«Главный редактор журнала – Радаев Вадим Валерьевич, д. э. н., зав. кафедрой экономической социологии ГУ–ВШЭ, проректор ГУ–ВШЭ; директор Интерцентра Московской школы социальных и экономических наук. Email: radaev ...»

Экономическая социология

электронный журнал

www.ecsoc.msses.ru

Том 3, № 5, ноябрь 2002

Главный редактор журнала – Радаев Вадим Валерьевич, д. э. н., зав. кафедрой

экономической социологии ГУ–ВШЭ, проректор ГУ–ВШЭ; директор Интерцентра

Московской школы социальных и экономических наук

.

Email: [email protected]

Редактор журнала – Добрякова Мария Сергеевна, к. социол. н., зам. директора образовательного портала ГУ–ВШЭ по экономике, социологии, менеджменту.

Email: [email protected] Администратор сайта – Лукьянчук Михаил Борисович, аспирант ГУ–ВШЭ, младший научный сотрудник Института информационного развития ГУ–ВШЭ.

Email: [email protected] Информационная поддержка – Новикова Елена Геннадьевна, аспирант ГУ–ВШЭ.

Email: [email protected] Проект осуществляется при поддержке Московской высшей школы социальных и экономических наук // www.msses.ru Журнал выходит пять раз в год:

№ 1 – январь, № 2 – март, № 3 – май, № 4 – сентябрь, № 5 – ноябрь.

Содержание Вступительное слово главного редактора……………………………………………………………. Интервью Т.И.Заславская………………………………………………………………………………………... Новые тексты Радаев В.В. Что такое «экономическое действие»?……………………............…………………... Барсукова С.Ю. Теневой рынок труда и трудовое право в России (к вопросу принятия нового Трудового кодекса)…………... ……………………………………….. Волков В.В. Силовое предпринимательство в современной России. Глава 6…………………… Новые переводы Бурдье П. Формы капитала (перевод М.С. Добряковой)………………………..…………………. Взгляд из регионов Козина И.М. Российские профсоюзы: трансформация отношений внутри традиционной структуры……………………………………………………………………………… Дебютные работы Заиченко С.А. Занятость в Интернет: нетипичные свойства и новые подходы к изучению…………………………………………………………………………..… Профессиональные обзоры Новикова Е.Г. Обзор интернет-ресурсов – 7: Социология рынков труда и занятости (рабочие материалы, электронные публикации и журналы) ……………….... Новые книги Поланьи К. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени (В.В.Радаев)………………………………………….……………………….……… Стратегии адаптации высших учебных заведений: экономический и социологический аспекты (Я.М.Рощина)………………………………………………………………………… Исследовательские проекты Савоскул М.C. Женщины сельской местности России: пути адаптации к новым социальноэкономическим условиям………………………………........…………………........ Учебные программы Социологические исследования процессов становления новых типов Ивашиненко Н.Н.

экономического поведения россиян …………………………………...… Конференции Международный семинар «Неформальная экономика в пост-советском пространстве:

возможности изучения и регулирования» (И.Б.Олимпиева).……………………………………. VR Вступительное слово главного редактора Только недавно мы открыли новый виртуальный центр профессиональных ресурсов по экономической социологии – ЭКСОЦЕНТР (http://www.ecsoc.ru), и вот уже лучшие силы брошены на новый масштабный проект – создание федерального специализированного образовательного портала по экономике, социологии и менеджменту. На этом портале, конечно, будет и окно по экономической социологии.

Работа еще в самом разгаре, еще не известен точный адрес, на котором будет располагаться наш портал. Однако скоро все сообщим. И тогда в нашем распоряжении будет связка из трех ресурсов: федеральный образовательный портал – специальный сайт – профессиональный журнал.

Кстати о журнале. Предлагаем его новый номер.

Как и прежние номера, он открывается рубрикой наших специальных интервью. В этом номере интервью особенное. Речь идет об основательнице российской экономической социологии – Т.И. Заславской. Особенно приятно то, что интервью записано в год 75летнего юбилея Татьяны Ивановны, который праздновался недавно в Овальном зале Библиотеки иностранной литературы одновременно с презентацией ее новой книги «Социетальная трансформация российского общества» (М.: Дело, 2002). Еще раз поздравляем Татьяну Ивановну!

В рубрике «Новые тексты» нас ожидают три работы. Сначала дается небольшая статья В.В.Радаева «Что такое «экономическое действие»?» В этой методологической работе разворачивается одно из основополагающих понятий, о значении которого мы уже давно не задумываемся, но с которым испытываем постоянные скрытые трудности. В ней дается определение экономики, раскрываются конституирующие элементы экономического действия, сопоставляются экономически обусловленные и экономически ориентированные действия, формулируются особенности экономико-социологического подхода к данному предмету.

В работе С.Ю. Барсуковой речь пойдет о трудовом праве, о способности нового Трудового кодекса сдерживать теневые процессы, о готовности людей поддерживать устремления законодателей или, наоборот, отмалчиваться по поводу неправовых трудовых практик.

Наконец, в данной рубрике мы предлагаем очередную, шестую главу из новой книги В.В. Волкова «Силовое предпринимательство в России» (совсем скоро в издательстве «Летний сад» появится российский вариант этой книги). В предыдущих главах рассматривались прежде всего силовые возможности преступных группировок, их взаимоотношения, структура и практики, связанные с распоряжением организованной силой.

Теперь же автор переходит к анализу их экономической политики, попутно – через отдельные случаи-кейсы – исследуется карьера силового предпринимателя, на примере тамбовских и уралмашевских рассматривается эволюция неформальных силовых структур.

В рубрике «Новые переводы» предлагается основная часть знаменитой, но по-прежнему малодоступной статьи П. Бурдье «Формы капитала». Перевод готовится для публикации в нашей хрестоматии «Западная экономическая социология». О развитии концепции капиталов см. также: Радаев В.В. Понятия капитала, формы капиталов и их конвертация // Экономическая социология. Том 3. № 4. 2002. С. 20–32.

В рубрике «Взгляд из регионов» мы продолжаем исследовать вопросы правовых отношений в сфере труда: здесь нас ожидает статья И.М. Козиной, посвященная анализу трансформации отношений внутри традиционной структуры российских профсоюзов.

Размещаемый в рубрике «Дебюты» текст С.А. Заиченко подготовлен на основе его дипломной работы на социологическом факультете ГУ–ВШЭ. Он знакомит нас с явлением, появившимся относительно недавно, – трудовой занятостью в сфере Интернет.

В рубрике «Профессиональные обзоры» дается новый обзор электронных ресурсов, подготовленный Е.Г. Новиковой. На этот раз он посвящен социологии рынков труда и занятости.

В рубрике «Новые книги» публикуются размышления В.В. Радаева в связи с выходом в свет перевода главной книги К. Поланьи «Великая трансформация» (СПб.: Алетейя, 2002).

Этот труд значился в плане переводов программы Института «Открытое общество» еще в 1996 г. В какой-то момент казалось, что работа не будет завершена никогда. Но это наконец произошло. В нашем распоряжении уже было три переводных текста, включая один из переводов в нашем журнале (см. Поланьи К. Экономика как институционально оформленный процесс // Экономическая социология. Том 3. №2. 2002. С. 61–72). Однако читающей публике Поланьи пока известен мало. Теперь есть основания полагать, что подобная ситуация скоро изменится.

Предлагается также рецензия Я.М. Рощиной на книгу «Стратегия адаптации высших учебных заведений: экономический и социологический аспекты» (М.: ГУ–ВШЭ, 2002). Мы считаем, что данная книга может быть интересна для экономсоциологов.

Как и в прежнем номере, представляемый в номере исследовательский проект –победитель конкурса Фонда Дж. и К. Макартуров прошлого года. На этот раз мы предлагаем аннотацию проекта «Женщины сельской местности России: пути адаптации к новым социальноэкономическим условиям» М.С. Савоскул (МГУ).

Мы продолжаем размещение учебных программ. На этот раз предлагается программа курса «Социологические исследования процессов становления новых типов экономического поведения россиян», читаемого Н.Н. Ивашиненко в Нижегородском государственном университете.

В заключение о рубрике «Конференции». В Санкт-Петербурге состоялся Международный семинар «Неформальная экономика в постсоветском пространстве: возможности изучения и регулирования» (Независимый Центр социальных исследований, 31 октября – 1 ноября 2002 г.). Предлагаем обзор данного семинара.

Ноябрь извечно – самая рабочая пора. Погода плохая. Так займемся настоящим делом!

Интервью VR В этом номере интервью особенное. Речь идет об основательнице российской экономической социологии – Т.И. Заславской1. Особенно приятно то, что интервью записано в год 75-летнего юбилея Татьяны Ивановны, который праздновался недавно в Овальном зале Библиотеки иностранной литературы одновременно с презентацией ее новой книги «Социетальная трансформация российского общества» (М.: Дело, 2002). Еще раз поздравляем Татьяну Ивановну!

Заславская Татьяна Ивановна. 26 февраля 2002 г.

Интервью состоялось в очень подходящей обстановке – в библиотеке Московской Высшей школы социальных и экономических наук. Татьяна Ивановна дважды откладывала его, говоря, что хочет собраться с мыслями. Она потрясающе ответственный человек. Особенно если учесть, сколько интервью ей приходилось давать до этого… – Мне хотелось бы узнать Ваше мнение о состоянии современной экономической социологии вообще и в России, в частности.

– Прежде всего, я не считаю, что работаю в области экономической социологии… – Вот это да! Вы же, по общему признанию, являетесь основателем этого направления в России.

– В каком-то смысле это действительно так, хотя правильнее было бы сказать, что у истоков российской экономической социологии стояли мы с Р.В. Рывкиной. Она в этом отношении сделала не меньше, чем я. Но мы ведь говорим о сегодняшнем дне, а я с 1995 г. занимаюсь более широкой темой – исследованием социального механизма трансформационного процесса в России. Когда я приступала к этой теме, то считала себя экономсоциологом, но новая тема потребовала значительного расширения интересов. Ведь трансформация российского общества – многокомпонентный, многосторонний процесс, все стороны которого тесно связаны. Объяснить социально-экономические сдвиги, происходящие в нашем обществе, абстрагируясь от политических, правовых, культурных процессов, невозможно. Это становится особенно очевидно благодаря ежегодному проведению симпозиумов «Куда идет Россия?..» Как его президент и редактор трудов я первой получаю Заславская Татьяна Ивановна – доктор экономических наук, академик РАН, сопрезидент Междисциплинарного академического центра социальных наук (Интерцентра), почетный Президент Всесоюзного центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), член академии Европы, почетный член Польской Академии наук, почетный доктор философии Оберлинского колледжа, Джорджтаунского и Пенсильванского университетов (США), университета Хельсинки (Финляндия), член международного социологического института.

