Предварительные итоги

и вопросы на будущее

(вместо заключения)

В нашей книге внимание сконцентрировано на Бразилии и Мексике, что вполне объяснимо, имея в виду профессиональную принадлежность авторов, связанную с латиноамериканистикой. Но в данном случае речь все же идет не о

«casе studies» и даже не о компаративистике, хотя она и

представлена в проведенном исследовании достаточно широко. Решалась несколько иная задача – попытаться определить на примере и опыте двух латиноамериканских гигантов кто, при каких предпосылках и при каких обстоятельствах (внутренних и внешних) способен перейти в категорию новых влиятельных центров мировой системы, выделяясь из прежде периферийной и/или полупериферийной зоны.

Иными словами, как это подчеркнуто во введении, авторам хотелось прояснить, в чем состоят и в чем могут выражаться шансы выхода на мировую авансцену в качестве реальных протагонистов, кому по силам сыграть ведущие роли в формировании многополярного миропорядка. Поэтому авторы стремились вырваться из страноведческого «гетто», прибегая к широким сопоставлениям, апеллируя к практике других восходящих гигантов, вписывая латиноамериканские реалии в общемировой контекст.

Сопоставляя мексиканскую (преимущественно ассоциативную) и бразильскую (преимущественно диссоциативную) модель развития и, в определенной мере, опыт и перспективу восхождения на той или иной почве, мы приходим к выводу, что «критическая масса» ресурсного (в широком смысле) обеспечения, являющаяся исходным критерием выделения ВСГ и необходимым условием масштабного восхождения, явно не дотягивает до достаточного. Она естественно должна дополняться способностью к динамичному экономическому росту, сопровождаемому модернизацией существующих структур и институтов в русле глобализационного процесса и на довольно протяженном фронте, позволяющем маневрировать наличными ресурсами. В свою очередь, имеющаяся «критическая масса» мобилизуется политической волей к реализации проекта восхождения, причем волей, не подверженной – в силу внутриполитической турбулентности – продолжительным отклонениям от его целеполагающей идеи, от его стержневой линии. И в этой связи мы видим и утверждаем, что диссоциативная модель на бразильской почве более предрасположена к долгосрочно-устойчивому движению по восходящей траектории.

Нагрянувший мировой экономический кризис слишком серьезен для того, чтобы оставить отработанные представления без критической проверки, а может быть и переоценки. И хотя мы не раз обращались к теме кризиса в тех или иных главах (речь, естественно, шла о коррективах, которые он вносит в динамику роста ВВП, о том, как он осложняет социальную ситуацию, какие слабые места выявляет в первом и втором случае), подводя итог проведенного исследования и пытаясь представить историческое движение Бразилии и Мексики на рубеже веков в широком международном контексте, мы обязаны вновь вернуться к данной теме.

Ведь, во-первых, речь идет о качественно новом феномене, а не о традиционном циклическом спаде. По многим признакам (включая широту охвата, глубину поражения и синхронность распространения) на этот раз мы имеем дело с первым действительно глобальным кризисом, первым кризисом эпохи глобализации, развернувшейся на фоне «микроэлектронной революции». И показательно, что его эпицентром стала технологически наиболее продвинутая экономика – можно сказать бастион системы развитого капитализма.

Во-вторых, кризис стал тяжелым испытанием, проверкой на прочность различных хозяйственных систем, переоценивая их шансы на восхождение либо нисхождение (конечно, относительное) в мировой табели о рангах. Трудно, разумеется, судить о серьезных сдвигах подобного рода по статистике 2-3 лет. Для более основательных суждений придется дождаться завершения рецессии и получить возможность сопоставления экономической динамики в географическом и историческом разрезах. В настоящее же время (к моменту подготовки данного издания) мы находимся в самом разгаре кризиса и, соответственно, в состоянии неопределенности относительно его хронологических границ и конечных результатов. Для нас лишь ясно, что после Великой депрессии, после II мировой войны это самая крупная дестабилизация глобальной хозяйственной системы. Но даже признанные гуру мировой экономической науки не берутся сегодня с определенностью судить о продолжительности рецессии и ее глубине в ведущих экономиках планеты.

