«Григорьян Э.Р. СОЦИАЛЬНЫЕ НОРМЫ В ЭВОЛЮЦИОННОМ АСПЕКТЕ Москва - 2013 ББК 66.4 УДК 3:001.83 (100) Григорьян Э.Р. Социальные нормы в эволюционном аспекте. Монография и курс лекций. М., ИСН, 2013.- 180 с. ISBN ...»

Не отрицая того, что учиться надо у всякого, в этой концепции скрыт один из стандартных приемов замещения правильного порядка вещей ложным наукообразием. Возвращая все на свои места, скажем, что в ее случае наглядно подтвердилась наша гипотеза.

Постфигуративной в ее терминах) культуре, больше соответствующей истории и опыту, отвечает более свободный и более адаптивный тип группового интеллекта, опирающийся на базовый арсенал коллективной памяти; фигуративной – мозаично хаотичный, рыночный вид интеллекта, когда память намеренно разъедена прагматическими соображениями и подвергнута скрытой коррозии, а группа испытывает процесс коллективной деградации; а префигуративной — оглупляющий процесс закабаления группы примитивно-каменными нормами, которым сопутствует малый интеллект.

В первом случае, логика культуры, в которой дети учатся у взрослых, обусловлена нормой уважения к информационным инвариантам, добытым мыслью предшественников, и необходимостью удержания важных социальных ролей в условиях динамики социальной жизни. Иными словами, происходит детерминация группы собственными нормами, в рамках ее традиций, т.е. нормативная самодетерминация. Так, прошлое взрослых — схема будущего для их детей. Интеллект, как собственно социальный продукт, прочно связан с памятью (прошлым системы). Зачатки института образования выражаются в его прикладном значении как консервации накопленных знаний. И медленном накоплении новых знаний.

Но в условиях информационного давления со стороны более сильных групп, такая установка на самодетерминацию вытесняется более примитивными и более доступными массовыми нормами, в которых размалывается, распыляется социальный капитал группы и от нее отрывается ее молодое поколение, становясь объектом эксплуатации (пищи) со стороны более сильных внешних групп.

Поскольку информационное пространство формируется также ими, то ориентация на сверстников - это и есть «попасть двумя ногами в капкан».

Можно привести множество примеров такого рода извращений норм, которые, однако, формируют культурно-профессиональное пространство многих поверженных стран. Например, норма отправления на пенсию в 60 лет научных работников, госслужащих, когда они только приобрели нужный для работы опыт, норма голосования с 18 лет, когда еще нет серьезного политического опыта, поощрение межнациональных и межрелигиозных браков, при их явно деструктивном воздействии на детей.

Можно ли заключить отсюда, что, чем более высоко организована данная группа в рамках своей сплоченности, тем более разрушительными будут последствия, оказываемые ею на внешнюю среду, т.е., на все остальные группы, соприкасающиеся с этой? Можно принять это утверждение как еще одну гипотезу, требующую дальнейшего исследования и подтверждения.

Нормативные системы как инструменты управления.

Единство культурно-нормативных систем.

Незыблемость социальной иерархии.

Трофические цепи как аналог социальной иерархии.

Инверсия или извращение норм как поддержание иерархии.

Лекция 11 Пример инверсии норм - кооперативность и рациональность в «дилемме заключенного»

Приведем еще один яркий пример инверсии норм, а точнее их намеренного извращения, которое, однако, формирует научноэкономическое и социокультурное пространство многих современных стран.

Вместе с математическими формализмами в научное мышление проникают и ложные идеологемы, которые затем начинают влиять на восприятие социальной реальности. Нередко сам социолог, под воздействием авторитета математики не дает себе труд отрефлексировать все неявные предпосылки, лежащие в основе математической модели социального действия, и в результате получает искаженную картину реальности. Покажем, как подобная деформация осуществлялась через широко применяемую в социальных науках математическую теорию игр.

Математическая теория игр служит модельной основой многих социально-экономических теорий, способствовавших экономизации современного общественного мышления. Обобщённая форма этой математической игры часто используется в экспериментальной экономике. Одной из предпосылок этой теории игр является допущение о конкурентном, иногда враждебном и всегда эгоистическом характере социально-экономических взаимодействий.

Широкое распространение этой теории на многие социальные сферы привело к появлению некоторых парадоксов, которые не удавалось разрешить в логике этой теории. Один из них – широко известная «дилемма заключенного.

Взглянем на эту популярную «дилемму заключенного» в социологическом аспекте. Двое преступников, А и Б, попались примерно в одно и то же время на сходных преступлениях. Есть основания полагать, что они действовали по сговору, и полиция, изолировав их друг от друга, предлагает им одну и ту же сделку. Улик у следователя нет, и он делает каждому из подозреваемых предложение: «дай показания на своего сообщника, и я отпущу тебя на свободу за помощь следствию, а второй получает при этом максимальный срок лишения свободы - 10 лет». Следователь ставит и другие условия: если оба молчат, он все равно обеспечит им срок, но небольшой, на несколько месяцев, а если оба дадут друг на друга показания, то каждый сядет на 5 лет. Каждый заключённый выбирает, молчать или свидетельствовать против другого. Однако ни один из них не знает точно, что сделает другой. Дилемма появляется, если предположить, что оба преследуют свои эгоистические интересы и заботятся только о минимизации собственного срока заключения.

Что произойдёт?

Игру можно представить в виде следующей таблицы:

хранит молчание полгода.

«Дилемма заключённого» в нормальной форме.

У арестованных есть ночь на размышление. Каждый из них должен сделать свой выбор независимо и в неведении о том, как поступит сообщник.

Вот как предлагают нам рассуждать за арестованных многие авторы, полагая, что это и есть исключительно рациональное поведение. Их примерный ход мысли моделируется следующим образом. Один из арестованных думает, «если я промолчу, а он сознается, я сяду на 10 лет. Этого допустить нельзя. Если я признаюсь, и он признается, то мы оба сядем на 5 лет. Тоже плохо, но все-таки не 10 лет. Если он не сознается, то он сядет на 10 лет, но ято выйду на волю. Есть, конечное, шанс, что он не сознается, и если я тоже не признаюсь, то мы получим оба по несколько месяцев, но риск сесть на 10 лет слишком велик. Итак, я не буду молчать и дам на него показания. Вне зависимости от того, даст ли он показания на меня или нет, я смогу избежать самого страшного – десяти лет тюрьмы, а может – и вовсе выйду на свободу, если он промолчит».

Парадокс заключается в том, что ведя себя по отдельности рационально, вместе участники приходят к нерациональному решению: если оба дадут показания на другого, они получат в сумме меньший выигрыш, чем если бы сотрудничали (единственное равновесие в этой игре не ведёт к Парето-оптимальному решению). В этом и заключается дилемма. Таким образом, действуя «рационально» ( т.е. в своих интересах), участники этой игры приходят к иррациональному результату: по крайней мере один из них сядет, а возможно и оба, в то время как они могли бы отделаться шуточным сроком, если бы были уверены, что сообщник промолчит.

Дилемма «молчать - давать показания» разрешается в пользу дачи показаний, хотя с точки зрения кооперативного интереса это решение, мягко говоря, не оптимальное.

Дилемма заключенного описывает выбор, который встает перед нами изо дня в день в течение всей нашей жизни. Это выбор между солидарностью с другими людьми и входящими в противоречие с ними своими личными интересами. И в основе многих социальноэкономических теорий лежит неявно постулируемая предпосылка, что действовать рационально, значит - исключительно в своих эгоистических интересах, конкурентно с интересами других. Более того, в комментариях по поводу этой дилеммы сквозит убеждение, что предательство – наилучшая стратегия.

Но почему незаметным образом, через теорию игр, рациональность отождествлена с преследованием своих эгоистических интересов? Почему конкурентность и враждебность как предпосылки этой теории игр автоматически приписываются и всем остальным социальным ситуациям? В социальной сфере действовать рационально, значит думать и о выживании целого, частицей которого является индивид. Разве иррациональны патриотизм, жертвы родителей во имя ребенка, заступничество за слабых, спасение погибающих, героизм во время войны, защита своего клана? Они так же рациональны. Рационально и непреложно высокое этическое требование: «Сам погибай, а товарища выручай!»

Источником рациональности вышеуказанных правил является социально-биологическое и одновременно нравственно-политическое условие выживаемости индивида только вместе с целым. Вне социума – нет индивида. И чем более широк охват социума, принимаемого во внимание данным индивидом, тем более высок статус этого индивида.

Проинтерпретируем теперь дилемму через иные рамки взаимодействия, предполагая кооперативность и солидарность.

Представим, что оба задержанных сообщника родные братья, или члены того же клана, заботящиеся о спасении друг друга. Проведем те же рассуждения, что и выше, но будем предполагать, что каждый из них больше заботится о судьбе другого, нежели своей. Тогда каждый из них будет думать: «если я промолчу, а он сознается, я сяду на лет, но зато он выйдет на свободу!». Точно так же рассуждает второй, заботясь о благополучии другого и на вполне рациональных основаниях они делают успешный (оптимальный) выбор, оба получают по минимальному сроку - несколько месяцев.

Вспомним китайскую сказку, где каждый из братьев ночью переносит зерно из своего амбара в амбар брата, лишь бы тот не нуждался. Кто не помогал бескорыстно своим ближним и далеким, не ожидая благодарности?

Получается, что только при предположении о кооперативности игроков, даже при известном их альтруизме, дилемма находит оптимальное решение. Т.е., заложенная в нее предпосылка является искусственной и ограничительной, а сама теория игр имеет естественное расширение.

Ежедневная практика общества опровергает принятый теорией игр и опирающимися на нее экономическими теориями постулат о конкурентности. В реальной жизни разрешение этой дилеммы сопровождается развитием не конкурентности, а кооперативности.

Например, Лас-Вегас пришел в конечном счете к кооперативной логике разрешения этой дилеммы. Когда этот город еще только строился, владельцы казино беспрерывно вели междоусобные войны, от чего страдали не только они сами, но и клиенты. Они «похищали» друг у друга клиентов, пытались перебить друг друга, взорвать, скомпрометировать, все это продолжалось до тех пор, пока все они не собрались и не посчитали, что все они выиграют лишь в том случае, если начнут сотрудничать друг с другом. И это сотрудничество привело к следующему результату: если в свое время между казино воздвигались стены, и для того, чтобы добраться от одного казино до другого требовалось несколько часов, то теперь конкурирующие казино были связаны между собой мостами, чтобы клиенты беспрепятственно и без потери времени могли переходить из одного игорного дома в другой и по возможности «легко» тратить свои средства. На одном этом примере видно, как можно даже в случае распределения прибыли найти такое решение, которое может быть выгодно всем. Конечно, некоторые владельцы казино могли подумать, что самостоятельно они могли бы получить гораздо больше прибыли, если бы ликвидировали конкурентов и остались одни, однако если посмотреть глубже, то становится ясно, что они выигрывают лишь в том случае, если выигрывают вместе и меньше несут убытки, если несут их вместе.

