«ОБРАЗ ЖИЗНИ БРИТАНСКОЙ ЭЛИТЫ В ТРЕТЬЕЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА ...»

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ

СТАВРОПОЛЬСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

КРЮЧКОВА НАТАЛЬЯ ДМИТРИЕВНА

ОБРАЗ ЖИЗНИ БРИТАНСКОЙ ЭЛИТЫ

В ТРЕТЬЕЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА

Специальность 07.00.03. – Всеобщая история Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Научный руководитель:

доктор исторических наук профессор Аникеев А.А.

Ставрополь – 2004

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение………………………………………………………………………… Глава I. Изменение положения британской элиты в третьей четверти XIX в.

§1. Распределение социального, экономического и политического влияния в элитных группах британского общества ……………………………………… §2. Формирование новой социальной элиты Великобританиии…………….. Глава II. Викторианство как социокультурный феномен.

§1. Трансформация ценностных ориентиров элитных групп ……………….. §2. Унификация стандартов публичного поведения………………………… Глава III. Особенности частной жизни высшего общества в третьей четверти XIX в.

§1. Семейно-брачные отношения…………………………………………….. §2. Досуговая культура средневикторианского высшего общества……….. Заключение……………………………………………………………………. Примечания…………………………………………………………………… Список источников и литературы…………………………...……………..

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования. Проблема диалога культур уже давно стала привлекать широкое внимание общественности. С течением времени ее актуальность не только сохранилась, но и заметно усилилась. От того, насколько успешно налажен межкультурный диалог, во многом зависит сближение и нормальное взаимодействие между странами.

Выход российско-британских взаимоотношений на новый качественный уровень сопровождается оживлением культурных контактов.

Совместные акции научной и творческой интеллигенции, количество которых заметно возросло за последнее десятилетие, проводятся с главной целью – разрушить все еще бытующие стереотипы и предубеждения и дать объективное и более полное представление об англичанах и русских.

Современная английская культура покоится на наследии, доставшемся ей от викторианской эпохи. В это время трансформировался психологический облик англичан, многие из тех качеств, которые мы сегодня воспринимаем как типично английские, были приобретены именно в XIX в.

Викторианская эпоха создала особую массовую идеологию и мифологию.

Отношение к ним британцев в ХХ в. не было одинаковым. Имела место и критика первой четверти ХХ в., когда развенчивались фетиши викторианства и разоблачались его недостатки. Была и мода на викторианские вещи и викторианские ценности – так называемое викторианское возрождение послевоенного периода 1940-50-х гг., когда особенно остро ощущалась тоска по стабильности и спокойствию викторианской эпохи.

После временного спада интереса в 1980-е гг. викторианство вновь попадает в центр внимания. В 1983 г. М.Тэтчер провозгласила викторианские ценности важнейшими ценностями человечества, на которые должно ориентироваться современное британское общество. Особенно ярко высветилась популярность викторианской эпохи в 1987 г. (год 150-летия восшествия на престол королевы Виктории), когда было переиздано огромное количество работ английских авторов XIX в., вышло множество теле- и радиопередач, посвященных Виктории и ее времени. Вновь и вновь британцы обращаются к викторианскому опыту, пытаются с его помощью лучше понять сегодняшнюю жизнь, переосмысливают его ценности и идеалы.

Третья четверть XIX в. – это период существования викторианства в его символическом значении, в котором оно вошло в историю и в коллективную память англичан. Оно воплощало слияние ментальных образований, присущих аристократии и среднему классу, и его оформление самым тесным образом связано с социальным и культурными процессами, рассматриваемыми в диссертационном исследовании.

Связь социального и культурного в конце ХХ в. стала одной из центральных проблем исторической науки. Разочаровавшись в эвристическом потенциале социально-структурной истории, в первую деперсонализации, историки начиная с 1970-80-х гг. все чаще стали обращаться к познавательной практике культурной антропологии. Но ее возможности также оказались недостаточными в связи с односторонней ориентацией на субъективное.

Возникновение новой культурной истории в 1990-е гг. стало попыткой создать объяснительную модель исторического прошлого, базирующуюся на представлении о внутренней целостности исторических явлений, на диалектическом характере взаимодействия социальной структуры, культуры и человеческой активности. Новая культурная история мыслится как синтез социальной и культурной истории, как комбинация двух познавательных стратегий. При этом в ней наблюдается явное смещение акцентов с «социальной истории культуры к культурной истории социального», что предполагает «конструирование социального бытия посредством культурной практики» (1).

В современной отечественной историографии вычленилось множество направлений новой культурной истории. Но эти направления не могут развиваться изолированно. Они соприкасаются и во многом перекрывают друг друга, поскольку сама культура есть переплетение разнообразных человеческих практик. Данное исследование затрагивает целый ряд приоритетных направлений новой культурной истории – история элит, история частной жизни, интеллектуальная история, историческая психология, гендерная история, – и в этом отношении его научная актуальность не вызывает сомнений.

Объектом настоящего исследования выступает социокультурная история Великобритании в третьей четверти XIX в.

средневикторианского общества – титулованной аристократии, джентри, крупных предпринимателей, чиновников высшего ранга и представителей свободных профессий (2).

исследований, специально посвященных проблеме взаимовлияния образа жизни и изменений в социальном составе элитного общества, нам найти не удалось. Но существует большое число работ, в которых так или иначе затрагиваются исследуемые вопросы.

Один из вопросов – соотношение сил и влияния аристократии и среднего класса в XIX в. - долгое время вызывал споры и неоднозначные оценки ученых, анализирующих трансформацию британской социальной системы. Сторонники сформировавшейся в конце XIX в. – первой половине ХХ в. либеральной концепции истории страны фокусировали внимание лишь на одной стороне медали – на усилении экономической силы и социальнополитического влияния среднего класса. Они рассматривали викторианскую эпоху как «эру среднего класса», а англичан - как «нацию среднего класса».

Для Е.Вингфилд-Стрэтфорт 1832 г. был годом буржуазной революции, Ч.Петри называл средний класс главной характеристикой викторианской сцены. Такого же взгляда придерживались О.Кристи, Р.Грей, К.Кларк (3).

Эта точка зрения преобладала в британской и американской историографии до 1960-х гг. Позже многие исследователи стали обращать внимание на другую сторону социально-политического развития – необыкновенно прочное положение аристократии в обществе. Одним из первых ревизионистов стал Ф.Томпсон, работа которого «Английское земельное общество в XIX в.», написанная еще в 1963 г., и по сей день остается самым авторитетным трудом по истории викторианской аристократии. Цель его книги – выяснить, «как социальный порядок, основанный на земельных поместьях, продолжал существовать во времена, когда изначальное превосходство земельных классов в обладании материальными ресурсами испарилось» (4). В решении этой проблемы он уделяет главное внимание эволюции самого аграрного общества, взаимодействию землевладельцев с другими социальными силами.

Ф.Томпсон является одним из немногих исследователей, которые подробно останавливались на проблеме интеграции элитных групп. В то же время Ф.Томпсон не преувеличивал значение «земельного порядка» в Англии XIX в. Он утверждал, что в стране существовало две социальные системы – сельская, основанная на землевладении, и индустриальная, городская (5). Эту же мысль высказывал и либеральный историк Дж.Тревельян (6).

По мнению Н.Гэша, замечательным явлением в викторианской истории было не то, что урбанизированное индустриальное общество освобождалось от контроля аристократии, а то, что аристократия ухитрилась так долго сохранить этот контроль (7). Д.Кеннедин и Дж.Мингей подчеркивают, что век неоспоримого превосходства аристократии продолжался до середины 1870-х – начала 1880 гг.(8).

аристократий показывают могущество британской аристократии не только в стране, но и в общеевропейском масштабе (9).

Характерно, что вопросы социального доминирования в работах многих историков напрямую связываются с вопросами культурного влияния классов. Важным аргументом сторонников традиционного взгляда на социально-политическое развитие страны было утверждение о том, что средний класс стал лидером, благодаря тому что смог сделать свои ценности ценностями национальными. Например, Г.Перкин доказывает, что среднему классу в XIX в. удалось выиграть первую битву за контроль над распространенной системой морали, вторую битву за контроль над образованием и общественным мнением и третью - за контроль над законодательством и административной системой. Причем именно победа в первых двух, по его мнению, обеспечивала ведущее положение среднего класса в викторианском обществе, и, таким образом, «предпринимательский класс управлял … посредством власти своего идеала мнимым правящим классом – земельной аристократией» (10).

У.Хогтон, А.Бриггс, М.Прэз также видят в викторианстве образ мыслей и чувств среднего класса, характерных для Англии в те годы, когда социальное влияние среднего класса стало решающим (11). Дж.Янг, анализируя викторианскую культуру, обращает внимание, главным образом, на идеалы среднего класса. Но он исходит из того, что силу культуры можно понять, лишь исследуя то новое, что возникает в ней, и хотя автор не останавливается на традициях и устоях, он признает их существование в средневикторианский период (12).

Ревизионисты, например У.Арнстейн, напротив, подчеркивали неубывающее значение аристократических ценностей (13). Многие исследователи обращали внимание на распространение аристократических идеалов и аристократического образа жизни в других социальных группах, наблюдающееся с середины XIX в. Об этом писали М.Уинер, исследующий культурные предпосылки экономического отставания Великобритании в конце XIX – начале ХХ вв., и специалист по экономической истории С.Чепмен. Впрочем, они не абсолютизируют значения доиндустриальных ценностей. Так С.Чепмен отмечает, что, несмотря на изменение ценностных ориентиров значительной части коммерсантов, они все же были мультикультурной группой, а М.Уинер говорит о том, что наряду с «аристократизацией» буржуазии имело место и «обуржуазивание»

аристократии (14).

М.Морган, исследуя социальные и профессиональные поведенческие идеалы индустриального общества, выражает убеждение не только в тенденции к культурной интеграции в XIX в., но и спорит с предположением, что ценности аристократии и среднего класса были четко отделены друг от друга. Она говорит, что «как культура среднего класса, так и культура аристократии состояли из комплексов противоречащих ценностей» (15).

Некоторые исследователи, например Х.Тингстен, М.Джироуард, не вникая в сложности формирования викторианской системы ценностей, просто рассматривают ее доминанты и влияние, которое она оказывала на жизнь англичан в XIX в. (16). Для других историков предметом специального анализа стало расхождение викторианских идеалов и практики. При этом традиционно большое внимание уделялось проблемам секса, о которых писали М.Мэйсон, У.С.Джонсон, и проблемам религиозности, которые исследовали Дж.Харт, Ф.М.Тернер, Дж.Р.Мур (17). Религиозность как основа викторианской системы ценностей рассматривается в работах П.Гея, П.С.Круппа, Л.Биллингтон (18).

