ИЗ ИСТОРИКО-ТЕОРЕТИЧЕСКОГО КОММЕНТАРИЯ

УДК 820.2

О. Е. Рубинчик

Санкт-Петербург, Россия

СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК –

«ПОЛУСЛУЧАЙНЫЙ НЕДОТЕРМИН»

ИЛИ УДАЧНАЯ МЕТАФОРА?

Рассматривается понятие «Серебряный век» и уместность его использования.

Ключевые слова: русская литература, Серебряный век, термин, понятие, модернизм, Омри Ронен, Р. Д. Тименчик, Л. А. Иезуитова, Анна Ахматова.

Статья вызвана провоцирующей на полемику своей остротй книгой О. Ронена 1 «СВ 2 как умысел и вымысел» [1; 2] 3, а также докладом Р. Д. Тименчика 2001 г. «СВ» 4, из которого почерпнуто словосочетание «полуслучайный недотермин». Влиятельная книга О. Ронена заметно пошатнула среди исследователей представление о законности использования термина СВ. Приведу пример. Книге предпослано предисловие, написанное одним из крупнейших современных филологов Вяч. Вс. Ивановым, который, поддерживая автора, апеллирует к авторитету Ахматовой: «Из моих замечаний ей особенно понравилось предположение, что она задумала “Поэму без героя” для того, чтобы выразить свой взгляд на короткий период, предшествующий Первой мировой войне. Ни она, ни я не пользовались в разговоре тем термином, который анализирует О. Ронен в своей книге. Ни ей, ни мне он не подошел бы, и я совершенно согласен с доводами О. Ронена о его ошибочности (хоть и не уверен, что можно поменять вошедшее в стандартный обиход Размышления эти были записаны в 2006 г., когда О. Ронен был жив. К сожалению, в 2012 г. известного и уважаемого исследователя не стало. В 2013 г., готовя статью к публикации, я внесла лишь минимальные добавления, в основном библиографического свойства.

Здесь и в дальнейшем везде Серебряный век – СВ, Золотой век – ЗВ, Железный век – ЖВ.

Среди откликов на книгу, от положительных до полемических: [3–10].

Доклад был прочитан в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме 22 июня 2001 г.

на Ахматовских чтениях.

Рубинчик Ольга Ефимовна – кандидат филологических наук, доцент Северо-Западного института печати (ул. Орджоникидзе, 17, Санкт-Петербург, 196143; rubinchik_olga@ mail.ru; +7 (921) 796 56 26) Сюжетология и сюжетография. 2013. № 1. С. 87– © О. Е. Рубинчик, Из историко-теоретического комментария употребление этого термина, как бы неверен он ни был). Но мы имели в виду именно этот промежуток времени» [1, с. 14]. Ср. более ранние воспоминания Вяч. Вс. Иванова о том же: «Одно время по поводу поэмы ей казалось самым верным замечание того читателя, который увидел в ней точное воспроизведение Петербурга “СВ”, той дивной и короткой поры расцвета искусства, литературы, всей культуры: сжатое выражение всего начала века, столько обещавшего России»

[11].

О. Ронен говорит о том, что термин «СВ» (он пишет его в кавычках и с маленькой буквы) ныне столь широко и машинально употребляется, что почти лишился содержания. «…Как бывает вообще с предметами беззаветного почитания, и сам термин, и подразумеваемое с его помощью представление набивают оскомину и, в конце концов, начинают вызывать отталкивание» [1, с. 29]. С О. Роненом абсолютно соглашается А. В. Лавров в рецензии на его книгу. Как мы видим из словосочетания «полуслучайный недотермин», так же думает и Р. Д. Тименчик 5. Можно понять замечательных ученых, начавших свои занятия эпохой в советское время, когда это было почти нелегально, наказуемо, когда, по словам Р. Д. Тименчика, это был «ворованный воздух» (выражение Мандельштама из «Четвертой прозы»). А сейчас название «Поэзия СВ» красуется на книгах из серии «Бриллиантовая коллекция». Но может ли частота словоупотребления лишить термин смысла, если он изначально был? По-видимому, нет. Поэтому книга О. Ронена в конечном счете посвящена не этой проблеме, а стремлению доказать, что резона называть нечетко обозначенное им время СВ никогда и не было.

Действительно ли понятие «СВ» терминологически пустое? Пройдем коротко его историю вслед за О. Роненом и некоторыми другими исследователями 6.

Л. А. Иезуитова [14] убедительно показывает укорененность металлургической метафоры «ЗВ» в русской литературе и шире – культуре с XVIII в., а с XIX века – укорененность оппозиции ЗВ / ЖВ. После того, как пушкинская эпоха стала восприниматься как безусловный ЗВ русской литературы или, по крайней мере, поэзии, естественным образом возник вопрос: а что потом, после?

Л. А. Иезуитова сообщает, что В. Соловьев готовил к печати «Книгу о русских поэтах», уточненное название которой, по всей видимости, – «СВ русской лирики.

Опыт философской критики» (это название было анонсировано Соловьевым в 1887 г.). Книга не вышла, но были напечатаны отдельные ее части: одна – о Фете и Полонском, другая – о Тютчеве 7. В статьях дана чрезвычайно высокая оценка этих поэтов. В дополнение к указанному Л. А. Иезуитовой назову статью Соловьева о Случевском, где он назван «одним из немногих еще остающихся достойных представителей “СВ” русской лирики» 8. Таким образом, определение «СВ» оказывается применено к непосредственной предшественнице эпохи русИли, по крайней мере, так Р. Д. Тименчик думал на тот момент. О возможной перемене отношения к термину свидетельствует, в частности, авторское предисловие к книге 2008 г.: «…“СВ” (если не годится эта наклейка, можно обозвать как угодно иначе, хоть “позорным десятилетием”, хоть золотым горшком, в печь только не надо ставить и разогревать позавчерашние яства, выдавая их за свой повседневный рацион)…» [12, c. 11]. Замечу также, что первый раздел книги называется «На окраинах СВ».

