«ОСНОВОПОЛОЖЕНИЯ АРИФМЕТИКИ ЛОГИКО-МАТЕМАТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ О ПОНЯТИИ ЧИСЛА Перевод В.А. Суровцева Томск: Издательство Водолей, 2000 2 ЛОГИЦИСТСКАЯ ПРОГРАММА Г.ФРЕГЕ К середине XIX века усилиями ряда мыслителей стал, ...»

0 - это число, соответствующее понятию «не равное себе».

Быть может, то, что я говорю здесь о понятии, сочтут шокирующим. Быть может, возразят, что в этом содержится противоречие, и упомянут старых знакомых, деревянное железо и круглый квадрат. Ныне я полагаю, что они вовсе не так плохи, как их подают. Правда от них нет никакой пользы; но они также не могут принести и вреда, если только не предполагать, что под них нечто подпадает; а при голом употреблении понятий этого всё же не происходит. То, что понятие содержит противоречие, не всегда очевидно до такой степени, что исследования не требуется; для исследования же понятие необходимо прежде иметь и трактовать логически так же, как и всё другое. Всё, что со стороны логики и для строгости доказательства можно требовать от понятия, это его точные границы, чтобы для каждого предмета было определено, подпадает он под него или нет. Этому требованию всецело удовлетворяют понятия, содержащие противоречия, типа «не равное себе»; ибо для каждого предмета известно, что он под таковое не подпадает2.

Я использую слово «понятие» таким способом, чтобы представляло собой общую форму выразимого суждением содержания, в котором речь идёт о предмете а, и которое сохраняло бы выразимость суждением, независимо от того, что подставляется вместо а. И в этом смысле равнозначно с Я могу принять за определение 0 любое другое понятие, под которое ничего не подпадает. Но дело в том, что мне нужно выбрать такое понятие, которое может быть доказано чисто логически;

и для этого «не равное себе» представляется удобным. Причём для «равное» я признаю приведённое выше объяснение Лейбница, являющееся чисто логическим.

§75. Теперь с помощью прежних установлений должно быть возможным доказательство того, что каждое понятие, под которое ничего не подпадает, равночисленно с каждым понятием, под которое не подпадает ничего, и только с такими понятиями; отсюда следует, что 0 - это число, соответствующее такому понятию, и что предметы не подпадают под понятие, если соответствующее ему число есть 0.

Если мы предполагаем, что ни один предмет не подпадает ни под понятие F, ни под понятие G, то нам, чтобы доказать равночисленность, необходимо отношение, для которого имеют силу предложения:

А равно и обратное ему: Если число, соответствующее понятию F, является тем же самым, что и число, соответствующее понятию G, то понятие F и понятие G равночисленны.

С точки зрения понятия, под которое подпадает предмет, весьма различается то, что представляет собой определение этого предмета. К примеру, выражение «(der) самая большая дробь» не имеет содержания, поскольку определённый артикль заявляет претензию на указание определённого предмета. Напротив, понятие «дробь меньше 1, причём такая, что нет дроби меньше 1, превосходящей её по величине» вовсе не вызывает сомнений, и для возможности доказательства того, что такой дроби нет, это понятие даже нужно, хотя оно и содержит противоречие. Но если посредством этого понятия хотят определить предмет, под него подпадающий, конечно необходимо прежде показать две вещи:

1. что под это понятие подпадает некий предмет;

2. что под него подпадает лишь единственный предмет.

Поскольку здесь уже первое из этих предложений является ложным, то выражение «самая большая дробь»

бессмысленно.

Каждый предмет, подпадающий под F, находится в отношении к каждому предмету, подпадающему под G; к каждому предмету, подпадающему под G, в отношении находится предмет, подпадающий под F.

После того, что прежде говорилось о значении этих выражений, каждое отношение, по нашему предположению выполняет эти условия, а, стало быть, также и равенство, которое сверх того является взаимнооднозначным; поскольку для него действительны оба требуемых выше для этого предложения.

Если, напротив, под G подпадает предмет, например, а, в то время как под F не подпадает ни один, то друг с другом сосуществуют два предложения для любого отношения, так как первое оправдывается первым предположением, а второе вторым. Т.е., если предмет, подпадающий под F, не существует, то не существует также и такого предмета, который находится к а в каком-нибудь отношении. Стало быть, не существует отношения, которое согласно нашему объяснению соотносит предметы, подпадающие под F, с предметами, подпадающими под G, и согласно этому, понятия F и G неравночисленны.

§76. Теперь я хочу объяснить отношение, в котором находятся друг к другу по два смежных члена натурального ряда чисел. Предложение:

«Понятие F и подпадающий под него предмет х существуют таким способом, что n – это число, соответствующее понятию F, и что m – это число, соответствующее понятию «подпадающий под F, но не равный х»»

равнозначно с « В натуральном ряду чисел n следует непосредственно за m».

Я избегаю выражения «n – это (die) число, идущее следом за m», поскольку для оправдания определённого артикля прежде должны быть доказаны два предложения1. На том же самом основании я ещё не говорю здесь «n = m + 1»; так как благодаря знаку равенства (m + 1) также характеризуется как предмет.

§77. Чтобы теперь перейти к числу 1, мы должны сразу же показать, что существует нечто такое, что в натуральном ряду чисел следует непосредственно за 0.

Мы рассмотрим понятие – или, если угодно, предикат – «равно 0»! Под него подпадает 0.

Напротив, под понятие «равно 0, но не равно 0» не подпадает никакой предмет, так что 0 – это число, которое принадлежит данному понятию. Таким образом, у нас есть понятие «равно 0» и некий предмет 0, под него подпадающий; отсюда имеет силу следующее:

Число, соответствующее понятию «равно 0», равно числу, соответствующему понятию 0 – это число, соответствующее понятию «равно 0, но не равно 0».

Стало быть, согласно нашему объяснению, число, соответствующее понятию «равно 0», в натуральном ряду чисел непосредственно следует за 0.

Если теперь мы определяем:

1 - это число, соответствующее понятию «равное 0», то данное предложение можно выразить так:

В натуральном ряду чисел 1 следует непосредственно за 0.

Пожалуй, нелишне заметить, что определение 1, к его объективному оправданию, предполагалось вне наблюдаемого факта2; ибо в возможность определения легко впутать необходимость выполнения известных субъективных условий, а кроме них и то, что возбуждают в нас чувственные восприятия3. Оно всё равно может соответствовать, без того, чтобы производные предложения оставались бы априорными. К таковым условиям относится, например, то, чтобы кровь, – по крайней мере, насколько мы знаем, – в достаточном изобилии и подходящего качества циркулировала в мозге, но истинность нашего последнего предложения от этого не зависит; оно имеет место быть, даже если циркуляция прекращается; и даже если все разумные существа когданибудь одновременно впадут в зимнюю спячку, оно не будет упразднено на столь же долгое См. примечание к § 74.

Предложения без общности.

Ср. B.Erdman, die Axiome der Geometrie, S.164.

