«СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК: СИСТЕМА ЯЗЫКА, РЕЧЬ, ОБЩЕНИЕ Ростов-на-Дону – 2010 3 Утверждено решением редакционно-издательского совета Педагогического института ФГАОУ ВПО Южный федеральный университет. ББК 81.2 Рус УДК 4 С ...»

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ

ФГАОУ ВПО «ЮЖНЫЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Педагогический институт

Факультет лингвистики и словесности

Кафедра русского языка и теории языка

СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК:

СИСТЕМА ЯЗЫКА, РЕЧЬ, ОБЩЕНИЕ

Ростов-на-Дону – 2010

3

Утверждено решением редакционно-издательского совета Педагогического института ФГАОУ ВПО «Южный федеральный университет».

ББК 81.2 Рус УДК 4 С ISBN 978-5-7509-1213-1 С 56 Современный русский язык: система языка, речь, общение: Монография. Ростов н/Д:

ПИ ЮФУ, 2010. 305 с. (18,7 п.л.) Монография представляет собой сборник статей, авторами которых являются преподаватели кафедры русского языка и теории языка ПИ ЮФУ. В монографии рассматривается система современного русского языка в связи с анализом функциональносемантических категорий и семантических полей, соотносимых с разными уровнями языковой системы. Многоаспектно исследуются содержание и средства организации текста, их выразительность, соответствие нормам литературного языка. Многие статьи сборника связаны с проблемами лингводидактики; уделяется внимание методике повышения эффективности обучения русскому языку.

Материалы монографии предназначены для широкого круга лингвистов, учителей русского языка и литературы, а также для студентов-филологов и магистрантов.

Авторы:

А.В. Внуковская, Е.А. Гладченкова, И.А. Кудряшов, Л.Г. Ларионова, В.П. Малащенко, Л.В. Марченко, Н.Г. Марченко, В.Ю. Меликян, Л.М. Месропян, Т.В. Милевская, И.В. Нефедов, Т.Л. Павленко, А.Ф. Пантелеев, Т.М. Редкозубова, Е.В. Шейко.

Ответственный редактор:

В.Ю. Меликян, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка и теории языка ПИ ЮФУ.

Редакционная коллегия:

В.П. Малащенко, доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка и теории языка ПИ ЮФУ;

Т.Л. Павленко, кандидат филологических наук, профессор кафедры русского языка и теории языка ПИ ЮФУ;

Е.А. Гладченкова, ассистент кафедры русского языка и теории языка ПИ ЮФУ.

Рецензенты:

А.Н. Качалкин, доктор филологических наук, профессор кафедры общего языкознания МГУ им. М.В. Ломоносова;

А.Л. Факторович, доктор филологических наук, профессор кафедры социальных коммуникаций и связей с общественностью КубГУ.

© Коллектив авторов,

ОГЛАВЛЕНИЕ

Раздел 1. ЯЗЫКОВАЯ СИСТЕМА И ТИПОЛОГИЯ ЯЗЫКОВЫХ

ЕДИНИЦ

1.1. Об универсальности устройства языковой системы и месте фразеологии в ней (проф. Меликян В.Ю.)…………………………………….

……… 1.2. Функциональная типология синтаксем (проф. Малащенко В.П., проф. Милевская Т.В.)……………………………………………………..…… 1.3. Синтаксическая фразеология и синтаксические фразеологизмы (проф. Меликян В.Ю.)………………………………………………………...… Раздел 2. ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ

И ЯЗЫКОВЫЕ СРЕДСТВА ИХ ВЫРАЖЕНИЯ

2.1. Категории темпоральности и таксиса (доц. Пантелеев А.Ф.)……… 2.2. Залог как одна из основных грамматических категорий русского глагола (доц. Марченко Л.В., доц. Шейко Е.В.)………………………...….… 2.3. К проблеме функционально-семантического поля каузальности (проф. Малащенко В.П.)……………………………………...………………… 2.4. Местоимения как конституенты функционально-семантического поля определенности/неопределенности (проф. Милевская Т.В.)……...…… 2.5. Категория интенсивности (проф. Павленко Т.Л.)…………..……… 2.6. Категория качества в русском языке (доц. Марченко Л.В.)……….. Раздел 3. ТЕКСТ И СРЕДСТВА ЕГО ОРГАНИЗАЦИИ 3.1. Сложные синтаксические целые как структурный фрагмент текста (проф. Милевская Т.В.) ………………………………………………………… 3.2. План содержания и план выражения категории связности (проф. Милевская Т.В.)………………………………………………………… 3.3. Образ персонажа как одна из центральных категорий …………………………………………… 3.4. Высказывание как единица речи (Малащенко В.П.)……………...... 3.5. Контекстуальные средства актуализации коммуникативного смысла высказывания (проф. Меликян В.Ю.)…………………………………..……… 3.6. Категория экспрессивности и проблема транспонирования речевых актов в диалоге (проф. Кудряшов И.А.)…………………………………..…… 3.7. Высказывания с императивной семантикой (проф. Кудряшов И.А.) ……………………………………………………………………….. 3.8. Лексико-грамматическая сочетаемость слова как основа формирования смысла высказывания (проф. Малащенко В.П., проф.

Милевская Т.В.) ………………………………………………………………………... 3.9. Сочетаемость, валентность и категория итеративности (доц.

Шейко Е.В.)…………………..

……………………………………………………… 3.10. Роль детерминантов в смысловой структуре высказывания (проф. Малащенко В.П., проф. Милевская Т.В.)…………………..………… 3.11. К вопросу о классификации изъяснительных сложноподчиненных предложений в современном русском языке (доц. Шейко Е.В.) ………………………………………………………………….………. Раздел 4. НОРМА И ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТЬ ЯЗЫКОВЫХ

ЕДИНИЦ

4.1. Семантические поля и выбор номинаций в процессе речевой ……………………………………… 4.2. Энантиосемия и энантиосемичные языковые единицы (проф.

Меликян В.Ю.)…………………………………………………..

…………………… 4.3. Грамматическая метафора в художественном тексте (доц.

Пантелеев А.Ф.)………………………………………….

……………………………… 4.4. Образность и мотивированность значений фразеологизмов (проф. Павленко Т.Л.)…...……………………………..……………………… 4.5. Структура фразеологической нормы и эффективность употребления фразеологизмов (проф. Павленко Т.Л.)……………………………………… 4.6. Агрессия в языке и этикетное общение как способ преодоления языковой агрессии (асс. Месропян Л.М.)………………………………………… 4.7. Специфика экспрессивных свойств жаргонных фразеологизмов (асс. Гладченкова Е.А.)…………………………………………...…………… 4.8. Традиционная жанрология и новые речевые жанры Интернеткоммуникации (асс. Марченко Н.Г.)……………………….………………… 4.9. Авторское варьирование фразеологизмов (на материале художественных произведений М.А. Шолохова) (Внуковская А.В.) ………………… Раздел 5. МЕТОДИКА И ЛИНГВОДИДАКТИКА 5.1. История становления и развития системы правил русской …………………………………………………… 5.2. Мультимедийные и Интернет-ресурсы как средство повышения эффективности обучения русскому языку как иностранному (доц.

Нефедов И.В.)……………………………………………………………………..

….. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ……………………………...………………

ЯЗЫКОВАЯ СИСТЕМА И ТИПОЛОГИЯ ЯЗЫКОВЫХ ЕДИНИЦ

1.1. Об универсальности устройства языковой системы Положение фразеологии в системе языка до сих пор точно не определено. Одни ученые (В.Л. Архангельский, А.В. Кунин, И.И. Чернышева и др.) говорят о существовании фразеологического уровня («Фразеологический состав русского языка, находящийся в связи с другими частными системами в общей языковой системе, называется фразеологическим уровнем»1) или фразеологической подсистемы языка («… фразеология не представляет особого уровня в иерархии структуры языка, поскольку фразеологизмы есть на всех структурных уровнях»2). Такой подход объясняется тем, что фразеологические единицы (ФЕ) существенно отличаются от других языковых единиц структурно, семантически, функционально, стилистически и т.д. Другие ученые вообще отказывают ФЕ в «праве на существование», считая, что они «…не представляют собой системного материала языка и являются языковыми излишками»3. Ученые, занимающие «умеренную» точку зрения (В.И. Кодухов, В.П. Жуков, А.И.

Смирницкий и др.), определяют фразеологию в качестве промежуточного уровня языка, что обусловлено двойственной природой ФЕ: «… фразеологические единицы двойственны: с одной стороны, возникая из сочетания слов, они образуют своеобразное устойчивое сочетание, а с другой стороны, они обладают единым значением, функционируя как и обычные номинативные единицы – лексемы»4.

Для определения места фразеологии в системе языка необходимо установить круг признаков, детерминирующих статус ФЕ как языковой единицы.

Во-первых. Состав ФЕ насчитывает десятки тысяч единиц на разных уровнях организации языковой системы, поэтому их нельзя назвать «излишком» языка. Любая функциональная система, имеющая такие «излишки» или «аппендиксы», будет неспособна эффективно реализовывать свое предназначение. Отсюда, фразеологический состав представляет собой самостоятельный объект лингвистической науки, требующий отдельного рассмотрения.

Архангельский В.Л. Устойчивые фразы в современном русском языке. Основы теории устойчивых фраз и проблемы общей фразеологии. Ростов н/Д, 1964. С. 260.

Янко-Триницкая Н. Фразеологичность языковых единиц разных уровней языка. Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. Т. XXVIII. Вып.5. 1969. С. 435.

Никитин М.В. О семантике метафоры // Вопросы языкознания. 1979. №1. С. 18.

Кодухов В.И. Общее языкознание. М., 1974. С. 147.

Во-вторых. Все ФЕ обладают набором общих признаков (устойчивостью, воспроизводимостью, структурной и семантической целостностью и др.), поэтому их нужно объединять в рамках одной группировки языковых единиц.

В-третьих. ФЕ отличаются от нефразеологических единиц своими категориальными свойствами: в первую очередь, они обладают двойственной природой, отношения между ФЕ различных уровней языка лишены признака иерархичности, фразеологический состав языка характеризуется большей степенью асистемности, чем другие участки языковой системы. Отсюда, данная группировка языковых единиц должна быть обособленной, самостоятельной в системе языка.

1. Многие ФЕ характеризуются двойственностью, т.к. обращены одновременно к определенному языковому уровню, их породившему, и к фразеологическому составу. Так, например, лексические ФЕ (ЛФЕ) по форме представляют собой сочетание слов (синтаксический уровень), а по значению – слово, выполняя номинативную функцию (лексический уровень), например: бить баклуши («бездельничать»), манна небесная («что-л.

желанное, крайне необходимое, редкое»). Даже некоторые типы ЛФЕ, имеющие форму предикативных сочетаний, простых или придаточных предложений (синтаксический уровень), функционируют как номинативные единицы, выражая лексическое значение (лексический уровень), например:

карта бита («потерпел полную неудачу), карачун пришел («внезапно умер, скончался, погиб»).

