«Хьюстон, 2030: Нулевой Год. Английский текст © Copyright Mike McKay 2006-2009. Текст русского перевода © Copyright Михаил Якимов 2013-2014. Права Майка Мак-Кая как автора оригинального текста и права Михаила Якимова как ...»

Хьюстон, 2030: Нулевой Год.

Английский текст © Copyright Mike McKay 2006-2009.

Текст русского перевода © Copyright Михаил Якимов 2013-2014.

Права Майка Мак-Кая как автора оригинального текста и права

Михаила Якимова как автора литературного перевода на русский

защищены в соответствии с Copyright, Designs and Patents Act, 1988.

Эта книга предоставляется читателям бесплатно, однако

продолжает оставаться объектом авторского права. Любое коммерческое использование данного произведения возможно только с согласия авторов: английского текста и текста литературного перевода.

Если книга Вам понравилась, и Вы хотите поделиться этой книгой с друзьями, не предавайте электронную версию книги. Попросите Ваших друзей скачать собственный экземпляр с одного из официальных сайтов распространителей. Если Вам передали эту книгу в виде файла, пожалуйста, посетите официальный сайт и скачайте собственный экземпляр. Спасибо что уважаете труд авторов.

ВНИМАНИЕ. Часть текста содержит ненормативную лексику, упоминания наркотиков и описания сцен насилия. Произведение не предназначено для несовершеннолетних читателей.

Двадцать четыре года после «Пика Добычи Нефти» и четырнадцать лет с начала глобального кризиса (и «Пика Всех Ресурсов»). Нет, по улицам не бродят зомби, а в воздухе не кружится радиоактивный пепел.

Человеческая цивилизация продолжается. Но это уже новый мир – чемто похожий и чем-то непохожий на наш сегодняшний.

Роман Майка Мак-Кая «Хьюстон, 2030» – это одновременно классический полицейский детектив и научная фантастика. Дело происходит, как следует из названия, в будущем, причём не столь уж и отдалённом. Следователь ФБР занимается поисками серийного убийцы.

В фантастической части романа вы не найдёте ни роботов, ни летающих автомобилей, ни супер-компьютеров. Восставших из могил зомби, вирусов, убивающих человека за тридцать секунд, невероятных астероидов, ударяющихся о Землю, вулканов размером с континент, злобных пришельцев из соседней Метагалактики, и Всемирного Потопа там тоже не будет. Один потоп есть, но он не всемирный, а очень даже локальный, и к делу почти не относится. Зато: катастрофа, описанная в романе, уже началась и идёт полным ходом! Мир, созданный воображением Мак-Кая, удивительно похож и одновременно не похож на современный, и при этом – правдоподобен.

Предисловие автора ко второму изданию В середине 2006 года я находился в состоянии «между проектами», то есть сидел дома и рассылал потенциальным работодателям мои резюме. Первые отголоски «пика добычи нефти», только что появившиеся в печати и в Интернете, заставили меня глубоко задуматься над будущим Соединённых Штатов и всего человечества. Я начал воображать себе, какой станет жизнь на планете Земля через четверть века.

Воображение побудило меня усесться за клавиатуру компьютера. Через несколько дней родилась зарисовка «Хьюстон, 2030». В то время я только что открыл для себя русского писателя А.Солженицына, прочитав в переводе «Один день Ивана Денисовича» (там речь идёт о жизни в лагере «ГУЛАГ» в Советской России времён Сталина). Первый вариант моей зарисовки очень походил на «Один день»: там тоже описывался один день из жизни американской семьи, как я представил её себе после глобального финансового кризиса (кстати сказать, в моей оригинальной версии 2006 г кризис назывался WFC, то есть World Financial Crisis. Не так уж и далеко от реальных событий)! Я никогда до этого не писал прозу, и зарисовка получилась, наверное, довольно скучной.

На горизонте нарисовался новый проект, и я оставил мимолётное увлечение литературой. Через два года, пришёл Глобальный Финансовый Кризис, GFC. В моей зарисовке я не был провидцем: GFC случился в конце 2007 года, а большинство событий произошло в 2008 году. В моем воображении WFC случался в 2011 году, то есть на три года позже, чем настоящий. Однако, многие остальные предсказания из зарисовки начали, к моему удивлению, сбываться с невероятным правдоподобием. Я снова засел за компьютер и полностью переработал текст. Главный герой, Марк, превратился в следователя ФБР, и у зарисовки появилась детективная часть. В конце концов из набросков 2006 года получился научно-фантастический роман, который я и предлагаю читателям.

Будучи нефтяником, я всегда поддерживал Республиканцев. Это не значит, однако, что моя книга – это критика политики Демократической администрации Б.Обамы. Я думаю, что и Республиканцы, и Зеленые, и любая другая политическая партия вполне способны влезть в то же самое дерьмо, и за тот же период времени. Исподволь я надеюсь, что мои предсказания всё-таки не сбудутся. Время покажет.

Все персонажи книги – вымышленные, кроме Майка Пендерграсса (это я)! Реальные политические фигуры, упомянутые в романе, конечно, в какой-то мере срисованы с натуры. География полностью соответствует реальному Хьюстону образца 2008 года.

Всё остальное, от начала до конца – плод буйной фантазии автора. Любое совпадение с реальными лицами, местами и событиями – случайность. Не берите в голову.

Некоторые читатели первоначальных версий моей книги жаловались на «поломанный английский» и сленг в диалогах. Тут я совершенно ничего поделать нимогу. Если Вы не перевариваете грубые словечки и считаете, что в 2030 году мусорщики на свалке будут разговаривать, как викторианские леди, – отложите эту книгу прямо сейчас.

Спасибо. Какой неженка!

Я должен выразить глубокую признательность моей семье и друзьям, всем кто вычитывал текст, указывая мне на логические неувязки, грамматические ошибки и опечатки. Без вас, друзья, эта книга не получилась бы совсем.

Майк Мак-Кай Хьюстон (Техас), Брисбен (Австралия) 2006- Предисловие переводчика Я наткнулся на роман Майка Мак-Кая совершенно случайно. Искал в Гугле хьюстонский адрес и набрал «2030». По ссылке вдруг появился архив с текстом. В первый раз я прочитал его в самолёте – по пути в США. Книга настолько меня потрясла, что я решился сделать русский перевод.

Переводить текст было довольно непросто. Мак-Кай – мастер современного диалога, и многие интонации передаются культурным контекстом. При переводе пришлось поневоле использовать много неологизмов и специфического сленга. Если кого-то коробят слова «амер-индиец» (в смысле: американский гражданин – недавний эмигрант из Индии, а не «американский индеец») или «пофиг» (ну, Вы меня поняли), пожалуйста, загляните в английский текст и предложите лучший перевод! (А ещё лучше – попробуйте прочитать всё в оригинале. Правду говорю: не пожалеете.) Несколько замечаний о методологии, использованной при переводе.

Американо-английские сокращения, использованные автором, распадаются на две категории. Общеизвестные сокращения, такие как FBI или GPS, переводились общепринятыми русскими аббревиатурами, то есть ФБР (Федеральное Бюро Расследований), или оставлялись в латинице, то есть GPS (Global Positioning System, глобальная система позиционирования – спутниковая навигационная система). Менее известные сокращения, такие как CSI (Crime Scene Investigator), заменялись на похожие по смыслу русскоязычные аналоги, то есть «судебно-медицинский эксперт». По ходу действия, герои используют американизированный профессиональный полицейский жаргон: «vic» («victim»), «perp» («perpetrator») и так далее. Подобные сокращения тоже заменялись подходящими по смыслу русскими терминами. Скорее всего, эти русские термины не соответствуют сокращениям и профессиональному сленгу Российской Полиции, но переводчик полагает, что точный перенос стереотипов работы российских полицейских на территорию США 2030 года и не требуется.

Диалоги некоторых действующих лиц транскрибированы автором, чтобы передать, например, индийский акцент («Слюшай, дарагой. Дыну кюшал – дэнги платы!»).

Переводчик решил заменить эти транскрипции правильным русским, без передачи акцентов (ну, не умею я, как Мак-Кай, что поделаешь). Ненормативная лексика в диалогах несколько смягчена в переводе. В диалогах также присутствует намеренное искажение автором правил английской грамматики. Раз уж так говорят в трущобах 2030 года, то пишим, как слышем (и, как у автора, выделяем курсивом). Кое-что пришлось перевести на «конкретный русский» новояз, например «за базар отвечаю», в смысле «слово моё крепкое». Вряд ли девочка со свалки будет говорить, как доблестный рыцарь Айвенго (да и Айвенго так никогда не говорил. Он же по профессии – боец на турнирах, солдат удачи)! А то, что не вошло ещё полностью в наш великий и могучий новояз, переводим и так: «низнаю» (не знаю), «теперя» (с недавних пор) и «больша нета» (уже отсутствуют).

По автору, в США 2030 года по-прежнему используют Имперскую систему мер и весов.

Фунты, футы, ярды, мили, градусы по Фаренгейту – в переводе оставлены как есть.

Дело в том, что полицейские и судмедэксперты оперируют единицами измерений постоянно, иногда приблизительно, но чаще - точно. Было бы странно, если бы следователь говорил: «Отберите мне всех подозреваемых ростом от 172,7 до 177, сантиметра», или, что ещё хуже: «Отберите мне всех подозреваемых ростом примерно от 173 до 178 сантиметров.» «Примерно – это как?» – переспросит эксперт. В реальности, следователь говорит: «Отберите мне всех подозреваемых ростом от 5-8 до 5-10,» имея в виду точные футы и дюймы. А ещё страннее смотрелось бы утверждение, что преступник был точнёхонько 175,3 см ростом, точно вровень с линией на заднике тюремного фото (ага, там такая специальная линия – точнёхонько 175,3 см). Десятичные точки (вместо традиционных русских запятых) тоже оставлены как в английском тексте. Для читателей, непривычных к Имперским единицам, даются примечания переводчика – с преобразованием в метрическую систему.

При переводе имён действующих лиц и личных местоимений подход был исключительно социально-классовый (российские переводчики Голливудских фильмов, берите на заметку)! В английском языке практически нет уменьшительноласкательных форм имени (например, Александр – Сашенька, Михаил – Мишенька), зато есть так называемая «короткая форма имени» (Николас – Ник, Уильям – Билл, Майкл – Майк). Короткие формы очень популярны в США и Канаде, и несколько менее – в Великобритании и Австралии. Короткие формы имени не несут какого-либо уничижительного оттенка; вспомните, что Уильяма Генри Гейтса III, основателя корпорации «Микрософт», называют не иначе как «Билл Гейтс», а Стевена Пола Джобса из корпорации «Эппл» при жизни именовали просто «Стивом Джобсом». Так что, не Александр – Саша и Майкл – Миша, а Александр – Алекс и Майкл – Майк, и никак иначе!

А вот с уменьшительными (не с «уменьшительно-ласкательными», а просто «уменьшительными») формами имён в английском всё в порядке. Точно как в русском Михаил – Мишка, а Александр – Сашка, в английском Уильям – это Билли или Вилли (как небезызвестный Вилли Токарев), а Майкла назовут «Микки» в Америке или «Майки» в Австралии. Если не задаваться хроническим отсутствием у американцев отчеств, уменьшительные формы в английском работают точно так же, как и в русском. Если Ваш сосед – глава небольшой частной фирмы, долларовый миллионер, и ездит на «биммере», то для Вас он «Александр» (ну, в России даже и по-старорежимному:

«Александр Николаевич»). А если Ваш сосед инвалид-алкоголик, не миллионер даже во Вьетнамских Донгах (по 20,000 за один доллар), и ездит на кресле-каталке вместо «биммера», то он, вполне естественно, будет для большинства не «Александром», а «Сашкой», независимо от возраста. Впрочем, жена «Александра Николаевича» из нашего примера величает любимого мужа исключительно «Сашкой», а их сына, балбеса-студента, успешно откосившего от армии – «Пашкой», и оба не обижаются. А несчастная супруга алкоголика Сашки зовёт его «Сашенькой», а по пьяни – зачастую и «Александром».