Подробную библиографию вопроса см. в книге О. Ронена. В числе его ближайших предшественников – Даниелла Рицци, автор статьи «Непонятный (другие варианты перевода – необъяснимый, неуловимый) СВ» [13].

«О лирической поэзии. По поводу последних стихотворений Фета и Полонского»

(1890) и «Поэзия Ф. И. Тютчева» (1895).

Цит. по: [1, с. 94–95]. Статья Соловьева «Импрессионизм мысли» (1897).

Рубинчик О. Е. Серебряный век – «полуслучайный недотермин»?

ского модернизма. «Существуют и другие версии разграничения ЗВ и СВ русской литературы, – пишет Л. А. Иезуитова. – Розанов дважды разграничивал “золото” и “серебро” на основании признаков эстетической уникальности литературы первой и второй половины XIX в. В статье “Ив. С. Тургенев” ЗВ, по его мнению, охватывает литературу “от Карамзина до Гоголя включительно”;

его характеризует господствующий интерес к средствам языковой выразительности: “форма этих писателей, язык их, яркость действительно несравненны с последующими”. СВ составляет “плеяда русских писателей”, чьи имена Тургенев, Гончаров, Островский, Достоевский, Толстой, “и, может быть, несколько еще возле них”»[14, c. 20]. «…Категории “золота” и “серебра” в XIX и начале ХХ века стали применяться преимущественно по отношению к русской литературе и имели особые качества искусства, а не самой жизни» [14, c. 22]. Впрочем, конец века настраивал современников на осмысление в «металлургических» метафорах и самого времени, Л. А. Иезуитова называет имена нескольких ученых, использовавших эти метафоры в своих размышлениях. Она делает естественный вывод, что «формулы-мифологемы ЗВ, СВ и ЖВ довольно глубоко укоренились в культурном сознании XIX – начала ХХ века» и что некоторые из рассмотренных ею концепций можно «воспринять в качестве отдаленных предчувствий современных разговоров о СВ в России 1890–1910 годов» [14, c. 22].

Такого рода «предчувствия» анализирует и О. Ронен, выстраивая, однако, в значительной степени другой ряд. Исследователь отталкивается от высказывания С. Маковского в его книге мемуаров «На Парнасе “СВ”» (1962): «…“СВ” (так называл его Бердяев, противополагая пушкинскому – “Золотому”)…» [15, c. 258].

О. Ронен пишет: «Ряд ученых пытался найти определение “СВ” у Бердяева, но безуспешно, как свидетельствует о своих усилиях один из них, Б. М. Гаспаров:

“…Я его не смог обнаружить ни в одном из бердяевских текстов” между тем начало ХХ века он неизменно называл русским ренессансом, культурным, духовным, мистическим, художественным…» [1, c. 37–38; 16, c. 10].

Думается, имя Бердяева упомянуто Маковским в связи с определением «СВ»

хотя и ошибочно, но не случайно: развернутые характеристики «русского ренессанса», данные философом во многих работах, способствовали укреплению восприятия начала ХХ века как особой эпохи, имеющей необыкновенную значимость для русской культуры. О. Ронен замечает, что «ренессанс и СВ… противоположные с точки зрения ценностного суждения о творческой мощи данной культуры…» [1, c. 38]. Однако в бердяевском определении этой эпохи всегда присутствовала и серьезная критика: он писал о чертах упадочничества, о декадансе. А это черты, свойственные, скорее, не ЗВ, а СВ [1, c. 39]. К тому же один раз Бердяев все же воспользовался «металлургическим» тропом, назвав пушкинское время «ЗВ русской поэзии» [1, 40–41; 17, c. 91]. Так что дальнейшее тиражирование имени Бердяева в связи с определением «СВ» можно объяснить не только небрежностью исследователей, принимавших утверждение Маковского на веру, но и естественной аберрацией.

Вот ряд, приводимый О. Роненом. За рубежом, отмечает исследователь вслед за Р. Д. Тименчиком, до Маковского это В. Вейдле в эссе «Три России» (1937):

«Самое поразительное в новейшей истории России, это, что оказался возможным тот СВ русской культуры, который предшествовал ее революционному крушению. Правда, длился этот век недолго, всего лет двадцать сияние его – как и подобает СВ – было в известной мере отраженным: его мысль и вкус обращались только к прошлому и дальнему; его архитектура была ретроспективной и на всем его искусстве лежал налет стилизации, любования чужим; его поэзия (и вообще литература), несмотря на внешнюю новизну, жила наследием предшествующего столетия; он не столько творил, сколько воскрешал и открывал.