Синтаксические фразеологические единицы (СФЕ), в частности предложения с непонятийной семантикой (коммуникемы, по другой терминологии слова-предложения, междометные предложения и т.п.), имеют форму высказывания (синтаксический уровень), а значение, сходное со значением междометий и частиц (лексический уровень), например: Как бы не так! («отрицание»), Вот так так! («удивление») и т.д.

Эти факты свидетельствуют о двойственном, переходном, промежуточном характере ФЕ в системе языка. Однако, с одной стороны, это свойство носит не абсолютный, категориальный характер, т.к. присуще не всем ФЕ (например, некоторым СФЕ: фразеосхемам (Вот так отдохнули!), устойчивым моделям (Найдешь ты его! Как же!) и устойчивым оборотам, к которым относим пословицы, поговорки, крылатые выражения и клише); с другой – таких промежуточных уровней пришлось бы выделять несколько:

между лексическим и синтаксическим ярусами (ЛФЕ и некоторые СФЕ, точнее – коммуникемы) и т.д.

2. ФЕ одного уровня языка вступают в парадигматические отношения не только между собой, но также вовлекая в эти отношения и единицы со свободной организацией (т.е. нефразеологические) соответствующего уровня, что подчеркивает их связь с определенным уровнем языка, например:

ЛФЕ – с лексическим уровнем, СФЕ – с синтаксическим уровнем.

По правилам организации отношений между единицами одного уровня ФЕ должны вступать в синтагматические отношения только с себе подобными единицами. Однако они практически не сочетаются друг с другом, а вступают во взаимодействие на синтагматической оси с нефразеологическими единицами соответствующего уровня, что усиливает их зависимость от этого уровня языка.

3. Подавляющее большинство ФЕ (лексических и синтаксических) обладает целостным значением и дискретной (расчлененной) структурой (признак асимметрии, т.е. асистемности). «Эта глубинная противоречивость проецируется на многие свойства фразеологизма и создает особый, присущий ему внутренний динамизм». Отношение нефразеологических языковых единиц к этому признаку непротиворечиво и дифференцировано. Так, морфемы и лексемы обладают недискретными формой и содержанием, синтаксические единицы – дискретными формой и содержанием. В рамках же фразеологического состава языка эти признаки четко не дифференцируются по уровням.

Кроме того, все ФЕ характеризуются наличием свойства асимметрии формы и содержания: значение ФЕ, как правило, не выводится или не полностью выводится из значений составляющих ее компонентов, которые зачастую являются формально и семантически преобразованными.

Признак структурно-семантической асимметрии ФЕ имеет еще одно проявление. Известно, что при «рождении» ФЕ происходит переосмысление исходной формы и исходного значения того построения, которое выступает в качестве ее производящей основы. При этом сам процесс фразеологизации характеризуется асимметричностью: преобразования на уровне содержания оказываются масштабнее, чем на уровне формы. Причина этого кроется в характере лексической и грамматической семантики: первая является конкретной, вторая – абстрактной, формализованной.

Таким образом, с точки зрения знаковой теории языка ФЕ и ее производящая единица – это разные факты языка, что не позволяет жестко приписать ФЕ к определенному уровню языковой системы.

неиерархичностью) свидетельствуют о том, что фразеологическому составу языка свойство системности присуще в меньшей степени, чем другим единицам языка: «Классифицировать все типы фразеологизмов не по соотношению с тем или иным уровнем, а по специфическим фразеологическим признакам, особенно с учетом фразеологичности слова, необычайно трудно, потому что фразеологизмы очень пестры и индивидуальны в отношении характера и степени отступления от системности»6.

Мокиенко В.М. Фразообразование и семантика фразеологизмов // Словообразование и фразообразование. М., 1979. С. 149.

Янко-Триницкая Н. Фразеологичность языковых единиц разных уровней языка. Изв. АН 4. Принцип иерархической организации языковой системы предполагает членение ФЕ на единицы более низкого уровня. С формальной точки зрения ФЕ действительно расчленяемы на компоненты. Однако если расчленить ЛФЕ и СФЕ на слова и установить их лексическое значение, то окажется, что сумма их значений не будет равна значению ФЕ. Дело в том, что слова в составе ФЕ зачастую деактуализированы, десемантизированы, т.е.

семантически преобразованы. Грамматическая форма производящего построения (словосочетания, предложения и т.п.) также утрачивает первоначальную значимость. Поэтому деление ФЕ на лексемы не актуально.

Этот же признак иерархичности предполагает способность ФЕ определенного уровня порождать единицы более высокого уровня путем комбинирования собственных языковых ресурсов. Анализ ФЕ показывает, что иерархические отношения у них отсутствуют как «вниз», так и «вверх» в рамках фразеологического состава языка. ФЕ не способны к производству единиц более высокого порядка путем последовательного сложения своих собственных элементов: «над фразеологическим уровнем и его единицами нет других уровней и единиц, по отношению к которым как единицам высшего порядка инварианты единиц фразеологического уровня являлись бы единицами низшего порядка»7. Подобные построения теоретически возможны, однако носят экспериментальный характер и, как правило, направлены на достижение юмористического эффекта, например: Эту белую ворону хлебом не корми, только дай перемыть косточки вавилонской блуднице или подложить свинью прекрасному полу.

Таким образом, двойственность природы, неиерархичность, значительная асистемность и т.п. фразеологического материала, с одной стороны, отграничивают его от остальной части языковой системы, а, с другой – выступают в качестве интегральных, объединяющих, системообразующих признаков. Это побуждает рассматривать фразеологический состав в качестве самостоятельного образования (подсистемы) в рамках языковой системы.

В-четвертых. Некоторые черты системной организации группировке ФЕ все же присущи. ФЕ тесно связаны с определенным уровнем языка, производными от которого они являются. Кроме того, они отличаются друг от друга по сложности структурно-семантической организации и функциональной специфике. Поэтому некоторую логику в их поуровневом расположении все же можно установить, приняв во внимание факт их распределения от более простого типа ФЕ (ЛФЕ) к более сложному (СФЕ).

Поэтому в целом можно говорить о существовании не просто фразеологического состава, а фразеологической подсистемы языка, имеющей СССР. Сер. лит. и яз. Т. XXVIII. Вып.5. 1969. С. 435.

Архангельский В.Л. Устойчивые фразы в современном русском языке. Основы теории устойчивых фраз и проблемы общей фразеологии. Ростов н/Д, 1964. С. 98-99.

поуровневую организацию. Другое дело, что характер и принципы ее устройства иные, нежели в рамках «основной» подсистемы языка.

Итак, совокупность ФЕ целесообразно рассматривать как систему с поуровневым, вертикальным расположением языкового материала (ср., например, со стилистической системой и др.) или подсистему по отношению ко всей языковой системе в целом. Такой подход к определению места ФЕ в системе языка позволяет подчеркнуть двойственность их природы:

обращенность к конкретному уровню языка, с одной стороны, и наличие общих фразеологических признаков – с другой. При рассмотрении ФЕ с точки зрения их связи с определенными уровнями языковой системы (т.е. по горизонтали) их соответствующие группировки можно назвать подуровнями:

подуровень лексической фразеологии и подуровень синтаксической фразеологии. Анализ же ФЕ, предполагающий противопоставление единиц различных подуровней (т.е. по вертикали) позволяет квалифицировать их в качестве уровней фразеологической системы языка.

С учетом вышеизложенного языковую систему и отношения между ее составляющими (подсистемами, уровнями и подуровнями) можно представить следующим образом:

ЯЗЫКОВАЯ СИСТЕМА

«Основная» подсистема Фразеологическая подсистема Отношения между языковыми ярусами «основной» подсистемы языка (фонетическим, морфологическим, лексическим и синтаксическим) являются отношениями двусторонними, носят иерархический характер, соответствуют отношениям взаимной детерминации (или взаимной внутренней зависимости, интердепенденции; градуальные отношения) и располагаются на оси координат по вертикали: один языковой уровень предполагает наличие другого, и наоборот. Отношения между отдельным языковым уровнем и его фразеологическим подуровнем (например, между лексическим уровнем и подуровнем лексической фразеологии) являются отношениями односторонними, имеют характер детерминации (или односторонней внутренней зависимости; привативные отношения) и располагаются на оси координат по горизонтали: определенный языковой уровень предполагает существование соответствующего фразеологического подуровня, но не наоборот. Отношения между фразеологическими подуровнями (лексическим и синтаксическим) квалифицируются как отношения индетерминации (или совмещения, констелляции; эквиполентные отношения): все фразеологические подуровни языка соотносятся друг с другом как логически равноправные, и ни один из них не предполагает существования другого.

Такие отношения имеют неопределенный характер, т.к. в них направление зависимости не выражено и они включают в себя отношения как конъюнкции («и – и»), так и дизъюнкции («или – или»). Каждый из фразеологических подуровней может существовать как самостоятельно, изолированно, так и в сочетании с другими подуровнями фразеологической подсистемы.

Таким образом, языковую систему в лице ее «основных» ярусов (уровней) характеризуют наиболее тесные, двусторонние связи и отношения.

Эти связи и отношения между «основным» уровнем и его фразеологическим подуровнем оказываются односторонними, а потому менее тесными.

Отношения же между соответствующими фразеологическими подуровнями оказываются наиболее свободными, что составляет специфику данной подсистемы языка, которая, как показал анализ, имеет как горизонтальное (в первую очередь, т.к. каждый подуровень детерминирован прежде всего соответствующим уровнем языка), так и вертикальное членение (по степени сложности структурно-семантической и функциональной организации ФЕ).

Эта двойственность фразеологического состава языка (обращенность, с одной стороны, к определенному уровню языка, с другой – ко всем остальным фразеологическим подуровням одновременно), судя по всему, ослабляет его системные характеристики и лишает свойства иерархичности.

Слабая структурированность, определенная степень аморфности фразеологической подсистемы языка объясняется спецификой самих ФЕ, одним из категориальных признаков которых является слабость влияния грамматического (морфологического и синтаксического) аспекта в плане организации ФЕ как языковой единицы.

Данный уровень обобщения сведений об устройстве языковой системы позволяет сделать следующие выводы. В языковой системе имеются единицы, строящиеся по двум основным моделям: с соблюдением правил интеграции единиц одного уровня и с нарушением этих правил. Данный критерий, положенный в основу классификации языковых единиц, позволяет говорить о наличии двух типов единиц в системе языка – со свободной организацией элементов (т.е. нефразеологических) и с несвободной организацией элементов (т.е. фразеологических), а также о существовании двух параллельных уровневых подсистем языка – основной (фонетика, морфология и т.д.) и дополнительной, т.е. фразеологической (лексическая фразеология, синтаксическая фразеология).

Языковая система в целом имеет универсальное устройство, которое проявляется в действии однотипных законов во всех ее частях. Так, обе подсистемы языка характеризуются общими принципами построения и классификации языковых единиц: организацией по принципу «от более простой языковой единицы – к более сложной», наличием единиц с понятийной и непонятийной семантикой и многими другими.

Общими законами устройства отличаются и отдельные уровни фразеологической подсистемы языка, например: все ФЕ характеризуются наличием признаков устойчивости, воспроизводимости, структурной и семантической целостности; значение ФЕ, как правило, не равно сумме значений составляющих ее компонентов; все ФЕ обладают различной степенью фразеологичности, а также (по этой причине) предполагают деление на универсальные разряды сращений, единств и т.д. и многое другое.

