«ПРЕТЕРИТЫ В СЛАВЯНО-РУССКИХ ПРОЛОГАХ XIV–XVII ВЕКОВ КАК РЕАЛИЗАЦИЯ КАТЕГОРИИ ТЕМПОРАЛЬНОСТИ (В АСПЕКТЕ БЫТОВАНИЯ СТАРОСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА В ДРЕВНЕРУССКОМ ЯЗЫКОВОМ ПРОСТРАНСТВЕ) ...»

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ

ФГБОУ ВПО «НИЖЕГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. Н. А. ДОБРОЛЮБОВА»

На правах рукописи

Маркова Татьяна Дамировна

ПРЕТЕРИТЫ В СЛАВЯНО-РУССКИХ ПРОЛОГАХ XIV–XVII ВЕКОВ

КАК РЕАЛИЗАЦИЯ КАТЕГОРИИ ТЕМПОРАЛЬНОСТИ

(В АСПЕКТЕ БЫТОВАНИЯ СТАРОСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА

В ДРЕВНЕРУССКОМ ЯЗЫКОВОМ ПРОСТРАНСТВЕ)

Специальность 10.02.01 – русский язык Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук

Нижний Новгород – 2014

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. ПОНЯТИЕ «ВЕЧНОСТЬ»

В СЛАВЯНО-РУССКИХ ПРОЛОГАХ XIV–XVII ВЕКОВ

1.1. Пролог в книжной культуре Руси

1.2. Отражение понятий «Время» и «Вечность»

в славяно-русских Прологах XIV – XVII веков

1.3. Культурно-исторические предпосылки переосмысления понятия времени древнерусским этносом.............. 1.4. «Время» и грамматические времена в текстах славяно-русских Прологов

Выводы по главе I

ГЛАВА II. МИР ПАКИБЫТИЯ

НА СТРАНИЦАХ СЛАВЯНО-РУССКИХ ПРОЛОГОВ

2.1. Отражение понятия «Свет Вечности»

в текстах славяно-русских Прологов

2.2. Молитвенное созидание как духовная деятельность Руси, отражённая в текстах Прологов

2.3. Безмолвный диалог в культуре Руси и в текстах Прологов..... Выводы по главе II

ГЛАВА III. ОСОБЕННОСТИ ГРАММАТИЧЕСКОЙ СЕМАНТИКИ

КОМПОНЕНТОВ ПРЕТЕРИТАЛЬНОЙ ПАРАДИГМЫ

В ТЕКСТАХ ПРОЛОГОВ XIV–XVII ВЕКОВ

3.1. Формы аориста в Прологе XVI века

3.2. Формы имперфекта в Прологе XVI века

3.3. Формы перфекта в Прологе XVI века

3.4. Формы плюсквамперфекта в Прологе XVI века

3.5. Претериты в Прологе XV века (примеры употребления)......... 3.6. Претериты в Прологе XVII века (примеры употребления)...... Выводы по главе III

ГЛАВА IV. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ФУНКЦИЯ ПРЕТЕРИТОВ

В ПРОЛОГАХ (претериты как художественный ресурс пролога)......... 4.1. Компоненты претеритальной парадигмы в Прологе XVI века

4.2. Претериты и их художественная роль в Прологах XIV–XV веков (примеры употребления)

4.3. Претериты и их художественная роль в Прологе XVII века (примеры употребления)

Выводы по главе IV

ГЛАВА V. СЛАВЯНО-РУССКАЯ ГЛАГОЛЬНАЯ ТЕМПОРАЛЬНОСТЬ

В АСПЕКТЕ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ

СИСТЕМЫ СЕМАНТИЧЕСКИХ КАТЕГОРИЙ

5.1. Время и вид как грамматические категории, соотносящиеся с темпоральностью и аспектуальностью................. 5.2. Перфект как особый феномен в подсистеме претеритов........... 5.3. Темпоральность и модальность в аспекте их взаимосвязи....... 5.4. Функционально-семантическая категория эвиденциальности и её место в системе семантических категорий

Выводы по главе V

ГЛАВА VI. ЦЕРКОВНО-СЛАВЯНСКИЕ ПРЕТЕРИТЫ

В СМЫСЛОВОЙ ПАРАДИГМЕ САКРАЛЬНОГО ТЕКСТА................. 6.1. Претериты в языке сакральных текстов

6.2. «Новый перфект»: от пермансива к этернативу

6.3. Восток – Византия – Русь:

проблема культурной трансляции

Выводы по главе VI

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

ВВЕДЕНИЕ

«Почему, действительно, надо считать пустословием средневековые проповеди и богословские сочинения, не считая в то же время бездушным пустословием наши ученые сочинения или лекции? Полагаю, что, если сравнивать то и другое, преимущество не Л.П. Карсавин (Символизм мышления и идея миропорядка в средние века) В современной лингвистической науке всё отчётливей формируется понимание необходимости отказаться от весьма распространённого мифа о том, что изучение мира без человека даёт наиболее достоверные результаты.

В действительности, мир без человека не имеет смысла для человека (а возможно, что и вообще не имеет смысла). Поэтому «необходимо отнестись всерьёз к разработке научных представлений о человеческой реальности, понятой исторически в её временных ритмах. И понятие, которое здесь должно быть разработано в первую очередь, – это понятие времени»

(Гайденко, 2002, 179).

антропологической лингвистики, и, таким образом, в центре внимания здесь оказался человек как носитель языкового мышления.

Объект данного исследования – претериты в славяно-русских Прологах XIV – XVII веков.

Предмет исследования – претериты в славяно-русских Прологах XIV – XVII веков как реализация категории темпоральности.

Проблема исследования – бытование старославянского языка в древнерусском языковом и ментальном пространстве. По существу – это проблема культурной ретрансляции и отражение этого процесса в языке русского этноса (в частности в претеритах).

«Для раскрытия функциональной специфики языковых явлений необходимо учитывать связь языка, мышления и действительности. Эта связь выступает не как возможная, которую лишь в каких-то отдельных случаях желательно учитывать, а как принципиальная, неизбежная, сущностная, отражающая сам процесс познания и его этапы» (Припадчев, 1986, 167).

Разделяя подобный взгляд, мы рассматриваем эволюцию претеритов как результат взаимодействия нескольких процессов: реализации категории темпоральности (как составляющей системы ФСК); познания и осмысления времени и Вечности как нового1 для Руси философского вопроса; глобальных исторических перемен в истории Руси2. В самом деле, «эволюция темпоральных представлений человека есть ярчайшее отражение эволюции его интеллекта и культуры» (Новикова, 2004, 3).

Основной грамматической категорией, связанной с функциональносемантической категорией темпоральности, является категория времени.

Грамматическая категория глагольного времени, как принято считать, обозначает отношение действия к моменту говорения, повествования – к - С.П. Лопушанская отмечает следующее: «Семантика слов с темпоральным значением позволяет говорить о том, что древние русичи осмысливали личный и коллективный опыт, как бы глядя в прошлое и считая его реальностью. Что же касается будущего, то оно было «за нимъ» и воспринималось не как обозримое следование, а как нечто ирреальное, неизвестное, существующее постольку, поскольку проявляется его соотнесённость с прошлым. Специфика такого мышления, когда необходимо было фиксировать и уточнять связь каждого данного момента с прошедшим, принципиально отличалась от более позднего восприятия времени действия в соотношении с представлением о времени высказывания в качестве абстрактной точки отсчёта на шкале лингвистического времени» (Лопушанская, 1990, 92).

- Говоря о влиянии определённых культурных и исторических событий на изменение мироощущения русского этноса и эволюцию соответствующих языковых явлений, представляется уместным сделать оговорку относительно известной установки исторического материализма, не отражённой в настоящем исследовании. Речь идёт о признании истматом экономических отношений как фундамента для формирования ментальной и культурной надстройки. Вполне авторитетной в данном вопросе представляется позиция Макса Вебера, который, называет подобные попытки исторического материализма объяснить мироощущение как «надстройку», формирующуюся как следствие неких «экономических отношений» наивными.

Размышляя, в частности, о феномене протестантской этики, Вебер пишет следующее:

«Для того чтобы определенный вид поведения и представлений одержал победу над другими, он должен был, разумеется, сначала возникнуть, притом не у отдельных, изолированных друг от друга личностей, а как некое мироощущение, носителями которого являлись группы людей» (Вебер, электронный ресурс). И далее Вебер продолжает: «Здесь достаточно указать на тот несомненный факт, что на родине Бенджамина Франклина (в Массачусетсе) «капиталистический дух» (в принятом нами понимании), безусловно, существовал до какого бы то ни было «капиталистического развития» (там же).

моменту речи3. Это своеобразная прямая перспектива, когда точкой отсчёта является собственно говорящий субъект, а действие располагается на временной оси относительно этого субъекта и безотносительно к такому параметру времени, как необратимость.

В обратной же перспективе, свойственной всему церковному искусству средневековой Руси (в том числе и искусству книжному), значение грамматической категории времени видится иначе, так как точкой отсчёта здесь будет уже не говорящий субъект, а некий Наблюдатель, заглянувший в этот мир через текст. И тогда значением категории времени будет отношение действия к достигаемости цельного результата. Сколько времени пройдёт, прежде чем результат будет достигнут, где сейчас находится говорящий относительно момента достижения этого результата, возможен ли этот результат, важен ли, засвидетельствован ли, – вот что обозначает категория глагольного времени в обратной перспективе. Информация о моменте речи при этом не исчезает, просто этот момент перестаёт быть началом начал, точкой отсчёта.

В этом случае в формах глагольного времени отражается и необратимость времени как такового, потому что результат реален, наблюдаем и необратим – именно через необратимость результата и может быть отражена необратимость времени. Что же касается таких параметров результата, как возможность, желательность, важность, темпоральности, модальности и эвиденциальности. К формированию категории времени именно с такой семантикой при одновременном формировании необходимой категории глагольного вида подталкивала русский язык церковно-книжная традиция. И если говорить о том, каким должен был быть менталитет этноса, в языке которого происходили - Однако при анализе древнерусской темпоральной системы такой критерий, как «момент речи», является явно недостаточным (Лопушанская, 1990, 39).

устремлённого не просто в неизвестное будущее, но к определённым, подчёркнуто значимым результатам в будущем4, причём с опорой на результаты, достигнутые в прошлом и сохранённые в настоящем.

У рассматриваемой нами проблемы есть и другой аспект, связанный непосредственно с бытованием одного языка в коммуникативно-культурном пространстве другого. И аспект этот не менее важен: «С точки зрения русистики древнейшие богослужебные тексты, переписанные на Руси, если можно так выразиться, двуаспектны. Одной своей стороной они обращены восточнославянское будущее, содержа материал, позволяющий говорить о началах и предпосылках последующих языковых изменений» (Марков, 2001, 31). Таким образом, в вопросе, касающемся значения старославянского языка для русской книжной традиции, для становления и развития русского литературного стандарта, создаётся парадоксальная ситуация: «...