время, но останется совершенно незатронутым. Быть истинным для предложения как раз не означает быть мыслимым.

§75. Здесь я предлагаю последовать нескольким предложениям, которые доказываются при помощи наших определений. Читатель легко увидит, как это можно осуществить.

1. Если в натуральном ряду чисел а следует непосредственно за 0, то а = 1.

2. Если 1 - это число, соответствующее понятию, то существует предмет, подпадающий под 3. Если 1 - это число, соответствующее понятию F, тогда, если предмет х подпадает под понятие F и если у подпадает под понятие F, то х = у; т.е. х есть одно и то же, что и у.

4. Если под понятие F подпадает предмет, и если с тем, что х подпадает под понятие F и у подпадает под понятие F, всегда объединено х = у, то 1 - это число, соответствующее 5. Отношение m к n, устанавливаемое посредством предложения:

«В натуральном ряду чисел n следует непосредственно за m», является взаимнооднозначным.

Здесь ещё ничто не говорит о том, что для каждого числа существует другое число, которое следует непосредственно за ним или за которым оно непосредственно следует в ряду чисел.

6. В натуральном ряду чисел, каждое число, кроме 0, непосредственно следует за неким §79. Для доказательства того, что в натуральном ряду чисел за каждым числом (n) непосредственно следует число, необходимо предъявить понятие, которому соответствует предыдущее число. В качестве такового мы выбираем:

« принадлежащий натуральному ряду чисел, оканчивающемуся на n», что сразу требует объяснения.

Прежде я воспроизведу другими словами определение последовательности в ряду, данное мной в «Шрифте понятий».

Предложение «Если каждый предмет, к которому в отношении находится х, подпадает под понятие F, и если из того, что d подпадает под понятие F, при любом d, всегда следует, что каждый предмет, к которому d находится в отношении, подпадает под понятие F, то у подпадает под понятие F, каким бы ни было понятие F»

равнозначно с §80. К этому не лишними были бы несколько замечаний. Так как отношение остаётся неопределённым, то ряд необязательно мыслить в форме пространственного или временного расположения, хотя этот случай не исключается.

Пожалуй, для большей естественности можно принять другое объяснение, к примеру: если, отправляясь от х, мы всегда переносим внимание с одного предмета на другой, к которому он находится в отношении, и если таким образом можно, наконец, достичь у, то говорят, что у следует за х в -ряду.

Последнее помогает понять суть дела, а не определение. Достигнем ли мы у при смещении нашего внимания, может зависеть от разных сопутствующих субъективных обстоятельств, например, от находящегося в нашем распоряжении времени или от нашего знания вещей. Следует ли у за х в -ряду, не имеет ничего общего с нашим вниманием и с условиями его поступательного движения, но представляет собой нечто объективное; так же и зелёный лист отражает определённые световые лучи независимо от того, попадают они мне в глаза, вызывая ощущения, или же нет; так же крупицы соли растворимы в воде, независимо от того, бросаю я их в воду, наблюдая за этим процессом, или же нет, они растворимы даже в том случае, когда я вообще не имею возможности провести данный опыт.

Благодаря моему объяснению суть дела переводится из области субъективных возможностей в область объективной определённости. В самом деле, то, что из одних предложений следует другое, есть нечто объективное, независящее от законов движения нашего внимания, и безразлично, осуществляем ли мы вывод на самом деле. Здесь у нас есть признак, который всегда разрешает данный вопрос там, где он может быть поставлен; и если этот признак наличествует, мы можем вынести суждение, даже если в отдельных случаях нам мешают внешние затруднения.

Для сути дела это собственно безразлично.

Для уверенности, что предмет следует за неким членом, нам не всегда нужно просматривать все промежуточные члены от начального до данного предмета. Если, например, дано, что в -ряду b следует за а, а с следует за b, то мы можем согласно нашему объяснению заключить, что с следует за а, без того, чтобы знать промежуточные члены.

Благодаря этому только и возможно определение следования в ряду, а способ вывода от n к (n + 1), который кажется свойственным математике, приводится к всеобщим логическим законам.

§81. Если теперь как отношение у нас есть отношение, в котором m установлено к n предложением «В натуральном ряду чисел n непосредственно следует за m», то вместо «-ряд» мы говорим «натуральный ряд чисел».

Далее я определяю:

«у следует за х в -ряду, или же у есть то же самое, что и х»

равнозначно с «у принадлежит -ряду, начинающемуся с х»

«х принадлежит -ряду, оканчивающемуся на у».

Согласно этому, а принадлежит натуральному ряду чисел, оканчивающемуся на n, если в натуральном ряду чисел n следует за а или равно а1.

§82. Теперь следует показать, что – при уже заданном условии – число, соответствующее понятию «принадлежащий натуральному ряду чисел, оканчивающемуся на n», следует непосредственно за n в натуральном ряду чисел. Благодаря этому тогда доказывается, что существует число, которое в натуральном ряду чисел следует непосредственно за n, и что не существует конечного члена данного ряда. Очевидно, что данное предложение нельзя установить эмпирическим способом или посредством индукции.

Демонстрация здесь самого доказательства увела бы нас далеко. Можно только кратко указать его ход. Следует доказать:

1. Если в ряду натуральных чисел а непосредственно следует за d, и если для d имеет силу то, число, соответствующее понятию «принадлежащий натуральному ряду чисел, оканчивающемуся на d», непосредственно следует за d в натуральном ряду чисел, то для а также имеет силу:

число, соответствующее понятию «принадлежащий натуральному ряду чисел, оканчивающемуся на а», непосредственно следует за а в натуральном ряду чисел.

Во-вторых, следует доказать, что для 0 имеет силу то, что в только что приведённых предложениях говорилось о d и а, и затем вывести, что это также имеет силу и для n, если n принадлежит натуральному ряду чисел, начинающемуся с 0. Данный способ вывода есть такое применение определения, переданное мной выражением что общие выражения о d и а следует принимать в качестве понятия F о 0 и n.

§83. Чтобы доказать предложение (1) предыдущего §, мы должны показать, что а - это число, соответствующее понятию «принадлежащий натуральному ряду чисел, заканчивающемуся на а, но не равное а». А для этого вновь следует доказать, что данное понятие имеет объём, равный объёму понятия «принадлежащий натуральному ряду чисел, заканчивающемуся на d». Для этого требуется предложение о том, что предмет, принадлежащий натуральному ряду чисел, начинающемуся с 0, не может в натуральном ряду чисел следовать за самим собой. Это также должно доказываться с помощью нашего определения последовательности в ряду, как указано Если n не является числом, само n только принадлежит натуральному ряду чисел, оканчивающемуся на n. Пусть вас не шокирует это выражение!

выше.

Таким образом, это вынуждает нас к предложению, что число, соответствующее понятию «принадлежащий натуральному ряду чисел, оканчивающемуся на n», непосредственно следует за n в натуральном ряду чисел, добавить условие, что n принадлежит натуральному ряду чисел, начинающемуся с 0. Для этого употребителен более краткий способ выражения, который я теперь и объясняю:

«n принадлежит натуральному ряду чисел, начинающемуся с 0»

равнозначно с «n есть конечное число».

