«Барнаул 2010 ББК 63.3(0)4-9 С 329 Рецензент: к.э.н. И.Н. Юдина С329 Серов В.В. Чрезвычайный бюджет Византии в VI веке (опыт историко-политико-экономического исследования): Монография. - Барнаул: Азбука, 2010. - 256 с. ...»

В.В. Серов

ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ БЮДЖЕТ

ВИЗАНТИИ В VI ВЕКЕ

(опыт историко-политико-экономического исследования)

Барнаул

2010

ББК 63.3(0)4-9

С 329

Рецензент: к.э.н. И.Н. Юдина

С329 Серов В.В. Чрезвычайный бюджет Византии в VI веке

(опыт историко-политико-экономического исследования):

Монография. - Барнаул: Азбука, 2010. - 256 с.

ISBN 978 -5—93957—411-2 События одного из самых интересных периодов византий­ ской истории рассматриваются сквозь призму финансовой политики императоров, которые были вынуждены расходовать немалые сред­ ства на нужды государства и властные цели и при этом обеспечивали финансовую стабильность, оберегавшую страну от финансового кри­ зиса. В книге предлагается посмотреть, на что и в каком количестве тратились в то время казённые, общественные и частные деньги, из каких источников пополнялись имевшиеся финансовые резервы, а также какими идеями руководствовались ранневизантийские прави­ тели при осуществлении так называемого чрезвычайног о бюджета.

Издание осуществлено при поддержке Фонда «Научный потенциал» (Human Capital Foundation).

ISBN 978-5....93957-411-

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение

Глава 1. Теоретические наработки в сферефинансовой политики.. 1.1. Позднеантичные представления о регулярном и дополнительном налогообложении

1.2. «Теория налогов» в VI веке

1.3. Понятие и явление финансового резерва казны

Глава 2. Экстраординарные расходы

2.1. Военные расходы

2.2. Ущерб от варварских вторжений

2.3. Финансовое обеспечение дипломатических мероприятий

2.4. Расходы вследствие природных катаклизмов

2.5. Финансовые последствия социальных и религиозных конфликтов

2.6. Расходы на строительство

Глава 3. Экстраординарные методы пополнения финансовых средств

3.1. Дополнительное налогообложение

3.2. Продажа государственных должностей

3.3. Конфискации

Глава 4. Мероприятия по сокращению регулярных расходов

4.1. Адзрация анноны

4.2. Оптимизация процедуры сбора налогов

4.3. Манипуляции с монетой

Заключение

Список использованных источников и литературы

Перечень сокращений

ВВЕДЕНИЕ

Финансовая политика, финансы и всё, что так или иначе свя­ зано с этими понятиями, вызывает неизменный интерес вне зависи­ мости от того, о каком историческом времени заходит разговор. При­ родное любопытство человека толкает его приоткрыть завесу тайны, скрывающую чужие материальные возможности, умение найти или не потерять денежные средства, - словом, узнать как можно больше о ведении хозяйства, или экономике. За тысячелетнюю историю че­ ловеческого общества были накоплены не только досужие наблюде­ ния за частным и общественным хозяйством, но и огромный практи­ ческий опыт общения по поводу финансовых средств. Со времён Ксенофонта и Аристотеля финансы являются также объектом науч­ ного анализа1. Современная экономическая наука детальнейшим об­ разом препарировала данный предмет, выявила составляющие его элементы и дала им определения, позволив тем самым с полным пра­ вом и на научной основе заниматься экономикой как собственно эко­ номистам, так и историкам, в том числе византологам.

Экономическая проблематика, наряду с социальными и поли­ тическими штудиями, является одним из самых популярных направ­ лений современной исторической науки, в частности, антиковедения (к которому в немалой степени принадлежат и учёные, занятые изу­ чением истории Ранней Византии). В сё рамках давно сложились и не без успеха развиваются такие непосредственно касающиеся эко­ номики темы, как сельское хозяйство, ремесло, торговля, налоговая система, ценообразование, денежное обращение; к этим вплотную примыкает не менее популярная тема экономической политики Позднеримского и Ранневизантийского государств. Можно без пре­ увеличения сказать, что к настоящему времени экономическая исто­ рия поздней античности достигла столь заметных результатов, что возникла потребность в поиске новых тем, обеспечивающих поступа­ тельное развитие научного знания, а также в пересмотре давно или поспешно сделанных выводов и в дальнейшей специализации тради­ ционных исследовательских направлений.

Одним из объектов исследования, по праву претендующих на более пристальное внимание со стороны историков-византинистов, является тема финансовой политики. Дело в том, что обширная исто­ 1 Аристотель. Сочинения в 4-х тт. Т. 4. М., 1983; Ксенофонт. О доходах // Хре­ стоматия по истории Древней Греции / Под ред. Д.11. Каллистова. М., 1964.

С. 343—357; [Аристотель]. Экономика/ Перевод Г.А. Тароняна // ВДИ. 1969.

№3. С. 215—242.

риография экономической и финансовой проблематики поздней ан­ тичности и ранневизантийской эпохи касается темы финансовой по­ литики имперского правительства лишь вскользь. Очевидная тому причина - не столько недостаток научного интереса, сколько тради­ ционная замкнутость исследований на проблемах, только отчасти со­ ставляющих научное понятие «финансовой политики».

В экономической литературе термин «финансовая политика»

является сейчас основным для определения публично-правовой дея­ тельности по целенаправленному сбору, распределению и использо­ ванию финансовых ресурсов в интересах государства2. Общая дефи­ ниция, принятая современной финансовой наукой, предполагает рас­ смотрение не только методов аккумулирования и последующего пе­ рераспределения различных средств, но и соответствующих научно обоснованных концепций осуществления финансовой деятельности3.

Тем самым, финансовая политика понимается как вполне самостоя­ тельная дисциплина, развивающаяся в рамках экономической науки, хотя в специальной литературе по истории экономики она становит­ ся предметом исследования лишь при рассмотрении абстрактного го­ сударства в абстрактный период времени, при этом термин «финан­ совая политика» нередко подменяется другими, далеко не идентич­ ными ему понятиями «экономической деятельности», «фискальной политики» или просто «финансов»4. Таким образом, экономическая теория дает нам базовое представление (правда, не совершенно чёт­ кое) о гаком предмете исследования, как финансовая политика любо­ го государства в любой определённый период его существования. В соответствии с ним, финансовая политика опирается на имеющуюся в распоряжении государства административную систему и осуществ­ ляется правящей общественной верхушкой на основе имеющегося у неё политического опыта и известных теоретических наработок в экономической, политической и социальной сферах.

Применив полученное с помощью науки о финансах опреде­ ление финансовой политики к конкретно-историческому материалу, можно получить картину финансовой деятельности конкретного го­ См., например: Большой энциклопедический словарь/ Под ред.

АЛ 1. Азрилияна. М., 2004. С. 446; Общая теория финансов/ Под ред.

Л.А. Дробозиной. М., 1995. С. 26; Финансовое право / Под ред. Н.И. Химичева.

М., 1995. С. 7; Финансовое право / Под ред. О.Н. Горбунова. М., 1996. С. 11.

' Финансы / Под ред. В.М. Родионовой. М., 1994. С. 395; Любимов /7.77., Рипеева H.A. Основы экономических знаний. М., 1995. С. 247.

Micro R. Dictionnaire du franais primordial. P., 1980. P. 445; Hachette G. Le Dic­ tionnaire de notre temps. P., 1990. P. 583.

сударства в конкретную эпоху, в том числе и раннсвизантийскую.

Такая работа в некоторой мере уже проделана в отношении периода второй половины IV - V в.5. Разумеется, она ещё далека от заверше­ ния, поскольку это - пока только первый опыт обобщающего иссле­ дования по данной теме. Его главным достижением, впрочем, стало не столько обобщение имевшихся на тот момент времени результа­ тов научной деятельности экономических историков ранневизантий­ ского периода, сколько предложение принципиально новый методы исследования финансовой политики императоров Ранней Византии, которая позволяет аналогичным образом изучать и прочие периоды как византийской, так и всеобщей истории. Основу упомянутой ме­ тодики составляет положение о том, что понятие «финансовой поли­ тики» не тождественно другим понятиям, использовавшимся в исто­ риографии в качестве его синонима («финансы», «финансовая систе­ ма», «фискальная политика»); оно обозначает собой совокупность действий субъекта, направленных на полноценное ресурсное обеспе­ чение разнообразных направлений внутренней и внешней политики правительства, которые должны, по его мнению, осуществляться не­ зависимо от того, имеются ли для этого в наличии казённые средст­ ва, поставляемые в виде регулярных налогов и правильных сборов.

Следствием такого акцентирования при рассмотрении финансовой политики Раиневизантийского государства становится перенос ос­ новного внимания с традиционных для историографии предметов, которыми являлись налоговая система и финансовая администрация, на дополнительные расходы и дополнительные (или экстраординар­ ные) доходы императорской и государственной казны, то есть, в об­ щем, - на так называемый экстраординарный (чрезвычайный) бюд­ жет.

О правомерности использования термина «бюджет» для обо­ значения централизованной формы накопления и расходования фон­ дов денежных и иных средств в Ранней Византии можно говорить вполне уверенно, так как имеющиеся научные дефиниции абстракт­ ного бюджета6 никоим образом не противоречат той практике дохоСеров В.В. Финансовая политика императора Анастасия I. Автореф. дисс....

канд. ист. наук. Екатеринбург, 1997; он же. Финансовая политика ранневизан­ тийского императора (анализ мероприятий Анастасия I). Барнаул, 2000; Законо­ дательные памятники административной и финансовой политики ранней Визан­ тии. Часть I: период 364—491 гг./ Перевод, комментарий и примечания В.В. Серова. Барнаул, 2004.

6 Вот какое определение даёт, например, сайт «Википедия» в Интернете (http://ru.wikipedia.org): «Бюджет- схема расходов и доходов определённого лица, устанавливаемая на определённый период времени»; дефиниция в Интердов и расходов, которая применялась в позднеантичное и ранневи зантийское время, - конечно, с поправкой на историческую специфи ку. В трудах по истории Византии понятие «бюджет» использовалос как в сопровождении оговорок о его условности в качестве характе ристики публично-правовых финансовых отношений в Византий ском государстве7, так и без оных*, но неизменно - не противореч общему определению данной экономической категории, сформули рованному современной наукой о финансах. Можно констатироват что в византинистике уже сложилась традиция именовать слово «бюджет» определенную систему отношений между верховной вла стью и различными подчинёнными ей институтами и социальным единицами по поводу государственных доходов и расходов. Добави к этому, что раннсвизангийский бюджет, являющийся одним из глав ных объектов нашего исследования, отличается от своего поздней шего «собрата» в гораздо меньшей степени, чем принято полагать ибо в Ранней Византии имели место все значимые стадии современ ной бюджетной политики, включая планирование, обсуждение, фор мирование и исполнение; только форма их не была современной. Ос новным отличием бюджета Византии является отсутствие научн разработанной официальной концепции того института, которое по лучило позднее наименование бюджета. Соответственно, не было византийском политическом вокабулярии и термина, описывающег явление единого государственного бюджета, хотя составлявшие дан ный феномен элементы (совокупный доход с определённой импер ской территории9; планирование общего дохода государства в виде нет-энциклопедии финансов (http://lib.mabico.ru): «По материально-веществен ному воплощению бюджет - это фонд денежных средств, формируемый дл финансового обеспечения мероприятий, связанных с выполнением задач функций, возложенных обществом на государство; по экономической сущност бюджет - это денежные отношения, складывающиеся у органов государствен ной власти с юридическими и физическим лицами по поводу перераспределе ния национального дохода (частично - и национального богатства) в связи необходимостью удовлетворения интересов общества...».

