«Главный редактор журнала – Радаев Вадим Валерьевич, д. э. н., зав. кафедрой экономической социологии ГУ–ВШЭ, первый проректор ГУ–ВШЭ; профессор Московской Высшей школы социальных и экономических наук. E-mail: ...»

– Я занимался и количественными, и качественными исследованиями, старался сочетать эти методы. А чему были посвящены ваши качественные исследования?

– Мы изучали вопросы здравоохранения, проводили крупное обследование условий жизни в странах СНГ. И в рамках этих проектов были качественные модули, мы провели множество интервью в разных странах – с экспертами, с обычными людьми. Сравнительные исследования – очень непростая задача. Ведь по большому счету нет четко установленных методов проведения сравнительных качественных исследований. Приходится изобретать собственные. Во многом ситуация разворачивалась уже по ходу исследований, принимались решения по поводу того, как систематически и объективно сопоставить результаты качественных исследований в разных странах. Это до сих довольно редко практикуется, исследователи чаще занимаются собственными странами и ограничиваются интервью, которые берут сами. А для сравнительных исследований требуется сотрудничать с теми, кто брал эти интервью в других странах, – если, конечно, вы не владеете в совершенстве языками всех стран, где проводится исследование.

– Да, это не всякому по плечу… А если вернуться к развитию экономической социологии, индустриальной социологии, исследованиям рынков труда, встречались ли Вам в последнее время работы, которые показались особенно важными, неожиданными, стимулирующими, влиятельными? Если брать не классику, а последние 3–4 года?

– Если следовать моему определению экономической социологии (включающему области, которые Вы, возможно, к ней не отнесли бы), то прежде всего это сборник под редакцией Сведберга и Смелсера… – Вы имеете в виду «Хрестоматию»5?

– Да. Она многим помогла сформировать представление об экономической социологии.

Smelser N., Swedberg R. (eds.). The Handbook of Economic Sociology. Princeton: Princeton University Press, 1994.

– Этот сборник действительно очень известен. Кстати, в следующем году они собираются опубликовать новое издание, во многом переработанное. Я согласен, это действительно лучшая хрестоматия на сегодняшний день. Но она вышла почти десять лет назад. А как обстоит дело с более новыми работами – европейскими, британскими? Что бы Вы отметили? Я знаю, о новых работах говорить труднее, нежели о тех, которые появились раньше.

– То есть «Хрестоматию» Вы относите к работам, вышедшим давно?

– Ну, ведь прошло почти десять лет.

– Да, Вы правы. Мне кажется, работы Марка Грановеттера пользуются большим влиянием.

Не знаю, есть ли у него книги. Точнее, много лет назад у него вышла книга – о поиске работы6, очень интересная книга. А потом он писал статьи, некоторые из которых получили большой резонанс.

– Он начал писать новую книгу много лет назад, но еще не закончил ее.

– Да, его работы очень важны. Даже не столько его книга, сколько парадигмы и идеи.

Еще есть, например, такой автор, как Анна Поллерт [Anna Pollert] – Вы ее не знаете. Это чешско-британский социолог. Она много занималась изучением организаций, организационных изменений в Чешской республике. Анализировала роль профсоюзов в изменении трудовых отношений в переходных странах. А еще раньше она написала большую книгу о организационной гибкости [flexibility] в Западной Европе. Так что она занимается вопросами организационных изменений и трудовыми отношениями. Мне кажется, ее работы очень важны7.

– А кто еще в Великобритании? Пять-шесть лет назад я хорошо знал британскую социологию, но сейчас, боюсь, я не могу быть в курсе последних разработок. Каковы сейчас основные направления исследований?

– Есть очень интересные работы об изменениях на рынке труда Дж. О’Рейли, К. Фейгин, К. Хаким, С. Кларка [Jacqueline O’Reilly, Colette Fagan, Catherine Hakim, Simon Clarke]. Все они изучали изменение моделей труда, отношений между домохозяйством и рыночным трудом, мотивацию выхода или невыхода на рынок труда8. Это развитая традиция в британской социологии. На мой взгляд, здесь были написаны хорошие работы.

Кэтрин Хаким – несомненно, очень важная фигура.

– Да, она недавно опубликовала пару книг о трудовых отношениях. Скажите, а есть ли у британских социологов… Granovetter M. Getting A Job: A Study of Contact and Careers. Cambridge: Harvard University Press, 1974. (Переиздание: University of Chicago Press, 1995.) Pollert A. Transformation at Work in the New Market Economies of Central Eastern Europe. L.:

Sage Publications, 2000; Gilbert N., Burrows R., Pollert A. (eds.) Fordism and Flexibility:

Divisions and Change. N.Y.: St. Martin's Press, 1992; Pollert A. Girls, wives, factory lives. L.:

Macmillan, 1981.

См., например: O'Reilly J. (ed.). Regulating Working-Time Transitions in Europe. Cheltenham, UK; Northampton, MA: Edward Elgar, 2003; O'Reilly J., Fagan C. (eds.). Part-Time Prospects:

An International Comparison of Part-Time Work in Europe, North America and the Pacific Rim.

L.; N.Y.: Routledge, 1998; Hakim C. Key Issues in Women's Work: Female Heterogeneity and the Polarisation of Women's Employment. L.: Atlantic Highlands, 1996; Hakim C. Social Change and Innovation in the Labour Market: Evidence from the Census SARs on Occupational Segregation and Labour Mobility, Part-Time Work and Student Jobs, Homework and Selfemployment. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 1998.

– Извините, я забыла упомянуть Дж. Гершуни. У него же только что вышла книга – о бюджетах времени9.

– Верно. И, насколько я знаю, она будет обсуждаться на этом конгрессе.

– Да, Гершуни обязательно надо назвать. Правда, не знаю, считает ли он себя экономсоциологом – Вам лучше спросить об этом его самого10. Ведь социология хозяйственной жизни – это немного другой предмет.

– Мне кажется, он все-таки относит свои работы к экономической социологии. Скажите, а британские социологи интересуются работами французов? Я имею в виду экономическую теорию конвенций, которая становится все более влиятельной, или работы Пьера Бурдье.

– Пьер Бурдье пользуется большим влиянием. Французская теория регулирования тоже стала весьма популярной в британской социологии. Да, мне кажется, к французской социологии есть немалый интерес.

– Теория регулирования популярна до сих пор? Ведь она появилась двадцать лет назад.

– Да. По ней публикуются учебники. Впрочем, я какое-то время уже не преподаю в британских университетах, так что не знаю наверняка, ссылаются ли на нее и сейчас.

– Насколько я помню, на многих конференциях Вы выступали в качестве представителя Австрии, и я какое-то время думал, что Вы австрийка. А Вы сами считаете себя жительницей Австрии или Великобритании?

– Я жила в Австрии с семилетнего возраста, училась там. Но моя работа была связана главным образом с международными проектами, и нельзя сказать, что я занималась исследованиями Австрии. Хотя мы и провели несколько исследований, посвященных работе агентств по временному трудоустройству и гибкости австрийского рынка труда. В целом я занимаюсь сравнительными исследованиями, участвую в международных проектах.

В частности, уже долгое время эти проекты посвящены странам Центральной и Восточной Европы. Выходит, что хотя я и жила какое-то время в Австрии, меня едва ли можно отнести к представителям австрийской социологии. Я бы скорее сказала, что я из Великобритании – я долгое время (более 10 лет) преподавала там в разных университетах. Затем четыре года провела в Чешской республике – преподавала в Центральной европейском университете.

Потом снова вернулась в Австрию. Словом, я бы назвала себя англичанкой: и образование мое получено в Великобритании, и в качестве точки отсчета я ориентируюсь преимущественно на британскую социологию.

– И мой последний вопрос: какие предметные области, темы в рамках экономической социологии кажутся Вам наиболее перспективными и интересными на ближайшие несколько лет? Например, чем бы Вы порекомендовали заняться аспирантам в течение двух ближайших лет?

– Я считаю, очень интересна экономическая социология миграции. Например, то, чем занимается Алехандро Портес [Alejandro Portes]. Мне кажется, в Европе сейчас появляются новые разработки в этой области в связи с новыми моделями миграции, ее новыми волнами.

