«Метафорические модели с агрессивным прагматическим потенциалом в политическом нарративе Российские федеральные выборы (1999 - 2000 гг.) ...»

Уральский государственный педагогический университет

На правах рукописи

Ряпосова Анна Борисовна

Метафорические модели

с агрессивным прагматическим потенциалом

в политическом нарративе "Российские

федеральные выборы (1999 - 2000 гг.)"

10.02.01 – русский язык

Диссертация на соискание ученой степени кандидата

филологических наук

Научный руководитель – Заслуженный деятель науки РФ, доктор филологических наук профессор А.П.Чудинов Екатеринбург – 2002 Содержание Введение …………………………………………………………………..с. 4 Глава 1. Теоретические основы исследования метафорических моделей с агрессивным прагматическим потенциалом в современном политическом дискурсе …………………………………………………………………..с. Семантический и когнитивный подход к изучению метафоры …с. 1.1.

1. 2. Метафорическая модель, ее компоненты, основные функции и методика описания …………………………………………………………. с. 1.3. Речевая агрессия как черта современного политического дискурса периода выборов ………………………………………………………… с. Выводы по первой главе ………………………………………………с. ГЛАВА 2. Метафорические модели с агрессивным прагматическим потенциалом в политическом дискурсе периода федеральных выборов 1999- гг. ………………………………………………………………………..с. 2.1. Метафорическая модель «Российская политическая действительность – это мир криминала» ………………………………………………….с. 2.2. Метафорическая модель «Российская политическая действительность – это война» ………………………………………………………….. с. 2.3. Метафорическая модель «Российская политическая действительность – это мир животных» ………………………………………………… с. Выводы по второй главе ……………………………….…………... с. ГЛАВА 3. Развертывание в тексте метафорической модели с агрессивным прагматическим потенциалом ……………………………………….с. 3.1. Концептуальная метафора как средство организации текста….с. 3.2. Основные виды развертывания концептуальной метафоры в тексте ………………………………………………………………………….с. 3.3. Метафора в заголовке и ее развертывание в тексте ………с. 3.3.1.Заголовки, соответствующие метафорической модели, доминантной для данного текста ………………..………………с. 3.3.2. Стилистические эффекты, возникающие за счет метафоры заголовка……………………….с. Выводы по третьей главе………………………………………….с. Заключение………………………………………………………….с. Библиографический список ……………………………………….с. Словари……………………………………………………………..с. Список сокращений названий источников……………………….с.

ВВЕДЕНИЕ

Одна из актуальных задач современной политической лингвистики изучение языковой ситуации, сложившейся на рубеже веков в переживающей революционные политические изменения России. Ведущие отечественные лингвисты отмечают, что, несмотря на существование ряда негативных факторов, современный русский литературный язык интенсивно развивается, удачно адаптируется к переменам в жизни общества, чутко реагирует на изменения в социуме, активно идет процесс его демократизации (Е.А. Земская, Г.А. Золотова, Ю.Н. Караулов, В.Г. Костомаров, Л.П.

Крысин и др.). Наиболее заметно демократизируются такие сферы литературного общения, как политическая коммуникация и язык средств массовой информации. Вместе с тем современные специалисты постоянно отмечают все возрастающую степень речевой агрессии в российской политической коммуникации, агональность современного политического дискурса (А.Д.Васильев, В.И.Жельвис, Е.В.Какорина, Н.А.Купина, Л.М.Майданова, А.К.Михальская, А.П.Сковородников, А.П.Чудинов, Е.И.Шейгал и др.), что проявляется, в частности, и в использовании метафор.

Существуют различные подходы к исследованию и анализу метафор.

В современной науке противопоставляются, прежде всего, два основных направления – семантическое и когнитивное. С позиций первого, механизм и результат метафорического переноса хорошо описывается посредством концепции значения, в рамках второго – основную роль играет «знание»

(В.В. Петров, 1990, с.135). В настоящей диссертации политические метафоры анализируются с позиций теории метафорического моделирования действительности – относительно нового научного направления, которое стало активно развиваться в рамках когнитивной лингвистики в конце XX века (Ф. Джонсон-Лэрд 1988, Дж. Лакофф, М. Джонсон 1987, 1990; А.Н.

Баранов, Ю.Н. Караулов 1991; Е.С. Кубрякова 1999; В.В. Петров 1990, Е.В.

Рахилина 1998; Ю.Б. Феденева 1998; А.П. Чудинов 2000, 2001 и др.). В соответствии с данной теорией концептуальная метафора - это не столько троп, призванный украсить речь и сделать сообщение более доходчивым, сколько способ мышления и путь к преобразованию политической картины мира в сознании адресата. Современная российская политическая метафора тесно связана с социальной жизнью страны и имеющим исторические корни самосознанием русского народа, а следовательно, должна изучаться с учетом всех факторов, влияющих на ее создание и восприятие.

АКТУАЛЬНОСТЬ настоящего исследования связана с необходимостью продолжения исследований в области современной политической речи, в том числе изучения закономерностей метафорического представления политической картины мира с учетом специфики национального менталитета и особенностей конкретной политической ситуации. Изучение проявлений агрессивности в современной политической метафоре, возможно, будет способствовать постижению истоков этой агрессивности и одновременно поиску путей перехода к более толерантной политической коммуникации.

ГИПОТЕЗА данного исследования заключается в следующем предположении: метафорические модели с агрессивным прагматическим потенциалом особенно активизируются в периоды обострения политической борьбы, что ярко проявилось во время российских федеральных выборов на рубеже веков. Конфликтная метафора является наиболее подходящим способом представления естественного для предвыборной кампании соперничества политических сил, для критики существующей политической ситуации и обоснования необходимости изменений.

ОБЪЕКТОМ нашего исследования стало метафорическое словоупотребление в политических текстах периода российских президентских и парламентских федеральных выборов (1999 - 2000 гг.).

ПРЕДМЕТ исследования – специфика функционирования метафорических моделей с агрессивным прагматическим потенциалом в российских политических текстах периода федеральных выборов 1999 – 2000 гг.

ЦЕЛЬ настоящей диссертации – исследование закономерностей функционирования метафорических моделей с агрессивным прагматическим потенциалом в политических текстах периода российских федеральных выборов 1999 – 2000 гг.

Для достижения указанной цели потребовалось решить следующие ЗАДАЧИ:

1. Определить теоретическую базу и методику исследования.

2. Отобрать и систематизировать текстовый материал.

3. Выделить, описать и классифицировать наиболее продуктивные метафорические модели, содержащие речевую агрессию.

4. Выявить и проанализировать прагматический потенциал исследуемых моделей политической метафоры.

5. Проанализировать закономерности развертывания исследуемых моделей в конкретных текстах.

В задачи исследования не входила эстетическая, этическая и какаялибо иная оценка анализируемых метафорических словоупотреблений.

Методология настоящего исследования сложилась под влиянием возникшей в Соединенных Штатах и успешно развиваемой в современной России теории метафорического моделирования (Дж.Лакофф, М.Джонсон, Ф. Джонсон-Лэрд, Дж. Динсмор, А. Ченки, А.Н. Баранов, Д.О. Добровольский, Ю.Н. Караулов, Е.С. Кубрякова, Ю.Б. Феденева, А.П. Чудинов, Т.В.

Шмелева и др.); вместе с тем в процессе исследования активно использовались лучшие достижения отечественной теории регулярной многозначности (Ю.Д. Апресян, Н.В. Багичева, Л.В. Балашова, Л.М. Васильев, Э.В.

Кузнецова, Л.А. Новиков, И.А. Стернин, Д.Н. Шмелев и др.) и других направлений лингвистики, связанных с изучением регулярности семантических преобразований (Н.Д. Арутюнова, О.И. Воробьва, О.П. Ермакова, М.Р. Желтухина, Е.А. Земская, Н.А. Илюхина, Н.А. Кузьмина, В.В. Лабутина, С.Н. Муране, П.В. Павлович, Г.Н. Скляревская, В.Н. Телия, Е.И.

Шейгал и др.). В процессе работы использовались методы современной антропоцентрической и системоцентрической семантики: дискурсивный анализ, когнитивное исследование, моделирование, классификация, контекстуальный анализ, статистическая обработка материала, лингвокультурологическая характеристика исследуемых явлений с учетом национального своеобразия отечественной культуры и современного этапа развития общества.

МАТЕРИАЛОМ для исследования послужили опубликованные в средствах массовой информации политические тексты периода выборов в Государственную Думу (1999 г.) и выборов президента России (2000 г.).

Для анализа было использовано более 1000 текстов из различных по политической окраске и месту издания газет ("Аргументы и факты", "Известия", "Комсомольская правда", "Московский комсомолец", "Новые известия", "Правда", и др.). Обращение к газетным текстам обусловлено тем, что «политическая коммуникация не просто опосредована средствами массовой информации, но СМИ фактически являются основной средой ее существования…, исключение материалов СМИ из анализа обеднило бы и исказило картину современного политического дискурса» (Шейгал, 2000, с. 62). Материалы СМИ ярко отражают речевые инновации и тенденции развития политического языка.

НАУЧНАЯ НОВИЗНА ИССЛЕДОВАНИЯ. В данной работе впервые последовательно и целенаправленно исследуется агрессивный прагматический потенциал политических метафор, функционирующих в российском политическом дискурсе во время выборов представительных органов государственной власти и главы государства. В процессе исследования выделены метафорические модели, обладающие наиболее значительным агрессивным прагматическим потенциалом (милитарная, криминальная и зооморфная метафора), изучены их основные компоненты, охарактеризованы системы фреймов и слотов, выявлены закономерности использования указанных моделей и их роль в организации конкретных текстов.

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ ДИССЕРТАЦИИ определяется тем, что анализ метафорических моделей с агрессивным прагматическим потенциалом позволяет глубже понять специфику современной русской политической речи и одновременно представляет собой очередной этап решения проблемы последовательной инвентаризации фонда метафорических моделей, используемых в современной политической речи. Уточнена роль концептуальной метафоры как средства создания связности и цельности политического текста, что имеет определенное значение для общей теории организации политического текста.

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ ИССЛЕДОВАНИЯ заключается в возможности использования полученных результатов в лексикографической практике (при подготовке словаря политических метафор); материалы диссертации и наблюдения, полученные при рассмотрении агитационнополитических текстов, могут быть применены в практике вузовского преподавания русского языка, риторики, социологии и политологии, в том числе при создании элективного курса «Современная политическая метафора»; собранные материалы представляют интерес как для лингвистического исследования метафоры, так и для изучения менталитета соответствующих ораторов и журналистов, а через них и всего современного российского общества; отдельные положения и выводы, содержащиеся в данной работе, могут быть полезны сотрудникам СМИ, авторам политических текстов, а также широкому кругу рядовых избирателей, которые в период выборов подвергаются активному информационному, эмоциональному и идеологическому воздействию.