Так что, дамы и господа, Mickey Mouse (в точном соответствии с задумкой У.Диснея) – это совсем не домашний «Мышонок Микки», а задиристый и задорный уличный хулиган Мишка Моус. Да, именно: «Моус». Фамилия у него такая! Вы же не переводите «Мистер и миссис Смит» как «Семья Кузнецовых»! А Мишкина подружка Minnie в переводе должна бы называться Манькой. По кличке Облигация (вы замечали, во что и, главное, как она одета в старых рисованных диснеевских мультиках, а не в китайских компьютерных новоделах)? Вот написал и подумал: а ведь и в самом деле, главный герой повести Марк – напоминает в чём-то вечно-рефлексирующего Володю Шарапова из фильма «Место встречи изменить нельзя» (или книги Вайнеров «Эра милосердия», кому как нравится). А сержант Зуйко, родись он в деревне и эдак лет на семьдесят раньше, – сошёл бы за майора Жеглова. Только у Мак-Кая всё вверхтормашками: Шарапов – начальник, а Жеглов – подчинённый.

У Мак-Кая в тексте – чёткая градация. Отец продолжает называть сына только «Уильямом»; жена Уильяма зовёт его «Билли» или «зайка», а с недавних пор и многие соседи стали называть парня «Билли» вместо «Уильям». Это потому, что он теперя инвалид (но, к счастью, вроде бы не алкоголик). В романе присутствуют ещё два персонажа, имена которых нуждаются в пояснении для российских читателей. Вопервых, поэт-исполнитель Джек-Потрошитель в английском тексте: «Jack-the-Rapper», а не «Jack-the-Ripper». Тут уж ничего не поделать: игра слов. Во-вторых, полицейский Ким. «Ким» в данном случае – это не революционное имя «Коммунистический Интернационал Молодёжи», а просто корейская фамилия (как Великий Вождь, товарищ Ким Ир Сен). А имя полицейского мы так и не узнаем на протяжении всего романа. У корейцев, вьетнамцев, китайцев, взрослого человека по имени (без фамилии) могут называть только родственники и самые близкие друзья («Дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев» и «Дорогой товарищ Ким Чен Ир» – это одинаково. Но при этом за «Дорогой Чен Ир!» можно загреметь по нарам лет эдак на пятьдесят. Это вам не «Дорогой Леонид Ильич!» Культурный контекст, понимаете ли). Чистокровный амерокореец, полицейский Ким свято чтит традиции своей культуры. И соседка главного героя, (по-видимому, амеро-китаянка) миссис Конг – тоже предпочитает, чтобы её называли исключительно по фамилии. А вот Амелия Хан – она только наполовину амеро-азиатка, и её уже называют по имени.

Разобравшись с именами, разберёмся далее с личными местоимениями. Тут всё довольно просто. Категории «Ты» и «Вы» в английском отсутствуют напрочь – там только «You». Приходится переводить по контексту. Например, если в обращении используются уважительно-формальные «сэр», «мистер», «мэм», или «мисс», тут уж однозначно будет «Вы» в русском переводе. В одном месте моего перевода, следователь предлагает задержанной проститутке «перейти на ты». В английском тексте, конечно, такой фразы нет и быть не может. Но в начале допроса он полторы страницы говорил ей официальное «мисс», она отвечала ему «сэр». А затем она решила сотрудничать с Полицией, и он начал говорить ей исключительно «дорогуша», и даже «беби». А она, в свою очередь, бросает ему: «Я те чо – нотариус?» (Да! Да!

Так в тексте: «I'm what – a notary public?» И даже специально – не по правилам «джентльменского английского», а «по понятиям». Опять почти как из «Места Встречи», даже удивительно!) Короче, чтобы не рвать структуру диалога, пришлось выдумать фразу про «перейдём на ты».

Наконец, имена собственные, использованные в тексте. Слово Meltdown (Расплавление), в смысле супер-кризиса, переведено как Обвал. Словечко «'Fill»

(укороченное от «Landfill» – полигон для захоронения отходов, по тексту имеется в виду конкретный полигон в Хьюстоне: McCarty Road Landfill – полигон дороги Маккарти) переводилось как Куча. Отсюда, соответственно, и термин: на Куче, в смысле «на помойке». Географические названия не переводились, а транскрибировались общепринятым способом: например «Galveston» (город и морской порт недалеко от Хьюстона) – по тексту перевода: «Галвестон».

Интересно, что автор верно предсказал победу Б.Обамы на выборах 2012 года. В 2008годах Обама был Президентом только первый год.

Переводчик искренне надеется, что книга понравится русскому читателю. И– присоединяюсь к пожеланию автора: пусть написанное никогда не сбудется!

М.Якимов Брисбен, 2014.

Глава Мобильный телефон на столе Марка пронзительно заверещал динамиком: срочный звонок из Полиции. Имя на экране соответствовало одному из небольших отделений Полиции, или «околотков», как их называют в Хьюстоне на британский манер, на северной границе участка. Сообщение могло быть как хорошей новостью, так и плохой. Однако, если из околотков звонили в середине дня или рано утром, это редко бывало хорошей новостью.

Старший следователь ФБР коснулся зеленой кнопки на экранчике.

– Марк Пендерграсс. Слушаю.

– Сэр, это депьюти [1] Ким. Околоток в трущобах шоссе Гаррет. У нас ещё одно убийство, – раздался в динамике взволнованный речитатив полицейского.

– «Мясник»?

– Похоже он, сэр. Двое убитых: влюблённая парочка в лесу. У девушки… Ну, сами увидите. Я решил звонить прямо Вам, а не в диспетчерскую… – Затем, после напряжённой паузы, – Извините за плохие новости, сэр… – Место преступления? – Марк пытался сохранить спокойный тон. Два года непрерывного расследования серии убийств сказывались.

– Роща на северной оконечности Шелдонского водохранилища, угол шоссе Пайнленд и Гаррет. Местные пацаны обнаружили… Я имею в виду: убитых. Тань и я – мы уже на месте. «Свежак»… – О-кей, депьюти, мы уже едем. Пожалуйста, ничего там не трогайте… – Конечно, сэр.

Марк завершил звонок и прошёл в кабинет начальника участка [2] наискосок напротив своего кабинета. Майор Бенито Ферелли, коренастый, лет шестидесяти, склонился над клавиатурой, обновляя какую-то электронную таблицу. Свежеотпечатанные формы кадрового учёта были разбросаны на столе.

– Надеюсь, чувак, сегодня у тебя хорошие новости, – майор поднял глаза от экрана компьютера.

Марк покачал головой, показывая, что хороших новостей не последует.

– Только что звонил депьюти Ким, из ТШГ. Ещё две жертвы, Бен. В лесу, с северной стороны Шелдон-Рез.

– Чёрт… Чёрт! Когда всё это кончится? – Бенито снял ключ от машины с крючка над столом и протянул Марку, – Поймай «Медведя». Он должен быть у себя. И мисс Гарденер из Криминалистической. Могу ещё и депьюти дать. Надо?

– Спасибо, Бен. Мы втроём справимся… Хотя должность Марка и называлась «старший следователь»,[3] подчинённых у него больше не было. Марк был единственным следователем ФБР в этой части Хьюстона и отвечал за два участка сразу: около 130 квадратных миль [337 кв.км] и 400, населения. После непрерывных сокращений в ФБР, они должны были полагаться на местную Полицию практически во всем. Ещё хорошо, что, в отличие от некоторых других префектур, Шериф Округа Харрис [4] никогда не отказывал «федералам».

Пятнадцать минут спустя, Марк и двое сотрудников Полиции Штата готовили один из двух последних полицейских автомобилей, оставшихся в Участке. Сержантследователь [5] Алекс Зуйко заливал дизтопливо из оранжевой двух-галонной [прибл. литров] канистры, а сотрудница криминалистической лаборатории Натали Гарденер, уже переодевшаяся в комбинезон, проверяла содержимое своей спец-сумки.

Марк работал с ними обоими раньше. Алекс Зуйко, пятидесяти пяти лет от роду, был иммигрантом из России. Будучи в США почти двадцать лет, он имел безупречнограмотный английский, но при этом говорил со странной смесью техасского и славянского акцентов. В Полиции его за глаза называли «Русским Медведем». Упорно циркулировали слухи, что до приезда в Америку Алекс работал на русскую мафию или же в русской полиции, что, как всем в Америке известно, почти одно и то же. И та, и другая организация славились использованием примерно одинаковых методов извлечения информации. Алекс никогда не опровергал эти слухи. Он был мастером запугивания и мог «расколоть» даже самых закоренелых преступников, мимоходом упоминая некоторые из «русских методов». Однако, до применения физического воздействия дело вроде бы не доходило.

Натали Гарденер, технику-криминалисту, было двадцать шесть лет. Она была относительным новичком в их Участке, но уже зарекомендовала себя с самой лучшей стороны. Обладая неограниченным запасом оптимизма и отличным чувством юмора, она была способна переварить даже самые отвратительные сцены преступлений, и была известна своей изобретательностью и способностью работать, если требовалось, по нескольку дней практически без сна.

Все трое они, несомненно, представляли из себя очень сильную команду детективов.

Не то чтобы это имело значение в данном конкретном случае, грустно подумал Марк.

Этого серийного убийцу было не так-то легко поймать. Если подтвердится, что это был тот же преступник, что и ранее, последнее двойное убийство будет шестнадцатым по счёту за двадцать два месяца! Насильственная смерть не была большой редкостью в Хьюстоне, но в подавляющем большинстве случаев убийц ловили достаточно оперативно. Но не того, над преступлениями которого Марк работал уже почти два года… Сержант осторожно завёл застоявшийся двигатель. Короткий проворот стартера, двадцать секунд паузы, – чтобы масло равномерно растеклось по двигателю, затем снова вращение стартером, пока двигатель не заработал. Алекс позволил двигателю покрутиться ещё тридцать секунд на холостых оборотах, и, наконец, тронулся с места.

Он был великолепным водителем, и часто жаловался, что в последние годы он редко водит машину, – только когда случались убийства или другие тяжкие преступления.

Полицейские машины никогда не использовались для менее важных расследований – горючее было слишком дорого, а бюджет – ограничен.

Выскочив на шоссе К.Э.Кинга, Алекс включил было мигалку и сирену, но Марк попросил сержанта не устраивать шоу. В это время дня движения на шоссе почти не было: одинокие велосипеды и грузовые трициклы в правом ряду не создавали помех полицейской машине. Ни к чему беспокоить население сиреной, а убитым всё равно не помочь. Осторожно объезжая многочисленные выбоины, сержант доехал до шоссе Гаррет, и уже через несколько минут они были на перекрёстке с Пайнленд. Слева от них была верхняя часть Шелдонского водохранилища, Шелдон-Рез, как коротко называли его местные, больше похожая на заросшее осокой болото, а небольшая роща – справа. Местный полицейский депьюти ждал их на съезде с шоссе. Заросшая грунтовка извилисто уходила в лес. На проржавелом щите у дороги сохранились выцветшие буквы: «Водозащитная зона. По распоряжению губернатора. ЗАСТРОЙКА

ЗАПРЕЩЕНА. УСТАНОВКА ПАЛАТОК ЗАПРЕЩЕНА. РАЗВЕДЕНИЕ КОСТРОВ ЗАПРЕЩЕНО.

Нарушители будут отданы под суд».

Они вылезли из машины, и Марк представил Натали местному полисмену. С Алексом депьюти Ким был уже знаком – по совместной работе с одним из предыдущих случаев тех же серийных убийств. После взаимных приветствий, все последовали за молодым полицейским вдоль грунтовки. Ещё сто пятьдесят ярдов [прибл. 135 метров], и они оказались на месте преступления. Полянка на опушке леса была бы довольно уютным местечком, если бы не жёлто-чёрная полицейская лента, натянутая между деревьями.

Группа зевак, в основном подростков, уже собралась позади ленты. Второй местный депьюти, по фамилии Тань, старательно охранял место преступления.