Ряд исследователей анализирует ценности викторианства в различных публицистическом, Дж. Беллами и В.Каннингем – в литературном.

Некоторые останавливаются на невербальных формах коммуникации:

А.МакЛорин – на произведениях викторианского искусства, П.Андерсон – на иллюстрациях в периодической печати, Р.Митчелл – на иллюстрациях к историческим сочинениям, изданным в XIX в. Ф.Хаггетт и С.Л.Грэйвс в качестве источника использовали в своих исследованиях карикатуры юмористического журнала «Панч» (19).

Многое о культурных представлениях викторианской эпохи рассказывают работы из области женской истории – исследования Р.Биллингтон, К.Дьюхаус, сборник М.Висинус (20). Они показывают не только стремление женщин расширить свою активность и освободиться от навязываемых им стереотипов, но и сами стереотипы, статус женщин в семье и обществе. Последние проблемы затрагивали также Р.Д.Олтик и Д.Беддоу (21). Исследование К.Д.Рейнолдс, посвященное участию аристократок в политической жизни, содержит материал об образе жизни и статусе аристократок (22).

Заголовок монографии Дж.Перкин «Женщины и брак в XIX в.» говорит сам за себя. В центре внимания исследовательницы - аристократки и женщины из средних классов. Впрочем, эта работа относится, скорее, к гендерной истории или истории семьи, так как в ней рассматриваются проблемы взаимоотношения полов, отношения к браку, отношения к детям, юридические аспекты семейной жизни (23).

Дж.Тош в анализе семейных взаимоотношений переключает внимание на мужской опыт семейной жизни. Он подрывает представление о том, что частное пространство было исключительно женской сферой, и показывает, насколько значимую роль семья играла в жизни мужчины (24).

Один из самых авторитетных специалистов по истории семьи Л.Давыдова в работе «Семья в Британии» исследует эволюцию семейной жизни англичан. Характерно, что для периода с 1750 по 1850 гг. в качестве объектов она выделяет три социальные группы – аристократию, джентри и средний класс, тогда как для периода с 1850 по 1950 гг. – высший и средний классы (25).

Х.Каннингем в исследовании «Досуг в годы Промышленной революции» анализирует средневикторианскую идеологию досуга, социальные функции досуга как механизма объединения и инструмента социального контроля. Главным образом, он затрагивает спортивные формы досуга и практически не останавливается на других видах отдыха, как не рассматривает и различий в досуговой культуре отдельных социальных групп (26). Этим вопросам посвящена другая его работа «Досуг и культура», где также исследуется соотношение личного выбора и приверженности обычаям, свободы и ограничений в досуге (27).

П.Бейли изучает проблемы отдыха и работы в идеологии средних классов, формы отдыха и развлечений, популярные среди этих классов, и анализирует их влияние на способы проведения свободного времени среди городских рабочих. Исследователь высказывает убеждение, что развиваться средневикторианского периода (28). Дж.Пембл рассматривает путешествия викторианцев, а Дж.Волвин - отдых детей из разных социальных групп (29).

Социальная и имущественная стратификация британского общества XIX в. представлена в статистических исследованиях У.Д.Рубинштейна, Дж.Бэнкса, а также в социологических исследованиях Дж.Рейнора и Р.С.Нила. В последних, кроме этого, затрагиваются вопросы идеологии и самосознания различных социальных групп (30).

Этим аспектам уделяется большое внимание в произведениях, специально посвященных средневикторианскому периоду - ставшей классикой работе Дж.Беста и недавно изданной работе Т.Хоппена (31).

Ряд исследований посвящен материальной культуре викторианского периода. Изучением предметов быта занимались А.Бриггс, Дж.Глоуг, жилья – Р.Даттон, костюма - С.У. и П. Каннингемы (32).

Много информации об образе жизни высшего класса содержится в сочинениях биографического характера, написанных Л.Стрэчи, Р.Мартином, Г.К.Честертоном, Дж.Саймонсом (33).

В российской историографии последней четверти XIX – начала ХХ вв.

изучение проблем английской истории и современности занимало одно из центральных мест. В поисках ответов на вопросы, перед решением которых стояла Россия, исследователи особое внимание уделяли «опыту народов». В этот период было издано большое количество работ, посвященных модернизации английской политико-правовой, административной, образовательной системы.

взаимоотношений, обыденной жизни населения Британских островов. Так, например, в работе С.Б.Иппо, посвященной истории и современному состоянию (на конец XIX – нач. ХХ вв.) экономических связей Москвы и Лондона, торгово-промышленной активности Великобритании, можно найти информацию о социальном и финансовом положении различных категорий населения, о нормах и идеалах британского общества, о бытовой культуре (34). Эти же вопросы освещал С.Рапопорт в работе «Деловая Англия» (35).

П.Г.Мижуев в исследовании эволюции британских образовательных учреждений в XIX в. уделял значительное внимание формам и методам самоуправления, затрагивал вопросы социальной стратификации и социального влияния дворянства и среднего класса (37).

специальных исследований авторов XIX – нач. ХХ в. Очень часто они приводились в качестве примера при обсуждении проблем российской действительности. Во многих сочинениях наблюдаются параллели между жизнью англичан и русских. В работах такого плана авторы чаще всего стремились рассказать о современном им английском обществе, но многочисленные экскурсы в прошлое дают информацию, касающуюся третьей четверти XIX в.

положение женщин в обществе, воспитание и образование, будни и праздники, нормы и правила поведения, городской и сельский образ жизни – эти темы нашли отражение в работах Е.Н.Водовозовой, Е.Баранова, А.Быковой, С.Меча, А.Вадина, Л.Жаринцовой, Н.Е.Онуфриева, Дионео, С.Слобожанского (38).

Нужно заметить, что, хотя многие авторы проводили отличия между повседневной практикой представителей различных слоев британского общества, во всех исследованиях акцент делался не на отличиях, а на общих чертах и формировании представления об английском национальном характере. Исключение составляло разве что положение рабочих. Отчасти такой подход может объясняться реально существующей в Англии тенденцией к унификации идеалов и началом формирования определенного массового сознания.

Большинство указанных сочинений выполнено на очень узкой источниковой базе, часто встречается непроверенная и недостоверная информация, противоречивость авторов. В целом эти работы носят описательный характер.

На этом фоне особенно выделяется исследование С.С.Шашкова, посвященное историческим судьбам женщин и феноменам детоубийства и проституции. Отличительной чертой этой работы является глубокий анализ.

Социальное, правовое положение женщин интересует автора в первую очередь, однако он также рассматривает структуры родства, брачные стратегии, выделяет типы семей. Хронологические рамки исследования очень широки – оно охватывает период с древнейших времен и до конца XIX в. Но много внимания автор уделяет и Англии XIX в. (39).

В советской историографии проблемы социальной и культурной истории Великобритании затрагивались сравнительно редко. Вопросы взаимоотношений социальных групп рассматривались, главным образом, как классовый антагонизм между буржуазией и пролетариатом, а вопрос о соотношении сил и влияния аристократии и среднего класса даже не считался проблемой: единственная аристократия в стране – это буржуазия. В тех немногочисленных исследованиях, которые касались культурной истории страны в XIX в., обязательно подчеркивалась «буржуазность»

викторианской культуры (40).

Повседневная жизнь долгое время выпадала из поля зрения советских историков. Фраза «нас интересуют не люди, а идеология», брошенная еще в 1831 г. на одном из заседаний историков, отражала дух, господствующий в советской историографии тех лет (41). Но в 1970-1980-е гг. интерес исследователей и публицистов к обыденной жизни людей заметно усиливается. В этот период появляется ряд работ, в том числе и по Англии, нацеленных на то, чтобы показать зарубежные страны через жизнь их народов, проследить характерные черты национальной психологии, то, как они проявлялись в человеческих взаимоотношениях. Однако большинство этих исследований было посвящено Великобритании ХХ века.

К истории XIX в. относится исследование Н.А.Ерофеева. По материалам отечественной публицистики, литературы путешествий он анализирует этнические представления русских об англичанах, которые «отражают не одну, а две реальности или, точнее, два народа – и тот, чей образ формируется в сознании другого народа, и тот, в среде которого эти представления слагаются и получают распространение» (42). Что касается первой реальности, то в работе приводится обширный фактологический материал о бытовой и духовной культуре англичан, что касается второй, то здесь автор подходит к очень сложной проблеме формирования стереотипа национального характера и одним из первых привлекает внимание к тенденциям отечественной англофобии.

В.Н.Дегтеревская рассматривает проблемы, с которыми сталкивались политические эмигранты середины XIX в. в Великобритании, в том числе она освещает и такие вопросы, как отношение правящей элиты и широких кругов общественности к изгнанникам с континента (43).

Жанр биографии в современном англоведении связан прежде всего с именем В.Г.Трухановского, который работал в нем, начиная с 1960-х гг. Но исследование «Б.Дизраэли, или История одной невероятной карьеры», относящееся к викторианскому периоду, появилось только в 1993 г. В этой работе много говорится о нравах высшего света, о положении в нем новых людей и о викторианском обществе в целом, что выводит ее за узкие рамки политической биографии (44).

В том же году вышел труд В.И.Попова о жизни в Букингемском дворце, в основном в ХХ в., но в нем также рассматривается время и личность королевы Виктории (45).

Традиции биографического жанра продолжил сборник «Викторианцы», авторов которого объединило стремление «представить викторианские времена через жизнеописания знаменитых политиков». Во вводной статье сборника, подготовленной И.М.Узнародовым, впервые в отечественной историографии была дана развернутая характеристика викторианской эпохи, включающая социально-экономические и политические тенденции развития страны. Однако большее внимание в ней уделяется духовной атмосфере, эволюции материальной культуры, нравов и образа жизни различных социальных слоев в течение долгого периода правления Виктории (46).

викторианской культуре. В. Шестаков исследует, каким образом особенности английского национального характера проявлялись в разных областях духовной и художественной культуры, в том числе и викторианской (47).

О.Б.Вайнштейн, напротив, используя, главным образом, художественную литературу, рассказывает о жизни, в частности о клубной жизни, в Англии Великобритании XIX в. предпринял С.А.Богомолов (49).

Большой интерес вызывает работа Л.Фадеевой о формировании в Британии профессий как особого профессионального и социального феномена. Автор рассматривает статус, финансовые ресурсы, идеологические ценности профессиональных групп и выдвигает тезис об их растущем стремлении идентифицировать себя не с высшим, а со средним аристократических норм и идеалов среди представителей свободных профессий и в обществе в целом (50). В работе затрагивается также вопрос о викторианской системе ценностей, но более полно он рассмотрен в статье «Образ викторианской эпохи в коллективной памяти англичан». Здесь Л.А.Фадеева анализирует основные элементы викторианского мифа и видение его современниками и потомками (51).

