«XIII Издательский дом РЕГНУМ Москва 2012 УДК 947 (08) ББК 63.3(2) Р89 Р89 Русский Сборник: исследования по истории Роcсии \ ред.-сост. О. Р. Айрапетов, Мирослав Йованович, М. А. Колеров, Брюс Меннинг, Пол Чейсти. Том ...»

РУССКИЙ СБОРНИК

исследования по истории России

Редакторы-составители

О. Р. Айрапетов, Мирослав Йованович, М. А. Колеров,

Брюс Меннинг, Пол Чейсти

XIII

Издательский дом

РЕГНУМ

Москва 2012

УДК 947 (08)

ББК 63.3(2)

Р89

Р89 Русский Сборник: исследования по истории Роcсии \ ред.-сост.

О. Р. Айрапетов, Мирослав Йованович, М. А. Колеров, Брюс Меннинг, Пол Чейсти. Том XIII. М.: Издательский дом «Регнум», 2012. 520 с.

ISBN 978-5-905040-03-0 УДК 947 (08) ББК 63.3(2) ISBN 978-5-905040-03-0 © Издательский дом «Регнум», Содержание М. В. Белов. Балканская парабола: проект «адриатической экспедиции» в контексте «наполеоновских войн» (1812)

К. Б. Жучков. «Возможность избавиться от французского гнета еще не повод попасть под русское ярмо»: конфликт с восточно-прусским правительством в начале 1813 г............... А. А. Кривопалов. Записка фельдмаршала И. Ф. Паскевича 11 мая 1845 г. о развертывании русских войск в польском выступе

О. А. Гоков. Русская военная миссия 1853–1854 гг.

в Персию в контексте «Восточного вопроса»

И. В. Воронцова. «Вселенскость есть высшая точка, к которой должны мы стремиться»: Письма С. Н. Булгакова М. Э. Здзеховскому (1905–1906)

Ф. А. Гайда. «Бескровная младотурецкая революция»:

как реализовалась программа «Вех»?

Алекси Майнио. Подрывная деятельность в Советской России: финские активисты и саботаж в 1918–1919 гг.

Традиции радикализма в Финляндии

М. В. Соколов. Трактат для ОГПУ: Борис Шабер.

«Народничество на рубеже 2-й пятилетки» (1933).................. Джекоб Кипп. Оперативное искусство и любопытный западный нарратив о вкладе России: присутствие и отсутствие на протяжении последних двух десятилетий

Н. М. Межевич, А. М. Грозовский. Политическая история Эстонии 1987–1992 гг. как предпосылка формирования современной внешней и внутренней политики страны............ Вячеслав Попков. Кросс-граничное русскоязычное пространство на территории бывшего СССР: подходы к пониманию

А. В. Зайцев. Миграционный потенциал русскоязычной молодёжи Кишинёва и Тирасполя (2009–2010)

КРИТИКА

О. Р. Айрапетов: В. М. Безотосный. Россия и Европа в эпоху 1812 года: Стратегия и геополитика. М., 2012............ Джошуа Санборн. Либералы и бюрократы на войне............ А. А. Смирнов: И. Н. Гребенкин. Русский офицер в годы мировой войны и революции. 1914–1918 гг. Рязань, 2010......... Леонид Кацис. Еще раз о пред- и послепосадочной судьбе А. Ф. Лосева.

А. В. Марчуков. Асы Великой Отечественной: о воздушных победах и их подсчёте — тогда и теперь (некоторые размышления над сборниками М. Быкова)

Сведения об авторах XIII тома «Русского Сборника»............. БалканСкая параБола: проект  «адриатичеСкой экСпедиции»  В контекСте «наполеоноВСких Войн»   9  (21) апреля 1812 г. Александр I подписал инструкцию назначенному тремя днями ранее новому главнокомандующему Молдавской армией П. В. Чичагову, где излагался проект «адриатической экспедиции». Задачи Чичагова состояли «в обращении к нашей стороне воинского духа славянских народов, как-то: сербов, босняков, далматов, черногорцев, бокесцов, кроатов, иллирийцев, кои будучи вооружены и приведены по воинской части в устройство, сильно содействовать нам могут». Для возбуждения «воинского духа» славян предлагалось использовать «обещание независимости, установление славянского царства, награждение людей, имеющих между ними влияние, деньгами, знаками отличия, приличным проименованием начальников и войск и прочие подобные им побудительные средства, со нравами сих народов сообразные».

В результате этих мероприятий планировалось «произвести сильную диверсию на правом крыле французских владений», а ее целью являлось «завоевание Боснии, Далмации и Кроации и направление ополчения сего на важнейшие пункты, лежащие на берегу Адриатического моря, предпочтительно же на Триест, Фиум, Бокка ди Катаро и проч, дабы учредив по удобности из которого-либо пункта сношение с английским флотом, устремить старания наши к достижению Тироля и Швейцарии, для действования в соединении с сими храбрыми и нынешним правлением недовольными народами»1.

Проект «адриатической экспедиции» вписывался в еще более грандиозный замысел «последней» войны в Европе, которая «…будет войною за независимость всех народов»2. В письме Барклаю-де-Толли Александр I пояснял, что эта война «избавит человечество от ига, под коим оно стонет, и освободит Европу от цепей»3. В рамках грандиозного плана предполагалась организация ряда крупных военных диверсий в Испании, Португалии, Неаполе, на Корфу, в Голландии и Дании. Инициатива в планировании операций исходила и от наследного принца Бернадота, союзный договор с которым был недавно подписан. Он мечтал о присоединении к Швеции Норвегии: после этого объединенный с русскими дивизиями корпус союзников планировалось высадить в Северной Германии4.

Смелые планы, строившиеся Александром I, его дипломатами и военачальниками незадолго до наполеоновского вторжения в Россию, ставили в затруднительную ситуацию по их оценке как дореволюционных, так и советских истоВнешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел (ВПР). Сер. 1. Т. VI. М., 1962. №145.

';

С. 363–365. Документ датирован издателями по русскому варианту из фонда Чичаговых в Российской государственной библиотеке. См.: Там же. С. 745.

Прим. 406. Инструкция ранее публиковалась в составе фрагмента из «Записок» Чичагова: Русский архив. 1870. №8–9. С. 1527–1528. Ср. наброски инструкции, публиковавшиеся ранее: Горяинов С. 1812. Документы Государственного и С.-Петербургского Главного архивов. Ч. II. Подлинные документы. СПб., 1912. С. 31–32. Пугачев В. В. К вопросу о планах Александра I относительно славянского и немецкого национально-освободительного движения // Ученые записки Пермского ун-та. Т. VI. Вып. 4. С. 118–119.

Эту мысль предполагалось внушить английской дипломатии. Цит. по: Попов А. Н. Отечественная война 1812 года. Т. II. Нашествие Наполеона на Россию / Сост., предисл., подг. текста, ук. имен, подбор илл. С. А. Никитина. М., 2009. С. 159. Издание представляет собой попытку реконструкции на основе посмертных публикаций не вышедшего при жизни автора второго тома. Цит. фрагмент ранее: Русский архив. 1892. №5. С. 5–34.

Цит. по: Безотосный В. М. Разведка и планы сторон в 1812 году. М., 2005.

С. 89–90.

Казаков Н. И. Проект привлечения народов Балканского полуострова к борьбе против наполеоновской агрессии в 1812 году // 1812 год. К стопятидесятилетию Отечественной войны: Сб. статей. М., 1962. С. 52–53. Попов А. Н. Указ.

соч. С. 152–160. Мартенс Ф. Собрание трактатов и конвенций. Т. XI. СПб., 1895. С. 159. Александр I — П. К. Сухтелену, 12 апреля 1812 г. ВПР. Т. VI.

№150. С. 370–373. Н. П. Румянцев — П. К. Сухтелену, 12 апреля 1812 г.

риков. Дело в том, что эти проекты никак не вязались с известными позициями других основных игроков европейской сцены, которые нельзя было не учитывать. Важнейшую роль в организации десантов и морских каналов поставки оружия, боеприпасов, продовольствия и т. д. на берега Адриатики, Пиренейского полуострова и на Па-де-Кале должен был сыграть британский флот. Однако в это время Россия не имела официальных отношений с Англией, а переговоры с ее уполномоченным при посредничестве испанской и шведской дипломатий были начаты русским посланником в Стокгольме Сухтеленым лишь в конце марта 1812 г.5 Между Россией и Англией существовал круг серьезных разногласий, в том числе в бассейнах Черного и Средиземного морей, и надеяться на их быстрое урегулирование было бы опрометчиво. Берегам Англии не угрожал десант Наполеона, и ее участие в слабо проработанных, но грандиозных по замыслу военных операциях было мало мотивированным. Даже если пренебречь этими важными обстоятельствами, британ ский посланник попросту не имел возможности получить благословение своего кабинета и передать его Сухтелену, а тот Александру I и в МИД к тому времени, когда была составлена инструкция Чичагову.

Но это еще не все. С октября 1811 г. велись трудные переговоры о заключении мирного договора с Турцией. Речь уже не шла о присоединении к России Дунайских княжеств или хотя бы всей Молдавии. Порта отказывалась признать границу по реке Серет, а также протестовала против других русских предложений, в том числе против полной внутренней автономии Сербии, требуя ввода турецких гарнизонов в крепости на ее территории. 22 марта 1812 г. Александр I направил собственноручное секретное послание Кутузову: «…в самой же крайности дозволяю Вам заключить мир, полагая Прут по впадению оного в Дунай границею. Но сие вверяю я личной ответственности и требую необходимо, чтобы ни одно лицо без изъятия не было известно о сем моем дозволении до самого часу подписи. На сию однако же столь важную уступку не иначе повелеваю Вам согласиться, как постановя союзный Там же. №138. С. 345–350. П. К. Сухтелен — Н. П. Румянцеву, 29 марта 1812 г. Сборник Русского исторического общества. Т. 21. СПб., 1877.

С. 435–446. П. К. Сухтелен — Александру I, 29 марта 1812 г. Лондон поручил Э. Торнтону уведомить русского коллегу, что английский посланник в Константинополе будет способствовать примирению России с Турцией, и узнать от него о предложениях Петербурга. Рогинский В. В. Швеция и Россия. Союз 1812 года. М., 1978. С. 102–103.

трактат с Портою»6. Оборонительный, а еще лучше наступательный договор сделал бы Турцию участником «адриатической экспедиции». Когда Чичагов отправился в расположение Молдавской армии, чтобы сменить Кутузова на посту главнокомандующего, переговоры еще не были завершены, поэтому он имел на руках сразу два (разных по тональности) царских рескрипта о передаче полномочий, один из которых назначенец должен был вручить предшественнику в зависимости от его успехов7.

По-видимому, в Петербурге и Вильно, где находился Александр I, когда прорабатывался план «адриатической экспедиции», явно недооценивали трудности переговоров. Из-за упорства Порты ни о каком союзном договоре, заключенном в одном пакете с мирными соглашениями, не могло быть и речи. Правда, инструкция Чичагову предусматривала и негативный сценарий:

«Если бы за всем сим мир с турками не состоялся, тогда стараться должно… греков возбуждать к сложению тягостного для них магометанского ига; с Али-пашою войти в переговоры, подавая ему обнадеживания на независимость и на признание его королем епирским»8. Иными словами, речь шла о возобновлении военных действий, т. е. о коренном пересмотре курса на замирение с Портой в условиях близящейся войны с Наполеоном.

Смущенный этой бурной внешнеполитической импровизацией А. Н. Попов был склонен связать ее авантюризм с эксцентричным характером главного вдохновителя проекта — Чичагова.

Он был удивлен, что канцлер Румянцев оказался так же склонен к экзальтации, когда в начале июля 1812 г., то есть в условиях войны с Наполеоном, он поддержал выдвинутый Чичаговым план похода на Константинополь, с тем чтобы изгнать турок из ЕвроКутузов М. И. Сб. документов / Под ред. Л. П. Бескровного. Т. III. М., 1952.

С. 851–852. О ходе переговоров см.: Попов А. Н. Отечественная война 1812 года. Т. I. Сношении России с иностранными державами перед Отечественной войной 1812 года. М., 2008 (первое издание — 1877 г.). Гл. 4–5.