Т.И.Заславская – лауреат премии им. Карпинского (Фонд Тёпфера, 1989, ФРГ) и Демидовской премии (Демидовский фонд, 2000, Россия, Екатеринбург). Создатель Новосибирской экономико-социологической школы.

Область научных интересов: методология социальных наук, общая, институциональная и экономическая социология, теории посткоммунистических трансформационных процессов.

все его материалы. И должна сказать, что для понимания моей темы доклады историков, экономистов, политологов, культурологов не менее важны и интересны, чем социологов.

Вместе с тем хотелось бы подчеркнуть преемственность моих современных исследований по отношению к прежним. Дело в том, что в центре развивавшейся нами концепции экономической социологии находилась категория социального механизма развития экономики. Все остальные разделы читавшегося нами курса экономической социологии и готовившейся монографии «Социология экономической жизни» подчинялись именно этой идее. Мы считали, что представление о социальном механизме (или механизмах) развития экономики позволяет выявить глубинные недостатки действовавшей экономической системы и предложить пути ее радикального совершенствования. Сейчас предмет моего исследования расширился, это уже не экономика, а общество. Но методология осталась прежней. И в деятельно-структурной концепции трансформационного процесса в России, которую я сейчас развиваю, центральное место, как и прежде, занимает понятие социального механизма, обеспечивающего воспроизводство и развитие этого процесса. Конечно, за 20 лет мое представление о строении и принципах функционирования внутренних механизмов социальных процессов изменилось. Но убежденность в реальности их существования и важности познания только усилилась.

Так что, когда мне приходится формально определять свою специальность, я пишу либо «социология, экономика», либо «экономическая социология». Но это – как бы мой дом, откуда я вышла и куда время от времени возвращаюсь. Реальную же область своего «обитания» я, скорей, определила бы как обществоведение, в центре которого – проблемы социально-экономического развития России.

– Вы знаете, это вполне естественно для многих исследователей – не замыкаться в рамках одной дисциплины, поскольку интересы выходят за ее рамки.

– Разумеется, Вы правы, но все же есть разница, когда исследователь уделяет своей специализации 70% внимания, а «окружающей среде» – 30%, или наоборот. У меня как раз наоборот… Сейчас я отношусь к экономической социологии… – Как к одной из областей интереса?

– В общем – да, но скорее, все-таки, как к одной из главных областей интереса.

– Понятно, что в какой-то момент Ваши интересы стали намного шире, чем экономсоциология. Но если мы вернемся к тому начальному периоду, в какой момент Вы начали определять себя как экономсоциолог? Когда примерно это случилось и при каких обстоятельствах?

– При каких обстоятельствах это случилось? Абел Гезевич Аганбегян, который был научным куратором экономического факультета Новосибирского университета, где я тогда работала, придавал огромное значение социологии вообще и социологическому образованию в частности. Надо сказать, что он был инициатором сначала чтения курсов по социологии экономистам (где-то с 1972–73 г.), а затем организации социологической специализации.

Сначала читался всего один социологический курс, потом их становилось все больше и больше, и наконец, появилась самостоятельная специализация. Конечно, мы поддерживали движение в эту сторону, но все-таки очень важно, что нам не только не приходилось бороться, но нас еще и подталкивали. Правда, назвать специализацию «социологией» мы не могли. Ведь все студенты экономического факультета МГУ получали диплом «Экономическая кибернетика». Поэтому нашу специализацию пришлось назвать «Математические методы в социологии». А дипломы нашим социологам все равно выдавались экономические.

Со временем возник вопрос о том, что мы находимся в неравном положении с другими специализациями. У нас специализация начиналась с четвертого курса, и основополагающими курсами были, во-первых, методология и методика социологического исследования и введение в социологию, а во-вторых – математические методы. Причем до четвертого курса студенты чистую экономику учили. И когда они выбирали специализацию в конце третьего курса, то вообще ничего о социологии не знали. Нужен был курс, который читался бы раньше – хотя бы на третьем курсе. И тогда мы задумались, какой наиболее общий курс мы должны читать студентам-экономистам, чтобы приобщить их к социологии.

Ведь каждый научный сотрудник социологического отдела ИЭиОПП СО АН, которым я руководила, занимался чем-то своим. Я, например, тогда разрабатывала методологию системного изучения деревни. Но очень странно, если бы на экономическом факультете всем студентам стал читаться такой курс. Он, конечно, был на нашей специализации как спецкурс, но для всего факультета нужно было что-то значительно более общее. И тогда мы задумались о том, а в какой, собственно, области работает наш коллектив? И пришли к выводу, что ни в социологию труда, ни в социологию села наши интересы не укладываются.

А к этому времени мы как раз подготовили исследовательский проект под названием «Социальные механизмы развития экономики (на примере АПК)». Поскольку его готовил мой сектор (у нас примерно половина отдела была в этом секторе социальных проблем села, поэтому и было «на примере АПК»). Но сам по себе замысел был значительно шире.

И именно он нашел отражение в проекте, который обсуждался на известном научном семинаре в 1983 г. Семинар задумывался как обсуждение исследовательского проекта, а не моего доклада, но фактически вылился в обсуждение доклада, сделанного, так сказать, в дополнение к проекту.

– Вы имеете в виду нашумевший доклад, вокруг которого2… – Да, да. Мы сделали этот коллективный проект, примерно около десяти печатных листов, и поскольку мы придавали ему исключительное значение (он действительно был тогда существенно новым), разослали его в десять академических институтов экономического и социологического профиля, включая региональные институты, т.е. не только в Москву и Ленинград, но и в Пермь, Уфу, Свердловск – в общем, туда, где были основные социологические центры. Это было сделано еще осенью 1982 г. И к нам стали поступать всякие отзывы, а ближе к апрелю 1983 г., моменту семинара, посыпалась лавина просьб пригласить на семинар. То есть информационная волна разошлась широко.

Собственно говоря, цель семинара была в обсуждении нашего проекта, потому что мы понимали, что вылезаем за пределы того, чем обычно занимались. Наш семинар носил междисциплинарный характер. Там были экономисты, юристы, социологи, философы и многие другие (профессиональных политологов тогда не было вообще).

– Слов «экономическая социология» в 1983 г. еще, видимо, не было.

– Нет, были, потому что название доклада заканчивалось словами: «… и задачи экономической социологии». В самом проекте этого еще не было. Значит, в это время и рождалась эта идея. Работа над проектом шла не один день. Если осенью 1982 г. он был готов, значит, мы над ним работали как минимум с конца 1981 г. В те времена особой спешки не было. В процессе работы над проектом «Социальные механизмы…» сотрудники социологического отдела ИЭиОПП СО АН очень четко осознали, что здесь каждый сможет найти свое место, потому что тема очень широкая, целостная, и в ней находится место для всех исследований. Это и помогло нам сделать выбор в учебном процессе. Мы пришли к выводу, что по-видимому, общая сфера наших интересов и нашей работы – социальные механизмы развития экономики. Причем это – не социальная сфера экономики, а нечто совсем другое. Это социология внутри экономики, внутри экономических отношений – социология экономических отношений, социология экономической жизни. И тогда мы (как Текст доклада приводится в кн.: Заславская Т.И. Социетальная трансформация российского общества. М.: Дело, 2002. – 568 с.

бы авансом), в общем-то еще толком не представляя себе, что это за наука и, вообще-то говоря, не читав специальных работ в этой области, решили, что курс, который надо читать, будет называться «Экономическая социология».

– Это было коллективное решение?

– Коллективное, кафедра наша решила.

– А откуда это взялось?

– Да ниоткуда. Сами придумали, и всё. Я не думаю, чтобы был какой-то особенный источник. Конечно, мы с Р.В. Рывкиной были руководителями, и можно было бы сказать, что это мы придумали, но это не главное. А вот после того, как мы это придумали, то стали размышлять над тем, что же это такое – экономическая социология. Стали смотреть в энциклопедиях определения всяких смежных наук: что такое физическая химия, химическая физика, биологическая физика и пр. И пришли к выводу, что хотя единой закономерности в определениях этих смежных наук не было, но преобладала такая тенденция, что существительное (физика, химия, биология), как правило, относится к методологии, а прилагательное (химическая, физическая и др.) – к той сфере исследования, к которой она прилагается.

– Объект.

– Да, объект. И тогда нас это устроило: не социальная экономика, а экономическая социология. То есть исследование экономики социологическими методами. Но на практике все мы, конечно, работали в таких сложившихся областях, как социология труда, социология миграции и других смежных областях. И принципиальное значение придавали тому, что в схеме социального механизма очень важное место отводилось хозяйственному механизму управления экономикой, который сегодня мы назвали бы системой экономических институтов. Речь шла о том, чтобы изучить функционирование этого механизма социологическими методами, понять, что в действительности за ним стоят люди (сейчас мы сказали бы «социальные акторы»), которые его используют совершенно разными методами, а иногда вообще не используют, обходят. Именно в этом мы видели суть экономической социологии.

И тогда мы стали думать о программе курса. Итак, идея есть – будем читать экономическую социологию. А как мы ее будем читать, что она вообще из себя представляет? Здесь уже, конечно, возникла проблема какой-то системности, определения предмета экономической социологии. На эту тему мы с Рывкиной написали статью, которая чрезвычайно возмутила Ельмеева, курировавшего специализацию по экономической социологии в ЛГУ. Он «разразился» ответной статьей в «Вестнике Ленинградского университета», где говорилось, что мы «украли» идею экономической социологии у Н. Смелсера и Р. Сведберга. Как можно украсть «идею науки», я не знаю. Кроме того, он утверждал, что эта ветвь науки жутко буржуазная, самая буржуазная из всех. Это надо было читать… А мы потихонечку стали работать над этой темой так, как сами ее понимали – экономическая деятельность, экономическое поведение, подходы к их изучению, и одновременно шарить все-таки по возможности относительно западной литературы. Первым напали на Р.Сведберга. Помнится, он писал в предисловии к своей книге по экономической социологии, что она напоминает кита, вытащенного на берег. Кита – в силу своей громоздкости и структурных недостатков. Она действительно, как мне кажется, была немного неуклюжей. Потом читали его более поздние работы, но все-таки наша экономическая социология рождалась не из западной, а в первую очередь – от внутренних нужд нашей советской науки и практики, решала прагматические проблемы, которые перед нами стояли. Мы получали студентов-экономистов, и наша задача заключалась в том, чтобы за два последних года учебы привить им социологическое видение действительности. Лучше всего было это делать на материалах, которые относились к экономическим отношениям.

Отсюда и появилась эта несколько амбициозная, а в действительности прагматическая ориентация. Мы стали читать экономическую социологию. В первый год – примерно пополам с Р.В. Рывкиной.

– Это 1985 г.?