Интересно исследовать использование рынком домашнего труда [the outsource in domestic Gershuny J. Changing Times: Work and Leisure in Postindustrial Society. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 2000; Gershuny J., Berthoud R. (eds.). Seven Years in the Lives of British Families: Evidence on the Dynamics of Social Change from the British Household Panel Survey / Institute for Social & Economic Research. Bristol: Policy Press, 2000.

К сожалению, запланированное интервью с ним на конгрессе не состоялось – Дж. Гершуни labor], участие женщин-мигранток в рабочей силе, изменение моделей рынка труда, то, как различные группы мигрантов участвуют в работе меняющихся рынков труда в Европе.

Да, я забыла упомянуть одну вещь. Я ведь пришла в экономическую социологию отчасти из феминистских исследований. В Великобритании в рамках феминистской социологии давно существовал особый подход к анализу рынков труда. Например, меня всегда интересовали не просто рынки труда, но то, как работа на рынке труда связана с работой вне рынка – скажем, с работой по дому или в неформальной сфере, с разного рода социальной работой в рамках сообщества, которая зачастую (если не исключительно) выполняется женщинами. Этот подход позволяет взглянуть на хозяйственную жизнь и труд под несколько иным углом зрения. И когда я говорю о социологии труда, я имею в виду более широкое определение данной области, включая не только рабочие места на рынке труда, но и работу, которую люди выполняют за пределами рынка труда, их неформальную занятость. Так что мои взгляды на экономическую социологию сформировались отчасти под влиянием этого подхода. И многие из авторов, которых я ранее упоминала, работают в рамках этого направления. Кстати, именно поэтому меня интересовали стратегии домохозяйств: ведь здесь можно рассматривать домохозяйство как единое целое, а не просто как совокупность отдельных индивидов, анализировать то, как это целое организует труд на рынке труда и за его пределами. Несомненно, это очень важно для стран Центральной и Восточной Европы, где многие люди выходят на рынок труда. Для анализа их хозяйственного поведения и стратегий выживания очень важно изучить то, что они делают за рамками формальной экономики. Поэтому я заинтересовалась стратегиями домохозяйств.

Не знаю, насколько другие Ваши собеседники интересуются этим подходом. А для меня это было очень важно. Я занималась не просто социологией труда – но социологией хозяйственных отношений, т.е. гораздо более широкой темой. И она стала шире именно потому, что я подошла к ней с позиций феминистской теории. Она позволяет понять, что рынок труда – это лишь часть того, что движет миром. А традиционная социология труда, как правило, не рассматривает эти вопросы. Когда же подходишь с таких более общих позиций, экономическая социология оказывается очень удачной перспективой. Мне кажется, просто социология труда или просто социология организаций – это слишком узкий предмет.

Именно поэтому для меня так важна экономическая социология. Но, получается, у меня несколько иной взгляд на нее, чем у многих других людей.

– Мне кажется, Вы совершенно верно указали на вопросы неформальной экономики в связи со стратегиями домохозяйств. Они важны, конечно, не только для Восточной Европы, но для нее – особенно.

– Да. Здесь на меня очень повлияли работы Гершуни, которого я встретила на ранних этапах своей карьеры. Я заимствовала у него это более широкое определение хозяйственных отношений, в которых труд выступает лишь как один из элементов. И для меня оно стало очень важным.

Я уже упоминала миграцию, экономическую социологию миграции. Мне кажется, в Европе в связи с этим встает целый ряд новых вопросов – прежде всего в сфере домашнего и надомного рыночного труда. Ведь в Испании, Австрии, Польше, Чешской республике появились целые армии женщин-мигранток, работающих в рамках домохозяйств, – они присматривают за престарелыми людьми, за детьми и т.п. В этой связи открывается целое направление исследований гендера и миграции через призму хозяйственных отношений домохозяйства: как домохозяйства организуют свое время и свой труд – который все в большей степени выполняется чужими людьми? Это не всегда иностранцы, но их в этой сфере становится все больше в этой сфере.

– То же самое происходит и в России.

– Да, наверное.

– Причем развитие в этом направлении идет довольно стремительно.

– Мне кажется, это очень интересное направление исследований – то, о чем вчера говорила Саския Сассен [Saskia Sassen] – отношения между глобальным и локальным на уровне организации домохозяйства, того, как домохозяйство организует свой повседневный труд.

Зачастую это связано с глобальными изменениями – например, появлением мигрантов, готовых выполнять работу по дому, заниматься уборкой. Прежде эта работа выполнялась членами домохозяйства или семьи (расширенной семьи) и была связана с семейными отношениями.

Словом, я считаю, очень важны экономическая социология миграции и изучение новых аспектов миграции – то, как она связана с домашним трудом и организацией труда в рамках домохозяйства. Отсюда вытекают и вопросы о рынке труда – ведь если меняются схемы на рынке труда, то меняется и ситуация людей внутри домохозяйства. Это все взаимосвязано, сплетено в единый узел. И, на мой взгляд, экономическая социология может его распутать, если будет изучать не просто миграцию, не просто домашний труд, не просто рынки труда – но их взаимосвязи, социальные отношения между мужчинами и женщинами, между поколениями, между приезжими и коренным населением. Все эти проблемы очень важны, и экономическая социология – как широкая перспектива – будет весьма полезной для их изучения. Так что, несомненно, это направление ожидает весьма интересное будущее.

Не исчерпаны также и вопросы, связанные с изучением социального капитала, – он продолжает оставаться важной областью анализа, здесь предстоит еще многое сделать.

Однако не всегда ясно, что же такое социальный капитал и какого рода влияние он оказывает на хозяйственное развитие. Влияние, по всей видимости, есть, но причины его неясны. И по этому вопросу ведется дискуссия, которая, думаю, продлится еще какое-то время.

Очень интересная тема – стратегии домохозяйств. Я как раз написала об этом статью. Эта тема особенно важна, поскольку одна из целей Европейского Союза – привлечь как можно больше женщин в состав рабочей силы. При этом другая цель – повышение рождаемости, что, конечно же, противоречит первой цели. Стратегии домохозяйств описывают то, как индивиды организуют свой труд в рамках домохозяйства, как они ухаживают за детьми, какую роль в этом играет государство и каково соотношение ролей государства и домохозяйства (семьи). Изучение стратегий домохозяйства – это, как мне кажется, ключевая тема для анализа социально-экономических изменений.

Кроме того, я считаю, для экономической социологии очень важны вопросы, связанные с изучением переходных хозяйств стран Центральной и Восточной Европы.

– Некоторые коллеги утверждают, что интерес к странам Центральной и Восточной Европы пошел на убыль, что сейчас их изучение уже не так важно.

– Это не так. Мне кажется, оно очень важно. Траектории изменений в этих странах совершенно различны. Например, различия между Чешской республикой и Украиной просто огромны. Я думаю, предстоит еще немало работы, чтобы объяснить последствия экономического перехода, реакцию людей на хозяйственные изменения и то, как их действия влияют на эти изменения. На мой взгляд, эта тема еще далеко не исчерпана. Вовсе нет.

– Давайте надеяться на это.

– Да, чтобы на многие годы вперед мы были обеспечены работой!

– Да! Большое спасибо.

Избранные публикации К. Уоллес Книги Patterns of Migration in Central Europe / D. Stola, C. Wallace (eds.). Houndmills, Basingstoke, Hampshire, N.Y.: Palgrave, 2001.

Youth, Citizenship and Empowerment / H. Helve, C. Wallace (eds.). Burlington, VT: Ashgate, 2001.

Wallace C., Kovacheva S. Youth and Society: the Construction and Deconstruction of Youth in Europe. N.Y.: St. Martin's Press, 1998.

Abbott P., Wallace C. An Introduction to Sociology: Feminist Perspectives. 2nd ed. L.; N.Y.:

Routledge, 1997.

Jones G., Wallace C. Youth, Family and Citizenship. Buckingham; Philadelphia Open University Gender, Power and Sexuality / P. Abbott, C. Wallace (eds.). Houndmills, Basingstoke, Hampshire:

Macmillan, 1991.

The Sociology of the Caring Professions / P. Abbott, C. Wallace (eds.). L.; N.Y.: Falmer Press, Youth in Transition: Education, Employment and Training / C. Wallace, M. Cross (eds.). L.; N.Y.:

Falmer Press, 1990.

Статьи Wallace C. Household Strategies: Their Conceptual Relevance and Analytical Scope in Social Research // Sociology. 2002. Vol. 36. No. 2. P. 275–292.

