«Руководство Института выражает искреннюю признательность всем авторам, представившим свои материалы Ответственность за достоверность приведенных в материалах сведений несут их авторы ...»

Автор-составитель А. М. Певзнер

Художественное решение В. М. Давыдов

А. Н. Захаров

Редактор В. С. Корниленко

Подготовка фотографий Е. О. Кораблёва

Вёрстка Н. Ю. Комарова

Руководство Института

выражает искреннюю признательность

всем авторам,

представившим свои материалы

Ответственность за достоверность

приведенных в материалах сведений

несут их авторы

Иллюстрации предоставлены авторами Точка зрения дирекции ИКИ РАН не всегда совпадает с мнением авторов Перепечатка материалов только с разрешения дирекции ИКИ РАН © Учреждение Российской академии наук

Институт космических исследований РАН (ИКИ РАН), Предисловие За прошедшие 4 лет ученые и специалисты Института участвовали в разраА.М.Певзнер ботке, изготовлении, испытаниях научной аппаратуры, управлении работой приборов в полете и обработке результатов проведенных экспериментов:

• на межпланетных станциях «Венера», «Марс», «Луна», «Луноход», «Венера – Галлей»;

• астрофизических обсерваториях «Астрон», «Гранат», «Интеграл»;

• научных модулях «Квант», «Рентген», «Гамма», «Электрон», «Наука», «Протон»;

• пилотируемых станциях «Мир», «Салют», «Алмаз»;

• международной космической станции (МКС);

• пилотируемых космических аппаратах «Восток», «Восход»;

• автоматических космических аппаратах по международной программе «Интеркосмос» (проекты АРКАД, ИК-БОЛГАРИЯ-1300 и др.);

• высокоапогейных спутниках Земли «Прогноз» по проектам РЕЛИКТ, ИНТЕРШОК, ИНТЕРБОЛ;

• высотных ракетах «Вертикаль», «Аракс»;

• на малых чешских спутниках «Магион».

Сотрудниками Института в отечественных и зарубежных изданиях опубликовано порядка 0 тысяч научных статей, по материалам научно-технических конференций и совещаний подготовлено множество трудов по космической тематике и смежным областям, ведущие ученые и специалисты ИКИ занимаются преподавательской деятельностью.

В разные годы в Институте работали академики: Г. И. Петров (Герой Социалистического труда), Р. З. Сагдеев (Герой Социалистического труда), Я. Б. Зельдович (трижды Герой Социалистического труда), А. А. Галеев, Н. С. Кардашев; члены-корреспонденты: И. С. Шкловский, И. Д. Новиков, В. И. Слыш. Продолжают активную деятельность академики Л. М. Зеленый и Р. А. Сюняев, член-корреспондент Е. М. Чуразов. За выдающиеся научные достижения в исследовании космического пространства Институт награжден орденом Ленина.

Работа сотрудников Института отмечена высокими правительственными наградами:

• более 10 человек стали лауреатами Ленинской премии;

• более 20 человек удостоены звания лауреата Государственной премии СССР и Российской федерации;

• около 30 молодых ученых отмечены премией Ленинского комсомола;

• более 200 сотрудников Института награждены орденами и медалями;

• многие сотрудники Института получили почетные звания «Заслуженный деятель науки и техники», «Заслуженный машиностроитель РСФСР», «Заслуженный испытатель космической техники», «Ветеран космонавтики», награждены грамотами президента Академии наук и памятными медалями федерации космонавтики страны, медалями ВДНХ.

 В настоящее время в Институте трудится около 1000 сотрудников, из них более 70 докторов и более 140 кандидатов наук.

Все дальше и дальше уходят прежние годы, и всем участникам работ по исследованию космического пространства в мирных целях есть чем гордиться, что вспомнить и о чем рассказать. Эта книга воспоминаний непосредственных участников работ продолжает повествование о тех нелегких и героических буднях, людях, которые в них участвовали, и раскрывает малоизвестные страницы истории их деятельности. К сожалению, с начала 90-х гг. ХХ в. темпы работ по научным исследованиям в космическом пространстве существенно снизились. Это было связано как с политическими, так и экономическими причинами: распад Советского Союза, развал экономических связей, финансовый кризис. Первые шаги В сентябре 191 г. я был принят на завод «Геофизика» учеником сборщикаС.В.Васюков механика, где проработал до октября 194 г., освоив также специальность электромонтажника. За время работы и учебы на заводе мне был присвоен 4-й разряд сборщика-механика и 3-й разряд электромонтажника. Службу в армии проходил в городе Калуга, где неоднократно посещал музей Э. К. Циолковского. Однажды прочел в газете «Правда» статью о том, что 197–198 г. объявлены международными геофизическими и что будут проводиться большие и разносторонние исследования Земли, а также, возможно, Советским Союзом или Соединенными Штатами Америки будет запущен искусственный спутник Земли. Эта статья и посещение музея произвели на меня сильное впечатление и вызвали добрую зависть к тем людям, которые будут заняты на этих работах. Я тогда и предположить не мог, что после демобилизации и до сего дня буду одним из участников исследований космического пространства. Уже работая в Институте прикладной геофизики (ИПГ) АН СССР в группе Истомина В. Г., я рассказал ему про эту статью и узнал от него, что это была статья академика Л. Седова.

В ИПГ, после демобилизации из армии в 196 г., я устроился на временную работу для участия в летней лётной экспедиции. В начале марта мы прилетели в город Ташкент, а оттуда — на постоянное место проведения экспедиции в район Голодной степи. Проработав в экспедиции три месяца, по её завершении, был переведен в Геофизическую комплексную экспедицию этого же института в предгорьях Памира и на самом Памире. В этой экспедиции я проработал до конца подписанного с ИПГ договора, т. е. ещё три месяца, и вернулся в Москву. Через несколько дней был приглашён в отдел кадров Института, где мне предложили работу во вновь организуемой группе А. М. Касаткина. Я согласился и был зачислен в штат. Вскоре меня перевели в группу В. Г. Истомина, где велись работы по созданию малогабаритного бортового радиочастотного масс-спектрометра. Институт располагался на Большой Грузинской улице, за зданием академического Института физики земли им. О. Ю. Шмидта.

Группа Истомина В. Г. входила в лабораторию Миртова Б. А., которая занималась исследованиями верхних слоев атмосферы Земли на ракетах Р-2 методом забора проб в стеклянные баллоны. В группе на тот момент работали Перно А. А., Чулкин Л. П., Ширшов Р. П., Октябрьский В. Первый образец прибора был изготовлен, как говорят, «на коленке», в стенах лаборатории. Летом 197 г. мы прилетели на полигон в Капустин Яр с группой ведущих по теме научных сотрудников лаборатории, в которую входили: Истомин В. Г., Михневич В. В., руководитель работ по измерению давления на больших высотах Назарова Т. Н., занимающаяся изучением микрометеоритов. Из Москвы вылетали с аэродрома, который находился на Ярославском шоссе перед поворотом на Подлипки. Летели на самолете Ли-2 с промежуточной посадкой в Пензе или Тамбове.

Прилетев в Капустин Яр и оформив документы на центральной площадке, на открытой грузовой машине доехали до 2-й площадки, где находился монтажный корпус, и были размещены в гостинице, в которой жили сотрудники лаборатории. На следующий день, придя в комнату, где проводились работы с аппаратурой, проверкой и настройкой её, увидел лозунг «А помогло ли нам начальство в работе, хоть бы арбузом?», прикреплённый к задней стенке шкафов, отгораживающих комнату от входа. Комната была большая, посредине стояли два контейнера: один для стеклянных баллонов, другой — для аппаратуры, которая работала от программатора в автономном режиме и передавала информацию по радиоканалу. Контейнеры размещались в мортирах, которые крепились по бокам ракеты Р-2. На заданной высоте они отстреливались от ракеты и работали в автономном режиме. Спуск контейнеров на Землю осуществлялся на парашютах.

Работа по наладке и проверке аппаратуры шла в обычном режиме. Да и режим дня был удобен. Гостиница находилась в 10 мин ходьбы от монтажного корпуса, поэтому мы после обеда имели минут 30…40 свободного времени и отдыхали в гостинице. Работающие с нами офицеры уезжали где-то в 17:30 на 10-ю площадку на мотовозе (так назывался поезд, курсировавший между площадками) и наш рабочий день заканчивался. Командировку на полигон называли поездкой в дом отдыха «Вознюки». Генерал лейтенант В. И. Вознюк в то время был начальником полигона. Испытания аппаратуры прошли в штатном режиме, запуск ракеты Р-2 был осуществлен успешно. Оба контейнера и головная часть ракеты благополучно спустились на парашютах. В головной части находились две собачки, клички не помню. Чувствовали себя они неплохо. Их сразу забрали медики и увезли на площадку. Все это я наблюдал, потому что входил в группу, которая должна была привезти контейнеры на площадку в монтажно-испытательный корпус (МИК). Ветра не было, контейнеры и головная часть опустились недалеко друг от друга. Военные отстегнули парашюты, разложили в кузове грузовой автомашины, и на них уложили контейнеры и отправили в МИК. На следующий день со станции РТС привезли пленки с записью параметров работы приборов. Масс-спектрометр сработал нормально, было записано небольшое количество спектров. В дальнейшем прибор РМС (радиочастотный масс-спектрометр) входил в состав научной аппаратуры, устанавливаемой на ракетах Р-2 и Р-, и был включен в состав научной аппаратуры третьего искусственного спутника Земли (ИСЗ-3).

Вообще во время командировок, на полигоне имели место разные казусы. Один из них случился и со мной. Готовился запуск ракеты Р-. Была ранняя весна, ракета вывезена на стартовую площадку и установлена на пусковой стол. По какой-то причине объявляется двухчасовая задержка. С Соколовым В. идем в буфет, который работал в офицерской столовой, что-то там перекусили и возвращаемся назад на пусковую площадку. Идем по проезжей части. Навстречу нам по тротуару идет академик А. А. Благонравов в форме генерал-лейтенанта. Между ним и нами «газон», весной — это сплошная грязь. Поравнявшись с Анатолием Александровичем, мы через «газон» спрашиваем у него о задержке старта. Благонравов — человек интеллигентный, старой закалки, не может отвечать нам на расстоянии и направляется к нам. И тут мы понимаем, что сейчас он войдет в «газон» и увязнет, бросаемся ему навстречу. Вязнем в грязи сами, но успеваем подхватить его под руки, он испачкал только один штиблет. Этот случай мне запомнился надолго и сыграл большую роль в моем самовоспитании.

Радиочастотный масс-спектрометр РМС-1 для ИСЗ-3 изготовлялся уже на предприятии, где руководителем был Рязанский М. С. Контроль за изготовлением прибора осуществляли Истомин В. Г. и Перно А. А. В конце 197 или начале 198 г. с завода был получен первый образец. После лабораторных испытаний его отправили на предприятие С. П. Королева, где начались комплексные испытания научной аппаратуры для третьего ИСЗ.

Испытания на предприятии проводились в две смены. Уезжаешь из дома ранним утром и возвращаешься ночью. Иногда приходилось оставаться ночевать на предприятии. Для этого была оборудована спальная комната. Во время испытаний в момент пролета над Москвой первого спутника мы выходили на улицу и наблюдали его полет. Испытания ИСЗ закончились, и он был отправлен на космодром Байконур.

В нашу лабораторию поступили еще четыре комплекта прибора РМС (ЗИП) для ИСЗ: два комплекта аппаратуры были сданы на предприятие, один мы должны были забрать с собой на космодром, четвертый комплект остался в лаборатории. Всё было упаковано, ждали команды на выезд. Команда поступила. Ведущие по темам летят на новом для того времени реактивном самолете Ту-104 (спецрейс) до Ташкента, оттуда — поездом до места назначения, остальные — сразу по железной дороге или рейсовым самолетом до Джусалы и далее — поездом. Мы с Перно А. полетели самолетом до Джусалы. Добравшись до места назначения, оформив документы и получив пропуска, мы вместе с другими прибывшими на автобусе отправились на 2-ю площадку. Там уже находились летевшие через Ташкент Истомин В. Г., Михневич В. В., Назарова Т. Н. Нас разместили в гостинице барачного типа, комната была на пять человек. Кроме Истомина, нас двоих, там еще были Соколов В. А. и Парфианович Ю. Н., оба из ИПГ, они работали с Михневич В. В.