М.И.Козьяковой, которая видит в нем общемировое явление, воплощение буржуазного духа, но, говоря об Англии, признает, что аристократические идеалы в ней были очень сильны. Исследователь также затрагивает некоторые аспекты аристократического и предпринимательского образа жизни (52) Изучение степени научной разработанности темы позволяет сделать вывод, что ни в зарубежной, ни в отечественной историографии взаимовлияние образа жизни и трансформации высшего общества не рассматривалось как отдельная проблема. Специального комплексного анализа образа жизни британской элиты также не удалось обнаружить. В основном исследования либо очень широки и охватывают всю культуру британского общества, в том числе и высшие слои населения, либо концентрируются на отдельных узких проблемах повседневной жизни.

Исследований, посвященных интеграции элитных групп, крайне мало. Чаще всего в них рассматривается XIX век в целом и не акцентируется внимание на тех достаточно серьезных отличиях, которые наблюдались в разные временне отрезки викторианской эпохи.

Цель и задачи исследования. Целью диссертации является анализ образа жизни средневикторианской элиты в контексте трансформации ее социального состава.

В рамках данной цели поставлены следующие задачи.

1. Дать анализ социально-экономического и политического положения различных элитных групп в третьей четверти XIX в.

2. Выявить особенности и механизмы интеграции аристократии и высшего среднего класса в средневикторианский период.

3. Рассмотреть характер взаимоотношений между различными группами высшего общества.

4. Исследовать особенности трансформации социокультурных ценностей дворянства и высшего среднего класса.

5. Проследить изменения в поведении указанных групп.

6. Показать, каким образом процесс интеграции сказывался на частной жизни аристократии и высшего среднего класса.

Хронологические рамки исследования охватывают третью четверть XIX в., или, согласно наиболее распространенной периодизации викторианской эпохи, средневикторианский период. Выбор обусловлен характером интеграции элитных групп. С середины XIX в. уменьшается противостояние аристократии и среднего класса, заметное в годы Промышленной революции, и наблюдается зримая тенденция к сближению.

Увеличивается количество новых членов в высшем обществе, ускоряется их ассимиляция. Но главной особенностью этого этапа стало поразительное увеличение количества претендентов на включение в элитные круги. На этом этапе объединение элит сохраняло характер поглощения аристократией выходцев других социальных слоев.

Последняя четверть XIX в. представляет собой иной этап интеграции, отличающийся, в первую очередь, существенным увеличением численности новых членов. В этот период четкие статусные градации внутри высшего общества постепенно начинают размываться, меняется характер взаимоотношений между подгруппами.

Необходимо подчеркнуть, что эта периодизация условна: в изучении социальных и культурных тенденций не может существовать четких дат и рамок, поэтому в ряде случаев исследование выходит за указанные пределы.

Источниковая база исследования. В процессе работы над темой был использован достаточно широкий круг источников, которые по своей функциональной значимости можно разделить на ряд групп.

Первую группу источников составили документы официального характера. В этой группе представлены:

- отчеты и свидетельства королевских комиссий по Оксфордскому университету (1852 г.) (53) и по паблик скулз (1864 г.) (54), которые дают информацию о стоимости и качестве образования в этих учебных заведениях, о приоритетных направлениях их работы, о привычках и взаимоотношениях учеников и студентов;

- доклады комиссий по делам государственной службы (1854-55 гг., 1857-58 гг.) (55) и по делам армии (1857 г.) (56), по которым можно судить о социальном происхождении лиц, занимающих высшие посты в этих видах деятельности, об отношении членов парламента к аристократическому покровительству и либеральным принципам - материалы парламентских заседаний по вопросам предоставления пожизненных пэрских званий (57) и наследования в случае источники социального и политического влияния аристократии, некоторые аспекты интеграции элитных групп;

- материалы донесений российских консулов в Великобритании (59).

В целом документы официального характера оказались особенно полезны при рассмотрении проблемы распределения власти и влияния в различных элитных группах средневикторианского общества Статистический материал образовал вторую группу источников, в которую вошли данные официальной статистики, такие как материалы религиозной переписи 1851 г., позволяющие судить о конфессиональной принадлежности жителей Великобритании, данные переписей 1851-1871 гг., предоставляющие информацию о занятости населения (60), и статистические исследования, такие как выполненное на основе официальных данных о землевладельцах за 1873 г. обозрение крупных землевладельцев Дж.Бейтмена и анализ социального состава палаты общин Б.Крэкрофта (61).

Опираясь на количественные сведения этих источников, автор смог осветить некоторые аспекты социально-экономического и политического положения аристократии и среднего класса в третьей четверти XIX в.

Третья группа источников - материалы периодической печати отличается разноплановостью и ориентацией на различные слои населения..

Передовицы «Таймс» дают представление о взглядах истэблишмента не средневикторианского общества. Не менее интересны и представленные в газете рубрики писем, отражающие взгляды широкого круга читательской аудитории. Колонки светской хроники несут информацию об официальных развлечениях представителей высшего света (62).

Статьи, представленные в разных по политической направленности ежемесячниках «Форнайтли ревью», «Куотерли ревью», «Эдинбург Ревью», отличающиеся серьезным и аналитическим характером, помогли разобраться в том, какие проблемы социальной и духовной жизни считались наиболее важными в третьей четверти XIX в. (63) Ежемесячные издание «Фрэйзерс Мэгэзин» и «Петерсонс Мэгэзин», предназначенные в большей степени для отдыха читателей, дали сведения о способах проведения свободного времени в средних и высших классах, о социальных контактах, правилах и нормах поведения в этих группах (64).

В женском журнале «Годес Ледис Бук» внимание привлекают разделы о моде, советы, как обращаться с домочадцами. Тип идеальной жены, создаваемый журналом, служил образцом для подражания женской половины высших средних классов (65).

Юмористический журнал «Панч» интересен тем, что в гротескной и карикатурной форме изображал нравы общества в исследуемый период (66).

Русские издания «Мир Божий», «Вестник Европы», «Всемирный путешественник», «Русский вестник», «Вокруг света», «Исторический вестник», «Новь», «Русское богатство» отражают значительный интерес к повседневной жизни викторианцев. Заметки специальных корреспондентов в Великобритании, публикации очерков и воспоминаний людей, побывавших в стране, да и самих англичан тоже, отрывки художественных произведений викторианских авторов дали много ценного материала по самым разным проблемам, освещаемым в диссертации, и прежде всего о социальной повседневности и духовной жизни общества (67).

К четвертой группе относятся автобиографии, воспоминания, дневники и переписка. Эту группу можно разделить на эго-документы самих викторианцев и иностранных путешественников. Материалы, написанные англичанами, позволяют взглянуть на высшее общество изнутри. Из них можно выделить воспоминания и автобиографии (Г.Люси, Дж.МакКарти, Дж.Рассела, воспоминания О.Литтлтона, включающие материалы семейной хроники, автобиографии А.Конан Дойла, Э.Панкхерст и др.) (68), письма и дневники (письма и дневники королевы Виктории, Мэри Гладстон, переписка Дизраэли с леди Брэдфорд и леди Честерфилд, письма Т.Карлейля, Ч.Диккенса, леди Августы Стэнли и др.) (69).

Личные документы иностранцев, такие как воспоминания П.Боборыкина, А.Вамбери, дневник Н.Хоторна, письма Л.Блана, И.А.Гончарова, И.С.Тургенева, А.С.Хомякова и др. (70), помогли выявить особенности, свойственные только английской элите.

Дневники и переписка, фиксирующие непосредственные впечатления, представляют ценность тем, что в них сильнее отразилась атмосфера общества. Но воспоминания имеют свои преимущества, так как дают представление о том, что авторы считали наиболее важным в своей жизни, что отложилось в их памяти. Кроме того, в воспоминаниях очень часто проводятся сравнения жизни высшего общества в разные периоды времени.

И даже если учесть приукрашивание в годы, на которые приходилась молодость авторов, они все равно несут много информации о вкусах, нормах поведения элиты, отношениях между старыми и новыми ее членами. Такие документы, как воспоминания леди Дороти Невилл, леди Сент Хельер (71), серьезно помогли в определении хронологических рамок диссертационного исследования.

Несмотря на то что представленные подгруппы источников имеют разное функциональное назначение (письма предназначены для передачи информации и впечатлений адресату, воспоминания и автобиографии – будущим поколениям, дневники были способом снятия внутреннего напряжения и формой самоанализа), эго-документы объединяет концентрация авторов не столько на событиях и явлениях, сколько на собственных ощущениях, которые вызывали у них эти явления. Однако их субъективность, которую часто считают недостатком материалов частного характера, для нас очень важна, тем более что реакция на похожие события часто была сходной, что уже многое говорит о представлениях высшего света. Даже слухи и сплетни, циркулирующие в нем, интересны ввиду ярко выраженного оценочного характера суждений.

Следующей, пятой, группой источников является публицистика. В эту группу вошли работы и тексты выступлений принца Альберта, М.Арнольда, Дж.Берка, кардинала Ньюмена, Дж.Эммета, Л.Сэндфорда и М.Таунсенда, Дж.Рескина и т.д. (72) Характерной чертой такого рода источников является то, что авторы, затрагивая общественно значимые проблемы, высказывали не только свое личное убеждение, но, явно или имплицитно, выражали мнение определенной социальной группы. Публицистика не сводилась исключительно к области политики и идеологии, даже если они были приоритетными. В источниках такого рода можно найти обширный материал о самых разных сторонах жизни общества, независимо от того критиковали или поддерживали авторы те или иные современные им явления.

характера, которые составили шестую группу источников. К ним относятся не имевшие между собой четких дисциплинарных границ произведения философского, политологического, культурологического, социологического и естественнонаучного характера. Эта группа представлена работами У.Беджгота, Т.Г.Бокля, Ч.Дарвина, Т.Карлейля, Т.Б.Маколея, К.Маркса, Дж.Ст.Милля, Г.Спенсера, Ф.Энгельса и др. (73), которые помогли лучше понять идеологический климат и ценности викторианского общества, положение различных социальных и половозрастных групп, а также характер взаимоотношений между ними В отдельную, седьмую, группу выделены заметки и описания зарубежных авторов, включавшие элементы истории, описание быта и нравов, прошлого и современного состояния социально-политической системы Великобритании. В эту группу вошли работы преимущественно французских (Ложель, Л.Фоше, Г.Тэн, Ш. де Монталембер) (74) и российских (К.Бернадский А.Гейкинг, М.И.Зарудный, П.Усов и А.Разин) (75) авторов. Характерной чертой этих работ является то, что анализ жизни общества, в том числе и светского, основывался в основном на личных наблюдениях и в тексты вплетены многочисленные воспоминания.