Тогда указанное предложение мы можем выразить так: конечное число в натуральном ряду чисел не следует за самим собой.

БЕСКОНЕЧНЫЕ ЧИСЛА

§84. Конечным противостоят бесконечные числа. Число, соответствующее понятию «конечное число», является бесконечным. Обозначим его, скажем, так 1! Если бы оно было конечным, то оно не могло бы следовать за самим собой в натуральном ряду чисел. Но можно показать, что с 1 это происходит.

В числе 1, объяснённом таким образом, нет ничего сколько-нибудь таинственного или чудесного. «Число, соответствующее понятию F, есть 1» означает не более и не менее чем:

существует отношение, которое взаимнооднозначно соотносит предметы, подпадающие под понятие F, с конечными числами. После наших объяснений это имеет совершенно ясный и однозначный смысл; этого достаточно, чтобы оправдать употребление знака 1 и обеспечить ему значение. То, что мы не можем образовать для себя никакого представления о бесконечном числе, совершенно не важно, это же относится и к конечным числам. Наше число 1 обладает, таким образом, чем-то столь же определённым, как и любое конечное число: оно отождествляемо в качестве одного и того же, и, несомненно, отличается от любого другого.

§85. Бесконечные числа не так давно ввёл Г.Кантор в своей замечательной работе2. Я всецело поддерживаю его в оценке мнения, которое за действительные вообще желает признавать только конечные числа. Чувственно воспринимаемыми и пространственными не являются ни они, ни дроби, ни отрицательные, ни иррациональные, ни комплексные числа; и если действительным называют то, что воздействует на чувства, или то, что как минимум имеет такое влияние, которое может иметь чувственное восприятие на приближённые или отдалённые последствия, то, конечно, эти числа не являются действительными. Но мы также вовсе не нуждаемся в таких восприятиях как основаниях доказательства наших теорем. Имя или знак, для введения которого нет логических возражений, мы можем безбоязненно использовать в наших исследованиях; таким образом, наше число 1 столь же обоснованно, как два или три.

Правда, утверждая о согласии с Кантором, я всё же несколько отступаю от него в терминологии. Моё число он называет «мощность», в то время как его понятие3 числа учитывает ссылку на упорядочивание. Конечные числа, разумеется, независимы от следования в ряду, иное дело бесконечно большие. Использование слова «число» и вопрос «сколько?» не содержат указания на определённое упорядочивание. Число у Кантора скорее отвечает на вопрос: «Какой член последовательности является крайним?» Поэтому, мне кажется, что моё название лучше согласуется со словоупотреблением. Если расширять значение слова, то следовало бы обратить внимание на то, чтобы возможно большее количество общих предложений сохраняло его значение и особенно таких основополагающих, которые устанавливают для чисел независимость от следования в ряду. Нам совершенно не было надобности в расширении, поскольку наше понятие Э.Шрёдер (Op.cit., S.63), по-видимому, рассматривает это предложение как следствие иначе мыслимого способа обозначения. Здесь также даёт о себе знать недостаток, причиняющий вред всему его изображению сути дела. Этот недостаток связан с тем, что по-настоящему не известно, является ли число знаком и чем тогда является его значение, или же оно как раз и есть это значение. Из того, что устанавливаются различные знаки, так чтобы один и тот же никогда не повторялся, всё же не следует, что эти знаки также обозначают различное.

G.Cantor, Grundlagen einer allgemeinen Mannichfaltigkeitslehre. Leipzig, 1883.

Данное выражение, по-видимому, может противоречить подчёркнутой ранее объективности понятия; но субъективным здесь является только название.

числа сразу объемлет также и бесконечные числа.

§86. Чтобы получить своё бесконечное число, Кантор вводит понятие отношения следования в последовательности, которое отклоняется от моего «следования в ряду». Согласно ему, например, последовательность возникает, если конечные, положительные целые числа располагаются таким образом, чтобы нечётные числа сами по себе в своей естественной очерёдности, а также чётные числа в своём следовании друг за другом, в дальнейшем устанавливались так, что каждое чётное число должно следовать за каждым нечётным. В этой последовательности, например, 0 следовал бы за 13. Но числа, непосредственно предшествующего 0, нет. Это как раз тот случай, который не может возникнуть при моём определении следования в ряду. Можно строго доказать без аксиомы, использующей созерцание, что если у следует за х в ряду, существует предмет, который в этом ряду непосредственно предшествует у. Итак, мне кажется, что следованию в последовательности и числу у Кантора всё-таки недостаёт точных определений. Так, Кантор ссылается на какое-то таинственное «внутреннее созерцание», когда стремится добыть доказательство из определений, что, пожалуй, возможно. Ибо, я думаю, предвидимо, как можно было бы определить указанные понятия. Во всяком случае, посредством этих замечаний я совершенно не хочу подвергнуть нападкам их правомочность и плодотворность.

Напротив, я приветствую в его исследованиях расширение науки, особенно потому, поскольку, благодаря им, всё более торным становится чисто арифметический путь к бесконечно большим числам (мощностям).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

§87. Надеюсь, в данном сочинении я сделал правдоподобным то, что арифметические законы являются аналитическими, а, следовательно, априорными суждениями. Сообразно этому, арифметика была бы лишь дальнейшим развитием логики, а каждое арифметическое предложение было бы логическим законом, хотя и производным. Применение арифметики к объяснению природы было бы логической обработкой наблюдаемых фактов1; счёт был бы выведением следствий. Законы чисел, чтобы быть применимыми к внешнему миру, не нуждаются, как полагает Бауман2, испытания практикой; ибо во внешнем мире, в совокупности пространственного нет понятий, нет свойств понятий, нет чисел. Стало быть, законы чисел собственно не применимы к внешним вещам; они не являются законами природы. Они не утверждают связь между естественными явлениями, но утверждают таковую между суждениями; а к последним принадлежат и законы природы.

§88. Кант3 (вероятно, в результате более узкого определения понятия) недооценивал значение аналитических суждений, хотя, как кажется, ему чудилось более широкое понятие, которое используется здесь4. Если положить в основание его определение, деление суждений на аналитические и синтетические не является исчерпывающим. В данном случае он мыслит общеутвердительное суждение. Тогда, согласно определению, относительно понятия субъекта можно вести речь и спрашивать о том, содержится ли в нём понятие предиката. Но как быть, если субъект представляет собой единственный предмет, или если имеют дело с суждением о существовании? Тогда, в этом смысле и речи быть не может о понятии субъекта. Кант, повидимому, думает определить понятие посредством заданных признаков; но такое образование понятий наименее продуктивно. Если мы окинем взглядом данные выше определения, то едва ли найдём образование понятий по этому способу. То же самое имеет силу и для действительно продуктивных определений в математике, например, непрерывности функции. Ведь у нас есть не ряд заданных признаков, но, я бы сказал, более интимная, более органичная связь определений.