Из историко-теоретического комментария Конечно, без собственного творчества все это обойтись не могло Эти годы видели долгожданное пробуждение творческих сил православной церкви, небывалый расцвет русского исторического сознания, дотоле неизвестное общее, почти лихорадочное оживление в области философии, науки, литературы, музыки, живописи, театра» [18; 1, c. 48]. «…Употребляя термин “СВ”, – пишет О. Ронен, – Вейдле вторит… фразеологии, которую в русской эмигрантской печати ввел Н. А. Оцуп» [1, c. 49]. О. Ронен сетует на то, что Вейдле не указал источник, из которого произвел заимствование. Но этот источник был, видимо, хорошо известен тем, на кого было рассчитано эссе Вейдле. Кроме того, в 1960 году в беседе с Ю. Иваском, собиравшем сведения о СВ, Вейдле имя Оцупа назвал: «В СВ стихи были на первом плане в литературе. Проза воспринималась на фоне поэзии. СВ (это выражение Н. А. Оцупа) – начало нашего и 90-е годы прошлого века. То же самое было и в ЗВ, в пушкинскую эпоху. В СВ – поколения декадентов, символистов, наконец – акмеисты и футуристы…» [19].

Надо сказать, что Вейдле имел право не ссылаться на Оцупа, так как понимал суть и границы СВ по-своему, не совпадая с Оцупом. В статье 1933 года «СВ»

[20] «Оцуп определял СВ как тип творчества, скорее чем культурно-исторический период. он выделял и превозносил в “ЗВ” “серебряных поэтов” (в первую очередь, Баратынского и, отчасти, Лермонтова) и в своеобразном синхроническом смысле провозглашал также существование поэтического ЗВ в ХХ столетии, представленного Тютчевым и Блоком как “золотыми поэтами” “СВ”». Тютчева он считает, по сути, современником Блока, поэтом, который «весь в двадцатом столетии…» [1, c. 81, 82].

Крайне путаные рассуждения Оцупа, по О. Ронену, примечательны лишь тем, что «до Оцупа выражение “СВ” в литературе русской диаспоры не употреблялось» [1, c. 72]. Однако это не так. Л. Г. Березовая в статье 2001 г. справедливо указывает, что словосочетание «СВ» до него использовал П. Н. Милюков – в 1924 г. в своей «пушкинской» речи в Сорбонне 9.

В этой речи Милюкова понятие «СВ» использовано как типологическое, но применено, в частности, и к началу ХХ в.: «…когда я говорю, что Пушкин был наш первый классик, я разумею это в том смысле, в каком можно говорить о классической эпохе у всех народов как о высшей точке развития, равно удаленной от архаизма примитивной эпохи и от декаданса СВ». Милюков считал завершением пушкинской, дворянской, эпохи русской культуры середину XIX в. и утверждал: «Я уверен, что уже и сейчас, пережив полосу бурь и идейного хаоса, мы готовим материалы для нового подъема. Но пока – это только материалы. Есть единственный признак, по которому вы можете отличить материалы от законченного творения, которому суждено бессмертие. В материалах нет простоты, нет законченности, нет меры, нет внутреннего равновесия. Не случайно и то, что наши… поэты последних поколений, вплоть до нашего, после всех зигзагов и отклонений, после новых экспериментов и новых чудачеств, снова и снова освежали свое вдохновение и свою внешнюю технику в этом живом источнике – Пушкине»

[22, c. 313–316]. Приведенные фрагменты показывают, что СВ русской культуры, в его соотношении с пушкинским ЗВ, Милюков считает либо вторую половину XIX – начало ХХ в., либо именно начало ХХ в., отсюда слова «декаданс», «эксперименты».

Сославшись на Милюкова, я не хочу утверждать, что именно Милюков был первым. Традиция применять определения «ЗВ» и «СВ» к тем или иным периодам русской культуры была, как мы видим, давней и не прервалась при делении этой См.: [8], электронная версия: http: // www.nivestnik.ru / 2001_3 / 1.shtml; см. также: [21, c. 109].

культуры на подсоветскую и эмигрантскую. Милюков употребляет определение «СВ» как само собой разумеющееся. Существенно другое: под российским СВ он явно понимает не только (или не столько) вторую половину XIX в., что, по утверждению самого О. Ронена, было общим местом, но и начало ХХ в., а возможно, именно его, как позже Вейдле.

Вероятно, Оцуп помнил о речи Милюкова. Но опирался в своем определении двух веков он не на нее, а, как считает О. Ронен, на концепцию литератора, оставшегося в России, В. Пяста. В заметке, предваряющей его мемуары «Встречи»

(М., 1929), Пяст писал: «…“поэты” в XIX столетии рождались так сказать, “кустами”, в периоды, отделенные друг от друга промежутками в четное число лет. Поэты “ЗВ” – пушкинской поры, Боратынский, Языков, Тютчев и тьма менее знаменитых, но прекрасных поэтов родилась в “нулевых” годах, 18… “СВ” характеризуется поэтами с датами рождения от 1817 до 1824. Перед нами имена почти ровесников: Алексея К. Толстого, Я. П. Полонского, Ап. Н. Майкова, А. А. Фета, Л. А. Мея, Н. Ф. Щербины, А. А. Григорьева, Н. А. Некрасова, – и к этой блестящей плеяде присоединяются имена творцов современной русской прозы, из которых некоторые были не меньшими величинами и как “поэты” в широком смысле слова: И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков-Щедрин и др.

Итак, “нулевые” годы, двадцатые, и потом пробел. За сорок лет – пять поэтов: а в шестидесятых годах сразу родились почти все “старшие” символисты и такие поэты, как Бунин, Фофанов, Лохвицкая и др. Мы далеки от претензии сравнивать наших сверстников, “восьмидесятников” по рождению, с представителями какого-нибудь “СВ” русского, скажем, “модернизма”. Однако в середине восьмидесятых годов явилось на свет тоже довольно значительное число людей, призванных “служить музам”» [23, c. 21–22]. «Итак, – пишет О. Ронен, – Пяст уверенно и отчетливо различает “ЗВ” и “СВ” в классической русской литературе девятнадцатого столетия. Для двадцатого же столетия, для русского “модернизма”, он вводит понятие о двух “веках” с большими оговорками. Лишь косвенно намекая на существование в модернизме “ЗВ”, о “СВ” в современной ему поэзии Пяст говорит в порядке рабочей гипотезы, скромно и осмотрительно, и умеряет аналогию с девятнадцатым столетием сознанием разницы в масштабах.

