«КОНЦЕПЦИЯ КОГНИТИВНОЙ ИСТОРИИ: ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ ИСТОЧНИКИ, МЕСТО В СТРУКТУРЕ СОВРЕМЕННОГО ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ, ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ: материалы круглого стола, посвященного 90-летию со дня рождения профессора Ольги ...»

КОГНИТИВНАЯ ИСТОРИЯ

КОНЦЕПЦИЯ КОГНИТИВНОЙ ИСТОРИИ:

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ ИСТОЧНИКИ,

МЕСТО В СТРУКТУРЕ

СОВРЕМЕННОГО ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ,

ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ:

материалы круглого стола,

посвященного 90-летию со дня рождения

профессора Ольги Михайловны Медушевской 13 октября 2012 года. в Российском государственном гуманитарном университете прошел Круглый стол «Концепция когнитивной истории: интеллектуальные источники, место в структуре современного гуманитарного знания, перспективы развития», посвященный 90-летию со дня рождения профессора Ольги Михайловны Медушевской (1922– 2007). Круглый стол был организован кафедрой теории и истории гуманитарного знания Института филологии и истории РГГУ совместно с Научно-педагогической школой источниковедения – сайт Источниковедение.ru. В работе круглого стола приняли участие исследователи, представляющие ведущие учебные и научные центры РФ: Российский государственный гуманитарный университет, НИУ «Высшая школа экономики», Северо-Кавказский и Южный федеральные университеты, Кубанский и Челябинский государственные университеты, Московский государственный областной гуманитарный институт, Институт всеобщей истории РАН; Всероссийский научно-исследовательский институт документоведения и архивного дела, а также Университета Казимира Великого в Быдгоще (Польша).

Доклады были посвящены двум главным темам научного творчества Ольги Михайловны Медушевской – разработанной исследовательницей концепции когнитивной истории и ее осмыслению в контексте современного гуманитарного знания, а также источниковедению как системообразуюшему основанию когнитивной истории.

Ниже публикуются статьи, в основу которых положены представленные на круглом столе доклады.

М. Ф. РУМЯНЦЕВА

КОНЦЕПЦИЯ КОГНИТИВНОЙ ИСТОРИИ

ОЛЬГИ МИХАЙЛОВНЫ МЕДУШЕВСКОЙ

ПРИГЛАШЕНИЕ К ДИСКУССИИ

Поставлены ключевые вопросы освоения творческого наследия О.М. Медушевской (1922–2007), ее концепции когнитивной истории: о специфике русской версии неокантианства как основании источниковедческой концепции методологии исторического / гуманитарного познания, об интеллектуальных источников концепции О.М. Медушевской, о проблеме субъекта в концепции когнитивной истории.

Ключевые слова: О.М. Медушевская, А.С. Лаппо-Данилевский, русская версия неокантианства, когнитивная история, источниковедение, эмпирическая реальность исторического мира.

Концепция когнитивной истории О.М. Медушевской, последовательно разрабатывавшаяся ею на протяжении всей ее творческой жизни, и особенно с начала 1990-х гг.1, получила концептуальное оформление в ее последней книге и ряде статей2. Концепция вызревала медленно и буквально в последний год жизни Ольги Михайловны произошел эпистемологический прорыв, ставший отчасти неожиданным даже для ее ближайших коллег, с которыми она часто обсуждала различные теоретические вопросы и методологическую составляющую разнообразных, но в первую очередь – источниковедческих, исследовательских практик.

Так получилось, что книгу «Теория и методология когнитивной истории», в которой концепция изложена целостно и развернуто, мы получили в завершенном виде3 уже после ухода автора. Не люблю образных выражений в научном тексте, но здесь – для точности выражения мысли – скажу: Ольга Михайловна оставила нам ряд эпистемологических загадок – эпистемологических проблем, ответы на которые мы уже были лишены возможности с ней обсудить.

Сразу же подчеркну: в данном случае я не преследую цель сформулировать вопросы для целостного и системного изучения концепции.

Я формулирую сейчас только те вопросы, которые меня интересуют в См.: Казаков, Румянцева. 2011.

Медушевская, 2008 (в); См. также: Медушевская. 2008 (а); 2008(б); 2008 (г).

Не могу здесь не отметить, что окончательная редактура текста шла уже без Ольги Михайловны, что, на мой взгляд, негативно сказалось на его качестве. Смысл этого замечания в том, чтобы внимательный читатель, который не может не заметить некоторые огрехи, отнесся к ним с пониманием.

М. Ф. Румянцева. Концепция когнитивной истории… первую очередь. Однако, на мой взгляд, без ответа на них невозможно и целостное, системное, в контексте современного науковедения, изучение концепции когнитивной истории.

Первый вопрос. Всем, кто знаком с научным творчеством Медушевской, и особенно тем из нас, кто часто слышал ее устные выступления (особенно на заседаниях Ученого совета РГГУ), хорошо известно, что Ольга Михайловна постоянно апеллировала к концепции А.С. ЛаппоДанилевского (1863–1919), которому приходилась «научной внучкой»: ее непосредственный учитель Александр Игнатьевич Андреев (1887–1959) был учеником Александра Сергеевича Лаппо-Данилевского. В книге «Теория и методология когнитивной истории», характеризуя современную (2007 год) ситуацию в историческом познании, Ольга Михайловна пишет: «Профессиональное сообщество историков находится в ситуации смены парадигм…» И далее: «По отношению к философии исторического познания следует говорить не столько о смене, сколько о сосуществовании и противоборстве двух взаимоисключающих парадигм. Одна из них, неотделимая от массового повседневного исторического сознания, опирается на многовековую традицию и в новейшее время идентифицирует себя с философией уникальности и идиографичности исторического знания, исключающего перспективу поиска закономерности и видящего организующий момент такого знания в ценностном выборе историка как познающего субъекта. Другая парадигма истории как строгой науки, стремящаяся выработать совместно с науками о природе и науками о жизни общие критерии системности, точности и доказательности нового знания…»4. Первая парадигма очевидным образом восходит к неокантианству Баденской школы (В. Виндельбанд, Г. Риккерт), а вторую Медушевская возводит к неокантианству же (!?), но уже в интерпретации А.С. Лаппо-Данилевского. Каков же интеллектуальной путь неокантианства на протяжении XX в., пришедшего в концепции О.М. Медушевской в оппозицию к своей основе – идиографичности исторического знания? Второй вопрос связан с особенностями самого процесса научного творчества Ольги Михайловны Медушевской. При знакомстве с книгой «Теория и методология когнитивной истории» бросается в глаза минимальное количество ссылок на задействованную в построении концепции литературу. Ольга Михайловна хорошо знала самые разнообразные исследования по философии, гуманитарным и социальным наукам и Медушевская. 2008 (в). С. 15-16.

Здесь я не останавливаюсь на некоторых своих расхождениях с О.М. Медушевской в оценке актуальной ситуации в историческом знании. Они отмечены в ряде моих публикаций, в частности: Румянцева. 2009.

Когнитивная история имела свое мнение об изложенных в ней взглядах и теориях. Но в своих статьях (а особенно – в лекциях и докладах) О.М. Медушевская предпочитала не вступать в непосредственную полемику с конкретными авторами, формируя обычно обобщенный образ оппонента, и, тем более, редко привлекала чужие размышления в качестве опоры для своей мысли. Ее работы (и особенно – устные выступления) всегда производили впечатление непосредственно рождающейся мысли, а интеллектуальный background – весьма обширный – оставался скрыт. Отсюда – одна из сложных проблем освоения концепции О.М. Медушевской – экспликация ее интеллектуальных оснований.

Третий вопрос во многом инициирован размещенным на сайте в рамках «круглого стола» материалом Н.А. Миникова «“История историка” в концепции когнитивной истории О.М. Медушевской»6. Ольга Михайловна не могла не понимать роль историка как познающего субъекта в неклассической (напр., неокантианство) и иных моделях науки.

Однако в концепции когнитивной истории детально разрабатывается проблема объекта исторического познания, в результате чего Ольга Михайловна пришла к обоснованию понятия эмпирическая реальность исторического мира, которое, по-видимому, окажется в эпицентре обсуждения концепции, а вот размышления о субъекте в трудах Ольги Михайловны носят латентный характер, и нужны специальные усилия при изучении ее концепции, чтобы их эксплицировать.

Приступим же к поиску ответов, исходя из основополагающего принципа источниковедения – автор «объективирует себя в созданном им интеллектуальном продукте». И не забывая о том, что включение интеллектуального продукта – исторического источника в социокультурный контекст может позволить исследователю понять автора глубже, чем он сам себя понимал.

Свои варианты ответов на поставленные вопросы – сугубо предварительные – я и выношу на обсуждение. При этом предлагаю сосредоточить внимание на втором вопросе – вопросе фактически о творческой лаборатории историка, поскольку именно эта тема, на мой взгляд, представляет несомненный интерес не только с точки зрения изучения творческого наследия О.М. Медушевской, но и в связи с актуальными проблемами интеллектуальной истории и разработки метода источниковедения историографии.

Мининков. URL: http://ivid.ucoz.ru/publ/medushevskaja_90/om_mininkov/15-1дата обращения: 04.03.2013). Статья Н.А. Мининкова, основанная на тезисах доклада на круглом столе, публикуется ниже.

Первый вопрос. Русская версия неокантианства как основание источниковедческой концепции методологии исторического / гуманитарного познания В поисках ответа на выше поставленный вопрос о траектории движения научной мысли О.М. Медушевской от аксиологически ориентированной идиографии неокантианства к концепции истории как строгой науки необходимо вернуться в исходную точку – момент становления неокантианской методологии истории. Уже здесь обнаруживается принципиальное расхождение Баденской школы неокантианства и его русской версии. И если принять на уровне аксиоматики (а выясняется это при изучении интеллектуального background концепции О.М. Медушевской), что исследовательница отправлялась именно от русской версии неокантианства, то все противоречия сразу приобретают характер мнимых.

Позволю себе не останавливаться подробно на особенностях русской версии неокантианства, поскольку она является предметом моего специального интереса и есть возможность отослать заинтересованного читателя к соответствующим публикациям7. Кроме того, в январе – апреле 2013 г. кафедрой теории и истории гуманитарного знания Института филологии и истории РГГУ и Научно-педагогической школой источниковедения – сайт Источниковедение.ru был проведен круглый стол «Идеи А.С. Лаппо-Данилевского в интеллектуальных контекстах XX–XXI веков», посвященный 150-летию со дня рождения ученого, где эта проблематика была представлена8. Отмечу лишь один принципиально важный для понимания концепции О.М. Медушевской момент.