Первое тело. Молодой человек лет двадцати, лежал ничком на пропитанном кровью пледе. На траве рядом с пледом, были брошены тяжёлый армейский ботинок и стандартный, армейского же образца, протез ноги. Марк сразу почувствовал симпатию к убитым – его старший сын, Уильям, был инвалидом войны. Он перехватил взгляд и короткий подтверждающий кивок Алекса. Несмотря на некоторую разницу возраста и званий, Марк и Алекс имели много общего. Они не были близкими друзьями, но выпили достаточно пива вместе, чтобы быть в курсе дел друг друга. Один из сыновей Алекса тоже служил в армии, тоже был ранен и остался инвалидом. Тремя месяцами ранее, расследуя похожее место преступления, Марк и Алекс заключили секретное соглашение, что если они вместе найдут маньяка-убийцу, и будут иметь неоспоримые доказательства его вины, ареста и суда не последует. Это животное должно было умереть «при попытке к бегству», причём смертью мучительной и не особенно быстрой… Вторая жертва, молодая женщина, не старше двадцати лет, лежала лицом вниз на траве в луже засохшей крови. Её джинсы были разрезаны сзади, и мясо с обеих ягодиц и верхней части бёдер было срезано до костей. Рой мух гудел над телом.

– Похоже, тот же метод работы, – подтвердил Алекс.

– Будем надеяться, что мы ещё не встретились с хорошим подражателем, – ответил Марк, – Пока будем считать это убийством номер шестнадцать, сержант… Натали начала обычную процедуру осмотра места преступления, расставляя пластиковые номерки рядом с каждым предметом и щёлкая цифровой камерой. Марк внимательно осмотрел траву под ногами – чтобы не повредить каких-либо улик, переключил свой мобильный телефон в режим карты, и положил телефон на землю.

Спутниковая система позиционирования уже лет десять работала медленно: на орбите сохранилось что-то около двенадцати – тринадцати спутников GPS, поэтому определение точных координат должно было занять какое-то время.

– Ты опросишь свидетелей, Алекс? – попросил Марк. Больше всего на свете он хотел, чтобы его оставили в покое. Может быть, я расследую это дело несколько дольше, чем мои нервы могут позволить, подумал он про себя.

Он посмотрел вслед сержанту, который подошёл к местному полицейскому. Тот указал в толпе зевак на трёх мальчишек, лет одиннадцати или двенадцати. Мальчики были босиком, в изрядно поношенной, но достаточно опрятной школьной форме, и со школьными сумками. Типичные амер-азиатские пацаны, решил про себя Марк.

Достаточно шаловливые, но хорошо дисциплинированные. Обычная история: они пошли через рощу после школы, вероятно, чтобы искупаться в водохранилище. Шли, играли, и вдруг обнаружили тела. Испугались, и побежали к ближайшему жилью звонить в Полицию. Было весьма маловероятно, что дети заметили что-либо полезное.

Большинство предыдущих мест преступлений было также обнаружено возвращавшимися с уроков школьниками.

Он снова посмотрел на труп молодого мужчины. На пледе около тела лежали:

электрический фонарь, пластиковая коробка с домашним печеньем и небольшой термос. Чай для двоих. Естественно, перед половым актом. Это, конечно, не был их первый раз вместе в лесу, заключил Марк. Молодой человек отстегнул протез – нужно обладать завидной уверенностью в себе, чтобы сделать такое на первом же свидании… После каждого нападения серийного убийцы, Полиция выдавала предупреждения через местные телеканалы и радио, и просила не посещать лесные участки после наступления темноты. С тем же успехом они могли бы просить молодёжь прекратить заниматься сексом. Марк припомнил, как его сын Уильям бегал на свидания с Клэрис три года назад. Они также исчезали в соседних парках почти каждую ночь. Второй сын Марка, Майкл, проходил ту же стадию прямо сейчас, хотя Марк не знал, была ли какая-либо из подружек Майка серьёзным увлечением.

– Сэр, я получила предварительное время смерти, – сказала Натали, подходя к Марку, – По температуре тела и личинкам насекомых – вчера, между девятнадцатью и двадцатью четырьмя часами. Ну, можно смело предположить, что не с девятнадцати часов, а гдето с 8:20 вечера – закат был в 7:53, дайте ещё полчаса, чтобы стало вообще темно. Обе жертвы убиты табельным армейским ножом, и обе – одним ударом в шею.

– Отпечатки перчаток были?

– Да. Те же хлопчатобумажные перчатки с резиновыми пупырышками, что и в остальных случаях. Особенно заметён отпечаток вот тут, на правой штанине девушки, чуть ниже колена.

Она прокрутила несколько снимков на экранчике фотокамеры, чтобы показать отпечаток перчатки Марку. Да, это был «его» серийный убийца, а не подражатель. Тот факт, что кто-то убивает молодые парочки в лесу и отрезает у них части тела, держать в тайне от общественности было, конечно, невозможно. Однако, до сих пор ФБР удалось сохранить от опубликования небольшие детали преступлений, такие как использованные преступником перчатки и нож.

Вне всякого сомнения, «Шелдонский Мясник» убил снова.

Цепочка жестоких убийств началась в июне 2028 года. ФБР официально не участвовало в расследовании вплоть то убийства номер три, но Марк тогда оказался под рукой, и его попросили помочь в расследовании убийства, которое позже назвали номером один. Он отчётливо помнил тот день. Марк тогда полагал, что они имеют дело со взорвавшимся «любовным треугольником». Скажем, молодой человек обнаруживает свою девушку с другим мужчиной. Может быть, парень служил в армии – ведь большинство молодых людей служили. Достаёт армейский нож и убивает любовника и бывшую подружку. Затем зачем-то отрезает правую грудь девушки. Довольно жестокое поведение, но вполне можно себе представить мотив. Может быть, он пытался скрыть какую-то улику, татуировку, например. При правильной постановке расследования, такие преступления раскрывают за неделю, максимум две, даже несмотря на довольно необычное отсутствие следов и вещественных доказательств.

Все члены семей и друзья убитых были выявлены и допрошены, но ничего нового раскопать не удалось. А пять недель спустя, другую пару влюблённых убили в лесу примерно таким же образом. На этот раз убийца отрезал у девушки часть голени.

Затем последовало третье убийство – через три недели после второго. Снова влюблённая парочка в лесу, и снова – у девушки отрезана часть голени. Полицейские не хотели в это верить, но факт оставался фактом: в их районе завёлся серийный убийца. Наконец, дело «Шелдонского Мясника» приземлилось на столе Марка. С серийными убийствами должно разбираться ФБР.

Многие считали, что прозвище «Шелдонский Мясник» было дано из-за того, что убийца отрезал у жертв разные части тела. Только Марк и несколько сотрудников Полиции знали всю историю. Маньяк получил это имя после четвёртого убийства. На месте преступления обнаружили листовку с рекламой одной из мясных лавок: схема коровьей туши с названиями разных кусков. Похоже было, что у них появилась надёжная улика.

Тем более что убийца отлично владел ножом, как можно было бы ожидать от мясника, а на листовке были найдены отпечатки пальцев. Они начали раскручивать дело с энтузиазмом, и допросили всех в мясной лавке. Все имели надёжнейшее алиби.

Отпечатки пальцев принадлежали: убитому молодому мужчине, тёще владельца мясной лавки и двум мальчикам, один из которых был сыном мясника. В день убийства, мальчишки разнесли рекламные листовки по кварталу, в том числе и в дом убитого. Скорее всего, молодой человек использовал эту листовку, чтобы завернуть какую-нибудь снедь для пикника. Вероятно, кто-то в Полиции плохо держал язык за зубами. Телевизионщики узнали об отрезанных частях тела, кто-то сболтнул, что в ФБР допрашивают некоего мясника, и готово: живое воображение работников средств массовой информации сделало далеко идущие выводы. Так или иначе, кличка прижилась, и теперь её использовали даже в официальных документах Бюро.

Марк посмотрел на группу зевак ещё раз. Вроде бы, она несколько увеличилась. И при этом, у Марка и его коллег опять были неплохие шансы засветиться в вечерних новостях: одна молодая дама в толпе уже снимала сцену на портативную видеокамеру.

Перед тем, как примчаться сюда с видеокамерой, женщина, похоже, занималась собственным огородом: она была одета в рубашку с длинными рукавами, мужские защитного цвета брюки, закатанные до колен, и в конической соломенной шляпе.

Телеканалы больше не могут позволить себе рассылать по городу фургоны с репортёрами, поэтому в окрге появилось много вот таких «добровольных помощников телевидения». Они охотно поставляют на местные студии соответствующие видеозаписи. Телевизионщикам остаётся только добавить несколько умных фраз от ведущего новостей или, к примеру, мнение дежурного «эксперта», и вечерний выпуск готов. По крайней мере, подумал Марк, у «добровольных помощников» редко бывают в ходу длиннофокусные объективы и направленные микрофоны. Меньше вероятность утечки информации.

Он поднял свой мобильный телефон с травы. Отметка GPS была уже на экране:

красный крестик поверх спутниковой фотографии, хотя на фото не было поляны и роща выглядела гораздо гуще, чем в действительности. Ничего удивительного: спутниковые фото на серверах были пятнадцатилетней давности. Марк извлёк из телефона стилус и добавил к отметке координат краткое описание: «№ 16. Примерное время смерти от 20:00 до 24:00 04/22/2030 [6]. Мужчина: белый, 20-22 лет. Женщина: амер-азиатка, 17-20 лет. Метод преступления соответствует ранее обнаруженным (перчатки, нож)».

Убийца был осторожен, методичен и, что называется, «в курсе возможностей современной криминалистики». Пятнадцать убийств – и никаких существенных улик или свидетелей! Преступник использовал один и тот же армейский нож. Конечно, если найдётся нож, криминалистическая лаборатория сможет однозначно идентифицировать его как орудие убийства. Проблема была в том, что из-за бесконечных войн Соединённые Штаты вели по всему миру с 2001 года, в обращении было много миллионов таких же точно табельных ножей. «Мясник» всегда надевал дешёвые рабочие перчатки: хлопчатобумажные с крошечными резиновыми пупырышками на ладони. Такие перчатки не оставляют шансов обнаружить отпечатки пальцев. Перчатки с пупырышками не выпускались уже несколько лет, но пару-другую точно таких же перчаток всё равно можно было найти в каждом доме. Не было пригодных отпечатков обуви. Жертвы не подвергались сексуальному насилию, так что не было и биологических улик. Несколько раз рядом с местом убийства оказывались потенциальные свидетели. Однажды пара влюблённых буквально споткнулась о свежий труп, менее чем через час после убийства. Однако, никто из свидетелей не слышал никаких криков и не заметил ничего необычного.

Бюро оставалось только надеяться, что «Шелдонский Мясник» когда-нибудь сделает глупую ошибку. Ну что тебе, гад, стоит порезать палец или обронить что-то на месте преступления, мечтал про себя Марк. Или наткнуться ночью на банду грабителей, чтобы у тебя отобрали твой нож и воткнули его тебе же между рёбер. Или, например, почему бы тебе не попасть в дорожно-транспортное происшествие? Машин на дорогах почти нет, но ты можешь попасть под лошадь или загреметь с велосипеда. Или, скажем, почему бы тебе, «Мясник», не перебраться в другой штат? Флорида! Там много лесов. Поезжай – и убивай на здоровье там, а не на моем участке. Или скинь свою задницу с небоскрёба… Или подхвати грипп и отбрось копыта… – Похоже, никто ничего не знает, Марк. Пацаны нашли трупы по дороге из школы, – сообщил Алекс, возвратившись к окровавленному пледу.

– Чего и следовало ожидать, Алекс. Что удалось выудить?

– Эти трое учатся в школе Нулла, мили две [7] на запад, а живут тут недалеко – в амерокитайских трущобах к северу от шоссе Гаррет. Я записал имена и номера телефонов их родителей. Вызвоним их, если понадобится. В общем, пацаны сообщили, что гуляют в этой роще почти каждый день, хотя на этой поляне бывают редко. Пришли, увидели тело девушки на траве, кровь и всё такое. Испугались и побежали звать на помощь. Вон тот представительный джентльмен слева, видишь?