Различие можно сделать наглядным, используя геометрический образ. Если понятия (или их объёмы) изобразить на поверхности ограниченными областями, то понятиям, определённым посредством заданных признаков, соответствует область, для которой общими являются признаки всех областей; она окружена частями их границ. При таком определении, если говорить об образе, речь также идёт о том, чтобы уже заданные линии применить новым способом для ограничения области5. Но при этом не появляется ничего существенно нового. Более продуктивные определения понятий в том, чтобы указать линии границ, которые ещё совсем не были заданы. То, что из них можно вывести, обозревается не с самого начала; при этом не просто из сундука снова извлекается то, что там схоронилось. Такие выводы расширяют наше знание, а поэтому, их, следуя Канту, нужно считать синтетическими; и всё-таки их можно доказать чисто логически, и они к тому же аналитические. Действительно, они содержаться в определениях, но не как брёвна в доме, а как растения в семенах. Часто несколько определений используется для доказательства предложения, которое, таким образом, не содержится в них по отдельности и всё же вытекает из них всех в совокупности.

§89. Я должен также возразить на общее утверждение Канта, что без чувственности нам не были бы даны предметы. Ноль, один суть предметы, которые не могут быть даны нам чувственно.

Даже те, кто малые числа считает наглядными, всё же должны согласится, что наглядно нам не могут быть даны числа большие, чем (10001000)1000, и что всё-таки мы о них кое-что знаем.

Вероятно, Кант использует слово «предмет» в каком-то другом смысле; но тогда ноль, один, наше 1 совершенно выпадают из его рассмотрения, поскольку они также не являются понятиями, и к тому же от понятий Кант требует6, чтобы им в созерцании прилагался предмет.

Для того чтобы меня не упрекнули в мелочных придирках к гению, которому нам следует Уже само наблюдение включает логическую деятельность.

Op.cit., Bd.II, S.670.

Op.cit., III. S.39 u.ff. [Кант И. Собрание сочинений в восьми томах, т.3…, С.46] На S.43 он говорит, что согласно закону противоречия синтетическое предложение можно осознать лишь тогда, когда предполагается другое синтетическое предложение. [Кант И. Собрание сочинений в восьми томах, т.3…, С.49.] Так же, если признаки связываются посредством «или».

Op.cit., III, S.82. [Кант И. Собрание сочинений в восьми томах, т.3…, С.90.] лишь внимать с благодарным восхищением, я думаю, необходимо также подчеркнуть согласие, которое во многом преобладает. Если затрагивать только непосредственно лежащее на поверхности, я вижу большую заслугу Канта в том, что он провёл различие между синтетическими и аналитическими суждениями. Называя геометрические истины синтетическими и априорными, он раскрыл их подлинную сущность. И даже сейчас это заслуживает повторения, поскольку зачастую всё ещё не признаётся. Если Кант и заблуждался относительно арифметики, то для его заслуг, я думаю, это не существенный ущерб. Дело в том, что существуют синтетические суждения a priori; а встречаются ли они только в геометрии или также и в арифметике менее значимо.

§90. Я не притязаю на то, чтобы сделать аналитическую природу арифметических предложений более чем вероятной, поскольку всё равно всегда остаётся сомнение, можно ли вывести их доказательство совершенно из чисто логических законов, не вмешивается ли гденибудь незаметно основание доказательства иного вида. Это сомнение полностью не устраняется даже указаниями, которые я добавил при доказательстве отдельных предложений; оно может быть снято лишь посредством лишённой пробелов цепи выводов, так чтобы не совершался шаг, который не согласуется с одним из немногих способов вывода, признанных за чисто логические.

До сего времени таким образом едва ли было выведено хоть одно доказательство, поскольку математики довольствуются тем, чтобы каждый переход к новому суждению был очевидно правильным, не задаваясь вопросом о том, какова природа этой очевидности, является она логической или же относится к созерцанию. Такой шаг часто является весьма сложным и равноценен большему числу простых выводов, наряду с которыми может присутствовать нечто, вытекающее из созерцания. В математике продвигаются скачками, и отсюда возникает кажущееся исключительным богатство способов вывода; поскольку, чем значительнее скачок, тем более многочисленные комбинации могут заменять простые выводы и аксиомы созерцания. Тем не менее, такой переход нам часто непосредственно очевиден, без того, чтобы осознавались промежуточные ступени; и поскольку он не изображается как опознанный логический способ вывода, мы готовы тотчас же принять очевидность за созерцаемую, а открываемую истину за синтетическую, даже тогда, когда сфера значимости, очевидно, выходит за рамки созерцаемого.

На этом пути невозможно, основываясь на созерцании, чисто развести синтетическое и аналитическое. Не удаётся также полностью сопоставить аксиомы созерцания с уверенностью, что каждое математическое доказательство можно выводить из этих аксиом согласно логическим законам.

§91. Следовательно, требование избежать скачка в выведении следствий, неопровержимо. То, что его так трудно удовлетворить, связано с продолжительностью пошагового выполнения этой процедуры. Каждое сколько-нибудь усложнённое доказательство угрожает принять чудовищные размеры. К этому нужно добавить, что чрезмерно большое многообразие логических форм, выраженных в языке, затрудняет ограничение круга способов вывода, достаточных во всех случаях и легко обозримых.

Чтобы уменьшить этот недостаток, я придумал свой шрифт понятий. Он должен добиваться большей краткости и наглядности выражений и обходиться согласно способу вычисления меньшим числом твёрдо установленных форм, так чтобы не допускать перехода, который не согласуется с правилом, установленным раз и навсегда1. Тогда основание доказательства не может вкрасться незамеченным. Так без заимствования аксиомы у созерцания я доказал предложение2, которое на первый взгляд может быть принято за синтетическое и которое я хочу здесь выразить следующим образом:

Если отношение каждого члена ряда к последующему является однозначным, и если m и y в этом ряду следуют за x, то у в этом ряду либо предшествует m, либо совпадает с m, либо следует за m.

Из этого доказательства можно усмотреть, что предложения, расширяющие наше знание, могут включать аналитические суждения3.

Однако он должен выражать не только логическую форму, по типу способа обозначения, принятого Булем, содержание также было бы уместно.

Begriffsschrift, Halle a/S., 1879, S.86, формула 133.

Это доказательство всегда находят слишком пространным. Данный недостаток, по-видимому, более чем уравновешивает почти безусловная уверенность в отсутствии ошибки или пробела. Тогда моей целью было всё свести к наименее возможному числу по возможности наиболее простых логических законов. Следуя этому, я

ДРУГИЕ ЧИСЛА

§92. До сих пор мы ограничивали наше рассмотрение кардинальными числами. Теперь нам всё-таки следует обратить внимание на другие виды чисел и попытаться использовать для более широкой области то, что мы узнали относительно более узкой!