В политологии, к примеру, сценарий «дилеммы заключенного»

часто используется для иллюстрации проблемы двух стран, вовлечённых в гонку вооружений. Обе страны будут заявлять, что у них есть две возможности: либо увеличить расходы на военные нужды, либо сокращать вооружения. Ни одна из сторон не может быть уверена, что другая будет соблюдать договорённость, следовательно, обе будут стремиться к военной экспансии. Это считают теоретическим объяснением политики устрашения.

Но и в межгосударственных отношениях, и во время решения вооруженных конфликтов возможен кооперативный подход. В мире уже все поняли, что решения бывают лишь в тех случаях, когда обе стороны оказываются победителями, иначе в итоге получится вариант, в котором обе стороны терпят поражение.

Основополагающий компонент дилеммы заключенного – доверие: ты доверяешь, что твой соучастник, сидящий в соседнем кабинете, в последний момент тебя не обманет и поведет себя так же, как и ты. И это срабатывает в отношениях со всеми, будь то твой друг, родственник, враг, конкурент, товарищ или противник. Если сформировалась атмосфера взаимодоверия, то все стороны выигрывают, а если нет, то все стороны обречены на поражение.

Самые последние теории монетаризма и философии денег пришли к тому же выводу: основой денег является доверие и больше ничего.

Больше доверия никакой иной стоимости деньги иметь не могут.

Случай дилеммы заключённого может быть найден и в бизнесе.

Две конкурирующие фирмы должны определиться, сколько средств тратить на рекламу. Эффективность рекламы и прибыль каждой фирмы уменьшается с ростом расходов на рекламу у конкурента. Обе фирмы принимают решение увеличить расходы на рекламу, при этом их доли рынка и, возможно, объёмы продаж остаются неизменными, а прибыль сокращается. Предел гонки рекламных бюджетов — прибыль, впрочем, они могут пытаться некоторое время работать и в убыток. Фирмы могут пойти на соглашение о сокращении расходов на рекламу, но всегда есть стимул его нарушить.

Можно найти такие ситуации и в сельском хозяйстве.

Например,каждый житель общины выбирает — пасти ли скот на общем пастбище и получить выгоду, истощая его ресурсы, либо ограничить свой доход. Коллективный результат от всеобщего (или частого) максимального использования пастбища — низкий доход (ведущий к разрушению общины).

Всюду в этих случаях можно утверждать, что побеждают только те сообщества, которые способны быстрее сформировать атмосферу доверия внутри себя.

Ограниченное понимание рациональности, внедренное во все экономические учебники, упускает вложенность всех живых и неживых организмов в некоторые системы расширяющихся социальных образований. В каждой системе, сохранность и смысл вложенной совокупности определяется через объемлющую ее.

В психологии даже выработан критерий, позволяющий определить психическое созревание личности. Как пишет Некрасов А.:

«– Если человек думает только о себе и всё делает в основном для себя – это взрослый ребёнок ясельного возраста.

– Если человек думает о себе и о своей семье и всё делает для себя и для своей семьи – это взрослый ребёнок детсадовского возраста.

– Если человек думает о себе, о своей семье и о своём роде и всё делает для себя, для своей семьи и для своего рода – это взрослый подросток.

– Если человек думает о себе, о своей семье, о своём роде и о своём народе и всё делает для себя, для своей семьи, для своего рода и для своего народа – это взрослый юноша.

– Если человек думает о себе, о своей семье, о своём роде, о своём народе и о Земле в целом и всё делает для себя, для своей семьи, для своего рода, для своего народа и для Земли – это зрелый взрослый»14.

Именно с окончательным состоянием социальной зрелости и ассоциируется понятие мудрости. Зрелый человек не перекладывает ответственность на других. В то же время, он развивает масштабность своей личности, чтобы не мир его нес, а он указывал дорогу миру.

Фактически через подобные модели экономического поведения, преподаваемые в университетах, общество опускается до уровня ребенка ясельного возраста, попросту говоря, деградирует.

Зрелость, мудрость есть предельное осознание факторов, влияющих на успешность поведения. Выбор того варианта, который наиболее в данных обстоятельствах надежен, устойчив, зависит от широты охвата той социальной сферы, благо которой учитывается при принятии решения. В пределе, эта многоступенчатая и концентрическая система социальных сфер переходит в экологическую, биологическую и охватывает далее максимально возможную сферу – Вселенную.

В книге «Эволюция кооперации» Роберт Аксельрод утверждает, что если игра повторяется долго среди множества игроков, каждый с разными стратегиями, то эгоистические стратегии дают плохие результаты в долгосрочном периоде, тогда как более «альтруистические» стратегии работают лучше, с точки зрения собственного интереса. В повторяющейся дилемме заключённого игра происходит периодически, и каждый игрок может «наказать» другого за несотрудничество ранее. В такой игре сотрудничество может стать равновесием, а стимул предать может перевешиваться угрозой наказания (с ростом числа итераций равновесие Нэша стремится к Парето-оптимуму). Он использовал этот факт, чтобы показать возможный механизм эволюции альтруистического поведения из механизмов, которые изначально являлись чисто эгоистическими, но через естественный отбор претерпели трансформацию15.

Некрасов А. Род. Семья. Человек. М., 2011 г.

http://shkolamudrosti.ru/media/flatpages/files/Rod_semya_4elovek.pdf Axelrod, Robert. «The Evolution of Cooperation».Princeton University Press, 1984, Basic Books, ISBN 0-465-02121- Для социальных приложений теории игр были развиты определенные критерии, наиболее распространенным из которых является принцип Парето, известного итальянского классика социологии. Оптимальность по Парето — такое состояние системы, при котором значение каждого частного критерия, описывающего состояние системы, не может быть улучшено без ухудшения положения других элементов.

Таким образом, по словам самого Парето: «Всякое изменение, которое никому не приносит убытков, а некоторым людям приносит пользу (по их собственной оценке), является улучшением». Значит, признаётся право на все изменения, которые не приносят никому дополнительного вреда. Предположим, что некая банда грабителей руководствуется этим принципом. Тогда каждый грабеж полностью укладывается в множество состояний системы, оптимальных по Парето. Ведь Парето-оптимальное состояние рынка — ситуация, когда нельзя улучшить положение любого участника экономического процесса, одновременно не снижая благосостояния как минимум одного из остальных. Самый простой способ поддержать эту оптимальность – снова ограбить кого-то вне системы и разделить трофеи между всеми, не обязательно поровну.

Эффективность по Парето является одним из центральных понятий для современной экономической науки. На основе этого понятия строятся Первая и Вторая фундаментальные теоремы благосостояния. Согласно критерию Парето (критерию роста общественного благосостояния), движение в сторону оптимума возможно лишь при таком распределении ресурсов, которое увеличивает благосостояние, по крайней мере, одного человека, не нанося ущерба никому другому. Получается, что при отсутствии критической социологической рефлексии развились теоретические и математические средства, например, оптимальность по Парето, обосновывающие правомерность таких поведенческих стратегий, которые характерны для криминального мира. К сожалению, они применяются отнюдь не только среди бандитов. Так математика, сама того не желая, криминализирует сознание студентов и всех остальных, использующих эту теорию.

Рассмотрим еще ряд математических абстракций, начисто отрицающих существование морали и нравственности, но активно применяемых в социальной сфере.

Для тех случаев, когда игроки могут объединять свои усилия и формировать группы, была развита теория кооперативных игр.

Параметр игры описывает величину выгоды, которую данная группа игроков может достичь путем объединения в коалицию.

Подразумевается, что игроки примут решение о создании коалиции в зависимости от размеров выплат внутри коалиции.

Подобная концепция кооперативности подталкивает скорее к ложной форме солидарности, нежели к истинной консолидации.

Рассмотрим простой вариант этой ситуации.

У каждого из трех человек по сто рублей. Каждый из них хотел бы пойти на олимпийский стадион, но билет на одного человека там стоит 150. Будем считать, что они мало знакомы и все трое действуют только в своих интересах. Цель каждого – стадион. Они не друзья, никаких моральных обязанностей у них нет, но силы каждого из них равны, поэтому отнять деньги у другого ни один из них не может.

«Рациональное» решение, к которому подталкивает теория таково:

двоим договориться между собой, отнять деньги у третьего и купить на них билеты на стадион.

Так формируются «солидарные» преступные группы, вплоть до целых государств, обществ и народов, паразитирующих на теле колонизованных стран. Внутренне их действия обоснованы плоской эгоистической рациональностью, они совершили оптимальное в данных условиях действие. Но они не учли интересов целого, в которое входят и подавляемые ими группы. Да, консолидация приводит к формированию групп, способных впоследствии навести порядок, заниматься созидательной деятельностью и всем остальным, - чего не может ни один из участников в одиночку. И, конечно, в условие человеческой кооперации и солидарности должна входить позитивная отдача от них, они должны приносить выгоды каждому из членов той группы, в рамках которой она осуществляется.

Но не за счет подавляемых других, а за счет их добровольного участия в этом сложной деятельности, требующей от каждого различных навыков. Если ресурсы, которые осваивает группа, перераспределяются за счёт других людей, встает вопрос о моральности и законности такого перераспределения. Но моральность только отражение более глубоких характеристик природного и социального мира, в основе которых лежит первичность заботы не о каждом целом, а только о таком целом, которое позволит сохраниться всем.

Такие псевдо-солидарные действия, образующие круговую поруку, формируют в дальнейшем уголовный мир, опирающийся на принцип: «Да, он неправ, но он наш!» Позже, этот неправый субъект железным обручем сковывает волю остальных.

Поэтому, наличие социальной группы не означает автоматически коллективности и солидарности в социально-ценностом смысле.

Уголовная группа может действовать рационально, грабя окружение и перераспределяя ресурсы в свою пользу, при полном соответствии всем вышеприведенным критериям, в том числе и последнему, т.е., давая прямую выгоду каждому из участников группы. Они ничего не теряют в этой ситуации, только выигрывают. Теряет тот, кто не успел организоваться в подобную группу. В принятии и распространении этого аморального принципа и кроется основная беда современного общества.