Неокантианскую эпистемологию исторического познания в России традиционно и вполне справедливо связывают с именем А.С. ЛаппоДанилевского, изучению и – не побоюсь этого слова, мало уместного в научном тексте, – пропаганде методологической концепции которого О.М. Медушевская посвятила значительную часть своих творческих усилий. Но, справедливости ради, заметим, что философские основы этого подхода были заложены еще А.И. Введенским (1856–1925), который, специально изучая вопрос о «пределах и признаках одушевления», пришел к выводу, что «душевная жизнь не имеет никаких объективных признаков…», «... наблюдать саму чужую душевную жизнь мы не можем, а должны лишь заключать об ней по ея внешним, материальным, то есть, объективным обнаружениям…»9 Именно эта идея впоследствии была См.: Румянцева. 2012.

Идеи А.С. Лаппо-Данилевского… Введенский. 1892. С. 7.

развита А.С. Лаппо-Данилевским в целостное учение об исторических источниках, понимаемых как «реализованный продукт человеческой психики, пригодный для изучения фактов с историческим значением»10.

Напомним, что признанный классик Баденской школы неокантианства Г. Риккерт осознанно уходил от определения объекта исторического познания и видел направление поиска специфики истории как науки в выявлении особой, идиографической, логики исторического исследования: «…логика истории является исходным пунктом и основой всех философско-исторических рассуждений вообще»11.

Итак, системообразующее значение в русской версии неокантианства имеет учение об объекте гуманитарного познания – произведении человека, которое позволяет изучать его с точки зрения принципа «признания чужой одушевленности»12. Соответственно основу методологии истории А.С. Лаппо-Данилевского составляет источниковедение – учение об историческом источнике. И еще раз со всей определенностью подчеркну, что часто встречающееся определение концепции А.С. ЛаппоДанилевского как теории источниковедения крайне некорректно. Это именно методология истории, и шире – оригинальная концепция эпистемологии гуманитарного познания, имеющая сильную философскоантропологическую составляющую, но логика ее построения заставила автора в качестве основы утвердить методологию источниковедения.

Конечно, при безусловном господстве «материалистической» «марксистско-ленинской» концепции исторического процесса и исторического познания в условиях советской идеологизации возможности для развития направления, восходящего к «идеалистической» «буржуазной»

концепции А.С. Лаппо-Данилевского, были весьма ограничены. Но акцент на исторический источник позволил развивать это направление в рамках источниковедения – одной из основ подготовки историковархивистов в созданном в 1930 г. Историко-архивном институте, который О.М. Медушевская окончила в 1944 г. и работала на кафедре вспомогательных исторических дисциплин (с 1994 г. – источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин) до последнего дня своей жизни.

Именно источниковедческую составляющую русской версии неокантианства развивала Медушевская и в целом Научно-педагогическая школа источниковедения, в своих концептуальных основах восходящая к наследию Лаппо-Данилевского, сложившаяся и с 1939 по 2011 г. сущестЛаппо-Данилевский. 2010. Т. 2. С. 38.

Риккерт. 1998. С. 155.

См.: Румянцева. 2007.

вовавшая на основе кафедры вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института (с 1991 г. – в составе РГГУ) и в настоящее время консолидированная на основе сайта Источниковедение.ru.

На протяжении нескольких десятилетий – периода, маркируемого выходом учебников по источниковедению, подготовленных кафедрой источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин13, – НПШ источниковедения занималась, по преимуществу, разработкой видовой структуры корпуса исторических источников, то есть двигалась по намеченному Лаппо-Данилевским пути выявления специфики объекта исторического познания. Теперь объект не сводился к историческому источнику, а понимался как система исторических источников, видовая структура которой целостно и репрезентативно представляет структуру соответствующей культуры. Логическим завершением существенного этапа развития этой эпистемологической линии стала разработка Медушевской понятия эмпирическая реальность исторического мира как базового понятия концепции когнитивной истории, дающего надежное эмпирическое основание истории как строгой науки и вводящего ее в общую систему научного знания.

Второй вопрос. Интеллектуальные источники концепции когнитивной истории Как уже отмечалось, решение этого вопроса представляет существенные сложности, в первую очередь, в силу особенностей научного стиля О.М. Медушевской. Но пойдем сначала по традиционному пути:

посмотрим ссылки на литературу в книге «Теория и методология когнитивной истории». Мы обнаруживаем, например, в первой главе «Феномен человека»14, весьма пеструю, но не широкую интеллектуальную картину: Дильтей В. «Описательная психология» (СПб., 1996), Найссер У. (Познание и реальность» (М., 1981), Плесснер Х. «Ступени органического в человеке: Введение в философскую антропологию» (М., 2004), Рубинштейн С.Л. «Человек и мир» (М., 1973), Гуссерль Э. «Начало геометрии» (М., 1996), Хайдеггер М. «Работы и размышления разных лет» (М., 1993), Кронгауз М.А. «Семантика» (М., 2001), Анкерсмит Ф. «Нарративная логика: Семантический анализ языка историков»

(М., 2003), Потебня А.А. «Слово и миф» (М., 1989), Выготский Л.С.

«Психология развития человека» (М., 2004), Пирс Ч. «Избранные философские произведения» (М., 2000), Деррида Ж. «Письмо и различие»

(СПб., 2000), Барт Р. «Мифологии» (М., 1996). С большой осторожноТихомиров. 1940; Никитин. 1940; Источниковедение: Теория. История. Метод… Медушевская. 2000 (в). С. 19-67.

стью я бы предположила, что ссылки в книге «Теория и методология когнитивной истории», как и во многих других работах Медушевской, не только не являются надежным средством экспликации интеллектуальных источников концепции когнитивной истории, но даже не маркируют ее познавательное пространство.

Изучение латентных (возможно, скрытых и от самого историка) источников концепции требует, на мой взгляд, разработки весьма тонкого исследовательского инструментария, поиск которого возможен, в том числе, в предметном поле источниковедения историографии – весьма актуальной, но слабо разработанной отрасли научного исторического знания. В соответствии с источниковедческой концепцией методологии истории существенное значение имеет видовая характеристика историографического источника, чему, на мой взгляд, историографы, работающие в предметном поле источниковедения историографии, не уделяют должного внимания. При этом хорошо разработанный в источниковедении видовой подход к изучению исторического источника не просто продуктивен для изучения источников историографических, без учета видовой специфики историографического источника невозможен, по моему глубокому убеждению, корректный результат историографического исследования. Это относится и к выявлению интеллектуальных источников концепции историка. Для историографа-источниковеда очевидно различие как в источниковой базе, так и в способах обращения с источниками при написании, например, монографии или учебного пособия, научной статьи или конференционного доклада и т.д.

Рискну предположить (исключительно в качестве гипотезы для дальнейшего исследования), что творческая лаборатория Медушевской сложилась во многом в процессе работы над учебными пособиями – практически единственным на протяжении значительного периода советской истории видом историографических произведений, допускавших широкое обращение к историографическому опыту западной науки. Да и книгу «Теория и методология когнитивной истории» я не стала бы называть монографией, как это сделано в издательской аннотации, поскольку такая характеристика ведет к смещению критериев ее осмысления.

Таким образом, источниковедение историографии выводит нас на поиск строгого метода историографического исследования. Другой подход (предполагаю, что принципиально другой) предоставляет нам предметное поле истории идей. И здесь «бывают странные сближенья».

Разрабатывая понятие «эмпирическая реальность исторического мира» – базовое, как уже отмечалось, для концепции когнитивной истоМ. Ф. Румянцева. Концепция когнитивной истории… рии, О.М. Медушевская акцентирует внимание на творческой природе человека, на том, что «человеческая деятельность воплощает себя в окружающем мире, создавая интеллектуальные продукты»15. Анализ природы человека у Медушевской перекликается – парадоксальным и не замеченным самим автором образом – с идеями Маркса, чья известная теория отчуждения труда является частным, применимым к капитализму, случаем антропологической концепции, наиболее полно зафиксированной в «Экономико-философских рукописях 1844 года». Суть человека, по Марксу, в объективации себя вовне: «Практическое созидание предметного мира, переработка неорганической природы есть самоутверждение человека как сознательного родового существ…»16. Впрочем, эта «история идеи» явно нуждается в дополнительных обоснованиях.

Третий вопрос. Субъект исторического познания в концепции когнитивной истории Вопрос о субъекте исторического познания является принципиально важным для современной гуманитаристики, поскольку синтезирует этическую и эпистемологическую составляющие научного знания.

Современный исследователь истории науки, а тем более – науки исторической, не может не учитывать роль субъекта в процессе познания. Позволю себе набросать здесь примитивную схемку, чтобы четче обозначить предмет рефлексии17. Достаточно ясно, что классическая модель науки сосредоточена на объекте познания, рассматривая субъект как абстракцию, если хотите – как «чистый разум». Неклассическая наука ставит проблему субъектно-объектных отношений и предлагает варианты ее решения – начиная с позитивизма, в котором этот вопрос практически не проблематизирован, и до концепций «исторического разума» и «описательной психологии» как метода его понимания В. Дильтея, в которых эта проблема выступает как основная. Еще большего внимания субъект познания требует в постнеклассической науке, предполагающей конструирующую роль познающего субъекта. Разработанная О.М. Медушевской концепция когнитивной истории, несомненно, принадлежит неоклассической модели науки, применительно к которой проблема субъекта, насколько я могу судить, разработана слабо. По-видимому, Ольга Михайловна не могла не рассуждать на эти темы, но проблема субъекта применительно к неоклассической модели рациональности ею специально не рассматривается.

Медушевская. 2008 (в). С. 24.

Маркс. 2000. С. 233.

См.: Степин. 2003. С. 619-636; Микешина. 2005. С. 212-213; Лубский. 2005.

Подступиться к решению этой «загадки» научного творчества О.М. Медушевской можно отталкиваясь от высказанного в ходе дискуссии Н.А. Мининковым утверждения о том, что работа историка зависит от «интеллектуальных и исследовательских качеств самого историка», но я бы добавила – и от его морально-этических установок. Я абсолютно убеждена, что у порядочного (этическая характеристика) и достаточно профессионального («гносеологическая» характеристика) человека этика и гносеология не могут не то что противоречить друг другу, а сколько-нибудь заметно расходиться. Почерпнутая в феноменологии Э. Гуссерля идея «строгой науки», стала, как мне представляется, для Ольги Михайловны не только гносеологической, но и этической. Она, вслед за Гуссерлем, искала пути достижения строгого знания и преодоления исследовательского субъективизма, если не сказать – произвола.

Именно поэтому она писала о противоборстве нарративной логики историописания и истории как строгой науки. Излишне говорить, что О.М. Медушевская последовательно и активно выступала в этом противоборстве на стороне строгой науки. Ее вклад в эту борьбу, в первую очередь, – обоснование новой образовательной модели18, которая, повидимому, может быть востребована в случае, если в основу образования будет заложена неоклассическая модель рациональности, отвечающая актуальным потребностям социума.

БИБЛИОГРАФИЯ

Введенский А.И. О пределах и признаках одушевления: Новый психо-физиологический закон в связи с вопросом о возможности метафизики. СПб., 1892. 119 с.

