«МЕСТОИМЕННЫЕ КЛИТИКИ В ЛУГЕ ДУХОВНОМ ИОАННА МОСХА МЛК И С И Л И Е Р Нестор-История Санкт-Петербург 2011 УДК 811.1406 ББК 83.3(0)321 К 44 К 44 М. Л. К и с и л и е р. Местоименные клитики в Луге Духовном Иоанна Мосха. ...»

Институт лингвистических исследований РАН

Санкт-Петербургский государственный университет

Греческий институт в Санкт-Петербурге

МЕСТОИМЕННЫЕ

КЛИТИКИ

В

«ЛУГЕ ДУХОВНОМ»

ИОАННА

МОСХА

МЛК И С И Л И Е Р

Нестор-История

Санкт-Петербург

2011

УДК 811.14"06 ББК 83.3(0)321 К 44 К 44 М. Л. К и с и л и е р. Местоименные клитики в «Луге Духовном» Иоанна Мосха. СПб.: Нестор-История, 2011. — 218 с.

ISBN 978-5-98187-616-5 Немногие из современных языков обладают столь длительной письменной традицией, как греческий. Один из интереснейших переходных периодов в его истории приходится на так называемое позднее койне (IV– X/XII вв.), когда на смену древнегреческому языку постепенно приходит новогреческий. Особенно ярко изменения заметны на просодическом уровне, проявляясь, в частности, в принципах расстановки местоименных энклитик в предложении. Описанию этих принципов и посвящена настоящая монография. Материалом для исследования стал один из наиболее знаменитых текстов того времени — патерик «Луг Духовный», написанный в начале VII в. византийским монахом Иоанном Мосхом по рассказам, якобы услышанным автором во время путешествий по монастырям Ближнего Востока, Кипра и Самоса. Вероятно, в связи с тем, что основными читателями (слушателями) историй Мосха должны были стать простые носители языка, по большей части далекие от книжной традиции, автор «Луга Духовного»

создает особую языковую модель, во многом соответствующую языку образованного духовенства того времени.

Описание местоименных клитик предпринимается с нескольких сторон: прежде всего, в контексте изучения общих принципов расстановки словоформ и с точки зрения закона Ваккернагеля. Кроме этого, в книге отмечаются наиболее характерные морфологические особенности «Луга Духовного». Монография рассчитана на неоэллинистов, специалистов-типологов и на читателей, интересующихся историей греческого языка.

Рецензенты: д. ф. н. Ю. А. Клейнер и к. ф. н. Н. Л. Сухачёв.

Издание осуществлено при финансовой поддержке Научной программы СПбНЦ РАН.

Исследование проведено при поддержке гранта Президента РФ МКи в рамках Программы фундаментальных исследований ОИФН РАН «Текст во взаимодействии с социокультурной средой: уровни историко-литературной и лингвистической интерпретации (2009–2011 гг.)»

ISBN 978-5-98187-616-5 Максим Кисилиер, Потому что нет ничего, более удивительного, чем жизнь.

Кроме слова.

Кроме утешительного слова.

Орхан Памук. Черная книга Перевод Веры Феоновой От автора В статье «Les enclitiques slaves», написанной в 1935 г. по материалам доклада в Риме, Р. О. Якобсон замечает: «Позиция энклитик1 в предложении — это один из ключевых вопросов, связанных с порядком слов».2 С тех пор прошло более семи десятилетий, вышло много блестящих работ, посвященных клитикам и в общетеоретическом плане, и на материале конкретных языков, однако до сих пор эта тема остается одной из наиболее интересных и важных для понимания структуры предложения и его правильной интерпретации.

Эта книга представляет собой переработанный и сокращенный вариант кандидатской диссертации, защищенной в 2003 г.

на Филологическом факультете СПбГУ.

Работа над диссертациКлитики (от древнегреческого глагола ‘наклонять’) — это слова, лишенные собственного ударения и поэтому образующие интонационно-просодическое единство со словом, имеющим собственное ударение. Клитики могут оказываться как перед ударным словом (их тогда называют проклитики), так и после него (энклитики). В древнегреческом языке и койне проклитиками были предлоги и союзы, а энклитиками становились частицы, традиционно оформлявшиеся как ударные, подробное описание которых см. в [DENNISTON 1954], и слабые формы местоимений.

2 «La position des enclitiques dans la phrase constitue une des questions fondamentales concernant l’ordre de mots» (цит. по [JAKOBSON 1971:22]).

ей пришлась как раз на тот момент, когда тема греческих местоименных клитик1 была в моде: после знаменитых статей Питера Макриджа [MACKRIDGE 1993; 1994; 2000] и Марка Йансе [JANSE 2000] казалось, что вопрос о клитиках в истории греческого языка уже почти снят. Впрочем, как показала диссертация Панайотиса Паппаса [PAPPAS 2001], позже изданная в [PAPPAS 2004], эти исследования поставили вопросов больше, чем смогли решить. Особенность настоящей книги состоит, наверное, в том, что в ней не предпринимается попытка ответить на поставленные прежде вопросы: она, конечно, по возможности учитывает удачи и неудачи предыдущих исследований, но лишь настолько, насколько это важно для рассматриваемого материала, который ограничен одним греческим текстом начала VII в. — «Лугом Духовным» Иоанна Мосха (см. § 7 и сл.). Продуктивность подобного подхода подтвердило исследование А. А. Зализняка, ориентированное на язык новгородских берестяных грамот [ЗАЛИЗНЯК 1993]. Как показал опыт А. А. Зализняка, выводы, сделанные на материале одного текста (или набора однотипных текстов), с одной стороны, могут быть релевантными и для других текстов на том же языке [ЗАЛИЗНЯК 2004:45–72; 2008], а с другой стороны, задают типологические параметры для описания аналогичных явлений на материале других языков [ЦИММЕРЛИНГ 2002:72–77;

2009:269]. Аппарат, предложенный А. А. Зализняком, в несколько переработанном виде использован и в этом исследовании (см.

§ 67–76).

Настоящая книга не появилась бы без совета и помощи многих людей. Важные замечания и предложения на стадии написания диссертации внесли Ф. А. Елоева, Н. Н. Казанский, В. П. Казанскене и А. Ю. Русаков. Особенно автор благодарен А. В. Циммерлингу, подготовившему отзыв от ведущей организации, и оппонентам: Т. В. Цивьян и С. А. Иванову. Большое значение имели комментарии, высказанные по статьям и докладам, также легшим в основу настоящей книги. Здесь хочется упомянуть как отечественных исследователей — В. А. Плунгяна, Ю. А. Клейнера, А. С. Мухина, так и зарубежных — Питера Макриджа, Брайана Джозефа, Дитера Райнша, Марка ЛаукстемаЗдесь и далее местоименными клитиками называются только слабые формы личных местоимений.

на, Марьолин Йансен, Марка Йансе, Ганса Айденайера, Хосе Симона Палмера, Панайотиса Паппаса и Пахомиоса (Роберта) Пенкетта. Многие из них оказали помощь не только советами, но и поделились необходимой литературой. На конечной стадии доработки книги Н. Л. Сухачев, Ю. А. Клейнер и В. В. Федченко прочли текст и высказали важные соображения по его доступности для читателя и удачности формулировок, за что автор им очень благодарен. Следует признать, что не все замечания по разным причинам были учтены и недостатки окончательного варианта книги лежат исключительно на совести автора. Автор также благодарен И. А. Магину, подготовившему оригинал-макет, и Ал. Вл. Андрееву, И. Э. Васильевой и Арно Бикару за помощь в исправлении ошибок.

Список сокращений и условных обозначений др.-греч. древнегреческий язык новогреч. новогреческий язык просторечн. просторечная форма понт. понтийский диалект новогреческого языка CL (эн)клитика (обычно сентенциальная) Hom. Ep.

IND изъявительное наклонение Laus.

libel. libellum эмфаза, показатель маркированности Op местоименная клитика в функции дополнения Op* сильная форма местоимения в функции дополнения Patrologia Graeca = [MIGNE 1857–1866] PRAES настоящее время Prot.

Ptoch.

Vdic глагол речевой деятельности Vimp глагольная форма в повелительном наклонении Vinf глагольная форма в инфинитиве Vvid глагол зрительного и чувственного восприятия пустой (нулевой) объект (дополнение) {... } границы синтаксических или интонационно-просодических групп [... ] элемент добавлен для лучшего понимания Общие сведения о «Луге Духовном» (19) Литературные и художественные особенности (20) Рукописи и первые издания (27) Текстологические разночтения (30) Издания «Луга Духовного» (35) §1. «Грамматики конкретных языков описывают эти языки, общее языкознание описывает, как сопоставить грамматики» — так определяет В. Б. Касевич одну из основных задач общего языкознания [КАСЕВИЧ 1977:3]. Однако все более ярко проявляющаяся тенденция поставить языкознание в один ряд с естественными и точными наук

ами постепенно приводит к тому, что целью обобщений становится уже не столько выработка универсальных правил для описания разных языков, сколько разработка обобщенной исследовательской модели или даже, скорее, свода общих правил, позволяющих производить правильные морфосинтаксические структуры путем простой подстановки соответствующих лексических элементов,1 независимо от их языковой принадлежности, что, с одной стороны, позволяет типологически взглянуть на такие ключевые вопросы, как проблема лингвистического описания морфологической и семантической зависимости [MEL’CUK INTERNET (= 2003)], определения фокуса [VAN VALIN JR. 1999;

LOPEZ, WINKLER 2000], предикацию [BRANDT 2001] и проч., а с другой — нередко ведет к тому, что за подобными описаниями несколько теряется сам язык, а приводимые примеры, соответствуя разработанной формуле, вступают в противоречие с нормами живого языка [PHILLIPAKI-WARBURTON 1992]. Приходится признать, что метод универсального (формульного) описания языковых реалий, давая возможность по-новому взглянуть на многие 1 Подразумевается создание универсальной модели описания всех уровней языка;

см., напр., [RUSSELL 1999].

вопросы морфологии, синтаксиса и семантики, заметно затрудняет анализ конкретных примеров. Причиной этому, вероятно, оказывается невнимание к контексту, неизменно сопутствующее любому обобщению. Вместе с тем, наличие контекста является наиболее существенным фактором для правильного понимания высказывания, во многом определяя его семантико-синтаксическую интерпретацию.1 В архиве С. Д. Кацнельсона сохранилось немало набросков, посвященных критике идей Ноама Хомского. В заметке «Слепой синтаксис и слепая лексика (из беседы с Ю. С. Масловым)» встречается замечание о том, что «Хомского подвело математико-логическое разграничение синтаксиса и семантики, при котором синтаксис понимается как чисто формальное построение, противоположное семантике» [КАЦНЕЛЬСОН 2001:668]. Представляется, что понимание семантики синтаксиса как явления, выходящего за рамки отдельного предложения и приближающегося к анализу текста в целом, дает возможность подойти к рассмотрению синтаксических явлений с точки зрения прагматики. 1 Данное утверждение зачастую верно и для фонологической интерпретации высказывания. Рассматривая вопрос о нейтрализации, В. Б. Касевич отмечает, что «условием нейтрализации является двусторонность (выделение — ВК) нейтрализуемых единиц» [КАСЕВИЧ 1986:6]. В качестве примера приводятся три омонима лук1 (растение), лук2 (оружие) и луг. В первых двух случаях представлена так называемая постоянная омонимия, и разграничение разных лексических единиц происходит только благодаря «сохраняющейся противопоставленности означаемых» (там же), что может быть выявлено только из лексического контекста (примеры В. Б. Касевича):

(i) На грядке растет зеленый лук (ii) Всадник выстрелил из лука В последнем примере теоретически возможна сильная позиция, формально снимающая омонимию (луг-а лук-а), однако очевидно, что не наличие сильной позиции помогает слушающему правильно оценить смысл высказывания, а именно присутствие широкого контекста.

2 Показательно, что, рассматривая вопрос о месте фокуса, Роберт Ван Валин Мл.

