывали вот что. В Раздорах речка Чиченка, от Москвы 17 верст, до Саввы2 — 31 верста. Не доходя с версту — высокое место, с которого обширный вид, называемый горою Баранихою. Уборы от Разборов — 12 верст, Барвиха от Раздор — 2 версты, от Барвихи Усово — б верст. От Усова Уборы — 4 версты. За Барвихою с версту дикое ровное место, назы­ ваемое Мошки. От Раздоров влево, близ Подушкина — городище при реч­ ке Кобылене. В лесу в 5 верстах курганы. Возле Шульгина полверсты от Раздор 2 кургана на поле. Из Раздор вышли в 10 часов, не дожидаясь месячного восхода. Темно. Прошли Барвиху. Потом прошли Усово, где окликнул нас часовой и потом собаки. Спустились под гору, и, скинув сапоги, переправились босиком через речку. Дорога песчаная вельми [ок­ руженная]* сосновым густым лесом. 12 часов ночи.

Пришли в Бугаево, думали, что это Уборы. Н. А. утверждал, что Убо­ ры за рекой, но не настоял на своем, и мы благополучно прошли мимо, поворотив из Бугаева по дороге влево (на перевоз нужно было вправо).

Пришли в Горки. Отсюда шли, шли, думали встретить скоро перевоз (пребывая все еще в затемнении, что идем в Уборы), но скоро показалось Успенское, или Малые Вяземицы. Оно шаг от шагу удалялось от нас впраВставка редактора.

во. Облака заволочили месяц, поднялся северный ветерок, мы оголодали и стали зябнуть. Подумали и решили поворотить на село. Особенно это желал я. Н. А. лазил на столб читать, но кажется ничего не разобрал, прочел только «Успенское». Несмотря на полночь, мы нашли неспящих и расспросили, как идти к Савве2. Выходя из села, встретили направо что-то вроде гостинного двора, разумеется, в сельском объеме. Он выстроен для ярмарки. Налево — господские конюшни. Здесь мы купили на 7 копеек ломоть такого прекрасного хлеба, что ни в одном монастыре такого нет.

Прошли с четверть версты, присели на льняные снопы и поели хлеба с язами3, да покурили трубки. Здесь нас так продуло, что Боже упаси. Было 1/4 3-его. Пошли. Что-то вроде болота, посреди которого бежал ручей.

Налево мельница. Отсюда начался овраг, дорога — песок, а по сторонам, вверху лес прегустой. Настоящее Радклифское 4 подземелье. Я не знал, когда кончится этот овраг. Шли долго и, наконец, я перевел дух. Рассвета­ ет. Показалось Иславское село, богатое, хозяйственное. Господского стро­ ения — пропасть. С горы шли, с высокого берега Москвы-реки — прекрас­ ный вид. Кликнули Харона, шалаш которого прилеплен был к горе.

Переехали на пароме и на той стороне с лодки стали купаться. В это вре­ мя на двух тройках переезжали власти Звенигорода и ничего не заплати­ ли, по обыкновению. Харон пороптал на это также по обыкновению. Уви­ дали Грязь (село) и пошли по моему настоянию на курганы. Крюку почти ничего не дали. Вышли на дорогу, Звенигород — 4 версты. Н. А. сконфу­ зился. Захромал. В 8 часов взошли в Звенигород. Городишка дрянь. К собору, который стоит внутри древнего города, вместе с винным двором.

Собор 5 одного стиля с Переяславским. Последний приземистее и кубоватее, а этот тоньше и очень также похож на собор в Саввинском, который может быть делан по образцу Звенигородского. Звонили к обедне. Погля­ дели на фрески. Они ХШ века. Подобие из Ризположения6 в Москве. Го­ род обнесен валом, подле которого с восточной стороны, внутри города довольно глубокий ров. С севера вал вдвое выше, нежели с других сторон.

К югу постепенно унижается, т. е. понижается. С востока и севера овраг. С запада овраг, по которому течет ручей. С юга — монастырь. Овраги боль­ ше поросли сосновым лесом. Дичь. Местоположение прелестное. Я согла­ сился бы пожить хоть недельку. Вообще, подходы к Звенигороду и около древнего города носят один характер: горы, поросшие лесом. Саввин. От­ правились в Саввин. Стали сходить с горы, а на гору поднимается ратман во всей форме с саблей на боку. Внизу ехали три экипажа. Ратман остано­ вился, приосанился, оперся на саблю и стоял, созерцая проезжающие эки­ пажи. Нас опередил уездный франт, с такой же цепочкой на жилете, попался нам навстречу. Пришли к Савве 30 минут 10-го, а в 10 были в гостинице и пили уже чай.