Разместившись в гостинице, мы отправились в МИК. Спутник находился уже там. Проводились работы по установке научной аппаратуры. Руководитель испытаний сказал, что завтра после обеда начнется разобранный комплекс. И до этого надо провести автономные испытания аппаратуры. Получив со склада масс-спектрометр и контрольно-измерительные приборы, оборудовали рабочее место, отправились ужинать и отдыхать. На следующий день с утра провели проверку прибора РМС и запись его параметров на шлейфовый осциллограф. Доложили, что прибор проверен и готов к разобранному комплексу. Работа в МИК велась круглосуточно, то есть в три смены. Прибор без замечаний прошел разобранный и собранный испытательный комплексы. Во время испытаний были отдельные мелкие неприятности: повреждена сетка анализатора и ионная ловушка прибора, разработанного под руководством Грингауза К. И., их пришлось заменить. После чего С. П. Королёв дал распоряжение оградить спутник шнуром с флажками, и никого за флажки не пускать, кроме проводящих работы на объекте. По завершении испытаний была сообщена дата стыковки спутника с ракетой и вывоза на стартовую позицию. Интересно было наблюдать слаженную работу крановщиков при стыковке спутника с ракетой и погрузкой её на транспортную железнодорожную платформу. Пуск был запланирован на 28 апреля. За трое суток до запуска ракету вывезли из монтажного корпуса и стали, при помощи тепловоза, транспортировать на стартовую площадку. Скорость транспортировки была 4… км/ч. Практически все, кто работал в это время в монтажном зале, сопровождали этот состав до ворот стартовой площадки. От МИК до стартовой площадки расстояние около 00 м.

Стартовая площадка космодрома Байконур — грандиозное инженерное сооружение, и сравнивать со столами, с которых выполнялись запуски ракет Р-2 и Р-, невозможно. Утром в день старта мы пешком пошли на смотровую площадку, она находилась в 700 м от гостиницы и приблизительно в 1, км от стартовой площадки. Смотровая площадка, деревянный навес синего цвета, скорее всего навес от солнца. Там нам дали бинокли и мы с волнением ждали время пуска. Все смотрели на стартовую площадку, где в лучах восходящего солнца стояла ракета. На смотровой площадке работала трансляционная связь со стартом, и прохождение всех команд мы слышали.

Отошла от ракеты кабель-мачта. Прозвучала команда «Протяжка», начался обратный отсчет времени, затем прозвучала команда «Пуск». Ракета как будто вздрогнула, её окутали белое облако, всполохи огня и раздался мощный рокот. Ракета медленно стала подниматься со старта, рокот нарастал, ракета все быстрее и быстрее уходила вверх. Появился инверсионный след, потом отошли «боковушки» (отработала 1-я ступень ракеты) и вдруг — огненная вспышка, через несколько секунд дошел звук взрыва. Спутник не вышел на орбиту. На лицах наблюдавших всё: растерянность, испуг, на глазах у некоторых слезы, которые никто не скрывал. Прошло несколько минут, и люди потихонечку направились в сторону МИК и гостиницы. Придя в МИК, мы узнали, что скорее всего, будет второй запуск. Надо получить со склада запасной комплект научных приборов. Появилась небольшая пауза, передышка в работе.

На полигоне, как и на площадках, всех работающих (в разговорах) делят на три группы: 1-я группа — это военные, 2-я — промышленники, в основном работники предприятий и заводов, и 3-я группа — наука, сотрудники НИИ и академических институтов. При подготовке ИСЗ-3 работу научной группы возглавлял сотрудник Института физики Земли АН СССР им. О. Ю. Шмидта доктор физико-математических наук Скуридин Геннадий Александрович. И со всеми большими и малыми вопросами мы обращались к нему. Тем более Г. А. по вечерам, после ужина, частенько заходил в комнату, где собиралась «наука», чтобы сыграть партию в преферанс. Другой раз он и сам присаживался за стол без скатерти, чтобы расписать «пулечку». Мы, молодёжь, подзадоривали его сыграть мизер в темную, на что он другой раз поддавался и чаще всего проигрывал. Вечером 30 апреля к нам в комнату зашёл Г. А. Мы начали просить его выделить нам автомашину для поездки на железнодорожную станцию, где в вагоне-ресторане можно было купить кое-какую «жидкость». Он категорично ответил — нет, аргументируя тем, что «вы сядете в вагон-ресторан и уедете в Ташкент, а кто здесь будет за вас работать». Но обещал помочь в этом деле, и обещание свое выполнил. 1 мая утром принес две бутылки волшебной жидкости с лимонными корочками. Так мы отметили 1 мая 198 г. и неудачный запуск ИСЗ-3.

2 мая, когда пришли в МИК, там уже находился дублер ИСЗ-3, доставленный самолетом. И началась работа, где суток не хватало. Трудились в две смены по 12 ч, утром и вечером закончившие работу вводят заступающих в курс дел о проделанной работе. Вкалывали в таком темпе, что 1 мая состоялся старт, и третий искусственный спутник был выведен на орбиту вокруг Земли.

Интересно, как соседи по дому и друзья вычислили, что я связан с работами по космическим исследованиям: уезжаю в командировку, отсутствую 3–4 недели, если запуск спутника или высотной ракеты был успешным, в газетах появлялось сообщение ТАСС; проходит 3–4 дня — и я появляюсь дома. В 199 г. на полигоне у меня разболелся зуб, а работали и жили мы тогда на 2-й площадке. Меня отправили на центральную площадку в госпиталь, где врач, осмотрев, сказал, что очень большой флюс и нужно лететь в Москву. Меня поселили на центральной площадке в гостинице, и я двое или трое суток ждал самолета на Москву. В самолете летело четыре человека — три генерала и я. Прилетели в Москву, на аэродром, который находился рядом с Ярославским шоссе. Генералов встречал шофер на автомобиле ЗИС. Меня спросили: «Куда вам ехать?» Я ответил: «Не доезжая ВДНХ — городок Моссовета» (теперь это остановка городского транспорта Докукино). Доехали до самого дома, при расставании генералы вышли из машины, и гуляющие во дворе сразу обратили на них внимание. Потом спрашивали, имею ли отношение к космическим исследованиям. Отвечал, что нет. С зубом я пролежал в больнице 10 дней.

В дальнейшем, являясь сотрудником Института космических исследований АН СССР с 1971 г., принимал участие в подготовке аппаратуры, испытаниях и работе на полигонах с объектами: «Марс», «Венера», спутники «Электрон 1–4», вертикальные ракеты ВЗА, ВЗА Ф-Н, ВЗА Ф-С, орбитальные станции «Салют 1–4», «Интеркосмос-14, -18, -19, -24» (проект «К»), «Космос-274», проводил отработку систем и испытание шасси инженерного макета «Марсохода».

Космодром Байконур, здесь начинались полеты в космос. Слева направо: М. Добриян, В. Родин, Г. Тамкович, А. Галеев, А. Гальпер, В. Балебанов, А. Мелиоранский, И. Попкович, Т. Ахиэзер, Большая демонстрация марсоходов. Слева: Г. Роговский, Б. Зубков, В. Линкин, С. Васюков, В. Готлиб, США, Санта-Моника, 1997 г.

Команда создателей и испытателей марсохода: А. Липатов, Л. Каспирович, К. Белоусов, В. Макаров, А. Гасперович, Е. Линкина, 1993 г.

Ветераны научных космических исследований: О. Ликин., Г. Гдалевич, С. Васюков, 1991 г.

Памяти Нашего друга, 21 августа 2009 г., на 87-м году жизни, остановилось сердце одного из Г.А.Аванесов и четырнадцати медалей, почетного штурмана гражданской авиации, лауреата Государственной премии СССР, заслуженного деятеля науки России, доктора технических наук, профессора ЗИМАНА ЯНА ЛЬВОВИЧА.

Ян Львович пришел в институт в 1967 г. в расцвете сил, имея за плечами опыт штурмана бомбардировочной авиации с почти четырьмя сотнями боевых вылетов, высшее образование, полученное в МИИГАиК, большой стаж преподавательской работы и научных исследований в области космоса. Его кандидатская диссертация, защищенная в МИИГАиК, была посвящена вопросам выбора орбит для спутников дистанционного зондирования Земли и координатной привязки материалов съемки, что было актуально и для нового места работы.

Уже спустя пять лет, в 1972 г., Ян Львович создает в институте свой отдел — отдел исследования Земли из космоса. Поражает число и масштаб выполненных работ в самые первые годы его существования. Практически сразу в воздух поднимается оснащенный отделом самолет-лаборатория, предназначенный для моделирования съемок из космоса. На борту самолета находятся самые современные на тот момент времени многозональные фотографические и оптико-электронные приборы видимого и ближнего ИК-диапазонов электромагнитного спектра, сканирующие радиометры теплового ИК-диапазона, система цифровой магнитной записи информации. Чтобы обеспечить работу самолета-лаборатории в финансовом отношении Ян Львович от имени института заключает договоры с полутора десятками академических и отраслевых институтов, занимающимися науками о Земле, и организует съемки на полигонах страны в их интересах.

Инициатива получает поддержку Государственного комитета по науке и технике, который уже в 1974 г. выделяет ИКИ целевое финансирование на постоянную аренду нового, специально предназначенного для аэрофотосъемки самолета Ан-30, который далее в течение десяти лет эксплуатируется институтом для решения научно-методических и отраслевых задач исследования объектов земной поверхности как на территории СССР, так и социалистических стран.

Тогда же, в начале 1970-х гг., отдел начинает подготовку эксперимента «Радуга». Специально для него Народным предприятием Карл-Цейсс Иена в ГДР разрабатывается многозональный фотоаппарат МКФ-6 и другое специальное оборудование. В 1976 г. эксперимент «Радуга» осуществляется на пилотируемом космическом аппарате «Союз». Годом раньше Ян Львович организовывает и проводит в подмосковном пансионате академии наук первую в стране школу-семинар по проблеме дистанционного зондирования Земли из космоса.

В середине семидесятых годов отдел начинает готовить новый космический эксперимент «Фрагмент». Для него силами института и его СКБ в городе Фрунзе разрабатывается очень сложное для того времени многозональное сканирующее устройство. В 1980 г. этот эксперимент начинается и ведется на протяжении почти четырех лет на борту космического аппарата «Метеор-природа», созданного Всесоюзным научно-исследовательским институтом электромеханики.

В том же десятилетии реализуются и другие важные инициативы Яна Львовича. В 197 г. создается новая рабочая группа по дистанционному зондированию Земли при Совете «Интеркосмос». В 1980 г. он как ответственный редактор начинает выпускать в свет новый академический журнал «Исследования Земли из космоса».

1980 г. неожиданно становится переломным как в жизни самого Яна Львовича, так и созданного им отдела. Волна успешного развития работ в области дистанционного Земли, имевшая широкий резонанс в стране и за ее пределами, неожиданно разбилась об непреодолимое препятствие. Руководство ИКИ сочло необходимым переориентировать свое успешно работающее подразделение на совершенно иную тематику. Формально она могла классифицироваться как дистанционное зондирование, но относилась уже не к Земле, а к малым телам Солнечной системы. Спорить не приходилось. Времена были безгласными, и выбор состоял лишь в том, сохранить отдел и заняться другим делом или похоронить отдел и разбежаться в разные стороны.

Здесь стоит принять во внимание те принципы, которые заложил Ян Львович в сформированный им отдел, и ту атмосферу в нем, что была им создана и искусно поддерживалась. Все это можно выразить в двух словах: профессионализм и товарищество. Сотрудники отдела в своем большинстве были настоящими профессионалами, а их профессиональные возможности многократно усиливались за счет дружеских, благожелательных отношений между собой. Коллектив воспринимал себя как единый организм и не захотел стать самоубийцей.