– Нет, раньше. Я в 1987 г. уже уехала, а на момент моего отъезда у нас уже была готова книга.

– «Социология экономической жизни»3?

– Да. Вернее, монография была почти готова, но в виде научного отчета на 25 печатных листах. Потом мы стали его дорабатывать. Все, что опубликовано в книге, – это только первые три раздела. Еще три раздела остались неопубликованными. У меня они есть. Это и хозяйственный механизм (взгляд со стороны социологии), и экономическое поведение, и социальный механизм как обобщение предыдущих разделов. Но в начале 1988 года я уехала в Москву, чтобы создать ВЦИОМ, а Р.В. Рывкина осталась в Новосибирске. Она одновременно дорабатывала второй раздел нашей общей книги, посвященный экономической культуре, и делала со своим коллективом другую книгу. Поэтому «доработка» растянулась на три года, и наша книга вышла вместо 1988 в 1991 г., да и то только первая часть. На доработку и издание второй части у нас уже, как говорится, не хватило духа. И потому, конечно, эта книга, хотя в общем и неплохая, но неполная. Просто это половина общего замысла.

– О новосибирской экономико-социологической школе этого периода достаточно много написано. Как она возникла? Как Вы пришли в социологию?

– Надо сказать, что с момента организации Советской социологической ассоциации мы, конечно, сразу в нее вошли. Это было начало 1960-х. В 1966-м г. я была на первой социологической конференции в Ленинграде, выступила с докладом о миграции сельского населения, и меня без всяких моих просьб включили в делегацию на Всемирный социологический конгресс, что было большой и приятной неожиданностью. На конгрессе мне безумно понравилось. По сравнению с экономической наукой того времени, которая, на мой взгляд, совершенно заскорузла, погрязла в догмах, тут были такие интересные темы, в общем, очень здорово все это было. С этого момента я стала переключаться с экономической науки в экономическую социологию, хотя о существовании такой науки тогда и не знала.

– А как по поводу соратников? Кого Вы в середине и в конце 1980-х гг. в России видели в качестве своих коллег, партнеров?

– В 1970-1980-х гг. мы были в советской социологии довольно-таки чужими – неким маргинальным течением. Потому что мы шли к социологии от экономики, а подавляющее большинство всех социологических центров были связаны с философией. Мы не то чтобы говорили на разных языках, но по сравнению с «философами» мы были несопоставимо больше «привязаны к земле», работая в своем экономическом институте. Поэтому нам были близки те центры или ученые, которые тоже шли в социологию от экономики. Прежде всего, это были пермский центр З.И. Файнбурга и уфимский центр Н.А. Аитова и др.

– А как складывались Ваши отношения с политической экономией и политэкономами того времени?

– Однажды Аганбегян пригласил меня на встречу, на которую он собрал местных политэкономов. И он один вопрос всем задал: «Скажите, пожалуйста, какова, на ваш взгляд, самая актуальная проблема экономической теории?» Присутствовавшие политэкономы занимались самыми разными вещами. Один говорил, что не выполняется совершенно закон Заславская Т.И., Рывкина Р.В. Социология экономической жизни: очерки теории / Отв. ред.

А.Г. Аганбегян. Новосибирск: Наука, 1991.

стоимости, другой говорил о том, что не выполняется закон распределения по труду. Третий – что не выполняется закон планомерного развития, и так далее.

– Знакомые вещи. И что же Вы сказали?

– Мне уже просто не о чем было говорить, потому что ответ был совершенно очевиден. Если не выполняется ни один из законов нашей политэкономии социализма, значит самая актуальная проблема – создать такую науку, которая отражала бы реальные закономерности экономической жизни. Аганбегян закрыл совещание и больше никогда не возвращался к этому вопросу. Поэтому какие могли быть связи с политической экономией, если вся она базировалась на должном, а не на сущем? А мы видели свою задачу в том, чтобы изучать сущее. Вы знаете, тогда была достаточно сильная установка (у меня она осталась до сих пор) на то, чтобы исследование приносило не только новое знание, но и какую-то социальную пользу. Хочется, чтобы что-то где-то, какое-то маленькое колесико чуть-чуть повернулось, что-то изменилось бы в лучшую сторону. Ну, а политэкономия того времени была чистой идеологией, просто задуриванием людей.

Естественно, в рамках экономической науки проводились серьезные исследования, «ЭКО», например, был очень живым журналом, который уделял внимание и социальным проблемам, и экономической сфере. Он прочно стоял на земле. Поэтому статьи в «ЭКО» теоретического плана, конечно, были для нас очень интересными. Но, все-таки, в основном это тоже был прагматический журнал, который скорее говорил о том, что происходит реально. В этом смысле он был очень полезен и любим публикой.

– Раз мы перешли к журналам и к книгам, не могли бы мы вернуться в наше время. Было бы интересно спросить у Вас: какие статьи или книги в последние годы (два, три, четыре года) обратили на себя Ваше внимание, показались наиболее интересными? (И которые имеют отношение к экономической социологии.) – Мы говорим сейчас о широком круге современной социологической литературы, в том числе социально-экономической. Что из этого можно и нужно отнести именно к экономической социологии, я не очень хорошо себе представляю. То есть я недостаточно ясно представляю ядро этой науки, ее опознавательные знаки, которые сразу говорят: о, это точно экономическая социология. А что меня больше всего интересует в этой области, я бы сказала, что это – институциональная экономика. Вот это мне наиболее интересно. И мне кажется, что таких исследований, которые схватывают социальную суть происходящего в экономике, причем глубоко социальных по самой своей постановке, в чисто социологической литературе очень немного. Я не скажу, что читаю все выходящее в этой области, но мне, например, очень интересна была книга «Экономические субъекты постсоветской России (институциональный анализ)» под редакцией Р.М. Нуреева4.

– Это сборник работ его виртуальной мастерской?

– Да, мастерской «Поиск эффективных институтов для России XXI века». По-моему, это очень удачный опыт создания дееспособного творческого коллектива. Книга говорит о субъектах экономической деятельности – людях, организациях (фирмах), семьях, преодолевая ограниченность, связанную с представлением об «экономическом человеке».

– Кстати, больше половины авторов книги – социологи.

– Да, и это очень приятно. Тесное сотрудничество социологов с институциональными экономистами оказалось очень плодотворным. Из других работ мне, помнится, страшно понравился доклад Г.Б. Клейнера на Отделении экономики РАН – о социологии организации и социальном механизме функционирования предприятия. У меня было такое ощущение, что Нуреев Р.М. Трансформация экономических институтов в постсоветской России:

микроэкономический анализ. Выпуск XIV. М.: МОНФ, 2000.

применительно к уровню организации он говорит о самом главном. Выделяются основные акторы: администрация, профсоюзы, работники, анализируются связи между ними, их взаимодействие. Фактически он говорит как социолог, экономический социолог. И вообще, институциональное направление экономики, по-моему, неотделимо от экономической социологии. Взять хотя бы книгу Ю.В. Латова «Экономика вне закона»5 – это экономическая наука или социология? Где-то граница просто теряется. У В.Л. Тамбовцева тоже есть интересные для меня идеи. Но вот такого интереса, что как будто «прибор зашкаливает», – нет. А вот когда слушала доклад Клейнера – зашкаливало.

– А среди социологов? За два, три, четыре последних года. Статьи, книги какие-нибудь.

Чтобы зашкаливало. Или близко к тому?

– Ну, на первом месте, бесспорно, Ваши работы, тут, по-моему, не может быть сомнений.

Ваша книга «Формирование новых российских рынков…» очень серьезна и по-настоящему интересна. Кстати, тщательно изучаемое Вами взаимодействие разных групп социальных акторов в экономике особенно интересно мне в связи с тем, что оно непосредственно «работает» на социальный механизм трансформации. Из других книг сильное впечатление произвела «Социология свободы» М. Шабановой6 – тоже в каком-то смысле экономическая социология, но вместе с тем проблематика шире. Вообще монодисциплинарные рамки для многих исследований слишком узки. Читаю статьи Е. Балабановой, А. Темницкого, Ю. Плюснина. Это хорошо, интересно, профессионально. Экономическая социология набирает силу, но уровень более или менее ровный, особых открытий не видно. Не знаю, может быть, потому в институциональной экономике «зашкаливает», что там меньше знаю, многое мне как бы в новинку. Из социологических работ очень понравилась мне статья «Вещевой рынок как социальный институт». По-моему, в последнем номере журнала «Общественные науки и современность» за 1999 г.7 Она основана на включенном наблюдении, автор на вещевом рынке шесть лет проработал. А теоретический уровень очень высокий, иностранные авторы только отскакивают от зубов. Я бы сказала даже, что перебор в этом отношении. Такое впечатление, что автор специально старался показать, что он не просто продавец, а квалифицированный социолог. Но безумно интересный анализ вещевого рынка «изнутри». Там и все роли, и функции, и как это все расписано замечательно. Тезаурус приложен, ставится вопрос о специфическом языке вещевого рынка, причем предварительный анализ показывает, что корни этого языка идут из «фени». Все это, мне кажется, было явной находкой. Побольше бы таких исследований. Интересна и фундаментальная книга «Неформальная экономика. Россия и мир» под редакцией Т. Шанина и с Вашим участием8. Это действительно крупный вклад в экономическую социологию. На хорошем уровне работают новосибирцы – Т. Богомолова, В. Тапилина, З. Калугина и др.

А так, мне кажется, такого, что бы меня сильно поразило, нет… может быть, я просто сейчас не могу вспомнить. Есть действительно очень хорошие работы, но они относительно ровного уровня.

– Ничего особо сногсшибательного нет?..

– Да, такого, чтобы... Вот этот «Вещевой рынок» поразил меня потому, что я такого просто не видела. Там ведь все социальные отношения расписаны. Интересно, что те, кого народ зовет «челноками», сами себя называют предпринимателями, а своих продавцов – рабочими.

Латов Ю.В. Экономика вне закона (Очерки по теории и истории теневой экономики). М.:

МОНФ, 2001.

Шабанова М.А. Социология свободы: трансформирующееся общество. М.: МОНФ, 2000.

Титов В.Н. Вещевой рынок как социальный институт // Общественные науки и современность. 1999. № 6.

Неформальная экономика: Россия и мир / Под ред. Т. Шанина. М.: Логос, 1999.

У них институционализированные отношения с милицией, отношения с администрацией рынка. Описаны отношения администрации и милиции между собой, роль старост, ресурсы, которыми располагает каждая из этих сторон, – словом, весь социальный механизм функционирования этого института. Очень понравилась мне эта работа. Вообще, надо сказать, что на самом деле довольно много интересных исследований. Я никак не могу согласиться с тем, что социология погибла или погибает, потому что буквально любой номер журнала раскрываешь и видишь в нем что-то любопытное.