Wallace C. Opening and Closing Borders. Migration in East-Central Europe // Journal of Ethnic and Migration Studies. 2002. Vol. 28. No. 4. P. 603–625.

Wallace C. Misunderstandings and Misleading Stereotypes: a Western Feminist Goes East // Soundings. 2000. Vol. 16. Autumn. P. 144–167.

Wallace C. Investing in Social Capital. The Case of Small Traders in Central and Eastern Europe // International Journal of Urban and Regional Research. 1999. Vol. 23. No. 4. P. 751–770.

Haerpfer C., Milosinski C., Wallace C. New and Old Security Issues in Central and Eastern Europe // Europe-Asia Studies. 1999. Vol. 51. No. 6. P. 989–1011.

Sik E., Wallace C. The Development of Open Air Markets in East-Central Europe // International Journal of Urban and Regional Research. 1999. Vol. 23. No. 4. P. 697–714.

Littig B., Wallace C. Mglichkeiten und Grenzen von Fokus-Gruppendiskussion fr die sozialwissenschaftliche Forschung // Forschungsnotiz sterreichische Zeitschrift fr Soziologie. 1998. No. 23 (3). P. 88–102.

Abbott P., Wallace C. Women Farmers in South West England // Journal of Gender Studies. 1996.

Wallace C., Kovacheva S. Youth Cultures and Consumption East and West: an overview // Youth and Society. 1996. Vol. 28. No. 2. P. 189–214.

Wallace C., Palyanistsya A. East-West Migration in the Czech Republic // Journal of Public Policy.

1995. Vol. 15. No. 1. P. 89–109.

Wallace C. Young People and the Division of Labour in Farming Families // Sociological Review.

1994. Vol. 42. No. 3. P. 501–530.

Новые тексты

МАФИЯ В ЗЕРКАЛЕ СОЦИОЛОГИИ

людей. Между тем, мафия имеет конкретно-историческое происхождение, ограниченный «ареал» распространения (южная Италия и США), а также специфические культурные и организационные формы. Во второй половине ХХ в. это явление стало предметом большого числа исторических, антропологических и социологических исследований, что дает возможность более узкого понимания и определения мафии, а также систематического сравнения с аналогичными явлениями в других странах. Одни исследователи акцентируют внимание на стремлении мафии к поддержанию неформального политического господства на подконтрольных территориях; другие – на формах социальной организации, ритуалах, этнокультурных особенностях; третьи рассматривают мафию как экономическое предприятие по производству и продаже определенных услуг. Первоначально, в 1960–1970– х гг. сицилийскую мафию исследовали с помощью этнографических и антропологических методов, прибавляя к этому немногочисленные исторические документы. Свидетельские показания высокопоставленных членов мафии, данные ими на судебных слушаниях в 1985– 1997 гг., стали важнейшими источниками, которые были использованы исследователями мафии в рамках социологического и экономического подходов1. Большинство исследователей сходится в том, что мафия представляет собой упрощенный аналог или субститут государства.

Генезис сицилийской мафии Явление, известное как мафия, первоначально возникло и устойчиво воспроизводилось в нескольких провинциях острова Сицилия, в основном в западной его части, а также в южноитальянской провинции Калабрия. По свидетельствам членов сицилийской мафии, они называют свою организацию Cosa Nostra («наше дело»), а ее аналог в Калабрии носит название Ndrangheta, которое произошло от греческого слова, обозначавшего «смелый», «благородный». В Неаполе также длительное время существует преступное сообщество, известное как Camorra («ссора»).

Исторически Сицилия находилась на перекрестке средиземноморских торговых путей, занимала важное стратегическое положение и постоянно подвергалась завоеваниям.

Первые и наиболее известные показания были даны суду Палермо под председательством Джованни Фальконе (убит летом 1992 г.) в 1985 г. двумя главами мафиозных семей Томаззо Бускетта и Сальваторе Конторно.

Большую часть своей истории население острова прожило под властью других государств – греческого, нормандского и испанского. Феодальная Сицилия не имела собственной государственности, но ее жители, как отмечают многие исследователи, выработали неформальные механизмы самоуправления, которые позволяли поддерживать во многом самостоятельную жизнь, не зависимую от иностранного господства. Этот исторический фон создал локальную субкультуру, характерной чертой которой являлась враждебность к государству и склонность полагаться на свои силы. Конфликт с государством приобрел особую остроту после победной высадки на острове армии Джузеппе Гарибальди в 1863 г. и последующего создания единого итальянского государства.

Первое упоминание о тайных преступных сообществах на Сицилии относится к 1838 г.

В докладе генерального прокурора Сицилии министру юстиции Бурбонского королевства говорилось: «Во многих деревнях существуют союзы или братства, что-то вроде сект, которые называются partiti, они не имеют политической окраски, целей, постоянных мест встречи и объединены только лишь общей зависимостью от своего главы, который в некоторых случаях является землевладельцем, в некоторых – священником. У них есть общий денежный фонд, служащий общим целям, иногда для освобождения от ответственности или защиты какого-нибудь официального лица, иногда для защиты обвиняемого, иногда для уголовного преследования невинных. Они (братства) образуют множество маленьких государств внутри государства2. Первое систематическое описание мафии, свидетельствующее о ее устойчивости и влиянии, было опубликовано в 1876 г.

Леопольдо Франчетти. Он представил ее как «индустрию насилия» – совокупность подпольных ассоциаций, имеющих законы, правила членства, санкции и промышляющих незаконным насилием.

Классовая структура феодальной Сицилии вплоть до середины XIX в. состояла из владельцев латифундий (баронов) и крестьян. Испании так и не удалось создать на Сицилии эффективную полицию, и порядок на острове поддерживался частными армиями и частными охранниками (campieri). После отмены феодальной собственности на землю в 1812 г.

началось формирование земельных и сельскохозяйственных рынков. При этом большая часть владельцев латифундий стала переезжать в города, продавая свои земли или сдавая их в аренду частным предпринимателям (gabelotti). Считается, что частично из габелотти, частично из оставшихся не у дел частных охранников и начала формироваться мафия3. После объединения Италии на Сицилии были создана новая система государственной власти, введены новые законы и выборные органы. Началось формирование нового централизованного государства. Именно в период формирования государственности и рынков (последняя четверть XIX в.) и образовалась мафия.

Самим участникам тайных ассоциаций и братств термин «мафия» долгое время был незнаком. Они употребляли слово «наше дело», «наши друзья», а себя называли uomo di rispetto – уважаемыми людьми, людьми чести. Термин «мафия» вошел в обиход благодаря театральной пьесе Пласидо Ризотто I Mafiusi della Vicaria, название которой можно перевести как «Крутые из Викарии» (Викария – тюрьма в Палермо). В ней идет речь о сообществе бесстрашных и агрессивных преступников, находящихся в тюрьме и являющихся членами влиятельного секретного сообщества со своими правилами, ритуалами, характерным поведением. Пьеса была поставлена в Палермо в 1863 г. и стала гвоздем сезона, будучи сыгранной в том же году 55 раз. В последующие двадцать лет на Сицилии и в Италии Цит. по: Paoli L. Mafia Brotherhoods: Organized Crime, Italian Style. Oxford: Oxford University Press, 2003. P. 33.

Подробнее см.: Catanzaro R. Men of Respect: A Social History of The Sicilian Mafia. N.Y.: Free Press, 1992.

ее играли более двух тысяч раз4. В пьесе термин «мафиози» употребляется в смысле «крутой», «надменный». Одна из реплик стала крылатым выражением того времени: «Chu vurrissi fari u mafiusu cu mia?», что в свободном современном переводе звучало бы как «Ты что, пытаешься крутого передо мной изображать?» По мнению большинства исследователей, благодаря этой пьесе термин «мафиози» и производное «мафия» стали устойчиво ассоциироваться с тайным преступным сообществом, которое в то время уже существовало, но не имело обобщающего имени. Функцию наименования – но не изобретения, а скорее артикуляции уже существовавшей совокупности практик и социальных форм – выполнило, как это часто случается, произведение искусства.

