И. И. Евлампиев

ГНОСТИЦИЗМ И ЕВРОПЕЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ1

В своем докладе я предлагаю «неклассическое» понимание истории европейской

философии, основания которого можно найти еще в XIX в., в сочинениях Шопенгауэра,

Достоевского, Ницше, Бергсона. В этой связи изучение взаимодействия гностицизма и

христианства как мировоззренческих позиций (по крайней мере, до XIX в.) оказывается принципиальным для понимания истории всей европейской философии. Опираться в докладе я буду на мнения специалистов, главным образом, Дмитрия Алексеева, переводчика с коптского языка гностических текстов.

Каким образом историю философии можно связать с гностицизмом? Дело в том, что если мы пытаемся понять историю европейской философии, то должны начинать с христианства, поскольку европейская философия имеет христианские мировоззренческие основания. Однако мы не знаем трагической истории христианства, существующая история полна стереотипов и откровенной лжи, и это понятно, ведь история христианства – это история борьбы церкви с ересями.

На самом деле в истории мы имеем не одно, а два христианства, две его формы, и вся европейская философия есть по сути попытка экспликации либо одной, либо другой из этих форм. Нужно говорить не о материализме и идеализме, рационализме и эмпиризме и т.п. в европейской философии, а о двух моделях христианства как самом главном в ней.

Важнейшее событие для понимания этого различия произошло в 140 г. н. э – это появление Маркиона в Риме.

Маркион предъявляет древние христианские документы:

Евангелие Господне и послания апостола Павла, которые не соответствовали тому, чему в то время учила христианская церковь. По сути, Маркион обвиняет римскую церковь в том, что она исказила учение Иисуса Христа. Официальная точка зрения такова: Маркион – еретик, его документы подделаны с целью основать новую школу, новую церковь. Но я считаю, что церковная точка зрения не выдерживает никакой критики: ни текстологической, ни исторической, ни филологической, ни даже психологической. Трудно поверить, что он взял Евангелие от Луки и сократил его до своего, и исказил послания апостола Павла. Я считаю вполне обоснованной гипотезу, что Маркион имел подлинный древний и еще неискаженный христианский текст. Чтобы защитить себя, римская церковь объявила Маркиона, человека из уважаемой христианской семьи, еретиком. Этот факт показывает, что уже обозначилось два направления в интерпретации христианства: официальное, которого придерживалась римская церковь и которое в итоге стало тем христианством, которое мы знаем, и то, которое защищал Маркион, исходившее из подлинных текстов, неизвестных нам в адекватной форме. Именно в то время для нейтрализации выступлений Маркиона и были написаны три синоптических евангелия. Таким образом, они должны датироваться не I в. н. э., а 140-ми гг. Мы можем также утверждать, что Евангелие от Иоанна, гностическое по сути, самое древнее, так как имеется его фрагмент более ранний, чем выступление Маркиона.

Автор доклада – Евлампиев Игорь Иванович, доктор философских наук, профессор кафедры истории философии философского факультета СПбГУ. Доклад был прочитан в рамках тридцатого семинара ЦИЭМ 28.02.2012 г. Текст доклада расшифрован Я. Лучшевой, отредактирован С. В. Пахомовым и размещен на сайте ЦИЭМ в июне 2012 г. с согласия автора.

Я не буду излагать многие нюансы этой гипотезы, которая мне кажется достаточно аргументированной, в пользу Маркиона, но покажу принципиальную разницу, идейную, двух форм учения. Римские иерархи синтезировали учение Иисуса Христа с Ветхим Заветом, а в текстах, предъявленных Маркионом, господствовала антииудейская тенденция. Иудаизм – религия закона, религия человека, отделенного от Бога, а новая религия, религия Иисуса Христа, предлагала единство Бога и человека, утверждала божественную природу человека. Это главное в гностицизме: гностицизм отталкивается от того, что в человеке заложена искра божья, которую человеку нужно раскрыть и стать по-настоящему божественным существом. То есть в этом учении видна радикальная концепция единства человека с Богом. Почему она не подходила церкви? В общем-то изза того, что это очень сложное учение, элитарное, а историческое христианство победило именно тем, что сделало свое учение массовым. Эта популяризация учения произошла после его синтеза с иудаизмом, внедрением двух важнейших идей из иудаизма, а именно:

1) идеи закона, послушания; у церкви была политическая задача – удержать распадающееся античное общество, а религия, которая основывается на законе, имеет более властный характер, 2) идеи греха, отделившей человека от Бога; человек богоподобен, но не божественен по существу.