Переход на новую тематику дался не легко. Для многих сотрудников отдела это было крушением и личных творческих планов, которые всегда тесно увязаны со стабильностью тематики, с годами нарабатываемыми контактами с другими специалистами и предприятиями. Кому-то это может казаться лирикой, но дело обстоит именно так, а не иначе. Все надо было начинать сначала.

Новыми объектами исследований в порядке очередности становится ядро кометы Галлея, спутник Марса Фобос, а потом и сам Марс. Для каждого из них отдел успешно создавал исследовательские научные комплексы, постепенно появлялись и новые интересы, что вполне естественно. Однако можно уверенно сказать, что, несмотря на несомненные успехи на новом поприще, ностальгия по старой тематике сохраняется в отделе и теперь, спустя почти тридцать лет.

В 1988 г. Ян Львович совершил еще один беспрецедентный для ИКИ поступок. По собственной инициативе он передал руководство отделом более молодому человеку, а сам, сосредоточившись исключительно на научной работе, по сути, остался его духовным лидером.

В последующие два десятилетия Ян Львович продолжал активно работать. Много писал, готовил молодежь к самостоятельной творческой работе, выступал на конференциях и крупных совещаниях. В 2004 г. он выпустил книгу воспоминаний о своем военном прошлом «Моя опаленная юность».

До самых последних дней, хорошо сознавая состояние своего здоровья, Ян Львович сохранял живой интерес к работе отдела, продолжая жить его жизнью… С.И.Климов со дня моего первого участия в подписании Протокола международного совещания, организованного в рамках программы «Интеркосмос». Совещание-семинар проводилось в апреле 1970 г. в ГДР (Германской Демократической Республике) в Центральном институте физики Земли академии наук ГДР (ЦИФЗ), г. Потсдам, Телеграфенберг (Телеграфная гора).

Тема семинара — ионосферные электрические поля и токовые системы. Исследования, точнее измерения, электрических полей в околоземном космическом пространстве были актуальным направлением космических исследований. Электрические поля (ЭП) вызывают крупно- и мелкомасштабные движения космической плазмы, ускоряют или тормозят заряженные частицы, генерируют неустойчивости плазмы и т. д. К этому времени единичные измерения ЭП были осуществлены на американских космических аппаратах (КА).

О. Л. Вайсберг представил меня заместителю директора ИКИ АН СССР Скуридину Геннадию Александровичу, являющемуся также заведующим отделом №20. Г. А. Скуридин произвёл на меня большое впечатление своими глубокими интеллигентными глазами, которые я помню до сих пор. 4 сентября 1967 г. я был принят в лабораторию Карманова Станислава Ивановича под руководство О. Л. Вайсберга. Изначально моё рабочее место находилось в отделении прикладной математики (ОПМ на Миусской площади) в комнате вместе с О. Л. Вайсбергом, К. Б. Цыпкиным , В. А. Денисенко , А. А. Зерцаловым .

Тематикой измерения ЭП я стал заниматься с 1967 г. практически сразу по приходе в ИКИ АН СССР. На переход в ИКИ меня настроил двоюродный брат Олега Леонидовича Вайсберга — Павел Шумяцкий, который часто бывал в «почтовом ящике», где я работал. Теперь это известный многим Российский научно-исследовательский институт космического приборостроения (РНИИКП), где я участвовал в разработках входных  Цыпкин Константин Борисович, поднимая на звонок телефонную трубку, всегда представлялся: Константин Борисович Цыпкин из Совета Келдыша. Да, в те времена существовал могущественный Совет по космосу, который возглавлял Президент академии наук СССР Келдыш Мстислав Всеволодович. Заместителем Председателя Совета был Скуридин Г. А., что некоторые ему потом «припомнили», Цыпкин К. Б. был ответственным секретарём Совета, затем работа в Совете «Интеркосмос» и уже потом — в ИКИ.

 Денисенко Владимир Александрович, курировавший программу экспериментов на вертикальных ракетах, затем перешедший в Совет «Интеркосмос», занимался программой спутников серии «ИК». С ним я активно взаимодействовал, будучи ведущим от ИКИ по проекту 2-ИК-3, реализованному на спутнике «Интеркосмос-10», о котором я думаю рассказать далее. После ликвидации Совета «Интеркосмос» он работал в ИЗМИРАН, занимался издательской деятельностью и т. д.

 Зерцалов Александр Андреевич, если я правильно помню, совместно с О. Л. Вайсбергом занимался проектом РОЙ, в котором предполагалось создать систему из трёх КА типа «Прогноз», разрабатывавшихся в то время в НПО им. С. А. Лавочкина и предназначенных для контроля радиационной безопасности космонавтов на высокоэллиптических орбитах. «Прогнозами» он продолжал заниматься и далее, когда мы работали вместе в лаборатории О. Л. Вайсберга; защитив кандидатскую диссертацию, Зерцалов ушёл из ИКИ.

усилителей для больших антенн в Евпатории и Уссурийске. Моя дипломная работа на физфаке МГУ (вечернее отделение) была посвящена оптимизации параметров квантовых параметрических усилителей бегущей волны (мазеров). Лабораторию В. М. Туревского (отделение Е. Я. Богуславского, затем Г. Я. Гуськова), где я работал, в те времена часто посещали Н. С. Кардашев, В. Слыш, Л. И. Матвеенко, Г. Б. Шоломицкий и другие радиоастрономы, занимавшиеся тогда поиском внеземных цивилизаций и которым нужны были малошумящие антенные усилители.

Но вернёмся к 22 апреля 1970 г.

Как я сказал, интеркосмосовское совещание в Потсдаме было международным и в нём участвовали:

• от ГДР — от ЦИФЗ: Кристиан-Ульрих Вагнер — заведующий отделом и его сотрудники Ханс-Райнер Леманн, Д.Мёльман; от геофизической обсерватории Нимек А. Граффе; от ШТАЗИ (официально) был товарищ Близнер; переводчиком была Инга (русская, замужем за немцем) — секретарша Председателя Совета «Интеркосмос» ГДР; с Леманном Х-Р. мы долго сотрудничали по спутнику «Интеркосмос-10» и проекту ИНТЕРБОЛ, являемся соавторами ряда работ и до сих пор остаёмся друзьями; Д. Мёльман, в 1970 г. закончивший Берлинский университет, активно работал в космических исследованиях, в частности в исследованиях кометы Галлея;

• от СССР — от ИКИ: Леонид Львович Ваньян — заведующий отделом, руководитель делегации (впоследствии уехал в Израиль), Александр Ершкович и я.; от ИЗМИРАН Сергей Михайлович Мансуров; от Совета «Интеркосмос» Владимир Васильевич Орешин; о каждом из состава советской делегации можно и надо рассказать, но несколько дальше;

• от Венгрии участвовал геофизик, координаты которого у меня не отложились в На семинаре обсуждались научно-методические аспекты ионосферных электрических полей и токовых систем, которые стали основой подготовки проекта по исследованию электромагнитной связи магнитосферы с ионосферой, реализованного на спутнике «Интеркосмос-10», запущенном в октябре 1973 г. Научным руководителем «ИК-10» был Л. Л. Ваньян, я был научным координатором. Научная аппаратура «ИК-10» была изготовлена специалистами ГДР, СССР, Чехословакии, между которыми сложились плодотворные и дружественные отношения. После запуска спутника на космодроме Плесецк были подняты бокалы «За здоровье семьи ИК-10». Действительно, как в хорошей семье, мы не потеряли друг друга до сих пор.

Конечно, эта командировка в ГДР запомнилась надолго. Во-первых, в социалистическом лагере страна находилась на особой позиции. Страна, по социалистической пропаганде, должна была «выглядеть» лучше, чем другая часть Германии — ФРГ (Федеративная Республика Германии), где (мы только об этом могли догадываться) уровень жизни был выше, по крайней мере, в материальном плане.

Наша делегация и венгр жили в гостинице «Интеротель» — можно сказать высотное здание в центре Потсдама, на берегу большого озера Хавельблик. По моим наблюдениям, в ГДР была очень развита транспортная инфраструктура водных (озёрных и речных) сообщений (сейчас в объединённой Германии, и вообще в Европе, это подтверждается). Но тогда это был апрель, и суда стояли на приколе.

Я жил в одном номере с Владимиром Васильевичем Орешиным (Совет «Интеркосмос»), которому я благодарен за науку советских (да и потом российских) командировок. Существовала аксиома (по крайней мере тогда): хочешь узнать человека — съезди с ним за границу. В бытовом плане командировочного главной задачей было — экономия «суточных» денег, чтобы осуществить «закупки». Особенно дешёвыми в ГДР были детские вещи и обувь, хотя и местная, но очень хорошего качества. Деньги (марки ГДР) надо было обязательно потратить там, так как ввоз в СССР «соцстрановской» валюты запрещался. Хочу также заметить, что разрешённые (задекларированные на границе) к вывозу из СССР рубли (в 1970 г. разрешалось вывозить 10 руб.) можно было обменять в зарубежном банке, получив для отчёта на Родине официальную бумагу, и полученные марки были ощутимы в бюджете суточных. Поэтому мы привезли с собой запас продуктов. Завтракали (всей советской делегацией) в нашем номере. Для этого купили (всё-таки «разорились») кастрюльку. Нас ожидала проблема — мы взяли с собой кипятильники, которые у нас были на 220 вольт, а в ГРД электроснабжение было на 127 вольт (я помню, в моём детстве в Москве было тоже 127). Но нас «голыми руками» не возьмёшь. В раковину в туалете мы укладывали подушку из ванных полотенец, ставили кастрюлю с водой, включали кипятильник, закрывали кастрюлю крышкой и накрывали ещё одной подушкой. Времени, конечно, требовалось достаточно. После завтрака очень тщательно убирали все крошки, пустые консервные банки и мусор заворачивали в газеты (не дай бог, советские) и выбрасывали в мусорные корзины не менее чем за два квартала от гостиницы. Вечером эта процедура повторялась (мусор выбрасывали утром).

На заседания семинара мы предпочитали ходить пешком (~20 мин). Приятно было проходить мимо большого пивоваренного комбината, вдыхая приятный хлебный аромат. В один из первых проходов в ЦИФЗ член нашей делегации С. М. Мансуров как-то сказал — а вот здесь был туалет, мы как-то не обратили на это внимания. В один из последующих проходов он сказал — а вот здесь было большое дерево. Тут мы и приостановились и призадумались. Ларчик открылся просто. Сергей Михайлович поведал нам, что в 194 г. он, как старший лейтенант (все геофизики в Союзе, даже не числящиеся в армии, имели воинские звания), участвовал в процедуре «домашнего ареста» директора ЦИФЗ, геофизика-генерала.

Территория ЦИФЗ достаточно большая, лесистая. На ней размещается несколько институтов и лабораторий геофизической, астрономической и физической ориентации, поэтому институт и является Центральным. На территории расположена и «Башня Эйнштейна» с телескопом, как свидетельствуют историки, эскизы башни были разработаны Эйнштейном. Обедали мы все вместе в институтской столовой (бесплатно), куда пищу привозили, как нам сказали коллеги, из Института питания ГДР. Видимо, Институт чётко считал калории и за всё время нашего пребывания (12 дней) только один раз были мясные котлеты.

В выходные нам была устроена автобусная поездка в Дрезден. Утром к гостинице был подан автобус с сопровождающим Д. Мёльманом. Мы спокойно разместились в автобусе. Водитель заводит двигатель — не работает, даже не слышно шума стартёра. Ещё и ещё — никакого эффекта. Водитель только разводит руками, повторяя «Das ist unmglich!!!» (Это невозможно!). Мы сидим. Водитель осматривает двигатель, подключаются водители других машин — ничего. Наш водитель каждую минуту повторяет «Das ist unmglich!» Мы сидим. Начинаются слабые попытки обсуждения поездки на поезде. Проходит час или более. Наконец принимается решение — экскурсия отменяется. Мы выходим из автобуса. Водитель спокойно садится в кабину и от обиды включает стартёр. Автобус заводится!!! Слышим очередное «Das ist unmglich!» Что произошло? Аккумулятор у автобуса размещён под входными ступеньками и, когда мы входили, «перекосился» контакт, который при нашем выходе встал на место!!! Итак, мы всё-таки приехали в Дрезден. Пошли сразу «позавтракать». Я взял, следуя, казалось мне, традиционным для немцев, сосиски с пивом и получил от Д. Мёльмана странное замечание — как это с утра сосиски с пивом? Походили по городу, в котором ещё оставались руины. Посетили недавно открывшуюся Дрезденскую галерею с восстановленной «Мадонной с младенцем». Вернулись поздно вечером. Водитель непрестанно повторял «Das ist unmglich!»