Петров А. Н. Война России с Турцией 1806–1812 гг. Т. III. М., 1887.

Муньков Н. П. М. И. Кутузов — дипломат. М., 1962. Шапкина А. Н. Полководец М. И. Кутузов и Бухарестский мир // Российская дипломатия в портретах / Под ред. А. В. Игнатьева, И. С. Рыбаченок, Г. А. Санина. М., 1992. С. 120–134. Балканские исследования. Вып. 18. Александр I, Наполеон и Балканы / Отв. ред. В. Н. Виноградов. М., 1997. С. 169–203. Грачев В. П. Сербский вопрос на переговорах 1812 года между Россией и Турцией о заключении Бухарестского мира // Славяноведение. 2001. №1. С. 3–17.

Айрапетов О. Бухарестский мир 1812 года // Родина. 2012. №2. С. 68–71.

ВПР. Т. VI. С. 745. Прим. 405.

Там же. С. 364.

пы. Однако характерный в изложении этого эпизода критический тон не помешал историку или его душеприказчикам озаглавить соответствующую главу готовящегося труда «Славянская заря в 1812 г.»9.

Еще более категорично как авантюру аттестовал проект «адриатической экспедиции» Н. И. Казаков, связывая его с карьеризмом Чичагова10. Вместе с тем он подчеркнул, что «под влиянием этой борьбы (с Наполеоном. — М. Б.) царское правительство нередко вынуждено было отказываться от осуществления своей старой консервативно-монархической программы решения восточного вопроса и провозглашать новые цели, соответствующие "духу времени"», а в исключительных случаях готово было и на риск развязывания масштабной национально-освободительной войны11.

Такие оценки тесно связаны с общей характеристикой «наполеоновских войн», восходящей к высказыванию К. Маркса и Ф. Энгельса: «Всем войнам за независимость, которые велись против Франции, свойственно сочетание духа возрождения с духом реакционности»12. И здесь, безусловно, присутствует рациональное зерно. Однако уже понятия «дух», «возрождение», «реакционность», уместные в публицистическом дискурсе, требуют дополнительной научной рефлексии; само же соотношение этих полярностей не поддается процентному исчислению13. В этой связи необходимо высказать некоторые предварительные замечания Русская старина. 1892. №12. С. 617–642. 1893. №1. С. 87–99. Перепечатано: Попов А. Н. Отечественная война 1812 года. Т. II. С. 185–220. Переписка Чичагова с Александром I за 1812 г. опубликована: Сборник русского исторического общества. Т. VI. Спб, 1871. С. 1–66. Русская старина. 1901.

№1. С. 218–222. Военно-исторический сборник. 1912. №2. С. 151–169.

№3. С. 187–214.

Казаков Н. И. Проект привлечения… С. 53–54. Этот автор менее категоричен в более поздней статье: Он же. Проект адриатической экспедиции П. В. Чичагова // Jугословенске земље и Русиjа за време Првог српског устанка 1804–1813. Београд, 1983. С. 341–353. Ср.: Абалихин Б. С. Отечественная война 1812 года на юго-западе России. Волгоград, 1987. С. 18–21.

Там же. С. 343. Казаков Н. И. Проект привлечения… С. 52. Ср.: Пугачев В. В. Указ. соч.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 10. С. 436. Та же характеристика обычно распространяется и на войны, которые велись наполеоновской Францией.

Белов М. В. О характере наполеоновских войн (историографические заметки) // Вопросы российской и всемирной истории. Материалы V межвузовской научно-практической конференции «Дискуссионные вопросы российской истории в вузовском и школьном курсах». Арзамас, 2002. С. 155. Здесь и далее о месте и значении «наполеоновских войн» в европейской истории. Будучи, пускай, малозначительным эпизодом эпохи, проект «адриатической экспедиции» не может быть правильно понят помимо ее специфики как целого. И, наоборот, этот маргинальный эпизод, возможно, обнажает какие-то ее сущностные черты.

«Наполеоновские войны» — кульминационная и финальная часть потрясающего 26-летнего периода Революции и войн (1789–1815). Они обозначили ломку Старого порядка в Европе в самом широком смысле слова: не только прежних государственных границ, традиционных монархических режимов, сословных перегородок, институтов собственности, правовых систем, прежнего порядка управления, ведения войны и дипломатии, но также — прежней системы ценностей, морали, жизненных планов и сценариев поведения на индивидуальном уровне14. В результате возникала сложная мешанина противоречий, обрывков старого и ростков нового, с присущими им внутренними конфликтами, изменчивых и инверсивных, что связано с переходом от одной общественной мегасистемы к другой на грани хаоса и порядка.

Этот процесс описывается иногда (сторонниками «синергетики») как момент бифуркации, иногда (политологией Д. Розенау) как зона турбулентности — данный термин применяется для характеристики ближайшего будущего и уже сегодняшнего дня международных отношений. Однако оба эти определения, быть может, формулируют некую «философию» подхода к проблеме, но не делают предметную оценку «наполеоновских войн» или ее отдельных эпизодов делом более легким.

Двойственность действий противников Франции все более интересовала отечественных историков в позднесоветский период15. В программной статье 1979 г. академик А. Л. Нарочницкий указывал, что сопротивление завоевательной политике Франции использован материал этой статьи. Ср.: Безотосный В. М. Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия и геополитика. М., 2012. С. 96–97.

Культурно-прагматические эффекты «наполеоновских войн» редко интересуют историков, но были замечены уже современниками. См., например: Мандельштам О. Э. Слово и культура. М., 1987. С. 73.

Ранее, применительно к России, например: Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. М., 1983. С. 253–263. Пресняков А. Е. Александр I [1925] // Он же. Российские самодержцы. М., 1990. Малосамостоятельное развитие суждений Преснякова в постсоветской литературе см.: Хорошилова Л. В. О влиянии либерально-просветительских идей на формирование внешнеполитического курса Александра I // Европейский либерализм в Новое время. Теория и практика. М., 1995. С. 145–154.

неизбежно сопровождалось частичной адаптацией (приспособлением) абсолютистских режимов, в том числе и в России к новым послереволюционным условиям существования16. В частности, русское правительство обращалось к национальным чувствам покоренных народов, которые должны восстать против завоевателя и угнетателя — Наполеона. Иными словами, легитимный монарх противопоставлял монарху-самозванцу чуть ли не принцип народного суверенитета, рожденный революцией во Франции17.

Так или иначе, освободительные движения получили моральную, а в некоторых случаях — материальную и военную поддержку от участников коалиций, включая Россию.

По мнению Нарочницкого, для инициаторов антинаполеоновских коалиций «задача борьбы с революцией отодвинулась на второй план», но они выступали против распространения буржуазных порядков за пределы Франции, а главное — против завоевания этой страной европейского и мирового господства.

Нарочницкий отдает дань теории прогресса, утверждая, что «в ходе наполеоновских войн их частично прогрессивные последствия постепенно ослабевали и отдвигались на задний план по сравнению с гнетом, который они несли народам Европы».

То есть действия коалиций были более оправданны, нежели действия Наполеона. Элемент морализаторства в подобной трактовке неизбежен. Наличествует у Нарочницкого и тенденция воНарочницкий А. Л. Россия и наполеоновские войны за господство над Европой: сопротивление и приспособление // Вопросы истории. 1979, №4.

С. 65–81. Перепечатано и далее цит. по: Проблемы методологии и источниковедения истории внешней политики России. Сб. статей / Отв. ред. акад.

А. Л. Нарочницкий. М., 1986. С. 88–113. В. Г. Сироткин вслед за Нарочницким отнес начало такой адаптации еще к екатерининским временам: Сироткин В. Г. Абсолютистская реставрация или компромисс с революцией? (Об одной малоизвестной записке Екатерины Великой) // Великая французская революция и Россия / Редколл. А. Л. Нарочницкий и др. / Под ред. А. В. Адо и В. Г. Сироткина. М., 1989. С. 274–278. Он же. Наполеон и Россия. М., 2000. С. 27–28 и др.

Например, в период подготовки к мирным переговорам с Портой в конце 1808 — начале 1809 г. русская дипломатия по существу признала суверенитет повстанческой Сербии de facto. Однако практическая реализация принципа национального самоопределения вызвала серьезные затруднения на системном уровне и вылилась в конфликт с руководством повстанцев, поскольку его доктрина воссоздания границ средневекового Сербского царства не совпадала с планами Петербурга. См.: Белов М. В. У истоков сербской национальной идеологии: специфика формирования и механизмы развития (конец XVIII — середина 30-х гг. XIX века). СПб., 2007. С. 291–327.

люнтаристского объяснения войн начала XIX века, быть может, усиленная жанровыми особенностями учебной литературы: «Его (Наполеона. — М. Б.) огромный военный и административный талант сочетался с безграничным честолюбием, властолюбием, жаждой завоеваний, беспощадной жестокостью и полнейшим презрением к народным массам, республиканскому строю и демократическим свободам (разве не применимы те же качества, хотя бы частично, к организаторам коалиций? — М. Б.). Опираясь на армию, Наполеон нуждался в постоянном укреплении своей власти новыми победами и завоеваниями»18.

Такую центрацию, вероятно, следует рассматривать как удаленное, но явственное эхо «наполеоновской легенды». Ее оборотная сторона — в любом случае неадекватное масштабу событий низведение целой эпохи к эксцессу и эксцентрике исключительной личности. Более адекватным прочтением видится трактовка наполеоновской экспансии как послереволюционной мутации универсальных и планетарных проектов Просвещения, а также как следствия порожденных им же и конфликтующих между собой разнообразных практик индивидуализма и национализма.

В условиях «романтической реакции» они порой принимали крайние формы. Следуя марксистской традиции и миросистемному подходу, можно указать на утвердившийся в европейском ареале принцип самовозрастания капитала. А признавая значимость рецептивно-сравнительной империологии, можно вести речь о попытке французского имперского строительства, ассиметричной британскому опыту19.

Исследование механизмов адаптации царизма к послереволюционным условиям в трудах советских историков сдерживалось характеристикой господствующего строя России как «феодально-крепостнического»20. Но в случае с перестройкой внешней Новая история. 1640–1870 / Под ред. А. Л. Нарочницкого. М., 1986. С. 175– 177. Возложение моральной ответственности на Наполеона или даже сведение причин войн к его непомерным амбициям — характерная черта многих, даже лучших работ: Исдейл Ч. Д. Наполеоновские войны. Ростов-на-Дону, 1997.

С. 63–65. Безотосный В. М. Россия и Европа в эпоху 1812 года. Гл. 2.

Ливен Д. Россия и наполеоновские войны: первые мысли новичка // Русский сборник: Исследования по истории России. Т. IV. М., 2007. С. 34–35.

Учитывая дискуссии о феодализме в мировой историографии последних десятилетий, применение первой части определения к России начала XIX века, на мой взгляд, утрачивает смысл. Однако крепостное право действительно являлось, как известно, главным препятствием либеральных реформ внутри страны и сдерживающим фактором в проведении внешней политики на сополитики, нацеленной на использование потенциала освободительных движений народов Европы, переход от деклараций к реализации новых принципов затруднялся скорее соперничеством великих держав, то есть самой системой международных отношений21, пускай поколебленной Революцией и войнами.

В частности, эмансипация балканских славян не представляла непосредственной угрозы классовым интересам русских помещиков, но была неприемлема для Турции и Австрии, а несколько по другим причинам — для Англии или Франции. Поэтому поощрение национальных движений использовалось и как фактор давления на соперников.

Среди позднесоветских, а затем и постсоветских историков обнаружились расхождения в оценке уровня агрессивности и масштабов экспансионизма Российской империи. Преобладала заданная ранее, еще в сталинские времена, стратегия оправдания этой экспансии, как в основном ответной и/или объективно-прогрессивной. Эта линия была продиктована идеологией националбольшевизма22, в русле которой СССР отчасти признавался наследником Великой России. Позднее такая тенденция усилилась как отпор антисоветской пропаганде, построенной на русофобии и находящей те же, но негативные параллели.