Таким образом мы видим здесь абсолютно разные антропологические концепции, и для философии это различие принципиально.

Две ветви христианства – это догматическое, или церковное, христианство, и гностическое, или духовное. В гностическом христианстве понимание Бога-Отца совершенно иное, чем в церковном. Здесь присутствует парадоксальная идея, идея неудачи акта Творения, поскольку Бог породил мир не сам, а создал второго бога, Демиурга, который, в свою очередь, создал злой мир. В историческом христианстве Бог всемогущ – это главная идея – Творение удалось, все было предусмотрено, в том числе и грехопадение. Для человека это означает, что реальной истории нет как таковой. Один из стереотипов как раз заключается в том, что идея истории появилась в христианстве, но на самом деле там ее нет, есть только идея конца истории. Для всемогущего Бога все открыто, поэтому никакого исторического деяния для человека не задано, человек ничего не способен совершить в истории. В гностицизме же неудача Творения приводит к тому, что все непредсказуемо, значит, и для нас остается некое поле свободного деяния в открытой истории мира. Более того, в гностическом христианстве именно человек – главная сила в истории, ведь в нем есть божественная искра. Впервые это высказал Иоахим Флорский в XII в. в связи с идеей о трех эпохах истории: эпохи Отца, эпохи Сына и эпохи Святого духа. В эпоху Святого духа человек становится равным Богу, получает абсолютное творческое могущество, способность влиять на мир и историю. Именно это стало основой современная идеи открытой истории, и эта идея берет исток от Иоахима Флорского, от гностиков, а не от исторического христианства.

Это ведет к тому, что в философии по-разному воспринимается идея времени. В XX в. одним из важнейших новшеств было то, что время приобретает метафизический статус.

У Бергсона и Хайдеггера эмпирическое время становится главной метафизической характеристикой бытия, Абсолюта. Это гностическая тенденция. В историческом же христианстве Бог существует вне времени как завершенное целое. Если в Боге нет ничего нового, становящегося, творческого, то тем более этого нет и в человеке. Вот совершенно различные антропологические концепции, возникшие на основании двух парадигм христианства. И на протяжении всей европейской истории проходит борьба этих двух форм христианства и двух соответствующих философских парадигм. Повторю, что я придерживаюсь гипотезы о том, что духовное христианство восходит к учению Иисуса Христа, а историческое есть его искажение, связанное с двумя основными концепциями Ветхого Завета – концепцией греха и идеей закона.

Итак, перейдем к истории европейской философии. В Средние века линия духовного христианства может быть не столь очевидна, поскольку догматическое христианство на первый взгляд победило его, но есть ряд мыслителей, которые все же попадают в гностическую парадигму: упомянутый Иоахим Флорский, Иоанн Скотт Эриугена и, в общем, вся мистическая традиция, мистический пантеизм. Кроме того, сюда можно отнести и некоторые массовые движения: катары, альбигойцы, например.

В борьбе двух форм христианства можно выделить два кульминационных момента.

Первый – это эпоха Возрождения. Возрождения, как принято считать, есть обращение к античному идеалу красоты. По сути, принято считать, что это некое дистанцирование от христианства, некая секуляризация культуры. Секулярная тенденция исходит именно отсюда – таково традиционное мнение – здесь начало антихристианского кризиса европейской цивилизации. Но это ложь. Как бы это ни парадоксально звучало, эпоха Возрождения «не удалась» и европейская цивилизация в XVII в. вернулась на средневековые рельсы, если процитировать В.Бибихина. Дальше я буду пользоваться его концепцией, изложенной в книге «Новый ренессанс». Бибихин считает, что Возрождение надо начинать с Данте, то есть раньше почти на 100 лет, чем это принято; обратите внимание, что Данте в парадигму возвращения к античному идеалу совсем не укладывается. Более того, говорить о том, что Возрождение привело к кризису церкви – нелепо. Наоборот, кризис церкви вызвал Возрождение, это есть попытка гуманистов возродить античное, подлинное христианство. Деградация духовности в культуре была вызвана искажением христианства, которое необходимо было спасти возвратом к истокам.