Такой вид источников, как художественная литература, составившая восьмую группу, давно используется историками для реконструкции повседневной жизни и постижения духовной атмосферы времени. В диссертации были использованы произведения Ш.Бронте, Ч.Диккенса, У.Теккерея, Э.П.Худа, в которых отражались социальные взаимоотношения, частная жизнь высшего и среднего классов, их ценностные приоритеты, стиль, вкусы, создавались типичные образы членов высшего класса (76).

В этом ряду стоит выделить сатирическое произведение Э.Троллопа «Так рассматриваемые в исследовании: тактика, используемая нуворишами с целью попасть в ряды светского общества, их образ жизни и образ мышления, отношение к ним старой элиты (77).

Другое произведение, о котором также нужно сказать особо, – это книга Т.Хьюза «Школьные годы Тома Брауна» - автобиография, облеченная в форму беллетристики (78). С одной стороны, автор рассказывает о годах своей юности, проведенных в Рагби при Т.Арнольде. Несмотря на то что описываемые в романе события отделены от исследуемого периода на 20 лет, это очень важный источник, поскольку именно реформы Т.Арнольда определили облик паблик скулз (79) в средневикторианский период. С другой стороны, эта книга помогала распространять идеалы джентльменского поведения среди тех, кто никогда не учился в элитных школах. Впрочем, это относится не только к упоминаемой работе. Во всех произведениях создавались идеальные образы, воплощающие нравственноэтические нормы, воздействующие на сознание читателей.

Десятую группу источников - литературу дидактического характера объединяет явно выраженная поучительность, ориентация на распространение норм и идеалов в определенных социальных кругах.

Дидактические материалы незаменимы при изучении формальнонормативного дискурса викторианской эпохи. Из документов, которые использовались в исследовании, к этой группе можно отнести литературу на тему «Как достичь успеха» и пособия по этикету. «Литература успеха» была рассчитана на пропаганду буржуазных ценностей в рабочей среде. В исследовании она используется как отражение предпринимательской культуры (80).

Особенно важны для нас пособия по этикету. Это главный источник для понимания правил, регулирующих жизнь светского общества. В этих пособиях стандартизировались модели поведения, которые должны были воспринимать абсолютно все члены избранного круга (81).

Сходной по функциональной значимости одиннадцатой группой источников являются проповеди, такие как проповеди Дж.Клэйтона, Г.Лиддона, Ч.Х.Спургена, Дж.Ф.Шоу (82).

Тексты проповедей помогают в исследовании ценностных доминант викторианства, поскольку религиозность являлась его краеугольным камнем.

К тому же, обращаясь к пастве, священники рассказывали о реальных проблемах и ситуациях, происходящих в обществе.

Таким образом, представленная источниковая база является, на наш взгляд, обширной и разнообразной, она позволяет решить поставленные в диссертационном исследовании задачи.

Методологическая база исследования заключается в опоре на принцип историзма. Внимание к историческому контексту, осознание различий между прошлым и настоящим, «инаковости» минувших эпох остаются актуальными для любого исторического исследования.

В реализации основополагающего для историзма принципа последовательности существенное значение приобретает историкогенетический метод, который позволяет в динамике рассмотреть изменения, происходившие в образе жизни средневикторианской элиты.

Учитывая, что элита третьей четверти XIX в. не являлась однородной в социальном отношении группой, а включала в себя представителей различных слоев, изначально принадлежащих к разным культурам, возникает необходимость в использовании историко-сравнительного метода. Он дал возможность глубже осмыслить характер и степень перемен, затронувших эти группы.

В диссертации рассматривается жизнь людей с их субъективными представлениями, чувствами, желаниями, что предполагает применение историко-антропологического подхода, акцентирующего внимание на мотивах и стратегиях поведения людей – «реальных «актеров» в драме Истории» (83).

Исследование деятельности, восприятий и опыта отдельных людей, на взгляд антропологов, возможно только средствами герменевтического понимания, культурной герменевтики – через осознание и реконструкцию присущих самим действующим лицам категорий. С герменевтикой тесно связан метод индивидуализации, который также используется в работе. Но он не является приоритетным, поскольку в диссертационном исследовании рассматриваются не только конкретные личности, конкретные ситуации и небольшие по размеру сообщества, но, в большей степени, крупные социальные группы и культурные процессы, действующие в масштабах всего общества.

В связи с этим небезынтересной представляется теория стилей жизни, выдвинутая М.Дингесом и позиционируемая как часть культурной истории повседневности. По мнению автора, этот метод позволяет отойти от распространенного в последние годы представления истории как суммы индивидуальных опытов и связать индивидуальные практики с макроисторией. Стили жизни он определяет как «структурированные во времени и пространстве модели образа жизни, которые зависят от ресурсов (материальных и культурных), от типа семьи и хозяйства, а также от ценностных установок» (84). Действуя в пространстве возможностей, ограниченных коллективными структурами, индивиды и группы сами могут оказывать влияние на трансформацию структур. Так, люди или группы делают выбор из решений, предполагаемых их социальным положением, но они также могут целенаправленно культивировать стили жизни, чтобы тем самым обозначить социальные различия и сформировать свою идентичность.

Таким образом, социальная структура и стиль жизни ставятся в прямую зависимость друг от друга. По сути, эта теория очень тесно смыкается с идеями символического капитала П.Бурдье, с той разницей что она признает более активную роль культурных факторов.

саморепрезентация. Формы предъявления, демонстрации, навязывание обществу своего положения неизбежно становятся знаковыми представлениями, при анализе которых особую ценность представляет семиотический метод.

Характерной чертой исследования является его междисциплинарность и обращение к опыту других наук, таких как социология, психология, лингвистика и литературоведение, культурология.

Научная новизна диссертации состоит в самой постановке проблемы.

Впервые предпринимается попытка специального исследования того, каким образом изменения в стиле жизни британцев в третьей четверти XIX в. могли содействовать усилению социальной мобильности и как изменения в социальной структуре и социальных взаимоотношениях сказывались в повседневной практике средневикторианского высшего общества.

В исследовании использован широкий круг источников, в первую очередь русскоязычных, которые мало или вовсе не известны зарубежным исследователям и которые не применялись при реконструкции образа жизни викторианской аристократии и среднего класса. Это позволило дать более разносторонее представление о жизни средневикторианской элиты, выявить особенные черты, свойственные только британскому высшему обществу.

Для отечественной историографии исследование является новым и по ряду других параметров. В российской историографии практически не исследована проблема интеграции элитных групп и формирования новой элиты Великобритании. В представленной работе высший класс рассматривается, главным образом, как социальная элита страны, как сложный, состоящий из разнообразных элементов организм. При этом внимание акцентируется на межличностных контактах и проблемах взаимоотношений различных групп, входящих в высшее общество. В работе уточнены некоторые особенности интеграции, характерные для третьей четверти XIX в.

Представленная диссертация является первой в отечественной историографии попыткой комплексного анализа образа жизни высшего общества, включающего социальную повседневность и частную жизнь. При этом проблематизируется понятие частной сферы применительно к высшему обществу, рассматривается соотношение приватного и публичного в жизненном пространстве средневикторианской элиты.

В диссертационном исследовании в динамике рассматривается трансформация идеологических и социальных установок различных элитных групп, показаны особенности духовного климата средневикторианского общества, прослеживается связь культурного сближения аристократии и среднего класса с оформлением викторианства.

Значительное внимание уделяется факторам социально-экономического и политического характера и их воздействию на сознание, психологический облик, выбор стратегий поведения и стиль поведения элиты. Тем самым образ жизни на индивидуальном или групповом уровне связывается с общими тенденциями развития Великобритании в третьей четверти XIX в.

преимущественно определены территорией Великобритании.

Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры новой и новейшей истории Ставропольского государственного университета.

Ставропольского межрегионального отделения Российского общества опубликованы многочисленные статьи и тезисы докладов. Результаты исследования апробированы автором в выступлениях на ежегодных университетских конференциях Ставропольского государственного университета «Университетская наука – региону». Кроме того, основные всероссийских конференциях и семинарах: «Проблемы повседневности в истории: образ жизни, сознание и методология изучения» межрегиональный научный семинар (Ставрополь, 1999); «Историческое знание и интеллектуальная культура» - всероссийская научная конференция (Москва, 4-6 декабря, 2001); «Центр-провинция. Историко-психологические проблемы» - всероссийская научная конференция (Санкт-Петербург, 6- декабря 2001); «Я и Мы: история, психология, перспективы» международная научная конференция (Санкт-Петербург, 30-31 мая 2002);

«Межкультурное взаимодействие и его интерпретации» - международная научная конференция (Москва, 22-23 апреля 2004). Также концепция международной летней школы «Историческая антропология» и «История семьи, домохозяйства и родства», организованной Европейским университетом в Санкт-Петербурге и Институтом истории им. Макса Планка в Геттингене (Германия), (Санкт-Петербург, 4-18 августа 2002).

Содержащийся в диссертации фактологический материал и научные обобщения могут быть использованы в учебном процессе при подготовке специалистов - историков, культурологов, лингвистов, регионоведов; при подготовке лекционных и семинарских занятий по новой истории стран Европы и Америки; при подготовке спецкурсов по истории повседневной жизни Великобритании в XIX в.; при проведении курса истории и культуры стран изучаемого языка в рамках направления «Лингвистика и межкультурная коммуникация»; а также могут использоваться российскими организациями, занимающимися налаживанием общественных и культурных связей с Великобританией.

Глава I. Изменение положения британской элиты в третьей четверти §1. Распределение социального, экономического и политического влияния в элитных группах британского общества.

Викторианская эпоха – один из самых значимых и удивительных по наполненности событиями периодов в британской истории. Термин «перемены» стал знаком времени, причем не только для исследователей, которым в ретроспективе легче было оценить его значение, но и для самих викторианцев. Перемены, происходившие в это время, поражали своим размахом и глубиной. Они затронули абсолютно все стороны жизни человека и общества. Это были и технологические, и демографические сдвиги, изменение скорости жизни и изменение мировосприятия людей, изменения в политической и социальной системе. Период правления королевы Виктории стал переходной стадией, по завершении которой Великобритания из страны с массой полуфеодальных пережитков превратилась в развитое индустриальное демократическое государство.

Немаловажную роль в процессе трансформации британского общества сыграл подъем новой социальной силы – среднего класса. Он быстро рос количественно, параллельно росло его влияние, и в конечном итоге он получил в свои руки управление государством. Аристократия вытеснялась, но это был не просто переход власти от одного класса к другому, а качественная эволюция правящего класса, в ходе которой формировалась новая элита, соединяющая в себя элементы обоих слоев. Это был длительный путь, неодинаковый по своему характеру на различных стадиях правления Виктории.