Идеи А.С. Лаппо-Данилевского в интеллектуальных контекстах XX–XXI веков // Источниковедение.ru [Электронный ресурс]: страница Науч.-пед. школы источниковедения. URL: http://ivid.ucoz.ru/publ/anonsy_npsh/lappo_150/14-1-0-136.

Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории: учеб.

пособие / И.Н. Данилевский, В.В. Кабанов, О.М. Медушевская, М.Ф. Румянцева.

М. : РГГУ, 1998. 702 с. Переизд.: 2000, 2004.

Казаков Р.Б., Румянцева М.Ф. Научное наследие Ольги Михайловны Медушевской // Когнитивная история: концепция – методы – исследовательские практики:

Чтения памяти профессора Ольги Михайловны Медушевской : [ст. и материалы] / отв. ред. М.Ф. Румянцева, Р.Б. Казаков. М.: РГГУ, 2011. С. 9-36.

Когнитивная история: концепция – методы – исследовательские практики: Чтения памяти профессора Ольги Михайловны Медушевской : [ст. и материалы] / отв.

ред. М.Ф. Румянцева, Р.Б. Казаков. М. : РГГУ, 2011. 498 с.

Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории: [в 2 т.]. М.: РОССПЭН, 2010.

Лубский А.В. Альтернативные модели исторического исследования. М.: Изд-во «Социально-гуманитарные знания», 2005. 352 с.

Медушевская. 2008 (в). Гл. 5: Историческое образование в условиях смены парадигм. С. 288-330.

Маркс К. Социология. М.: КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле, 2000. 432 с.

Медушевская О.М. История как наука: когнитивный аспект и профессиональное сообщество // Вестник РГГУ. Сер. Исторические науки. Историография, источниковедение, методы исторических исследований. М., 2008(а). № 4. С. 17-30.

Медушевская О.М. История науки как динамический процесс. К 120-летию со дня рождения А.И. Андреева // Там же. 2008 (б). С. 312-328.

Медушевская О.М. Теория и методология когнитивной истории. М.: РГГУ, 2008 (в).

Медушевская О.М. Эмпирическая реальность исторического мира // Вспомогательные исторические дисциплины – источниковедение – методология истории в системе гуманитарного знания: Материалы XX науч. конф. Москва, 31 янв. – февр. 2008 г.: в 2 ч. М., 2008 (г). [Ч. 1]. С. 24-34.

Микешина Л.А. Философия науки: Современная эпистемология. Научное знание в динамике культуры. Методология научного исследования: учеб. пособ. М.: Прогресс-традиция; Московский психолого-социальн. институт; Флинта, 2005. 464 с.

Мининков Н.А. «История историка» в концепции когнитивной истории О.М. Медушевской // Источниковедение.ru [Электронный ресурс]. Режим доступа:

http://ivid.ucoz.ru/publ/medushevskaja_90/om_mininkov/15-1-0-113, свободный.

Никитин С.А. Источниковедение истории СССР XIX в. (до начала 90-х годов). М.: Соцэкгиз, 1940. 227 с. (Курс источниковедения истории СССР / Ред. Ю.В. Готье; Т. 2).

Риккерт Г. Философия истории // Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре.

М.: Республика, 1998. С. 129-204.

Румянцева М.Ф. Концепт «признание чужой одушевленности» в русской версии неокантианства // Cogito: альманах истории идей. Ростов н/Д.: Логос, 2007.

Вып. 2. С. 35-54.

Румянцева М.Ф. Рец. на кн. : Медушевская О.М. Теория и методология когнитивной истории М.Ф. Румянцева / О.М. Медушевская. – М. : РГГУ, 2008. – 358 с. // Вестник РГГУ. Сер. Исторические науки. Историография, источниковедение, методы исторических исследований. М., 2009. № 4. С. 294-299.

Румянцева М.Ф. Русская версия неокантианства: к постановке проблемы // Учен.

зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. 2012 Т. 154. Кн. 1. С. 130-141.

Степин В.С. Теоретическое знание: Структура, историческая эволюция. М.: Прогресс-Традиция, 2003. 743 с.

Тихомиров М.Н. Источниковедение истории СССР с древнейших времен до конца XVIII в.. М.: Соцэкгиз, 1940. 256 с. (Курс источниковедения истории СССР / ред.

Ю.В. Готье; Т. 1).

Румянцева Марина Федоровна – кандидат исторических наук, доцент кафедры социальной истории НИУ «Высшая школа экономики»; [email protected]

ТЕОРИЯ КОГНИТИВНОЙ ИСТОРИИ И

ФОРМИРОВАНИЕ НАУЧНОЙ КАРТИНЫ МИРА

Автор обсуждает теорию когнитивной истории как новую парадигму в российской и интернациональной философии истории и доказательной интерпретации исторического прошлого. Рассматривая категории и их эмпирическую верификацию в научных исследованиях основателя теории, автор предлагает аналитические рамки для понимания роли интеллектуального продукта человеческой деятельности в качестве источника информации об индивиде и человеческом сообществе в контексте их когнитивного самоопределения в прошлом и настоящем.

Ключевые слова: О.М. Медушевская, философия истории, когнитивный метод, интеллектуальный продукт, человеческая деятельность, информационный обмен, достоверное знание, верификация, реконструкция исторического процесса.

Когнитивно-информационная теория, становление которой началось во второй половине ХХ в., сыграла ключевую роль в современном познании, позволив преодолеть односторонность традиционных неокантианских и позитивистских схем. Она обозначает обе стороны ситуации познания – его объект (вещи) и познающий субъект, раскрывая логику выведения их системных информационных связей через анализ когнитивной устремленности индивида к смыслу. Решающий элемент этой трансформации есть идея «интеллектуального продукта» – материального явления и доказательства целенаправленной человеческой деятельности в истории.

Теория когнитивной истории и система ее понятий представлена в трудах выдающегося российского ученого – Ольги Михайловны Медушевской (1922 – 2007), автора классических трудов по теории и методологии истории, создателя школы теоретического источниковедения, первого заслуженного профессора Российского государственного гуманитарного университета (до 1991 г – Московский государственный историко-архивный институт). Это направление является основополагающим для всех трудов О.М. Медушевской последних десятилетий, опубликованных в книге «Теория исторического познания: избранные произведения» и итоговом труде – «Теория и методология когнитивной истории»1. Речь идет о появлении наукоучения, способного стать полноценным ориентиром для всех гуманитарных дисциплин2, а главное – Медушевская. 2010; 2008. С. 345-358.

См.: Круглый стол по книге О.М. Медушевской… обеспечить доказательные критерии проверки достоверности получаемого знания, превратив историю в строгую и точную науку3.

Современные обращения к данному кругу идей подчеркивают их важность для методологической переориентации философии истории и историографии4. Это направление выдвигает на первый план когнитивные науки и теорию информации для разработки эвристического подхода в гуманитарных науках, обеспечивающего возможность сконструировать «мост» между гуманитарными и естественными науками с их методами верификации научных знаний5. Концепция когнитивной истории видит решение проблемы гуманитарного познания в изучении целенаправленного человеческого поведения, которое, развиваясь в эмпирической реальности, неизбежно сопровождается фиксацией результатов исследования, созданием интеллектуальных продуктов. Эти последние и становятся отправной точкой доказательного исторического познания и конструирования образа прошлого, возможного на основе методов классического источниковедения.

Этапы развития научных взглядов О.М. Медушевской:

от теории источниковедения к когнитивной истории Научное творчество О.М. Медушевской можно условно подразделить на три этапа6. Первый (1950–1960-е гг.) связан с разработкой проблем исторической географии и картографических источников. В 1952 г.

она защитила кандидатскую диссертацию на тему: «Русские географические открытия на Тихом океане и в Северной Америке (50-е-нач. 80-х гг.

XVIII в.)», в 1957 г. опубликовала работу «Картографические источники в XVII–XVIII в.», а в 1964 г. – «Атлас географических открытий в Сибири и в Северо-Западной Америке XVII–XVIII вв.»7. Эти работы стали классикой российской исторической географии и не утратили научного значения до настоящего времени. Уже в этот период стала возможной постановка вопроса о переосмыслении методологических основ исторической науки, в частности в рамках цивилизационного подхода8.

Второй этап (1970–1980-е гг.) можно определить как «критический»: он связан с разработкой теоретических проблем источниковедения Когнитивная история: концепция – методы – исследовательские практики… См.: Круглый стол: «Знание о прошлом в современной культуре»… Подробнее основные положения теории представлены в наших публикациях:

Медушевский. 2009 (а); 2009 (б); 2010 (а); 2011.

О биографии О.М. Медушевской см.: Россия–2000… Т. 2. С. 594; Кто есть кто в РГГУ. С.161; Чернобаев. 2008. С. 226; Медушевский. 2010 (б); и др.

Медушевская. 1952; 1957; 1964.

Медушевская. 1966.

и методологии истории в условиях растущей догматизации исторической науки. В 1975 г. О.М. Медушевская защитила докторскую диссертацию «Теоретические проблемы источниковедения», в которой была выдвинута новая научная концепция источниковедения как теоретической и методологической основы гуманитарного знания, позволяющей сделать это знание точным и доказательным. В условиях господства догматизированного советского марксизма обращение к этой тематике требовало большого личного мужества. В период, получивший позднее выразительное наименование «застоя», было не принято обсуждать какие-либо теоретические понятия, выходящие за рамки официального марксизмаленинизма, а тем более предлагать их собственную интерпретацию. Поэтому в советской науке вводимое О.М. Медушевской понятие «теоретическое источниковедение» было встречено с глубоким недоверием и подозрением. Зачем, спрашивали критики, нужно выделять «теоретическое источниковедение» в особую отрасль знания, если уже существуют марксистская «теория исторического процесса» и «теория исторического познания и исследования»? Не означает ли введение этого понятия уступку неокантианству: сознательный разрыв методологии и методики, т.е. стремление противопоставить теоретическое источниковедение – источниковедению без теории? Наконец, целесообразно ли распространение строгих методов источниковедческой критики на тексты идеологического происхождения, в частности – партийные документы?

На защите докторской диссертации столкнулись представители двух направлений – советских догматиков и ученых, стремившихся к модернизации понятийного аппарата и языка гуманитарного познания. Сложную ситуацию, ощущавшуюся в наэлектризованной обстановке начала защиты, удалось переломить благодаря мощной поддержке академика Л.В. Черепнина, выступавшего первым оппонентом. Л.В. Черепнин – выдающийся специалист по истории российского феодализма9, воспитанный в духе классической дореволюционной академической традиции, к этому времени был усталым человеком, сломленным сталинскими репрессиями (некоторое время провел в ссылке) и опасавшимся высказывать свое мнение по вопросам методологии истории (как это видно, напр., из его статьи о А.С. Лаппо-Данилевском)10. Он, поэтому, начал выступление с осторожных сомнений в правомерности понятия «теоретическое источниковедение», но тут же полностью поддержал это направление.

«Это, – уверенно заявил он, – тема высокого уровня, ибо от глубины разЧерепнин. 1948-1950.