– Я с этим совершенно согласен. А сейчас заключительный вопрос: какие направления и темы исследований Вы считаете сейчас наиболее важными, интересными на будущее? Вот институциональная экономика уже названа – возможно, есть какие-то еще?

– Именно про экономическую социологию?

– Или близко к ней.

– Мне кажется, что большим недостатком нашей общественной науки, внутренне присущим ей недостатком является то, что в своих конструктивных построениях и в поисках путей выхода из той ситуации, в которой находится страна, субъектный аспект по-прежнему недооценивается. Не то чтобы он совершенно игнорировался, но во многом как бы опускается. Любой экономический или социологический доклад обязательно кончается тем, что развитие идет не в ту сторону, и чтобы исправить положение, надо сделать то-то и то-то.

Обычно я спрашиваю: а какие социальные силы Вы видите, которые могли бы это осуществить? Четкого ответа нет практически никогда, зато иногда слышишь обиженный ответ: «Ну, знаете ли, если так ставить вопрос, то вообще ничего не будет». Иными словами, ответа нет.

Мне кажется, что проблема реалистического и прагматического изучения расстановки сил в обществе, их интересов и их отношений друг с другом, наличия каких-то социальных коалиций, солидарностей очень важна. Если мы говорим о судьбах общества, то экономика – это важная сфера, может быть, в чем-то решающая, но политика все-таки у нас доминирует даже над экономикой, а это – борьба социальных сил, движимых разными интересами. И я не вижу попыток ответа на свой вопрос. Социальную структуру изучают в основном как-то описательно, скорее со статусных, чем с деятельностных позиций. Опять-таки, взять массы, массовые группы. Они для нас во многом остаются своего рода черным ящиком, потому что они молчат. Но сколько они будут терпеть и молчать? Они что, вообще, как Некрасов говорил, создали песню и навеки почили? Или на самом деле что-то варится там внутри и может вылиться в совершенно неожиданной форме? Ответа на эти вопросы пока не удается найти, хотя Ю.А. Левада и его соратники делают в этом направлении много. У меня стоит много книг про прогнозы будущего России: и какое ужасное будущее ждет Россию, и оптимистические сценарии, и рецепты, как ее спасти. Все Россия, Россия, Россия. Но кто и как это осуществит? Может быть, бюрократия? Или олигархи? Прекраснодушных проектов сколько хочешь можно придумать, а, собственно говоря, кто будет их исполнять и почему, под влиянием каких интересов?

Вот последняя передача «Куклы» (я их не смотрела уже тысячу лет, а тут решила посмотреть). Там Путин представлен в образе Бэтмэна. Он видит, что не решается ни одна проблема (а он еще пока не Бэтмэн, просто сидит в его костюме). И он в отчаянии – все горит, рушится, какие-то банды появляются здесь и там. И он берет своего слугу, в роли которого Волошин, и едет всех спасать, едет по горячим точкам. Приезжает на нефтяной завод, а там все сгорело. Хочет спасти какого-то человека, тоже не удается. Короче говоря, везде он опаздывает, ничего у него не получается, разорваться он не может, возвращается грустный, усталый и говорит: «Я хотел так много сделать, но ничего у меня не вышло». А ему отвечают: «Ну, почему, наоборот, очень даже много у Вас вышло». Включают телевизор, а там показывают, что этот самый Бэтмэн сегодня сжег нефтяной завод, всех убил и т.д. И он оказался во всем виноват.

Шутка шуткой, а ведь на самом-то деле так оно и есть! Сколько на него, на президента вешают сейчас. Например, про Олимпиаду, почему он не выступил? Что это за такое общество, которое все вешает на одного человека? Никто ничего не хочет делать, а во всем виноват один. Ведь ясно же, что он не может все и всех спасти. А кто может? И что может каждый из нас? И как? Вот этот вопрос, мне кажется, требует ответа. Я все-таки убеждена, что не один человек и даже не одна элита все решает, что само общество решает свои собственные судьбы. Но здесь уже начинаются проблемы, связанные со средним слоем, с гражданским обществом. Ну как тут удержаться в рамках экономической социологии?

Экономика и политика настолько тесно сращены в реальной нашей жизни, что выделить предмет собственно экономической социологии бывает трудно. Но экономсоциологи, как мне кажется, вносят достаточно серьезный вклад в развитие общественной науки России.

Т.И. Заславская – автор более 500 научных работ. Среди них:

Монографии 1. Социетальная трансформация российского общества: Деятельностно-структурная концепция.М.: Дело, 2002. 568 с.

2. Социальная траектория реформируемой России: Исследования Новосибирской экономико-социологической школы (автор глав 16, 8; редактор). 1999.

3. Российское общество на социальном изломе: взгляд изнутри. М.: Аспект-Пресс, 1997. 300 с.

4. Социология экономической жизни: очерки теории / Отв. ред. А.Г.Аганбегян.

Новосибирск: Наука, 1991. 448 с. (в соавторстве с Р.В.Рывкиной).

5. The Second Socialist Revolution. An Alternative Soviet Strategy. Bloomington: Indiana University Press, 1990. 241 p.

6. A Voice of Reforms: Essays. Armonk, N.Y. : M.E. Sharpe, 1989. 191 р.

7. Социально-экономическое развитие западно-сибирского села» (автор, редактор).

Новосибирск: Наука, 1987.

8. Методология и методика системного изучения советской деревни» (руководитель коллектива, автор, редактор). Новосибирск: Наука, 1980.

9. Социально-демографическое развитие села: Региональный анализ (руководитель коллектива, автор, редактор). Москва: Статистика, 1980.

10. Развитие сельских поселений: лингвистический метод типологического анализа социальных объектов. (руководитель коллектива, автор, редактор). 1977.

11. Миграция сельского населения (руководитель коллектива, автор, редактор). М.: Мысль, 12. Распределение по труду в колхозах. М.: Экономика, 1966.

Статьи Тексты статей, обозначенных «звездочкой» (*), можно найти на сайте Т.И. Заславской http://www.msses.ru/tiz/index.html.

1. О социальном механизме посткоммунистических преобразований в России // Социологические исследования. 2002. № 8. С. 3–16.

2. Социальная структура российского общества: взгляд через трансформационный процесс // Экономические и социальные перемены в России. Мониторинг общественного мнения.

2002. № 4. С. 7–13.

3. О социальном механизме расхождения формально-правовых норм и реальных практик // Куда идет Россия?.. Формальные институты и реальные практики. М.: МВШСЭН, 2002.

С. 3–16.

4. Проблема институциализации неправовых практик в сфере труда // Куда идет Россия?

Формальные институты и реальные практики. М.: МВШСЭН, 2002. С 11–20. (в соавторстве с М.А. Шабановой).

5. Неправовые трудовые практики и социальные трансформации в России // Социологические исследования. 2002. № 6. С. 3–15. (в соавторстве с М.А. Шабановой) 6. К проблеме институциализации неправовых социальных практик в России: сфера труда // Мир России. 2002. № 2. С. 3–32. (в соавторстве с М.А. Шабановой).

7. Социоструктурный аспект трансформации российского общества. Демидовская лекция // Социологические исследования. 2001. № 8. С.3–11.

8. * Социальные механизмы трансформации неправовых практик // Общественные науки и современность. 2001. № 5. (в соавторстве с М.А. Шабановой).

9. Инновационный потенциал России и проблемы гражданского общества // Гражданское общество в России: Проблемы самоопределения и развития. М.: Соверо-Принт, 2001.

С. 18–29.

10. О роли социальной структуры в трансформации российского общества // Куда идет Россия?.. Власть, общество, личность. М.: МВШСЭН, 2000. С. 222–235.

11. О социально-трансформационной структуре российского общества // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 2000. № 1. С. 15–19.

12. Поведение массовых общественных групп как фактор трансформации общества // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 2000. № 6.

С. 13–18.

13. * Социально-трансформационная структура России // Общество и экономика. 1999. № 3– 4. С. 17–27.

14. Экономическая социология – новое научное направление (1985-1990) // Социальная траектория реформируемой России: Исследования Новосибирской экномикосоциологической школы. Новосибирск: Наука, 1999. С. 71–90.

15. К вопросу о «среднем классе» российского общества // Мир России. 1998. № 4. С. 3–21.

(совместно с Р.Г. Громовой).

16. О некоторых методологических вопросах исследования современного российского общества // Куда идет Россия?.. Кризис институциональных систем: век, десятилетие, год. М.: Аспект-пресс, 1999. С. 133–143.

17. Новосибирская социологическая школа: установка на модернизацию экономики и общества // ЭКО. 1998. № 7. С. 24–38.

18. Социальные результаты реформ и задачи социальной политики // Куда идет Россия?..

Трансформация социальной сферы и социальная политика. М.: Дело, 1998. С. 3–15.

19. Постсоциалистический трансформационный процесс в России // Вестник РГНФ. 1998.

№ 3. С. 132–147.

20. Постиндустриализм и социальная реальность России // Социальные императивы постиндустриализма. Материалы круглого стола. М.: ИЭ РАН, 1998. С. 32–40.

21. Социальная структура современного российского общества. // Общественные науки и современность. 1997. № 2. С. 5–22.

22. Проблема демократической переориентации экономики в свете современной социальной ситуации в России // Общество и экономика. 1997. № 2.

23. К оценке социальных итогов экономических реформ в России // Куда идет Россия?..

Общее и особенное в современном развитии. М.: Аспект-Пресс, 1997.

24. * Социоструктурные предпосылки жизнеспособности российского общества // The Validity of Precommunist, Communist and Post-Сommunist Russia, 1997.

25. Роль социологии в процессе преобразования российского общества // Социологические исследования. 1996. № 1.

26. * Социальный механизм трансформации российского общества // Социологический журнал. 1995. № 3. С. 5–21.

27. О бизнес-слое российского общества // Общественные науки и современность. 1995.

28. Трансформация российского общества как предмет мониторинга // Экономические и социальные перемены в России. Мониторинг общественного мнения. 1993. № 2. С. 3–8.

29. * Социальная справедливость: шесть лет спустя // Свободная мысль. 1992. № 1.

30. Социализм, перестройка и общественное мнение // Социологические исследования. 1991.

31. О стратегии социального управления перестройкой // Иного не дано. М., 1989. С. 3–45.

32. Экономическая социология: объект, основные категории и методические принципы конкретных исследований // Методологические проблемы экономической науки.

Новосибирск: Наука, 1988. (в соавторстве с Р.В. Рывкиной) 33. Актуальные проблемы экономико-социологической теории // Известия СО АН СССР.

Серия экономики и прикладной социологии. 1987. Вып. 3. № 13. С. 3–14.

34. Человеческий фактор развития экономики и социальная справедливость // В научном поиске: политическая экономия социализма сегодня. М.: Экономика, 1987.