Настоящий СВ русской поэзии Пяст видит во второй половине девятнадцатого столетия, в соответствии с критической традицией…» [1, c. 92] Отмечу, что, как бы ни был осторожен Пяст, его классификация приводит к тому, что Достоевский и не названный им Л. Толстой оказываются всего лишь «серебряными», а Языков и другие поэты его масштаба, Лохвицкая, Фофанов и т. п. – «золотыми». Приблизительность и натянутость – следствие использования любой классификации.

И как бы ни хвалил О. Ронен классификацию Пяста в противовес ныне общепринятой концепции СВ, она, по крайней мере, ничуть не более убедительна.

О. Ронен, вслед за А. В. Лавровым [24, c. 381–382], пишет о еще одном оставшемся в России литераторе, попытавшемся – с другими оценками – перенести деление на ЗВ и СВ на русский модернизм. Это сделал Р. В. Иванов-Разумник в 1925 г. в памфлете «Взгляд и Нечто» под псевдонимом Ипполит Удушьев (в сборнике статей «Современная литература»). Удушьев превозносит писателей ЗВ и клеймит – за повышенное внимание к «форме» при отсутствии «души» – писателей СВ. Представители СВ для него – «Серапионовы братья», формалисты, акмеисты («акмеизм, убогое детище плохо переваренных теорий» [1, c. 106]), наследники идей Н. Гумилева и прочие «эпигоны». ЗВ – символисты. Деление модернизма на ЗВ и СВ у него не совпадает с пястовским: «Так мы вступаем – или уже вступили в новое литературное время. “ЗВ” русской литературы первой четверти ХХ века подошел к концу; немногими старшими богатырями еще держится он; мы вступаем – и уже вступили в истоки века серебряного» [1, c. 102]. Однако Из историко-теоретического комментария впереди Иванов-Разумник ждет «революции духа, новой волны обновленной культуры» [1, с. 109].

«Значительность роли “Ипполита Удушьева”» и Владимира Пяста как зачиналей аксиологической схемы “металлургических метафор” в периодизации русской словесности ХХ века не подлежит сомнению», – считает О. Ронен. Думается, в этом как раз можно усомниться. Ряд исследователей, среди которых был и сам О. Ронен, уже объявлял таким зачинателем Оцупа, от чего позднее пришлось отказаться [1, c. 87]. Напомню, что речь Милюкова была произнесена раньше, чем вышла статья Иванова-Разумника, а за ней – воспоминания Пяста. Но и у Милюкова были предшественники. Об одном из них мельком – из-за неизвестности персонажа – говорит и сам О. Ронен: «Глеб Марев, загадочная фигура в истории русского футуризма, издал в 1913 г. в Петербурге манифест “Конечного Века Поези”, открывавший брошюру, озаглавленную “Вседурь. Рукавица современью”.

В. Ф. Марков, включивший его в качестве приложения в антологию “Манифесты и программы русских футуристов” [25], допускал возможность, что “Вседурь” является пародией, но указывал, что “полной уверенности нет”…» [1, c. 112]. Вот как описывал Марев четыре «металлургических» века русской поэзии: «Недавний парад “Чэмпионата поэтов” увершил историю Поези предельным достижением.

Пушкин – золото; символизм – серебро; современье – тускломедная Вседурь, пугливая выявленьем Духа Жизни (perpetuum mobile) века Железа. Факел “изломства” и прозрение “искусства” ЖВ по праву принадлежит “Чэмпионату”…»

[1, c. 112].

«Круг замкнулся: первое отождествление поэзии русского модернизма (точнее, в данном случае, символизма) с СВ, – комментирует О. Ронен, – оказалось приурочено к 1913 г., то есть к году, послужившему названием и призрачным календарно-историческим фоном первой части ахматовской “Поэмы без героя”, в которой так достопамятно и так рассчитанно амбивалентно прозвучало имя “СВ”:

И серебряный месяц ярко Над серебряным веком стыл» [1, c. 113].

Думается, однако, что высказывание неизвестного футуриста интересно не тем, что оно первое (это не так), а тем, что определение «СВ» по отношению к эпохе модернизма прилагается столь рано, изнутри самой эпохи (хотя некоторое временное расстояние все-таки есть: по Мареву, наступает уже век футуризма – ЖВ, а СВ – это отодвинутый им в прошлое, пусть на самом деле еще существующий, символизм).

Привожу еще более ранний пример использования «металлургических» метафор относительно явлений русского модернизма – случай, О. Роненом не учтенный. Родной брат Н. Оцупа Александр-Марк Оцуп, печатавшийся под псевдонимом Сергей Горный, писал: «…Улица разменяла золото Бальмонта на серебро Блока и в медные, пошедшие в народ захватанные пятаки российского модерна…» [26, c. 160; 27, c. 235] Впервые эти слова были опубликованы в 1909 г.

в некрологе И. Анненскому [28], который, без сомнения, был известен Н. Оцупу, так что, размышляя на темы «золота» и «серебра» в 1933 г., он мог вспоминать не только о публикациях Пяста и Иванова-Разумника.