К началу ХХ в. мафия заняла прочное место в политике и экономике южной Италии, насчитывая вместе с калабрийской ндрагетой более 200 относительно автономных братств или «семей», каждая из которых контролировала определенную местность или населенные пункты. Численность некоторых семей не превышала 10 человек. Систематическая борьба с мафией началась в 1920-х годах после прихода к власти фашистов во главе с Муссолини и установки на политику укрепления государства. Именно в этот период в уголовном кодексе появился термин associazione a delinquere, «преступное сообщество», который позволил комиссару Чезаре Мори, префекту Палермо, назначенному в 1924 г., арестовывать и сажать в тюрьму сотни мафиози. Борьба с мафией велась чисто репрессивными мерами, без особой заботы о правовых и процессуальных аспектах. Имея неограниченные полномочия, полиция просто стремилась выявить наиболее активных членов мафии, поймать их и посадить в тюрьму под любым предлогом. Так, во время операции против клана Грисафи в течение одной ночи подчиненные Мори арестовали 357 человек по подозрению в принадлежности к мафии или сотрудничестве с ней5. Прекрасно понимая, что основой власти мафии является насилие, Мори открыто признавал, что он борется с мафией ее же средствами: «Если сицилийцы боятся мафии, то я докажу им, что я самый могущественный мафиозо»6. Мори также стремился лишить мафию морального авторитета, обесчестить мафиози в глазах населения. По его распоряжению полиция конфисковывала имущество и скот членов мафии, устраивая праздничные раздачи населению и демонстрируя, что «уважаемые люди» не в состоянии защитить свою собственность, а значит, более не могут претендовать на уважение.

Спасаясь от преследований, многие мафиози эмигрировали в США, пользуясь каналом, налаженным одним из самых знаменитых мафиозо Вито Качио Ферро. В США в то время как раз начался период сухого закона и расцвета бутлегерства, что создавало благоприятные условия для роста организованной преступности. Этот рост, в свою очередь, происходил во многом за счет массового прибытия свежего контингента с Сицилии. В 1928 г. Мори объявил об успешном окончании борьбы с мафией и восстановлении государственности.

Действительно, в период фашистской диктатуры влияние мафии было очень слабым. Но в 1943 г. американские войска высадились на Сицилии и начали освобождение острова от фашизма. Для успешной операции им, естественно, требовались союзники, информанты, проводники и т.п., которые нашлись в большом количестве в итальянских кварталах американских городов среди обосновавшихся там «уважаемых людей». Так вместе с триумфальным освобождением Сицилии буквально «на броне» американских танков мафия вернулась и снова заняла господствующие позиции в политико-экономической жизни острова.

Исследование было проведено Д. Новако. Цит. по: Gambetta D. The Sicilian Mafia: The Business of Private Protection. Harvard: Harvard University Press, 1993. P. 136–137.

Blok A. The Mafia of a Sicilian Village: A Study of Violent Peasant Entrepreneurs. Prospect Heights: Waveland, 1974. P. 135.

Цит. по: Arlacci P. Mafia Business: The Mafia Ethic and the Spirit of Capitalism. L.: Verso, 1987. P. 16.

Послевоенная эволюция мафии во многом определялась ее активным вовлечением как в нелегальную, так и в легальную экономику южной Италии. С началом послевоенной индустриализации южной Италии и активного развития инфраструктуры мафия фактически монополизировала государственные субподряды на строительство дорог, заводов, нового жилья. Это позволило повысить доходы преступных организаций. Из сельского дона, заботившегося о местном населении и вершившего справедливость, мафизо постепенно превращался в городского гангстера-предпринимателя, а богатство становилось альтернативным источником статуса. Пино Арлакки одним из первых описал процесс превращения мафии в капиталистическое предприятие и последовавший за этим кризис традиционных ценностей и потерю легитимности. После того как в 1970 г. американская полиция ликвидировала основной канал поставок героина в США через Марсель (известный как French Connection), высокодоходные поставки наркотиков были налажены через Сицилию. Это означало нарушение традиционного морального запрета на наркоторговлю, долгое время соблюдавшегося мафией. Именно внутреннее разложение мафии облегчило задачу борьбы с ней, которую на этот раз возглавили коммунисты. В 1983–1984 гг. в Палермо прошли масштабные судебные слушания (Palermo maxi-processi), на которых впервые двое глав мафиозных семей, Томаззо Бускетта и Сальваторе Конторно, нарушили обет молчания и дали обличающие показания. Всего в судебном процессе фигурировали члена мафии, 254 из которых были приговорены к различным срокам заключения. К концу ХХ в. влияние мафии заметно ослабло. Этому способствовало активное преследование членов преступного синдиката, продолжившееся в 1990-е гг., а также снижение преступных доходов, вызванное как уменьшением государственных расходов на строительство в Сицилии, так и изменением географии мировых наркопотоков, которые теперь обслуживаются более мелкими этническими группами, близкими к местам производства наркотиков.

Мафия как субкультура, политическое сообщество и предприятие Мафия – одна из самых интенсивно эксплуатируемых тем в кино и литературе. Члены подпольных синдикатов предстают то как кровавые убийцы в темных очках с автоматами и на черных машинах, то как защитники обездоленных и последний оплот традиционных семейных ценностей – жутковатые, но в общем-то симпатичные и трагические персонажи.

Аура мафии, созданная великой силой искусства, затрудняет понимание этого явления, романтизируя его или, наоборот, сводя к обыкновенному криминалу с примесью эстетики.

Что же представляет собой мафия с точки зрения социологии? Каковы основные парадигмы «мафиологии» и какие социологические теории применялись для объяснения ее появления, деятельности и эволюции? Условно можно выделить три основных способа интерпретации мафии в зависимости от того, какому аспекту ее деятельности уделяется основное внимание и какие социологические подходы или исследовательские методы при этом используются:

субкультурный, политологический и экономический подходы. Кроме того, различные подходы по-разному отвечают на вопрос о том, существует ли мафия как единая хорошо структурированная организация (и вообще существует ли она как таковая).

Субкультура или организация?

Немецкий социолог Геннер Гесс, проводивший свое исследование в 1960-е гг., исходил из структурно-функциональной логики, типичной для социологии того времени. В своей книге «Мафия и мафиози: структура власти» (1973) он утверждал, что мафия является прежде всего субкультурой и набором поведенческих образцов, которые в контексте социальной структуры Сицилии выполняют ряд важнейших функций. Такой подход привел его к утверждению, что мафии, по сути, нет. «Мафия – это не организация и не секретное общество, а метод, – пишет Гесс. – В своих общественных отношениях мафиозо использует физическое насилие или угрозу насилия. С помощью частного применения или угрозы насилия, которые государство считает противозаконными, мафиозо не только достигает повышения своего благосостояния или престижа, но и выполняет определенные функции в рамках субкультурной системы, оказывая услуги другим.» Согласно такой точке зрения, поведение мафиозо выражает идеальные представления о сицилийском характере. Основной чертой этого поведения является требование уважения (rispetto) со стороны других и соблюдение соответствующего поведенческого кодекса чести, известного как omerta, «способность быть мужчиной», а также постоянная забота о поддержании и повышении собственного социального статуса. На практике это выражалось в следующих нормативно санкционированных чертах поведения. Во-первых, человек, претендующий на статус мафиозо, должен быть готов к насилию, к тому, чтобы отстоять свою собственность, интересы, решительно отомстить за нанесенный ущерб или оскорбление, причем сделать это самостоятельно, без помощи официальных властей и вопреки возможным санкциям. По свидетельству Франчетти, на Сицилии «наиболее действенный способ заставить себя уважать – заработать репутацию человека, совершившего несколько убийств»8. Во-вторых, принцип omerta предполагал умение хранить тайну, не распространять информацию за пределы доверенного круга, не делиться ею с официальными властями, в идеале, – отказ от всякого обмена или сотрудничества с последними. Эта особенность отражала свойственное традиционной сицилийской культуре стремление полагаться исключительно на собственные силы и укоренившуюся веками двойную мораль.