С другой стороны, каждая из этих языковых подсистем имеет свою специфику и свое особое назначение в общей системе языка. Во-первых, все ФЕ представляют собой единицы более информативные, чем нефразеологические. Они, как правило, выражают не только предметное (рациональное, логизированное, сигнификативное, диктумное) содержание, но также в обязательном порядке эмоциональное (иррациональное, коннотативное, модусное, субъективно-модальное, оценочное, экспрессивное) значение, которое для единиц основной подсистемы языка является факультативным (дополнительным, переменным). Во-вторых, ФЕ являются более экономными по сравнению с нефразеологическими единицами в силу большей информативности и меньшей линейной протяженности. И многое другое.

Своеобразием отличаются и отдельные уровни фразеологической подсистемы языка. Они различаются: количеством ФЕ, их структурносемантической организацией, моделями построения, механизмом фразеологизации, степенью фразеологичности и т.д. Это обусловлено, прежде всего, спецификой устройства основных уровней языка, которые их детерминируют по всем аспектам: с точки зрения знаковой теории языка, проблемы соотношения языка и мышления, языка и речи и т.п. Специфичен и механизм фразеологизации значения ФЕ: у ЛФЕ он обусловлен переосмыслением значения производящего построения, а на уровне СФЕ – является результатом обобщения, генерализации конкретного семантического наполнения мотивирующей синтаксической конструкции. И многое другое.

Все это еще раз подтверждает тезис об универсальности устройства языковой системы в целом и ее отдельных частей, о целесообразности выделения фразеологии в качестве самостоятельной подсистемы языка, о необходимости различения в составе фразеологической подсистемы отдельных уровней (подуровней), а также о праве существования теории общей фразеологии и теории частной фразеологии (лексической и синтаксической) как самостоятельных лингвистических дисциплин.

1.2. Функциональная типология синтаксем Синтаксема, или синтаксическая форма слова - это мельчайшая номинативная единица синтаксиса, которая обладает элементарным смыслом и участвует в конструировании таких единиц более высокого уровня, как словосочетание и предложение. Конструктивные возможности синтаксемы обусловлены лексической и грамматической семантикой слова (и словоформы) как элемента синтаксического ряда. Этот потенциал реализуется в определенных правилах сочетаемости синтаксем друг с другом и предопределяет их функции и синтаксические позиции.

Ориентируясь на частеречный и лексико-семантический потенциал словоформ, Г.А.Золотова8, сочла возможным выделить три функциональных типа синтаксем: свободные, обусловленные и связанные. Свободные синтаксемы, будучи автосемантичными, т.е. достаточными по смыслу, характеризуются возможностью изолированного употребления в тексте в позициях: а) ремарки: Дроздов (за террасой). Катерина, Катерина Ивановна ждем (М.Горький); б) заголовка: «За рубежом». «В овраге» (А.Чехов), «На дне», (М.Горький), «О фестивале» (газ.) (См. у А. Ахматовой в стихотворении «Шиповник цветет» подзаголовки: Наяву. Во сне. Сон. Через много лет).

В силу своей автосемантичности свободные синтаксемы регулярно употребляются и в позициях: в) главных членов - предицируемого компонента, т.е. подлежащего, и предицирующего, т.е. сказуемого. Но не за вами суд последний (А.Блок); г) присоставного (обособленного) распространителя предложения: В прекрасный летний день, бросая по долине тень, листья на дереве с зефирами шептались (И.Крылов); д) факультативного распространителя слова: дом с мезонином; парень высокого роста. Оставаясь свободными, синтаксемы в последних трех позициях могут в то же время быть охарактеризованы как обусловленные. Хотя степень предопределенности употребления свободной синтаксемы лексической семантикой какого-либо слова в предложении и соответственно синтаксического подчинения ему практически равна нулю, свободные синтаксемы все же вступают во взаимодействие с другими синтаксемами в предложении, что отчасти обусловливает их грамматическое значение. Так, словоформа в позиции факультативного распространителя условно, на основе контактной соположенности, может быть названа «присловным»

распространителем. Формальная структура словосочетания с зависимой свободной синтаксемой допускает возможность трансформации, т.е. ее изъятия или опущения как процедуры доказательства ее формальной независимости и неопределенности употребления. Но появление факультативной синтаксемы в конкретном речевом произведении обусловлено потребностью реализации не столько сочетаемостных потенций Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998.

стержневого слова, сколько прагматического замысла говорящего, который считает необходимым употребить в качестве присловного распространителя именно автосемантичную свободную синтаксему, способствующую более строгой и более точной реализации смысла высказывания как предложения в его речевом контексте. Формально она факультативна, а по смыслу обязательна. Лишь синоним (и то не всегда) способен ее заменить.

Функция распространителя остальной части предложения в целом является типовой, первичной для большинства свободных синтаксем. В структурном плане это подчеркивается отчетливо выраженной тенденцией к употреблению в сильной синтаксической позиции абсолютного начала предложения как субъектно-объектных, так и обстоятельственных самостоятельных распространителей предложения в целом. В нашей терминологии первые квалифицируются как детерминирующие дополнения:

И во всем тебе удача. Ото всех почет (А.Ахматова), вторые - как детерминирующие обстоятельства. Наиболее частотны в сфере этих распространителей обстоятельства, выраженные свободными предложнопадежными, наречными и деепричастными словоформами: Ставши лебедем надменным, Изменился серый лебеденок (А.Ахматова), А еще так недавно, недавно замирали вокруг тополя (А.Ахматова). Еще дома, за час до отъезда на вокзал он получил от Тани письмо (А.Чехов) Для сатирического изображения активной, реакционной футлярности Беликова Чехов пользуется четырьмя основными приемами (В. Голубков).

В одном высказывании могут функционировать и детерминирующее обстоятельство, и детерминирующее дополнение: В эти злые времена ведь любовь, моя родная, - только отпуск для меня (М.Светлов).

Принимая идею детерминации основы предложения как целого, отдельные исследователи склонны к трактовке самостоятельных распространителей, выраженных свободными синтаксемами, как продукта распада в предложении словосочетаний с факультативными зависимыми синтаксемами9. Так, авторы одного из вузовских учебников пишут, что «в роли детерминанта выступают свободные предложно-падежные формы имени, утратившие присловную зависимость. Они становятся пространственным, временным, субъектным или объектным распространителем предикативного минимума в целом»10.

Оснований для подтверждения тезиса о переходе присловного распространителя в позицию детерминанта в результате утраты связи с поясняемой синтаксемой зачастую не приводится. Что это не так, подтверждают примеры употребления одних и тех же свободных синтаксем в присловной и присоставной позициях: Внизу (локальный детерминант) – Белошапкова В.А., Брызгунова Е.А., Земская Е.А. и др. Современный русский язык. Под ред. В.А. Белошапковой. 3-е изд., испр. и доп. М., 1997; Бабайцева В.В. Русский язык. Синтаксис и пунктуация. М., Белошапкова В.А., Брызгунова Е.А., Земская Е.А. и др. Современный русский язык. Под ред. В.А. Белошапковой. 3-е изд., испр. и доп. М., 1997. С. 715.

многомиллионная толпа (газ.). Толпа еще не утратила пролетарского уравнительного института (газ.). Разговор внизу (несогласованное определение) умолкает в одном начале песни (В. Попов). В данном случае, на наш взгляд, уместнее квалифицировать присловные позиции свободных синтаксем как результат функциональной транспозиции в нетипичную для них присловную позицию. Первичная позиция – присоставная.

Таким образом, обусловленные синтаксемы характеризуются употреблением преимущественно в позициях неприсловного (т.е. не входящего как зависимая синтаксема в словосочетание) компонента предложения. Это прежде всего позиция главного члена: сказуемого, подлежащего или главного члена односоставного предложения, напр.: Синий вечер. Ветры кратко стихли (А.Ахматова). Он жив, но тяжело ранен (газ.);

Не спится, няня (А.Пушкин).

При характеристике указанных позиций надо иметь в виду, что констатирующей, центральной синтаксемой является синтаксема в позиции сказуемого, т.е. предицирующего компонента (предиката): именно форма сказуемого (или связочного компонента) репрезентирует те категории, которые участвуют в формировании грамматического значения предложения, парадигмы этой единицы и предопределяют особый характер функционирования высказывания, т.е. предложения в его речевом контексте.

Другая характерная для обусловленных синтаксем позиция – присоставный полупредикативный распространитель остальной части предложения в целом: За ужином я заговорил опять о Хоре да о Калиныче (И.Тургенев);

Смеясь, он дерзко презирал земли чужой язык и нравы (М.Лермонтов). Так это было, за редким исключением, во все продолжение его жизни (Л.

Толстой).

синсемантичности, не выражают своего значения вне конструкции, оно возникает только в модели, создаваемой определенным набором компонентов. В эту группу включаются спрягаемые формы глаголов, краткие причастия, прилагательные, существительные в позиции предикатасказуемого, формы именительного падежа (в позиции подлежащего) и косвенных падежей в значении субъекта или объекта в позиции детерминирующего дополнения: Ему грустно, с ней истерика; а также распространенные полупредикативные формы: Вскормленный в неволе орел молодой кровавую пищу клюет под окном (А.Пушкин). Обусловленные синтаксемы, как и свободные (из числа самостоятельных присоставных распространителей предложения), могут выступать и в позиции присловной (в третьей функции) обычно как контактный факультативный распространитель. Ср.: За воротами они бросали вещи на арбу (здесь синтаксема за воротами – локальный детерминант) и Они бросали вещи на арбу (какую?) за воротами (здесь в позиции несогласованного определения).

Ср. еще словосочетания с такими компонентами: сидеть за столом, пить чай за столом; разговаривать шепотом; большой дом, дом без окон;

широкий в плечах, очень высокий; вредно для здоровья, вдвоем с другом, далеко от Москвы и подобные. Связанные синтаксемы отличаются тесным сцеплением с одной определенной синтаксемой, инициирующей словосочетание (т.е. присоединение другой синтаксемы), как правило, со значением объекта (в узком, предметном смысле) действия, выраженного глаголом, отвлеченным существительным, или прилагательным: следить (за кем? чем?) за человеком, спутником; выполнять (что?) задание; подарить (что? кому?) книгу сестре; ностальгия (по чему?) по молодости; память (о чем?) о подвиге; похож (на кого?) на брата; признака действия: (говорить как?) без запинки, тихо, громко; сидеть справа, идти налево и т.п. Здесь возможны словосочетания и с не собственно-объектными, а с собственнообстоятельственными значениями присловной формы: проток (между чем?

где?) между озерами; бегать (по чему? где?) по полю; сидеть (в чем? где?) в окопе; либо обстоятельственными: первый (где?) справа; просидеть над сочинением (как долго?) целый день. В этих сочетаниях преобладают сильные связи, характеризующиеся тем, что стержневой и зависимый компоненты необходимы друг другу. См. выделенные словосочетания в предложениях: Я украдкой наблюдал за Ольгой (И.Тургенев). За конями тоже уходу нет (газ.).

