«В форуме Антропология и социология приняли участие: Дмитрий Владимирович Арзютов (Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, Санкт-Петербург) Сергей Александрович Арутюнов (Институт этнологии ...»

антропологии является то, что мы занимается исследованиями вместе с людьми. Мы учимся воспринимать вещи И это заставляет нас видеть и свой привычный мир совершенно по-новому. В некотором смысле, таким образом, антропологическое образование не экипирует нас знанием Оно идет дальше — оно воспитывает в нас определенное восприятие мира, открывая нам глаза на возможность иных способов бытия, чем наш собственный. Речь идет о том, что изучая, мы учимся» [Инголд 2009: 11; курсив автора. — П.Б.].

В этом случае этнография становится отраслью педагогики, причем весьма спорной. По поводу третьего пункта (т.е. между студентом и преподавателем) есть вопрос риторический: «В самом деле, ни в чем» [Инголд 2009: 13]. Такой способ передачи информации от учителя к ученику характерен именно для традиционной культуры или так называемого Т. Инголда, по сути оказывающегося выразителем доминирующих ныне взглядов, совершенно исключает возможность использования каких-либо социологических приемов в исследовании традиционной культуры.

Таким образом, исследователи, проповедующие социологическую парадигму и вместе с тем «ощущающие» себя этнографами, в конце концов приходят к тому, что этнограф (социальный антрополог) — это «странный социолог», т.е. социолог, использующий несоциологические методы исследования. Почему этнографу приходится действовать таким странным для

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Этнографический опрос — это список универсалий (классов явлений) культуры, транспонированный в список вопросов к информанту. В его основе установка на исследование «чужой» культуры. Именно поэтому для этнографа становится принципиально невозможно использование метода включенного наблюдения. Это уже чистая социология, поскольку социолог проводит исследования в рамках заведомо «своей» культуры, где традиционная составляющая выступает в качестве субстрата, единой среды. Письменная культура разделяет людей по имущественному признаку, уровню образования, профессии, но устная традиция в широком смысле, ее знание, неосознанное следование ей или хотя бы общее представление о ней являются объединяющим моментом для представителей всех социальных слоев данной группы населения, рассматриваемой в качестве замкнутого («эндогамного» в терминах этнографии) множества людей.

Все опять-таки упирается в вопрос о предмете исследования.

Если представить отношение социологии и этнографии наглядно, в виде диаграммы, состоящей из четырех «четвертей», Антропология и социология социологии, поскольку при выделении своего предмета безразлична к разграничению понятий общества и культуры, но «уже» социологии, поскольку ограничивает свой предмет с помощью понятия бесписьменного общества. Однако об относительной «узости» этнографии можно говорить только в том только с того момента, когда они становятся одним из социальных слоев «больших обществ» с развитыми институтами письменной культуры. Следовательно, этнография и социология находятся в отношении исключения объемов. Без языкапосредника, или метаязыка, понятие социологии как науки о формах социального разделения труда «несовместно» с понятием этнографии как науки о формах традиционной культуры (остается загадкой, почему в существующие определения труда, но нельзя сказать, что этнография — наука о естественном разделении труда, поскольку естественное разделение труда есть лишь одно из явлений традиционной культуры, составляющей предмет этнографии.

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Но если социология действительно черпает свою «научность»

в естественных дисциплинах, почему бы этнографам в поисках моделей исследования не обратиться к этим дисциплинам непосредственно? В этой «непосредственности» (оторванности от социологии, по выражению некоторых исследователей) заключается существенное отличие американской культурной антропологии от британской социальной антропологии.

Вместо заключения хотелось бы сделать еще одно замечание.

Многочисленные противоречия, возникающие из попыток тем или иным способом «скрестить» этнографию и социологию, отчасти скрываются, отчасти провоцируются неверной постановкой вопроса. Именование научной дисциплины ставится впереди выделения предмета исследования. Именно поэтому сторонникам этнографии, социальной или культурной антропологии никак не удается выразить свою позицию за отсутствием языка, понятного не только единомышленникам, но и оппонентам. Речь идет о языке, на котором можно было бы в одних тех же терминах описывать, например, этнографию Само по себе переименование этнографии в социальную или культурную антропологию никак не влияет на очертания, или, точнее, место, предмета подразумеваемой науки. Искать этот предмет следует, изучая историю ее первоначального становления, но никак не собственные (или чужие) рефлексии. Что же касается «научности» этнографии, то это проблема построения теоретических объектов (объектов исследования). Здесь не существует никаких других методов, кроме абстрагирования этнографической реальности, т.е. традиционной культуры, составляющей предмет исследования этнографии. При ближайшем рассмотрении «социальная антропология» и «культурная антропология» представляют собой особые парадигмы этноФОРУМ Антропология и социология графии, причем ее собственные парадигмы (обозначение «этнография» исторически приоритетно). В свою очередь, указанные парадигмы вступают в конкуренцию с парадигмой, которую можно условно называть «этнологией», работающей на форм культуры (к проблеме этнографического факта) // Сборник МАЭ. Л.: Наука, 1982. Т. 38. Памятники культуры народов Белков П.Л. Этнос и мифология: элементарные структуры этнографии. СПб.: Наука, 2009.

Инголд Т. Предисловие // Социальная антропология. Исследуя социальную жизнь людей. М.: ИЭА РАН, 2009. С. 10–15.

Широкогоров С.М. Этнос. Исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений. Шанхай: Сибпресс, 1923.

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

ЭВЕЛИН БИНГАМАН

ВИКТОР БОЧАРОВ

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Поистине настоящий бум антропология пережила в начале ХХ столетия. С этого времени благодаря антропологам британской школы она стала позиционировать себя как самостоятельная дисциплина, имеющая свой объект исследования и обладающая собственными методами. Тогда же она порвала с эволюционизмом, осуществлявшим со второй половины XIX в. диктат в европейской науке. Отвергнув принцип историзма при изучении традиционных обществ, на котором базируется эволюционная теория, антропология сделала приоритетным изучение современности. Концепт общество был заменен культурой, где не нашлось места понятию «пережиток» с его негативной коннотацией. Считалось, что любое явление или идея, пусть сколь угодно архаичные, всегда позитивны в том смысле, что они выполняют в культуре определенные функции, необходимо только установить, что это за функции (Б. Малиновский).