В смысле транспортировки я тоже оказался «хорош». Поехал в эту-то апрельскую погоду со снежной кашицей в «модельных» туфлях, которые тут же промокали, а ходить хотелось как можно больше. Выход — на носки наворачивал портянки (благо, три года отходил в них в советской армии) из газеты, на это надевал целлофановый продовольственный пакет (пакетов-сумок тогда ещё не было) и ещё одни носки и гулял.

Однажды вечером вместе с Владимиром Васильевичем Орешиным мы пошли в знакомую ему (видимо, по предыдущим поездкам) пивную “Hollnder Ecke” (Голландский уголок — больше похожий на кафе). Всё же мы не были аскетами, а пиво я любил как демократический напиток. Правда, в те времена попить пиво в Союзе было проблематично — пивных, где можно спокойно посидеть, было очень очень мало. Итак, мы окунулись в атмосферу немецкого пивопития. Нам принесли пиво в бокалах (а не в стандартных по всему Союзу кружках, которых всегда не хватало) достаточно не стандартной формы и поставили бокалы на картонные круглые подставки (по-немецки Bierdeckel). Пиво было вкусным с хорошей пенной шапкой. Как я понял в дальнейших моих командировках в соцстраны, — пиво в ГДР было самым дешёвым, кажется, даже по сравнению с Чехословакией.

Это посещение пивной оставило большой след в моей жизни.

Во-первых, мне понравились эти пивные подставки. Так началась моя коллекция пивных подставок, которых сейчас более 7 тысяч. Многие коллеги в ИКИ, и не только, знают об этой коллекции и привозят мне подставки из разных стран, по одной штуке или даже несколько. В моём каталоге дарителей «зафиксировались» 122 человека, на первых местах в каталоге мои родственники. Лев Матвеевич Зелёный на пятом месте (80 подставок). Я всем разъясняю, что копеечная стоимость подставок уже включена в стоимость выпитого вами пива. Намёк понимаете? Изначально, коллекция подставок размещалась у меня в квартире, в туалете под девизом “Ganzes Bier bleibt hier” (Всё пиво остаётся здесь). Теперь туалет для коллекции мал.

Пивной бокал тогда тоже произвёл на меня большое впечатление. Я спросил официанта — во сколько мне обойдётся, если я его разобью. Он несколько удивился, но поняв, что я делаю это для коллекции (у меня уже были дома несколько кружек, скорее декоративных, в том числе привезённая О. Л. Вайсбергом из Испании, — очень симпатичная), бокал был мне подарен (думаю, что он был расценен как расходный материал). Так началась моя коллекция пивных бокалов и кружек, которых сейчас более 300. На них обязательно должны быть «эмблемы» либо пива, либо пивоварни, либо пивного бара. Некоторые я действительно покупал в барах, некоторые обменивал. Например, будучи в 1986 г. в Гейдельберге (ФРГ) на конференции по комете Галлея, я обменял с барменом пластинку с «кометной» музыкой на пивной бокал и пивные подставки. В. А. Денисенко несколько раз мне привозил кружки из Чехословакии с эмблемами известных четырех чешских марок пива и выполненные в одинаковой форме. В ряде стран в специализированных пивных магазинах продаются фирменные кружки и бокалы.

Как я уже сказал, 22 апреля состоялись подписание Протокола совещания и стандартный обед. После «обеда» советская делегация пригласила ГДР’овских коллег и венгра в гостиницу, в наш номер. У нас, конечно, всё было на славу! Больше всего «примом» с русской водочкой, колбаской и т. д. оказался доволен «геноссе» Близнер.

Мои коллеги тоже несколько размякли и С. М. Мансуров уговорил В. В. Орешина (неофициального руководителя советской делегации) отпустить его для посещения адресочка 194-го, он помнил название «посёлка» и фамилию Фон-…. Меня С. М. попросил в качестве переводчика (у меня, кажется, был неплохой немецкий) сопроводить его. Мы двинулись электричкой в пригород Берлина и затем на трамвае. Я спросил у немки в трамвае — есть ли остановка «Кладбище». Оказалось есть. Мы вышли, дальше путь наискосок через кладбище до калитки в заборе «прокладывал» С. М. На улице дачного типа, на которую мы вышли, должен был быть третий от края улицы дом с воротами и гаражом в глубине. Подошли, позвонили, вышла девушка, которую я проинформировал, что мой коллега С. М. в 194 г. приезжал сюда на «полуторке» в гости к семье Фон-… Девушка сказала, что таких здесь нет, но потом как-то сообразила, что их улица появилась после 194 г. Мы пошли на параллельную улицу к третьему дому, но оказалось, что нужный адресат находится в четвёртом доме.

В четвёртом доме к нам вышла пожилая женщина, которой я рассказал вышеизложенное, она позвала мужа и они вместе вспомнили (через 2 лет), что к их трём дочкам приезжал капитан (это был напарник С. М.) на очень тарахтящей и дымящей машине (известной советской полуторке). Нас «признали», пригласили в дом, к чаю. Пошла беседа. Оказалось, что все три дочки живут в Западном Берлине, у них есть дети, но, как я понял (не напрямую), что у них нет никакого контакта. Старики сообщили, что им по 80 лет и они никогда не болели. С. М. знал, что у них был сын, который пропал на Восточном фронте. Они рассказали, что после 194-го у них квартировал советский майор, и его жена, увидев фотографию сына, сказала им, что он работал санитаром в госпитале в Воронеже (я думаю, что она, проявив сострадание, создала иллюзию). Они куда-то писали, ничего не получили в ответ и думают, что он по каким-то причинам не отвечает. Они расспрашивали и о нашей жизни. С. М. заглянул в «целовальные» уголки дома. Приближался вечер, старики извинились, что они не могут оставить нас у себя, так как из-за нашего позднего приезда к ним они не могут сообщить о нас в местную управу. Перед прощанием я спросил у С. М., есть ли у него какието сувениры. Ничего не оказалось, и у меня тоже. Тогда я просто предложил имеющийся у меня юбилейный (к 100-летию В. И. Ленина) рубль. Старушка с благодарностью приняла и сказала, что сделает в нём дырочку и будет носить как медальон. На этом мы и распрощались. Всю обратную дорогу С. М. блаженно улыбался.

Итак, протокол был подписан. Позитивным было то, что в состав аппаратуры планировавшегося космического эксперимента (ставшего «Интеркосмосом-10») было предложено включить прибор для измерения концентрации и температуры, а значит и проводимости, холодной плазмы. В ГДР это были специалисты, уже имевшие опыт создания аппаратуры для ионосферных экспериментов на вертикальных ракетах. В СССР эту тематику в ИКИ курировал Губский Вячеслав Фёдорович (лаборатория Константина Иосифовича Грингауза).

Но если быть совсем точным, то с «Интеркосмосом» я соприкоснулся в июне 1969 г., участвуя в семинаре, организованном СибИЗМИР’ом в Иркутске. Интеркосмовским семинар был потому, что в нём участвовали два представителя ГДР, которых я уже упоминал выше — К-У. Вагнер и А. Граффе. Семинар открылся и в течение двух дней работал в СибИЗМИР’е. Затем рано утром автобусом и «Волгой» (для гостей из ГДР) участники двинулись в 400-километровый путь к Байкалу. Это был мой первый визит в Сибирь.

Первой поразила тайга, состоящая из лиственных деревьев. Стоило отойти от дороги на 3… м и ноги тонули в мягкой вековой топи прогнивших деревьев и травы. И ярким оранжево-красным цветом из этого вылезают стройные похожие на тюльпаны цветы «жарки» на длинных стеблях. Но стоит их сорвать и через 1…20 мин они полностью вянут.

По пути мы проехали всего через 3–4 селения в 1–20 домов. В одном из посёлков нормально пообедали в столовой. Несмотря на то, что это тайга, около подавляющего большинства домов ни одного деревца или кустарника, а перед домом, можно назвать это палисадником — чистый навозный чернозём без единой грядки — здесь живут буряты. Если около дома есть деревца, значит, там живут русские.

Около восьми часов вечера мы подъехали к парому, который переправил нас (~ 2 км) на остров Ольхон (80 км в длину и 1 км в ширину). На острове нас встречал «треугольник» Байкальского рыбоконсервного завода. Поскольку чехословацкие «рыбаки», взявшие в аренду отлов омуля, к тому времени его выловили, был введён запрет на его отлов, и завод занимался консервированием тихоокеанской селёдки, доставляемой туда бочками. В столовой завода был дан торжественный ужин, в основном из селёдки с хлебом и под водочку, что, в общем, оказалось очень сытным и даже приятным, в том числе и для ГДР’овцев (о которых шла молва не пьющих и не едящих много хлеба).

Далее предстоял 80-километровый автопробег до геофизической обсерватории СибИЗМИР Узур, находящейся на противоположном конце острова. Обсерватория — это деревянный одноэтажный дом, в котором живёт семья бурята-оператора и есть «семинарская комната». Благодаря удалённости от промышленных объектов здесь хорошая чистая обстановка для магнитных измерений, по данным которых и строятся ионосферные токовые системы.

Все «семинаристы», за исключением иностранных гостей, жили в палатках. Пищу готовили дежурными сменами. Воду пили непосредственно из Байкала, имевшего температуру воды 12 градусов (июнь). Поимел счастье пробыть в Байкале около 3 мин, но при этом, если полежишь на солнышке 10…1 мин, то тут же сгоришь и замёрзнешь от холодного ветра.

Возвращение с острова было менее приятным. Разыгралась штормовая погода и паром не работал. Можно было, использовав короткие промежутки затишья, улететь на Ан-2 в Иркутск. Что мне и удалось с некоторым нервным «напрягом». На самолёте летела также пожилая якутка, которая, посасывая пустую трубку, продремала весь полуторачасовой От ИКИ на этом семинаре участвовали: Леонид Львович Ваньян, Михаил Галактионович Крошкин — начальник иностранного отдела ИКИ и я. В семинаре принимал участие Альберт Абубакирович Галеев, работавший тогда в Новосибирске вместе с Роальдом Зиннуровичем Сагдеевым. Я, А. А. Галеев и его аспирант размещались в одной палатке.

Со стороны СибИЗМИР семинар возглавлял заместитель директора Вилен Моисеевич Мишин, известный в Союзе геофизик. Делегация ИКИ была у него дома, где я познакомился с его сыновьями — Женей, который тогда учился в университете, и Володей, ещё школьником. Оба они пошли по стопам отца и в дальнейшем наши пути иногда пересекались на различных конференциях, включая заграничные. Во время «перестройки» Женя начал работать за границей и сейчас, по-моему, там и находится.

Можно сказать, что научная тематика вышеупомянутого семинара в ГДР сформировалась на этом семинаре. В течение  дней заслушивались доклады и активно, в неформальной обстановке, обсуждались научные, и не только, вопросы. Сейчас опять удивляюсь — как на тех полуручных вычислительных средствах удавалось рассчитывать ионосферные токовые системы. Семинар подчеркнул необходимость организации прямых измерений электрических полей в ионосфере. Эту тематику О. Л. Вайсберг, как руководитель группы в лаборатории Карманова С. И., отдал мне на полный откуп, за что я ему до сих пор благодарен.

Это стало моё поле.

Повторяю, что полевые изыскания начались сразу по приходе в ИКИ. Пришлось окунуться в изучение научной литературы. Естественно, она была, в основном, на английском языке, а я в школе и в МГУ изучал немецкий. Сходил на трёхмесячные курсы, изучил английский алфавит. А дальше со словарём чтение, чтение и ещё раз чтение и набор научно-технического словарного запаса. Начал нахально пробовать, используя «птичий язык», разговаривать с иностранцами, благо, в ИКИ они бывали часто.