практически никогда не выбирает в качестве примера отдельную фразу, и это позволяет сразу определить место фокуса [VAN VALIN JR. 1999:512]:

(i) Q[uestion]: How’s your car? A[nswer]: My car/it broke DOWN (ii) Q: What happened? A: My CAR broke down §2. Признание необходимости изучения контекста при проведении лингвистического описания ставит, по крайней мере, два вопроса, актуальных для настоящей книги:

1. Как соотносятся изучение контекста и термин ‘закон’ в языкознании? Если в естественных науках этот термин используется для описания универсальных и циклических процессов, то в языке, даже в случае обязательности, процессы всегда имеют временн ю ограниченность. Высокой степенью обязау тельности, более или менее сопоставимой с естественными науками, обладают только те единицы языка, которые подвергаются качественным изменениям, то есть единицы фонетического уровня.1 Употребление термина ‘закон’ при исследовании процессов, где функционируют двухсторонние единицы, выглядит иногда настолько странно, что многие современные лингвисты при анализе морфологических и синтаксических закономерностей, традиционно называемых законами, в основном стремятся использовать более «лингвистические» термины или делают определенные оговорки. Так, Стивен Андерсон, рассматривая известный закон Ваккернагеля2 с современных позиций, либо вообще не использует слово «закон» [ANDERSON 1995; 1996], либо употребляет такие выражения, как «основное наблюдение Ваккернагеля» („Wackernagel’s central observation“), «принцип упорядочения Ваккернагеля» („Wackernagel’s ordering principle“) или «позиция Ваккернагеля» („Wackernagel’s position“) [ANDERSON 1993:69, 70, 72]. В статьях Марка Йансе, напротив, часто встречается термин ‘закон Ваккернагеля’, однако бельгийский исследователь неоднократно подчеркивает тот факт, что это лишь тенденция, которая, хотя и во многом определяла порядок слов в предложении, имеет многочисленные исключения [JANSE 2000:232].3 Впрочем, здесь, 1 Едва ли удастся найти хоть один случай того, чтобы какой-либо фонетический закон действовал на протяжении всего развития языка. Например, в древнегреческом, как и во многих других индоевропейских языках, были обязательны фонетические изменения, известные, как закон Грассмана и закон Остгофа (их функционирование в древнегреческом описывается в [LEJEUNE 1972:56–58, 219–220]), которые, однако, начинают терять свою силу уже в позднюю классическую эпоху.

2 Предварительно закон Ваккернагеля можно сформулировать так: в тех языках, где он действует, энклитики (см. сн. 1 на с. 3) обычно занимают второе место в предложении после первого полноударного слова; подробнее см. § 66 и сл.

3 Предваряя библиографию, созданную им к столетию закона Ваккернагеля, Марк Йансе отмечает: «Кажется, что Ваккернагель сам несколько сомневался в том, по-видимому, на первый план выходит не методический вопрос о правильной терминологии, который не имеет столь большого научного значения, а проблема метода исследования, связанная с бесперспективностью изучения языковых закономерностей без привлечения всестороннего лингвистического и филологического комментария, выполненного на современном уровне.

2. Какие требования должны сегодня предъявляться к «историческим грамматикам»? Среди работ, посвященных истории греческого языка, можно особо выделить [BROWNING 1983;

TONNET 1993; HORROCKS 1997]. Если два первых исследования представляют собой сжатое описание основных тенденций развития греческого языка, то последнее претендует на разносторонний анализ с привлечением современных методов лингвистического описания. При всех многочисленных и несомненных достоинствах отдельные аспекты в книге Джеффри Хоррокса могут вызвать недоумение. Так, в библиографии практически отсутствуют работы, посвященные лингвистическому описанию отдельных литературных памятников византийского времени.1 При этом собчто его наблюдения действительно являются законом, и это подтверждается использованием таких слов и выражений, как ‘(позиционное) правило’, ‘склонность’, ‘позиционный обычай’, ‘тенденция’, ‘предпочтение’, ‘регулярная позиция’, ‘древнее правило’ и ‘традиционная позиция’, наравне с термином ‘(позиционный) закон’; однако использование термина ‘закон’, скорее всего, было признаком хорошего тона в лингвистических работах девятнадцатого столетия, посвященных истории языка» [JANSE 1994a: 391] («Wackernagel himself seemed to be somewhat doubtful about the true Gesetzm igkeit of his observations, witness his use of the terms „(Stellungs)regel“ [WACKERNAGEL 1892:335, 337, 351, 352, 366, 367, 371, 378, 380, 396, 402], „Drang“ [WACKERNAGEL 1892:336], „Stellungsgewohnheit“ [WACKERNAGEL 1892:337], „Tendenz“ [WACKERNAGEL 1892:341], „Vorliebe“ [WACKERNAGEL 1892:342], „regelm ssige Stellung“ [WACKERNAGEL 1892:351], „alte Regel“ [WACKERNAGEL 1892:352] and „traditionelle Stellung“ [WACKERNAGEL 1892:393] next to „(Stellungs)gesetz“ [WACKERNAGEL 1892:340, 351, 361, 363, 364, 366, 367, 402, 427], but the term „Gesetz“ must have been bon ton in the historically oriented linguistics of the nineteenth century»; здесь и далее перевод мой — МК). Ср. с замечанием о законе развития языка в [ЯРЦЕВА 1990:159], где говорится, что это «понятие, нередко встречающееся в лингвистической литературе, не определено достаточно четко».

1 Вероятно, это связано с тем, что почти все немногочисленные описания средневековых греческих текстов, напр., [TABACHOVITZ 1943; MIHEVC-GABROVEC 1960;

MATINO 1977], ограничиваются приведением примеров и, в лучшем случае, проводят стилистический анализ, что, конечно, не удовлетворяет современным требованиям. Кроме того, большинство описаний базируется на очень старых изданиях, не имеющих хорошего критического аппарата.

ственные наблюдения Дж. Хоррокса иногда опускают отдельные детали, имеющие важное значение для истории греческого языка.

Этот недостаток объясняется тем, что при составлении исторической грамматики автор не может самостоятельно анализировать все тексты, на которые он опирается, поэтому крайне необходимы работы, посвященные лингвистическому описанию отдельных литературных памятников, которое бы соответствовало современным требованиям. К сожалению, у Дж. Хоррокса не всегда были в распоряжении подобные исследования, что, с одной стороны, значительно усложнило его задачу, а с другой — поставило вопрос о целесообразности написания исторической грамматики языка при отсутствии работ, описывающих базовые тексты.

§3. Настоящая книга посвящена выявлению факторов, влияющих на позицию слабых форм местоимения в функции дополнения в греческом языке. В большинстве исследований, где этот вопрос рассматривается на греческом материале [HORROCKS 1990; 1991; PAPPAS 2001; 2004], проводится диахронический анализ клитик для выявления формальных критериев, определяющих позицию местоименной клитики относительно управляющего глагола.1 Практически во всех работах говорится о грамматикализации, под которой понимается появление синтаксических или морфологических «правил», определяющих местоположение слабой местоименной формы. При этом почему-то часто остается в тени «другая сторона» данного процесса — «стирание» прагматических факторов, определяющих позицию слова в предложении. Поэтому, чтобы проследить процесс грамматикализации полностью, необходимо, во-первых, рассмотреть проблему постановки клитик в контексте рассмотрения порядка слов в целом, а во-вторых, выбрать в качестве отправной точки диахронического исследования такой текст (или группу текстов), где максимально проявляется прагматическая обусловленность постановки местоименных клитик, а потом использовать этот текст в качестве своеобразного «эталона» для сравнения с более поздними.

В большинстве случаев исследование выглядит иначе: либо проводится беглая попытка сопоставления древнегреческой, раннеВ англоязычной литературе его принято называть host (‘хозяин’), см. сн. 2 на новогреческой1 и современной новогреческой ситуации, что обречено на провал в связи с коренным различием принципов исчисления порядка слов и статуса местоименных клитик в разные периоды истории греческого языка, либо исследование ведется на материале ранних новогреческих текстов, где исследователь сталкивается с уже сформировавшейся системой.

§4. Текст-«эталон» (иначе базовый текст) должен отвечать следующим требованиям:

1. Он должен быть создан между IV и X вв., то есть в период так называемого позднего койне, когда язык отказывался от древнегреческих норм, постепенно превращаясь в новогреческий.

2. В связи с развитием диглоссии, существовавшей еще в койне [FROSEN 1974], выбранный текст должен хотя бы частично отражать действительное состояние языка.

На основании этих критериев для исследования был выбран текст «Луга Духовного», созданный византийским монахом Иоанном Мосхом (ок. 550–619/34) на рубеже VI–VII вв.

(см. § 6 и сл.). В предисловии к своей работе, посвященной этому патерику, Эрика Михевч-Габровеч отмечает: «„Луг Духовный“ представляет собой необычайно ценный памятник для изучения греческого в Средние века и исследования развития греческого языка в целом. Это важный источник, без данных которого не сможет обойтись будущая историческая грамматика греческого языка».2 Лингвистическую ценность этого литературного памятНередко в работах по истории греческого языка появляется термин ‘среднегреческий язык’ для описания переходного периода от древнегреческого к новогреческому. Этот термин представляется не совсем удачным с методологической точки зрения, поскольку объединяет две сосуществовавшие, но абсолютно противоположные языковые традиции: с одной стороны, это ранние новогреческие тексты, а с другой — произведения, ориентирующиеся на язык Библии и античной литературы. Поэтому в данной работе термин ‘среднегреческий язык’ не употребляется, а вместо этого предлагается говорить о раннем новогреческом, который начал складываться уже к X в.; см. также [EIDENEIER 1972; 2004:26; 2005a; 2005b;

KAPLANIS 2002].

2 «Pour l’ tude du grec m di val et du d veloppement de la langue grecque en g n ral, Pratum spirituale repr sente un document tr` s pr cieux. C’est une source riche que la future grammaire historique du grec moderne ne pourra pas n gliger» [MIHEVCe GABROVEC 1960:4].

ника очень точно определила Роса Агилар: «Язык Иоанна Мосха является частью христианской литературной традиции, восходящей к новозаветному койне. Стиль Мосха в целом простой и разговорный, однако в то же время он соответствует языку высокообразованного человека, например, монаха».1 Итак, произведение Мосха оказывается практически единственным памятником позднего койне, где наравне с традиционными архаическими формами проявляются факты живого языка. Чтобы данное утверждение не выглядело голословным, глава 1 настоящей книги посвящена описанию основных особенностей именной и глагольной систем «Луга Духовного», а проблематика, связанная с порядком слов, включая влияние нарративных стратегий, процедур эмфазы и действия закона Ваккернагеля, рассматривается в главе 2. Собственно вопрос о позиции местоименных дополнений, центральный для книги, поднимается только в главе 3, после того как читатель ознакомится с основными морфологическими и синтаксическими особенностями текста.

§5. При описании морфологии и принципов исчисления порядка слов неизбежно приводится значительное количество примеров, представляющих собой словосочетания, а иногда и целые предложения. В американских работах по истории греческого языка принято глоссировать такие примеры [PAPPAS 2004], однако европейские исследователи традиционно обходятся без глосс, разумно полагая, что греческая морфология и синтаксис ясны при адекватном переводе. Данная книга следует европейским традициям, тем более что структура предложений «Луга Духовного»

прозрачна. Все примеры снабжены переводом, очень близким к оригиналу, в том числе в плане порядка слов, иногда даже в ущерб хорошему стилю. Если правила русского языка не позволяют дать буквальный перевод, он приводится рядом в скобках с пометами букв. или досл.: ‘О нем многие много удивительного (досл. многое и удивительное) рассказали нам’ (пример 2.7).

1 «La lengua de Juan Mosco se inserta en una tradici n literaria cristiana que parte de la koin neotestementaria. En general su estilo es familiar, coloquial, pero tambi n responde a una lengua m s culta como propia de un monje» [AGUILAR 1983– 1984:336].

2 То, что делает Дж. Хоррокс в своем исследовании [HORROCKS 1997], нельзя в полной мере назвать глоссированием. Скорее, это практически дословный подстрочный перевод с элементами грамматического комментария.