оказывается, мы решаем многие важнейшие вопросы истории русского языка на материале языка, который рассматривается, пусть с известными оговорками, как чужой, и который, в определённом смысле, ставится на одну доску со средневековой латынью Полагаем, что при том материале, которым располагает в настоящее время история русского языка, есть все основания думать, что русскими людьми язык древнейших религиозных сочинений, переписываемых на Руси, никогда не воспринимался как чужой:

для них он представлял собою реализацию тех возможностей, которые были заложены в самом русском языке» (Марков, 2001, 32). Традиция творческого редактирования славяно-русских Прологов и феномен разработки этнически - Процесс осознания и осмысления будущего неразрывно связан с осмыслением прошедшего. Если меняется взгляд на будущее и его оценка, то непременно изменяется и аксиология прошлого – и соответственно наоборот. В языках это проявляется по-разному.

В частности, А.Мейе по этому поводу отмечал: «… славянские языки, не имеющие будущего времени на -s-, широко использовали аорист на -s-, в то время как балтийские представляют обратное развитие: наличие регулярного будущего времени на -s- и отсутствие аориста на -s-» (Мейе, 1951, 200).

окрашенных, ведущих бытийных и ценностных доминант в пространстве Прологов, несомненно, подтверждают слова В.М. Маркова.

Бесспорно, Пролог неоднороден в аспекте используемого в нём языкового материала и в аспекте принятой за ориентир литературной нормы.

В этом его уникальность и прогрессивность. При этом необходимо иметь в виду, что «существенно не происхождение элемента, а его квалификация в языковом сознании носителей, т.е. не генетические, а функциональные параметры» (Петрухин, 2003, 2). Действительно, в тексте между элементами разного происхождения и между маркерами разных нормативных стандартов (что касается претеритов, в первую очередь) обнаруживаются вполне осмысленные, системные отношения, а не просто случайная интерференция различных коммуникативных форматов. К тому же необходимо принять во внимание и то, что древнерусские повествовательные тексты отнюдь не стабильны в аспекте своей гетерогенности. И главной причиной этого является не столько эволюция разговорного языка, сколько развитие нарративной стратегии, что, в свою очередь, объясняется, прежде всего, 2003, 26).

Приоритетная норма Пролога – книжная, с активным использованием простых претеритов. Свидетельствует ли это о том, что Пролог оторван от реальной речи своего времени? В связи со всем сказанным ранее приходится, вопреки привычной точке зрения, дать на поставленный вопрос негативный ответ. Нет никаких оснований объявлять чем-то искусственным, находящимся вне языка нечто, имеющееся в книжном стандарте, на том основании, что это отсутствует в устной речи. Нормативный язык – это литературный язык, понятный и известный этносу. Поэтому «абсолютизация независимости грамматики книжного языка от живого вряд ли справедлива.

Грамматическую семантику, системные отношения нельзя заучить и пользоваться этими заученными знаниями при порождении собственного текста» (Шевелёва, 2001, 199).

Церковнославянский язык русской редакции (на котором, прежде всего, и написаны Прологи), обслуживавший важные сферы культуры:

область культа, науки и высокие жанры литературы – это литературный язык Руси XI – XVII вв. (Кукушкина, 1984, 59). Именно этот язык был важнейшим посредником в греко-русских контактах. И именно в этом языке, в силу его реализаций языковых средств», противопоставленная «системе возможностей». И тогда «норма соответствует не тому, что можно сказать, а тому, что уже сказано и по традиции говорится в рассматриваемом обществе» (Кукушкина, 1984, 61). Именно в литературном языке Древней Руси и существовала многокомпонентная парадигма претеритов, а в устном восточнославянском исторического периода – простых претеритов как таковых не было. Поэтому «говоря о сохранении в памятниках письменности сложной системы прошедших времён, вероятно, надо иметь в виду, что речь идёт не о живых явлениях древнерусского языка, изменяющихся во времени, эволюционирующих, а о норме, которая формально сохраняется как результат действия традиции, как признак литературного языка»

(Кукушкина, 1984, 80). Церковнославянская редакция – русская и взаимодействовала (в частности, в текстовом пространстве исследуемых Прологов) с древнерусским и старорусским языками как версия более высокого и престижного уровня. И именно из текстов этой литературной редакции к русичам пришли ключевые концепты христианства, и новое понимание времени, и понятие Вечности. Здесь, кстати, невозможно не вспомнить высказывание замечательного богослова К.С. Льюиса: «...every attempt to see the shape of eternity except through the lens of Time destroys your knowledge of Freedom» (Lewis, 2002, 141)5.

Проблема настоящего исследования оказывалась неоднократно в фокусе внимания многих ученых, занимавшихся и занимающихся историей языка. В их числе: В.В. Бородич, Б. Гавранек, А. Гаманович, В.М. Живов, О.Ф. Жолобов, Л.П. Жуковская, Г.В. Звездова, А.М. Камчатнов, Л.П.

Клименко, В.В. Колесов, П.С. Кузнецов, Б.А. Ларин, Д.С. Лихачёв, Т.П.

Ломтев, С.П. Лопушанская, В.М. Марков, Ю.С. Маслов, С.Д. Никифоров, Н.В. Новикова, П.В. Петрухин, В.И. Постовалова, М.Л. Ремнёва, Е.А. Фет, Г.А. Хабургаев, П.Я Черных, Е.Н. Этерлей и многие другие. Результаты именно их научного труда, в первую очередь, легли в основу данного исследования, несмотря на то что исходным в этом исследовании было, в частности, сомнение в традиционном взгляде на причины и механизм реформирования древнерусской претеритальной подсистемы.

Материалом исследования стали славяно-русские Прологи XIV – XVII веков:

I) славяно-русские Прологи из фондов Свято-Троицкой Сергиевой Лавры (Электронный ресурс: Славянские рукописи. – Режим доступа:

http://www.stsl.ru/manuscripts/index.php, свободный. – Загл. с экрана) 33. (2017) Пролог, с сентября по декабрь, устав. в два столбца, ХІV века, в лист, 172 листа;

715. (1736) Пролог, с мес. марта по июнь, полууст. четкий, напис. года, в лист, 366 листов, заглавная заставка киноварная;

716. (1737) Пролог, с марта по июнь, разных почерков, ХVІ века, в лист, 644 листа;

717. (1729) Пролог, с мес. июня по ноябрь, полууст. четкий, напис. года, в лист, 438 листов, заставки киноварныя;

- «…любая попытка увидеть очертания вечности, за исключением попытки сделать это с помощью линз Времени, разрушает ваше знание о Свободе» (К.С. Льюис «Расторжение Брака»).

718. (1739) Пролог, с июня по ноябрь, полууст. четкий, ХVІ века, в лист, 675 листов, заставка (л. 403) с красками искусна;

719. (1738) Пролог, с мес. июня по сентябрь, полууст., ХVІ века, в лист, 211 листов;

720. (1731) Пролог, с мес. ноября по март, полууст. четкий, напис.

1469 года, в лист 400 листов, заглавная заставка киноварная;

721. (1733) Пролог, с ноября по март, скороп. красивая, напис. года, в лист, 450 листов;

722. (1732) Пролог, с ноября по март, полууст., ХVІ века, в лист, листов также сходен с пред. №№ 720 и 721, ркп. ветхая;

723. (1734) Пролог, с генваря по май, с прибавлениями, полууст.

четкий, в два столбца, ХVІ века, в лист, 445 листов, заглавная заставка фигурная;

724. (1735) Пролог, мартовская половина, с прибавлениями, полууст. в два столбца, напис. 1562 года, в лист, 618 листов, л. 227–230 д. б. между 1 и 725. (1728) Пролог, сентябрская половина, полууст., в два столбца, напис. 1562 года, в лист, 493 листа;

726. (1727) Пролог, сентябрская половина, полууст. четкий, ХVІ века, в лист, 607 листов;

727. (1726) Пролог, сентябрская половина, полууст., напис. 1632 года старцем Германом Тулуповым, в лист, 786 листов;

библиотеки ННГУ им. Н.И. Лобачевского Пролог за август, XVI в. № 933757, хранится в Фундаментальной библиотеке ННГУ им. Н.И. Лобачевского (Отдел рукописей и редких изданий); Лл. 1 – 16 об.; 529 – 559 об., полуустав;

Пролог весенний XVII в. № 933757, хранится в Фундаментальной библиотеке ННГУ им. Н.И. Лобачевского (Отдел рукописей и редких изданий); Лл. 17 – 528 об., полуустав.

Выбор материала исследования не случаен. Во-первых, Пролог как феномен русской книжности заслуживает самого пристального внимания лингвистов и в аспекте языка, и в аспекте содержания. Во-вторых, Пролог представлял собой вид массового и любимого чтения для своего времени. И именно через Пролог транслировались в сознание этноса важнейшие идеологические установки эпохи. Это неудивительно, ведь, по словам Ф.И.

Буслаева, это было время, «когда идеи литературные и художественные составляли в сознании народа одно нераздельное целое, будучи в своих зародышах сосредоточены к религиозному созерцанию и набожному чувству верующего благочестия. Религия поглощала тогда все другие духовные интересы человека... Чтение книжное было для него подвигом благочестия...

Вне своих практических взглядов, определяемых религией, он не знал и не хотел знать ни литературы, ни искусства» (Буслаев, 2001, 209). В-третьих, эпоха, о которой идёт речь, действительно, представляет собой важнейший период русской истории. Именно в это время уверенно формировалось собственно русское миропонимание, наследии. Это время прорастания национального гения (Трубецкой, 2003, 134-135). В частности, XV-XVI века – это время собственно русского искусства, русских ликов на иконах, деталей русского быта в храмовой живописи, русского архитектурного облика, русского церковного пения (Трубецкой, 2003, 138) – и русского Пролога. Речь идёт не просто об обрусении религиозного искусства, а об углублении и расширении русской творческой мысли (там же, 147-148). Это, наконец, время рождения русского православия: «Это – не дерзость, а выражение нового духовного настроения народа, которому подвиг святого Сергия и Дмитрия Донского вернул веру в родину» (Трубецкой, 2003, 139). Е.Н. Трубецкой необыкновенно поэтично и вместе с тем убедительно говорит также о том, что это время – время веры в будущее. А образ Христа с русскими чертами на иконе (и в архитектуре, и в книжности) – это «не самопревознесение, а явление образа святой Руси» (там же, 140). Если до Куликова поля русские были сломлены настолько, что разучились строить из камня, то последствия победы в Куликовской битве «необозримы и неисчислимы. Она не только изменяет отношение русского человека к родине: она меняет весь его духовный облик, сообщает всем его чувствам невиданную дотоле силу и глубину», – о чём свидетельствует в том числе и расцвет монастырского строительства (с 1340 по 1440 гг. – построено до 150 монастырей, что в пять раз превышает количество построенных обителей за период с 1240 по 1340 гг.) (Трубецкой, 2003, 144-145). Таким образом, эпоха исследуемых Прологов – это особая эпоха, «обладавшая формировались как этнос. Что же касается XVIII века, то это время уже иное.

Это время, в которое уходят Прологи, а последние из них уже оторваны от отечественной традиции (см. В.Н. Перетц, 1915), да и сама духовность угасает, превращаясь во «внешнюю этикетную черту, сродни престижной роскоши» (Трубецкой, 2003, 175-176).