В первую очередь, надо было ознакомиться с методиками измерений ЭП в космической плазме. Оказалось, что «прямых» методов измерений ЭП не существует. Дело в том, что, например, при измерении магнитных полей не нужен непосредственный контакт датчика со средой, в которой проводятся измерения. При проведении измерений ЭП возникает главная проблема, заключающаяся в выборе методики, поскольку напряжённость ЭП в среде (космической плазме) связана с таким основным её параметром как проводимость, изменяющаяся в очень широких пределах.

В начале 1968 г. я приступил к подготовке космического эксперимента «Ом» («Отработка методики измерений электрических полей»). Для отработки были выбраны два метода:

• двойной зонд Ленгмюра при плавающем потенциале, • бариевые облака.

Куратором первого метода был я, вторым методом занимались наши сотрудники Валерий Смирнов и затем присоединившийся к нему Юрий Березин (в 1970-х гг. покинул ИКИ). В. Смирнов (выпускник МИФИ) — очень грамотный, эрудированный экспериментатор, внесший существенный вклад в исследования, рано (2006) ушел из жизни.

Метод измерения напряженности ЭП с помощью двойного зонда Ленгмюра при плавающем потенциале предусматривает наличие непосредственного контакта поверхности зонда со средой, т. е. ионосферной плазмой. Разность потенциалов каждого из двух идентичных зондов формируется не только за счет разности потенциалов в точках среды, но и собственными потенциалами зондов, возникающими при взаимодействии их поверхности с проводящей средой в результате электрофизических и электрохимических процессов. Скорость этих процессов, как правило, невелика, поэтому для измерения напряженности переменных электрических полей, начиная с единиц герц, эффектами взаимодействия можно пренебречь. При исследовании квазистационарных электрических полей, вариации которых находятся в диапазоне 10–…10–1 Гц, влияние собственных ЭДС электродов становится определяющим. Спектр их флуктуаций лежит в этом же диапазоне частот, а амплитуда может превышать амплитуду полезного сигнала на 1–2 порядка.

Метод двойного зонда Ленгмюра является основным, используемым в настоящее время для изучения электрических полей в космической плазме, при котором напряженность определяется посредством измерения разности потенциалов между двумя электродами, находящимися в контакте с плазмой, расстояние между которыми и положение в пространстве известны. Обе величины — разность потенциалов и расстояние — могут быть измерены с высокой степенью точности, что позволяет получить достаточно малую погрешность определения величины напряженности электрического поля. Однако на зонд, помещенный в плазму, действуют факторы, существенно искажающие искомый результат, которые должны быть учтены при проведении эксперимента. Основными из них являются:

• экранирование зонда плазменным слоем с падением потенциала внутри него (дебаевское экранирование);

• изменение потенциала зонда за счет облучения его солнечными лучами (фотоэффект) и частицами высоких энергий;

• влияние на зонды заряда корпуса космического аппарата;

• наведение в системе зондов индуцированной ЭДС за счет движения в магнитном поле.

Эти факторы должны быть учтены при постановке эксперимента по измерению напряженности электрического поля с учетом особенностей его проведения в различных областях ионосферы. Оценка потенциала зонда при этом дает необходимую информацию для выбора методики эксперимента и параметров усилительно-измерительной части прибора. Толщина дебаевского слоя D вокруг КА возрастает с ростом его потенциала и размеров, и таким образом датчики должны отстоять от зоны возмущения как можно дальше. Это является причиной выноса датчиков на штангах на существенные расстояния от КА.

Для реализации эксперимента «Ом» было необходимо практически с нуля разработать:

• зонды со стабильными и идентичными для пары зондов параметрами;

• измерительные преобразователи, оптимально соответствующие параметрам • штанги для размещения зондов.

В ИКИ АН СССР этими проблемами никто не занимался. Пришлось поездить по различным организациям в Москве, Ленинграде.

Исходя из методических, технологических и конструкционных требований было принято решение об изготовлении зондов в виде сфер диаметром 80 мм. По физикохимическим и технологическим параметрам внешние, контактирующие с плазмой, покрытия зондов желательно было изготавливать из золота, наиболее стабильного материала с точки зрения окисления и потенциала работы выхода электронов. Но по ряду причин, включая и финансовые, от золочения зондов пришлось отказаться. Самым стабильным, по американским и европейским данным, оказался стеклоуглерод, но у нас такой технологии тогда не было. Мы остановились на никелевых покрытиях, наносимых на сферические гладкие и перфорированные поверхности зондов. Зонды были изготовлены в Специальном конструкторском бюро (СКБ) ИКИ АН СССР, находящемся в г. Фрунзе (ныне Бишкек, Кыргызстан). Очень активно и творчески к проблеме зондов подходил начальник конструкторского отдела СКБ Соломон Гершкович Наместник, с которым мы, можно сказать, подружились и продолжали работать.

К измерительным преобразователям (ИП), усиливающим сигналы от зондов, предъявляются высокие требования по стабильности и динамическому диапазону. Погрешность измерений не должна превышать 0,1 %. Поиски разработчиков и изготовителей в Москве не дали положительных результатов.

Кстати, я тогда заметил во многих известных организациях однотипность в процессах переговоров о возможностях заключения договоров относительно разработки и изготовления какой-либо аппаратуры. Начиналось с того, что я по личным каналам узнавал о том, что в такой-то организации, такой-то человек занимается близкими проблемами. Я с ним встречаюсь и излагаю свои проблемы, он говорит, что это его тоже интересует, и мы идём к его непосредственному начальнику. Начальник уточняет, в какой проект эта работа входит и какие видятся объёмы работ и договора; говорит, что эта работа их может заинтересовать и надо переговорить с руководством. Руководство благосклонно говорит, что да, работа интересная и важная и поэтому будет ли она включена в соответствующее Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР, — я что-то мямлю о том, что да — предполагаемый космический аппарат будет разрабатываться по Постановлению (в конце — концов, всё у нас проводилось по Постановлениям). Идём почти на самый верх организации, где отвечают, что они всегда готовы работать с Академией наук СССР, но будет ли включён в Постановление пункт о выделении средств на развитие производства, жилищного строительства и т. д. Короче, в крупных организациях разработка уникальной, но «единичной» аппаратуры превращается в общегосударственную проблему. Несколько легче переговоры шли в академических организациях, особенно периферийных.

Учитывая актуальность измерений ЭП, многие организации занимались этой проблемой, в том числе и ИЗМИРАН, под активным руководством заместителя директора Игоря Алексеевича Жулина. Ими в то время готовился проект на вертикальных ракетах. У них также был опыт по измерению ЭП в морской воде (по специальной теме), участвовал в этих работах сотрудник ИЗМИРАН Виктор Николаевич Митрофанов. С ним в мае 1968 г. мы поехали во Львов в Физико-механический институт АН УССР (ФМИ). По имеющейся у меня информации, В. Н. Митрофанов то ли по «семейным» проблемам, то ли «не сработался» с И. А. Жулиным, покинул ИЗМИРАН и уехал на остров Шикотан (спорный с Японией). С конца прошлого века В. Митрофанов опять в ИЗМИРАН.

В ФМИ было две группы (отделы), где занимались нужной нам тематикой. Одну, по измерительным преобразователям, возглавлял профессор, доктор технических наук Богдан Иванович Блажкевич. С этой группой у нас сложились хорошие творческие и производственные отношения, и, несмотря на кончину Б. И. Блажкевича, продолжающиеся до сих пор уже в составе образованного Львовского центра (ЛЦ) Института космических исследований НАНУ/НКАУ (на базе СКБ ФМИ), в частности, с Валерием Евгеньевичем Корепановым, тогда молодым научным сотрудником, — сейчас он научный директор и заведующий отделом ЛЦ, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Украины.

Другая группа ориентировалась на измерения электрических токов в морской воде. Развиваемые ими методики в то время не адаптировались к измерениям в плазме, но в дальнейшем этот опыт и поставленные тогда задачи воплотились, в частности благодаря участию Рихарда Яковлевича Беркмана, в метод комбинированной волновой диагностики (КВД). Усилиями, в первую очередь В. Е. Корепанова, при многолетней научно-методической поддержке сформированной в 1989 г. Международной лаборатории (соруководители: С. И. Климов — ИКИ РАН, В. Е. Корепанов — ЛЦ, Юзеф Юхневич — ЦКИ ПАН) был создан комбинированный волновой зонд (КВЗ), конструктивно объединяющий цилиндрический зонд (измерение ЭП), индукционный зонд (магнитное поле) и щелевой зонд Ленгмюра (флуктуации плотности тока в плазме). КВЗ успешно прошёл лётные испытания в эксперименте (КА «Сич-1») и сейчас подготовлен для экспериментов «Обстановка, 1-й этап» (Российский сегмент Международной космической станции) и МВК (микроспутник «Чибис-М»).

В результате этой встречи ФМИ приступил к разработке прибора ИП-1, вошедшего в эксперимент «Ом».

Как уже отмечалось, для чистоты эксперимента по измерению ЭП необходимо зонды как можно дальше удалять от поверхности и элементов конструкции КА, как минимум на несколько D, который в ионосфере составляет порядка сантиметра, а во внешней магнитосфере десяток метров. Следовательно, зонды необходимо размещать на штангах. Для измерений вектора напряжённости ЭП необходимо измерять три ортогональные компоненты, т. е. иметь три двойных зонда Ленгмюра (три диполя), в итоге 6 зондов. Система штанг для шести зондов достаточно сложна по конструкции, тем более что система должна находиться в двух конфигурациях — транспортной («зачекованной» при выведении КА на орбиту) и рабочей (ортогональной при работе на орбите). Для трансформации из транспортного положения в рабочее необходимо иметь узлы, раскрывающиеся по радиокоманде с Земли. Особую тревогу вызывали узлы раскрытия, в нашем случае — вращения. На заре космических исследований считалось, что в космосе наиболее интенсивно происходят процессы «вакуумной сварки» и узлы раскрытия могут не сработать. Нам строго рекомендовалось исследовать это и учесть при разработке штанг. После длительных дискуссий практика НПО им С. А. Лавочкина показала, что на промежутках времени от вывода на орбиту до «расчековки» узлов раскрытия вакуумная сварка не происходит, более того, при длительной работе луноходов на поверхности Луны эти эффекты не наблюдались. По моим эскизам штанг были разработаны чертежи, и в ИКИ АН СССР штанги были изготовлены, испытаны и вместе с зондами вошли в состав эксперимента «Ом».

Штанга и измерительный преобразователь ИП-1 являлись составной частью статического измерителя электрического поля СИЭП.

Как отмечалось выше, для эксперимента «Ом» отрабатывался и метод бариевых облаков. Суть его заключалась в следующем. Специальный контейнер с пиротехнической смесью, в которую входил барий, устанавливался на внешней поверхности КА. После выхода на орбиту, контейнер, снаряжённый таймером, по телекоманде отделялся от КА и включался таймер, по команде которого осуществлялся автоматический поджиг пиротехнической смеси и продукты горения через сопла выбрасывались в космос. Молекулы бария, находящиеся в образовавшемся облаке, ионизовались под воздействием солнечного ультрафиолетового излучения. Ионы бария под действием существующих в окружающей плазме электрических полей начинали дрейфовать (перемещаться) со скоростью, пропорциональной величине ЭП. Скорость перемещения облака определяется по наземным триангуляционным наблюдениям — т. е. фотографирование облака на небесном фоне. По этому методу требовалось с точностью до долей секунд (напомним, что скорость КА на орбите ~8 км/с) рассчитать, чтобы образование облака произошло над определённой географической точкой, расположенной в приполярных областях, где ЭП наиболее интенсивны, находящейся в районе терминатора (чтобы Солнце ионизировало барий, а наземный наблюдатель мог видеть облако на фоне «ночного» неба). Как видим, этот метод, можно сказать, самый прямой при измерении ЭП, но достаточно сложен организационно-технически. Одним из первых этот метод применил Герхард Херендел (ФРГ), будущий Президент КОСПАР и наш коллега в проекте ИНТЕРБОЛ.