В опубликованной накануне войны (а именно: после присоединения к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии, Прибалтики и Бессарабии) рецензии на памфлет Энгельса о русской дипломатии Сталин писал: «…завоевательная политика со всеми ее мерзостями и грязью вовсе не составляла монополию русских царей. Всякому известно, что завоевательная политика была также присуща — не в меньшей, если не в большей степени — королям и дипломатам всех стран Европы, в том числе такому императору буржуазной формации, как Наполеон, который, несмотря на свое не-царское происхождение, с успехом практиковал в своей внешней политике и интриги, и обман, и вероломство, и лесть, и зверства, и подкупы, и убийства, и поджоги»23.

предельных территориях. Ср.: Безотосный В. М. Россия и Европа в эпоху 1812 года. Гл. 1.

Нарочницкий А. Л. О некоторых методологических аспектах публикации «Внешняя политика России XIX и начала XX века» // Проблемы методологии и источниковедения истории внешней политики России. С. 120.

Бранденбергер Д. Л. Национал-большевизм. Сталинская массовая культура и формирование национального самосознания (1931–1956 гг.). СПб., 2009.

Сталин И. В. О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма» // Большевик. 1941. №9. С. 3. Рецензия была подготовлена еще в 1934 г.

При всей справедливости или даже банальности этого замечания, по понятным причинам маятник качнулся в противоположную сторону. Зато в послесталинский период советским историкам было труднее совмещать осторожные оправдания внешней политики царизма с обязательными цитатами Маркса и Энгельса24.

Вопреки доминирующему в советской историографии подходу, отдельные отечественные авторы, тем не менее, не признали серьезной адаптации коалиционных режимов, включая Россию, к новым послереволюционным условиям и настаивали на гегемонистской агрессивности ее политики. Более того, они следовали не только букве, но и духу высказываний на этот счет Маркса и Энгельса, Ленина, но не Сталина25. В свою очередь В. М. Безотосный, критикуя позицию Н. А. Троицкого, высказал излишне сильный тезис о достижении Россией «территориальной достаточности» к началу XIX века и, следовательно, обнулил уровень агрессивности в ее коалиционных комбинациях26. При этом он признал имперские интересы России в ряде регионов Европы, в частности на Балканах. Необходимо, по-видимому, учитывать, что политика экспансии не обязательно связана с прямыми территориальными захватами, но может облекаться в форму покровительства и протектората, что, например, характерно для «балканских планов» А. Чарторыйского в дотильзитский период27.

в связи с предложением опубликовать текст Энгельса в журнале «Большевик»

к юбилею начала Первой мировой войны. Сталин возражал, поскольку не хотел, чтобы он воспринимался как руководящее указание.

Эта линия особенно ярко проявилась в усилиях академика А. Л. Нарочницкого, координатора многих научных проектов, а ранее — пропагандиста сталинской школы. Нарочницкий А. Л. Значение письма И. В. Сталина «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма»» для советской исторической науки. М., 1950. О расхождениях между оценками классиков марксизма и выводами советских историков см.: Достян И. С. Политика царизма в Восточном вопросе: верны ли оценки К. Маркса и Ф. Энгельса? // Советское славяноведение. 1991. №2. С. 3–16.

Троицкий Н. А. 1812. Великий год России. М., 1988. С. 14–34. Он же. Антинаполеоновские коалиции 1813–1815 гг.: смысл, цели, характер // Доклады Академии военных наук (Саратов). 2004. №12. С. 72–83. Абалихин Б. О вреде чтения школьных и институтских учебников // Родина. 1992. №6–7. С. 180.

Безотосный В. М. Россия и Европа в эпоху 1812 года. С. 113–115. Думается, имперская логика внешней политики не всегда целиком совпадает с рациональным выбором и принципом разумной достаточности.

Станиславская А. М. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья (1798–1807). М., 1962. С. 335–358, 411–420. Достян И. С. Россия и балканский вопрос: Из истории русско-балканских политических связей в первой трети XIX века. М., 1972. С. 42–62. Эти планы оставались лишь В свою очередь аннексионные амбиции (в отношении Дунайских княжеств и Финляндии), выявившиеся после Тильзита, подчинялись отчасти целям репутационной компенсации и увязывались с конституционными экспериментами в имперском управлении28.

Таким образом, не претендуя на окончательные ответы в прояснении замысла «адриатической экспедиции», можно, тем не менее, несколько иначе расставить акценты. Было бы наивным полагать, что в начале XIX века существовала целостная, до конца продуманная и последовательная внешнеполитическая концепция вроде тех, какие принимаются ныне, в том числе и в России. Скорее, можно говорить о сосуществовании нескольких вариантов действий (от коренного переустройства Европы до изоляционизма в пределах обособленной «сферы интересов»), которые избирались реактивно, под действием многих обстоятельств29. Сама динамика международной жизни исключала иную тактику, и даже главный возмутитель спокойствия — Наполеон «никогда не останавливался на одном варианте (предусматривал многовариантность), и часто кардинально менял свои решения и поступал в зависимости от ситуации»30.

Хотя зависимость от обстоятельств еще более обуславливала действия контрагентов Франции, грандиозные планы переустройства европейского порядка или, точнее, наведения порядка были характерны уже для первых внешнеполитических инициатив Александра I. Отказ от вооруженной борьбы в 1801–1803 гг.

сочетался со стремлением сыграть роль динамичного посредника и умиротворителя Европы на принципах «баланса сил»31. Как изодним из вариантов действий и в практическом плане имели серьезные ограничения, однако они не утратили смысла и после отставки Чарторыйского:

Сироткин В. Г. Франко-русская дипломатическая борьба на Балканах и планы создания славяно-сербского государства в 1806–1807 гг. // Уч. зап. Ин-та славяноведения. Т. XXV. М., 1962. С. 171–192.

Нарочницкий А. Л., Казаков Н. И. К истории Восточного вопроса (О целях России и Франции на Балканах в 1807–1808 гг.) // Новая и новейшая история. 1969. №6. С. 52–66. Нарочницкий А. Л. Россия и наполеоновские войны… С. 105.

По мнению Д. Ливена, «Россия в 1807–1814 гг. была в значительной степени вынуждена выбирать между союзом с Великобританией и союзом с Францией.

Реального нейтралитета России не допустили бы даже англичане, не говоря о Наполеоне». Ливен Д. Указ. соч. С. 36. Ср.: Безотосный В. М. Россия и Европа в эпоху 1812 года. С. 18–19.

История внешней политики России: Первая половина XIX в. М., 1995.

С. 27–38. Балканские исследования. Вып. 18. С. 77–97.

вестно, эти инициативы по тем или иным причинам не увенчались успехом. В период подготовки третьей коалиции идеи мирного переустройства Европы, основывающиеся на «священных правах человечества», «разумной свободе» и «правах национальностей»

обрели силу внешнеполитической «философии». Они легли в основу секретной инструкции Александра I Н. И. Новосильцеву, отправившемуся в Англию для ведения переговоров 11 (23) сентября 1804 г.32 Сам царь выступил разработчиком концептуальных основ примирения с наследием Революции.

Контуры «адриатической экспедиции» обнаруживаются в военном планировании конца 1806 — начала 1807 г., когда, по мнению В. П. Грачева, речь шла опять же о создании «нового порядка», как минимум, в Средиземноморском бассейне и на Балканах33. Тогдашней целью являлось противодействие наполеоновской экспансии и принуждение к миру Порты, а также переустройство ее европейских владений, включая повстанческую Сербию, на началах национальной автономии. Для этого при участии сербских повстанцев планировалось создать сплошной фронт от Черного до Адриатического моря. На сходство этих планов с проектом «адриатической экспедиции» обращалось внимание ранее. В обоих случаях особая роль отводилась соучастию английского флота. В. Г. Сироткин указал, что Чичагов, будучи морским министром, был вовлечен в планирование военных действий в 1806 г. и мог использовать этот опыт в проекте «адриатической экспедиции» 1812 г.34 В поздних публикациях Сироткин еще более расширил масштаб аналогии: «Несомненно, Бонапарт и в 1806–1807 гг. репетировал «мини-кампанию» будущего 1812 г., однако «мини-крестового похода» против России (Турция, Персия и даже Китай) не получилось». В свою очередь, амбиции Александра I, стремившегося руководить и армией, и дипломатией, ВПР. Т. II. М., 1964. №50. С. 138–151. Прим. 79. С. 664–665. Первая публ.: Мемуары князя Адама Чарторижского и его переписка с императором Александром. Т. 2. М., 1913. С. 27–44. О значении этого документа: Пресняков А. Е. Указ. соч. С. 196–201. Нарочницкий А. Л. Россия и наполеоновские войны… С. 95–97. В целом об отношении к Франции в 1801–1805 гг.:

Сироткин В. Г. Дуэль двух дипломатий: Россия и Франция в 1801–1812 гг.

Грачев В. П. План создания «нового порядка» на Балканах и негативные последствия его неудачной реализации в первой половине 1807 г. // Двести лет новой сербской государственности. К юбилею начала Первого сербского восстания 1804–1813 гг. / Отв. ред. В. К. Волков. СПб., 2005. С. 57–64.

Сироткин В. Г. Международные отношения на Балканах и сербский вопрос в политике России и Франции (от Парижского мира 1801 г. до Эрфуртской конвенции 1808 г.) // Jугословенске земље и Русиjа… С. 115.

в то время не уступали наполеоновским. И уже тогда были апробированы многие инструменты, более известные по событиям Отечественной войны: «…создание первого в истории войн с Наполеоном ополчения — милиции, использование православного Синода как инструмента пропагандистской войны, образование пропагандистского «штаба» в Петербурге и начало «войны перьев» Александра I и Наполеона и т. д.»35.

Множественность источников проекта «адриатической экспедиции» также отмечалась в исследовательской литературе.

Указывалось в частности на многочисленные проекты создания славяно-балканских государств на принципах автономии и вассалитета, поступавших в Петербург с конца XVIII века, а особенно интенсивно с начала Первого сербского восстания от духовных иерархов и патриотов с авантюрной жилкой36. Н. И. Казаков и др. авторы ссылались на записки И. Каподистрии37 и проекты французских эмигрантов. Роль Каподистрии действительно Он же. Наполеон и Россия. М., 2000. С. 59, 63, 65, 93.

Чтения Общества истории и древностей Российских. М., 1868. Кн. 1. С. 238– 256. Политические и культурные отношения России с югославскими землями в XVIII в. М., 1984. Док. №305, 306. С. 399–407. Достян И. С. Планы основания славяно-сербского государства с помощью России в начале XIX в. // Россия и славяне. М., 1972. С. 98–107. Грачев В. П. Планы создания славяно-сербского государства на Балканах в начале XIX в. и отношение к ним правительства России // Россия и Балканы. Из истории общественнополитических и культурных связей (XVIII в. — 1878 г.). М., 1995. С. 4–40.

Белов М. В. У истоков… С. 153–187. Руварац Д. Митрополит Стеван Стратимировић и Jован Jовановић бачки дладика први весници српске слободе // Архив за историjу српске православне карловачке митрополиjе. Год. IV.

Сремски Карловци, 1914. Св. 1. С. 90–95. Димитриjевић Ст. М. Стевана Стратимировића митрополита карловачког план за ослобођење српског народа. Београд, 1926. Milutinovi K. Prvi ideolozi federalistike misli kod junih slavena // Rad Jugoslavenske akademije znatnosti i umetnosti. Kn. 330. Zagreb, 1962. S. 88–91. Гавриловић С. План Софрониjа Jуговића о српско-рускоj сарадњи 1804 // Он же. Личности и догађаjи из доба Првог српског устанка.

Нови Сад, 1996. С. 73–81 и др.

Записка гр. И. Каподистрия о его служебной деятельности // Сборник Русского исторического общества. Т. 3. С. 170–171. Арш Г. Л. «Записка о нынешнем состоянии греков» (1811 г.) И. Каподистрии // Славяно-балканские исследования. Историография и источниковедение. Сб. статей и материалов. М., 1972.