Из указанных Прологов (общим объёмом свыше 7680 листов микроконтексты, в которых использованы формы прошедших времён глаголов. Объём картотеки исследования составил 11520 микроконтекстов (в их составе более 80640 случаев использования претеритальных форм).

Цель данного исследования – определить ментальные и этнокультурные причины преобразования русской претеритальной подсистемы в составе системы глагольных времён, с одной стороны, и в аспекте реализации функционально-семантической категории темпоральности – с другой.

В соответствии с целью исследования решались следующие задачи исследования.

1. Характеристика славяно-русского Пролога как текстового феномена, специфического по содержанию и стилю, являющегося творческим пересказом с элементами интерпретации и игравшего особую роль в культуре Руси исследуемого периода.

2. Определение понятий времени и Вечности в антропологическом аспекте; определение исторических и этно-культурных предпосылок формирования новых представлений о времени (пространстве-времени) и Вечности (Свете и Вечности) на Руси исследуемого периода и, как следствия, соответствующих глобальных языковых преобразований (в том числе в части подсистемы претеритов).

3. Анализ способов вербализации христианского концепта в текстах исследуемых Прологов; описание моделируемого в Прологах стандарта жизни Руси исследуемого периода.

4. Выделение из текстов исследуемых Прологов (путём сплошной выборки) микроконтекстов, в которых использованы формы прошедших времён глаголов, и формирование картотеки исследования.

5. Анализ и описание грамматической семантики претеритов (как компонентов единой парадигмы) в контексте исследуемых Прологов.

6. Описание стилистической семантики претеритов (как компонентов единой парадигмы) в контексте исследуемых Прологов. Анализ употребления компонентов претеритальной парадигмы в текстовой традиции выразительности.

7. Определение предпосылок формирования «нового» перфекта в условиях текстовой актуализации смыслового потенциала перфектных форм, функционирующих в исследуемых Прологах.

8. Характеристика категории темпоральности в аспекте её связи с другими функционально-семантическими категориями (аспектуальности, модальности, эвиденциальности).

9. Анализ проявления в текстах исследуемых Прологов (в частности, в семантике и функционировании компонентов претеритальной парадигмы и, в первую очередь, форм перфекта) взаимосвязи функционально-семантических категорий темпоральности, аспектуальности, модальности и эвиденциальности.

10. Определение специфики бытования функционально-семантической категории темпоральности в исследуемых Прологах (и соответственно, в целом, в литературном языке Руси исследуемого периода) и, в связи с этой спецификой, причин превращения перфекта в универсальный претерит.

11. Сопоставительный анализ семантики претеритов в древнееврейском и древнегреческом языках, с одной стороны, и литературном древнерусском (церковно-славянском) языке – с другой, с учётом статуса текстового (религиозно-сакрального) канала трансляции новых мировоззренческих установок.

12. Обобщение и интерпретация итогов исследования; попытка прогноза этно-культурной эволюции.

Ход решения задач исследования отражён в композиции данного сочинения.

Для решения поставленных задач были использованы такие методы исследования, как описательный метод, гипотетико-дедуктивный метод, систематизирующий метод, методы компонентного и контекстуального анализа семантики языковых единиц, методы анализа парадигматических и синтагматических связей языковых единиц, сравнительно-сопоставительный метод.

собственно в подходе к проблеме, представлявшейся решённой, а также обусловлена следующим.

1. Исследуются не описанные ранее текстовые источники (в частности, не описанные с точки зрения функционирования в них претеритов и реализации категории темпоральности).

2. Впервые рассмотрены системные связи русской функциональносемантической категории темпоральности и категории эвиденциальности.

3. Впервые исследовано, каким образом связь функциональносемантических категорий темпоральности, модальности и эвиденциальности повлияла на историческую судьбу русских претеритов.

4. Впервые исследовался вопрос о том, как новые, христианские представления о времени и Вечности воздействовали на эволюцию и семантику древнерусских претеритов.

5. Впервые исследовались особенности ретрансляционного процесса (из культуры Древнего Востока через Византию на Русь) представлений о времени и Вечности в аспекте влияния их на развитие русской категории темпоральности и, в частности, подсистемы претеритов.

Актуальность исследования обусловлена поиском этнической задачи в современной России. Чтобы определить своё место в мире, этнос должен осмыслить себя во времени. Ретроспектива, зафиксированная в языке, позволяет осуществить прогноз; выявление тенденций в работе языкового механизма позволяет увидеть скрытую проекцию этнического сознания. По справедливому замечанию Г.В. Звездовой, «... без изучения глубинных вербально-ментальных процессов мы не можем судить об этно-культурной ориентации» (Звездова, 1996, 16). Без определения же этно-культурной ориентации под угрозой оказывается собственно культура этноса как феномен и собственно этнос, способный самоидентифицироваться лишь при наличии этнической культуры. К числу же минимальных универсальных предпосылок, обеспечивающих существование всякой культуры, преемственность и динамику культуры:

• постоянное самоутверждение, • попытка индивидуального и коллективного освоения так называемой унаследованной культуры, каждый раз предпринимаемая заново, • критическое осмысление всякого культурного наследия» (Аймермахер, 2001, 171).

Теоретическая значимость исследования состоит в следующем:

1) уточнена и конкретизирована существующая концепция феномена превращения аналитического древнерусского перфекта в синтетический универсальный претерит; при этом установлена связь исторических и этнокультурных предпосылок формирования новых представлений о времени и Вечности с соответствующими языковыми преобразованиями;

2) уточнена контекстная грамматическая семантика претеритов, функционирующих в исследуемых Прологах; выявлены стилистические и художественно-экспрессивные оттенки претеритов, используемых в Прологах в качестве средства выразительности; определена роль древнерусской претеритальной парадигмы как единой подсистемы, используемой в качестве стилистического маркера в анализируемом текстовом массиве;

3) установлено наличие взаимосвязи функционально-семантических эвиденциальности в текстах исследуемых Прологов; выявлены случаи репрезентации этой взаимосвязи в семантике и функционировании компонентов претеритальной парадигмы и, в первую очередь, форм перфекта;

4) описана специфика бытования функционально-семантической категории темпоральности в исследуемых Прологах и, в связи с этой спецификой, определены причины превращения перфекта в универсальный претерит;

лингвокультурологических и сравнительно-сопоставительных исследований, направленных на изучение функционально-семантических категорий и особенностей трансляции новых мировоззренческих установок;

6) также в исследовании были затронуты проблемы грамматического синкретизма, не разработанные ещё в достаточной степени в аспекте диахронии (Пименова, 2011, 21). Хотелось бы надеяться, что данное исследование будет ещё одним шагом на пути исследования столь важного языкового феномена.

Практическая ценность исследования связана с возможностью применения полученных результатов при разработке и совершенствовании теоретических курсов по исторической морфологии, истории русского литературного языка, исторической стилистике, лингвофилософии, лингвокультурологии, общему языкознанию и при составлении учебных пособий по изучению указанных курсов. Практически значимой является также стратегическая и этнокультурная направленность работы: её результаты могли бы быть использованы при формировании идеологической и культурно-ориентационной парадигмы современной России.

На защиту выносятся следующие положения.

1. Причины реформы парадигмы прошедших времён и превращения древнерусского перфекта в универсальное прошедшее время не сводятся только к переменам в собственно грамматике, а находятся в сознании этноса, впервые взглянувшего на время в контексте Вечности. Именно духовное преобразований. Эволюция претеритов – это лишь один из наиболее заметных шагов на пути активного, осознанного и глубокого воцерковления этнического сознания.

2. Носители языка свободно владели книжной нормой и осознанно ориентировались на неё, читая и создавая письменные тексты. Как и разговорный стандарт, книжная норма воспринималась как живая, естественная, современная, а не просто традиционно копируемая и тиражируемая из текста в текст. Об этом свидетельствует функционирование в исследуемых Прологах претеритов с максимальным использованием всего потенциала их грамматической семантики – как синтагматической, так и парадигматической.

3. Ориентация на книжную норму связана не только со стилистической системостабилизирующей. Она состоит в том, что в рамках удерживаемой претеритной парадигмы завершается формирование нового универсального претерита, сохраняющего в себе уникальную семантику древнего восточнославянского перфекта.

художественной и коммуникативной задачами текста. Претериты вносят в текст Пролога событийную и модальную полифонию. Семантический потенциал каждой глагольной формы прошедшего времени и претеритальной парадигмы в целом в каждом конкретном случае призван передать глубинную ценностную концепцию не только текстового фрагмента, но и всей эпохи в целом.

5. С учётом культурно-исторических доминант эпохи, позволяющих достаточно объективно прогнозировать тот фрагмент смыслового восприятия, на который рассчитывал автор и который был усилен в сознании читателей текста в исследуемую эпоху, грамматическая семантика перфекта аксиологическим «градусом». Именно по принципу наличия в глагольной форме ценностно-модальных оттенков и выбирался универсальный претерит.

6. Ведущим средством семантической эволюции перфекта является контекст. Особенно это касается такого подчёркнуто назидательного, а следовательно, модально насыщенного текста, как Пролог. Особенность Пролога как творческого текста обусловливает и то, что модальность, выраженная здесь, не заимствована, а оригинальна. Аксиологичность действия, обозначенного перфектом, выводит результат этого действия за рамки времени, «приподнимает» действие над осью времени, позволяет акцентировать качественную составляющую этого действия и его результата (что усиливается и генетической семантикой л-формы). Таким образом, в формах перфекта, используемых в Прологе, просматриваются смыслы, которые можно назвать этернальными (вечностными), а сам перфект соответственно – этернативом.

7. Превращение перфекта в универсальный претерит на некоторое время позволило адекватно выстроить в языке триаду «ПРОШЕДШЕЕ – ВЕЧНОСТЬ – БУДУЩЕЕ». При этом всё в поступках человека стало осмысливаться как актуальное для Вечности, а трансляцию этой установки обеспечивали идеологически значимые тексты.

8. Перфекту для сохранения уникальной семантики в условиях функционирования как универсального претерита был необходим ресурсный механизм, который бы сохранил и систематизировал семантику, не вмещаемую новым претеритом после распада претеритной парадигмы и ухода из языка аориста и имперфекта. Таким ресурсным механизмом стала категория вида. Вид не вытеснял простые претериты, а частично компенсировал семантику уходящих форм, заполнив образовавшиеся смысловые лакуны, организовав семантику всего глагола как морфологической категории в аспекте результата и усилив модальные и эвиденциальные семантические компоненты форм перфекта.

9. Специфика реализации функционально-семантической категории темпоральности в литературном древнерусском (церковно-славянском) языке состоит в её подчёркнутой, актуализированной связи с категорией выражения специфических модально-эвиденциальных оттенков при этом является древнерусский перфект, в котором соединяется эвиденциальномодальная безглагольность Вечности и темпорально-аспектуальная протяжённость действия, совершённого в мире времени. В этом смысле русский перфект является отголоском древнего гиперсинкрета, совмещавшего в своей семантике все характеристики бытия как такового.

Основные положения, выносимые на защиту, отражены в следующих публикациях автора.

В монографии:

Маркова Т. Вечность в русском времени. Лингво-культурологический аспект. – Saarbrucken: LAMBERT Academic Publishing, 2013. – 461 с.