Элементы, отсутствующие в оригинале, но необходимые для понимания, даются в переводе в квадратных скобках, например, при восстановлении местоименного подлежащего, как в примере 1.12:... ‘Когда [я] уже собирался выйти... ’. Помимо этого, в самих примерах широко используются (2.1), благодаря которым, в частности, понятно, что — глагольное сказуемое (V). Если при одном элементе надо поставить несколько грамматических помет, менее важная ставится в скобки: (S)Mark (2.44), то есть подлежащее (S) является маркированным (Mark). Показатель маркированности в данном случае представляется более релевантным, поэтому показатель подлежащего стоит в скобках.

Для обозначения границ синтаксических или интонационно-просодических единств используются знаки {... }:

} (2.17). Если после закрывающего знака } стоит грамматический показатель, он относится ко всему. Иногда одно синтаксическое единство включено в другое единство. Тогда они обозначаются цифровыми индексами, отражающими иерархию, причем включаемое единство имеет более высокий индекс, чем включающее: {1 {2 }2S { }3DET}1NP (2.32); словосочетание целиком представляет собой именную группу (NP), начальная и конечная граница которой помечены цифровым индексом 1; в (DET — единство с индексом 3).

§6. Об авторе «Луга Духовного». Традиционно изучение памятников ранней византийской агиографии характеризуется тем, что об авторе практически ничего неизвестно, кроме имени.

В этом отношении автор «Луга Духовного» Иоанн Мосх оказалПодробнее см. список сокращений и условных обозначений (с. 6).

ся счастливым исключением.1 На сегодняшний день имеется три источника, которые позволяют узнать о его жизни:

(a) анонимное предисловие к «Лугу Духовному»; (b) заметка патриарха Фотия (Bibliotheca, cod. 199), где кратко воспроизводятся сведения из анонимного предисловия; (c) текст «Луга Духовного».

Скорее всего, Мосх родился около 550 г. [PATTENDEN 1988:140] либо в Дамаске [VAILHE 1902:108], либо в г. Эгея в Киликии [PATTENDEN 1975:41 (сн. 1); 1988:140].4 Не вполне ясно, как правильно звучало имя Иоанна Мосха: или, поскольку целиком имя встречается лишь в родительном падеже (в названии произведения). Если верен второй вариант, непонятно, значит ли это, что он сын некоего Мосха5 или же родом из мест с таким названием. 1 Еще в 10-е гг. XX в. М. И. Хитров в предисловии ко второму изданию своего перевода «Луга Духовного» писал о Мосхе (цит. в современной орфографии): «Нам не известны ни его родина, ни год рождения, ни то, где он получил образование»

[ХИТРОВ 1915:XV].

2 Опубликовано в [USENER 1907:91–93]. Анонимное предисловие, по-видимому, было написано вскоре после смерти писателя, на что указывают особенности стиля и языка. Его автором мог быть кто-то из близких Мосху людей: возможно, Георгий, настоятель монастыря св. Феодосия [PATTENDEN 1988:141], но нельзя исключать и друга Мосха, патриарха иерусалимского Софрония [PATTENDEN 1989:49].

Несмотря на то, что анонимное предисловие стилистически очень близко к «Лугу Духовному», едва ли есть основания предполагать, что Мосх сам написал свою биографию. Перевод анонимного предисловия приводится в Приложении I (с. 182).

3 Ср. с замечанием в [SIMON PALMER 1993a: 42]: «... una breve noticia de Focio, que en realidad no aporta nada nuevo a la informaci n del pr logo».

4 В [CHADWICK 1974:56] отмечается, что многие аскеты, персонажи «Луга Духовного», родом из Киликии. На основании этого выдвигается предположение о том, что и сам Иоанн Мосх мог родиться где-то в тех же местах.

5 Интересно, что в тексте «Луга Духовного» (гл. CLXXXVI) встречается персонаж по имени Мосх (тирский купец).

6 Ш. И. Нуцубидзе высказал предположение о грузинском происхождении имени Мосха; по его мнению, имя Мосх свидетельствует о том, что его носитель из племени месхетинцев. По версии Ш. И. Нуцубидзе, Мосх был писателем-билингвом, то есть писал как на греческом, так и на грузинском, на котором он написал «Варлаам и Йоасаф» [НУЦУБИДЗЕ 1960]. Эти предположения не нашли среди византинистов широкого признания.

Вероятно, Мосх принял монашество в монастыре св. Феодосия в Иудейской пустыне, откуда перебрался в Новую лавру св. Саввы, а потом в лавру Фаран, где провел десять лет. В начале царствования Тиверия Константина (578–582) Иоанн Мосх отправился в Египет по поручению своего монастыря, а по возращении в течение десяти лет оставался в Илиотской лавре на Синае (о монастырях Палестины и Египта см. [CHITTY 1977]).

После смерти императора Маврикия (602 г.) и вторжения персов в Византийскую империю (603 г.) Мосх оказался в Антиохии, а затем (по-видимому, около 608 г.) в связи с продвижением персов переезжает в Александрию. Можно предположить, что Иоанн Мосх и верный товарищ всех его путешествий Софроний (о нем см. [VON SCHONBORN 1972]) были доверенными лицами александрийского патриарха Иоанна III Милостивого (609–619). Автор анонимного предисловия добавляет, что после захвата Иерусалима персами (614 г.) Иоанн Мосх и Софроний плывут «в великий пути разные острова, в частности, Кипр и Самос, как свидетельствуют главы XXX и CVIII «Луга Духовного».

Последние годы жизни Иоанна Мосха остаются тайной. Известно, что перед самой смертью он завещал Софронию отвезти свое тело на Синай или, если этому помешает нашествие варваров, в монастырь св. Феодосия, где началась монашеская жизнь Мосха. Софроний выполнил это пожелание: когда Мосха не стало, он вместе с двенадцатью товарищами (учениками Мосха?) привез тело в Аскалон. Нашествие арабов закрыло путь на Синай, и Софроний отправился в Иерусалим, где встретил Георгия, настоятеля монастыря св. Феодосия, вместе с которым они отвезли останки Мосха в монастырь и похоронили в пещере Волхвов.

Не вполне ясно, в каком именно году оборвалась жизнь Иоанна Мосха: согласно анонимному предисловию, его не стало в сентябре или начале октября восьмого индикта. В первой половине VII в. восьмым индиктом мог быть как 619, так и 634 г. У каждого из этих вариантов, как ярко продемонстрировано в [CHADWICK 1974:49.], есть свои «за» и «против».

1 Филипп Паттенден на основании изучения текстологии предлагает также 628 г.

[PATTENDEN 1988:141], однако эта версия представляется наименее вероятной.

Нельзя также однозначно сказать, в каком городе закончилась жизнь Мосха. С одной стороны, в анонимном предисловии и в записке патриарха Фотия вроде бы говорится о Риме. С другой стороны, Кеетье Роземонд считает, что Мосх провел остаток жизни в новом Риме, то есть в Константинополе, где его и не стало [ROZEMOND 1977].1 Кроме того, она выдвинула предположение, согласно которому Иоанн Мосх был иерусалимским патриархом в изгнании. Хотя некоторые исследователи и согласились с К. Роземонд [FOLLIERI 1988], в целом ее гипотеза не была поддержана [LOUTH 1998].

Известно, что Мосх написал «Луг Духовный» незадолго до своей смерти, видимо, уже в Риме или Константинополе.

§7. Произведение Мосха обычно называют «Луг Духовный» или по-латински: «Pratum Spirituale». В рукописях встречаются три варианта названия: ‘Луг’ (иногда с добавлением прилагательного ‘духовный’), деминутив (досл. ‘лужок’, отсюда возникло порой встречающееся в отечественной литературе название «Лимонарь», которое кажется не «Луг Духовный» быстро стал невероятно популярен; если пользоваться современной терминологией, он, несомненно, был бестселлером. Об этом, во-первых, свидетельствует огромное количество сохранившихся рукописей (145 sic!), содержащих текст полностью или частично, а во-вторых — множество переводов «Луга Духовного» на другие языки,2 некоторые из которых появились вскоре после появления оригинала. Одной из наиболее 1 Интересно, что в Константинополе монахини ухаживали за могилой, где, по их уверениям, был похоронен Мосх [DALRYMPLE 1997:391].

2 Ниже приводится неполный список наиболее известных переводов: английский — [WORTLEY 1992], также готовится [PATTENDEN, IN PROGRESS]; арабская версия «Луга Духовного» [GVARAMIA 1965] относится, вероятно, к VIII в., подробнее см.

[LEVI DELLA VIDA 1939–1940; 1940–1941; 1946]; с грузинским переводом, датированным началом VIII в., можно ознакомиться по изданию [ABULADZE 1960], см. также [GARITTE 1964; 1966]; датская версия представлена в [HESSELING 1916]; один из первых переводов на испанский (XVI в.) был сделан Хуаном Базилио Санторо (Juan Basilio Santoro. El Prado espiritual. Zaragoza, 1578, подробнее см. [SIMON PALMER 1993a: 65–68]), к новейшим переводам относится [SIMON PALMER 1999]; на итальянский первым перевел «Луг Духовный» Фео Белькари в 1475 г., а из переводов, предпринятых в XX в. следует выделить [MAISANO 1982a]; немецкие переводы — [HUBER 1913; FELDHOHN 1967]; новогреранних стала старославянская версия, известная как «Синайский патерик» [ГОЛЫШЕНКО, ДУБРОВИНА 1967], составленная не позднее X в.1 Она представляет собой нечто среднее между переводом и пересказом и добавляет к оригиналу тридцать глав. Не исключено, что на Русь произведение Мосха попало не напрямую из Византии, а через Болгарию, и «Синайский патерик» является переводом (или пересказом) не греческого текста, а болгарского варианта [VAN WIJK 1933a; 1933b], который, следовательно, должен был появиться даже ранее X в.

Популярность «Луга Духовного», несомненно, связана, помимо всего прочего, с рядом использованных в нем литературных приемов и особенностями стиля.

§8. Литературные и художественные особенности «Луга Духовного». Имя Иоанна Мосха часто упоминается в работах, связанных с историей византийской литературы. «Лугу Духовному» посвящен небольшой параграф у Карла Крумбахера, где приводятся отдельные сведения об авторе и рукописной традиции и отмечается, что основная ценность труда Мосха заключается в описании жизни монастырей и указании их названий. Ганс-Георг Бек также неоднократно упоминает труд Мосха, то говоря об аскетических идеалах, господствовавших в византийской ческие — [SPERANTSAS 1960; STAURONIKITIANOS 1983]; французские — [HESSELING 1931; ROUET DE JOURNEL 1946]; эфиопский — [ARRAS 1967].

«Луг Духовный» неоднократно переводился и на русский язык. Согласно [ХИТРОВ 1915:XXXVIII], первый русский перевод появился в Киеве в 1628 г., однако о нем ничего неизвестно: таким образом, первым сохранившимся русским переводом следует считать перевод Филарета Черниговского [ЧЕРНИГОВСКИЙ 1848], в котором ряд глав пропущен. В 1896 г. появился перевод М. И. Хитрова, сделанный по греческой патрологии [MIGNE 1857–1866] (далее PG; об издании см. § 20) и переизданный в [ХИТРОВ 1915] (репринтные издания появились в и 2002 гг.). Подробнее об этих переводах см. [SIMON PALMER 1994:316–319]. В 1908 г. великая княжна Милиция Николаевна перевела несколько историй из «Луга Духовного» [SIMON PALMER 1994:318]. Сейчас эти переводы доступны по [ФРЕЙБЕРГ 1968:231–236] без указания имени переводчика. Отдельные отрывки переводились и в конце XX в.: [ПОЛЯКОВА 1994:46–52] — главы LI, LX, LXIV, LXXV, LXXVIII, CVII, CLXXXV и [АВЕРИНЦЕВ 1994:261–275] — главы VII, XX, XXIV, XLV, XLVII, LXX, LXXVII, LXXX, XCIV, CVII, CXLIV, CLIII, CLVI, CLXI, CLXXIX, CXCIII, CCIV, CCXVII. Таким образом, лишь у М. И. Хитрова «Луг Духовный» представлен целиком.

1 Рукопись Синодального собрания № 345 датируется X в.