7 Например, Shlosser F.E. The Reign of the Emperor Maurikios (582—602): A Rea sessment. Athens, 1994. P. 121: «Можно ли называть государственный бюдж империи этим современным словом? Если данный термин используется в само главном его значении - как роспись доходов и расходов, - то мы не должн сомневаться относительно приложения его к историческому материалу».

* Например, Непс/у M.F. Studies in the Byzantine Monetary Economy, с. 300-— Cambr., 1985. P. 159: «Очень мало известно об основных методах формировани имперского бюджета...».

так называемых delegationes; бюджеты полисов - так называемые 71оАдт1ка; обязательные статьи государственных расходов) объек­ тивно существовали и имели собственные наименования и место в той системе, которая теперь описывается словом «бюджет». Поэтому не будет проявлением модсрнизаторства употребление этого и про­ изводных от него слов в исследовании, посвящённом финансовой по­ литике ранневизантийских императоров: оно не создаёт не существо­ вавшего в реальности феномена, и при этом облегчает анализ опреде­ лённой исторической действительности.

Использование в нашей работе термина «чрезвычайный, или экстраординарный бюджет» требует дополнительных разъяснений.

Это выражение редко употреблялось в специальной экономической литературе, обозначая исключительно бюджет, принимавшийся и осуществлявшийся государствами конца XIX - XX в. в условиях гло­ бального или, по меньшей мере, общеевропейского финансово-эко­ номического кризиса10. Вместе с тем, подавляющее число толковни­ ков по политической экономии не содержит научных определений данного понятия, вследствие чего выражение «экстраординарный бюджет» обращается в преимущественно практической сфере - в по­ вседневной работе бюджетных комитетов ряда современных стран, где оно приобрело смысл совокупности дополнительных расходов в связи с частной кризисной ситуацией11. Таким образом, рассматри­ ваемое понятие давно существует, в общем, для обозначения усилий правительства в условиях полной или частичной невозможности осу­ ществления регулярного бюджета. В число задач настоящего иссле­ дования не входит разработка исчерпывающего научного определе­ ния категории «экстраординарный бюджет». Отсутствие строгой её дефиниции нам даже на руку, поскольку позволяет безоговорочно и бесконфликтно адаптировать ещё одно нужное для работы современ­ ное понятие к истории финансовой политики Ранневизантийской им­ перии. Опираясь на общее определение «бюджета» и понимая под «экстраординарным» всё то, что не укладывается в рамки «регуляр­ ного» - будь то размер ежегодных расходов, доходов или перечень бюджетных статей, - мы условимся называть чрезвычайным бюдже­ том как установление правительством суммы дополнительных по от­ ношению к обычным расходов, так и определение видов дополни­ 10 См., например: Боголепов М.И. Государственный долг: (К теории государст­ венного кредита): Типологический очерк. СПб., 1910. С. 56—80; Colm G. Com­ ment on Exlraordinary Budgets// Social Research. 1938.

11 Так, например, выражение “extraordinary military budget” в англоязычных странах означает «дополнительные военные ассигнования».

тельного и экстраординарного дохода, покрывающего чрезвычайные издержки государственных или императорских фондов. Исполнение экстраординарного бюджета, требующее от верховной власти нема­ лой активности (особенно в сфере расходов) и изворотливости (в по­ иске средств и для оправдания их целесообразности), составляло подлинную суть финансовой политики в Ранней Византии, посколь­ ку осуществление регулярного бюджета при относительной неразви­ тости системы налогообложения и ограниченном количестве расход­ ных статей целесообразно называть не динамичным термином «фи­ нансовая политика», а статичным «финансовая система».

Обращение к теме финансовой политики императорских пра­ вительств VI в. обусловлено, по меньшей мере, двумя причинами.

Во-первых, Vl-e столетие продолжило предшествующую эпоху, за­ кончившуюся правлением императора Анастасия I, фигура которого стала своеобразным связующим звеном между выдающимися пред­ ставителями Константиновой и феодосиевой династий и замечатель­ ным во многих отношениях юстиниановским периодом. Во-вторых, VI век в истории Ранней Византии - это особый отрезок времени. Он столь содержателен и огромен, что с трудом укладывается в узкую тему одной научной работы, не оставляя в ней места для анализа фи­ нансовой политики первой половины VII в. - завершающего этапа ранневизантийской истории. Впрочем, известно, что общепринятая периодизация византийской государственности условна, как и всякая периодизация вообще1'. Период же, ограниченный временем правле­ ния Анастасия I (491—518 гг.) с одной стороны и Маврикия (582— 602 гг.) - с другой, предлагает более чем обильный материал для полноценного исследования как финансовой системы, так и финан­ совой политики. Небезынтересно отметить в данной связи то, что правление и того, и другого из упомянутых императоров занимает в шестом столетии одинаковый отрезок времени, именно - по восемна­ дцать лет; эта особенность весьма символична, так как она демонст­ рирует логическую завершённость векового отрезка пути развития изучаемого нами явления.

В историографии ранневизантийской истории VI век являлся хронологическим полем научного исследования весьма часто13. Наи­ “ См.: Глушанин Е.П. Военная знать ранней Византии. Барнаул, 199!. С. 10—12.

13 Например: Lamma P. Richerche sulla storia е la cultura dei VI secolo. Brescia, 1950; Claude D. Die byzantinische Stadt im 6. Jahrhundert. Mnchen, 1969; Monophysite Documents of the Sixth Century / Edited, translated, introduced and annotated by A. Van Roey and P. Allen. Lcuven, 1994; Курбатов Г.Л. Византия в VI столе­ более распространённым обоснованием такого выбора было обилие фактического материала, позволявшего раскрыть практически лю­ бую тему детальнейшим образом. Многократное обращение к благо­ датному в источниковедческом плане времени VI в. породило исто­ риографическую традицию отказа от дополнительного обоснования выбора данной эпохи в качестве временных рамок исследования и нередко - от уточнения дат, о^аничивающих изучаемое явление Vi­ ro столетия. В настоящее время VI век представляет собой приемле­ мый хронологический отрезок, не нуждающийся в определении бо­ лее точных верхней и нижней границ и требующий только специфи­ кации объекта исследования. Особенно это относится к таким исто­ рическим явлениям, существование которых и развитие выходит да­ леко за пределы астрономического времени VI-го столетия.

Итак, в центре нашего внимания находится финансовая поли­ тика императорских правительств VI в. по осуществлению чрезвы­ чайного бюджета. Для наглядности её эффективности и в продолже­ ние существующей в историографии традиции, а более того - для до­ казательства верности сделанных предположений относительно по­ нятия и сущности экстраординарного бюджета, в работе использова­ ны бухгалтерские приёмы, позволяющие сравнить произведённые правительством затраты и полученные им доходы и оценить финан­ совые итоги проводимых финансовых мероприятий, а также собы­ тий, происходивших помимо воли императоров, но отражавшихся на имперских финансах. Счетоводство как метод изучения византий­ ских финансов применяется довольно давно14. Его нельзя причислять к количественным методам изучения истории; причины его внедре­ ния в византинистику рубежа XIX—XX вв. лежали, очевидно, в поиулярно-дидакгической плоскости. Почти вся тогдашняя историче­ ская наука занималась популяризаторством вновь открытых знаний и увлекалась несколько грубоватыми сравнениями далёкого прошлого с современностью. Византинисты тоже внесли свой вклад в это дело:

большинство заметных трудов того и несколько более позднего вре­ мени отмечено морализаторством, многие пестрят политологически­ ми оценками государственного строя Византии и пересчётами в ка­ кую-либо из европейских валют финансовых данных, взятых из ви­ зантийских источников. Сформированное таким образом в историо­ графии византийской истории своеобразное «оценочное» направле­ ние существует по сей день, занимаясь как сведением воедино цифр, 14 Например, Stein E. Studien zur Geschichte des byzantinischen Reiches vornehm­ lich unter den Kaisern Justinus II. und Tiberius Constantinus. Stuttgart, 1919.

S. 142—155.

существующих в источниках15, так и изобретательством цифровых показателей каких-либо финансовых феноменов Византии16. Работы обоих типов характеризуются отсутствием критического отношения к сведениям источников, из которых берутся количественные показа­ тели; кроме того, публикации второго типа страдают почти полным отсутствием взвешенной методики производимых в них итоговых подсчётов. Следовательно, «оценочное» направление экономической истории Византии, представляющее несомненную пользу для про­ цесса изучения конкретной финансовой политики, нуждается в мето­ дологической корректировке, а именно: в привлечении к исследова­ ниям этого рода методологических принципов системности и крити­ ческого анализа.

Поставив своей целью изучение экстраординарного бюджета Византии в VI в., мы предполагаем попутное разрешение ряда сугубо исторических проблем, возникших в науке в последнее столетие. Без этого успешное завершение настоящего исследования было бы не­ возможно. Именно поэтому оно является по своему характеру не столько экономическим, сколько историческим.

15 Например: Сметанин В.Л. Расходы Византии на армию и флот (1282— 1453 гг.)// АДСВ. Вып. 12. 1975. С. 117—125; UukJ. von. The Export of Gold from the Roman Empire to Barbarian Countries from the Fourth to the Sixth Centu­ ries // Mnstersche Beitrge zur antiken Handelsgeschichte. Mnster, 1985. Bd. 1.

P. 79—103.

16 Например: Hendy. Studies in the Byzantine Monetary Economy. P. 172 (оценка величины византийского бюджета); www.tulane.edu/~august/H303/handouts/Finances.htm (оценка затрат Юстиниана 1 на войны и полученных в его правление государственных доходов).

Глава 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ НАРАБОТКИ

В СФЕРЕ ФИНАНСОВОЙ ПОЛИТИКИ

1.1. Нозднеантичные представления о регулярном Мы не раз делали оговорки и разъяснения по поводу исполь­ зования понятия «раннсвизантийская теория налогов»1. То явление, которое оно выражает, с каким бы скепсисом ни относились к его оп­ ределению современные исследователи2, существовало в действи­ тельности, ибо налоги, как и всё, что их окружает, не могли не вызы­ вать рефлексии человеческого сознания, за которой обычно следуют анализ и выработка представлений об идеальном налогообложении, а также правильных и неправильных чертах гой системы, которая бы­ ла современна рефлектирующим по этому поводу личностям.

Официальная «теория налогов» Римской империи оформи­ лась около середины III в. в результате взаимовлияния двух противо­ положных, но неодинаковых по силе устремлений, обращённых к ре­ шению проблемы налогообложения - публично-правового и частно­ правового3. При этом и в обществе, и в государстве данная проблема понималась одинаково, а именно: как неудовлетворительный объём существовавших налогов и неоправданные издержки при их взима­ нии. Естественно, общество стремилось к снижению налоговых норм, а государство - к их увеличению. Обоснования таких устрем­ лений и создали основу для установления параметров официальной «теории налогов». Фактически она состояла из рассеянных по раз­ личным документам, но периодически повторяющихся и подразуме­ вающих друг друга принципов, которые применялись при налоговой раскладке и в качестве пожелания (или императива, - в зависимости 1 Например: Серов В.В. «Теория налогов» в Римской империи (I- первая поло­ вина III в.)// Идеология и политика в античной и средневековой истории: сбор­ ник научных статей. Барнаул, 1995. С. 56 сл.; он же. «Теория налогов» в Визан­ тии в работах М.Я. Сюзюмова // Византия: кумуляция и трансляция культур:

тезисы докладов IX научных Сюзюмовских чтений. Екатеринбуг, 24—27 авгу­ ста 1997 г. Екатеринбург, 1997. С. 46—48; он же. Финансовая политика ранне­ византийского императора (анализ мероприятий Анастасия I). Барнаул, 2000.