_ На настоящий момент нам доступны оценки текущей конъюнктуры и краткосрочные прогнозы на 2009 г., основанные на статистике первого полугодия. Воспользуемся данными экспертов МВФ и британского аналитического центра Economist Intelligence Unit (см. IMF. World Economic Outlook Update, 2009, July; Economist.

London, 2009, № 89, July 25th – 31th). Экономика США в 2009 г. будет иметь сущеНо на настоящий момент можно утверждать, что в большинстве случаев первый эшелон ВСГ проходит испытание кризиса с гораздо меньшими издержками по сравнению с традиционными центрами мировой экономики. А в его латиноамериканской фракции наглядно подтверждается бльшая устойчивость диссоциативной модели. Между тем ственный (и небывалый для нее за 7 десятилетий) спад – ниже среднемирового уровня (т.е. до 2-3%). Результат мог бы быть гораздо хуже, если бы не беспрецедентная по размаху финансовая поддержка пошатнувшихся банков и корпораций и стимулирование непосредственного потребителя общим объемом почти в один триллион долларов. Но пожарные меры такого масштаба стали возможными лишь в силу исключительного положения, до сих пор занимаемого США в мировой валютно-финансовой системе, и ценой рекордного увеличения бюджетного дефицита (до 13,7 %) и государственной задолженности (свыше 11 трлн. дол на середину 2009 г.). Лидеры Евросоюза, не имеющие подобных резервов и привилегий, обречены на более глубокую рецессию (спад ВВП в среднем по еврозоне прогнозируется на 2009 г. в размере 4,8 и имеет серьезные шансы на продление в 2010 г. – порядка 0,3 %). Еще более чувствительно пострадает японская экономика; оценка на 2009 г. – спад ВВП примерно на 6 %.

На этом фоне экономики ВСГ первого эшелона (БРИК) в большинстве случаев выглядят относительно благополучно. Согласно упомянутым оценкам, темпы прироста ВВП Китая в 2009 г., снизившись почти вдвое, останутся на вполне внушительном уровне – 6-7 %. Индия продолжит динамичный рост с минимальным торможением (2009 г. – 5,4 % против 7,3 % в 2008 г.). Бразильский показатель перейдет в негатив, но спад по среднемировому стандарту предполагается умеренным – до 1,3 %. Британский «Экономист» подчеркивает, что Бразилия одной из последних вошла в рецессию и, похоже, одной из первых выйдет из нее.

(Economist. August, 2009, 15th – 21st, p.8).

Россию, увы, в группе БРИК ожидает наихудший результат. Ей предрекается сокращение ВВП на 6,5 %. Страна не смогла в полной мере воспользоваться благоприятной предкризисной конъюнктурой и инновационный разворот, предусматривающий отход от сырьевой специализации, откладывается на посткризисный период. Может быть подтвердится та истина, что нет худа без добра. Серьезная переоценка сложившейся социально-экономической модели, которая уже началась в высшем руководстве страны, должна послужить усилению императива стратегического поворота российской экономики в инновационное направление.

Но, пожалуй, все рекорды бьет Мексика. Здесь предполагается сокращение ВВП на 7,3 %. Очевидно, что она пала жертвой экстремальной привязанности к эпицентру мирового кризиса. В Мексику напрямую (по торговым, финансовым и производственно-кооперационным каналам) происходил и происходит сброс издержек кризиса с севера при том, что мексиканское государство не обладает собственными финансовыми резервами необходимого объема и свободой маневра для «тушения экономического пожара», и, как теперь выясняется, должной внутриполитической устойчивостью.

заметны не только «меньшие издержки», но и определенные приобретения. Корпоративный сектор стран БРИК в ходе кризиса пополняется поглощением пошатнувшихся, но достаточно перспективных активов, размещенных в традиционных центрах мировой экономики.