«Der Wert des Ganzen liegt fur uns in der Zeichnung des Klosterlebens und in den vielen Namen von Kl stern, die Johannes nennt» [KRUMBACHER 1897:187–88].

церковной литературе, то подчеркивая антологический характер многих литературных памятников [BECK 1959:270, 274]. Литературные особенности «Луга Духовного», прежде всего, определяются тем, что это типичный патерик, то есть собрание рассказов о деяниях святых. Выбор такого жанра предоставляет автору значительную свободу. Рассказ может представлять собой краткую историю о старце или святом,1 о замечательном событии2 или 1 Такой, в частности, является глава LIV:

«Пришли мы (Мосх и Софроний — МК) в Теренифу к авве Феодосию Александрийскому, и старец стал нам рассказывать: „Естественным образом, чада, монахи скита, как и предсказывали старцы, смягчили суровый уклад жизни. Ибо поверьте мне, чада, старику, что монахам скита была присуща великая любовь и суровая аскеза, а также рассудительность. А я застал там еще старцев, которые вообще не принимали пищу, если к ним никто не приходил посторонний.

Среди них был старец по имени Аммоний, живший недалеко от меня. Зная его воздержание, я навещал его по субботам, чтобы он принял пищу из-за меня. Ибо все они соблюдали следующее: стоило кому-нибудь к ним прийти в какое угодно время сотворить молитву, пока тот совершал молитву, старцы готовили стол, а после принимали пищу“».

2 Ярким примером служит известная история об авве Герасиме и льве Иордане (гл.

CVII), на основе которой Н. C. Лесков впоследствии написал рассказ «Лев старца Герасима»:

«Примерно в одной миле от реки святой Иордан есть лавра, называемая лаврой святого аввы Герасима. Когда мы (Мосх и Софроний — МК) туда прибыли, живущие там Отцы рассказали нам об этом святом. Однажды, когда он шел по берегу святого Иордана, ему повстречался лев, громко ревущий из-за боли в лапе, ибо воткнулась в нее тростниковая заноза, и из-за этого распухла у льва лапа и наполнилась гноем. И вот, как только лев заметил старца, то подошел к нему и показал ему лапу, в которой была заноза, плача по-своему и прося оказать ему помощь. Увидев льва в такой беде, старец сел, взял его за лапу и, разрезав ее, извлек занозу вместе с большим количеством гноя, затем, хорошенько очистив рану и перевязав ее тряпкой, отпустил льва. Вылечившись, лев не только не покинул старца, но, словно настоящий ученик, следовал за ним, куда бы тот ни шел, так что старец удивлялся столь сильной признательности зверя. И с этого времени старец кормил льва, давая ему хлеб и моченые бобы.

В лавре держали осла, чтобы возить воду старцам. Ибо они пили воду из святого Иордана, а лавра находилась на расстоянии одной мили от реки. Отцы имели обыкновение препоручать осла льву, чтобы тот пас его на берегу святого Иордана. Однажды, когда осёл пасся, он отошел от льва на значительное расстояние.

И вот погонщики верблюдов, шедшие из Аравии, нашли осла и, забрав его, ушли восвояси. Лев же, потеряв осла, пришел в лавру к авве Герасиму печальным и угрюмым. Авва решил, что лев съел осла, и говорит ему:

Тот же, будто человек, стоял молча и склонив вниз голову.

— Ты съел его? Благословен Господь. То, что до сих пор делал осёл, теперь ты будешь делать с сегодняшнего дня.

даже путевую заметку.1 Как можно заметить из приведенных И с тех пор по приказанию старца лев стал таскать вьючное седло с четырьмя кувшинами и приносил воду.

Однажды к старцу пришел воин помолиться и, увидев, как лев таскает воду, и узнав причину, сжалился над ним. Достав три номисмы, воин отдал их старцам, чтобы они купили осла возить воду и освободили льва от этой обязанности.

Спустя некоторое время после освобождения льва погонщик верблюдов, тот, что забрал осла, опять шел продавать хлеб в святом городе (Иерусалиме — МК), и тот осёл был при нем. Когда погонщик перешел через святой Иордан, ему случайно повстречался лев. Погонщик, увидев льва, бросил верблюдов и убежал. Лев же, узнав осла, подбежал к нему и, по обыкновению прихватив его зубами, потащил за недоуздок, а вместе с ним трех верблюдов. Радуясь и одновременно рыча, поскольку нашел осла, которого потерял, пришел к старцу. Ибо старец считал, лев съел осла. Тогда-то и узнал старец, что на льва навели напраслину. И нарек он льва именем Иордан. И зажил лев вместе со старцем в лавре, в течение пяти лет находясь при нем неотлучно.

Когда же авва Герасим отошел к Господу, и отцы похоронили его, по промыслу Божию льва в лавре не оказалось. Через некоторое время лев пришел и стал искать старца. Ученик старца и авва Савватий, увидев его, говорят ему:

— Иордан, старец наш оставил нас сирыми и отошел к Господу. Давай сюда, Лев же есть не захотел, но постоянно вращал глазами то туда, то сюда, чтобы увидеть старца, громко рыча и не вынося разлуки с ним. Авва Савватий и другие отцы, увидев это, потрепали ему холку и стали говорить ему:

— Отошел наш старец к Господу, покинув нас.

И хотя они так говорили, не могли прекратить никак его рычанья и воплей.

И чем больше пытались они словами излечить его и утешить, тем сильнее он рычал, голосом, мордой и глазами показывая горе оттого, что не видит старца.

Тогда говорит ему авва Савватий:

— Давай за мной, раз уж не веришь нам. Я покажу тебе, где покоится наш старец.

И взяв льва, он отвел его, где похоронили старца. А находилось это место в полумиле от церкви. И встав над могилой аввы Герасима, авва Савватий говорит — Вот наш старец.

И преклонил колена авва Савватий. Когда же лев увидел, как тот бьет поклоны, склонив голову, сильно ударил ею о землю и, зарычав, тотчас умер на могиле старца.

Все это произошло не потому, что у льва была разумная душа, но оттого, что Бог пожелал прославить славящих его, и не только при их жизни, но и после смерти, а также показать, в каком подчинении у Адама были звери перед тем, как он ослушался Божией заповеди и лишился блаженства Рая».

1 В качестве примера подобной «путевой заметки» можно привести главу LXXVII:

«Однажды пришли мы с господином Софронием в дом мудреца Стефана для занятий. Был полдень. Жил он рядом с церковью Пресвятой Богородицы, называемой Дорофеей, которую воздвиг блаженный папа Евлогий. Когда мы постучались в дом философа, выглянула девушка и сказала:

— Он спит, но вы немного подождите.

примеров, рассказы Мосха просты и доступны и часто производят впечатление бытовых историй. И даже несмотря на то, что они изобилуют библейскими цитатами,1 аллюзиями и бродячими Тогда говорю я господину Софронию:

— Пойдем на Тетрапил (храм, состоящий из четырех рядов колонн — МК), и там побудем.

Местность Тетрапила весьма почитаема александрийцами, ибо рассказывают, что основатель города Александр, забрав из Египта останки пророка Иеремии, там их похоронил. Придя на это место, мы никого не обнаружили, кроме трех слепцов, поскольку был полдень. Бесшумно и не говоря ни слова, мы подошли к слепцам и уселись рядом с ними, держа свои книги. Слепцы беседовали между собой, и вот один из них говорит другому:

— Вот ты как стал слепым?

— В молодости я был моряком. Как-то раз плыли мы из Африки, и у меня заболели глаза, да так, что я даже не мог ходить, на глазах выскочили бельма, и я Тогда тот же слепец обращается к другому:

И тот сказал в ответ:

— Я по профессии был стекольщиком, и мне в оба глаза попали брызги из костра.

Наконец, слепцы обратились к спрашивавшему:

— А ты как потерял зрение?

— Честно говоря, в молодые годы я испытывал сильное отвращение к труду. К тому же я был склонен к мотовству. Когда стало нечего есть, я начал воровать.

Однажды, уже совершив немало гнусных дел, я стоял на рыночной площади и заметил, как выносят богато одетого покойника. Я последовал за похоронной процессией, чтобы узнать, где его собираются похоронить. Процессия обошла церковь святого Иоанна, покойника положили в склеп, и все разошлись. Увидев, что люди ушли, я вошел в склеп и снял с умершего все, что на нем было, оставив только саван. Когда я, забрав много вещей, уже собирался выйти из склепа, дурная мысль шепнула мне: возьми-ка и его саван, ибо он хорош. Я и вернулся себе на беду. Лишь только я снял с него саван, полностью его обнажив, он вдруг сел передо мной, протянув ко мне руки, пальцами ощупал мне лицо и вырвал у меня оба глаза. Тогда я, несчастный, выбросив все, в горе и ужасе вышел из склепа. Вот я и рассказал вам, как стал слепым.

Как только мы это услышали, господин Софроний кивнул мне, и мы отошли от слепцов. И он сказал мне:

— Господин авва! Право, не будем заниматься сегодня, потому что уже многому научились.

Научившись сами, мы записали, чтобы и вы, услышав это, извлекли для себя пользу. Ибо, воистину, никто, творя дурное, не укроется от Господа. А эту историю мы лично услышали из уст пострадавшего». Краткое описание языковых особенностей этой главы представлено в [HORROCKS 1997:186–187].

1 Удалось обнаружить шестнадцать точных цитат и двадцать одну неточную.

сюжетами,1 происходящие в них чудеса представляются чем-то вполне обыденным и естественным (о чудесах в «Луге Духовном» см. [ROUGE 1968; KNAPP 1971]). Причина этого кроется не в кажущейся на первый взгляд примитивности историй, а, прежде всего, в композиции рассказов и особой языковой модели.

Рассматривая композицию историй из «Луга Духовного», Риккардо Майзано предлагает разделить их на четыре типа [MAISANO 1984:3–5]:

1. история заключается собственно в рассказе о святом или ярком эпизоде из его жизни (гл. I, II, VII–IX и проч.);

2. Мосх и Софроний слушают рассказ от участника или очевидца (гл. III–V, XIV, XXXVI и проч.);

3. рассказчик истории не является очевидцем и пересказывает услышанное им от кого-то другого (гл. VI, XX, XXXIX и 4. Мосх оказывается активным действующим лицом (гл. XL, LXXVII, CL, CXXXIV, CLXXII и проч.).

Основным различием между выделенными типами является степень авторского присутствия (в качестве персонажа) в описываемых событиях; это может рассматриваться как одно из средств достижения наибольшей достоверности рассказа. Показательным примером может служить глава XL, где повествуется об авве Косме. Сначала эта история, скорее, соответствует типу 2: пресвитер Византийского (Авраамиева) монастыря (в Иерусалиме), авва Василий, рассказывает Мосху и Софронию два эпизода, связанных с аввой Космой и свидетельствующих о последнем как о необычайной личности — даже гробница его обладала целительными свойствами. Кажется, на этом можно было бы и закончить, но совершенно неожиданно Мосх говорит, что он сам встретился с 1 Так, глава CLXXXV представляет христианский вариант истории о Поликратовом перстне [OPELT 1964]; в главе CXCVII повторяется рассказ Руфина (ок. 345– 410) о жизни святого Афанасия (Runus. Historia I. Cap. 14); в главе CCXII приводится история из «Apud Pelagium» (libell. XVI, n. 15) о старце, которого ограбили разбойники и который догнал их, чтобы отдать еще и то, что разбойники не заметили у него.

аввой Космой в лавре Фаран, и далее делится собственными воспоминаниями. Благодаря неожиданному включению автора главный герой истории словно оживает в глазах читателя. Тем не менее, такой прием «прямого подхвата» истории, услышанной от другого, нехарактерен для «Луга Духовного». В основной части историй, которые Р. Майзано отнес к типу 4, автор активно выступает с самого начала.