С. 34 сл.

2 Курышева М.А., Коробейников Д. A. XV Всероссийская научная сессия визан­ тинистов «Византийское государство в IV—XV вв. Центр и периферия». Барна­ ул, 29 мая - 2 июня 1998 г. // ВВ. Т. 59. 2000. С. 293.

Подробнее об этом см.: Серов. «Теория налогов» в Римской империи (I - пер­ вая половина III в.). С. 56—83.

от статуса адресанта), обращенного к сборщикам налогов и вообще финансовым служащим. В содержательном плане цитаты налогового характера из источников группируются по аксиомам и принципам, вместе как раз и составляющим пресловутую теорию налогов. Тако­ выми являются: во-первых, принцип соразмерности налоговой массы и величины дохода налогоплательщика; во-вторых, признание суще­ ствования своеобразных взаимных обязательств государства и его граждан в деле доходов и расходов; в-третьих, признание традиции и правовых установлений в качестве определенной «меры» налогооб­ ложения; в-четвёртых, принцип первичности расходов и вторичности доходов в государстве, то есть построение финансовой деятельности на публично-правовой основе.

Продолжительная история формирования с неоднократными корректировками основных положений позднеантичной теории нало­ гообложения явилась причиной того, что государственная «теория налогов» состояла по форме из принципов, предложенных общест­ вом; однако правовой контекст, в котором подавался тот или иной принцип, часто свидетельствует о достаточно произвольной его трак­ товке властью в зависимости от субъективных целей, которые пре­ следовала налоговая политика в определённый период времени. Кро­ ме roro, большое влияние на официальную теорию по-прежнему, вплоть до конца позднеантичного периода, могла оказывать актив­ ность общества в теоретически разрешённом диалоге о проблемах налогообложения; активность эта, в свою очередь, подпитывалась от таких факторов, как экономическое и политическое состояние госу­ дарства или частные цели могущественных членов правительства.

Иначе говоря, количество и приоритетность принципов, присутст­ вующих в актуальной теории налогов, могли варьироваться от перио­ да к периоду. Неизменным оставалось лишь содержание каждого из принципов и их взаимосвязь и логическая взаимозависимость. Дан­ ное положение важно учитывать при рассмотрении финансовой по­ литики каждого отдельно взятого ранневизантийского правительст­ ва.

Важнейшей категорией в системе представлений о правиль­ ном налогообложении всегда оставалась пресловутая «законность».

Она означала, что величина нормы обложения, равно как и действия налоговых органов, должны были основываться на законах, обычаях и устойчивых общественных представлениях о справедливости.

Стремление удержаться в рамках подобной «законности» характерно для большинства позднеантичных правительств. Следование принци­ пу законности налогообложения приводило римских и ранневизан­ тийских императоров к решению этически и политически сложного вопроса об экстраординарных повинностях, составляющего немалую часть практической финансовой политики. Проблема заключалась том, что общественное мнение традиционно считало дополнитель­ ные налоги нарушением норм справедливости, следовательно, неза­ конным явлением, и авторитета императорской власти бывало недос­ таточно для того, чтобы утвердить на практике желательное обрат­ ное. В III - начале IV в. дополнительное обложение осуществлялос исключительно в форме реквизиций. Отголоски того времени сохра­ нились в налоговом законодательстве эпохи Домината, которое про­ питано идеей безоговорочного долженствования подданных выпла­ чивать и обычные индикты, и недоимки, и экстраординарные нало­ ги4; подобный диктат мог объясняться в законах как конкретными трудностями государства, так и безликой «необходимостью». Таким способом налоговое законодательство III—V вв. утверждало в офи­ циальной теории налогов принцип необходимости и обязательности дополнительного обложения, который проводился в жизнь не столь­ ко с опорой на право императора как представителя всего populu Romanus в осуществлении государственной пользы (как следовало бы делать из уважения к общественному мнению), сколько с указа­ нием на настоятельную необходимость вносить новые или экстраор­ динарные налоги как главную обязанность подданных императора5.

Немаловажным для позднеантичной теории налогов следуе также считать положение о недоимках. Решение проблемы теорети­ ческого обоснования требовать то, что не было уплачено вовремя невзирая на причины неуплаты, напрямую вытекало из отношения власти к чрезвычайному обложению. Если последнее преподноси­ лось налогоплательщикам в качестве необходимого и законного, то и недоимки требовалось выплачивать в обязательном порядке. Тем не менее, в позднеантичном обществе недоимки неизменно считались злом, порождённым жадностью и чрезмерным обложением. ИмпераC.J. 4.46.2; 10.42.10; 10.59.1; 12.33.2.

Например, император Диоклетиан (284—304 гг.), который в законотворчеств всей Ранней Византии признавался официальным ориентиром, называл власт не более чем гарантом соблюдения законности в налогообложении, так как ог­ раничил своё право лишь возможностью даровать освобождение от повинно­ стей, да и то на основании никем не оспариваемых положений естественного права (в случае болезни, большого количества детей, преклонного возраста (см., например, C.J. 10.50.3; 10.51.2-3; 10.52.5). Гораздо большее значение при Диоклетиане в налогообложении отводилось «обычаю» (например, C.J. 10.42. где миноры несут повинности «по обыкновению»). Иными словами, дополни­ тельное бремя налогов, образовавшееся в течение III в., некоторые императоры предпочитали называть обычным, нежели оправдывать императорским суве­ ренным правом, тем самым избегая вдаваться в риторику.

торы III—V вв. относились к этому явлению по-разному6. «Либера­ лизация» налоговой политики в правление Константина I (306— 337 гг.) должна была смягчить характер и последствия финансового произвола властей, имевшего место в предыдущий так называемый период кризиса III века. Многие из ранневизантийских императоров следовали его примеру.

Сама же официальная теория налогов IV—V вв. почти не претерпела изменений по форме и по содержанию в сравнении с мо­ делью, предложенной общественностью ещё в эпоху Ранней Импе­ р и и. Инос дело, что некоторые представители верховной власти предпочитали не вспоминать об общественных идеалах и образцах «правильной» налоговой политики своих предшественников на тро­ не. Но утвердившиеся положения и принципы «теории» от этого не страдали и воспроизводились позднее, когда очередной император, желавший видеть себя «добрым», включал в законодательные памят­ ники своего правления милые сердцам образованных граждан фра­ зеологические и риторические штампы. Вообще, уже к середине IV в. в императорском законодательстве отчётливо обозначились две енденции официального толкования известных с древности положе­ ний теории налогов. Одна из них предполагала более чуткое отноше­ ние к общественному мнению и гибкую налоговую политику, а так­ же рационалистический подход к решению проблемы развития госу­ дарственной теории, особенно к той её части, которая была связана с налогообложением. Другая тенденция главной целью финансовой еятельности выставляла извлечение доходов любыми способами, не заботясь особо о форме и теоретическом обосновании властных пре­ тензий на часть чужой собственности.

6 С Константина I возобновилось проявление «заботы» о платёжеспособности к'олляторов (см., например, С.Th. 1.16.6; 14.4.2; 12.7.1). Другим «новшеством»

эпохи Домината стало признание за налогоплательщиком конкретных налог о­ вых прав и обещание их соблюдения: отныне он имел право выбора формы вы­ платы и времени выплаты в течение индикта. Были официально определены акже конкретные характеристики «налоговой несправедливости», обнаружив которые плательщик имел право жаловаться. Подробнее обо всём этом см.: За­ конодательные памятники административной и финансовой политики ранней Византии. Часть 1: Период 364^-91 гг. / Перевод, комментарий и примечания В.В. Серова. Барнаул, 2004.

; Современные Константину I источники пользовались выражениями, воспроиз­ водившими древний идеал «хорошего императора», пекущегося о благосостоя­ нии тех, кто платит налоги. (Об общественных представлениях о налогах в пе­ иод Принципата см: Серов. Финансовая политика ранневизантийского импера­ тора. С. 24—27).

Отмеченные тенденции использовались ранневизантийскими правительствами попеременно: некоторые императоры в конституци­ ях финансового и налогового характера делали известный акцент на соблюдении принципов «теории налогов», другие же обращались с ними формально или не прибегали к ним вовсе. Среди законодате­ лей, придерживавшихся норм «справедливого» обложения, во второй половине IV - V в. появились императоры-любители пофилософст­ вовать на тему правильной налоговой политики, подобно знамени­ тым юристам недалёкого прошлого или современным им риторам8.

Ими же предпринимались и практические шаги по устранению наи­ более одиозных черт налоговой системы (коррупции и превышения должностных полномочий финансовых чиновников и военных влас­ тей), включавшие в себя совершенствование процедуры сбора нало­ гов и уменьшение штата сборщиков. В итоге, к концу V-ro столетия ранневизантийской налоговой политике уже был известен весь спектр моделей поведения с использованием теоретических постула­ тов. Применение их на практике зависело от таких факторов, как осо­ бенности личности императора или высших чиновников, которые проводили финансовую политику, а также экономическая и полити­ ческая обстановка в стране. Каждый новый император мог восполь­ зоваться существовавшей теорией налогов так, как считал нужным.

Весьма характеристичен в этом отношении пример налоговой политики императора Анастасия Дикора (491—518 гг.). Как безус­ ловно неординарная личность, Анастасий I не мог бы бездумно игно­ рировать наличие принципов, которые предопределяли деятельность «хорошего» правителя в сфсрс налогообложения. Более того, совер­ 4 Например, законодательство императора Валента обнаруживает высокий уро­ вень теоретизирования по поводу принципа соответствия государственных до­ ходов общественным расходам (С.Th. 6.4.21.6; 7.13.7.3; 8.5.34.2). В свою оче­ редь, император Феодосий 1 сумел не просто перечислить в изданных от его имени конституциях все известные тогда принципы позднеантичной теории налогов, но и попытался воплощать их в жизнь. Вообще, теорию налогов и ме­ тоды, применявшиеся в сфере налогообложения и взимания в период правления Феодосия Великого можно считать идеальными для ранневизантийской налого­ вой политики IV и большей части V в. «Теория налогов» Феодосия по форме почти ничем не уступала идеальной общественной модели, а в последователь­ ности и целостности даже превосходила современные ему рассуждения о нало­ гах таких официозных представителей общественного мнения, как риторы Либаний, Фемистий и Синезий.