Этапы развития викторианского общества историки определяют поразному, в зависимости от того, какие цели они ставят перед собой. Наиболее распространенная периодизация выглядит следующим образом: 1837 – гг. – ранневикторианский период, начавшийся с момента восшествия на престол королевы Виктории и закончившийся открытием Великой выставки промышленных изделий всех наций, которая стала воплощением могущества Великобритании; 1851 – 1873 гг. – средневикторианский период, последняя дата связана с началом Великой депрессии, охватившей экономику Великобритании; 1873 – 1901 гг. – поздневикторианский период, завершившийся смертью королевы. Конечно, указанные даты имеют лишь символическое значение. Но в целом эта периодизация подходит и для рассмотрения проблем диссертационного исследования.

Вначале несколько слов о терминологии. Термин «класс» в данной работе используется не в марксистском понимании, которое предполагает прежде всего определенное отношение к собственности и средствам производства, а в значении большой социальной группы, отличающейся от других по ряду признаков. В этом значении он смыкается с понятием «страта» (1).

Единого набора критериев социальной стратификации в социологии до сих пор не существует. Л.Уорнер, например, в качестве показателей выделяет доход, профессиональный престиж, образование, этническую принадлежность. Для Б.Барбера основными параметрами выступают: 1) престиж, профессия, власть и могущество, 2) доход или богатство, 3) образование или знания, 4) религиозная или ритуальная частота, 5) положение родственников, 6) этническая принадлежность (2). Часто исследователи к этому ряду добавляют такие показатели, как шкалу ценностных приоритетов, стандарты социального поведения, стиль жизни и субъективную идентификацию себя с тем или иным классом (3).

Столь разнообразные показатели (многие из них будут рассмотрены подробнее в ходе исследования) затрудняют четкое разделение, так как одни и те же индивиды и группы могут занимать разные позиции в этих рядах.

Особенно трудно это сделать, когда речь заходит о среднем классе, так как от отличается очень высоким уровнем социальной мобильности.

Его определение достаточно абстрактно и противоречиво, единых подходов к этому понятию в мировой исследовательской практике не существует. Можно предложить определение Т.И.Заславской и Р.Г.Громовой, согласно которому «средний класс – это совокупность социальных групп, занимающих промежуточную позицию между верхами и низами общества, и выполняющих в силу этого интерактивную функцию своего рода социального медиатора» (4).

В западной социологии основным ориентиром для причисления к среднему классу являются экономические критерии. В словаре «Американа»

говорится, что принадлежность к среднему классу в США, например, определяется «почти исключительно имущественным положением человека (5). Многие историки также основной упор делают на текущем доходе и размерах собственности. По этим показателям они делят викторианский средний класс на три уровня групп – низшую (мелких лавочников, торговцев, мелких производителей), среднюю (в меру успешные промышленники и торговцы и представители свободных профессий) и высшую (крупные банкиры, промышленники и коммерсанты (6).

В викторианский период социальным выражением принадлежности к разным группам среднего класса являлось количество домашней прислуги.

Найм одного человека означал нижнюю границу среднего класса и доход не менее 70-100 ф.ст. в год. Найм как минимум трех человек означал принадлежность к средней группе среднего класса и доход не менее 500 ф.ст.

в год. Тогда как те, кто относился к высшей группе, старались нанять штат прислуги, чтобы обозначить свое положение в социальной структуре (7).

Появление среднего класса как группы, осознающей свое отличие от других социальных групп, обладающей общей идеологией и общими интересами, относится к середине XVIII в., хотя сам термин впервые был введен в оборот лишь в период наполеоновских войн. Бесспорно, и до этого времени в обществе имелись свои «средние ряды» между дворянством и простым народом, но классом они еще не были. Именно с Промышленной революцией связано оформление социальной идентичности среднего класса.

К 1851 г. к этой категории относилось около одного с четвертью миллиона мужчин, или 18 % работающего населения (8). С середины века ее границы расширяются. Увеличение сказывалось в росте числа лиц, занятых профессиональной и предпринимательской деятельностью. Так, в Англии и Уэльсе с 1851 по 1871 гг. число людей, занимающихся юриспруденцией выросло с 32 до 39 тысяч человек, медициной – с 60 до 73 тысяч, людей, связанных с образованием – с 95 до 135 тысяч, церковью – с 31 до 44 тысяч, с искусством и развлечениями – с 25 до 38 тысяч, с литературой и наукой – с до 7 тысяч, с коммерцией - с 592 до 957 тысяч, служащих в органах государственной власти и местного самоуправления – с 52 до 73 тысяч (9).

Эти виды деятельности являлись основными сферами занятости среднего класса. Но исследование не охватывает их полностью. Его объектом является элита этих групп, которая отличалась от остальных членов по какому-либо из трех важнейших показателей – богатство, власть, престиж.

По этим же критериям в данном параграфе мы попытаемся сравнить их с аристократией, для того чтобы ответить на вопрос, кто являлся национальной элитой в третьей четверти XIX в.

Обращаясь к понятию «аристократия», можно воспользоваться определением, данным Д.Ливеном, которое звучит следующим образом:

«Аристократия – это исторически сложившийся, наследственно правящий класс» (10). Под аристократией, или нобилитетом, обычно понимались лица, обладавшие наследственным титулом и закрепленными правами, такими как право получать аудиенцию у монарха, право быть судимым только судом равных. То есть границы этого слоя прослеживаются достаточно четко и основываются, главным образом, на юридических дефинициях. Эти «высшие ряды» включали пять категорий пэрства – герцогов, маркизов, графов, виконтов, баронов и их семьи. К 1880 г. в стране насчитывалось 580 пэров, из которых 431 были наследственными членами палаты лордов благодаря обладанию пэрскими званиями Соединенного Королевства. К этому ряду следует добавить еще 7 женщин, имеющих титул пэра в своем праве, и шотландского и 101 ирландского пэра, которые не имели возможности заседать в палате лордов из-за того, что у них не было титулов Соединенного Королевства (11). Эта группа являлась наиболее привилегированной частью аристократии.

Кроме нее сюда входили баронеты – лица, обладавшие титулом, но не имевшие права заседать в палате лордов. В 1880 г. их насчитывалось человек (12). Хотя по закону их привилегии были минимальны, это был юридически учрежденный, наследственный титул, носители которого занимали место рядом с пэрами.

аристократии, включают в нее еще одну, наиболее многочисленную группу (в 1883 г. 4 250 семей), джентри, не обладавших ни титулом, ни юридическими привилегиями (13). Оснований для этого много. Джентри составляли часть правящего класса, они были связаны с нобилитетом родственными узами, их источники благосостояния, занятия, образ жизни во многом были сходными. Отличие этой группы от вышеупомянутых было скорее юридическим, чем социальным. Джон Берк, создатель справочника «Земельные джентри», на титульном листе первого издания, опубликованного в 1837 г., определял джентри как «нетитулованных лиц Великобритании и Ирландии, обладающих территориальными владениями или высоким служебным положением, но не облеченных наследственными почестями» (14). Проще говоря, это нетитулованное мелкопоместное дворянство. Несмотря на то что они не обладали званием выше, чем эсквайр, они имели право на герб и очень часто принадлежали к известнейшим аристократическим родам, намного более древним, чем у их собратьев с титулом. В дальнейшем, для удобства, мы будем говорить об этой группе как об аристократии, там, где необходимо, отмечая различия.

Приступая к рассмотрению уровня экономического благосостояния рассматриваемых групп, отметим, что в целом тех, кого можно было отнести к британской экономической элите, было не так уж много. Из 30 млн.

человек, проживающих на территории Соединенного Королевства в 1867 г., годовой доход от 5 до 50 тыс. ф.ст. имело 7 тыс человек; от 1 до 5 тыс ф.ст. – 40 тыс. человек. Плюс около 2 млн. человек имели доход от 100 до 1000 ф.ст.

в год. (15).

К сожалению, мы не имеем точных данных, которые позволили бы сравнить общие показатели благосостояния среднего класса и аристократии.

Но есть данные из статистических таблиц У.Д.Рубинштейна, касающиеся личных состояний. Исследователь приводит список 40 крупнейших состояний Великобритании в 2 и более млн. ф.ст. за 1809-1914 гг. Из этого списка лишь четыре принадлежало старой аристократии. И даже если оставить только тех, кто умер до последней четверти века, землевладельцы остаются в меньшинстве (16).

В списке У.Д.Рубинштейна из лиц, принадлежащих к среднему классу, нет никого, кто бы не имел отношения к предпринимательству.

Единственным представителем свободных профессий был лондонский юрист Э.Д.Беккетт. Но он был связан также с банковской деятельностью в Лидсе и Данкастере.

Государственные чиновники высшего ранга, врачи, преподаватели Оксбриджа, юристы в начале своей карьеры получали около 1 000 ф.ст. в год.

В дальнейшем доходы увеличивались, но мало кто из них мог надеяться на сумму в 10 000 ф.ст., хотя были адвокаты, получавшие и по 25 000 ф.ст. в год. В церковной иерархии заработки варьировались от 200-300 ф.ст.

приходских священников до 15 000 ф.ст. архиепископов. Редакторы и менеджеры газет получали 1 000 – 2 000 ф.ст., но жалование зависело от того, в какой газете работал человек. Естественно, что сотрудник «Таймс»

получал намного больше, чем сотрудник какой-нибудь второразрядной газеты. Актеры известных мюзик-холлов получали от 1 000 до 3 000 ф.ст. в год (17). Представители научной и творческой интеллигенции, отличающиеся в Англии практичностью и деловой сметкой, редко когда могли заработать состояние свыше 100 000 ф.ст. К примеру, состояние пользовавшегося необыкновенной популярностью Ч.Диккенса к концу его жизни составляло 93 000 ф.ст. (18).

распределены крайне неравномерно. Большая часть крупных состояний приобреталась в финансовой и торговой сферах. Некоторые миллионеры принадлежали к прославленным коммерческим династиям, таким как Ротшильды, Баринги, Ралли, Сассунс, Гиббсы и т.д., но имена многих оставались малоизвестными. Одним из самых богатых людей XIX в. был владелец текстильных складов и банкир Джеймс Моррисон, оставивший после своей смерти в 1857 г. около 4-6 млн. ф.ст. – состояние, которое его старший сын, финансист, увеличил до 11 млн. к началу ХХ в. Р. Торнтон заработал на торговле с балтийскими странами около 3 млн. ф.ст., почти столько же приобрели коммерсанты международного уровня Х.Маккомонт и Дж.Лоудер (19).

Практически все обладатели состояний в 2 и более миллиона в третьей четверти XIX в. были представителями лондонского Сити. Ситуация начала меняться в пользу провинциальных предпринимателей ближе к концу ХIХ в.

Характерно, что в то время как страна в своем экономическом благополучии в первую очередь зависела от промышленного производства (20), в финансовом отношении промышленники были позади других предпринимательских групп. Состояние типичного успешного фабриканта в среднем оценивалось в 100 000 ф.ст. Промышленные состояния были представлены по большей части в северо-западных районах страны. Но понастоящему крупных среди них было мало. Так, например, в Манчестере – «колыбели Промышленной революции» - только один фабрикант нажил миллионное состояние и еще два – состояния в 500 000 ф.ст. В Ливерпуле только два крупных состояния были заработаны в промышленности (21).

Среди промышленников, обладающих двухмиллионным состоянием, можно выделить У.Бейрда, У.Крошоу, Дж.Райлендса.

Но каковы бы ни были различия в уровне благосостояния между группами, очевидно одно: большая часть богатейших людей была связана с бизнесом. Изначальное превосходство аристократии в обладании материальными ресурсами исчезало.

И тем не менее английская аристократия оставалась очень богатым классом и богатейшим дворянством Европы. Английские аристократы обладали большей пропорцией земли, чем аристократия других стран (за исключением, может быть, Австро-Венгрии): четырьмя пятыми земли Соединенного Королевства владело менее 7 000 человек (22).

В 1879 г. Дж.Бейтмен на основе официальных данных за 1873 г.

составил обозрение крупных землевладельцев Британии и Ирландии, в котором делит их на 6 классов в соответствии с площадью, которой они владели:

Класс 1 Кол-во человек, владеющих 100 000 акрами и выше – 2 Кол-во человек, владеющих от 50 000 до 100 000 акров – 3 Кол-во человек, владеющих от 20 000 до 50 000 акров - 4 Кол-во человек, владеющих от 10 000 до 20 000 акров – 5 Кол-во человек, владеющих от 6 000 до 10 000 акров – 6 Кол-во человек, владеющих от 3 000 до 6 000 акров – К этому числу он еще прибавляет 1 320 владельцев поместий от до 3 000 акров (23).

Современный же английский исследователь Д.Кеннедин в классе землевладельцев выделяет три группы. Первая группа – это землевладельцы, чьи поместья колебались в размере от 1 000 до 10 000 акров, а доходы – от 000 до 10 000 ф.ст. Они владели единственным поместьем или домом, редко посещали Лондон, хотя те, кто находился ближе к верхней границе, могли иметь больше, чем один дом или поместье. Вторая группа – это собственники, владеющие от 10 000 до 30 000 акров с соответствующим доходом от 10 000 до 30 000 ф.ст. Они обладали несколькими поместьями, либо консолидированными в одном графстве (как граф Хардвик), либо разбросанными по разным графствам (как граф Мэклсфилд). И наконец, на самом верху пирамиды, в третьей группе, Д.Кеннедин разместил территориальных магнатов, которые владели более чем 30 000 акрами земли и получали доходы более чем 30 000 ф.ст. в год (например, герцоги Вестминстерский, Квинсбери, Бедфордский, Девонширский, Нортумберлендский). Большинство из них имели поместья во многих графствах и великолепные дома в самых престижных районах Лондона (24).

Разумеется, абсолютно точного соответствия между джентри и мелкими землевладельцами, между баронетами и средними собственниками и между пэрами и земельными магнатами не было. Некоторые джентри владели большим количеством земли, чем титулованные аристократы, а многие графы (Дерби, Лонсдейл, Сефтон) были богаче некоторых герцогов.

Но в целом более богатые члены земельной элиты были выше по своему социальному статусу.

Градация Д.Кеннедина наводит также на мысль, что размеры доходов аристократии были тесно связаны с размерами их земельных владений. В основном, это было именно так. Однако в ряде случаев такой связи не наблюдалось. Так, например, один из богатейших пэров Англии герцог Вестминстерский с доходом в 290 000 ф.ст. на 1880 г. владел лишь акрами, герцог Бедфордский с доходом в 225 000 ф.ст. – 86 335 акрами, а граф Дерби с доходом в 163 000 ф.ст. – 68 942 акрами, в то время как многие крупные землевладельцы, получали меньшие доходы (например, герцог Ричмондский, обладавший 286 411 акрами и граф Сифилдский, имевший 930 акров получали 80 000 и 78 000 ф.ст. соответственно) (25). Доходы зависели от разных факторов, прежде всего от форм использования земли.

Самой распространенной формой была сдача земли в аренду фермерам.

С конца 1830-х, и особенно с 1850-х гг. и до второй половины 1870-х гг.

сельское хозяйство по-прежнему процветало. Население быстро увеличивалось и поглощало растущее количество зерна, мяса и молочной продукции. После отмены хлебных законов цены на зерно продолжали оставаться высокими (за последующее за отменой десятилетие они упали менее чем на 7 %), а цены на землю и аренду продолжали расти. Это был основной источник существования сельских сквайров, но доходы от него были не слишком велики (26).

Намного более выгодными оказывались несельскохозяйственные формы использования земли. На первом месте по доходности была сдача в аренду или (что случалось реже) продажа городской земли. Урбанизация положительно сказалась на имущественном положении владельцев, таких как герцоги Вестминстерский, Бедфордский, Портлендский, Девонширский, Сатерлдендский – богатейших людей страны. В течение XIX в. их прибыль постоянно возростала (27).

Большие доходы приносила сдача в аренду земли, богатой минералами.

Разработки меди, свинца, олова, железа и, конечно же, каменного угля Нортумберлендского и Сатерлендского, маркизов Бата и Лондондерри, графа Дадли и Фитцуильяма (28). Эти доходы могли дополняться компенсациями за право прохода по владениям аристократов железных дорог и продажей строевого леса.

Некоторые аристократы были связаны с предпринимательством и вкладывали капиталы в акции железнодорожных и строительных компаний, в государственные ценные бумаги. Но в средневикторианский период капиталовложения аристократов были невелики, несмотря на то что доходы от них значительно превышали прибыли с земли. Еще меньше аристократов было связано с промышленностью. Такой пример, как основание 7-м герцогом Девонширским «Барроу Хеметайт Стил Компани» – крупнейшего металлургического завода в стране – уникален (29). Личное вовлечение аристократов в производство было минимальным, и возникает ощущение, что оно даже сократилось по сравнению с предшествующими периодами. В 1869 г. только 5 % всех каменноугольных копей управлялось владеющими ими землевладельцами (30).

Землевладение и система аренды, в отличие от рискованных предпринимательских операций, зависящих от сотни обстоятельств, представлялась незыблемым и надежным источником благосостояния.

Землевладение позволяло аристократии оставаться экономической элитой, хотя баланс и начал нарушаться в пользу средних классов.

В политической сфере ситуация складывалась иначе. Проведение либеральных реформ стало главным направлением развития страны. Великие реформы 1832 и 1846 гг. в средневикторианский период были продолжены новыми уступками. Назовем некоторые из них: закон, обеспечивающий допуск евреев в парламент 1858 г., закон об уничтожении имущественного ценза для членов парламента, принятый в том же году, избирательная реформа 1867 г., включившая в состав избирателей городских рабочих, отмена обязательных церковных налогов в 1868 г., законы 1871 г. о введении обязательных конкурсных экзаменов на государственную службу и уничтожение обычая покупки чинов, направленные на обеспечение важнейшего требования среднего класса - «карьеры, открытой для талантов», закон об университетах 1873 г., уничтожавший ограничения для лиц неангликанского вероисповедания и т.д. (31).

противодействия либеральным реформам в сфере экономики. Многие аристократы, заседающие в парламенте, осознавая, что именно либеральная конкурирующая экономика ведет Англию к процветанию и мировому господству, поощряли уменьшение тарифов и сокращение общественных расходов. Эту точку зрения усваивала и торийская аристократия, уступившая свободной торговле и признавшая тот факт, что «протекционизм не только умер, но и проклят» (32). То есть, часть дворянства действительно пересматривала свои взгляды, часть молча соглашалась. Аристократы прекрасно понимали, что если они, как выразился лорд Дерби, «будут действовать осторожно, если они сами станут во главе движения, ведущего к необходимым реформам, то истинные интересы их мало пострадают, и они удержат за собой большую часть влияния в государственных делах» (33).

И действительно, социальный состав тех, кто реально находился у власти, изменился мало. Рассмотрим верхнюю палату английского парламента – абсолютную монополию землевладельцев. В 1860 г. она насчитывала 458 членов. Из них 3 принца крови, 3 архиепископа (1 от Ирландии), 20 герцогов, 65 маркизов (из них 16 от Шотландии, 28 от Ирландии), 109 графов, 22 виктонта, 209 баронов, 27 епископов (3 от Ирландии). Шотландские пэры избирались на каждую парламентскую сессию, а ирландские – на всю жизнь (34).

королевства, она проводила суды над пэрами и суды по обвинениям, исходящим из палаты общин. Как верхняя законодательная палата она имело право инициировать прохождение законодательных мероприятий, право вносить поправки в законопроекты и налагать вето на не признаваемые ею мероприятия (последнее было отменено лишь в 1911 г.). Конечно, реальная власть пэров как наследственных законодателей была не так уж велика, ибо в конечном счете верхняя палата вынуждена была принимать фактически все законы, предлагаемые палатой общин. С.Лоу заметил по этому поводу:

«Сила палаты лордов в ее слабости. Если бы она была способна осуществлять хотя бы десятую часть той власти, которой она пользуется в теории, она была бы давно уничтожена» (35).

В то же время позиция палаты лордов, несомненно, учитывалась при выработке законопроектов, их исправления зачастую принимались нижней палатой, к тому же пэры могли сколь угодно долго задерживать прохождение выхолащивающие саму суть реформ. Так, например, в течение 25 лет пэры боролись с проектом закона о вознаграждении фермеров за произведенные улучшения на арендуемых участках, внесенным еще в 1845 г.; почти столько же времени они не принимали закон об отмене десятины. Особо непримиримую позицию пэры занимали в отношении законов по Ирландии.

К примеру, они блокировали пять биллей о проведении муниципальных реформ в крупных ирландских городах, которые были приняты только через 58 лет (36).

Нижнюю палату английского парламента также нельзя было назвать землевладельцев». Земельный истэблишмент – ирландские пэры, сыновья пэров Соединенного Королевства, баронеты и деревенские джентри продолжал занимать существенное большинство мест в течение всего средневикторианского периода.