В подготовке эксперимента с бариевыми облаками были выделены следующие направления:

а) контейнер с системой отделения от КА — ОКБ ИКИ (г. Фрунзе);

б) пиротехническая смесь — ПО «Звёздочка» (г. Загорск);

в) разработка автономного таймера;

г) оснащение средствами триангуляции.

К середине 1969 г. были изготовлены контейнеры, снаряжённые «технологическими» образцами пиросмеси, и прошли их пробные испытания; произведена частичная закупка средств триангуляции. Было принято решение в эксперименте «Ом», намеченном к запуску в 1969 г., осуществить поставку «технологических» контейнеров (3 шт.) без пиросмеси и таймера.

Для проведения эксперимента «Ом» использовался космический аппарат с условным обозначением «КС» (Куйбышевский Спутник), являющийся попутной полезной нагрузкой к серийным спутникам ЦСКБ «Прогресс» (тогда г. Куйбышев, теперь г. Самара). Была целая серия «КС», которая активно использовалась для проведения ряда разнообразных экспериментов («Ом» был под номером ), включая и фундаментальные, проведенные, в частности Аркадием Сергеевичем Мелиоранским (ИКИ АН СССР). Курировал эту серию Лев Владимирович Песоцкий, сначала в лаборатории С. И. Карманова, затем в отделе Евгения Михайловича Васильева. Впоследствии Л. В. Песоцкий внёс большой вклад в реализацию космического проекта ИНТЕРБОЛ (199–2000 гг., научный руководитель Л. М. Зелёный).

Пройдя все этапы разработки, изготовления и испытаний аппаратуры (в ИКИ АН СССР и ФМИ АН УССР), комплексных испытаний в ЦСКБ, «-КС» был отправлен на космодром Байконур. В августе 1969 г. полетел туда и я.

Это было моё первое посещение Байконура. Выйдя из двери самолёта на трап, я ощутил поток горячего воздуха, как будто «дули» реактивные двигатели. Наш Ил-18 был винтовой, а дул просто ветер. Пройдя все «формальные» процедуры оформления пропуска, я отправился на «площадку» и испытал «прелести» двухчасовой поездки на «мотовозе» под палящим солнцем. Приехав на площадку, включился в производственный процесс предполётных испытаний. И тут я получил первый удар. Оказалось, что при транспортировке из Куйбышева в Байконур из-за резкого снижения самолёта при посадке вогнулась верхняя крышка контейнера, в котором размещался «-КС», и на штангах, «зачекованных» на КА, сломались два электрических зонда. К счастью, у нас был ЗИП и быстро произведена замена с изложением некоторой местной приметы — если что-то сломалось до старта, то запуск пройдёт успешно (см. ниже).

До сих пор в памяти то уважительное отношение к «науке» со стороны как куйбышевцев, так и работников полигона. По громкой связи так и объявляли — идёт работа с наукой. Прошёл я и «бытовую прописку» — выставил на стол спирт! Многие были очень удивлены — как мне удалось провезти трехлитровую канистру в «мотовозе», где всегда строгую проверку на наличие алкоголя проводит военный патруль (с оргвыводами). Я понял, что мне по наивности (никто меня не проинструктировал о наличии строгого «сухого закона») повезло. Я почти открыто вёз канистру в моём красивом кожаном портфеле гармошкой, используемом при учёбе в МГУ.

В перерыве, когда с «наукой» не работали, мы несколько дней жили на центральной площадке — г. Ленинск. Купались в мутной Сырдарье и затем обмывались под струёй сероводородного источника. В этот период резко изменилось направление ветра и стало холодно так, что мы надели на себя все имеющиеся у нас вещи. После окончания «космодромных» испытаний, до запуска, я вернулся в Москву.

В момент запуска я находился в ЦУП’е. Полигонная примета не сбылась. Ракета «ушла за бугор» !!! Два года «псу под хвост»!

Самое главное — потерян темп в соревновании по измерению электрического поля.

Не знаю, уместна ли здесь цитата: «Гвардия погибает — но не сдаётся!»

Чувствуя свою вину, ЦСКБ предлагает повторить эксперимент на «-КС № 2». Мы соглашаемся и готовим новый комплект аппаратуры.

Не имея в руках ожидаемых измерений ЭП, в апреле 1970 г. еду впервые за границу в ГДР.

Летом 1970 г. в Ленинграде проходит КОСПАР — главная мировая конференция по космическим исследованиям. Группа О. Л. Вайсберга выезжает практически всем научным составом.

Город — это люди. К такому выводу я пришёл, увидев Ленинград в двух ракурсах — утром и днём. Приехали мы с В. А. Денисенко (10 или 11 мая) очень рано (~  часов утра) и, поскольку гостиница ещё не функционировала, направились от Московского вокзала по Невскому проспекту к Неве. Проспект был пустой, всё выглядело серым. Дворцовая площадь была голой. От Невы тянуло холодом и сыростью. Побродив, мы вернулись в гостиницу «Октябрьская» и стали ждать размещения, которое затянулось до середины дня.

Разместившись в гостинице, мы пошли к Смольному, где проводился КОСПАР, опять по Невскому проспекту. Это был праздничный проспект, оказалось, ещё висели плакаты и стяги, посвящённые 1 мая и 9 мая. Шли «светлые» люди. Казалось, кругом играет музыка.

С этой поездкой связано ещё одно житейское воспоминание. Мы достаточно активно и дружно всей компанией участвовали во всех мероприятиях. Вместе с нами был и Г. А. Скуридин. Я уже говорил о впечатлении, произведённым на меня Г. А. Скуридиным, который приехал на КОСПАР уже не будучи заместителем директора ИКИ. Это был совсем другой человек, непрерывно брюзжащий и жаловавшийся каждому попавшемуся, включая меня, находящегося существенно ниже рангом. Особенно это досталось В. А. Денисенко, который жил с ним в одном номере. Прошло время, Геннадий Александрович смирился и тихо доживал свой век в ИКИ.

Хочется отметить, что Светлана Евгеньевна Громова, представлявшая аспирантуру ИКИ, не случайно оказалась в нашей «научной группе». Мы были молодыми учёными, конечно думавшими об аспирантуре, а она хотела знать больше о тематике и направлениях космических исследований в мире. В дальнейшем многие из нас прошли через заочную аспирантуру и были руководителями аспирантов. Так что деловая дружба с ней продолжается и сейчас.

Слушаем доклады по измерениям ЭП преимущественно американскими исследователями. О. Л. Вайсберг знакомит меня с Герхардом Херенделом (специалист по измерениям ЭП, первый в мире реализовавший эксперимент с помощью бариевых облаков). Прогуливаемся с ним и «электрическими полями» по Невскому проспекту. Конечно, разговор был бы совсем другим, если бы у нас были реальные данные космического эксперимента. Приходилось больше говорить о методических вопросах. Предложение попить вместе пива тогда не реализовывается из-за плотного временного графика Г. Херендела. Тогда он ещё не был Президентом КОСПАР.

Пивопитие с ним неоднократно реализовывалось позже, когда он, будучи заведующим отделом, приезжал в свой отдел в Берлине (в объединённой Германии) и участвовал с сотрудниками в вечеринках на работе (после работы). Несмотря на разнообразный статус участников вечеринки (от монтажника до директора), атмосфера, в первую очередь благодаря Г. Херенделу (да, думаю, и нашему участию!), была очень демократичной. Г. Херендел тогда создал частный университет в г. Бремен и руководил им.

В конце 1970 г. едем опять на Байконур уже в холодную погоду. Никаких эксцессов при транспортировке «-КС № 2» не происходит. Настроение чуть повышается. Закончив испытания, возвращаюсь в Москву, и срочно вылетаю на НИП (посёлок Колпашево на Оби).

Запуск… Ракета опять «ушла за бугор»!!!

Это при том, что все «КС» запускались как попутный (но не отделяющийся) груз штатных КА ЦСКБ «Прогресс»!

Полный упадок сил.

Поле так и не вспахано!

«Пилите, Шура, — пилите!!!» ЦСКБ предлагает «потретить» эксперимент на «-КС № 3». Куда денешься, уже появился азарт (по запуску за бугор, коррелирующий с «Марс-69», — но это отдельная «песня»). Мы соглашаемся и готовим новый комплект аппаратуры.

Но мы не забывали и о том, что в апреле 1970 г. на совещании «Интеркосмос» в Потсдаме родился Проект по исследованию электромагнитной связи магнитосферы с ионосферой.

Весной 1971 г. проводится ежегодное совещание Рабочих групп Совета «Интеркосмос», на этот раз в Праге. Руководитель делегации (~20 человек) с советской стороны — академик, директор ИЗМИРАН Владимир Васильевич Мигулин (руководитель кафедры радиофизики на Физфаке, на которой я защитил диплом), негласный руководитель делегации — Владимир Васильевич Орешин (мой «крёстный» по «Интеркосмосу»). Параллельно приехала и другая советская делегация в составе: С. И. Климов и В. Н. Смирнов. Администрация высотной гостиницы «Интернационал» хотела предоставить номера «люкс» руководителям делегаций В. В. Мигулину и С. И. Климову, чему воспрепятствовал В. В. Орешин (в целях экономии средств).

Цель нашей делегации — проведение переговоров со специалистами Геофизического института Чехословацкой академии наук (ГФИ ЧСАН) о возможности участия их специалистов в Проекте по исследованию электромагнитной связи магнитосферы с ионосферой (см. выше о совещании в ГДР) и разработке приёмника ОНЧ-КНЧ электромагнитных излучений. Аппаратура разрабатывалась в лаборатории, руководимой Павлом Триской. С его коллегами — Ярославом Войтой, Франтой Иржичеком, Александром Чапеком складываются хорошие рабочие и дружеские длительные отношения.

Первый визит в Прагу сразу заставил полюбить этот город. Гулять по городу получалось только вечером, после совещаний и работы. Но в этом, как я понял значительно позже, была и своя прелесть. Узкие, слабо освещённые улочки (на некоторых даже были газовые фонари), оригинальная архитектура и малое количество людей в вечернее время создавали атмосферу средневековья и иллюзию твоего личного участия в этой атмосфере. Поддерживали эту атмосферу хорошее пиво в большом (по сравнению с Москвой) количестве пивных, хорошая культура обслуживания, в том числе наличие пивных подставок, расширявших мою коллекцию. Следует отметить, что в то время кружки в пивных не отличались разнообразием форм и, я бы сказал, мало отличались от наших, советских. Да это и не требовалось. Всё компенсировалось качеством и разнообразием ПИВА. Привлекала и относительная дешевизна пива. Естественно, мы с Валерой Смирновым посетили любимое заведение Швейка — пивной ресторан “U kaliha” (У чаши), где я пополнил свою коллекцию, купив литровую кружку с портретом Швейка и попив из неё пива.

Приезжая в Прагу в середине 1990-х гг. по проекту ИНТЕРШОК, я к моему большому сожалению увидел, что она изменилась. На узких улочках в первых этажах домов появились ярко освещённые витрины. Исчезло то ощущение средневековья. Прага стала обычным европейским городом. Но появилась и некоторая положительная сторона. Подставки под пиво стали более разнообразные, кружки и бокалы тоже. Моя коллекция стала пополняться.

Для передачи информации с чехословацкого ОНЧ-КНЧ-приёмника использовалась широкополосная телеметрическая система ТС-1 (ЧССР). Эта система позволяла также передавать полную вольт-амперную характеристику с классического зонда Ленгмюра (ЗЛ, ГДР, Дитер Беттак, руководитель группы в обсерватории Нойштрелиц) и данные о КНЧ-флуктуациях трех ортогональных компонент электрического поля (ИФЭП, СССР). Использование ТС-1 привело к необходимости проведения в 1971–1973 гг. в ГФИ ЧСАН ряда технических встреч специалистов ГДР, СССР, ЧССР для отработки и испытаний аппаратуры.