АПРОБАЦИЯ РАБОТЫ. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры риторики и культуры речи Уральского государственного педагогического университета.

Основные положения диссертации были изложены автором на межвузовских научных конференциях и семинарах в Екатеринбурге (2000, 2001, 2002), Соликамске (2002), Челябинске (2001), Тюмени (2002).

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ, выносимые на защиту:

1. В политическом нарративе «Российские федеральные выборы 1999 – 2000 гг.» активно функционируют метафорические модели, обладающие агрессивным прагматическим потенциалом: «РОССИЙСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ – это ВОЙНА», «РОССИЙСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ – это ПРЕСТУПНОЕ

ОБЩЕСТВО», «РОССИЙСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ – МИР ЖИВОТНЫХ».

2. Метафорические номинации, соответствующие рассматриваемым в настоящей диссертации моделям, чаще всего использовались для обозначения политических лидеров, партий и объединений, органов государственной власти, взаимоотношений между этими субъектами, конкретных видов политической деятельности, деятельности органов государственной власти и социально-политической ситуации в стране.

3. Концептуальная метафора в современной политической речи часто становится фактором, обеспечивающим связность, целостность и выразительность конкретных текстов. Развертывание той или иной метафорической модели на протяжении всего текста (начиная с заголовка) скрепляет в единое целое все части текста, обеспечивая тем самым его восприятие как синтаксического и речевого единства.

4. Концептуальная метафора в названии политической статьи, как правило, предопределяет закономерности развертывания метафорической модели в тексте; такая метафора создает также условия для проявления стилистических эффектов усиленного ожидания и обманутого ожидания.

СТРУКТУРА диссертации.

Работа включает в себя введение, три главы, заключение, библиографический раздел, список словарей, список сокращений. Объем основного текста диссертации составляет 182 машинописные страницы.

Глава 1. Теоретические основы исследования метафорических моделей с агрессивным прагматическим потенциалом в современном политическом дискурсе.

Основная задача данной главы – определение исходной теоретической базы, которая будет служить основой для изучения метафорических моделей с агрессивным прагматическим потенциалом в последующих разделах диссертации.

Для решения поставленной задачи необходимо, во-первых, рассмотреть специфику когнитивного подхода к изучению политической метафоры, во-вторых, охарактеризовать составляющие метафорической модели и методику ее описания, в-третьих, изучить вопрос об особенностях современного политического дискурса и о речевой агрессии как характерной черте современных российских политических текстов.

Для нашего исследования принципиально значимо расширенное понимание термина «метафора». Следуя за авторами «Словаря русских политических метафор» А.Н. Барановым и Ю.Н. Карауловым (1994), при анализе метафорических моделей мы будем учитывать не только собственно метафоры (в традиционном понимании), но и метонимические переносы, синекдоху, сравнительные конструкции, метафорические образы в составе фразеологизмов, что «связано с общностью их функций в …дискурсе»

(А.Н. Баранов, Ю.Н. Караулов, 1994, с. 6). Такой подход обусловлен общими для когнитивной лингвистики представлениями о том, что метафора - это не средство украшения речи, а основная ментальная операция, проявление аналоговых возможностей человеческого мышления. За рамками настоящего исследования остается также вопрос том, к какой части речи принадлежит то или иное слово с метафорическим значением и каковы контекстуальные средства, свидетельствующие о том, что это именно метафора. Это связано с тем, что язык в когнитивной лингвистике понимается как единый континуум символьных единиц, не подразделяющийся естественным образом на лексикон, морфологию и синтаксис (Т.Г. Скребцова 2000, с.12; А.П. Чудинов, 2001, с.37). Характерное для когнитивистики широкое понимание метафоры позволяет увидеть некоторые общие закономерности, которые могут ускользнуть от внимания исследователя при его ограничении рамками традиционного понимания метафоры.

1.1. Семантический и когнитивный подход к изучению метафоры Выяснение природы и сущностных характеристик явления метафоризации ведется в современной лингвистике преимущественно в двух принципиально различных направлениях – семантическом и когнитивном. Первое направление описывает механизм и результат переноса, основываясь на концепциях значения. Когнитивное направление использует для этой цели понятия «аналогии», «знания».

Многообразные направления в рамках семантического подхода к изучению метафоры объединяются одной фундаментальной идеей, идущей еще от Аристотеля, - идеей переноса на основе аналогии. Как известно, Аристотель утверждал, что метафора – это имя, перенесенное с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид. Детализация этой идеи – что и как переносится – лежит в основе многочисленных вариантов указанного направления.

В зарубежной лингвистике современный этап исследования семантики метафоры берет свое начало с работ М.Блэка, который конкретизирует идею метафорического переноса, используя понятие «проекции» некоторых характеристик В на А (М. Black 1962). При описании модели метафорообразования М.Блэк делает упор на концепцию значения. В соответствии со строго семантической точкой зрения образование метафоры обязательно предполагает изменение значения исходного выражения. Самый простой вариант – экстенсивное расширение значения слова или выражения до нового, метафорического значения. При этом утверждается, что одно и то же выражение может иметь два вида значения – буквальное и так называемое метафорическое, появляющееся в конкретных актах употребления. Однако М.Блэка и его последователей нередко упрекают в том, что они так и не прояснили вопрос, как же действительно осуществляется метафорический перенос и каков механизм выделения проецируемых семантических характеристик, на каком основании из множества характеристик Р вычленяются те характеристики R, которые проецируются на S. Как подчеркивал Дж.Серль, не существует механических правил, алгоритма, которые позволяли бы автоматически переходить от прямого к производному (метафорическому) значению слова. По его мнению, во многих метафорических употреблениях, основанных на синестезии (мягкий человек, теплый прием, горячая любовь и т.п.), невозможно говорить о сходстве как основе метафорического переноса, и все же мы понимаем значение этих выражений (Searle 1985, 181-182).

Другой подход, объясняющий механизм образования метафор, опирается на теорию семантического поля. Истоки названной теории восходят еще к Ф.де Соссюру, утверждавшему, что значение слова в языке зависит от его смысловых отношений с другими словами. В рамках данного подхода метафорический перенос стал рассматриваться как перенос от одного структурированного и взаимосвязанного в единое целое семантического поля к другому полю, что приводит к переорганизации семантического поля и в конечном счете к сдвигу в значении (Д.Ротбарт 1984, Е.Киттей 1987).

В отечественной лингвистике семантический подход к процессу метафоризации представлен направлением, которое изучает преимущественно семную структуру языковой и речевой метафоры, семантические процессы, формирующие метафорическое значение, соотношение сем в исходном и метафорическом значениях, механизмы образования метафоры, специфику денотатов (Н.Д. Арутюнова 1978, 1979, 1980; М.В. Никитин 1979; Л.А. Новиков 1982; Г.Н. Скляревская 1993; И.А. Стернин 1985; Е.Т.

Черкасова 1968, Д.Н. Шмелев 1973 и др.).

Для семантического направления характерно разграничение метафоры и близких или смежных языковых явлений: терминов, переноса по функции, метонимии, синекдохи и т.п.

Так, Е.Т. Черкасова в своих исследованиях стремится уточнить конкретное содержание понятия, обозначаемого словом метафора, чтобы «обезвредить» его использование в качестве термина. Для этого автор отграничивает процессы и явления, в отношении которых терминологически оправданным с лингвистической точки зрения является применение слова «перенос». Это образование новых слов и использование старых слов для обозначения предметов и явлений, не имеющих еще своего имени (первоначальная номинация в широком смысле слова, включающая и терминообразование, и явления так называемой «функциональной номинации»), а также использование старых слов для условного переименования предметов и явлений, уже имеющих свое имя (символы, арготизмы и т.д.). В перечисленных случаях название одного предмета или явления «переносится» (точнее используется) для наречения имени другому предмету. В этом смысле применение понятия, означаемого словом «перенос» в отношении метафоры лишено внутреннего основания, потому что метафоризация – это «глубокое внутреннее семантическое преобразование слова, семантическая эволюция его значения» (Е.Т. Черкасова, 1968, с. 29).

Е.Т. Черкасова отчетливо отграничивает метафору и от других видов тропов, особенно критикуя перекочевавшее из античных риторик и бытующее поныне определение метафоры как «сокращенного сравнения».

Автор говорит о том, что понятия «сравнение» и «метафора» близкие, но не тождественные: сравнение как процесс ассоциаций по сходству - категория психологическая, а метафора – явление собственно семантическое, характеризующееся семантической двуплановостью, которая возникает на базе взаимодействия только лексических значений слова; сравнение в метафоре выражается нерасчлененно, собственно семантическими средствами (Там же, с. 34-35).

Продолжает рассматривать вопрос о разграничении языковой метафоры и близких явлений Г.Н.Скляревская, которая в монографии «Метафора в системе языка» (1993) стремится определить место языковой метафоры в лексико-семантической системе языка, рассматривает структуру и способы образования метафоры, характеризуя семы основного и производного значений, образный потенциал языковой метафоры.

Описание метафорического переноса посредством подробной характеристики сем основного и производного значений, выявления коннотаций, периферийных и факультативных сем, которые нейтрализуются или актуализируются во вторичных значениях, основательно разработано в теории регулярной многозначности. Основные положения этой теории отражены в публикациях Ю.Д. Апресяна (1974), Л.В. Балашовой (1998), И.А.

Стернина (1985), А.П. Чудинова (1988), Д.Н. Шмелева (1973) и ряда других авторов.

Семантические теории, исследующие метафору как языковое явление, предлагают различные типологии метафор. Обычно классифицируют «живую» (образную, не утратившую семантической двуплановости) и генетическую метафору (Н.Д. Арутюнова, В.Г. Гак) либо языковую (общеупотребительную и общеизвестную) и поэтическую (индивидуальную) метафору, как в типологии Ю.И. Левина.

К примеру, В.Г. Гак традиционно определяет метафору как результат отношения между двумя значениями слова, из которых одно выступает как исходное, а другое как производное, и оспаривает утверждение Дж. Серля об отсутствии алгоритма и правил метафорического переноса. Ученый выстраивает свою «вероятностную модель метафоризации», где, опираясь на характер семантических процессов, выделяет следующие структурносемантические типы метафор: А. Полный метафорический перенос: 1) двусторонняя метафора (голова – котелок); 2) односторонняя семасиологическая метафора (ножка стула); 3) односторонняя ономасиологическая метафора (волынить). Б. Частичный перенос (зубец вилки). Процесс метафоризации, по мнению автора, - это яркий пример динамики в сфере лексической семантики, показывающий, каким образом одно языковое явление преобразуется в другое. Несмотря на семантический подход к метафоре, исследователь считает, что было бы чрезвычайно ценным для лингвистики, психологии, теории познания выявить закономерности переноса понятий из одной сферы в другую, отражающуюся в изменениях значений слов (Гак, 1988, с. 11-26).