Дистанцируясь от смежных дисциплин, антропологи справедливо считали, что те сформировались при изучении европейских обществ, глубоко отличных от традиционных — объекта их интереса. Тем самым принципиально отвергался европоцентризм при исследовании «периферийных» культур. Этот важнейший постулат антропологической науки не потерял своей актуальности, так как зачастую труды экономистов, юристов, политологов и социологов по развивающимся странам создаются с использованием концептуальных подходов, сформировавшихся в процессе изучения западных систем. Однако применение к объекту познания неадекватных научных подходов неизбежно приводит к ложным выводам.

Антропология и социология считаться включенное наблюдение, предполагающее устранение барьера между объектом исследования (культурой) и ученым. Этот метод сформировался естественным путем, так как невозможно было использовать какие-либо иные приемы, наработанные «европейскими» дисциплинами, вследствие отсутствия в большинстве случаев письменных источников, а также вследствие глубоких различий в стилях мышления, создававших серьезные препятствия для вербального взаимодействия.

представителя традиционного общества всегда обладает «презумпцией зловредности», поэтому, стремясь оградить себя от его деструктивных действий, эту информацию от него всячески скрывали. В результате для постижения культуры приходилось проводить в поле по нескольку лет. Полевая работа и включенное наблюдение и сейчас являются важнейшими ингредиентами антропологии.

Сближение антропологии с дисциплинами, от которых она ранее дистанцировалась, началось еще в 60-х гг. ХХ в. Этому способствовал крах колониализма, появление на политической политологи), изучая развивающиеся страны, не могли обойтись без данных, накопленных антропологией, а также апробированных ею методов исследования. В результате в рамках антропологии сформировались субдисциплины: политическая при изучении традиционных обществ стала активно привлекать социологическую концепцию легитимной власти М. Вебера, а «социология развития», ориентированная на изучение развивающихся государств, — использовать антропологические методы.

сектор», расположенный преимущественно в сельской местности, то социологам — «современный», представляющий собой европеизированный жизненный уклад, локализующийся преимущественно в крупных городах. В первом случае исследуется динамика социокультурных изменений, происходящих под воздействием западных культур, в чем антропология приобрела достаточный опыт еще в колониальный период. Во втором, как показала практика, в центре внимания оказывается

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

и «антропологом» весьма условны. Тем не менее научные подразделения, занимающиеся подобного рода проблематикой, нередко предпочитают именоваться «социологией» из соображений политкорректности, так как «антропология» запятнала 2. Социология и Антропология: Общество и Культура. Статус социологии и антропологии в разные периоды времени менялся в зависимости от взгляда на социальную материю той или иной научной школы или направления. Это представление о данном виде материи, с одной стороны, как некоей универсалии, функционирующей и развивающейся в пространстве и времени по общим законам, с другой же — как об уникальном образовании, сводимом к конкретному социуму, бытование и развитие которого не подвластно каким-либо общим законам.

Если первый взгляд более соотносился с категорией общество, Общество — базовая категория социологии, изначально связавшей свой интерес с изучением современного (капиталистического) социума. Действительно, когда она возникала в первой половине XIX в., казалось, что универсализация социальной материи неизбежна. В частности, людские отношения в условиях промышленной революции и урбанизации все более становились массовыми и обезличенными. Достижения же в области естественных наук, особенно в биологии (Ч. Дарвин), вселяли убежденность в том, что человеческое общество как разновидность материального мира также подчинено неФОРУМ Антропология и социология астрономия, химия, биология, социология. Таким образом сложилось разделение труда, в котором изучение современного общества закреплялось за социологией, а исследование ранних общественных форм — за антропологией.

В результате антропология в данной парадигме стала рассматриваться как своего рода «социология первобытности».

А.Р. Рэдклифф-Браун, который, кстати, в отличие от своего учителя Б. Малиновского не использовал понятия культура, ограничиваясь обществом. Подобное понимание предмета до сих пор находит поддержку среди ученых. Например, Н.М. Гиренко назвал свой обобщающий труд, исследующий законы функционирования традиционного общества, «Социология племени».

О. Контом были названы три стадии интеллектуальной и социальной эволюции — закон развития человечества на всем Другой отец-основатель социологии Г. Спенсер также предложил универсальную эволюционную схему, которая завершалась надорганической фазой (промышленное общество), которая и является предметом социологии. Э. Дюркгейм — создатель классической социологии — считал, что сложные общества (с «органической солидарностью») состоят из простых (с «механической солидарностью»). К. Маркс и Ф. Энгельс разработали известную формационную теорию развития общества.

В западной социологии развитие развивающихся обществ рассматривалось начиная с 60-х гг. в рамках неоэволюционистской теории модернизации. Предполагалось, что модернизационное развитие, понимаемое как борьба старого, отжившего (традиции) с новым, передовым (новации), привнесенным Западом, приведет к появлению цивилизованных обществ. Однако реальность «третьего мира» не совпала ни с марксистскими прогнозами, ожидавшими здесь появления социалистических государств, ни с прогнозами либерального Запада.

Сегодня социальная динамика в социологии рассматривается в рамках теории глобализации. Глобализация определяется

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Итак, социология акцентирует внимание на устойчивых универсальных свойствах социальной материи (общество), стремясь сформулировать законы ее функционирования и развития.

Культура в настоящее время рассматривается как базовая категория антропологии или как «ядро наук о культуре» [Адамопулос, Лоннер 2003]. Первая попытка перейти к культуре, отказавшись от эволюционной идеи, была сделана, как отмечалось, в рамках функционализма, что оказало сильное воздействие и на социологию, в которой также была разработана функциональная теория (Т. Парсонс). Ренессанс эволюционной идеи 60-х закончился уже к 80–90-м гг. ХХ в., когда стало очевидно, что страны, обретшие независимость, вовсе не превратились в цивилизации, а сохранили привычные формы жизни вопреки официально принятым идеологиям и формам правления. Распад СССР, на месте которого вместо ожидаемых демократий возникли авторитарные режимы, порой весьма архаического толка типа восточных деспотий, стал гвоздем, забитым в гроб эволюционно-прогрессистской модели. Опять же к этому времени полностью скомпрометировала себя идея, связанная с утратой социумом этнокультурных свойств по мере его исторического развития, которую разделяли и либералы, и коммунисты. Ни тем, ни другим нигде не удалось привить свою культуру «малоразвитым» народам, которые не утрачивали свою идентичность (культурную или этническую), она, напротив, повсеместно возрастала.