Он бегал на базар, стоял в очередях за пайком (В. Некрасов). Он послал мальчишку за квасом (А.Куприн).

Особо нужно остановиться на синтаксемах, употребляющихся на основе связи согласования с господствующим существительным. Само по себе согласуемое прилагательное или причастие, определительное местоимение не может употребляться изолированно и, следовательно, не является свободной синтаксемой. Словосочетания с ними можно называть сочетанием контактно соположенных синтаксем, одна из которых подчиняется в выборе формы форме стержневого существительного. Только в этом смысле ее и можно называть связанной синтаксемой.

Итак, для характеристики синтаксемы существенным оказывается разграничение и противопоставление трех основных возможностей, трех функций синтаксем: 1) самостоятельное изолированное употребление единицы; 2) употребление единицы в качестве компонента предложения; 3) присловное употребление единицы в качестве компонента словосочетания (или сочетания слов).

Из трех типов синтаксем наибольшим диапазоном сочетаемостных и функциональных возможностей характеризуются свободные синтаксемы. За их счет растет количество различных разновидностей словосочетаний, образованных на базе не предопределяющих их употребление слабых подчинительных связей типа падежного примыкания и собственно примыкания. Семантика обусловленных и связанных синтаксем (объектных, субъектных) зависит от реализуемой ими позиции.

1.3. Синтаксическая фразеология и синтаксические фразеологизмы В синтаксисе, как и в словарном составе языка, имеется достаточно большое количество языковых единиц, которые отличаются от основного их пласта тем, что проявляют значительную структурную и семантическую слитность образующих их компонентов. Таким образом, можно говорить не только о лексической, но и о синтаксической фразеологии11 как самостоятельном разделе синтаксиса (или подразделе) и соответственно о синтаксических фразеологических единицах (СФЕ).

СФЕ представляют собой пласт языковых единиц, широко употребляемых в разговорной речи: «...разговорной речи в наибольшей по сравнению с другими стилями степени свойственна фразеологичность, понимая под последней “живописный способ выражаться”, реализованный в устойчивых языковых единицах и их речевых вариантах»12. Особенности их списка (как в количественном, так и в качественном отношении), лексического и морфологического наполнения, моделей построения, условий употребления и т.п. составляют самобытность любого языка: они отражают специфику языка, языкового мышления коммуникантов, стратегии общения между людьми, а также уровень эмоциональности носителей того или иного языка.

Под СФЕ понимаются единицы, обладающие воспроизводимостью, устойчивостью, структурно-семантической целостностью, идиоматичностью, специфическим характером отношений между компонентами, а также выполняющие в языке коммуникативную и, как правило, эстетическую функции. Это построения «...с индивидуальными отношениями компонентов и с индивидуальной семантикой. В этих предложениях словоформы связываются друг с другом идиоматически, не по действующим синтаксическим правилам функционируют служебные и местоимённые слова, частицы и междометия»13.

Раздел синтаксической фразеологии включает в себя различные классы единиц: коммуникемы14 (слова-предложения), фразеосинтаксические схемы (фразеосхемы), устойчивые модели и устойчивые обороты.

Коммуникема15 это коммуникативная непредикативная единица синтаксиса, представляющая собой сочетание слов или отдельное слово Меликян В.Ю. Современный русский язык. Синтаксис нечленимого предложения. Ростов н/Д, 2004.

Васильева А.Н. Курс лекций по стилистике русского языка. М., 1976. С. 180.

Русская грамматика. / Гл. ред. Н.Ю. Шведова. Т.2. М, 1980. С. 383.

Меликян В.Ю. Эмоционально-экспрессивные обороты живой речи: словарь. М., 2001.

Меликян В.Ю., Краснов В.А.. Словарь коммуникем русского языка со значением волеизъявления. Ростов н/Д, 2005. Меликян В.Ю., Мусаелян С.С.. Словарь этикетных коммуникем русского языка. Ростов н/Д, 2008.

Меликян В.Ю. Нечленимые неноминативные предложения со значением «оценки» в русском и английском языках: монография. Ростов н/Д, 2009.

(реже), грамматически нечленимая16, характеризующаяся наличием модусной пропозиции, нерасчленённо выражающая определённое непонятийное смысловое содержание, не воспроизводящая структурных схем предложения и не являющаяся их регулярной реализацией, лексически непроницаемая и нераспространяемая, по особым правилам сочетающаяся с другими высказываниями в тексте17 и выполняющая в тексте реактивную, волюнтативную, эмоционально-оценочную, эстетическую и информативную функции. В отличие от других СФЕ коммуникема лишена номинативной функции18. Например: Не спеши, улыбнулся Мишка. Давай поровну.

Щас поровняю, сказала Нинка, дергая мешок к себе. Спешу аж падаю («несогласие...») /В. Войнович. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина/; Ах ты, ёлки зеленые! удивлённо воскликнул Иван, хлопнув себя по коленям («удивление...») /П. Васильев. Ребров/.

Фразеосинтаксическая схема19 это коммуникативная предикативная единица синтаксиса, представляющая собой определяемую и воспроизводимую несвободную синтаксическую схему, характеризующаяся наличием диктумной и модусной пропозиций, выражающая смысловое содержание равное суждению, обладающая грамматической и лексической частичной нечленимостью, непроницаемостью, нераспространяемостью, сочетающаяся с другими высказываниями в тексте по традиционным правилам и выполняющая в речи эстетическую функцию. Такие предложения «...строятся по определённой фразеологической схеме»20. Несмотря на свою нечленимость, «эти предложения чётко структурированы как по форме, так и по смыслу»21. Например: 1) «Как не + V inf»: Слушайте, говорит, есть дело. Можно обоим заработать тысячу. Хотите? Ну как не хотеть?

(«конечно, хотим...») /А. Куприн. С улицы/; 2) «Было бы + кто2-6 [что2-6] + V inf»: [Тимофей:] Посидим по старой памяти, выпьем вот... Вспомним былое... [Полина:] Было бы чего! («нечего...») /В. Шукшин. Билетик на второй сеанс/; 3) «То ли дело + N1»: То ли дело рюмка рома, Ночью сон, поутру чай; То ли дело, братцы, дома! («предпочтительнее, лучше рюмка рома... и находиться дома...») /А. Пушкин. Дорожные жалобы/.

Меликян В.Ю. К проблеме грамматической и словообразовательной парадигмы коммуникем // Вопросы языкознания. 1999. №6.

Меликян В.Ю. Экспрессивные текстообразующие функции коммуникем // НДВШ.

Филологические науки. 1998. №1.

Ляпон М.В. Слова-предложения // Русский язык. Энциклопедия. М., 1997. С. 492.

Шмелев Д.Н. Синтаксически связанные конструкции-фразеосхемы // Синтаксическая членимость высказывания в современном русском языке. М., 1976.

Шмелев Д.Н. Синтаксически связанные конструкции-фразеосхемы // Синтаксическая членимость высказывания в современном русском языке. М., 1976. С. 134.

Малинович Ю.М. Экспрессия и смысл предложения: Проблемы эмоциональноэкспрессивного синтаксиса. Иркутск, 1989. С. 181.

Синтаксическая схема таких построений включает в свой состав элементы двух уровней: обязательные (неизменяемый и изменяемый) и факультативные (переменные). Обязательный неизменяемый (опорный) компонент представляет собой в различной степени десемантизированные слова или сочетания слов (например: что за в конструкции «Что за + N1»), что обусловливает грамматическую и лексическую нечленимость и невыводимость таких высказываний (что, в свою очередь, предопределяет их целостность). Обязательный изменяемый компонент выражен морфологическими формами (например: N1 существительное в именит.

пад.), более или менее широко лексически варьируемыми и заполняемыми семантически актуальными словами, что позволяет говорить о частичной лексико-грамматической членимости этих построений: Голубушка, как хороша! Ну что за шейка, что за глазки! (что за вопросительное местоимение в роли составной частицы: способствует выражению знач.

оценки (положительной или негативной); шейка – в прямом значении) /И.

Крылов. Ворона и лиса/. «Такие конструкции неразрывно связаны с определёнными интонациями (а в письменной передаче с контекстом); в них становится ограниченной или невозможной синонимическая замена опорных слов». Строго определённая позиция опорных компонентов в составе таких фразеологизированных структур обусловливает закрепление за ними и за подобными моделями предложений обобщённого значения «утверждения», «отрицания», «положительной» или «негативной оценки» и «волеизъявления». Например, возможно лишь самое общее определение семантического наполнения таких сочетаний, как что бы/нет бы во фразеосинтаксической схеме «Что бы [нет бы] + V inf [Adj (срав. степ.)]», ну не в «Ну не +N1» и др. Они способствуют выражению этого обобщённого значения, полностью и гармонично сливаясь с грамматическим значением синтаксических конструкций и приобретая характер элемента лексико-грамматического, а не собственно лексического: лексическое значение в них максимально абстрагируется, что и способствует их грамматикализации. «...Включая в себя и разные формы имён, и формы глаголов, эти построения имеют одно и то же синтаксическое значение»23.

Например: [Лизанька:] Ах! амур проклятый! И слышут, не хотят понять, Ну что бы ставни им отнять? («не отнимают...») /А. Грибоедов. Горе от ума/;

Зла большого у старика не было. Обидно было: пригрел человека, а он взял и унёс ружье. Ну не подлец после этого! («подлец...») /В. Шукшин. Охота жить/.

Шмелев Д.Н. Экспрессивно-ироническое выражение отрицания и отрицательной оценки в современном русском языке // Вопросы языкознания. 1958. №6. С. 64.

Шмелев Д.Н. О синтаксической членимости предложения // Русский язык в школе. 1965.

№2. С. 12.

Как справедливо отмечает Н.Ю. Шведова, «во многих случаях частица и соединяющиеся с ней формы знаменательных слов образуют особую структуру – синтаксически неразложимое единство»24, что делает невозможным их синтаксическое членение: «Строение этих конструкций, равным образом как и ряда синтаксически «связанных» конструкций (например: Разговоры разговорами, а дело делом и т.п.), не поддаётся традиционному анализу “по членам предложения”»25. Но элементы синтаксической членимости здесь всё же могут присутствовать. Например:

«Где [куда, откуда, какое] + V»: А что, он лечит, точно? Какое лечит!..

Ну, где ему! /И. Тургенев. Касьян с Красивой Мечи/. Формальные характеристики коммуникативного смысла данного предложения («не лечит...») подтверждают предположение о сказуемостном статусе глагольной лексемы лечит во фразеологизированном высказывании. Однако этим синтаксический анализ в данном случае и ограничивается.

Подобные высказывания чаще всего являются производными, а потому мотивированными. Однако построение их смыслового содержания происходит на основе не метафорического переосмысления: за ними может закрепляться какое-либо определённое значение («утвердительное», «отрицательное», «оценочное» или побудительное»), а также происходить переосмысление значения производящей конструкции на противоположное (конвертация), что обусловливает отсутствие у них образности: «А то + N + V finit»: [Сын:] Значит я должен тебя изучить: характер твой, повадки, походку... Все выходки твои, как у нас говорят. [Отец:] А то ты не знаешь? [Сын:] Я к примеру говорю («ты и сам знаешь...») /В. Шукшин. И разыгрались же кони в поле/; «До чего + Adj [Adv]»: Ох, и времена, друг!