Рассматривая вопрос о представительстве аристократии и средних классов в палате общин, можно использовать данные, приводимые Бернардом Крэкрофтом в работе «Анализ палаты общин, или непрямое представительство». Выступая в поддержку расширения избирательного права, в ходе полемики, предшествующей избирательной реформе 1867 г., автор приводит следующие факты. На первый взгляд кажется, что землевладельцы не играют существенной роли в палате общин, поскольку 18-миллионное население графств избирало только 256 членов палаты, тогда как 11 миллионное население городов избирало 396 членов. Но, присмотревшись внимательнее к составу палаты общин, Крэкрофт находит, что из 396 депутатов от городов лишь около 150 представляли торговые или промышленные интересы. Остальные 246 принадлежали к тому, что обычно называется «территориальным классом». Это были как титулованные аристократы, так и люди, связанные с аристократией экономическими и политическими интересами, брачными узами и происхождением. В итоге Крэкрофт приходит к выводу, что, по крайней мере, 502 человека (246 от городов и 156 от графств) представляли интересы землевладельцев в нижней палате накануне второй избирательной реформы (37). Причем эти люди правили не как отдельные единицы, а как «широкое родство». «Лорд Гренвилл, - пишет Крэкрофт, - недавно сказал, что он представляет «кузенов в парламенте». Если это так, его можно поздравить с его политической властью, так как «кузены» означают просто три четверти палаты общин, и эти три четверти связаны не только друг с другом, но и с палатой лордов»

(38).

Ситуация не слишком изменилась после реформы. В 1868 г. 407 членов палаты были выходцами из семей, владеющих 2 000 и более акров земли.

Количество их уменьшилось до 322 к 1880 г. (39). В рассматриваемый же период избирателей, кажется, больше привлекало учитывающее их интересы аристократическое правительство, чем правительство, состоящее из представителей их собственного класса. «Земля, капитал недвижимый, господствует в парламенте, она располагает в нем львиной частью … Капитал неверный, движимый, бренный уступает еще политическое первенство капиталу вековому», - писал об этом времени Ложель (40).

В этом отношении неудивительно преобладание аристократов в средневикторианских кабинетах министров. Так, кабинет Пальмерстона г. состоял из 7 пэров, 2 сыновей пэров, 2 баронетов и только 3 человек, не имеющих титула. Кабинет лорда Рассела насчитывал 66 % титулованных членов и 34 % людей без титула, включая джентри. Исключение в рассматриваемый период составляло лишь министерство У.Гладстона (1868гг.), в котором это соотношение изменилось в пользу последних (47 % и 53 % соответственно) (41). Средний класс стал более или менее заметен лишь в либеральных кабинетах поздневикторианского периода. Да и тогда около двух третей (с 1868 по 1886 гг.) из 49 членов были либо из землевладельческих, либо из связанных с ними семей (42).

А из шести премьер-министров, занимавших этот пост в третьей четверти XIX в. – напомним, что это были Дж.Абердин, Г.Дж.Пальмерстон, Дж.Рассел, Э.Дж.Дерби У.Гладстон, Б.Дизраэли, – все, кроме двух последних, были аристократами, да и они воспринимались современниками как исключение из общего правила.

Высокие посты на государственной службе также по преимуществу занимали отпрыски благородных семей, очень часто младшие сыновья пэров.

Происходившая в третьей четверти XIX в. постепенная замена конкурсными экзаменами старых методов покровительства, безусловно, может рассматриваться как одна из важнейших побед среднего класса. Сдача экзаменов при поступлении на государственную службу стала обязательной к 1871 г. после серии реформ, явившихся результатом отчета НорткотаТревельяна в 1854 г. Цель их очевидна – «отбирать людей самых выдающихся способностей на самые высокие посты», невзирая на «личные и политические соображения». Однако опасения противников введения экзаменационной системы, «что должности, сейчас присуждаемые молодым людям аристократического происхождения, попадут в руки людей, намного более низкой ступени общества, и что достойный тон и чувства, которые сейчас существуют среди тех, кто занимает такие должности, подвергнется опасности», не оправдались (43). На уровне должностей «на которых принимаются решения», экзамены были ориентированы на тот вид образования, который обеспечивали паблик скулз и университеты.

Следовательно, «джентльмены по рождению и обучению» обладали существенными преимуществами перед прочими. Как показывает таблица, приведенная в третьем отчете комиссии по делам государственной службы за 1857-58 гг., из 493 кандидатов на должности секретарей некоторых главных ведомств менее одной пятой вышло из семей, связанных с бизнесом (44).

Аристократический статус служащих Уайтхолла по-прежнему оставался фактором первостепенной важности. Постоянные секретари обычно имели образование и социальное положение, равные и в некоторых случаях превосходящие положение членов кабинета, которым они служили. Но и влияние их часто было большим, так как министру, находившемуся в департаменте 2-3 года, трудно было войти в курс дела глубже, чем секретарю, и выработкой важных решений больше занимались последние.

Некоторые учреждения, такие как Министрество иностранных дел, и в особенности дипломатическую службу, реформа практически не затронула:

должности, требующие «особых качеств», исключались из системы конкурсных экзаменов. Конкурс здесь был ограниченным: чтобы быть допущенным к экзамену, нужно было попасть в список из 10 кандидатов, составляемый лично министром иностранных дел (45).

Даже в ХХ в. социальный состав этих учреждений включал большое число аристократов. В 1930 г. из 57 чиновников министерства иностранных дел 17 были титулованными аристократами, 6 – джентри, и лишь двое вышли из семей, связанных с бизнесом. А в дипломатической службе из 210 человек 82 были аристократами, 36 – джентри, а 9 – из семей бизнесменов (46) Здесь воспитание, манеры, личное знакомство, а зачастую и родственные связи с представителями иностранной знати ценились выше профессиональной подготовки. Эта деятельность была не просто аристократической, но и династической, ввиду того что дети дипломатов имели больше возможностей, чтобы как следует узнать жизнь и обычаи других стран.

Аристократы доминировали и в таких важнейших сферах, как армия и церковь. Англиканская церковь, как часто говорили, составляла «кость от кости английской аристократии». «Английский пастор, - писал С.Рапопорт, это прежде всего светский человек, благовоспитанный и образованный, с манерами чистокровного аристократа» (47).

Архиепископы, епископы, деканы, ректоры Оксбриджа чаще всего были родственниками титулованных аристократов. Более половина из них была благородного происхождения, остальная часть – наследственным духовенством. Даже в поздневикторианский период около половины тех, кто был женат, находили жен, вышедших из семей дворянства, менее трети были дочерьми священников (48). Здесь не наблюдалось никаких следов бизнеса.

Но, возможно, это происходило из-за того, что детям бизнесменов трудно было воспринять образ жизни священника. Впрочем, духовное звание в Англии рассматривалось так же, как и любая другая карьера. Оно обеспечивало достойную жизнь, уважаемое положение в обществе, в основном не препятствовало браку и вовсе не являлось отшельничеством.

Не менее аристократичной в средневикторианские годы оставалась армия. Поступление на службу зависело от рекомендаций, а продвижение осуществлялось посредством покупки патентов на офицерский чин. Покупки определялись принципом старшинства: как только открывалась вакансия, право ее покупки предоставлялось старшему офицеру следующего чина (49).

Одно из расследований состояния дел в армии, проведенное в 1857 г., показывает, что помимо установленной стоимости офицерского звания, выплачиваемой армейскому агенту, приблизительно такая же сумма дополнительно выплачивалась командованию полка. Эта сумма точно не определялась и во многом зависела от личных связей и конфиденциальных переговоров. В среднем цена чина капитана в гвардии составляла от 8 до тыс. ф.ст., в зависимости от полка, а чина подполковника в кавалерии – 000 ф.ст. (50).

Критикуя неспособность аристократии эффективно руководить армией, некоторые реформаторы предлагали ввести здесь ту же систему конкурсных экзаменов, что и практикуемую с середины 1850-х гг. на гражданской службе. Однако возражения были сильны. «Экзаменом вы не проверите ничего, кроме знаний человека», - заявлял граф Грей. Офицеру необходимо «обладать определенными моральными качествами, такими как храбрость, высокий дух, чувства джентльмена, энергия, здравый смысл и способность думать и действовать самостоятельно. Эти вещи даже в самой незначительной степени нельзя проверить экзаменом» (51). Противники реформы настаивали на том, что приобретение офицерских званий для сыновей военных всегда являлось сильнейшем стимулом для ревностной военной службы. Военная служба, по их мнению, не должна становиться обычной профессией, в которой заняты люди, не имеющие других средств к существованию, это опасно, ибо «они всегда желали бы вогнать страну в войну для того, чтобы они могли получить отличия и большие награды, которые были бы единственной компенсацией, которую можно было дать им, чтобы сделать их профессию, равной по преимуществам всем другим существующим профессиям» (52). Только джентльмены, полагающиеся на свои независимые денежные средства, обеспечат надежность и мощь британских вооруженных сил. Эти позиции оставались доминирующими на протяжении фактически всего средневикторианского периода. Система покупки патентов на офицерский чин была отменена в 1871 г. Более значимым становилось образование, получаемое в военных школах типа Сандхерст или во взводных и ротных школах. Но, как и в случае с государственной службой, на социальном составе офицерского корпуса это сказалось много позже.

Более социально разнородным был военно-морской флот, однако и здесь чувствовалось присутствие аристократии. Когда Б.Дизраэли в 1877 г.

предложил королеве назначить Первым лордом адмиралтейства Уильяма Генри Смита, чей отец создал гигантскую сеть по торговле книгами на железных дорогах, Виктория выразила недовольство и напомнила премьерминистру, что в военно-морских силах служит так много людей высочайшего ранга, что назначить бизнесмена руководить ими, значило бы нанести болезненный удар по их самолюбию. В конечном итоге она согласилась, но с условием, что Смит будет помнить о своем скромном происхождении и будет вести себя на этом посту надлежащим образом (53).

На местном уровне влияние аристократии и средних классов ощущалось в разной степени. В графствах в рассматриваемый период почти абсолютной властью обладала аристократия. Лорд-наместник и шериф графства, назначаемые короной номинальные главы исполнительной и судебной власти, неизменно были крупными землевладельцами. По их представлению назначались мировые судьи, которые были либо деревенскими сквайрами, либо священниками. В Англии и Уэльсе в 1842 г.

среди судей графства представителей среднего класса не было вообще, в 1887 г. они составляли лишь 4 % от общего числа судей (54). В ведении мировых судей находилось множество административных функций.

Исправительные дома, приюты для умалишенных, полиция, тюрьмы, распределение налогов и финансы графства – все это было под их контролем.

От них зависело назначение на самые разные должности. Эта «сельская палата лордов» обладала также судебной властью в графствах. Мелкие правонарушения обычно рассматривались на малых сессиях, в которых попарно заседали мировые судьи; уголовные преступления – на суде квартальных сессий, с участием присяжных. Мало кто из мировых судей имел необходимое юридическое образование, но все получали требуемый доход от земли по крайней мере 100 ф.ст. в год, и все они были членами деревенского высшего общества (55).