шенно очевидно, что Анастасий должен был обратиться к имевшему­ ся опыту предшественников и продумать собственные действия в этой области государственной политики: он лично вникал во все воп­ росы, связанные с финансами. В правовых источниках эпохи правле­ ния Анастасия I налоговая тематика присутствует в значительном объёме. Тем не менее, теоретических постулатов о раскладке и взи­ мании налогов и повинностей, сформулированных в форме максим, как это делалось в законах Валента (364—378 гг.), Феодосия I (378— 395 гг.) или Маркиана (450—457 гг.), в юридических источниках пе­ риода правления Анастасия найти невозможно. Вероятных причин тому две. Малое число анастасиевых конституций, попавших в Ко­ декс Юстиниана, позволяет предположить целенаправленное их от­ сеивание по личному указанию Юстиниана I, для которого премуд­ рый предшественник был бы соперником в стяжании славы инициа­ тора различных реформ и нововведений или разрешателя давно наз­ ревших проблем (вроде кодификации правил и норм налоговой поли­ тики). Другой причиной могло быть понимание Анастасисм ненуж­ ности для массы подданных малопонятных в их пространности сен­ тенций о налоговом праве императора, об обязанностях членов обще­ ственного коллектива, о пользе совместных финансовых усилий го­ сударства и общества. Император Анастасий был человеком дела и предпочитал детализировать инструкции, касавшиеся проводимых им мероприятий, нежели углубляться в софистику вокруг справедли­ вости, приветствуемую только наиболее образованной частью город­ ского населения. Возможно, Анастасию для успешного проведения финансовых преобразований и изменений в налогообложении было достаточно редких реминисценций о простых понятиях «справедли­ вость», «законность», «умеренность» и т.п., каковые в законодатель­ стве времени его правления присутствуют в полном объёме.

Император Анастасий предпочитал в официальных докумен­ тах не использовать фраз, имевших отвлечённо-декларативный ха­ рактер. Отдельные его законы о налогах, как правило, содержат от­ дельные же части описания идеальной налоговой системы. Принци­ пы налоговой политики Анастасия составляют поэтому целостную систему, а теоретическая основа её кажется продуманной не менее, чем любая из числа применявшихся прежде. Теория налогов Анаста­ сия, как можно заметить, основное внимание уделяла вопросу о до­ полнительном обложении и получила преимущественное развитие в той части теоретических положений, которые касались субъектов об­ ложения. Кроме того, император Анастасий много внимания посвя­ тил повышению эффективности процедуры сбора налогов, а также устранению недостатков системы распределения анноны. Можно с основанием утверждать, что Анастасий I способствовал развитию как теоретическому, так и практическому - налоговой политики Ран­ ней Византии и во многом поспособствовал выработке стереотипов финансового поведения последующих правительств эпохи Юстиниа­ на.

Анализ правовых источников показывает, что император Анастасий I развивал в системе теоретических основ ранневизантий­ ской налоговой политики тенденцию, которая представляла собой комбинацию из наиболее полезных для государства элементов двух рассмотренных выше противоположных подходов к принципам на­ логообложения. Тем самым он выступил продолжателем той линии налоговой политики, которую основали императоры Констанций II (337—361гг.) и Валент, а продолжил Феодосий II (408—450 гг.).

Впрочем, об аналогиях в этом вопросе необходимо говорить с долей осторожности. Анастасий проводил самостоятельную налоговую по­ литику, но позднеантичная теория налогов (особенно её образцы из V в.), а равно и общественные идеальные представления о существе налогообложения, имели на него заметное влияние. Теория налогов императора Анастасия была разработана им для осуществления кон­ кретных задач внутренней и внешней политики, исходила из оценки ситуации и не была умозрительной компиляцией из идеалов и попу­ листских фраз, как это неоднократно бывало до него. Подобное стремление совмещать устоявшиеся принципы теории налогов с на­ сущными задачами практики налогообложения представляет собой, на наш взгляд, самый значительный итог развития позднеантичной налоговой политики к началу VI в.

Вне зависимости от обстановки в стране император в законах Анастасия рассматривался в качестве высшего авторитета по вопро­ сам налогообложения9. Дополнительное или экстраординарное обло­ жение налогами и повинностями трактовалось официальной теорией как незаконное, если оно не было санкционировано специальной им­ ператорской конституцией. Но даже в этом случае дополнительный налог превышал по понятиям подданных «меру» и потому нуждался в соответствующих сопроводительных разъяснениях законодателя.

Проводившие разумную налоговую политику императоры понимали эго. Император Анастасий, неоднократно прибегавший к практике дополнительного обложения, в полной мере воспользовался здесь их опытом. Введение различных видов нерегулярных поборов и повин­ ностей (adjectio, coemptio) объявлялось в его указах следствием ост­ рой необходимости в интересах государства10 и декорировалось пра­ 9C.J.

10.16.13; 10.27.1.5.

' C.J. 10.27.1: «Всякий раз заготовка... species определялась разным провинци­ вилами, которые как бы утверждали временный характер экстраор­ динарного, но неизбежного бремени: уже знакомая по прежним вре­ менам модель обоснования дополнительного налога присутствует в указах Анастасия полностью. Тем, кто привлекался к выполнению extraordinariae, гарантировалось соблюдение принципов справедли­ вого налогообложения: широкий социальный охват объектов обло­ жения, соразмерность бремени и имущественного состояния пла­ тельщика1 ; справедливые цены, если речь шла о принудительной за­ купке продукции у населения; зачет суммы дополнительного налога в общую сумму таксации12. Кроме того, привлечённым к дополни­ тельному обложению провинциалам обещались льготы в виде осво­ бождения от прочих экстраординарных повинностей13. Но столь тща­ тельная подготовка общественного мнения проводилась, по-видимо­ му, лишь в действительно стеснённых для казны обстоятельствах. В остальное время правительство не настаивало на принудительной продаже продовольствия казне14 и порицало дополнительное обложе­ ние, имевшее незаконный характер15.

Император Анастасий подчёркивал законность своей налого­ вой политики. Для определения законных доходов в официальной ям по настоятельной необходимости...»; 10.27.2.1: «Но если сделать подобное (привлечь к дополнительной повинности) заставит неизбежная причина...»;

10.27.2.5: «Никто никогда, кроме великой необходимости, не применяет к поссессорам coemptio...».

11 C.J. 10.27.1.1: «Ведь мы желаем предложить бремя такого рода, в котором каждый участвует частью, и чтобы при этом... не возникало необходимости освобождать ни дом нашей милости, ни дом нашей супруги»; 10.27.2.7: «Ведь никто не принуждается продавать всё своё изобилие, но лишь только излишки продуктов»; 10.27.2.8: «Каждый посссссор подвергается coemptio в зависимости ог количества югов и капитов, и никто не освобождается».

12 C.J. 10.27.2.5: «Золото, необходимое для coemptio, удерживается из золотого сбора, который должен вноситься поссессорами»; 10.27.2.2: «Продавцам же цены на продукты засчитываются в золотой сбор, который они должны вносить казне».

13 Например, освобождение от подвоза продуктов к месту их потребления (C.J. 10.27.2.1 : «Перевозят species те, чья это работа»); освобождение сигонов от всякого «ущерба» (C.J. 10.27.3: «Ведь незаконно, если они несут ущерб за такие труды»), C.J. 1.4.18: «Коллятор не принуждается предоставлять adaeratio»; 12.37.19.2:

«Конституция запрещает, чтобы коллятор понуждался к coemptio против его желания».

15 C.J. 10.16.13.1: «Пусть не изготавливаются такие delegationes, которые пре­ восходили бы полномочия префектов, и пусть префекты не прибавляют никакие анноны или деньги..., которые не предоставлялись прежде... или будут потом лежать без пользы; ведь всё совершается только по воле принцепса».

теории налогов использовалось традиционное понятие «положенн (то есть необходимых государству) налогов»16. Оно означало, что свободные граждане государства, обладавшие землёй или получ шие доход каким-либо иным способом, должны были платить нал сообразно своему социальному статусу и величине дохода17; прин пы всеобщности и соразмерности отчасти нивелировались в прав ние Анастасия I широко известным с IV в. принципом социальн ранжирования видов налогов и повинностей1. Освобождение от конных налогов при Анастасии было возможно лишь в случае, ко норма налога превышала платёжную возможность объекта облож ния, но и тогда требовалось соответствующее финансовое рассле вание, разрешённое лично императором19. Обычно же Анастасий т бовал уплаты «обязательных» налогов и не разрешал отсрочки пла жа, решая тем самым вопрос о недоимках в основном в отрицате ном смысле20. Но и в этом случае требования императора выгляд действительно законными.

Жёстко взимая необходимые для осуществления целей го дарства налоги, Анастасий I понимал в то же время необходимо учитывать роль в налогообложении самих объектов этого обложен Иначе говоря, император предпринимал меры, которые бы смягч социально-экономическую жестокость позднеантичной налого системы. Традиционно считалось, что таковыми должны были бы борьба со злоупотреблениями чиновников, проводивших раскладку сбор, а также забота о поддержании достаточной платёжной спосо ности податного населения. Анастасий продемонстрировал своей п литикой небывалую до него широту мероприятий подобного рода21.

Для обеспечения справедливости в налоговой политике Ан тасий и его администрация разрабатывали основные принципы «п вильного» налогового сбора: принцип удобства плательщика и принНапример, C.J. 7.39.6.

17 C.J. 7.39.6.1: «Те, кто владели каким-либо имуществом..., принуждаются плачивать наложенный на него публичный сбор, или канон, или повинности см. также: C.J. 10.16.13.1; 10.27.2.4; 11.48.19; 11.62.14.1.

Is C.J. 11.62.14: «Канон, возложенный на основании самого права...»; см. так C.J. 7.39.6.

I9C.J. 10.16.13.pr.; 11.62.14.1.

20 C.J. 7.39.6.рг.: «Если что-то уплачено в меньшем размере, чем величина на гов, или вовсе не уплачено, то... пусть такая попытка узнает, что значит и вопреки нашему решению»; 10.16.13.2: «Пусть никто не делает отсрочки задержки в том, что от них фебует фиск, и в том, что определено законами».

21 Haarer F.K. Anastasius I: Politics and Empire in the Late Roman World. Chip ham, 2006. P. 221.

цип минимальных издержек на само собирание налогов и их достав­ ку к месту потребления или распределения. Император Анастасий разрешал налогоплательщику определённую самостоятельность в выборе формальных условий платежа22, даже времени выплаты, если это не шло вразрез с идеей казённой пользы2^ Принцип определён­ ности обстоятельств уплаты выдерживался в правовых источниках полностью: точные время, место, способ и количество платежа дово­ дились в ежегодных провинциальных delegationes, которые Анаста­ сий требовал публиковать до начала индикта, которому они соответ­ ствовали24. Налоги требовалось вносить равными долями в три приёма Таким образом, в правовых источниках IV - начала VI в. об­ наруживается цельная в своей совокупности система теоретических положений о правильном и общественно полезном налогообложе­ нии, которые, однако, весьма по-разному использовались в импера­ торской налоговой политике. Для императоров VI в. был открыт ши­ рокий выбор возможных вариантов использования принципов и по­ ложений ранневизантийской теории налогов. Большое влияние на них должен был оказать опыт Анастасия I как непосредственного предшественника и правителя, снискавшего славу разумного полити­ ка и эконома.

Юстин I (518—527 гг.) и Юстиниан I (527—-565 гг.) находи­ лись, таким образом, в одном шаге от объединения имевшихся в рас­ поряжении власти теоретических наработок по поводу извлечения дохода в настоящую концепцию со стройной системой обоснований и выводов 6. Сделать этот последний шаг мешало, по-видимому, на­ личие признаваемой властью идеальной версии справедливой нало­ говой политики, которая, однако, лишь отчасти учитывала общест­ венные пожелания; императорская власть демонстрировала готов­ ность воплощать их в жизнь, и тем отнимала у общества инициативу в деле создания подлинной теории налогов.