Можно с большой долей уверенности утверждать, что стремление к достоверности было осознанной стратегией автора. Например, в начале главы CLXXII, по сути представляющей собой блестящее эссе о Косме-схоластике, Мосх говорит буквально следующее: «Об этом господине Косме-схоластике многие нам рассказали очень многое: одни — одно, другие — другое. [Мы] же запишем на пользу читателям то, чему были сами свидетелями, и то, что наверняка проверили». §9. Создавая «Луг Духовный», Мосх сознательно разрабатывает языковую модель, в основе которой лежит разговорная речь современного ему образованного духовенства. При этом вводная глава изобилует метафорами, отличается довольно специфической морфологией и сложным синтаксисом2 и, вероятно, 3040C2–6). О принципе нумерации строк в PG см. § 21.

2 Например, в этой небольшой главе дважды встречается т. н. Pluralis poeticus (см.

также § 28 и сл.):

полное и истинное собрание цветов... ’ (PG 2852B15-C2) Предложения отличаются «развернутостью» и сложной структурой, что нехарактерно для текста Мосха:

могла быть доступной не всем читателям. В ней Мосх объясняет, чт именно читатель должен найти в его произведении, однако роль вводной главы не сводится к формулировке поставленных автором задач, которые в данном случае не выходят за рамки избранного жанра. Скорее всего, Мосх преследует здесь другую цель — ориентируясь, прежде всего, на не очень образованного читателя, он, тем не менее, сам не желает выглядеть необразованным и демонстрирует свое знакомство с традицией аттицизма. Так он, с одной стороны, открывает свое произведение и для образованного читателя, а с другой — учитывает важный психологический фактор: часто плохо образованные люди считают простоту языка признаком необразованности, следовательно, если автор хочет, чтобы к его труду отнеслись с уважением и доверием, его язык ни в коем случае не должен напоминать разговорный язык простых людей.

Архаичные формы и конструкции (например, Genitivus absolutus, причастия перфекта и пассивного аориста) периодически встречаются и в историях, где представляют собой не просто влияние литературной традиции или результат того, что автор хочет блеснуть образованностью, а играют роль своеобразных маркеров, привлекающих внимание читателя к наиболее важной части рассказа (обычно выводам):

‘Возлюбленный, [мне] кажется, что вид весеннего луга, где взгляду открываются разнообразные только появившиеся цветы, преисполнен особой прелести, заставляя прохожих остановиться и всячески привлекая их своим праздничным обликом, теша глаз и услаждая обоняние’ (PG 2852A1–6) В вводной главе синтаксически связанные слова, в основном, разделены другими членами предложения, при этом глагол-сказуемое располагается после дополнения (также дистантно), а несогласованные определения занимают позицию перед определяемыми словами. Стоит отметить, что «пунктирность» порядка слов и распространенность предложения, обычно избегаемые Мосхом в повествовании, практически никогда не приводят к несогласованности и анаколуфу, и, таким образом, вводная глава может служить убедительным доводом против утверждения, предложенного в [MIHEVC-GABROVEC 1960:4], о том, что Мосх избегает сложных предложений, боясь анаколуфа. Среди прочих особенностей вводной главы следует указать на частое употребление различных форм причастий и глагола в значении ‘быть’.

‘Как только мы это услышали, господин Софроний кивнул мне, и [мы] отошли от слепцов. И [он] сказал мне: «Господин авва!

Право, не будем заниматься сегодня, потому что уже многому научились». Научившись сами, [мы] записали, чтобы и вы, услышав это, извлекли для себя пользу. Ибо, воистину, никто, творя дурное, не укроется от Господа. А эту историю мы лично услышали из уст пострадавшего’ (PG 2932C10–17) §10. Рукописи и издания «Луга Духовного». Текст «Луга Духовного», как уже упоминалось, имеет богатую рукописную традицию, что затрудняет создание критического издания; над таким изданием сейчас трудится крупнейший специалист в области текстологии «Луга Духовного» Филипп Паттенден, однако его работа еще не завершена.

Одно из первых упоминаний о рукописях «Луга Духовного» связано с именем Анастасия Библиотекаря (Anastasios Bibliothecarius), вероятно, первого переводчика этого произведения на латинский язык (перевод сохранился лишь фрагментарно1 ). Следующий известный латинский перевод был предпринят Иоанном Монахом (Johannes Monachus) в XI в. и дошел под названием «Liber de Miraclis» [HUBER 1913].

В 1421 г. некто Амброджио Траверсари получает с Крита рукопись XII в., сейчас известную как Florentianus MediceusLaurentianus, Plut. X, 32 и переводит ее на латынь, после чего «Луг Духовный» приобретает известность в западном мире как 1 Отрывки перевода цитирует Иоанн Диакон в написанном им в IX в. житии Папы Григория Великого.

2 Копии этой рукописи находятся в Библиотеке Ватикана (Vatic. lat. 1212, и 1214). Представленный в ней текст «Луга Духовного» делится на 301 историю (анонимного предисловия в ней нет), и Траверсари сохраняет это деление.

Флорентийская рукопись оказывается одной из самых авторитетных, однако приходится признать, что, вероятно, в ней есть отрывки, не принадлежащие самому Мосху: так, патриарх Фотий уже в IX в. знал о двух версиях «Луга Духовного», одна из них состояла из 304 историй, а другая — из 342 (Photius. Bibliotheca, Cod.

199), поэтому практически невозможно определить, на сколько историй делился текст изначально и какие из современных глав являются позднейшими вставками.

«Pratum Spirituale» [MIONI 1950]. Важной вехой в истории текста стал 1558 г., когда Алоизий Лепоманн (Aloysius Lepomannus) издал латинский перевод, где разделил текст на 219 глав — деление, сохранившееся до сих пор. В 1624 г. Фронтон дю Дюк, библиотекарь иезуитского колледжа Клермон (Clermont) в Париже, издает текст «Луга Духовного» в «Bibliotheca Veterum Patrum».2 В основу издания легла рукопись Berolinensis Graecus 221 (XIV в. = Phillippicus 1624).

Как указывает Дюк в составленном им списке авторов3 в начале издания «Bibliotheca Veterum Patrum», другие использованные рукописи4 происходили из Рима. В издание Дюка вошли глав5 и анонимное предисловие (см сн. 2 на с. 17) с параллельным латинским вариантом Розвейда (см. сн. 1 на этой странице); в нем есть истории, не встречающиеся ни в ватиканской, ни в клермонской рукописях. Главы из издания Дюка, которые либо отсутствуют в этих двух рукописях, либо значительно отличаются от них текстологически, имеют поразительное сходство с Туринским кодексом (Taurinensis Graecus B–II–10), в целом очень близким к рукописи из Клермона, но не всегда идентичным ей. По-видимому, Дюк работал примерно следующим образом: он читал греческие рукописи, сверяя их с латинским переводом. В результате, возникали ошибки. Например, многие истории, имевшие одинаковое начало, исключались из издания как идентичные. Не совсем понятно, почему Дюк отдавал предпочтение рукописи из Антверпена, несмотря на то, что латинский перевод во многих случаях был ближе к греческому тексту рукописи из Клермона. Говоря об издании Дюка, Филипп Паттенден не может удержаться от таких слов, как «неточность» (inaccuracy) и «неопределенность» (vagueness) [PATTENDEN 1984:16]. Причиной этих недостатков могла быть поспешность, отличавшая всю деяЭтот латинский вариант неоднократно переиздавался, последний раз это сделал Герберт Розвейд (Heribertus Rosweyd) в 1615 г. или 1617 г. в «Vitae Patrum» и снабдил текст комментариями [PATTENDEN 1975:38; 1984:17]. Описание ранних изданий «Луга Духовного» приводится в [CHADWICK 1974:41].

2 Fronto Duceus. Bibliotheca Veterum Patrum. Paris, 1624. P. 1055–1162.

3 IOANNIS MOSCHI, Pratum Spirituale, Ambrosio Camaldulensi interprete ex mss.

Summi Ponticis Vaticanis & Regis Christianissimi.

4 Скорее всего, имеется в виду Vaticanus Graecus 738 (XII в.).

5 Генри Чэдвик почему-то говорит о 107 [CHADWICK 1974:42].

тельность Дюка (подробнее об ошибках и неточностях Дюка см.

[PATTENDEN 1975:46f]).

Через несколько десятилетий после того, как появилась «Bibliotheca Veterum Patrum» Дюка, Жан-Батист Котельер, занимаясь подготовкой к изданию «Ecclesiae Graecae Monumenta», наткнулся на текст «Луга Духовного» и решил издать и его. В основном, Котельер использовал рукопись Parisinus Graecus 1599, ту самую, по которой он издал тексты «Apophthegmata Patrum».

Котельер дошел по ней до разрыва на f. 198v, рассматривая только те главы, которые не вошли в издание Дюка, и используя данные им в рукописи названия (они не попали в PG). Следовательно, он перестал пользоваться рукописью на главе LIb.

При работе над «Apophthegmata Patrum» Котельер также использовал рукопись Parisinus Graecus 916 (Colbert 2500, XI в.), первую из трех рукописей Колбера. Сейчас состояние этой рукописи значительно усложняет ее чтение, и, судя по конъектурам Котельера, в его время положение было ненамного лучше.

Кроме этого, к работе привлекались рукописи Parisinus Graecus 914 (Colbert 694, XII в.), повторяющая ее Parisinus Graecus (Colbert 5096; XII в.), которая содержит больше историй, а также Parisinus Graecus 1115 (1026 в каталоге Риго (Rigault) от 1628 г.), где содержатся иконопочитательские тексты. Из последней рукописи, по-видимому, были взяты главы CXLVII и CLXXX [PATTENDEN 1984:16]. Остальные главы, встречающиеся здесь, уже были изданы Дюком, хотя и по другой рукописи, поэтому Котельер их никак не использовал. Удивительно, что ни Дюк, ни Котельер не попытались найти флорентийскую рукопись, использованную Траверсари, хотя во многом ориентировались на его перевод. Тем не менее, кажется, что Котельер был намного аккуратнее, чем Дюк, и даже привел в своем издании список разночтений (= VL).1 Эти разночтения не являются однотипными; среди них условно выделяются шесть групп. 1 Всего 192; список разночтений приводится в Приложении II (с. 185).

2860A9), относящееся и к лексическим (варьируется существительное), и к синтаксическим разночтениям; см., также сн. 4 на с. 33.

§11. Информативные разночтения добавляют или меняют фактические сведения, содержащиеся в тексте. Вот некоторые примеры: §12. Фонетические и графические разночтения. Этот тип разночтений отражает (а) различия в ударении: 124, PG 2896D2), vs. (VL 149, PG 2957D9; сюда относятся VL 56, 105, 120, 124, 133, 139, 142, 148, 172) и (б) в написании слов как греческих: vs. (VL 18, PG 139, 141, 145, 146, 160, 175, 181), так и заимствованных:

56, PG 2877B1), vs. (VL 65, PG 2880C7; сюда относятся также VL 26, 105, 115, 120, 134, 142, 143, 148). Появление вариантов может быть вызвано влиянием фонетического Если разночтения и метатезы в заимствованных словах служат примером тому, как непросто чужие слова приживаются в языке, то остальные случаи во многом иллюстрируют фонетические процессы, проходившие в койне. Так, в последнем примере встречается колебание /, характерное не только для койне, но и новогреческого [BLASS, DEBRUNNER 1971:18]; разночтение 1 К информативным можно также отнести VL 1, 16, 17, 20, 23, 31–34, 37, 38, 40– 43, 47, 53, 64, 72, 73, 75, 80, 83, 86, 87, 103, 104, 106, 110, 111, 114, 126, 127, 135, 136, 150, 151, 154, 164, 166, 168, 177, 182, 185 (здесь и далее номера VL приводятся по Приложению 2).

/, распространенное не только в аттическом греческом койне [TEODORSSON 1978:49, 84], но и ближневосточном [TEODORSSON 1977:172–173, 238]; разночтение vs. (VL 141, PG 2948C15) представляет собой фонетическую или графическую ошибку (замена на и наоборот), типичную для койне и вызванную исчезновением противопоставления между долгими и краткими гласными, с одной стороны, и открытыми и закрытыми — с другой. Следует отдельно выделить разночтение (VL 181, PG 3108B10), очевидно, вызванное близостью звучания.