Проясняя смысл вопроса о возможности некоторых чисел, Ханкель говорит1:

«Сегодня число более не является вещью, субстанцией, самостоятельно существующей вне мыслящего субъекта и афицирующих его объектов, самостоятельным принципом, по типу того, как это было у пифагорейцев. Поэтому, вопрос о существовании может указывать только на познающего субъекта или познаваемые объекты, отношения которых изображают числа. В математике за невозможное в строгом смысле считается только то, что невозможно логически, т.е.

то, что самопротиворечиво. То, что нельзя допускать числа, невозможные в этом смысле, в доказательстве не нуждается. Но если соответствующие числа логически возможны, их понятие определяется ясно и точно, а, стало быть, без противоречия, то этот вопрос зависит только от того, существует ли в области реального или в созерцании действительного, актуального их субстрат, существуют ли объекты, которые приводят к явлению числа, а, стало быть, интеллигибельные отношения определённого вида».

§93. Относительно первого предложения можно сомневаться, существуют ли числа, согласно Ханкелю, в мыслящем субъекте, в афицирущих последнего объектах или же и в тех, и в других. Во всяком случае в пространственном смысле они не находятся ни вне, ни внутри ни субъекта, ни объекта. Однако они, пожалуй, вне субъекта в том смысле, что они не являются субъективными.

Тогда как, каждый чувствует лишь свою боль, своё желание, свой голод, может иметь своё впечатление звука и цвета, число для многих может быть общим предметом, а именно, у всех оно в точности одно и то же, а не более или менее сходное внутреннее состояние у разных людей.

Когда Ханкель хочет отнести вопрос о существовании к мыслящему субъекту, этим он, повидимому, сводит его к психологическому вопросу, каковым тот никоим образом не является.

Математика не занимается природой нашей души, и ответ, на какой угодно психологический вопрос должен быть для неё совершенно безразличным.

§94. Необходимо оспорить также и то, что математики считают за невозможное только самопротиворечивое. Понятие допустимо, даже если его признаки содержат противоречие; нельзя лишь допускать, что под него нечто подпадает. Но из того, что понятие не содержит противоречие, ещё нельзя вывести, что под него нечто подпадает. Как вообще можно доказать, что понятие не содержит противоречие? Это ясно отнюдь не всегда; из того, что противоречия не видно, не следует, что его здесь нет, и ясность определения не даёт на это гарантий. Ханкель доказывает2, что поле комплексных чисел более высокого порядка, чем обычное, содержит противоречие, если подчиняется всем законам сложения и умножения. Этого не видно тотчас же, а как раз должно быть доказано. До того, как это произойдёт, кто-то всё же может, используя такое поле чисел, достичь замечательных результатов, обоснование которых было бы не хуже чем то, которое Ханкель даёт теории детерминант с помощью изменяемых чисел; ибо кто поручится за то, что в этом понятии также не содержится скрытое противоречие? И даже если таковое вообще можно исключить для сколь угодно многих изменяемых единиц, отсюда всё-таки не следует, что такие единицы существуют. А как раз это нам и нужно. В качестве примере возьмём теорему 18 из первой книги Элементов Евклида:

В любом треугольнике большей стороне противолежит больший угол.

Чтобы доказать это, на большей стороне AC Евклид откладывает сегмент AD, равный меньшей стороне АВ, и при этом ссылается на прежнюю конструкцию. Доказательство разрушилось бы само собой, если бы такой точки не было, но этого не достаточно, чтобы в понятии «точка на АС, расстояние которой от А равно расстоянию от В» не обнаруживалось противоречие. Теперь В соединяется с D. То, что такая прямая существует, – предложение, на применял лишь единственный способ вывода. Однако уже тогда в предисловии (S.VII) я указывал, что при дальнейшем применении рекомендуется допускать большее число способов вывода. Последнее может произойти без того, чтобы обязательно была нарушена цепь выводов, и таким образом может быть достигнуто значительное сокращение.

Op.cit., S.6-7.

Op.cit., S.106-107.

которое также опирается доказательство.

§95. Отсутствие противоречия в понятии можно, пожалуй, объяснить лишь доказательством того, что под него нечто подпадает. Обратное было бы ошибкой. В эту ошибку впадает Ханкель, когда, ссылаясь на равенство x + b = c, говорит1:

«Очевидно, что, если b > c, то в ряду 1, 2, 3,... не существует числа x, решающего данную задачу; вычитание тогда невозможно. Однако в этом случае ничто не мешает нам рассматривать разность (с – b) как знак, который решает задачу и с которым нужно оперировать точно так же, как если бы он был кардинальным числом из ряда 1, 2, 3,....»

Правда, что-то мешает нам безоговорочно рассматривать (2 – 3) как знак, решающий задачу;

поскольку пустой знак задачу как раз и не решает; без содержания он есть лишь чернила или типографская краска на бумаге; как таковой он обладает физическими свойствами, но не свойствами, которые даёт умножение 3 на 2. Собственно, он вовсе не знак, и использование его как такового было бы логической ошибкой. Также и в случае, когда с < b, задачу решает не знак («c – b»), но его содержание.

§96. С таким же успехом можно сказать, что среди известных до сих пор чисел нет таких, которые одновременно удовлетворяли бы равенствам однако ничто не мешает нам ввести знак, решающий эту задачу. Скажут: но задача содержит противоречие. Конечно, если в качестве решения требуют действительного или обычного комплексного числа; но нам следует расширить нашу систему чисел и создать числа, которые удовлетворяют требованию! Подождём, докажет ли нам кто-нибудь противоречие! Кто знает, что возможно относительно этого нового числа? Тогда мы, конечно, не могли бы считать вычитание однозначным; однако, если мы хотим ввести отрицательные числа, мы должны отказаться также от однозначности знака извлечения корня; благодаря комплексным числам многозначными становятся логарифмы.

Почему бы не создать также числа, которые позволяли бы складывать расходящиеся ряды?

Нет, математик в состоянии создать что угодно, в столь же малой степени, как и географ; он также может лишь обнаружить то, что есть, и дать этому название.

Этой ошибкой страдает формальная теория дробей, отрицательных и комплексных чисел2.

Устанавливается требование, чтобы известные правила счёта по возможности сохранялись для вновь введённых чисел, а отсюда выводятся общие свойства и отношения. Если нигде не сталкиваются с противоречием, то введение новых чисел считается оправданным, как будто бы противоречие не может всё-таки где-то скрываться, и как будто бы отсутствие противоречия уже имеет место.

§97. То, что эту ошибку так легко совершить, пожалуй, покоится на недостаточном различение понятий и предметов. Ничто не мешает нам использовать понятие «квадратный корень из –1»; но мы не вправе безоговорочно помещать перед ним определённый артикль и рассматривать выражение «(die) квадратный корень из –1» как осмысленное. Предполагая, что i2 = –1, мы можем доказать формулу, посредством которой выражается синус угла кратного углу через синус и косинус самого ; но мы не должны забывать, что тогда это предложение вводит с собой условие i2 = –1, которое мы не должны опускать безоговорочно. Если вовсе не существует того, чей квадрат был бы –1, то использовать это равенство в нашем доказательстве не оправданно3, поскольку условие i2 = –1, от которого, как кажется, зависит его значимость, никогда бы не выполнялось. Всё было бы так, как если бы в геометрическом доказательстве мы использовали вспомогательную линию, которую нельзя задать вовсе.