С. 359–386. Он же. И. Каподистрия и греческое национально-освободительное движение 1809–1822 гг. М., 1976. С. 22–23. Кушко А., Таки В. Конструируя Бессарабию: имперские и национальные модели построения провинции // Imperium inter pares: Роль трансферов в истории Российской империи (1700– 1917). Сб. статей / М. Ауст, Р. Вульпиус, А. Миллер. М., 2010. С. 214–216.

важна, поскольку именно он возглавил дипломатическую канцелярию Чичагова.

Следует, однако, подчеркнуть, что инициатива превращения повстанческой Сербии в соединительное звено широкого фронта освободительной войны исходила от самих балканских славян, причем не только от внешних наблюдателей, но лиц, непосредственно вовлеченных в вооруженный конфликт. Эта идея была прямо высказана уже в августе 1804 г. в обращении предводителей движения в Белградском пашалыке «всей братии герцеговинцам» и черногорцам38.

Другой вопрос, насколько обоснованными были эти смелые идеи.

В дальнейшем неоднократно предпринимались попытки осуществить план военной интеграции балканских славян. Достаточно вспомнить широкомасштабное, но неудачное наступление сербских повстанцев в 1809 г., целью которого являлось соединение с черногорцами, герцеговинцами, вовлечение в антитурецкие действия населенных сербами южных и восточных районов. Пускай в более скромном масштабе, курс на закрепление и возможное расширение очага освободительной борьбы реализовался в военных действиях 1810–1811 гг. при участии русских подразделений. Удивительно именно то, что, имея возможность оценить опыт сотрудничества с сербскими повстанцами и предел их военного потенциала39, авторы проекта «адриатической экспедиции» сделали ставку на них как на силу, способную детонировать наступательную волну. Трудно было не догадываться, учитывая хотя бы только недавнюю историю, что этого ни за что не допустят турки. Тем не менее, по предположению В. П. Грачева, сербские повстанцы могли быть посвящены в проект «адриатической экспедиции» (и дать какие-то технические пояснения на сей счет), поскольку его разработка совпала по времени с пребыванием в Петербурге их депутатов весной 1812 г. Первое сербское восстание 1804–1813 гг. и Россия. Кн. 1. М., 1980. №16.

См., например, негативный по оценке способностей повстанческой армии отчет ротмистра Эринга Е. Г. Цукато от 18 августа 1810 г.: Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 14 209. Оп. 170.

Св. 24. Д. 670. Л. 53–54. Белов М. В. На пути к сербской нации: взгляд снизу (1804–1835 гг.) // Человек на Балканах: Социокультурные измерения процесса модернизации на Балканах (середина XIX — середина XX в.). Сб.

статей. СПб., 2007. С. 205.

Это предположение высказано в не опубликованной при жизни автора более полной версии статьи о сербском вопросе на русско-турецких переговорах 1811–1812 гг. Пользуясь случаем, благодарю семью В. П. Грачева за возможность познакомиться с материалами из его архива.

Любопытным, но малоизвестным эпизодом, предшествовавшим проекту, является миссия барона Дибича, который прибыл в повстанческую столицу 29 мая 1811 г.41 (Не вполне ясно, идет ли речь в указанном архивном деле о И. И. Дибиче, будущем фельдмаршале, или о его старшем брате, партизане 1806– и 1812–1813 гг. В. И. Дибиче. По ряду примет — скорее о последнем42.) Подполковник 27-го егерского полка должен был в Белграде снять план крепости, а затем в сопровождении 50 казаков с сербским конвоем отправиться на Дрину, чтобы осмотреть укрепления и редуты на боснийской границе и дать рекомендации местным воеводам по их исправлению. Следуя через Делиград, Баню и Гургусовцы (юго-восточная окраина повстанческой Сербии) с теми же целями, ему предписывалось возвратиться в расположение русского отряда под предводительством О. К. Орурка, который в то время находился в Неготине43.

Эти предписания Дибич не выполнил. Русского барона с именем, допускавшим, что его дальние предки были сербами, ожидал в Белграде радушный прием44. Он воодушевил верховного вождя и прочих старейшин планами организации «стратегического партизанского корпуса» на базе двух батальонов русской пехоты, гусаров, драгун, казаков и артиллерии, чтобы «Боснию и Албанию РГВИА. Ф. 14 209. Оп. 5/165. Св. 68. Д. 35. Л. 6–7об. Ф. И. Недоба — А. Л. Воинову, 1 июня 1811 г. В тот же день он встретился с предводителем повстанцев Карагеоргием.

См. о нем: Миловидов Б. П. Отряд подполковника Дибича в 1812–1813 гг. // Отечественная война 1812 года и российская провинция в событиях, человеческих судьбах и музейных коллекциях. Сб. материалов XIII Всероссийской научной конференции. Малоярославец, 2005. С. 159–185. Он же. Отряд подполковника В. И. Дибича в Смоленской губернии в 1812 г. // Отечественная война и российская провинция в событиях, человеческих судьбах и музейных коллекциях. Малоярославец, 2008. С. 216–251.

РГВИА. Ф. 14 209. Оп. 5/165. Св. 68. Д. 35. Л. 4–5об. А. П. Засс — М. И. Кутузову, 3 июня 1811 г. Там же. Л. 8–9об. А. П. Засс — М. И. Кутузову, 7 июня 1811 г.

«Всего неприятнее, — жаловался русский диппредставитель в Белграде, — что [Дибич] разглашал соединение с черногорцами, ибо, сколько мне помнится, мы дали письменно французам [обязательство], что отступаемся от всякого с тем народом сношения. 2-го сего месяца представил перевод оных [планов] Совету, куда ездил в сопровождении 25 казаков и арнаутов и офицеров оных, говорил длинную речь и рекомендовал себя». Там же. Оп. 3/163. Св. 24.

Д. 12. Л. 51–53об. Ф. И. Недоба — А. П. Зассу, 17 июня 1811 г. В оправдательной записке Дибич, выходец из Саксонии, просил о снисхождении, поскольку действовал «на пользу добровольно избранного отечества». Там же.

Оп. 5/165. Св. 68. Д. 35. Л. 2–2об.

присоединить к нашим интересам, между тем как сербские войска будут действовать на Ниссу и Софию». Однако, по версии Дибича, представленный им план был одобрен военным министром еще в январе 1811 г., и именно это стало причиной перевода барона из квартирмейстерской части в егеря, более того, об этом плане якобы были извещены и Засс, и Орурк, как лица ответственные за сотрудничество с сербами45. На самом деле, план соответствовал надеждам повстанческих вождей, но расходился с позицией командования Молдавской армии. За превышение полномочий Дибич был срочно удален из Сербии46.

Инициативы Дибича, показавшиеся неуместными Кутузову в начале лета 1811 г., оказались востребованными уже следующей весной, когда обсуждался проект «адриатической экспедиции».

Можно предположить, что Барклай-де-Толли, с которым Дибич вел беседы о возможностях партизанской войны в Турецкой империи, дал ему поручение изучить на месте возможности реализации составленного плана, а тот слишком увлекся этой идеей. Хотя по распоряжению Кутузова 21 июля 1811 г. барон был выслан в Могилев под надзор полиции47, влиятельные покровители (в лице того же военного министра, с которым породнился И. И. Дибич), по-видимому, не увидели в его действиях особенно серьезного нарушения служебной дисциплины. Впрочем, если мы имеем дело с «первым из немцев партизан», в оценке А. П. Ермолова, В. И. Дибичем, то он так и не поднялся в чине выше подполковника.

Одним из идеологов, а затем и проводников проекта «адриатической экспедиции» был отставной майор Александр Полев.

Оставив военную карьеру при Павле I, он осел в малороссийском захолустье, посвящая свои досуги литературной и ученой графомании, а после Тильзита отправился покорять столицы. Как свидетельствует сам автор, в 1806–1811 гг. он отослал 17 своих Там же. Л. 8–11. Выписка из рапорта Дибича А. Л. Воинову. А. П. Засс — М. И. Кутузову, 7 июня 1811 г.

Засс мотивировал отзыв Дибича тем, что «он принял на себя делать операционные планы, каким образом вести войну сербам, предполагает формировать войски и множество затеял таких дел, которые ему вовсе не были поручены, что его совершенно отвлекло от цели порученности, ему данной». Там же.

Там же. Л. 19–22. Дибич прибыл в Сербию с женой, а когда был отозван, оставил ее в Белграде, надеясь скоро вернуться назад. В конце августа 1811 г.

он дожидался ее в Могилеве, хотя ему давно было предписано следовать в Петербург. Кроме того, Дибич требовал прогонных, и могилевский генералгубернатор Тучков 1-й просил совета Кутузова, не зная, что ему делать.

сочинений Александру I и его сановникам48. Хотя литературный статус Полева был маргинален, его можно однозначно причислить к сторонникам так называемых «архаистов», или «славянофилов», лидером которых являлся адмирал А. С. Шишков, карьерный антагонист Чичагова49.

Портрет Полева сохранился в записках Д. И. Свербеева:

«Я помню эту какую-то загадочную фигуру, тощую, желто-белую, его судорожные телодвижения, его выношенные одеяния, то военный потертый сюртук, то белый, испачканный кавалеристский мундир. Речь его поражала меня, мальчика, столько же, как и его славянизм, разгоревшийся до угара, но еще не достигший тогда прозвания славянофильства. Проекты его писаны были самым высоким слогом, испещрены текстами библейских и апокалипсических пророчеств и звучали, как позлащенная в горниле медь, церковными выражениями. Помню, что на каждой странице были какие-то точки и ряд восклицательных знаков. Бедный мечтатель, а чего доброго может и преждевременный глубокий политик, Полев постоянно жаловался, что на его великие замыслы никто не обращает внимания, что влиятельные лица того времени как в Петербурге, так и в Москве после первого свидания преграждали ему свободный к себе доступ и, казалось ему, да чуть ли и не справедливо, считали его помешанным»50.

Прожектер мечтал о «Великом союзе племен славянских»

от Урала до Карпат и от Балтики до Адриатики. Его частью должно было стать южнославянское государство во главе с Карагеоргием. В этом отношении он выступал наследником В. Н. Каразина и авторов проектов, вызревавших в российском МИДе51.

РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16 (1). Д. 431. Ч. 1. Л. 12. Помимо царя, Полев адресовал свои рукописи и записки министрам полиции и сухопутных сил, а также главному квартирмейстеру (начальнику генерального штаба) П. М. Волконскому. На протяжении указанных лет его писательская активность все более нарастала.

В своих сочинениях Полев обрушивается на русских франкофилов, порицает засилье иностранцев, начавшееся с петровских времен, увлечение дворянской элиты всем чужеземным, в частности французским языком «с пренебрежением языка отечественного» и ссылается на подвиги славянских богатырей. Там же.

Свербеев Д. И. Записки. Т. 1. С. 458. Любопытны колебания автора воспоминаний в оценке Полева: от «глубокого политика» до «помешанного».

Грачев В. П. Балканские владения Османской империи на рубеже XVIII– XIX вв. (Внутреннее положение, предпосылки национально-освободительных движений). М., 1990. С. 146–148. Достян И. С. Русская общественная мысль и балканские народы. От Радищева до декабристов. М. 1980.

В свою очередь параноидальная «философия истории» Полева развивала тезисы антинаполеоновской пропаганды рубежа 1806– 1807 гг. и карикатурно обнажала воззрения какой-то части ранних русских консерваторов. «Автор с исступлением доказывает, — пишет исследовательница его бумаг, — что все революционные и военные события, происшедшие в течение последнего времени, являются следствием грандиозного заговора то ли тайных религиозных сект, то ли масонских лож и иллюминатов. Эти «братья всемирного царства» и их адепты проникли во все европейские правительства, в том числе и русское. Они стараются «расслабить дух русских», довести Россию до революции, уничтожить ее дворянство и установить власть «всемирного властителя», «богачеловека», т. е. Наполеона»52. Последний представлялся прямым продолжателем дела Марата, Робеспьера и Директории, а также предшественников революционеров — зловредных просветителей, мечтавших о разрушении границ и об универсальных законах, написанных ими самими.