В-третьих, развернувшийся кризис не только поставил под сомнение, но, пожалуй, и опроверг негативным опытом последних лет неолиберальные иллюзии, господствовавшие как в экономической науке, так и в экономической практике в течение четверти века. Апология всесилия «невидимой руки» рынка, увлечение дерегулированием, форсирование приватизации резко ослабили способность контролировать рыночную стихию, особенно в финансовой сфере, наиболее глобализированной. Национальное законодательство, национальные институты и международные регуляторы, созданные в 1944 г. в Бреттон-Вудсе, действовали относительно успешно в течение нескольких десятилетий, о чем свидетельствует статистика второй половины XX века. В экономически развитых странах циклические перепады того времени выглядят легким недомоганием по сравнению с тяжелыми недугами первой половины века. Но всему свое время. Институциональная инертность на национальном и международном уровне на фоне ускоряющегося развития финансового рынка, диверсификации и усложнения форм ведения бизнеса, интенсификации международного движения капитала – все это создало обширную зону риска вне досягаемости прежних регуляторов. Результат в ходе кризиса не замедлил сказаться.

Теперь практически повсеместно признается тот факт, что уход государства от экономической и социальной ответственности в предшествующий период усилил разрушительный эффект кризиса. С другой стороны, стало понятно, что его преодоление без энергичного вмешательства государства абсолютно нереалистично.

Кризис по-иному формулирует извечную проблему соотношения государства и частной инициативы. Даже в традиционных центрах мировой экономики, долгое время нагонявших «неолиберальную волну», происходит крутой разворот к признанию ведущей роли государственных институтов в антикризисной политике и де-факто необходимости их энергичного вмешательства (не только косвенного, но в критических ситуациях и прямого) в функционирование рынка. Дирижистские мотивы мажорно звучат в речах и действиях лидеров США и Евросоюза, на совещаниях «большой восьмерки» и «большой двадцатки» декларируется готовность к пересмотру схемы функционирования межгосударственных финансовых регуляторов с целью наделения их дополнительными ресурсами и полномочиями, усиления их контрольных и координационных функций. Более того, даже готовность к перестройке на этой основе всей мировой финансово-экономической архитектуры.

Обращаясь к практике восхождения стран-гигантов нового поколения, мы видим, что в экономической (да и в социальной) сфере здесь, как правило, в особенно явном виде проявляет и обязана проявлять себя организующая и направляющая роль государства. Можно сказать иначе – сам стратегический проект восхождения просто нереален без подобной роли. Но возникает закономерный вопрос – какого качества государство необходимо сегодня и завтра не только для устойчивого развития, но и для реализации проекта восхождения?

Государство может быть вполне демократичным по западным стандартам (как в Бразилии) либо в той или иной мере авторитарным (как в Китае) – с учетом восточной специфики, но обязательно эффективным, причем в современном понимании. На эту тему весомо высказался Энрике Иглесиас – задолго до развертывания кризиса, но как бы предвидя его уроки. Проявляя солидарность с такой постановкой вопроса, дадим ее изложение. По мнению Э. Иглесиаса160, концепция нового государства должна опираться на ряд принципов. Оно, конечно же, обязано обеспечивать эффективность рынка, но при соблюдении равновесия между общественным и частным интересом. И современная практика обнаруживает рождение новой системы взаимосвязей государства и частного бизнеса – без подчинения первого эгоистическим интересам второго. Среди них, например, – частно-государственное партнерство в финансировании инфраструктуры, давшее в последнее время немало положительных примеров.

Необходимо такое государство, которое способно продвигать вперед формирование производственного потенциала страны на приоритетных направлениях. Государство нового типа призвано играть определяющую роль в инновационном процессе. И это сегодня становится его важнейшей задачей, которая предполагает систематическую поддержку научных исследований и стимулирование диффузии технических новшеств.

Обновленное государство обязано принять на себя ответственность по ослаблению социального неравенства, и, _ Энрике В. Иглесиас – видный экономист и государственный деятель. В 1972годах исполнительный директор ЭКЛА в ранге заместителя Генсекретаря ООН, в 1985-1988 министр иностранных дел Уругвая, в 1988-2005 президент Межамериканского банка развития, ныне – генеральный секретарь Ибероамериканского сообщества наций.