§98. Ханкель4 вводит два вида операций, называемых им литическими и тетическими, и определяемых посредством некоторых свойств, которые эти операции должны иметь. На это нечего возразить, но лишь пока не предполагается, что такие операции и предметы, которые могут быть их результатом, существуют5. Позднее6, он обозначает некую тетическую, совершенно Op.cit., S.5. Аналогично в E.Kossak, Op.cit., S.17 внизу.

То же самое относится к бесконечным числам Кантора.

Оно всегда может быть строго доказано другим путём.

Op.cit., S.18.

Используя уравнение (c,b)=а Ханкель, собственно, уже делает это.

Op.cit., S.29.

однозначную, ассоциативную операцию посредством (a + b) и соответствующую ей, также совершенно однозначную, литическую операцию посредством (a – b). Некую операцию? Но какую? Какую угодно? Но тогда, это не является определением (a + b). Ну а если её не существует? Если слово «сложение» ещё не имеет значения, то логически допустимо сказать, что такую операцию мы хотим назвать сложением; но нельзя сказать, что (eine) такая операция должна означать (die) сложение и обозначаться посредством (a + b), прежде чем установлено, что существует одна и только одна такая операция. Нельзя с одной стороны равенства по определению использовать неопределённый артикль, а с другой определённый. Кроме того, без добавлений Ханкель говорит: «(der) модуль операции», не доказывая того, что существует один и только один модуль.

§99. Короче говоря, эта чисто формальная теория недостаточна. Её ценность заключается только в следующем. Доказывают, что если операция обладает некоторыми свойствами, типа ассоциативности и коммутативности, то для неё имеют силу определённые предложения. Затем показывают, что сложение и умножение, которые уже известны, обладают этими свойствами, и теперь о них без пространного, повторного в каждом отдельном случае доказательства можно сразу же высказать каждое из этих предложений. Известные предложения арифметики получают, сперва применяя эту формальную теорию к операции, заданной в другом месте. Однако никоим образом нельзя полагать, что этим способом можно ввести сложение и умножение. Задаётся только руководство для определения, а не оно само. Говорится, что имя «сложение» должно быть придано только тетической, совершенно однозначной, ассоциативной операции, но последняя, которая должна теперь так называться, этим вовсе не задаётся. Сообразно с этим ничто не противостоит тому, чтобы умножение назвать сложением и обозначить посредством (a + b), и никто не смог бы с определённостью сказать, равно ли 2 + 3 5 или же 6.

§100. Если мы задаём этот чисто формальный способ рассмотрения, то, как кажется согласно обстоятельствам, может представиться способ, одновременно с введением новых чисел расширить значение слов «сумма» и «произведение». Возьмём предмет, скажем Луну, и объясним, что Луна, умноженная на саму себя, даёт –1. Тогда в Луне мы имеем квадратный корень из –1. Повидимому, это объяснение допустимо, поскольку из прежнего значения умножения вовсе не вытекает смысл такого произведения и, стало быть, при расширении это значение может устанавливаться как угодно. Однако мы также используем произведение действительного числа с квадратным корнем из –1. По этой причине в качестве квадратного корня из –1 лучше выберем временной интервал в одну секунду и обозначим её посредством i! Тогда под 3i мы будем понимать 3 секунды и т.д.1 Какой тогда предмет мы обозначаем, скажем, посредством 2 + 3i?

Какое значение в этом случае придаётся знаку плюс? Теперь это должно устанавливаться в общем, что, конечно же, не легко. Пусть мы всё же принимаем, что все знаки формы a + bi обеспечены смыслом, а именно таким, чтобы имели силу известные предложения арифметики! Тогда в дальнейшем нам необходимо было бы установить, что в общем должно иметь место и в результате мы шире определили бы умножение.

§101. Теперь, если бы нам было известно, что из равенства комплексных чисел вытекает равенство действительных частей, мы могли бы доказать формулу для Cos(n). Это должно вытекать из смысла a + bi, который здесь мы принимаем как имеющийся в наличие. Теперь доказательство имело бы силу для установленного нами смысла комплексных чисел, их сумм и произведений. Поскольку для всякого действительного n и действительного теперь i более вовсе не входит в равенство, то пытаются сделать вывод: Следовательно, совершенно безразлично обозначает ли i секунду, миллиметр или что-то ещё, если только имеют силу наши предложения о сложении и умножении; всё зависит от этого, а остальное мы используем не заботясь. Вероятно, можно установить значение a + bi, суммы и произведения различными способами так, чтобы сохранялось каждое предложение; но вовсе не безразлично, можно ли вообще найти такой смысл для этих выражений.

§102. Часто поступают так, как если бы голое требование, было возможно уже самим своим С тем же правом в качестве квадратного корня из –1 мы также могли бы избрать определённое количество электричества, определённую поверхность и т.д.; само собой разумеется, что тогда эти различные корни обозначались бы также различно. Тогда, по-видимому, можно было бы создать сколь угодно много квадратных корней из –1. Это не так удивительно, если подумать, что значение квадратного корня этими установлениями ещё не заданно неизменным, но определяется посредством и вместе с ними.

наличием. Требуют, чтобы вычитание, деление, извлечение корня было всегда выполнимо, и думают, что этим сделано достаточно. Почему не потребуют также, чтобы через любые три точки проводилась прямая? Почему не потребуют, чтобы для трёхмерной системы комплексных чисел все предложения сложения и умножения имели силу так же, как для системы действительных чисел? Потому что эти требования содержат противоречие. Тогда прежде следовало бы доказать, что и те, другие требования не содержат противоречия! Пока этого не сделано, вся строгость, претендующая на многое, есть ни что иное, как пустая видимость и дым.

Указанная вспомогательная линия в геометрической теореме не встречается в доказательстве.

Вероятно, может быть больше линий, если, к примеру, точку можно выбирать произвольно. Но даже если излишней может оказаться каждая из них в отдельности, то доказательство всё-таки зависит от того, чтобы можно было указать линию с требуемыми свойствами. Одного требования недостаточно. Таким образом, и в нашем случае также не безразлично для доказательной силы, имеет ли «a + bi» смысл или является просто типографской краской. Кроме того, не достаточно требовать, что она должна иметь смысл, или сказать «(der) смысл суммы a и bi», если прежде не объяснить, что в данном случае означает «сумма», и если использование определённого артикля не оправданно.

§103. Против испробованного нами установления смысла «i» можно, конечно, многое возразить. Благодаря ему мы привносим в арифметику нечто совершенно чуждое, время. Секунда не находится ни в каком внутреннем отношении к действительным числам. Если бы не было другого вида доказательства или если бы нельзя было найти для i другой смысл, то предложения, доказываемые посредством комплексных чисел, были бы суждениями a posteriori или синтетическими. Во всяком случае, прежде всего необходимо сделать попытку доказать все предложения арифметики как аналитические.