– В кожаном фартуке?

– Он самый. Это местный кузнец. Он позвонил в Околоток, то есть Киму, и прибежал с мальчишками сюда. Потом прибежал и молотобоец кузнеца. Вон тот полуголый парень рядом с кузнецом – выглядит как «качок». Молодцы – догадались не пустить зевак на поляну. Тань и Ким примчались сюда через двенадцать минут. Околоток ведь совсем рядом – примерно пол-мили [прибл. 800 метров] к северу.

Лет десять назад решение о «локализации» Полиции вызывало оживлённые споры, но сейчас большинство законопослушных граждан в Хьюстоне считает, что это было самой лучшей из идей, когда-либо придуманных в Полиции Округа Харрис. Городское полицейское управление и дорожный патруль были ликвидированы, а их личный состав – передан в подчинение Шерифу. После Обвала на дорогах всё равно почти не было автомобилей – некого стало штрафовать. Весь округ был поделён на участки, не более семидесяти квадратных миль [прибл. 181 кв км] в каждом. Шериф конфисковал своей властью несколько сотен помещений обанкротившихся контор, – в то время всё ещё было, из чего выбирать. Все было устроено просто и эффективно: небольшой околоточный офис, некоторые с зарешеченной перегородкой сзади, и от двух до четырёх депьюти. Полисменов подбирали исключительно из местных, – чтобы сами жили неподалёку и знали всех в ближайших кварталах. Рядом с некоторыми околотками расположились и офисы мировых судей. Каждый околоток отвечал за район не более двух квадратных миль [прибл. 5.1 кв км], так что полицейские могли быстро добраться до любого места пешком или на велосипеде.

Как и всё остальное после Обвала, новая система не была свободна от недостатков, но преимуществ было намного больше. В городах, где не торопились менять давно заведённый порядок и продолжали использовать полицейские автомобили, скоро возникли целые районы, в которых полицейского можно было увидеть не чаще раза в год. А то и вовсе: никогда. Циркулировали слухи, что в Лос-Анджелесе банды объявили всю южную часть города «свободной от полиции зоной»: видим полицейского – убиваем полицейского. Департаменту Полиции Лос-Анджелеса ничего не осталось, кроме как просто принять новую реальность.

Хьюстон – не самый плохой город с точки зрения преступности. Конечно, как в любом большом городе, тут поневоле приходится быть осторожным. Если оставлять бумажник или мобильный телефон где попало, они непременно «отрастят ноги». А уж если гуляешь по неправильному району в неправильное время, дело может закончиться грабежом, причём иногда с убийством. С другой стороны, оборот незаконных наркотиков последние несколько лет непрерывно снижался; гораздо меньше стало и преступлений на сексуальной почве. По крайней мере, среднестатистические граждане, такие, как вот этот кузнец, уважали Полицию и всегда были готовы помочь.

– Кто-нибудь ещё что-то знает? – спросил Марк.

– Не-а. Все остальные – просто зеваки. Видели то же самое, что у нас сейчас перед глазами. Я записал имена и контактные телефоны, просто на всякий случай… Как и ожидалось, свидетелей пока не нашлось.

– Надо будет попросить местных полицейских и пройтись завтра по околотку. Если повезёт, может найдём кого, кто был в лесу прошлой ночью.

– Без проблем. Я сам сюда подъеду, вместе пройдёмся, – обнадёжил Алекс.

Натали принесла Марку два пластиковых пакета с содержимым карманов убитых. Ни удостоверений личности, ни телефонов в них не было. Сумочка девушки содержала обычный набор: маленькое зеркало, кустарного приготовления губная помада, расчёска с выкрошившимися зубчиками. Денег тоже было немного: у молодого человека – около девятисот долларов, в мелких купюрах: десять, двадцать и пятьдесят долларов. В сумочке девушки обнаружилась одинокая пятисот-долларовая бумажка.

Пару убили, конечно, не из-за денег.

– Я сняла с убитых отпечатки пальцев и отправила в Бюро Идентификации, – доложила техник-криминалист, – Для отпечатков мужчины – уже получен ответ по электронке.

Вы, Марк, должны быть в копии. Личность женщины всё ещё пытаются установить, но я лично не жду тут особого успеха.

Марк кивнул и достал свой телефон. К сообщению электронной почты была присоединена стандартная карточка учёта Вооружённых Сил США. Хобсон, Николас С.

Родился в 2009 году. Школа. Старшие классы не закончил, пошёл работать.

Судимостей нет. Призван в 2027 году, Инженерные Войска. Тренировочный лагерь в Форт-Уорт, 2027. Места службы: Колумбия, 2027, Мексика, 2028, Венесуэла, 2028 год.

Награды: «Перпл Харт [8]», 2029. Отставка с почестями в марте 2029. Вот даже как!

Уильям тоже получил «Перпл Харт» в Венесуэле, и тоже в 2029 году, отметил про себя Марк. Убитый и Уильям вполне могли быть сослуживцами!

Он попытался успокоиться и продолжил чтение. Последний известный адрес: 187-я улица, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк. В Техасе известного адреса нет. Это не было необычным. Люди продолжали мигрировать из северных, климатически более суровых районов, на юг. Будучи инвалидом, парень не регистрировался как военнообязанный в Офисе Военной Карьеры. В карточке был телефонный номер. Марк быстро набрал его, и через несколько секунд услышал стандартную запись: «номер отключён и больше не используется». Ещё в карточке был адрес электронной почты. Марк скомпоновал в телефоне письмо: «Если Вы получили это сообщение, немедленно свяжитесь…» Далее следовали телефонный номер и адрес электронной почты Марка. Конечно, вероятность была небольшой, но могло быть и так, что у адреса электронной почты было несколько хозяев.

– К сожалению, личность убитой установить пока не удалось, – сказала Натали, глядя на экранчик своего телефона. Это тоже было обычным делом. Двадцать лет назад, девушка возраста жертвы получила бы водительские права, и в базе данных появились бы её отпечатки пальцев. Теперь частные автомобили не использовались, поэтому получение прав вряд ли было в списке приоритетов девушки. Несколько лет назад, Конгресс обсуждал проект по внедрению обязательного удостоверения личности и регистрации адреса для всех жителей штата Техас. Законопроект провалился по обычной причине: отсутствие денег. Только Пентагон поддерживал систему обязательной регистрации, причём только для молодых мужчин, способных носить оружие.

– Этот адрес электронки, – Марк показал Натали экранчик телефона, – Можно, наверное, получить данные от провайдера. Скажем, сообщения в почтовом ящике, или список контактов с сервера?

– Уже думала, сэр, – ответила Натали, – К сожалению, этот сервер находится в Квебеке, в бывшей Канаде. Для этих ребят ордер от нашего техасского судьи или бумага от маленьких зелёных человечков с Марса – имеют одинаковую юридическую силу. Если даже квебекцы ответят, то в ответе будет, что информация зашифрована, пароль уничтожен, сервер сгорел, а резервные копии отправлены в Болгарию, и вообще, проклятые Янки-полицейские, перестаньте совать свой нос в наши дела, спасибо! Или, наверное, не «спасибо», а «мерси».

– Так или иначе, вежливо попросить, наверное, всё-таки можно. Вдруг получится?

– Я напишу им сообщение сегодня вечером. Но вряд ли это сработает, сэр. Я пофранцузски – не очень. Точнее, вообще никак.

– Ещё одна задумка, Натали, – добавил Алекс, – Убитый не зарегистрирован в Техасе, но члены его семьи могут быть. Можете попросить Бюро Идентификации выдать список зарегистрированных лиц по фамилии Хобсон?

– Хобсон – довольно распространённая фамилия, сержант. Насколько широким Вы хотите район поиска?

– Убитый наверняка жил неподалёку. Я не думаю, что молодой человек прошёл больше, чем пару миль – у него ведь протез… – указал Марк на искусственную ногу на траве.

– Тут ты, Марк, точно заблуждаешься, – живо возразил Алекс, – Молодой человек может пойти на куда большие жертвы, чтобы произвести впечатление на свою леди. Мой сын Питер, он на протезе… Но, вообще, возражение снимаю. Ты, вероятно, прав. У убитой – деревянные шлёпанцы. В японском стиле, с ручной росписью. Цветочки и закорючки-иероглифы. Гета [9], так они называются… В такой обуви быстро ходить невозможно, наверняка устанешь, пройдя всего милю или около того.

Натали засмеялась, – Вы, господа, никогда в жизни не ходили в гета, я правильно поняла? Такие шлёпанцы – это вообще не обувь, а скорее модный аксессуар. Если бы мне надо было пройти милю, или, скажем, проехаться на велосипеде, я бы их просто скинула и несла в руках, есть даже такая специальная верёвочка для этого… Подождите… А ведь мысль-то здравая! Девушка наверняка ехала на велосипеде! На её джинсах, вот тут – маленькие чёрные пятнышки, видите? Я не просекла сначала, но вы знаете, что это?

– Что?

– Отпечаток велосипедной звёздочки! Причём – задней. Она сидела на багажнике.

Конечно, всё это может быть простым совпадением… – Велосипеда на месте преступления не было, – заметил Марк, – Вряд ли «Мясник» его забрал – как-то расходится с его типичным поведением. Может, кто-то посетил поляну до того, как мальчишки сюда попали? Если убитые действительно приехали сюда на велике, это расширяет зону поиска миль до десяти или около того… – Хорошо, я попрошу Бюро Идентификации выдать выборки в десятимильном и двадцатимильном радиусах. Однако, на вашем месте я бы не ожидала особых чудес, господа. Там будет куча совершенно бесполезных адресов.

Они работали на месте преступления ещё в течение часа, тщательно обыскав траву и кусты. Несколько сообщений электронной почты из Бюро Идентификации подтвердили, что личность убитой не могла быть установлена, и текущий адрес убитого мужчины был тоже неизвестен. Не было зарегистрировано в районе и пропавших без вести с похожими приметами. Поиск по фамилии Хобсон выдал более пятидесяти адресов, некоторые с телефонными номерами, большинство без. Марк прозвонил все номера, но без особой удачи. Им предстояло проверить все эти адреса – несколько дней беготни по трущобам.

– Часа через два уже стемнеет. Придётся забирать трупы в морг, – решил Марк.

– Согласен, – кивнул Алекс, – Не будем потемков дожидаться. У наших фонариков аккумуляторы дохлые. На полной зарядке и двадцати минут не протянут.

Это было немного против распоряжений начальства, постоянно требовавших от следователей экономить горючее и электроэнергию. В идеале, полагалось быстро установить родственников и попросить их забрать тела убитых прямо с места преступления. Ни к чему везти трупы в морг. В данном случае, однако, у Марка не было выбора.

Обернув трупы в брезент (одноразовые мешки для трупов в Полиции давно закончились), полицейские отнесли убитых в кузов пикапа. Все остальные вещественные доказательства были тоже упакованы и погружены. Местные депьюти сняли полицейскую ленту, и, уже перед самым закатом, детективы покинули место преступления. На этот раз машину вела Натали – она упросила сержанта дать ей попрактиковаться за рулём. С её двумя часами обязательной полицейской практики вождения, она вела машину не быстрее иного велосипеда, однако доставила всех в Участок в целости и сохранности.

Им потребовалось ещё час-полтора, чтобы слить оставшееся горючее обратно в канистру, сдать ключ от пикапа дежурному депьюти, и завершить оформление документов для хранения трупов и улик. Остальное могло подождать до утра. Десять – пятнадцать лет назад, расследование подобных убийств продолжалось бы день и ночь.

Теперь электроэнергия и горючее были слишком дороги для выполнения каких-либо значимых следственных мероприятий в тёмное время суток, а работу с документами и поиск по базам данных можно было делать и из дома. Алекс и Натали заверили Марка, что они будут в офисе завтра не позже половины седьмого утра.