До чего времена замечательные («высокая оценка предмета речи...») /А.

Макаренко. Честь/.

Незначительная часть подобных построений относится к разряду непроизводных в связи с невозможностью установить точно их производящую основу: То ли дело у нас: только поступи в училище, а там уж сам поедешь... /В. Гаршин. Денщик и офицер/.

Все СФЕ так или иначе соотнесены с объективной действительностью и определённым моментом речи. Но специфика этой соотнесённости различна.

У коммуникем она характеризуется условностью. Значение предикативности у них никак не грамматикализовано, но иногда может быть выведено из содержания контекста, поэтому носит ситуативно-речевой характер: Что нам с ней делать? Оставить дома? Ни в коем случае. («отрицание...») /А.

Алексин. Действующие лица и исполнители/; Ср.:... Ни в коем случае не оставим! (буд. вр.). Это позволяет говорить об отсутствии категории предикативности у коммуникем. Однако существуют исключения в форме Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М., 1960. С. 101.

Шмелев Д.Н. О синтаксической членимости предложения // Русский язык в школе. 1965.

№2. С. 12.

переходных явлений, у которых значение предикативности формально получает своё выражение, а его варьирование частично влияет на характер эксплицируемого коммуникативного смысла: Ты откажешься, повторил Алексей. И не подумаю, сказала она. («отрицание...» «не подумаю отказаться...»: изъявит. накл. буд. вр.) /Л. Овалов. История одной судьбы/;

Ср.: Если я попросил бы тебя, ты бы приехал? И не подумал бы!

(«отрицание...» «не подумал бы приехать...»: сослагат. накл.).

Грамматическая парадигма коммуникем, как правило, дефектна (равна нулю или представлена несколькими элементами).

Фразеосхемы, в свою очередь, в полной мере обладают категорией предикативности, которая у них, как правило, эксплицитно выражена:

[Аполлинария:] Ах, что это был за ребёнок! Это был воск! («это был прекрасный ребёнок...»: прош. вр.) /А. Островский. Красавец-мужчина/; Ср.:

Ах, что это за ребёнок! («это прекрасный ребёнок...»: наст. вр.).

Грамматическая парадигма обязательного неизменяемого компонента фразеосхем также дефектна, обязательного изменяемого – чаще полная.

Порядок следования обязательных компонентов фразеосхемы может быть как обратимым, так и необратимым.

Категория предикативности напрямую зависит от характера выражаемого высказыванием значения: понятийного или непонятийного.

Решение проблемы понятийности/непонятийности значения СФЕ заключается в установлении признака наличия или отсутствия в основе его содержания суждения одной из основных категорий логики, соответствующей единице синтаксиса предложению. Коммуникемы суждения не выражают. Значение подобных единиц «...не осмысляется, не анализируется, но непосредственно выражается, не будучи... пропущенным через мышление»26. Обобщение значения здесь происходит путём установления говорящим непосредственной социально осмысленной связи между внутренними переживаниями фактов объективной действительности как предметов обозначения и определёнными языковыми знаками: Надо доски собрать, что с крыши сорвало.., говорил Трифон. И то правда.

(«согласие...») /Ф. Решетников. Свой хлеб/. Содержание же фразеосхем эксплицируется в форме суждения, что даёт основание для квалификации их значения как понятийного, т.е. такого, которое соотносится со своим логическим коррелятом – логемой (в ее двух разновидностях – логемойсуждением и логемой-побуждением): И тут же обратился с криком к солдатам: Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он. («не бегайте/не будете бегать по дворам...») /Л. Толстой. Война и мир/.

Существуют различные структурно-семантические типы фразеосхем.

Они могут быть построены по модели простого и сложного предложения.

Последнее представлено всеми его разновидностями: сложноподчиненным (чаще), сложносочиненным и бессоюзным.

Смирницкий А.И. Значение слова // Вопросы языкознания. 1955. № 2. С. 89.

Устойчивые модели и устойчивые обороты составляют периферию поля синтаксической фразеологии.

Устойчивые модели – это одно- или неоднокомпонентные синтаксические построения, значение которых соотносится с логемой. В составе устойчивых моделей отсутствуют десемантизированные или фразеологизированные обязательные структурные компоненты, что обусловливает минимальную степень асимметрии между их означающим и означаемым: их значение почти полностью равно семантике составляющих его лексических элементов.

Формально устойчивые модели ничем не отличаются от обычных нефразеологизированных предложений и могут воспроизводить все их структурные схемы. Синтаксические связи между словами в устойчивых моделях актуальны для говорящих и полностью совпадают со структурой производящего предложения: Придёт он! Как же! («не придёт он...»: сказ.

+ подлеж.); Придёт он! Я ручаюсь! («придёт он»: сказ. + подлеж.).

Отличительной чертой устойчивых моделей является то, что они в своем вторичном значении характеризуются некоторой степенью воспроизводимости и устойчивости (хотя наименьшей, чем коммуникемы и фразеологизированности может служить, к примеру, использование вопросительной структуры для выражения утвердительного или отрицательного содержания, применение морфологических форм в переносном значении (явление грамматической транспозиции), изменение нейтрального словопорядка в предложении и т.д. В последнем случае в начальную позицию выносится информативно наиболее значимый член предложения (чаще – предикативный). Таким образом, особое значение устойчивой модели опирается на специальную, вполне определённую синтаксическую схему. «Конситуативно обусловленное значение так вынесенных слов оказывается обратным их прямому значению»27, например:

1) Чёрта с два, угрюмо подумал он. Как же, заболеют они! («не заболеют...») /Стругацкие. Парень из преисподней/; 2) [Старуха:] Да ты чо уж, помираешь, што ли! Может, ишо оклемаисся. [Старик:] Счас оклемался. Ноги вон стынут... Ох, господи. господи!.. («не оклемаюсь...»:

прош. вр. буд. вр.) /В. Шукшин. Как старик помирал/; 3) В шахту бы его... Два года ковыряются, а где продукция? Дали бы мне власть я бы всех их... («нет продукции...»: вопрос утверждение) /Д. Гранин. Иду на грозу/.

О наличии определённого уровня формально-семантической фразеологизированности устойчивой модели свидетельствует и факт энантиосемического переосмысления28 содержания всей конструкции в целом на противоположное, а также несовпадение (асимметрия) исходного и Русская грамматика. / Гл. ред. Н.Ю. Шведова. Т.2. М, 1980. С. 223.

Меликян В.Ю. “Внутренняя антонимия” и способы её выражения в языке // Русский язык в школе. 1998. № 2.

производного значений данных построений, их формы и коммуникативного смысла, которое может выражаться в наличии или отсутствии отрицательной частицы не и дополнительных коннотативных оттенков смысла. Это, в свою очередь, указывает на то, что не все элементы смысла такого высказывания выводятся из значений его компонентов и что подобные единицы обладают слабо выраженными признаками идиоматичности, целостности, устойчивости и воспроизводимости.

Степень их фразеологизированности настолько мала, что наличие этих свойств, как правило, не мешает производить анализ их синтаксической структуры в аспекте деления на члены предложения. Это подтверждается тем, что синтаксическая схема устойчивых моделей может подвергаться разнообразным трансформациям при сохранении категориального значения:

Он мне поможет? Поможет он тебе! Как же! («не поможет...»); Ср.:...

Поможет обязательно он тебе! Как же! («не поможет...»); Ср.:... Он тебе поможет! Как же! («не поможет...) и т.д. Отсюда условия их внутренней организации менее жёстки, чем у остальных классов СФЕ. Результатом этого является то, «...что ироническое отрицание может скрываться вообще за всяким, по сути дела, предложением»29. Однако это обусловливает повышенные требования к их речевой реализации и, в частности к контексту.

Например: 1) [Гребенщиков:] Неужели без суда нельзя было договориться?

Заплатили бы вам за баню... [Ефим:] Это уж ты сам с ней договаривайся, может, сумеешь. Я не мог. Мне этот суд нужен... как собаке пятая нога. («не нужен + недовольство, неприязнь, досада, негат. отнош. к предмету речи и т.п.») /В. Шукшин. Суд/; Ср.: Думайте, что хотите, а мне этот суд нужен по принципиальным соображениям. («нужен...»); 2) Вон... Дед кивнул в сторону горницы. Ничего, говорят, ты не понимаешь, старый хрен. Они понимают! («они сами ничего не понимают + неодобрение, ирония, возмущение, негат. отнош. к собеседникам и т.п.») /В. Шукшин. Критики/;

Ср.: Они понимают, что учиться крайне необходимо. («они понимают...»).

Всё это свидетельствует о переходном статусе устойчивых моделей между фразеологизированными и нефразеологизированными предложениями. Их отнесение к СФЕ, несмотря на разноаспектную членимость, основывается на наличии у них, пусть даже слабо выраженных, свойств устойчивости, воспроизводимости, идиоматичности и целостности.

Устойчивые модели характеризуются неограниченно широким лексическим наполнением синтаксически устойчивых компонентов структуры. Такие построения лексически проницаемы и бесконечно лексически распространяемы. С другой стороны, устойчивые модели стремятся всё же к ограничению лексико-синтаксической распространяемости. В этом, на наш взгляд, проявляется специфика природы СФЕ, которые строятся в соответствии с принципами экономии, Шмелев Д.Н. Экспрессивно-ироническое выражение отрицания и отрицательной оценки в современном русском языке // Вопросы языкознания. 1958. №6. С. 75.

устойчивости, системности, регулярности, эмоциональности и экспрессивности: Вылезай, закричали товарищи. Да, вылезай!

отозвался Миша, черта с два! вылезешь тут... («не вылезешь...») /И.

Тургенев. Отрывки из воспоминаний своих и чужих/.

Устойчивые модели мотивированы, производны, а потому обладают внутренней формой. Переосмыслению здесь может подвергаться, к примеру, значение «утверждения» или «отрицания» в результате процесса конверсии30, что также предполагает отсутствие у них образности. Например, «V finit +...»: Пошёл к дьяволу! обозлился Иван. Сам давай... с другом, вон.

Тогда я не посылаю с тобой чёрта, сказал изящный чёрт. И внимательно, и злобно посмотрел на Ивана. Понял? Попадешь ты к Мудрецу!.. Ты к нему никогда не попадёшь (перен. знач.: «не попадёшь...») /В. Шукшин. До третьих петухов/; Ср.: Попадешь ты на концерт! Не беспокойся. (прям.

знач.: «попадёшь...»).

К периферии синтаксической фразеологии относятся также разнообразные устойчивые обороты (пословицы, поговорки, крылатые выражения и клише).

К клишированным выражениям относятся построения типа Что если мы опоздаем?; Есть что предложить (о чем задуматься) и др. Такие конструкции представляют собой свернутый аналог соответствующего СПП:

Что произойдет, если мы опоздаем?; У нас есть то, что мы можем предложить вам. Приращения смысла здесь не наблюдается, структурообразующие словоформы (вопросит. местоим. что и подчинит.