Статья моя о масленице подала повод к довольно курьезным вещам, относящимся более к тем лицам, от которых явились эти вещи8. Аксаков сказал, можно писать, но зачем писать в таком тоне. Шевырев сказал, что автор, т. е. я, плюет на гроб отцов, что он человек не благонамеренный, что изменил, а чему изменил — неизвестно. Но позвольте вам сказать по­ басенку. В один департамент администрации приезжает ревизор. Снача­ ла в этом департаменте все наслаждались безмятежным спокойствием, ничто не нарушало этой глубокой тишины, как со стороны начальства, так и со стороны совести. Приезжает ревизор, находит беспорядки. Что же он должен делать? Восхищаться или плюнуть?

27 июля. Среда. Из Мазилова1 отправился в парк к В. П. Боткину обедать — звал несколько раз. Застал у него Некрасова3 и Панаеву4 — жи­ вут у него. Вместе и обедали. Принят был весьма радушно. Некрасов изъяс­ нялся в большом ко мне расположении. — Как бы я выпил теперь с вами (он болен, говорит шепотом от горловой, что ли чахотки), — и тут же мне объяснил, что это с его стороны означает самое главное расположение, ибо он пьет только с хорошим человеком, а с другим ни за что не будет пить. За обедом действительно подал маленькую, которую я один почти и выпил. После обеда приходил И. В. Селиванов5. Некрасов куда-то уехал а мы втроем пошли гулять и погулявши, хотели было отправиться домой, да остались выпить по стакану чая. За чаем В. П. и И. В. стали вспоминать о прежних своих знакомствах. В. П. очертил так невзначай историю кружка Белинского6. По его словам, одним из действующих моральных начал в этом кружке был Николай Станкевич7 — лицо идеальное, высокое своими достоинствами. Это был корень, который питался в свою очередь Веневи­ тиновым8. В. П. отзывался о нем с величайшею похвалою, ставил его наря­ ду с Христом — Вот — Христос! Гегелева9 философия была основанием.

Религия и искусство — мир идеальный, вот где жили они: Станкевич, В. П.

Боткин, Катков 10, И. С. Тургенев11, Бакунин12, Клюшников13 — Феос, как его называли в шутку. Великий юморист, знавший хорошо историю и как Феос, объяснявший ее весьма оригинально. Вот ты, брат, надувал средние века, говорили ему. Да, надувал, отвечал Феос и т. п. Под стихотворения­ ми своими он (Белинский) подписывался — Виссарион гр. Б. Мир искусст­ ва и религии занимал этот кружок вполне. Найти истину — вот задача.

Работали, учились, читали, спорили, писали целые тетради друг к другу.

Скоро увидели, что Гегель дошел до пол пути только, утверждал положи­ тельную религию, положительное государство (Англию). Между тем, как наши дошли до противных результатов и тем принадлежали уже к левой стороне гегельянцев..

Во время такой настроенности является Фейербах14, с восторгом нео­ писанным был он принят. На мир политический кружок смотрел свысо­ ка, как на нечто такое, о чем не стоит толковать. Поэтому он весьма косо посматривал на кружок Александра Иваныча15, когда они познакомились и сошлись. У Александра Ивановича все было в политике, в политикоИ. Е. Забелин. Дневники экономическом устройстве общества. Оба кружка друг друга восполни­ ли. Александр Иванович начал читать и учить Гегеля, а Виссарион и К° — Французскую революцию. Событие громадное по своим вопросам, ужаса­ ющее своим уверенным бессилием осуществить эти вопросы. Виссариона кружок не любил фразы Александра Ивановича. Ему не нравилась эта вычурность выражения. После сошлись. Но несмотря на благотворные основы кружка, он погиб бы, как погибли многие кружки, если б не явил­ ся достойный его орган — Виссарион, который перенес в литературу и общество все выработанное этим кружком, и постоянно переносил все вырабатьшаемое. Кружок был исполнен идеального — все действительное он почти презирал, смотрел свысока. Попоек и обедов не было, даже вод­ ки мало пили, один чай.