Анализ идей Черепнина см.: Медушевская. 1987. С. 53-58.

работки методологии и теории исторического источниковедения зависит успех научного исследования, зависит плодотворность его результатов.

…Справиться с такой темой может только опытный и зрелый ученый, и потому работу над ней можно расценивать как достойное испытание творческих возможностей автора». И далее: «О.М. Медушевская, как мне представляется, со своей работой справилась и написала книгу, которая органически войдет в советскую науку. Это известный итог того, что сделано в области теории источниковедения и в то же время перспектива ее дальнейшего движения»11. Стремясь защитить диссертанта от возможных идеологических обвинений, Черепнин вывел вопрос в техническую плоскость: «Т. Медушевская продуманно и осознанно оперирует теоретическим понятийным аппаратом, она обоснованно выделяет существенные проблемы исторического источниковедения, являющиеся объектом изучения в существующей литературе или долженствующие таковыми стать». «Труд т. Медушевской вызывает удовлетворение и в чисто профессиональном отношении. Источниковедческая методика располагает целым комплексом очень тонких приемов, разработанных и разрабатываемых далее рядом вспомогательных исторических дисциплин. Они требуют овладения ими и умелого применения. Т. Медушевская эту культуру источниковедческого труда восприняла».

Реабилитация самой постановки проблемы была представлена в заключении заведующего кафедрой источниковедения истории СССР исторического факультета МГУ, член-корр. АН СССР, проф. И.Д. Ковальченко: «Автором, – констатировал он, – сформулированы определения теории источниковедения, основные методологические принципы теоретического источниковедения и разрабатываемых им проблем». «Рассматривая основные этапы развития теории советского источниковедения, О.М. Медушевская особое внимание уделяет исследованию понимания таких важных проблем, как социальная природа исторического источника, осмысление источника как продукта общественного развития, определенной общественной среды». Позднее некоторые из этих идей получили развитие в трудах самого И.Д. Ковальченко12.

Наконец, поддержку методологическим выводам диссертанта оказал известный томский философ истории Г.М. Иванов, написавший книгу об историческом познании13. Во-первых, им было поддержано само понятие Здесь и далее цитаты из выступлений на защите докторской диссертации О.М. Медушевской приводятся по стенограмме, сохранившейся в архиве автора.

Ковальченко. 1987.

«теоретическое источниковедение» которое, как он верно предвидел, «будет полезным при решении не только теоретических, но и тех практических источниковедческих задач, с которыми приходится сталкиваться историку». Во-вторых, он констатировал важность данной парадигмы для всего комплекса дисциплин гуманитарного познания: «О.М. Медушевская рассматривает развитие теоретического источниковедения на широком фоне тех процессов, которые происходят в других общественных науках; она учитывает те особенности, которые характеризуют развитие современной науки вообще», а потому полученные ею методологические выводы «имеют значение не только для исторической науки, но и для других общественных наук». В-третьих, была справедливо отмечена связь предложенных идей с дискуссиями в мировой науке: «Ольга Михайловна – сказал он, – является не только первым, но и пока единственным советским источниковедом, обратившимся к исследованию сложнейших процессов методологических поисков современных буржуазных историков в области теории источниковедения», таких как Л. Февр, Ш. Самаран, А.И. Марру, П. Рикер и др., что позволяет выявить «ведущие тенденции западноевропейской источниковедческой мысли».

Утверждение О.М. Медушевской нового научного направления – теории источниковедения – подчеркивалось в выступлениях профессоров К.И. Рудельсон и С.О. Шмидта, в отзывах таких известных научных центров как Археографическая комиссия АН СССР, ВНИИДАД, Институт социальных исследований АН СССР, отзыве зав. сектором историографии и научной информации Института славяноведения и балканистики В.А. Дьякова, зав. кафедрой источниковедения Киевского государственного университета В.И. Стрельского и профессора А.П. Пронштейна.

Таким образом, в ходе этой дискуссии научным сообществом были поддержаны и приняты ключевые положения диссертации О.М. Медушевской, сохраняющие актуальность с позиций современной науки, – определение теории источниковедения и видового подхода к структуре корпуса исторических источников. В диссертации теория источниковедения определялась как «такая форма научного мышления, которая позволяет получить зафиксированную в источниках информацию о социальных процессах на уровне “объективной истины”». «Видом, – пишет О.М. Медушевская, – мы называем такую группу памятников, которая имеет устойчивую общность признаков, возникающих и закрепляющихся в силу общности функций этих памятников в жизни общества»14. Как отмечала сама Медушевская в заключительном слове по диссертации:

Медушевская. 1975. С. 383.

«понятие “теоретическое источниковедение” не противопоставляется конкретному в том смысле, что в последнем нет теории. Имеется в виду лишь то, что в первом случае предметом исследования являются вопросы теории (классификация, интерпретация), а не конкретные источники».

В это время выходят ставшие классическими труды О.М. Медушевской: «Теоретические проблемы источниковедения»; «Современное зарубежное источниковедение»; «История источниковедения XIX–XX вв.»; «Источниковедение: теория, история и метод»15 и др. Определяющим стал ее вклад в разработку концепции и структуры нового учебника: «Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории»16. Она создала курс источниковедения русской истории, сочетавший глубину теоретического анализа с огромной информационной насыщенностью. Этот курс воспитывал критическое мышление и противостоял всем внешним идеологическим схемам, которые стремилось навязать обществу государство. Поскольку подлинная научная дискуссия в советской исторической науке середины и большей части второй половины ХХ в. была практически невозможна, внимание лучших научных сил концентрировалось на источниковедении – области знаний, стремившейся формулировать новые научные выводы путем непосредственного обращения к документу или детальной критической интерпретации его текста. На этой основе стало возможным формирование международной научной школы О.М. Медушевской, которая, по сути, стала школой всего Историко-архивного института.

Третий этап творчества О.М. Медушевской (с начала 1990-х гг. до 2007 г.) завершился созданием когнитивно-информационной теории и основанной на ней теории и методологии когнитивной истории17. В рамках этой теории проанализированы такие проблемы как информационный обмен; соотношение динамической и статической информации; психические параметры коммуникативного процесса и его инструментов;

отчуждение информационного ресурса; когнитивные механизмы постижения смысла; фиксация информации и формирование картины мира;

понимание и объяснение; значение когнитивной теории для научного сообщества и гуманитарного образования. Эти направления исследований представлены на основании широкого междисциплинарного синтеза и опираются на достижения философии, социологии, антропологии, структурной лингвистики, истории, исторической географии, источникоМедушевская. 1977; 1983; 1988; 1996.

Источниковедение: Теория. История. Метод… 1998.

Медушевская. 2008.

ведения, документоведения, архивоведения и всего круга вспомогательных исторических дисциплин18.

Понимание и объяснение:

переход к новой познавательной деятельности Модель (или схематически выраженная ситуация) информационного обмена в человеческом обществе опирается на понимание человека как живой системы, имеющей врожденную предрасположенность к образованию информационной картины мира, существующей в сознании, – вовне; к преобразованию информации, хранящейся в памяти, – в интеллектуальный продукт в виде вещи, изделия. Схема такого информационного обмена может быть представлена следующим образом: 1) реальный мир и его воздействие на индивида; 2) накопление в сознании и памяти данных об окружающем мире; 3) осмысление этой информации в виде постижения взаимоотношений эмпирического фрагмента окружающего мира с системными связями, действующими в мировом универсуме (понимание смысла); 4) формирование в сознании идеи о том, как надо действовать индивиду в данных условиях; 5) преобразование этого понимания в идею деятельности, целенаправленной деятельности; 6) преобразование по ходу деятельности идей в продукт (трансформация динамической подвижной информационной картины индивида в статическую); 7) восприятие эмпирической данности продукта социумом и преобразование информационного ресурса продукта в динамическую информацию индивидов, составляющих социум, что в свою очередь возвращает их к деятельности.

История, – подчеркивает О.М. Медушевская, – «может быть наукой» в том случае, если имеет реальный, доступный для повторных интерпретаций и, следовательно, стабильно существующий объект; опирается на данные такого объекта, который охватывал бы человечество в целом (исторический процесс); этот объект должен отвечать главному условию, выражать системообразующее свойство феномена человека.

Выдвигается принципиально новое определение исторической науки. Это – «фундаментальная наука о всех видах и формах человеческой деятельности, которые реализовались в ходе эволюционно и глобально целостного исторического процесса. История – эмпирическая наука, ибо она имеет реальный, доступный в принципе человеческому восприятию целостный макрообъект. Этот объект – совокупность продуктов целенаправленной человеческой деятельности, возникших на протяжении исторического процесса, целостного во времени и пространстве»19. Данный подход, заМедушевская. 2010.

Медушевская. 2008. С. 351.

кладывая в определение науки вполне верифицируемые понятия, открывает перспективы научной компаративистики20, возможности превращения истории в строгую и точную науку. Не случайно он был удачно оценен современным исследователем как «новая апология истории»21.

Целью исторической науки, исходя из этого, следует считать выявление новой информации о феномене человека и человечества, жизненно необходимой ему для определения перспектив своего места во вселенной, своей судьбы и путей выживания. Бесчисленные эксперименты индивидуальных судеб – это единственный реальный материал для осмысления феномена человека в мире живого, в мире планеты и вселенной. У нас нет пока возможности сопоставить судьбы человечества с другими судьбами разумных существ. Следовательно, история – наш единственный шанс провести идентификацию и самоидентификацию себя в мире.

Накопление информации в вещественных формах составляет содержание прогресса в истории. Информационные связи внутри социума замкнуты. Это – его общая картина мира. Раскрытие логики рационального познания позволяет завершить его переходом к познавательной деятельности на основе нового понимания реальности. Представлено три основных ситуации: 1) ситуация непосредственного – живого информационного обмена (все живые системы, включая человека); 2) фиксирование уже добытого ресурса в вещественный – целенаправленно (намеренно) созданный продукт (при этом происходит высвобождение памяти); 3) ситуация обращения к этому реализованному продукту как источнику информации.

На этой основе становится возможным выстраивание методов и критериев доказательности и проверки знания; научное конструирование – построение модели (схематически выраженной ситуации информационного обмена) для создания логически непротиворечивой концепции социального (исторического) процесса и прогнозирование – аналитическая процедура, в ходе которой выявляются фазы процессов, прошедших в прошлом, и просчитывается наступление последующих фаз аналогично протекающих процессов. Этот подход вполне реален в науках о природе и применим по отношению к живым системам (науки о живом). Но он (вопреки известному неокантианскому противопоставлению номотетических и идиографических наук) осуществим и в сфере гуманитарного знания.

Медушевская. 1996.

Познаваемость социального (исторического) процесса определяется тем, что созданные интеллектуальные продукты выступают как неотъемлемая составляющая любой целенаправленной деятельности.