Скорректируем эти ущербные принципы. Чтобы понятия рациональности и кооперативности не скатывались к антисоциальной сущности, отвечали бы интересам широкого общества и человеческой мудрости, мы должны, расширить понятие рациональности, включая в него, интересы последовательно расширяющегося социального окружения, предельно – целого человечества. Т.е., интересы индивида рационально определяются тем, насколько его решения удовлетворяют интересам семьи (т.е., не ухудшают положения ни одного члена из более высоко расположенного окружения), интересы семьи подчинены интересам рода ( тот же принцип Парето, но применительно к более высокому окружению), интересы рода должны соответствовать рациональным интересам народа, а существование народа рационально оправдано тогда, если оно не противоречит интересам человечества. Отсюда вытекает, что не каждый народ имеет безоговорочное право на существование на Земле. Однако, это можно сказать и по отношению ко всему человечеству в его связи со Вселенной..

Конечно, сама тема предпочтительности социального целого, будь то группа или цивилизация, гораздо шире той узкой рамки полуформальных рассуждений, которыми мы хотели оттенить недостаточность популярных математических моделей.

Вопросы Дилемма заключенного как модель конкурентного поведения.

Та же дилемма как модель кооперативного поведения.

Принцип оптимальности социальной системы по Парето.

Критерии психологической зрелости личности.

Коррекция принципа Парето с точки зрения иерархичности социальных систем.

«позитивных» - норм Проиллюстрируем понятие трофического уровня на двух примерах девиантного поведения, но имеющих разные полярности.

Сначала – отрицательный пример.

Само появление на свет воровской масти в СССР овеяно многочисленными легендами. Первые документально подтвержденные упоминания о ворах в законе относятся к началу 30-х гг. Это было очень интересное время. Только что с огромным трудом государством была обуздана нэпманская стихия и связанный с нею разгул преступности. Многотысячная масса нарушителей законности оказалась в местах заключения, объединенных под эгидой только что созданного ГУЛАГа. При этом страна вставала на путь индустриализации, повсеместно требовались рабочие руки, и было бы странно, если бы в условиях, когда даже свободным гражданам приходилось денно и нощно вкалывать на возведении новых заводов, исправительные лагеря превратились бы в санаторно-курортные объекты. Однако привлечение такого большого количества людей со специфической психологией и повадками к ударному труду на благо Родины было далеко не самой простой управленческой задачей, её нельзя было решить одним увеличением количества надзирателей и охранников. Было необходимо контролировать поведение заключенных силами самих заключенных.

Для этой цели у администрации лагерей были активисты, т.е.

зэки, активно вставшие на путь исправления, поддерживающие политику лагерного начальства, назначаемые этим начальством на должности старших по отрядам, баракам и т.д. Активисты обладали над заключенными официальной властью, гарантированной всей мощью правоохранительной системы. Актив из числа заключенных является неотъемлемой частью исправительной системы любого государства во все времена, и здесь советская власть ничего не изобретала.

Специфически советским ноу-хау стало выведение касты так называемых воров в законе. Это был грандиозный культурологический проект советской власти, сравнимый по масштабности с атомным или ракетным, но о котором в силу специфики известно гораздо меньше.

Дело в том, что «активисты» обладали ограниченным воздействием на преступную среду. Заключенные, негативно относящиеся к администрации, «отрицалы», не признавали их власти над собой, саботировали приказы, иногда дело доходило до убийств и бунтов. В результате страдало дело. И создание воровской масти как раз имело целью подчинить проявления тёмных сторон человеческой натуры замыслам начальства. Иными словами, создать такую силу, которая бы хотя и находилась в конфликте с государственной системой, но при этом заставляла массы зэков усердно трудиться.

Для этой цели была разработана и вброшена в преступную среду специальная воровская идеология, вобравшая в себя некоторые уставные компоненты монашеских орденов, тайные ритуалы масонских лож и механизмы целеполагания этнических мафий. Для того чтобы эффективно контролировать массы заключенных, воры в законе должны были обладать не только организаторскими способностями, беспощадностью и жестокостью, но и притягательной системой ценностей. Поэтому воровской кодекс чести гласил, что вор в первую очередь должен быть аскетом в быту, не окружать себя роскошью и вообще не иметь никакой собственности. Он должен был сам воровать и регулярно садиться в тюрьмы. Ворам запрещалось жениться, иметь прописку, вступать в комсомол и партию, служить в армии, а также работать на государство. Последний пункт в том числе касался и выполнения любых работ в местах заключения. В тюрьме нельзя было сотрудничать с администрацией, а также освобождаться раньше срока. Вор, назначенный смотрящим, будь то в тюрьме или на свободе, должен был собирать общак и использовать его на общее благо, а также для облегчения участи попавших в беду преступников.

При этом каждый зэк был обязан отдавать «на общее» часть денег и продуктов, передаваемых ему с воли, а также долю своего заработка.

Возведение урки в воровское достоинство, «коронация», осуществлялась на сходках. Согласие на это должны были дать, как минимум, три признанных сообществом «законника».

Естественно, что воры в законе и «стремящиеся», добровольно подвергавшие себя всем связанным с этим ограничениям, составляли ничтожное число заключенных. Они сами не работали, но были заинтересованы в выполнении производственных планов своей колонии, так как от этого зависело пополнение общака. Поэтому хотя воры и не сотрудничали с администрацией, они оказывали на зэков не менее сильное воздействие, чем «активисты». На выходе советская власть получила над заключенными двойной контроль.

Известно, что существует прямая связь между психофизикой человека и его языком. С удалением от норм общества, спуском по шкале ценностей все резче усиливается роль фактора приземленности, биологической ипостаси его носителя – животных инстинктов, ленивой бездумности и стремления только потреблять, эгоистичности и алчности, жестокости и агрессивности. И вырабатывается соответствующий язык. Недаром же уголовники в бандах всегда стремятся общаться на жаргоне – более грубом и упрощенном подобии языка: не только в целях конспирации, но и потому, что для преступной деятельности нужен также соответствующий настрой.

Как и многое, созданное Сталиным, феномен воров в законе пережил не только его самого, но и Советский Союз. На пути в сегодняшний день этот феномен претерпел ряд трансформаций, определивших его современный облик.

Теперь – другая крайность.

Стотысячная армия, составленная большей частью из уголовников, которым пообещали свободу, под командованием маршала де Монфора действовала по принципу: "Уничтожайте всех бог отличит своих от чужих". С 1215 г. поселения катаров уничтожались по всей Европе. Солнечные Лангедок, Каталония и Тулуза, составлявшие центр катаро-альбигойского мира, были уничтожаемы в течение десятков лет. Лидеры катаров сжигались на кострах. Средневековая инквизиция была создана исключительно ради уничтожения катарской цивилизации, так как после многих лет борьбы катары ушли в подполье. Больше двухсот лет продолжалась эта борьба. В память потомкам о катарской цивилизации остались такие яркие и поныне образы благородных рыцарей, прекрасных дам и веселых неунывающих трубадуров. Но самые яркие образы, оставленные нам катарской цивилизацией, - были образы доброго Бога и доброго человека, стоявшие в центре мировоззрения катаров...

Благодаря катарам, стала возможной эпоха Возрождения - в науке, Исследовательница средневековой французской литературы Гоар Карагезян в своей недавней книге «Памятники средневековой французской литературы в контексте культурного обмена «ВостокЗапад», Ереван 2010, изданной под грифом Национальной Академии наук, кропотливо показывает, как перетекали сюжеты и идеи и формы с Востока на Запад. Но интересен еще ряд, оставшихся за бортом книги, дополнительных обстоятельств, проливающих свет на столь быстрое и радушное отношение жителей Южной Франции к мигрантам и их ереси. Оказывается, что базой старокаталонского языка являлся язык басков, чьи армянские корни сегодня не вызывают сомнений у ученых. Баски населяли не только испанскую часть Пиренеев, но и ту их французскую часть, которая включала в себя Каталонию. Лангедок простирался на сегодняшнюю Испанию. Многие топонимы тогдашнего Лангедока имеют сильное армянское звучание. Но важнее всего, что и психологически и духовно и мировоззренчески пришельцы и мигранты ощущали родство между собой, что удивило даже рыцарей, пришедших их уничтожить. Они не выдали ни одного из Совершенных, и предпочли все умереть, быть повершенным, сгореть заживо в костре. Официально они все были французы и все - христиане.

Тогдашнее население этой страны состояло из множества мигрантов из Болгарии, Византии, Малой Азии, Армении, изгнанных официальной их церковью за ересь. Эта ересь, истоки которой в Армении – павликианство, тондракийство, затем богомильство в Болгарии и т.д. - расцвела в Южной Франции и дала образцы поэзии трубадуров, высокой духовности и стала основанием всей последующей французской культуры. Тробадор – слово, которое сейчас произносится как трубадур, происходит от слова tro-bar. Так называют выдумщика, умеющего придумывать изящные фигуры речи, т. е. употреблять слова в непривычном или забытом смысле, завуалированно используя переносные значения слов. Эти поэты предупреждают нас, что их стихи имеют двойной смысл. Тробар, говорят они, – это искусство переплетать слова. Они сочиняли песни и стихи полные свежести и очарования. В поэзии трубадуров мы находим почти все темы, затрагиваемые учением катаров.

Катары - от армянского "катариал" - "совершенные". Павликианкатаров обвиняли в дуализме. Но более внимательный взгляд обнаружит, что они были ранними диалектиками, всему искали свою противоположность. И в борьбе противоположностей, как учил спустя 1500 - летия диамат, искали суть вещей. Сегодня незнание диалектики свидетельствует о невежестве. Но в отличие от революционеров, которые направляют энергию вовне, виня во всем окружение, павликиане предлагали начать с себя. Сначала самому стать совершенным, а потом критиковать других. Поэтому исходным пунктом их вероучения было положение о том, что христианские таинства оскверняются от прикосновения к ним порочных рук, следовательно, священник, живущий в грехе, не имеет права совершать никакие таинства.

В основе деятельности павликиан-катаров - недовольство теми злоупотреблениями, которые были распространены среди католического духовенства. Катары полностью отвергали всю церковную иерархию как нечто бесполезное и провозглашали римскую церковь "синагогой Сатаны", спасение в лоне которой было невозможно в принципе. Отвергались также десятинный налог и все церковные приношения. Они отрицали догматы о смерти и воскресении Христа, отвергали крест, храмы, иконы. Катары объявили дьявольским обманом семь христианских таинств и практиковали публичную исповедь, происходившую раз в месяц на собрании общины.

В теории переселения душ катары фактически повторили аналогичные теории индийских учений о реинкарнации и карме: пока душа не становилась достаточно совершенной для вознесения к своему создателю, она должна была пройти путь последовательных перевоплощений. В зависимости от необходимости искупления тех или иных грехов душа при последующем перевоплощении могла помещаться в тела низших животных, откуда проистекал естественный запрет на убийство животных, кроме насекомых и рыб, которые считались неспособными принять человеческую душу. Это убеждение использовалось инквизиторами для обнаружения упорствующих катаров - подозреваемый должен был убить собаку или цыпленка.