В изданиях, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ:

1. Маркова Т.Д. Время и Вечность в претеритальной парадигме государственного университета. №54\2009 (серия филология) – Новгород, 2009. – С. 43-47.

2. Маркова Т.Д. Аорист в древнерусском Прологе XVI века: семантика лингвистического университета. №4. – Пятигорск, 2009. – С. 27-30.

Челябинского государственного педагогического университета. №1. – Челябинск, 2010. – С. 303-312.

4. Маркова Т.Д. (в соавторстве с Колчиной О.Н.) Глагол на уроках Челябинского государственного педагогического университета. № 11. – Челябинск, 2010. – С. 237-249.

5. Маркова Т.Д. Особенности употребления форм перфекта в славянорусском Прологе XVI века // Вестник Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского. №4, Ч.2. – Нижний Новгород, 2010. – С. 636-638.

6. Маркова Т.Д. Древнерусский перфект в контексте славяно-русского государственного лингвистического университета. № 1. – Пятигорск, 2011. – С. 20-23.

7. Маркова Т.Д. Особенности вербализации концепта свет в славянорусском Прологе XV века // Вестник Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского. № 6. Часть 2 (Том I). – Нижний Новгород, 2011. – С. 409-413.

8. Маркова Т.Д. Антропологическое время как аксиологическая педагогического университета. № 12. – Челябинск, 2011. – С. 309-320.

9. Маркова Т.Д. Духовное наследие Григория Паламы в контексте сюжетов славяно-русского Пролога XV века // Вестник Нижегородского Н.Новгород: Изд-во ННГУ, 2012. – С. 155-158.

10. Маркова Т.Д. Древнерусская подсистема претеритов в аспекте ценностной парадигмы эпохи (на материале славяно-русского Пролога XVI века) Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. № 2. – Пятигорск, 2012. – С. 35-39.

православной модели жизни // Вестник Челябинского государственного педагогического университета. №8. – Челябинск, 2012. – С. 281-289.

12. Маркова Т.Д. Древнерусский перфект в аспекте реализации функционально-семантической категории темпоральности Вестник Челябинского государственного педагогического университета. №1. – Челябинск, 2013. – С. 247-259.

функционально-семантической категории темпоральности в аспекте её связи с категорией эвиденциальности (в литературном древнерусском языке) // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. № 1. – Пятигорск, 2013. – С. 54-58.

14. Маркова Т.Д. Восток – Византия – Русь в аспекте формирования государственного педагогического университета. №11. 2013. – С. 293 – 305.

15. Маркова Т.Д. Хронопространство русской культуры: возможен ли позитивный прогноз (к вопросу о самом правдивом претерите) // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. № 4. – Пятигорск, 2013. – С. 40-45.

В других изданиях, в том числе в сборниках материалов Международных научных конференций:

1. Маркова Т.Д. Церковнославянский язык как хранитель русских нравственных ориентиров // Альманах Славяно-греко-латинского кабинета ПФО. Вып.1. – Н.Новгород: НГЛУ, 2008. – С. 16-22.

2. Маркова Т.Д. Функционально-семантические особенности аориста в повествовательном пространстве древнерусского Пролога XVI века // Альманах современной науки и образования. № 2(21) 2009. Ч.2. – Тамбов, 2009. – С. 88-95.

3. Маркова Т.Д. Претериты в Прологе XVI века и попытка интерпретации русского «четвёртого измерения»: от византийских истоков до национальной перспективы // Experimenta Lucifera: Сборник материалов преподавания и изучения дисциплин античного цикла. Вып.5. – Н.Новгород:

ННГУ, 2009. – С. 90-96.

4. Маркова Т.Д. Имперфект в древнерусском Прологе XVI века:

семантика и функционирование низкочастотного претерита // Альманах Славяно-греко-латинского кабинета ПФО. Вып.2. – Н.Новгород: НГЛУ, 2009.

– С. 100-107.

5. Маркова Т.Д. О некоторых особенностях употребления форм имперфекта в славяно-русском Прологе XVI века // IV Международные Бодуэновские чтения: Труды и материалы. Т.1. – Казань: КГУ, 2009. – С. 104Маркова Т.Д. К вопросу об экстралингвистических причинах реформы претеритальной системы (на материале древнерусского Пролога XVI в.) // Континуальность и дискретность в языке и речи: Материалы II Международной научной конференции. – Краснодар: КубГУ, 2009. – С. 91Маркова Т.Д. Функционально-смысловая оппозиция в славяно-русском Прологе 16 века // “Acta Linguistica”. Vol. 3.

No. 3 (2009). – Sofia: Eurasia Academic Publishers, 2009. – С. 71-89.

8. Маркова Т.Д. Особенности употребления форм императива в славяно-русском Прологе XVI века // Альманах современной науки и образования. № 3(34) 2010. Ч.2. – Тамбов, 2010. – С. 154-157.

9. Маркова Т.Д. Тексты-поучения и особенности функционирования императивных форм в славяно-русском Прологе XVI века // Синергетика образования: Научный журнал. № 2 (18) 2010. Ч.2. – Армавир: Южное отделение РАО, 2010. – С. 180-182.

10. Маркова Т.Д. Время и Вечность в судьбе древнерусских претеритов. // Проблемы изучения религиозных текстов: Межвузовский сборник научных трудов. Вып.1. – Н.Новгород: НГЛУ, 2010. – С. 23-31.

11. Маркова Т.Д. Церковно-славянская морфология (глагол): УММ для студентов 2-3 курсов филологического факультета. – Нижний Новгород:

НГЛУ, 2010. – 126 с.

12. Маркова Т.Д. (в соавторстве с Колчиной О.Н., Переволочанской С.Н.) Церковно-славянский язык (морфология): Учебник для православной гимназии. – Н.Новгород: НГЛУ, 2010. – 188 с.

13. Маркова Т.Д. Временные и Вечностные смыслы форм перфекта в контексте древнерусского Пролога // Социальные варианты языка - VII:

Материалы Международной научной конференции 14-15 апреля 2011 года. – Н.Новгород: НГЛУ, 2011. – С. 195-198.

14. Маркова Т.Д. (в соавторстве с Колчиной О.Н.) Элементы церковнославянской картины мира в преподавании церковно-славянского языка // Проблемы языковой картины мира на современном этапе: Сборник статей по материалам международной научной конференции молодых ученых. Вып.

10. 16-17 марта 2011 г. – Н.Новгород: Изд-во НГПУ, 2011. – С. 163-167.

15. Маркова Т.Д. (в соавторстве с Колчиной О.Н.) Церковнославянский язык в православной гимназии Проблемы изучения религиозных текстов: Межвузовский сборник научных трудов. Вып.2 – Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А. Добролюбова, 2011. – С. 45-54.

16. Маркова Т.Д. Церковно-славянский язык. Рабочая тетрадь. 5-й класс православной гимназии. – Нижний Новгород: Издательство ФБГОУ ВПО «НГЛУ», 2011. – 42 с.

православной семье (к вопросу о со-творчестве детей и родителей) // Наследие Н.А. Добролюбова в XXI веке: миссия человека и гражданина в глобальном мире: сборник докладов XXXV Всероссийской научной конференции (с международным участием) «Добролюбовские чтения» и Всероссийской научной конференции (с международным участием) «Семья:

от частной жизни к гражданскому служению» / Под.ред. Дмитревской Г.А., Строгецкого В.М. – Нижний Новгород: Гладкова О.В., 2011. – С. 303-309.

18. Маркова Т.Д. Особенности реализации функциональносемантической категории темпоральности в славяно-русском Прологе XVI в.

(на примере претеритных форм) // Русский язык: функционирование и развитие (к 85-летию со дня рождения заслуженного деятеля науки Российской Федерации В.М. Маркова): материалы Международной научной конференции (Казань, 18-21 апреля 2012 г.) / Казан. ун-т; Ин-т филологии и искусств; Каф. ист. рус. яз. и слав.языкозн. – Казань: Казан.ун-т, 2012. – Т.1.

– С. 128-133.

глагольной категории времени // Русский язык в контексте национальной культуры: материалы II Междунар.науч.конф., Саранск, 23-26 мая 2012. – Саранск, 2012. – С. 167-171.

переосмысления понятия времени древнерусским этносом и текстовая семантика претеритов // Язык, культура и общество в современном мире:

Материалы международной научной конференции 28-30 мая 2012г. – Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А. Добролюбова, 2012. – С. 190-191.

21. Маркова Т.Д. (и коллектив авторов). Рабочая тетрадь по церковнославянскому языку (6-7 класс). Нижний Новгород, 2012. – 93 с.

22. Маркова Т.Д. Древнерусский перфект как средство аксиологизации действия (на материале Пролога XVI века) // Труды Нижегородской духовной семинарии. Сборник работ преподавателей и студентов. Вып. 10. – Нижний Новгород, 2012. – С. 387-394.

23. Маркова Т.Д. К вопросу о семантической «наследственности»

церковно-славянских претеритов Общие проблемы филологии и когнитивной лингвистики: сб.науч.ст. – Чебоксары: Чуваш.гос.пед.ун-т, 2012.

– С. 90-97.

24. Маркова Т.Д. Семантика «нового перфекта» в славяно-русских прологах // Слово. Предложение. Текст: анализ языковой культуры:

Материалы II Международной научно-практической конференции. 15 ноября 2012 г.: Сборник научных трудов. – Краснодар, 2012. – С. 103-109.

25. Маркова Т.Д. Претериты в языке сакральных текстов как лингвокультурный феномен // История, языки и культуры славянских народов: от истоков к грядущему: материалы Международной научно-практической конференции 25-26 ноября 2012 г. – Пенза – Колин – Белосток: НИЦ «Социосфера», 2012. – С. 111-125.

26. Маркова Т.Д. Глагольный вид как компенсационная категория в аспекте эволюции древнерусской претеритальной парадигмы // Слово.

Предложение. Текст: анализ языковой культуры: Материалы III Международной научно-практической конференции. 19 марта 2013г.:

Сборник научных статей. – Краснодар, 2013. – С. 93-102.

27. Маркова Т.Д. Церковно-славянская претеритальная семантика в парадигме сакральных текстов // Современные проблемы лингвистики и методики преподавания русского языка в вузе и школе: сборник научных трудов. Выпуск 22. – Воронеж, 2013. – С.3-16.

28. Маркова Т.Д. Реализация темпоральности и модальности в славяно-русских Прологах // Проблемы изучения религиозных текстов:

Межвузовский сборник научных трудов. Выпуск 3. – Н.Новгород, 2013. – С.29-37.

29. Маркова Т.Д. Время и времена в славяно-русских прологах // Язык.

Культурные концепты. Текст: Межвузовский сборник научных трудов.

Выпуск 6. – Нижний Новгород, 2013. – С. 61-66.

ПОНЯТИЕ «ВЕЧНОСТЬ» В СЛАВЯНО-РУССКИХ

ПРОЛОГАХ XIV-XVII ВЕКОВ

1.1. ПРОЛОГ В КНИЖНОЙ КУЛЬТУРЕ РУСИ

Пролог – один из уникальнейших видов древнейших памятников славянской письменности. Он представляет собой переводной сборник более или менее определённого состава, содержащий заимствованные из различных источников краткие жития святых, расположенные в календарном порядке, а также тексты назидательного характера (Перетц, 1915, 282). Л.П.