Марк быстро переоделся в футболку, шорты и сандалии и вскочил на свой полицейский велосипед. Он жил примерно в пяти милях [прибл. 8 км] от Участка. Учитывая полную темноту и неизбежные выбоины на дороге, поездка должна была занять от сорока минут до часа.

Он ехал на восток, по направлению к автостраде Сэма Хьюстона. Это была лучшая часть района: более современные дома, с неплохими доходами, и довольно далеко от трущоб. В это вечернее время всё было заперто, и улицы были пустынны. В домах не было света, за исключением светодиодных фонарей здесь и там, и мерцающих в окнах телевизионных и компьютерных экранов.

В 2007 году, когда Мэри и Марк покупали дом, улицы здесь были ярко освещены всю ночь. Торговые центры были открыты до девяти вечера или около того, а супермаркеты и большинство ресторанов работали ночь напролёт. Электроэнергия – это было так просто! Щёлкаешь выключателем – и ночь превращается в день.

Американцы чистосердечно полагали, что изобилие энергии продлится вечно. Даже иммигранты из «стран третьего мира» в первом поколении, которые должны были бы понимать, что вечной энергии в природе не бывает. Были, конечно, кое-где люди, предупреждавшие, что изобилия вряд ли хватит более чем на десять-двадцать лет, но кто бы их слушал? Кому интересны плохие новости?

Первое крупное потрясение произошло в 2008 году. Мировой финансовый кризис, или GFC, уничтожил несколько крупных банков. Немало мелких предприятий и магазинов в районе были закрыты, другие выжили, но сократили часы работы. Чтобы уменьшить затраты на электроэнергию, муниципалитет решил выключать уличное освещение после полуночи. Были введены и другие меры экономии ресурсов и переработки вторсырья, но, в общем и целом, идея до населения не дошла. Большинство американцев были уверены, что GFC – это временные неудобства.

2013 год, первый год второго президентства Обамы [10], принёс с собой ещё один мировой финансовый кризис. Он был назван «GFC версии 2.0», как какая-нибудь дурацкая компьютерная игра. Кризис не был игрой. Если экономисты называли GFC 2008 года «худшим финансовым кризисом со времён Великой Депрессии», то GFC версии 2.0 был просто «худшим кризисом в истории Человечества». Половина банков во всем мире обанкротились, остальные были национализированы. Деловые районы опустели. Безработица выросла до 15%, затем до 25, до 30, а затем – до, невозможно представить, – 41%. Телевизор с готовностью выплёвывал объяснения случившемуся:

«Пик добычи нефти», «Пик добычи газа», «Пик вылова рыбы», затем, решительно:

«ПИК ВСЕГО»[11]. Все просто: на планете стало слишком много народу. На всех – планеты не хватит. Американцы, наконец, поняли, что им грозит. Некоторые бросились устанавливать солнечные батареи и резервуары для сбора дождевой воды.

Другие завели на задних дворах огороды и пересели из автомобилей на мотороллеры и велосипеды. Однако, было уже поздно.

Отчаянно бросив в экономику ещё один пакет «финансовых стимулов», правительству Обамы удалось преодолеть худшие последствия GFC 2.0. Некоторым странам повезло куда меньше. Целый ряд европейских государств: от Испании до Латвии, прекратил существование. Центральная Африка тоже потеряла большую часть правительств, и была в состоянии анархии и перманентной гражданской войны, там правили банды вооружённых автоматами и накаченных наркотой подростков. Индия сообщила о пятидесяти миллионах умерших от голода. Судя по новостям «CNN», умерших было как минимум пол-миллиарда. Китай, вторая по величине мировая экономика, заполучил гражданские волнения и беспорядки на улицах всех крупных городов. Китайское правительство не растерялось и разгромило оппозицию танками, предусмотрительно вырубив Интернет и сети мобильной телефонной связи. Миру сообщили, что всё в полном порядке. Корабли-контейнеровозы с китайскими товарами продолжали приходить, поэтому «незначительные ущемления гражданских свобод» были немедленно забыты, даже наиболее усердными борцами за права человека. Где-то через год после кризиса, экономика начала потихоньку восстанавливаться, и американцы снова стали оптимистами.

Затем, зимой 2016 года, начался Обвал. Это стало совершенно неожиданным для большинства населения США. Президентская кампания была в полном разгаре, и никто из кандидатов не хотел плохих новостей. В докладах непрерывно трещали оптимистические прогнозы: экономика опять на подъёме, акции растут, экономические показатели отличные, банки стабильны… Конечно, кое-где были кое-какие проблемы.

Безработица 18%, однако – на уровне трехлетнего минимума. Один американец из каждых пяти получает карточки на дешёвые продукты, но, господа, в Америке – сильная экономика. Мы можем себе позволить слегка накормить голодных. Короче:

плохие времена прошли, впереди – светлое будущее!

Затем, откуда ни возьмись, пришёл кризис. Пришёл, и ударил – как мчащийся локомотив. Где-то в Омане взлетел на воздух огромный завод сжиженного природного газа. Рынок немедленно отреагировал броском цен на природный газ и нефть. Новый кризис немедленно окрестили «GFC версии 3.0», но это название не продержалось и трёх недель, и в обиходе появилось словечко «Обвал». В течение месяца все ведущие мировые экономики объявили дефолты. Банкротства крупных корпораций анонсировались по десятку в день. В мире вдруг не стало: коммерческих авиакомпаний, автомобильных заводов, централизованного вывоза мусора, бензина на заправках, еды на полках супермаркетов. Как будто, кто-то повернул секретный рубильник, – и вся планета остановилась.

К их вящему удивлению, американцы обнаружили, что и после Обвала существует жизнь. Конечно, жизнь эта никогда не будет такой же, как во времена прошедшего изобилия. Теперь по ночам улицы Хьюстона погружались в непроницаемую тьму. И так будет всегда.

Глава Марк приехал домой без четверти одиннадцать. Уильям и Клэрис, или Билли и Рисси, как все в округе называли их с недавних времён, ждали его перед телевизором.

Сегодня вечером местная станция крутила «Назад в будущее II». В остальном доме было тихо и темно – все остальные члены семьи уже легли спать.

После четырехчасовой работы на месте преступления, Марк отчаянно хотел принять душ. Со светодиодным фонарём в руках, он прошёл в ванную комнату на первом этаже. Центральная канализация прекратила работу шесть с половиной лет назад, но Марк установил у себя пластиковую трубу между душевой кабиной и задним двором.

«Серая вода» собиралась в резервуар и использовалась для полива овощей. Душ работал от пятидесяти-галлонной бочки, установленной на крыше. Если день был солнечный, температура воды была почти приемлемой. Конечно, эту воду приходилось экономить. «Душ подводника», так это называли теперь. Пятнадцать секунд под душем, чтобы смочить кожу, затем сорок пять секунд, чтобы смыть мыло. По крайней мере, не было нужды экономить мыло: несколько семей в округе открыли минизаводики, и мыло, если и не самого лучшего качества, было теперь доступно по разумной цене.

В такой день, Марк отдал бы что угодно за настоящий душ. Такой, каким душ был бы до Обвала: долгим, с горячими и упругими струйками воды. В последний раз он наслаждался подобной роскошью восемь, нет, уже девять лет назад. Это было уже после Обвала, но кое-кто ещё пробовал притвориться, что жизнь идёт, как обычно. По улицам ещё изредка ездили частные автомобили. У ФБР ещё хватало бюджета, чтобы нанять автобусы и спецрейсы самолётов, а оставшиеся пятизвездочные отели ещё не разучились устраивать конференции и корпоративы. ФБР решило провести в Хьюстоне крупное мероприятие. Около двухсот сотрудников среднего звена были собраны из трёх штатов для участия в семинарах и «мозговых штурмах». Официальная цель заключалась в разработке стратегии для борьбы с изменившейся организованной преступностью: нелегальной торговлей бензином, работорговлей, и так далее. Марк уже забыл конкретные темы докладов, тем более, что большинство из них потеряло актуальность в течение пары лет. В памяти остались лишь внешние атрибуты «нормальности». В течение всей недели участники были одеты в деловые костюмы, как положено в ФБР: классические пиджачные пары для мужчин и строгие чёрные платья или пиджаки для женщин. В ресторане подвали настоящие говяжьи отбивные и настоящий кофе. В комнатах тихо шуршали кондиционеры. И был душ! Настоящий душ, который можно сделать горячим или холодным, как хочется, с ароматным шампунем и с гелем для душа. Вы могли стоять под струйками проточной воды в течение доброй половины часа, не беспокоясь о том, что вода вдруг закончится!

Да, это была отличная неделя. К последнему дню мероприятия, Марк уже почти убедил себя, что жизнь каким-то образом вернётся в «нормальные» времена, и станет такой, как была до Обвала. Затем, праздник закончился, а реальность – вернулась. По дороге домой, он завернул на большую барахолку в центре Хьюстона, чтобы обменять чёрный деловой костюм на две подержанные школьные формы. Его дочери, Саманта и Памела, как раз должны были пойти в школу, и эти формы нужны были срочно. А костюм Марку с тех пор больше ни разу не понадобился.

Немного освежённый душем, Марк вернулся в гостиную и принялся поглощать принесённый Клэрис холодный ужин. Сегодня в домашнем меню были стейк из соевого творога, поджаренные овощи и початок отварной кукурузы.

– В вечерних новостях, отец. Снова двойное убийство? – как бы невзначай заметил Уильям. Та девушка с видеокамерой постаралась, подумал Марк.

– Да, опять.

– Телезвезды! Рисси сказала, что вы трое: ты, сержант Алекс и та девушка из лаборатории – выглядели очень даже круто на ТВ! Прям как настоящие сыщики. Но, говоря по правде, до настоящих «про» из сериала «Расследование преступлений:

Майями» вам ещё расти и расти, – Шутки у Уильяма получались плохо, но это не останавливало его попыток.

– Когда ты служил в Венесуэле, – невпопад спросил Марк, – Ты не встречал там солдата по имени Ник Хобсон? Он тоже в Инженерных Войсках был.

– Лично – нет, но имя слышал, кажется. Я думаю, он ещё до моего прибытия уволился.

Подорвался на мине, или что-то в том же духе.

Уильям почесал свой вытекший левый глаз короткой культяпкой левой руки, затем сделал тщетную попытку дотянуться той же культёй до пустой правой глазницы. Его правая рука была ампутирована по самое плечо, и там культи не было вовсе.

Уильям всегда был очень независимым. Когда ему исполнилось пять, он торжественно заявил всем, что его нельзя больше звать «Вилли», «Билли» или «Беби-Би». Ничего подобного! «Я скоро в школу пойду,» – объяснил карапуз поражённым родителям: «Я вам больше не беби!» «Билл» – только такое сокращение имени он ещё готов был слышать. Даже от мамы с папой.

Два года назад Марк и Мэри были сильно огорчены, когда в один прекрасный день сын заявился домой и объявил, что его подружка Клэрис беременна, и поэтому они решили пожениться. Он и разговаривать не стал о возможности аборта. Не то чтобы Марк сильно настаивал. По закону штата Техас 2025 года, прерывание здоровой беременности было запрещено. Будучи агентом ФБР, Марк просто не мог отправить будущую невестку к нелегальному абортмахеру. Оставалось только попробовать сделать процедуру в одном из штатов, где аборты пока ещё не запретили. После изучения Интернета, Марк обнаружил, что ближайшее место, в котором аборты были одновременно легальны и относительно безопасны, находилось в Калифорнии.

К тому же, и поздновато было уже: Клэрис ожидала ребёнка через три месяца. «И почему ты нам ничего не сказал?» – посетовала Мэри.

«Как будто я не знал, что вы двое мне на это скажете,» – ответил Уильям: «Я вообще не прошу у вас разрешения. Свадьба будет по-любому. Причём, если вам не нравится, что Клэрис будет жить тут у нас, мы найдём себе другое место.»