Исследования электромагнитной связи магнитосферы с ионосферой невозможны без измерения магнитных полей и токов. Ставилась задача измерения продольных токов вдоль вектора напряжённости магнитного поля Земли (~ ±0 000 нТл) с точностью ~ 20 нТл (погрешность ~ 0,01 %). Выбор прибора для этих измерений проводился на конкурсной основе. В конкурсе участвовали предложения, представленные Шмая Шлёмовичем Долгиновым (постановщик первых советских магнитных экспериментов, ИЗМИРАН) и объединённой группой ВНИИМ (Всесоюзный научно-исследовательский институт метрологии им. Д. И. Менделеева, Ленинград, лаборатория Юрия Васильевича Афанасьева), а также ИКИ АН СССР (С. И. Климов из группы О. Л. Вайсберга). Долгинов Ш. Ш. предлагал «классический» феррозондовый магнитометр с повышенной разрешающей способностью (надо отметить, что телеметрические системы — ТМС — тех лет имели погрешность измерений 3 %). Группа ВНИИМ – ИКИ предложила магнитометр поперечных магнитных полей со следящей системой (МСС), измеряющий две поперечные (магнитному полю Земли — МПЗ) составляющие переменного МПЗ с порогом чувствительности 20 нТл в диапазоне частот 0,1…1, Гц и амплитуд ±800 нТл (погрешность ~1 %, близкая к разрешающей способности ТМС). По результатам конкурса было признано целесообразным использовать прибор МСС. Для корреляции интенсивности продольных токов было предложено использовать спектрометр заряженных частиц (РИЭП, СССР) с каналотронными умножителями.

В ходе изучения методов измерения ЭП, естественно, исследовались и методы измерения магнитных полей (МП), так как плазма конвектирует как целое в скрещенных ЭМ и МП. Основными приборами, используемыми в СССР в космических экспериментах для измерений МП, являлись феррозондовые магнитометры, разрабатываемые в ОКБ «Геофизика» (г. Ленинград) при активном участии Ю. В. Афанасьева. В 1968 г. я познакомился с Ю. В. Афанасьевым (в конце 1970-х гг. он перешел во ВНИИМ). Но первоначально темой наших обсуждений были разрабатываемые им методы измерений ЭП (изложенные в спецотчётах) с использованием сегнетоэлектриков, так же как и ферромагнетики, имеющих петлю гистерезиса, модифицируемую в постоянном МП. Сегнетоэлектрики использовались в выпускаемых в СССР в малых сериях специальных конденсаторах — варикапах. Проведя некоторые исследования, мы поняли, что в космической плазме сегнетоэлектрики не применимы. Сотрудничество с Ю. В. Афанасьевым проводилось в последующих экспериментах по изучению МП и продолжается до сих пор.

В отработке, испытаниях и калибровке МСС во ВНИИМ’е и на космодроме большое участие приняли сотрудники ИКИ Георгий Александрович Внучков и Андрей Сергеевич Дебабов (лаборатория Л. Л. Ваньяна).

Закручивается круговерть командировок: Куйбышев, Днепропетровск, Фрунзе, Львов, Ленинград, Байконур, Колпашево… Как-то я подсчитал, что за год был ~90 суток в командировках и при этом длительность каждой из командировок составляла 4–7 дней, включая дорогу.

К сожалению, очень мало времени было для общения с сыном Максимом (1964 года рождения).

Но рождались не только спутники.

12 апреля 1971 г. у меня родился второй сын. Как раз во время проведения торжественного заседания, посвящённого 10-летию полёта Ю. А. Гагарина, у меня дома собралась группа О. Л. Вайсберга (мы тогда достаточно часто собирались по разным поводам). Обсуждался вопрос об отправке в Президиум заседания телеграммы, что сына назвали Юрием. Но нет — сыну было дано имя Антон!

Подготовка эксперимента на «-КС № 3» продолжалась, но с возрастающими трудностями. Нам так и не удалось освоить методику бариевых облаков. Изготовление в ФМИ АН УССР новых комплектов ИП-1 встретилось с финансовыми проблемами, что отрицательно сказалось на отработке приборов. В итоге специалисты ФМИ не смогли участвовать весной 1972 г. в подготовке «-КС №3» к запуску на космодроме Плесецк. Я благодарен Николаю Антонову, члену нашей группы, за участие в этой командировке и проведение большого цикла подготовительных к запуску работ, а также Нине Баштановой, члену нашей группы, героически отправившейся на НИП (посёлок Колпашево на Оби). Я вернулся в Москву в ЦУП.

Апрель 1972 г. Запуск… Долгие минуты ожидания… УРА!!!

Спутник «Космос-484» запущен на круговую орбиту ~ 220 км с наклонением 81°. Специальные контактные датчики по телеметрическим каналам показали, что все узлы штанги раскрылись. Измерения ЭП проводились 6–7 апреля 1972 г.

Проведенные измерения являются уникальными практически до сих пор, поскольку:

1) измерялся полный вектор (три ортогональные компоненты) квазистационарного электрического поля;

2) измерения ЭП проводились на рекордно низкой круговой орбите высотой 220±10 км, т. е. в главном F-слое ионосферы, как в полярных, так и приэкваториальных областях;

3) измерения ЭП проводились синхронно с измерением высыпающихся электронов с энергиями > 30 и > 300 кэВ.

Было показано, что граница полярной шапки, определяемая по изменению направления конвекции магнитосферной плазмы, совпадает с границей высыпания электронов с энергией Ee > 30 кэВ. С утренней стороны найдена связь потока высыпающихся электронов с Ee >30 кэВ с величиной ЭП на геомагнитных широтах 68…73°. Оказалось, что учёт полной горизонтальной компоненты ЭП приводит к уточнению двухъячейковой модели конвекции. Используя операцию переноса в магнитосферу результатов измерения горизонтальной компоненты ЭП, полученных в ионосфере, показано, что на высоких широтах ЭП в целом направлено вдоль границы магнитосферы. В ~9…13h MLT на расстоянии в несколько земных радиусов вглубь от границы магнитосферы ЭП направлено с вечера на утро, что отличалось от направления поля, принятого в существующих моделях конвекции. Такое направление ЭП устойчиво наблюдалось на шести пролётах спутника через эти области из семи. В ~13h MLT наблюдалось существенное изменение направления ЭП, поле разворачивается в направлении утро – вечер. На геомагнитных широтах < 66…68° как в вечерние, так и утренние часы направление ЭП согласуется с данными других экспериментов и не противоречит принятым моделям конвекции. Следует отметить, что вывод о существовании ЭП вдоль границы магнитосферы, сделанный по результатам полета КА «Космос-484», получил экспериментальное подтверждение на спутнике ISEE.

Как видим, КА «Космос-484» достаточно глубоко вскопал электрическое поле, но остались ещё недостаточно понятые явления на ночном экваторе. Следует отметить, что научная информация в СССР в те времена обрабатывалась практически вручную, что, конечно, сильно задерживало публикацию результатов, особенно в зарубежных журналах.

Я очень благодарен Валерию Дмитриевичу Маслову и Володе Синицыну (рано ушедшему из жизни) за первичную и вторичную обработку телеметрической информации на ЭВМ «Урал-14». К сожалению, эта ЭВМ была вскоре ликвидирована и информация пропала. Частично только сохранились распечатки информации.

Очень активно в анализе данных «Космос-484» и их физической интерпретации принимали участие сотрудники НИИЯФ МГУ Сергей Николаевич Кузнецов (трагически погиб) и Олег Рубенович Григорян (рано ушедший из жизни), с которыми у нас сложились дружеские творческие отношения.

С О. Р. Григоряном мы провели эксперимент «Спрут-VI» на Орбитальной станции «Мир», на самом последнем этапе её работы на орбите.

Малый уровень магнитных шумов от станции позволил с помощью феррозондового магнитометра (ФМ) зарегистрировать во время магнитной бури 30 июля 1999 г. продольные токи в зоне полярного овала. Магнитометр ФМ (Австрия) можно без преувеличения назвать плодом многолетнего научно-методического сотрудничества специалистов Австрии (Виллибальд Ридлер, Конрад Швингеншу, Вольфганг Магнес и др.), Германии (Юрген Рустенбах, Ули Аустер, Карл-Хайнц Форнакон и др.), России (О. Р. Григорян, С. И. Климов, Ю. В. Афанасьев и др.).

Очень активное участие О. Р. Григорян принял в реализации, аппаратурно и методически, научной программы изготовленного в ИКИ РАН и в марте 2002 г. выведенного на орбиту российско-австралийского научно-образовательного микроспутника «Колибри-2000».

Понимая, что для однозначной интерпретации данных об ЭП необходимы комплексные измерения основных параметров окружающей плазмы, мы продолжали активно готовить Проект по исследованию электромагнитной связи магнитосферы с ионосферой, уделяя значительное внимание методике измерения ЭП. Активно эта методика разрабатывалась и специалистами Европейского космического агентства (ЕКА) в их Европейском центре космических наук и технологий (ЕСТЕК), находящемся в Голландии, Нордвайк.

Совет «Интеркосмос» направил в августе 1972 г. в ЕСТЕК делегацию в составе — Владимир Докукин (ИЗМИРАН) и С. И. Климов (ИКИ АН СССР). Вроде бы это была всего вторая командировка в ЕСТЕК по линии «Интеркосмос». Первой была Игоря Алексеевича Жулина (зам. директора ИЗМИРАН) и Константина Иосифовича Грингауза (ИКИ АН СССР). Это была моя первая «капиталистическая» командировка а, следовательно, — инструктаж в ЦК КПСС на Старой площади. Перед любой командировкой по линии Совета «Интеркосмос» инструктаж проводил Владлен Степанович Верещетин и заканчивал В. В. Орешин напутствием — чтобы эта Ваша командировка была не последней!

В ЕСТЕК нас принимали в отделе, руководимом Арне Педерсеном (представитель Норвегии), в котором работали Карл Кнотт (Германия), Режан Грард (Франция, с ним мы в дальнейшем активно работали по проектам ВЕГА, ФОБОС и МАРС-96). Нашим «опекуном» был Рудольф Чарльз Мейнер (Швейцария, подробнее о нём далее). В отделе для измерений ЭП активно отрабатывался метод двойного зонда Ленгмюра. Нас активно ознакомили с этим методом, включая технологию изготовления зондов из стеклоуглерода.

Руди Мейнер нас с Володей Докукиным действительно опекал и старался ознакомить нас с Голландией. В то время он только женился на голландке (это было не типично, так как сотрудники ЕСТЕК, как правило, имели жён соответствующей национальности) и у него родилась дочка Ребека. Он организовал экскурсию в г. Харлем в музей Франса Хаальса. В субботу утром мы приехали к нему домой (перебравшись на пароме на остров среди искусственного озера, где был жилой массив, наподобие наших дачных участков, но «задворки» участков выходили на каналы). Целый день говорили о жизни, очень многие в ЕСТЕК обсуждали с нами опасную ситуацию, сложившуюся в тот год в Подмосковье из-за пожаров на торфяных болотах. Играли в карты, обсуждали ситуацию, сложившуюся в начале шахматного турнира Корчной – Фишер. Покатались на небольшой яхте (взятой им у знакомого) по искусственному озеру.

Здесь мы узнали, что ветряные мельницы появились в Голландии не для производства муки, а для перекачки воды из каналов, собирающих воду из сети канавок на полях, в искусственные озёра и далее из озёр — в море. Из-за низкого, относительно моря, уровня земли на поля просачивается морская вода, накапливающаяся в сети канавок, поступает в каналы… Круговорот в природе! С этим связана иногда странная видимая издалека картина — по полю движется парус?! Это яхта движется по каналу к назначенной цели. Сеть каналов пронизывает всю страну и соединена с европейской сетью, т. е. можно плавать по всей Европе!

Только поздним вечером, когда приехала подруга жены (с которой мы познакомились, чтобы в воскресенье она, живущая в Амстердаме, сопровождала нас по городу), мы наконец-то поужинали. Правда, на ужин был копчёный угорь, пойманный ночью и утром, при встрече нас с парома, заказанный в коптильне.

За экскурсию, правда, мы сами пробыли в Национальной галерее несколько часов, по вечернему Амстердаму мы ей и её подруге-стюардессе KLM очень благодарны.