Н.Д. Арутюнова вычленяет типы языковой метафоры, исходя из функциональных возможностей этого явления:

1. номинативная метафора – генетическая, утратившая образный элемент и выполняющая номинативную функцию;

2. образная метафора - ресурс, к которому прибегают в поисках образа, способа индивидуализации или оценки предмета, смысловых нюансов;

3. когнитивная – предикатная, признаковая метафора, сводится к присвоению объектам признаков, свойств и состояний, принадлежащих другому классу объектов; из средства создания образа превращается в способ формирования недостающих языку значений;

4. генерализующая метафора – конечный результат признаковой метафоры, приводящей к генерализации понятий (специфические и обобщенные значения).

Н.Д. Арутюнова, подводя итоги исследования выделенных ею метафор, заключает, что «метафора предпочитает работать на той области идеального, которую принято называть коннотациями значения слова». А так как «в коннотации входят утилитарные оценки, вызываемые предметом ощущения, эмоции», то в результате «метафора обнажает процесс переработки в языковое значение различных субпродуктов идеальной (интеллектуальной, эмоциональной, перцептивной, когнитивной) деятельности человека» (Н.Д. Арутюнова,1978, с. 333-342).

К подобному выводу приходит и Ю.Д. Апресян, рассматривая пути объективного языкового проявления коннотаций. По его мнению, все коннотации материализуются в переносных значениях, в метафорах и сравнениях. Ученый считает, что на формирование коннотаций лексемы решающее влияние оказывает господствующий тип восприятия или использования соответствующего объекта действительности, традиции литературной обработки лексемы, а также исторический, религиозный, политический, психологический или иной культурный контекст ее существования, то есть другие внешние по отношению к ее непосредственной жизни в языке факторы (Ю.Д. Апресян, 1988, с. 37-39).

Признание роли экстралингвистических факторов в процессах метафоризации приводит многих ученых к необходимости рассматривать метафору в более широком эвристическом контексте, чем собственно языковедческий. Новый логико-семантический подход вводит в исследование метафоры параметр антропометричности и рассматривает метафору как способ создания языковой картины мира (В.Ю Апресян, Ю.Д. Апресян, 1993; В.Н. Телия 1988). Так, В.Н.Телия отмечает, что поскольку все типы метафоризации основаны на ассоциативных связях человеческого опыта, метафора по своей природе антропометрична: она соизмеряет разные сущности, создавая новый «гештальт» из редуцированных прототипов, формируя на его основе новый гносеологический образ и синтезируя в нем признаки гетерогенных сущностей, что является характерной чертой метафоризации и что позволяет получить «на выходе» этого процесса совершенно новые смыслы (и соответственно – понятия, а на их основе и значения).

Специально подчеркивается, что «антропометричность метафоры, то есть соизмеримость сопоставляемых в метафоризации объектов именно в человеческом сознании, безотносительно к реальным сходствам и различиям этих сущностей, самым естественным образом вписывается в современную антропологическую парадигму научного знания, исходящую из допущения, что человек познает мир через осознание своей предметной и теоретической деятельности в нем» (В.Н. Телия, 1988, с. 3-4).

При таком подходе метафора понимается как способ мышления о мире, который использует прежде добытое знание, и, следовательно, получает возможность интерпретироваться в когнитивном аспекте.

Когнитивные теории метафоры. Как справедливо отмечают А.Н. Баранов и Д.О. Добровольский, сейчас мы переживаем период развития лингвистики, в котором заметно влияние когнитивной науки. По их мнению, когнитивная лингвистика, обращаясь к категории знания как базовой, снимает противопоставление лингвистического и экстралингвистического, позволяя исследователю использовать один и тот же метаязык для описания знаний различных типов (А.Н. Баранов, Д.О. Добровольский, 1997, с. 11Становление когнитивной лингвистики в нашей стране относится к 80-м годам прошлого века. Возникновение этого направления, с одной стороны, было связано с влиянием западных концепций (Дж. Лакофф, Л.

Талми, Ч. Филлмор, У. Чейф), а с другой – определялось преодолением идеологии структурализма, все большим пониманием особой значимости человеческого фактора в развитии и функционировании языка (А.Н. Караулов).

В когнитивной лингвистике основное внимание уделяется вопросу о том, как связаны между собой языковые формы (и любые проявления языка вообще) со структурами человеческих знаний и опыта, а также о том, как те и другие представлены (репрезентированы) в сознании человека.

Проблемы соотношения концептуальных систем с языковыми, взаимодействия научной, обыденной и языковой картин мира, соотношения когнитивных или же концептуальных структур нашего сознания с объективирующими их единицами языка в осуществлении процессов познания и осмысления мира, в проведении процессов его концептуализации и категоризации, - все это те новые проблемы, которые входят в компетенцию когнитивной лингвистики (Е.С. Кубрякова, 1999, с. 4-5).

Одним из важнейших направлений современной когнитивной лингвистики стало исследование метафоры. Интерес к метафоре связан с ее представлением как языкового явления, отображающего базовый когнитивный процесс. Современные когнитологи отказались от традиционного взгляда на метафору как на «сокращенное сравнение», один из способов «украшения» речи или характерного для генеративистики (Н.Хомский, Л.Н.Мурзин и др.) представления о метафоре как своего рода взаимодействии двух глубинных (базисных) структур, а также от присущей структурализму ориентации на изучение «собственно языковых» закономерностей метафоризации. По мнению многих сторонников когнитивного подхода, метафора является языковым отображением крайне важных аналоговых процессов, активно участвует в формировании личностной модели мира, играет крайне важную роль в интеграции вербальной и чувственнообразной систем человека, а также является ключевым элементом категоризации языка, мышления, восприятия (В.В. Петров 1990, А.П. Чудинов 2001 и др.).

Сложилось отдельное направление когнитивной лингвистики – теория концептуальной метафоры, которая впервые была представлена в работе Джорджа Лакоффа и Марка Джонсона «Метафоры, которыми мы живем»

(1980). Авторы исследования выдвигают идею, согласно которой метафора – это не просто феномен языка, но и повседневная концептуальная реальность, когда мы думаем об одной сфере в терминах другой. Наиболее известные примеры концептуальных метафор: «Инфляция – это война», «Любовь – это путешествие», «Время – это ресурс» и др. Метафора используется для того, чтобы увеличить объем знаний относительно слабо понимаемой области путем переноса дополнительной информации из более известной ситуации. Другими словами, концептуальные метафоры часто служат средством осмысления некоторой более абстрактной сферы (сферы-мишени) в терминах более известной, обычно конкретной сферы (сферы-источника), а также входят в понятийную систему человеческого разума и участвуют в концептуализации настоящей действительности, оказывая влияние на физический и культурный опыт (Дж. Лакофф, М. Джонсон, 1980, с. 126-148).

Возникшая в США теория концептуальной метафоры нашла много приверженцев в России (А.Н. Баранов, Ю.Н. Караулов, Е.С. Кубрякова, Е.В. Рахилина, Т.Г. Скребцова, А.П. Чудинов и др.). Так, в «Очерке когнитивной теории метафоры» (1991) А.Н. Баранов рассматривает процессы метафоризации в когнитивном измерении и дает им следующее определение: «это специфические операции над знаниями, часто приводящие к изменению онтологического статуса знания (неизвестное становится известным, а известное – совершенно новым и т.п.)» (с.185). Фактически происходит «наведение» новой категоризации на действительность или ее отдельные фрагменты. Здесь, считает ученый, возможны два основных варианта. Первый вариант: метафора приводит к декатегоризации – старая категориальная сетка разрушается, возникают черты новой, которые совершенно изменяют стандартное представление о фрагменте действительности. Второй вариант: функция метафоры заключается в категоризации еще не структурированного концепта, исходно воспринимающегося как довольно абстрактная сущность, плохо поддающаяся рациональному осмыслению (А.Н. Баранов, 1991, с. 184-192).

Для того чтобы ответить на вопрос, как обеспечивается эффект «наведения» новой категоризации, когнитивная лингвистика предлагает заимствованный из теории представления знаний понятийный аппарат фреймов и сценариев. Согласно М. Минскому (1979), под фреймом понимается структура знаний о типизированном объекте или стереотипной ситуации.

Фрейм является декларативным способом представления знаний, формулируемым в терминах описаний (дескрипций). В отличие от фрейма, сценарий – процедурный способ представления стереотипного знания, который формулируется в терминах алгоритма или инструкции. Как считает Е.С.Кубрякова, эти понятия – так или иначе – помогают ответить на вопрос о приемах и способах восприятия человеком мира и структурации этого восприятия в простейших типах человеческой деятельности (Е.С.

Кубрякова, 1999, с. 11).

А.Н. Баранов дает более подробное пояснение названным понятиям.

Фрейм – это описание типизированной ситуации (в частном случае – описание типизированного объекта), состоящее из слотов. Каждый слот представляет некоторый тип информации, релевантный для описываемого фрагмента действительности. Релевантность характеристики определяется ее необходимостью для успешной деятельности в выбранном фрагменте действительности конкретной когнитивной системы. К примеру, интеллектуальная программа, обслуживающая робота-мойщика лобового стекла автомобиля, должна содержать фрейм машины, в котором будет множество слотов, характеризующих размеры лобовых стекол различных марок (А.Н.

Баранов, 1991, с. 186).

При таком подходе метафоризация предстает как совокупность формальных процедур над двумя фреймами. Первый фрейм – фрейм источника – соответствует сигнификативному дескриптору (показывает, какое слово-понятие было использовано для метафорического обозначения), а второй – фрейм цели – денотативному дескриптору (определяет, какая реалия получила данное метафорическое обозначение). Процесс метафоризации сопровождается весьма сложными процедурами обработки знаний, это может быть замена содержания слота, перенесение содержания из одного слота в другой, введение нового слота во фрейм, уничтожение или элиминация содержания слота или всего слота в целом, свертывание фрейма к одному или нескольким слотам и т.д.

Таким образом, преимущества когнитивного подхода к исследованию процессов метафоризации заключается в выходе за пределы собственно языкового значения, такой подход «открывает широкие перспективы виденья языка во всех его разнообразных и многообразных связях с человеком, с его интеллектом и разумом, со всеми мыслительными и познавательными процессами и, наконец, с теми механизмами и структурами, что лежат в их основе» (Е.С. Кубрякова, 1999, с. 3). Язык фреймов удобен для описания процессов метафоризации именно потому, что это типичный метаязык представления знаний, который не делает различий между лингвистической и экстралингвистической информацией.

В связи с выше изложенными доводами дальнейшее описание закономерностей метафоризации в настоящей диссертации будет проводиться в рамках когнитивной концепции с использованием метаязыка фреймов.