Маятник качнулся в обратную сторону: взгляд на социальную материю как абстракцию, лишенную индивидуальных (культурных) свойств, изменяющуюся во времени от простых форм к сложным, сменился признанием ее уникальности, не подвластности общим законам развития. Отметим, что подобный взгляд на социальную материю сложился в рамках немецкой антропологии еще в XVIII в., где культура отождествлялась с «национальным духом», который сохраняет свою идентичность на всем протяжении истории (Й.Г. Гердер). Этот постулат стал впоследствии базовым для многих представителей немецкой школы (Фробениус, Гребнер, Ратцель, Шпенглер). Отрицалось понятие «прогресса», за исключением области техники (Ф. Боас, продолжатель Антропология и социология странах и народах Востока не реалистичны, а только конструируют западный миф о Востоке [Саид 2006]. Э. Саид обвинил ученых в европоцентризме, являющемся проявлением западного искаженным, отражающим только собственное восприятие Другого, и, таким образом, Запад характеризует не Другого, а себя.

и вовсе объявил «вне закона». Отрицается сам факт существования традиционного общества, которое-де «иллюзия», сконструированная антропологами. Поэтому этот привычный Вот почему антропологи при изучении Востока избегают говорить о «недоразвитости» тамошних обществ, предпочитая идентифицировать объект своего исследования как современные (и уникальные) культуры [Тишков 2001].

3. Об антропологизации социологии. Часть социологов, разочаровавшись в теории модернизации, заговорила, наоборот, о «ретрадиционализации» Востока. Они констатируют в обществах данного региона, включая постиндустриальные «конце истории», демонстрирует интенсивную социальнополитическую динамику, в которой «архаические» структуры играют не последнюю роль, хотя осуществляется она действительно под либеральными лозунгами [Фукуяма 1992].

обществу», полагая, что именно на этом пути они смогут объяснить данные процессы на Востоке. Например, современное российское общество может рассматриваться как «традиционное», в котором происходит демодернизация, возврат к более архаичным формам, «причем процессу “архаизации” подвержено большинство населения страны» (Ахизиер, Кара-Мурза).

объяснены только с помощью теоретической модели доиндустриального (феодального) общества [Шляпентох 2008].

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Что касается Африки, то и здесь между традиционным вождем и президентом современного африканского государства, зачастую получившим образование в престижном западном вузе, которых нередко отождествляют, есть существенные различия.

Еще более абсурдным выглядит отнесение к традиционному обществу высокоразвитых стран Востока, в которых наличие мощных пластов «архаики», проявляющей себя во всех общественных сферах, более чем очевидно.

В своих теоретических конструкциях, однако, социологи пользуются преимущественно устаревшими сведениями о традиционном обществе (как правило, из работ Э. Дюркгейма или Л. Моргана). Это и понятно, ведь оно никогда не входило в сферу их интересов. В результате выводы делаются опять в рамках все той же теории модернизации, где, наоборот, «традиция» побеждает «модерн».

Представляется, что в этом направлении сотрудничество антропологов и социологов весьма перспективно. На повестке дня создание теории развития Востока, который в отличие от Запада эволюционирует за счет внешнего ресурса, а именно — западной культуры. Для осуществления этой цели необходимо преодоление еще сохраняющегося разделения труда. Антропологи, знающие традиционное общество, его противоречия и конфликты, могут вскрыть его собственную динамику, которая актуализируется под влиянием западной культуры, не сводя ее лишь к борьбе между закостенелой «традицией» и «модерном», как это делают социологи. Создание подобной теории и даст ответ на вопрос о роли «архаизмов» в общественной структуре Востока (подробно см.: [Бочаров 2011б; 2011в]).

4. Постмодернистская антропология, или «Конец науки».

Крен в сторону уникализма в восприятии социальной материи, свойственный современной антропологии, или, точнее, направлению в антропологии, возникшему под влиянием постмодернизма, таит, на мой взгляд, в себе угрозу «конца науки». Действительно, уникализация объекта неизбежно влечет за собой персонализацию метода. В крайнем варианте Антропология и социология это приводит к полному отождествлению субъекта (т.е. ученого) и объекта («объективация субъекта»), когда эмоциональные переживания исследователя, погруженного в изучаемую культур. Описывая конкретную ситуацию «в поле», он объяснял избранное им поведение «чувством», которое он «не мог объяснить по-русски». Однако он не смог, вполне справедливо, мне гарантировать, что я, также овладев в совершенстве тех или иных реалий, как правило, прибегает к морально-этическим и нравственным оценкам конкретных персон, заменяя тем самым науку публицистикой. Например, причины видятся «в аморальном поведении советской власти» [Смирнов 2001: 257]. Причины «неудач» России по пути к цивилизации увязываются с тем, что «у власти в России всегда были а события на постсоветском пространстве, «чеченская война» — Ельцина и Дудаева.

5. Антропология, социология и «повседневность». Один из трендов современного обществоведения — это полное погружение в той или иной мере замешанных на эволюционизме. Социологи практически заимствовали у антропологов «этнографические методы», придя к выводу, что информация, полученная посредством наблюдения «изнутри», коренным образом отличается от сведений, добытых посредством их классических 2006]. И все-таки можно провести границу между антропологией и социологией в данном качестве. Если социология преимущественно ориентирована на выявление иерархии, статусов, ролей или социальных сетей (т.е. универсалий), то антропология изучает формы их воплощения, которые в каждой культуре уникальны.

весьма ограниченные возможности по рационализации / интерпретации собранных материалов. Он ориентирован сегодня либо на создание микротеории исходя из исследованного «случая», либо следует в своих выводах фактически той же универА Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ салистской парадигме. Например, докладчик в ЦНСИ, презентуя свое исследование по мигранткам в Петербурге, сделал в том числе вывод о том, что в азиатских республиках СНГ грядет «сексуальная революция». Антрополог же, знакомый с консервативностью традиционалистских культур Востока, не будет столь категоричным. Он знает, что даже в наиболее вестернизированных странах гендерные поведенческие стереотипы не изменились радикальным образом. Более того, современные технологии работают на их укрепление. В частности, в этих государствах получила широкое распространение практика по искусственному восстановлению девственности хирургическим путем. Причем к этим весьма дорогостоящим операциям прибегают представительницы прекрасного пола различных социальных страт. Фирмы, занимающиеся подобного рода операциями, существуют и в Петербурге, их услуги также пользуются достаточным спросом среди мигранток.