Общественные представления о правильной налоговой поли­ тике правительства в царствование Юстиниана выражены во многих C.J. 1.14.18.

С..). 10.16.13.6-7.

24 C.J. 10.16.13.8: «Заранее же намеченное, имеющее обыкновение быть внесён­ ным в каждом индикте, объявляется в его начале».

25 C..I. 10.16.13.5: 1 января, 1 мая и 31 августа.

26 Серов В.В. Общественные представления о правильной финансовой политике в Ранней Византии // ВВ. Т. 63 (88). 2004. С. 56.

письменных источниках того периода27. В сжатом виде они выглядят следующим образом. Римское (Византийское) государство - могу­ щественная империя, сила которой опирается на богатство отдель­ ных граждан-ромеев, подданных императора28. Они передают долю собственных средств в виде налогов и повинностей на общие нужды, именуемые государственными затратами, - каждый сообразно своим имущественным и телесным возможностям. К тем оплачиваемым всеми общественным потребностям образованные современники Юстиниана относили оборону страны и содержание государственно­ го аппарата во главе с императором. Определяющее значение госу­ дарственных расходов в бюджете империи предполагало не только обязательность уплаты каждым членом общества возложенных на пего законной властью налогов, но и увеличение налогового бреме­ ни, когда объективные обстоятельства требовали дополнительных расходов. Правда, введение дополнительных налогов признавалось временной мерой в курсе финансовой политики императора, который имел обязательство перед подданными находить выход из назревав­ шего политического кризиса и не допускать кризис экономический.

В противном случае дополнительные налоги превращались в побо­ ры, разоряли народное богатство и подрывали благосостояние Ромейского государства. К аналогичному итогу вело и получение каз­ ной императора незаконных видов дохода.

Официальная позиция верховной власти, в общем, соответ­ ствовала этой общественной версии теории налогов. Впрочем, иначе и быть не могло, так как Юстиниан I всячески демонстрировал забо­ ту о подданных29. Весьма возможно, что он искренне заботился об их благосостоянии, сознавая непреложную истинность выражения, ещё в древности ставшего формулой и залогом успешного взаимодейст­ вия противоположных сторон юридического процесса: «do ut des».

Идея взаимности обязанностей императора и народа не была ключе­ вой в государственной теории Ранней Византии, однако она понима­ лась как таковая в образованном обществе, и Юстиниан, причисляя себя к нему, использовал известную формулу на свой лад: он обеспе­ чивает охрану частной собственности византийцев в объёме, позво­ ляющем им нормально существовать, а взамен требует уплаты нало­ 27Там же. С. 40—51.

Панченко Б. О Тайной история Прокопия // ВВ. Т. 11. 1895. С. 363 сл.

Karayamopulos J. Das Finanzwesen des frhbyzantinischen Staates. Mnchen, 1958. s! 22—23.

гов, о законном характере которых и их соразмерности платёжным возможностям подданных он также печётся3.

Юстиниан показывал в конституциях, что он осуществляет выполнение общественно значимых задач, для чего единственно только и нужны деньги налогоплательщиков; лично ему от них не было нужно ровным счётом ничего. Прямым следствием этого поло­ жения являлось обращённое ко всем требование участвовать в оплате публичных дел посильно. Последнее означало внесение в казну не произвольной единовременной суммы, но постоянное несение опре­ делённого законом бремени налогов, повинностей и дополнительных взносов, не являвшихся поборами в пользу финансовых чиновни­ ков31.

Император признавал себя исключительным мерилом пра­ вильности системы налогообложения в империи32. Руководствуясь в финансовой деятельности древним принципом «расходы должны оп­ ределять объём необходимого дохода»33, он полагал, что его налого­ вые предписания опираются на устоявшиеся и признаваемые общест­ вом теоретические обоснования, и потому справедливы. Следова­ тельно, уклонений от уплаты быть не должно; недоимки официально считались нарушением имущественных прав государства и импера­ тора^. Правда, Юстиниан I теоретически признавал возможность не­ гативного воздействия на платёжеспособность населения объектив­ ных факторов, снижавших сумму годового сбора в некоторых про­ винциях, и в виде исключения позволял колляторам обращаться к не­ му с запросом о пересмотре существовавшей индикционной нормы’5.

30 C.J. 11.48.20.5 (529 г.): «доходы плательщиков должны либо увеличиваться, либо сохраняться»; 1.4.26.11 (530 г.): «я не позволяю, чтобы наши подданные испытывали ущерб от нас»; 1.27.1.16 (534 г.): «плательщики нашего государства должны процветать»; 6.51.1.1 (534 г.): «мы уступаем всем нашим подданным без различия»; 14: «что приносит пользу всем, то должно быть полезно и наше­ му имуществу»; 1.31.5 (527 г.): «и чтобы казне не причинялся никакой ущерб»;

3.2.4 (530 г.): «но мы не позволяем, чтобы подданные причиняли нам ущерб»;

Nov. Just. 37.pr. (535 г.): «уменьшение налогов портит владения»; etc.

31 Например, Nov. Just. 16. В одной из конституций Юстиниана имеется указа­ ние на то, какое налогообложение официально считалось тогда чрезмерным:

когда прибыль владельца после уплаты составляла менее одной четверти обще­ го дохода владения (C.J. 1.3.45.13). Об обвинении Юстинианом финансовых чиновников в имущественном ослаблении подданных см.: C.J. 1.3.52.1 (531 г.);

Nov. Just. 16 (535 г.); 96 (538 г.); 128 (545 г.).

32C.J. 10.30.4; 1.4.26.15.

33 Например, Nov. Just. 96.19.

34 Nov. Just. 16.10.

35 Например, C.J. 2.50.8.

Таким образом, правительство Юстиниана пользовалось поч­ ти всеми положениями общественной «теории налогов», хотя не все­ гда толковало их в смысле, который был бы угоден большинству.

Император соглашался с тем, что государство есть общественный ор­ ганизм и настаивал на том, что всем его учреждениям необходим до­ ход. Он признавал, что величина государственного дохода зависит от состояния каждого плательщика налогов, но указывал, что налоги и сборы должны покрывать все необходимые публичные затраты. По­ лучалось, что в руках императора находились все правовые основа­ ния вести финансовую политику по личному усмотрению. Он заяв­ лял о себе как о воплощённом законе и, соответственно, высшей ин­ станции в определении и перечня обязательных государственных расходов, и их величины, и источников восполнения затраченных средств. Отсюда вела прямая дорога к произволу высшей власти.

Сдерживавший его механизм, конечно, существовал в VI в., однако он был слаб и несовершенен, и основными гарантами справедливос­ ти проводимой политики являлись разумность и богобоязненность императора, которые, конечно, не могли защитить государство от собственных ошибок Юстиниана, и тем более- от злого умысла внутренних врагов Византии36. По-видимому, финансовая политика Юстиниана I была именно такой: в её основании лежали принципы правильной хозяйственной деятельности, формально она проводи­ лась в интересах государства и общества, состоявшего из полностью правоспособных граждан, но конкретные и непредвиденные обстоя­ тельства заставляли императора нарушать баланс общественных и государственных интересов в пользу последних. Сказанное делает понятным сосуществование при Юстиниане противоположных явле­ ний финансовой политики: несоответствие теории и практики нало­ гообложения, применение непопулярных мер и отказ от них через некоторое время. Данный вывод весьма важен, поскольку он позво­ ляет с одинаковым вниманием относиться к сообщениям источников как о просчётах администрации Юстиниана, так и о фактах безуслов­ но грамотного финансового поведения императора. Некоторая непо­ следовательность его политики в сфере финансов наконец-то получа­ ет удовлетворительное объяснение. Кроме того, можно сказать, что Юстиниан заслуживает доверия как правитель, обладавший твёрды­ ми принципами и практическим опытом. Две эти вещи, взаимно до­ полняя друг друга, не позволяли ему впадать в крайности как при осуществлении расходов, так и при извлечении дохода.

',6 Karayannopulos. Op. cit. S. 8ff.

Севший на византийский трон вслед за Юстинианом Юс­ тин II (565—578 гг.) общим руководящим принципом своей внутрен­ ней политики избрал справедливость, которую нужно понимать при­ менительно к государственным финансам как следование общечело­ веческим и законным нормам по отношению к раскладке налогового бремени и сбору налогов37. В риторическом оформлении законода­ тельных актов он не ввёл никаких особенных новшеств, и даже сво­ его предшественника на троне не сделал предметом выгодного для себя сравнения™, однако риторика законов Юстина более естествен­ на и менее вычурна, чем у Юстиниана. Юстин II, в отличие от Юсти­ ниана I, не занимался экспериментами во внутренней политике, что выразилось, в частности, в лаконичности конституции и позволяло надеяться на то, что его простая программа преобразований будет достижима на деле. Очевидно, Юстин рассчитывал на то, что сумеет объединить так называемые общественный и официальный варианты позднеантичной теории налогов40 и прийти к господству подлинной справедливости внутри государства. Для этого необходимо было все­ го лишь избавиться от злоупотреблений провинциальных властей и добиться регулярного поступления налогов, величину которых опре­ деляла правильная раскладка. Если налоги будут взиматься по давно известным и разумным правилам, то «и подданные не пострадают», и государство получит доход, необходимый ему для обеспечения внешней безопасности41. Если из политической программы Юстина 37 См., например, Nov.Just. 148.pr.: «Так как мы заботимся о государстве... и совершаем работу, чтобы наши подданные обретались в полной справедливос­ ти...»; Nov.Just. 161.11: «Ведь у нашего величества только одно стремлениечгобы провинции пользовались добрыми законами, и пребывали в безопаснос­ ти, и наслаждались правосудием президов, и чтобы вносились публичные нало­ ги»; Nov.Just. 163.pr. «Правильную» деятельность Юстина (т.е. деятельность согласно праву, справедливости) отмечают не только законодательные, но и литературные источники (Theoph., AM 6058; Mich. Syr., X.l).

3* Puliatti S. Ricerche suile novelle di Giustino II. La legislazione imperiale da Giustiniano I a Giustino II. Milano, 1991. T. I. P. 355—356.

39 Ibidem. P. 358.

40 Вальтер Пол полагает, что Юстин учёл критику власти со стороны общества и принял положения общественной модели идеальной власти за основу при раз­ работке собственной политической программы: Pohl W. The Empire and the Lombards: Trcaties and Negotiations in the Sixth Century // Kingdoms of the Empire.

The Integration of Barbarians in Late Antiquity / Ed. by W. Pohl. Leiden; N.Y.; Kln, 1997. P. 96—97. Об общественной модели «теории налогов» в Ранней Византии см.: Серов. Общественные представления о правильной финансовой политике в Ранней Византии. С. 31—58.

вычленить только её финансовую составляющую, то получится один-единственный пункт: увеличение государственных доходов всеми известными законными способами, главным из которых импе­ ратор считал поступление регулярных налогов. По сути дела, Юс­ тин II стремился к тому, чтобы страна жила в рамках бездефицитного бюджета, без дополнительных расходов и соответствующих им по величине и форме доходов, которые требовалось бы изыскать. Одна­ ко это было идеалом. Пока же он не был достигнут, Юстин не отвер­ гал возможного существования экстраординарного или дополнитель­ ного бюджета.