Виссарион отличался непостижимою быстротою понимания, готовый всегда отказаться ото лжи, если только ему докажут эту ложь. — А ты, брат, наврал, и очень наврал. — Как наврал, врешь ты сам, докажи, что наврал. — Ты, брат, наврал — и после доказательства Виссарион, как ребе­ нок сознавался, что наврал и в следующем номере журнала писал: мы преж­ де ошибались и пр.

11 сентября. В воскресенье утром получаю записку: «Баронесса Раден16, фрейлина государыни, великой княгини Елены Павловны17 по при­ казанию ея Императорского высочества просит Ивана Егоровича Забели­ на пожаловать к ней сегодня в 7 часов вечера в Михайловский дворец18, что на Остоженке». Первая мысль о том, что вызов относится к моим писаниям или по поводу моих писаний. Вторая мысль — в чем идти, явить­ ся. Аммуниции нет, сапоги худы. Отправился к Сухаревой19 и к Кетчеру20.

Кетчер говорит, пойдем к Грановскому21, он был в пятницу у Елены Пав­ ловны, стало быть знает весь обряд как явиться, в чем явиться, но нужно, кажется в черном фраке. Фрак-то и есть, но уж больно кургуз, старомо­ ден. Приехал Солдатенков22, разговорились о затруднениях, представляе­ мых недостатком амуниции. Кузьма Терентьевич вызвался дать свой фрак.

Художник Раум, приехавший с ним, — белую жилетку. Все это впрочем меня не радовало. Я приуныл. Пошли к Грановскому. Спит. Дождался его. Нужно явиться в черном фраке, белом галстуке и белых перчатках.

А в форменном можно? Можно в форменном. Это несколько порадова­ ло, хотя и форменный мой старенек. Грановский дал свой галстук белый.

Снарядился и к 7 часам явился. По приказанию баронессы Раден. Она у великой княгини. Ну, стало быть нужно подождать. Доложили и ввели меня в комнату небольшую, убранную весьма и весьма просто. Дожида­ юсь один. На столе под зеркалом, между двумя окнами лежит Апполинарий Сидоний с надписью К. Д. Кавелина. А, так вот откуда ветер подул.

Я понял, что вызвали меня по словам и отзывам Кавелина. Ждем с полча­ са. Наконец, вошла баронесса и извинилась, что заставила меня ждать.

Сел по ее предложению. Разговор начался вяло, сквозь зубы. — Нам об вас много говорил Константин Дмитриевич. Вы хорошо знаете Москву и ее старину? — Не смею о себе ничего говорить, а могу только сказать, что я давно уже занимаюсь русской стариною, а так как старина в Москве, то знаю и Москву. — Вы в Оружейной палате служите. — Нет, я уже не слу­ жу. Разговор пошел об Оружейной палате. — Какая замечательнейшая там вещь — шапка Мономахова и объяснение ее истории. Потом перешли к устройству палаты. Она заметила, что иконы размещены не по порядку, не в системе. Отчего? Я объяснил два борющихся начала — меблировку и ученую систему. Меблировка победила, потому что представители ученой системы слабы и не могут доказать положительно, как должны быть раз­ мещены вещи. Коснулись многих предметов. Наконец, баронесса встает и говорит: «Вас великая княгиня желает видеть», — и повела меня. Это так было быстро сделано и сказано, что я не успел ни о чем подумать, как очутился у великой княгини. Вместе с входом она спросила — Вы не слу­ жите в Оружейной палате? Баронесса успела уже передать ей об этом.

Затем пошел разговор о теремах. — Я была в дворце, в теремах, мне ка­ жется, они возобновлены не совсем верно, например стекла, живопись, иконы и т. п. Я развивал, подтверждал. — Почему не обращались к уче­ ным людям? — У нас, ваше императорское высочество, не в обычае обра­ щаться к ученым. Каждый начальник убежден, что всякое поручение он может выполнить сам собою, без посторонней помощи. Он убежден, что все знает или все должно знать, ибо он начальник. Притом в настоящем случае, хотя и обращались к ученым, но к ученым заслуженным, имев­ шим уже штемпель, клеймо знатока, ученые точно также, хотя специаль­ но и не занимались этим предметом, но как ученые по обязанности, долж­ ны были что-нибудь да ответить. Ответили общими местами, из которых начальство ничего не могло извлечь полезного и еще более убедилось, что оно больше ученых знает и т. д.