Использование понятия «СВ» внутри эпохи, как и целый ряд попыток приложить его к той или иной части русского модернизма, противоречит, на мой взгляд, основному пафосу книги О. Ронена: что определение «СВ» – случайное, что это «лишь отчужденная кличка».

По словам О. Ронена, «сами поэты, еще живые представители этого века, Пяст, Ахматова, Цветаева, пользовались им изредка со смутной и иронической покорностью, не снисходя до открытого спора с критиками» [1, с. 113–114]. Однако в рассмотренном О. Роненом тексте Пяста нет никакой покорности и иронии, напротив, он выстраивает пусть не очень убедительную, но цельную систему взглядов на русскую литературу с помощью определений «ЗВ» и «СВ».

К Цветаевой слова о покорности также невозможно отнести, об иронии – возможно. О. Ронен приводит фрагмент из цветаевского очерка «Черт»:

«– Барыня! Священники пришли! Прикажете принять?

И сразу – копошение серебра в ладони, переливание серебра из руки в руку Не надо бы – при детях, либо, тогда уж, не надо бы нам, детям серебряного времени, про тридцать сребреников» [29, c. 146].

Этот фрагмент был исключен редакцией «Современных записок» при публикации очерка в 1935 г. и восстановлен А. Саакянц в наши дни по рукописной вставке, которую сделала Цветаева в отдельном оттиске [1, c. 50], так что цветаевское неопределенное «серебряное время» не могло повлиять на последующую судьбу формулы «СВ». «Очевидно, Цветаева в 1935 г. (если только вставка не была сделана позже, что мало вероятно) уже была знакома с наименованием “СВ”, – предполагает О. Ронен, – и, кажется, приняла его с той же несколько иронической резиньяцией, что и Ахматова. Цветаева, впрочем, любила серебряные кольца…» [1, c. 51] Перейду к упоминаниям СВ Ахматовой. О. Ронен учитывает одно из них – в «Поэме без героя», подозревая здесь иронию и покорность. Покорность, думается, ни при чем. Речь идет о самоназвании эпохи, которое закрепилось в значительной степени именно благодаря Ахматовой, ибо она была одной из главных представительниц этой эпохи. Неизвестно, какой источник мог послужить импульсом для использования ею в «Поэме» словосочетания «СВ» (рассуждения Пяста и Иванова-Разумника она, несомненно, знала). Скорее всего, что для нее обычно, источник был не один. Как бы то ни было, строки о СВ стоят у истоков поэмы: они есть в самом раннем из известных на сегодняшний день (а более ранних, судя по датам, уже не может быть) набросков «Поэмы без героя», записанном рукой Л. Адриевской (жены Б. Энгельгардта) и датированном «25 дек. – 2 янв. 1941 г.» 10. Строки потом вошли в первую часть, носящую название «Девятьсот тринадцатый год» – год, в котором для Ахматовой сконцентрировалась эпоха, ее безмятежное начало и грозные предчувствия конца. В отличие от «Поэмы» в целом, строки о СВ были впервые опубликованы очень рано, еще в 1945 г., в составе отрывка «Тысяча девятьсот тринадцатый» (Ленинградский альманах, 1945, c. 211). В 1961 г. они вошли в книгу «Стихотворения». Также Маковский мог прочесть их в нью-йоркском альманахе «Воздушные пути» в (№ 1) или 1961 г. (№ 2), где «Поэма без героя» печаталась целиком в двух разных редакциях. Так что, давая название своим мемуарам, Маковский ахматовские строки, скорее всего, помнил.

К тому времени, когда определение «СВ» стало распространяться вширь, Ахматова была одним из последних представителей этой эпохи, и авторитет ее был огромен. Так, В. Кривулин как о счастье говорил о возможности общаться с Ахматовой в 1960-е гг. и «быть сопричастным к чуду творения мифа СВ, мифа, который является составной частью нашего духовного мира» [30, с. 30]. Так что использование Ахматовой определения «СВ» было весьма значимым фактом.

Ирония, о которой говорит О. Ронен, была, но не по отношению к названию Набросок «Поэмы без героя» из дневника Андриевской опубликован Т. Б. Фабрициевой и Н. В. Королевой (см.: Роман-журнал XXI век. М., 2000. № 9).

Из историко-теоретического комментария «СВ», а по отношению к обозначаемой им эпохе, это отношение включало в себя сложную гамму чувств. Как сказал в своих воспоминаниях об Ахматовой В. Муравьев: «Она оплакала и прокляла свое время, с легкой руки Маковского именуемое СВ, в “Поэме”» [31, с. 64].

Отвлекшись ненадолго от Ахматовой, обращу внимание на слова Муравьева «с легкой руки Маковского». О. Ронен называет Оцупа, Вейдле и Маковского эпигонами Пяста и Иванова-Разумника за то, что эти трое не ссылались при упоминании СВ на этих двоих [1, c. 111]. Но тогда и Пяста можно назвать эпигоном Иванова-Разумника, и Иванова-Разумника – эпигоном неизвестного футуриста, и футуриста – эпигоном С. Горного. Цепочка участников эпохи, которые применили словосочетание «СВ» так, что оно хотя бы в какой-то степени оказалось отнесено к тому, что сегодня обозначают этим понятием, – цепочка эта наверняка будет дополняться. По-видимому, уже сейчас стоит оговорить, что еще один, пусть и поздний, участник эпохи, поэт и литературовед Л. И. Страховский (1898– 1963), также внес свою лепту в закрепление термина «СВ». Правда, его текст написан на английском языке, в Канаде, т. е. в стороне от остальных упомянутых персонажей. Это статья 1959 года «СВ русской поэзии: символизм и акмеизм»

[32], которую О. Ронен назвал банальной и компилятивной (тут термин применяется как нечто общепринятое) [1, c. 74–75].