§13. Стилистические разночтения. Некоторые из относимых в эту группу разночтений связаны с пересмотром формы устойчивых выражений: в vs. (VL 4, PG 2857A3) наблюдается процесс демотивации выражения, когда оно уже перестает восприниматься как эллиптическая производная известного выражения ; похожее встречается в менее выраженном виде и в VL 30 (PG 2872B9), где одни рукописи сохраняют только VOC, а другие добавляют перед ним ;

это свидетельствует о том, что, выступающее как часть эллиптической конструкции, является не полноинформативным элементом, а маркером, выделяющим обращение. Другими стилистическими разночтениями являются текстологические варианты, отражающие характерную для «Луга Духовного» тенденцию избегать эллиптичность путем заполнения пустующих валентностей (см., например, § 98 и сл.). В ряде случаев добавление новых элементов можно рассматривать как стилистическое средство, предотвращающее столкновение двух глагольных форм. Мосх нередко использует местоименные дополнения в качестве подобных разделителей (см. § 103). В отдельных (VL 102, PG 2892C8–9, ср. с VL 54). Иногда стилистические разночтения, связанные с добавлением новых элементов, демонстрируют существование различий в эмоционально-экспресТак же, вероятно, следует рассматривать VL 91. К разночтениям, связанным с пересмотром формы устойчивых выражений, можно отнести VL 72, 83, 85, 138.

сивной окрашенности высказывания в зависимости от рукописной традиции (см. VL 7, 36, 58, 61, 62, 78, 81, 93, 94, 96, 99, 112, §14. К лексическим разночтениям1 относятся случаи замены в некоторых рукописях лексических единиц синонимами или близкими по смыслу словами: vs. или 2876C1). К прочим лексическим разночтениям относятся VL 39, 50, 51, 55, 67, 68, 77, 84, 90, 97, 100, 101, 109, 116, 147, 153, 155, 156, 159, 161, 163, 165, 167, 173, 178, 187.

§15. Морфологические и словообразовательные разночтения. Объединенные в эту группу разночтения, с одной стороны, затрагивают собственно форму слова: во-первых, в разных рукописях словоформы могут образовываться от одной основы 14, PG 2864B11), vs. (VL 27, PG 2869B11), 190); во-вторых, иногда варьируется вид словоформы или аффикса: vs. 2 (VL 28, PG 2869B14 = VL 29, PG 2869С3), vs. (VL 128, PG 2908A3); в-третьих, различие между рукописями проявляется и в ступени глагольной основы при образовании форм vs. (VL 25, PG 2869B8).

С другой стороны, в эту группу отнесены разночтения, связанные с употреблением падежей, грамматического числа и рода:3 (VL 119, PG 2893C14), 1 Несмотря на очевидную близость между лексическими и стилистическими разночтениями (выбор синонима обычно обусловлен именно стилистическими соображениями), имеет смысл выделять лексические разночтения в отдельную группу, поскольку здесь рассматривается, прежде всего, само разночтение, а не причина, повлиявшая на его появление.

2 Интересно, что на одной странице с встречается (PG 2869C2), PL от, без указания на наличие разночтения.

3 В основном, речь идет об употреблении дательного или его замене другими падежами: в VL 44 имеет место изменение в управлении глагола: (PG 2876B2) — винительный падеж наравне с классическим дательным ; в VL представлена замена дательного предложной конструкцией с винительным падеVL 132, PG 2925C15), 157, PG 2989D1–2; ср. с VL 152; сюда также относятся VL 160, 172 и 176), глагольных (и отглагольных) форм, времен, наклонений и залогов: vs. (VL 49, PG 2876C2), (VL 98, PG 2892C5; см., кроме того, VL 107, 137, 140, 179), а также изменяемостью/неизменяемостью заимствованных слов:

переосмыслением предложно-падежных словосочетаний: 121, PG 2896B3–4).

§16. Синтаксические разночтения. Собранные в эту группу разночтения связаны либо с употреблением союзов: (VL 117, PG 2893C5). рукописной традиции; VL 52 аналогично VL 44, см. также VL 188. Не исключено, рекция. Колебание между родительным и винительным падежами встречается в VL 129 vs. (PG 2916A2), ср. с VL 183. Об особенностях рода, числа и падежей в «Луге Духовном» см. § 27–39.

1 Особо следует выделить VL 130, где в некоторых рукописях имеет место замена конъюнктива перифрастической конструкцией с модальным глаголом: ’ 2 Сюда же с некоторыми оговорками можно отнести VL 82 vs. ’ или (PG 2885D5), где, в сущности, варьируются местоимения, позже превратившиеся в союз в результате грамматикализации, и VL 162 vs. (PG 3012B7) с заменой местоимения на союз.

3 Наличие/отсутствие независимого причастного оборота.

4 См. также разночтения 132, 186, 192. В VL 191 (PG 3109C12) вариант с винительным падежом ACC ACC (вместо ожидаемого дательного), скорее всего, объясняется влиянием другой конструкции, употребляемой в том случае, когда субъект не тождественен объекту. Тогда §17. Прочие разночтения можно отнести к ошибкам или редакциям переписчиков: именно так, например, следует интерпретировать VL 69: vs. (PG 2881A11–12).

§18. Далеко не всегда варианты, предлагаемые разными рукописными традициями, выглядят одинаково убедительно, что можно проиллюстрировать на двух морфологических разночтениях: в VL 129 Котельер предпочитает чтение вместо (PG 2916A2), однако глагол традиционно управляет родительным падежом, к тому же в других местах «Луга Духовного», где употребляется этот глагол, он управляет именно родительным: (PG 2892B10);1 в VL 74 (PG 2885A2) то есть изменяемой и неизменяемой формой. На той же странице, только на пять строчек ниже (PG 2885A7) встречается, причем указание на наличие разночтений в данном месте отсутствует, поэтому выбор Котельера в пользу представляется обоснованным.

§19. Знакомство с разночтениями, несомненно, открывает исследователю новые особенности текста Мосха. Тем не менее, необходимо признать, что фонетические, лексические, словообразовательные, морфологические, синтаксические и стилистические разночтения прекрасно вписываются в существующие представления о языковых процессах, развивавшихся в позднем койне, и не могут коренным образом повлиять на анализ текста, что позволяет приступить к анализу «Луга Духовного», не дожидаясь появления критического издания Филиппа Паттендена.

субъект и объект совпадают, то возможны две конструкции: DAT ср. с VL 188, 189. К синтаксическим разночтениям следует отнести и VL разночтение связано с характерным для позднего койне (IV–X/XII в.) употреблением предлога (+ DAT) для указания направления, то есть в той функции, в которой в древнегреческом употреблялся предлог (+ ACC).

1 Единственным объяснением появления винительного падежа, кроме, естественно, ошибки переписчика, является наличие отрицания перед глаголом, которое могло влиять на управление.

§20. Итак, в 1681 г. Котельер издал почти все главы, отсутствовавшие у Дюка, но имевшиеся в латинском переводе у Траверсари, снабдив их собственным переводом. Поэтому Жак-Полю Миню оставалось только объединить издания Дюка и Котельера и прибавить второе издание латинского перевода Розвейда 1628 г.

(см. сн. 1 на с. 28), в который Розвейд внес исправления с учетом греческого текста, изданного Дюком.1 Таким образом все ошибки, бывшие у Дюка и Котельера, плавно перетекли в PG.

В XX в. неоднократно предпринимались попытки издания дополнений и исправлений к изданию Миня: [HESSELING 1931;

LACKNER 1982; MIONI 1971:83–94; NISSEN 1938; PATTENDEN 1975:49–54; SIMON PALMER 1993a: 57–62]. Они, по возможности, учитывались в настоящем исследовании.

§21. Правила нумерации строк. В PG отсутствует нумерация строк, поэтому в разных работах, посвященных «Лугу Духовному», номера строк греческого текста могут различаться. В данном исследовании строки нумеруются по следующим правилам:

1. Названия и номера глав не считаются за строки. При указании на колонку не учитывается тот факт, что иногда греческий текст выходит в колонку для латинского. В таких случаях указывается номер колонки основного греческого текста. Если латинский текст попадает на греческую колонку, эти строки не 2. Если латинская буква стоит прямо напротив строки, то эта строка считается первой:

3. Если латинская буква оказывается между двух строк, то первой считается нижняя:

1 Результатом этих исправлений стали регулярно проявляющиеся несоответствия между оригинальным текстом и латинским вариантом в издании Миня [PATTENDEN 1975:39].

Общие сведения о языке Иоанна Мосха §22. Как уже отмечалось, лингвистические особенности «Луга Духовного», прежде всего, интересны, поскольку этот текст был создан на так называемом позднем койне, и, следовательно, в нем должны быть отражены основные процессы языкового изменения, характерные для данного периода. Эти изменения, затронувшие практически все языковые уровни, настолько значительны, что иногда древнегреческий и новогреческий кажутся не разными диахроническими этапами одного языка, а различными языками.

Утверждение о том, что наиболее быстрым и значительным изменениям подвергается лексика, справедливо с некоторыми оговорками и для греческого. В «Луге Духовном» — при всем его явном тяготении к древнегреческой лексике — используются также и «новые» слова:

1. В главе CLXXXV — христианском варианте истории о Поликратовом перстне — для обозначения рыбы используется не древнегреческое слово, а диалектное (PG 3060D6), позднее перешедшее в новогреческое.

2. Под влиянием христианской традиции термины ‘отец’, ‘брат’, ‘старец’ и прочие приобрели новые оттенки значения [MAISANO 1982b].

3. Мосх заимствует из ближневосточного койне термин ‘авва’ (Ibid.).

4. В языке «Луга Духовного» имеются широкие пласты лексики, заимствованной из латинского языка. Хосе Симону Палмеру в своем исследовании [SIMON PALMER 1993b] удалось продемонстрировать, что лексику латинского происхождения, представленную в произведении Иоанна Мосха, можно разделить на следующие группы:

- Церковная терминология - Администрация и управление Указанные группы слов соответствуют тем сферам жизни и деятельности, где влияние западной (римской) культуры было особенно сильным, и вписываются в общую схему латинских заимствований. Впрочем, несмотря на сравнительно большое количество классов, выделенных Х. Симоном Палмером, число слов латинского происхождения невелико: в списке испанского исследователя их не более сотни.

§23. Значительно бoльший интерес представляют процессы, затронувшие другие уровни языка, тем более что койне может служить ярким примером того, как изменение одного языкового элемента оказывает влияние на развитие всей системы языка. Известно, что в фонетике греческого языка в эпоху койне исчезает противопоставление между открытыми и закрытыми, а также долгими и краткими гласными, что приводит к сужению 1 Лексические особенности «Луга Духовного» до сих пор остаются малоизученными. Небольшой комментарий имеется в [HESSELING 1931; DUFFY, VIKAN 1985], отдельные лексические единицы описаны в [SOPHRONIOU 1989], а также краткий анализ значения глаголов и глагольных сочетаний приводится в [MIHEVCGABROVEC 1957].

Таблица 1.1. Фонетические изменения и глагол.

PR A E S AC T

IND CONJ OPT

ряда гласных (так называемому итацизму). Эти процессы, с одной стороны, оказались тесно связанными с исчезновением мелодического ударения в греческом, а это, в свою очередь, повлекло за собой не только изменение просодики, но и синтаксиса, где, в отличие от прежних периодов развития языка, фонетические единства начинают совпадать с синтаксическими: по мнению Т. М. Николаевой, греческий язык этого периода представляет собой третий этап просодической эволюции — пост-словный, то есть «когда фразово-просодической единицей оказывается фрагмент, больший, чем слово, а мелодические контуры становятся все более четко очерченными и глобальными» [НИКОЛАЕВА 1996:15]. С другой стороны, вышеуказанные фонетические изменения оказывали значительное влияние и на морфологию, приводя к частичной, а иногда и полной омофонии парадигм. Это ярко демонстрирует в своей незаконченной диссертации Палома Ортис Гарсиа на примере глагольной морфологии [ORTIZ GARC IA 1976–1977:12–13]; см. табл. 1.1.

Из приведенных выше парадигм видно, что 2SG и 3SG, наиболее частотные формы, полностью омофоничны во всех трех наклонениях. Не имеют омофонических пар только 1SG OPT, 1PL Таблица 1.2. Фонетические изменения и глагол (продолжение).