Когда Коссак, ссылаясь на комплексные числа, говорит2: «Они являются составными представлениями разнообразных групп при равных друг другу элементах3«, то по видимости этим он уменьшает вмешательство чуждого; но эта видимость также возникает лишь вследствие неопределённости выражения. Совершенно не получен ответ на то, что же собственно означает + i: представление яблока и груши или зубной боли и подагры? Всё-таки оно не обозначает и то, и другое одновременно, поскольку тогда 1 + i не всегда равнялось бы 1 + i. Говорилось бы, что всё зависит от особого установления. Ну а тогда в предложении Коссака мы имели бы вовсе не определение комплексного числа, но лишь общее руководство к этому. Однако мы нуждаемся в большем; мы должны определённо знать, что обозначает «i», и если теперь, следуя этому руководству, мы захотели бы сказать: представление груши, то снова ввели бы в арифметику нечто чуждое.

То, что имеют обыкновение называть геометрическим изображением комплексных чисел, имеет перед рассмотренными до этого попытками то преимущество, что 1 и i при этом не выглядят совершенно несвязанными и неоднородными, но что отрезок, который рассматривается как изображение i, находится в закономерном отношении к отрезку, посредством которого изображается 1. Впрочем, в точном смысле неправильно принимать, что при этом 1 означает некоторый отрезок, а i - перпендикулярный ему отрезок, равной длины; но «1» везде означает одно и то же. Комплексное число задаёт здесь то, как отрезок, который считают его изображением, вытекает из данного отрезка (единичного отрезка) посредством тиражирования, деления и вращения4. Однако соответственно этому каждая теорема, чьё доказательство должно основываться на существовании комплексного числа, по-видимому, также зависит от геометрического созерцания и, стало быть, синтетична.

§104. Тогда каким образом нам должны быть даны дроби, иррациональные и комплексные числа? Если мы призываем на помощь созерцание, то вводим в арифметику нечто чуждое; однако, если мы лишь определяем понятие такого числа посредством признаков, если мы лишь требуем, чтобы число обладало некоторыми свойствами, то мы не ручаемся за то, что нечто также подпадает под это понятие и отвечает нашим требованиям, и всё-таки доказательство должно опираться как раз на это.

Сравни, Kossak, Op.cit., S.17.

Op.cit., S.17.

Для выражения «представление» сравни то, что говорится в §27; для «группа» - то, что говорится относительно «агломерат» в §23 и §25; для равенства элементов - то, что говорится в §34-39.

Для простоты я отказываюсь здесь от несоизмеримости.

Ну а как тогда быть с натуральным числом? Действительно ли мы не можем вести речь о (10001000)1000, пока столько предметов не будет дано в созерцании? Нет! Оно имеет вполне определённый смысл, хотя уже принимая во внимание краткость нашей жизни для нас невозможно привести к сознанию столько предметов1; но, не смотря на это (10001000) является предметом, свойства которого мы можем познать, хотя он и не созерцаем. В этом убеждаются тем, что при введении знака an для возведения в степень показывают, что посредством него всегда выражается одно и только одно положительное целое число, если a и n являются положительными целыми числами. Изложение в деталях того, как это может произойти, увело бы далеко. В общих чертах путь можно узнать из способа, которым мы объяснили ноль в §74, единицу в §77, бесконечное число 1 в §84, и из наброска доказательства того, что за каждым конечным числом в натуральном ряду чисел непосредственно следует некое число (§82 и 83).

При определении дробей, комплексных чисел и т.д. в конце концов, всё также зависит от поисков выражаемого суждением содержания, которое можно превратить в равенство, где на сторонах последнего были бы как раз эти новые числа. Другими словами, мы должны установить для таких чисел смысл суждения отождествления. При этом нужно принять во внимание соображение, которое мы обсуждали (§§63-68) относительно такого преобразования. Если мы будем поступать так же как там, то новые числа будут даны нам как объёмы понятий.

§105. Как мне кажется, при таком понимании чисел2 легче объяснить очарование, которое оказывает занятие арифметикой и анализом. Видоизменив, можно, пожалуй, высказать известное предложение: Собственным предметом разума является разум. В арифметике мы занимаемся предметами, которые не как нечто чуждое известны нам извне через посредничество чувств, но которые даны непосредственно разуму, который может рассматривать их в совершенстве как то, что ему наиболее свойственно3.

И всё-таки, или скорее как раз поэтому, эти предметы не являются субъективными фантазиями. Нет ничего более объективного, чем арифметические законы.

§106. Бросим ещё один краткий ретроспективный взгляд на ход нашего исследования! После того, как мы установили, что число не является ни грудой вещей, ни свойством последних, что оно, однако, также не является субъективным продуктом душевных процессов, но что указание на число высказывает нечто объективное о понятии, мы, прежде всего, попытались определить отдельные числа 0, 1 и т.д. и прогресс в числовом ряду. Первая попытка не удалась, поскольку мы определили только высказывание о понятии, но не обособили 0 и 1, которые являются лишь его частями. Последнее имеет следствием то, что мы не можем доказать равенство чисел.

Обнаруживается, что число, которым занимается арифметика, должно пониматься не как несамостоятельный атрибут, но субстантивно4. Таким образом, число проявляется как отождествляемый предмет, хотя и не как физический или даже пространственный, не как предмет, образ которого мы можем спроектировать посредством силы воображения. Мы устанавливаем теперь принцип, что значение слова нужно объяснять не в его обособленности, но в контексте предложения; следуя одному этому, как я думаю, можно избежать физического понимания числа без того, чтобы впасть в психологизм. Существует только один вид предложений, которые должны иметь смысл для каждого предмета, предложения отождествления, называемые в случае чисел равенствами. Мы видели, что и указание на число также понимается как равенство. Стало быть, всё зависит от того, чтобы установить смысл равенства чисел и выразить его без использования числительных или слова «число». Как содержание суждения отождествляющего числа мы осознаём возможность взаимно однозначного соотнесения предметов, подпадающих под понятие F, с предметами, подпадающими под понятие G. Стало быть, наше определение должно представить эту возможность, как равнозначную с равенством чисел. Мы напомнили сходный случай: определение направленности при параллелизме, контуров при подобие и т.д.

§107. Тогда возникает вопрос: когда считать, что содержание понимается как суждение Простой расчёт показывает, что для этого было бы недостаточно миллионов лет.

Его можно также назвать формальным. Однако оно совершенно отличается от понимания, обсуждаемого под этим названием выше.

Этим я вовсе не хочу отрицать, что без чувственного впечатления мы были бы глупы как доска и ничего бы не знали ни о числах, ни о чём-то ещё; но такое психологическое предложение здесь не затрагивается вовсе. Я подчёркиваю это ещё раз из-за имеющейся налицо опасности смешения двух в корне различных вопросов.

Различие соответствует различию между «голубой» и «цвет неба».

отождествления? Для этого должно выполняться условие, чтобы в каждом суждении без ущерба для его истинности левую сторону уравнения, рассматриваемого в качестве примера, можно было заменить на правую. Теперь, прежде всего, без установления дальнейших определений о левой и правой стороне такого уравнения нам не известно более никакого суждения, кроме именно их равенства. Стало быть, в уравнении нужно только указать на заменимость.

Но всё ещё остаётся сомнение. А именно, предложение отождествления всегда должно иметь смысл. Если мы под равенством понимаем лишь возможность взаимно однозначного соотнесения предметов, подпадающих под понятие F, с предметами, подпадающими под понятие G, говоря при этом: «Число, которое соответствует понятию F, равно числу, которое соответствует понятию G», и вводя этим выражение «Число, которое соответствует понятию F», то у нас есть смысл для равенства только тогда, когда обе стороны имеют как раз упомянутые формы. Согласно данному определению, если только одна сторона имеет такую форму, мы не можем утверждать, является ли уравнение истинным или ложным. Это побуждает нас к определению:

Число, соответствующее понятию F, есть объём понятия «понятие, равночисленное понятию F», где понятие F мы называем равночисленным понятию G, если имеет место возможность взаимно однозначного соответствия.

При этом смысл выражения «объём понятия» мы предполагаем известным. Этот способ преодоления затруднения, пожалуй, не всюду найдёт одобрение, и многие предпочтут устранять эти сомнения другими способами. Также и я не придаю решающего значения привлечению объёмов понятий.

§108. В остальном, остаётся лишь объяснить взаимно однозначное соответствие; последнее мы сводим к чисто логическим обстоятельствам. Теперь, после того как мы указали доказательство предложения: «Число, соответствующее понятию F, равно числу, соответствующему понятию G, если понятие F равночисленно понятию G», мы определили 0, выражение «n следует в натуральном ряду чисел непосредственно за m», число 1 и показали, что следует в натуральном ряду чисел непосредственно за 0. Мы привели отдельные предложения, которые в этом месте легко могут быть доказаны, и тогда подошли несколько ближе к следующему предложению, которое позволило бы узнать о бесконечности числового ряда:

В натуральном ряду чисел за каждым числом следует число.

Это привело нас к понятию «принадлежащий натуральному ряду чисел, оканчивающемуся на n», о котором мы хотели показать, что соответствующее ему число в натуральном ряду чисел непосредственно следует за n. Мы определили его, прежде всего, с помощью следования предмета y за предметом х в общем -ряду. Смысл этого выражения также был сведён к чисто логическим обстоятельствам. Посредством этого удалось доказать, что способ вывода от n к (n+1), который обычно принимался за собственно математический, покоится на общих логических способах вывода.

Теперь для доказательства бесконечности числового ряда нам нужно предложение, что никакое конечное число в натуральном ряду чисел не следует за самим собой. Так мы пришли к понятиям конечного и бесконечного числа. Мы показали, что последнее в сущности логически оправданно не менее, чем первое. Для сравнения были привлечены бесконечные числа Кантора и их «следование в последовательности», причём было указано на различия в выражениях.

§109. Теперь из всего предыдущего с большой вероятностью получалось, что природа арифметических истин является аналитической и априорной; и нам удалось исправить точку зрения Канта. Далее мы увидели, что чего-то всё ещё недостаёт, чтобы привести эту вероятность к очевидности, и указали путь, который должен к этому привести.

Наконец, мы использовали наши результаты для критики формальной теории отрицательных, дробных, иррациональных и комплексных чисел, посредством которой стала очевидной её недостаточность. Её ошибку мы увидели в том, что она предполагает, что отсутствие противоречия в понятии доказано, если противоречие не обнаружено, и что отсутствие противоречия в понятии уже достаточно гарантирует его наполненность. Эта теория воображает, что нужно лишь установить требования; их выполнение подразумевается само собой. Она ведёт себя как Бог, который посредством голого слова может сотворить то, что ему нужно. Достойно порицания также и то, когда руководство к определению принимается за само определение, руководство, следуя которому, в арифметику вводится нечто чуждое; правда, само оно свободно от претензий на выражение, но лишь постольку, поскольку остаётся простым руководством.

Таким образом, эта формальная теория оказывается в опасности возвратиться к апостериорному или же синтетическому, сколько бы она не создавала видимости того, что витает в вышине абстракций.

Наше прежнее рассмотрение положительных целых чисел демонстрирует теперь возможность избежать вмешательства внешних вещей и геометрического созерцания, без того чтобы впасть в ошибку данной формальной теории. Всё зависит от того, как здесь установить суждение отождествления. Если это вообще произойдёт, как думаем мы, то отрицательные, дробные, иррациональные и комплексные числа окажутся не более таинственными, чем положительные целые числа, которые реальны, действительны и явны не в большей степени, чем те.

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Для уточнения характера работы переводчика приведём несколько соображений в пользу особенностей перевода отдельных ключевых терминов.

Во-первых: Для передачи понятия числа Г.Фреге использует два термина Zahl и Anzahl. Anzahl мы переводим как ‘число’ и, за редким исключением, не отличаем от Zahl по двум причинам: 1) термин Anzahl обычно употребляется для обозначения кардинального числа, тогда как Zahl – для числа вообще, но у Фреге речь в основном идёт о кардинальных числах; 2) на протяжении всего текста эти два термина практически не различаются и используются как синонимы. Там, где в особых случаях такое различие всё же обнаруживается, мы переводим Anzahl как ‘кардинальное число’.

Во-вторых: Устанавливая природу математических предложений, Г. Фреге использует термин Gleichung (‘уравнение’), но понимает его в том смысле, который в большей степени соответствует русскому слову ‘равенство’, поскольку под уравнением в отечественной математической терминологии понимается выражение с неизвестными.

Поэтому в нашем переводе этот термин, за редким исключением, передаётся как равенство.

В-третьих: В некоторых случаях, для того чтобы отличить числительное от существительного там, где не исключена возможность эквивокаций, мы переводим der Eins несколько непривычным, но всё же допустимым в русском языке субстантивом ‘однёрка’. Слово ‘единица’ зарезервировано как наиболее соответсвующее по смыслу, для передачи термина Einheit.

В-четвёртых: Соотношение числа и понятия Фреге передаёт термином zukommen. Мы переводим его как ‘соответствовать’, а не как ‘принадлежать’ или ‘быть присущим’, что принято в некоторых интерпретациях творчества немецкого логика на русском языке. Терминами ‘принадлежать’ и ‘быть присущим’ в отечественной логической литературе принято обозначать отношения между объемом понятия и предметом, подпадающим под это понятие (при переводе данные термины как раз и используются в этом смысле). Поскольку Фреге имеет в виду отношение иного рода, мы выбрали указанный вариант, чтобы избежать смешения.

В-пятых: Одна из специфических черт аргументации Г.Фреге – это апелляция к способам употребления артиклей. Поскольку для немецкого логика доводы такого рода имеют определяющее значение, мы не стали заменять артикли оборотами, так как в некоторых случаях это привело бы к искажению смысла. Поэтому там, где необходимо, мы указываем их в скобках.