Жуковская, отмечая особую роль, которую играл Пролог в обиходе Древней Руси, в формировании культуры и, в частности, литературного языка, пишет: «Пролог – это своеобразная «библиотека избранных произведений» средневекового читателя, библиотека популярной литературы, доступной каждому читателю и внедрённой в сознание ещё большего числа слушателей» (Жуковская, 1983, 110).

Исследователи подчёркивают особое место, занимаемое Прологом именно в древнерусской культуре, обусловленное актуализированной назидательностью этой книги. Если первоначально в Пролог включались только агиографические отрывки, а учительные фрагменты при этом входили в своеобразное приложение, то впоследствии социальная роль Пролога наставительный характер, оказываются рассредоточенными по дням года так же, как и фрагменты житийного характера, а последние получают подчёркнутую воспитательно-назидательную направленность. Достаточно быстро выйдя из церковного употребления, Пролог стал неотъемлемой частью домашнего и келейного досуга – книгой, более популярной, чем Синаксарь в Византии (Лебедева, 1983, 51). Напомним, что Византийский предшественник Пролога – Синаксарь (или Синаксарий), представлявший собой свод агиографических повествований в соответствие с календарём православных праздников, – предназначался для чтения на специальных сходках христиан – так называемых синаксах (Попова, 1975, 219). Русский Пролог был, действительно, более популярен и включал в себя не только повествования, но и учительные тексты, имевшие огромное воспитательное значение. Назидательность Пролога стала его наиболее яркой коммуникативно-целевой установкой (Бубнов, 1973, 294), (Лебедева, 1983, 42), (Фет, 1979, 357).

Пролог феноменален не только в функциональном, но и в языковом аспектах. Будучи переводным компилятивным памятником письменности, оригинальных источников. Древнерусский книжник, создавая перевод Пролога, гармонизировал текст, подчиняя его единой композиционной и социальной задаче (Давыдова, 1990, 266). Из-под пера древнерусского переписчика чаще всего выходил не просто список, а именно редакция, творческий пересказ с элементами интерпретации. Это позволяет исследователям квалифицировать Пролог как оригинальное сочинение, лишь основанное на переводе с греческого Синаксаря: «...русский Пролог стал сборником очень органичным, очень устойчивым, очень читабельным для людей самого разного уровня грамотности; многие его тексты обнаруживают большую близость к произведениям фольклора» (Лебедева, 1983, 42). Е.А.

Фет подчёркивает, что древнерусский Пролог – это всегда больше, чем просто перевод (Фет, 1980, 55). Так, к примеру, первый вариант Пролога XIXII вв. включал в себя массив учительных текстов, собранных, найденных, переведённых и даже написанных специально для Пролога. А в Прологе XIII в. обнаружено около 60 изменений агиографического состава, при этом нравоучительный блок увеличен вдвое по сравнению с предыдущей редакцией (там же). Н.Ю. Бубнов уточняет: некоторые фрагменты второй редакции литературно переработаны и расширены по сравнению с аналогичными текстами, вошедшими в первую редакцию (Бубнов, 1973, 276).

XVII век стал временем глобальной переработки содержания Пролога, когда в его состав были включены не только ранее не использованные материалы Четий-Миней, но и отрывки из «Книги Степенной царского родословия». В каком-то смысле Пролог – знаковая книга: именно с Пролога начинается новый этап в истории русской печатной книги: именно Пролог был первой напечатанной не богослужебной книгой (Кучкин, 1975, 140-145).

Реально дошедшие до нас списки Пролога (с XIII по XVIII вв.) могут быть как годовыми (начинающимися с сентября) и полугодовыми (начинающимися с сентября и марта), так и квартальными (с сентября, декабря, марта, июня) и даже помесячными (Жуковская, 1983, 110). Причём обоснованность самостоятельного исследования отдельных частей Пролога связана с тем, что в русской рукописной традиции эти отдельные части нередко переписывались и переиздавались также отдельно, независимо друг от друга. Особой разновидностью Пролога является так называемый Стишной Пролог. Он, в отличие от не стишных, более привязан к греческому оригиналу XII в. На славянский язык Стишной Пролог был переведён в XIV в. До нас дошли полный список Стишного Пролога 1370 г. за мартовское полугодие сербского извода, отрывок XIV в. болгарского извода и русский список XIV-XV в. Стишной Пролог редакции не имеет (Бубнов, 1973).

До настоящего времени исследования списков древнерусского Пролога касались различных сторон этого памятника письменности, в частности: истории его создания, экстралингвистических обстоятельств, сопутствовавших этому, особенностей графического оформления списков (Вздорнов Г.И.), происхождения Пролога, его источников, содержания и состава различных списков и их композиции (С.А. Давыдова, Е.А. Фет), эволюции Пролога и его места в религиозно-культурном пространстве Древней Руси (Н.Ю. Бубнов, В.Н. Перетц), проблем датировки тех или иных списков, некоторых разновидностей Пролога (Л.П. Жуковская, Е.А. Фет), вариантов перевода отдельных фрагментов Пролога в рамках русской книжной традиции (И.Н. Лебедева), истории печатных изданий Пролога (В.А. Кучкин).

Вместе с тем до сих пор не описаны языковые особенности Пролога, хотя, как отмечалось ранее, исследователи единодушны в признании актуальности данного вопроса. Естественно предположить, что, имея непосредственное отношение к церковно-славянской книжности, Пролог соответствующего периода. Однако специфика создания текста Пролога, связанная с творческим редактированием и переложением источника книжником-переписчиком6, не могла не привести к проникновению в текстовое пространство Пролога древнерусской речевой стихии, результатом чего стала диффузность языковой нормы в Прологе. Это один из важных аспектов исследования. Л.П. Жуковская (Жуковская, 1983) отмечает, что Пролог является самым сложным для исследования памятником, так как своим составом (очень подвижным и разножанровым) восходит и к Четьямминеям, и к Евангелию, и к летописям, и к сборникам типа Златоуста. За перерабатывался и содержательно, и стилистически. Нередко в Прологе можно почувствовать весьма определённую интенцию составителя передать читателям те или иные ключевые установки эпохи. Или иная интенция выражается в предпочтительности в выборе новых фрагментов из прежних редакций, причём не всегда со ссылкой на источник, в общей - Напомним: составитель Пролога мог упрощать исходный текст, акцентировать какиелибо смысловые моменты, сокращать детали и даже определять «репертуар», т.е. отбирать переписываемые фрагменты.

эмоционально-стилистической атмосфере собранных фрагментов (Фет, 1980).

Г.В. Звездова пишет ещё об одном процессе в истории книжной культуры Руси, обусловившем неоднородность и вариативность средств выражения в книжном стиле древнерусского периода: «Новая концепция текста, зародившаяся в XV веке, требовала не только повторяющегося восприятия текста как ритуального оправдания его святости, но и текстового варьирования ключевых слов темпоральной системы русского языка.

Промежуток этот между старой и новой концепцией характеризовался попыткой выразить невыразимое посредством правки и регуляции формы» (Звездова, 1996, 18). Исследуя, в частности, глагольные формы, используемые в Прологах, мы открываем то «невыразимое» о временном и Вечном, что пытался передать своим современникам и потомкам древнерусский книжник. Д.С. Лихачев в этой связи отмечал следующее:

«Литературные произведения были рассчитаны в гораздо большей степени на многократное чтение, подобно тому, как на многократное повторение в чтении или в произнесении были рассчитаны молитвы. Молитвы твердились наизусть и пелись. Богослужение повторялось в известные дни и часы.

Небольшой репертуар чтения средневекового книжника не случайно в четьих минеях и в прологах располагался по дням годового круга. Чтение приближалось к исполнению обряда, часто непосредственно переходило в обряд, замыкалось в пределах дня, недели, года» (Лихачев, электронный www.gumer.info/bibliotek_Buks/Literat/lihach/02.php).

художественных средств опирающимися на эмоциональные и рациональные основания познавательными процессами» (Аймермахер, 2001, 334). В силу особенностей восприятия и традиций чтения прологи относились к тому фрагменту текстовой культуры Руси, который «каждый раз заново находит своё творческое «завершение» в каждом акте прочтения, каждый раз заново «наполняется «жизнью» и может обретать постоянно изменяющееся «бытие»

(там же).

Именно в ту эпоху как вообще в древнерусской литературе, так и, в частности, в Прологах происходит настоящий прорыв – «прорыв замкнутости художественного времени, совершенный в древнерусской литературе, — это прорыв в настоящее. Житие святого наращивается наращиваются рассказами о последующих событиях. Создается цепь повествований, цепь сообщений и сведений, вытянутых в одну линию, передающих эстафету времени по одному прямому направлению» (Лихачев, электронный ресурс, www.gumer.info/bibliotek_Buks/Literat/lihach/02.php).

Части Пролога названы разнообразно: слово, беседа, поучение, память и т.д. Но все они укладываются, как уже было сказано, в два коммуникативных модуля: повествовательный и назидательный. Между ними имеется диффузный по коммуникативной установке жанр – слово.

Слово может содержать в себе как изложение событий (повествование), так и назидание, поучение, апеллятив. Текст-поучение организован императивом, вместе с которым функционируют также и формы настоящего времени. Они обусловливают особую тональность текста. Императив и семантически модифицированные формы настоящего времени управляют сознанием читателя, меняют те или иные параметры восприятия жизни. Императивные формы в подобных фрагментах являются ключевыми и активно влияют на семантику всех единиц текста, особенно глагольных. Последние, в свою очередь, являются, как правило, формами настоящего (будущего) времени. В их семантике имеет место сдвиг: они начинают обозначать не столько факт, реальное действие, сколько пожелание, призыв, обетование. В назидательных фрагментах Прологов «очень часто говорится о пороках, грехах и добродетелях, свойственных, с точки зрения проповедника, многим людям на протяжении всей истории человечества. Поэтому призывы к исправлению не имеют в них в виду каких-либо определенных людей какого-то одного исторического периода, а имеют в виду людей всех эпох и народов. Это настоящее время богословского обобщения» (Лихачев, электронный ресурс, www.gumer.info/bibliotek_Buks/Literat/lihach/02.php).

Автор текста-повествования ставит перед собой несколько иную цель – рассказать, напомнить, заставить задуматься. Его пространство структурируется аористом, семантический потенциал которого неизмеримо богат. Глаголы в других формах (имперфекта, перфекта, плюсквамперфекта) в контексте семантически и функционально соотносятся с формами аориста, оттеняют его различные смысловые грани и вместе с ним детально представляют включенные в повествование события. Причастия в текстеповествовании также активно взаимодействуют с аористом, проявляя при этом неожиданную семантическую гибкость. Время повествования в Прологе связано с историческим временем, поэтому здесь возможны (хотя и не частотны) совмещения нескольких временных рядов: «Ведь все перестановки и все временные ряды совершаются на фоне исторического времени.