FUT IND AOR CONJ

ACT ACT

OPT, 2PL IND и 3PL во всех наклонениях. Вероятно, появление омофонии могло оказать свое влияние на исчезновение желательного наклонения и возникновение новых форм сослагательного, тем более что подобная омофония затрагивала не только настоящее время, как это продемонстрировано в [ORTIZ GARC 1976– 1977:13]; см. табл. 1.2.

Все формы парадигм (за исключением 2PL и 3PL), имеют омофонические пары.1 Подобная омофония появляется и в именной парадигме, где, прежде всего, связана с формами дательного падежа, которые в результате произошедших фонетических изменений постепенно совпадают с другими падежами (табл. 1.3, Указанные парадигмы отражают далеко не все типы склонения, однако они представляются одними из наиболее распространенных. Видна фактически полная унификация парадигмы, где единственными «исключениями» оказываются именительный падеж мужского рода и, частично из-за артикля, женского. Показательно, что эти «исключения» подчеркивают противопоставленВозможно, что омофония стала одной из косвенных причин исчезновения инфинитива: П. Ортис Гарсиа (Ibid.) справедливо сопоставляет окончание инфинитива - /in/ с часто встречающимся окончанием существительных NEUTR - > -.

Таблица 1.3. Фонетические изменения и имя существительное.

MASC FEM NEUTR

ность между субъектом и объектом, но никак не прямым и косвенным дополнением, что оказывается фонетической базой для исчезновения дательного падежа. §24. Языковые изменения, происходившие в койне и последующие периоды нашли свое отражение в эпиграфических памятниках и сохранившейся переписке [GIGNAC 1976; 1981;

HORROCKS 1997:32–196]. Однако авторы литературных памятников позднего койне, в основном, демонстрируют блестящее владение древнегреческим. Во Введении были приведены высказывания Э. Михевч-Габровеч (сн. 2 на с. 14) и Р. Агилар (сн. 1 на с. 15) о том, что язык Иоанна Мосха отражает многие языковые особенности его времени. В то же время вспоминается мнение Дж. Хоррокса, который отмечает, что морфология «Луга Духовного» практически не отражает изменения морфологической системы, произошедшие еще в койне, и языковые процессы, современные Мосху [HORROCKS 1997:187]. Так, почти на каждой странице можно встретить многочисленные факты употребления 1 Подчеркивая непосредственное влияние фонетических изменений на другие языковые уровни, П. Ортис Гарсиа приводит также пример с личными местоимениями, где возникшая омофония приводит к изменению форм [ORTIZ GARC IA 1976–1977:12]. Не исключено, что именно под влиянием подобной омофонии мо установившегося параллелизма дательного падежа, который, скорее всего, в это время уже давно не использовался в разговорном языке. Очевидно, Дж. Хоррокс, говоря о морфологии, имеет в виду, скорее, «учение о форме», а не современное ее понимание как анализ слова «во всех его релевантных аспектах» [МЕЛЬЧУК 1997:30], когда предметом исследования оказываются также частично вопросы, традиционно относимые к синтаксису [ПЛУНГЯН 2000:12–18]. Об этом, в частности, свидетельствует пример, приведенный самим Дж. Хорроксом [HORROCKS 1997:188]:

‘... [умерший] ощупал мне лицо’ (PG 2932C6), где местоимение в родительном падеже (), традиционно выполнявшее функции притяжательного местоимения и формально служащее определением к прямому дополнению ( ), неожиданно занимает несвойственное ему место перед артиклем определяемого слова ( ) сразу после управляющего глагола, что позволяет считать это местоимение личным в функции косвенного объекта. Однако в древнегреческом языке падежом косвенного дополнения, за исключением случаев, связанных с особенностями управления у ряда глаголов, был дательный, и здесь следовало бы ожидать не, а.1 В то же время в «Луге Духовном» встречается немало «аномалий» и с точки зрения морфологии (в собственном смысле слова), некоторые из которых будут описаны ниже.

§25. Имя существительное. Артикль. В древнегреческом языке и в койне артикль выступает, с одной стороны, в функции формального маркера имени существительного, а с другой — как показатель определенности [BLASS, DEBRUNNER 1971:131–132].

В качестве маркера имени существительного артикль приобретает также функцию показателя субстантивации инфинитивов, 1 В [HESSELING 1931:51] приводятся два примера, когда притяжательное местоимение оказывается перед артиклем определяемого слова: GEN (‘их игумен’ PG 2857B9), GEN (‘мой господин’ PG 3076B9–10).

Показательно, что в них, как и в примере 1.1, местоимение следует непосредственно после личной формы глагола и может восприниматься как косвенное дополнение.

имен прилагательных, а иногда и целых синтаксических оборотов. Примеры субстантивации неоднократно встречаются и у только [авва Ириней] раскрыл [книгу]’ PG 2909B8),1 причастие ( ‘говорит же [старец] появившемуся перед ним’ PG 2853A8) и синтаксические обороты, например, ‘... поскольку не дозволял закон’ (PG 2853D11–12). Э. МихевчГабровеч, рассматривая субстантивацию в «Луге Духовном», отмечает несколько удивительных случаев, когда причастия с четко выраженной семантикой существительного не имеют артикля [MIHEVC-GABROVEC 1960:8]:

‘... великая хвала, и великая слава, и царство Божие отрекшемуся от мира и ставшему монахом’ (PG 3020B13–14) ‘... может ли быть крещен и неверующий в веру Христиан’ перед следовало бы ожидать артикль. 1 В основном перед субстантивированным инфинитивом стоят предлоги ‘вместе с’, ‘из-за того, что’, ‘чтобы’, ‘по причине того, что’, ‘вместе с’, ‘чтобы’, ‘после того, как’, ‘перед тем, как’, ‘чтобы’ [ORTIZ GARC IA 1994]; об инфинитиве у Мосха см. также сн. 2 на с. 70.

2 Впрочем, отсутствие артикля, по крайней мере, в этих случаях объяснимо. В примере 1.2 ощущается сильная связь между двумя однородными причастиями, однако если субстантивация первого из них не вызывает сомнений, то со вторым ситуация обстоит намного сложнее. Глагол в значении ‘быть, становиться’ обычно требует именительного падежа; например, предложение [я] становлюсь монахом будет выглядеть по-гречески (эллиптический Nominativus duplex), поэтому в словосочетании может ощущаться не управление (ставшему[кем?] монахом), а согласование, тем более что оба элемента стоят в дательном падеже, и тогда причастная форма воспринимается не как косвенный объект, а как определение. Вероятно, перед артикль не ставится по аналогии с. В примере 1.3 перед субстантивированным причастием стоит отрицание, Отдельно также важно упомянуть об артикле в функции показателя определенности. Представляется, что в тексте Мосха, несмотря на тяготение к традиционной морфологии, можно наблюдать тенденцию к формированию новой системы: во-первых, встречаются не обусловленные контекстом колебания, связанные с употреблением артикля при именах собственных — (PG 3048D5) и (PG 3049A3), вовторых, в ряде случаев артикль вообще опускается.1 Фактически для любого случая пропуска артикля можно найти конкретное объяснение, однако внимательное рассмотрение примеров, указанных в сн. 1, позволяет заметить, что они связаны с существительными, либо стоящими вне противопоставления определенность ° неопределенность (например, абстрактные понятия), либо соотносимыми говорящим с конкретным лицом (например, члены семьи) и, таким образом, оказывающимися всегда конкретизированными для говорящего. относящееся к нему. Наличие отрицания затрудняет постановку артикля: оказавшись между отрицанием и причастной формой (* ), артикль будет указывать, что отрицание относится не к причастной форме, а ко всей фразе;

постановка артикля перед отрицанием (* ) едва ли возможна.

1 Прежде всего, это касается абстрактных понятий, которые в основном употребляются без артикля, напр.: ‘благость’ (PG 3033B8–9; 3061C2), ‘любовь’ в сочетании с глаголом ‘делать’, то есть сделай милость (PG 3033A2, D4), ‘сострадание’ также в сочетании с ‘делать’, то есть сострадать (PG 3033B2; 3064С13, правда, в PG 3100A6 встречается с артиклем:

), ‘истина’ (PG 2980A11; 3061C14, однако употреблено с артиклем в PG 2873A1) и проч. Здесь, очевидно, просматривается влияние языка Библии [BLASS, DEBRUNNER 1971:134–135]. Влиянием Библии можно также объяснить практически регулярное отсутствие артикля при существительных ‘небеса’ (PG 2888A4; 2933C3) и ‘земля’ (PG 2905C2) [BLASS, DEBRUNNER 1971:132], иногда при существительных, обозначающих членов семьи: ‘сын’ (PG 3092A2); ‘дочь’ (PG 2889B7); ‘мать’ (PG 2889B7); ‘муж’ (PG 3064A2) и проч., регулярное отсутствие артикля при имени, чаще всего встречающегося в звательном падеже, что может приводить к употреблению этого имени без артикля; ср.: [BLASS, DEBRUNNER 1971:136], подробнее см. [MIHEVC-GABROVEC 1960:8–13].

2 В [MIHEVC-GABROVEC 1960:11] приводится небольшой список случаев употребления отдельных существительных без артикля, которые хорошо укладываются в предложенную выше интерпретацию. Так, в PG 2904D10–2905A1 встречается ‘хранитель креста’. Нельзя исключать, что здесь ошибка, однако показательно, что немного выше (PG 2904C14) то же существительное употреблено с артиклем. Поэтому, видя без артикля, читатель не сомневается, что речь идет о том же самом лице, что и прежде. В то же время в главе §26. Употребление артикля не является в «Луге Духовном» основным показателем определенности/неопределенности.

Для этого в тексте Мосха используются другие средства, традиционные для древнегреческого языка, например, местоимение ‘некто, некий’, которое иногда воспринимается как аналог неопределенного артикля [HESSELING 1931:51], и «новые», свидетельствующие о тенденции к формированию новых способов выражения противопоставления определенность ° неопределенность — ‘один’: ‘один (некий) варвар’ (PG 2868A10, ср. с новогреческим неопределенным артиклем,, этимологически связанным с числительным §27. Род. При рассмотрении рода имен существительных в «Луге Духовном» особое внимание привлекают два момента: вопервых, те случаи, когда существительное оказывается «неправильного» рода: ‘желудок, живот’ (PG 3104A7) и ‘вход’ (PG 3009C11) — мужской род вместо нормативного женского, и, во-вторых — примеры нарушения согласования по ‘пока мы разговаривали’ (PG 2992A9) CXII авва Лев, стремясь выкупить монаха, попавшего в плен к варварам, предлагает за него восемь номисм, на что один из варваров отвечает: ‘Или дайте мне двадцать четыре номисмы, или монаха’ (PG 2977A9–10). Очевидно, что здесь речь идет либо именно о том монахе, который уже находится в плену, то есть об определенном лице, либо о любом представителе монашества. Последний случай оказывается уже вне оппозиции определенность 1 Многочисленные примеры подкрепляют это предположение. Так, две истории начинаются следующим образом:

‘В той же лавре «Башен» находился один старец’ (PG 2860A1–2) ‘Жил один отшельник по имени Варнава в пещерах святого Иордана’ В то же время часто употребляется постпозитивно ( ‘старец некий’ PG 2857B7), что нехарактерно для греческого артикля. Кроме того, в «Луге Духовном» нисколько не утрачивается местоименная «природа» : ‘некто из Отцов’ (PG 2868A4).

В примере 1.4 встречается оборот Genitivus absolutus с причастием в мужском роде, несмотря на то, что из контекста явствует, что речь идет о женщинах. Другой яркий пример встречается в главе CXXVII:

MASC FEM

‘Рассказывала нам та же матушка Дамиана и об этом, говоря... ’ Разночтение, связанное с этим примером, заключается в том, как согласуется причастие по роду с существительным, от которого зависит.