Зная культурно-исторический контекст «своего» социума, антрополог способен даже прогнозировать события в случае внедрения той или иной новации. Так, юридические социологи, также ориентированные на изучение правоотношений качественными методами, могут констатировать разрыв между тем, что задумано и написано в законах, и тем, что получилось на самом деле. Антрополог же способен объяснить причины этого разрыва исходя из приоритетов культуры, в которой тот или иной закон принят. Например, априори можно было утверждать, что в стране, где до сих пор «дары», полученные от власти, пользуются высочайшим престижем у населения (признание заслуг «отцом-государством»), закон о замене льгот деньгами не будет воспринят (закон № 422). Действительно, вышедшие несколько лет назад на улицы Санкт-Петербурга пожилые люди возмущались именно утратой к ним уважения Антропологи, изучающие повседневность индустриальных (и постиндустриальных) обществ, во многом все-таки отталкиваются от «архаизмов», которые они способны «увидеть». «Архаизмы» фиксируются в различных сегментах данных социальных систем и особенно в субкультурах: этнических, молодежных, религиозных, криминальных и др. Данные образования демонстрируют воспроизводство социальных и мировоззренческих характеристик, форм межличностного взаимодействия, свойственных традиционному обществу. Яркий пример — армейская «дедовщина», воспроизводящая в основных чертах наиболее древние социальные системы, построенные на «возрастных классах». Данный феномен ярко описан и в криминальной субкультуре [Самойлов 1990].

Антропология и социология которые также регламентируют жизнь своих адептов неформальными предписаниями (обычным правом), не подлежащими разглашению «чужакам», так как они зачастую вступают имеет дополнительные возможности для интерпретации добытых сведений, видя в современном контексте реализацию тех принципе, а также другие характеристики, свойственные «архаическому» обществу, обоснованно соотнес высший законодательный орган США с «племенем» [Weatherford 1981].

Отечественный исследователь, проанализировав феномен «команды» в современной российской политической культуре, обнаружила порождаемые акторами политического поля символические смыслы, коррелирующие с молодежными практиками традиционного общества. В частности, она пришла к выводу, что матрица «команды», которая в основных чертах соотносится «с традиционной мужской молодежной компанией», Уже эти два материала дают основание поразмыслить об «архаизмах» на Западе и Востоке. Если в первом случае они незначительно деформируют официальные демократические процедуры, то во втором — кардинально их видоизменяют. «Матрица»

качество процесса. Так, бывший Генпрокурор РФ Ю. Скуратов, который, как следует из его же слов, голосовал в 1996 г. за играть, в свои ворота мячей не забивать, удары чужаков не пропускать» [Скуратов 2000: 70]. Словом, главный блюститель команды» (обычному праву), который и в традиционном обществе распространялся исключительно на «своих» (подробно исследования и используя практически тождественные методы, имеют разные возможности для рационализации / интерпретации добытых материалов.

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Бочаров В.В. Чеченская война как социально-возрастной конфликт // Антропология социальных перемен. М.: РОССПЭН, 2011б.

Бочаров В.В. Общество и культура в эволюционном процессе // Антропологический форум. 2011в. № 14 Online. С. 272–282.

Бочаров В.В. Обычное право собственности и «криминальное государство» в России // Журнал социологии и социальной антропологии. 2004. Т. 7. № 4. С. 173–199.

Ильин В.И. Драматургия качественного исследования. СПб.: Интерсоцис, 2006.

Раушенбах Г. У нас власть плохих людей // Мир за неделю. 1999, 18– Саид Э.В. Ориентализм: Западная концепция Востока. СПб.: Русский Самойлов Л. Путешествие в перевернутый мир // Нева. 1990. № 4.

Скуратов Ю. Вариант дракона. М.: Детектив, 2000.

Смирнов П.И. Социология личности. СПб.: СПбГУ, 2001.

Тишков В.А. Общество в вооруженном конфликте (этнография чеченской войны). М.: Наука, 2001.

Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. 1992..

Шляпентох В. Современная Россия как феодальное общество. Новый ракурс постсоветской эры, М.: Столица-Принт, 2008.

Щепанская Т.Б. Феномен «команды» в российской политической культуры советского и постсоветского периодов // Антропология власти. Хрестоматия по политической антропологии.

Kuper A. The Invention of Primitive Society: Transformation of an Illusion.

Weatherford J. Tribes on the Hill. N.Y.: ABC-CLIO, 1981.

Антропология и социология

ВИКТОР ВАХШТАЙН

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

а) в виде отзыва на диссертацию, заканчивающегося словами:

«автор три года просидел в поле и, видимо, на чтение релевантной литературы у него не осталось времени, а потому данный текст вряд ли может быть защищен по специальности 22.00.04»;

б) в виде рецензии на статью, включающую в себя комментарий: «автор глубоко погрузился в социальную теорию, но лучше бы он больше внимания уделил систематизации своих этнографических наблюдений и описанию биографий информантов; текст в таком виде публиковать нельзя»;

в) в виде заключения на проект: «к сожалению, приводимые автором данные мало что говорят о природе якобы изученного Формулы эксклюзии также варьируются. Недавно один коллега-экономист всерьез поинтересовался: зачем нам в исследовательском проекте по «Стратегии 2020» нужен антрополог, если мы не собираемся измерять черепа информантов. (Чтобы выстроить границу между социологией и экономикой, с одной стороны, и социальной антропологией — с другой, он риторически стер границу между социальной и физической антропологией.) Подобного рода эксклюзии столь распространены, что порой выполняют в повседневном обиходе науки функцию международных кодов солидарности: «Мы с тобой одной крови, ты и я». Социолог из России и социолог из Германии в непринужденной беседе маркируют свою общность, критикуя работу социолога-англичанина за «этнографизм» и избыточную описательность. Дисциплинарные традиции сильнее национальных:

за «этнографизм» могли поплатиться и классики социальных Два года назад в амстердамском Свободном университете защищалась диссертация по антропологии, посвященная изучеФОРУМ Антропология и социология члены комиссии, облаченные в мантии кальвинистско-черного цвета, отлучились выпить шампанского на фуршете по случаю торжественного события. За первым столиком социологи — члены немногочисленного диссертационного совета и их — Он пишет “J-factor”! Вот так и пишет: «Е-фактор обозначает наличие особого типа доверительных связей между еврейскими бизнесменами». Человек протусовался несколько лет с индонезийскими евреями, что-то про них понял, а потом, извините за Итак, если различия между социологией и социальной антропологией суть не «искусственные образования», сохранившиеся лишь благодаря инерции словоупотребления, структуре существуют интерсубъективно в повседневном обиходе научThe Jewish Diasporascape in the Straits. An Ethnographic Study of Jewish Businesses Across Borders“. Полный текст диссертации находится здесь:.