Разговор был быстр и перелетал как-то легко с предмета на предмет.

Я с первого же раза почувствовал такую свободу, такую свободу, что ниг­ де, кроме друзей не чувствовал этой свободы. Совершенно забыл, что сижу с дамами, да еще высочайшими. Как есть Забелин, так и высказался им, явился со всеми своими привычками, руки, как всегда, говорили не меньше языка. Говорили о Валуеве П. С.26, губителе древностей, началь­ нике Кремля и его действиях. Он был дурак, заметила еще в начале кня­ гиня.

Говорили о древнем платье, я объяснил ей женский и царский наряд, при чем указывал даже по поводу складок и боров назади, указывал им на свою спину, объясняя эти боры.

— Цари все ходили Богу молиться, а когда ж они царствовали? Это одна из тех фраз, которые не раз затрудняли мои ответы. Я не понимал и не знал, что говорить. Приведенная фраза еще самая понятная. Великая княгиня не раз обращалась за объяснением моих слов или за передачею своих мыслей ко мне к баронессе. — Где вы служите? — В Дворцовой конторе. — Это там, где приходы и расходы, и переписка. — Точно так, но я занимаю такое место, где уже груды писанной бумаги сваливаются для хранения. Я помощник архивариуса. — Как вы стали заниматься? Объяс­ нил. Великая княгиня встала — это был знак вставать и уходить. Я откла­ нялся. Баронесса догнала меня в коридоре и объяснила, что великая кня­ гиня приказала составить мне план обозрения московских древностей. — Когда прикажите? — Как вы? — Через день, через два я представлю. — Это, может быть, скоро для вас? — Нет, это меня не затруднит, у меня все наготове, стоит только распределить. Во вторник я могу вам представить.

Во вторник 13 октября в 7 часов вечера я опять явился во дворец. Но великая княгиня собралась ехать ко Всенощной в Успенский собор нака­ нуне Воздвиженья. Раден я застал совсем одетою. Она объяснила, что они сейчас едут. Взошла другая фрейлина — Штрандман 27. Раден рекомендо­ вала меня. Раден была так любезна, что тот час же понесла мой проект обзора московской старины к великой княгине. Я перед этим объяснил ей, что не худо бы для них исторически объяснить план Москвы. Она доложила об этом. Тот час же воротилась и сказала, что великая княгиня назначает четверг, утром в 11 часов для выслушивания моего объяснения.

Между тем как Раден ходила к великой княгине, я побеседовал с Штран­ дман (фрейлина) о девичьем монастыре. Она заметила, что монахини ве­ дут себя неприлично своему сану. Поговорил о причинах этого, о невеже­ стве вообще монашествующих. Причем она заступилась за мужские монастыри. Тот час же я откланялся и отправился домой с крепкой думой о том, как я явлюсь утром в своих старых сапогах и старой амуниции.

14 в среду съездил в город, купил сапоги и перчатки.

15 в четверг явился снова во дворец в 11 часов. Прождал около часу Екатерину Михайловну28, которая также пожелала меня слушать, объяс­ нила мне Раден. Раден во все это время была ко мне чрезвычайно внима­ тельна. Я дожидался в гостиной великой княгини. Позвали. Принес я свой план Москвы (Топографическое Дело 1843), развернул на столе пред ве­ ликой княгиней. Она сунула пальцем на Кремль, и я начал рассказывать историю распространения и древнего устройства города.

Вопросы быстро сменялись вопросами, я не успевал отвечать, но отве­ чал удовлетворительно с необходимыми объяснениями. Екатерина Ми­ хайловна также впадала в разговор. Объяснял значение боярства в древ­ ней Руси по поводу загородных их домов, несчастные свадьбы царей, разрушенные интригами и т. п.

В час с четвертью дело было кончено, я раскланялся. Вышел я недо­ вольный собою. Многое еще хотелось объяснить и рассказать, да и то, что рассказал без системы [сказать]* как бы желалось. Великая княгиня сби­ ла мою систему, и дело вышло вразброс. С недовольством и в раздумье прожил я до субботы. 17 сентября — день моего рожденья. Сел обедать.