Бибихин повторяет аргументы Вл. Соловьева из работы «Об упадке средневекового миросозерцания». Соловьев пишет об упадке христианства из-за того, что оно, по сути, неправильно устроено. Христианская церковь, как он говорит, паганизировалась, допустив в себя языческие элементы, которые подчинили ее себе. В IV в. произошла массовая евангелизация которая, по сути, ликвидировала подлинное учение Христа, заменив его неким суррогатом, который дальше и существовал в истории, не ведя человека к духовности, в то время как подлинное христианство – это жизнь в духе.

Бибихин пишет: «Всякое вообще учение может содержать в себе незаметные ростки порчи. Оно может оказаться нежизнеспособным и по причине своего бессилия невиновным в повороте событий. О христианстве не скажешь ни того, ни другого. Его корни ясны, и оно проявило незаурядную действенность. Тем не менее все вызванное к жизни им и благодаря развязанной им энергии оказалось противоположно его первоначальному замыслу. Беда не в евангельском благовестии самом по себе, а в его нечеловеческой, невыносимой высоте. Боговоплощение, церковь как тело Христово, христианская жизнь в истине и любви, если они до конца поняты и приняты, предъявляют человеку настолько предельное требование, что оно не поддается привычному определению Церковное христианство уже со II века, тем более позднее, имело очень мало общего с этим изначальным » (Бибихин В.В. Новый ренессанс. М., 1998. С. 206). Далее: «Церковь охотно подменяет своей священной утварью реальное присутствие Святого Духа в земном мире, крещение в духе – крещением в воде, участие в истории богочеловеческих отношений – участием в обряде и т. д. Языческая мысль, восточная мистическая религиозность совратили церковь, когда, поддавшись соблазну успеха, она после «обращения» Константина начала массовую евангелизацию.

Для рядового верующего крещение и посещение храма стало достаточной аттестацией, тогда как во времена Христа и апостолов малое стадо христиан, не смущаясь своей малочисленностью, тревожилось только о чистоте веры. Когда христианами становятся все, это понятие опустошается. С христианством произошел тот же социологический казус, что и со всеми элитарными движениями. Хлынувшая потоком масса паганизировала церковь » (Там же. С. 226-227). «Возрождая древность, поэтико-философская мысль через голову средневекового возвращалась к раннему, античному христианству. Она поэтому нередко оказывалась ближе к подлинной христианской традиции, чем церковные идеологи, и уверенно искала спора с этой последней, чувствуя, что превосходит ее в верности ее авторитетам. Спецификой Ренессанса было не восстановление античной культуры в ее музейном виде, а ее новое сращение с христианством » (Там же. С.

337). Суть того преобразования общества и культуры, которое намечалось в деятельности Данте, Петрарки и Боккаччо, заключалась в том, чтобы «поэт и философ, вместо священнослужителя и богослова, стал пророком Запада» (Там же. С. 346). То есть гуманисты искали нового христианства, в котором главное – творчество, раскрепощение божественных сил человека, а не формальный обряд и послушание. Еще одна выразительная цитата: «…с самого начала через все ступени отношений между ренессансной культурой и церковью неизменной проходит уверенность поэта, художника, ученого, что вдохновение, самопознание, духовное усилие лучше отвечают смыслу христианства, чем обряд, ритуал, культ, т. е. уверенность, что христианство в своей сути не религия» (Там же. С. 358). «Не религия» в смысле формальной обрядовости, так как подлинное христианство – это жизнь в духе. Еще одна парадоксальная мысль Бибихина, заключается в том, что Возрождение не удалось, этот феномен окончился трагически, т. е.

церкви удалось побороть его с помощью Контрреформации и Реформации. Реформация и Контрреформация – одно движение, действующее в направлении подавления импульса возвращения к подлинному христианству. Так европейская цивилизация была возвращена на средневековые рельсы. Кризис, который дальше европейская цивилизация испытывала и кульминацией которого является XVIII в., обусловлен именно этой победой церкви над Возрождением. Свасьян, известный комментатор Ницше, в книге «Становление европейской науки» показывает, что материализм XVIII в. – это точное порождение католической церкви. Софийский собор в IX в. объявил несоответствующим истине учение о «трихотомии»: церковь отвергла дух и признала, что человек состоит только из тела и души, а не из тела, души и духа. Связь человека с духом была оборвана.