соответственно, решающую роль в преодолении бедности и создании предпосылок для социальной интеграции. Это сопряжено с обеспечением базовых благ всему населению и/или компенсацией неравенства, допускаемого в распределении таких благ.

Преображенное государство должно обеспечивать в обществе широкий национальный консенсус, позволяющий стране согласованно продвигаться по пути экономического и социального прогресса. Между тем само преобразование государства обусловлено укреплением гражданского общества. Эффективного государства, подчеркивает Э. Иглесиас не может быть при слабом гражданском обществе и наоборот.

Но есть еще несколько ключевых условий, при которых возможно построение государства нового типа. Первая гарантия – упрочение системы демократии, но демократии, реально работающей на благо общества. Следующая – создание института профессиональной гражданской службы.

Корпус карьерных госслужащих, защищенных социально и экономически, – серьезное препятствие для распространения вируса коррупции. Третье обстоятельство – способность к рациональному управлению госрасходами. И ради этого придется элиминировать политизацию госадминистрации и пресекать ее подчинение частным, групповым и клановым интересам. Наконец, любая постановка вопроса относительно реформы государства должна преодолевать идеологические шоры и вместе с тем ту логику, которая сводит такую реформу к сугубо техническим корректировкам.

Государству принадлежит фундаментальная роль в разработке и осуществлении стратегии включения страны в систему международных отношений. А эта задача приобретает ключевое значение, когда международные отношения становятся все более сложной реальностью. И в усложняющемся мире крайне важно уметь предугадывать основные тенденции развития экономики, общества и политики в международном масштабе. Поэтому современное государство обязано поддерживать в обществе процесс постоянного мониторинга и осмысления меняющихся реалий, который позволит адекватно отвечать на вызовы глобализации и своевременно использовать те шансы, которые она дает на различных направлениях. Но для этого ему нужно обладать проверенным инструментом – органами стратегического планирования. Способность осмысливать процессы развития на дальнюю перспективу и соответствующие аналитические центры, по мнению Э. Иглесиаса, должны полноправно вернуться в арсенал механизма государственного управления.

Хотелось бы добавить еще одно авторитетное свидетельство, принадлежащее мэтру американской латиноамериканистики Абрахаму Лоуэнталю, вхожему в вашингтонские коридоры власти, – свидетельство весьма симпатичное.

Комментируя настроения в администрации Б. Обамы, он обращает внимание на «ясное понимание того, что отныне в латиноамериканских странах не нужны слабые правительства и урезанное государство; наоборот, требуется более дееспособное государство, концентрирующее внимание на общественном благе, которое рынок, не имеющий тормозов, не в состоянии обеспечить в адекватной мере. В команде Обамы понимают, что твердое регулирование и твердая ответственность являются важнейшими условиями создания эффективных экономик – признание, которое столь же значимо для самих США, сколь и для остального мира»161.

Итак, в современной практике любой страны, стремящейся идти в ногу со временем, а тем более в условиях ВСГ эффективное государство со стратегическим видением перспективы становится ключевым залогом экономического и социального благополучия и возможности повышения рейтинга и веса в мировой иерархии. Уроки последнего кризиса лишь подчеркивают эту истину. И, разумеется, государство, как мы неоднократно подчеркивали, должно быть носителем «гена» преемственности курса на восхождение.

Вывод однозначен – осуществление проекта восхождения решающим образом зависит от качества государства. И если на старте осуществления проекта оно вызывает определенные сомнения, то без его санации, направленной, в частности, на минимизацию (хотя бы) коррупционности, без консолидации его структуры, без модернизации, основанной на достижениях информационной технологии и современного менеджмента, и без смещения акцентов в его деятельности на более современные управленческие функции162 – без всего этого рассчитывать на долговременный эффект восхождения не приходится.