Это дает истории стабильный, вещественный, доступный непосредственному изучению реальный объект открывает перспективы анализа когнитивных параметров конструирования социальной реальности – пространства, времени и смысла существования Новая научная парадигма когнитивной истории, разработанная О.М. Медушевской, отвечает основным вызовам современности – информатизации, глобализации, необходимости познания «другого» в быстро меняющемся мире с ускорением взаимодействия различных культурных, национальных и когнитивных установок общества, что позволяет рассматривать ее как полноценную основу аналитической истории23. Данная парадигма ведет к радикальному изменению наших представлений о задачах исторической науки и ее методах, выдвигая жесткие требования к доказательности исследовательских выводов, качеству образования и профессиональной этики научного сообщества.

БИБЛИОГРАФИЯ

Атлас географических открытий в Сибири и в Северо-Западной Америке XVIIXVIII вв. М.: Институт этнографии имени Н.Н. Миклухо-Маклая, 1964. 134 с.

Иванов Г.М. Исторический источник и историческое познание. Томск: ТГУ, 1973.

Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории / Данилевский И.Н., Кабанов В.В., Медушевская О.М., Румянцева М.Ф. М.: РГГУ, 1998. 702 с.

Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М.: Наука, 1987. 440 с.

Когнитивная история: концепция – методы – исследовательские практики: Чтения памяти профессора Ольги Михайловны Медушевской / отв. ред.: М.Ф. Румянцева, Р.Б. Казаков. М.: РГГУ, 2011. 506 с.

Круглый стол по книге О.М. Медушевской «Теория и методология когнитивной истории» // Российская история. 2010. № 1. С. 131-166.

Круглый стол: «Знание о прошлом в современной культуре» // Вопросы философии.

2011. № 8. С. 3-45.

Кто есть кто в РГГУ. М.: РГГУ, 1993. С. 161.

Медушевская О.М. История источниковедения XIX-XX вв. М.: МГИАИ, 1988. 70 с.

Медушевская О.М. Источниковедение и сравнительный метод в гуманитарном знании : проблемы методологии // Источниковедение и компаративный метод в гуманитарном знании: Тез. докл. и сообщен. науч. конф. Москва, 29-31 янв. 1996 г.

/ Редкол.: В.А. Муравьев (отв. ред.) и др.; РГГУ. Ист.-архив. ин-т. Каф. источниковедения и вспом. ист. дисциплин ; РАН. Археогр. комис. М., 1996.

Медушевская О.М. Картографические источники XVII–XVIII вв. М.: МГИАИ, 1957.

Медушевская О.М. Когнитивно-информационная теория в социологии истории и антропологии // Социологические исследования. 2010. № 11. С. 63-73.

Медушевская О.М. Л.В. Черепнин и становление науки об источниках // Феодализм в России: сб. статей и воспоминаний, посвященный памяти академика Л. В. Черепнина / отв. ред. В. Л. Янин. М.: Наука, 1987. С. 53-58.

Медушевская О.М. Понятие «цивилизация» и современная историография // Вопросы истории. 1966. № 8. С. 195-196.

Медушевская О.М. Современное зарубежное источниковедение: Учеб. пособие для студ. вузов. М.: Высшая школа, 1983. 144 с.

Медушевская О.М. Теоретические проблемы источниковедения: диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 1975.

Медушевская О.М. Теоретические проблемы источниковедения: Учеб. пособие. М.:

МГИАИ, 1977. 86 с.

Медушевская О.М. Теория и методология когнитивной истории. М.: РГГУ, 2008. 361 с.

Медушевская О.М. Теория исторического познания: Избранные произведения. М.:

Университетская книга, 2010. 576 с.

Медушевская О.М. Источниковедение: теория, история и метод. М.: РГГУ, 1996. 79 с.

Медушевский А.Н. Аналитическая история // Отечественная история. 2008. № 5. С. 3-18.

Медушевский А.Н. Когнитивно-информационная теория в философии, истории и антропологии // Человек: образ и сущность: Когнитология и гуманитарное знание. М., 2010 (а). С. 226-250.

Медушевский А.Н. Мастера русской историографии: Ольга Михайловна Медушевская // Исторический архив. 2010 (б). № 3. С. 112-127.

Медушевский А.Н. Когнитивная теория права и юридическое конструирование реальности // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. № 5 (84). С. 30-42.

Медушевский А.Н. Когнитивно-информационная теория в современном гуманитарном познании // Российская история. 2009 (а). № 4. С. 3-22.

Медушевский А.Н. Когнитивно-информационная теория как новая философская парадигма гуманитарного познания // Вопросы философии. 2009 (б). № 10. С. 70-92.

Миронов Б.Н. Новая апология истории (размышления над книгой О.М. Медушевской) // Общественные науки и современность. 2011. № 1. С.139-148.

Россия-2000. Современная политическая история, 1985-1999: в 2 т.: Т. 2. Лица России: Справочно-энциклопедическое издание. М.: РАУ-Корпорация, 2000.

Русские географические открытия на Тихом океане и в Северной Америке (50-е-нач.

80-х гг. XVIII в.) : Автореф. дисс… канд. наук. М., 1952.

Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы: в 2 т. М., 1948–1950.

Чернобаев А.А. Историки России: Кто есть Кто в изучении российской истории:

Биобиблиографический словарь. Саратов, 2008. С. 226.

Медушевский Андрей Николаевич – доктор философских наук, профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»;

[email protected]

ФИЛОСОФСКАЯ ГЕРМЕНЕВТИКА И «ВОЗВРАЩЕНИЕ»

СУБЪЕКТА КОГНИТИВНОЙ ИСТОРИИ

В статье рассматривается герменевтика как одно из возможных философских оснований дальнейшего развития когнитивной истории. Герменевтика возвращает в круг теоретических проблем когнитивной истории субъект исторического исследования – сознание историка.

Ключевые слова: история, философия, герменевтика, когнитивный, субъект Теория и методология когнитивной истории приобрели на заключительном этапе научного творчества О.М. Медушевской вид целостной концепции, каждое положение которой было аргументировано автором1.

Однако трудно не согласиться с размышлениями Н.А. Мининкова и М.Ф. Румянцевой о том, что значительная часть идей О.М. Медушевской требует дальнейшего развития и экспликации.

В главе «Феномен человека» ее последней монографии обосновывается возможность эмпирической науки истории (§ 1.1), а исторический источник рассматривается как интеллектуальный продукт человеческой деятельности (§ 1.2)2. Вместе с тем, ссылки к указанной главе не раскрывают всего объема возможных интеллектуальных оснований для рассуждений на данную тему. В частности, О.М. Медушевская прекрасно ориентировалась в области философской герменевтики, о чем свидетельствовали ее многочисленные устные высказывания. Но в ее публикациях герменевтика оказалась «забыта», хотя работы классиков этого направления современной философии как раз и созвучны идее истории как науки, исследующей феномен человека. Вероятно, это было обусловлено сознательной авторской позицией в целях максимального сосредоточения на основном предмете исследования – эмпирическом объекте исторического познания и формулировке критериев «строгости» исторического знания. Дальнейшие же рассуждения об историческом источнике как интеллектуальном продукте человеческой деятельности, на наш взгляд, невозможны без реконструкции всей системы субъект-объектных отношений, восстановления ее когнитивной целостности. Для этого в поисках методологических решений придется обращаться не только к феноменологии, но и к герменевтике.

Медушевская. 2008.

Герменевтика не пользуется столь широкой популярностью у гуманитариев, как феноменология, но с 1990-х гг. она вновь привлекает неизменное внимание в качестве метода постижения исторической реальности, каковой в рамках концепции когнитивной истории мы должны признать реальность сознания человека прошлого, запечатленную в историческом источнике. Обращение к методу герменевтики в историческом исследовании заставляет историка заниматься философской рефлексией. Недаром Г.-Г. Гадамер писал, что «искусство и история – “герменевтические науки”, но ими герменевтика не может ограничиться, необходимо философское осмысление герменевтики как метода»3.

Востребованность герменевтики исторической наукой обусловлена, в том числе, и кризисным состоянием самого человеческого бытия.

Нельзя не согласиться с мнением одного из исследователей истории философской герменевтики В.С. Малахова, что она «возникает всякий раз в периоды потрясения основ, разрушения “естественных” очевидностей сознания, расстройства складывающихся десятилетиями связей»4.

Гадамером, стремившимся прояснить условия, при которых появляется возможность понимания при сохранении онтологической целостности человеческого сознания, был преодолен разрыв между частными «герменевтическими науками» и философской герменевтикой5. В этом смысле Гадамер развивал идеи М. Хайдеггера, считавшего, что понимание онтологично и укоренено в бытии человека, а поэтому место методологии исторических наук должна занимать методология истории.

Как и у Хайдеггера, в герменевтике Гадамера особое место принадлежит языку и порождаемому им тексту: «Положение, согласно которому всякое понимание есть проблема языковая и что оно достигается (или не достигается) в медиуме языковости, в доказательстве, собственно, не нуждается. Все феномены взаимосогласия, понимания и непонимания, образующие предмет так называемой герменевтики, суть явления языковые. Однако тезис, который я осмеливаюсь поставить на обсуждение, будет более радикальным. Я полагаю, что не только процедура понимания людьми друг друга, но и процесс понимания вообще представляет собой события языка — даже тогда, когда речь идет о неязыковых феноменах»6. Понимание текста, будь это памятник письменности, документ или «текст» изобразительного искусства, архитектуры, Гадамер. 1991. С. 14.

Малахов. 1991. С. 334; 1987. С. 151-164.

Гадамер. 1988.

Гадамер. 1991. С. 43-44.

театрального действа, кино для Гадамера состоит, прежде всего, не в «воспроизведении» его замысла, а в «произведении» смысла. Это и есть цель герменевтической интерпретации. Конечно, такая герменевтика, примененная к истории, ведет к плюральности и даже конфликту интерпретаций текстов исторических источников, так как их множественные «смыслы» не могут быть сведены к одному единственно верному, что, на первый взгляд, нарушает строгость научного знания. Но также много занимавшийся вопросами герменевтики истории и культуры Г. Гессе пришел к выводу, что требование излишней строгости в гуманитарных науках равнозначно попытке применения математики к неподходящему объекту, будь то анатомическое строение человека или его историческое бытие, когда исследователь жаждет увидеть уже выстроенную им теоретическую конструкцию и пренебрегает при этом «неповторимой, индивидуальной реальностью своего объекта»7.

В отношении интерпретации текста исторического источника, как письменного, так и невербального особенно важно то, что в гадамеровской герменевтике первостепенное значение имеет не личность субъекта, автора, а смысл его размышлений. Для понимания смысла средневековых источников, восстановление авторства большинства из которых не представляется возможным, это принципиальный методологический шаг. В герменевтическом истолковании у Гадамера на первый план выступает не то, что хотел сказать создатель текста, а то, как в этом тексте проявляется онтологическая реальность человеческого бытия, которое, опять же по Гадамеру, всегда исторично.