Итак, интерпретация метафоры осуществляется на двух разных уровнях – семантическом и когнитивном, предлагающих свои модели репрезентации этого феномена. По мнению В.В. Петрова, несмотря на многочисленные достоинства, когнитивный подход имеет свои ограничения, а именно: отождествление метафоры с аналогией приводит к излишней интеллектуализации метафоры и противоречит нашей внутренней интуиции, видящей в ней не только перенос знаний, но и тонкие образноассоциативные подобия (В.В. Петров, 1990, с. 142).

В монографии А.П. Чудинова (2001) представлено контрастивное рассмотрение теории концептуальной метафоры (как составной части когнитивной лингвистики) и теории регулярной многозначности (как одного из вариантов структурно-семантического описания словесной семантики).

Исследователь приходит к следующим выводам:

- несмотря на все различия, в теории и особенно в методике описания моделей концептуальной метафоры и моделей регулярной многозначности существуют общие элементы;

- различия между рассмотренными теориями нередко связаны с фокусированием внимания: вопрос, чрезвычайно важный для представителей одной теории, нередко предстает как второстепенный в публикациях, отражающих взгляды другой лингвистической школы;

- судя по публикациям специалистов по теории регулярной многозначности, многие из них уже в той или иной степени учитывают достижения когнитивистики;

- рассмотренные концепции способны в определенной степени обогатить друг друга (А.П. Чудинов, 2001, с. 37 -38).

Мы в своей работе будем стремиться к тому, чтобы использовать при исследовании метафоры достижения исследователей и в области теории регулярной многозначности, и в области теории концептуальной метафоры, постараемся учитывать опыт, накопленный как семантическим, так и когнитивным направлением. Вслед за Ю.Б. Феденевой (1998) мы считаем, что в процессе коммуникации метафора должна рассматриваться как сложный вербально-образный комплекс, где образная система имеет дело с информацией о конкретных объектах и сущностях и может быть подвергнута концептуальному анализу, так как, концентрируя в себе существенные черты обозначаемого, образное средство становится инструментом познания объектов политической действительности.

1.2. Метафорическая модель, ее компоненты, основные функции и методика описания.

Понятие метафорической модели относительно новое в лингвистической науке и поэтому достаточно дискуссионное. Данный термин оформился и используется преимущественно в рамках теории метафорического моделирования действительности – нового научного направления, которое, как уже было сказано выше, стало особенно активно развиваться в конце XX века ( А.Н. Баранов, Ю.Н. Караулов 1991; Дж. Лакофф, М. Джонсон 1987, 1990; Е.С. Кубрякова 1999; Е.В. Рахилина 1998; Ю.Б. Феденева 1998;

А.П. Чудинов 2000, 2001 и др.), хотя истоки современной теории метафорического моделирования можно обнаружить в традициях различных научных школ и направлений.

Метафорическая модель обозначает образное представление той или иной денотативной сферы с помощью лексики, относящейся в первичном значении к совсем иной сфере. Для обозначения названного явления специалисты используют различные по внутренней форме термины в зависимости от акцентирования собственно лингвистического, общефилологического, психологического или же когнитивного аспекта (А.П. Чудинов, 2000, с. 94).

К примеру, А.М. Панченко, И.П. Смирнов (1976) используют термины архетип или метафорический архетип, Дж. Лакофф, М. Джонсон (1987, 1988, 1990) – базисная метафора, образ-схема (image-scheme), А.Н. Баранов, Ю.Н. Караулов (1991) – метафорическая модель, Н.В. Павлович (1995) – парадигма образов, Н.А. Кузьмина (1999) – поэтическая формула, Н.А. Илюхина (1998) – образ, Д.Н. Шмелев (1964, 1973), Ю.Д. Апресян (1971), А.П.Чудинов (1988) – модель регулярной многозначности, Г.Н.

Скляревская (1993) – метафорическое поле и др.

Истоки метафорических моделей многие специалисты ищут в сенсомоторном опыте человека. Так, предваряя анализ пространственноориентационных метафор, Дж. Лакофф и М. Джонсон (1987) говорят о значимости образных схем в обработке человеческого опыта, которая происходит еще до формирования человеком ясно осознаваемых концептов.

М. Джонсон полагает, что противопоставление того, что находится ВНУТРИ чего-то (IN), тому, что находится ВОВНЕ или же ВНЕ чего-то (OUT), демонстрирует именно такую базовую схему структурации опыта, которая к тому же не облечена в форму пропозиции и вообще не носит пропозиционального характера. Схема возникает на уровне передвижения человека в пространстве, манипулирования вещами и т.п. Эту схему он называет далее схемой КОНТЕЙНЕРА (ВМЕСТИЛИЩА).

Комментируя схему, Джордж Лакофф указывает на то, что с помощью этой схемы осмысляется, прежде всего, тело человека, в которое что-то постоянно входит и из которого что-то удаляется. Более того, подчеркивает он, с помощью этой схемы мы ориентируемся во времени и пространстве, а сама она связывает в единый конструкт два противоположных (по направлению) начала:

Дж. Лакофф ссылается при этом на работу С. Линднер, где она описывает более 600 английских глаголов с out, которые означают не только направление физических действий, но и абстрактные понятия (типа work out или figure out «выработать представления о»). Таким образом, здесь начат анализ концептуальных метафор, связанных с распространением телесно-обоснованного опыта и схемы КОНТЕЙНЕРА на широкий круг абстрактных понятий. Поле зрения мыслится как КОНТЕЙНЕР, а разные вещи то попадают В него, то исчезают ИЗ виду; точно так могут восприниматься (по этой схеме) и отношения людей, ср. вступить в брак, впасть в немилость. В качестве отдельных элементов схемы Лакофф уже называет не только понятия ВНУТРИ и СНАРУЖИ, но и концепт ГРАНИЦЫ.

Итак, исследователи пытаются выявить путь преобразования исконной простой схемы, выделенной в сенсомоторном опыте человека, в более сложные схемы – при перенесении базовой схемы по аналогии на более абстрактные сущности (Е.С. Кубрякова, 1999, с. 6).

Мы привели пример когнитивного подхода к метафорическому моделированию действительности, когда метафорическая модель (образная схема) рассматривается с позиций антропоцентризма, а именно с точки зрения когнитивной деятельности человека.

Подробно рассматривают когнитивный аспект данного явления на примере представления эмоций в русском национальном менталитете В.Ю.

Апресян и Ю.Д. Апресян, авторы статьи «Метафора в семантическом представлении эмоций» (1993). Анализ эмоций, которые концептуализируются в языке так же, как физические состояния, приводит к выводу о том, что при толковании эмоциональной лексики часто используются телесные аналоги: страх – холод, отвращение – неприятный вкус, жалость – физическая боль, страсть – жар и т.п. Предложенные образы выстраиваются в последовательную систему концептуализации эмоций в языке. В основе этой системы лежит единый принцип уподобления того, что недоступно прямому наблюдению (реакции души) тому, что может наблюдаться более непосредственно (реакции тела). Реакции тела, пусть в ограниченном числе случаев, оказываются ключом к тому, что происходит в душе человека.

Указанные мотивирующие образы, по мнению авторов, составляют весомую часть сознания говорящих и, подобно всякой другой продуктивной модели, могут обладать и предсказательной силой: новое выражение Ему стало жарко от гнева будет принято и проинтерпретировано с большей легкостью, так как эксплуатирует правильный образ, опирающийся на массовое языковое сознание (с.32-33).

Собственно лингвистический (семантический) аспект рассматриваемого явления во многом унаследован от теории регулярной многозначности, которая анализировала однотипные вторичные значения семантически близких слов в пределах той или иной части речи, а в ряде случаев обращалась и к однотипным вторичным значениям различных частей речи (А.П. Чудинов, 2000, с. 95).

Так, А.П.Чудинов, исследовавший регулярную многозначность в глагольной лексике (1986, 1988 и др.), разграничивает общие, частные и специальные модели, предлагает многомерную классификацию моделей. К примеру, по мнению автора, знаменитое восклицание В. Маяковского «Заштопайте мне душу!» есть ничто иное, как метафорическое употребление глагола по уже существующей модели: глаголы, имеющие значение «сделать менее заметными недостатки какого-либо предмета, обусловить исчезновение этих недостатков», могут переносно употребляться с зависимыми существительными абстрактной семантики. В подобных контекстах абстрактизируется и значение глагола, ср. заглаживать просчет, замять неловкость, заслонять достоинства и т.п. (А.П. Чудинов, 1986, с. 13).

В монографии, диссертации и серии статей Н.А. Илюхиной (1994, 1996, 1997, 1998) интересен пример детального рассмотрения регулярной метафорической модели «животное – человек», связанный лишь с одним образом («конь», так называемые «лошадиные» метафоры). Автор тщательно анализирует метафорический комплекс «лошадь – человек» и выводит его типичные употребления, например:

- «по отношению к межличностным связям человека с целью отразить его подчиненное положение…»;

- «по отношению к моральным нормам как сдерживающему, ограничивающему началу»;

- «по отношению к тяготящим человека повседневным обязанностям» и т.п.

Исследователь приходит к следующему выводу: данная метафорическая категория воплощается в языке на базе ассоциативно-семантического поля, лексический состав которого, имеющий разную категориальную природу и денотативную отнесенность, обусловливает возможность структурирования типовых ситуаций и их разновидностей (Н.А. Илюхина, 1994, с. 26-27).

Таким образом, и семантическое и когнитивное направления констатируют факт существования в сознании носителей языка типовых моделей (схем) метафорических употреблений слов.

Особое место в развитии теории метафорического моделирования действительности занимают публикации А.Н. Баранова и Ю.Н. Караулова.

Во вводных разделах словарей «Русская политическая метафора»

(1991) и «Словарь русских политических метафор» (1994) рассмотрены проблемы выделения и представления метафорических моделей, дано определение этого понятия, выделены структурные части, охарактеризованы языковые способы оживления метафоры, ее функции в политических текстах и др., в самих словарях представлены образцы конкретного описания метафорических моделей.

Например, первый словарь разделен на две части. В первой из них «Метафорические модели политической реальности» – приводятся объединенные по семантическим группам слова-метафоры, причем против каждого метафорического употребления указывается, с какой реальностью оно соотносится. Так, метафора война прилагается к понятиям: «политическая деятельность, законодательная деятельность, финансовая деятельность». Метафора механизм использована при обозначении экономики и хозяйства, рынка, финансов и биржи, государства и аппарата управления, демократии и гласности, армии, Советов, общества, перестройки, репрессий… Если первый раздел словаря построен по семасиологическому принципу (от означающего к означаемому), то второй – в ономасиологическом плане (от означаемого к означающему). В этой части, которая называется «Мир политики в зеркале метафор», представлены элементы политической жизни, получающие метафорические обозначения. Основные разделы этой части: «Демократия», «Законодательство», «КГБ», «КПСС», «Политические лидеры», «Россия», «Финансы», «Экономика». Материалы этих разделов имеют огромный интерес, поскольку в используемых метафорах отражается отношения между объектами и отношение говорящих к данному объекту.