Линию, которая выстраивается на сегодняшний день, можно, видимо, представить себе так: С. Горный (1909) – Марев (1913) – Милюков (1924) – ИвановРазумник (1925) – Пяст (1929) – Оцуп (1933) – Цветаева (1935) – Вейдле (1937) – Ахматова (1941) – Страховский (1959) – Маковский (1962).

Ни в одном из случаев речь не идет о прямом цитировании, каждая концепция отлична от предшествующих, так что об эпигонстве речи быть не может. По всей вероятности, каждый по-своему улавливал то, что витало в воздухе, естественным образом продолжая концепции ЗВ и СВ прошлого столетия.

Популярность формулы «СВ» со времен Маковского – следствие удачного названия воспоминаний (что признает и сам О. Ронен) и их популярности. А главное – следствие ясности и простоты созданного им образа эпохи. Наиболее близка его концепция к тому, что пишет Вейдле, но тот впоследствии вводит понятие «золотая пора нашего СВ» [34; 1, c. 74] и педалирует отраженный характер культуры СВ. А воспоминания Маковского «На Парнасе “СВ”» появляются тогда, когда пережитые им и его современниками ужасы и сравнительная художественная скудость ХХ в. окрашивают эпоху русского модернизма сильнейшей ностальгией, превращая ее почти в рай, почти в ЗВ. Название «СВ» не несет в это время отрицательного или ироничного оттенка, напротив, оно делает эпоху непосредственным преемником ЗВ, пушкинской поры. И непротиворечивость, бесконфликтность оценки Маковского, восприятие им отодвинувшейся вдаль эпохи как цельной, сияющей серебром, отвечает общим ожиданиям: «Заглавие “На Парнасе «СВ»” – пишет он, – указывает на поэтов, писателей, художников, музыкантов, выразивших своим творчеством русский культурный подъем в предреволюционную эпоху; из них многие закончили на Западе свой творческий путь и утвердили в мировом сознании значение не только “СВ”, но и всей нашей художественной культуры. Томление духа, стремление к “запредельному” пронизало весь наш век, “СВ” (так называл его Бердяев, противополагая пушкинскому – “Золотому”), отчасти под влиянием Запада. Восприняв с некоторым опозданием этих учителей-поэтов, “СВ” освоил их по-русски и углубился в романтику эстетствующего богоискательства. Случилось это в те годы, когда русская империя уже погибала. “СВ”, мятежный, богоищущий, бредящий красотой, и ныне не забыт. Голоса его выразителей до сих пор звучат, хотя и по-иному, чем звучали тогда, после почти полувековой вражды в России к тому, что увлекало нас в предРубинчик О. Е. Серебряный век – «полуслучайный недотермин»?

революционные годы, пусть противоречиво и часто болезненно-упадочно. И это лучшее указание, что традиция продолжается. Она и оплодотворит новую – не марксистскую, не бездуховно-рабскую – Россию» [15, c. 257–258].

Рука Маковского действительно оказалась легкой. О. Ронен справедливо указывает, что в качестве источника воспоминаниями надо пользоваться «с величайшей осторожностью», однако это касается почти любых воспоминаний. О. Ронен напоминает также, что автора воспоминаний Ахматова «заклеймила за “неслыханную развязность”, “нелепую и шутовскую болтовню” о современниках» [1, c. 45]. Причина этого личная: в главе «Николай Гумилев» Маковский позволяет себе очень почтительно, но все же обсуждать ее отношения с мужем. Что же касается введения клише «СВ», то тут Маковский и Ахматова, вольно или невольно, поддержали друг друга. Так, в заметке, которая посвящена разоблачению воспоминаний Маковского, рассказывая о своем вступлении в литературу, Ахматова писала: «А вы знаете, как умели хвалить на Парнасе СВ!» [34, c. 225–226]. Несомненная ирония не отменяет того, что Ахматова использует определение в том же значении, что и Маковский.

Сохранились свидетельства упоминания ею формулы «СВ» в устном общении. В беседе с Г. Адамовичем в Париже в 1965 году Ахматова произнесла, развивая «металлургическую» концепцию и распространяя ее на молодых поэтов 1960-х гг.: «Был недавно СВ русской поэзии, а теперь опять будет золотой» [35, с. 75]. В разговоре с Г. Ратгаузом в 1960-е гг. она сказала: «Во второй половине XIX века у нас тоже упал интерес к стихам Потом наступил наш серебряный век: Блок, Скрябин, Врубель, Рахманинов – и все изменилось» [36]. Таким образом, СВ она считала не вторую половину XIX в., что О. Ронен находит более естественным, а именно эпоху модернизма, и воспринимала это определение со знаком плюс.

Казалось бы, ясно, что термин «СВ» имеет право на существование. Но я перечислила еще не все обвинения в его адрес. Одна из распространенных причин недовольства СВ сформулирована А. Г. Найманом: «Понятие “СВ”, изобретенное впоследствии его представителями, подтягивало новое искусство к “ЗВ” и некорректно, и чисто формально: все, что было между Пушкиным и Блоком, как бы не замечалось “СВ”» [37, c. 44]. Таким образом, после ЗВ образовывалось зияние.

Однако для второй половины XIX в. вполне адекватное название было предложено Д. Святополк-Мирским: ЗВ русского романа 11. Вероятно, более точно было бы – «ЗВ русской прозы», тогда туда уложились бы и повести Тургенева, и рассказы Чехова. Название не было подхвачено – возможно, из-за невнятности, неубедительности указанных Мирским хронологических рамок (подробнее об этом здесь говорить не стоит).