союз если) употреблены в своих прямых значениях, отсюда, признак идиоматичности отсутствует. Это отличает их от устойчивых моделей. С другой стороны, имеет место асимметрия формы и содержания: формально они монопредикативны, а содержательно – полипропозитивны. Эта асимметрия носит характер скорее не идиоматичности, а неполноты синтаксической структуры. Однако, им присущи признаки устойчивости, воспроизводимости, цельнооформленности, а также аграмматичности, которая не позволяет полностью разбирать их по членам предложения.

Существуют и другие примеры подобных построений, которые обнаруживают несколько большее количество фразеологических признаков.

Так, некоторые из клише характеризуются наличием полустершейся семантики, устойчивым лексическим составом и грамматическим наполнением, например: Примите мои глубочайшие уверения; Чем могу служить? и т.п. Особенности данных единиц очень тонко подметил А.Н.

Островский31 в одном из своих произведений: [Негина (Великатову):] Меликян В.Ю. Синтаксические конструкции с противоположными значениями негопозитивности и оценки в современном русском языке: автореф. дис. … канд. филол. наук.

Ростов н/Д, 1996.

Данный пример был подмечен и использован В.Л. Архангельским в его книге «Устойчивые фразы в современном русском языке».

Позвольте вас познакомить! Петр Егорыч Мелузов. Иван Семеныч Великатов. [Смельская:] Ах, знаете ли, Иван Семеныч, ведь Петр Егорыч – студент, он жених Сашин. [Великатов (подавая руку):] Очень приятно с вами познакомиться. [Мелузов:] Что же тут приятного для вас? Ведь это фраза. Ну, познакомились, так и будем знакомы. Вот и все. [Великатов (почтительно):] Совершенно справедливо: очень много говорится пустых фраз, я с вами согласен; но то, что я сказал, извините, не фраза. Мне приятно, что артистки выходят замуж за порядочных людей. [Мелузов:] Да коли так… благодарю вас! (Подходит и горячо жмет руку Великатову) /А. Островский.

Таланты и поклонники/.

По справедливому замечанию В.Л. Архангельского, «фразеологические шаблоны находятся на пограничной черте, отделяющей явления, изучаемые фразеологией, от явлений, изучаемых описательным синтаксисом, но оказываются все же ближе к первым, чем к последним»32.

Степень фразеологизации (воспроизводимости, устойчивости, структурно-семантической целостности, идиоматичности и экспрессивности) отдельных классов СФЕ различна: она максимальна у коммуникем и минимальна у устойчивых оборотов. Кроме того, в рамках каждого класса СФЕ степень фразеологичности может варьироваться. В этой связи целесообразно различать фразеологические разряды в пределах каждого класса СФЕ, например: коммуникемы-сращения (Алле!, Будьте нате!), коммуникемы-единства (А как же!; Ах ты!), коммуникемы-сочетания (А это видел?!, Иди ты!) и коммуникемы-выражения (Балдеж!, Без сомнения!). Однако не во всех классах СФЕ данные фразеологические разряды представлены. Так, например, крылатые выражения характеризуются отсутствием фразеологических сращений, что обусловлено спецификой их языковой организации: 1) КВ-единства – только с обобщающим значением, т.е. КВ-афоризмы (Красота – это страшная сила.

/Из к/ф “Весна”/; Что пройдет, то будет мило. /А. Пушкин. Если жизнь тебя обманет/); 2) КВ-сочетания – с прямым и переносным значением (– А что вам больше всего во мне нравится? – Жилплощадь. /Из к/ф “Весна”/; Будете мешать – оставлю без обеда. /Из к/ф “Обыкновенное чудо”/); 3) КВвыражения – с прямым значением, т.е. КВ-цитаты (Мороз и солнце; день чудесный! /А. Пушкин. Зимнее утро/; Была ужасная пора, об ней свежо воспоминанье. /А. Пушкин. Медный всадник/).

Фразеосхемы, построенные по модели сложноподчиненного предложения, также обнаруживают только три данных фразеологических разряда, что, безусловно, связано с их языковой спецификой33.

Архангельский В.Л. Устойчивые фразы в современном русском языке. Основы теории устойчивых фраз и проблемы общей фразеологии. Ростов н/Д, 1964. С. 155.

Меликян В.Ю., Остапенко А.И. Словарь фразеологизированных сложноподчиненных предложений русского языка. Ростов н/Д, 2005.

В заключении следует отметить, что СФЕ играют в системе языка очень важную роль. Фразеологический состав представляет собой стройную и четко организованную вспомогательную подсистему. Все отклонения от существующих языковых правил, связанные с построением СФЕ и их реализацией в речи, служат семантической функции акцентуализации, заострения внимания, подчёркивания значимости, ценности репрезентируемой информации для дальнейшего повествования. Это усиливает экспрессивность, воздействующую силу текста, а также степень его запоминаемости.34 Различный объём эксплицируемой информации, а также различная функциональная направленность нефразеологизированных и фразеологизированных предложений обусловливает их параллельное существование в языке.

Меликян В.Ю. Об одном из типов нечленимых предложений и его эстетических функциях // Русский язык в школе. 1999 б. №2.

ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ И

ЯЗЫКОВЫЕ СРЕДСТВА ИХ ВЫРАЖЕНИЯ

Функционально-семантическое поле (ФСП) темпоральности представляет собой центр всего круга предикативных категорий, которые передают отношение содержания высказывания к действительности, устанавливаемое с точки зрения говорящего. Темпоральность понимается сторонниками функциоиально-семантического направления в лингвистике как «семантическая категория, отражающая восприятие и осмысление человеком времени обозначаемых ситуаций и их элементов по отношению к моменту речи говорящего или иной точке отсчета»1.

ФСП темпоральности, но мнению академика А. В. Бондарко, представляет собой поле, которое базируется на соматической категории темпоральности и включает в свой состав группу грамматических, лексических и комбинированных (лексико-грамматических, грамматикоконтекстуальных и т.д.) разноуровневых средств выражения.

ФСП темпоральности относится к разряду моноцентрических полей, поскольку глагольная категория времени и формы времени глагола являются ядром функционально-семантической категории темпоральности. Исходной точкой отсчета временных отношений является момент речи или какой-то другой момент. Каждая форма глагольного времени заключает в своем категориальном значении определенное отношение к этой точке отсчёта, ср.:

говорил – говорю – буду говорить. Каждая из данных глагольных форм выражает определенное отношение к временному центру (предшествование – одновременность – следование). В зависимости от того, выступает ли в роли временного дейктического центра момент речи или какой-либо иной момент, выделяются абсолютное и относительное время. Абсолютное время ориентировано на момент речи: «Переговаривались и основном посредством мимики и пальцев» (И. Шелест); относительное – на момент другого действия: «Я знал, что он работает на фабрике». Значение абсолютного времени находится в центре разновидностей темпоральных отношений.

В категории темпоральности, кроме собственно времени, можно выделить ряд смежных блоков. Так, функциональная грамматика выделяет признак «актуальность/неактуальность ориентации на момент речи».

Ситуативно актуализированный тип речи отличается непосредственной связью содержания высказывания с ситуацией речи. Ситуативно актуализированная речь характерна для непосредственного общения Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность / Под ред. Бондарко А.В. М., 1990. С. 5.

говорящего и слушающего. Средствами актуализации временного дейксиса являются различные лексические конкретизаторы, типа теперь, давно, сейчас, в тот момент и т.д., а также речевое соотнесение разных временных планов. Ср.: «Одних у дворца своего в Петербурге царь тогда расстрелял, а других теперь в Манчжурию везет убивать» (С. Сараков). В примере темпоральная ситуация включает соотнесенные друг с другом планы настоящего и прошедшего времени, чему способствует употребление в предложении обстоятельственных средств тогда - теперь, хотя в данной конструкции реализуется значение абсолютного времени.

Ситуативно неактуализированная речь выступает в тех случаях, когда нет непосредственной связи между содержанием высказывания и речевой ситуацией, в частности, с позицией говорящего (пишущего) в момент речи.

Ср.: '»Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на последней скамейке, в двух шагах от приятелей» (М. Булгаков). Формы времени в данном предложении не выражают прошедшего времени в его актуальном, живом сопоставлении с настоящим, а выполняют функцию соотнесения прошедшего с соответствующим моментом плана повествования. А. В.

Бондарко относит к типу ситуативно неактуализированной темпоральности употребление форм прошедшего и настоящего времени в художественном повествовании и в различных научных изданиях35, т.е. употребление в информативных речевых актах.

Среди финитных форм глагола нет специальных форм относительного времени: одни и те же глагольные формы времени могут выступать то в абсолютном, то в относительном временном употреблении. Относительное время может выражаться деепричастиями, а абсолютное – нет. В предложении может быть представлена цепочка последовательной временной относительности «Всё же, проследив по нитке вверх, заметил, что из окна белошвейной фабрики ему улыбаются две молоденькие женщины»

(И. Шелест). В данном предложении время действия глагола улыбаются определяется как одновременное по отношению к прошедшему времени предиката. В свою очередь время действия деепричастия проследив выражает предшествование в прошедшем по отношению к заметил, и только форма предиката основной части сложноподчиненного предложения имеет значение прошедшего с независимой абсолютной ориентацией, т.е. в качестве точки отсчета выступает момент речи.

В структуре ФСП темпоральности выделяются микрополя прошедшего, настоящею и будущего времени. Причем, если традиционная грамматика отмечает тесную связь категории вида и времени, говоря о видо-временных формах36, то функциональная грамматика, в свою очередь, рассматривает Теория функциональной грамматики. 1996. С. 12.

См.: Виноградов В.В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М., 1974; Бондарко А.В. Вид и время русского глагола. М., 1971.

взаимодействие функционально-семантических категорий темпоральности, аспектуальности и модальности. Некоторые ученые-лингвисты, например, А.

Г. Лыков, рассматривают прошедшее время совершенного и несовершенного вида как разные слова, имеющие разные системы форм, ср.: читал - читаю буду читать (несовершенный вид), прочитал - прочитаю (совершенный вид). Авторы «Коммуникативной грамматики русского языка» отмечают:

«Ведущим средством организации и членения текста являются глаголы в установленных (по Виноградову В. В.) видо-временных функциях:

аористивной и перфективной для совершенного вида, имперфективнопроцессуальной и качественно-описательной для несовершенного вида»37. В имперфективно-процессуальной функции действие или состояние предстают в их наблюдаемой протяженности, не ограниченной временными рамками:

«Нас было много на челне. Иные парус напрягали…» А. С. Пушкин). В качественно-описательной функции говорящий, дистанцируясь во времени и пространстве от действий или состояний, представляет их как обычные занятия, умения, характеристики, ср.: «Он по-французски совершенно мог изъясняться и писал…»; «Она ласкаться не умела...» (А.С. Пушкин).