Новым требованиям должен отвечать и частнокорпоративный сектор. Мы не спешим предрекать «корпоративную революцию», о которой все чаще говорят в зарубежных академических кругах. Но очевидно, что развернувшийся кризис ярко высветил императив перестройки механизмов организации и управления крупномасштабного бизнеса, самой корпоративной культуры, необходимость ее наполнения социальной, финансовой и экологической ответственностью.

Тема эта особая, требующая специального исследования, что в обозримой перспективе несомненно подтвердится расширением круга научных публикаций, отвечающих на растущую потребность практики. Впрочем, следует признать, что формированию крупных корпораций на «нарождающихся рынках» и их адаптации к требованиям и масштабам трансграничного бизнеса уже привлечено серьезное внимание, свидетельством чему являются издания ЭКЛА163.

В нашей монографии мы не ставили подобной задачи, но отдаем себе отчет в том, что углубленное изучение этой темы вообще, применительно к условиям ВСГ, условиям нашего традиционного объекта – Латинской Америки становится не только крайне актуальным, но и абсолютно настоятельным.

Понятно, что в целевых установках государства в условиях ВСГ должен фигурировать особо влиятельный императив – обеспечение внешних условий восхождения, сопряженных с построением международных стратегических альянсов на региональном и глобальном уровне. В данных обстоятельствах важно, чтобы государство обладало мощной, профессиональной и многовекторной дипломатией, способной реализовать проект восхождения в части адекватного доступа к механизмам глобального регулирования. Мы не беремся сегодня априорно утверждать, какова будет конфигурация новых альянсов вне поля «коллективного Запада», насколько они в состоянии стать константами в обозримой перспективе или насколько им уготована роль переменных величин. Мы готовы констатировать лишь то, что конфигурация мировой архитектуры начинает меняться на наших глазах. На фоне бесконечных дебатов относительно реформы ООН и бреттон-вудских институтов параллельно и «самопроизвольно» рождаются новые структуры не только в области экономической интеграции, но и в сфере международной безопасности, множатся форумы и строятся коалиции в целях нахождения коллективного ответа на ключевые вызовы XXI века.

«Большая семерка», не имеющая долгой истории, уже представляется неким отзвуком прошлого. Всемирный экономический форум, а затем и его антитеза – Всемирный социальный форум поставили больше вопросов, чем дали ответов. Между тем все большая структурообразующая активность проявляется вне зоны «коллективного Запада». И это симптоматично. У новых центров влияния есть основания для неудовлетворенности. Их голос пока плохо слышан в традиционных центрах принятия судьбоносных решений либо учитывается не вполне адекватно. Реагируя на новые веяния и понимая неотвратимость изменений в соотношении мировых сил, Г-7/8 поэтапно расширяла свой формат за счет «приглашенных». В свое время подтверждением этого стало включение в нее России. Более поздние свидетельства – образование Г-5 и Хайлигендаммский процесс, начавшийся в диалоге Г-8 и Г-5. Когда «грянул гром» кризиса, лидеры Запада, ощутив невозможность решать мировые проблемы в узком «семейном кругу» и ущербность прежнего инструментария, задействовали формат Г-20. Но это – лишь часть происходящих сдвигов, та, которая, казалось бы, все еще реализуется преимущественно в поле влияния «коллективного Запада».

Другая и все более растущая часть международной институциональной активности реализуется вне этого поля.

Все более содержательно работает ШОС, ведомая двумя лидерами из состава ВСГ. Как уже говорилось, регулярный консультационный механизм налажен в формате РИК (Россия – Индия – Китай), сотрудничество четверки БРИК, переведенное на уровень саммита, реализуется в подготовке и отстаивании совместной платформы на высших международных форумах, а с 2003 г. продуктивно функционирует тройственный альянс Бразилии, Индии и ЮАР (ИБСА). Без этих организаций, без активного участия в них, без опоры на их согласованную позицию «новообращенцам» трудно занять достойное место в системе глобального регулирования.