35. Роль социологии в ускорении развития советского общества // Социологические исследования. 1987. № 2. С. 3–15.

36. Экономическая социология: новое научное направление // Будущее науки. Ежегодник.

М., 1986. Вып. 19. С. 223–245. (в соавторстве с Р.В.Рывкиной) 37. О предмете экономической социологии // Общественные науки и современность. 1986.

№ 1. (в соавторстве с Р.В.Рывкиной) 38. Человеческий фактор развития экономики и социальная справедливость // Коммунист.

1986. № 13. С. 61–73.

39. Экономика сквозь призму социологии // ЭКО. 1985. № 7. С. 3–22.

40. О социальном механизме развития экономики // Пути совершенствования социального механизма развития советской экономики. Новосибирск: ИЭиОПП, 1985. С. 8–29.

41. О предмете экономической социологии // Известия СО АН СССР. Серия «Экономика и прикладная социология». 1984. Вып. 1, № 1. С. 9–20. (в соавторстве с Р.В.Рывкиной) 42. О формировании экономической социологии в Новосибирском научном центре // Новые научные направления и общество. Ленинград: Наука, 1983. С. 213–226. (в соавторстве с Р.В.Рывкиной) 43. Новосибирский манифест» (1983 г.): «О совершенствовании производственных отношений социализма и задачах экономической социологии // Доклад на научном семинаре «Социальный механизм развития экономики» (Новосибирск, ИЭиОПП СО АН СССР, 1983). Впервые опубликован с грифом «Для служебного пользования». Полный текст доклада опубликован в кн.: A Voice of Refоrm: Essays by Tatiana Zaslavskaya / Ed. by M. Yanovitch. N.Y., L.: M.E.Sharp, 1989. P. 158–184. Краткое изложение опубликовано в журнале: Знание-Сила. 1985. № 3.

Новые тексты VR Это методологическая работа. В ней разворачивается одно из основополагающих понятий, о значении которого мы уже давно не задумываемся, но с которым испытываем постоянные скрытые трудности. Дается определение экономики, раскрываются конституирующие элементы экономического действия, сопоставляются экономически обусловленные и экономически ориентированные действия, формулируются особенности экономико-социологического подхода к данному предмету.

ЧТО ТАКОЕ «ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ДЕЙСТВИЕ»?

Как определить экономику. Многие из нас не прочь порассуждать об экономике, поспорить о том, как объяснить те или иные экономические явления. Между тем, неплохо было бы уточнить, а что такое «экономика». Порою мы залезаем в труднопроходимые методологические дебри, делая вид, что ее значение для нас очевидно. Однако, если задаться «бесхитростными» вопросами о том, где начинается и где заканчивается экономика, чем экономическое отличается от неэкономического, сразу возникают серьезные затруднения.

А проще сказать, никто не может дать четкого ответа и, тем более, очертить границы экономики. Выясняется, что определить «экономическое» ничуть не легче, чем пресловутое «социальное», к которому мы, не особенно задумываясь, относим все, что нам угодно (или удобно) в зависимости от избранного контекста.

Можно, конечно, попытаться закрыть вопрос, используя спасительную (и в принципе не далекую от истины) формулу: «Экономика – это то, чем занимаются экономисты». Но поскольку на изучение экономических отношений сегодня активно претендуют представители других смежных дисциплин, поставить на этом точку, видимо, не удастся.

Итак, что же такое «экономика»? Если подходить к делу с наиболее привычной формальностатистической точки зрения, то под нею понимается некая сфера, или, точнее, совокупность сфер, где осуществляется производство продуктов и услуг. В этом смысле экономика противопоставляется «непроизводственной сфере». Правда, при этом остается открытым вопрос о том, как определить границы непроизводственной сферы. Старое определение экономики как сферы производительного труда, берущее начало еще в классической политической экономии, уже мало на что годится. Сводить экономическую сферу к производству материальных продуктов в условиях, когда более половины рабочей силы занято в сфере услуг, мало кому придет в голову. А как поделить услуги на «производственные» и «непроизводственные», мы однозначно сказать не беремся. Но предположим, если все-таки отделить от экономики, скажем, сферы науки и культуры, будет ли это означать, что в них не происходят экономические процессы? А если происходят, то почему бы не отнести их к «экономике»? В результате «экономическими» рискуют оказаться все существующие сферы деятельности.

Важно понять, что деление по отраслевому принципу в данном отношении сегодня в принципе не работает, и по типу продукта или услуги экономическое от неэкономического отделить практически невозможно. Научная разработка, техническая информация или живопись могут быть такими же экономическими продуктами, как хлеб или одежда (а последние при определенных обстоятельствах, как мы увидим ниже, могут не иметь экономического содержания).

Следует учитывать, что понятие экономического претерпело существенную эволюцию. Если в рамках классической политической экономии XVIII–XIX вв. оно непосредственно связывалось с производством хронически недостающих материальных благ, то в неоклассической теории понятие экономики преобразовалось в совокупность способов распределения ограниченных ресурсов, имеющих различное употребление. А сегодня оно все чаще связывается с особыми типами принятия решений, в первую очередь с рациональным выбором. Таким образом, понятие экономики все более освобождается от непременной связи с хозяйственным процессом в узком смысле слова, все меньше зависит от своей первоначальной основы – материальных потребностей. Экономическое может возникать везде, где люди осуществляют устойчивый выбор по поводу использования ограниченных ресурсов1.

Тогда с какой стороны подойти к определению экономики? Может быть, это сфера, где произведенные продукты и услуги предназначаются для обмена, где люди работают на рынок и где стоимость их продуктов принимает денежную форму? Мы согласны с тем, что ориентация на обмен и использование денежного эквивалента – важные элементы экономических отношений. Однако в данном определении из сферы экономического выпадает обширная область домашнего труда, связанная с обеспечением внутренних потребностей домашнего хозяйства. Готовы ли мы к тому, чтобы исключить подобный труд из сферы экономического? Видимо, нет.

При определении экономики через рыночный обмен также непонятно, как квалифицировать сферу собственно производства. Возьмем весьма неприятный, но отнюдь не надуманный случай, когда произведенный продукт сгнил на складе и на рынок так и не попал. Это уже не экономика? Тогда к какой сфере мы собираемся отнести подобное производство?

Возможно, экономика – это сфера, где люди трудятся в ожидании адекватного вознаграждения? Если это так, то какого рода вознаграждения имеются в виду? Сводим ли мы их только к денежным формам дохода – заработной плате, прибыли, ренте? А если вознаграждение принимает формы благодарности, признания, растущего авторитета или получения важной для нас информации? Означает ли это немедленный уход из сферы экономического? Как быть, если вознаграждения организуются в виде сложной системы реципрокных обменов, не предусматривающих немедленного «отдаривания»?

Экономика как совокупность действий. Поставленные выше «неудобные» вопросы подталкивают нас к следующему выводу: экономика – это совокупность специфических действий, которые осуществляются во всех сферах общества. В этом смысле никакой пространственно локализованной и тем более обособленной сферы экономики не существует. Экономические действия совершаются повсеместно, но практически никогда общая совокупность действий к ним не сводится. Они реализуются в разных комбинациях с неэкономическими действиями. Поняв это, можно подойти к наиболее сложному вопросу – определению характера и основных составляющих экономического действия.

Для начала приведем два классических определения экономического действия и экономической науки, которые сегодня принимаются многими на аксиоматическом уровне.

Первое из них принадлежит М. Веберу:

«Экономическое действие (Wirtschaften) есть установление актором мирными средствами контроля над ресурсами, который по своему главному мотиву Второе определение сформулировано Л. Роббинсом:

«Экономическая наука — это наука, изучающая человеческое поведение с точки зрения соотношения между целями и ограниченными средствами, которые могут иметь различное употребление»3.

Радаев В.В. Экономическая социология: курс лекций. М.: Аспект Пресс, 1997. С. 32–33.

Weber М. Economy and Society. Vol. I. Berkeley: University of California Press, 1978. P. 63.

Хотя первое определение сформулировано социологом, а второе – экономистом, на данном исходном уровне их позиции достаточно близки друг другу. Попробуем далее развить и конкретизировать заложенный в них смысл.

Элементы экономического действия. Следует начать с того, что экономическое действие выражает определенную связь между целями и средствами, а также предполагает особый характер самого действия. Попытаемся вычленить его основные элементы. На наш взгляд, это:

• ограниченность ресурсов, • возможность их альтернативного употребления, • ненасильственный характер контроля над ресурсами, • нацеленность на обеспечение жизнедеятельности людей, • количественная определенность целей и средств.

Рассмотрим каждый из этих элементов. Ограниченность ресурсов – непременный признак экономического действия. Если ресурс (вдыхаемый нами воздух или вода из реки) может потребляться в неограниченных количествах, то он не становится экономическим.

Экономическое действие появляется там, где начинаются ресурсные ограничения.

Более тонкий и менее очевидный элемент экономического действия связан с альтернативным употреблением ограниченных ресурсов. Этот признак подразумевает наличие выбора между разными способами их использования. И если такой выбор отсутствует, действие утрачивает экономический характер. Например, если человек хочет есть, а в его распоряжении имеется только хлеб, да и тот в ограниченном количестве, такое потребление хлеба мы бы не отнесли к экономическому действию. Или, например, если у человека есть деньги, за которые предлагается один только хлеб по фиксированной цене, то в данном случае «покупка» тоже не может нами квалифицироваться как экономическое действие, несмотря на то, что налицо внешнее подобие товарно-денежного обмена.

Экономическое действие предполагает наличие возможности решать, как поступить с ресурсом или готовым продуктом, на что потратить имеющиеся деньги, следует ли вообще расходовать ресурсы, когда есть возможность сэкономить, отложив потребление или покупку.

Указанный М. Вебером признак ненасильственного контроля над ресурсами, как правило, упускается из виду, однако против использования данного признака редко возникают серьезные возражения. Грабеж среди бела дня, экспроприация ресурсов и любые другие действия, связанные с насилием или угрозой применения такового, мы не вправе отнести к экономическому действию, которое если и не всегда предусматривает немедленное эквивалентное возмещение затрат, то по крайней мере предполагает разные формы возмездности и определенную степень свободы – например, возможность разорвать экономические связи без угрозы для своей жизни и здоровья.

Очень непростой признак – обеспечение жизнедеятельности людей. Он указывает на особый исторический ракурс экономических отношений, которые первоначально оформляли условия выживания человека и человеческих сообществ в их непрестанной борьбе с природой. Такое выживание не ограничивается обеспечением минимума материальных средств существования людей (и тем более не сводится к обеспечению их физиологического минимума). Понятие жизнедеятельности, даже в минимальном объеме, непременно включает социальные элементы. Конечно, в данном случае мы сталкиваемся с неизбежными условностями, ибо в зависимости от того, что отнести к сфере обеспечения Роббинс Л. Предмет экономической науки // THESIS. 1993. Т. 1. Вып. 1. С. 18.