Читатель или слушатель легко может поэтому ориентироваться в реальной последовательности событий. События имеют некоторую прикрепленность к реальному времени; за последовательностью событий в произведении стоит последовательность историческая. Эта-то последняя и «освобождает»

www.gumer.info/bibliotek_Buks/Literat/lihach/02.php).

повествовательных фрагментах Пролога, как уже говорилось выше, имеет заданную однонаправленность (что вполне характерно для древнерусских повествований) – из прошлого в будущее. Жанровое своеобразие текстовых фрагментов, входящих в Пролог, коммуникативная обусловленность функционирующих в Прологе языковых единиц – в первую очередь претеритов – также важный аспект исследования.

Наконец, ещё один аспект – функционирование и семантика глагольных морфологической категорией любого древнерусского и церковнославянского текста является глагол. Именно глагольные формы задают коммуникативную установку автора, определяют композиционную логику и смысловую иерархию, притягивают соответствующий лексический материал.

К XVII веку разнообразные процессы, связанные с изменениями в области древнерусского глагола, в основном завершились. К наиболее заметным результатам этих процессов относится изменение подсистемы прошедших времен глагола и формирование категории глагольного вида. Взаимосвязь названных результатов несомненна. Так, Ю.С. Маслов считает оппозицию глагольных форм аориста и имперфекта видовой, хотя и отличающейся по семантике от оппозиции совершенного и несовершенного вида (Маслов, 1963, 197-229). Исследуя язык древнерусских летописей, исторических повестей, житий и деловых документов второй половины XVI века, С.Д. Никифоров приходит к выводу о том, что в указанный период семантика имперфекта поглощалась категорией несовершенного вида, а семантика аориста – категорией совершенного вида. Причём наиболее заметно это в текстах бытовой и деловой письменности. В текстах, близких к традиционному книжному образцу, данный процесс сдерживался старыми грамматическими нормами. По наблюдениям С.Д. Никифорова, в разговорно-деловой древнерусской речи XVI века не обнаруживается форм аориста и имперфекта, они полностью вытеснены единой формой прошедшего времени на –л, дифференцирующейся в видовом отношении.

Что же касается книжных текстов того периода времени, то в них формы имперфекта семантически сближаются с аористными формами, основным значением аориста является значение действия, завершенного в прошлом. В целом наблюдается смешение форм аориста и имперфекта, сближение их с краткими причастиями и даже формами настоящего и будущего времени.

Наряду с этим семантика доминирующего бессвязочного перфекта заметно действия в прошлом, не имеющего связи с настоящим, преждепрошедшего действия и др.) (Никифоров, 1952, 134, 183-184).

Система прошедших времен глагола представлена в Прологах исчерпывающе. Здесь встречаются как формы аориста и имперфекта, так и формы перфекта и плюсквамперфекта. Семантический спектр этих форм широк: от системно заданных, базовых и поэтому предсказуемых до контекстно актуализированных, глубоко периферийных, вызванных к жизни взаимодействием глаголов и причастий в рамках композиционного фрагмента или же задачами жанра. Претериты функционируют в Прологах как подсистема (о чём будет сказано далее в данной работе) со сбалансированными согласно коммуникативной установке смысловыми и количественными параметрами. Среднее количество употреблений для каждой претеритальной формы соответствует общей норме, свойственной церковно-книжным текстам XIV – XVII вв. (см. представленную ниже таблицу7).

века века века века - Для решения задач данного исследования актуально учитывать не столько конкретную численность определённых претеритальных форм, во многом зависящую от жанрового и содержательного состава Пролога, сколько именно пропорцию употребления претеритов в пределах парадигмы.

Как и в каких значениях используются глагольные формы прошедших времён в Прологе, отражает ли его текст те реформационные процессы, которые наблюдаются в древнерусской письменности рассматриваемого периода, что собой представляет система прошедших времен глагола в контексте Пролога – книги, как отмечалось ранее, популярной, читаемой, находившейся на стыке двух языковых стихий, – вот вопросы, ответы на которые позволили бы более полно представить непростую, переломную ситуацию, сложившуюся в русской морфологической системе в XV– XVII веках. Вместе с тем изменения в языке не могут не быть обусловлены определёнными переменами в ментальности этноса. Поэтому, говоря о языковых изменениях, необходимо рассматривать их как отражение исторических и культурно-ментальных процессов. Эти процессы, в свою очередь, по всей видимости, так или иначе связаны с переосмыслением времени как части пространственно-временного континуума, в который погружён этнос.

Исследование претеритальных форм, используемых в Прологе, свидетельствует о том, что претериты представляют собой подсистему не только в языке, но и в тексте, где функционируют слаженно, активно взаимодействуя как в аспекте семантики, так и в аспекте композиционного включения. В этой связи малейшее изменение того или иного параметра в одном из претеритов немедленно влечёт за собой перестройку всей подсистемы, за счёт чего в ней сохраняется функциональное и семантическое «равновесие», чем, в свою очередь, обеспечивается её целостность и устойчивость. Поэтому и изменения, связанные с вытеснением одних прошедших времён другими, необходимо рассматривать только как изменения системные, затрагивающие весь «организм», формируемый претеритами. Эволюция претеритальной подсистемы явно направлена в сторону формирования в языке, а значит и в национальном сознании принципиально новой концепции – концепции осевого времени.

К. Ясперс, отмечая непостижимость возникновения оси мировой истории, связывает осевое время с исчезновением великих культур (в первую очередь древнеегипетской, шумерской, древнеиндийской), существовавших тысячелетиями, и говорит о неразрывности двух явлений человеческой истории – усвоения осевого времени молодыми культурами и формирования этнического самосознания народов, создающих эти культуры (что очень ярко проявляется в истории восточнославянской народности): «По сравнению с ясной человеческой сущностью осевого времени предшествующие ему древние культуры как бы скрыты под некоей своеобразной пеленой, будто человек того времени ещё не достиг подлинного самосознания» (Ясперс, 1991, 37). При этом необходимо подчеркнуть принципиальную оценочность осевого времени как феномена: в какой-то момент своего развития народ, совершая культурный прорыв, становится способным по-новому оценивать время и своё место в нём. С этого момента история народа необратимо меняется, причем данный процесс охватывает лишь некоторые этносы, очень небольшую часть человечества (Ясперс, 1991, 45). Именно с началом осевого времени «полностью формируется подлинный человек в его духовной открытости миру» (Ясперс, 1991, 53).

древнерусского этноса? Ведь «в каждом языке есть свои закономерности действия механизмов распределения внимания» (Когнитивные исследования языка, 2010, 190). Исторические события, имевшие место в истории Руси и России от начала книжной культуры и до XVI-XVII веков и, весьма вероятно, повлиявшие в немалой степени на этническое сознание, позволяют предположить, что христианство, пришедшее на Русь в византийской концептуальной и эстетической версии, определило особенный вектор дальнейшего развития русской ментальности, в том числе и в аспекте переосмысления категории времени. «Христианство является, быть может, самой великой и возвышенной формой организации человеческого духа, которая когда-либо существовала. Из иудейства сюда перешли религиозные импульсы и предпосылки; от греков – философская широта, ясность и сила мысли, от римлян – организационная мудрость в сфере реального. Из всего этого возникает некая целостность, которую никто не предвидел заранее» (Ясперс, 1991, 82). И, безусловно, «никто не предвидел заранее» тот взлёт духа, к которому привела творческая переработка мистического опыта, накопленного почти тысячелетней историей христианства, Древней Русью. Постижение пространства новой религии, привело в итоге к определённому смещению традиционных Боговоплощения и Воскресения – к предвкушению Встречи. Третий Рим обращён в грядущее, открыт финалу человеческой истории, за которым – новое небо и новая земля. Для осмысления такой перспективы, для осознания реальности инобытия нужна и иная темпоральность, иное ощущение времени и себя в нём, нужна глагольная система, также устремлённая в будущее.

моделировать понимание и ощущение объективного времени (физического, биологического, исторического, литургического). Это обусловлено миромоделирующей и мыслеформатирующей функциями языка. Языковое время «способно отражать самые разные явления и процессы не только физического, но и духовного порядка», оно складывается из реального и мыслимого времени (Звездова, 1996, 22). Однако, прежде чем рассматривать, как именно в языке, его категориях и единицах отражено время и его понимание и аксиологизация этносом, необходимо разобраться в том, что собой представляет время как таковое и как именно человек способен воспринимать и ощущать время.

1.2. ОТРАЖЕНИЕ ПОНЯТИЙ «ВРЕМЯ» И «ВЕЧНОСТЬ»

В СЛАВЯНО-РУССКИХ ПРОЛОГАХ XIV–XVII ВЕКОВ

«Эллинские мудрецы много рассуждали о природе – и ни одно их учение не осталось твёрдым и непоколебимым, потому что последующим учением всегда ниспровергалось Посему нам нет и нужды обличать их учения; их самих достаточно друг для друга Авраам бар Хия, философ XII века, рассуждая о времени сотворения мира, писал следующее: «... пока вещи не перешли из потенциальности в актуальность, такого феномена, как время, не было, потому что время существовало потенциально, когда все создания существовали потенциально, и потому что время является не субстанцией, а лишь мерой, обозначающей продолжительность существующих вещей. Когда таких вещей нет, то нет и продолжительности, от которой зависит время» (Колетт Сират, 2003, 159Тема времени необъятна, неисчерпаема, а литература, посвящённая категории времени, необозрима. Временем занимаются самые разные науки:

физика и биология, философия и богословие, история и филология и др.

Время – одна из фундаментальных онтологических категорий. Понятие времени, по словам М. Хайдеггера, – это совершенно особое понятие, связанное с основным вопросом философии, тем более, что «это вопрос о реального» (Хайдеггер, 1998, 12). В экспликации времени отражено бытие познающего субъекта: «Времени нет без человека» (Хайдеггер, 1993, 401).

Именно поэтому исследователи языка и культуры в первую очередь интересуются антропологическим аспектом времени – аспектом восприятия, категоризации и аксиологизации времени человеком. Человек ощущает время неприметным для себя образом, благодаря «общему чувству»: «...

представление времени для нас неразлучно с представлением ряда событий в душе. Если мы постараемся удалить занимающие нас обыкновенно мысли и чувства и прекратим доступ впечатлениям зрения, слуха, обоняния и, насколько это возможно, вкуса и осязания, то всё же нам останутся впечатления, неотделимые от жизни нашего организма: известная степень напряженности и ослабления мускулов и органической теплоты, сопровождающих процесс пищеварения, степень давления воздуха на всё наше тело и вообще изменения, которые мы обнимаем общими словами:

болезнь и здоровье» (Потебня, 2010, 58). Тем более усиливаются ощущения времени за счет его значимости для человеческой жизни:

«Степень интереса, который они получают в наших глазах с течением жизни, зависит уже не от них самих, а от цены, какую они имеют для нас как предзнаменования других явлений или указания на них» (там же, 106-107).