Другая причина недовольства так сформулирована О. Роненом (так же считал когда-то Роман Якобсон [1, c. 122]): «…не столько от того, что век, может быть, перехвалили, а потому, что его, при всех его грехах, недооценили. как бы ни был век хорош или дурен, праведен или грешен, прекрасен или уродлив, живителен или гибелен, в дни своего цветения и в многочисленных своих представителях он не был второсортен, хил, подражателен или бледен…» [1, с. 70]. В этом перечислении «или» можно заменить на «и» – все эти эпитеты подходят к СВ русской культуры. О. Ронен одобряет высказанную еще в 1926 г. идею Мирского:

«второй ЗВ стиха, уступавший только первому ЗВ русской поэзии – веку Пушкина» [1, c. 33]. Но, во-первых, это определение слишком длинно и сложно для термина, а во-вторых, «уступающий только ЗВ» – это и есть СВ. Вспомним и о постоянных оговорках Бердяева об элементах упадка в «русском ренессансе» начала См.: [38] (об этом – у Ронена; [1, с. 92]). В переводе: [39, c. 331].

Из историко-теоретического комментария ХХ века. Можно говорить о СВ русской поэзии, но я бы, вслед за Бердяевым, Маковским и многими другими, говорила о культуре этого времени в целом. Термин «СВ русской культуры» кажется мне достаточно содержательным и более точным.

Итак, приведен ряд аргументов, позволяющих не считать понятие «СВ» «полуслучайным». Но, может быть, СВ «недотермин»? По этому поводу хочется сказать следующее.

Недовольство должно вызывать, скорее, не название СВ, а распространенный способ его использования. О. Ронен замечает, что сегодня это, «в более или менее тривиальном критическом обороте, просто расхожий штамп, по сути дела лишенный всякого исторического, хронологического и даже ценностного содержания»

[1, c. 30]. Однако нельзя сказать, что этот термин лишен содержания в учебнике З. Г. Минц и М. Ю. Лотмана, где говорится о СВ в русской поэзии, СВ определен как русский модернизм, и приводится ряд характеристик модернизма (плюрализм, иррационализм и экспериментальность, рефлексивность). Также в статье М. Л. Гаспарова говорится: «Поэтика “СВ” – это прежде всего поэтика русского модернизма» [16, c. 7]; подробно рассматриваются характеристики («сознательное стремление к обновлению поэтических средств с тем, чтобы выразить обновление мировосприятия – смену больших исторических эпох» [16, c. 9]; движение от реализма, который шел к тому, чтобы растворить искусство в действительности, к другой крайности – «искусству для искусства»; и др.).

В данном случае, как и во множестве других, точное содержание и определение границ понятия установить трудно: реальное, живое явление всегда сопротивляется жесткой классификации, хотя человеческий разум и нуждается в ней.

Ср. проблемы определения таких ближайших к СВ понятий, как модернизм, авангард, акмеизм, тоже определяемых весьма по-разному; ср. слова О. Ронена об акмеизме: «Более чем какое-нибудь другое литературное направление ХХ века, акмеизм сопротивляется точному его определению», а также начало «Заметок об акмеизме» Р. Д. Тименчика: «В предлагаемых вниманию читателя заметках не содержится дефиниции их заглавного предмета», далее – «о принципиальных трудностях или даже невозможности составления подобной дефиниции» [40, c. 23].

Если же, несмотря на многолетнее изучение стоящего за термином феномена, остается ощущение его неясности, то – используя формулировку из доклада Р. Д. Тименчика – можно сказать: поэтика СВ «должна быть сначала описана, по возможности исчерпывающе, а уж затем можно будет обсуждать, правомерно ли выделять этот эстетический объект как особый этап в истории русской культуры, имеющий разрешение на самоназвание, или не правомерно».

То, что определение СВ, имеющее мифологические корни, не годится для термина, так как не описывает в должной мере явления, не кажется серьезным доводом, поскольку почти не существует терминов, в свернутом виде содержащих обозначаемое явление (одна из удачных находок – символизм). В таком случае пришлось бы, например, отказаться от термина «модернизм», который указывает лишь на новизну явления, давно переставшего быть новым, и тем более от термина «акмеизм», который вообще не несет никакой нагрузки. Если уйти из истории литературы, то можно привести в пример названия «декабризм», «декабристы» – эти слова указывают лишь на месяц, когда свершилось историческое событие, – и не более того. По сравнению с приведенными примерами словосочетание «Серебряный век» гораздо более наполнено содержанием. Осмысленным оно является хотя бы в силу долгой традиции: понятия «ЗВ», «СВ», «ЖВ» использовались даже не века, а тысячелетия, а в русской культурной традиции – с XVIII в., к русской же литературе прилагались не позднее, чем с XIX в. В данном же случае мы имеем дело с самоназванием, и это чрезвычайно весомый аргумент.

1. Ронен О. Серебряный век как умысел и вымысел. М., 2000.

2. Ronen O. The Fallacy of the Silver Age in Twentieth-Century Russian Literature. Amsterdam, 1997.

3. Лавров А. [Рец.] // Новая русская книга. 2000. № 4/5.

4. Золотоносов М. Умысел и вымысел [Рец.] // Московские новости. 2000.

№ 45 (1063). 14–20 нояб.

5. Кобрин К. [Рец.] // Новый мир. 2000. № 11.