Девушка Уильяма была сиротой, потерявшей обоих родителей и двух братьев в году, во время очередной эпидемии птичьего гриппа, и жила у каких-то дальних родственников, практически в роли бесплатной прислуги. Марк пожалел её, и, скрепя сердце, одобрил брак, думая про себя, что это худшее решение, которое он когда-либо делал в жизни. Ранняя женитьба Уильяма плохо подходила к планам Марка на будущее. Его старший сын, был, безусловно, талантлив, и мог сделать неплохую карьеру, даже в трудные времена после Обвала.

У них была скромная свадьба, после которой Клэрис, уже с сильно округлившимся животиком, переехала жить в дом Марка. Она оказалась весёлой и лёгкой на подъем, и притом довольно хорошим кулинаром. Главное, что вопреки опасениям Марка, Клэрис и Мэри были в отличных отношениях. Через два месяца после свадьбы, Клэрис родила здорового мальчика, которого назвали Дэйвидом, в честь отца Мэри. А чуть позднее Уильяма призвали на военную службу. Он оказался в Инженерных Войсках и должен был отправиться в учебный лагерь в Форт-Уорт [12]. Марк припомнил, как Уильям прощался с ними у военного автобуса. Он держал на руках маленького Дэйви, и улыбался. «Три года в Инженерных войсках,» – сказал он тогда: «Инженерные войска – это не какая-нибудь пехота! Не волнуйтесь за меня, вернусь живой и здоровый, вот увидите.» Кто мог знать, что скоро у молодого человека не останется глаз, чтобы видеть сына, и не будет рук, чтобы его держать?

После начального обучения в Форт-Уорт, Уильяма вскоре отправили на войну – в Венесуэлу. Соединённые Штаты обороняли последние работающие нефтяные месторождения от нападений местных партизан. На четвёртый месяц после прибытия, Уильям подорвался на мине-ловушке, установленной на арматуре одной из нефтяных скважин. Шлем и бронежилет спасли сапёру жизнь, но он был тяжело ранен осколками.

Его эвакуировали в плавучий госпиталь в порту Каракас. Госпитальное судно было переделано из бывшего круизного лайнера и носило гордое имя USNS «Санта Лючия»[13]. Неофициальное название, которое дали этому плавучему госпиталю в войсках, было «Карибский Мусоровоз». Он был специально предназначен для солдат срочной службы с тяжёлыми ранениями. Тех, у кого не было шансов вернуться действующую армию, и которые стали поэтому армии не нужны. На борту проводилось только «социально-оптимальное лечение», чём-то похожее на полевую хирургию времён Первой мировой войны: радикальные калечащие операции, никаких антибиотиков, никакой восстановительной терапии. Ни к чему тратить антибиотики на тех, кто не сможет вернуться в строй. Дорогие лекарства использовались в других госпиталях – для счастливцев с лёгкими ранениями, которых можно было вылечить для повторного использования на поле боя.

Уильям рассказал потом Марку, как он пытался убедить врачей попробовать сохранить ему хотя бы левую руку, однако вечно-занятые и хронически не выспавшиеся хирурги «Мусоровоза» на подобные дурацкие просьбы незадачливых пациентов внимания не уже обращали. В отделении сортировки, один из военных медиков грубо приказал раненому инженеру заткнуть пасть и приготовиться жить дальше без обеих рук. На вопрос Уильяма, что за качество жизни ему предстоит после подобной операции, последовал ответ, что долбаное качество жизни долбаных идиотов-рядовых, которые подрываются на долбаных минах в долбаных венесуэльских джунглях – к несчастью, именно сегодня не попало в список приоритетов плавучего госпиталя.

«Это называется «быстро и радикально», приятель. Я уверен, тебе даже понравится,» – заверил Уильяма военный хирург полтора часа спустя: «Радикальное лечение всегда более надёжно. Через недельку снимем швы, – и будешь, как огурчик. Поверь мне на слово, солдат: никто из моих ампутированных ещё не жаловался!»

Затем, несмотря на дальнейшие протесты Уильяма, несговорчивому пациенту вкололи побольше наркотиков, и забрали в операционную. Обе руки были ампутированы:

правая по самое плечо, а от левой осталась лишь коротенькая бесполезная культяпка.

Выбитый осколком правый глаз удалили полностью; менее пострадавший левый глаз был промыт, залеплен пластырем, и оставлен заживать сам по себе. Примерно через месяц молодой человек обнаружил, что остатки левого глаза не совсем бесполезны и позволяют кое-как различать свет и темноту. Второй врач предсказал верно: на хирургов Уильям не жаловался. Уже после операции он узнал, что в единственной операционной плавучего госпиталя проводили не менее двадцати операций в день.

Каждая лишняя минута, которую уделил бы ему хирург, могла стоить жизни другому раненому. К тому же, молодому инвалиду объяснили, что без антибиотиков и тому подобных дорогостоящих лекарств, шансов на спасение конечностей у него всё равно не было никаких.

Там же на борту бывшего лайнера, Уильям получил то, что называли «Мусоровозным набором»: комплект подержанной военной формы, медальку за ранение «Перпл Харт»

и документы на почётное увольнение из Армии. Две недели спустя «Мусоровоз»

благополучно пересёк Карибское море и вывалил шестьсот свежеиспечённых инвалидов войны в порту Галвестон.

– Что за Ник Хобсон? – спросила Клэрис, наливая Марку и Уильяму цветочный чай.

– Из вечерних новостей. Это тот парень, которого вчера грохнули в лесу вместе с неизвестной пока девушкой, – Марк слишком устал сегодня чтобы поддерживать разговор о серийном убийце, – Лучше расскажи, как ваш день прошёл.

– Отлично прошёл! Насобирали сегодня целых двести пятьдесят три доллара, – ответила Клэрис, милостиво оставив в покое тему серийного убийцы, – Наш персональный рекорд. Ты знаешь, наш Билли теперь так классно собирает пожертвования! Сначала пошли на рынок. В будние дни по утрам на рынке неплохо подают. Постояли часа четыре… Потом кто-то сказал, что в благотворительной кухне дают жратву забесплатна. Мы, конечно, опоздали, овощей уже не было, зато получили по миске супа. Я, как всегда, занималась мытьём посуды. Потом пошли делать Маршрут, но прошли немного. С моим-то животиком, стало немного трудно ходить… Она была на седьмом месяце беременности, и её живот был на самом деле похож на барабан.

Несмотря на ужасные увечья, Уильям удивительно хорошо приспособился, подумал Марк. Это не было бы возможным без Клэрис. В памяти Марка великолепно отпечатался тот день, когда Клэрис неожиданно позвонила ему на служебный телефон.

«Уильям мне звонил только что,» – выпалила она, позабыв про приветствия: «С плавучего госпиталя. – Санта-Лючия!»

«С плавучего госпиталя? Надеюсь, ничего серьёзного?»

«Да нормально всё. Операция прошла без осложнений. Ему обе руки отчекрыжили!»

«Что? Клэрис! Обе руки? Как это– отчекрыжили?»

«Ну, то есть – ампутировали. Говорит, что по самые плечи.»

«Чёрт! Несчастье-то какое!» – не мог поверить Марк.

«Почему несчастье?» – радостно завопила в трубку Клэрис: «У него всё клево! Он сказал: госпиталь уходит из Каракаса на той неделе. Значит, всего через две недели наш Уильям будет дома! Живой! Живой! О, это так здрово!»

«Здрово? А как же – руки?» – Вот ведь дура, неожиданно раздалось в голове у Марка.

И чему она, глупая, радуется?

«Да при чем тут, на фиг, руки? Главное – он живой! Живут же люди: и без ног, и без рук! А руки Уильяму можно будет сделать искусственные, так ведь? Бог поможет, мы и так проживём…»

Через десять дней она получила СМС: «Санта-Лючия» приходит завтра в полдень, родственники могут прибыть в порт, чтобы забрать своих инвалидов [14]. В конце ХХ века, словечко «инвалид» в Америке использовалось только в контексте исторических книг. Про Наполеоновские войны, к примеру. Полит-корректность была в большой моде. Про человека нельзя было сказать: «он – инвалид». Говорили: «с ограниченной подвижностью» или «с ограничениями по зрению». А вместо «мальчик-дебил», говорили: «нестандартно-одарённый ребёнок». По мере того, как Соединённые Штаты вели малые и большие вооружённые конфликты, наполняя облезлые улицы разваливающихся мегаполисов безрукими и безногими калеками в потрёпанной униформе, слово «инвалид» вползло в повседневный обиход. Кое-кто мрачно шутил:

«инвалид» – это укороченное от «солдат».

Клэрис потом несколько раз пересказывала историю той поездки в Галвестон. Автобус от Шелдон-Рез до Галвестона в прошлом году ещё ходил, правда, уже, что называется, на честном слове. Клэрис не повезло. По дороге автобус пару раз ломался, и водителю приходилось останавливаться и копаться в двигателе. Когда они приехали в Галвестон, было далеко за полдень.

«Я помчалась в порт,» – рассказывала Клэрис: «Выбегаю, такая, на Уарф-стрит: нифига себе! По всей улице тащатся инвалиды на костылях. Большинство там было одноногих, да! В общем, прибежала на эту долбаную пристань. Типа: «уже рано»!

Половина второго!»

«Стою на пристани – как последняя дура. Вокруг все мечутся: что-то сгружают, что-то загружают… Подходит медсестра. Говорит: кого-то ищешь, девушка? Я, начала, типа:

Вы не знаете пациента? Уильям Пендерграсс? А она такая: да кто же их всех по фамилии-то упомнит? Но ты сильно опоздала, дочка: пациентов-то мы уже всех выгрузили. Я такая: еть-твою-медь! Вот дура: понадеялась на этот проклятый автобус!

Надо было вставать пораньше и ехать омнибусом. На лошадях – оно куда надёжнее. А теперь Уильям подумает, что его не встречают.»

«А медсестра спрашивает: он у тебя ходячий или нет? Я говорю: в смысле? Она: ну, передвигаться он может сам? Я говорю: у Уильяма только руки ампутированы. Ноги на месте. Она такая: руки, говоришь, ампутированы? В смысле: обе? Как «СевенЭлевен»? Да уж, называется: повезло чуваку! А когда операцию ему делали? Я посчитала в уме, говорю: две недели примерно. Она такая: ну, значит, он ходячий.

Наверное, он уже в город вышел, с другими инвалидами… Ты сходи, автобусную станцию проверь. А может, он в каком-нибудь баре? С дружками? У нас многие после рейса: как на берег – так сразу в бар. На корабле-то у нас – сухой закон.»

«Подождите, говорю, как же он мог уйти? Ему же глаза выбило! Тогда медсестра говорит: с ампутацией обеих рук и незрячий? Да, было у нас двое таких пацанов в этом рейсе. Как его звать, говоришь? Уильямом? Наверное, это Билли, парень с третьей палубы, на корме по правому борту. Ну да, я его неплохо запомнила, хотя это и не моя палуба. Да уж, как говорится, карачун парню. Стопроцентный обрубок: «СевенЭлевен», да ещё и слепой. Я спрашиваю: да что ещё за «Севен-Элевен» такой? А она:

ну, «Севен-Элевен» – это когда бездвурукий. Во – объяснила! «Бездвурукий» – надо же такое слово придумать! А медсестра спрашивает: ты ему кто будешь: сестра или подружка? Я говорю: жена. А она: дети были? Я говорю: мальчик. А она: еть-твоюмедь!»

«А потом она вдруг и говорит: а может, и хорошо, что вы разминулись. Я: почему? А она: на твоём месте, девочка, я бы ещё подумала его домой-то забирать. А такая: что Вы, к чёртям, имеете в виду? Ну, она и говорит: ты, типа, сама прикинь. Если бы твой Билли был слепой, это нормально. Слепой – может как-то приспособиться, жить нормально, даже работу может найти. А если бы он был просто бездвурукий, но не слепой… В общем, такая жизнь – это, конечно, полное дерьмо, но всё-таки. А твой муженёк, роднуля, – он же стопроцентный обрубок! И слепой, и без обеих рук! Такие истории рассказывают: заберёт жена такого вот обрубка. Стопроцентного, то есть. Ну, типа: моя доля такая, я хорошая жена, всё такое… А потом бах: несколько месяцев, по-максимуму, год, и выгружает она его в «Дом Надежды» на вечное поселение. Онато себе другого найдёт, а у мужа-калеки ещё и крышу сносит. В довесок к его инвалидности. Хочешь, говорит, бесплатный медицинский совет? Двигай себе потихоньку домой, а мы твоего Билли отправим напрямую отсюда – в дом инвалидов.