Словарь дает огромный срез использования метафоры в языке политики периода перестройки (1985 – 1991 гг.). На основании анализа метафор авторы заключают, что в сознании (или подсознании) людей перестройка предстает как некий недифференцированный неподъемный объект, который надо постоянно толкать и двигать вперед, как стихийная сила, внеположенная человеку и социуму. Особенно подробно они останавливаются на концептуальном милитаризме, высвечивающемся в метафорах эпохи перестройки.

Продолжением характеристики ведущих моделей метафорического представления современной политической реальности стали диссертация и статьи Ю.Б. Федневой (1997, 1998). Следуя за Ю.Н. Карауловым и А.Н.

Барановым, исследователь избирает при описании метафор подход, ориентированный, скорее, на методологию когнитивной лингвистики: анализ и описание метафорических моделей представлены в работе посредством метаязыка фреймов. Автор рассматривает функционирование метафор в политических текстах в периоды резкого обострения политической ситуации (референдум, выборы, «путч») и выделяет ряд наиболее продуктивных моделей. К их числу относятся следующие: «Общество – это биологический организм», «Политические отношения – это война», «Политика – это игра», «Общество – это механизм», «Политические процессы – это дорога», «Политика – это стихия» и др. Ю.Б. Феденева выделяет и менее продуктивные метафорические модели, определяет воздействие политической ситуации на активизацию исследуемых моделей, а также отдельных фреймов и слотов.

Отдельные модели современной политической метафоры детально проанализированы в публикациях Т.С. Вершининой (2001), Е.В. Колотниной (2000), Н.А. Кузьминой (1999), С.Н. Муране (2001), Е.И. Шейгал (2000), Т.В. Шмелевой (2001) и др.

Многие теоретические положения настоящей диссертации заимствованы из монографии А.П. Чудинова «Россия в метафорическом зеркале:

когнитивное исследование политической метафоры. 1991 –2000». Автор подробно анализирует модели политической метафоры в понятийных субсферах «Человек», «Социум», «Природа», «Вещи» как источниках метафорической экспансии, подчеркивает лингвокультурологический характер проблемы, тесную связь метафорической системы с политической и экономической жизнью страны, рассматривает функции метафорических моделей и их место в контексте, тексте и политическом дискурсе, намечает дальнейшие перспективы исследования метафорического моделирования.

Итак, как видно из обзора, несмотря на различия в терминологии, специалисты рассматривали очень близкие явления, для обозначения которых нам представляется оптимальным использовать термины «метафорическое моделирование действительности» и «метафорическая модель», так как для осмысления метафоры необходимо знание денотативной и сигнификативной областей метафоризации, их структуры и внутренних связей, закономерностей ассоциирования концептов. Восстанавливая эти связи и закономерности, мы строим модель, когнитивный коррелят данного фрагмента действительности. Метафорическая модель предстает как когнитивный аналог реальных связей сущностей объективного мира, их взаимодействий и зависимостей; этот аналог создается на основе классификационных связей метафорических единиц. Элементы модели «связаны различными семантическими отношениями («выполнять функцию», «способствовать», «каузировать», «быть частью», «быть видом», быть примером» и др.), причем каждый элемент модели соединен с другими элементами существенно более сильными связями, чем с элементами других понятийных областей» (А.Н. Баранов, Ю.Н. Караулов, 1994, с. 15).

Метафорическая модель образно представляет ту или иную денотативную (понятийную) сферу, используя при этом лексику, относящуюся в первичном значении к совсем иной сфере. К примеру, метафорическое представление сферы политики в образах войны, криминала и мира животных позволяет выделить метафорические модели «Политика – это война», «Современная российская действительность – это мир преступности», «Российская действительность – это животный мир». Метафорические модели представляются как своего рода типовые схемы, отражающие специфику национальной ментальности на данном этапе развития общества и социальные представления о концептуальной организации сферыисточника и сферы-мишени метафорической экспансии (А.П. Чудинов, 2001, с.55).

При характеристике метафорической модели и ее составляющих в настоящей диссертации используется методика, предложенная в монографии А.П. Чудинова (2001). В соответствии с названной методикой для описания метафорической модели необходимо охарактеризовать ее следующие признаки:

- исходную понятийную область (в других терминах – ментальную сферу-источник, сферу-донор, источник метафорической экспансии, источниковую сферу), то есть в терминах теории регулярной многозначности семантическую сферу, к которой относятся охватываемые моделью слова в первичном значении;

- новую понятийную область (в других терминах – ментальную сферумишень, денотативную зону, реципиентную сферу, направление метафорической экспансии), то есть в терминах теории регулярной многозначности семантическую сферу, к которой относятся охватываемые моделью слова во вторичном (переносном) значении;

Важное условие развития метафорической модели – исходная понятийная сфера должна быть детально структурирована в сознании носителей языка, «общеизвестна», должна принадлежать к ближайшему кругу интересов человека, к наиболее освоенным сторонам его опытнопознавательной деятельности; в то время как новая понятийная область, как правило, требует категоризации, объяснения, осмысления и концептуализации.

- типовые для данной модели сценарии, которые отражают наиболее характерные для исходной понятийной сферы последовательности ситуаций: например, сценарий «войны» предполагает ее подготовку, объявление, ведение боевых действий с использованием разнообразного оружия, возможность ранения (с последующим лечением) и смерти участников боев, победу или поражение и т.п.

- относящиеся к данной модели фреймы, каждый из которых понимается как фрагмент наивной языковой картины мира и которые структурируют соответствующую понятийную область (концептуальную сферу); такими фреймами являются, в частности, названные выше составляющие сценария «войны». По определению В.З. Демьянкова, фрейм – «это единица знаний, организованная вокруг некоторого понятия, но, в отличие от ассоциаций, содержащая данные о существенном, типичном и возможном для этого понятия…Фрейм организует наше понимание мира в целом…Фрейм – структура данных для представления стереотипной ситуации» (Е.С. Кубрякова и др., 1996, с.188);

- составляющие каждый фрейм типовые слоты, то есть элементы ситуации, которые включают какую-то часть фрейма, какой-то аспект его конкретизации. Например, фрейм «Вооружение» включает такие слоты, как «огнестрельное и холодное оружие», «боевая техника», «боеприпасы» и т.п. При характеристике составляющих слота мы используем термин «концепт»; для обозначения концептов чаще всего используются слова естественного языка. Как отмечает Е.С. Кубрякова, концепт отражает представления «о тех смыслах, которыми оперирует человек в процессах мышления и которые отражают содержание опыта и знания, содержание результатов всей человеческой деятельности и процессов познания мира в виде неких квантов знания» (Там же, с. 90). Концепт в отличие от лексической единицы (слова) – это единица сознания, ментального лексикона. По словам Е.В. Рахилиной, «главным свойством концептов нередко считается их неизолированность, связанность с другими такими же – это определяет то, что всякий концепт погружен в домены, которые образуют структуру… Домены образуют тот фон, из которого выделяется концепт» (2000, с.3). Совокупность всех существующих в национальном сознании концептов образует концептуальную систему, концептосферу;

компонент, который связывает первичные и вторичные значения охватываемых данной моделью единиц, то есть необходимо выяснить, что дает основания для метафорического использования соответствующих концептов, почему понятийная структура сферы источника оказывается подходящей для обозначения элементов совсем другой Таким образом, метафорическое моделирование – это отражающее национальное, социальное и личностное самосознание средство постижения, рубрикации, представления и оценки какого-то фрагмента действительности при помощи сценариев, фреймов и слотов, относящихся к совсем иной понятийной области.

При дальнейшей характеристике метафорической модели обычно можно определить ее продуктивность (способность к развертыванию и типовые направления развертывания) и частотность, выявить прагматический потенциал, то есть типовые особенности воздействия на адресата, а также «тяготение» модели к определенным сферам общения, речевым жанрам, социальным ситуациям и т.п. (А.П. Чудинов, 2001, с.44-46).

Среди функций метафорического моделирования А.П.Чудинов выделяет следующие:

- когнитивная (метафора служит орудием познания мира, она помогает вычленить какие-то ментальные пространства и работать с ними);

- номинативная (фиксация знания: если у реалии нет адекватного наименования, то метафора помогает его создать и вместе с тем осознать существенные свойства реалии);

- коммуникативная (передача информации: метафора позволяет представлять новую информацию в краткой и доступной для адресата форме);

- изобразительная (метафора помогает сделать сообщение более образным, ярким, наглядным) и др.

Основной акцент при анализе политических метафор в настоящей диссертации будет делаться на моделирующей и прагматической функциях метафоры. При реализации моделирующей функции метафора позволяет создать некую модель мира, уяснить взаимосвязи между его элементами.

Прагматическая – это функция воздействия на адресата: метафора является мощным средством формирования у адресата необходимого говорящему мировосприятия, она позволяет изменять существующую у адресата политическую картину мира.

Каждая метафорическая модель обладает определенным прагматическим потенциалом – возможностью типового эмоционального воздействия на адресата. При использовании метафорических образов в сознании адресата формируются типовые прагматические смыслы. Прагматический потенциал метафорической модели может быть различным. Например, у метафорической модели «Российская действительность – это театр» наблюдается значительный сатирический потенциал, при использовании моделей с исходными понятийными сферами «Дом» и «Родство» часто формируются позитивные прагматические смыслы.

Агрессивный прагматический потенциал модели может проявляться в большей или меньшей степени. Например, у моделей «Россия – это транспортное средство» или «Россия – это мир растений» достаточно низкий агрессивный прагматический потенциал, так как речевую агрессию могут выражать только некоторые метафорические словоупотребления, соответствующие фреймам и слотам типа «бунт на корабле», «пиратский корабль», «сорняки» и т.п. Средний агрессивный прагматический потенциал характерен, например, для метафорической модели «Политика – это спорт»: спортивные состязания - это, как правило, соперничество. В том случае, когда агрессивные прагматические смыслы несет большинство соответствующих модели метафор, можно говорить о высокой степени возможного агрессивного воздействия на адресата.

Предметом нашего исследования являются метафорические модели с наиболее сильным агрессивным прагматическим потенциалом, поэтому в следующем параграфе мы рассмотрим вопрос о сущности речевой агрессии, особенностях ее проявления в агитационно-политическом дискурсе и выделим метафорические модели, обладающие максимальными возможностями для агрессивного воздействия.

1.3. Речевая агрессия как черта современного политического дискурса периода выборов В исследованиях, посвященных современному политическому языку, постоянно отмечается усиление в российском политическом дискурсе концептуальных векторов агрессивности (А.Н. Баранов, А.Д. Васильев, О.И.