Гадамеровскую проблему «конфликта интерпретаций» разрабатывал П. Рикёр, соединивший в своем философствовании герменевтику с феноменологией, персонализмом, структурализмом, психоанализом, философией религии, лингвистикой и аналитической философией. Для П. Рикёра герменевтическая интерпретация – это всегда субъективный диалог между исследователем и исследуемым им текстом истории и культуры, созданным другим человеком, в результате которого рождается объективность исторического знания. Он призывает не бояться такой субъективности: «Ремесла историка, как представляется, достаточно для того, чтобы различать хорошую и плохую субъективность историка, а ответственность философской рефлексии послужит, вероятно, различению хорошей и плохой объективности истории; ведь именно Гессе. 1991. С. 179-181. Кстати, и в современной математике принцип «вейерштрассовой строгости» применяется избирательно. В гуманитарном знании требования «строгости» были предъявлены к философии Э. Гуссерлем (Гуссерль. 1995).

рефлексия постоянно убеждает нас в том, что объект истории – это сам человеческий субъект» (курсив П. Рикёра)8. Таким образом, в своей концепции метода герменевтики Рикёр настаивает на единстве и неразрывности субъект-объектных отношений исторической реальности.

По Рикёру, задача интерпретатора текста источника – преодолеть расстояние между культурой прошлого (объектом) и им самим, современным исследователем (субъектом). Механизм такой интерпретации у Рикёра выглядит как когнитивно-рефлексивная операция «присваивания смысла» источника изучающим его историком: «Преодолевая это расстояние, становясь современником текста, интерпретатор может присвоить себе смысл: из чужого он хочет сделать его своим, собственным;

расширение самопонимания он намеревается достичь через понимание другого. Таким образом, явно или неявно, всякая герменевтика выступает пониманием самого себя через понимание другого»9. Но это вовсе не означает, что, занимаясь герменевтикой источника, историк изучает только собственную личность, как считал некий коллега-антрополог, упоминаемый в работе Н.Е. Копосова «Как думают историки»10. Герменевтическое истолкование должно постоянно расширяться, захватывая все новые области бытия смыслов интерпретируемых текстов: «Задача герменевтики — показать, что существование достигает слова, смысла, рефлексии лишь путем непрерывной интерпретации всех значений, которые рождаются в мире культуры; существование становится самим собой – человеческим зрелым существованием, лишь присваивая себе тот смысл, который заключается сначала “вовне”, в произведениях, установлениях, памятниках культуры, где объективируется жизнь духа»11. Такой способ снятия «конфликта интерпретаций» достаточно сложен и, вероятно, не может быть реализован до конца одним интерпретатором. Герменевтическая интерпретация не является законченной исследовательской процедурой, результатом которой могло бы быть некое завершенное знание, и нуждается в постоянном продолжении. Но ее диалогичность, конфликтность, и вместе с тем, комплементарность по отношению к другим методам позволяет использовать ее применительно к многообразным эмпирическим объектам (в нашем случае, к источникам разных видов, принадлежащим различным эпохам и культурам).

Но обращение к методу герменевтики в гуманитаристике двух последних десятилетий связано не столько с его концепциями, представРикёр. 2002. С. 57.

Рикёр. 1995. С. 25.

Копосов. 2001. С. 5.

ленными в цитированных выше и других трудах Гадамера и Рикёра, а также В. Дильтея, сколько с применяемой к любым текстам «универсальной герменевтикой» их предшественника Ф. Шлейемахера12. Ее особым предметом являются «памятники» – тексты, отделенные от исследователя значительным барьером (временным, историческим, культурным, языковым). «Универсальная герменевтика» направлена на исследование не только внешней (объективной), но и внутренней (субъективной) стороны памятника. Под последней понимается «факт мышления» создателя памятника, реконструируемый при помощи психологической интерпретации.

Универсальным объектом понимания у Шлейермахера является речевое взаимодействие, диалог, в том числе диалог источника и исследователя. А техникой «точного» понимания, которая выступает в роли ремесла герменевта (философа, филолога, историка), предусматривается объективное историческое реконструирование речи в целостности языка, подразумевающее творческий процесс воссоздания акта интеллектуальной деятельности конкретного автора с учетом его индивидуальности. Из двух разновидностей понимания, предлагаемых Шлейермахером, для гуманитарных наук, имеющих дело с историческими источниками, важна его разработка теории понимания и усвоения понятий, созданных другими индивидами, находящимися в собственном интеллектуальном пространстве, далеко не всегда открытом чужому разуму, пытающемуся извне установить диалог с целью реконструирования порожденных давно ушедшим сознанием автора текста смыслов.

Шлейермахером было также введено понятие герменевтического круга, которым он обозначил диалектическое единство части и целого в процедуре понимания письменного текста. Процесс понимания для Шлейермахера носит принципиально незавершенный характер. Мысль исследователя движется по расширяющемуся кругу от целого к части и обратно. При этом каждый раз понимание смысла части и целого углубляется и развивается. Историком принцип герменевтического круга может быть использован при многократном обращении к источнику, так как дает возможность обнаружить что-то новое в казалось бы уже знакомом.

Думается, ни один профессиональный исследователь не возьмется утверждать, что ему удалось добиться исчерпывающего понимания какоголибо источника и извлечь из него всю значимую информацию.

В философской науке последних десятилетий герменевтика рассматривается в контексте проблемы достоверности познания социальноSchleiermacher. Bd.4. 1911; Шлейермахер. 2004.

исторического мира прошлого и предстает как адекватный современности метод анализа «исторической реальности»13. История самой герменевтики как основания научных подходов в познании получает более удаленную ретроспективу. Так, в диссертации П.В. Соколова герменевтика анализируется как инструмент имманентный сознанию европейских мыслителей позднего средневековья14. А в работах членов международного проекта «Герменевтика и метод» в качестве модели нововременной науки рассматривается не математизированное естествознание, а дисциплины филолого-герменевтического цикла15.

Герменевтика в качестве основания методологии гуманитарного знания и конструирования его современных методов представлена в трудах В.Г. Кузнецова16. В исследованиях Е.Н. Шульги выявлен когнитивный потенциал герменевтики и ее роль в традиции исторически ориентированного знания17. Герменевтику использует французская философскоисторическая школа18, она присутствует в американской философии истории19. М.А. Кукарцева и А. Мегилл рассматривают герменевтику как одну из ключевых ориентаций историологии20.

Традиция отечественной историографии не требует от историка обязательной философской рефлексии по поводу собственного исследовательского метода. Поэтому герменевтика вошла в современные исторически ориентированные исследования, так сказать, «в рабочем порядке».

Использование метода герменевтики текстов в 1990-е гг. стало своего рода «хорошим тоном» в профессиональной среде гуманитариев – исследователей древнерусской книжности. Большую роль в этом сыграли периодически издававшиеся Институтом мировой литературы им.

А.М. Горького и Обществом исследователей Древней Руси сборники «Герменевтика древнерусской литературы», в которых приветствовались разнообразные способы герменевтического анализа, что вполне согласовывается с принципом плюральностью интерпретации.

В рамки герменевтики укладывается и предлагаемый И.Н. Данилевским, на наш взгляд, очень любопытный и нуждающийся в дальнейшем развитии центонно-парафразный метод изучения летописных Кузнецов. 1991; и др.

Кукарцева. 1998.

Кукарцева, Мегилл. 2006.

текстов21. Он может быть распространен и на другие памятники древнерусской литературы и книжности, которые представляют собой «слоеный пирог» из различных цитат и авторского текста. Герменевтические приемы комментирования письменных источников успешно применены и в исследовании интеллектуальной деятельности князя Андрея Курбского А.И. Филюшкина22. Претензии противников герменевтического метода, упрекающих применяющих его исследователей в «субъективности», вряд ли можно признать обоснованными, так как цель источниковедческого анализа – понимание интенций сознания человека прошлого, результаты деятельности которого запечатлены в источнике, оказывается достигнутой.

Интерес современных историков и других специалистовгуманитариев, имеющих дело с историческими источниками различных видов неслучаен. Герменевтика изначально основывается на признании неразрывного единства субъект-объектных отношений. Без учета психологических и когнитивных особенностей личности познающего субъекта, в нашем случае – историка, невозможна полноценная герменевтическая интерпретация источника. Обращение к герменевтике как к одному из философских оснований когнитивной истории, на мой взгляд, поможет вернуть в круг ее теоретических проблем субъект исторического исследования, оказавшийся за рамками монографии О.М. Медушевской в силу внутренней логики рассуждений исследователя, сосредоточенного на осмыслении объекта исторического знания.

БИБЛИОГРАФИЯ

Арон Р. Введение в философию истории. М., 2000.

Гадамер Г.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М., 1988.

Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М., 1991.

Герменевтика: история и современность. М., 1995.

Гессе Г. Избранное. М., 1991.

Гуссерль Г. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1995.

Данилевский И.Н. Повесть временных лет: Герменевтические основы изучения летописных текстов. М., 2004.

Копосов Н.Е. Как думают историки. М., 2001.

Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М., 1991.

Кукарцева М.А. Современная философия истории США. Иваново, 1998.

Кукарцева М.А., Мегилл А. Философия истории и историология: грани совпадения // История и современность. 2006. № 2. URL: http://www.socionauki.ru/jornal/ articles/145487/ (время доступа 20.11.2012).

Малахов В.С. Концепция исторического понимания Г.-Г. Гадамера // Историкофилософский ежегодник`87. М., 1987. С. 151-164.

Малахов В.С. Философия герменевтики Ганса Георга Гадамера / Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного… С 324-336.

Медушевская О.М. Теория и методология когнитивной истории. М.: РГГУ, 2008.

Рикёр П. История и истина / пер. с фр. И.С. Вдовиной и А.И. Мачульской. СПб., 2002.

Рикёр П. Конфликт интерпретаций: Очерки герменевтики / пер. с фр. И. Сергеевой.

М., 1995.

Словарь философских терминов / под науч.ред. В.Г. Кузнецова. М., 2007.

Соколов П.В. Проблема достоверности в библейской герменевтике второй половины XVI – начала XVIII вв. : автореф. дисс… к. филос. н. М.: НИУ ВШЭ, 2012.

Увина И.В. Онтология «исторической реальности»: герменевтический аспект: автореф. дисс… к. филос. н. Ижевск: Удмуртский ГУ, 1999.

Филюшкин А.И. Андрей Михайлович Курбский: просопографическое исследование и герменевтический комментарий к посланиям Андрея Курбского Ивану Грозному : дисс… д. и. н. СПб.: СПбГУ, 2007.

Шлейермахер Ф. Герменевтика. СПб., 2004.

Шульга Е.Н. Когнитивная герменевтика. М., 2002.

Schleiermacher Fr. Werke. Auswahl in vier Banden. Bd. 4. 1911.