самоидентификацией. Как пишет в своей книге «Философия пространства и времени» Г. Рейхенбах, «Переживание времени связано с переживанием нашего собственного «я», с переживанием собственного существования. «Я существую» значит «я существую сейчас», однако существую в некоем вечном «теперь» и чувствую себя тождественным самому себе в неуловимом потоке времени» (Рейхенбах, 2009, 130). «Эйнштейн как-то заметил, что его серьёзно беспокоит проблема «теперь». Он пояснил, что ощущение настоящего, «теперь», означает для человека нечто существенно отличное от прошлого и будущего, но это важное отличие не возникает и не может возникнуть в физике. Признание в том, что наука бессильна познать это ощущение, было для Эйнштейна болезненным, но неизбежным.

Эйнштейн, по-видимому, считал, что научные описания не могут удовлетворить наши человеческие потребности и что с «теперь» связано нечто существенное, лежащее за пределами науки» (Пригожин, 1986, 276)8.

Если физическое время асемантично, то антропологическое время наполнено смыслами – результатом осмысления времени и себя в нём.

Неслучайно в языке наименования «время» и «жизнь» становятся нередко синонимами. Особое понимание в антропологическом аспекте получает и оппозиция время – Вечность, наличие которой позволяет обнаружить культурологической, исторической категории.

Дж. Уитроу, автор обобщающего труда по проблеме времени, пишет о том, что у первобытного человека восприятие времени было, прежде всего, связано с ощущением ритма. Именно этому ритму была подчинена жизнь длительность, направленность, необратимость, а повторяемость и одновременность, обеспечивающие имитацию идеального прототипа.

Получается, что на первых порах «человек инстинктивно пытался превзойти или устранить время» (Уитроу, 2004, 74). Так, у древних народов (даже самых цивилизованных) «несмотря на то что время являлось предметом повторение космического ритма» (там же, 77). Взгляд древнего человека устремлён не в будущее, а в прошлое. Именно там он находит ответы на свои вопросы, именно там он обретает смысл своей жизни – жизни ради продолжения того, что было всегда9. Об этом свидетельствуют и ранние - Не о том ли пишет и святитель Василий Великий: «не таково ли время, что в нём прошедшее миновало, будущее ещё не наступило, настоящее же ускользает от чувств прежде, нежели познано»? (Святитель Василий Великий, 2006, 12-13).

- «Однако упрямая верность прошлому, воспринимаемому скорее как вневременная модель, а не как этап становления, не означает никакой моральной или интеллектуальной несостоятельности. Она выражает сознательно или бессознательно принятое решение, неуклонный характер которого удостоверяется во всем мире неустанно повторяемым оправданием — каждой техники, каждого правила, обычая, — посредством единственного аргумента: предки нас этому научили. Как и для нас в других сферах вплоть до недавней эпохи древность и непрерывность суть основания легитимности. Но эта древность древнерусские летописи: «Летописцы говорили о «передних» князьях — о князьях далекого прошлого. Прошлое было где-то впереди, в начале событий, ряд которых не соотносился с воспринимающим его субъектом.

«Задние» события были событиями настоящего или будущего. «Заднее» — это наследство, остающееся от умершего, это то «последнее», что связывало его с нами. «Передняя слава» — это слава отдаленного прошлого, «первых»

времен; «задняя же слава» — это слава последних деяний» (Лихачев, электронный ресурс, www.gumer.info/bibliotek_Buks/Literat/lihach/02.php).

Изменения, прерывавшие иногда раз и навсегда заданный ритмический процесс, рассматривались не как норма, неотъемлемая характеристика стремительного потока жизни, а как неизбежное одномоментное нарушение когда-то заведённого порядка.

Пифагорейцы верили в вечную повторяемость и непрерывность времени. Прямолинейное движение не могло быть непрерывным, если только оно не было движением по бесконечной прямой. Аристотель, не признавая существование такой бесконечной прямой, также представлял себе время как круг (Дёмин, 2007, 102; Уитроу, 2004, 43-44).

Первое научное (физическое) описание времени дал в 1689 году Исаак Ньютон. По теории Ньютона время абсолютно и устремлено вперёд. Оно не поворачивает вспять и не возвращается к прошлым эпохам: «Абсолютное, истинное, математическое время само по себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему протекает равномерно и иначе называется длительностью» (Уитроу, 2004, 47-48). Однако в 1915 году, когда Эйнштейн сформулировал свою общую теорию относительности, ситуация изменилась. Время потеряло параметр абсолютности, но при этом оказалось устанавливается в абсолюте, поскольку она восходит к началу мира, а эта непрерывность не допускает ни направления, ни степени. с исчезновением предков, уже ничего не происходило, кроме событий, повторение которых периодически сглаживает особенности.

Благодаря ритуалу "отделенное" прошлое мифа сочленяется, с одной стороны, с биологической и сезонной периодичностью, а с другой стороны, с "присоединенным" прошлым, объединяющим, от поколения к поколению, умерших и живущих» (ЛевиСтросс, 1994, 299).

связанным с пространством в новой реальности, названной пространствомвременем10. Хайдеггер определял этот феномен так: «Пространство-время означает сейчас открытость, просвечивающую во взаимном протяжении наступающего, осуществившегося и настоящего» (Хайдеггер, 1993, 399).

Таким образом, пространство-время уже не рассматривалось как абсолютно неподвижный фон, на котором разыгрываются события. Известный английский физик С. Хокинг пишет: «Событие – это нечто, происходящее в определённой точке пространства и в определённый момент времени.

Следовательно, событие можно характеризовать четырьмя числами или координатами. В теории относительности нет реального различия между пространственными и временными координатами» (Хокинг, 2009, 39).

Вместе с тем в современной физике имеют место понятия абсолютного будущего и абсолютного прошлого. Абсолютное будущее данного события – это совокупность всех событий, на которые в принципе может повлиять то, что происходит в выбранной точке. Абсолютное прошлое события – это множество всех событий, которые могут влиять на событие в данной точке (там же, 42-43). Вопрос в том, где, в какой точке пространства-времени находится наблюдатель11. Любуясь звёздами на ночном небе, мы видим Вселенную в её прошлом (свет от звёзд может идти к нам миллионы лет), а для нас это будет настоящим. Поэтому нет оснований полагать, что «порядок последовательности внешних событий», вызывающих соответствующие восприятия (Уитроу, 2004, 228).

- Теория относительности Эйнштейна до сих пор подвергается критике различных исследователей. К примеру, по мнению В. Финогеева, законченности этой теории, когда она создавалась, помешали определённые обстоятельства, в числе которых отсутствие понимания природы времени (Финогеев, 2009).

- Неслучайно поэтому, к примеру, и то, что «Внутренняя форма обозначений прошлого, настоящего и будущего в «Церковной истории» предопределена восприятием времени по аналогии с движением или нахождением в пространстве, но их важнейшая понятийная особенность состояла в том, что их семантическая мотивированность основывалась на признаке «человеческого присутствия» (Чупрына, 2000, 73).

Уравнения Эйнштейна, описав, как материя и энергия, распределённые во Вселенной, искривляют и искажают пространство и время, превратили их в динамические понятия (Будущее пространства-времени, 2009, 96).

Постоянством обладает лишь скорость света. Эйнштейн высказал предположение революционного характера: гравитация – это не обычная сила, а следствие того, что пространство-время не является плоским, как считалось раньше; оно искривлено распределёнными в нём массой и энергией (Хокинг, 2009, 45). Одно из предсказаний общей теории относительности (подтверждённое экспериментально в 1962 году и используемое в настоящее время на практике) вновь вводит в пространствовремя значимую фигуру наблюдателя: вблизи массивного тела (Земли, к примеру) время должно течь медленнее. И наблюдателю, расположенному на большой высоте, должно казаться, что внизу всё происходит медленнее. Так, общая теория относительности утвердила «собственный масштаб времени»

для каждого индивидуума в зависимости от того, «где этот индивидуум находится и как он движется» (Хокинг, 2009, 49). «Время стало более субъективным понятием, связанным с наблюдателем, который его измеряет»

(там же, 173).

Согласно общей теории относительности пространство и время не бесконечны и не вечны. Они влияют на всё, что происходит во Вселенной и сами изменяются под влиянием всего в ней происходящего. Вселенная имеет начало и конец. А за пределами Вселенной бессмысленно говорить о пространстве и времени. В этом состоит ещё одно предсказание общей теории относительности – предсказание о существовании Вечности, мира, где нет времени, а может быть, нет и пространства. Для событий, происходящих во Вселенной, установлена определённая граница – горизонт событий – за которым наступает бесконечная плотность и время кончается.

Мир без времени был открыт физиками при изучении так называемых космических черных дыр. По мнению И. Пригожина, мир, лежащий вне времени, – это мир вне памяти и вне истории. Это либо антиутопия в стиле Оруэлла, либо абсолютное всезнание, позволяющее видеть всё без погрешностей (Пригожин, 1999, 73).

В 20-х годах прошлого столетия квантовая теория, базирующаяся на принципе неопределённости, отвергла детерминизм. Это вновь откорректировало понятие времени в физике: время (теоретически) обратимо, но результат практического использования этого свойства времени непредсказуем. Позднее в ряде экспериментов физиками были зафиксированы косвенные эффекты движения микрочастиц, для которых время движется в обратном направлении. Таким образом, обратимость времени была доказана экспериментально (Будущее пространства-времени, 2009, 114-115). Однако обратимость времени, как считают физики, не означает возможности изменения прошлого. Причина этого заключается не только в технических проблемах (их в будущем, возможно, удастся решить).

Основное препятствие кроется в самом человеке, в особенностях его сознания: человек не просто ощущает и воспринимает время как часть окружающего мира – человек осмысливает время, в отличие от всей остальной живой и неживой природы. И по этой причине «один и тот же час нельзя пережить вторично, поскольку действия, которые заполняют его, оказывают влияние на все последующие часы» (Уитроу, 2004, 57). И по этой же причине, как это ни парадоксально, материальный мир, все физические законы глобально противятся тому, чтобы человек смог повернуть время вспять (Будущее пространства-времени, 2009, 120). «На человеческом уровне необратимость обретает более глубокий смысл, который для нас неотделим от смысла нашего существования. во внутреннем ощущении необратимости мы не усматриваем более субъективное впечатление, отчуждающее нас от внешнего мира, а видим в нём своего рода отличительный признак нашего участия в мире» – пишет Нобелевский лауреат И. Пригожин (Пригожин, 1986, 369-370). Следовательно, время обратимо, но только не для человека. В противном случае время и Вечность никогда не соприкоснулись бы, а Вечность как феномен значима, в свою очередь, только для человека. Рассуждая о целесообразности применения сильного антропного принципа при рассмотрении вопросов пространствавремени, С. Хокинг пишет, что если у разумных существ, живущих во Вселенной, возникает вопрос: «Почему наша Вселенная такая, какой мы её видим?» – то ответ на этот вопрос может быть очень простым: «Если бы Вселенная была другой, здесь не было бы нас!» (Хокинг, 2009, 152). Выбор «начального состояния Вселенной должен производиться очень тщательно Почему начало Вселенной должно было быть именно таким, очень трудно объяснить иначе, как деянием Бога, которому захотелось создать таких живых существ, как мы» (там же, 155). И. Пригожин, размышляя на эту тему, приходит к выводу о том, что собственно бытие может быть только во времени, причём в необратимом времени, с выраженным нарушением симметрии между прошлым и будущим. Именно это является одним из трёх фундаментальных условий развития и обновления всего сущего. В качестве двух других И. Пригожин называет наличие возможности вероятностных событий и наличие возможности у некоторых событий изменять ход эволюции (последнее напрямую связано с аксиологией события на оси времени) (Пригожин, 1999, 53-54).