Все эти умозаключения, приписываемые Юстину II, находят подтверждение в дошедших до нас его словах и делах; его финансо­ вая программа не только начала осуществляться, но и не была свёр­ нута с течением времени и под влиянием субъективных обстоя­ тельств42. Таким образом, можно констатировать ряд важных элемен­ тов в теоретическом оформлении финансовой политики императора Юстина Младшего: приверженность основному положению (о «спра­ ведливости») традиционной теории налогообложения; достижение бюджетного баланса на основе экономии при осуществлении допол­ нительных расходов. Рационализм императора и наличие в его пове­ дении здравомыслия и логики не вызывают сомнений43. Вопрос в другом: что заставило Юстина разработать именно такой финансо­ вый план? Было ли это простое следование традиции и устоявшимся образцам поведения верховной власти в соответствующей ситуации или обдуманный поступок?

В современной историографии предположительный ответ на поставленный вопрос основывается на тезисе о финансовом крахе, в 2 Чему иллюстрация- последние новеллы в собрании Новелл Юстиниана (Novv.Just. 161 —163), которые были опубликованы уже не Юстином, а от его имени Тиберием, который, возможно, советовался с приёмным отцом, а, воз­ можно, самостоятельно воспроизводил в конституциях принципы Юстина, что лишний раз свидетельствует об их жизнеспособности.

4'' Такая точка зрения противоречит частному выводу Эверил Кэмирон о моти­ вации финансовой составляющей столичного строительства: «Мотивацией для Юстина была скорее политика, чем экономика, и именно в таком ракурсе мы должны смотреть на церковное строительство и реставрационные програм­ мы...» (Cameron Av. The Artistic Patronage of Justin II// Byzantion. T. 50. 1980.

P. 84); но вряд ли Юстин по-разному относился к разным направлениям произ­ водимых им расходов. На наш взгляд, необходимо различать практицизм Юстина-политика и признававшиеся им за обязательные традиционные формы проявления эвергетизма, хотя в следовании традициям, особенно в деле благо­ творительности, была немалая политическая практичность, обеспечивавшая поддержку определённых и весьма значимых социальных слоёв и групп.

который попала страна в конце правления Юстиниана, и который достался в наследство Юстину. Представляется, однако, что подоб­ ное объяснение специфической деятельности нового императора в сфере финансов примитивно; с другой стороны, отрицать некоторые финансовые проблемы конца 50-х - начала 60-х гг. VI в. тоже нельзя.

Очевидно, правильный ответ должен учитывать оба приведённых по­ сыла и отражать в определённой пропорции как объективную эконо­ мическую ситуацию в Византии в середине 60-х гг., так и субъектив­ ный фактор - личность Юстина II, сознательно принявшего власть сразу после смерти Юстиниана.

Начнём с того, что любой нормальный человек поостерёгся бы возглавить государство с разрушенными финансами, не говоря уже о том, чтобы, как это сделал Юстин, заранее готовить собствен­ ную интронизацию и бороться за обладание запутавшейся в долгах верховной властью4. Значит, Юстина (пресловутое психическое за­ болевание которого проявилось много позднее), а равно и других претендентов на трон (у которых с психикой было как будто всё в порядке), не пугали проблемы финансового характера, что говорит не в пользу их тяжести.

Далее, вскоре после восшествия на престол император произ­ вёл или готов был произвести немалые дополнительные расходы, что также не соотносится с тяжёлым финансовым положением государ­ ства или императорского фиска: оплату внутреннего долга (по край­ ней мере, немалой его части)45; организацию консульских торжеств и подарки столичному населению46; обращённое к иранскому шаху предложение приобрести у него для Византии за золото спорную Сванию47.

Наконец, самый значительный аргумент против тезиса о фи­ нансовом кризисе 560-х гг. - заявление самого Юстина II, сделанное в конституции 566 г. (так называемая Новелла 148), которое обычно приводится в доказательство этого самого тезиса. Дело в том, что об­ щеизвестное высказывание вновь избранного императора об оскуде­ нии казённых фондов использовалось всегда вне контекста преамбу­ лы 148-ой Новеллы, в которой оно находится, что, на наш взгляд, ис­ кажало сё смысл. Кроме того, нужно учитывать и обыкновенно про­ 44 Кулаковскии Ю. История Византии. T. II (518—602). Киев, 1912. С. 335—336.

1,5Coripp., Laud. Iust. 11.284.

46 Ibid., IV. 154-316.

47 Menander, fr. 15. О необычности этого предложения см.: Turtledove H.N.

Justin II’s Observance of Justinian’s Persian Treaty of 562 //' BZ. Bd. 76. 1983.

S. 293.

являющееся невнимание исследователей к смысловым нюансам, ко­ торые скрываются в понятии «фиск», в котором чаще всего видят вес государственные финансы, а не отдельный императорский фонд48.

Важный для понимания финансовой ситуации фрагмент этой новел­ лы выглядит в нашем переводе следующим образом: «Сколько пре­ дусмотрительности и старания в отношении обычных дел сосредото­ чили мы с начала нашего правления, пока не применили к передан­ ному нам богом государству заботу из тех, что мы несём и явственно осуществляем для всех! Ведь когда мы обнаружили, что фиск обре­ менён многими долгами и доведён до крайней скудости, мы освобо­ дили самих себя от образовавшегося бремени чужих денег и от вели­ кого затруднения. Далее, запущенность необходимых дел дополни­ лась ещё разваленным военным делом, так что государство колеба­ лось от бесконечных вторжений и нашествий варваров, и мы, на­ сколько смогли, удостоили это дело надлежащего улучшения. Впро­ чем, мы не считаем, что следует прекратить предоставление нашим подданным такого изобилия, и решили сделать их участниками и не­ кой иной милости, почему и освобождаем их от накопившихся дол­ гов фиску»49. Из текста видно, что император упоминает «фиск» два­ жды, и в первом случае (то r^ooiov), который обычно использует­ ся в качестве иллюстрации к тогдашней ситуации с финансами, он говорит не о финансах всего государства, а всего лишь о фискальном фонде, взаимодействовавшем на основании норм частного права с частными лицами. Только в сфере частного права мог образоваться денежный долг императора перед своими подданными. Фиск в этом смысле представлял собой финансовые средства императора как ча­ стного лица (aerarium privatum), хотя императорские долги могли и, наверное, обеспечивались публичными фондами. Зачем Юстиниану понадобились подобные сложности, достоверно неизвестно50, но Юс­ тин признал себя его правомочным наследником и счёл необходи­ мым заплатить частные долги предшественника из своих собствен­ ных средств, также ставших частью императорского фиска после его интронизации51. Юстин II сделал из этого, в общем, рядового меро­,s О смысловых нюансах «фискальной» терминологии в ранневизантийском законодательстве см., например: Законодательные памятники административ­ ной и финансовой политики ранней Византии... С. 509—510 {Fiscalia), {Publicatio), 520—524 (Res privatae, Sacrae largitiones), и др.

49 Nov.Just. 148 (566 г.).pr.

50 Оригинальную точку зрения о связи частных долгов Юстиниана с заговором аргиропратов высказала Линда Гарланд {Garland L. Byzantine Empresses: Women and Power in Byzantium, AD 527—1204. L.; N.Y., 1999. P. 43).

51 Что засвидетельствовал, в частности, поэт Кориип (Coripp., Laud. Iust. 11.284).

приятия пропагандистскую акцию, внеся вместе с тем в свою финан­ совую программу пункт об участии собственных императорских средств в издержках на общественные нужды52. Таким образом, упо­ мянутый в первом случае фиск не имел непосредственного отноше­ ния к государственной казне, а его скудость - к финансовому кризи­ су в масштабах государства.

Во втором случае словоупотребления «фиск» (тф бтщоош) эго явно публичное учреждение, обладающее правом облагать нало­ гами и определять их величину. Очевидна его связь и с финансирова­ нием «военного дела», которое упомянуто несколько выше в тексте преамбулы. Этот фиск, таким образом, и есть государственная казна (или, по меньшей мере, всс императорские фонды, в совокупности являвшиеся публично-правовым учреждением), у которой в 566 г.

имелись проблемы с обеспечением императорской армии всем необ­ ходимым, а также с неуплатой некоторых налогов (далее в новелле называются и общегосударственные, и фискальные платежи, пере­ чень которых лишний раз свидетельствует в пользу версии о том, что использованное во втором случае слово «фиск» имело расширитель­ ное значение), которые, по всей видимости, и должны были посту­ пать на нужды армии.

Автор Новеллы 148 оперировал двумя понятиями одного весьма ёмкого по смыслу термина «имперская казна»53. Как это ни странно, подобное обращение с терминами было характерно для бо­ лее ранних времён, когда фиск как публично-правовая структура ещё только становился в идейном и организационном плане5. Впрочем, императорский фиск сохранял правовую двойственность и после то­ го, как стал в сознании обывателя отождествляться с общегосударст­ венной казной. Объяснением тому может служить не столько исто­ рия его политической и правовой эволюции в I—V вв., сколько неже­ лание самой императорской власти превращать фиск в сугубо госу­ дарственное учреждение и лишать его частноправовых черт. Поэто­ му фиск и после формального превращения в публично-правовой инNov.Just. 163.pr.: «а когда обычных издержек недостанет, мы добавим из им­ ператорских сокровищниц».

53 И даже его словесные обозначения в греческом варианте Новеллы 148 и в аутентичном переводе на латынь не вполне идентичны: r|(j.cnov - это изна­ чально государственная казна (см., например: Lampe G. W.H. A Patristic Greek Lexicon. Oxf., 1961. P. 343: ripoaioq, 2b; Liddell H.G., Scott R. A Greck-English Lcxicon. Oxf., 1996. P. 387: rmoio), тогда как fiscus в поздней античностипреимущественно казна императора.

5 Подробнее об этом процессе см.: Серов. Финансовая политика ранневизан­ тийского императора. С. 44—47.

ституг сохранял поливарнантную внутреннюю структуру, части ко­ торой - как публичные, так и частные, и собственные императорс­ кие - могли менять свои названия и обмениваться друг с другом функциями. Позднеантичные и ранневизантийские императоры не всегда помнили историю своего фиска и давали себе труд разобрать­ ся в запутанной фискальной терминологии, но наверняка хорошо знали структурный состав императорских и государственных фон­ дов, и поэтому в законодательстве всего периода Ранней Византии время от времени обнаруживаются смысловые нюансы, создающие у современного исследователя впечатление терминологической пута­ ницы, тогда как они лишь отражают существовавшее в момент опуб­ ликования закона положение дел. Использование в одном текстовом пространстве двух отличных по смыслу, но одинаковых по форме терминов, обозначавших имперскую и императорскую казну, симво­ лизировало весь фиск, в максимально полном его объёме, объединяв­ шем и частные, и публичные фонды. Использованный Юстином II в Новелле 148 трюк со смысловым рядом понятий, относившихся к сложному организму под названием «фиск», являлся риторическим приёмом, служившим для того, чтобы продемонстрировать поддан­ ным политические возможности и личные качества нового императо­ ра. В конституции 566 г. признаются финансовые проблемы, с кото­ рыми столкнулась верховная власть, но одновременно показано и то, что они вполне решаемы и будут решены императором в ближайшее время и с применением его собственных средств. Нужно полагать, что ко времени издания 148-ой Новеллы финансовая программа Юс­ тина была уже разработана, и рассмотренный закон стал одним из первых практических шагов по пути сё реализации.