Удаленность от Бога и материализм после этого были неизбежны.

Следующий мой тезис таков: Николай Кузанский – величайший гностический мыслитель, его концепция есть адекватное выражение концепции гностического христианства, несмотря на то, что Кузанский – кардинал, папский легат. Даже концепция Иисуса Христа у него абсолютно гностическая: Иисус – человек, который достигает божественного совершенства. Именно Кузанский обусловил все величайшие достижения европейской философии в Новое время.

Следующий этап развития европейской философии, новоевропейский рационализм, по сути, есть возрождение Средневековья. Для меня Беркли, сенсуалист, и Декарт, рационалист – единомышленники. Нет существенной разницы между эмпиризмом и рационализмом, так как в конечном счете не столь важно, как мы познаем, гораздо важнее вопрос о том, как нужно жить. Оба философа работали в парадигме церковного христианства, оба исходили из того, что человек – ничто перед Богом. Оппонентом же им был Лейбниц, в его философии можно увидеть элементы гностического христианства:

монада находится на пути прогресса, каждая монада станет Богом. Таким образом, нет границы между человеком и Богом. Хотя весь европейский рационализм, в его господствующей тенденции, основан на том же принципе, что человек – ничто перед Богом. Но Лейбниц отклоняется от этой парадигмы.

Затем происходит новая революция, формально она связана с рождением неклассической философии, но реально ее начало лежит еще раньше. Немецкая классика от Канта до Гегеля постепенно развивает гностическую тенденцию. Здесь для меня важен Фихте. В чем задача философии Фихте? – Доказать «сущностное тождество Бога и человека», по его собственным словам. Он пишет: «По нашему мнению, существуют две в высшей степени различные формы христианства: христианство Евангелия Иоанна и христианство апостола Павла, к единомышленникам которого принадлежат остальные евангелисты, особенно Лука. Иисус Иоанна не знает иного Бога, кроме истинного Бога, в котором мы все существуем, живем и можем быть блаженны и вне которого – только смерть и небытие, и (прием вполне правильный) с этой истиной он обращается не к рассуждению, а к внутреннему, практически пробуждаемому чувству истины в человеке, не зная никаких других доказательств, кроме этого внутреннего» (Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи. СПб., 1906. С. 87-88). То есть у нас должно быть внутреннее чувство жизни в Боге, единство с Богом. Это самое главное у Фихте, и это он находит в Евангелии от Иоанна, в самом гностическом Евангелии из всех канонических. Три других Евангелия во главе с Евангелием от Луки представляют другое христианство – и это чувствует Фихте. Далее он уточняет: «Не существует решительно никакого бытия и никакой жизни, кроме непосредственной божественной жизни. В сознании это бытие многообразно скрывается и замутняется; но оно выступает вновь – свободным от всех этих покровов и модифицированным только одною лишь формой бесконечности – в жизни и действии покорного Богу человека. В этом действии действует не человек, но сам Бог, в своем изначальном внутреннем бытии и существе, действует в нем и соделывает через человека дело свое» (Фихте И. Г. Наставление к блаженной жизни. М., 1997. С. 75).

Так в европейской философии происходит осознание двух линий христианства. Конечно, наиболее открыто это мысль высказывается позже, в неклассической философии.

С моей точки зрения, Ницше – глубоко христианский мыслитель, он проникнут христианским духом, однако, не тем, который господствовал в церкви. Ницше глубоко переживает трагедию гибнущей европейской культуры, и он понимает, почему она гибнет: она гибнет в силу ложного христианства. Он восстает не против христианства как такового. Его «Антихрист» – это не хула, а хвала Христу. Ницше интересует только подлинный, неискаженный образ Христа, но здесь интересно, откуда он этот образ берет.

Записные книжки Ницше полны цитат из романа «Бесы» Достоевского и работы «В чем моя вера» Л.Толстого. Христос Ницше – это подлинный Христос, который может быть найден в Евангелии от Иоанна и в Евангелии от Фомы. Ницше разводит Христа и церковь.