Указанные выше «исключения» объяснимы: по своей форме ассоциируется с мужским родом,1 тем более что слова, подобные ‘мать’ и ‘дочь’, воспринимались, скорее, как исключения;2 аналогичным образом следует рассматривать и, существительное второго («мужского») склонения, семантически не связанное с женским родом. В связи с этим и появляются попытки унификации.

В примере 1.4 компонентом оборота Genitivus absolutus, который мог бы семантически определить род причастия, оказывается местоимение, формально не имеющее рода. Поэтому можно предположить, что мужской род причастия объясняется предпочтением форм мужского рода, если женский род не обусловлен грамматически.3 В (1.5) отсутствие согласования вызвано налиВ случае с имеет место колебание: помимо MASC, также встречается и FEM (PG 2897B9).

2 В новогреческом языке приобретает форму, а — с окончанием -, характерным для большинства существительных женского рода.

3 Интересно, что в понтийском диалекте, как указывает Ф. А. Елоева, нередко встречаются следующие примеры: /k riFEM emorfosMASC / ‘девушка красивая’, / morfosMASC garFEM / ‘красивая женщина’, где прилагательное мужского роe да выступает в роли определения к существительному женского. Иногда с одушевленным существительным женского рода может стоять определение среднего рода: /kal nNEUTR garFEM / ‘хорошая женщина’, однако чаще прилагательo ное среднего рода стоит при неодушевленном существительном женского рода: /makrNEUTR str taFEM / ‘длинная дорога’, /varNEUTR kar aFEM / ‘тяжелое сердце’. «Несогласованность» проявляется и в сочетании с артиклем: /nasMASC nfeFEM / ‘невеста’. Показательно, что, если речь в высказывании идет о мужчине и женщине, артикль обычно варьируется: / tone enasMASC erosMASC ke nasFEM чием Participium coniunctum, глагольной формы, соответствующей деепричастию, и, следовательно, характеризующей не субъект действия, а само действие и семантически не зависящей от рода субъекта (выбор мужского рода обусловлен теми же причинами, что и в примере 1.4). Влияние на согласование семантических факторов, а не грамматических проявляется также в следующем примере:

‘Привел тогда (букв. же) епископ всех слуг епископского дома — никого из них не признал пресвитер’ (PG 2972C1–3) Местоимение в среднем роде ‘ничто’, несомненно, соотносится с существительным мужского рода (PL от ‘отрок, слуга’).1 Основное значение в древнегреческом языке — ‘ребенок, начиная с трех или четырех лет’, причем это существительное могло быть и мужского, и женского рода, то есть обозначать как мальчика, так и девочку. Для детей меньшего возраста служило (NEUTR), поскольку в этом возрасте половая принадлежность нерелевантна.2 Впрочем, когда r aFEM / ‘жили старик со старухой’, однако оба эти артикля грамматически соe ответствуют мужскому роду [ЕЛОЕВА 2004:113–114]. Можно предположить, что ситуация в понтийском диалекте представляет собой развитие тех тенденций, которые отмечаются в языке Мосха, однако не нашли своего отражения в нормативном варианте новогреческого языка. В пользу этого говорит существование многочисленных случаев сочетания прилагательного среднего рода с существительным женского рода в ранних новогреческих поэтических текстах (напр., в «Поэме о Дигенисе Акрите») и примеров «несогласованности» по роду по диалектам [KONTOSOPOULOS 2001].

1 Э. Михевч-Габровеч усматривает в примере 1.6 ошибку переписчика ( вместо ), тем более что, по ее мнению, и в PG 3029A4 присутствует ошибка ( вместо, то есть мужской род вместо среднего) [MIHEVC-GABROVEC 1960:14]. Действительно, в обоих случаях наблюдается одна общая черта — ошибка вызвана сугубо фонетическими причинами (возможно, переписчик во время работы повторял для удобства копируемый текст вслух). Появление - в можно объяснить либо тем, что это местоимение занимает конечную позицию в предложении, а следующее предложение начинается с сонанта: (PG 3029A4), либо аналогическим влиянием прилагательных на -, -, - ; исчезновение - в, скорее всего, происходит под влиянием того, что следующее слово также начинается с - (* ), а два /a/ подряд обычно не произносятся.

2 Это явление характерно для многих индоевропейских языков; ср., напр., с новогреч. и русск. дитя.

речь идет о детях уже не младенческого возраста, указание на пол также не всегда важно. Например, из русского слова ребенок непонятно о ком идет речь, о мальчике или о девочке. Показательно, что в немецком языке для этого используется существительное среднего рода das Kind. Аналогично обстоят дела и в новогреческом языке: (NEUTR). Не исключено, что процесс и следы его как раз проявляются у Мосха, где существительное формально сохраняет мужской род, однако ему соответствует местоимение среднего рода. Любопытно, что подобное происходит независимо от того, что существительное употреблено в значении не ‘дети’, а ‘слуги’ и подразумевается принадлежность означаемых к мужскому полу: во-первых, епископу едва ли прислуживали женщины, а во-вторых, епископ привел своих слуг для того, чтобы пресвитер узнал среди них того юношу, которого видел прежде (см. гл. CVIII). §28. Число. В «Луге Духовном» встречается несколько типов употребления «формального» множественного числа, иногда называемого Pluralis poeticus, то есть таких случаев, когда за грамматическим множественным числом по-настоящему скрывается единственное.

§29. Множественное скромности. Употребляется при обращении к Богу в PG 3013A14–15: Твоя благость приняла’; в этом примере использование местоимения (PL) усиливает присутствующую в высказывании антитезу. К данному типу можно также отнести и авторское множественное число в PG 2989B13: ‘которого [мы] уже упомянули’.

1 Еще одна интересная особенность отмечена в [TABACHOVITZ 1943:15]: в PG был огромный, что... ’, где употреблено прилагательное вместо наречия.

Вероятно, это явление можно считать особенностью разговорного стиля, поскольку, с одной стороны, оно распространено не только в других агиографических текстах (напр., «Лавсаик»), но и характерно для многих индоевропейских языков (итал. Maria e tanta bella вместо tanto bella, ср.: русск. Мария такая красивая вместо так красива), а с другой — не встречается в Новом Завете; там в подобных случаях употребляется только наречие [BLASS, DEBRUNNER 1971:224].

§30. Множественное вежливости. В «Луге Духовном»

этот вид множественного числа встречается довольно часто:

‘Помолись обо мне, Отче, ибо Бог Вашими молитвами избавил меня от страдания... ’ (PG 2948D8–10; ср. с VL 75) Любопытно, что императивная форма стоит в единственном числе, а притяжательное местоимение во множественном, хотя оба относятся к одному лицу. §31. Множественное величественности:

‘Следовало бы тебе, чадо, как Отца своего, послушаться меня и более ничего не требовать от меня (букв. нас)’ (PG 2885B1–3;

Это слова патриарха Ефрема, обращенные к столпнику, придерживавшемуся ереси Севера. Не исключено, что патриарх мог стремиться любыми средствами подчеркнуть свое величие, в том числе и говоря о себе во множественном числе. 1 Вероятно, императивная форма формально очень тесно связана, если так можно выразиться, с «количеством» лиц, от которых ожидается какое-либо действие, впрочем, этот вопрос требует более детального исследования. Подробнее о множественном вежливости см. [MIHEVC-GABROVEC 1960:13–14].

2 Э. Михевч-Габровеч предполагает здесь возможную ошибку, вызванную тем, что в рукописном варианте, принятом в PG, столпник обращается к патриарху во множественном числе (см. VL 75) [MIHEVC-GABROVEC 1960:14]. С этим предположением можно не согласиться хотя бы потому, что, как следует из наличия разночтения, столпник не во всех рукописях обращается к патриарху на Вы, в то время как патриарх, отвечая ему, везде говорит о себе во множественном числе.

3 Э. Михевч-Габровеч в своем исследовании предлагает выделять еще множественное собирательное (le pluriel collectif), например, ‘[купель] жидкостями наполняемая’ (PG 3105C11–12), ‘намерение (букв. намерения) имеет [Софроний]’ (PG 2973A6), ‘надежду (букв. надежды) возлагаю’ (PG 2973A10–11) [MIHEVC- GABROVEC 1960:13–14]. Относительно этих примеров, пожалуй, за исключением третьего (с существительным ), возникает сомнение в формальном харакПадеж. Падежная система Рис. 1.1. Употребление «Луга Духовного» в целом совпадает с падежей с предлогами в древнегреческой падежной системой, и, «Истории монахов в что важно отметить, в тексте широко используется дательный падеж. При этом случаи замены дательного другими падежами встречаются уже в письмах египетского или малоазийского происхож- ACC дения, датируемых серединой II в. до н. э. [HORROCKS 1997:65–67, 216–217].

Отдельные примеры употребления вини- GEN DAT тельного падежа вместо дательного за- 407 фиксированы в Новом Завете [MOULTON 1908:60–63, 65]. В то же время фактически ни один известный письменный памятник до времени Мосха включительно не демонстрирует полного исчезновения этого падежа. Дж. Матино, изучая использование предлогов в «Истории монахов в Египте» («Historia monachorum in Aegypto», патерике рубежа IV– V вв., вероятно, послужившего для Мосха одним из образцов [SIMON PALMER 1993a: 48]), приводит интересные количественные данные [MATINO 1977:173] (см. рис. 1.1).

Несмотря на то, что случаев употребления дательного падежа меньше, чем винительного или родительного, однако их отнюдь не так мало, и к тому же, согласно наблюдениям Дж. Матино, с двумя предлогами ( ‘в’ и ‘с’) в «Истории монахов в Египте» употребляется только дательный падеж [MATINO 1977:172]. Следовательно, было бы неразумно ожидать, чтобы дательный падеж полностью отсутствовал в «Луге Духовном»;

при этом перспективно проанализировать употребление дательного падежа в тексте Мосха с точки зрения двух аспектов:

- рассмотрение функций дательного падежа у Мосха по сравнению с древнегреческим состоянием;

тере множественного числа, как это утверждает Э. Михевч-Габровеч. Интересно, что М. И. Хитров переводит как ‘капли’ [ХИТРОВ 1915:264]. Не как ‘свет’, а как ‘огни’ можно понять ; не вполне понятно, почему Э. Михевч-Габровеч включает сюда также два устойчивых выражения и.

- анализ отклонений в употреблении дательного (использование вместо других падежей или замена другими падежами).

§33. Функции дательного падежа. Функции дательного падежа в «Луге Духовном» выглядят следующим образом:

Dativus commodi/incommodi: ‘сами для себя молимся’ (PG 3020A8),1 Dativus ethicus: ‘воистину тебе’ (PG 2932A8),2 Dativus auctoris: ‘[он] был увиден им’ (PG 3012B11; 3013C4; 3048C1; 3085C14 и проч.), Dativus temporis: [ ] ‘однажды (букв. в один [из дней])’ (PG 3032B10), Dativus instrumentalis: [ ] ‘клятвами [клянясь]’ (PG 3045A2), Dativus sociativus: [самих себя берегите]’ (PG 3025A3–4), Dativus causae: ‘от страха’ (PG 3085C14) [MIHEVC-GABROVEC 1960:20–24]. Подобные функции были у дательного падежа и в древнегреческом языке [DE LA VILLA 1989], и в новозаветном койне [BLASS, DEBRUNNER 1971:100–109], влияние которого на в сфере употребления дательного паде- Употребление Dativus и жа: в Новом Завете вместо Accusativus Accusativus relationis.

relationis чаще употребляется Dativus

DAT ACC

relationis [BLASS, DEBRUNNER 1971:105– 106]. Подобное наблюдается и в тексте Мосха, например: ‘[Феофан видит] ужасного на вид (букв.

видом)’ (PG 2872D1; ср. с PG 3101C3). Согласно наблюдениям Э. Михевч-Габровеч [MIHEVC-GABROVEC 1960:22], дательный отношения часто встречается у существительных ‘имя’ и ‘род’ (см. табл. 1.4).

1 Э. Михевч-Габровеч отмечает, что иногда дательный заинтересованности употребляется с глаголом ‘молиться’ в значении молиться за кого-либо (PG 2892C7; 3069A5), в то время как по правилам здесь должен быть родительный падеж с предлогом [MIHEVC-GABROVEC 1960:21].