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

«Вы же не считаете, что отличия социологов от антропологов существуют сами по себе, объективно, как некая внешним образом полагаемая реальность?» И поскольку мало кто сегодня согласится с таким примордиалистским, субстанциалистским и объективистским пониманием дисциплинарных различий, социолог получает карт-бланш на серию последующих ходов:

«Значит, эти различия сконструированы и произведены, значит, существует некоторая скрытая машинерия поддержания границ между социологией и этнографией, а также другая машинерия, скрывающая первую машинерию от постороннего взгляда, что позволяет различиям между дисциплинами маскироваться под нечто более фундаментальное». Данное рассуждение выстроено на оппозиции «объективное / социально сконструированное», пришедшей в социологической теории на смену классической дихотомии «объективное / субъективное».

Теперь давайте поместим это рассуждение в скобки. В какой степени его убедительность зависит от бэкграунда читателя?

Точнее от того языка, на котором оно будет прочтено, распознано, осмыслено? Рискну предположить, что и социологи, и социальные антропологи в равной степени (или с незначительными расхождениями) распознают эту цепочку умозаключений в качестве осмысленных и, более того, «соответствующих действительности». Психологи и экономисты, вероятно, будут более скептичны. Их представления о действительности строятся на иных аксиоматических допущениях.

Я привел этот пример не в качестве доказательства (что потребовало бы куда больших теоретических усилий и другого жанра повествования), а в качестве иллюстрации — социология и социальная антропология разделяют ряд общих, принимаемых на веру и не требующих обоснования утверждений, которые кажутся проблематичными представителям смежных дисциплин. Различия между социологией и социальной антропологией кардинальным образом отличаются от различий между социологией и психологией, социологией и экономикой. Это не языковые, Языковыми различиями мы будем называть существенные различия в когнитивных стилях, прежде всего в механике опиФОРУМ Антропология и социология сания и объяснения. Когнитивный стиль — совокупность операторов, делающих возможным познание per se. Прежде всего это оператор демаркации, оператор проведения различий. Например, исследователь говорит: «Границы дисциплин суть социально сконструированные дистинкции, а не отражение естественных различий, существующих между науками». Он тем самым провел границу, но не между социологией и этнографией, а между границами «естественными» и «социально сконструированными». Это конститутивное различение. Следующий шаг — отнести границу между социологией и этнографией к «социально сконструированным».

не просто проводит границу между естественным и сконструированным социально, он недвусмысленно наделяет регион «Граница между социологией и антропологией сконструирована искусственно, но это не делает ее менее реальной, напротив, в нее инвестированы усилия и ресурсы многих поколений Если система различений — в большей степени логический оператор, то система релевантностей — это оператор присвоения порожденная «ложным сознанием», а подлинную природу Х составляет Y. Наконец, он может просто сказать: «Мы занимаемся Y, а не Х, потому что Х существует только в воображении обывателей и некоторых поверхностных исследователей». Радикальные стратегии обоснования выглядят по-парменидовски парадоксально: «Есть бытие и небытие. Но небытия нет». Дело в том, в качестве «реально существующего»). Поэтому социологам недостаточно сказать: есть границы «естественные» и «социально Нетрудно заметить принципиальное отличие логики разбираемого здесь когнитивного стиля от логики ММ-идеологии. Дело в том, что идеология междисциплинарности & мультипарадигмальности является инструментом политической, а не познавательной активности и потому не обладает

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Антропология и социология объяснения. Объяснения могут быть по-позитивистски жесткими («границы дисциплин определяются наличием ресурсных сведйния»), а могут носить характер простого указания на взаимосвязь («мы видим, что когда ставки в игре растут, границы игровых альянсов, способа объяснения — к исторически сложившейся научной практике, делового успеха — к «еврейскому Четыре описанных элемента — четыре оператора, выполняющих (или не выполняющих) отведенную им работу. Пока они «коробке передач», связывающих аксиоматику и оптику исследования с прагматикой действий исследователя. Но для эксплицитные и имплицитные различения. Оператор релевантности распределяет значимость и онтологический статус.

Оператор дескрипции выстраивает описание объекта с использованием доступных ресурсов воображения. Оператор объяснения наделяет причиняющей силой и производит феноменальную редукцию. На выходе мы получаем нарратив Мы предприняли этот экскурс в эпистемологию с единственной целью — показать, что в когнитивном отношении между социологией и социальной антропологией различия минимальны. Социология и антропология используют одни и те (К примеру, одержимость исследованием «границ» — свойство обоих когнитивных стилей.) Конечные словари антропологов являются также конечными словарями социологов.

Собственно, эту разницу я и назвал — возможно, ошибочно — жанровыми отличиями. Попробуем перечислить некоА Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ торые из них в порядке предельно поверхностных гипотетических обобщений:

1. Социологическое повествование в норме строится на принципе «метаописания»: язык исследователя и язык объекта исследования не сосуществуют на равных основаниях в тексте.

Если дистанция между прямой речью информанта и авторским аналитическим метанарративом не выстроена достаточно внятно, автор-социолог может быть обвинен в нарушении жанрово-дисциплинарной конвенции (обвинение «парафраз вместо анализа»). Напротив, жанр «насыщенного описания», к примеру у Клиффорда Гирца, не предполагает этого жанрового требования.

1.1. Как следствие, в жанре этнографического повествования язык описания и конечный словарь исследователя менее проблематичны и реже становятся предметом рефлексии. (Это не значит, что социально-антропологическое исследование менее рефлексивно, это значит, что у него «другая рефлексия», необязательно связанная с теоретическим языком.) 1.2. Конечный словарь социологического исследования — опять же в норме — задается выбранной теоретической перспективой. Это правило не является обязательным для исследователя-этнографа. Этнограф может искренне полагать, что его язык описания ему подсказал сам объект.

2. Социологическое повествование требует построения эксплицитной объяснительной модели (в «жесткой» или «мягкой»