Воробьева, О.П. Ермакова, Е.А. Земская, Ю.Н. Караулов, В.Г. Костомаров, Л.П. Крысин, Н.А. Купина, Л.М. Майданова, А.К. Михальская, П.Б. Паршин, Г.Г. Почепцов, Л.И. Скворцов, Ю.А. Сорокин, Ю.Б. Феденева, А.П.

Чудинов, В.Н. Шапошников, В.И. Шаховский, Е.И. Шейгал и др.). Однако категориальный аппарат современной политической лингвистики еще до конца не сформировался, а поэтому продолжаются дискуссии о том, что такое речевая агрессия в политическом дискурсе и в каких формах она может проявляться. Поэтому прежде чем начать анализировать конкретные метафорические модели со значительным агрессивным прагматическим потенциалом (это задача следующей главы), необходимо уточнить основные понятия и термины, используемые в настоящем исследовании: политический язык, политический дискурс, политический нарратив, речевая агрессия и средства ее выражения, агрессивный прагматический потенциал метафорической модели.

В настоящей диссертации политический язык понимается как особая подсистема национального языка, предназначенная для политической коммуникации: для пропаганды тех или иных идей, эмотивного воздействия на граждан страны и побуждения их к политическим действиям, для выработки общественного консенсуса, принятия и обоснования социальнополитических решений в условиях множественности точек зрения в обществе (А.П. Чудинов, 2001, с. 11). Вместе с тем учитывается и тот факт, что наряду с провозглашенным П. Грайсом принципом сотрудничества в речи нередко наблюдается и тенденция к соперничеству (Е.А. Земская, 1988, с.

37), к подавлению и подчинению адресата. Это особенно относится к политической речи: не случайно Е.И. Шейгал определяет политический язык как «язык власти» и выделяет концепт «власть» как основной в политическом дискурсе (Е.И. Шейгал, 2000, с. 74).

Политический язык реализуется в политическом дискурсе. Понятие дискурса является одним из базовых для нашей работы. В связи с тем, что сущность дискурса по-разному определяется в концепциях многих специалистов, попытаемся, опираясь на наиболее распространенные в современной лингвистике подходы к данному вопросу, определить наше понимание дискурса.

В 60-70-ые годы дискурс понимался преимущественно как связанная последовательность предложений или речевых актов, что сближало его с термином «текст». Однако в современной лингвистике понятия дискурса и текста разграничиваются по нескольким параметрам: категория дискурса относится к области лингво-социального (значимым является лингвистический и экстралингвистический контекст), а текст относится к области лингвистического. Ср. определения Н.Д. Арутюновой: дискурс - это «текст в событийном аспекте», «речь, погруженная в жизнь» (Н.Д. Арутюнова, 1990, с. 137). В концепции Ю.Н. Караулова. и В.В. Петрова: дискурс – это «сложное коммуникативное явление, включающее, кроме текста, еще и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресата), необходимые для понимания текста» (Ю.Н. Караулов, В.В. Петров, 1989, с. 8). В состав дискурса включают также множество текстов, которые взаимодействуют в сознании автора и адресата при создании и восприятии соответствующего текста.

Дискурс и текст часто противопоставляются как процесс и результат (продукт речепроизводства), когда дискурс рассматривается в качестве «реального речевого события, процессуального явления, связанного с реальным речепроизводством» (Е.И. Шейгал, 2000, с. 9-10).

Таким образом, понятие дискурса оказывается тесно связанным с понятием коммуникации, что отразилось в определении, данном С.И.Виноградовым: дискурс – это коммуникативное событие, заключающееся во взаимодействии участников коммуникации посредством вербальных текстов и /или других знаковых комплексов в определенной ситуации и определенных социокультурных условиях общения (С.И. Виноградов, 1999, с. 238).

Тот факт, что общение всегда протекает в определенной сфере человеческой деятельности, в определенном социокультурном пространстве, приводит к конкретизации дискурса. Это проявляется в сочетании термина «дискурс» с определениями: публичный дискурс, политический дискурс, тоталитарный дискурс, дискурс Жириновского, дискурс рынка и пр. Пытаясь осмыслить названную особенность дискурса, П.Б. Паршин (1999) предлагает рассматривать фактор агента социального действия, которым является «либо физическое лицо, либо групповой агент социального действия, либо некоторая социально значимая категория, которая на поверхности может выступать как предмет обсуждения». И дискурс определяется им как характеристика коммуникативного своеобразия агента социального действия.

Е.И. Шейгал, соглашаясь с П.Б. Паршиным в том, что специфика агента социального действия существенна для определения типа дискурса, считает, что одного этого фактора не достаточно, так как не менее значимым является «фактор интенции». Исследователь аргументирует свою точку зрения тем, что человек вступает в то или иное дискурсное пространство не только в определенной социальной роли (включающей или подразумевающей фактор сферы общения и тип социального института), но и с определенными целями. Интенциональную базу политическкого дискурса составляет «борьба за власть». Таким образом, по мнению Е.И.

Шейгал, с учетом двух приведенных выше факторов политический дискурс – это «то, как говорит политика» («политики», «в политике») в «борьбе за власть» (Е.И. Шейгал, 2000, с. 14-15).

Такой подход в какой-то степени перекликается с точкой зрения А.Н.

Баранова, который определяет политический дискурс «как совокупность дискурсивных практик, идентифицирующих участников политического дискурса как таковых или формирующих конкретную тематику политической коммуникации» (А.Н. Баранов, 2001, с. 14). Под дискурсивной практикой автором понимаются тенденции в использовании близких по функции, альтернативных языковых средств выражения определенного смысла.

С лингвистической точки зрения дискурсивные практики определяются устойчивыми наборами языковых средств вариативной интерпретации действительности, свойственными данному политическому субъекту или характерными для обсуждения данной темы политической коммуникации (Там же).

Итак, в настоящей диссертации мы принимаем следующее рабочее определение: политический дискурс – это сложное коммуникативное явление, включающее, с одной стороны, совокупность всех речевых актов (дискурсивных практик, политических текстов), представляющих политическую коммуникацию, а с другой – всю сумму знаний о политической реальности, необходимую для понимания указанных речевых актов, так называемый социальный контекст коммуникации, характеризующий ее участников, процессы продуцирования и восприятия речи с учетом фоновых знаний.

Соответственно, агитационно-политический (в том числе предвыборный) дискурс представляет собой разновидность политического дискурса в процессе политической агитации граждан за принятие ими какого-либо решения. Интенциональная база такого дискурса – борьба за электорат, за голоса избирателей. Дискурс конкретной избирательной кампании имеет свою специфику, свои особенности создания и восприятия функционирующих в нем политических текстов.

В связи с тем, что временные и тематические рамки нашего исследования ограничиваются периодом избирательных кампаний 1999 – 2000 гг., необходимо рассмотреть понятие политического нарратива, который, по определению А.П. Чудинова, представляет собой совокупность политических текстов разных жанров, тематически сконцентрированных вокруг определенного политического события (А.П. Чудинов, 2002, с. 71). Это своего рода речевая реакция общества на политическое событие, комплекс текстов в конкретном дискурсе.

Е.И. Шейгал, обращаясь к понятию политического нарратива, определяет его как сложное коммуникативное событие, происходящее в социально-политической действительности (например, избирательная кампания и выборы, кампания протеста, скандал, путч, референдум и т.п.), и рассматривает комплекс публицистических текстов, связанных с политическим скандалом (Е.И. Шейгал, 2000, с. 297-315).

Предлагаемое понятие политического нарратива соотносится с понятием сверхтеста у Н.А. Купиной и Г.В. Битенской. Сверхтекст определяется как «совокупность высказываний, текстов, ограниченная темпорально и локально, объединенная содержательно и ситуативно, характеризующаяся модальной установкой, достаточно определенными позициями адресата и адресанта, с особыми критериями нормального/ анормального» (Н.А. Купина, Г.В. Битенская, 1994, с. 215). Важно подчеркнуть, что сущность нарратива отличается от понятия сверхтекста тем, что в нарративе отсутствует единство позиций адресата и адресанта.

Без введения терминов «сверхтекст» или «нарратив» названное явление рассматривалось в ряде печатных работ и диссертационном исследовании Ю.Б. Феденевой «Моделирующая функция метафоры в агитационно-политических текстах 90-х гг. XX века» (1998). Автор подробно исследует воздействие крупнейших политических событий в России первой половины 90-х гг. XX века (референдум, путч, выборы) на употребительность и особенности реализации ведущих моделей метафорического представления современной политической реальности в политическом дискурсе. Автор показывает, что каждое из названных политических событий оказывает серьезное влияние на систему российских политических метафор.

Политический нарратив всегда существует в определенной политической ситуации и завершается вместе с изменением ситуации. Предметом нашего исследования является политический нарратив «Федеральные выборы 1999 – 2000 гг.» как совокупность агитационно-политических дискурсных образований, которые тематически сконцентрированы вокруг политической ситуации указанных выборов и основываются на общности содержания и событийной канвы (избирательная кампания) и персонажей (избираемые, избиратели, политические партии и поддерживающие их средства массовой информации).

Для политического нарратива характерны тематическое единство, общность основных действующих лиц, локализованность во времени и пространстве, общая событийная канва. Вместе с тем, важнейшие свойства политического нарратива – отражаемое им многоголосие участников политической борьбы, множественность повествователей и соответственно разнообразие рациональных и эмоциональных оценок. Каждый из повествователей выделяет в своем тексте те или иные события и, возможно, оставляет за пределами своего внимания какие-то иные факты, по-своему структурирует соответствующую событийную канву, создавая тем самым в своих текстах оригинальную политическую картину мира (А.П. Чудинов, 2002, с. 72). Политический нарратив «Федеральные выборы на рубеже веков» охватывает сразу две последовавшие друг за другом избирательные кампании – выборы депутатов Государственной Думы и выборы Президента Российской Федерации. В соответствии с поставленными в настоящем исследовании задачами, нас, в первую очередь, интересует специфика функционирования в указанном нарративе метафорических моделей с агрессивной прагматикой.

При рассмотрении вопроса о сущности вербальной агрессии, необходимо предварительно подробнее остановиться на характеристике общих понятий агрессии и агрессивности.

Изучением проблемы агрессивного поведения человека занимаются представители многих наук, но наиболее серьезных результатов в изучении природы и механизмов агрессивного поведения человека достигли специалисты по психологии и этологии.

Агрессию определяют как «любую форму поведения, нацеленного на оскорбление или причинение вреда другому живому существу, не желающему подобного обращения» (Р. Бэрон, Д. Ричардсон, 1998, с. 26). Американский ученый-психолог А.Х. Басс предложил для описания агрессивных действий три шкалы:

1. физическая – вербальная;

2. активная – пассивная;

3. прямая – непрямая.