Графский суд оставался олицетворением предпочтения любительства профессионализму. Правда, некоторые из функций, ранее исполняемых графскими судами, были переданы новым организациям, таким как попечительские комитеты, комитеты по строительству шоссейных дорог и пр., в которых увеличивалось число оплачиваемых профессиональных служащих, но мировые судьи оставались членами большинства новых комитетов. У них было свободное время, независимые финансы, репутация честных и справедливых людей и желание выполнять всю эту рутинную, низкооплачиваемую работу. В 1856 г. французский наблюдатель Шарль де Монталембер с восхищением писал: «Независимые от двора и кабинета, освобожденные, насколько могут быть освобожденными люди, живущие в обществе, от личных интересов и избавленные от интриг, оскорблений и помех системы централизации и бюрократии … английские графские джентльмены проявляют в своем положении, своих привычках и в своем энергичном и полезном существовании единственный пример настоящей и влиятельной аристократии Европы» (56).

Тогда как социальная система графств оставалась аристократической, в городах существовала более демократическая система. Практически все те административные функции, которые исполняли мировые судьи в графствах, здесь исполняли члены городских советов. Но в отличие от мировых судей, занимающих свои должности чаще всего пожизненно, должности членов городского совета были выборными. После муниципальной реформы 1835 г., давшей право избирать членов совета всем налогоплательщикам, прожившим в городе не менее трех лет, значительную роль в управлении городами стали играть представители среднего класса (57). Во многих крупных промышленных городах советы полностью находились под контролем местного среднего класса. В тех местах, где имелся достаточно широкий слой городских джентри, ситуация была иной. У.Арнстейн приводит на этот счет следующие данные: в среднем в 1842 г. представительство джентри в советах составляло 51 %, в 1885 г. – 24 % (58).

Можно сказать, что в третьей четверти XIX в. элита власти набиралась из элиты богатства, в том числе и из среднего класса. Тем не менее аристократии удалось удержать свои позиции правящего класса. Политика и управление оставались карьерами дворян. Сами аристократы не рассматривали политическую и административную деятельность как заветную мечту или возвышение. Быть аристократами, быть великими личностями для них было намного важнее, чем пребывание на высших ступенях государственной власти. «Управлять так мало, как только можно, делать свое влияние ощутимым скорее в иностранных делах, чем во внутренних, видеть в министерском положении скорее средство проявления власти и достоинства, чем средство полезной административной активности – естественная тенденция аристократической власти», - писал М.Арнольд (59).Однако это относилось не ко всем представителям аристократии. Джон Рассел, Уильям Молсуорт, например, отказались принять титулы пэров для того, чтобы продолжать заниматься активной политической деятельностью в нижней палате (60).

Эта деятельность не была средством получения доходов: на самом деле она сама требовала значительных денежных сумм от претендентов – например, на членство в парламента нужно было затратить от 600 до ф.ст. (61). И все же аристократы активно занимались ею. Для многих из них она являлась долгом, который они были обязаны выплатить своей стране, оправданием собственных привилегий, для других – престижным занятием и увлекательной игрой, ставки в которой были высоки.

Бизнесмены не могли конкурировать с аристократией на равных.

Деньги приходилось зарабатывать, и отсутствие свободного времени было трудно сочетать с политической деятельностью. Но даже в том случае, если были уже накоплены значительные суммы или деньги были унаследованы, им явно недоставало семейного влияния, связей, а подчас и образования.

Тогда как аристократов с детства готовили к управлению страной, бизнесменам приходилось завоевывать доступ к нему. И этот факт давал, по крайней мере, двадцатилетнее преимущество аристократам. Дж.Л.Сэнфорд и М.Таунсенд в своей работе «Великие правящие семьи Англии» писали:

«Смит должен заработать репутацию до того, как избирательный округ узнает, кто есть Смит, но имя Сеймор (семейное имя герцогов Сомерсетских) говорит тому же самому избирательному округу все о нем, его предшественниках и его связях, о его состоянии и его стиле» (62). Типичный политик из среднего класса долгое время накапливал опыт управления на какой-нибудь выборной должности в городском совете, наблюдательном или попечительском совете школы, приобретал опыт общественной деятельности как активист добровольных организаций, и к моменту избрания в парламент ему было уже за сорок лет (63). Это был поздний возраст для того, чтобы можно было надеяться на политическую карьеру, и для многих венцом карьеры был один или два срока в палате общин.

В обществе от земельного истэблишмента ожидали управления. Оно было частью работы «не имеющих работы». В течение первых трех четвертей XIX в. большая часть населения без сомнения принимала право аристократов на управление. Делом бизнесменов был бизнес; делом землевладельцев было управление. В течение поколений и в некоторых случаях в течение веков одни и те же семьи джентри и дворян посылали своих представителей в парламент. Династии, подобные Дерби, Бедфордам, Девонширам и Солсбери, составляли правящие семьи королевства.

Эта власть сохранялась благодаря высокому социальному авторитету и престижу аристократии. И то, и другое, в первую очередь, зиждилось на землевладении. Система майората, обеспечивающая неделимость наследуемой собственности, сохраняла исключительно важное значение. В средневикторианский период она вызывала острую критику со стороны радикалов, считавших ее существование несправедливостью и пережитком феодализма. Вопросы, связанные с наследованием, неоднократно ставились на обсуждение в парламенте. Но землевладельцы занимали в этом отношении непримиримую позицию, майорат для них оставался «священной коровой». Лорд Пальмерстон, например, связывал с ним само существование конституционной монархии, надежность работы представительных институтов и, конечно же, положение аристократии как класса. «Мы видим, говорил он в ходе прений по вопросу о наследовании в случае отсутствия завещания, - что в других странах, где распространено равное разделение земли, земельная аристократия, земельные джентри стали относительно незначительными, так как значение группы является совокупным значением индивидов, составляющих ее» (64).

Майорат гарантировал стабильность, непрерывность и ощущение тесной связи между поколениями, которые выражались в представлении, что владелец поместья в одно и то же время пользовался результатами усилий своих предков и отвечал за него перед будущими поколениями. Благодаря майорату владелец был самым непосредственным образом связан с данной местностью. Его жизненные приоритеты, обычаи, образ жизни были неотделимы от интересов и традиций графства, в котором он родился и жил.

Это делало его естественным, прирожденным лидером местного общества, состоящего из соседей-джентри, местной интеллигенции, фермеров, сельскохозяйственных рабочих, деревенских торговцев, домашней прислуги и т.д. (65). Путешественники, посещавшие Англию в этот период, очень часто вспоминали то «нежное благоговение», которое питало по отношению к аристократу население сельской местности (66). Об этом же писали и сами англичане, к примеру У.Беджгот: «Умный, но незнатный человек, попавший в деревню, не будет пользоваться там уважением, которое выпадает на долю любого старого сквайра. Даже тогда, когда сквайр запутался в долгах, простые крестьяне будут уважать его в пять раз больше, выслушивать какую угодно чепуху с большим подобострастием, чем умные речи недавно нажившегося богача» (67).

Важным фактором социального влияния оставался также высокий уровень материального благосостояния дворянства. Во второй половине XIX в. французский исследователь Ложель отмечал связь между материальными ресурсами и социальным авторитетом аристократии как характерную черту Англии: «Происхождение много значит, но богатство еще более, там не понимают дворянства в нищенстве» (68).

Действительно, происхождение, которое в большинстве европейских стран являлось основой статуса, в Великобритании скорее лишь увеличивало влияние, изначально принадлежащее собственности. В то же время происхождение в определенном смысле легитимировало социальную власть аристократов. Родословная определяла благородство, причем чем длиннее она была, тем более «аристократичен» был род. И те необыкновенные психические, моральные и интеллектуальные качества, которые приписывались аристократам, были обусловлены, главным образом, происхождением. Существовало убеждение, что все эти качества наследуются и прибавляются в последующих поколениях (69).

Аристократия была неотразимо очаровательна для исторически и иерархически мыслящего общества, потому что ее представители казались героическими. Считалось, что они выглядят красивее, любят более пылко и ведут себя более волнующе, чем простые смертные с более низким воспитанием. Аристократия оставалась символом ума (70).

Воспитание, манеры, внешний вид, стиль жизни, общая культура попрежнему обладали магическим и притягательным воздействием на остальные слои общества, что превосходно проиллюстрировано в работе Э.П.Худа «Эпоха и ее творцы». «Признаюсь, что, когда я перешагнул порог замка Х., - пишет он, - я ощутил благоговение перед древностью этого места.

Как только я перешел в его величественные коридоры и длинные галереи и посмотрел на изображения белокурых и безупречных леди этого знаменитого дома и благородных, суровых, богато одетых мужчин, которым они дали жизнь, я не уверен, что очень демократичное чувство подкралось ко мне; а затем вежливость и учтивость хозяев дома почти полностью отвратили меня от моих радикальных склонностей» (71). Средние классы в особенности очаровывали устоявшиеся веками традиции аристократии, в то время как сами они, являясь продуктом Промышленной революции, таких традиций не имели и остро нуждались в них. Статус культурного лидера аристократия удерживала за собой не только на протяжении викторианской эпохи, но и впоследствии. В 1947 г. в «Заметках об определении культуры» Т.С.Элиот рассматривает как «особую и существенную функцию» аристократии ее роль хранителя культуры и традиций (72).

Землевладение, происхождение, финансовые и культурные ресурсы, дополняемые гибкой политикой аристократии, позволили ей оставаться социальной элитой Великобритании, и в этом отношении в третьей четверти XIX в. средний класс поспорить с ней не мог.

Разумеется, дворянская среда был неоднородна, и в ней существовали многочисленные статусные деления как между высшей аристократией и джентри, так и внутри этих групп. Но в то же время они были очень тесно связаны между собой и отчетливо осознавали внутреннее единство своей группы. Все они – от мелкого сквайра до герцога - помнили о том, что они – теперь или ранее были Богом избранными, выделенными из массы, что они «составляют то, что является самым великим и благородным в королевстве»

(73). А в глазах окружающих их различия вообще могли не иметь значения:

и те, и другие являлись для них прежде всего «лучшим обществом».

Средний класс не был разделен такими формальными перегородками, как титулы, но социальная градация в нем была выражена не менее, а подчас и более явно, чем в аристократических группах. То, что высший и низший средние классы обладали разной степенью престижа, понятно, как очевидно и то, что внутри этих категорий более богатые пользовались большим уважением. Но далеко не всегда финансовый критерий мог определять авторитет. Для среднего класса характерно четкое различие авторитета между подгруппами в зависимости от характера их занятий.

Самым высоким статусом обладали те виды деятельности, в которых наблюдалось ярко выраженное смешение средних классов с аристократией – это прежде всего государственная служба и свободные профессии (74).

«Помощник государственного секретаря, с жалованием в 2 000 ф.ст., стоит намного выше директора финансовой компании, с жалованием в 5 000 ф.ст.;