Самое главное, что он видит в Христе, это жизнь в духе, отсутствие границы между Богом и человеком. Приведу несколько очень выразительных цитат: «Он говорит только о самом внутреннем: “жизнь”, или “истина”, или “свет” – это его слово для выражения самого внутреннего; всё остальное, вся реальность, вся природа, даже язык, имеет для него только ценность знака, притчи» (Ницше Ф. Антихрист // Ницше Ф. Соч. В 2 т. М., 1990. Т.

2. С. 658). То благовестие, которое принес Христос – это знание об особом внутреннем состоянии человека, делающим его совершенным, абсолютным. Смысл этого внутреннего состояния Ницше поясняет таким образом: «Во всей психологии Евангелия отсутствует понятие вины и наказания; равно как и понятие награды. “Грех”, все, чем определяется расстояние между Богом и человеком, уничтожен, – это и есть “благовестие”. Блаженство не обещается, оно не связывается с какими-нибудь условиями: оно есть единственная реальность; остальное – символ, чтобы говорить о нем» (там же. С. 658-659). Вот подлинное христианство: Царствие Божие здесь, на земле, сейчас. В этом моменте «теперь и сейчас» мы должны раскрыть в себе это абсолютное начало, войти в духовную жизнь. В этом смысл учения Христа, а не в идее неискоренимого греха и не в посмертном воздаянии. Ницше излагает гностическое христианство. Ницше подчеркивает, что Царство Небесное есть внутреннее состояние самой личности: «Ничего нет более нехристианского, как церковные грубые понятия о Боге как личности, о грядущем “Царстве Божьем”, о потустороннем “Царстве Небесном”, о “Сыне Божьем”, втором лице св. Троицы А между тем очевидно, как на ладони, что затрагивается символами “Отец” и “Сын”, – допускаю, что не на каждой ладони: словом “Сын” выражается вступление в чувство общего просветления (блаженство); словом “Отец” – само это чувство, чувство вечности, чувство совершенства. “Царство Небесное” есть состояние сердца, а не что-либо, что “выше земли” или приходит “после смерти”.

В Евангелии недостает вообще понятия естественной смерти: смерть не мост, не переход, ее нет, ибо она принадлежит к совершенно иному, только кажущемуся, миру, имеющему лишь символическое значение. “Час смерти” не есть христианское понятие. “Час”, время, физическая жизнь и ее кризисы совсем не существуют для учителя “благовестия” “Царство Божье” не есть что-либо, что можно ожидать; оно не имеет “вчера” и не имеет “послезавтра”, оно не приходит через “тысячу лет” – это есть опыт сердца; оно повсюду, оно нигде » (там же. С. 660). И далее: «В словах, обращенных к разбойнику на кресте, содержится все Евангелие. “Воистину это был Божий человек, Сын Божий!” – сказал разбойник. “Раз ты чувствуешь это, – ответил Спаситель, – значит, ты в Раю, значит, ты сын Божий”» (там же). Рай находится здесь, в твоем собственном существовании – даже на кресте. Христос жил, пишет Ницше, «не для “спасения людей”, но чтобы показать, как нужно жить» (там же). Таким образом, Голгофа не важна, и это абсолютно гностический ход, ведь в гностицизме искупление не нужно, поскольку греха нет. Голгофа означает только путь страдания, через которые каждый человек выходит к совершенству, к божественному содержанию. «До бессмыслицы лживо в “вере” видеть примету христианина, хотя бы то была вера в спасение через Христа; христианской может быть только христианская практика, т. е.

такая жизнь, какою жил тот, кто умер на кресте Еще теперь возможна такая жизнь, для известных людей даже необходима: истинное, первоначальное христианство возможно во все времена. Не верить, но делать, а прежде всего многого не делать, иное бытие » (там же. С. 663). Здесь Ницше пишет о себе, считает такую практику необходимой для себя, а его работа является абсолютно христианской, просто в ней точно различены два направления в христианстве.

Люди сами ограничиваю себя во времени и пространству только для того, чтобы быть непохожими на других, – в нас победила сила разъединения. Если мы осознаем пагубность этой практики, то сможем вернуться к единению друг с другом и раскроем в себе бесконечность.

Второй пример – Хомяков. Я приведу две цитаты из его сочинения «Церковь одна», где он утверждает, что есть некая мистическая Церковь, которая объединяет всех людей.