жизнедеятельности, область экономических действий будет расширяться или сужаться.

Поэтому желательно, хотя бы в общем плане, определить понятие жизнедеятельности. По нашему мнению, речь должна идти об элементах, без которых нарушается процесс нормального биологического и социального воспроизводства и возникает угроза самому существованию отдельного человека, группы или сообщества. В этом смысле уместно определение К. Маркса: экономика – это «царство необходимости».

Понятие жизнедеятельности означает также, что экономическое действие не обязательно сводится к эгоистическому интересу человека или удовлетворению чьих-то личных интересов. Обеспечение жизнедеятельности не может ограничиваться достижением благосостояния отдельного человека. Оно включает интересы выживания и благосостояния его ближних, вплоть до откровенно альтруистических элементов.

Наконец, экономическое действие предполагает количественную определенность цели и связанных с ее достижением средств. Речь идет не просто о возможности качественного выбора, но и о калькуляции – количественном сопоставлении сравниваемых вариантов. Не просто об удовлетворении потребностей, но о наилучшем, наиболее эффективном (с точки зрения хозяйственного агента) способе их удовлетворения. Понятие эффективности означает максимизацию полезности [utility] – количественно определенной степени удовлетворения этих потребностей, соотносимую с оптимизацией издержек.

Понятие экономического действия и сферы хозяйства. Количественная определенность целей и средств образует инструментальный элемент экономического действия, а обеспечение жизнедеятельности – ее содержательный (или субстантивный) элемент.

В работах К. Поланьи эти элементы нашли отражение в противопоставлении двух значений экономического – формального и содержательного. Формальное значение экономического означает логический выбор между различными способами использования средств, порождаемого их ограниченностью. А содержательное значение экономического представляет собой институционально оформленный процесс [instituted process] обеспечения средств жизнедеятельности человека. Таким образом, Поланьи не считает ограниченность средств и наличие выбора непременными условиями экономических отношений4. Мы же пытаемся соединить формальный и содержательный элементы, чтобы вывести некое интегративное определение экономического действия, учитывающее все изложенные выше признаки. С нашей точки зрения, подобное определение может выглядеть следующим образом.

Экономическое действие – это ненасильственное использование ограниченных ресурсов, имеющих различное употребление, для достижения количественно определенной цели, связанной с обеспечением жизнедеятельности людей.

Теперь мы можем дать определение хозяйства. В отличие от экономики как идеального типа, обозначающего определенный вид действий, хозяйство представляет собой совокупность эмпирически наблюдаемых объектов. Это сфера деятельности, в которой экономические действия играют преобладающую роль. При этом они никогда не являются единственной формой действия, а непременно переплетаются с другими – неэкономическими – действиями (которые зачастую в целях упрощения называют «социальными»).

Экономически обусловленные и экономически ориентированные действия. Продолжая анализировать содержательную связь средств и целей, полезно выделить два типа действия:

Поланьи К. Экономика как институционально оформленный процесс // Экономическая социология, Том 3, № 2, С. 62–73 (http://www.ecsoc.msses.ru/Transl.html); Полани К. Два значения термина «экономический». О вере в экономический детерминизм / Шанин Т.

(ред.). Неформальная экономика: Россия и мир. М.: Логос, 1999. C. 505–513.

• экономически ориентированное;

экономически обусловленное5.

Экономически ориентированное действие. Оно преследует количественно определенную цель, связанную с обеспечением жизнедеятельности (собственной и своих ближних), но при этом может выходить за экономические рамки в отношении используемых средств.

Например, открытый грабеж и слегка «припудренная» правовыми нормами экспроприация собственности могут преследовать откровенно экономические цели конкретных агентов. Но назвать подобные насильственные акции экономическим действием мы все-таки не можем.

Экономически обусловленное действие, в свою очередь, – это ненасильственное использование ограниченных ресурсов, которые можно употребить различными способами, для достижения целей, которые не обязательно имеют экономическое содержание. Имеется в виду то, что хозяйственный агент может поступать экономически в отношении средств (последовательно выбирая варианты использования ограниченных ресурсов), но не преследуя явных экономических целей: например, осуществлять благотворительные акции, удовлетворять какие-то отвлеченные и утонченные потребности и прихоти, не связанные непосредственно с обеспечением жизнедеятельности. Так, можно экономить средства с целью приобретения в общем не очень-то нужной вещи, но при этом искать наилучшие ценовые предложения, всерьез торговаться с продавцом при покупке, а потом данную вещь практически не использовать.

Исходя из этого экономическое действие выступает как сочетание экономически обусловленного и экономически ориентированного действий, каждое из которых является частичным, неполным экономическим действием [см. рис. 1].

Рис. 1. Сфера хозяйства и экономические действия обусловленные обусловленные ориентированные ориентированные Понятие экономически ориентированного действия сформулировано М. Вебером [Weber М.

Economy and Society. Vol. I. Р. 63]. Понятие экономически обусловленного действия введено нами для придания формулировке экономического действия более законченного характера.

Экономическое и рациональное действие. Как соотносятся определенное нами выше экономическое действие и рациональное действие? В экономической теории рациональность сегодня трактуется достаточно широко – как последовательный отбор лучших вариантов достижения поставленной цели6. При таком понимании, чтобы вести себя рационально, хозяйственные агенты не обязательно должны просчитывать свои действия и сознательно выстраивать стратегическую линию поведения. Более того, они вообще не обязаны думать.

Главное, чтобы наблюдаемые результаты их действий соответствовали канонам устойчивого выбора и можно было представить их деятельность как рациональную7. Следствием такого подхода становится ярко выраженная тенденция к полному отождествлению экономического и рационального8.

С точки зрения экономико-социологического подхода важным элементом рациональности действия выступает сознательная ориентация в выборе средств и достижении цели. Помимо этого, по методологии М. Вебера, фиксируется принципиальное различие двух типов рациональности:

• формальной (инструментальной) рациональности, связанной с выбором способов достижения фиксированных инструментальных целей путем количественной калькуляции издержек и выгод;

• субстантивной рациональности, связанной с ориентацией на конечные ценности [ultimate values], не сводимой к простой калькуляции и сопряженной с выбором самих целей9.

Причем и с инструментальных, и с содержательных позиций экономическое действие, наряду с рациональными, может включать и нерациональные действия. И что более важно, сама граница между рациональным и нерациональным действием является структурно и культурно обусловленной. Одно и то же экономическое действие (например, стремление заплатить за оказанную помощь) может рассматриваться как рациональное в одной социальной группе или одном сообществе со специфической культурой, но одновременно как сугубо нерациональное в другой группе или другом сообществе10.

Особенности экономико-социологического подхода. Традиционные экономисты и экономсоциологи по-разному подходят к проблеме экономического действия. Первые интересуются экономическим действием как самостоятельной формой, по существу вменяя его хозяйственным агентам в качестве преобладающего или даже единственного способа действия. При этом экономиста в большей степени интересует не сам процесс экономического действия, а скорее его опредмеченные результаты, которые могут быть Elster J. Nuts and Bolts for the Social Sciences. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. P.

Имеется в виду предпосылка as if rational Герберта Саймона.

«Сферы рациональной и экономической деятельности... совпадают. Всякое разумное действие есть одновременно и действие экономическое. Всякая экономическая деятельность рациональна» [Мизес Л. Социализм. Экономический и социологический анализ. М.: Catalaxy, 1994. С. 77].

См.: Weber М. Economy and Society. Vol. I. P. 85–86. О веберовском понятии рациональности см.: Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. История и рациональность:

социология Макса Вебера и веберовский ренессанс. М.: Политиздат, 1991; Гудков Л.Д.

Метафора и рациональность. М.: Русина, 1994. С. 69–135.

Подробнее о проблемах рациональности в рамках экономического и экономикосоциологического подходов см.: Радаев В.В. Экономическая социология: курс лекций. М.:

Аспект Пресс, 1997. С. 71–79; Радаев В.В. Хозяйственная мотивация и типы рациональности // Социологический журнал. 1997. № 1–2. C. 183–200.

подвергнуты непосредственному измерению. Еще менее экономистов интересуют реальные внутренние мотивы хозяйственных агентов и историческое происхождение этих мотивов.

Экономическое действие рассматривается ими как нечто самодостаточное и вполне универсальное (внеисторическое).

Экономсоциологи подходят к вопросу иначе. Особенности экономико-социологического подхода мы определим следующим образом.

1. Мотивация хозяйственных агентов имеет сложный характер и не сводится к голому экономическому интересу11.

2. Объектом исследования выступает не абстрактная экономика, а эмпирически наблюдаемая сфера хозяйства, в которой происходит переплетение и взаимное влияние экономических и неэкономических действий.

3. Экономическое действие рассматривается как укорененное в социальных структурах – сетях взаимодействия, организационных иерархиях, социальных группах, локальных сообществах, которые порождают устойчивые различия в реализации экономических действий12.

4. Экономическое действие предстает как культурно укорененное. Это означает, что существуют исторически определенные совокупности значений и смыслов, норм и обычаев, которые определяют его содержание13.

5. Экономическое действие само по себе рассматривается как форма социального действия, т.е. действия, обладающего внутренним смыслом и в соответствии с ним ориентированного на действия других людей.

Экономическое действие, таким образом, не сводится к универсальной логической связи между целями и средствами. Оно имеет социальное происхождение и смысл, проистекающие из существования социальных структур и культурных контекстов. Именно они определяют внутреннее содержание экономических целей, очерчивают круг потребностей, обеспечивающих нормальную жизнедеятельность человека, маркируют вещи и способности человека в качестве ресурсов и форм капитала, ограничивают допустимые формы их сочетания и использования, обозначают возможные сценарии самого действия.

Наконец, культурно наполненные смыслы помогают обосновать и оправдать те или иные формы экономического действия в глазах других агентов. Экономическое действие постоянно нуждается в легитимации, не ограничивающейся ссылками на чистую эффективность. Зачастую экономическое действие, ориентированное на повышение эффективности, может быть осуществлено только путем маскировки, через его репрезентацию в качестве действия социального, отрицающего голый расчет и формальную калькуляцию, через свое неузнавание [misrecognition] в качестве экономического действия14.

Так, вместо открытого следования интересам возрастания прибыли или максимизации Радаев В.В. Экономическая социология: курс лекций. Глава 4.

Радаев В.В. Еще раз о предмете экономической социологии // Социологические исследования. 2002. № 7. С. 3–14. См. также: Экономическая социология. 2002. Том 3.

№ 3. С. 21–34 (http://www.ecsoc.msses.ru).

Abolafia, M. Markets as Cultures: An Ethnographic Approach. in: Callon, M. (ed.) The Law of Markets. Oxford: Blackwell, 1998. Р. 69–85.