Перфект и аорист как функции значений совершенного вида различаются тем, что аористивная функция свойственна глаголам динамического действия, которые, последовательно сменяя друг друга, ведя сюжет от завязки к развязке, служат главным средством организации повествования, ср.: «На рейд вышли уже в темноте, но тут опустился туман...» (И. Шелест). Перфективная функция включает в сюжетное время состояние (лица, предмета, пространства), являющееся результатом предшествующего действия либо предельного состояния, перешедшего в новое качество: «На катерах подошли к лодкам. Георгий Молчанов оказался на борту гидросамолета» (И. Шелест). Перфективная функция свойственна больше глаголам состояния, чем глаголам действия. В примере опустился туман тоже представлено перфектное значение. Ошибочной является трактовка перфектива как обозначения действия, результат которого сохраняется до момента речи. Глаголы совершенного вида определенных семантических категорий могут реализовать перфективную и аористивную функцию и в будущем времени, например, обозначать состояние, которое наступит в результате предшествующего действия или развивающегося состояния, его результата: «Что посеешь, то и пожнёшь».

Глаголы совершенного вида в форме будущего времени могут выполнять имперфективно-процессуальную функцию, выступая в сопровождении частицы как, наречия вдруг с экспрессией интенсивности и неожиданности действии: «Маркс со стенки смотрел, смотрел,... разинул рот да как заорёт» (В.В. Маяковский). Перечень обычных и повторяющихся действий в глагольных формах совершенного вида будущего времени может Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998. С. 401.

выполнять и функцию качественно-описательного имперфектива: «То моську вовремя погладит, то в пору карточку вотрёт» (А. С. Грибоедов) Качественно-описательная функция имперфектива выступает и в модели пословицы с обобщенно-личным глаголом совершенного вида будущего времени, обычно с отрицанием: «Плетью обуха не перешибешь».

Предложения и группы предложений с предикатом в форме настоящего времени способны выступать в имперфективно-процессуальной и качественно-описательной функции, т.е. наглядно воспроизводить наблюдаемые процессы и представлять описательную характеристику предмета, лица, его свойства: «Тебя, твой трон я ненавижу...» (А. С.

Пушкин): «Сосед наш неуч, сумасбродит, он фармазон, он пьёт одно стаканом красное вино...» (А. С. Пушкин). Несмотря на то, что настоящее время не располагает совершенным видом, контекст даёт возможность глаголам в форме настоящего времени в наглядно-образном репродуктивном значении сообщать о ряде последовательных действий, т.е. выполнять аористивную функцию: «Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет» (А.

С. Пушкин). Некоторые группы глаголов, по мнению авторов «Коммуникативной грамматики русского языка», в форме настоящего времени способны выполнять перфективную функцию: «И вянет милой Тани младость» (А. С. Пушкин).

В целом временной дейктический центр не ограничивается рамками грамматического времени. Он представлен также в соотношениях других средств выражения временного значения. Например, лексические показатели темпоральности типа вчера, позавчера, давно, в прошлую пятницу - теперь, сейчас, в это время, в этот момент - завтра, послезавтра, через три недели и т.д. представляют собой «особую обстоятельственную подсистему темпоральных спецификаторов, в которой, как и в подсистеме глагольных форм времени, выявляется ориентация на дейктический центр, связанный с отнесённостью к теперь»38, т. е. ко времени, в котором протекает речь, ср.:

«Иду я вчера по улице» (пример А. В. Бондарко). В данном примере лексический обстоятельственный конкретизатор темпоральных отношений выполняет функцию основного обозначения темпоральной отнесённости ситуации при употреблении формы настоящего времени в функции настоящего исторического, наглядно-образного. Лексический показатель при формировании высказывания имеет существенное значение. «Без лексических средств полная реализация функций выражения времени, адекватная потребностям речевой коммуникации, была бы невозможна»39.

Даже выполняя функцию дополнительного конкретизатора темпоральных отношений, которые выражаются грамматическими формами времени, лексические показатели могут «задавать» временной план, требующий определенного выбора временной формы: «... Вчера был бал, а завтра будет Теория функциональной грамматики. М., 1990. С. 10.

Теория функциональной грамматики. М., 1990. С. 55.

два» (А.С. Грибоедов). Временная форма глагола должна соответствовать значению обстоятельственного темпорального показателя.

На периферии поля темпоральности находятся также аналитические формы страдательных причастий типа был обсуждён – обсуждён – будет о6суждён и формы полных причастий: обсуждавший, обсудивший, обсуждённый (прошедшее время) - обсуждающий, обсуждаемый (настоящее время). К ближней периферии поля темпоральности, помимо перечисленных ранее групп, относятся синтаксические конструкции со значением "нулевого" настоящего времени, соотносительные с конструкциями, включающими формы типа был – будет: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека» (А. А. Блок).

Для русского языка характерно выражение близости/отдалённости при помощи лексических конкретизаторов. Только глаголы многократного способа глагольного действия типа хаживать, говаривать, знавать и т. д., которые употребляются исключительно в форме прошедшего времени, характеризуются признаком давности имеют значение «давнего обыкновения»: «Вот холм лесистый, над которым часто я сиживал недвижим и глядел на озеро…» (А.С. Пушкин). Неопределенно фиксированная временная ориентация представлена в предложениях типа «Я приду к вам когда-нибудъ». Временная ориентация может быть также нефиксированной:

"'Гурский выехал на Западный фронт" (К. Симонов). Нефиксированность временной ориентации понимается в данном случае как отсутствие различных конкретизаторов темпорального значения. Принято говорить об обстоятельственных конкретизаторах, однако на уровне полипропозитивных монопредикативных конструкций эту функцию могут выполнять определения с временной семантикой – актанты пропозитивного имени:

«Ведь до сегодняшнего утра он и не подозревал о ее существовании на этой земле» (В. Быков); «Волошин оглянулся, ища взглядом еще кого-нибудь сзади, и увидел лишь одного бойца из вчерашнего пополнения» (В. Быков);

«...Пулеметные трассы, огненно сверкая в темноте, секли низами, взбивали снег как раз на их предстоящем пути из-за пригорка» (В. Быков).

Определения типа предстоящий, прошедший являются выразителями неопределённо-фиксированной временной ориентации, а актанты типа вчерашний, сегодняшний выполняют функцию темпоральных конкретизаторов, обозначающих время точно и определенно.

К дальней периферии поля темпоральности относятся деепричастия в составе деепричастных конструкций, синтаксические конструкции с модальным значением, имплицирующим темпоральную отнесённость ситуации или одного из её элементов к будущему: «Позвольте вам выйти вон» (А. П. Чехов); «Встать»; «Да как я могу решить: кому жить, кому не жить» (Ф. М. Достоевский), а также конструкции с временными союзами и различные контекстуальные средства передачи темпоральных отношений, не имеющие определённой и однородной структуры, структурной характеристики, например: помнится, в более ранние годы, тогдашний и т. д.

К дальней периферии, где ФСП темпоральности в плане средств выражения пересекается с полями модальности и таксиса, относят лексические обстоятельственные показатели типа сейчас, завтра, однако подобная точка зрения представляется весьма спорной, так как лексические конкретизаторы часто выступают как семантически и даже структурно обязательные компоненты конструкции, без которых она не реализует заданное значение «Завтра была война», «Скоро рассвет». По мнению А. В. Бондарко, подобные лексические средства в каждом из типов их функций (функция дополнительной конкретизации или основного обозначения темпоральной отнесённости) «имеют постоянное и устойчивое темпоральное значение, выражаемое в определенной (обстоятельственной) синтаксической позиции»40.

Лексические конкретизаторы темпорального значения характеризуют действие и в плане длительности, повторяемости. «На длительность и полноту охвата временного отрезка действия указывают наречия, сочетания существительных с местоимениями»41: «При отступлении немцев полицаи обычно уходили с ними на запад» (В. Богомолов). Обстоятельственный показатель обычно характеризует действие предикативной основы как повторяющееся. При этом семантика лексического конкретизатора оказывает влияние и на темпоральный план свернутой пропозиции, т.е. «второго»

сообщения, выраженного абстрактным существительным с процессуальной семантикой. При использовании наречия обычно невозможно представить действие препозитивного имени как однократное, мгновенное, например:

«Когда немцы отступили, полицаи обычно уходили с ними на запад».

Синонимичным приведённому выше монопредикативному полипропозитивному предложению является следующее сложноподчиненное предложение: «Когда немцы отступали, полицаи обычно уходили с ними на запад». Общий смысл данных конструкций предполагает тождество темпорально-аспектуальных планов двух пропозиций.

Для выражения кратковременности, мгновенности действия используются лексические конкретизаторы типа быстро, внезапно, мгновенно и т.д. Наречия сразу, незамедлительно, тотчас и др.

актуализируют непосредственное мгновенное следование во времени.

Данное значение следования не предполагает временного разрыва между действиями, в отличие от конкретизаторов типа потом, затем, на другой день, после этого и т.д.

Значения предшествования, одновременности и следования действий это частные значения функционально-семантической категории таксиса, тесно связанной с ФСК темпоральности. По мнению А. В. Бондарко, таксис – «языковая категория, характеризующая временные отношения между действиями (в широком смысле, включая любые разновидности предикатов):

Теория функциональной грамматики. М., 1990. С. 54.

Основы построения функциональной грамматики русского языка для нерусских. М., 1991.

С. 112.

одновременность / неодновременность, прерывание, соотношение главного и сопутствующего действия и т.д.»42. В отличие от времени, таксис характеризует сообщаемый факт по отношению к другому сообщаемому факту, но не факту самого сообщения. Важным представляется при этом разграничение понятий «таксис» и «относительное время». «Семантика таксиса – временные соотношения компонентов полипредикативного комплекса, тогда как семантика относительного времени – это темпоральная характеристика действия, выражаемого данной формой». Таксис и относительное время могут совмещаться: «Когда он открыл как следует глаза, он увидел, что шумит море...» (М. Булгаков). Относительное время представлено в данном предложении, потому что глагольная форма настоящего времени шумит выражает значение прошедшего действия определяемое по отношению к другому моменту - моменту действия увидел.

Таксисным же значением является отношение одновременности действий в рамках целостного временного периода (увидел - шумит). Таксисные отношения могут не совмещаться со значением относительного времени, ср.:

«Маргарита подняла голову к луне и сделала задумчивое и поэтическое лицо» (М. Булгаков). Оба предиката связаны отношениями одновременности, а точнее – мгновенного следования одного действия за другим без временного разрыва между ними. Оба предиката имеют самостоятельную ориентацию на момент речи, оба совершаются в прошедшем по отношению к моменту речи, следовательно, таксис здесь представлен в конструкции с абсолютным, а не относительным употреблением временных форм.

Таким образом, в предложении могут реализовываться: таксис, но не относительное время; относительное время, но не таксис; таксис и относительное время. ФСП таксиса относится к разряду полицентрических полей, так как в отличие от темпоральности, не базируется на определенной грамматической категории. «Ядро семантики таксиса – это значение одновременности/разновременности (предшествования – следования)»43, связанно с аспектуальной характеристикой элементов выраженного в высказывании полипредикативного комплекса. Таксисные отношения могут реализоваться как отнесённость действий к одному периоду времени при неактуализованности различия одновременности/неодновременности, как связь действий во времени в сочетании со значением обусловленности.

Круг синтаксических конструкций, в которых устанавливаются таксисные отношения, существенно расширяется за счет полипредикативных полипропозитивных структур, к сфере которых относятся не только конструкции с причастиями и деепричастиями, но и неэлементарные простые предложения с инфинитивом, именами действия, состояния, качества. Одним из основных средств выражения таксисных отношений в полипропозитивных простых предложениях являются предложно-падежные сочетания, так они Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 503.