Сукина Людмила Борисовна – кандидат культурологии, доцент, зав. кафедрой гуманитарных наук НОУ ВПО Институт программных систем «УГП им. А.К. Айламазяна», г. Переславль-Залесский; [email protected]

КОГНИТИВИЗМ И ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ

В статье анализируется ситуация, сложившаяся в отечественной науке вокруг понимания парадигматических и эвристических возможностей использования когнитивизма как особой теории и практики «ремесла историка». В центре рассмотрения и аргументации автора – когнитивно-информационная модель гуманитарного познания, предложенная О.М. Медушевской. Эпистемологическая перспектива развития истории в качестве когнитивной науки видится автору в целом как стратегия и поиск новых онтологических оснований исторического познания.

Ключевые слова: когнитивизм, когнитивная история, историческая эпистемология, современная историография, научная онтология, источниковедение.

В современной гетерогенной науке историческая эпистемология не является общим и единым проектом, основанным на автономном историческом способе мышления и соответствующем методе познания, хотя многие видят в этом как раз одну из основополагающих причин очевидного уменьшения влияния исторического знания на повседневность1.

Отсутствие в историографии сколько-нибудь разделяемого всеми историками собственного «гранд-нарратива»2 в целом приветствуется, но с рядом оговорок: результатом избавления от «эссенциалистской» традиции в мировой историографии стало появление неопределенного множества областей исследований, «которые прежде расценивались как простые “упоминания”, не имеющие значения для генеральной сюжетной линии истории»3.

Фрагментированная история вызывает беспокойство разве что у философов, как традиционных «местоблюстителей истины» (Ю. Хабермас), их как раз не устраивает диссипация существующего историографического дискурса в различиях интерпретаций прошлого, что и заставляет ставить перед собой ряд острых и неудобных вопросов: есть ли в целом потребность в знании о прошлом у современного человека; являются ли когерентными истине высказывания и интерпретации относительно прошлого, предлагаемые в рамках различных конструктивистских подходов; наконец, не может ли и вовсе исчезнуть сама история, став, наконец-то «строгой наукой»4. Но и в философском дискурсе о Мегилл. 2007. С. 297,302.

Кукарцева. 2011. С. 7.

Мегилл. 2007. С. 299.

Знание о прошлом в современной культуре… С. 3-45.

Д. В. Лукьянов. Когнитивизм и историческое познание «познании истории в ускользающем мире» мы находим спокойное понимание того, что «внятных, законченных и полностью признанных исторической наукой содержательно-сущностных концепций исторической эпистемологии пока нет»5.

Историографические «нулевые» между тем вполне определенно и четко можно охарактеризовать как все возрастающий и неослабевающий интерес к проблематике рассмотрения «когнитивных» оснований исторического познания и поиску парадигматических и эвристических возможностей использования когнитивизма как особой теории и практики «ремесла историка». Это прямо связано с творчеством О.М. Медушевской и выходом ее известной монографии6. Последняя представляет собою системное изложение «когнитивного репертуара» современной исторической науки с точки зрения непосредственной исследовательской практики историка-источниковеда.

В книге представлена исключительная в современной российской историографии историко-философская позиция построения «парадигмы истории как строгой науки». Направленная на выявление системных свойств исторической реальности, данная парадигма предполагает, что обеспечение фундаментальной идеи единства строгого научного знания – это, «прежде всего философия истории, философия человеческого бытия в истории», поэтому «проникновение философского подхода в исторический профессионализм в каждом своем проявлении есть событие становления когнитивной истории»7. В качестве главной интеллектуальной предпосылки выстраивания системы представлений об объекте и предмете когнитивной истории выступает философия истории8. Конкретнее, феноменологическая философия и феноменологический подход к рассмотрению исторических явлений (авторская рецепция идей А.С. ЛаппоДанилевского), которые, реализуя имеющийся инновационный потенциал «когнитивно-информационной модели», задают новые оптимальные и системообразующие параметры всему современному проекту гуманитарного знания и образования, придавая им качество фундаментальности.

Центральная идея автора книги заключается в том, что нет, и не может быть никакой другой истории кроме истории человеческого мышления (когнитивной истории), опыт его постижения на всем протяжении существования человечества является главнейшей проблемой науки.

Мышление деятельно и интенционально по своей природе («универКукарцева. 2011. С. 14.

Медушевская. 2008.

Медушевская, Румянцева. 1997. С. 5.

сальное априори» человека), поэтому эмпирическим объектом актуальной (когнитивной) истории является вся совокупность целенаправленно созданных в ходе исторического процесса человеком продуктов интеллектуальной деятельности, через которые он «ежеминутно формирует свою рукотворную… новую реальность»9. Исследование возможностей и пределов человеческого мышления входит в представление о предмете когнитивной истории и позволяет изучить познавательный процесс по его осязаемым, вещественным и осознанным результатам. Выходит, что все исторические артефакты мышления (общая конфигурация «зафиксированных» источников, произведенных в результате творческой и познавательной деятельности), и исследовательская стратегия историкакогнитивиста, направленная на рассмотрение проблемы «мышления о мышлении» той или иной эпохи, по определению, обратимы.

Логика историка-когнитивиста выстраивается на утверждении господства в ней различного рода всеобщностей, которые, с одной стороны, обусловливают единство назначения, структуры и функционирования «информационного ресурса» общественного сознания и исторического знания во всех моментах истории социума; с другой – призваны показать, что исторический процесс остается познаваемым, телеологичным и в целом открытым, и доступным для рационального осмысления. Все базовые понятия концепции когнитивной науки обладают системными качествами («Когнитивная история в своих основаниях претендует на системный подход»10), что само по себе артикулирует в поле научной истории актуальнейшие проблемы современной философии науки11.

В науковедении под системой понимают то, что способно отличать себя от внешней среды и постоянно воспроизводить эту границу на структурно-функциональном уровне взаимодействия своих подсистем (это общее место в современной системной теории, вне зависимости от научной специализации12). Применительно к исторической науке данный подход четко тематизируется – это «целостность и системность исторического процесса, как части мирового целого, принципы организации эволюционного и коэкзистенциального исторического целого, перспективы и возможности исторического познания»13. Системный объект когнитивной парадигмы истории «мыслится как адекватный человечеству», в частности, представляет собою универсальную систему человеческого Медушевская. 2008. С. 18.

Максимов. 2003; Баксанский. 2004. С. 276-308; Аверюшкин. 2005.

Матурана, Варела. 2001; Луман. 2004.

Медушевская. 2008. С. 189.

мышления и деятельности, которая «ограничена» возможными пределами времени и места протекания исторического процесса. Историческая наука, выступая в качестве когнитивной «подсистемы» наблюдает единство исторического процесса как эпифеномен деятельности мышления индивидов, который представляет собою «воплощенный в материальный объект набор идей» и предстает как «информационный ресурс реальных продуктов целенаправленной человеческой деятельности». Данный ресурс как раз и выступает для науки в качестве «макрообъекта», единицы которого (интеллектуальные продукты как материальные образы идей их авторов) наделены универсальными свойствами однородной общей совокупности сознаний индивидов, что позволяет идентифицировать его как единые реальные исторические проявления человеческого мышления, т.е информационная система общества – «фундаментальное понятие для исследования способов самоорганизации человеческих сообществ в их статике и динамике»14. Более того, факт мышления сближается с понятием вещественно существующего объекта, эта «вещь» становится адекватным выражением мыслительной «деятельности человека в формах реализованного интеллектуального продукта», выступает как базовая процедура «схватывания механизма функционирования целого» и, наконец, является «точкой доступа в замкнутую систему общечеловеческой информационной опосредованной коммуникации»15.

Возникает резонный вопрос, как же когнитивная наука, являясь подсистемой самореферентной организации человеческого мышления, может адекватно распознавать и декодировать смыслы самой данной системы, опираясь только на процедуры структурного сопряжения с ней, результатом которых является обнаружение информационных продуктов ее жизнедеятельности. Ведь на уровне когнитивных практик подсистема науки выступает для человеческого мышления, говоря языком системной теории, лишь «наблюдателем первого порядка», но далеко не единственным и аутентичным, «непосредственно наблюдаемым». Ремарка О.М. Медушевской звучит так: «Для получения точного проверяемого знания о системе в принципе необходим выход наблюдателя за пределы – структурно-функциональный подход»16.

Возникновение интеллектуальных продуктов изначально «имело свои рациональные основания» и поэтому, считает исследовательница, В источниковедческих исследованиях такая точка зрения является теоретическим и методологическим обоснованием при изучении т.н. самооснов самосознания русской культуры. (Юрганов. 1998. С. 440.) Медушевская. 2008. С. 222.

при всем разнообразии и даже уникальности их индивидуальных свойств в основе своей они содержат типологические модели и определенные структуры, т.к. в «теории произведения ключевое значение имеет момент сознательного целеполагания». Именно потому, что человеческое мышление исторично, а его атрибуцией служит «системообразующая составляющая» целеполагания, оно способно указать сущностное содержание, процессуальную форму и смысл истории. В аспекте целеполагания мышление обладает единой рациональной структурой (структура обозначена в книге как «устойчивые связи элементов в системе целого»), индивид «создает некий продукт по универсальной “схеме”», поэтому «возникает возможность понять другого по аналогии с самим собой»17. Так, на основании тезиса о том, что «единство сознания индивида проявляет себя в создании интеллектуального продукта, – заключает О.М. Медушевская, – можно построить научную гипотезу интерпретации», которая создается в обратном порядке: «от продукта к замыслу, для реализации которого продукт и был целенаправленно структурирован»18.

Гносеологические возможности истории как когнитивной науки находят свое полное развитие в вопросе об эмпирическом объекте наблюдения в гуманитарных науках. Согласованность представлений сообщества «прежде всего о своем объекте» Медушевская считает признаком парадигмальным, поскольку «позволяет далее применять общие критерии истинности и доказательности в оценке новых научных результатов».

Феноменологический тезис о «целостности и системности окружающего мира» и принципиальной возможности выявления «универсальных свойств в эмпирике конкретных объектов» создает перспективу возможного складывания «метадисциплинарных связей» в системе когнитивных наук, в которых, однако, «источниковедческое направление выступает как все более значимое, актуальное, а в конечном счете как самодостаточное»19. Из этого следует, что фундаментальной когнитивно-информационной моделью гуманитарного познания является использующая источниковедческий подход фенономенологическая «история как наука наблюдения», а под моделью образовательной автор исключительно «имеет в виду образовательную модель историко-архивоведения»20.

Проблемы, поставленные О.М. Медушевской, приглашают к дискуссии вокруг возможностей применения оптимальных форм строгой рациональной репрезентации исторической реальности в контексте отечественного историографического процесса последних десятилетий21.

Очевидно, что с кризисом марксистской философии в конце 1980-х – начале 90-х гг. радикальной критике подверглись сами основания советской историографии22. Прежние инвариантные интерпретации структуры историко-научной картины мира оттеснила тогда т.н. «мультипарадигмальность» возможностей исторического познания, которая в академической науке была воспринята не иначе как свидетельство ее «кризиса». Поиск академической нормы «новой интегративной парадигмы исторического исследования»23 и появление различных вариантов ее «большой истории» («метанарративов» и «метаисторий») в профессиональном сообществе воспринимались как показатель продуктивности и атрибут «социально-исторического оптимизма»24 науки в целом.