6. Толстой И. Кто же сказал, что век – «серебряный»? // Русская мысль. 2000.

№ 4346. 21–27 дек.

7. Кацис Л. «Ипполит» и «Удушение» «СВ» [Рец.] // Логос. 2001. № 1 (27).

8. Березовая Л. Г. Серебряный век в России: от мифологии к научности (к вопросу о содержании понятия) // Новый исторический вестник. 2001. № 3 (5).

9. Калугина О. В. Ронен О. Серебряный век как умысел и вымысел // Новый исторический вестник. 2001. № 3 (5).

10. Воскресенская М. А. Серебряный век: вымысел, умысел или реальность (замечания к неоконченному спору о терминах) // Вестн. Том. гос. ун-та. 2007.

№ 295.

11. Иванов Вяч. Вс. Беседы с Анной Ахматовой // Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1991. С. 482–483.

12. Тименчик Р. Д. Вид с горы Скопус // Что вдруг: Статьи о русской литературе прошлого века. Иерусалим; М., 2008.

13. Rizzi D. L’inafferrabile et d’argento // Europa Orientalis. 1996. Vol. 15.

No. 2.

14. Иезуитова Л. А. Что называли «золотым» и «серебряным веком» в культурной России XIX – начала ХХ века // Гумилевские чтения: Материалы междунар. конф. филологов-славистов. СПб., 1996.

15. Маковский С. К. На Парнасе «Серебряного века» // Маковский С. К.

Портреты современников. М., 2000.

16. Gasparov B. The «Golden Age» and its Role in the Cultural Mythology of Russian Modernizm // Cultural Mythologies of Russian Modernism: From the Golden Age to the Silver Age. California Slavic Studies. Berkeley, 1992. Vol. 15.

17. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. Париж, 1955.

18. Вейдле В. Задача России. Нью-Йорк, 1956.

19. Проект «Акмеизм» / Вступ. ст., подгот. текста и коммент. Н. А. Богомолова // Новое литературное обозрение. 2002. № 58.

20. Оцуп Ник. СВ // Числа / Под ред. Николая Оцупа. Париж, 1933. Кн. 7–8.

21. Березовая Л. Г., Берлякова Н. П. История русской культуры: В 2 т. М., 2002.

22. Милюков П. Н. Историческая роль Пушкина (Речь в Сорбонне, 12 июня 1924 года, в 125-ю годовщину рождения А. С. Пушкина) // Милюков П. Н. Живой Пушкин (1837–1937). Историко-биографический очерк. М., 1997.

23. Пяст Вл. Встречи. М., 1997.

24. Лавров А. В. Переписка с Р. В. Ивановым-Разумником // Александр Блок.

Новые материалы и исследования (Литературное наследство). М.: Наука, 1981.

Т. 92, кн. 2.

25. Markov V. Die Manifeste und Programmschriften der Russischen Futuristen.

Манифесты и программы русских футуристов. Mnchen, 1967.

Из историко-теоретического комментария 26. Горный С. И. Ф. Анненский (Листок на могилу) // Горный С. Царское Село. Рассказы 1920–30-х годов. СПб., 2011.

27. Горный С. И. Ф. Анненский (Листок на могилу) // Иннокентий Анненский глазами современников. СПб., 2011.

28. Горный C. И. Ф. Анненский (Листок на могилу) // Биржевые ведомости.

1909. 3 дек. Утр. вып.

29. Цветаева М. И. Проза. Кишинев, 1986.

30. Кривулин В. Б. Выступление на вечере, посвященном 110-летию со дня рождения Анны Ахматовой 23 июня 1999 г. // Анна Ахматова: последние годы.

Рассказывают Виктор Кривулин, Владимир Муравьев, Томас Венцлова. СПб., 2001.

31. Муравьев В. С. Воспоминания об Анне Ахматовой // Анна Ахматова: последние годы. Рассказывают Виктор Кривулин, Владимир Муравьев, Томас Венцлова. СПб., 2001.

32. Strakhovsky L. I. The Silver Age of Russian Poetry: Symbolism and Acmeism // Canadian Slavonic Papers. 1959. Vol. 4. Р. 61–87.

33. Вейдле В. О поэтах и поэзии. Париж, 1973.

34. Ахматова А. А. Автобиографическая проза // Хейт А. Анна Ахматова.

Поэтическое странствие. Дневники, воспоминания, письма А. Ахматовой. М., 1991.

35. Адамович Г. Мои встречи с Анной Ахматовой // Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1991.

36. Ратгауз Г. Как феникс из пепла. Беседа с Анной Андреевной Ахматовой // Знамя. 2001. № 2.

37. Найман А. Г. Записки о Анне Ахматовой. М., 1989.

38. Mirsky D. S. A History of Russian Literature from its Beginnings to 1900.

N. Y., 1958.

39. Святополк-Мирский Д. П. История русской литературы с древнейших времен по 1925 г. М., 2008.

40. Тименчик Р. Д. Заметки об акмеизме // Russian Literature. Amsterdam, 1974. № 7/8.

THE SILVER AGE

SEMI-ACCIDENTAL NON-DETERMINED TERM

OR THE SUCCESSFUL METAPHOR?

The article is considered such meaning as «The Silver age» and relevance of its use.

Keywords: Russian literature, the Silver age, term, meaning, modernism, Omry Ronen, R. D. Timenchik, L. A. Iesuitova, Anna Akhmatova.

Rubinchik Olga E. – candidate of philology, associated professor of the Northwest Institute of Print (17 Ordzhonikidze Str., St.-Petersburg 196143; [email protected]; +7 (921) 796 56 26)