В силу западоцентрического мышления, весьма инертного в нашей среде, нередко высказывается скептическое отношение к новообразованиям вне поля «коллективного Запада». Хотя в самом западном сообществе теперь уже довольно широко представлено осознание произошедшего перераспределения сил и тенденции, обещающей дальнейшие сдвиги. Образно выразил его один из крупнейших американских обществоведов Пол Кеннеди – «… сильный человек с гармонично развитой мускулатурой способен в течение долгого времени идти в гору даже с весьма увесистым рюкзаком за плечами. Но если сил у этого человека становится все меньше (экономические проблемы), а груз остается прежним и даже увеличивается (доктрина Буша), и двигаться надо по сильно пересеченной местности (появление на арене новых великих держав, международный терроризм, проблема несостоятельных государств), наш энергичный пешеход начинает замедлять шаг и даже спотыкаться.

Именно тогда более проворные, меньше нагруженные люди могут сначала сократить отставание, затем поравняться с ним, и, возможно, даже обогнать»164.

Между тем, восхождение новых центров воспринимается в зоне «коллективного Запада» со смешанным чувством. С одной стороны, с опасением и желанием затормозить этот процесс, с другой – с прагматическим пониманием неизбежности соответствующих корректив, необходимости того или иного подключения новых центров к механизмам глобального регулирования. Недавним свидетельством последнего стало решение, принятое на сентябрьском (2009 г.) саммите «большой двадцатки» в Питтсбурге о передаче на ее рассмотрение антикризисной повестки Г-8 и согласие на увеличение квоты капитала и голосов стран группы БРИК в МВФ и ВБ.

С позиций сегодняшнего дня трудно, конечно, с определенностью судить о том, какие международные новообразования, воплощающие потенциал и интерес взаимодействия ВСГ, окажутся адекватными требованиям XXI века. Как представляется, отнюдь не все они останутся в прежнем виде и формате, не всем суждена долгая жизнь. Следует, наверное, прогнозировать и появление новых структур, переплетение старых и новых образований. В ходе этого переходного и весьма длительного процесса очевидно и будет складываться будущая архитектура мироустройства (и нового механизма глобального регулирования).

Сетования на тот счет, что новообразования с участием ВСГ пока достаточно аморфны либо «виртуальны» не представляются убедительными по нескольким причинам. Вопервых, процесс этот все еще находится в начальной фазе.

Напомним, кстати, чем был «образцовый» ныне Евросоюз на старте становления (особенно без политикоидеологического стержня). Ведь дело начиналось с сугубо отраслевого объединения. Во-вторых, год от года новообразования с участием ВСГ приобретают бльшую институциональную определенность, включая и механизм БРИК.

Наконец, следует заметить: в какой же мере выделение новых полюсов и их взаимодействие могут восприниматься лишь «виртуально», коли они отражают объективную и сейчас уже повсеместно признанную тенденцию – смещения центров глобальной экономической активности в сторону Востока, а на ряде направлений и в сторону Юга, коли статистика однозначно указывает на опережающий рост «перекрестной» торговли внутри группы БРИК и в ряду других ВСГ. Эти показатели на порядок превосходят среднемировые и те, которые относятся к традиционным центрам. А кроме того все участники новообразований прекрасно осознают их необходимость для себя, поскольку коллективный формат однозначно умножает «переговорную мощь» на мировой арене.

Тематика, рассмотренная в нашей книге, имеет непосредственное отношение к типологии государств современного мира. Расхожие схемы, использовавшиеся до сих пор во многом теряют свой смысл. Об этом все чаще говорят и в отечественной165, и в зарубежной науке. Нам все труднее, а порой и невозможно оперировать прежними стереотипами, такими как «центр-периферия» – концепцией, основы которой заложены теорией аргентинского экономиста Рауля Пребиша, или даже усовершенствованной формулой «центр-полупериферия-периферия». Давно не работает деление на первый, второй и третий миры. Не лучше сегодня смотрится изобретение леворадикальных теоретиков 70-х годов с распределением стран на империалистические, субимпериалистические и неоколониальные. Мы уже не говорим о канувшей в лету формуле «империализм-социализмразвивающиеся стран капориентации и развивающиеся страны соцориентации». Не приложимо к усложнившимся мировым реалиям и упрощенческое разделение на развитый (богатый) Север и отсталый (бедный) Юг.