В-третьих, кодекс чести содержал также нормы поведения, регулирующие отношения между мужчинами и женщинами и касающиеся сферы семьи. Если сицилийский мужчина являлся защитником всех женщин в своей семье, то мафиозо выступал в этой роли по отношению к сообществу в целом. Отказ мужчины от ранее данного обещания вступить в брак автоматически означал бесчестие для женщины, особенно в случае, если ее ближайший родственник не мог принудить к выполнению обещания или отомстить. Мафиозо не только являл собой образец мужского патронажа в рамках своей кровной семьи, но и осуществлял принуждение или месть, а тем самым защищал женщин или честь других семей в рамках сообщества. По данным Арлакки, из всех убийств, произошедших на равнине Джойя Тауро с 1940 по 1950 г., более 60% были связаны с сексуальным насилием, похищением женщин или расторгнутыми помолвками9. Таким образом, все поведение мафиозо или мужчины, стремящегося им стать, было подчинено фанатической заботе о чести, завоеванию уважения в глазах сообщества путем использования насилия, а также контроля за соблюдением традиционных моральных норм и запретов. Это позволяло достигать высокого статуса, источником которого был объем общественного уважения, что в свою очередь позволяло занять господствующую политическую позицию. При этом мафиозо – это социальная роль или функция, а не должность или профессия. Сторонники этой точки зрения указывают на то, что мафиозо мог иметь любой профессиональный статус. Формально он мог быть арендатором, пастухом, врачом, охранником или даже крестьянином, но благодаря своему поведению и соблюдению кодекса чести он становился «уважаемым человеком» и мог отправлять важнейшие политические функции (об этом ниже), постепенно меняя содержание деятельности, источник дохода и совершая восходящую мобильность.

Рассмотрение мафии как субкультуры ведет к тому, что основное внимание уделяется индивидуальному поведению, а сама мафия рассматривается либо как «метод» (Гесс), либо как слабо структурированная сеть авторитетных посредников, ставших таковыми в силу обладания качествами, особо ценимыми в местном социокультурном контексте. Но такая Hess H. Mafia and Mafiosi: The Structure of Power. L.: Saxon House, 1973. P. 127.

Цит. по: Paoli L. Op. cit. P. 74.

Arlacci P. Op. cit. P. 8.

точка зрения, сформировавшаяся отчасти из-за недостатка надежных свидетельств об организации и внутренней жизни мафии, во многом соответствует легитимирующей идеологии самой мафии и ее склонности отрицать свое существование. Это хорошо выражено в определении мафии, данном с позиций самих сицилийцев, которое воспроизвел в своих этнографических очерках Джузеппе Питре в конце XIX в.: «Мафия это не секта и не организация; у нее нет ни правил, ни законов. […] Мафиозо – это просто смелый человек, который не потерпит провокации; и в этом смысле каждому человеку следовало бы быть мафиозо. Мафия – это определенное сознание своего бытия, преувеличенная значимость индивидуальной силы и мощи как главного и единственного средства разрешения любого конфликта, столкновения интересов или идей»10.

Однако новые свидетельства, полученные в ходе судебных процессов, дали основания поставить эту точку зрения под сомнение. Данные о ритуалах приема и исключения, о наличии выборных и административных процедур и иерархической организации способствовали изменению представлений о природе мафии. На основе таких данных написана недавно вышедшая книга социолога Летиции Паоли «Мафиозные братства:

организованная преступность, итальянский стиль» (2003). Ее автор, в частности, утверждает, что мафия обладает устойчивой организацией, не совпадающей с кровнородственными связями.

Во главе каждой семьи или группы (cosca) стоит выборный глава мафии (rappresentante или capomafia), который, в свою очередь, имеет одного или двух советников (consigliere), а также заместителя на случай ареста или других чрезвычайных обстоятельств. Кроме того, глава назначает capi decina (буквально, «десятников»), которые руководят группами по 8– человек (т.е. это аналог наших «бригадиров»). Средняя численность семьи – около человек, хотя самые крупные насчитывали более 50. Согласно свидетельским показаниям, традиция мафии предполагала прямую демократию, т.е. выборы главы семьи на общем собрании, однако впоследствии во многих мафиях происходила узурпация власти представителями одного кровного рода и передача ее по наследству. Вместе с тем действительная история знает и массу случаев, когда замена главы семейства происходила насильственным способом, что являлось серьезным ограничением узурпации и наследованию власти. К 1950-м гг. на Сицилии начали создаваться специальные органы координации более высокого порядка, так называемые провинциальные комиссии – коллегиальные органы, в которых были представлены семьи, действовавшие в определенной провинции или местности (первая такая комиссия была создана в Палермо, где насчитывается до 18 независимых семей). Каждая мафиозная семья имела право делегировать в комиссию своего представителя (capo mandamento), который должен был быть рядовым членом, а не главой семьи. Такие комиссии были призваны разрешать споры и конфликты между семьями, выносить приговоры и регулировать насилие. Так, считается, что решения об убийствах в Палермо представителей власти, политиков и журналистов принимала исключительно провинциальная комиссия. Позже, в середине 1970-х гг. с целью более широкой координации и по инициативе Пиппо Калдероне, главы мафии города Катанья, была создана региональная комиссия, в которую вошли представители шести из девяти сицилийских провинций (в трех восточных провинциях острова влияние мафии незначительно). Несмотря на то что комиссии регулярно собирались и принимали решения, их действительная власть над отдельными семействами была невелика, поскольку у комиссий не было своего исполнительного органа.

В 1980-е гг. изначальные принципы «мафиозной демократии» начали ослабевать по мере того, как стала набирать влияние мафиозная семья Корлеоне, возглавляемая Сальваторе «Тото» Риина. Последний сначала централизовал управление внутри семейства, устранив Arlacci P. Op. cit. P. 6.

промежуточные звенья в виде советников и десятников, а затем путем убийств и договоров с другими семьями создал коалицию, взявшую под контроль наиболее доходную территорию – Палермо. Поставив секретарем провинциальной комиссии Палермо своего человека, Риина сумел превратить этот орган в инструмент дальнейшей централизации. То же самое было впоследствии проделано и с региональной комиссией. По мнению экспертов, к концу 1980-х гг. на Сицилии наметились явные признаки централизации деятельности мафии под руководством корлеонской семьи и «Тото» Риина, а также – как реакции преступного мира на энергичные действия официальных властей – возрождения традиционных ценностей11.

Аргументом в пользу существования мафии как устойчивой организации или секретного сообщества стали также данные о ритуалах приема и принципах членства. По мнению Паоли, членство в мафии нельзя охарактеризовать ни в терминах рациональной бюрократии, ни в терминах утилитарного контракта, когда стороны обмениваются благами или услугами.

Наиболее адекватной является веберовская категория «статусный контракт», описывающая отношения, свойственные доиндустриальным обществам и отличные от целерационального контракта. Статусный контракт предполагает тотальное изменение правового и социального статуса человека, который связывает себя таким контрактом, как если бы новая «душа»

вселилась в его тело и он бы обрел новое качество, полностью отдавая себя в распоряжение нового сообщества. По словам судьи Фальконе, принятие в члены мафии «налагает на человека пожизненные обязательства. Вхождение в мафию аналогично религиозной конверсии. Невозможно уйти на пенсию из церкви или из мафии»12. Такой тип сообщества называется «братством», что подчеркивает аналогию с кровно-родственными узами, которые должны иметь первенство перед всеми остальными и не поддаются расторжению. Благодаря членству в таком братстве «людей чести» человек получает и более высокий, квазиаристократический статус, ибо мафия налагает на своих членов печать избранности и исключительности. Соответственно выход из такого статусного контракта живым практически невозможен, что подтверждалось свидетельскими показаниями.

Вступление в мафию представляет собой ритуал перехода, предполагающий определенные символические действия, интенсивные эмоции и, как следствие, внутреннее преображение и приобретение новой идентичности. Церемония инициации включает представление кандидата общему собранию мафии; описание правил, которые следует соблюдать;

произнесение ритуальной клятвы. Новичку предписывают отречься от всех своих прежних связей и аффилиаций, а также соблюдать строжайшую секретность. Клятва символически связана как с кровью, так и с религиозными католическими атрибутами. Во время клятвы крестный отец, представивший кандидата, делает надрез на указательном пальце его руки, и кровь должна окропить бумажную иконку с изображением святого или святой (чаще всего это Святая Дева Благовестница), которую потом поджигают. Пока иконка горит, кандидат произносит клятву: «Я сжигаю тебя как бумагу, но боготворю тебя как святую; эта бумага горит, и пусть же мое тело сгорит, если я предам Cosa Nostra (т.е. буквально, “наше дело”)».

В других вариантах клятва звучал так: «Я вступаю в Cosa Nostra кровью и я выйду из нее только кровью». Часто вновь испеченный мафиозо должен был в последующие дни совершить убийство по поручению семьи13.

Несмотря на то что действительные кровно-родственные связи играют большую роль в социальном воспроизводстве мафии – часто в мафиозную семью входят родные и двоюродные братья, а лидерство и членство передается по наследству, – свидетельства Paoli L. Op. cit. P. 51–64.

Ibid. P. 65–72.

наличия социальной организации, отличной от кровного родства и воспроизводимой посредством особых правил, символов, практик и ритуалов, привели к изменению взглядов на природу мафии. Мафия теперь представляется не как совокупность взаимодействующих индивидов, характеризуемых специфическим поведением, а как устойчивые организации, координирующие свою деятельность с помощью специальных органов.

Мафия как политическое сообщество Интерпретация мафии как политического явления опирается на политическую социологию М. Вебера и его последователей, а также на социологию права. Исходным моментом для объяснения генезиса сицилийской мафии выступают проблемы и противоречия, сопутствовавшие формированию государственности на Сицилии после отмены феодализма и присоединения к Италии. В XIX в. Сицилия отличалась высоким уровнем насилия, пережив две революции, несколько крестьянских восстаний и войну. Разгул бандитизма и грабежей стал особенно острой проблемой после роспуска частных армий, охранявших владения баронов и обеспечивавших порядок. Но создание нового объединенного государства не решило проблему порядка. Плохая организация, непопулярная политика (воинская повинность, повышение налогов), а также враждебное и недоверчивое восприятие государства населением острова (как нового завоевателя), способствовало тому, что официальные власти не могли эффективно выполнять свои функции, и граждане отказывались от какого-либо взаимодействия с ними. Образовавшийся вакуум власти оказался заполнен неформальными братствами «уважаемых людей». Государство было не способно представлять и защищать интересы основных классов, регулировать противоречия и конфликты, которые возникали между владельцами земель, арендаторами и крестьянами.

Американский антрополог Антон Блок, проживший несколько лет в сицилийской деревне, определил мафиози как «фигурацию политических посредников» (термин заимствован у Н. Элиаса), которые регулировали отношения между основными классами, а также служили связующим звеном между местным сообществом и представителями центральной власти14.

К концу XIX в. многие местные полицейские чины и мэры некоторых городов были членами мафии. Политика кооптации мафии во власть стала вынужденным компромиссом, который позволял Риму сбалансировать фактическую политическую автономию острова. Выборные депутаты также полностью зависели от главы местной мафии, авторитет которого давал ему возможность «попросить» электорат сделать ему одолжение и проголосовать за того или иного кандидата.

Каждая мафиозная «семья» или клан (cosca) претендовала на монопольное право регулировать социально-экономическую жизнь определенной местности (в деревне или части города). Любое преступное деяние или акт насилия, который планировался в определенной местности, должен был быть согласован с главой мафии, в противном случае его исполнители рисковали жизнью. По мнению многих исследователей, традиционный сельский мафиозо пользовался действительным уважением населения, его власть и эпизодически применяемое насилие были легитимны. Даже главный обвинитель мафии судья Фальконе признал, что «многие годы мафия вносила свой вклад в то, чтобы остановить хаос и полную дезинтеграцию сицилийского общества»15. Суммируя исследования Блока, Гесса, Арлакки и Паоли, можно выделить следующие политические функции мафиозо.

Охрана собственности и жизни. В условиях высокого уровня насилия и преступности и в контексте низкой эффективности и слабого авторитета официальных властей мафия стала основным институтом по поддержанию порядка и справедливости – в соответствии с их Blok A. Op. cit. P. 5–16.

Цит. по: Paoli L. Op. cit. P. 178.

местным традиционным пониманием. В случаях кражи скота или имущества население обращалось за помощью к мафии, и во многих случаях похищенное возвращалось. По данным полиции времен «железного префекта» Мори, в 75% случаев кражи скота полиция не могла достичь каких-либо результатов; в 15% официальным властям удавалось найти похитителей и только в 10% – вернуть похищенное. Вмешательство мафии было успешным на 95% и обеспечивало возврат 70% украденной собственности16. Одно из правил, установленных мафией, состояло в том, что воры должны были ждать 24 часа, прежде чем сбывать украденное. Если потерпевший не обращался в полицию, а приходил к местному capomafia, то это значительно облегчало поиск украденного. При этом нарушители данного правила или люди, совершавшие убийства без ведома мафии (включая и убийства, совершаемые членами мафии без согласования с главой семейства), подвергались наказанию или убивались. Так, по данным итальянской полиции, некий гангстер Сальваторе Файа был убит в Палермо в 1989 г. за то, что он ранее убил любовника своей жены без санкции главы мафиозного семейства Бранкаччо, на территории которого было совершено это преступление.

За охрану порядка и собственности мафия собирала взнос, который назывался pizzu. Его должны были платить как деревенские арендаторы, торговцы, пастухи и т.д., так и владельцы магазинов и компаний в городах. Этот взнос давал определенную гарантию безопасности и право обращаться за помощью, но отказ от уплаты влек за собой угрозы, уничтожение имущества или даже расправы. Другой формой охранных платежей было устройство членов мафии на работу на фермы или в компании с выплатой высокой зарплаты или принуждение к покупке продукции по завышенным ценам у фирм или поставщиков, назначенных мафией.

Посредничество. Повседневная деятельность любого главы мафии состояла в приеме многочисленных людей с жалобами, проблемами, сборе информации о конфликтах и противоречиях в данной местности, урегулировании споров по поводу имущества, земельных наделов, долгов, а также личных конфликтов. Мафия давала гарантии выполнения работодателями своих обязательств по отношению к бесправным работникам, но во время массовых выступлений могла защищать интересы собственников, помогая подавлять бунты. Кроме того, мафия опосредовала отношения местных сообществ с центральными властями и национальным рынком. Согласно полицейскому донесению, глава семейства города Санта Мария дель Гезу дон Паоло Бонтаде исполнял роль «традиционного capomafia, который вмешивается напрямую во все вопросы на своей территории, осуществляя посредничество в частных конфликтах, беря на себя роль великого защитника своих граждан, проникая в государственные офисы и частные компании, распространяя свое влияние посредством коварной системы скрытых угроз, формально прикрытой корректным и уважительным поведением»17.

Поддержка морального порядка (социальная интеграция). Мафия также выполняла функцию подавления отклоняющегося поведения и тем самым обеспечивала соблюдение кодекса, который в основных чертах совпадал с традиционной моралью аграрной Сицилии.

Легитимность мафии во многом основывалась на ее способности преподнести себя как блюстителя местных обычаев, защищающего их от влияния внешнего мира. Capomafia выступал как защитник семейных ценностей, запрещая членам мафии вступать во внебрачные сексуальные отношения и наказывая нарушивших запрет. До начала 1960-х гг.

мафия соблюдала моральный запрет на извлечение доходов от организации наркоторговли, проституции, азартных игр. Но с разложением традиционных моральных устоев и переориентацией мафии на извлечение предпринимательского дохода, в том числе от Цит. по: Arlacci P. Op. cit. P. 34.

Paoli L. Op. cit. P. 162.

наркоторговли, мафия перестала выполнять эту функцию, что постепенно привело к потере легитимности.

В своей книге Паоли пришла к выводу, что нормативная система, установленная Коза Нострой и Ндрагетой и основанная на систематическом использовании секретности и насилия, «конституирует правопорядок [legal order], альтернативный государству»18.

Согласно плюралистической теории права, признаком правопорядка является наличие двух типов правил и специально выделенной группы или организации, ответственной за вынесение правовых суждений и исполнение наказаний19. Правила первого типа регулируют поведение людей, а правила второго типа позволяют идентифицировать или менять правила первого типа, а также определять факты их нарушения и применять санкции. На сегодняшний день нет надежных свидетельств наличия у мафии письменных (формальных) законов или процедур, регулирующих их изменения. Однако, по крайней мере с конца XIX в., и сицилийские, и калабрийские мафиозные семьи оперируют четкими правилами вынесения судебных решений [rules of adjudication], а наказание осуществляет не потерпевший, а другие члены мафии. Конфликты между членами мафии рассматриваются провинциальными или региональными комиссиями. С 1957 г. насилие в отношении другого члена мафии санкционировано только в случае наличия непосредственной угрозы жизни.

Что касается конфликтов и «правонарушений» обычных жителей подконтрольной территории, то их дела обычно рассматривались собранием мафиозной семьи. Но кроме этого суда «первой инстанции», в Калабрии, например, существовал еще провинциальный суд, игравший роль верховного суда. Он состоял из трех capomafia, контролировавших три административных района Калабрии, а также еще нескольких авторитетных мафиози20.

Несмотря на то, что мафия претендует на контроль за применением насилия на определенной территории и стремится поддерживать некоторый правопорядок, полное отождествление мафии с государством было бы неоправданно. По сравнению с современным государством мафия является более традиционным, архаичным и менее дифференцированным институтом, системой правления и регулирования социальных отношений, свойственной доиндустриальным обществам. «Законы» мафии во многом базируются на традиционной морали и обычаях, поэтому теряют свою силу по мере детрадиционализации итальянского юга. Кроме того, степень дифференциации управляющих функций в мафии низкая по сравнению с государством, т.е. административная, законодательная и правоприменительная власть сосредоточена либо у одного лица, capomafia, либо в провинциальной или региональной комиссии. В целом мафию можно рассматривать как совокупность недоразвитых протогосударств, которые, однако, не смогли одержать верх над своими конкурентами. Паоли приходит к следующему выводу:

«Мафиозные сообщества представляют собой случаи политических сообществ, институционализация которых не завершена. Они выступают в качестве политического органа по отношению к своим членам, но на протяжении истории боролись – с разной степенью успеха – за то, чтобы навязать свой архаичный порядок всему населению своей территории и придать ему легитимность»21.

Paoli L. Op. cit. P. 120.

Здесь Паоли исходит из влиятельной теории права Х. Харта. См.: Hart Н. The Concept of Law. Oxford: Clarendon Press, 1994.

Мафия как экономическое предприятие Многие исследователи (Франчетти, Гесс, Арлакки) обращали внимание на экономический аспект деятельности мафии – как на ее стремление к извлечению дохода, так и на ее роль в локальной хозяйственной системе. Но содержательно-экономический аспект деятельности мафии, который присутствует наряду с другими аспектами, следует отличать от формальноэкономической модели мафии как предприятия или фирмы, занимающейся производством и продажей определенных услуг. Последнее означает описание структуры и деятельности мафии исходя из логики извлечения дохода посредством рыночного обмена, вне зависимости от того, как понимают свои действия сами участники и как они представляются своим клиентам. По сути, это применение теории рационального выбора для анализа явления, которое на первый взгляд представляется традиционным или даже экзотическим.

Наиболее полно и последовательно этот подход выражен в книге социолога Диего Гамбетта «Сицилийская мафия: частный охранный бизнес» (1993)22. Если деятельность мафиозо содержит определенную полезность, то необходимо понять суть услуг, которые он производит, источник спроса на них, ресурсы, требуемые для производства этих услуг, способы их реализации и т.д. Гамбетта исходит из того, что мафиозо по сути является посредником на экономическом рынке; он производит и продает специфический товар под названием «охрана» [protection]. Именно охрана, а не насилие как таковое имеет определенную полезность, цену, а также издержки, требуемые для его производства. Но охрана выступает не столько как физическая защита, сколько как определенные гарантии, которые мафиозо дает продавцам и покупателям на рынках с повышенным уровнем риска.

Последнее обстоятельство важно, поскольку именно риски, связанные с низкой защищенностью собственности, склонности к недобросовестному поведению и, как следствие, низкий уровень доверия создают спрос на услуги мафии. Иными словами, посредничество мафиозо гарантирует, что покупателю не продадут «лимон»

(некачественный товар), что продавца не ограбят по дороге на рынок, и т.п.23 На рынках с высоким уровнем риска и низким уровнем доверия экономический обмен и соответственно прибыльная торговля затруднены без посредничества инстанции, которая может принудить обе стороны к соблюдению условий соглашения или прав другой стороны. Покупатель платит мафиозо за то, что тот защищает его от недобросовестного поведения продавца, а продавец – за то, что ему доверяет покупатель. Благодаря такому контракту, пишет Гамбетта, «возникает новое равновесие, и даже в простом мирке, состоящим всего из трех агентов – продавца, покупателя и мафиозо, – каждый получит преимущество. Трансакционные издержки будут выше, чем в мире полного доверия, но выгода тоже будет выше, чем при отсутствии трансакций»24.

Гамбетта последовательно проводит аналитическое различие между рынком охранных услуг и рынком обычных товаров и услуг. В условиях Сицилии развитие первого стало условием формирования и функционирования последнего. Вместе с тем деятельность мафии и ее интерес в сохранении своих доминирующих позиций уменьшали эффективность обычных Gambetta D. The Sicilian Mafia: The Business of Private Protection. Harvard: Harvard University Press, 1993. См. также краткий реферат книги Гамбетты в работе:

Экономическая теория преступной и правоохранительной деятельности / Под ред.

Л.М. Тимофеева, Ю.В. Латова. М.: РГГУ, 1999. С. 58–63; и обзор экономических теорий организованной преступности: Латов Ю.В. Экономика вне закона: очерки по теории и истории теневой экономики. М.: МОНФ, 2001. С. 68–122.

О проблеме «лимона» см.: Акерлоф Дж. Рынок «лимонов»: неопределенность качества и рыночный механизм // THESIS. 1994. № 5. C. 91–104.

рынков и консервировали отсталость южной Италии. Мафия предоставляла несколько видов защиты своим клиентам. Кроме очевидной физической охраны и защиты от недобросовестного поведения, описанных выше, мафия осуществляла защиту от конкуренции. Например, в строительной сфере в Палермо мафия поддерживала картель, допуская на рынок подрядов только ограниченное количество фирм, поскольку рост числа рыночных агентов приближал бы предоставляемую мафией охрану к общественному благу и затруднял бы контроль, распределение возможностей получения прибылей фирмами и сбор налога мафией. «Именно по этой причине мафиозо продает защиту как благо, которое может потребить один агент, только если другие не могут это сделать. И конкуренция развивается во вредном направлении, поскольку другие фирмы входят в бизнес в меньшей степени за счет улучшения качества своих товаров и конкурентоспособности цен, чем за счет развития тех навыков (в пределе – навыков военного характера), которые позволят пользоваться монополистической властью мафиозо и его окружения»25. Кроме того, мафия сама заинтересована в поддержании высокого уровня недоверия на рынках и в том, чтобы время от времени были пострадавшие от недобросовестных сделок или сторонней агрессии. Это касается прежде всего хозяйственных субъектов, не являющихся клиентами мафии, однако знание о таких сделках препятствует повышению уровня доверия и перехода к двусторонним контрактам, исключающим мафию. Не отрицая, как и другие подходы, определенную функциональность мафии, экономическая модель показывает отрицательные следствия ее господства на рынках, которые заключаются в поддержании менее эффективной конкурентной ситуации и институтов, что в свою очередь, ведет к проблеме хронической недоразвитости и низких темпов экономического роста.

Для производства охраны требуются специфические ресурсы. К таким специфическим ресурсам относятся прежде всего информация (секретность), насилие и репутация. С одной стороны, мафия отличается гипертрофированным культом секретности во всем, что касается ее собственной жизнедеятельности. Это служит получению преимуществ для обеспечения охранной деятельности, позволяя снизить степень уязвимости перед конкурентами из других семей или официальными властями. «Omerta не является, как полагали многие, просто традиционным кодексом, который формировался в течение длительного периода иностранного господства и сохранился по инерции; не является он только средством недопущения государства в сферу деятельности мафии. Она является ключевой частью способности выступать в качестве предпринимателя в области охраны. В этом – одно из различий между продажей автомобилей и продажей охраны. Если в последнем случае наша частная жизнь не обязательно является индикатором того, насколько надежны будут наши автомобили, то в случае с охраной […], то, что мы есть – или кем мы хотим казаться, – считается одним из важнейших признаков надежности», – утверждает Гамбетта26.

С другой стороны, важнейшей частью деятельности мафии является добывание и управление информацией. Рядовые члены мафии все время находятся в людных местах, общаются с населением и бизнесменами, наблюдают, дают задания своим информаторам. Это связано с необходимостью знать о сделках, преступлениях, замыслах, конфликтах, экономической деятельности и прочих аспектах жизни на подконтрольной территории – для того чтобы осуществлять эффективную охрану, разрешение споров, устрашение и посредничество.

Лучшая информированность позволяет более эффективно распоряжаться другими доступными ресурсами.

Понятно, что насилие и угрозы являются ключевым ресурсом для производства охраны, поскольку дают возможность к принуждению и контролю. Поэтому решительность в применении силы и готовность к убийству обусловлены не столько культурой как таковой, Акерлоф Дж. Указ. соч. С. 23.

сколько логикой бизнеса. При этом применение силы является частью самого бизнеса, поскольку демонстрирует возможности надежной защиты и создает соответствующую репутацию. Конкуренция между мафиозными семьями как охранными предприятиями неизбежно носит насильственный характер, поскольку отступить означает показать неспособность к защите своих клиентов, а успешное насилие, наоборот, является мощнейшим маркетинговым средством продвижения охранных услуг. Интенсивность насилия в южной Италии объясняется не столько темпераментом или культурными кодами, сколько фактором репутации, который сам по себе является важнейшим ресурсом в охранном бизнесе. Сама репутация, воплощенная в имени «уважаемого человека» или мафиозной семьи, играет роль охранной грамоты без необходимости предпринимать какиелибо действия. В этом специфика репутации в охранном бизнесе – в отличие от других сфер хозяйственной деятельности, где репутация подтверждает надежность поставщика, способствует сохранению прежних клиентов и привлечению новых, но не влияет на издержки производства товара или услуги, – надежная репутация сама выступает как ресурс, который экономит издержки, поскольку автоматически производит эффект сдерживания.

Собственность на имя и воплощенную в нем репутацию является аналогом собственности на торговую марку, и многие действия мафиози по регулированию использования своего имени или защите чести по сути аналогичны защите торговой марки.

Гамбетта применяет экономическую логику и для объяснения генезиса мафии на Сицилии, которая господствует преимущественно в западной части острова. С одной стороны, исторические обстоятельства создали спрос на охранные услуги. К таким обстоятельствам можно отнести отмену феодализма, введение частной собственности, формирование рынков.

С другой стороны, на Сицилии возникло избыточное предложение людей, готовых к насилию, – бывших охранников поместий, служащих частных армий, вернувшихся с войны солдат, просто бандитов, которые к тому же создавали и дополнительные угрозы хозяйствующему населению. Западная Сицилия была более богатым районом с более интенсивной хозяйственной деятельностью, что, по мнению Гамбетты, и обусловило более широкое распространение мафии на западе. Таким образом, историческая констелляция факторов спроса и предложения обусловила появление специфических предприятий, заменивших собой государство.

Экономическая модель мафии действительно проясняет и позволяет рационально объяснить многие поведенческие особенности ее членов. Она также несет в себе критический потенциал, отрицая культурную предрасположенность некоторых народов к преступной деятельности, что иногда предполагает субкультурный подход. Мафия или аналогичные структуры могут возникнуть там, где появляется сочетание специфических обстоятельств, способствующих возникновению рынка частной охраны и появлению независимых поставщиков соответствующих услуг вне связи с этнокультурной спецификой страны или сообщества, т.е. исключительно под действием экономических стимулов. Аналогичные явления наблюдались в США, Японии, Гонконге и России. Однако эта модель не в полной мере объясняет само формирование соответствующих организаций, их воспроизводство и эволюцию. Воспроизводство мафии на Сицилии на протяжении многих поколений невозможно объяснить лишь устойчивостью рынка, как если бы он был автономен от местной культуры, политики и действий самой мафии. Поэтому адекватное объяснение мафии возможно лишь путем наполнения той или иной модели конкретными историческими и социокультурными деталями.

Мафия в США В отличие от сицилийской мафии, организованная преступность в США формировалась преимущественно в сферах противозаконной деятельности или торговли, таких, как распространение наркотиков, подпольное производство алкоголя, проституция, азартные игры и т.д. Основной деятельностью подпольных синдикатов, состоявших в основном из ирландских и еврейских эмигрантов, была торговля опиумом и кокаином после того, как в 1914 г. правительство приняло «Закон Гаррисона», запретивший свободную продажу этих наркотиков. К этому времени уже сформировался устойчивый спрос на опиаты и кокаин, поскольку число наркоманов, среди которых были в основном белые состоятельные женщины среднего возраста, достигло, по некоторым оценкам, 500 тыс. человек. Центром импорта и дальнейшего распространения наркотиков стал город Филадельфия, а лидером картеля – Арнольд Ротштейн по кличке «Мозг»27.

Но «золотой век» американской мафии начался после введения «сухого закона» в 1919 г.

Как предшествовавшие события, так и последствия этого закона заслуживают отдельного внимания, поскольку хорошо иллюстрируют сложные причинно-следственные связи и роль непреднамеренных последствий в генезисе социальных институтов. Введению «сухого закона» предшествовало появление широкого общественного движения – «движения за воздержание» [temperance movement], которое было инициировано Американским обществом воздержания, основанным консервативной протестантской частью американского населения в 1826 г., а также Женской христианской лигой воздержания и Американской лигой против салунов [Anti-Saloon League of America]. Впоследствии была создана Национальная партия за запрет алкоголя, которая перенесла широкую общественную инициативу по борьбе с пьянством в сферу законодательной политики. Однако, как выявило исследование, проведенное Джозефом Гусфилдом, в действительности это движение было направлено против новых иммигрантов, прежде всего ирландских католиков, которые и играли роль «модельных» пьяниц, разлагающих трудолюбивую протестантскую Америку28.

Антиалкогольное движение было, по сути, классовой борьбой с этническим и религиозным оттенком – борьбой белого протестантского сегмента за рынки труда, лучшие поселенческие территории и другие возможности, против ирландцев, а также евреев, итальянцев и других не англоговорящих групп. В результате в январе 1919 г. была принята знаменитая 18-я поправка, а через 9 месяцев – подзаконные акты, регламентировавшие исполнение закона.

Практически сразу начался рост подпольного алкогольного бизнеса – теневого производства, а также «черного» импорта алкоголя из Канады, открытие подпольных баров и клубов (известных как speakeasies), которых в одном Чикаго во времена «сухого» закона насчитывалось до 10 тысяч. Наиболее активными и эффективными в организации этого бизнеса оказались итальянские иммигранты и прежде всего выходцы с Сицилии, многие из которых прибыли в США, спасаясь от репрессий против мафии, развернутых Муссолини (наиболее известные среди них – Джозеф Боннано, Джозеф Профачи и Сальваторе Маранзано). Таким образом, сочетание борьбы между американскими протестантами и ирландскими католиками, законодательных мер в США и государственной политики в Италии этого же времени привели к последствиям, которых никто не планировал и не предсказывал. Открылась новая предпринимательская ниша и новые возможности, которыми, в силу имевшихся навыков и организации, воспользовались прежде всего итальянские иммигранты. В результате того что отрицательные следствия явно перевешивали положительные, уже в 1933 г. закон был отменен. Но именно в этот период сформировались мощная теневая экономика и организованная преступность, с которой власти США будут бороться последующие сорок лет, а мафия будет последовательно переносить свою деятельность в новые сферы: азартные игры, управление профсоюзами, торговля наркотиками и т.д.

Lyman M., Potter G. Organized Crime. Upper Saddle River: Prentice Hall, 1997. P. 102–103.

Gusfield J. Symbolic Crusade: Status Politics and the American Temperance Movement. Urbana:

University of Illinois Press, 1963.

Символом новой организованной преступности стали чикагские гангстеры и лидер наиболее крупной группировки Альфонс Капоне. Он родился, вырос и начал свою преступную деятельность в Нью-Йорке, но в 1920 г. после совершения нескольких убийств перебрался в Чикаго, примкнув, вместе со своим наставником Джонни Торрио, к сицилийской мафиозной группе Джима Колоссимо, курировавшего проституцию. Вскоре Колоссимо был устранен, и Торрио с Капоне вложили все силы и средства в организацию подпольного алкогольного бизнеса, который приносил обоим до 100 тыс. долл. чистой прибыли в неделю. По инициативе Капоне чикагские гангстеры, заключив перемирие, разделили Чикаго на зоны влияния, и конкурирующей ирландской группировке О’Бэньона досталась северная часть города. Но перемирие продлилось до 1924 г., после чего началась война, послужившая прообразом для всех гангстерских боевиков. О’Бэньон был убит, и лидерство «северных»