версии феноменальной редукции). Антропологическое повествование чаще использует имплицитные объяснительные схемы, встроенные (более или менее искусным образом) в само 2.1. Социологические объяснительные модели отличает высокая степень герметичности, связанная с дюркгеймовским принципом «объяснения социального социальным». Социально-антропологический жанр куда менее требователен в этом отношении. Социальный антрополог может позволить себе неслыханную для социолога свободу объяснения — он с легкостью смешивает объяснительные модели, заимствованные из истории, географии, экономики, психологии (а в недавнем прошлом и из психоанализа). Такая эклектика служит источником непрекращающихся подозрений в отношении социальной антропологии — есть ли у нее вообще свой язык описаний или ее специфика определяется исключительно этнографическим методом, а языки она по мере необходимости заимствует из смежных дисциплин? Впрочем, мы уже ответили на этот вопрос выше: конечные словари социологии и социальной Антропология и социология психологии в экономику предполагает а) использование конечного словаря психологии для описания феноменов, традиционно относимых к ведению экономики; б) формирование в) проблематизацию аксиоматических оснований экономической науки — в частности, идеи homo economicus. Чтобы это произошло, аксиоматические основания уже должны быть достаточно расшатаны: когда В. Смит и Д. Канеман писали свои работы, только ленивый еще не усомнился в адекватности экономических представлений о человеческой рациональности, что не мешало экономике самой вести успешные наступательные войны в области наук о поведении (главный экономический империалист Г. Беккер получает Нобелевскую премию В истории ХХ столетия мы найдем немало примеров эпистемических интервенций во взаимоотношениях психологии и социологии, социологии и экономики, психологии и экономики, социологии и истории. В каждом таком случае мы обнаруживаем совпадение всех трех условий: проблематизация аксиом, перенос объяснительных схем, импорт словарей. Было «Философский словарь» Генриха Шмидта, изданный в Лейпциге в 1932 г., указывает на существование особой «этнологической социологии». В качестве ее ведущих представителей говорят современному социологу. (Возможно, и сами они удиЛюбопытно, что те этнографы ХIХ–ХХ столетия, которые отводили «культуре» роль исключительно объясняемого феномена, а источники объяснения предпочитали импортировать из смежных дисциплинарных областей, либо не попадали в поле социологии, либо не задерживались в нем. Исключениями здесь являются ситуации «признания постфактум», когда предложенная этнографом объяснительная модель запоздало переописывается в терминах социологической теории. Поэтому, к примеру, Маргарет Мид и представители направления «Культура и личность» социологами не «считываются», тогда как Грегори Бейтсон оказывается прародителем сразу нескольких социологических словарей.

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Особой «этнологической социологии» не сложилось не потому, что интервенция антропологии в социологию провалилась (как провалились, например, попытки психологического вторжения). Ровным счетом наоборот — потому что она удалась.

А точнее, потому что историю этих дисциплин трудно представить без постоянных взаимных интервенций. Вероятно, даже самая жесткая из изоляционистских конвенций в социологии — требование объяснять социальное социальным — не сложилась бы, если бы не сотрудничество Дюркгейма с Моссом1.

Историческое исследование показывает, как происходило формирование общих аксиоматических оснований антропологии и социологии, как складывались устойчивые каналы концептуального импорта, как общие интуиции закреплялись в конвенциональных метафорах. Переходя к такому типу анализа, мы неизбежно оказываемся в области легенд и сказаний, разделяемых социологами и антропологами. Нас же интересует другой вопрос: где жанровые различия переходят в языковые, т.е. где общие аксиоматические основания уже не гарантируют взаимопонимания представителей двух племен и различие жанровых конвенций становится отправной точкой для Впрочем, это предмет отдельного исследования.

БОРИС ВИНЕР

Антропология и социология Очень часто, описывая различия между социологией и антропологией, даже опытные специалисты повторяют одни и те же все теоретическое многообразие социологии к одному теоретическому течению, а именно к французской социологической Виктора Бочарова: «Э. Дюркгейм считал, что социология изучает социальные факты, которые существуют вне индивидов и оказывают на них воздействие. При рождении индивид находит готовыми социальные институты, законы и обычаи, верования и обряды, денежную систему. Они функционируют реальность не только автономна, она господствует над индивидами. В этом состоит социологизм его концепции» [Бочаров 2011: 178]1. Социология, по мнению В.В. Бочарова, «преимущественно ориентирована на выявление иерархии, статусов, Подобное представление о социологии давно устарело. Со временем возникло представление о том, что в социологии с теориями среднего уровня одновременно сосуществуют несколько теоретических ориентаций. Например, Рут Уоллес и Элисон Вулф различают пять основных перспектив: 1) функционализм (в вариантах Парсонса и Мертона), 2) конфликтную теорию (объединяющую традиции, восходящие к Марксу и Веберу), 3) символический и 5) теории рационального выбора Хоманса и Блау. Причем первые две перспективы образуют макросоциологию, изучая «крупномасштабные характеристики социальной структуры и ролей».

Третья и четвертая перспективы сосредоточены на непосредственных контактах людей и «деталях человеческого взаимодействия и коммуникации». Наконец, теории рационального выбора «концентрируются на решениях и выборах индивида». Три последние перспективы Уоллес и Вулф объединяют в микросоциоВ декабре 2010 г. этот же упрек социологам прозвучал от заведующего кафедрой этнологии МГУ Алексея Никишенкова на встрече московских преподавателей с преподавателями и студентами В настоящее время в социологии существует тенденция рассматривать драматургический подход Гофмана в качестве самостоятельной социологической перспективы внутри «микросоциологии».

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Необходимо также заметить, что разрыв с социологизмом в социологии не является каким-то новомодным веянием. Американский историк социальных наук Ф. Рингер пишет, что «как и Зиммель, Вебер рассматривал понимание как один из видов причинного объяснения», и демонстрирует, что интерес к пониманию вызван влиянием на Вебера неокантианцев баденской школы [Рингер 2008: 392]. Что касается находившегося в дружеских отношениях с Вебером Зиммеля, оказавшего заметное влияние на теории рационального выбора, драматургический подход Гофмана и через своего ученика Роберта Парка на символический интеракционизм [Wallace, Wolf 1991: 238, 275, 333], то он сам, помимо того что был социологом, известен еще и как серьезный представитель неокантианской философии. Согласно Рингеру, Зиммель «определял “общество” как совокупность взаимоотношений, а не как сумму личностей, и это соответствовало скорее динамической, чем холистической концепции общественной жизни» [Рингер 2008: 210].

Здесь необходимо только добавить, что творчество Вебера и Зиммеля приходится на то же время, что и Дюркгейма.

То есть, даже если забыть о марксизме, в социологии изначально существовало несколько перспектив.

Сложная структура современного социологического знания привела чикагского социолога Эдварда Шилза к следующему заключению: «Социология в настоящее время является несистематической совокупностью знания, полученного посредством изучения целого и частей общества» [Shils 1985: 799].

Современная антропология также не оформилась в унитарную систему. C момента своего зарождения эта дисциплина существовала в виде нескольких крупнейших национальных школ, представители которых за все это время так и не смогли договориться об общем имени для своей дисциплины. И дело не только в названии и формальном определении. Если в США антропология вбирает в себя и археологию, и лингвистическую антропологию, и физическую антропологию, которые обычно изучаются на одном и том же факультете (департаменте), то в Великобритании, судя по интернет-сайтам ведущих университетов, археологические подразделения отделены от антропологических, программы по физической, или биологической, антропологии в некоторых университетах (например, Оксфордском, Кембриджском, Кентском) присутствуют в составе Антропология и социология департаментов или школ антропологии, в других университетах (например, в Даремском, Абердинском, в Школе восточных и африканских исследований Лондонского университета) В современной России есть учебные подразделения, заявляющие как о своей этнологической, так и о социально-антропологической направленности (см., например: [Соколовский 2008]). Этнологические кафедры сосредоточены преимущественно на исторических факультетах. Некоторые из этих факультетов имеют в своем составе кафедры, где этнология объединена с археологией, а иногда и с другими историческими дисциплинами. В 2007 г. в Интернете можно было найти данные о 10–15 таких объединенных кафедрах. Кафедры социальной антропологии входят в состав других факультетов либо являются общеуниверситетскими. Похоже, что в большинстве областях. К тому же несколько лет назад Министерство образования и науки отказалось утвердить стандарт бакалавриата и в негосударственном Европейском университете в СанктПетербурге (специальности «социолингвистика» и «фольклористика»). Что касается физической антропологии, то подготовка студентов в этой области осуществляется в основном на кафедре антропологии биологического факультета МГУ и эпизодически на кафедре этнографии и антропологии истфака В российских научно-исследовательских заведениях сохраняется преимущественно этнологическая ориентация. Мне удалось разыскать в Интернете лишь три подразделения, включивших в свое название слово «антропология» (если не считать и культурной антропологии Российского института культурологии, Центр истории и культурной антропологии Института тем более фактически» [Березкин 2009: 22]. Ситуация, конечно, не уникальна для антропологии. Трудно ожидать, что социальный психолог без труда поймет описание любого психофизиологического эксперимента или что историк экономики

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Недавно я спросил у моего коллеги, заведующего сектором социологии власти и гражданского общества кандидата политологических наук Александра Дуки, как он отличает публикации по политической социологии от публикаций по политологии. Дука ответил, что разница видна исключительно по корпусу источников, цитируемых автором публикации. Знакомство с соответствующими источниками начинается в ходе профессиональной специализации на том или ином факультете и кафедре. Отсюда можно заключить, что современные междисциплинарные границы в значительной мере подобны описанному экономистами эффекту колеи, когда выборы решений в настоящем предопределены условиями, сформировавшимися в прошлом (см., например: [David 1985]).

Думаю, что по мере роста интереса социологов к социальным микропроцессам и антропологов к изучению современных урбанизированных сообществ границы между социологией и антропологией будут становиться все более проницаемыми.

В антропологии фигура кабинетного теоретика — предмет для 2 насмешек, несмотря на то что и такие исследователи внесли и продолжают вносить значительный вклад в дисциплину.

И все же в антропологическом сообществе считается важным пройти инициацию полем. Другая проблема заключается в том, каким должно быть это поле, какова его продолжительность? Богораз со Штернбергом, как и их англоязычные коллеги, считали, что молодой исследователь должен провести среди исследуемой группы без перерывов не менее 13–14 месяцев.

Однако в современных российских условиях организовать полевое исследование такой продолжительности сложно.

Большинство российских этнологов, особенно московских и петербургских, судя по всему, посещают объекты своего интереса в основном в один-два летних месяца. Учебный план подготовки студентов-этнологов в СПбГУ предусматривает ежегодную летнюю экспедиционную практику. Трудно переоценить ее значение. Летом 1981 г. после окончания первого курса в составе Западно-Сибирского отряда под руководством Валериана Александровича Козьмина я побывал у тазовских селькупов. Эта поездка произвела на меня совершенно ошеломляющее впечатление. Я решил, что никогда не буду заниматься традиционной этнографией, потому что мне неимоверно трудно понять культуру, слишком далекую от той городской среды, в которой я вырос. Моя растерянность, видимо, хорошо была заметна, если учесть, что в этой же экспедиции участвовал сибиряк Олег Бычков, который легко ориентировался Антропология и социология собрать из похозяйственных книг информацию о брачных связях населения тех поселков, где мы побывали. Мне также удалось расспросить нескольких старушек о том, кто с кем здесь было самым важным для меня, с моими знаниями об отношениях между украинцами, русскими и евреями на моей родине в Виннице. На втором курсе я напросился поучаствовать в социологическом опросе армян и эстонцев, который проводила меня в украинско-молдавскую этносоциологическую экспедицию в Черновицкую область и Молдавию. Таким образом, экспедиционные впечатления вкупе с моими познаниями о городских этнических меньшинствах определили мои последующие Судя по всему, в настоящее время антропологам из региональных учреждений организовать полевую работу несколько проще, поскольку они могут задействовать разного рода местные сравнительно небольшой по площади с налаженными транспортными маршрутами, то полевая работа возможна не только Большинство социологов может обойтись без подобного экспедиционного опыта. Но здесь очень важно иметь хорошее обо всех группах методов, применяемых в социальных исследованиях, и владеть несколькими из этих методов. Вопрос о методах требует специального обсуждения, поскольку отчетливого представления о них не имеют даже многие социологи, не говоря уже о представителях других социальных наук. Достаточно вспомнить Андрея Николаевича Алексеева, который в бытность свою членом Ученого совета СИ РАН неоднократно защищал одного из сотрудников института, справедливо аргумента, что в социологии все неколичественные методы являются качественными, а исследователь, проводящий качественное исследование, не нуждается в специальных методических знаниях. В. Бочаров полагает, что в социологии примеА Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ няются «социологические методы (опросы, анкетирование, Начну с того, что социологических методов, точно так же, как социально-антропологических, политологических или экономических, просто не существует. Есть много разных методов, которые с успехом могут применять как социологи, так и представители других социальных наук. Эти методы состоят из трех основных групп: количественные, качественные и сравнительно-исторические. Социолог должен иметь представление обо всех этих группах, но глубоко разбираться лишь в применении нескольких методов. Норвал Гленн, автор когортного метода и один из моих преподавателей на факультете социологии Университета Техаса в Остине, говорил, что настоящее экспертное знание возможно не более чем по одному методу.

Я считаю, что каждому социологу, независимо от того, чем ему придется заниматься в будущем, необходим опыт самостоятельного проведения массового опроса (survey research analysis) со всеми его этапами (выбор дизайна, разработка опросного листа, проведение опроса, обработка данных, написание конечного текста в форме журнальной статьи). Обязательно также иметь представление о возможностях статистических методов. Это знание позволит даже тем, кто имеет дело со статистикой нерегулярно, выбрать квалифицированного специалиста, способного оказать помощь в конкретной ситуации.