Большинство катаров отвергало Ветхий Завет, феодальный суд, светскую власть, проповедовало аскетизм, безбрачие и непротивление злу. Категорически запрещалось носить и применять оружие. Внутри секты катары делились на слушателей, верующих и избранных (совершенных). "Совершенные" катары придерживались полностью аскетического и строгого образа жизни, соблюдая абсолютное целомудрие, не употребляли животную пищу, соблюдали сорокадневный пост четыре раза в году и даже избегали улыбаться и шутить. Их деятельность заключалась исключительно в молитвах и проповедях.

Аскетизм катаров и непрекращающиеся посты приводили людей к истощению и анемиям. До конца XII в. бледный цвет лица считался неопровержимым доказательством причастности человека к ереси и часто приводил на костер.

Быстрый рост числа и размера общин катаров сделал недостаточным ограничение духовенства кастой "совершенных" и потребовал создания организованной иерархической структуры.

Простые верующие катары называли себя "христианами" или "верующими" (credentes), далее следовали диакон, Filius Minor, Filius Major, епископ. Filius Major избирался конгрегацией, а дальнейшее повышение в должности происходило при освобождении вакантного места. При этом посвящение в сан происходило через повторное духовное крещение. Большинство катаров признавало, что лицо низкого сана не могло посвящать в высший сан, для чего во многих городах имелось по два катарских епископа, чтобы в случае смерти Все катары, принявшие духовное крещение, принимали обеты, включавшие запреты на употребление животной пищи, клятвы, ложь и греховный образ жизни.

Катары не считали самоубийство грехом. Напротив, мучительная смерть, по их мнению, очищала человека от всех грехов и освобождала от мук загробной жизни. Поэтому катары охотно признавались в принадлежности к ереси и сознательно упорствовали на допросах инквизиции, зная, что их ждет костер. С этой же целью принятия мучительной смерти среди катаров были распространены такие формы самоубийства, как голодание, прием в пищу толченого стекла или вскрытие вен.

Во второй половине XII в. движение катаров достигло своего апогея, особенно в Южной Франции, где им покровительствовали даже крупные землевладельцы. Эта группировка имела центр в городе Альби провинции Лангедок и получила наименование альбигойцев. К концу XII в. ересь охватила практически всю Европу (кроме Англии и Германии), полностью вытеснив из некоторых областей католицизм. О широком распространении катаров свидетельствует и тот факт, что на официальном языке инквизиции XIII в. слово "еретик" всегда означало "катар", в то время как другие ереси и секты назывались собственными именами.

Часть французских катаров XII - XIII вв. носило название патаренов, публикан, попеликан, ткачей. Некоторых катаров в Ломбардии и Южной Франции вплоть до середины XIV в. называли апостоликами, по аналогии с сектой апостольских братьев. В XII в. в среде катаров появилось философско-религиозное течение натуралистов, пытавшихся объяснить христианские чудеса с точки зрения рационализма, т.е. зачатки средневековой науки появились прежде у них.

Веронский собор 1184 г. официально отлучил от церкви всех еретиков, в первую очередь катаров. Согласно учению церкви, всякий отлученный должен был попросить отпущения грехов в течение года и, соответственно, покаяться в ереси. В противном случае отлучение считалось бесповоротным, в результате чего еретики не имели права погребения в освященной земле.

Учение катаров было осуждено как ересь на IV Латеранском вселенском соборе в 1215 г. Угроза полного захвата катарами Европы подвигло папу Иннокентия III на решительные меры против еретиков.

Был собран крестовый поход против катаров и альбигойцев. В состав войска крестоносцев входило 20 тысяч всадников и 200 тысяч пеших.

Основной мотивацией для вступления в войско крестоносцев было полное прощение всех грехов участнику похода, а также успешная пропаганда против катаров как слуг Антихриста. Войско крестоносцев в течение 20 лет разоряло южную Францию. Апогеем этой войны стало полное уничтожение населения г.Безье, состоявшего из католиков и еретиков - около 20 тыс. человек без разбора пола, возраста и вероисповедания. Именно там была произнесена знаменитая фраза: "Убивайте всех, Бог на небе узнает своих!". При взятии других городов перед катарами ставилась дилемма - полное отречение от ереси либо костер. Характерно, что подавляющее большинство еретиков предпочитало костер, причем многие бросались в него сами.

В течение XIII в. в законодательствах практически всех стран Европы в связи с распространением катарской ереси было введено в качестве наказания для нераскаявшихся еретиков сожжение на костре. Преследование катаров католической церковью привело в конце XIII века к их расслоению и упадку, а в XV веке - к окончательному исчезновению. Одним из сильнейших ударов по катарской ереси было учреждение нищенствующих орденов доминиканцев и францисканцев, которые, исповедуя, подобно катарам, апостольскую нищету и целомудрие, заслужили любовь и уважение простого народа и составили реальную альтернативу еретикам. Именно францисканцы и доминиканцы составили основу инквизиции, появление которой было инициировано именно широким распространением катаров.

В последнее время, в Европе и США активизировались массовые выступления новых альтернативных социальных движений, которые стали существенным элементом жизни общества, его развития. Большую известность получило движение «Оккупируй Уоллстрит!». Сегодня аналогичные антиглобалистские движения проходят под лозунгами: «Оккупируй фондовую биржу!», «В 1958 году - танки, в 2011- банки!» и т.д.

Еще в 80-ые годы в Европе произошли значительные структурные и экономические сдвиги. Выявилось новое социальное деление общества. Появились нетрадиционные, альтернативные формы социального соперничества. Новые социальные движения стали больше ориентироваться на действительное (НСД) волеизъявление народа. К примеру, в Великобритании функционирует более 250 тысяч добровольных организаций. Каждый четвертый англичанин так или иначе участвует в деятельности новых социальных движений. Новые социальные движения или альтернативные социальные движения связаны с процессом увеличения роли прямой демократии за счет представительной.

Так стали возникать новые нормы, во многом перекликающиеся со катарским мироощущением. Возникшие в 80-ые годы ХХ века в Европе новые социальные движения дистанциировались от общества, государства и направляли свои действия на нетрадиционные сферы, на изменение норм человеческого общежития. К ним относятся различные движения за альтернативные стили жизни и производства, гражданские инициативы (по месту жительства, в сфере досуга и культуры, правозащитные), антивоенные движения, экологические, движения в защиту демократических свобод и самоопределения народов.

Основными субъективными предпосылками появления новых социальных движений являлись разочарование в традиционных формах политической деятельности и поиск новых форм социальной активности, изменения ценностных ориентаций европейцев, падение авторитетов лидеров в социальной сфере, рост потребностей в интеллектуально и духовно содержательной трудовой жизни, усиление потребности европейцев в личном участии в конструировании социально-политической жизни.

альтернативные ценности: контрпотребительство, значимость аутентичности личности ее внутренним императивам, истинный коллективизм, самоопределение, контртехницизм, гармония между человеком, культурой и природой. Многие европейские новые социальные движения активно поддержали право народов на самоопределение.

Основными задачами новые социальные движения поставили создание справедливых отношений между людьми на основе антипотребительских и гуманистических ценностных ориентаций, вырваться из индустриальной логики, преодолеть экономический фетишизм, сделать упор на эффективность развития самого человека, а не экономики, решение глобальных проблем современности, обеспечение свободного пространства для альтернативных способов жизни.

У новых социальных движений стоит цель не завоевание власти, а борьба за влияние на общественно-политическую жизнь. Ключевым становится понятие гражданского общества, «общественной контрвласти».

Вопросы 1.Специфика норм уголовных объединений.

2.Движение катаров как реакция на социальную патологию.

3. Особенности их этики и нормативного оформления движения.

4.Современные протестные движения как истоки новых нормативных подходов к организации общества.

Лекция 13 Инструктивное нормирование Опишем, опираясь на концепцию Пиаже, наиболее общие характеристики четырех типов нормативных систем, соответствующих четырем эволюционно развивающимся стадиям индивидуально-социального интеллекта, проявляющимся в типах социальных общностей. Под социальными общностями подразумеваются любые социальные образования – от семей до цивилизаций. Конечно, это чрезвычайно общая типологизация ментальностей, в действительности их дифференциация может быть сколь угодно дробной. Основанием этой типологии является предпосылка о единстве форм и содержания эволюционно развивающегося человеческого интеллекта, достигающего на высшей стадии зрелости науки.

В формальном плане, следуя Пиаже, эти уровни могут быть представлены цепочкой эволюционных вложенных (логикоматематических) полугрупп симметрий (симметричных перестановок), репрезентирующих этажи усложняющихся интеллектуальнооперациональных когнитивных структур.

Внутри каждого, строящегося нами типа ментальностисоциальности можно выделить два противонаправленных характера, ориентирующихся на полярные или альтернативные религиозные и этические ценности, составляющие вместе единый ансамбль. Их можно обозначить как полярные субъекты данной специфической нормативной системы, т.е., те, кто принимают решения, разрабатывает нормы и навязывает их другим и те, кто сопротивляется этим решениям и нормам и выставляет свои. Эти два характера могут служить идеальными типами развертывающегося в каждой культуре-социуме противодействия, определяющего диалектику и динамику данного типа развития. Имея 4 типа ментальности, мы получаем 8 чистых характерологических типов, в которых можно различить узнаваемые черты живущих конкретных их носителей.

Инструктивно-директивная нормативная система В инструктивно-директивной нормативной системе доминирует логика процедурно-практического мышления (и сопутствующей особенности взаимоотношений). Свод правил, инструкций, предписаний – от медицинских до бюрократических - не подвергается сомнению. Однажды прочитанная книга становится руководством к действию на всю жизнь. В отсутствие лидера такое мышление чувствует себя неуютно, готово прислониться к простеньким, но прочным лозунгам, призывам, воззваниям.

Эти люди довольствуются однозначной системой лежащих на поверхности интерпретаций этических и поведенческих кодов, главенствующей в их непосредственном восприятии. В более широком социальном контексте также не ищут принципиально иной модели объяснения событий, отличающейся от обыденно-бытовой по качественным характеристикам. Обычно эти люди примиряются с одноплановым пониманием реальности, каким бы усложненным и комплексным оно ни было. Интерпретация событий и вещей, а также система отношения к ним и соответствующих личных действий в этом случае проходит в одном срезе и является однозначной. Это характеристика “нераздвоенного сознания”. Какими бы странными, противоречивыми, даже абсурдными ни были представления этой категории, они всегда отличаются одноплоскостным, одномерным характером, вытекающим из проекции на единую плоскость множества наличествующих во вне схем.

Такое мышление, как правило, категорично, бескомпромиссно, свою правоту в споре отстаивает несмотря ни на какие последствия взаимоотношений, тяготеет к абсолютизму мнения и полярным взаимоисключающим и неподвижным позициям. Оно характеризуется крайним эгоцентризмом - неспособностью встать на позицию другого человека, взглянуть на вещи его глазами, или отнестись к собственной точке зрения как одной из многих возможных и скоординировать ее со всеми иными. Социальные отношения воспринимаются по аналогии с материальными отношениями между вещами: как незыблемы свойства природных процессов, так неизменны и нерукотворны для них нормы социума. Полярности позиций не образуют шкалу, а скорее похожи на застывшие ледяные горные пики, между которыми нельзя проложить даже тропинку. «Либо то, либо другое. Иного не дано».

Отсюда вытекают узкий кругозор и слитность с некой нормой или идеологемой, критика которой вызывает повышенную агрессивность.

Обычно они хорошие исполнители, мало задумывающиеся о смысле собственных действий. Управлять такими людьми достаточно легко, нужно только объявлять нормы.

У подобного «нераздвоенного» человека его этика, поступки, суждения, нормативы соответствуют общеправовой, нормативной системе поведения и интерпретации. Он рассматривает вещи и события в той системе координат, которая доминирует в обществе, а свобода выбора осуществляется в системе строго определенных рамок, во многом предопределенных социальным сектором, к которому он принадлежит. Существует огромное разнообразие подтипов таких людей, но общая характеристика остается постоянной — они трактуют реальность только на одном уровне, смена интерпретационной модели осуществляется путем замещения. Иными словами, если он меняет социальный сектор, с соответствующей ему интерпретационной схемой, он оставляет “старую” модель и принимает “новую”, так как все эти модели существуют в одной плоскости.

К примеру, в газетах сообщают о том, что “произошла авиакатастрофа”. Для подобного типа человека выдвигается спектр ее интерпретаций: “теракт” (косвенное разжигание неприязни к тем или иным политическим, религиозным и этническим группам), “техническая неисправность” (косвенно способствует дискредитации компании, которой принадлежал самолет), “некомпетентность экипажа” (косвенное указание на предпочтительное использование иных видов транспорта), или какие-то иные предположительные причины, упоминание которых в СМИ обязательно преследует какуюто определенную, непроговариваемую цель. Эти люди “нераздвоенного сознания” либо верят одной версии, либо сомневаются в выборе, что принять на веру, либо не обращают на событие особого внимания. Самые компетентные из них способны, максимум, проследить логическую цепочку, приводящую к организациям и силам, заинтересованным в той или иной интерпретации.

Неумение увидеть множественность и взаимосвязанность точек зрения, провести тонкие различия между позициями приводит либо к поверхностной или поспешной социальной идентификации, либо превращению в тень лидера, взаимоотношения с которым строятся по принципам: "делай как я", «если ты не с нами, значит против нас», либо к инструментальному отношению к другому как полезному предмету, "нужному" человеку - посреднику между собой и искомой целью. Причем, уровень этих целей обычно не превышает чувственных удовольствий, потребностей тела или престижных объектов. Сами объекты и люди воспринимаются обособленно, изолированно от их связей.

Социумы, в которых преобладают такие типы мышления, характеризуются обилием инструктивных технологий, доминированием бюрократического способа организации общества, крайне низким интеллектуальным уровнем осознания социальных связей. Характерной чертой таких взаимоотношений является то, что они внутренне и содержательно не согласованы, им присущи резкие и не мотивированные переходы от одного полюса к другому, они не выстраиваются по критерию взаимодополнительности, а напоминают, скорее, зеркальное отражение действий сторон, требующих друг от друга одинаковости. Одновременное действие двух одинаковых, но разнонаправленных схем, не знающих компромисса и взаимосогласования, должно окончиться только доминированием одной из них, причем, естественно, критерием возвышения становится некоторый показатель власти или материальной силы. В результате, в такого рода общностях не может организоваться никакой иной социальный порядок, кроме принудительно-иерархического силового доминирования одних членов группы над другими, низведенными до уровня обслуживающего слоя. Если в доминирующие над их поведением светские или религиозные идеологии внести извне некие усовершенствования, то они вполне могут сыграть роль внешнего управления.

Отсутствие восприятия другого человека как самоценного и независимого субъекта прямо связано со спецификой интеллектуального уровня таких людей. Политические партии (с лозунгами, выражающие до-индивидуальный, стадный характер общения – чей ты? ) опираются на них как на главный свой ресурс.

Множество политических технологий внедряющих «демократизацию»

в разных странах, используют в качестве опоры именно такие слои с неразвитой психологией. Более того, сегодня мировые СМИ прикладывают изрядные усилия и тратятся огромные деньги, чтобы общественное сознание многих стран затормозило свое развитие именно на этой фазе. Такие массы легко использовать, направляя против любых «образов врага». В этом типе мышления не развивается потребность в рациональном обосновании своих рассуждений («Это так!»), в придании последовательности своим мыслям и поступкам, нет надобности искать противоречий в собственной логике. Таким людям крайне трудно сделать процесс собственного мышления объектом своей рефлексии, и порой сложно воспроизвести цепь рассуждений, которую они только что совершили.

Этот тип мышления присущ определенным мозаичным культурам, не имеющим достаточной интеллектуальной силы для организации целостного синтеза социальной жизни. Такие особенности мышления как самопроверка, связность, непротиворечивость, обязательство выполнять свои обещания и т.д., появляются только на следующей стадии, благодаря опыту интенсивного общения с другими людьми в дискуссиях, спорах, процессах согласования точек зрения и принятия во внимание интересов и мнений других людей (в процессах «народной демократии»).

Ввиду неразвитости способности умо-зрения, умо-постижения вещей, во внимание принимается чаще лишь сугубо внешняя видимость вещей при ограниченном восприятии их взаимосвязей между собой. Отсюда и быстрые переходы от одной идеи к другой при отсутствии целостного синтеза многих сторон явления и увлечение вниманием к какой-либо единичной, бросающейся в глаза особенности предмета, и пренебрежение остальными аспектами. На эксплуатации этой особенности играют такие молодежные феномены как мода, символика престижа. Слово или представление в сознании членов данной общности обладает тождественными с реальностью свойствами. Под впечатлением момента, речей, лозунгов люди склонны принимать далеко идущие решения. Их чувства и поведение обычно опираются на непроверенные сведения и представления.

«Профаны», люди “не раздвоенного сознания” пребывают в сфере господства норм, “нормократии”, подлежат системе юридических, этических, поведенческих и психологических общеобязательность только одного плана бытия, одной идеологии. На социальном уровне этой психологической категории соответствуют все профессии, социальные группы и виды деятельности, которые не имеют отношения к социальным, правовым, “спецслужбам” или к тем кратополитическим реальностям, в которых со всей очевидностью обнаруживается условность, прагматичность и недостаточность обычных интерпретаций событий и явлений. Чаще всего те сферы знаний и те профессии, которые хотя бы в некоторой степени выходят за пределы общесоциальных нормативов и оперируют с более широкими комплексами реальности, — философия, психология, психиатрия, социология и т. д., — курируются прямо или косвенно представителями иных, более развитых типов сознания. Так обстоит дело не только в тоталитарных обществах, но и в обществах демократических и либеральных, хотя формы такого контроля существенно разнятся.

Рационализация такой ментальности дает определенные продукты в виде своеобразной этики, "науки", "философии" и др.

Справедливость понимается как полное неразличимое равенство и одинаковость. Добродетельность или порочность определяется физическими последствиями действий, безотносительно к человеческому смыслу или общественной ценности поступка. Правила прагматичны, узкоутилитарны: "ты мне - я тебе". Законы, в основном, принудительны, господствует право тальона: "око за око, зуб за зуб".

Преобладает дух нетерпимости и авторитарная идеология. В философии - догматизм и буквоедство, в эстетике - единообразие через повторение и подобие, в логике - формальные рассуждения без учета контекста, в религии – язычество, идолопоклонство, в гносеологии - познание «объектное» (объекты рассматриваются изолированно друг от друга), оно отождествляется с называнием, построением словесного образа вещи, методология классификационная, систематизаторство вещей и явлений, составление списков факторов, имеющих якобы универсальное значение, т.е. таксономия застывших категорий. В науке преобладает модель однозначной и однонаправленной причинно-следственной связи, математика, в основном, количественная. Восприятие вещей чернобелое, дихотомическое, причем оппозиции полярны и находятся в непримиримой вражде между собой. Буржуазия и пролетариат, помещики и крестьяне, милиция и преступники, врач и пациент, учитель и ученик, отец и сын – все полюсы воспринимаются обособленно и во вражде друг с другом. В политике авторитаризм, правила принятия решений упрощены до правила большинства.

Типичным примером этой стадии развития, развернутой в социальных институтах, является советская цивилизация.

Смоделируем логический аналог такого мышления. Каждое явление или понятие воспринимается в нем вместе с однозначной оценкой. Классический пример: «Что такое хорошо и что такое плохо?» Это «империализм» – «Это плохо». Это «великая стройка» это хорошо». Из каждого понятия следует ближайший вывод, который не подвергается сомнению. «В инструкции написано….

Следовательно, никаких иных вариантов не должно быть». И.т.д.

Переводя этот тип мышления в логические формулы, можно сказать, что он действует на основе функционирующих в ближайшей общности информационных связок, типа: р, р q, q. Связка p q не подвергается сомнению и, следовательно, чтобы получить q, надо однозначно выполнить р. Такой логический характер имеют все рекламные тексты: «если хотите q, то надо купить р». И надо сказать, что основными потребителями и исполнителями рекламы и являются люди данной ментальности.

1.Основные характеристики инструктивной ментальности.

2.Эгоцентричность как наиболее выраженная черта этой ментальности.

3.Присущий ей логический конструкт.

Лекция 14 Легистская нормативная система Второй тип нормативной системы и, соответственно, тип социальных общностей, в котором она преобладает, назовем легистским, так как преобладающие здесь нормы носят в большинстве юридический характер. Здесь действуют мыслительные (когнитивные) принципы и механизмы, порождающие иные социальные порядки и социальную реальность, иные социальные институты, иной тип знания, вместе с его модификациями в виде науки, философии и др.

изначальной и априорной установкой на одновременное создание параллельных интерпретационных систем.

Дело не в том, что первый тип (“обычные люди”) обязательно знает “меньше” о реальном положении дел, нежели люди с “раздвоенным сознанием”. Это совершенно не обязательно. “Обычный человек” может знать гораздо больше и иметь несравнимо более широкую интерпретационную систему, нежели “раздвоенный”. Но при этом все равно эта система будет качественно одномерной, принадлежащей одной и той же плоскости. И напротив, “раздвоенный” может иметь самые зачаточные представления об обеих областях реальности (о “явной” и “скрытой”), но в самых изначальных предпосылках отношения к действительности этот подход будет радикально иным.

Люди, которые получили доступ ко второму уровню интерпретации реальности наблюдают как события материального, телесного плана, так и их “душевную” подоплеку, параллельный мир, невидимый для “профанов”, остающихся на первой ступени иерархии.

«Легист”, напротив, на любой сектор “нормократической” реальности накладывает дополнительное политическое измерение, и поэтому у него любые события, явления или действия раскладываются на две стороны — “профаническую” и “политическую”.

“Легист”, знакомый с реальностью, где вещи предстают не такими, какими их представляют для профанов, а такими, какие они есть “на самом деле”, является типовой фигурой квази-политической деятельности.

Прежде всего, легистская нормативность как когнитивная особенность предполагает опору в мышлении на некие объективные законы («нормы», «правила»), поиск которых становится насущной задачей этого мышления. Основная его дихотомия проходит по меже «нормы» и «факта», согласование которых составляет всю интенцию социального поведения. В соответствии с этим приоритетность в регуляции поведения индивидов приобретают общие нормы, общие правила, общественные ожидания. В данном типе социальной общности, появляется общественное мнение как таковое и играет роль внешнего авторитета в определении правильности или неправильности социального поведения. (Общественное мнение – может имитироваться и в инструктивистских общностях, но не имеет такого влияния). Важна ориентация, прежде всего, на авторитет значимого другого или безличный общественный авторитет, подкрепленный наукой, религией. Индивиды обеспокоены своим соответствием общественному мнению и своей лояльностью в отношении общественных ожиданий. Законы и нормы диктуют им, что и как они должны делать, как поступать в тех или иных случаях.

Присутствует учет мнений и позиций других людей, способность видеть вещи с их точки зрения. Это придает общественную силу поведению, опирающемуся на подобные ожидания. Господствует стремление к равноправию, большую силу приобретают юридические и правовые институты. Вопросы оправдания, обоснования, рационализации своих поступков и мнений занимают умы членов подобных нормативных общностей. "Я думаю так, потому что..." - принятая форма многих высказываний.

Основополагающий когнитивный принцип, управляющий социальными взаимодействиями в этой структуре, может быть сформулирован в виде ряда правил симметрии: от "как ты ко мне, так и я к тебе" до известной максимы ("золотого правила") - "не делай другому того, чего не хотел бы иметь по отношению к самому себе".

В случае возникновения недоразумений из-за несовпадения ожиданий происходит апелляция к общей норме, закону, праву, разрешающему противоречие. (Надо учесть, что хотя и при эгоцентрической структуре функционируют законы, само право еще является неправовым, т. е. не соответствующим формальной справедливости, и выражает всего лишь конъюнктурное политическое насилие.) Нормативность, в том числе правовая, которая устанавливается при данном социальном порядке, опирается на нормативность обыденного знания, здравого смысла данной общности.

В ее нравах - коллективность не важнее индивида, закон - выше милосердия, правила имеют договорный характер и поддерживаются правом, имеющим исключительно формализованный характер. В философии - атомизм, позитивизм, господство принципа "спасения явлений", рационализация здравого смысла и обыденного знания.

Основные философские учения этого типа ментальности – присущего Локку, Гоббсу, Маккиавели, Миллю, Бентаму, Шопенгауэру и др. производят государство и социальные институты из человеческого соглашения, низводящего их на степень простого средства для удовлетворения человеческих потребностей. В эстетике мозаичность, стилевой произвол, в религии - множественность и конкурентность учений. В логике — преобладание индуктивизма, проблематизирован (т.е., рассматривается как реальная научная проблема) переход от частных фактов к обобщениям. В науке дифференциация и специализация научных дисциплин, преобладание генерализаторства - неумеренного и поспешного обобщения.

Математика - вероятностная, стохастические процессы. В политике принцип представительства, арифметическая пропорциональность, так называемая западная демократия. В общественной жизни обособление и атомарность. Типичным примером такой ментальности является усредненный представитель западной цивилизации.

Частно-индивидуализированный образ жизни, прокламируемый этой цивилизацией, возникающую проблему установления взаимоотношений между всеми этими эгоистами, порождающими «войну всех против всех», решает посредством обращения к внешнему регулятору. Поначалу этим регулятором, удерживающим их от уничтожения друг друга, была религия, особенно католицизм, прививший и поддерживающий на протяжении столетий отказ от веры в себя, и заменивший бога на папу; потом в религию стали верить меньше, и главным регулятором все чаще оказывались юридические отношения, прежде всего между индивидами. Англия, где в XVII веке был достигнут компромисс между аристократией и буржуазией (простые люди тогда в расчет не принимались), стала классической страной этой традиции, вскоре распространившейся на США.

Стремление решать все конфликты не через человеческие отношения, а через «мертвую букву» закона, массовость и престижность профессии юриста (чуть ли не у всех американских президентов именно юридическое образование) – все это вызывало удивление у представителей традиционных обществ, в частности, у японцев. Общество рассматривалось при таком подходе как состоящее из множества атомизированных индивидов.

Континентальная Европа, особенно Франция, долго жила по иным понятиям, но во второй половине ХХ века, когда усиливались США, крепло атлантическое единство, а потом начал ослабевать СССР, данная традиция распространилась и на континент, где даже такие политические движения, как социал-демократия, поначалу опиравшиеся на иную традицию, постепенно в нее вписались. Сейчас с ростом уровня жизни в западных странах такая идеология нашла адекватное выражение в культе потребления и наслаждения.

Поддержание такого типа цивилизации обязано непрерывному искусному формированию нужного социального общественного мнения и давлению ближайшего окружения. Технологии, конструирующие такое общество, предусматривают широкое тиражирование нужных мнений, за счет их массовости создавая иллюзию несомненности суждений. Методологической основой такой фабрики мнений является индукция, хорошо используемая в психологических спекуляциях. «Если все встречные говорят, что это не корова, а коза, значит, так оно и есть». Если телевидение годами внушает, что «надо брать от жизни все», то какие же могут быть еще сомнения?

Инспирируемый Западом процесс глобализации активно поддерживает такой ментальный тип и даже вывел его на авансцену многих социумов в качестве «форпоста демократии».

Здесь можно провести аналогию с типичной аристотелевой логикой: «Если все Р считают, что надо принять Q, то поскольку я тоже из Р (или хочу быть как Р), то я тоже принимаю Q». Для управления такой цивилизацией достаточно рефлексивной манипуляции, состоящей из двух звеньев. Именно она создает иллюзию самостоятельности выбора. Субъект принимает предлагаемые основания и делает «самостоятельный» вывод, необходимый управляющему агенту. Если в условиях инструктивной ментальности вывод делался за индивида, а он только принимал указания, то здесь большую роль приобретают общественные дискуссии, а также СМИ, как реальный агент формирования поведения.

Этот, легистский тип, как правило, простирается между двумя полярными вариантами: первым (р q) и (р -q), и вторым (р q) и q). Т.е., одна и та же вещь может быть следствием разных (-р действий и в то же время одни и те же действия могут привести к разным результатам. Здесь инструктивность уже снята, человеку предлагается выбор между альтернативами, но они тщательно подобраны и контролируются с тем, чтобы в принятие решений не вовлеклись социальные параметры. Например, увеличение спроса на товар (р) ведет к повышению его цены (q), а может и к понижению (-q);

и другой вариант: увеличение спроса (р) так же как и понижение спроса (-р). ведет к повышению цены (q). Характерно, что европейцы слили миллионы литров молока на землю, но не допустили, чтобы оно продавалось дешевле. Норма прибыли, принцип выгоды превыше всего.

Чтобы перейти из первой ментальности во вторую необходимо релятивизировать заданные суждения и вытекающие из них выводы и провести небольшую дискуссию для обоснования своего выбора. Эти процедуры показывают переход от одного установившегося типа социального равновесия к другому. Для того, чтобы перейти на более высокую ступеньку равновесия, необходимо набрать дополнительную энергию, что иногда обеспечивается раскачиванием жесткого социального трамплина.

1.Основные характеристики ментальности легистского типа.

2.Роль общественного мнения и процедуры его создания.

3.Процесс глобализации и «нормократия».

4.Присущий этой ментальности логический конструкт.

Лекция 15 Релятивистско-манипулятивная нормативная система Третий тип нормирования, присущий соответствующему типу социальных общностей назовем релятивистским. Когнитивно релятивизм проявляется в стремлении оказаться вне шкалы любых полярных категорий, в желании «стать над схваткой», занять позицию арбитра, стороннего наблюдателя, а часто – провокатора и подстрекателя, объективно выигрывающего от борьбы двух сторон.

Отсюда склонность к манипуляторству в этом типе мышления. Если в первых двух общностях принципы, регулирующие поведение индивидов, лежали вне их самих - в первом случае в плоскости физических последствий поступков, типа боли или вознаграждения, а во втором случае - в плоскости ожиданий и требований со стороны обобщенных значимых других и влиятельных общественных институтов, то теперь источник регуляции смещается во внутреннюю сферу. Главным механизмом принятия решений становятся личностно осознанные мотивы и рационально выверенные процедуры достижения целей. Именно этот тип мышления курирует («пасет») два предыдущих типа.

«Манипуляторы”, т. е. “люди раздвоенного сознания”, субъекты политики, руководители ведомств и типичные сотрудники спецслужб, интерпретируют “авиакатастрофу” как событие совершенно иного качества. Во-первых, они никогда не могут быть уверены в том, что этот факт вообще имел место. Следовательно, они допускают существование интерпретации без факта. Во-вторых, они заведомо убеждены в искусственной природе катастрофы, так как в политической сфере никогда ничего не происходит без выгод и интересов конкретных сил. Поэтому само происшествие, имеющее видимость несчастного случая, интерпретируется ими заведомо как результат сознательной операции, имеющей логику и цель, всегда остающиеся за пределом профанической действительности.

“Политическое” объяснение катастрофы не просто еще несколько версий происшедшего. Это целая система знаний и механизмов, остающаяся обязательно за кадром общедоступной сферы. Тайный, “секретный” характер всей области политики предполагает, что “истинные” объяснения не будут даны “профанам” вообще никогда, поскольку речь идет не о неизвестных элементах определенной плоскости, но о совершенно иной плоскости, само существование которой не доступно “непосвященным”. При этом классический “легист” интерпретирует выбранную нами в качестве примера “авиакатастрофу” в своей сложной, двойственной, политической системе координат даже том случае, если данная область крайне далека от его профессиональных интересов и если его компетентность в конкретном вопросе ничтожна. Важно подчеркнуть, что “легист” сплошь и рядом бывает совершенно некомпетентным в политической реальности применительно к конкретному факту, и в таких случаях он вынужден довольствоваться самыми приблизительными, туманными и неадекватными домыслами. Но и в этом случае характер домыслов будет сущностно политическим, т. е.

логика реконструкции будет радикально иной, нежели структура “обывательских” мифов, распространенных среди “профанов”, верящих в действенность этико-правовых нормативов.

Политика, как известно, считается в первую очередь не с правом, но с силой, и поэтому “силовое” объяснение превалирует здесь над “правовым” объяснением. Подобно тому, как психолог или психиатр относится к человеческой личности как к механической конструкции, к объектной совокупности синдромов и комплексов, тогда как обычный человек убежден в спонтанности и субъектности самого себя, “манипулятор” рассматривает социальные и политические события как объектное выражение неких механизмов, скрытых от общественности и сознательно управляющих тем, что представляется для профана “случайностью”, “свободным решением”, “объективной закономерностью” и т. д.

Когда в общностях релятивистского типа происходит несовпадение ожиданий, нарушение взаимодополнительности (сцепляемости) рутинных действий, то каждый из агентов взаимодействия переносит вину за отсутствие гладкости взаимодействия на самого себя. В себе, в просчетах собственной рационально выверенной и рефлексивно продуманной манипуляции ищутся причины того, что не удалось осуществить гладкое взаимодействие, ведущее к реализации цели. На себя возлагается ответственность за неадекватный выбор стиля общения, за плохой учет контекста взаимодействия - времени, места и обстоятельств, за недостаточно четкое видение характера и особенностей поведения другой стороны, ее интересов, целей, ее видения объективной картины взаимодействия, ее информированности, ее ценностной иерархии и др. Но все это только способствует нахождению третьей логической позиции («над схваткой») и управлению (обычно – манипуляции) другими двумя сторонами. В релятивистской структуре освобождение от механистичности поведения приобретает систематический характер.

В силу того, что взаимодействия всегда различны и редко возникают полностью отрегулированные взаимоотношения, импульс к рациональному совершенствованию процедур манипуляции становится доминирующим мотивом поведения. Познание социальной жизни, изучение характеров людей, их мотивов и иных аспектов поведения - для лучшего управления ими - неотъемлемая часть интересов представителей общностей релятивистского типа.

Это вызвано тем, что подобные общности и развиваемые в них социальные институты направлены на закрепление институционального разрыва, обеспечиваемого преимуществами более высокого уровня ментальности. В прошлом жрецы, рядовые священники и иные духовные касты устанавливали непреодолимый водораздел между собой и остальными слоями, прежде всего, за счет монополизации знания, затруднению доступа к образованию. Сегодня такую позицию занимают высокие международные организации и элитарные мировые круги.

Место внешнего авторитета заступает внутренний - собственные политические, профессиональные или этнические интересы и принципы, направленные в первую очередь на реализацию собственых планов и проектов, саморазвитие, создание возможностей эксплуатации нижележащих типов ментальности, организация собственных коллективов, партий, в том числе сколачивание банд и мафий, обеспечивающих высокий социально-экономический статус.

Конвенциональная природа общественных законов, общих норм и положений здесь является основным элементом веры, хотя объективные истоки норм не вскрыты. Источники напряжений ищутся не вне человека, а в его несовершенствах, создающих необходимость во внешнем управлении, и вследствие этого позволяющих людям релятивистского типа реализовывать свои цели через более сложные социальные алгоритмы и стратагемы, трудно расшифровываемые людьми первых двух типов. Иными словами, манипулировать ими.

Основное мироощущение этого типа – победа любой ценой ради самой победы.

Вопрос об истине трактуется релятивистски и контекстуально - в зависимости от обстоятельств, времени и места - поэтому внимание к ситуации взаимодействия, равно как и личности другого, обостряется вплоть до изучения мельчайших деталей его биографии или кулинарного вкуса. Агенты взаимодействия стремятся максимально полно учесть своеобразие собеседника и создать своими реакциями ауру полного и бесконфликтного взаимопонимания (но, конечно, в манипулятивных целях). Каждый перевоплощается в другого, пребывая одновременно в двух ипостасях: оставаясь собой, думая о себе и своих задачах, и становясь другим, обдумывая его возможные реакции, будущие ответы и отыскивая достойные этих ответов контр-шаги. Это помогает, оставаясь, порой незаметным, управлять поведением других, в том числе и переводить напряжения на другие стрелки. Общение этого уровня можно уподобить игре шахматистов высокого класса, опирающихся не только на правила игры и опыт, но и на знание психологических особенностей партнера.

Основополагающий принцип, который управляет общением такого рода, может быть сформулирован как призыв: "К каждому конкретно" или "В каждом случае поступай сообразно конкретной личности общающегося и конкретной ситуации взаимодействия".

Основными инструментами общения выступают рефлексивность, эмпатия, стратагемное мышление, сценарное проектирование ситуаций.

Нормы здесь могут устанавливаться каждый раз заново и появляются как результат соглашения двух уникальных субъектов в уникальных обстоятельствах, свободных от рутинных представлений и способных на какую угодно форму взаимодействия с условием ее максимального соответствия содержательным целям и задачам сторон. Одновременно здесь снимается противоречие между содержанием деятельности и сковывающей, ее социальной формой.

Гибкость, вариативность, изменчивость и постоянная текучесть социальных форм делают социальную жизнь подобной текущему потоку, в котором формы, не успев принять четкие очертания, уже распадаются, чтобы вновь, как в калейдоскопе создать оригинальные конфигурации. Индивид находится как бы в игре, жизнь уподобляется непрестанной игре с переодеваниями, сменой отживших масок и ролей. Единственно, что отсутствует, так это наличие глубинного стержня, позволяющего связать свою жизнь с жизнями многих поколений в единую неразрывную нить, демонстрирующую гармонию социального и космического начал, что характерно для следующего, креативного типа. Релятивистский же тип мышления присущ олигархическим элитистским группам как западной так и восточной цивилизаций. Таково мышление политического реализма в международных отношениях. Именно этот тип мышления в своей отрицательной ипостаси порождает войны, уничтожения миллионов людей, плодит чудовищную несправедливость, обрекая народы на страдания.

На уровне мировой политики действуют иные субъекты и иные закономерности, на первый план выходят иные силы и иные нормы.

Это уровень, превышающий юридическую формализацию социальных или международных отношений. К примеру, на мировом уровне в определенных случаях вполне оправдано насилие, нарушение законодательных гарантий граждан, начало войн, территориальная экспансия и т. д. Если аналогичные действия будут предприняты обычными гражданами, на них обрушится вся мощь юридического, социального и этического осуждения. Точно так же у “посвященных” есть своя этика и свои законы, свои нормы и свои критерии поведения.

Логические конструкции современной теории игр, рационального экономического поведения, теории рисков и полезностей, военных стратегий и информационного управления противником составляют основной арсенал приемов такого мышления.

Если второму типу нужна четкая определенность бытия, выражающаяся в поиске устойчивых норм, то третий релятивистский тип действует в условиях большей неопределенности и иной концептуализации социальной реальности: а именно, если принять, что социальная реальность представляет собой совокупность циклических неравновесных процессов, раздваивающихся на противоположно направленные, сопряженные или нейтральные, то наиболее надежным в социальном плане оказывается принятие оригинальной в плане действий позиции, т.е. невовлечения ни в один из нормативно струящихся потоков действий. Эта, третья (релятивистская), по отношению к противоборствующим сторонам позиция получает преимущества влияния на них: ускорения или замедления этих потоков действий, играя роль социального фильтра и одновременно катализатора, т.е., оформляющей эти потоки ценностной, символической, или идеологической проводящей среды, в которой как в фильтрующей решетке, беспрепятственно проходят одни объемы знания, сведений, информации, и тормозятся иные.

Здесь логика мышления – диалектическая, процессуальная: р есть р и одновременно не-р.

Вопросы 1.Отличие «манипулятора» от «легиста».

2.Что такое «быть над схваткой»?

3.Своеобразие нормотворчества в этом типе ментальности.

4.Присущий ей логический конструкт.

Лекция 16 Креативная нормативная система Четвертый тип нормирования назовем креативным.

Творчество, научное и художественное, поиск оригинальных путей в политике и социальной жизни, саморефлексия как источник новых логических приемов и форм отношения к жизни, полная моральная и религиозная самостоятельность, поиск истины только в себе – вот основной критерий общностей этого типа. Единство здесь достигается не частной групповой идеологией, а тем, что в истине - все едины, при условии свободного ее поиска. Подчиняются не человеку, а истине.

Развитый внутренний самоконтроль нейтрализует действие низших страстей и чувств, вроде зависти, алчности, гнева, и т. п.

Субъекты в своих взаимоотношениях постоянно выходят за тот мир видимости или социальной реальности, который предстает перед глазами общностей первых трех типов. В социальной реальности четвертого типа отсутствует дуальность вещей, слов и поступков, преодолевается противоположность категорий. Осознана условность и случайность собственного "Я". Именно креативному типу людей, создающих духовные продукты (научные теории, религиозные учения, новые типы мировосприятия и др.) и обязаны люди своей идентификацией в групповых единствах и выбору своих направлений в жизни. Креативные типы опираются на самые широкие категории - дух, знание, творчество, человечество, космос и избегают всяких непримиримых дуальных противоположностей и разделений.

Отвергается любая теоретическая концептуализация как имеющая в основе некоторое частное несовершенное "Я", противопоставленное объекту, т. е. "не-Я". Даже собственные потребности - это просто эффекты "низкого Я". Они должны быть подчинены духовному началу и им контролироваться.

К этому типу примыкают и так называемые “мыслители”. Им в социальной антропологии соответствует еще одна разновидность людей. Это люди с “утроенным сознанием”. Они действуют не в двойственной, а в тройственной схеме, мир интерпретации у них троичен. Подобно тому, как политики и сотрудники спецслужб, оперирующие с моделями политики относятся к одно-плановой схеме профанов, так “мыслители” относятся к самой их политической модели, считая ее недостаточной для полного отражения данной сферы, поскольку в ней мы имеем дело не с причинами, а со следствиями, хотя и качественно иными, нежели следствия “профанического” уровня.

«Мыслители” рассматривают политические концепции как конвенции, как промежуточные и упрощенные представления о природе вещей. Психологический тип, соответствующий “мыслителям” или “геополитикам”, является еще более редким, нежели люди с раздвоенным сознанием, представляющие собой типичных кандидатов для работы в “секретных организациях”. “Утроенное сознание” — это высокая степень обобщения, мыслимая в рамках человеческого архетипа. Это — одна из сложных позиций в одновременном рассмотрении явлений.

Члены таких общностей обычно максимально эффективны в разработке общественных идеологий, законов и общих норм.