Там, вообще… скажем так: нормально. Он поймёт. А ты потом ему бумаги на развод по почте перешлёшь… Хреново, конечно, что сын без отца будет расти. Но он тоже поймёт. Подрастёт – и поймёт.»

«Она так и сказала: развод по почте! Дэйви – без отца! Во, думаю, загибает! Ну, я ей, такая: не хочу Вас обижать, мэм, но никакого дома инвалидов и никакого развода у нас с Уильямом не будет. Ни по почте, никак. И прекратите называть его «обрубком».

Мой муж будет жить нормальной жизнью. Получше чем все любые прочие! А у моего Дэйви должен быть отец! Прекратите Вашу пустую болтовню и покажите мне, наконец, где тут мой муж. Она на меня так поглядела и говорит: иди, милая, посмотри возле воо-он того склада – в конце причала. Стопроцентных всех туда убрали…»

«Ну, я говорю: спасибо, мэм, – и повернулась бежать к тому складу. А она говорит:

подожди, девонька. Я: что такое? А она: ещё одно. Ты, главное, его таким увидишь, так постарайся не заплакать. Ему твои слезы хуже всего на свете будут, поняла? И дай Бог вам счастья. Тебе и твоему Билли, девочка… И вы знаете, она это говорит, а у самой – слезы в глазах блестят. А я-то, дура, думала – у неё и сердца нет! Вот такая у неё дрянная работа на этой долбаной «Санте-Лючии»…»

Остаток приключений Клэрис в Галвестоне Марк запомнил в пересказе Уильяма: «В нашей палате, то есть в каюте, было десять парней. Восемь одноногих, один однорукий, плюс я. Плюс то, что от меня осталось, точнее. Ну, пацаны всю дорогу обещали: не волнуйся, чувак, мы тебе в порту поможем. Ага, держи карман шире! Как только «Мусоровоз» пришвартовался – всех как ветром сдуло! Ну, у пацанов был хороший повод. Последние пять дней перехода бедняги говорили исключительно про женщин, пиво, самогон и травку! Остался я один в каюте. Пришла медсестра. Так, говорит, а ты почему ещё не одет? Начала меня одевать. Форму на «Мусоровозе»

выдали – кому какая придётся. Кто-то менялся, чего-то подгонял, а у меня такой возможности не было. Обнаружилось, что мой комплект на три размера больше, чем нужно. Я медсестру спрашиваю: я в этом выгляжу как распоследний салабон? А она хохочет: в общем – да! Не бери в голову, солдат. На три размера больше – это не на три размера меньше. Отнесёшь к портному или продашь на барахолке, без проблем.

Она одела меня по-полной за семь минут, быстро, как по уставу. Наверное, напрактиковалась на «Мусоровозе» с безрукими калеками, раз-раз: форма, ботинки, шёлковая ленточка на глаза, и медальку мне нацепила. Пустые рукава закатала и приколола по бокам, документы на увольнение – мне в правый карман, а зубную щётку и мыло – в левый.»

«Готов, говорит, пошли. Я спрашиваю: куда пошли? А она: куда надо, туда и пошли.

Потянула меня по коридору, потом через открытую палубу, по трапу, по бетону.

Остановились. Говорит: ждём здесь. Я спрашиваю: а чего мы ждём, собственно? Нет ответа. Я ещё раз, громче: чего ждём? А кто-то сзади говорит: не ори, рядовой.

Медсестра уже ушла. Я этого сзади спрашиваю: а ты кто, чёрт возьми? А он говорит: я – один из этих самых, стопроцентных. Получил долбаную пулю в шею, теперь будут меня катать в этом долбаном инвалидном кресле весь долбаный остаток моей долбаной жизни. Да тут не только я, чувак. Тут таких обрубков, как ты, братан, ещё с полвзвода наберётся.»

«Ну, я спрашиваю: а ждём-то мы чего, в задницу? А тот отвечает: ждём мы тут автобус.

Или грузовик, что уж подадут. А отвезут нас именно туда, куда ты сказал – в задницу.

В «Дом Надежды»! А кто-то ещё, сбоку, спрашивает: а ты, сержант, случаем не в курсе, в какой именно? А сержант говорит: а какая, тебе, в задницу, разница? Задница – она задница и есть. Не, сержант, отвечает ему кто-то, не скажи. Ещё какая разница!

В некоторых задницах дерьма поменьше, в других – побольше…»

«Вдруг, я слышу: «Рядовой Пендерграсс! Да, ты! Ты чо там встал как пень? Прыжками – ко мне!» Это была Рисс, изобразила из себя такого сержанта на плацу. Конечно, я её узнал по голосу. Лаять команды она не умеет и поэтому в дрилл-сержанты пока не годится. Я двинулся на звук – и чуть не прошёл мимо. Не привык тогда ещё быть слепым… Рисс меня поймала за куртку, набросилась и стала обнимать и целовать, как сумасшедшая. И всё бормочет что-то про сломанный автобус, и как она опоздала. Я её целую, а про себя думаю: какой позор, я даже обнять её не могу! А у меня за спиной вдруг раздаётся голос того сержанта с перебитой шеей: что, рядовой, не поедешь с нами в задницу? Счастливчик, тля!»

Клэрис всегда вела себя так, как будто с Уильямом ничего не случилось. У неё всё получалось как-то легко и весело: ухватив за одежду, подтолкнуть мужа в нужном направлении, поднести к губам стакан с водой, добавив от себя лёгкий поцелуй в щёчку, непринуждённо подтянуть брюки или поправить Уильяму майку так естественно, как если бы она поправляла собственное платье.

В семейной жизни у них всё было в полном порядке. Самый конец галвестонской истории Уильям доверил только своему брату Майку, естественно, под большим секретом. Нашёл, называется, кому доверять. Не прошло и дня, как Мэри и Марк получили от Майка полный отчёт. Встретив Уильяма в порту, Клэрис не могла утерпеть и секунды, так что они занимались сексом в ожидании омнибуса. За неимением лучшего места, весёленькое приключение состоялось в кабинке общественной уборной позади галвестонской автобусной станции! Но одного раза им оказалось недостаточно, и до прибытия в Шелдон-Рез им удалось повторить это ещё дважды, – оба раза в уборных придорожных автозаправок, в то время как водители омнибуса меняли лошадей. Немудрёно, что с такой интенсивностью любовных ласк, Клэрис быстро добилась желаемого результата. Всего через три недели после возвращения Уильяма она с гордостью объявила сначала дома, а затем и всем соседям, что у неё «пошла задержка», и скоро она опять «будет с пузом».

Удивительно быстро молодой инвалид привык обходиться без рук. Ел он чаще сам, подбирая кусочки губами прямо с тарелки. Правда, чтобы расправиться с супом ему требовалась некоторая помощь, но между Мэри и младшими детьми легко находился помощник. Решив не доставлять никому больших хлопот с собственным одеванием и раздеванием, Уильям сократил гардероб до абсолютного минимума. Шорты или спортивные брюки, и, иногда, майка – вот всё, что ему требовалось. Единственное, чего он стеснялся, так это просить кого-либо кроме Клэрис, чтобы ему помогли с посещением уборной.

Вероятно, помогло то, что Клэрис была неудержимой оптимисткой. Она старательно преследовала любую возможность, и ни одна неудача, какая бы серьёзная она не была, не могла заставить эту милую простодушную женщину долго грустить. Сразу после возвращения Уильяма из армии, Клэрис решила, что, может быть, левый глаз Уильяма можно как-то вылечить. Если бы мой муж имел чуть лучшее зрение, повторяла она, Уильям мог бы претендовать на получение протезов. Не беда, что Пентагон не хочет платить за них, они найдут какую-нибудь негосударственную благотворительную организацию. Уильям был гораздо менее оптимистично настроен по поводу всей этой затеи с лечением глаза, особенно после всего, что он узнал на «Мусоровозе», однако согласился посетить местного офтальмолога. Ничего нельзя поделать, сказал им пожилой доктор, но Клэрис захотелось получить заключение второго врача. Они посетили второго специалиста, потом и третьего, и четвёртого, и пятого. В окрестностях других подходящих врачей больше не было, поэтому были предприняты две многочасовые поездки на омнибусе в центр города – и с тем же результатом.

Затем Клэрис продолжила поиск по электронной почте. Фотографии глаза, сделанные с помощью смарт-фона получились плохо, поэтому она одолжила настоящую фотокамеру. Шесть недель и много тысяч долларов спустя, был утверждён окончательный вердикт. Операция была теоретически возможна, сказали ей, однако из-за Обвала в США осталось всего несколько клиник, которые ещё делали подобные операции. Стоимость лечения была где-то в пределах двадцати миллионов долларов.

Уильяму и Клэрис за всю жизнь вряд ли удалось бы собрать такую сумму. Кроме того, операция потребовала бы поездки на Север, на целый год, со всеми очевидными опасностями и расходами. Притом, что вероятность успеха была всего лишь двадцать процентов. Или даже меньше.

Любой другой на её месте ударился бы в депрессию после такой неудачи, но только не Клэрис. Не берите в голову, сказала она, и стала искать альтернативное решение проблемы. Около двух месяцев Клэрис учила Уильяма ориентироваться в доме, во дворе и на ближайших улицах. Она завязывала себе глаза, и они часами бродили босиком, обучаясь нащупывать дорогу и обходить препятствия. Она часто шутила, что теперь и сама может дойти до любой точки квартала даже тёмной ночью, причём не открывая глаз.

Инвалиды, из тех кто попал в Армию по призыву, а таких было подавляющее большинство (кто бы пошёл в армию по своей воле в последние годы?), не имели права на получение пенсии. Потерявшим «всего» одну конечность, Пентагон предлагал на выбор пожизненное протезирование в одном из армейских реабилитационных центров или единовременную денежную компенсацию. Большинство из тех, кто потерял две или более конечности, не рассматривались в качестве кандидатов на протезирование.

Уильям подал заявление на компенсацию ещё на «Мусоровозе», и вот уже девять месяцев ждал ответа из Пентагона. Ходили слухи о том, что по новым правилам выплаты по инвалидности сильно урежут и обложат налогами.

Конечно, инвалидам надо было на что-то жить. В городе действовала программа «Пути Спасения»[15] «Поможем Инвалидам». Попасть туда мог далеко не каждый:

минимальным условием была потеря обеих ног. «Трудовая деятельность» была простая: инвалиду выдавали специальное пластиковое ведёрко: красное, с шильдиком «Пути Спасения», и отправляли на улицу собирать «добровольные пожертвования на нужды инвалидов». Деньги справедливо делились пополам: 50% – «Пути Спасения» и 50% – самому сборщику. Из этих пожертвований «Путь Спасения» выделял нуждавшимся денежные пособия и устраивал благотворительные обеды для инвалидов. Это было не более чем узаконенное попрошайничество, но что ещё полностью безрукий и практически слепой инвалид мог делать по жизни?

Конечно, будучи слепым, Уильям не смог бы просить милостыню без поводыря, поэтому они участвовали в программе всей семьёй. Клэрис водила мужа по городу и сама стала добровольцем «Пути Спасения» – помогала по хозяйству на благотворительной кухне: чистила овощи и мыла посуду, иногда – варила суп. Точно в соответствии с замыслом этой самой программы благотворительной помощи, Уильям, Клэрис и маленький Дэйви кое-как перебивались на грани полной нищеты, но при этом и не голодали. Тонкая технология баланса щедрости и скупости, «Социальный Оптимум», так это называлось на бюрократическом новоязе американских работников социальной защиты. Семья ветерана боевых действий не может голодать – это несправедливо и жестоко. Но если семье инвалида ни с того, ни с сего достаётся кусок пожирнее – это аморально и расточительно. Нельзя же расходовать все ресурсы страны на бесполезных калек!