К примеру, вербальная – активная – прямая агрессия – это словесное оскорбление или унижение другого человека.

Вербальная – активная – непрямая агрессия – это распространение злостной клеветы, сплетен о другом человеке (цит. по: Р. Бэрон, Д. Ричардсон, 1998, с. 27).

В агитационно-политическом дискурсе периода выборов 1999-2000гг.

реализуются оба названных вида агрессии, примеры первого типа речевой агрессии будут рассмотрены в дальнейшем при анализе конкретных метафорических словоупотреблений.

Ю.И.Щербинина, исследующая природу речевой агрессии и особенности ее проявления в школьной среде, определяет данное явление как словесное выражение негативных чувств, эмоций или намерений через форму и (или) содержание высказываний. Автор выделяет и описывает следующие виды вербальной (речевой) агрессии:

1. Явная (открытая) — скрытая. К явным проявлениям речевой агрессии можно отнести прямую угрозу, намеренное оскорбление, категорическое требование, замечание-порицание; к скрытым — намек, иронические замечания, высказывания и обращения.

2. Целенаправленная (осознанная, намеренная) — нецеленаправленная (менее осознанная, защитная).

3. Переходная — непереходная. Первая направлена на реального и конкретно представленного в данной речевой ситуации участника, вторая — на отсутствующего врага, реально не представленного в данной речевой ситуации, или опосредованно направлена против принадлежащих личности предметов, одежды, работы. Сюда же относятся абстрактные, обобщенные высказывания против окружающих в целом (Ю.Щербинина, 2000, с. 15).

Существует еще один вариант дихотомического деления агрессии:

враждебная и инструментальная.

Враждебная агрессия – главной целью агрессора является причинение страданий жертве, физический и/или психологический ущерб тому, на кого нападают.

Инструментальная агрессия – агрессоры нападают на других людей, преследуя цели, не связанные с причинением вреда; агрессивные действия являются инструментом для осуществления иных желаний (Там же, с. 31).

Иначе говоря, при инструментальной агрессии вред, причиняемый объекту, - это не самоцель, а побочный результат действий субъекта, которые изначально преследуют другие цели. Как нам кажется, в агитационнополитическом дискурсе преобладает вторая из названных форм агрессии.

Представляется важным различать агрессию как действие (собственно агрессия, нападение) и агрессивность как психическое и «мотивационное»

состояние (Р. Хайнд, 1975, с. 378).

Происхождение агрессии обосновывают по-разному, но наиболее распространенными являются два подхода – этологический и теория фрустрации. В соответствии с этологическим подходом признается имманентность агрессии и считается, что агрессивность является врожденным свойством человека, формой его поведения, обусловленной его биологической природой. Так, немецкий этолог Конрад Лоренц считает, что человечество «не потому агрессивно и постоянно готово к борьбе, что разделено на партии, враждебно противостоящие друг другу; оно структурировано именно таким образом потому, что это предоставляет раздражающую ситуацию, необходимую для разрядки социальной агрессии» (К. Лоренц, 1994, с. 256).

Согласно теории фрустрации причиной пробуждения агрессии являются внешние обстоятельства, или так называемые фрустрирующие ситуации, которые блокируют, создают помехи для какого-либо целенаправленного поведения. Благодаря результатам эмпирических исследований, которые показали, что фрустрация не всегда ведет к агрессии, в данную теорию были внесены поправки: «фрустрация порождает различные модели поведения, и агрессия является лишь одной из них. Агрессия является следствием многих факторов, помимо фрустрации, и может появляться при полном отсутствии фрустрирующих обстоятельств» (Miller, цит. по: Р. Бэрон, Д. Ричардсон, 1998, с.40). Ученый аргументирует свое суждение следующими доводами: агрессия со стороны киллера, убивающего свою жертву по заказу; действия военного пилота, выполняющего приказ бомбить город, - эти агрессивные поступки вызваны отнюдь не фрустрирующими обстоятельствами. Аналогичными являются случаи проявления вербальной агрессии в СМИ периода избирательной кампании, когда появляются заказные статьи и телепередачи, порочащие политического противника, ложные обвинения и клевета в адрес людей, не причинивших автору зла.

Это пример так называемой инструментальной агрессии – использование агрессивных действий для достижения определенных целей.

Существуют и другие концепции происхождения и природы агрессии, но большинство исследователей сходятся в том, что агрессия есть сумма и сложное взаимодействие биологических, социальных и индивидуальных слагаемых (Э. Аронсон 1998, Л. Берковитц 1988, 1989, Р. Бэрон, Д. Ричардсон 1998, Л.В. Енина 1999, К. Лоренц 1994 и др.).

Таким образом, речевая (вербальная) агрессия – это одна из форм проявления агрессии, выраженная вербальными средствами. Речевая агрессия может быть мотивирована агрессивным состоянием говорящего (агрессора), его стремлением 1) причинить психологический, моральный ущерб объекту агрессивных действий; 2) достичь определенных целей; 3) ввести объект в агрессивное состояние, спровоцировать на агрессивные действия; 4) снять собственное напряжение («разрядка», «катарсис») и т.д.

Анализируя причины распространенности вербальной агрессии в современном обществе, Ю.И. Щербинина в ряду биологических, психологических и собственно коммуникативных факторов выделяет социальные и социокультурные. Исследователь считает, что к социальным причинам речевой агрессии можно отнести неуклонный рост преступности и случаев асоциального поведения, пропаганду насилия в СМИ; применительно к российскому обществу — искажение в сознании наших соотечественников системы духовных ценностей (культ силы, стремление к власти, популярность идеи «цель оправдывает средства» и т.д.) и соответствующие социальные установки (представление о мире как о жестоком и полном насилия, ориентация на достижения высокого социального положения, идеал успешной и уверенной в себе личности как человека, способного «дать словесный отпор», и т.д.). Социокультурными факторами, обусловливающими большую или меньшую степень проявления в обществе вербальной агрессии, можно назвать:

• во-первых, отношение к речевой агрессии и степень ее порицаемости в данном обществе, культуре (например, значительная степень социальной лояльности к вербальной агрессии в российском обществе позволяет предположить, что данное явление встречается в нашей логосфере значительно чаще и представлено многообразнее, чем, скажем, в японской культуре, где вербальная агрессия встречает активное общественное осуждение);

• во-вторых, традиционную для данного общества форму сублимации физической агрессии (Ю. Щербинина, 2000, с. 5-6).

Итак, подчеркнем - борьба за власть является одним из важнейших факторов развития агрессивности в политической жизни.

К изучению феномена вербальной агрессии обратились в последнее время не только психологи, но и лингвисты (В.И. Жельвис, Л.П. Крысин, Э.А. Лазарева, Ю.И. Левин, Л.М. Майданова, А.К. Михальская, Д.В. Ольшанский, В.Ф. Петренко, Л.И. Скворцов, А.П. Сковородников, Б.А. Успенский и др.). Показательно, что специалисты отмечают не только негативные, но и позитивные свойства вербальной агрессии.

Так, А.К. Михальская, исследуя речевую агрессию в современной логосфере, наблюдает следующую тенденцию: «вербальная (словесная, речевая) агрессия в современном мире оценивается общественным сознанием как менее опасная и разрушительная, чем агрессия физическая» (А.К. Михальская, 1996, с.159). Л.П. Крысин рассматривает эвфемизмы в современной русской речи и одновременно отмечает высокую частотность агрессивных высказываний: «В наши дни, - замечает автор, - чрезвычайно высок уровень агрессивности в речевом поведении людей. Необыкновенно активизировался жанр речевой инвективы, использующий многообразные образные средства негативной оценки поведения и личности адресата – от экспрессивных слов и оборотов, находящихся в пределах литературного словоупотребления, до грубо просторечной и обсцентной лексики» Л.П.

Крысин, 1996, с. 385-386). Ученые наблюдают, с одной стороны, повышение уровня агрессивности современной речи, а с другой стороны, достаточно терпимое и лояльное отношение общественности к этому явлению.

К интересному заключению приходит В.И. Жельвис, проведя глубокое социологическое и психолингвистическое исследование использования бранных выражений в речи. Он следующим образом определяет роль и место инвективы в современном общении: «общество будет ожесточенно бороться с инвективами, одновременно отдавая себе отчет, что вовсе без инвектив оно не сможет нормально функционировать», человек не сможет полностью отказаться от инвектив, так как они являются «средствами вербализации негативных эмоций» (В.И.Жельвис, 1990, с. 68-70). Значительно хуже, если эти эмоции приводят к агрессии физической.

Исследует проблему речевой агрессии в СМИ Л.М. Майданова один из авторов работы «Речевая агрессия и гуманизация общения в средствах массовой информации» (1997). Исходя из того, что общение через средства массовой коммуникации имеет более сложную структуру, чем обычная коммуникация, Л.М. Майданова поднимает вопрос о возможностях представления того, как проявляется речевая агрессия в этой области.

Предлагается учитывать следующие элементы акта общения через СМИ:

автор (это может быть конкретный журналист; анонимный автор, чей материал подан как редакционный; читатель, письмо которого опубликовано редакцией, и т.п.) – адресат (массовая аудитория газеты, радио или телевидения) – предмет речи (событие, проблема, лицо – участник события, политический деятель и т.п.) – цели автора. Пользуясь этими понятиями, Л.М. Майданова выделяет следующие варианты речевой агрессии в СМИ:

Автор своим материалом прямо призывает адресата к агрессивным действиям против предмета речи;

Автор своим представлением предмета речи вызывает или поддерживает в адресате агрессивное состояние;

Автор агрессивно вводит предмет речи в сферу адресата и побуждает его совершить неагрессивное, но прямо или косвенно выгодное адресату действие (Л.М.Майданова, 1997, с.

Первый тип речевой агрессии реализуется в агитационнополитическом дискурсе преимущественно в жанре лозунгов, агитационных листовок, а вот второй и третий случаи речевой агрессии наиболее типичны для средств массовой информации (особенно в период обострения политической ситуации, в том числе и во время предвыборной кампании).

Важными для нашего исследования являются наблюдения специалистов по политической психологии над динамикой агрессивности в политическом дискурсе. Как показывают публикации О.В. Митиной и В.Ф. Петренко (1997), Д.В. Ольшанского (2001), Л.П. Гозман и Е.Б. Шестопала (1996) в политическом дискурсе постоянно наблюдаются своего рода «пики» и спады агрессивности, причем «пики» очень часто совпадают со временем выборов, референдумов, массовых митингов и демонстраций, тогда как, например, во время заседаний Государственной Думы взаимная агрессивность политических противников ослабевает, и они в большей степени стремятся к компромиссам, демонстрируют уважение к политическим взглядам и позициям друг друга. Однако, как уже было сказано выше, мы анализируем именно избирательную кампанию – один из наиболее значительных «пиков» политической агрессивности.