Академик А.А. Дынкин считает, что сегодня, руководствуясь качеством существующих институтов, нужно выделять: – государства с устойчивыми демократическими и рыночными институтами, государства, переживающие процесс ускоренной исторической модернизации, страны со сложившимися традиционными историко-культурными характеристиками и консервативной институциональной средой, наконец, страны с падающими, отсутствующими или не работающими государственными институтами166. Слов нет, деление, критерием которого служит оценка зрелости и устойчивости институциональной среды, несомненно, имеет право гражданства по той простой причине, что учитывает один из ключевых аспектов современной мировой действительности. Между тем также правомерно говорить о возможности применения других ключевых критериев или их комбинаций. Но в этой связи невольно возникает вопрос – а насколько вообще реально и продуктивно стремиться к некой универсальной всеохватывающей схеме. Ведь опыт типологического деления стран, составляющих многоликое международное сообщество, и у нас, и за рубежом часто подталкивает к мысли о том, что оно (типологическое деление) должно быть предметом достаточно определенной аналитической задачи. Одно дело – распределение по уровню экономического развития и масштабу экономического потенциала, совсем другое – по цивилизационной идентификации. Третье – типология, ставящая во главу угла различие в траекториях исторического движения национальных хозяйственных систем и социумов (т.н. путей развития).

Как хорошо известно, после ухода биполярной системы с исторической сцены в практике международных организаций и международной статистике утвердилась схема, которая включала экономически развитые государства, так называемые «нарождающиеся рынки», страны с переходной экономикой и наименее развитые страны. Схема эта определенное время выполняла свои аналитические и утилитарные функции. Но с позиций сегодняшнего дня, а тем более обозримой перспективы она, на наш взгляд, ставится под сомнение рядом вопросов. Во-первых, насколько долговечна переходность «переходных» экономик, не завершается ли ее жизненный цикл? Во-вторых, сегодня трудно игнорировать дифференциацию и расслоение в рядах «нарождающихся рынков». В-третьих, диалектика восхождения/нисхождения вносит все более серьезные коррективы в соотношение весов традиционных центров экономического и геополитического влияния и недавних «пришельцев» в круг новых полюсов мирового порядка. Наконец, его усложнение происходит за счет интенсивной перегруппировки, создающей новые интеграционные блоки и нетрадиционные альянсы, меняющие картину мира, особенно вне поля «коллективного Запада».

Проведенное исследование, исходя из круга поставленных в нем задач, подводит нас к необходимости по крайней мере уточнений в определении типологической структуры современного мирового сообщества. Наряду с фракцией традиционных центров мировой экономики и политики необходимо видеть и учитывать фракцию новых, восходящих центров. Необходимо, но все же недостаточно, поскольку в категории ВСГ за первым следует второй эшелон. И предстоящий период может принести немало сюрпризов и в этом, следующем слое мировой иерархии. Иначе говоря, если мы намерены рисовать картину, адекватную новым реалиям, приходится вносить это в современный терминологический оборот и соответственно корректировать используемые типологические схемы мироделения.

В книге, казалось бы, принят латиноамериканский угол зрения, но, хотелось бы верить, что в ней нет взгляда с «латиноамериканской колокольни». Опыт и потенции латиноамериканских гигантов на различных этапах исследования в меру авторских сил сверялись с траекториями движения и перспективами других ВСГ и соразмерялись с тем, что происходит и может происходить на авансцене мирового развития с другими ведущими персонажами. Ведь и на латиноамериканской почве вполне реально проявляет себя общая диалектика восхождения/нисхождения, пусть и со «своим лицом» – бразильским или мексиканским.