За пол-года подобной «работы» Уильям и Клэрис потихоньку превратились для всей округи в «Билли» и «Рисси». Инвалидов с красным ведёрком «Пути Спасения» редко кто называл полными именами. Укороченному человеку – укороченное имя. Год назад, Уильям, наверное, дал бы в морду, если бы кто-то посторонний назвал его «Билли».

Теперь он, вроде бы не возражал не только против «Билли», но и против «Эй, обрубок», и даже «Эй, безрукий, поймай-ка свой доллар!» Молодой инвалид мудро решил не скулить по поводу уличных прозвищ. Возможность дать кому-то в морду у него теперь отсутствовала начисто.

Марк наблюдал, как Уильям и Клэрис одновременно целовались и пили чай, – вдвоём из одной кружки, и думал про себя что ранняя женитьба сына была, в конце-концов, удачным решением. Вообще, заключил он, в их семье было полно решений, выглядевших жутко неправильно в момент принятия, но принесших неплохие дивиденды в долгосрочной перспективе. Покупка дома была лучшим тому примером.

Их дом был, тем, что называлось «Мак-особняк» – более 3000 квадратных футов [прибл.

280 кв м], в достаточно фешенебельном районе. С дизайнерскими дорожками спереди и огромными двором сзади дома. Сразу после свадьбы в 2007 году, Марк и Мэри подыскивали подходящее жильё. Мэри полюбила этот дом с первого взгляда. Марк предпочёл бы что-то поскромнее, подешевле и поближе к центру города. У них произошло несколько жарких споров, но дело закончилось покупкой.

Они были уверены, что вытянут ипотечный кредит. Карьера Марка в ФБР быстро прогрессировала. Мэри, выпускница колледжа, имела хорошо оплачиваемую работу в большой консалтинговой фирме (собственно, так они и познакомились – фирма получила от ФБР контракт на систему обработки данных). Они крепко пожалели о покупке «дома мечты» год спустя. Пришёл кризис, «GFC версии 1.0», и Мэри потеряла работу. Одновременно, их «рисковая» ипотека была переведена на более высокую процентную ставку. Даже продать особняк они не могли, – его рыночная стоимость упала за год до половины того, что они уплатили, а покупателей не было в любом случае. Кое-как выстрадали этот год. Только тот факт, что Марк продолжал служить в ФБР, спас их от выселения.

В 2010 году стало полегче. Мэри нашла работу с неполным рабочим днём, а вечерами подрабатывала из дома в качестве веб-дизайнера. Они реструктуризовали ипотечный кредит, выплатили проценты по кредитным картам, и даже завели небольшие сбережения. Наконец, убедив себя, что жизнь налаживается, они решили, что пришло время завести наследника. Уильям родился в 2011 году. Мэри была беременна Майклом, когда разразился «GFC версии 2.0». Это была их первая удача. «Их» банк потонул одним из первых, к началу второй недели кризиса. Банк утащил за собой в пучину все сбережения Марка, но туда же вслед за банком отправилась и их ипотека.

Марк и Мэри оказались без цента денег, но при этом, – приятная неожиданность – и без долгов. Не всем их соседям так повезло. Много было тех, кто потерял все активы, но остался должен и по кредитным картам, и по ипотеке. Только теперь долг принадлежал одному из национализированных банков.

Особняк Марка и Мэри оказался после Обвала их самой надёжной инвестицией. Как любят говорить риелторы: «Место, Место, Место». Их район, удобно расположенный менее чем в миле от Шелдонского водохранилища и примерно в семи милях от главной свалки Хьюстона – полигона дороги Маккарти, меньше остальных пострадал от развала инфраструктуры. Водохранилище продолжало обеспечивать жителей водой, в то время как полигон стал источником сырья и кое-как давал людям работу. Свободная земля также оказалась под рукой, позволив развиваться местному сельскому хозяйству. Жители их квартала, не долго думая, расширили задние дворы вплоть до Западного Канала, разбили грядки, и умудрялись успешно защищать землю от воров и стихийных поселенцев, – по крайней мере, до сих пор.

По телевизору продолжался показ «Назад в будущее II» [16]. Поразительно, как хорошо Голливуд предсказал жизнь 2015 года, отметил про себя Марк, потягивая цветочный чай. 2015 – это за год до Обвала. Всевозможная электроника, огромные экраны, компьютеры и роботы повсюду, точно как в кино. Красивая, удобная, безбедная и беспечная жизнь! Ну, положим, в реальном 2015 не было летающих автомобилей. А так, режиссёры оказались не слишком далеки от истины… Однако, Стивен Спилберг и Роб Земекис вряд ли могли себе представить, что в 2030 году американцы будут выращивать собственные овощи и ходить по воду за целую милю!

Жизнь после Обвала… Была ли она хуже, чем время, когда снимали этот фильм? год – Марку было три года тогда. На экране выглядело так, что люди жили гораздо лучше в то время. Конечно, это кино. Голливуд есть Голливуд. Не всему на экране стоит верить, особенно с точки зрения исторического правдоподобия. Однако, американцы летали тогда на Луну… Или нет, отметил Марк, Лунная программа «Аполлон» была ведь ещё раньше, в шестидесятых и семидесятых! К 1985 году Америка уже отказалась от Луны, – начала строить космические челноки. А потом вместе с русскими принялась строить Международную Космическую Станцию. Которая, в свою очередь, была заброшена в 2016 году и врезалась в джунгли Индонезии шесть лет спустя. Значит, в семидесятых и восьмидесятых годах было хорошо. Лучше, чем сейчас, уж во всяком случае… Ну ладно, если не 50, а, скажем, 100 лет назад? В году? Марк изучал историю XX века по серьёзным монографиям, а не по голливудским боевикам. Тогда была Великая Депрессия, и жизнь была не фунт изюму. Это всё так, но ведь Депрессия закончилась довольно быстро, – менее, чем за десять лет! А с начала Обвала уже четырнадцать прошло. Возможно, Обвал тоже когда-нибудь закончится, только нужно немного больше времени? Их семья пострадала от Обвала куда меньше, чем большинство. У них есть хороший дом, и соседи неплохие. В их районе нет уличных банд; все дети посещают школу… Конечно, очень жаль, что Уильям остался инвалидом. Однако: война есть война. Зато теперь Майкла в армию не возьмут. Они же не призывают из семей, где есть инвалиды войны, правильно?

Может, если не Марк и Мэри, то их дети доживут до конца Обвала?

Надо прекращать эту бесполезную философию и идти спать, остановил себя Марк.

Надо выспаться, завтра будет нелёгкий день. Он пожелал спокойной ночи Уильяму и Клэрис, и пошёл на второй этаж, в спальню, спотыкаясь на ощупь в кромешной темноте коридора. Мэри пробормотала что-то во сне. Марк не стал устанавливать будильник в телефоне. Вся семья просыпалась в пять утра, так что в офис он не опоздает. Он забрался под москитную сетку, и три минуты спустя уже крепко спал.

Глава Марк проснулся от движения в спальне: Мэри устанавливала на подоконнике старые пенопластовые коробки. Это была довольно бесполезная попытка сохранить в спальне прохладу в течение дня. Кроме Уильяма, Клэрис и маленького Дэйви, встававших несколько позже, все остальные члены семьи уже проснулись. Младшие дети:

Саманта, Памела, и Патрик сидели за столом, поглощая завтрак. Во встроенном гараже, Майкл, второй по старшинству сын Марка, ставил пустые канистры на свой трехколесный грузовой велосипед. Перед тем, как отправиться в школу, дети должны были успеть сбегать на водохранилище. Они ходили туда ежедневно: не привезёшь пятьдесят галлонов [прибл. 190 литров] утром, – не будет тёплой воды для душа вечером. Дэйвид-старший, тесть Марка, уже закончил завтрак и сидел на открытой веранде позади дома, покуривая трубку.

Марк отрезал себе кусок свежего хлеба и намазал его топлёным маслом из банки.

Затем налил себе желудёвый кофе. Настоящий кофе давно уже не импортировался, поэтому скудные запасы приходилось экономить для особо торжественных случаев.

Заканчивая завтрак, он быстро проверил свой телефон. Ничего нового. Через пятнадцать минут он уже крутил педали служебного велосипеда, двигаясь по шоссе Беамонт и наслаждаясь утренней прохладой.

Магазинчики и небольшие кафе вдоль шоссе были ещё в основном закрыты, но на дороге уже становилось людно. Кто-то ехал на велосипедах или грузовых трициклах, другие передвигались на своих двоих. Теперь никто не мог позволить себе жить дальше, чем в десяти милях [прибл. 16 км] от работы. Жить в десяти милях – это полтора часа на дорогу в один конец. И то, при условии, что тебе повезло, и у тебя есть велосипед. Несмотря на ранний час, на дороге было много детей и подростков.

Большинство несли или везли канистры с водой или вязанки хвороста: возможно, так же, как в семье Марка, помогая с ежедневными хлопотами перед школой. Марк обогнал большую группу босоногих подростков, одетых в лохмотья и с широкополыми соломенными шляпами. Судя по одежде и времени дня, эти направлялись не в школу, а на биржу труда, или просто «Биржу» как её называли местные жители. Биржа располагалась на шоссе Беамонт как раз напротив свалки дороги Маккарти.

В течение нескольких последних лет, Марка, в качестве агента ФБР, много раз просили принять участие в облавах Полиции на Биржу. Полиции была поставлена задача искоренить незаконное использование детского труда. Марк находил Биржу очень похожей на средневековый рынок рабов, взятый из какой-нибудь книжки в жанре фэнтези и перенесённый в современный Техас. Многие тысячи людей сидели на голой земле, и каждый держал в руках кусочек картона с желаемым размером дневной оплаты. Это было очень похоже на ценник раба. Потенциальные работодатели прогуливались между рядами. Выбрав подходящего кандидата, они громко торговались об условиях найма. Кого-то нанимали на несколько месяцев или даже на постоянную работу, но подавляющее большинство нанималось на неделю или две, а чаще – всего на пару дней.

Биржа имела специальное место для квалифицированных и полу-квалифицированных работников: плотников, каменщиков, ремонтников и тому подобное. Это были в основном зрелые мужчины, одетые несколько лучше остальных. Многие из них раскладывали рядом свои наборы инструментов, в качестве рекламы профессиональных качеств. Дальше была площадка для работников сельского хозяйства. Тут в большинстве были женщины, некоторые с маленькими детьми. Толпа подёнщиц ужасала неприкрытой нищетой, но ничего особенно незаконного тут не творилось. Самую большую площадку Биржи занимала категория «Согласен на любую работу», и именно здесь действовала мафия, наживавшаяся на незаконном детском труде. Решением Верховного Суда США 2026 года, детям до четырнадцати лет было нельзя работать полный рабочий день, заниматься тяжёлым трудом, или трудом с опасностью для здоровья. Все дети от шести до тринадцати лет включительно должны были также посещать школу. От Полиции требовали, чтобы она обеспечила соблюдение федерального закона. Проблема состояла в том, что все приходящие на Биржу потенциальные работники плевать хотели на Верховный Суд. Если человек голодает, говорили они, соблюдение законности не будет у него в списке приоритетов.

А потенциальным работодателям закон даже нравился: если десятилетнему пацану работать по закону нельзя, а кушать-таки хочется, он пойдёт работать и за гроши.

Во-первых, на Бирже были дети, самостоятельно искавшие работу. Некоторым было всего одиннадцать или двенадцать, однако все они утверждали, что им уже четырнадцать. Удостоверений личности у них, вполне естественно, не было никаких.

Полиции приходилось верить им на слово. В конце концов, недоедание было повсеместным, и четырнадцатилетний пацан вполне мог выглядеть так, будто ему было одиннадцать.