Полев утверждал, быть может бессознательно следуя за просветителями, что с помощью мнений «люди содержатся в обществе и управляются более, нежели властию и законом»53. Для спасения России необходимо «совокупить мнения [общества]… с мнениями всего народа», держаться «веры поселян» и искоренять все чужеземное, изображая наполеоновскую Францию враждебной самому институту семьи. Переход к народной монархии, и это один из вариантов адаптации к новым условиям, по мнению Полева, требовал отказа помещиков от части своих «выгод», запрета торговли крепостными, сокращения податей, создания дворянского и народного ополчения. В противном случае автор предрекал России внутреннее возмущение, возбужденное неприятелем во время войны54.

Но главное оружие России — ее «естественное преимущество перед всеми государствами» — способность возглавить славянские Там же. С. 82. Подобные взгляды являлись одной из модификаций распространившейся после Революции во Франции по всей Европе «теории заговора».

См.: Смит Д. У истоков русской масонофобии // Образ врага / Сост. Л. Гудков; ред. Н. Конрадов. М., 2005. С. 80–101. Чудинов А. В. Французская революция. История и мифы. М., 2007. С. 139–176. Рогалла фон Биберштейн Й. Миф о заговоре. Философы, масоны, евреи, либералы и социалисты в роли заговорщиков. СПб., 2010.

РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16 (1). Д. 431. Ч. 7. Л. 5–5об.

Там же. Л. 10–12. Ч. 6. Л. 3об. — 4об. (эта часть записки от 9 марта 1811 г.

П. М. Волконскому называется «внутренняя оборона»).

племена. Уже в записке Полева от 14 сентября 1810 г. на имя царя угадываются черты «адриатической экспедиции»: необходимо заключить оборонительный и наступательный союз с Турцией, Англией и Испанией, туркам посулить Северную Адриатику, кроме Дубровника и Котора, которые желательно передать Ионической республике. Сербы получат Никополь и учредят королевство, что возбудит другие славянские народы, а также венгров — это ослабит Австрию. Царь должен принять титул польского короля, вслед за этим восстанут итальянцы, тирольцы и т. д. В будущем Полев предрекал уход турок из Европы, овладение Константинополем, учреждение Греческой республики и создание Армянского царства, обуздание персов и привлечение в Россию всей левантийской торговли55. В записке от 25 ноября 1810 г., направленной Барклаюде-Толли, почти нет следов «теории заговора», но подчеркнута необходимость использовать в борьбе с Наполеоном освободительные потенции народов Европы56.

Вероятно, эти-то идеи накануне ожидаемый франко-русской войны, наконец, обеспечили Полеву доступ в «высшие сферы».

Через посредство П. М. Волконского он был привлечен к разработке проекта «адриатической экспедиции» и даже получил аудиенцию у царя. Свои детализированные рекомендации по организации диверсии он отправил Чичагову за два дня до того, как была подписана инструкция царя новому главнокомандующему Молдавской армией57. В середине июня 1812 г. уже в чине подполковника свиты Полев прибыл в Белград, чтобы координировать боевое сотрудничество с сербскими повстанцами58.

Там же. Ч. 7. Л. 14–18об. Согласно упоминавшейся выше записке Волконскому от 9 марта 1811 г., Карагеоргий во главе стотысячного войска окрестных славян должен возглавить поход против наполеоновской империи (Там же.

Ч. 6. Л. 11). В примечании Полев указывал на «тотальный» характер войны с Наполеоном: «Однако же, когда неприятель все употребил, чем только можно преодолеть нас, войну и мир, пушки и книги, солдат и профессоров, учителей и наставников, купцов, слуг и скоморохов, мужчин и женщин, то и нам все средства до единого должно употребить к обороне своей» (Там же. Л. 18об.).

ВПР. Т. VI. №144. С. 360–362. Здесь говорится об объединении «народа от Савы до берегов Адриатики» под началом «венценосца», но претендент на эту роль не называется.

Чичагов подписал инструкцию Полеву 3 (15) июня 1812 г. Его обязанности сводились в ней к информационному обеспечению проекта. Там же. №172.

С. 431–432. В резиденцию Карагеоргия Тополу Полев прибыл 13 июня. По его сообщению, сербское руководство было извещено о планах диверсии через архимандрита Мелентия, с которым Полев встречался в Петербурге в 1811 г. Там же.

С началом реализации проекта выявились все его недостатки.

Разочарование Чичагова нарастало, и именно это подталкивало его к составлению все более вычурных комбинаций, вроде упоминавшегося выше похода на Константинополь. Его планировалось совместить с диверсией в Далмации и восстанием австрийских славян (при лояльности венгров), тогда как царь уже получил заверения Франца I о фиктивности его участия в походе Великой армии.

Кстати, возможно, именно проект «адриатической экспедиции»

заставил Австрию проявить осторожность59. В конечном счете, нарастающая неадекватность предложений Чичагова поставила крест на первоначальном замысле. По шизофренической логике своими новыми проектами он как будто стремился продемонстрировать всю абсурдность ситуации, в которую попал. 18 июля 1812 г.

Александр I предписал Чичагову двигаться к Днестру, чтобы при содействии армии А. П. Тормасова и корпуса Э. О. Ришелье нанести фланговый удар по Герцогству Варшавскому60.

Итак, утопизм и авантюризм проекта «адриатической экспедиции» не был следствием личных качеств Чичагова или кого-то еще из лиц, причастных к его разработке. Эти черты были частью политической культуры постпросветительской (послереволюционной) эпохи и внешнеполитической практики «наполеоновских войн». В действиях Наполеона реализовывались самые фантастические проекты, что вдохновляло на похожие акции его противников. Иными словами, авантюризм был частью процесса приспособления к новым условиям. В момент наибольшей неопределенности и схождения разных сценариев военных действий — весной и летом 1812 г. — балканская политика России обрела параболический вид.

Невозможно выделить один, самый главный источник замысла диверсии в Далмации, поскольку он был производным от многих интеллектуальных посылов, которые исходили из разных, порой мало совместных, сред и уровней творческой активности. Отведение повстанческой Сербии места операционной базы «адриатической экспедиции» диктовалось, пускай неоднозначной, практикой вооруженной борьбы 1804–1811 г. и отвечало желаниям самих повстанцев.

№185. С. 456–459. А. Полев — П. В. Чичагову, 24 июня 1812 г. О поездке Мелентия в Россию см.: Грачев В. П. Православная церковь и Первое сербское восстание 1804–1813 гг. // Балканские исследования. Вып. 17. Церковь в истории славянских народов / Отв. ред. И. В. Чуркина. М., 1997. С. 170–171.

Казаков Н. И. Проект привлечения… С. 53–54.

Попов А. Н. Отечественная война 1812 года. Т. II. С. 207.

«ВозМожноСть изБаВитьСя  от французСкого гнета еще не поВод  попаСть под руССкое ярМо»:  конфликт С ВоСточно-пруССкиМ  праВительСтВоМ В начале 1813 г.

у спешное наступление русской армии в конце 1812 г. и ее выход к границам Польши и Пруссии поставило союзников Наполеона, прежде всего Австрию и Пруссию, перед политическим выбором: какую позицию занять в условиях провала кампании и приближения русских войск? Особенно остро этот вопрос встал перед Пруссией, на территорию которой вступали русские войска. Подписание генералом Г. Йорком 18/30 декабря 1812 конвенции с генералом И. И. Дибичем, согласно которой прусский корпус из состава французской армии был объявлен нейтральным, давало русскому командованию возможность привлечь прусские войска для ведения военных действий и тем самым дефакто присоединить Пруссию к антифранцузской коалиции. Надежду этому давало вынужденное пребывание Пруссии в стане наполеоновских союзников, а также доверительные отношения императора Александра I и короля Фридриха-Вильгельма III.

Само освобождение русской армией Пруссии от французского ига, длившегося почти семь лет, давало повод русскому командованию полагать, что Пруссия тотчас порвет с Наполеоном и выступит против него на стороне России. Казалось, Пруссия вот-вот повернет свои штыки против собственных угнетателей.

В главной квартире русской армии по этому поводу царило самое радужное настроение.

Рассчитывая на успешный исход переговоров с Г. Йорком о выступлении прусского корпуса на стороне русской армии, 3 января 1813 М. И. Кутузов решился на переход р. Висла, предписывая П. Х. Витгенштейну «направя корпус графа Штейнгеля на Мариенбург, с прочими силами следовать на Мариенвердер, где переправитесь через Вислу».1 Одновременно он приказал П. В. Чичагову с его армией передвинуться от Гутштата к Лёбау, «где, остановясь в центральном положении между Главною армиею и корпусом графа Витгенштейна, будете в мере подкреплять одну или другую, смотря по обстоятельствам»,2 что было вызвано необходимостью поддержать Главную армию, которая вынуждена была склоняться правее, к Модлину и Варшаве, пытаясь воздействовать на левый фланг К. Шварценберга. 8/20 января 1813 г. Кутузов предписывает М. И. Платову «действовать хотя партиями по дорогам, ведущим от Данцига к стороне р. Одера по разным направлениям, чтобы тем подать вид, что наше движение и к сей реке простираться будет».4 Вместе с тем Кутузов предписал войскам корпуса Платова одновременно «обеспечивать корпус гр. Штейнгеля, блокирующего Данциг». Однако дальнейшее наступление русской армии за р. Висла осложнялось ввиду отсутствия в ее рядах достаточного количества войск, необходимых для решения всех стоящих перед ней задач. Французская армия в целом на линии р. Одер могла располагать силами примерно в 61873 чел., из которых не менее 4.600 чел. кавалерии, без учета нескольких тысяч артиллеристов, саперов, транспортных солдат, жандармов, моряков и многочисленных пехотных, кавалерийских, артиллерийских, ремонтных, транспортных и инженерных депо. В то же время Кутузов мог противопоставить им войска Чичагова, Платова, Витгенштейна и присоединенного к нему Ф. Ф. Левиза, в которых вместе находились, согласно строевой ведомости 13 января 1813, 31313 чел. пехоты, 7596 чел. кавалерии Кутузов М. И. Сборник документов. Т. V. М., 1956. С. 63.

Там же. С. 100.

Подсчитано по: Reboul F. Campagne de 1813. Т. 1–2. Paris, 1910–1912; Ussel J. de. tudes sur l’anne 1813. La dfection de la Prusse (dcembre 1812 — mars 1813). Paris, 1907.

и 11373 казака, без учета артиллерии, ополчения и вспомогательных войск, в общем количестве 50282 чел. Помимо того, что у Кутузова не было возможности увеличить их численность из-за отсутствия организованных резервов, он был вынужден отрядить часть своих сил для блокады и осады Данцига, Торна и Пиллау, а также 5-тысячный отряд генераллейтенанта К. К. Сиверса для наблюдения за корпусом Г. Йорка.

В результате для наступления на р. Одер из корпуса Витгенштейна оставалось не более 15 тыс. чел. Однако у Кутузова была возможность усилить войска Витгенштейна за счет присоединения к нему отложившихся от французской армии войск генерала Йорка и корпуса генерала Ф. Бюлова.

В условиях, когда русская армия уступала численно неприятельской, переход Йорка на сторону России становился актуальной задачей русского командования. Вместе с тем быстрое продвижение русской армии делало актуальной и позицию Ф. Бюлова относительно дальнейшего участия и его корпуса в войне.

Однако намерения восточнопрусского правительства относительно судьбы корпуса Йорка и планы самого Йорка в отношении дальнейших военных действий оставались невыясненными.

Сразу после получения известия об отложении прусского корпуса от французских войск, 29 декабря 1812 / 10 января Кутузов послал к Йорку генерал-лейтенанта С. Н. Долгорукого с предложением об участии вверенных ему прусских войск в военных действиях на стороне русской армии. Однако дело осложнялось тем, что прусский король, дезавуировавший конвенцию, подписанную Йорком, пребывавший в это время в Берлине, находился в пределах досягаемости французских властей и мог пострадать «от какого-либо насилия со стороны французов».