Как я узнал потом, Руди был отобран в первый отряд европейских космонавтов, но так и не полетел, а работал в ЕСТЕК руководителем Офиса Спейслаб. Несколько лет назад вышел на пенсию, но продолжает активную жизнь, не теряя контакт с ЕСТЕК. Мы с ним, не побоюсь этого слова, с 1972 г. подружились, встречались во время моих последующих командировок в Голландию и не только.

Важным результатом обсуждений с сотрудниками ЕСТЕК явилось понимание того, что из-за ограничения длины штанг, а соответственно короткой базы измерений и малой чувствительности нужно отказаться от измерений квазистационарных ЭП, что и было реализовано в приборе ИФЭП.

Закончив комплексные испытания на заводе, без участия иностранных специалистов, мы, а также космический аппарат отправились на космодром Плесецк. Здесь продолжились комплексные испытания, в которых уже совместно с нами участвовали и специалисты ГДР и ЧССР, а также специалисты по прибору МСС и ИФЭП. От Совета «Интеркосмос» нас курировал В. А. Денисенко.

Все участники испытаний жили в гостинице на центральной площадке. К нам был прикреплён капитан медицинской службы, основной задачей которого был контроль за организацией нашего питания. Я, как ведущий по проекту, получал строгие предписания привозить всех с технической площадки на приём пищи с точностью до 10 мин. В субботу нам (и только нам) был предоставлен бассейн во дворце спорта Плесецка с сауной и чешским пивом. Я единственный раз в жизни прыгнул «солдатиком» с 10-метровой вышки.

По окончании комплексных испытаний на заседании Государственной комиссии, руководимой генерал-майором Георгием Степановичем Наримановым (заместитель директора ИКИ АН СССР), от лица науки я доложил о готовности международного комплекса научной аппаратуры к запуску. На заседании комиссии присутствовал Председатель Совета «Интеркосмос» академик Борис Николаевич Петров. О готовности к запуску доложили представители всех систем космического аппарата, ракеты-носителя, командно-измерительного комплекса.

Состоялся вывоз ракеты со спутником на стартовый комплекс. Представителям науки была организована экскурсия на «пусковой стол». Перед этим советским участникам экскурсии было рекомендовано не задавать вопросов. Однако один не удержался и спросил — сколько времени нужно для подготовки ракеты к запуску. Проводивший экскурсию подполковник (в лётной куртке и со свешивающимся животиком) сказал — «Отойдите на минутку в сторонку, сейчас я ёё жахну!» Вот так!

Запуск мы наблюдали со смотровой площадки. Была низкая облачность. Ракета с рёвом и низкочастотным грохотом быстро прорезала облака. Относительно быстро с НИП’ов сообщили об успешном запуске. Здесь же в Плесецке, в конце первого витка, была принята телеметрическая информация по системе ТС-1.

Спутник «Интеркосмос-10» (ИК-10) был выведен 30 октября 1973 г. на орбиту с начальными параметрами: апогей 1477 км, перигей 26 км, наклонение 74°. Кроме обычной телеметрической системы, на ИК-10 была установлена широкополосная телеметрическая система ТС-1, изготовленная в ЧССР.

Ура!!! У меня было ощущение, что родился третий сын.

Для всех участников ИК-10 Совет «Интеркосмос», во главе с академиком Б. Н. Петровым, организовал банкет с участием командования космодрома Плесецк.

В докладе КОСПАР «Космические исследования, выполненные в СССР в 1980 году» отмечено следующее.

По данным спутника «Интеркосмос-10» исследовано распределение электростатических скачков (ЭС), или двойных слоёв, в авроральной ионосфере. ЭС регулярно регистрировались на высотах от 00 км — нижняя граница — до апогея спутника (140 км). В полосе частот 0,03…70 Гц впервые полностью разрешена структура ЭС по одной измерительной компоненте электрического поля.

Результаты исследований, проведенные на основе измерений, проведенных на ИК-10, опубликованы учёными ГДР, СССР, ЧССР в десятках международных и общесоюзных журналов и докладывались на большом количестве конференций. Результаты исследований отражены в ряде диссертаций участников проекта, использовались в дипломных работах студентов, ставших в дальнейшем квалифицированными учёными и специалистами.

Пахота полей вышла на новый уровень!!!

Научно-методический опыт, полученный в ходе проведения экспериментов на спутниках «Космос-484» и «Интеркосмос-10», научные результаты, основанные на данных измерений, дали основу для ряда последующих проектов. Комплексный подход к измерениям и формированию информации на борту космических аппаратов привёл к реализации практически нового метода исследований — комбинированной волновой диагностики (КВД). КВД позволяет в широком диапазоне частот, включая и постоянные поля, исследовать мощность электромагнитных, электростатических и магнитных полей, а также спектр флуктуаций частиц плазмы.

С приходом в ИКИ АН СССР директором академика Роальда Зиннуровича Сагдеева и заведующим отделом Альберта Абубакировича Галева стали готовиться эксперименты по проверке развитой ими теории бесстолкновительных ударных волн (БУВ). Для этих экспериментов необходимо было использовать космические аппараты с высокоэллиптической орбитой (апогей ~ 200 тыс. км, перигей ~  тыс. км) серии «Прогноз», изготавливаемые в НПО им. С. А. Лавочкина.

Согласно теории, основным механизмом передачи кинетической энергии солнечного ветра через БУВ является развитие нижнегибридной неустойчивости плазмы, вызывающей электромагнитные флуктуации, наиболее интенсивные в диапазоне единиц герц, т. е. необходимо было проводить измерения спектров флуктуаций электрических и магнитных полей, а также потоков тепловой плазмы. Важнейшей технической проблемой явилось создание бортовых анализаторов спектра частот (БАСЧ) в диапазоне 0,1…100 Гц. Существующие в то время лабораторные анализаторы спектра частот представляли собой приборы массой 20…30 кг, с электропотреблением 30…80 Вт. Цифровых анализаторов тогда ещё не было и в помине. Не останавливаясь долго на поисках разработчиков и изготовителей БАСЧ, мы, с помощью наших львовских коллег, вышли на Центр космических исследований Польской академии наук (ЦКИ ПАН).

Мой первый визит в Польшу, в Центр космических исследований Польской академии наук (CBK PAN), состоялся вместе с В. Е. Корепановым в феврале 1978 г. Директором CBK PAN в то время был профессор Станислав Гжендзельски. Наша задача состояла в понимании возможности польских специалистов разработать и изготовить соответствующую аппаратуру для готовящегося тогда проекта по исследованию околоземной головной ударной волны на высокоапогейном спутнике серии «Прогноз». В первую очередь мы познакомились с заместителем директора Яношем Зелински и заведующим отделом Збигневом Клосом.

CBK PAN тогда только становился на ноги, хотя в рамках программы «Интеркосмос» уже был реализован проект КОПЕРНИК-00, и размещался на трёх площадках (по крайней мере я знал только о двух). Дирекция и ряд сотрудников размещалась в 2–3-х одноэтажных зданиях (да простят меня польские коллеги, зданиях типа барак) на Ордоне.

Другая часть размещалась в помещениях, арендованных у Астрономического центра им. Николая Коперника — CAMK (как говорили, построенного на деньги заграничных польских меценатов), находящегося на ул. Бартицкой (практически на окраине Варшавы близко от Вислы, куда ходил только автобус маршрута № 108 с площади Трёх Крестов в центре). При CAMK была гостиница для приезжающих учёных, в апартаментах которой в последующих командировкой мы с большим удовольствием размещались.

Третьей площадкой была обсерватория в г. Торунь (туда я попал только в декабре 2007 г.), где работал Н. Коперник, а сейчас активно трудятся польские коллеги, начавшие сотрудничество с ИКИ АН СССР по проекту КОПЕРНИК-00 и далее по большому ряду проектов.

Одной из приборостроительных организаций, сотрудничавшей с CBK PAN, являлся Институт авиации (IL — Институт лётництва), лабораторию института возглавлял Зигмунд Кравчик.

Научными координаторами наших совместных работ от CBK PAN последовательно были Павел Оберц («Прогноз-8», «Вега-1, -2») и Юзеф Юхневич («Фобос-1,-2», «Интербол-1», «Марс-94/96»).

Отработка и развитие метода КВД осуществлялись на КА: «Прогноз-8, -10», «Вега-1, -2», «Фобос-1, -2», «Интербол-1». Очень важно отметить, что в ходе подготовки и реализации указанных проектов сложилась хорошая кооперация, в том числе и международная. В рамках проекта МАРС-94/96 опять возобновилось сотрудничество с коллегами из ESTEC (Режан Грард, Диттер Клинге и др.) и Лаборатории физики и химии окружающей среды (LPCE, г. Тулуза, Франция — Кристиан Беген, Мишель Парро и др.).

Наиболее полно КВД используется в подготавливаемом к реализации в 2011 г. на Российском сегменте Международной космической станции космическом эксперименте (КЭ) «Обстановка 1-й этап». В этом КЭ принимают участие специалисты Англии (Поль Гаф), Болгарии (Георгий Станев и Боян Киров), Венгрии (Шандор Салаи, Янош Наги, Ласло Боднар), Польши ( Юзеф Юхневич, Ханна Роткель, Марек Моравский), России (научный руководитель КЭ — Климов С.И., ведущий по КЭ — Грушин В.А.), Украины (Валерий Корепанов, Сергей Беляев), Швеции (Кшиштов Стасевич, Ян Бергман).

На КЭ «Обстановка 1-й этап» возлагается задача исследования «загадочных» приэкваториальных явлений, обнаруженных КА «Космос-484». Однако «рекордно низкая» орбита этого космического аппарата (круговая, 220 км) не доступна для МКС.

Надеюсь, исследования на низких орбитах (типа орбиты «Космос-484») удастся частично провести на готовящемся в ИКИ РАН в настоящее время микроспутнике «ЧибисМ» (общая масса 40 кг) на заключительном этапе его работы на низких орбитах. На КА «Чибис-М» в магнитно-волновом эксперименте (Украина, руководитель — В. Е. Корепанов; Венгрия, руководитель — Ч. Ференц, соруководитель — Л. Боднар) задействованы комбинированные волновые зонды, аналогичные устанавливаемым на МКС.

Сегодня 7 мая 2010 года. «Пахота» поля продолжается!!!

День Победы впереди!

Даты напоминают!

Сопредседатели международной лаборатории, г. Киев, Украина, 2000 г. Слева направо: В. Корепанов (Львовский центр), Ю. Юхневич (ЦКИ ПАН), С. Климов (ИКИ РАН) Академик В. А. Котельников вручает О. Л. Вайсбергу диплом почетного члена международной академии астронавтики, г. Москва, 1983 г.

На сессии КОСПАР, г. Ленинград, 1970 г. Слева направо: А. Зерцалов, Н. Баштанова, В. Денисенко, В. Смирнов, А. Богданов, С. Громова, С. Романов, С. Климов С. Климов и Ханс-Райнер Леманн, г. Потсдам, 200 г.

Научное руководство проекта «Интеркосмос-10», космодром Плесецк, 1973 г. Слева направо: П. Триска, Ф. Иржичек( ГФИ ЧСАН), Л. Ваньян(ИКИ АН СССР), Х.-Р. Леманн (ЦИФЗ АН ГДР), И. Малявин (ИЗМИРАН СССР), С. Климов (ИКИ АН СССР), В. Корепанов (ФМИ АН УССР) Комплексные испытания приборов на КА «Интеркосмос-10», космодром Плесецк, 1973 г. Слева направо: П. Триска, Ф. Иржичек, Я. Войта, А. Чапек (ГФИ ЧСАН), С. Климов, Л. Ваньян (ИКИ АН СССР) О. Л. Вайсберг, И. А. Жулин, А. А. Галеев, г. Москва, 1974 г.

С. И. Климов, В. А. Денисенко, О. Л. Вайсберг, Г. А. Скуридин, г. Ленинград, 1970 г.

С. Климов и Руди Мейнер, Нордвайк, Голландия, 200 г.

Космический аппарат «Интеркосмос-10», 1973 г.