Пришел Николай Иванович Давыдов29, выпили водочки, поели порядком.

* Вставка редактора.

Закурили трубки, все разговаривая о моем посещении Михайловского дворца. После обеда я не способен никуда. Вдруг, говорят, едет ко мне в коляске кто-то. Я спрятался. Дома нет. Оказалось, приезжал делопроиз­ водитель великой княгини и привозил перстень. Это была радость для меня во всех отношениях полная. Он просил приехать за получением в часов вечера и уведомить П. Ив. Иванова. Поехал, привез домой подарок с изумрудом и бриллиантами. Я очень, очень был рад этому подарку. Он дорог для меня во многих отношениях, о которых я и поговорю...

30 декабря. Понедельник. В заседании Исторического Общества числа граф Строганов пригласил меня в этот день, 30 декабря: Погово­ рить мне нужно с вами. — Приглашение выражено было в весьма вежли­ вых формах. — Когда вы бываете свободны, спросил он. — Как вам угод­ но, я могу придти по вашему назначению. Я, как купец в лавке, всегда более или менее занят. — По каким дням бываете вы в этой стороне, т. е.

подле него. — Я теперь не хожу. — Ну, так в понедельник. — Очень хоро­ шо. Явился утром часу в 11-м. — Где вы, Забелин, служите. Первый воп­ рос. — В Дворцовой конторе архивариусом — должность не рельефная, но покойная и дает возможность заниматься. — Ведь вы еще преподаете в межевом институте1? Государь мне поручил всю археологическую часть, находящуюся в заведывании Перовского2, при Кабинете. Я хочу составить Комиссию3. Вы не откажетесь? — Помилуйте, ваше сиятельство, вы меня осчастливите. — Я думаю пригласить сюда Кене 4 — он, кажется, лучше всех других по западной археологии, Савельева П. С.5 по нумизматике, русской и восточной археологии и вас по русской. Вы будете получать 1000 рублей в VI классе. Так вы не отказываетесь? Все это велось в формах самых деликатных, благородных, вежливых. — Так как вы уже имее­ те место, то я вас с него не трону, а вы будете ездить время от времени в Санкт-Петербург на неделю, на две. Зависеть будете только от моего лица.

С 17 на 18 января, с пятницы на субботу заболел сильно и опасно воспалением легких и теперь 10 февраля еще не схожу с постели.

15 января. Четверг. Утром был у меня С. М. Соловьев1. — Что ново­ го? — Утвержден новый попечитель — Исаков. Запрещен «Парус» по телеграфу, вчера. — А что письмо Чичерина в 29 № ? — Да вы знаете мое мнение, ответил Соловьев. Я согласен с Чичериным. Я стал оспаривать и прочел письмо Кавелина к Чичерину. На Соловьева произвело это письИ. Е. Забелин. Дневники мо неприятное впечатление. Сильно заспорили. Разгорячились. — Вы хо­ тите изменить теперешний состав лиц, следовательно, говорить с вами нечего. Когда он распрощался и вышел в переднюю, я шел за ним с какимто странным чувством. Что-то хотелось ему сказать или как будто он от­ нял от меня что. Я проводил его даже в сени, как бы не желая его отпус­ тить из дому. Он подействовал на меня как-то странно. Мне было очень тяжело.

Вечером был у К. П. Победоносцева5. Ему прочел оба письма. Это другой человек, у которого и сердце есть и верный взгляд на дело — взгляд не книжный, а жизненный, из самой действительности. К.П. рассказывал о новом подвиге Погодина с Аксаковым. Аксакова Ивана 6 он любит боль­ ше всех на свете. В альманахе «Утро»7 не пропустили его статью полупо­ литического содержания. Он ее в «Парус» с условиями: сказать в приме­ чании, что она была в «Утре», но там не прошла и потому является в «Парусе». Аксаков, разумеется, не согласился на такое примечание. Он выключил также некоторые места и послал об этом записку Погодину.

Тот долго не отвечал, и N вышел. Тогда озлобление Погодина дошло донельзя. Он в редакцию «Московских ведомостей» к Валентину Коршу8.

Присылает наиругательнейшее письмо «Парусу» и просит напечатать.

Корш едет к Аксакову и через Максимовича9 как-то улаживает дело. Но письмо все-таки напечатано другое, к Аксакову, также ругательное.