Новелла 148 отвечает и на вопрос о преемственности и тради­ ционализме разработанного в окружении Юстина II идеального пла­ на мероприятий в сфере финансов. Упомянутые трудности, с которы­ ми столкнулся фиск, а также состояние общественного мнения, бо­ лезненно воспринимавшего последствия некоторых мер предыдуще­ го правления и явно учтённое в этой конституции, были известны Юстину ещё до интронизации. Поэтому предложенные им решения финансовых проблем и приоритетные направления финансовой по­ литики являлись продуманными и реалистичными по сути. Нельзя сказать, что программа Юстина была лишена недостатков, однако и выявленные нами достоинства её очевидны.

Наконец, в последнем сюжете - относительно представлений, как общественных, так и, особенно, официальных, - о справедливом налогообложении в частности и об осуществлении правильной госу­ дарственной финансовой политики в последней четверти VI в. вооб­ ще сказать что-либо конкретное можно немного ввиду отсутствия достаточного количества источников, содержащих соответствующие сентенции. Очевидно, однако, что теоретические основы финансовой деятельности не могли исчезнуть из употребления так же, как пропа­ ли в потоке времени многие императорские конституции и государ­ ственные акты нослсюстиниановской Византии. Человеку свойствен­ но стремиться к упорядоченности важнейших видов своей деятель­ ности на основе разработанных им основополагающих принципов;

финансовая деятельность поздней античности - ещё одно тому под­ тверждение. Кроме того, у ранневизантийских правительств имелся многовековой опыт, совершенно пренебрегать которым было бы не­ мыслимо даже в эпоху надвигавшегося политического кризиса рубе­ жа VI—VII вв. и предстоящей формационной перестройки. Косвен­ ным подтверждением использования в финансовой сфере некоторых полученных опытным путём теоретических основ являются также сведения нарративных источников периода правления императора Маврикия (582—602 гг.): это едва заметные следы рассуждений о сущности государственных финансов и роли правителя в поддержа­ нии публичного финансового благополучия, по-прежнему звучавших и в обывательской среде, и в коридорах власти.

Общественные представления о справедливости в экономиче­ ских взаимоотношениях власти и народа были, очевидно, ядром тео­ рии финансов позднеантичного государства и наиболее устойчивой его частью. Император был волен пользоваться принципами разум­ ной экономической деятельности или игнорировать их, - установки общественной теории от этого не менялись. В литературных произ­ ведениях современников императора Маврикия они тоже звучат, хо­ тя и не столь интенсивно, как, например, у публицистов IV - первой половины VI в.

Краеугольными понятиями общественной политической тео­ рии неизменно оставались «справедливость», «разум» и «мера»; ими должен был руководствоваться каждый правитель, заботящийся о на­ родном благосостоянии55. Таким правителем будто бы являлся и им­ ператор Маврикий56.

Серов. Общественные представления о правильной финансовой политике в Ранней Византии. С. 57—58.

56 Ср.: Theophyl. Simoc., 1.1.16-17 (из речи Тиберия к Маврикию): «Держи в узде разума произвол своей власти, с помощью философии, как рулём, управляй ко­ раблём своей империи. (...) Пусть пред твоими глазами всегда находится спра­ ведливость» (пер. С.Г1. Кондратьева); Evagr., Н.Е. V.19 (о Маврикии): «то был муж благоразумный... Отличаясь постоянством и строгостью образа жизни и нравов, он одерживал победу над... тем, чем чванится жизнь, пренебрегающая мерой» (пер. И.В. Кривушина); Menander, Гг. 58 (о Маврикии): «Он не был Согласно общественным представлениям конца VI - начала VII в., разумная и справедливая власть не позволяет налагать на под­ данных, разоряя их, необоснованные публичной необходимостью на­ логи57. Потребность в таких налогах обыкновенно возникает у прави­ теля или членов администрации, подчиняющих общественные нуж­ ды личным интересам. Налоговое бремя возрастает, население госу­ дарства и государственная казна теряют материальные ценности, а верховная власть - авторитет и общественную поддержку; в конеч­ ном итоге всё государство приходит в расстройство из-за неумерен­ ности желаний неразумных субъектов политического действия58.

Этому возможному при неблагоприятных субъективных обстоятель­ ствах сценарию развития страны противопоставляется идеальный ва­ риант, при котором император и народ связаны взаимовыгодными обязательствами, выражающимися в сфере финансов понятиями «за­ конных налогов» и «ответственности налогоплательщиков». Между ответственностью государя и обязанностями подданных находится понятие «соразмерности», которое регулирует желаемое, необходи­ мое и возможное. Отсюда нетрудно предположить, что обществен­ ность по-прежнему видела движущий элемент финансовой системы в законных и необходимых государственных расходах, а источник по­ полнения казны - в умеренных налоговых отчислениях населения.

Если объективно обусловленные потребности страны приводили к увеличению налогового бремени сверх обычного уровня, или платё­ жеспособность податного населения уменьшалась по какой-то иной причине, то справедливый правитель должен был умерять дополни­ тельные расходы и нивелировать факторы уменьшения благосостоя­ ния частных собственников59.

Такой вот образ справедливого финансового политика приме­ рялся к василсвсу Маврикию его современниками. Насколько Мав­ рикий Тиберий соответствовал ему и стремился ли соответствовать вызовам, предъявляемым современными ему социальными силами?

вскормлен в военных трудах, но был человеком рассудительным, серьёзным и обстоятельным» (нер. Г.С. Дестуниса).

57 Ср.: Theophyl. Simoc., IV.5.11 (из речи Биндоя к Хормизду): «Твои сокровищ­ ницы полны золотом, но и слезами полны города и чертоги, поля, долины и усадьбы».

8 См., например, описание действий мятежной армии (Evagr., Н.Е. VI.5): «они относились к податному населению... иначе, чем союзники и слуги государст­ ва; ибо они добывали себе пропитание не по установленной или предписанной мере и не довольствовались тем, что им давали, но у каждого законом было соб­ ственное мнение, а мерой - желание».

59 Например, отменяя часть налогов: Theophyl. Simoc., VIII. 13.17.

Официальных источников, позволяющих выяснить это, наверное, не сохранилось. Некоторое исключение составляет приписываемый (не без сомнений) перу императора Маврикия трактат «Стратегикон»60, в котором обозначено отношение венценосного автора к проблеме са­ моуправства византийских солдат по отношению к населению импе­ рии, облагаемому налогами и повинностями в пользу армии. Мародё­ ры являли собой негативный пример финансового действия лиц, об­ лечённых властью и правом взимания податей61. Запрещавший их действия император становился на позицию справедливого финансо­ вого деятеля, умеющего увидеть настоящую выгоду и своих воинов, и мирных подданных, и во имя справедливости не идущего на пово­ ду даже у такого серьёзного внутриполитического фактора, каким была ранневизантийская армия62.

Но это - лишь единственный образец официальной идеоло­ гии в сфере финансовой политики в правление Маврикия. Впрочем, рассуждения о разумности и справедливости этого императора, встречающиеся в произведениях раннсвизантийских историков Феофилакта Симокатты и Евагрия Схоластика, которые были, в общем, положительно настроены по отношению к его самодержавию, позво­ ляют надеяться, что Маврикий допускал в своих конституциях и пуб­ личных заявлениях обкатанные временем и апробированные речевые штампы, не идущие вразрез с общественной теорией справедливой государственной финансовой политики63.

Можно отмстить, что император Маврикий обнаруживал склонность к копированию образцов публичного поведения некото­ рых наиболее знаменитых позднеантичных императоров или, вооб­ ще- к следованию стереотипам «правильного» поведения правителя.

Возьмём, к примеру, так называемое завещание Маврикия, обнаруЫ) О проблеме авторства см.: Стратегикон Маврикия/ Изд-е подготовил В.В. Кучма. СПб., 2004. С. 6—12.

61 Гпуишпин Е.П., Серов В.В. К проблеме налогообложения в период поздней античности: участие военных в сборе налогов в IV в.// АДСВ. Выи. 37. Екате­ ринбург, 2006. С. 32—58.

’2 Strateg. Maur., 1.7; 9.

^ Куликовский Ю.А. История Византии. T. II: 518—602 гг. СПб., 1996. С. 340:

«Эта характеристика [данная Евагрисм Маврикию - B.C.], опубликованная ещё при жизни государя..., верна лишь в том смысле, что император хотел слыть таким, каким его изображал историк»; Shlosser F. The Reign ofthe Emperor Maurikios (582—602): A Reassessmenl. Athens, 1994. P. 120: «Несмотря на то, что Маврикий был непопулярен в конце своего правления, ни один голос не под­ нялся, чтобы обвинить его в чрезвычайном налогообложении».

женнос после его смерти64. В нём очевидно подражание императору Константину I, поделившему Позднюю Римскую империю между своими сыновьями в звании августов65. Авторитет Константина Ве­ ликого в римской истории был непререкаем66, так что в подражании ему раннсвизантийских василевсов нет ничего удивительного. Здесь интерес должно вызывать не само по себе подражательство, а сте­ пень подобия сущностей двух упомянутых «завещаний»: Константин действовал на основании публично-правовых соображений, тогда как Маврикию приписывают исключительно частные цели67. Эту пробле­ му можно оставить будущим исследователям; нам важно констатиро­ вать неравнодушие Маврикия к имени императора Константина I и, по-видимому, к его образу в римской истории.

Вторым образцом для подражания (а, возможно, и главным?) у Маврикия являлся, конечно же, его названный отец, император Ти­ берий Константин, первое из имён которого стало вторым именем Маврикия при объявлении его кесарем68. О значении имени Тиберий в семье Маврикия свидетельствует и то, что эго имя получил при ро­ ждении второй его сын. Впрочем, если опираться на данное обстоя­ тельство, то получается, что большое влияние на Маврикия оказывал также исторический имидж императора Феодосия: старший сын Маврикия, провозглашённый августом, носил это имя (неясно толь­ ко, в чссть которого из двух Феодосиев). Аналогично можно выска­ заться и об именах Юстин и Юстиниан. Но, в то время как политика упомянутых славных императоров IV—V вв., вероятнее всего, изряд­ но идеализировалась в завершающий период раннсвизантийской эпо­ хи, политика трёх предшественников императора Маврикия была ему хорошо известна. Человек неглупый и практический, Маврикий, вероятно, продолжал их финансовую политику в части теоретическо­ го сё оформления, привлекая дополнительно и высказывания на эту тему некоторых императоров из более отдалённого прошлого. Ему нельзя отказать в разумности: все максимы были уже изречены, и нужно было лишь найти в старых документах и законах наиболее подходящие по форме, не изобретая ничего нового.

м Theophyl. Simoc., VIII. 11.7-10.

65 Глушаиин Е.П. Ранневизантийский цезарат// Власть, политика, право в ан­ тичности и средневековье: Сборник статей под общей ред. Е.П. Глушанина.

Барнаул, 2003. С. 16.

66 См., например: New Constantines. The Rhythm of Imperial Renewal in Byzan­ tium, 4lh - 13lh Centuries /' Ed. by P. Magdalino. L., 1994.

6 Куликовский. Ук. соч. C. 390.

68 Evagr., H.E. V.22.

Таким образом, мы вправе заключить, что император Маври­ кий пользовался в теории и практике финансов наработками императоров-прсдшественников, отбирая для себя образцы, по его мнению, наиболее подходящие с точки зрения социальной справедливости. Не будет преувеличением и вывод о том, что Маврикию наиболее близ­ ка была финансовая политика, проводившаяся императорами Юсти­ нианом I, Юстином II и Тиберием Константином, хотя в теоретичес­ ком оформлении своей финансовой деятельности он мог использо­ вать авторитетные высказывания на эту тему более ранних императо­ ров.