Теория функциональной грамматики. М., 1990. С. 235.

могут передавать свернутую пропозицию: «Обычно Сотников с трудом преодолевал в себе какое-то пугающе-брезгливое чувство при виде этого печального пристанища» (В. Быков).

Таксисное значение одновременности действий может осложняться отношениями обусловленности: «При раскопках у задней стены амбара обнаружен тайник» (В. Богомолов). Действие предикативной основы предложения совершается на фоне длительного действия, обозначенного девербативом: «Когда проводили раскопки, у задней стены амбара обнаружили (был обнаружен) тайник».

В полипропозитивном простом предложении таксис может быть выражен при помощи производных предлогов, образованных от существительных с временной семантикой типа момент, время, минута и т.д., например: «Добродушная фельдшерица навестила поэта во время грозы»

(М. Булгаков). Составной предлог во время является показателем одновременности действий свернутой пропозиции и основного действия.

Конструкции такого рода - монотемпоральные, характер таксисных отношений в них не зависит от временного плана сказуемого: «Добродушная фельдшерица навестит поэта во время грозы». При изменении темпорального плана высказывания временное соотношение между действиями не меняется.

Помимо производных предлогов маркерами определённых таксисных отношений служат непроизводные предлоги: «После возвращения из Сталинграда ему прислали сценарий киноновеллы» (К. Симонов); «Рындин перед самой отправкой всучил Лопатину две гранаты-лимонки» (К.

Симонов); «А до ранения вы не удосужились подумать?» (В. Быков). Однако ряд непроизводных предлогов с исходным пространственным значением не имеет закреплённого за ними таксисного значения. В этом случае необходимо учитывать семантику сказуемого и самого существительного при установлении таксисных отношений между действиями: «Старший полицай доложил о прибытии» (В. Быков). Действие свернутой пропозиции в данном предложении предшествует действию предикативной основы.

Действие свернутой пропозиции в силу особенностей лексического значения предиката представлено как предполагаемое, находящееся в отношениях следования основному действию: «Данилов мечтал о встрече с ней» (В.

Орлов).

Среди актантов препозитивного имени выделяется группа определений с временной семантикой, которые указывают на расположение действия свернутой пропозиции на оси времени: «Он порадовался своему довоенному увлечению пулеметной стрельбой» (В. Быков). При отнесенности высказывания к плану прошлого действие свернутой пропозиции представлено как предшествующее отношению к основному действию полипропозитивного простого предложения, на что указывает определение довоенному, ср.: «Он порадовался тому, что до войны увлекался пулеметной стрельбой».

Можно сделать вывод, что ФСП темпоральности и таксиса представляют собой многослойные структуры разноуровневых средств выражения функционально-семантических категорий.

2.2. Залог как одна из основных грамматических категорий русского глагола Определение категории залога, количество форм залога и их качественная характеристика, понятие семантической однородности/неоднородности форм залога, характер залоговых оппозиций и многие другие теоретические вопросы до сегодняшнего дня остаются спорными в лингвистике. В наиболее общем виде в учебной литературе залог представлен как категория, выражающая субъектно-объектные отношения, а классификация залога находит свое отражение в двух наиболее распространенных: двухзалоговой и трехзалоговой. В этой связи задача преподавателя состоит в том, чтобы обратить внимание студентов на такое положение дел, ориентировать их на сознательный и творческий подход к изучению темы, дать набор сведений, который поможет обучаемым самоопределиться в этом вопросе. Необходимо подготовить студентов к тому, что не всегда возможно установить четкую границу между различными явлениями и принять окончательное решение. И это связано прежде всего с тем, что нет полного описания данной категории, нет четких критериев, которые бы адекватно отражали данную морфологическую оппозицию.

Именно поэтому на занятиях рассматриваются обе теории залога, обращается внимание на положительные стороны и недостатки каждой из них.

Рассмотрение классификаций проводится в виде сопоставления, которое оформляется с помощью таблицы. В качестве оснований для разграничения выбираются следующие: грамматическое содержание, способы и средства выражения, залоговые значения и их количество, степень охвата категорией залога глагольных форм. Здесь же поясняется, что для русской грамматической науки традиционной является трехзалоговая классификация.

Двухзалоговая классификация имеет распространение и в западноевропейских грамматиках, и в русских грамматиках, посвященных описанию европейских языков. Так, учение об активе и пассиве характерно для английского, немецкого и испанского языков, в которых выделяется два залога: действительный и страдательный. Студентам необходимо пояснить, что при анализе конкретных глагольных словоформ допустимо пользоваться и той и другой классификацией, но при этом оговаривать, какая именно использовалась.

Для систематизации знаний по трехзалоговой классификации целесообразно использовать алгоритм, представленный в учебном пособии «Современный русский язык. Анализ языковых единиц»44.

Кроме того, изучение данной категории не может быть полным без экскурса в историю. Поэтому на занятии вспоминаем, что категория залога в древнерусском языке, как и в других древних славянских языках, была развита слабо, и ее основным средством выражения была энклитическая форма с# винительного падежа возвратного местоимения себе. Эта форма не являлась частью слова, в отличие от современного русского языка, а представляла собой отдельное служебное слово, которое могло стоять не только непосредственно после той глагольной формы, к которой относилось, но и перед ней, а также могло быть отделено от неё другими словами, и его не всегда можно было легко отличить от того же местоимения в функции особого члена предложения, например: Кое оуне бо"ти ми с# или радовати с$# - «что же мне бояться или радоваться» (Златоструй XII в.), Се же повhмь мало нhчто. еже с# събыс пророченье Fеwдосьево - «вот сообщу кое-что о том, как сбылось пророчество Феодосия» (Лаврентьевская летопись), и возьмуть на с# прутье младое. бьють с# сами. и того с# добьють. егда вылhзуть ли живи - «и возьмут на себя молодые прутья, бьют себя сами и до того себя добьют, что вылезут едва живы» (там же). В последнем предложении с# употреблено как самостоятельный член предложения.

В некоторых случаях энклитическая форма с# заменялась местоимением себе. Это наблюдалось в тех случаях, когда в предложении перед глаголом имело место отрицание, а при отрицании винительный падеж замещался родительным (в Р.П. особой энклитической формы не было), например:

адамъ же и евьга не стыд"шете себе - «Адам же и Ева не стыдились (друг друга)» (Лаврентьевская летопись).

При немногих глаголах, выражающих душевное состояние, замыкающееся в самом субъекте, употреблялась в древнерусском языке энклитическая форма дательного падежа возвратного местоимения си, например: жалити си «негодовать, скорбеть».

Исторические изменения в категории залога связаны с закреплением за глаголом возвратного местоимения с# в виде постфикса и с образованием возвратных глаголов, а также с установлением соотносительности возвратных глаголов, с одной стороны, и причастий действительного и страдательного залогов, - с другой, возникшей под действием видов.

Присоединение местоимения с# к глаголу и превращение его в постфикс-частицу наблюдается уже с XV в., однако утрата подвижности с# отмечена только в XVII в.

Прикрепление частицы -ся к глаголу вызвало изменение семантики глагола. Создаются глаголы с собственно-возвратным, возвратно-средним, взаимно-возвратным и другими значениями.

Чеснокова Л.Д., Печникова В.С. Современный русский язык. В 3х частях.– М., 1995. С.65.

Глаголы со страдательным значением возникли достаточно поздно. В XVII в. страдательный залог могли получать только некоторые книжные глаголы. С XVII в. устанавливается дифференциация функций между страдательным причастием и страдательным глаголом: страдательные причастия образуются от глаголов совершенного вида, страдательные глаголы получили значение несовершенного вида: работа выполнена нами – работа выполняется нами. Возвратные глаголы, не получившие страдательного значения, оказались в кругу глаголов со значением действительного залога (по двухзалоговой классификации).

Учитывая всю сложность данной темы, важно также обратить внимание студентов при чтении лекций и проведении практических занятий на вопросы, которые могут у них возникнуть. Считаем целесообразным остановиться на следующих из них:

1) Можно ли говорить, что залог - это морфологическая категория, если не все глаголы охвачены залоговым противопоставлением (при трехзалоговой классификации)?

2) Каков характер этой категории: классифицирующий, словоизменительный или смешанный? В большинстве учебных пособий подчеркивается словоизменительный характер категории залога. В этом случае как быть с глаголами типа бояться, смеяться, нуждаться и т.п., которые имеют словообразовательный элемент -ся и у которых нет соответствующих форм без -ся.

3) Каков тип взаимоотношений между членами морфологической категории, тип оппозиции: привативный или эквиполентный? Если это привативная оппозиция, какой член оппозиции является признаковым (маркированным)?

4) Категория залога - это морфологическая категория или категория предложения? Как быть с определением залоговой принадлежности глаголов, если не всегда ясно, является подлежащее объектом действия (см, например, предложение: И три раза мне снился тот же сон (А.С.Пушкин) – пример из учебного пособия И.Г. Милославского.

5) По двухзалоговой классификации все глаголы, которые не относятся к страдательному залогу, причисляются к действительному. Тогда как же рассматривать глаголы типа нравиться, сниться, чудиться, если преобразовать такие глаголы, чтобы подлежащее стало субъектом, невозможно (см. например: Он всем нравится – пример И.Г. Милославского).

6) Как соотносятся понятия залога и переходности/непереходности, залога и возвратности/невозвратности?

Необходимо также обратить внимание на то, что «распределение глаголов на залоги … может применяться только к каждому частному случаю», а грамматический анализ и состоит «в возведении частных случаев в общие понятия»45. Поэтому при определении залога глагола следует Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Том 4. Глагол. - М., 1977. С. 247.

учитывать, в каком значении употреблен глагол, и мотивировать свои выводы, опираясь на семантику, отмеченную в словарях. Необходимо помнить, что бывают случаи, когда в одном из значений глагол может быть страдательным, а в другом – действительным: Дом строится рабочими и Я вот строиться люблю. Строение украшает землю (М. Горький) – пример из энциклопедии Русский язык46.

Как известно, курс морфологии предваряет курс синтаксиса, поэтому очень важно также показать, какое значение имеет изучение залога для теории предложения. В этом случае представляется необходимым подчеркнуть, что категория залога формируется не только средствами морфологии, но и синтаксиса. В связи с этим в языкознании сформировалась и получила развитие теория диатез. Залог в ней определяется как «грамматически маркированная в глаголе диатеза». Такое рассмотрение залога позволяет рассмотреть предпочтительные модели предложений для разнообразных коммуникативных установок, что приводит к преобразованию предложений, к изменению их структуры и сохранению содержания, синонимике конструкций. Такой подход является перспективным и должен получить освещение при изучении морфологической категории залога.

Таким образом, в результате изучения данной темы студенты должны знать общие сведения о залоге, уметь анализировать конкретные словоформы в тексте, иметь представление о том, что не все аспекты изучения залога получили удовлетворительное решение и многие вопросы теории залога нуждаются в детальной разработке и ждут своего непротиворечивого описания.