В любом случае оценка перспектив ВСГ, шансов и возможных форм взаимодействия в их первом эшелоне зависит от самой крупной и наиболее динамичной на сегодня величины – китайского гиганта. Он сам все более весомо заявляет о своих интересах. В то же время с разных сторон проявляется интерес, если не к ангажированию, то хотя бы подключению собственных вагонов к китайскому поезду. Разговоры об американско-китайском «дуумвирате» в стиле Збигнева Бжезинского могут, конечно, производить сильное впечатление и будоражить воображение, но в сложившейся системе экономической взаимозависимости США и КНР немало труднопреодолимых противоречий. Часть из них со временем может быть приглажена, но другие (включая вероятность протекционизма с американской стороны и недовольство неустойчивостью долларовых активов с китайской) вполне способны к обострению. Логика, просматриваемая в нынешней практике и в вероятном раскладе обозримого будущего, позволяет рассчитывать на сохранение стратегической заинтересованности КНР в рынке и обильных ресурсах других восходящих лидеров, в привилегированном сотрудничестве с ними. В свою очередь, от позиции последних (с зачетом всех совпадений и неизбежных расхождений), от их способности динамично развиваться будет зависеть усиление либо ослабление стимулов к партнерству с китайской стороны. Судить об этом, конечно же, больше пристало уважаемым коллегам – профессиональным китаеведам.

Завершая работу и отдавая ее на суд читателя, хотелось бы подчеркнуть еще одно немаловажное обстоятельство.

Очевидное ускорение динамики мирового развития на исходе ХХ и в начале XXI века, на наш взгляд, требует в интерпретации современной действительности отхода от суждений, основанных лишь на сочетании знаний о настоящем и о проверенных тенденциях прошлого. Для более основательного понимания происходящего теперь уже трудно обойтись без учета «эмбриональных» тенденций, способных модифицировать мировую ситуацию в обозримом будущем, тем более в применении к ВСГ. В полном смысле слова приходится оценивать настоящее как «момент между прошлым и будущим», как равноправное сочетание исторического наследства и ростков будущего.

ПРИМЕЧАНИЯ

Предварительные итоги и вопросы на будущее (вместо заключения) Iglesias E.V. El papel del Estado y los paradigmas econmicos en Amrica Latina.

– Revista de la CEPAL. Santiago de Chile, diciembre de 2006, pp. 7-15.

Lowenthal, A.F. Obama y America Latina: se podra sostener el auspicioso comienzo? – Nueva Sociedad. Buenos Aires, julio-agosto 2009, pp. 11-12.

По этому вопросу см. фундаментальное исследование С.М. Рогова:

Рогов С.М. Государство и общественное благо: мировые тенденции и российский путь. ИСКАН РАН М., 2005.

Translatinas: un panorama general. – CEPAL. La inversin extranjera en Amrica Latina y el Caribe, 2005. Santiago de Chile, 2006, p. 87-122.

Kennedy P. American Power is on the wane. -- The Wall Street Journal, 14.I.2009.

См., например: «Современный мир в центро-периферическом измерении».

Беседа В.Г. Хороса и В.В. Сумского с академиком Н.А. Симония. – Север – Юг – Россия. Ежегодник. М.: ИМЭМО РАН, 2008; «Без кризисов рыночный механизм не может существовать». Беседа с директором ИМЭМО РАН академиком РАН А.А. Дынкиным. – Север – Юг – Россия. Ежегодник. М.: ИМЭМО РАН, К первым А.А. Дынкин относит такие страны, которые образуют Г-7 и ЕС, Австралию, Новую Зеландию, Южную Корею, Тайвань и Сингапур. Ко второй категории причисляет РФ, КНР, Индию, Турцию, Индонезию, Мексику, Бразилию, Казахстан, Украину и ЮАР. В третью включает Иран, Саудовскую Аравию, Египет, Иорданию, Алжир, Пакистан, Белоруссию, Узбекистан, Таджикистан, Венесуэлу и Кубу. Последняя категория ассоциируется с реалиями Судана, Сомали, Афганистана, Эфиопии, Гондураса и отчасти Исландии. – Север – Юг – Россия. Ежегодник. М., ИМЭМО РАН, 2009, с. 8.