«“Экономический” капитал может действовать лишь постольку, поскольку добивается своего признания ценой преобразования, которое делает неузнаваемым настоящий принцип его функционирования» [Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001.

полезности, экономические действия начинают сопровождаться и обставляться риторикой защиты общественных интересов, социальной ответственности, обеспечения выживания, заботы о ближних.

Мы можем заключить, что экономическое действие тесно переплетено с социальным действием, порождается им, склонно представлять себя как социальное действие и в основе своей является одной из форм социального действия.

ТЕНЕВОЙ РЫНОК ТРУДА И ТРУДОВОЕ ПРАВО В РОССИИ (К ВОПРОСУ

ПРИНЯТИЯ НОВОГО ТРУДОВОГО КОДЕКСА)

Не так давно в стране был принят новый Трудовой кодекс1. Разумно ли ждать изменений в этой связи в трудовых практиках россиян? Способен ли он сократить теневой рынок труда?

Какие стратегии сокращения теневой занятости в нем заложены? Соответствуют ли устремления властей ожиданиям людей? Насколько сами люди лояльны к теневизации трудовой сферы?

Эти вопросы не случайны, поскольку все чаще размышления о теневой экономике уподобляются реестру претензий к законодательству. Складывается впечатление, что будь у нас другие законы, то и теневая экономика давно бы исчезла. Дай нам «хорошее» трудовое законодательство (предельно либеральное, по мнению одних, или предельно жесткое, по мнению других), и теневой рынок труда превратится в воспоминание. Но что-то мешает разделить этот оптимизм. Теневая экономика из сегмента хозяйствования давно превратилась в образ жизни миллионов людей. Ее неистребимость укоренена как в прошлом, пробивающемся к нам в виде ценностных приоритетов, так и в настоящем, наполненном дискурсными конструктами для оправдания теневой активности. Вряд ли законодательству под силу нейтрализовать эту стилевую особенность хозяйствования в России. Но и недооценивать роль права, списать все на «ментальность» и «культурные автоматизмы»

(подобные словесные формулы до неприличия многочисленны) едва ли оправдано. В данной статье речь пойдет о трудовом праве, о способности нового Трудового кодекса сдерживать теневые процессы, о готовности людей поддерживать устремления законодателей или, наоборот, лояльно отмалчиваться по поводу неправовых трудовых практик.

Претензии в прежнему КЗоТу Принятый 23 декабря 2001 г. Трудовой кодекс РФ явился четвертым кодексом после октября 1917 г. Предыдущие КЗоТы принимались в 1918, 1922 и в 1971 гг. [Киселев 2001].

Необходимость нового Трудового кодекса официально была признана довольно давно.

Однако вместо создания нового кодекса довольно долго практиковали реформирование старого2. Но изменения 1990-х гг. были столь радикальны, что новая редакция старых положений не вполне устраивала участников трудовых отношений. Начались попытки создания нового трудового кодекса. Так, в 1994 г. Министерство труда подготовило проект Новый Трудовой кодекс (ТК) вступил в действие с 1 февраля 2002 г. на всей территории РФ, на предприятиях всех форм собственности и организационно-правовых форм.

Отметим, что традиционное название – Кодекс законов о труде (КЗоТ) – неоднократно подвергался критике, поскольку кодекс – это тоже закон, и словосочетание «кодекс законов» является тавтологией. Соответственно решили перейти к формуле Трудовой 25 сентября 1992 г. Верховный Совет РФ принял Закон «О внесении изменений и дополнений в Кодекс законов о труде РСФСР». Изменения затронули почти треть статей.

По сути, когда говорят, что вплоть до 2002 г. действовал КЗоТ 1971 г., то несколько лукавят. Фактически с 1992 г. мы имеем дело с его обновленным вариантом. Но и после 1992 г. дополнения и уточнения КЗоТа были регулярны, в связи с чем его издания сопровождались комментариями – «по состоянию на …».

КЗоТа («Российская газета», 26–27 октября 1994 г.), который столь резко критиковался за чрезмерную приверженность «неолиберальным идеям», что даже не обсуждался в Государственной Думе. Однако необходимость в правовом контуре, соответствующем изменившимся условиям и задачам развития, становилась все очевиднее.

Назовем основные причины создания нового Трудового кодекса:

произошла рутинизация проблем, связанных с десятилетним пребыванием рынка (неплатежи заработной платы, натуральная оплата труда, перевод на неполный рабочий день, забастовочное движение и пр.).

помимо проблем, имеющих характер дисфункций, возникли новые ситуации рыночной природы (ликвидация и банкротство предприятий, охрана коммерческой тайны, смена собственника и пр.).

более осознанным стало размежевание интересов работников и работодателей.

Работодатели начали выдвигать растущие требования к дисциплине исполнителей и качеству их труда; а также ратовать за облегчение процедуры увольнения и уменьшения социальных обязательств перед работниками. Интерес же работников состоял в увеличении (или хотя бы сохранении) объема гарантий и льгот, в сокращении свободы работодателя при найме и увольнениях, в расширении государственного надзора за соблюдением прав в сфере труда.

ввиду многообразия представительных органов работников пошатнулась монополия Федерации независимых профсоюзов России (ФНПР) как представителя трудящихся.

Новые реалии актуализировали спор о полномочиях профсоюзов, о гарантиях профсоюзным лидерам, о процедуре согласования позиций нескольких профсоюзов.

распространенность нелегальных трудовых практик поставила вопрос о комфортности и разумности легального трудового пространства, о причинах его отторжения участниками трудовых сделок3.

Необходимость нового ТК была слишком очевидной, чтобы ее игнорировать. Но какой Трудовой кодекс нужен? Как сбалансировать интересы сторон трудовых отношений? Ответы на эти вопросы различались. И довольно существенно.

Идеи реформирования: правительственный и профсоюзный законопроекты Основная борьба шла между правительственным4 и профсоюзным5 проектами. Хотя помимо них были и другие варианты6.

В общественном мнении правительственный законопроект был наречен «драконовским» или «либеральным», а главный конкурент – профсоюзный – снискал славу «социальноПо оценкам Экспертного фонда трудовых исследований «Эльф», не менее 30 млн.

работающих так или иначе затронуты «неформальными» трудовыми отношениями [Кудюкин 1999: 57].

Этот проект был подготовлен рабочей группой под руководством начальника правового департамента Минтруда России С.А. Панина. Правительство одобрило законопроект и 24 февраля 1999 г. направило его в Государственную Думу.

Проект был внесен в мае 2000 г. депутатами Государственной Думы В.Т. Сайкиным, А.К. Исаевым, А.И. Лукьяновым, А.С. Ивановым, Л.Н. Яркиным, Г.Б. Мирзоевым, В.В. Гребенниковым, В.В. Рязанским.

Наиболее известны проекты Т.Г. Авалиани (подготовлен Фондом Рабочей Академии) и А.Г. Голова, менее известен наиболее либеральный проект А. Селиванова.

ориентированного» или «просоциалистического». Вариант правительства подвергся особенно резкой критике со стороны профсоюзов и представителей левых партий. Устоялась его трактовка как выразителя интересов работодателей, а за интерпретацией профсоюзного варианта закрепилась репутация поборника интересов работников. На чем основаны такие оценки? В чем различия этих проектов в отстаивании интересов работников и работодателей? Различие 1. Проекты расходятся по поводу практики увольнений.

а) В правительственном проекте несколько расширен список оснований для увольнения по инициативе работодателя.

б) Есть различия и в сроках оповещения об увольнении в случае ликвидации или сокращения штата предприятия. Профсоюзный вариант предполагает более длительные сроки оповещения сезонных работников и законодательно установленный (а не договорной) срок для работающих у физических лиц.

в) Отличия прослеживаются в области прав на выходное пособия в связи с прекращением трудового договора. В профсоюзном варианте шире круг лиц, имеющих право на выходное пособие, к тому же его размер зависит от непрерывного стажа работы у данного работодателя.

г) В профсоюзном варианте по сравнению с правительственным резко расширен список лиц, имеющих преимущественное право на оставление на работе при сокращении численности или штата работников.

Различие 2. Различия в области оплаты труда.

а) По-разному регулируется процедура индексации оплаты труда.

б) Принципиально различны позиции по вопросу об ответственности работодателя за задержку заработной платы. Профсоюзный проект более конкретен и обстоятелен в этом вопросе, оговаривая обязанность работодателя выплатить проценты (компенсацию) за каждый день задержки, а также право на прекращение работы при задержке зарплаты на срок более 10 дней с оплатой, как в ситуации вынужденного простоя.

в) Простой не по вине работника оплачивается полностью – в профсоюзном варианте и частично – в правительственном.

г) Натуральная оплата труда при согласии работника – письменном (профсоюзный вариант) или устном (правительственный вариант). Различалась и доля допустимых натуральных выплат (профсоюзный вариант – до трети заработка, правительственный – до 20%).

д) Периодичность выплаты заработной платы более дробная в профсоюзном варианте (не реже, чем каждые полмесяца), чем в правительственном (не реже, чем раз в месяц).

е) Различается оплата сверхурочного труда и труда в ночное время. Профсоюзный вариант выступает за более щедрую оплату этой деятельности.

ж) Различны правила установления повышенной оплаты труда работников, занятых на тяжелых работах и на работах с вредными, опасными условиями труда.

Правительственный вариант спускает решение этих вопросов на уровень федеральных законов, коллективных договоров или локальных нормативных актов, а профсоюзный – определяет эти доплаты непосредственно в Трудовом кодексе.

з) Доплаты за совмещение профессий или выполнение обязанностей отсутствующего работника устанавливаются соглашением работника и работодателя (правительственный Подробно сравнение правительственного и профсоюзного проектов см. [Барсукова 2001].

вариант), но с установлением минимального предела таких договоренностей (профсоюзный проект).

Различие 3. Немаловажны различия в области гарантий и компенсаций, а также льгот работникам. Заметим, что сравнение в этой области чрезвычайно затруднено, поскольку одни и те же блага правительственный проект считает гарантиями, а профсоюзный – льготами.

а) Для работников, совмещающих работу с обучением, правительственный вариант оставляет дополнительные оплачиваемые отпуска (с сохранением среднего заработка), но отказывает (в отличие от профсоюзного варианта) в сокращенном рабочем времени.

б) Для работающих в условиях Крайнего Севера и в других районах с тяжелыми климатическими условиями профсоюзный проект предоставляет больший пакет льгот.

в) Пособия по временной нетрудоспособности выплачиваются по государственному социальному страхованию. Их минимальный размер устанавливается Трудовым кодексом (версия профсоюзов), либо же выводится из компетенции трудового законодательства и спускается на уровень иных федеральных законов (правительственный вариант).

Различие 4. Существенно различаются роль и полномочия профсоюзов.