Одновременно они формируют свои собственные индивидуальные стили жизни, воплощающие свои ответы на вечные вопросы жизни, и посвящают себя стараниям провести их в жизнь. Они понимают, что их сознание субъективно и что не они сами определяют истину, но истина определяет их сознание. И она может приходить в противоречие и с корпоративными интересами и с общественными ожиданиями.

Правильное или неправильное определяется только в контексте всех мыслимых факторов и фаз и имеет циклический и симбиотический характер, т.е. правильность состоит во взаимном соответствии и учете не просто интересов, но и фаз развития социумов и личности, их автономности и повторяющихся закономерностей истории, ценности индивидуального своеобразия и общего вектора развития. Через различия достигается единение, ансамбль конструируется из непохожих элементов.

Это требует умения видеть одновременно множество перспектив, включая и перспективы тех людей, которые не принимают правил и ценностей нашего собственного социального порядка, или вообще находятся вне его. Доминирующим мотивом становится высшая справедливость, гармония как внутренний долг перед другими и перед собой. Осознается, что справедливость всегда частична и конкретна и не может быть описана в виде какой-либо идеальной модели. Наказания всегда более мягки, чем проступки, их цель - не возмездие за преступление, но забота об исправлении преступника.

Основные ценности креативных (симбиотических) общностей жизнь как таковая, все ее формы. Затем личная автономия, возможности творчества, выработка собственных убеждений, поиск смысла во всем. Соответственно этим ценностям формируются и нормы, в которых смысл существования коллектива видится в его способности обеспечить каждому индивиду условия его свободы и саморазвития.

Правильными считаются процедуры и способы поведения, ведущие к согласию, адекватности и развитию. Юридические положения и законы изменяются с помощью рациональных (а не просто псевдо-демократических) процедур. Вне чисто юридической сферы - свободные соглашения и взаимный договор. Доминирует идеология сотрудничества, ненасилия, выживания наиболее симбиотичного. В эстетике - принцип гармонии многообразных сущностей. В гносеологии - голографическая, полиокулярная перспектива - учет различных перспектив и точек зрения (отсчета). В методологии - контекстуальный анализ, подвижность и взаимопереход категорий, их гетерогенность, сетевая организация исследований, их неповторяющееся усложнение. Логика - комплементарная: синтез дедуктивной и индуктивной, доведение рассуждений до определения сущности каждой единичной вещи. В науке - взаимопричинная, симбиотическая парадигма, допущение самопорождающейся и самоорганизующейся вселенной, возможность генерации сложных структур на основе знания правил взаимодействия. Поиск контуров с обратной причинно-следственной связью, обеспечивающих самоподкрепление или самоликвидацию. В математике - поиск комбинаций, обеспечивающих симбиотические отношения между альтернативными путями достижения цели.

Восприятие вещей исторично и полиокулярно. Человек всегда живет и действует в контексте отношений с другими людьми живыми и умершими (предками). Поведение характеризуется прочной обратной взаимосвязью, которую можно определить как совместную автономию, увеличивающую энергетическую мощь социальной системы. В политике - поиск гетерогенной симбиотической системы, обеспечивающей максимальную индивидуализацию своих элементов как альтернативы правлению большинства. Ментальности такого рода встречаются редко и их носителями являются одаренные одиночки, прокладывающие пути остальному человечеству. Таковы Пифагор, Будда, Конфуций, Христос, Ганди и др.

Именно они формируют социально-генетические программы развития обществ и этносов.

Поскольку сама третья позиция нуждается в строительном материале – ресурсах знания, образных или теоретических конструкциях, понятийно-повествовательных высказываниях, целедостигающих алгоритмах и, главное, видения объективных тенденций в каждой фазе протекающего процесса, то необходимо обращение к четвертой, креативной позиции, которая снабжает третью арсеналом ментально-ценностных средств целенаправленного освоения социальной реальности, что и позволяет ей осуществлять управление третьей позицией. Например, с третьей позиции одни и те же социальные действия, совершаемые представителями первых двух типов ментальности, могут либо осуждаться, либо прославляться, но предварительно эти действия вообще должны были получить некую форму социальных нарративов. Иными словами, четвертая позиция – это творческое открытие новых аспектов социальной реальности и изменение движения неравновесных процессов. Как подобраться к ней?

В следующем разделе опишем возможную технологию создания креативных норм.

Вопросы 1.Специфика креативного мышления.

2.Присущий ему логический конструкт.

Лекция 17 Создание креативных условий и норм Продукты культуры создаются незаурядными людьми.

Выдающиеся ученые, инженеры, поэты и религиозные мыслители, гении в музыке, в философии и политике, прозорливые полководцы и талантливые архитекторы создают все те идеальные и материальные формы, в которых живет остальное большинство населения. Чем гениальнее творец, тем дольше в веках резонирует его творение.

Культура общества делается гениями, а живут в нем и посредственности, они облекаются в одежды, сотканные для них гениями, и перекраивают их под себя, зачастую уродуя оригинальный макет. Даже будущее общества зависит от концентрации в нем незаурядных личностей.

стимулировалось и направлялось «образами будущего», которые создавали наиболее одаренные и талантливые члены общества.

Анализ «образов будущего», выдвигавшихся в течение истории человечества и влиявших на эту историю, предпринятый американским психологом Е.Торрансом, привел его к следующим выводам: «Во всех случаях рассвета культуры у людей был положительный «образ будущего», а ослабление и потускнение «образов будущего» было основным фактором заката культуры. Даже потенциальная сила той или иной культуры может быть измерена путем оценки отчетливости и энергии ее «образов будущего».16 Но если интеллект отодвинут на обочину общества, превращен в стигматизатор, т.е. несет на себе клеймо социально опасного типа, то судьба общества недолговечна, ведь жесткость международной конкуренции не оставит эту страну вне колониального захвата.

Не массы, а именно талант спасает страну и общество от подобной власти, сошлемся хотя бы на историю гибели Византийской империи и трактовки ее причины Ф.И.Успенским: «Вся история после Мануила есть постепенное и неудержимое падение могущества империи. Начало разложения кроется в том, что византийские вельможи стремились к независимости в провинциях и опирались на союзы с врагами-соседями, возбуждая их против отечества. Падение Проблемы научного творчества, М., 1983, вып.3, с.28.

патриотизма и измельчание характеров объясняется тем, что цари были подозрительны ко всем выдающимся душевными и телесными преимуществами людям и старались устранить их со своей дороги. Истребляя лучших людей (выделение наше – автор), они создавали себе такую среду, в которой могли беспутствовать без помехи… продажность должностей сделалась общим явлением». Если мощная Византийская империя не смогла устоять без талантов, то, что говорить о других странах. Но здесь надо добавить, что именно измельчание характеров элиты и ее деградация вызывает вполне законное желание еще здоровых частей организма уберечь себя и отделиться от гниющего организма. Таковы по большей части мотивы миграционных потоков. По поводу такого миграционного сепаратизма, есть банальный совет владельцу голубятни, от которого постоянно улетали голуби: «Попробуйте их приласкать и покормить».

Более простыми словами – создайте условия творчества талантам и уважайте их – тогда страна будет непобедима.

Всю человеческую историю таланты создавали цивилизации, развивали ремесла, совершенствовали разум, а посредственности собирались в стаи, в своры, в шайки и набрасывались на продукты труда талантов, уничтожая и самих творцов. Вспомним историю завоеваний: как правило, дикие орды, мало чем отличающиеся от животных, не имеющие навыка к созидательному труду, не умеющие быть полезными другим, грабили и покоряли цветущие города и цивилизации. Сегодняшний западный мир повержен именно нашествием такой серой орды; об этом еще писали, Ф.Ницше, ИВ.Гете, О.Шпенглер, Ортега-и-Гассет и другие, но «закат Европы»

только усугубляется. Революционные сценарии, осуществляемые человеком массы под руководством ловких манипуляторов, внушивших ему, что он - не объект, а субъект политики, прокатились по Европе, оставили трагический след в уничтожении армян в Османской империи, докатились до России и создали, наконец, ту уродливую, советскую форму жизни, которой и жаждал доминирующий тип посредствености. Пыльная буря революций осела серым цветом на лицах, уничтожив все выдающееся, могущее поколебать торжество серости, заурядности, пошлости и неописуемой Успенский Ф.И. История Византийской империи, М., 2005, т.4, с.379.

жажды материального приобретения. Точно те же следствия сегодня пожинают арабские народы, польстившиеся на посулы демократии.

Тотальное господство серости – вот наиболее отчетливый социальный признак «демократизировавшегося» мира. А ведь некогда сострадание и сочувствие к своим братьям-христианам, томившимся под мусульманским игом, поднимало сотни тысяч европейских рыцарей в крестовые походы на их спасение. Многие из современных героев разложения ценностей западного мира - хотя и понавесили на себя нобелевские и иные премии, - но имеют к культуре и таланту не большее отношение, чем бусы к признанию заслуг туземцев перед белыми людьми.

Одаренные люди рождаются всегда, но их самореализации может препятствовать социум. В нашу эпоху социум – это скорее кладбище талантов, чем их инкубатор. Если господствует серость, ее замашки и манеры, то понятно, почему талантам и гениям так не комфортно чувствовать себя в нашей жизни. Доминирующие нормы и ценности общества серости оказываются в таком непримиримом противоречии с их взглядами, что никакой принудительной социализацией не добиться их согласования. Но теперь желающему выжить государству никуда не уйти от судьбоносного для него вопроса о необходимости массового производства талантов. Есть потенциал и есть необходимость в этом.

Какие личностные черты присущи гениям и талантам, каковы их типичные характеры и выделяющее их поведение? Многолетние исследования зарубежных психологов и социологов дали следующий обобщенный портрет одаренной персоны, безотносительно расы, этноса и пола. Люди способные к творческому мышлению обладают следующими характеристиками:

1. Легко мобилизуют свою творческую энергию;

2. Отличаются повышенной восприимчивостью, столкновение с Цитируется по книге: «Проблемы научного творчества», М., 1983, вып. заинтересованность. У заурядных людей и этносов новое вызывает подозрение и враждебность;

3. Ознакомившись с новым методом решения проблемы, они приходят в восторг и предлагают новые модификации идеи и новые ее приложения. Заурядные люди обычно в таких случаях склонны искать недостатки, чем выявлять новые возможности;

4. Им присущи оригинальность идей, словесных выражений, чувство юмора, настойчивость и упорство в решении задач, вызвавших интерес. Обычно они нетерпеливы при выполнении «рутинных» повседневных монотонных видов работы, хорошее самочувствие и уверенность присутствует в ситуациях, связанных с риском;

5. Характерны для них живое воображение и фантазия. Сюда можно добавить склонность воздерживаться от категоричности и жесткости в классификациях, не стремиться тотчас же выйти из неопределенной ситуации;