Обратимся теперь к специализированным знакам вербальной агрессии в политическом дискурсе. Традиционно вербальную агрессию связывают с использованием бранных инвектив. Е.И.Шейгал предлагает рассматривать бранную инвективность как прагматическое заимствование из сферы бытового общения, а специализированные знаки выделять исходя из сути вербальной агрессии, которая в широком понимании заключается в нацеленности на ниспровержение оппонента, понижение его политического статуса.

Таким образом, к специализированным агональным знакам в политическом дискурсе автор относит:

1) маркеры «чуждости» в оппозиции «свой – чужой»;

2) показатели умаления значимости (умаление значимости превращается в принижение и унижение, что, в свою очередь, оборачивается отстранением и отчуждением);

3) показатели недоверия к оппоненту, сомнение в достоверности его слов и искренности его намерений (Е.И. Шейгал, 2000, с. 131Другими словами, речевая агрессия по отношению к политическому сопернику в агитационно-политическом дискурсе проявляется в том, что он представляется как «чужой», незначительный политический деятель, которому нельзя доверять. В вербализации обозначенных агрессивных проявлений задействованы определенные языковые средства: эмоционально-оценочная лексика и фразеология; местоимения, выводящие референта за пределы круга «своих»; пейоративная лексика и политические термины, применяемые в качестве политических ярлыков, и пр.

Не умаляя значимости перечисленных языковых средств, которые мы обязательно будем учитывать при анализе метафорических выражений, определим теперь место и роль метафоры как способа выражения агрессии в агитационно-политическом дискурсе.

В силу своей образности и способности воздействовать на эмоциональную сферу адресата многие метафорические высказывания могут прямо выражать речевую агрессию, если несут в себе отрицательную (негативную) оценку характеризуемого явления.

Ср.: Город Златоуст захвачен бандой депутата областного Законодательного собрания Морозова (В. Овчинский).

Мы не имеем права выбирать парламент «недопойманных воров» (В.

Овчинский).

Ельцин шагал по летному полю в окружении шакалов-журналистов (А. Будберг).

…если уж я собралась, как свинья, вываляться в навозе политики, мне придется привыкать к этой неопрятной шумихе слов (Д. Асламова о своей предвыборной борьбе).

Негативная оценка при использовании метафоры формируется за счет тех неблагоприятных для объекта метафоризации ассоциаций, которые сопровождают восприятие созданного автором образа.

В предыдущих параграфах мы рассмотрели не только семантический подход к метафоре как яркому образному средству, но и когнитивное толкование процесса метафоризации как способа осмысления, отражения и структурирования новой реальности с помощью активно функционирующих в языке метафорических моделей. Анализ политического дискурса периода федеральных выборов позволил нам выделить три метафорические модели с наиболее сильным агрессивным прагматическим потенциалом, которые активно функционируют в данном политическом нарративе (модели с исходными понятийными сферами «Война», «Преступность» и «Животный мир»). Средним агрессивным потенциалом, на наш взгляд, обладают метафорические модели с исходными понятийными сферами «Спорт», «Болезнь», «Секс», так как далеко не все составляющие их метафорические выражения способны продуцировать агрессивные образы, поэтому специального исследования по указанным моделям не проводилось.

В настоящей диссертации используется предложенное А.П. Чудиновым понятие прагматического потенциала метафорической модели – возможности типового эмоционального воздействия на адресата (А.П. Чудинов, 2001). Конкретизируем названное понятие в соответствии с обсуждаемой темой речевой агрессии.

Под агрессивным прагматическим потенциалом метафорических моделей мы понимаем, во-первых (в узком смысле), возможность соответствующих данной модели метафорических выражений оказывать эмоциональное воздействие на адресата: призывать к агрессивным действиям, провоцировать агрессивное состояние и т.д. (см. типологию Л.М. Майдановой); во-вторых, способность понижать политический статус, имидж характеризуемого метафорой предмета речи, умалять его значимость в глазах адресата; в-третьих (в широком смысле), тенденцию к моделированию образа агрессивной, враждебной реальности (в нашем случае политической реальности в период выборов).

Другими словами, исследуя предвыборный дискурс, мы задаемся вопросом, какую политическую реальность моделируют (создают) метафоры каждой группы и насколько они «конфликтны», т.е. способны продуцировать негативные образы, возбуждать в адресате агрессивность, резко критичное отношение к предмету речи, или, наоборот, «неконфликтны» (по А.Н. Баранову), «толерантны» (по А.П. Чудинову), то есть не способствуют возбуждению агрессивности, настраивают на конструктивное восприятие предмета речи.

Рассмотрим потенциал трех указанных выше метафорических моделей как средств выражения выделенных выше знаков агрессии.

1. Метафорическая характеристика политических действий как физической агрессии (в том числе призывы к физической агрессии ). Ср.: Идет третья мировая война. Мы готовы рисковать собой и идти в штыковую (В. Стародубцева).

Но должностным лицам некогда заниматься благосостоянием народа, они воюют друг с другом (М.Светлова).

Степашин помешал Кремлю устроить «резню» в руководстве Газпрома (М. Ростовский).

Бывшая первая дама северной столицы (Л.Б. Нарусова) будет драться за мандат Думы как независимый кандидат (М. Погодин).

…самую нервную часть работы – внутриполитическую бойню – Ельцин взял на себя (А. Рубцов).

Зря, хоть и не без успеха сражался с Явлинским на телевидении Чубайс(В. Леонов).

Олигархи готовы перегрызть друг другу глотку (С. Макров).

Команда Лужкова «вгрызается в глотку» Березовского (А. Рубцов).

Как показывает анализ нашего материала, война, преступность и мир животных – основные сферы, которые служат в современной политической речи источником метафорических номинаций при необходимости обозначать агрессивное поведение.

2. Метафорические инвективы. Нетрудно заметить, что значительная часть современных метафорических инвектив – это метафорическое обозначение объекта речевой агрессии как представителя мира животных (животное, зверь, козел, осел, ишак, акула, шакал, таракан, клоп и др.).

Ср.: Наши противники говорили избирателям: «Не верьте этим жирным московским котам» (Е. Карсанова).

Тыловые крысы грабят фронтовиков…Да только на проценты с задержанных фронтовикам боевых тыловая крыса в генеральских лампасах может не одну дачу построить (А. Кондрашов) Поубавится в России двуногих мафиозных акул, а у горемыкпенсионеров действительно появятся на столах хлеб и масло (А. Труфилов).

Ловконогие либеральные верблюды завели Россию черт знает куда (Ю. Поляков).

Показательно, что среди инвективных метафор встречаются и образы из милитарной и криминальной сфер (шестерка, бандит, вор, лох, оккупант, захватчик, мародер и др.).

Ср.: Порой такое ощущение, что Кабинет министров - «сборище бандитов», которые регулярно собираются, чтобы обсудить, что как поделить, с кем свести счеты и кого запугать (К. Маркарян).

Ни Кошман, ни те «козлы», которые вокруг него, не знают, как и что делать (С. Герасименко).

И.о. президента, как и прежнего, окружают разрушители и жулики.

Один из них – Жириновский (А. Терновский).

Клиентура тоже не теряется, пиарцев кидают, как полных лохов (А.

Рубцов).

3. Негативная оценка при помощи метафор политических оппонентов, национальных, социальных и других групп, политических институтов и т.п. Сюда относят, в частности, выделенные Е.И. Шейгал знаки агональности: маркеры «чуждости», показатели умаления значимости, выражение недоверия к искренности оппонента и достоверности его суждений. Метафорическое представление оппонентов как преступников, воинов враждебной армии или животных, которым чужда гуманность, позволяет акцентировать все низменные качества политических противников.

Ср.: Больше всего новых погон было нарезано Министерством обороны для депутатов от КПРФ и ЛДПР, что следует объяснить успехами этих фракций в строевой подготовке: первые всегда ходят в ногу, а вторые при каждом удобном случае отдают честь (В. Шендерович).

Как тявкают политические партии друг на друга, имитируя бурную политическую жизнь, в конечном счете значения не имеет (В. Петров).

По отношению же к власти лучше всего поза подчинения. Как у хищников. В такой позе тебя не тронут. Более того, допустят до остатков трапезы (В.Егорушкин).

Чтобы цапнуть Лужкова ниже пояса, кое-кому пришлось встать на четвереньки (А. Рубцов).

Как показывает А.П. Чудинов (2001, с.160-161), метафорическим моделям с сильным агрессивным потенциалом противопоставляются модели с исходными понятийными сферами «Мир растений», «Родство», «Дом», «Человеческое тело», которые акцентируют идею естественности и непрерывности развития жизни, близости и взаимосвязанности человека и природы, важность физического и морального здоровья, крепких корней и другие фундаментальные для русского национального сознания ценности.

Конечно, и в этих моделях некоторые концепты способны продуцировать агрессивные образы (например, концепт «мачеха» в модели с исходной сферой «Семья»), однако подобные метафоры нетипичны для названных выше моделей. Точно также не все метафоры, соответствующие моделям со значительным агрессивным потенциалом, ориентированы именно на агрессию, но отдельные исключения не изменяют общей картины.

В специальной научной литературе неоднократно высказывалось мнение о связи повышенной метафоричности политического языка с кризисным состоянием сознания, с проблемной ситуацией в обществе и с поисками решения проблемы. Ярким подтверждением этой взаимосвязи служат статистические подсчеты, сделанные голландским ученым Х.де Ландшер на материале нидерландского политического дискурса на протяжении двух столетий. Данные этого исследования показали, что возрастание количества метафор в политическом дискурсе – признак кризисности политической и экономической ситуации (цит. по: А.Н. Баранов 2001, с. 252А.Н. Баранов отмечает, что исследование выглядело бы еще более убедительным, если бы автор не только выявил типы метафор, но и оценил частотность различных метафорических моделей, выявил их воздействующий (возможно, конфликтный) потенциал (Там же, с. 254).

Метафора как «универсальный способ проявления бессознательного», с одной стороны, (Л.Б. Лебедева, 1999, с. 140) и как «отражающий процесс мышления когнитивный феномен»– с другой (А.Н. Баранов, 2001, с. 573) – может дать важную информацию о том, как в действительности воспринимается и осмысляется то или иное понятие (явление) говорящим (пишущим). Склонность к использованию конфликтных метафор характеризует конфликтное, кризисное мышление и свидетельствует о негативном восприятии и осмыслении предмета речи.

Усиление агрессивности политического языка в период выборов отмечают также М.Р. Проскуряков (1999), М. Ремезов (2000), И.В. Рогозина (2001), Е. Родионова (2000), А.А. Романов (1999) и другие исследователи.

Проведенный нами анализ агитационно-политического дискурса 1999-2000 гг. позволяет говорить о высокой степени его метафоричности.