Маврикий, несомненно, обладал собственной концепцией фи­ нансовой политики, которую он считал правильной, так как она ос­ новывалась па известных общественных представлениях и на осмыс­ ленных им итогах деятельности прошлых правительств. Стремясь придерживаться созданного им идеала при решении текущих финан­ совых задач, василсвс обратился к созданию в государственной казне финансового резерва, не прибегая к мерам экстраординарного поряд­ ка. Политика разумной экономии сближает финансовую политику Маврикия наиболее тесно с Анастасием I. Последний, как известно, развивал в сфере финансов политическую линию, проводимую ранее Константином I, Валентом и Феодосием II, а имена Константина и Феодосия, как выяснилось выше, не были безразличны и Маврикию.

Наш круг поисков прототипа политики Маврикия Тиберия замкнул­ ся: возможно, сам до конца не осознавая того, он брал пример с Ана­ стасия, хотя подражание ему не могло быть непосредственным, учи­ тывая то обстоятельство, что между Анастасием и Маврикием ока­ зался изрядный промежуток времени и деятельность нескольких им­ ператоров, отличавшихся способностью к усвоению и переработке положительного опыта своих предшественников на троне, часто без упоминания их имен. Император Маврикий, тоже ретроспективно анализировавший финансовые мероприятия ранневизантийских пра­ вительств и выбиравший из них для себя наиболее подходящие, при­ близился к анастасиевой методике потому, что она включала в себя максимальное количество полезных наработок, обойти стороной ко­ торые разумный правитель не мог. Дополнительным свидетельством подобия финансовой политики Маврикия Тиберия действиям Анас­ тасия Дикора является то, что Маврикия, как в свое время и Анаста­ сия, современники обвиняли в скупости, хотя ни один из известных нам источников не засвидетельствовал повышения налогового бре­ мени в правление ни того, ни другого императора притом, что оба они, получив при интронизации полупустую казну, оставили её по­ сле смерти наполненной золотом.

В целом, предпринятый анализ общественных и официальногосударственных представлений в Ранней Византии об извлечении верховной властью дохода и осуществлении необходимых расходов приводит к выводу не только о сохранности принципов позднеантич­ ной «теории налогов» в течение столетий византийского раннего средневековья, но и о стремлении императоров следовать им - пол­ ностью или хотя бы отчасти - при осуществлении своей финансовой политики. Немаловажно также замечание о том, что принципиальное значение теория налогов приобретала в обстановке финансовых проб­ лем, - когда нарушался баланс ординарных финансовых средств, и перед властью вставала задача действовать в рамках экстраординар­ ного бюджета.

1.3. Понятие и явление финансового резерва казны По представлениям греков и римлян, едва ли не самой глав­ ной добродетелью гражданина было умение правильно вести домаш­ нее хозяйство. Из этого логически вытекало убеждение в том, что гражданин, наделённый властью распоряжаться от имени народа об­ щественными финансовыми фондами, должен умело управлять госу­ дарственным хозяйством. Поэтому одной из лучших характеристик периода правления кого-либо в античности являлось, наряду с бла­ госостоянием подданных, понятие «полной казны»: правильная фи­ нансовая политика в масштабах империи неизбежно приводит к соз­ данию денежных накоплений на «чёрный день». Античные литера­ турные источники пестрят упоминаниями о «хороших» и «плохих»

императорах, заслуживших соответствующую характеристику своей финансовой политики. Таким образом, понятие государственного финансового резерва стало неотъемлемой частью теоретических воз­ зрений но поводу экономики позднеантичной и ранневизантийской исторических эпох.

О значительном размере государственных и императорских богатств, оставшихся после Анастасия I, сообщают два из основных источника по данному периоду69. На основании их сообщений можно считать факт существования «наследства Анастасия» установлен­ ным. Но золото в античности копили многие и, хотя для государст­ венной казны наличие большого золотого запаса было скорее ред­ костью, чем нормой, резервный фонд начала VI в. вызывает сомне­ м Procop., H.a. XIX.7; Ioann. Lyd., De mag. III. ния не как историческая реальность, а при употреблении названными источниками определений «бесчисленный» и «огромный» примени­ тельно к его размеру.

Византинистам известен феномен дефицита драгоценных ме­ таллов, который засвидетельствован в различных по типу источниках IV—VI вв.70. Поэтому для того, чтобы получить некоторый запас зо­ лота в государственном хранилище, требовались немалые и последо­ вательные финансово-экономические усилия верховной власти. Фи­ нансовая политика Анастасия отличалась рациональностью и после­ довательностью, и потому золотой запас был им сформирован, не­ смотря на значительные дополнительные расходы. Вместе с тем, учитывая ограниченный объём золота, находившегося внутри стра­ ны, молено утверждать, что возможность тезаврации у правительства Анастасия тоже была объективно ограниченной. Следовательно, за­ дача исследования проблемы «резерва», созданного этим императо­ ром, заключается в том, чтобы уточнить возможность тезаврации зо­ лота в его правление и выяснить, каким мог быть в действительности объём «анастасиева наследства».

Решение данного вопроса сводится, по сути, к анализу досто­ верности сообщения Прокопия Кесарийского, так как только он сде­ лал определённую количественную оценку императорских золотых запасов: «Ибо ведавшие сокровищницами, казначейством и всеми 0 Например, указ на имя комита священных щедрот Тациана, датированный около 374 г., содержал запрет вывозить золото за пределы государства (C.J. 4.63.2). Из-за специфических отношений с варварами Византия в послед­ ней трети IV в. теряла золото ежегодно, тогда как разрабатываемые рудники отдавали драгоценного металла всё меньше (например: Адопц Н. Армения в эпоху Юстиниана. Ереван, 1971. С. 198), а международная торговля его почти совсем не приносила (см., например, Вигу J.В. History of the Later Roman Empire.

L., 1923. Vol. I. P. 54). В V и VI вв. выплаты золота варварам несколько сокра­ тились, однако экспорт его за границу продолжал оставаться значительным изза необходимости ввозить в страну предметы роскоши, в первую очередь шёлк.

О проблеме дефицита золота в денежном обороте страны свидетельствует пере­ нос вышеназванного указа в Кодекс Юстиниана, а также данные нумизматики.

Так, в конце V в. прекратилась чеканка золотых монет на фессалоникском мо­ нетном дворе; к началу VI в. относятся прецеденты эмиссии солидов умень­ шенного веса (Zacos G., Veglery A. An Unknown Solidus of Anastasius the First// Numismatic Circular. 1959. №4. P. 154—155; Fagerlie M. The First Gold Issue of Anastasius// The American Numismatic Society: Museum Notes. Vol. 13. 1967.

P. 119—121). У денежного обращения империи были, конечно, и другие проблемы, но после реформы монетного обращения, предпринятой Анастасием, недостаток золота являлся, пожалуй, главной финансовой проблемой ранневи­ зантийского правительства.

прочими царскими деньгами утверждали, что Анастасий, правивший римлянами более двадцати семи лет, оставил в казне три тысячи двести кентинариев»71. Из самого текста источника видно, что приве­ дённое Прокопием число маловероятно. Во-первых, автор вывел его путём сложения данных, предоставленных ему бывшими чиновника­ ми центральных финансовых ведомств (sacrae largitiones, res privatae, arca praefectoriana), то есть имел в качестве основания весь­ ма субъективный источник информации, который оперировал к тому же золотом как условной единицей обозначения материальных цен­ ностей, тогда как в действительности золота в том или ином ведомст­ ве могло и не быть; во-вторых, момент кончины императора Анаста­ сия отделял от начала написания «Тайной истории» изрядный вре­ менной промежуток (не менее трети столетия), так что сведения мог­ ли быть искажены даже против желания тех, кто их представлял.

Нельзя не учитывать и тенденциозность самого Прокопия, обрабаты­ вавшего полученную им информацию в соответствии с собственны­ ми субъективными намерениями. Отсюда представляется более чем вероятным, что 3200 кентинариев золота - величина весьма относи­ тельная и даже фантастическая72.

Главное, что заставляет критически относиться к рассматри­ ваемому сообщению Прокопия - это его предвзятость73, обнаружи­ вающая себя на протяжении всего повествования «Тайной истории», а особенно во фрагментах, которые включают числа. Прокопий тен­ денциозен в использовании таких чисел, представляющих собой оценку в цифровом выражении финансовых величин или деятельно­ сти правительства Юстиниана. Подобных чисел, сопоставимых с числом 3200 (кентинариев), в «Тайной истории» несколько, и все они отмечены печатью надуманности74.

Коротко говоря, метод работы с числами Прокопия Кесарийс­ кого подчиняется определённому принципу: если они несут смысло­ вую нагрузку характеристики политики Юстиниана, то нарочито преувеличиваются в несколько раз по сравнению с действительным 1 Procop., H.a. XIX.7 (пер. A.A. Чекаловой).

В пересчёте на более привычные нашему современнику килограммы это рав­ няется 104 784 (т.е.: 3200x100x327,45:1000), или почти сто пять тонн золота.

73 См., например: Сатвгоп Av. Procopius and the Sixth Century. L., 1985. P. 62: «В XX Главе Прокопий приготовился к атаке. Это означает, что обвинения Проко­ пия основываются в большей мере на подозрениях, особенно там, где он рас­ сматривал действия, не упоминавшиеся где-либо ещё... Прокопий выплёскива­ ет поток обвинений, предназначенных именно для демонстрации того, как управление Юстиниана привело государство к финансовому краху».

U См.: Procop., H.a. XI.29; XVIII.8, 21; XXVI.43;

положением дел. Для создания правдоподобной картины автор «Тай­ ной истории» пользовался обычно реальными фактами, но манипу­ лировал деталями, которые не могли быть проверены большинством его потенциальных читателей75. В сообщении о «наследстве василевса Анастасия» применён тот же авторский подход. Его контекст не оставляет сомнений в пристрастности Прокопия, повествующего об одном из пороков Юстиниана - склонности к расточительству госу­ дарственных финансовых средств в особо крупном размере. Поэтому можно утверждать, что действительная сумма денег, оставшихся в казне после императора Анастасия, была в несколько раз меньше на­ званной Прокопием. Анализ примеров из «Тайной истории» показы­ вает, что гипербола автора могла иметь кратность ог пяти до десяти и, следовательно, финансовый резерв Ранневизантийского государст­ ва в 518 г. следует оценивать в 350—700 условных кентинариев золо­ та76. Это немалая сумма, которая явилась бы почтенным итогом фи­ нансовой политики любого из раннсвизантийских императоров. Её реалистичность подтверждается и сравнением с дополнительными государственными расходами в период правления Юстина I и совме­ стного правления Юстина и Юстиниана, подсчитанными ниже. Эти подсчёты, конечно, условны, как и оценка «наследства Анастасия», однако сравнение того и другого показателей убеждает нас в том, что 75 См. об этом: Панченко. Ук. соч. // ВВ. 1897. T. IV. С. 450; Удапьцова З.В. Про­ копий Кесарийский // Культура Византии в IV - первой половине VII в. М., 1984. С. 159; Иванов С.И. Зарубежная Прокопиана 80-х годов/'/ ВВ. 1987. Т. 48.

С. 193—198; Cameron. Op. cit. Р. 58—62.

В пользу вывода о надуманности числа, приведённого Прокопием, свидетель­ ствует ещё одно наблюдение - из области нумерологии. В «Тайной истории»