а) Разнятся области, контролируемые профсоюзами. В профсоюзном варианте шире круг вопросов, где профсоюз имеет право голоса.

б) Существенно расхождение в полномочиях профсоюзов при принятии решений об увольнениях. Правительственный вариант такого согласования не требует.

в) По-разному видится иерархия профсоюзов относительно других представительных органов. Согласно версии правительства профсоюзы ставятся в равные условия с иными представительными органами, а по версии профсоюзов – они доминируют.

г) В правительственном варианте более скромен вклад работодателя в создание материальных условий работы профсоюзного органа.

д) Правительственный проект предоставляет более скромные гарантии членам профсоюзных органов.

Различие 5. Проекты предлагают разный состав комиссий по трудовым спорам и сроки обращения (в профсоюзном варианте они значительно длиннее).

Таковы пункты, по поводу которых завязалась оживленная дискуссия. Но за частоколом мелких несовпадений угадывается нечто более существенное – приверженность правительственного и профсоюзного законопроектов принципиально разным стратегиям пресечения теневого рынка труда. В чем же различие этих замыслов?

Трудовое законодательство и теневой рынок труда: кто кого По большому счету, трудовые законодательства всех времен и народов различаются степенью защищенности работника (его права, гарантии, льготы) и степенью принуждения работодателей к исполнению законодательных норм (система контроля, штрафы, санкции).

На пересечении этих континуумов образуется довольно простая, но содержательная классификация8. Американский рынок труда характеризуется низкими гарантиями работников при их неукоснительном соблюдении работодателями, европейский (при всех национальных спецификах) – высоким уровнем прав работников при жестких санкциях за их Идея принадлежит В.Е. Гимпельсону.

несоблюдение и, наконец, российский рынок – множеством прав работников в сфере труда при их безнаказанном игнорировании.

Фактически правительственный и профсоюзный законопроекты, между которыми и завязалась основная законотворческая борьба, предлагали разные варианты движения в этом поле. Здесь существенны три момента.

Первый момент. Правительственный вариант, рискуя стать непопулярным, отстаивал жесткую логику рынка во взаимоотношениях работников и работодателей, тогда как профсоюзный проект был нацелен на смягчение для работников рыночных реалий. Рыночная логика правительственного проекта проявлялась в целой системе мер: профсоюзы лишены права вето по ряду управленческих вопросов, льготы работников сокращены, расширен список оснований для срочного договора, для увольнений и пр. В профсоюзном же варианте угадывалась ностальгия по социальной защищенности работников; по своему содержанию он близок прежнему КЗоТу.

Второй момент. Воздействие законодательства на социально-трудовые отношения может быть как непосредственным, так и косвенным. Непосредственное воздействие не ограничивается определением правил игры. Оно с необходимостью включает в себя систему мер, принуждающую исполнять эти предписания. Репрессивные меры тем жестче, чем более контрастирует закон со сложившейся практикой повседневности. Факторами, усиливающими непосредственное воздействие закона на трудовые практики, являются:

оперативность обнаружения нарушений, жесткость санкции, отказ от селективности их применения, широкое оповещение о последствиях для нарушителей. Формами осуществления контроля могут быть как государственный надзор, так и институализированная самозащита трудовых прав. Заметим, оба ресурса относятся в современной России к разряду дефицитных. Косвенное же воздействие закона проявляется в эффекте «втягивания» труда в область легальных отношений, когда формальный найм по сумме обстоятельств становится привлекательным для контрагентов.

С этой точки зрения, профсоюзный вариант склоняется к непосредственному воздействию закона на трудовые практики, а правительственный предполагает воздействие косвенное.

Иными словами, профсоюзный вариант выступает за усиление контроля и ужесточение санкций (фактически при неизменном объеме прав работника), а правительственный законопроект предполагает легализацию теневой занятости в результате необременительности легального найма для работодателя9.

Третий момент. Проекты делают ставку на разных субъектов как инициаторов легализации рынка труда. В профсоюзном варианте роль движущей силы легализации отводится работнику (поскольку широк перечень законных прав, за которые можно побороться).

Правительственный же вариант, уменьшая социальную защищенность работника и расширяя сферу договорных решений, пытается заинтересовать самих работодателей в легализации найма. И этот расчет трудно назвать безосновательным. Очевидно, что по совокупности обстоятельств позиции работодателя в отстаивании своих интересов несоизмеримо сильнее10. Здесь и распространенность моноотраслевых «городов-ловушек», и слабость профсоюзов, и привычка людей к попранию их прав, и пробуксовка судебной реформы и пр.

В этой ситуации уход в «надклассовую» позицию правительственного проекта фактически Заметим, что наиболее формально защищенные прежним КЗоТом работники (женщины, молодежь и пр.) фактически становились наименее конкурентоспособными на рынке труда и активно вытеснялись в область теневых трудовых сделок.

Отдача важнейших вопросов «на откуп работодателю и работнику к их взаимному удовлетворению» фактически означает, что «решение многих вопросов отдано на откуп работодателю к его полному удовлетворению» [Шеломов 1999: 28].

означает предложение самим работодателям установить приемлемую для них цену легальности и, с учетом асимметрии ресурсной обеспеченности сторон, навязать ее работникам. В предельно упрощенной форме нынешнее законотворчество правительства отражает процедуру торга власти и бизнеса за черту легальности, где власть боится потребовать слишком многого и тем самым загнать бизнес в глухую тень (в условиях силового дефицита борьбы с нею), а бизнес в ходе диалога получает шанс на легализацию в собственном понимании этого слова.

В целом, правительственному проекту свойственны императивы рынка, понимаемого в ортодоксально либеральном духе. Профсоюзному проекту – императивы государственного патернализма и профсоюзной значимости. Вместе с тем, профсоюзный вариант носит привлекательно «приземленный характер», не обольщаясь относительно тех норм, которые слабо вживились в ткань повседневных трудовых практик. Правительственный же вариант, с его упованиями на социальное партнерство, принцип свободы договоров и пр. оставляет впечатление существующего вне реальности логического конструкта.

При выработке компромиссного варианта практически по всем спорным моментам победил правительственный законопроект. Профсоюзная коалиция стояла насмерть только по поводу статей, отражающих собственно полномочия профсоюзов, гарантии профсоюзных лидеров.

Все остальное было сдано без боя в качестве свидетельства готовности к компромиссу.

Впрочем, и правительству пришлось пойти на явный популизм: было обещано, что минимальный размер оплаты труда (без доплат и надбавок) будет «не ниже размера прожиточного минимума трудоспособного человека» (ст. 133). И хотя исполнение этого обещания отодвинулось на пару лет, популизм этой статьи еще много раз бумерангом вернется в рыночное пространство.

Итак, намерения законодателей понятны. А что же народ? Безмолвствует?

Причины равнодушия россиян к принятию нового Трудового кодекса Если не считать инициированных профсоюзами эпизодичных «народных возмущений», то, в принципе, россияне довольно спокойно и едва ли внимательно следили за ходом принятия Трудового кодекса. При этом не только работники, но и работодатели едва ли активно обозначили свою позицию в ходе принятия нового кодекса. Внешнее безразличие не следует списывать на «забитость» одних и «отсутствие гражданской позиции» других. Равнодушие к законотворчеству имело, видимо, более глубокие основания.

Первое – правовой нигилизм. Отстраненность от законодательных дискуссий покоится на уверенности, что жизнь неизменно будет течь по иному руслу11. Веру в силу «хороших Использованы данные проекта «Неправовые трудовые практики и социальные трансформации в России» при поддержке Фонда Форда и Независимого института социальной политики (2000 г.). Коллектив проекта: Т.И. Заславская (рук.), М.А. Шабанова, С.Ю. Барсукова. Было опрошено 279 человек в Москве, Новосибирске, Перми и Надыме. Респонденты представляли пять групп населения:

строители, ремонтники, работающие по устной договоренности, так называемые шабашники;

продавцы, работающие по устной договоренности;

медицинские работники из бюджетных организаций и учителя государственных школ;

рабочие приватизированных промышленных предприятий;

официально оформленные работники мелкого и среднего бизнеса.

законов» разделяют только 47% опрошенных, и чем более удалены от правового поля работники (шабашники, уличные торговцы, работники малого и среднего бизнеса), тем скептичнее и вместе с тем неопределеннее их оценки. Вера в силу закона более свойственна бюджетникам и промышленным рабочим приватизированных предприятий [таблица1].

Таблица 1. Может ли принятие хороших законов в сфере труда улучшить Ваше положение, % по столбцам Второе – взаимовыгодность противоправных действий для работника и работодателя.

Согласно академическим представлениям, неоформленный найм – сплошное бедствие для работника (нет гарантий, нет формальных прав, нет основания для судебных разбирательств и пр.). Однако среди тех, чья занятость не оформлена официально (устный найм), 19% отметили, что «мне самому это выгодно, работодатель здесь ни при чем», и 42% считают, что это выгодно и работодателю, и работнику. И хотя все без исключения категории работников полагают, что потерь от несоблюдения законов в сфере труда больше, чем приобретений, знающие неправовую ситуацию по собственному опыту (занятые по устной договоренности) оценивают баланс приобретений и потерь более оптимистично, нежели работники законопослушных секторов (бюджетники и промышленные рабочие). Так, мнение, что несоблюдение законов в сфере труда приносит работникам больше потерь, чем приобретений, и они терпят это только потому, что не в силах изменить ситуацию, – наиболее популярно среди бюджетников (75%) и промышленных рабочих (64%). Но так думают только 43% занятых по устному найму и 44% работников малого и среднего бизнеса, где нарушения повсеместны и многогранны.

Третье – оправдание работниками большей части противоправных действий. Наиболее распространенными формами нарушения трудового законодательства являются: прием на работу по устной договоренности, сокрытие от налогообложения части или всего заработка, неоплата отпуска или больничных листов (неприветствие их взятия), а также ситуация, когда трудовая книжка лежит в одном месте, а человек работает в другом12. Оказалось, что одни нарушения вызывают дружное осуждение, отношение к другим – дифференцировано. Так, относительно оплачиваемых отпусков и больничных листов буквально все категории работников ожидают от законодательства усиления контроля и ужесточения санкций («Руки прочь от социальных гарантий!»). А вот отношение к остальным практикам не столь однозначно. При этом главным фактором дифференцированного отношения к неправовым практикам является степень погружения в неправовое пространство самого респондента Распространенность этих нарушений выявлена также в исследованиях, проведенных под руководством А. Чепуренко [Чепуренко 2001] и Т. Четверниной [Четвернина, Ломоносова 2001] и показавших безусловное «лидерство» в этом отношении малого частного бизнеса.

Правда, эти исследования не рассматривали бюджетную сферу и явных нелегалов на рынке труда (шабашников, уличных торговцев и пр.), что определило пределы выводов.