Итак, физическое время не абсолютно и не бесконечно. Оно неразрывно связано с пространством и формирует вместе с ним четырёхмерный континуум, в котором и существует Вселенная. За пределами Вселенной времени нет. Мир, в котором нет времени как такового, обычно именуют Вечностью. И время, и Вечность существовали до человека и могут существовать без него в дальнейшем. Однако именно человек наполняет время тем содержанием, которое особым образом связывает воедино время и Вечность12.

Таким образом, без человека время потеряло бы смысл. Только человеческое восприятие и оценка, только физическая позиция человеканаблюдателя корректируют время, его «качество» и точку отсчёта. Наконец, будучи по природе обратимым, время почему-то становится принципиально необратимым именно для человека. Причина в том, что обратимое время сделало бы для человека недостижимой Вечность. Но как именно человек чувствует время? Св. Августин считал человеческий ум точным хронометром внешнего порядка физических действий и именно на этом основании отрицал длительность настоящего времени. Св. Августин утверждал, что любой промежуток времени, каким бы коротким он ни был, связан или с прошлым, или с будущим (Уитроу, 2004, 66). А есть ли какие-либо объективные предпосылки ощущать время так, а не иначе? Ответы на эти вопросы позволят понять и другое: может ли человек ощутить Вечность? Попытки объединить гравитацию с квантовой механикой привели к тому, что физики стали различать мнимое время и реальное время. Направление мнимого времени безразлично. Но человек живёт в реальном времени, для него определено направление из прошлого в будущее и никогда наоборот: мы помним прошлое, но не можем помнить будущего. С. Хокинг пишет по этому поводу: «Увеличение беспорядка, или энтропии, с течением времени – это одно из определений так называемой стрелы времени, т.е. возможности отличить прошлое от будущего, определить направление времени» (Хокинг, - И. Пригожин в своей книге рассказывает о том впечатлении, которое произвёл на физика Нильса Бора замок Кронберг: «Разве не странно, как изменяется этот замок, стоит лишь на миг вообразить, что здесь жил Гамлет? Как ученые, мы твёрдо знаем, что замок построен из камней, и восхищаемся тем, как искусно сложил их архитектор. Камни, зелёная, потемневшая от времени крыша, деревянная резьба в церкви – вот и весь замок.

Ничто из названного мной не должно было бы измениться от того, что здесь жил Гамлет, и тем не менее всё полностью изменяется. Стены и крепостные валы начинают говорить на другом языке… Мы знаем о Гамлете лишь то, что его имя встречается в хронике XIII в.

… Но каждый знает, какие вопросы Шекспир заставил его задавать…» (Пригожин, 1986, 364).

2009, 175). Далее физик отмечает, что можно говорить, по крайней мере, о трёх различных стрелах времени – термодинамической (направление, в котором возрастает энтропия и, по мнению ряда ученых, потеря информации (Уитроу, 2004, 17)), психологической (именно в этом направлении мы ощущаем ход времени) и космологической (направление расширения Вселенной). Между этими направлениями существует чёткая взаимосвязь.

Энтропия возрастает по мере расширения Вселенной. Поэтому термодинамическая стрела времени имеет всегда то же направление, что и космологическая стрела. Что же касается психологической стрелы времени, то она задаётся в нашем мозгу термодинамической стрелой времени и никак иначе. То есть мы можем запоминать события только в порядке возрастания энтропии. А если бы Вселенная перестала расширяться и начала сужаться, то жизнь потекла бы в обратном направлении – из будущего в прошлое. Однако в фазе сжатия Вселенной, по мнению физиков, невозможно существование разумной жизни, для которой необходима сильная термодинамическая стрела (Хокинг, 2009, 176-184). Неслучайно «восприятие ориентированного времени возрастает по мере того, как повышается уровень биологической организации, и достигает кульминационной точки в человеческом сознании» (Пригожин, 1986, 369). Следовательно, для человека направление времени может быть только раз и навсегда заданным – из прошлого в будущее. Таково реальное время, и в его восприятии нет никакой условности, вопреки утверждениям ряда физиков. К примеру, Больцман считал, что стрела времени – не более чем соглашение, вводимое человечеством в мир, в котором не существует объективного различия между прошлым и будущим (Пригожин, 1986, 321). Подобное мнение высказывал и Эйнштейн, в одном из частных писем которого содержатся следующие строки: «Для нас, убеждённых физиков, различие между прошлым, настоящим и будущим – не более чем иллюзия, хотя и весьма навязчивая»

(там же, 366). Пытаясь объяснить подобную позицию создателя теории относительности, И. Пригожин ссылается на одиночество Эйнштейна, на непростое время, в которое он жил (две мировые войны, разгул антисемитизма). Возможно, что взгляд на время как на нечто условное был своеобразной попыткой Эйнштейна укрыться от неумолимой необратимости времени. Сам И. Пригожин признаёт безоговорочно как необратимость времени, так и единственность направления времени, говоря, что данные свойства гарантированы энтропийным барьером (там же, 367)13.

Итак, собственно человеческое чувство времени обусловлено вполне определёнными и объективными физическими причинами, в частности, метафизическим из всех законов физики, «так как он прямо, безо всяких посредствующих символов, без ухищрений измерения, указывает нам направление, в котором движется мир» (Бергсон, 2006, 240). А значит, сама по себе способность ощущать время (или его отсутствие) как физическую данность дарована человеку изначально, хотя при этом имеют место индивидуальные и этнические особенности осознания, оценки и интерпретации получаемых ощущений. Наблюдаемой проекцией этнического сознания является язык. Всё зафиксированное в языке, в его единицах и структуре направлено далее на сознание, моделируя и корректируя его, а значит и мировосприятие, мироощущение последующих поколений. Так язык этноса становится своеобразным инструментом - В последние годы в физике разрабатываются теории, опровергающие многое из только что упомянутого нами. В частности объявляется мифом теория относительности Эйнштейна, равно как и умозаключения всех его последователей – ведущих физиков XX века. Время представляется вечной и бесконечной, не связанной с пространством характеристикой Вселенной. Движение времени описывается как круговое равномерное движение, не имеющее направления. Прошлое и будущее объявляются понятиями чисто конвенциональными. А настоящее время рассматривается как иллюзия, связанная с вторичной, субъективной информацией о течении времени. Однако даже в этих разработках отмечено следующее. Во-первых, время (абсолютное) – это одно из объективных проявлений физической реальности. Во-вторых, чувство времени также объективно и связано с такими его свойствами, как длительность, стабильность, необратимость. В-третьих, для человека существует длительность бытия, ошибочно принимаемая за абсолютное время (Демин, 2007, 102-120).

моделирования окружающего мира – четырёхмерного пространства-времени.

Именно в этом аспекте лингвистике под силу предсказать дальнейшее направление творческой энергии этноса, с одной стороны, а с другой – объяснить, что движет этносом, каковы этно-ментальные механизмы осмысления ощущаемого мира. Эта мысль не нова, но она становится особенно актуальной с учётом того, что многие современные физики отмечают невероятную и несомненную антропоцентричность Вселенной.

Размышляя о возможности выработать единую теорию Вселенной и возражая тем, кто считает невыполнимой задачу создания такой теории, С. Хокинг пишет: «...некоторые выдвигают тот довод, что существование полной системы законов ограничило бы свободу Бога, если бы он передумал и решил вмешаться в наш мир. Но мысль о том, что Бог может передумать, – это пример заблуждения, на которое указывал ещё Августин Блаженный; оно возникает, если считать Бога существом, живущим во времени; время же – свойство только Вселенной, которая создана Богом. Запуская Вселенную, Бог, вероятно, знал, что делает!» (Хокинг, 2009, 198).

С разработкой важнейшей части теории относительности связано имя Анри Пуанкаре. Наличие психологического времени, равно как и физического не вызывало у Пуанкаре ни малейшего сомнения. Однако проблема, по его мнению, заключалась в ощущении длительности отрезка времени: «Мы не имеем непосредственной интуиции равенства двух промежутков времени» (Пуанкаре, 1990, 220). С точки зрения Пуанкаре, человек признаёт (ощущает), что два отрезка времени равны между собой, в том случае, если «одни и те же причины требуют одного и того же времени, чтобы произвести одни и те же действия» (там же, 222). Здесь напрашивается добавление: и достигнуть одной и той же цели, добиться одного и того же результата. Таким образом, развивая мысль Пуанкаре о психологическом времени (а вернее, о психологической длительности), мы приходим к выводу о связи темпоральности и результативности. Эта так называемая причинная теория времени первоначально была предложена Лейбницем (Уитроу, 2004, 349). Сам Пуанкаре отмечал неточность, приблизительность подобного постулата, обосновывая своё мнение как физик: «... причины, вызвавшие некоторое следствие, будут воспроизводиться всегда лишь приближённо», а поэтому точнее будет сказать, что «почти идентичным причинам требуется почти одно и то же время, чтобы произвести почти одни и те же следствия» (Пуанкаре, 1990, 223). Г. Рейхенбах говорит об этом более категорично: существует ни абсолютной одновременности, ни абсолютной равномерности, если мы под словом «абсолютный» понимаем свойство данного времени быть единственно истинным» (Рейхенбах, 2009, 155). А поэтому «понятие одновременный должно быть сведено к понятию «одновременность означает исключение причинных связей» (там же, 165Невозможность ощутить абсолютно точно одновременность событий или идентичность длительностей приводила Пуанкаре к мысли о том, что это под силу лишь бесконечному совершенному разуму, непостижимому для человека. И всё же, говоря о связи времени и пространства, Пуанкаре предполагал возможность измерения расстояния (до цели) через время и соответственно наоборот: «длину можно измерять и при помощи времени, которое нужно свету, чтобы её пробежать, в предположении, что скорость света постоянна и не зависит от направления» (Пуанкаре, 1990, 439).

Впоследствии Эйнштейн подтвердил предположение Пуанкаре.

Ещё один аспект восприятия времени – последовательность событий и последовательность длительностей. Данные понятия Пуанкаре определял через причинно-следственные связи: «...когда одно явление кажется нам причиной другого, мы смотрим на него как на предшествовавшее»

(Пуанкаре, 1990, 227). Но и в этом случае у Пуанкаре были сомнения:

«...имеем ли мы достаточное право говорить о причине явления? Если все части Вселенной в известной степени взаимосвязаны, то любое явление будет не следствием единственной причины, а результатом бесконечного множества причин» (Пуанкаре, 1990, 229).

подчёркивавшего, что человек чувствует время как психологически окрашенную (то есть пережитую и переживаемую, осмысливаемую) длительность, и говорившего весьма поэтично: «Моё состояние души, продвигаясь по дороге времени, постоянно набухает длительностью»

(Бергсон, 2006, 40-41). Такое свойство времени, как длительность, по Бергсону, обусловливает целый ряд характерных параметров времени: