«Допущено Государственным комитетом по неродному образованию СССР в качестве учебника для студентов педагогических институтов по специальности „Русский язык и литература \ Издание третье переработанное н допоянеииое ...»

Историческая грамматика

Допущено

Государственным комитетом по неродному

образованию СССР в качестве учебника для студентов

педагогических институтов по специальности

„Русский язык и литература" \

Издание третье

переработанное н допоянеииое

МОСКВА

"ПОСВЕЩЕНИЕ"

1990

ББК 81.2Р

И20

ПРЕДИСЛОВИЕ

Рецензент кафедра русского языка Курского государственного педагогического института (зав. кафедрой проф.

Настоящее, третье издание учебника подверглось серьезной переработке в свя­ А. Т. Хроленко) зи с выходом в. 1985 г, новой программы по курсу исторической грамматики русского языка для педагогических институтов, новой „Хрестоматии по истории русского языка" В, В, Иванова, Т. А. Сумнкковой и Н. П. Панкратовой, а также в связи с необходимостью пересмотра ряда положений в освещении нсторико-лингвистических проблем после осуществленных за последние годы исследований со­ ветских историков языка, Наиболее существенные изменения внесены в раздел исторической морфологии.

Осуществленное Институтом русского языка АН СССР в 1982 г. коллективное исследование „Историческая грамматика русского языка. Историческая морфоло­ гия. Глагол", в котором принимал участие и автор настоящего издания, позволило описать в учебнике историю русского глагола с учетом новейших результатов его изучения в исторической русистике. Это прежде всего коснулось проблем истории категории вида и видо-временных отношений, но также и истории всех других гла­ гольных категорий. Вместе с тем переработке подверглись и остальные разделы исторической морфологии, в которых рассмотрена история других частей речи.

Следует сказать о том, что в новом издании учебника введено понятие исходной системы древнерусского языка применительно одновременно к исторической фоне­ тике, исторической морфологии и отчасти историческому синтаксису как „точки отсчета" в дальнейших изменениях. Это понятие было четко сформулировано в Иванов В. В. монографии „Историческая грамматика русского языка. Историческая морфоло­ гия. Глагол", хотя имплицитно и только по отношению к истории русской фонетккоИ20 Историческая грамматика русского языка: Учеб. для сту­ фонологнческой системы оно присутствовало в книге В, В, Иванова „Историческая дентов пед. ин-тов по спец. „Рус. яз. и лит."—3-е изд., фонология русского языка" 1968 г. Изучение проблем исторической морфологии перераб. и доп.—М.: Просвещение, 1990 — 400 с : ил.— позволило распространить понятие исходной системы на другие области древнерус­ ISBN 5-09-000910- ского языка, В учебнике являющемся основным пособием но исторической грамма­ Значительной переработке в новом издании подвергся и основной раздел тике русского языка, излагаются сведения по всем основным темам прокниги, посвященный исторической фонетике. Здесь не только сняты к упрощены в 1РаМ В третьем издании автор существенно переработал почти все разделы. изложении многие сложные вопросы истории русской фонетико фонологической исходя из тех новых положений, которые получили отражение в ковеишич системы, но к пересмотрены некоторые традиционные положения исторической трудах по исторической грамматике, а также в новой программе по дан фонетики русского языка. Эти последние изменения обусловлены введением в учеб­ HOMV курсу Особенно существенному пересмотру подверглись раздели ник нового взгляда на отдельные явления в области истории звуковой системы Фонетика" и „Морфология". Кроме того, автор заменил многие тексты в связи с разграничением синтагматических законов и фонетических процессов.

' и примеры в связи с изданием новой „Хрестоматии по истории русской.

В новое издание введен раздел о древнем славянском ударении и отражении языка", «то в современном русском языке и его диалектах, что позволяет понять ряд явлений 4309000000—266 ] 5 сегодняшнего русского ударения.

ББК 81.2Р п 103(03)— 90 Специально следует отметить то обстоятельство, что выход в свет в 1986 г, нседования В. Л. Янина и А. А. Зализняка „Новгородские грамоты на бересте (из (g> Издательство „Просвещение", ISBN 5-09-000910- раскопок 1977—1983 гг.)", в котором проведен глубокий анализ языковых явлений, отраженных в этих грамотах, дал возможность, во-первых, представить в настоя щем издании новую характеристику диалектных особенностей древнерусского языка, а во-вторых, пересмотреть некоторые положения, связанные с историей заднеязычных и мягких свистящих в этом языке. Исследование В. Л. Янина н А. А. Зализняка дало новые материалы н для исторической морфологии.

Наконец, существенной переработке подвергся и вводный раздел книги: здесь, во-первых, уточнены некоторые положения, связанные с историей складывания к развития русского языка (особенно это относится к древнейшей эпохе и к эпохе образования русского национального языка), а во-вторых, внесены новые данные о памятниках письменности, введенных в научный оборот в последние годы.

В меньшей степени в новом издании переработан исторический синтаксис, хотя и в этот раздел внесены изменения как в трактовку истории ряда синтаксических явлений, так н в иллюстративный материал. Однако отсутствие до сих пор прин­ ципиально новых концепций исторического синтаксиса русского языка не позволило существенно пересмотреть общие и частные вопросы его развития, В новом издании приведены материалы недавно вышедшей „Хрестоматии по истории русского языка"; они использованы прежде всего для иллюстрации фо­ нетических, морфологических н синтаксических явлений в истории русского языка:

материалы этой „Хрестоматии..." дали возможность обновить часто переходящие из учебника в учебник примеры и ввести новые иллюстрации таких сложных явлений, как различие исконной мягкости к полумягкости согласных в древнерус­ ском языке, различие (о) и (6), ряда морфологических процессов и др, Шире, чем в предыдущих изданиях, раскрываются связи процессов в истории русского языка с современными явлениями, характеризующими его фонетику, мор­ фологию и синтаксис. Тем самым более отчетливо выявляется отношение курса ис­ торической грамматики к курсу современного русского литературного языка.

Конечно, „Историческая грамматика русского языка" не является историческим комментарием к современному литературному языку, но о"на тесно связана с та­ кими книгами, как труд Л. А, Булаховского „Исторический комментарий к русско­ му литературному языку" (Киев, 1950), пособие В. В. Иванова и 3. А. Потихи „Исторический комментарий к занятиям по русскому языку в средней школе" (М., 1985), работа Д. Н. Шмелева „Архаические формы в современном рус­ ском языке" (М., I960]. Материалы этих книг могут.быть использованы на практических занятиях по исторической грамматике и по современному русскому.

языку.

Настоящий учебник полностью соответствует программе курса исторической грамматики русскою языка для педагогических институтов, за исключением того, что в нем отсутствует раздел лексики и словообразования. Что касается лексики, то, по мнению автора, вопросы истории развития словарного состава, связанные прежде всего с взаимодействием церковнославянской и древнерусской лексики, с проникновением диалектных слов в русский литературный язык, с проблемой за­ имствований, с семантическим развитием лексики и т. п., не имеют непосредствен­ ного отношения к исторической грамматике, а являются вопросами специального курса исторической лексикологии и в определенной степени курса истории русского литературного языка.

Относительно же исторического словообразования следует сказать, что этот раздел, конечно, должен быть представлен в курсе исторической грамматики как часть, связанная с исторической морфологией, однако в настоящее время в науке об ист ории русского языка отсутствуют обобщающие труды по истории русского словообразования (котя отдельные фрагменты этой истории уже существуют), и это обстоятельство не позволяет представить учебную концепцию оазвития словообразования. По-видимому, не случайно и. в программе исто­ рическое словообразование представлено, по. существу, только несколькими разрозненными явлениями, не дающими какого-либо ц е л о с т н о г о представле­ ния об этих процессах в истории русского языка. Характеристика ряда явлений рус­ ского исторического словообразования дана и в настоящем издании (в разделе, описывающем общий характер морфологического строя русского языка к моменту появления первых памятников письменности, при рассмотрении древних типов склонения существительных, при характеристике образования притяжательных прилагательных, в разделе об истории глагольного вида, при рассмотрении истории образования наречий). Включение же исторического словообразования как ц е л о с т н о й к о н ц е п ц и и в историческую грамматику русского языка оста­ ется, к сожалению, пока что делом будущего.

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ В НАЗВАНИЯХ ЯЗЫКОВ

бе лору сек.— белорусский болг.— болгарский герм.— германский грея.— греческий готск,— готский др.-иранск.— древ ней ране кий др.-польск,— древнепольский др.-русск.— древнерусский др.-сербск.— древ несербский др.-сканд.— древнескандинавский ст.-слав,— старославянский о.-и.-е.— общеиндоевропейский ю.-в.-р.— южновеликорусский

УСЛОВНЫЕ ЗНАЧКИ

|а] — гласный переднего образования — обозначение формы или слова, условно восстанавливаемых для допнсьменной эпохи В учебнике принята следующая т р а н с к р и п ц и я - примеров: общеиндо­ европейские и праславянские гипотетически восстанавливаемые формы, а также дописьменные древнерусские даются в написании л а т и н и ц е й. Точно так же передаются примеры из санскрита и частично греческого языка. Старославян­ ские примеры, а также примеры из древнерусских памятников кириллического письма приводятся в написании к и р и л л и ц е й ; другие древнерусские примеры лаются р у с с к и м шрифтом с добавлением при необходимости тех кирилли­ ческих букв, которых нет теперь в русском алфавите,

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГРАММАТИКА

КАК РАЗДЕЛ НАУКИ О РУССКОМ ЯЗЫКЕ

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГРАММАТИКА РУССКОГО ЯЗЫКА,

ЕЕ ПРЕДМЕТ И ЗАДАЧИ

языка, о р а з в и т и и его фонетической, морфо­ риода и з м е н я л и с ь звуки, формы и синтакси­ те всех таких изменений русская языковая система качественно отличается в настоящее время от той системы, какая зафикси­ рована в самых ранних памятниках русской письменности и какую можно предположить для еще более раннего периода • для — дописьменной эпохи.

Определение исторической грамматики русского языка как на­ уки о развитии его фонетической, морфологической и синтаксичес­ кой сторон показывает, что название „историческая грамматика" не вполне соответствует содержанию, вкладываемому в него, ибо развития.

§ 2. Как известно, язык находится в постоянном изменении и развитии. Несмотря на то что такие изменения не всегда видимы „невооруженным глазом", все же можно довольно легко устано­ вить (достаточно только научно подойти к языку), что на протя­ жении эпох язык, в частности русский, движется по пути возникно­ вения нового и утраты старого в его фонетической, морфологи­ ческой и синтаксической (а также, конечно, и лексической) систе­ мах. В связи с этим возможно изучение путей развития языка и закономерностей этого развития.

Познание законов внутреннего развития языка дает возмож­ ность понять характер современной его системы как в ее литера­ турной, так и в диалектных формах существования данного языка.

Известно, что учитель русского языка в школе часто сталкиае тся с такими явлениями в русской фонетике, морфологии и Миниатюра из Остромирова евангелия 1056—1057 гг.

СВЯЗЬ ИСТОРИЧЕСКОЙ ГРАММАТИКИ

ной русской языковой системы, можно столкнуться с такими § 3. Историческая грамматика русского языка тесно связана ВОТ &Г»%риоД„н™ ^ р е н и ^ в К Г в о ^ с л у и а П наносится Г о, " - 1 ^ 1. • - - вянском языке и в русских диалектах.

Ом Как объяснить оборот ЕОущу же мне UJ Едрова, Анюта из ний, т. е. в распространении языковых инноваций на определенных только таких слов, как У внутренние их связи хотя и слаб о !«° < и ^ Т C * J и каяться, ко- ка — важное звено в понимании развития его А,. ™,... ™ » мор­ f » " ^ S n ^ S S S ^ ^. 1 ^ п ^ у Г Г о т в е - ходимо привлечение данных истории других, в первую очередь S t f ! S ? S ^ ^ ^ и объяснить многие сложные явле­ Родственных, языков. Говоря иными словами, историческое разви­ ния и факты современного русского языка.

сравнительно-исторического метода изучения языков. Сравнитель­ но-исторический метод, изучая явления в родственных языках, т. е. в языках, обнаруживающих близкое материальное родство (общность корней, аффиксов и т. д.), дает возможность сделать определенные выводы о путях их развития в изучаемых языках.

Таким образом, историческая грамматика русского языка тесно связана со сравнительно-исторической грамматикой славянских и, шире, индоевропейских языков.

Вместе с тем историческая грамматика для понимания разви­ тия русской языковой системы привлекает данные и неиндоевро­ пейских языков, если они могут помочь установить явления и процессы в этом развитии.

Сравнивая факты памятников и диалектов русского языка с фактами других языков, можно достаточно достоверно решать вопросы истории русского языка. Так, например, сравнение па­ мятников русского языка с памятниками старославянского глаго­ лического и кириллического письма, а также с памятниками и современным польским языком дало возможность установить звуковое значение букв ж и * В старославянских и русских памят­ никах, а сравнение с языками других систем (например, с фински­ ми) дало возможность установить реальность наличия в опреде­ ленные эпохи носовых гласных в русском языке. Таким образом, сравнение фактов родственных языков, а также языков других систем, развивавшихся в соседстве с русским, дает возможность восстановить и объяснить те явления в истории русского языка, которые трудно восстановить и объяснить, если обращаться лишь к фактам, имеющимся в древнерусских памятниках и в современ­ ных русских говорах.

§ 5. Вместе с тем надо провести грань между исторической грамматикой и историей русского литературного языка. Истори­ ческая грамматика — это наука о развитии фонетической системы и грамматической структуры данного языка в его диалектах за все доступное для изучения время. Важно то, что историческая грамматика изучает общенародный язык вне связи с определен­ ной стилистической организацией речи, в его обычном, т. е. устном, оформлении. Иначе говоря, вопросы развития литературного язы­ ка в разные периоды его истории, его отношения к общенародному языку, использования языка в разных стилях речи, главным обра­ зом в письменном ее оформлении, являются предметом изучения не исторической грамматики, а истории русского литературного языка.

О ПОНЯТИИ „РУССКИЙ ЯЗЫК"

§ 6. Следует сделать еще одно замечание о понятии „русский язык" в его историческом развитии.

Возникновению русского языка в современном его понимании предшествовал многовековой период не только истории общевосточнославянского, или древнерусского, языка — языка, общего для предков современных русских, украинцев и белорусов, но и Уторки праславянского языка — языка, общего для предков всех славян. (В дальнейшем изложении термины „древнерусский язык" общевосточнославянский язык" употребляются как равнознач­ ные.) В системе современного русского языка есть такие явления, которые характерны ныне для всех славянских языков и праславянского языка или, по крайней мере, для последнего периода его существования.

После распада праславянского языка на три языковые групвосточную, южную и западную — начался период жизни древнерусского языка, от которого русский язык унаследовал це­ лый ряд явлений, общих ныне для русских, украинцев и белорусов.

Наконец, распад общевосточнославянского языка на три само­ стоятельных положил начало существованию русского языка в современном его понимании, т. е. как языка, отличающегося от украинского и белорусского. Это произошло в XIV в., когда в Ростово-Суздальской Руси сложилась великорусская народность, а на юго-западе и западе несколько позже — украинская и бело­ русская народности.

Если подойти к этому вопросу с другой стороны, то можно ска­ зать, что, рассматривая историю русского языка, в ней можно выделить две основные эпохи: эпоху дописьменную и эпоху исто­ рическую. Дописьменная эпоха — это тот многовековой период истории русского языка, который восстанавливается на основе сравнительно-исторического изучения славянских и индоевропей­ ских языков, а не на основе данных памятников письменности, которых от той эпохи не сохранилось. Наоборот, историческая эпоха — это тот период истории русского языка, когда языковые явления получили отражение в его памятниках письменности и являются зафиксированными в них фактами. Разграничение этих двух эпох в истории русского языка не связано с тем, что на их рубеже произошли какие-либо коренные изменения в языковой системе: такие изменения скорее можно обнаружить внутри каж­ дой из намеченных эпох. Разграничение же их объясняется тем, что с появлением памятников письменности в руках исследователей оказывается такой новый источник сведении по истории русского языка, который дает возможность устанавливать не только относи­ определить, какое явление в языке развилось раньше, какое — озже по отношению к иным явлениям, но не позволяет установить более или менее точную дату появления или исчезновения данного явления, что возможно сделать лишь при определении абсолюти хронологии. Последняя же может быть установлена, как праило, при условии зафиксированности какого-либо факта в письенности, хотя, конечно, при этом должна учитываться и сила влияния традиции.

Конечно, развитие языка и в исторический период не может быть понято без привлечения сравнительно-исторического ма­ териала, однако к таким данным теперь прибавляются и те факты, которые могут быть извлечены из памятников.

Историческая эпоха для русского языка начинается с X — XI вв., со времени появления первых письменных памятников во­ сточных славян. Дописьменный же период охватывает в общем время с момента выделения славян из общеиндоевропейского един­ ства. Хронологически выделение славян из этого единства не мо­ жет быть определено точно, но, возможно, оно относится прибли­ зительно к началу Ш тысячелетия до н. э.; распад праславянского языка — к V — VI вв. н. э.; начальный же период образования современных отдельных восточнославянских языков, как уже го­ ворилось,— лишь к XIV—XV вв.

Отсюда вновь становится ясным, что история русского (т. е, великорусского) языка как такового начинается если не с XIV, то по крайней мере с XII—XIII вв., когда в древнерусском языке наметились явления, отличающие диалекты предков великорусов, украинцев и белорусов друг от друга. Более же ранние периоды относятся к истории общевосточнославянского и праславянского языков. Однако в силу того, что многие явления современного русского языка нельзя понять, не учитывая явлений, возникших в праславянском и древнерусском языках, историю русского языка начинают рассматривать с периода начала существования общево­ сточнославянского языка, учитывая при этом, что ряд явлений был унаследован этим языком от праславянского. Иначе говоря, за „точку отсчета", за и с х о д н у ю с и с т е м у в истории русского языка принимается система древнерусского (общевосточнославян­ ского) языка конца X— начала XI в.

Эта система принимается за исходную прежде всего для исто­ рии фонетико-фонологической системы, но она может быть при­ нята как „точка отсчета" и для исторической морфологии. Такое решение для исторической фонетики и фонологии определяется тем, что фонетико-фонологическая система, унаследованная вос­ точными славянами от праславянского языка последнего периода его существования, сохранялась в этом унаследованном состоянии вплоть до середины X в., когда у восточных славян были утрачены носовые гласные. Следующим переломным этапом истории фонети­ ко-фонологической системы явилось смягчение полумягких соглас­ ных, осуществившееся в середине XI в., что существенно отделило фонетико-фонологическую систему древнерусского языка от пра­ славянского состояния. Именно поэтому в фонетико-фонологичес­ кой истории русского языка целесообразно принять за исходную систему ту, которая существовала в период после утраты носовых и до смягчения полумягких согласных. Эта исходная система функционировала, таким образом, к моменту появления первых памятников письменности древнерусского языка.

Если же учесть, что история морфологической системы языка тесно связана с историей его фонетики и фонологии и что многие ве сьма серьезные изменения в морфологии обязаны своим возник­ новением фонетико-фонологическим процессам в развитии языка, то и в русской исторической морфологии следует принять за исход­ ную систему древнерусского языка того же периода времени, т. е.

принять единый начальный этап в истории фонетико-фонологнческой и морфологической систем.

Однако, принимая за исходную систему древнерусского языка конца X— начала XI в., следует ясно представить себе, что эта система не зафиксирована в памятниках письменности, а реконст­ руируется по данным сравнительно-исторической грамматики сла­ вянских языков. Это обстоятельство обусловливает ее реконструк­ цию, так сказать, как „идеальной" системы вне пространственного (т. е. диалектного) варьирования — как единой для всех носителей древнерусского языка. Без сомнения, такая реконструкция пред­ ставляет собой некоторую абстракцию, однако подобная абстрак­ ция может быть приближена к действительности, к реально функционировавшей в тот период времени языковой системе, если, во-первых, реконструируемые явления и факты могут быть под­ тверждены данными самых первых памятников письменности XI—XII вв.; если, во-вторых, будет учтена возможность развития диалектных черт на ранних этапах истории древнерусского языка (такая возможность есть в области фонетики, где некоторые ди­ алектные особенности восходят к концу дописьменной эпохи, хотя их территориальная прикрепленность остается до конца не выясненной); если, наконец, в-третьих, будут установлены факты сис­ темного варьирования языковых средств, т. е. варьирования, определяемого самой исходной системой (такая возможность есть в области морфологии, где ранние памятники письменности об­ наруживают такое системное варьирование грамматических форм). Если все это будет учтено, исходная система предстанет в достаточно адекватной реальной действительности конца X— начала XI в. реконструкции.

ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ ИЗУЧЕНИЯ ИСТОРИИ

РУССКОГО ЯЗЫКА

Основными источниками при изучении истории русского языка являются его древние письменные памятники, современные диа­ лекты и литературный язык, а также данные топонимики, раз­ личные факты заимствований в русский язык из других родствен­ ных и неродственных языков и заимствований из русского языка иные языки. Целый ряд важных сведений по истории русского зыка, как отмечалось, дает также сравнительно-историческое ^4efH(fe современных славянских и, шире, индоевропейских языв. Все эти источники имеют важное значение при изучении истории тех или иных явлений русского языка, хотя значение этих источников, конечно, не может оцениваться равнозначно при ре­ шении разных вопросов истории языкового развития.

§ 7. Наиболее значительный материал для изучения истории развития русского языка содержат письменные памятники и со­ временные русские диалекты. Русские ученые по-разному опреде­ ляли ценность этих двух источников: если А. И. Соболевский счи­ тал более важным изучение письменных памятников, то А. А. Шах­ матов, наоборот, писал, что только живые народные говоры дают основной материал для истории русского языка. Как видно, истина заключается в соединении обоих источников, ибо только сравни­ тельное изучение данных памятников письменности и данных на­ родных говоров (при привлечении, конечно, и фактов родственных языков) дало возможность науке об истории русского языка ре­ конструировать основные пути развития его фонетики, морфологии и синтаксиса.

Русский язык прошел длительный, многовековой путь развития.

История русского языка — это история развития его местных ди­ алектов и литературно обработанной формы. Важно понимать, что все местные диалекты проходят принципиально один и тот же путь развития, однако отдельные диалекты проходят этот путь неравно­ мерно. Поэтому в силу исторических условий, способствовавших в определенный период времени обособлению диалектов, различные местные разновидности языка могут сохранять на более долгий пе­ риод некоторые явления, ранее уже утраченные иными диалектами.

Изучение структуры современных русских говоров и позволяет за­ частую вскрыть в ней исторические явления прошлых эпох.

Однако данные современных местных диалектов как источника при изучении истории русского языка обязательно должны быть дополнены данными, извлеченными из второго источника — пись­ менных памятников прошлого. Соединение изучения современных диалектов с изучением соответствующих письменных памятников позволяет сделать целый ряд заключений о развитии тех или иных явлений в истории русского языка.

Так, например, в ряде русских говоров в положении под ударе­ нием произносится особый звук |ё] или дифтонг [не], на месте которого в литературном русском языке звучит [е], не изменяю­ щийся в [*о] (ср. диалектное [л'ёс] — [л'иес].литературное [л'ес] при, например, [н'есу] — [н'ос|). При сравнении этих явлений с тем, что в памятниках письменности на месте такого [ё] пишется буква Ь, во-первых, появляется возможность установить прибли­ зительный характер звучания древнерусского [ё] (Ъ) — как [ё] или [ие]; во-вторых, можно утверждать, что те говоры, в которых сохраняется особый звук [ё], отражают более древнюю ступень в развитии этого звука, чем литературный русский язык; в-третьих, возможно установить, что в литературном русском языке звук [е], который вообще может восходить по происхождению к исконному | е 1 (например, [н'есу], [жена]), к редуцированному [ь] (напри­ мер [д' ен Ч и з U b H b D или > наконец, к [ё] ([л*ес] из [л'ёсъ]), в зависимости от происхождения имеет различную судьбу в поло­ жении под ударением перед твердым согласным: [е] из [е] и [ь] в этом положении изменяется в ['о]: [н'ос], {жон], [п*ос] (из !пьст>1), [л'он] (из [льнъ)),а [е] из [е] остается без такого изме­ нения: [л'ес], [б'ёлый], [д'ёло], [с*ёно], (с'н'ёк].

Или, например, факт сохранения в говорах формы им. пад. ед.

ч свекры (в литературном свекровь) при сравнении его с тем, что и в памятниках древнерусской письменности широко известна эта форма, дает возможность утверждать, что в далеком прошлом она была, живой в русском языке и что те говоры, которые ее со­ хранили, отражают более древнюю ступень в развитии этого явле­ ния, чем литературный язык, в котором вместо древнерусской фор­ мы им. пад. употребляется теперь исконная форма вин. пад. ед. ч, Таких фактов можно привести очень много. И все они вполне подтверждают ту общепринятую точку зрения на значение изуче­ ния местных диалектов, о которой говорилось выше.

§ 8. Историческая грамматика привлекает памятники пись­ менности с целью извлечения из них данных об истории живого русского языка прошлых эпох, т. е. прежде всего данных об исто­ рии звуков и форм этого языка, о том, как они произносились или употреблялись в тот или иной период. При этом исследователь имеет здесь дело не с живым говором, который можно услышать, а с графикой и орфографией памятника письменности, всегда в большей или меньшей мере искусственной, т. е. не отражающей прямо и непосредственно живое произношение. Если в своем воз­ никновении письменность имела целью зафиксировать живое про­ изношение носителей языка и поэтому была достаточно близка к непосредственной записи живой речи, то по мере развития языка, по мере его изменения письменность отставала от этого развития, будучи консервативной в изменении своих норм. Именно поэтому древнерусская письменность уже самых ранннх памятников во многом отставала от живого произношения, причем в дальнейшей истории языка этот разрыв не сокращался, а, наоборот, увеличи­ вался (ср., например, современное акающее произношение литера­ турного языка и отсутствие в целом его отражения в орфографии).

Все это обусловливает определенные трудности при изучении исто­ рии живого языка по данным памятников письменности. Так, например, при сохранении буквы в письменности может уже от­ сутствовать соответствующий звук в произношении (см. ниже ис­ торию носовых гласных в русском языке и судьбу л и А) ИЛИ, наоорот, новое фонетическое явление может появиться в языке, но в исьменности еще долго не получает отражения (см. ниже историю канья в русском языке). Может наблюдаться и такой факт, когда для обозначения одного и того же звука может употребляться неколько букв (таковы, например, варианты оу и 8 для обозначения звука [у])- Такие и подобные обстоятельства характеризуют спе­ цифику изучения языка по данным памятников письменности, свя­ занную с интерпретацией графических и орфографических явлений в фонетическом плане.

Кроме того, письменные памятники древнерусского языка име­ ют различный характер, который не всегда позволяет исполь­ зовать их в достаточной степени для изучения истории живого рус­ ского языка. Так, памятники церковного, богослужебного харак­ тера, написанные на церковнославянском языке, могут быть ис­ пользованы для изучения истории живого русского языка, однако сильные традиции церковной письменности мешали проникнове­ нию в эти памятники живых русских особенностей, и поэтому использование таких памятников для восстановления истории русского языка в его диалектах затруднено.

Такие памятники, как летописи, с этой точки зрения, дают больше материала (достаточно назвать Новгородскую летопись с ее ярко выраженными диалектными особенностями). Однако все же и язык летописей в значительной мере книжен и традиционен, и в нем еще сильна церковнославянская стихия.

В наибольшей степени живые особенности языка получают от­ ражение в деловой письменности, т. е. в различного рода грамотах (купчих, жалованных, данных и т. п,), в посланиях, письмах, доношениях и т. д. Правда, и при обращении к деловой письменности следует иметь в виду, что она не свободна от традиционных тра­ фаретов, застывших формул и оборотов (так, например, почти до конца X V I I I в. сохраняется традиционный зачин различных гра­ мот се азъ). И все-таки именно в деловой письменности можно найти наибольшее число фактов, позволяющих восстановить явле­ ния в истории русского языка во всем многообразии его говоров.

н и к о в. Письменные памятники древнерусского языка, начиная с эпохи Киевского государства, дошли до нас в относительно боль­ шом количестве.

Наиболее ранние памятники относятся к XI в. Правда, в 1949 г.

при раскопке одного из Гнездовских курганов близ Смоленска был обнаружен сосуд с надписью, относящейся к первой четверти X в^ Эту надпись, состоящую из одного слова, читают по-разному:

одни — „горухща" ( = горчица), другие — „горушна" ( = гор­ чичные), третьи — „горух пса" (=писал Горух). Но как бы ее ни читать, все же, конечно, эта надпись, свидетельствуя о наличии на Руси письменности в ту эпоху, мало что дает для истории самого языка. К середине XI в. относятся надписи (граффити), сохранив­ шиеся на стенах соборов, на колоколах, крестах, на печатях и моне­ тах, на украшениях. Таковы, например, надписи на стенах Софий­ ского собора в Киеве (открытые С. А. Высоцким), на монетах эпохи великого князя Владимира Святославовича и др. Несмотря на краткость таких надписей, они дают иногда возможность~йстооИ ку языка делать определенные заключения о языковых явлениях Прошлых эпох.

От XI в. до нас дошло 14 новгородских берестяных грамот, найденных при раскопках в 1951 — 1983 гг. Эти грамоты занимают особое место среди памятников русской письменности, так как ав­ торы их — не профессионалы-писцы, а „простые люди", мужчины, женщины и дети, пишущие немного и нечасто.

Берестяные грамоты свидетельствуют о широкой распростра­ ненности грамотности во всех слоях новгородского общества и о массовости переписки между разными авторами и адресатами.

Отсутствие связи с книжными традициями создавало условия для широкого отражения в берестяных грамотах живого разговорного языка писавших их людей.

В большей же своей части памятники XI в. представляют собой церковные произведения, переписанные со старославянского ори­ гинала. К ним относятся:

характеру это книга евангельских чтений, расположенных в том порядке, в каком они читались в церкви в течение года. Это еван­ гелие было переписано со старославянского оригинала дьяконом Григорием, по происхождению, предполагают, киевлянином, для новгородского посадника Остромира (отсюда и название еванге­ лия). Григорий был, вероятно, вызван в Новгород, где со своими помощниками и переписал евангелие. Так как этот памятник был создан на Руси, язык его содержит ряд древнерусских особен­ ностей (наиболее характерно в- этом отношении Послесловие к евангелию). Остромирово евангелие издавалось три раза: в 1843 г.

A. X. Востоковым, а в 1883 и в 1889 гг. фотолитографированным способом на средства купца Савинкова. Памятник хранится в Публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.

роятно, где-то на юге, но каким-то образом попало впоследствии на север, в Архангельск, где и было найдено. Евангелие издано в 1912 г. В настоящее время хранится в Москве в библиотеке им.

B. И. Ленина.

1097 гг.— три книги чтений религиозных песен и гимнов, располо­ женных по дням и месяцам (минея — греч. „месячный"). Изданы ни в 1881 г. И. В. Ягичем. Хранятся в Центральном государст­ венном архиве древних актов в Москве.

107 ИеВе Для князя Святослава дьяконом Иоанном. И з б о р н и к р - является своеобразной энциклопедией тогдашних знаний в тпо НЫХ ° ^ л а с т я х жизни: в нем собраны сведения по астрономии, о дуетЭХ И Ф и г УР а х художественной речи, указано, какую пищу слеУ употреблять в разное время, даются сведения о количестве и Ре и т - п. И з б о р н и к 1076 г.— это сборник статей религиозко равоучительного характера. Он написан на основе „княжьих l*»T4HSttHTie!t# Лист из Изборника Святослава 1073 г.

книг", т. е, книг, хранившихся в библиотеке Святослава. Первый Изборник был издан в 1880 г., находится в Москве, в Государствен­ ном Историческом музее; второй был издан в 1876 г., но издание это было малоудовлетворительно; в 1965 г. он был ЙНОВЬ издан Академией наук СССР с комментариями и указателями. Рукопись \Пись на Тьмутараканском камне 1068 г.

в настоящее время хранится в Публичной библиотеке им. Салты­ кова-Щедрина в Ленинграде.

От XI в. сохранилось предположительно еще несколько книг (например, Чудовская толковая псалтырь. Евгеньевская псалтырь и некоторые другие), однако, как видно, еще больше рукописей не сохранилось. Так, „Книга пророков" новгородского попа Упыря Лихого (1047 г.) дошла до нас только в списке XVI в.

т а р а к а н с к о м к а м н е (1068 г.), где говорится об измерении князем Глебом ширины Керченского пролива. Интерес этой надпи­ си для историка языка в том, что в ней отражается ряд черт, свойственных, как видно, живому русскому языку того времени (написание слова КНА^Ь без ъ, форма по «доу, употребление перфекта м-Ьрилъ без связки).

От XII в. дошли памятники юридического характера.

до нас русских грамот. По содержанию это дарственная сына Вла­ димира Мономаха великого князя киевского Мстислава и его сына новгородского князя Всеволода Юрьевскому монастырю под Нов­ городом. Написанная золотом на пергаменте, эта грамота была дана, вероятно, в Киеве около 1130 г., когда там встретились оба князя. Во всяком случае, она не могла быть написана после 1132 г., так как в этот год Мстислав умер.

положительно после 1192 г. в Новгороде и является духовным завещанием.

К этому времени относятся и некоторые новгородские берестяые К памятникам XII в. принадлежит также ряд церковных книг:

°вгородского, а позже киевского князя Мстислава. Памятник * названием „Апракос Мстислава Великого" издан Академией УкСССРв 1983 г.

в 1 lorf Ь е в с к о е е в а н г е л и е, созданное, вероятно, в Киеве *0 г. для одного из новгородских монастырей. Хранится в дорическом музее.

._.м-АРаелуАиглт^лдьиетАЛГчлиткткнггА»., \.„ ЛИ. НК»||Г|МтИ*А*НМЛ*ГЖ(t], [*tli>t], [*trbt], [*tlbt]) при произношении в украинском и белорусском на их месте [ры], [лы] и [рн], [ли]: русск. кро­ шить, глотать, тревога, слеза (из кръшити, глътати, трьвога, сльза), укр. кришити, глитати, тривога, белорусск, крышыць, глытаць и т. п. (см. § 112).

2) Произношение в русском языке звуков [о] и [е] в положе­ нии перед [и] или [j] при [ы] и [и] в украинском и белорусском:

русск. злой, молодой, мою, бей, шея (из древних зълыи, молодыи, мыю, бии, шия; см. § 113), укр. злий, мелодий, маю, бий, шия, белорусск. злы, малады, мыю, 67, шыя и т. п.

3) Наличие в русском языке сочетаний мягких зубных и шипя­ щих с [j] в соответствии с произношением долгих мягких соглас­ ных в украинском и белорусском языках: русск. платье, коренья, судья, клочья, укр. плаття, коршня, суддя, белорусск. плацце, корэнне, суддзя и т. п. (см.. § 118), 4) Наличие взрывного или фрикативного образования [г] в русском языке при фарингальном [h] в украинском и белорусском:

русск. [город — 7°Р°д1' [гусь — 7УСЬ1. УКР- [пород], [пусь], белорусск. (порад], [пусь] (см. § 71).

В области м о р ф о л о г и и такими чертами отличия явля­ ются:

1) Отсутствие особой звательной формы в русском языке при сохранении ее в украинском и белорусском: русск, брат!, сын!, сестра', муж/, Иван!, укр. друже!, брате!, didyf, сынку!, сестро!, мамо!, белорусск. мужу!, коню!, брате! и т. п. (см.

§ 189).

2) Отсутствие в русском языке чередования заднеязычных [к], [г], [х] со свистящими [ц], [з], [с] в падежных формах имен существительных и наличие этого чередования в украинском и белорусском языках: русск. рука — руке, на руке, нога — ноге, на ноге, соха — сохе, о сохе, укр. рука — рущ, на рущ, нога — моэ(, на ноз1, соха — coci, на coci, белорусск. рука — руцэ, на руцэ. нага — назе, на назе, саха — сасе, на сасе и т. п. (см. § 161).

3) Широкое распространение в русском языке формы имен.

пад. мн. ч. с окончанием -а(-я) под ударением у существительных не среднего рода при наличии окончания -ы, -и в украинском и бе­ лорусском языках: русск. дома, города, острова, учителя, берега, края, укр. доми, острови, учителя, береги, краИ, белорусск. дамы, гарады, астравы, учпелг, 6epaei и т. п. (см. § 184].

§ 45, Однако при рассмотрении места, занимаемого русским языком в кругу иных славянских языков, недостаточно ограни­ читься установлением общих восточнославянских особенностей, не находящих себе места в языках западных и южных славян, н тех особенностей, которые отделяют русский язык от украинского и белорусского. Эта недостаточность объясняется тем, что восточно­ славянские языки вообще, и русский язык в частности, находятся в более сложных отношениях с иными славянскими языками. По ряду фонетических и морфологических явлений восточнославян­ ские языки сближаются с южнославянскими и вместе с ними отли­ чаются от западнославянских языков; по ряду же иных явлений, наоборот, они сближаются с западнославянскими языками, отли­ чаясь от южнославянских. Русский язык по некоторым своим особенностям сближается с украинским языком, отличаясь вместе с ним от белорусского, и наоборот, по другим своим чертам он сближается с белорусским, отличаясь от украинского.

Все эти факты находят себе объяснение в истории восточных славян и, конкретнее, в истории русского народа, вступавшего в различные связи с разными славянскими народами на протяже­ нии своего развития.

этих особенностей следует назвать такие, как:

1) Произношение сочетаний [цв] и (зв) в начале корней цвет- и звезд- у восточных и южных славян при сохранении более древних сочетаний [кв] и [гв] — у западных: русск. цвет, звезда, укр. цеп, зв1зда, сербск. цвет, звезда, болг. цвете, звезда, чешек, kvh, kvezda, польск. kwiat, gwiazda (см. § 82).

2) Утрата [т] и [д] в древних сочетаниях. [*tl], [*dlj у восточ­ ных и южных славян при их сохранении у западных: русск.

мыло, сало, шило, вел, плел, укр. мило, сало, eie, пл1в, белорусск.

мыла, сала, вёу, плёу, болг. вел, плел, сало, чешек, mydlo, sadlo, Ш1о, vedl, pleil, польск, mydto, sadlo, szydlo, wiodl, ptott и т. п.

3) Последовательное употребление [I — epentheticum] в соче­ тании с губными в корнях слов у восточных и южных славян (кроме болгар) при отсутствии этого явления не в начале слова — у за­ падных. Ср.: русск. земля, капля, купля, укр. земля, капля, купля, белорусск. зямля, купля, сербск. зёмя>а, капла, купчие, чешек, zeme, koupe, польск. ziemia, kupie и т. п. (см.. § 83).

нославянские языки с западнославянскими личие в определенной категории слов начальных сочетаний [ро), (ло) у восточных и западных славян при соответствующих сочета­ ниях fpa], [ла] — у южных. Ср.: русск. ровный, рост, приставка роз- (в розвальни, роспись и т. п.), лодка, локоть, укр. розбийник, розвалитись, польск. rdwny, приставка тог-, гоЫс, rose, \odka, \okiec, чешек: rovnif, robota, rdsti, loket, сербск. рйвни, расти, лаЬа, лакапг, болг. равен, раста, ладия, лакът и т. п. (см, § 89).

Кроме того, восточнославянские языки сближались с западно­ славянскими и отличались от южнославянских еще двумя черта­ ми, которые, однако, в настоящее время не характерны для совре­ менного русского языка. Одна из этих особенностей заключается в том, что языку восточных славян, т. е. древнерусскому языку, и языку западных славян было свойственно окончание [е] („ять") в ряде падежных форм существительных жен. и муж. р., соответ­ ствующее [е] (носовому звуку (е]) в языке южных славян:

др.-русск. вин. пад. мн. ч. землЪ, вол\, конк (откуда укр. земл1, воли кот), польск. ziemie, konie (где конечное [е] из [е]) и ст,слав. Земль*, волш, км»»* {см. § 79).

Второй особенностью древнерусского и западнославянских языков являются формы дат. пад. ед. ч. местоимений тобЪ, соб\ с [о] в основе; в южнославянских языках здесь выступают формы, имеющие в основе гласный (е]: др.-русск. гоб-Ь, соб-к {совр. русск.

диал. тобе, собе), укр. тоб1, co6i, польск. tobie, sobie, чешек, tobe, sobe и ст.-слав. тевгк,адв-к,сербск. тёби, сёби (см. § 196).

с к о г о. В области фонетики и морфологии к этим особенностям относятся следующие:

1) Сохранение исконных [о] н [е] в новом закрытом слоге (т. е. в слоге, ставшем закрытым после утраты редуцированного гласного, см. § 116) в русском и белорусском языках и произноше­ ние на их месте гласного [и| — в украинском: русск. нос, стол, рок, печь, белорусск. нос, стол, рок, печ и укр. шс, спл, р1к, п1ч и т. п. (см. § 111).

2) Произношение [о] после мягкого согласного на месте [е] под ударением перед твердой согласной в русском н белорусском языках при сохранении [е] — в украинском: русск. [т'ом] ный, ве(л'6н]ый, бе[р*6з]а, [пр'ин'бс], [пр'ив'ол], белорусск. цёмны, зялёны, бяроза, прынёс, прывёу, укр. темный, зеленый, береза, принес и т. п.

3) Смягчение всех парных твердых-мягких согласных перед [е] в русском и белорусском языках при сохранении их твердо­ сти — в украинском: русск. [д'[ень, [в'е]чер, [м']еня, бело­ русск. [дз'ен'], [в'ечар], [м'ен'е] и укр. (дэн*], (вэчир], [мэнэ) И Т. П.

4) Различение звуков [и] и [ы] в русском и белорусском язы­ ках при наличии одного промежуточного между |и] и [ы] звука (перед которым согласные не смягчаются) — в украинском:

русск. быть и бить, мыло и мило, сыт и сила, белорусск. быць и бщь, мыла и м1ла, сыт и сыа, укр. биты ( = „быть" и „бить"), мило ( = „мыло" н „мило"), сит, сила и т. п.

5) В русском и белорусском языках нет такой характерной для украинского языка формы сложного будущего времени, как писатиму, носитиму, робитиму и т. п.

ского.

1) Русский и украинский языки знают твердое и мягкое [р], тогда как в белорусском языке (в литературном и в юго-западных говорах) есть только [р] твердое: русск. рад и ряд, игра и грязь, корыто и горит, укр. рад и ряд, грати и грязь, корито и горпи, белорусск. рад ( = „рад" и „ряд"), граць н гразь, нары­ та и гарыць н т. п.

2) Русский и украинский языки не знают характерного для белорусского языка дзеканья и цеканья, т. е. произношения мяг­ ких (д] и [т] со свистящим призвуком: русск. дед, дети, один, тихо, бить, укр. did, dim, один, тихо, бити, белорусск. дзед, дзец(, адз(н, uixa, бщь и т. п.

§ 50. Кроме перечисленных выше различных фонетических и морфологических особенностей, которые определяют место русско­ го языка в кругу иных славянских языков, есть еще и лексические особенности, сближающие или отличающие восточнославянские, южнославянские и западнославянские языки и русский язык с украинским и белорусским. Однаколексические соотношения меж­ ду разными языками очень сложны и до конца не установлены.

Это связано с тем, что наличие одинаковых слов в родственных языках или отсутствие того или иного слова в одних языках при существовании его в других не всегда можно объяснить исконной близостью или отличием языков. Здесь могут играть роль и иные причины (как заимствование слов, так и их исчезновение в отдель­ ных языках), вскрыть которые можно лишь путем глубокого изучения истории лексики, истории отдельных групп слов или даже отдельных слов. Поэтому данные вопросы выходят, по существу, за пределы исторической грамматики русского языка в область его исторической лексикологии.

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

А в а н е с о в Р, И. Вопросы образования русского языка в его говорах // Вестник МГУ.—1947.— № 9; Очерки русской диалектологии.— М., 1949.— С. 34— 38, 202—212; К вопросам образования русского национального языка // Вопросы языкознания,— 1953,— № 2; Проблемы образования языка русской (великорус­ ской) народности II Вопросы языкознания.— 1955.— № 5.

Б е р н ш т е й н С Б. Очерк сравнительной грамматики славянских языков,— М., 1961,—С. 24—86, 102—111.

Виноградов В. В. Основные этапы истории русского языка // Рус­ В и н о к у р Г. О. Русский язык. Исторический очерк,— !Л., 1945.

М е й е А. Общеславянский язык.— М., 1951.— С. 5—14.

Т р е т ь я к о в П. Н. Восточнославянские племена.— М., 1953.

Ф и л и н Ф. П. Образование языка восточных славян.— М „ 1962.— С. 152— 166, 218—226; Происхождение русского, украинского и белорусского языков.— М „ 1972.

Ч е р н ы х П. Я. Происхождение русского литературного языка и пись­ м а, - М „ 1950.

Ш а х м а т о в А. А. Введение в курс истории русского языка,— Пг., 1916.— Ч. 1, - С, 7—122.

Я к у б и н с к и й Л. П. История древнерусского языка.—М., 1953.— С. 43—63.

Ф О Н Е Т И КА

ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

всего морфологической и лексической систем. Это обусловли­ вается и объясняется тем, что изменения звуков происходят в составе слов языка и в их формах. Поэтому изменения звуков по­ степенно могут привести и приводят к изменению морфем — пре­ фиксов, суффиксов и окончаний, что влечет дальнейшие преобразо­ вания в общей морфологической структуре слова. Особенно важно то, что изменения фонетической стороны языка влекут за собой преобразование корней слов, что в.конце концов приводит к созда­ нию новых слов в языке. Говоря иначе, различные морфологи­ ческие и лексические явления языка (в частности, русского) часто объясняются в конечном счете изменениями, затронувшими некогда его фонетическую систему, Например, такие современные русские слова, как цена и каяться, никак не связанные ныне семантически и имеющие каждое свое словообразовательное гнездо (ср.: цена — ценный — це­ нить — оценка и т. п. и каяться — покаяние — кающийся и т. п.), в далеком прошлом развились из одного корня, подвергшегося в определенных условиях фонетическому преобразованию; этим исконным для всех славян корнем был *йо| — „мстить, наказы­ вать". Следовательно, первоначально *ko\na означало „месть" (ср.:

лит. kaina — „цена", др.-иранск. каёпа — „возмездие"). Преобра­ зование же этого корня было вызвано тем, что на славянской почве дифтонг [о|] в положении перед согласным не сохранялся, а изме­ нялся в гласный переднего ряда [ё], тогда как в положении перед гласным этот дифтонг не переживал подобного изменения. Звук же [ к ], попав в положение перед гласным переднего ряда [ё], изме­ нился в свистящий [ с ' ] : koina > с'ёпа. С другой стороны, ka[a-ti se > kammu с*. > каяться, где дифтонг перед гласным рас­ падался и неслоговой элемент отходил к следующему слогу. Даль­ нейшие семантические н словообразовательные процессы привели к полному разрыву связей этих двух слов.

Или, например, слова начало и конец исконно были образо­ ваны от одного корня *kbn- (( *kon-; в исконном *na-kbn-dlo звук [к] перед гласным переднего ряда изменился в праславянском языке в [ с ' ], а сочетание [ьп] перед согласным — в [е];

|е] позже на восточнославянской почве изменилось в [ а ] ; так возникло сочетание [с'а] (-ча-) вместо *кьп. Во втором слове корень *kon- не изменился, так как [п] оказалось перед гласным:

*коп-ьс,-ь.

Известно далее, что, например, современные слова сын и стол исконно изменялись по разным типам склонения, имея разные ос­ новы: *sunus (древняя основа на й) n'*st6l6s (древняя основа на 6). Толчком к сближению их склонений явились фонетические изменения конца слова, приведшие к тому, что имен. пад.

ед. ч. у них стал одинаково оканчиваться на [ ъ ]. В свою очередь сближение разных типов склонения повлекло за собой утрату одного из них в древнерусском, а тем самым и в современном русс­ ком языке.

Однако история звуковой стороны языка — это не просто исто­ рия изменения и развития отдельных звуков, а история сложных связей и отношений единиц звуковой системы — это история ф он о л о г и ч е с к и х о т н о ш е н и й, характерных для данного языка на разных этапах его развития.

Как известно, звуки речи выступают в языке в качестве зна­ ков, необходимых для образования и различения словоформ,— в качестве фонем. Фонетическая система языка является с и с т е м о й ф о н е м, связанных между собой определенными и з у ч а ю т с я в наиболее важной стороне ф о н е т и к и я з ы ­ к а — в ф о н о л о г и и. Иначе говоря, фонология — это учение о системе фонем, характерной для данного языка на данном этапе его развития.

Следовательно, в лингвистике есть задача изучения и с т о ­ р и и фонологических отношений, истории системы фонем. Этим и занимается сравнительно молодая область исторического языко­ н о л о г и я, являющаяся высшей ступенью исторической фонетики языка.

Фонетическая система языка в ее фонологическом аспекте строится на д в у х рядах отношений: на характере сочетаемости фонем ( с и н т а г м а т и ч е с к а я ось системы) и на характере противопоставленности фонем в тождественных условиях (п ар а д и г м а т и ч ее к а я ось системы). Условия и особенности сочетаемости и противопоставленности фонем определяют общий облик фонетической системы языка в разные периоды его раз­ вития. Поэтому, рассматривая далее фонетическую историю рус­ ского языка, необходимо не только установить состав гласных и согласных фонем, но и рассмотреть характер сочетаемости и противопоставленности их в ту или иную эпоху развития русского языка. Этим же обусловлено и то, что история фонетической систе­ мы — это не только изменения состава гласных и согласных фонем, но и история их синтагматических и парадигматических отношений.

Синтагматическая ось фонетической системы реально выступа­ ет в языке как сочетаемость аллофонов фонем, т. е. сочетаемость тех звуков, в которых реализуются фонемы в потоке речи. В этой сочетаемости, в возможности или невозможности сочетания тех или иных звуков друг с другом проявляются синтагматические законы, действующие в языке на определенном этапе его разви­ тия. Указанные законы диктуют условия сочетаемости звуковых единиц, которые могут быть актуальны для одной эпохи и не­ актуальны для другой (так, например, для древних славянских языков был актуален закон сочетаемости заднеязычных [к], [г], [х] только с непередними гласными, но этот закон перестал быть актуальным в древнерусском языке после изменения сочетаний [кы], [гы], [хы] в [к'и|, (г'н], [х'и]). Вместе с тем на синтагма­ тической оси могут осуществляться фонетические процессы изменения одних звуков под влиянием других, соседних звуков.

Эти процессы по-разному проявляются в разных сочетаниях звуко­ вых единиц, в разных диалектах данного языка, у разных его носителей (таковы, например, процессы ассимиляции по мягкости в группах «твердый согласный -j- мягкий согласный», различно протекающие в разных группах согласных и в разных русских диалектах). Различение синтагматических законов и фонетиче­ ских процессов позволяет правильно оценить многие явления в истории фонетической системы русского языка.

Парадигматическая ось фонетической системы реально не представлена в речи — она конструируется на основе отождествле­ ния аллофонов в одну фонему и установления тождественных условий противопоставления разных фонем ( = разных совокуп­ ностей аллофонов). Эти условия могут различаться как с точки зрения того, каковы фонетические позиции противопоставления разных фонем, так и с точки зрения того, какое влияние оказы­ вают на такое противопоставление морфологическое строение сло­ воформ, в которых выступают фонемы (т. е, может ли данное про­ тивопоставление осуществляться как внутри морфем, так н на морфемных стыках, или здесь действуют определенные ограни­ чения), или характер лексического состава языка (т. е. есть ли в языке действительно слова, в которых выступают те или иные фонемы, или лексика накладывает и в этом случае какие-то ограни­ чения на употребительность фонем). Учет конкретных условий, в которых функционирует парадигматическая ось фонетической системы, дает возможность представить реально характер проти­ вопоставленности фонем на разных этапах развития языка.

ФОНЕТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

ДРЕВНЕРУССКОГО

(ОБЩЕ ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКОГО)

ЯЗЫКА К МОМЕНТУ ПОЯВЛЕНИЯ

ПИСЬМЕННОСТИ (КОНЕЦ X НАЧАЛО XI в.)

СЛОГОВАЯ СТРУКТУРА ДРЕВНЕРУССКОГО ЯЗЫКА

этого периода его развития характеризовалась двумя закономер­ ностями, связанными со структурой слога.

Известно, что слог состоит обычно из слогового и неслогового элементов. Слоговыми звуками (или носителями слога) являют­ ся большей частью гласные звуки, а неслоговыми — соглас­ ные {в некоторых случаях в славянских языках слоговыми могут быть сонорные [г] (р) и [t| (л), а неслоговыми — гласные [i] (и) и [и) (у); ср., например, в чешском языке [pfst], [vlk] с [г] и [1] словообразующими, русск. [мои], [воина] или диал.

[прауда], [роу] с [и] и (у] неслоговыми). Слог, оканчиваю­ щийся слоговым звуком, является о т к р ы т ы м, а оканчиваю­ щийся неслоговым звуком — з а к р ы т ы м.

П е р в о й закономерностью, которая характеризовала струк­ туру слога древнерусского языка, был з а к о н о т к р ы т о г о с л о г а, сущность которого заключается в том, что слог в обще­ восточнославянском языке оканчивался только на слоговой звук, т. е. в подавляющем большинстве случаев на гласный, напри­ мер: стола, брату, жена, дЬло, свекры.

Если учесть, что гласные звуки являются наиболее звучными, то можно установить, что закон открытого слога предполагал рас­ положение звуков в слоге по возрастающей звучности, т. е. слог начинался с наименее звучного и оканчивался наиболее звучным звуком.

Закон открытого слога определил тот факт, что в древнерусском языке не могло быть согласных звуков на конце слов, ибо в этом случае конечный слог оказывался бы закрытым. Этот же закон обусловил ограниченность в языке сочетаний согласных: в древне­ русском языке выступали лишь строго ограниченные в своем со­ ставе группы согласных, состоявшие большей частью из двух эле­ ментов, первым из которых был шумный, а вторым — сонорный, хотя могли быть и сочетания двух глухих или двух звонких шум­ ных согласных (см. § 63).

Закон открытого слога частично сохраняет свою актуальность и в современном русском языке, где неначальный слог строится по принципу восходящей звучности.

В т о р о й особенностью звуковой системы древнерусского ц и и — переднего или непереднего образования. Говоря другими словами, один слог составляли или твердый согласный + неперед­ ний гласный, или мягкий согласный -+- передний гласный, (Для понимания того, что в таких соотношениях наблюдаются звуки однородной артикуляции, надо иметь в виду, что при образова­ нии мягких, или палатализованных, согласных средняя часть спин­ ки языка поднимается к соответствующей средней части нёба, т. е.

артикуляция мягких согласных близка к артикуляции гласных переднего ряда,) Если же в пределы одного слога попадали звуки разнородной артикуляции (в частности, твердый согласный + гласный перед­ него ряда), то в этом случае происходило приспособление арти­ куляций гласного и согласного звуков, причем приспособление это могло носить различный характер. Эта особенность известна греч. syn — „вместе" + garmonia— „связь, созвучие").

Как закон открытых слогов, так и закон слогового сингармо­ низма возникли еще в дописьменную эпоху истории русского языка и продолжали существовать в начальный исторический период его развития.

§ 53. К началу XI в. обе эти закономерности, охватив по существу всю систему языка восточных славян, являлись только р е з у л ь т а т о м развития языка в прошлые эпохи. Именно в результате действия этих закономерностей к началу письменно засвидетельствованного периода в древнерусском языке сложи­ лась та фонетическая система, которая отражена в первых памят­ никах. Однако нет никакого сомнения в том, что как в соотно­ шении гласных и согласных фонем, так н вообще в структуре слога древнерусский язык мог развивать в начальный период своей истории те тенденции, которые нарушали законы открытого слога и слогового сингармонизма и которые в конце концов привели к преобразованию всей фонетической системы русского языка.

Поэтому при рассмотрении систем гласных и согласных фонем древнерусского языка и соотношений внутри этих систем и между ними важно установить действительные их связи, т. е. те связи, которые характеризовали живую фонетическую структуру языка восточных славян. Вместе с тем, конечно, в этих связях и соот­ ношениях сосуществовало то, что было актуальным для исход­ ной системы, и то, что было лишь наследием прошлых эпох.

СИСТЕМА ГЛАСНЫХ ФОНЕМ ДРЕВНЕРУССКОГО

§ 54. Состав г л а с н ы х фонем древнерусского языка может быть представлен в следующей таблице:

Из этой схемы можно видеть, что часть гласных древнерусского языка сохранилась без существенных изменений на всем протяже­ нии истории русского языка; часть же их была утрачена, и этих фо­ нем в русском языке теперь уже нет.

К первой группе относятся гласные переднего образования — [и], [е] и непереднего— [а], [о], [у], [ы].

В артикуляционном отношении все эти гласные восточносла­ вянского языка-основы, по-видимому, заметно не отличались от образования их в современном русском языке. В функциональном же плане все они выступали как самостоятельные фонемы.

Однако в области вокализма общевосточнославянского языка начального периода его развития были и определенные важные отличия от состава и системы гласных русского языка в последую­ щие периоды его истории, н тем более современного русского языка. Они заключались прежде всего в том, что в древнерусском языке были гласные, утраченные в дальнейшем его развитии.

В первую очередь здесь надо указать фонему [ё] (Ъ], условно называемую „ять", свойственную всем древним славянским язы­ кам. Будучи в общевосточнославянском языке самостоятельной фонемой, [ё] различала слова и их формы. Например, местн. пад.

ед. ч. муж. р. [о плоде] отличался от звательной формы [плоде] лишь по наличию в этих формах [ё] или [е]. Точно так же, напри­ мер, слова [сёлъ] „сел" и [селъ] (род. пад. мн. ч. от „село"), [лечу] („лечу" от „лечить") и [лечу] („лечу" от „лететь") отли­ чались в своей звуковой оболочке лишь наличием фонем [ё] и [е].

Однако фонема [ё], будучи общеславянской, т. е. существуя исконно во всех диалектах праславянского языка, в то же время имела отличия в своем образовании в разных диалектах этого языка. Так, например, [ё] в диалектах-предках восточнославянского языка-основы по своему образованию отличалась от [ё] в диалектах-предках старославянского языка. В последнем [ё] являлась фонемой переднего ряда нижнего подъема, типа откры­ того [а).

У восточных же славян это бЫла фонема переднего ряда средне-верхнего подъема и артикуляционно характеризовалась как звук типа закрытого [е] — [ё] или дифтонга [ие]. Такой ха­ рактер восточнославянского [ё] предполагается по его дальней­ шей судьбе в русском языке: в ряде современных русских гово­ ров и теперь на месте древнего [ё] произносится или [ё], или дифтонг [ие], или, наконец, [и] (в литературном русском языке на месте [ё] выступает открытый звук [е], не изменяющийся в [о] перед твердым согласным (см. § 127).

Кроме того, в древнерусском языке были две гласные фонемы неполного образования, так называемые редуцированные или глухие. Это были ослабленные гласные, произносившиеся, вероят­ но, неполным голосом. Условно эти гласные обозначаются [ъ] (ер) и [ь] (ерь).

Гласная фонема [ъ] характеризовалась признаками неперед­ него ряда среднего подъема, а [ь] — переднего ряда среднего подъема. Эти гласные могли находиться как под ударением, так и в безударном положении, но и в том и другом случае они зву­ чали слабее, чем гласные полного образования. То, что [ъ] и [ь] были редуцированными гласными, определило их судьбу: они исчезли в истории восточнославянских языков как самостоятель­ ные фонемы.

Выступая в древнерусском языке как фонемы, [ъ] и [ь] раз­ личали слова и их формы. Например, форма род. пад. множ. ч.

существительного [пътъ] (от пъта — „птица") и имен. пад.

един. ч. [потъ], формы имен. пад. един. ч. указат. местоимения муж. р. [тъ] и ср. p. [TOJ отличались лишь по наличию [ъ] или [о]; имен. пад. ед. ч. указательного местоимения жен. р. [сь] и ср. р. [се] —по наличию [ь] или [е].

.Редуцированные гласные [ъ] и [ь] могли находиться в сильном и слабом положении. С и л ь н ы м было положение редуцирован­ ных в слоге под ударением (дъскоу) и в слоге перед слогом со сла­ бым редуцированным (оть_ць, правьдьна, сънъ); с л а б ы м было положение редуцированных в конце слова (сънъ, дшь), перед сло­ гом с сильным редуцированным {жьньць) и перед слогом с глас­ ным полного образования (съна). ~~ Различие в сильном и слабом положении повлияло на дальней­ шую судьбу [ъ] и [ь] в древнерусском языке и в других славян­ ских языках, когда уже в историческое время происходило измене­ ние их фонетической системы.

Вместе с тем в древнерусском языке было еще два гласных, фонемный статус которых представляется недостаточно ясным.

Речь идет о гласных [ы] и [и] —редуцированных [ы] и [и] ми), положение которых в фонетической системе характери­ зовалось тем, что эти гласные были ограничены в своем функ­ ционировании определенными грамматическими условиями или лексически. Во-первых, они выступали в форме имен. пад.

един. ч. полных прилагательных муж. р.: (красьныи], (молодыи], [синиц], [зимьнйи], но не в других формах прилагательных.

Во-вторых, они обнаруживаются в спрягаемых формах и в пове­ лительном наклонении определенных глаголов, таких, как мыти, выти, рыти, бита, витиклити ([мыиу], [выну], |рын], [лйн]), в существительном [шйиа] („шея") и некоторых других. По происхождению [ы] и [й] восходят к [ъ] и [ь] (в формах прила­ гательных) и к [ы] и [и] (в формах глаголов и существитель­ ных) в позиции перед (j] или [и], однако для эпохи конца X — начала XI в. связи [ы], [и] с [ъ], [ь] уже не устанавливают­ ся, а связи их с [ы], [и} установить вполне возможно, точно так же как возможно утверждать, что [ы] н [й] в последнем случае появляются в позиции перед [и] (или [j]). Однако в то же время в этой же самой позиции в древнерусском языке могли выступать и нередуцированные [ы] и [и]: это наблюдалось в имен, и вин.

пад. множ. ч. полных прилагательных (типа добрый, добрыЬ ( = [добриии], [добрыие]), в приставочных образованиях с вы­ при- (выЪздъ, выяти, прияти) ( = [выиёздъ], [выиати], [прииати]), в глаголе сияти и др. Следовательно 1ы} и [и] в позиции перед [и] необязательно изменялись в [ы) и |й]. Поэтому можно предполагать, что (ы] и [й] в системе древнерусского языка конца X—начала XI в. были фонологически значимыми едини­ цами, хотя и резко ограниченными в своем функционировании (см. статью: Л и х т м а н Р. И. Особая фонема или позицион­ ный вариант? К вопросу о составе фонем древнерусского языка // Филологические науки.— 1986.-— № 1). Однако до конца этот вопрос остается нерешенным.

Являясь редуцированными, [ы] и [й], точно так же как [ъ] и [ь], могли находиться в сильном и слабом положении, которые определяются теми же условиями, что и для [ъ], [ь], и различие которых сказалось в дальнейшей судьбе [ы] и [и] в истории рус­ ского языка.

Наконец, в составе гласных была еще одна особая фонема, ко­ торая утратилась в последующей истории русского языка во всех его диалектах. Она обозначается как [а] — [а] переднего образо­ вания. Эта самостоятельная фонема отличалась от остальных гласных фонем тем, что она выступала в очень ограниченном числе слов и форм: [а) — это „потомок" утратившегося носового звука [е] — [е] (в словах типа (п'ать], |масо}, (с*а] из [p'etb], |мезо], [s-§] и т. п.).

Особое замечание должно быть сделано о фонемах [и] и (ы).

Как известно, в современном русском языке нет двух самостоятель­ ных фонем [и] и [ы], а естьлишьодна— [ и ], выступающая в двух звуках-аллофонах: в начале слова и после мягких [и], а после твердых — [ ы ]. В древнерусском же языке (и] и [ы] были двумя самостоятельными фонемами, т. е. они по отношению друг к другу были независимы. Эта независимость выражалась в том, что, вы­ ступая в положении после одного и того же согласного, они оказывали на него различное влияние, по-разному определяли его качество.

Такое различное влияние [и] и [ы] на качество предшествую­ щего согласного хорошо видно на явлениях, связанных с задне­ язычными. Так, например, в форме вин. пад. мн. ч. муж. р. от слова [вълкъ] было окончание [ ы ] : [вълкы], а в форме имен. пад. мн. ч.

муж. р.— [и], перед которым еще в общеславянскую эпоху [к] изменилось в [ ц ' ] : [вълц'и] (см. § 82).

Точно так же любой предшествующий согласный имел разное качество, попадая в положение перед (и] или [ы]. Ср., например, вин. пад. мн. ч. [городы], [холопы], [столы] и имен. пад. мн. ч, [город'и], [холопи], [стол'и], где согласные, попадая в положе­ ние перед [ и ], приобретали позиционную полумягкость. Таким образом, если в современном языке появление гласного [и] или [ы] определяется качеством предшествующего согласного — его мягкостью или твердостью, то в древнерусском языке, наоборот, качество согласного определялось качеством последующего глас­ ного: перед [и] твердые согласные получали позиционную полу­ мягкость (а заднеязычные чередовались с мягкими шипящими и свистящими), а перед [ы] оставались твердыми.

§ 55. Итак, древнерусская фонетическая система имела в своем составе 10 г л а с н ы х ф о н е м (редуцированные [ы] и [й] в этот состав не включаются), противопоставляющихся друг другу в тождественных фонетических условиях. Однако условия противо­ поставления гласных зависели прежде всего от возможностей сочетаемости их с согласными, т. е. от синтагматических связей гласных с предшествующими согласными.

Надо иметь в виду, что в древнерусском языке в силу дейст­ вия закона открытого слова гласные были связаны с предшествую­ щими, но не с последующими согласными, отходящими к другому слогу. В силу этого сочетаемость гласных с согласными ограни­ чивалась только сочетаемостью с предшествующими согласными.

Следует сразу оговорить то обстоятельство, что некоторые гласные могли выступать в абсолютном начале слова, т. е. в той позиции, когда перед начальными гласными не было никакого иного звука.

В этом положении могли выступать не все гласные древнерус­ ского языка. В начале слова не было гласных [ъ] и [ь] (и, конеч­ но, не могло быть здесь [ы] и [ и ] ), а также гласной [ы]. При этом в древнерусском языке X—XI вв. не было того положения, какое есть в современном русском языке, когда гласный [и] в начале слова, попадая в положение после твердого согласного предшествующего слова, предлога или приставки, изменяется в (ы) под влиянием этого твердого согласного (ср.: [игра] — [с-ыгр)ан, [изба] — [в-ызбу], [ива] — [под-ыв]ой и т. д.).

Объясняется это прежде всего тем, что как самостоятельные слова, так и предлоги и приставки (за очень редким исключением, см. § 66) древнерусского языка всегда оканчивались на гласный звук.

Древнерусский язык не знал в начале слова и гласных [а], [е], [ё], [а]. В тех случаях, когда эти гласные оказывались искон­ но в абсолютном начале слова, перед ними развивался согласный звук [j] (или [и]) (ср., например, др.-русск. агня, ххвити, аже, кго, нмоу, нль, -кхати ( = []ёхати]), Ьмь ( = [jeMbJ), [^азыкъ], [jaflpo) и т. п.).

Таким образом, в древнерусском языке в абсолютном начале слова могли быть только гласные [и], [о] и [у]. При этом глас­ ная [о] была распространена шире, чем в иных славянских языках, так как она в ряде случаев выступала в тех словах, где другие славянские языки знают начальное [je] (ср., например, др.-русск.

озеро, осень, олень, одинъ и польск. jeztoro, jesien, jelen, jeden).

§ 56, Что касается сочетаемости гласных с предшествующими согласными, т. е. позиций гласных после согласных, то в общих чер­ тах эту сочетаемость можно определить следующим образом.

После твердых согласных (кроме заднеязычных [к], [г], [х]) могли выступать все гласные фонемы, причем в том случае, когда после твердого оказывалась фонема переднего образования, изме­ нению подвергалась артикуляция согласного, а не гласного (см.

§ 64). После [к], [г], [х] могли выступать только гласные непе­ редней зоны образования. После же мягких согласных могли выступать все гласные, кроме [о], [ъ] и [ы], которые вообще не могли быть в этой позиции. Гласные переднего образования в по­ ложении после мягких согласных не изменяли своей артикуля­ ции, т. е. эти фонемы выступали всегда в одном аллофоне; глас­ ные же непередней зоны [у] и | а ], которые могли оказаться после мягких согласных (например, [вол'у], [душ'а] и т. п.), выступали в этой позиции в аллофонах, характеризующихся слабой пере­ движкой вперед в начальной стадии артикуляции, которая, однако, не приводила к тому, что (у] и [а| становились фонемами перед­ ней зоны образования.

Однако такое общее определение возможностей сочетаемости гласных с предшествующими согласными недостаточно соответ­ ствует действительному положению вещей в древнерусском языке, ибо не учитывает тех ограничений в рассматриваемой сочетае­ мости, которые были обусловлены историческими процессами в развитии фонологической системы языка восточных славян. Если говорить конкретно, то сочетаемость гласных с предшествующими твердыми согласными была равно выраженной как внутри морфем (прежде всего внутри корней слов), так и на стыке морфем (прежде всего на стыке именной основы и флексии); возможности же сочетаемости гласных с мягкими согласными были ограничены как тем, к а к а я мягкая предшествовала гласной, так и тем, г д е (внутри или на стыке морфем) выступали данные сочетания. Так, с предшествующими мягкими шипящими [иГ], [ж'], аффрикатой [ч*] и слитным [ш'ч'1 внутри морфем сочетались гласные (а], [у], [и], [е], (ь], [а], но не [ё) в силу раннего (лраславянского) изменения [ё] { < [ё]) в ['а] (см. § 82) (например: шарь, жаръ, чара, щавьныи — „кислый"; шуба, жукъ, чудо, щуръ; шити, жита, читати, щитъ; шесть, жена, четыре, щенл,; шьвъ, жьдати, чьто, щьпа; ишгати, ЖАЛО, ч&до, щл&кти). На стыке морфем с теми же предшествующими мягкими, а также с [ж'д'] сочета­ лись не только эти же гласные, но и [ё] (см, § 79) (например:

душа, ножа, отьча, куща, дъжда (= [дъж'д'а]); душу, кожу, отьчу, кущу, дъждю; души, ножа, отьчи, кущи, дъжди; душею, ножемъ, врачемъ, кущею, дъждемъ; душь, ножь. отьчь, кущь, дъждь; рекош*,, дьржл., отрочл., трЪщ*,, дъждь (прич. от дъждити) душЬ, ножЬ, отьч'к, кущк, дъжд\).

С предшествующими мягкими свистящими [ц'|, [с'], [з'| внут­ ри морфем могла сочетаться лишь фонема [ё], если не считать возможных сочетаний |ц'] с [а], [ь] и [а] в заимствованных словах, например: ц\на, скрый, з-Ьло; царь, цьркы, цлта. Никакие другие гласные с мягкими свистящими внутри морфем не сочета­ лись (см. § 84). На стыке же морфем с этими согласными сочета­ лись гласные [а], [у], [и], [ej и [ь); например, отьца, вьса, кънмза; отьцу, вьсю, кън&зю; отьци, вьси, кънлзи; отьцЪ, вьеЬ, кънлзЪ; отьць, вьсь, къназь; отьцемъ, вьсемъ, кънлземъ (см.

§ 86).

С предшествующими мягкими сонорными [р'], [л'], [н'] внутри морфем могла сочетаться только фонема [у], если не учитывать возможности сочетания гласных [а], [и], [е], (ь) с предшествую­ щим мягким [н'] в слове нлдро, возникшего еще в праславянскую эпоху в результате переразложения *иъп + jedro, и в место­ именных формах нимь, него, нь, возникших также в праславянском в результате переразложения *$ъп -+- рть, *sbn + jemu, *Уб/г + (ego. Никакие другие гласные внутри морфем с мягкими сонорными не сочетались (см. § 64).

На стыке морфем с этими согласными сочетались те же глас­ ные, которые выступали здесь после мягких шипящих, напри­ мер: жора, вола, кона; морю, волю, коню; мори, воли, кони; бурк, вол'к, кокНк; бурею, волею, конемъ; бурь, воль, конь; борА (прич, от бороти), КОАЛ. (прич. от колоти); сочетания [н'а] на стыке мор­ фем не было.

§ 57. Таким образом, учитывая синтагматику гласных, можно установить, что в позиции после твердых заднеязычных как внутри, так и на стыке морфем противопоставлялись гласные непе­ редней зоны образования; точно так же внутри и на стыке мор­ фем после остальных твердых противопоставлялись все гласные фонемы. После мягких согласных на стыке морфем противопостав­ лялись все передние гласные (за исключением [а] после мягких свистящих), а также [а] и [ у ]. Внутри морфем после мягких шипящих противопоставлялись [ и ], (ё), [е], [ь), [ а ], а также [а] и [ у ], а после мягких свистящих и мягких сонорных противо­ поставления гласных не было.

§ 58. Противопоставление гласных фонем в тождественных фонетических условиях осуществлялось по трем их признакам — по степени подъема языка (верхний — средне-верхний — сред­ ний—нижний), по наличию или отсутствию лабиализации и по зоне образования (т. е. по движению языка в горизонтальном направлении) — передней или непередней. При этом как степень подъема языка и наличие или отсутствие лабиализации, так и переднее и непереднее образование являлись постоянными призна­ ками всех гласных фонем; фонемы [а] и [ у ], аллофоны которых испытывали после мягких согласных передвижку вперед, остава­ лись в пределах непередней зоны образования. Это обусловлива­ лось тем, что в силу действия закона открытого слога не было влияния последующих мягких согласных на предшествующие [а] и (у] (как это есть в современном языке: ср. [вал] — [в'ал'нт'], [лук] — [л'ут'ик]), и это ограничивало степень передвижки арти­ куляции гласных в переднюю зону (см. § 59).

Таким образом, если в современном русском языке передний, средний или задний ряд образования гласного не является посто­ янным признаком, определяющим ту или иную гласную фонему, а зависит от качества соседних согласных, то в древнерусском языке зона образования гласных фонем вместе с признаком подъема и наличия или отсутствия лабиализации входила в число постоянных их признаков. Это обстоятельство определяет тот факт, что качество гласных фонем (исключая отчасти лишь [а) и (у]) было независимым от позиционных условий, и они выступали всегда в одном и том же аллофоне.

Совокупность этих трех признаков определяла характер, облик каждой гласной фонемы, кроме [ъ] и [ь], ибо у этих двух единиц фонологической системы был еще один признак — сверхкрат­ кость. Именно данным признаком [ь] отличался от [е], а [ъ] от (о); все остальные признаки у [ь] и [е], с одной стороны, и у [ъ] и [о], с другой, были одними и теми же.

В связи с тем что все эти признаки исчерпывают характеристи­ ку каждой гласной фонемы и являются постоянно ей присущи­ ми, оказывается, что древнерусские гласные н е и м е л и п е р е м е н н ы х п р и з н а к о в, которые бы варьировались в зависи­ мости от фонетической позиции в слове или в его форме.

§ 59. Вместе с тем, как уже говорилось, в слоге „мягкий со­ гласный + [а], [ у ) " (или, иначе, в сочетаниях (а], (у) с предше­ ствующими мягкими шипящими, мягкими свистящими и мягкими сонорными) аллофоны фонем [а] и [у] испытывали влияние предшествующего мягкого, в результате чего эти гласные несколь­ ко передвигались вперед в начальной стадии своей артикуляции.

Это обстоятельство свидетельствовало о том, что образование гласных по ряду начинало приобретать характер переменного признака гласных фонем в отличие от степени подъема и нали­ чия или отсутствия лабиализации. Однако это положение не следует понимать как утверждение перехода [а] и [у] в позиции после исконно мягких согласных в переднюю зону образова­ ния, т. е. изменение их в [а] и [ у ] : для такой передвижки, вероят­ но, необходимо было и воздействие последующего мягкого соглас­ ного, что надо исключить для эпохи сохранения действия закона открытого слога.

В то же время, рассматривая явление развития у фонемы [а) аллофона [а] после мягких согласных, следует обратить вни­ мание на соотношение фонемы [а] с ее аллофонами [а] после твердых и ['а] после мягких с фонемой [а] с ее единственным аллофоном переднего образования.

Если в древнерусском языке две гласные фонемы нижнего подъема нелабиализованные [а] и [а] противопоставлялись друг другу по признаку передней-непередней зоны образования, то это противопоставление четко обнаруживается в положении данных гласных после твердых согласных: [а] и [а] отчетливо противо­ поставлялись друг другу и по своему качеству, и по своему воздей­ ствию на предшествующий согласный— фонема [а] вызывала по­ лумягкость предшествующего твердого (ср.: мати — мши, малъ — м'йлъ, радъ — р'йдъ, тати — гати — „тянуть", та — га и т. п Следовательно, в этих случаях в древнерусском языке выступали две гласные фонемы и одна согласная в двух своих аллофонах, различавшихся в зависимости от положения перед непередним или передним гласным.

В то же время в таких случаях, как, например, (бура] (род.

пад. от буръ—„бурый") — [бур'а], положение оказывалось пря­ мо противоположным: здесь выступали две — твердая и мягкая — согласные фонемы и одна гласная в двух своих аллофонах, раз­ личие которых было обусловлено качеством предшествующей согласной. То, что в этом случае действительно независима твер­ дость-мягкость, а не качество гласной, доказывается тем, что твер­ дый и мягкий согласные равно могли выступать перед гласным пе­ реднего образования. Так, например, если сравнить формы [бу­ ра] — [бур'а] с формами (бур'и] (имен. пад. ми. ч. от буръ) — [бур'и], то окажется, что перед одной и той же гласной [ и ], которая не меняет своего качества, твердость-мягкость (р| различает­ ся (приобретение [р) позиционной полумягкости не приводит к совпадению его с 1р']). Значит, твердость (полумягкость) [р] в [бур'и] и мягкость [р'] в [бур'и] не зависят от качества последую­ щей гласной. А если это так, то и перед [а) эта твердость-мяг­ кость независима. Точно так же обстоит дело и в формах [буру[ — [бур'у], где выступают [р] и [р'] и одна гласная фонема [у] в двух своих аллофонах.

Но если все сказанное правильно, то тогда надо признать, что, так же как в [ра] — [р'а] выступают две гласные фонемы, так и в [р''а] — [р'а] есть тоже две гласные фонемы, различающиеся по зоне образования, и, следовательно, [а], как и [ у ], являются аллофонами фонем непередней зоны образования. В этом случае надо признать, что древнерусский язык знал позиционную мену гласных [ а ] / / [ а ], [ у ] / / [ у ] - Эти два ряда позиционной мены были параллельными, т. е. там, где выступал [ а ], выступал и (у), а там, где выступал ['а], выступал [*у]: [сестра], [сестру], но [земл'а], [земл'у], Однако одновременно с этим нельзя упускать из виду и воз­ можность возникновения иного типа позиционной мены гласных, а именно того, который называется пересекающимся, когда в одной позиции две фонемы различаются, а в другой на их месте выступа­ ет одна звуковая единица. Такое положение могло возникать в древнерусском языке в том случае, когда фонема [а] попадала в положение после исконно мягких шипящих и сонорных. Передвиж­ ка артикуляции [а] вперед под влиянием предшествующего мяг­ кого вела к сближению ее по качеству с [а]. Дело заключается в том, что, устанавливая передвижку [а] вперед, мы в то же время не можем установить степени этого сдвига для прошлых эпох, так как имеем дело с языком мертвым, а не живым. Значит, утверждая, что [а] после мягких согласных становилась более передней гласной, мы должны признать возможность фонетического ее сближения с передней гласной фонемой [а]. А это означает, что в позиции после мягких согласных звуковые реализации фонем [а] и [а] сближались, т. е. развивалась н е й т р а л и з а ц и я этих фонем: две звуковые единицы, различающиеся в иной пози­ ции, в данном фонетическом положении переставали различать­ ся. Таким образом, можно думать, что, например, в таких фор­ мах, как [врач''а] и [отроч'а], на месте двух гласных фонем вы­ ступал один аллофон, и потому [а[ и [а| в этой позиции начи­ нали не различаться.

Итак, в положении после исконно мягких шипящих и сонор­ ных развивалась нейтрализация [а] и [а] и возникал пересекаю­ щийся ряд позиционной мены:

после твердых :..: ^ ] после мягких [*а ( а ) ].

§ 60. В отношения позиционной мены вступали исконные [ы] и [и] и редуцированные [ы] и (и], выступающие в пози­ ции перед [j] или [и], образуя параллельные ряды позиционно меняющихся гласных (неясно только, была ли это мена фонем или мена аллофонов одной фонемы): [ы] // [ы], [и] // [и).

Можно считать, что в отношения позиционной мены вступали и редуцированные в сильной и слабой позициях. В этом случае сильные [ъ], [ь] и [ы], (й] образовывали со слабыми [ъ], [ь] и [ы], [й] также параллельные ряды позиционно меняю­ щихся гласных: [ъ] // [ъ], [ь] // [ь], [ы] // | ы ], [|] / / [и].

Однако здесь остается неясным различие по качеству между членами позиционной мены: было ли оно только количественным или также и качественным, или же это различие выражалось в каких-то иных явлениях.

§ 61. Итак, нельзя отрицать возможность появления нейтрали­ зации некоторых гласных фонем в древнерусском языке рассматри­ ваемого периода, однако вместе с тем надо видеть фонологиче­ скую ограниченность этой нейтрализации. При этом важно отме­ тить, что, в отличие от современного русского языка, где позиции различения и позиции нейтрализации гласных фонем связаны с положением их по отношению к ударению, в древнерусском языке эти позиции оказывались связанными с качеством предшествую­ щих согласных (в одном случае даже с влиянием последующего согласного) и безразличными по отношению к ударению. Вместе с тем нельзя считать позициями нейтрализации гласных фонем те, в которых отдельные из них вообще не выступали; например, как уже говорилось, после мягких не выступали [ o j, [ ы ], [ъ], а могли быть только |е), [и], [ь]. Это явление связано не с нейтрализацией гласных, а с их распределением на синтагмати­ ческой оси.

К рассматриваемому вопросу примыкает непосредственно и вопрос о сильных и слабых позициях гласных фонем древнерусско­ го языка. Если считать, что сильной позицией является позиция максимального различения гласных фонем, а слабой — та, в кото­ рой происходит совпадение звуковых реализаций двух или не­ скольких фонем, то в древнерусском языке таких слабых позиций почти не было.

С определенными оговорками можно признать слабой позицию после мягких (прежде всего шипящих) для фонем [а] и [а].

СИСТЕМА СОГЛАСНЫХ ФОНЕМ ДРЕВНЕРУССКОГО

§ 62. Состав с о г л а с н ы х древнерусского языка может быть представлен в следующем виде:

По способу образования Сонорные В этом составе согласных древнерусского языка можно уста­ новить ряд особенностей, Прежде всего следует отметить, что в числе губных соглас­ ных отсутствовал звук [ф]. Этот звук искони был чужд языку славян. Его не было и в восточнославянском языке-основе.

Правда, звук [ф] встречался в словах, зафиксированных в памятниках старославянского языка, преимущественно в гречес­ ких заимствованиях (например, фарисей, февраль, порфира, фонарь), и через посредство этих памятников он мог проникнуть влитературный древнерусский язык. Однако в народном разговор­ ном языке этот звук заменялся в заимствованных словах звуком [п]; ср. вошедшее в русский язык парус из греч. faros и ряд имен собственных: Осип— греч. losif, Степан — греч. Stefanos и др.

Хотя постепенно звук [ф] становился привычным для древнерусов (к греческим заимствованиям с (ф] присоединялись лекси­ ческие заимствования из других языков), все же окончательное го укрепление в древнерусском языке произошло позже, не ранее XII—Х111 вв., когда развитие системы этого языка привело к появлению [ф] на восточнославянской почве (см. § 120).

В древнерусском языке не было мягких губных; следовательно, не было соотношений типа [п] — [п'], [б] — [б'], [м] — [м'], [в] — |в*].

В отношении твердых губных [п], [б], [м] древнерусский язык принципиально не отличался от современного русского (в отноше­ нии образования [в] дело обстояло сложнее. См. § 74). То же касается и твердых заднеязычных согласных [к], [г|, [х] и перед­ неязычных [т], [д], [с], [з], [н], [р], [л], фонологические приз­ наки которых были теми же, какими они являются и в современном русском языке.

В восточнославянском языке-основе не было также мягких (к], [г], [х] и мягких [т], [д].

Мягкими согласными были шипящие [ш'], 1ж'], аффрика­ они выступали, например, в словах [пуш'ч'у], [иш'ч'у], иеж'д'у], [дъж'д'икъ] и т. п.), а также звук [j]. Кроме того, были мягкие переднеязычные [с'], [з*] и мягкие сонорные [н*], [р'1> (л']> находившиеся в парных соотношениях по твердостимягкости с твердыми [с], [з] и [н], [р], [л].

Итак, древнерусская фонологическая система знала т в е р ­ д ы е согласные фонемы [п], [б], [в], [м], [т], [д], [с], [з], [н], [р], [л], [к], [г], [х] и м я г к и е согласные фонемы [шЦ, [ a O J u ' ]. М. К ]. [з*Ь [н'Ь [р*1. И, [j], а также [ш'ч*], [ж'д*]. Все перечисленные мягкие согласные называются и с к о н н о м я г к и м и, так как они были такими с момента их возникновения в праславянском языке.

§ 63. Как твердые, так и мягкие согласные выступали в древне­ русском языке в качестве с а м о с т о я т е л ь н ы х фонем, п р о т и в о п о с т а в л я я с ь друг другу в тождественных фонетиче­ ских условиях. Однако характер этой противопоставленности, как и противопоставленности гласных, определяется возможностями сочетаемости согласных как с последующими гласными, так и с последующими согласными.

Выше уже говорилось, что в древнерусском языке в силу дей­ ствия закона открытого слога мало были распространены группы согласных, однако возможности сочетаемости согласных друг с другом в пределах одного слога были достаточно широкими, хотя и ограниченными рядом условий. Эта ограниченность проявлялась прежде всего в том, что в древнерусском языке могли суще­ ствовать и существовали только определенные группы согласных, причем в подавляющем большинстве случаев это были двухфонемные сочетания. Такие сочетания образовывались в первую очередь твердыми шумными согласными, за которыми следовали сонорные этом случае вел себя как сонант. Как видно, такого типа сочетания согласных вообще были разрешены фонетической системой, хотя в памятниках древнерусского языка зафиксированы не все воз­ можные группы согласных типа „твердый шумный + [р — р*], [ л — л ' ], [н — н'], [м], [в]". В этих памятниках отмечаются сочетания [кр] (кром-k), [гр) (громъ), [хр) (хромъ), [тр] {тра­ ва), |др| (дръва), [пр] (правьда), (бр| (братъ), а также [вр], [ср], [зр) в старославянских по происхождению словах (типа врагъ, срамъ, зракъ); сочетания (гр'] (багрю), [тр'] (смотрю), [др'] (оумоудрю), [бр'| (оудобрю); сочетания [кл] (клоубъ), [гл] (глоубь), [хл] (хлоудъ), [пл] (плоугъ), [бл] (блоудъ);

(сл| (слоуда), [зл] (злакъ); сочетания [кл'| (клюве), [пл'] (коялю), [бл'] (любл/о), [дл'] (мьдлю), [ел'] (.мбнглю); сочета­ ния [кн] (кноутъ), |гн] (гн-кве), [хн] (с-ьхноути), [си] (ск-кг-ъ), [зн] (знак-б), ]зн'] (дразню); сочетания [см] (смЪхъ), ]зм] (злшы); сочетания [кв] (квасъ), [гв] (гвоздь), [хв] (.квосгь), [тв] (твой), [дв] (дворъ), (ев] (свои), [зв] (звонъ), а также три сочетания, выступающие каждое только в одном корне, с мягкими шумными перед [в]: [з'в] (зе-кзд-), [ц'в] (цв-кт-) и [ш'в] (вълшвь).

Кроме того, в памятниках зафиксированы двухфонемные соче­ тания „сонорный-f сонорный" и „ [в] -f- сонорный", но только в старославянских по происхождению словах: [мр] (мракъ), [мл] (младъ), ]вл) (власть). Вместе с тем сочетания [мл*] и [вл'] отмечаются в древнерусских (точнее, общеславянских) гла­ гольных формах (типа ломлю, ловлю).

Наряду с такими группами согласных в древнерусском языке были еще, правда редкие, двухфонемные сочетания шумных.

К ним относились, с одной стороны, сочетания двух глухих шум­ ных: |ск] (скотъ), [сп] (спЪти), |ст] (стати), [пт] (лепта), [кс] (дуксъ), а с другой — сочетания двух звонких шумных:

[зг] (визгати), [зд] (-кзда), [бд[ (бдынъ), [гд] (в образованиях на -еда, типа къгда). Широко распространенными сочетаниями двух шумных были группы „ [с] + глухой шумный" и „ [з] + звон­ кий шумный" в образованиях с приставками бес- / без-, въевос-) I въз- (воз-), ис- j из-, рос- (рас-) / роз- (раз-) (типа бесплодьныи — бездомьныи, въетопити — въздымати, испустити — изб-Ьжати, роспустити — роздьрати и под.).

Наконец, возможно указать еще и на трехфонемные сочетания согласных, причем в этих сочетаниях последним элементом всегда выступал сонорный или [в]. К таким группам относились [стр] (страдати), [скр] (скринп), [смр] (смр-Ьчь), [скл] (склабити сл.), [скв] (сквьрна), [ств] (в составе суффикса [-ьств-]) и [здр] (ноздрь).

Если сопоставить все приведенные выше факты, определяющие возможную сочетаемость согласных с согласными, то можно установить, что в позиции перед сонорными [р — р'], [л — л'], [н — н'], [м] и перед [в] могли выступать разные согласные, противопоставляя^ здесь друг другу.

В позициях же перед шумными противопоставления согласных были ограничены противопоставлением друг другу или только глухих, или только звонких шумных.

§ 64, Однако в силу малой распространенности групп соглас­ ных в древнерусском языке специфику сочетаемости согласных с другими фонологическими единицами на синтагматической оси оп­ ределяла их сочетаемость с последующими гласными, в области ко­ торой было много своеобразных явлений, характерных для древне­ русского языка конца X — начала XI в.

При рассмотрении этих явлений надо учесть, что особенности в сочетаемости согласных с гласными были обусловлены, с одной стороны, твердостью или мягкостью согласного, а с другой — тем, внутри или на стыке морфем осуществлялась эта сочетаемость.

В первом отношении все согласные древнерусского языка сле­ дует разделить на три группы: твердые (кроме заднеязычных), мягкие и заднеязычные согласные. Как говорилось выше (см. § 56), отличие заднеязычных от всех остальных твердых заключалось в том, что первые не могли сочетаться с гласными переднего обра­ зования, тогда как для остальных твердых позиция перед перед­ ним гласным была вполне возможна.

Таким образом, твердые согласные, за исключением [к], [г], [xj, могли выступать перед всеми гласными древнерусского языка. В положении перед гласными непередней зоны артикуля­ ция твердых согласных не изменялась, в положении же перед гласными переднего ряда их артикуляция испытывала определен­ ные изменения, заключавшиеся в приобретении этими согласными позиционной п о л у м я г к о с т и. Приобретение согласными по­ лумягкости означает, что перед гласными переднего ряда твердые согласные несколько изменялись при произношении, но все же не получали той «йотовой» артикуляции, которая характерна для мягких согласных. Известно, что смягчение согласного реально выражается в том, что к основной артикуляции твердого звука прибавляется дополнительная, именно та, которая характерна для образования звука [j]. Появление полумягкости же — это такое приспособление артикуляции твердого согласного к артикуляции переднего гласного, при котором средняя часть спинки языка в меньшей степени подымается к твердому нёбу, чем это происходит при произношении мягких согласных. Следовательно, слово лес в общевосточнославянском языке произносилось как [л'ёсъ] с [л] полумягким, день — как [дьн'ь] с [д] и [н] полумягкими и т. д.

Итак, твердые согласные выступали перед гласными переднего ряда в своих позиционных вариантах — в аллофонах, характери­ зующихся признаком, появляющимся только в данной позиции, т. е. не имеющим самостоятельного, фонематического, статуса.