Исходя из этого, Кутузов предложил Долгорукому «искусным образом получить от него и то, чтобы как можно скорее хотя несколько эскадронов его конницы употреблены были с нашими аванпостами при первом большом или малом сражении; действие приняв противу французских войск, положит уже совершенную печать их поступкам в пользу нашу». 3/15 января 1813 г. Кутузов, предполагавший быстрое присоединение корпуса Йорка к войскам Витгенштейна и установление их общей численности до 60 тыс. чел., предписал Витгенштейну, присоединив от Чичагова корпус Ф. Ф. Штейнгеля, двигаться Кутузов М. И. Т. V. С. 105–108.

на Мариенвердер, где перейти р. Висла «и поставить твердо ногу на левом берегу сей реки», а Чичагову подвинуть армию вправо, от Гуттштадта до Лёбау, откуда он мог подкреплять или Главную армию, или Витгенштейна, смотря по обстоятельствам. Однако расчет Кутузова на немедленное участие прусского корпуса в военных действиях против французских войск натолкнулся на непредвиденные осложнения. 15/27 декабря Ф. О. Паулуччи захватил на капитуляцию прусский Мемель, в котором взял в плен 22 офицера, 700 человек нижних чинов и 200 больных прусских войск,10 в порту 54 суда, из которых 20 военных прусских с 20 орудиями, склад колониальных товаров из 250 грузовых мест, прусскую военно-походную пекарню с 85 лошадьми при ней, принадлежащую корпусу Йорка.11 Паулуччи передал гражданское управление в городе флигель-адъютанту полковнику Экспарре, который в части гражданского управления подчинялся только Рижскому генерал-губернатору, т. е. ему, Паулуччи. 25 декабря 1812 / 6 января 1813 генерал-лейтенант Йорк, командующий действующим корпусом, командир Восточно-Прусской бригады и генерал-губернатор Восточной Пруссии, направил Паулуччи письмо, в котором требовал от него освобождения как Мемеля, входившего, согласно Тауроггенской конвенции, в состав нейтральной области, определенной прусскому корпусу, так и прусского гарнизона и части конвоя корпуса Йорка, незаконно, в точки зрения последнего, объявленными военнопленными. В ответ Паулуччи 28 декабря 1812 / 9 января 1813 заявил, что поскольку И. И. Дибич при подписании конвенции вышел за рамки проекта конвенции, согласованного Паулуччи с императором, то «было необходимо особое решение императора в спорном вопросе». Йорк обратился за помощью к Витгенштейну, которому вменял в вину Паулуччи, что тот «по занятии Мемеля не позволяет быть там прусским войскам, пленных назад не возвращает, товары и соль секвестирует, ничего не возвращает и чрез то остановил все королевские доходы и поступает как с завоеванным городом».14 Витгенштейн попытался урезонить маркиза, однако РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153а. Св. 28. Ч. 38. Л. 96об.–97.

Там же. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3511. Л. 319–320.

Там же. Л. 317об.–318.

Geschichte des Frhjahrsfeldzuges 1813 und seine Vorgeschichte. Bearb. von [A.] Holleben. Bd. 1. Berlin, 1904. S. 72.

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3903. Л. 98–98об.

«он отношения моего не уважает». На настойчивые увещевания Витгенштейна тот наконец 3/15 января 1813 г. сообщил ему, что он написал отчет о положении в Мемеле императору и ждет высочайшего ответа на спорную ситуацию.15 4/16 января Витгенштейн обратился за помощью к Чичагову с просьбой довести конфликт до сведения Кутузова. Йорк, вконец раздраженный поведением Паулуччи, 3/15 января 1813 передал только что прибывшему к нему от Кутузова Долгорукову17 официальную ноту, в которой перечислялись нарушения русскими нейтральной конвенции: военная оккупация Мемеля, конфискация королевской казны и различного рода общественного имущества, эмбарго на морские и речные суда, находившиеся в порту Мемеля, реквизиция лошадей, предназначенных для прусского корпуса и требовал освобождения Мемеля, возврата гражданского управления, возврата прусскому корпусу пленных, оружия и снаряжения.18 Нота была адресована Кутузову и аппелировала к Александру.

8/20 января 1813 Кутузов, находившийся в этот день в Лыке, ответил на ноту Йорка. Кутузов, сообщая Йорку о положительном решении поставленных им вопросов, заметил, однако, что «император внял выраженному Вами желанию только с особым удовлетворением, чтобы Вы принимали непосредственное участие в операциях его армии». Кутузов предложил Йорку «следовать за передвижениями армии графа Витгенштейна небольшими суточными переходами на Эльбинг; это даст Вам время и средства закончить новую организацию Вашего корпуса, не изнурит войска в это холодное время года и даст возможность скрыть [Ваши] намерения перед глазами французов». Там же. Ф. 103. Оп. 1/208 в. Св. 45. Д. 2. Л. 33.

Там же. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3903. Л. 98–98об.

С. Н. Долгоруков прибыл в Кенигсберг 2/14 января 1813 г., где Г. Йорк находился с 29 декабря 1812 / 10 января 1813 г. (Droysen J. G. Das Leben des Feldmarschalls Grafen York von Wartenburg. Bd. 2. Berlin, 1852. S. 35, 46).

Geschichte des Frhjahrsfeldzuges 1813 und seine Vorgeschichte. Bearb. von [A.] Holleben. Bd. 1. S. 72–73.

Письмо Кутузова отсутствует в сборниках: Кутузов М. И. Сб. док. Т. V. М., 1956; Поход русской армии против Наполеона в 1813 г. и освобождение Германии. Сб. документов. М., 1964. Его полностью напечатал А. Холлебен на немецком языке со ссылкой на архив Прусского главного генерального штаба. Из ссылки не явствует, написан ли подлинник письма на русском или же на немецком языке (Geschichte des Frhjahrsfeldzuges 1813 und seine Vorgeschichte. Bearb. von [A.] Holleben. Bd. 1. S. 73). Письмо, как это явствует из его текста, должно быть было передано Г. Йорку Г. Штейном. Однако, В тот же день Паулуччи получил высочайший рескрипт, в котором ему безоговорочно предписывалось 1) что, поскольку «по занятии войсками нашими Кенигсберга, управление там гражданскою частию осталось там на прежнем основании и следовательно под ведением чиновников прусскаго правительства. Основываясь на сем, не нахожу я нужным сделать перемены и по Мемелю, дабы не разстроить заведеннаго уже порядка. По сему город Мемель и округа онаго управляемы быть должны теми чиновниками и на том основании, как до вступления войск наших было. Из сего следует, что уже управление таковое, не до вас относится», и 2) «весь означенный гарнизон по [1 нрзб.] конвенции обратить в корпус генерала Йорка, отправляя к нему равномерно и всех пленных прусских находящихся в губерниях управлению вашему вверенных». Следуя рескрипту, Паулуччи, конечно, освободил людей, принадлежавших корпусу Г. Йорка с оружием и снаряжением, и возвратил прусскую администрацию к управлению городом и округом,21 однако продолжал до марта 1813 г. оккупировать город и вмешиваться в деятельность прусских властей. Это вносило дополнительную нервозность в деятельность Йорка, справедливо усматривавшего в этом двусмысленные намерения русских. Получив это письмо 9/21 января 1813, Йорк в тот же день приказал части своего корпуса начать движение на Эльбинг, которое началось 11/23 января 1813. Связавшись с Витгенштейном, Йорк обещал к 13/25 января 1813 сосредоточить весь свой корпус в Эльбинге, на что Витгенштейн, как старший по команде, назначенный Кутузовым, 14/28 января 1813 «зделал следующую диспозицию: корпус генерала Йорка займет остров Ногат от деревни Лиску вдоль по реке Вислы двумя бригадами; из двух же прочих бригад одна расположится близ Мариенбурга, а вторая около Эльбинга, главная квартира в Эльбинге». по мнению А. Холлебена, Г. Штейн не передал письма и оно было доставлено Г. Йорку с особым послом. Г. Йорк получил письмо 9/21 января (В. Ш. Барон фон-Штейн при русской главной квартире (1812–1815) // Исторический Вестник. 1905. Т. 102. С. 221). На эти обстоятельства указал еще Г. Дройзен, опубликовавший отрывок из этого письма (Droysen J. G. Das Leben des Feldmarschalls Grafen York. Bd. 2. S. 59–60). В этом письме М. И. Кутузов указывал на подчинение Г. Йорка, с момента его выступления, П. Х. Витгенштейну.

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3903. Л. 93–93об.

Там же. Ф. 103. Оп. 1/208 в. Св. 45. Д. 2. Л. 154.

Droysen J. G. Das Leben des Feldmarschalls Grafen York. Bd. 2. S. 59.

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3903. Л. 156–157.

Кроме того, Витгенштейн, заменяя корпусом Йорка на квартирах в Ногате и вдоль Вислы корпус Платова, рассчитывал убить тем же выстрелом еще одного зайца: «сие движение его вперед к вышеозначенным пунктам, нужно в рассуждении известий полученных от прускаго г. Бюлова, которые у него прилагаются на немецком диалекте и 3е, дабы оным скорее способствовать к соединению с нами войскам и той части Прусии». Вместе с тем, пока шло препирательство русского командования с Йорком, император Александр 6/18 января 1813 назначил Г.-Ф.-К. Штейна25 временным уполномоченным русского правительства в освобожденных прусских провинциях с целью «направить ее [Пруссии] военные и финансовые средства на поддержку наших операций против французских войск», контролировать расход средств на ведение войны, конфисковать французскую собственность и, наконец, организовать созыв и вооружение ландвера и ландштурма.26Полномочия Г. Штейна рассчитывались до подписания предполагаемого русско-прусского договора. Г. Штейн был министром финансов Пруссии в 1804–1807 гг. и министром внутренних дел, а фактически первым министром, в 1807–1808 гг. Во время своей деятельности он снискал ненависть Наполеона, потребовавшего не только его отставки, но ареста и казни. В 1808–1812 гг. Г. Штейн находился в Австрии. Благодаря своей деятельности Г. Штейн «оказался общепризнанным главою оппозиции, или, вернее, душою всей европейской партии, которая противостояла Наполеону» (Saint-Rn-Taillandier M. Allemagne et Russie.

Le baron de Stein et la politique allemande de 1813. Paris, 1858). 12/24 июня 1812, по приглашению Александра I, Г. Штейн прибыл в Россию. Здесь он занимался делами комитета по немецким делам и консультировал императора по внешнеполитическим вопросам (Попов А. Н. Барон Штейн в России в 1812 году // Русская Старина. 1892. Т. LXVI. Декабрь. С. 383–404).

4/16 января 1813 Г. Штейн присоединился к императорской главной квартире в Сувалках, а через день, 6/18 января 1813, был отправлен в Кенигсберг (В. Ш. Барон фон-Штейн при русской главной квартире // Исторический Вестник. 1905. Т. 101. С. 905; Т. 102. С. 221–224).

Поход русской армии против Наполеона в 1813 г. и освобождение Германии.

Сб. документов. М., 1964. С. 26–27.

По пути в Кенигсберг Г. Штейн заехал в Гумбиннен, к президенту Литвы Г.-Т. Шёну, с которым намеревался обсудить планы мобилизации Восточной Пруссии и Литвы, и предъявил ему документ, уполномочивающий его от имени Александра I. Однако Г. Шён «решительным образом высказался против этого, из ряда вон выходящего, письменного произведения, непременно отказываясь, как этого требовал Штейн, официально воспринять полномочия, и, более того, пытался склонить Штейна ни при каких обстоятельствах не давать знать о них, поскольку все прусские власти должны будут выступить Штейн прибыл в Кенигсберг 10/22 января 1813.28 Первоначально он был благосклонно принят президентом восточно-прусского правительства и ландхофмейстером (королевским комиссаром) сословий Восточной Пруссии и Литвы Г.-Я. Ауэршвальдом29, президентом сословного комитета Восточной Пруссии А. Дона и Йорком, губернатором Восточной Пруссии и командующим Восточно-Прусской бригадой и действующим корпусом.

Штейн, по их мнению, должен был избавить прусские власти от ответственности за принятие решений без полномочий короля. Самым болезненным был вопрос о созыве общего лантага совместно с правобережными округами Западной Пруссии.