В итоге дискуссий середины 1990-х гг. на фоне отрицания установки на «навязывание» историку какой-либо жесткой универсальной логической схемы была большинством поддержана «нестрогая» позиция: новая теория исторического познания будет отныне лишь учением «о процедурах толкования, которые вырабатываются в процессе самого исследования, как бы ad hoc, т.е. с учетом специфики источников и приемов их анализа»25. И поэтому в целом далеко не случайно, что с изменением типа, характера, качества и границ историографической рефлексии (дискредитацией «объективной методологии» марксизма в науке), перспективы формирования новой научной онтологии, т.е. определенного представления об объектах исторической науки и особенностях путей «вхождения» данных объектов в науку, считающихся существенным компонентом научного познания в целом26, стали разворачиваться в постсоветское время именно в области теоретического источниковедения.

Феноменология, как определяющий тип научной рефлексии и феноменологический подход, как общая и универсальная методология гуманитарных и естественных наук, признаются сегодня наиболее перспективными и концептуально открытыми, способными адаптироваться к специфической ситуации современных способов историзации знания на уровне философско-методологической рефлексии27. Но в своем «Круглый стол» по книге О.М. Медушевской… Медушевский. 2009; и др.

Скоробогацкий. 1991. С. 12-106.

Зверева. 2000. С. 334-338.

Гуревич А.Я. 1997. С. 78.

Кордонский. 1985. С. 111.

Пружинин. 2009. С. 128.

крайнем выражении феноменологический рационализм способен превращаться в панлогическую конструкцию тождества исторического бытия и исторического мышления, в этом смысле порядок и связь идей, которые мы находим в монографии О.М. Медушевской, тождественны тому, каковы порядок и связь «вещей».

Человеческое мышление и сознание редуцируется когнитивистами к представлению о гуманитарном знании и познании, в которых точность, строгость и доказательность являются определяющими критериями, отделяющими науку от не(до)науки. В результате из поля зрения историка-когнитивиста ускользает огромный пласт работы ценностноцелевых установок в человеческом познании28. «Социальное конструирование реальности как реальности индивида, стремящегося исключительно к потреблению, не плодотворно»29, – пишет О.М. Медушевская, однако за этим как раз и видится «отнесение к ценности», которое выступает «извне» систематизации человеческого мышления и деятельности только как целенаправленных и осознанных совокупных интеллектуальных продуктов. Настаивая на том, что информационный ресурс представлен в овеществленной форме и позволяет понять цели, средства, способы создания и функционирования человеческого мышления, историк-когнитивист, тем не менее, не отказывается от понимания источника как продукта целенаправленной деятельности человека и ее познания, используя принцип признания «чужой одушевленности». Но в данном аспекте мы возвращаемся к идеям всеединства, когда предметом истории мыслилось «социально-психическое развитие всеединого человечества»30. В «душевности» представители всеединства не видели «пространственной разъятости» и рассматривали человечество в единстве «его духовно-душевной деятельности»31, которая не конструировалась носителями данных идей из элементов («материальное» измерение человечества воспринимались лишь как средства и факты), но признавалась ими существующей изначально, констатация единства психики человечества была исходным моментом исследования32.

Медушевская. 2008. С. 43.

О.М. Медушевская пишет, что психика не отражается на реальности продукта, поскольку он – результат именно человеческой деятельности, которая социально обусловлена конкретно историческими условиями (Там же. С. 226), но это не мешает ей одновременно утверждать, что в своих человеческих механизмах психика, тем не менее, «типологически однородна» (Там же С. 223).

Д. В. Лукьянов. Когнитивизм и историческое познание Выявить имманентный порядок вещей становится вполне решаемой задачей научного метода когнитивной истории, обеспечивающего «строгую научность» исторического знания, и все они подробно обосновываются О.М. Медушевской в постулатах «дисциплинарной онтологии» источниковедения.

Центральной в гуманитарном познании остается проблема соотношения субъекта и объекта: в работе историка-когнитивиста данное соотношение образует особый полифонический строй, особую социальную систему, которая, с одной стороны, сама себя наблюдает и идентифицирует как часть универсума (дифференциация человечества как «живой системы»), а с другой – самоорганизует и воспроизводит данную систему изнутри на структурно-функциональном уровне, через построение иерархии различных познавательных подсистем. Источниковедение как «самодостаточное… пространство исследований»33 решает задачу «воссоздания системного целого» на структурном уровне изучения продуктов прошлого и создает адекватное представление о структуре мышления не только изучаемой эпохи в прошлом, но и – что особенно важно – современности. Преимущества системного подхода в когнитивной истории очевидны, когда «глобальная история совершается в режиме настоящего, единого времени», и в источниковедческих интерпретациях предстает не «диахронный (собственно исторический, уходящий вглубь веков), но синхронный тип исследования»34 со-временности.

Важно отметить, что дисциплинарная онтология теоретического источниковедения ставит множество вопросов о существующих способах производства научного знания сегодня, в частности, об исключительном использовании в качестве приоритетных только рациональных способов репрезентации реальности: однозначная «генерализация» категории целеполагания для анализа исторического мышления не вполне очевидна (стратегий целеполагания может быть выработано сколь угодно много в определенную историческую эпоху, и они будут реально сосуществовать в условиях отсутствия единого представления о социальном проекте будущего35); «наукоучение», смысл и продуктивность которого также сегодня не вполне очевидны в качестве основного компонента представлений себя сообществом в образовательной среде, и др.

Когнитивно-информационная теория О.М. Медушевской претендует между тем сегодня на статус «новой философской парадигмы гуманиМедушевская. 2008. С.101-102.

Кимелев. 2009. С. 24.

тарного познания»36, а сама книга уже названа «классикой современной исторической науки»37.

В главном, думается, что когнитивизм в исторической науке возвращает ученых к проблематике исследования современности, исходя из наблюдения за ней самой (подвергая при этом принцип историзма неумолимой критике как индикатора «традиционной» парадигмы «нарративизма»), к изучению саморазвивающейся системы с четкими структурами и функциями произведенных мышлением человека интеллектуальных продуктов, способу наблюдения и возможностям упорядочивать компаративно и целостно информационную картину настоящего, получая фундаментальное, философски ориентированное знание. Активное обсуждение в профессиональном сообществе норм и идеалов когнитивной истории является само по себе «историографическим фактом» и знанием, выявляющим системные свойства окружающей ученых реальности. Как появление источниковедия в XIX в. было обусловлено «становлением национально-государственной идентичности Нового времени»38, так и появление теоретико-методологического трактата О.М.

Медушевской «в снятом виде» обусловлено социокультурными детерминантами настоящего времени, что предполагает в перспективе системный подход к изучению структур и функций существования конкретного типа информационного общества, пребывающего сейчас в условиях преодоления т.н. когнитивного диссонанса.

БИБЛИОГРАФИЯ

Аверюшкин А.Н. Проблемы исторической теории в когнитивной практике и методологической рефлексии в ХХ столетии: автореф. дис…канд. филос. наук. М., 2005.

Баксанский О.Е. Система когнитивных наук // Системный подход в науке (к 100летию Людвига фон Берталанфи). М., 2004. С. 276-308.

Гуревич А.Я. Двоякая ответственность историка // Новая и новейшая история. 1997.

Зверева Г.И. [рец.] «Большая» интеллектуальная история: текст и историографическая норма // Диалог со временем. 2000. Вып.3. С. 334-338.

Знание о прошлом в современной культуре (мат-лы «кр. стола») // Вопросы философии. 2011. №8. С. 3-45.

Карсавин Л.П. Философия истории. СПб.: АО "Комплект", 1993. 350 с.

Кимелев Ю.А. Западная философия истории на рубеже XX-XXI веков: Аналитический обзор. М., 2009.

Кордонский С.П. Построение научной онтологии // Проблемы методологии науки.

Новосибирск, 1985.

Медушевский. 2009.

Сабенникова. 2009. С. 179.

Медушевская. 2008. С. 150.

«Круглый стол» по книге О.М. Медушевской «Теория и методология когнитивной истории» // Российская история. 2009. №. С. 131-165.

Кукарцева М.А. Трансформация эпистем: познание истории в ускользающем мире.

Вместо введения // Способы постижения прошлого: Методология и теория исторической науки / Отв. ред. М.А. Кукарцева. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2011. С.3-49.

Лубский А.В. Классическая парадигма исторического исследования // История: научные поиски и проблемы (Памяти д.и.н., проф. А.П. Пронштейна). Ростов-н/Д., 2000.

Луман Н. Общество как социальная система. М., 2004.

Максимов Л.В. Когнитивизм как парадигма гуманитарно-философской мысли. М.:

РОССПЭН, 2003. 160 с.

Матурана У., Варела Ф. Древо познания. М.: Прогресс-Традиция, 2001. 223 с.

Мегилл А. Историческая эпистемология. М. : «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2007. 480 с.

Медушевская О.М. Теория и методология когнитивной истории. М.: РГГУ, 2008. 358 с.

Медушевская О.М., Румянцева М.Ф. Методология истории : учеб. пос. М., 1997. С. 5.

Медушевский А.Н. Когнитивно-информационная теория в современном гуманитарном познании // Российская история. 2009. № 10. С. 3-22.

Медушевский А.Н. Когнитивно-информационная теория как новая философская парадигма гуманитарного познания // Вопросы философии. 2009. № 10. С. 70-92.

Пружинин Б.И. Ratio serviens? Контуры культурно-исторической эпистемологии.

М.: РОССПЭН, 2009. 423 с. (Humanitas) Сабенникова И.В. Рец. на книгу: Медушевская О.М. Теория и методология когнитивной истории // Российская история. 2009. С. 179. М. : РГГУ. 2008. 358 с.

Скоробогацкий В.В. По ту сторону марксизма. Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1991.

Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. М.: Ин-т «Открытое ово», 1998. 447 с.

Лукьянов Дмитрий Викторович – кандидат исторических наук, доцент Историко-архивного института РГГУ; [email protected]

ТЕОРИЯ КОГНИТИВНОЙ ИСТОРИИ

О.М. МЕДУШЕВСКОЙ И АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ МЕТОД

В СОВРЕМЕННОМ ГУМАНИТАРНОМ ПОЗНАНИИ

Автор показывает значение когнитивной теории истории как нового парадигмального подхода в антропологических исследованиях, имея в виду такие темы как социальная и культурная адаптация в различных культурах, реконструкция мотивации человеческого поведения через интеллектуальные продукты, интерпретируемые в качестве источников исторической информации.

Ключевые слова: О.М. Медушевская, философия и методология истории, теория когнитивной истории, историческая антропология, мотивация поведения, интеллектуальный продукт, исторические источники.