Думаю, что помимо теории и методов социолог также должен иметь познания в области социальной стратификации. Дело в том, что наряду с теорией и методами это чуть ли не единственная отраслевая социология, которая пересекается с несколькими десятками других отраслевых социологий, основанных на соответствующих теориях среднего уровня. Таким образом, общие социологические теории (general sociological theories), методы и социальная стратификация создают то дискурсивное пространство, к которому адаптируются остальные отраслевые социологии, обогащающие это пространство своими достижениями.

Ну, не допускать «вторжения» соседней науки в свою дисциплину недемократично. Это не наш метод. Перспективным представляется сотрудничество социологов и антропологов в таких областях, как изучение религиозности, этничности, групповых идентичностей и особенно города. Любопытно, что библиографическая система классификации Библиотеки Конгресса (Library of Congress Classification) под индексами от HT101 до HT352 помещает литературу по городским исследованиям без разбиения на городскую социологию, антропологию, географию и т.п.

Антропология и социология Хорошим примером такого случая является обсуждение в антропологической и социологической литературе причин вооруженного конфликта в Чечне. С претензией ответить на этот множества взаимосвязанных сюжетов [Тишков 2001; Дерлугьян 2010]. Тишков заявляет, что его «методологическая позиция исходит из того, что «исторический и этнический факторы не лежат в основе конфликтов в регионе бывшего СССР, главный вывод: «До 1991 г., несмотря на советские деформации, Чечено-Ингушетия была динамичным и современным сообществом. Противоречивая этническая политика государства дала противоречивые результаты. Порожденные этой политикой проблемы стали частью причин конфликта. Однако исторический и культурный факторы не лежат в его основе, равно как и гипотетическое радикальное отличие чеченцев от остального населения страны. Тем не менее интеллектуальный климат перестройки и наследованный доктринальный этнонационализм создали в Чечено-Ингушетии саморазрушительный хаос мыслей и поступков на базе отрицания прошлого и абсолютизации этнического» [Тишков 2001: 132–133;

Получается, что причиной конфликта в Чечне выступила исключительно агентность (agency)1 без взаимодействия со структурными факторами. О последних у Тишкова есть лишь несколько системы жизнеобеспечения населения, инфраструктура) и “национальный” (мелкотоварное сельское хозяйство, торговля, отхожие промыслы, криминальная сфера, пополняемая новыми контингентами населения, вступающими в трудоспособный возраст)». Несмотря на то что промышленности и транспорту не дискриминации. В то же время 20–30 % трудоспособного насеКогда Гидденс превосходно идентифицирует “агентность” со способностью “действовать иначе”, он также идентифицирует выбор с возможностью делать различие: “преобразовательная способность человеческой агентности является способностью акторов вмешиваться в серию событий таким образом, чтобы изменять их курс”. Агентность является необходимым условием преднамеренного поведения и необходимым условием для способности совершать изменение: акторы могут действовать против внешних структур и систем для их преобразования» [Caldwell 2006: 19; курсив

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

в ЧИАССР «происходили такие крайне редкие для других регионов страны проявления межэтнической напряженности, как групповые столкновения, сопровождавшиеся убийствами»

[Тишков 2001: 119]. Однако другие источники указывают на сравнительно низкий уровень преступности в 1980-е гг. [Тишков 2001: 120, 122]. Наконец, был заметный разрыв в образовательном уровне коренного населения ЧИАССР и представителей других народов в республике, абитуриенты из числа которых были лучше готовы к поступлению в вузы. Эта ситуация приводила к тому, что зачастую чеченцы и ингуши поступали в вузы благодаря коррупции [Тишков 2001: 130].

Из такого описания совершенно непонятно, почему длительный вооруженный конфликт между значительным сегментом местного населения и федеральным центром произошел именно в Чечне. Обиды на государство были у представителей всех народов Северного Кавказа, переживших депортацию. Уровень образования у них тоже ниже, чем у русских и представителей других некоренных групп. Они тоже в меньшей степени, чем русские, были вовлечены в сферу промышленного производства и транспорта. Они тоже в основном исповедуют ислам.

Но массовых сепаратистских настроений здесь не было.

Обратимся к книге Дерлугьяна. В ней говорится о монополии некоренного населения на основные сферы городской жизни, ограничении прописки чеченцев в Грозном, засилье пришлых руководящих кадров в исполнительной власти, промышленности, образовании, здравоохранении, СМИ, МВД и КГБ вплоть до конца перестройки. Особенностью ЧИАССР был запрет на открытие сельских мечетей в 1960–1970-е гг. в отличие, например, от Дагестана, где такого запрета не было. Это привело к росту подпольных суфийских братств в Чечено-Ингушетии [Дерлугьян 2010: 391]. За недостатком места я опускаю описание Дерлугьяном других особенностей социальной структуры чеченского общества. Следующий за изложением событий в Чечне в 1989–1991 гг. параграф посвящен Кабардино-Балкарии. Он начинается со следующего пассажа: «Кабардино-Балкария и Чечено-Ингушетия до осени 1991 г. выглядели так, будто были намеренно выстроены для сравнительного политологического анализа: похожая география, культурные традиции, формальный статус автономных республик. Но, как мы увидим ниже, пропорции соотношения классов и этнических сообществ, местная история, время действия или социальная Антропология и социология конфигурация политического патронажа могут сыграть значительную роль во времена хаоса» [Дерлугьян 2010: 415]. Далее А вот вывод Дерлугьяна о главных особенностях Чечни, позволивших разразиться вооруженной трагедии: «Задолго до исключительного исхода национальной революции ситуация местностью с населением, придерживавшимся в целом традиционного патриархального уклада и мусульманских диспозиций, притом сохранившим память о воинских доблестях и длительном жестоко подавленном сопротивлении» [Дерлугьян Теперь вроде бы дело становится более понятным. И тогда возникает вопрос, что помешало Тишкову, в исследовательской квалификации которого не приходится сомневаться и чей ресурсный потенциал как академика и директора ИЭА РАН намного превосходит таковой у Дерлугьяна, простого постоянного профессора Северо-Западного Университета в штате Иллинойс, использовать сравнительный материал по другим в среднем белые школьники более успешны, чем афроамериканцы. У кого-то может возникнуть соблазн объяснить это более высокими умственными способностями европеоидов. Но, если мы введем в качестве контрольной переменной доход родителей школьников, то увидим, что корреляция между расой родителей, которые могут создать своим детям более благоприятные условия для учебы. Социологи успешно применяют социологи Теда Скочпол и Маргарет Сомерс отмечают: «Логика, вовлеченная в использование сравнительной истории для

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