11/23 января 1813 г., в день, когда первые части корпуса Йорка выступили из Кенигсберга на Вислу,31 Ауэршвальд согласовал избирательные списки. Однако Штейн, следуя предписанию Александра при назначении его уполномоченным в Кенигсберг, потребовал 17/29 января 1813 передачи ему кассовых балансов восточнопрусского правительства, ведомостей содержания госпиталей и лазаретов и решения сословного комитета на выпуск бумажных денег.

Кроме того, он потребовал отставки Ауэршвальда, прекращения всякой связи с правительством в Берлине и немедленного начала враждебно против него» (Droysen J. G. Das Leben des Feldmarschalls Grafen York. Bd. 2. S. 62).

Stulz P. Frendherrschaft und Befreiungskampf. Die preussische Kabinettpolitik und die Rolle der Volksmassen in den Jahren 1811 bis 1813. Berlin, 1960.

В литературе должность Г. Ауэршвальда указывается как оберпрезидент Восточной Пруссии и Литвы, однако учреждение обер-президиума было упразднено в 1810 г., и Г. Ауэршвальд носил этот титул только по памяти.

Отец майора К.-Ф.-Э. Дона, офицера Русско-немецкого легиона, посланного Александром через Ф. О. Паулуччи с письмом к Г. Йорку и участвовавшего в подписании Тауроггенской конвенции, вместе с И. И. Дибичем и К. Клаузевицем, с русской стороны.

Й. Дройзен в свое время заявлял, что выход корпуса Г. Йорка из области, определенной ему нейтральной конвенцией, означал де-факто вступление Пруссии в войну против Наполеона и, соответственно, ревизию Тильзитской системы. С нашей точки зрения, мнение Й. Дройзена органично исходит из его романтического взгляда на Освободительную войну, но, тем не менее, оно ошибочно. Выход корпуса означал не ревизию Тильзитской системы, а нарушение самой нейтральной конвенции, поскольку Фридрих-Вильгельм до марта 1813 г. рассматривал возможность остаться в наполеоновской системе, а русское командование, выпустив корпус из нейтральной области, питало необоснованные иллюзии и пыталось заигрывать с огнем.

Droysen J. G. Das Leben des Feldmarschalls Grafen York. Bd. 2. S. 63.

военных действий Йорком и Ф. Бюловым против французских войск. За неисполнение своих требований Штейн угрожал прусским властям силой русского оружия. Прусские власти, и прежде всего Йорк, оказались если не в отчаянном, то в весьма двусмысленном положении. Требования Штейна толкали их оказаться в прямой оппозиции берлинскому правительству и вынуждали пренебречь суверенитетом прусского короля в пользу русского императора. Это не соответствовало как воззваниям Кутузова и Витгенштейна к прусской общественности, так и дипломатическим заявлениям самого императора относительно целей освобождения Пруссии. И, что еще хуже, поведение Штейна бросало тень на поступок самого Йорка, подписавшего без ведома короля конвенцию с русскими. В результате возникло острое противостояние между Штейном и Йорком, которого поддержали все сановники Восточной Пруссии и Литвы. Вместе с тем западнопрусское правительство отказалось участвовать в созыве общего лантага, а президенты Мариенвердера и Гумбиннена настаивали на суверенитете короля в созыве генерального лантага. Власти и аристократия обеих Пруссий и Литвы вполне справедливо рассуждали, что, выражаясь словами И.-Ф. Ансильона, «возможность избавиться от французского гнета еще не повод попасть под русское ярмо». Вступив в конфликт с Штейном и оставаясь в неопределенности относительно позиции короля в отношениях с русским командованием, к тому же сильно раздраженный действиями Паулуччи в Мемеле и еще больше ввергнутый в сомнения поведением Штейна в Кенигсберге, Йорк колебался немедленно ответить на увещевания Кутузова вступить в войну. К тому же 12/24 января 1813 в Кенигсберг дошли берлинские газеты от 7/ января 1813, в которых были опубликованы высочайшие приказы, которые еще ранее ему должен был доставить адъютант короля майор О. Нацмер, задержанный в русской главной квартире. Немецкие историки пролили потоки чернил, пытаясь выяснить, действовал ли Г. Йорк с согласия короля или без него. На сегодняшний день установилась точка зрения, согласно которой Г. Йорк подписал Тауроггенскую конвенцию без какого-либо вмешательства, одобрения или ведома Фридриха-Вильгельма III.

Hardenberg K. A. Denkwrdigkeiten des Staatskanzlers Frsten von Hardenberg. Hrsg. von L. von Ranke. Bd. IV. Leipzig, 1877. S. 339.

Ussel J. de. tudes sur l’anne 1813. La dfection de la Prusse (dcembre 1812 — mars 1813). Paris, 1907. P. 157. О. Нацмер был послан 24 декабря 1812 // Согласно этим приказам, король не ратифицировал конвенцию с русскими и, соответственно, распорядился передать командование корпусом генералу Ф. Клейсту, арестовать и предать суду генерала Йорка, освободить от должности и отдать под следствие генерала Ф. Массенбаха и предоставить прусский корпус в распоряжение И. Мюрата. Ауэршвальд, еще 11/23 января 1813 распорядившийся созвать общий лантаг для мобилизации Восточной Пруссии, после получения этих газет и энергичных протестов президентов правительств Западной Пруссии Ф. Виссманна и Литвы Г. Шёна, 13/ января 1813 изменил статус созыва, и вместо генерального лантага должно было состояться «только общее собрание депутатов сословий, чтобы посоветоваться о сообщениях, которые сделает уполномоченный Его Величества Российского императора». Между тем Йорк получил поддержку с неожиданной стороны.

14/26 января в Кенигсберг из Потсдама прибыл майор Л.-Г. Тиле, отправленный Йорком в Берлин еще 19/31 декабря 1812. Тиле сообщил об отъезде короля с семьей из Потсдама в Бреславль.

Особое значение имело то, что Тиле, выехавший 9/21 января 1813, не только не привез новых распоряжений относительно 5 января 1813 прусским королем тотчас по получении известия о Тауроггенской конвенции в главную квартиру прусского корпуса. Он вез приказы короля, дезавуирующие ее, те самые, которые опубликовали берлинские газеты 7/19 января 1813. 9 января 1813 О. Нацмер прибыл в главную квартиру И. Мюрата, а ночь с 28 декабря 1812 / 9 января 1813 на 29 декабря 1812 / 10 января 1813 провел у Э. Макдональда. На следующее утро он достиг русских аванпостов во Фрауенбурге и был препровожден в главную квартиру Витгенштейна, откуда отправлен к Александру. Император не пустил О. Нацмера в прусский корпус, и, таким образом, приказы короля о смещении Йорка и предании его суду не достигли последнего. Поскольку ни Йорк, ни Ф. Клейст, ни кто-либо из других командиров прусского корпуса лично не получили ни устных, ни письменных распоряжений короля, Йорк формально, а значит, и официально, оставался командующим корпусом и, тем более, губернатором Восточной Пруссии (Natzmer E. von. Aus dem Leben des Generals Oldwig von Natzmer. Berlin, 1876. S. 92–99).

Droysen J. G. Das Leben des Feldmarschalls Grafen York. Bd. 2. S. 65. Положение Йорка и судьба Восточной Пруссии в этот период, в конце января 1813 г., оставались особенно драматичными. Часть офицеров его корпуса, и ранее выражавшая осуждение подписанной конвенцией, пришли к открытому неповиновению его приказам (Pertz G. H. Das Leben des Ministers Freiherrn von Stein. Bd. III. Berlin, 1851. S. 208). Комендант Пиллау полковник Э.-К.-А. Тресков 13/25 января отправил донесение одновременно Йорку и Клейсту, так как «он не знал, кто теперь, собственно, командует». Комендант Грауденца майор В. Краузенек запретил сословному депутату покидать город для участия в работе лантага в Кенигсберге.

Droysen J. G. Das Leben des Feldmarschalls Grafen York. Bd. 2. S. 69.

смещения Йорка, но и ему «выразительно было указано сделать свое сообщение Йорку, а не Клейсту».39 Это означало одобрение королем действий Йорка. Вместе с этим в глазах Йорка исчерпали себя последние, и без того в мнении прусских властей весьма шаткие, основания для управления Западной и Восточной Пруссиями и Литвой и их мобилизацией русским уполномоченным Штейном. В результате своей непримиримой позиции в отношении поддержки русской армии, Штейн разорвал отношения со всеми прусскими властями и оказался в Кенигсберге в полной изоляции. 23 января / 4 февраля 1813, накануне созыва сословного собрания, Штейн был вынужден отказаться от участия в его работе, а 26 января / 7 февраля 1813 покинуть Кенигсберг. В то же время, раздраженный противостоянием с русским правительством и получивший подтверждение правильности своей позиции от самого короля, Йорк 24 января / 5 февраля 1813 г.

заявил Витгенштейну, что «войски его еще не готовы и прежде 8го числа сего месяца Вислу перейтить не может, и в Шлехау и Кониц прибудет 14го; из письма же его которое у сего в орегинале препроводить имею честь заметно, что это только один предлог, а кажется что он без повеления короля к действию приступить не хочет; также словесно отказал, и в эскадронах легкой кавалерии отправления их вперед с нашим авангардом». Одновременно отказался поддержать русские войска и генерал-майор Ф. Бюлов, губернатор Западной Пруссии и командующий Западно-Прусской бригадой, находившийся в это время со своим корпусом уже в Прусской Померании.43 И, наконец, комендант Грауденца майор В. Краузенек отказал М. Б. Барклаюде-Толли дать ему осадную артиллерию, необходимую для осады Торна,44 как, впрочем, отказал и Г. Йорку выдать для нужд его корпуса, восстанавливавшего свою численность, 2000 ружей. 16/28 января 1813 Йорк опубликовал в №12 «Кенигсбергской газеты» объявление, в котором заявил о своем дальнейшем командовании корпусом, «поскольку в прусском государстве, как известно, газета не является официальным государственным органом, и до сих пор еще ни один генерал не получил через газету приказ к действию» (Ibid. S. 72).

Droysen J. G. Das Leben des Feldmarschalls Grafen York. Bd 2. S. 73–82.

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3907. Л. 61–62.

Там же. Л. 95–96.

Помимо того, что корпус Витгенштейна не имел достаточного количества войск, чтобы без поддержки Йорка и Бюлова продолжать наступление, 3-я Западная армия М. Б. Барклая-де-Толли, только что сменившего на посту ее командующего Чичагова, не имея осадной артиллерии, как, впрочем, и необходимого количества тяжелой полевой,46 не могла поддержать Витгенштейна, поскольку должна была в полном составе наблюдать Торн.

На 8/20 февраля 1813 в ее составе находились всего 7342 чел.

пехоты, из которых 3136 чел. находились в авангарде армии под командованием генерал-лейтенанта М. С. Воронцова в Познани.47 Для планомерной атаки крепости, в отсутствие осадной артиллерии, Барклаю-де-Толли требовалось не менее 5000 чел., и даже их у него под руками не было. Чтобы собрать нужное число войск для осады Торна, Барклайде-Толли должен был бы присоединить обратно к армии отряд М. С. Воронцова, для чего Витгенштейн, в свою очередь, был бы вынужден отрядить часть из своих, и без того малочисленных, войск, для занятия Познани и ее окрестностей, поскольку «пункт сей есть важнейший, на который теперь все стремление неприятеля обращалось, что усмотреть изволите из подносимого при сем марша корпуса Гренье».49 Не имея войск, русское командование пыталось штопать тришкин кафтан.

Положение усугублялось тем, что в то же время Бюлов потребовал от русского командования не пресекать квартирное расположение его войск вокруг Кольберга,50 а затем и прусский король напомнил о нейтралитете Силезии, который русским войскам не разрешалось нарушать.51 Отказ Йорка присоединиться к корпусу Витгенштейна осложнялся еще и тем, «что по теперешнему Из тяжелой полевой артиллерии в армии находились только шесть полупудовых единорогов и шестнадцать 12-фунтовых пушек, из которых часть была «средней пропорции, мало превосходящих в действии шестифунтовых орудий», которыми, по словам М. Б. Барклая-де-Толли, «ничего важного произвести не можно».

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3907. Л. 143об.–144.

Там же. Л. 143об.

Там же. Л. 144. Среди перехваченных К. Ф. Теттенборном французских бумаг находился маршрутный лист вышедших из Берлина 28 января / 9 февраля 1813 главной квартиры и 2-ой бригады 35-й дивизии, из которого следовало, что первая прибудет в Познань 5/17 февраля 1813, а вторая 8/20 февраля 1813, т. е. в тот самый день, когда М. Б. Барклай-де-Толли писал цитированные выше строки (Там же. Л. 103, 106).

Там же. Д. 3903. Л. 280–280об.

Там же. Д. 3907. Л. 84–85.

теплому времени ожидать должно, что Висла вскорем вскроется и тогда в продолжение трех недель сообщения никакова чрез реку не будет». Окруженное со всех сторон отказами прусских войск поддержать наступление, русское командование оказалось вынужденным, подозревая пруссаков в подчинении французскому командованию, отрядить часть войск для их блокирования, в частности, полковник К. Ф. Теттенборн был «командирован от меня с тремя казачьими полками и двумя эскадронами гусар на первой случай к Одеру между Кистрином и Штеттином к Шверину; для отрезания коммуникации прускова корпуса под командою генерала Бюлова, находящегося в Померании, от главной французской квартиры». Таким образом, вместо совместного с прусскими войсками наступления на р. Одер, русские войска не только не получали поддержки от своих предполагаемых союзников или хотя бы освобождения от необходимости содержать два больших осадных корпуса против Данцига и Торна, но еще и были стеснены в своих оперативных мероприятиях требованиями прусских командиров и правительства и оказывались вынужденными отряжать войска для блокирования и наблюдения прусских войск.

Между тем часть корпуса Йорка достигла Прейсиш-Голланда. Поскольку конфликт между восточнопрусскими властями и Штейном разрешился, Кутузов в надежде, что прусские войска поддержат, наконец, русское наступление, 27 января / 8 февраля 1813 предписал Витгенштейну продвинуть свой корпус на Шнейдемюль для наблюдения за Кюстрином и Штеттином и тесной связи с Главной армией, «изначальным направлением которой является Познань и Глогау», авангард же которой уже подходил к Калишу.

Для поддержки Витгенштейна Кутузов распорядился выдвинуть корпус Йорка из Эльбинга на Ной-Штеттин, прикрывая справа движение Витгенштейна. Кутузов особо запретил брать войска из корпуса Йорка для блокады Данцига. Кроме того, Кутузов приказал взять в авангард Витгенштейна несколько Там же. Л. 61–62.

Там же. Д. 3903. Л. 330–330об. В отряд полковника К. Ф. Теттенборна был отправлен эскадрон Гусарского №3-го полка под командой майора Й.-Г. Шилля в надежде, что воспоминания о его брате Фердинанде соберут новый добровольческий корпус. Г. Шилль получил приказ двигаться на Шведт на р. Одер, соединиться там с К. Ф. Теттенборном и участвовать в его дальнейших операциях (Droysen J. G. Das Leben des Feldmarschalls Grafen York.

прусских эскадронов, «чтобы дать им возможность сразу же померяться силами с неприятелем. 31 января / 12 февраля 1813 Витгенштейн послал Йорку копию письма Кутузова от 27 января / 8 февраля 1813 и выразил надежду, что Йорк «будет любезен приказать Вашим войскам сразу же отправиться в поход и, насколько это возможно, ускорить этот марш, чтобы как можно быстрее придти к Одеру, что при теперешних обстоятельствах весьма важно». 1/13 февраля 1813 Г. Йорк написал королю о требовании Кутузова подчиниться Витгенштейну и двигаться на Ной-Штеттин.

Йорк сообщил королю, что должен согласиться с требованием Кутузова, «как бы не желал остаться еще некоторое время на этом [правом] берегу Вислы, чтобы полностью восстановить свой корпус». Вынужденный придать хоть какую-то лояльность своему поведению, 5/17 февраля 1813 корпус Йорка перешел двумя колоннами р. Висла при Диршау и Мариенвердере и двинулся в направлении на Шлохау, куда Йорк предполагал прибыть 15/27 февраля 1813. Однако, невзирая на русские увещевания, 16/18 февраля Йорк все же известил Витгенштейна о своем решении двигаться только до Шлохау, где он «все-таки будет ожидать распоряжений короля». Витгенштейн известил Кутузова об отказе Йорка двигаться далее Шлохау без особого распоряжения короля.59 Кроме того, Витгенштейн сообщил об отказе Бюлова поддержать наступление корпуса Витгенштейна.60 Без поддержки Йорка и Бюлова Поход русской армии против Наполеона в 1813 г. С. 49–50; Кутузов М. И. Сб.

документов. Т. V. С. 187–188. Письмо М. И. Кутузова П. Х. Витгенштейну 27/8 февраля 1813 г., как и письмо П. Х. Витгенштейна Г. Йорку 31/12 февраля 1813, к которому оно было приложено в копии для Г. Йорка, впервые полностью опубликованы А. Холлебеном (Geschichte des Frhjahrsfeldzuges 1813 und seine Vorgeschichte. Bearb. von [A.] Holleben. Bd. 1. S. 79–80).

Geschichte des Frhjahrsfeldzuges 1813 und seine Vorgeschichte. Bearb. von [A.] Holleben. Bd. 1. S. 80.

Ibid. S. 80. Г. Йорк покинул Кенигсберг 7/19 февраля 1813 г. Он оставил в качестве своего заместителя генерала Ф. Массенбаха. Одновременно полковник Г. Ф. Белов должен был в Кенигсберге формировать резервные батальоны, а майор Ф. К. Л. Лендорф — организовывать ландверный кавалерийский полк.

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3907. Л. 61–64об.

К.-Ф. Кнезебек, прибывший в главную императорскую квартиру в Коло 5/17 февраля 1813 г., пользуясь «оказией», запретил Ф. Бюлову «вести у Витгенштейна, после оставления войск для блокады Данцига, оставалось всего 20 тыс. чел. Исходя из этого, Витгенштейн спрашивал у Кутузова, продолжать ли ему двигаться далее к Шнейдемюнде или остановиться в ожидании прусских войск. В итоге Кутузов был вынужден отказаться от перехода р. Одер и изменить свой операционный план. 9/21 февраля 1813 Кутузов сообщил Витгенштейну, что поведение пруссаков «побуждает меня остановить корпус ваш на некоторое время в окрестностях Дризена, где имеете расположиться по кантонирквартирам», а «Главная армия останавливается в окрестностях Калиша… Дабы не оставить неприятеля в покое в течение сего времени, нужно устроить более легких партий для партизанов, которые бы, перейдя Одер, нанесли страх неприятелю не только в окрестностях Берлина, но и до самой Эльбы». Получив отказ восточнопрусского командования от совместного наступления на р. Одер, Кутузов был вынужден остановить Главную армию в Калише, занимая центральное положение на театре военных действий, где началась борьба за исключение Пруссии из антирусской коалиции и подписание русско-прусского союзного договора. Кутузов во время пребывания в Калише начал реорганизацию русской армии и подготовку общего наступления на р. Эльба. Однако дальнейшая судьба войны оказалась в зависимости от исхода русско-прусской дискуссии в Калише.

С приходом русской армии в Калиш, собственно, и закончилась война 1812 г.

наступательные действия», а только следовать фланговым маршем справа от П. Х. Витгенштейна, прикрывая Штеттин от русских войск, «с тем, чтобы он [Витгенштейн] не мог обратиться на этот город, не вступив предварительно с вами в бой». Пределом движения Ф. Бюлова назначался Шведт (Поход русской армии против Наполеона в 1813 г. С. 61).

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3907. Л. 64–64об.

М. И. Кутузов. Сб. документов. Т. V. С. 252.

запиСка фельдМаршала и. ф. паСкеВича  11 Мая 1845 г. о разВертыВании   руССких ВойСк В польСкоМ ВыСтупе В ыдающаяся на запад географическая позиция в районе Вислы и ее притоков досталась России по решению Венского конгресса в 1815 г. Появление в составе Империи Царства Польского стало не только внутриполитической или внешнеполитической проблемой, связанной с обретением четырех миллионов новых сомнительной лояльности подданных, но также проблемой военно-стратегической.

В этом не было ничего удивительного. Польский выступ, окруженный с трех сторон прусско-германской и австрийской территорией, представлял собой обширный практически правильный четырехугольник, простиравшийся с севера на юг на 300, а с запада на восток на 350 километров. Первый же взгляд на карту профессиональным военным глазом порождал вопрос:

как в случае войны извлечь из этого «стратегического гласиса»

выгоду и свести к минимуму потенциальный риск быть отрезанным от сообщений с Россией, если армии германских государств перейдут в наступление. Ни на первый, ни на второй вопрос однозначного ответа не имелось.

Период 1815–1853 гг., несмотря на тяжелую войну с мятежной Польшей в 1831 г., можно считать относительно благоприятным.

На данном историческом этапе Россия еще не находилась под воздействием перманентной угрозы вторжения соседей с запада, так как на континенте просто не было противника, способного в одиночку бросить вызов армии Николая I. Положение Российской империи в качестве верховного арбитра в европейских делах и лидера сложившегося в начале 1830-х годов союза консервативных северных монархий Австрии, Пруссии и России, гарантировалось ее вооруженными силами, обеспечивавшими нечто вроде «двухдержавного стандарта». А проще говоря, наличием количественного паритета русских сухопутных войск с объединенными армиями Австрии и Пруссии, о необходимости которого после 1815 г. император Александр I упоминал в разговоре с П. Д. Киселевым1.

С учетом влияния на Россию неблагоприятных стратегических факторов: хозяйственной слабости, низкой плотности населения, слабого развития коммуникаций, территориальной разобщенности потенциальных театров военных действий — «двухдержавный стандарт» вовсе не казался лишним, хотя его поддержание и было связано с огромным финансовым напряжением. Расходы на содержание сухопутной армии в период 1827–1841 гг. никогда не опускались ниже 33% от общегосударственных2.

Предлагаемая вниманию читателя записка появилась на свет на исходе того сорокалетнего периода, когда Россия, с точки зрения потенциальной угрозы вторжения сильного противника с запада, чувствовала себя как никогда уверенно и безопасно.

Однако император Николай и фельдмаршал И. Ф. Паскевич даже в относительно благоприятных обстоятельствах размышляли над факторами, осложнявшими военно-стратегическое положение России.

Документ, составленный в штабе Большой Действующей армии, был доложен императору Николаю Павловичу 11 мая 1845 г.

Большая Действующая армия, созданная в ходе русско-польской войны, в 1831–1855 гг. находилась под командованием фельдмаршала Паскевича. Будучи крупнейшим объединением полевых войск Империи, Большая Действующая армия играла ключевую роль в военной политике Николая I. На армию Паскевича возлагался круг важнейших взаимосвязанных задач. Во-первых, на основе Действующей армии, в случае начала серьезной войны в Европе, предполагалось боевое развертывание русских военно-сухопутных сил. Во-вторых, Действующая армия напрямую Заблоцкий-Десятовский А. П. Граф П. Д. Киселев и его время. Т. 1. СПб., 1882. С. 30.

См.: Daly J. C. K. Russian seapower and «The Eastern question» (1827–1841).

Annapolis, 1991. P. 191. О масштабах военных расходов в царствование императора Николая I см. также: Блиох И. С. Финансы России XIX столетия (история, статистика). СПб., 1882. С. 268–271.

отвечала за безопасность в Царстве Польском посредством административного управления мятежным краем и несения на его территории гарнизонной службы. И, в-третьих, Действующая армия, получив подкрепление в виде пехотных и резервных кавалерийских корпусов второй линии, должна была стать главной ударной силой на театре войны.

На страницах записки прославленный военачальник Светлейший князь Варшавский размышлял над проблемой обороны Царства Польского, в случае вторжения на его земли армии прусского короля — ближайшего в то время союзника Российской империи.