«ЛЮБОВЬ В ЭПОХУ ПОСТМОДЕРНА Ad hoc коучинг о людях До востребования 2010 ББК УДК Рецензенты: Решетников Михаил Михайлович – профессор, доктор психологических наук, ректор Восточно-Европейского ин-та психоанализа ...»

«…Американцы готовы платить немалые деньги за право быть выслушанными, — и психоаналитики щедро предоставляют им возможность исповедаться. В пределах заведомо оговоренной суммы, разумеется. В данной ситуации совершенно безразлично, нуждается ли «пациент» психоаналитика в действительной помощи: ему достаточно знать, что его проблемы приобретут значение для кого-то еще, с кем он может поделиться своими горестями, сомнениями и подозрениями. Как и в случае с другими видами медицинской помощи, западному индивиду необходима абсолютная гарантия его здоровья, его безопасности, получившая строго регламентированное рациональное основание…» (А.Туманов) В археомодерне, по представлениям Дугина, образы жизни разных субкультур похожи одним — «все чем-то занимаются, работают не покладая рук, но эта работа чаще всего не дает каких-то ощутимых следов, она энтропийна по определению». Это работа бессознательного, которая, как полагает Дугин, не приводит к упорядоченности, результатам и необратимым последствиям. Это далеко не так. Если результат и причины Бытия неизвестны Эго, то это не значит, что строится замок из песка и ничего не происходит. Просто происходит что-то иное, более спонтанное и неопределенное, чем то, что сознательно производилось раньше.

Мифология постмодерна обязательно включает в себя миф о самом постмодерне, который, как всякий негативный миф, изобилует «страшилками»: о стремительно проходящей эпохе, приближающей нас к краю пропасти, за которой уже нет ничего. Архетипическими мифами эпохи постмодерна, характеризующими мифологическое сознание или коллективное бессознательное, доступное наблюдению извне, являются собственно мифы о симулякрах,мифы о Небытии, Пустоте и апокалипсисе (депрессии, смерти), миф о Большом Брате и его аналогах (Сверхразуме), об Успехе (традиционный коучинг). Каждый из этих мифов воспроизводится в соответствующих субкультурах, а затем происходит обмен мифами между ними. Миф о симулякрах является маркером субкультуры аутсайдеров и маргиналов, мифы о Небытии и Апокалипсисе — маркером депрессивной субкультуры, миф о Сверхразуме, киборгах и интеллектуальных машинах — маркером виртуальной субкультуры, а миф об Успехе — маркером субкультур нарциссов и работоголиков. Центральное место в массовом переживании существа момента занимают смертельные мифы о наступающей вечной Пустоте, которой противопоставляются достижимая успешность и химерообразование. Ничто заполняется любым Нечто.

Информационное пространство, в котором пребывает современный человек, перегружено постмодернистскими химерами — мифами-симулякрами. Химерное измерение является серьезной альтернативой реальной внутренней ментальности. Химера представляет собой бессмыслицу Псевдос и мифологическое сознание вроде той, что создал Потебня: «Глокая куздра бодланула бокра и кудрячит бокренка». Несмотря на то, что эта фраза лишена всякого смысла, искушенное грамматическими конструктами сознание способно извлечь из нее смысл формальный, т. к. языковые формы несут в себе определенную семантику. Так из бессмысленной химеры извлекается формальный смысл, не имеющий никакого реального содержания.

С одной стороны, ментальность субъекта нуждается в формах, т. к. она наполнена сложным содержанием, противоречивым, изменчивым, чаще — не узнанным своим обладателем. Большую часть своей жизни человек занимается тем, что пытается приспособить это содержание то к одной, то к другой химере, пока не бросит это занятие и не начнет создавать свои собственные формы, позволяющие вместить именно это содержание — единственное в своем роде, авторское. С другой стороны, не всякая форма является химерой, т. к. существуют универсальные формы, вмещающие многое из существующего, — числа, законы, архетипы и т. п. Они требуют особого мастерства в применении, которое совершенствуется бесконечно.

Главное отличие химер от универсальных форм состоит в том, что применение последних приближает к реальности, а использование химер оставляет сознание в тупике.

Участники описанной Патнэмом экспедиции на Землю-двойник Они выпили нечто, названное туземцами «водой», пока глава экспедиции обсуждал вопросы, связанные с жесткой десигнацией, стереотипами Наиболее производительное химерное измерение в массовом сознании — рекламные мифы. Просвещенный потребитель, относясь к рекламе рефлективно, уже оценивает степень мастерства их создателей, готовящихся к уборке урожая на плодородной ниве стяжания всеобщих эквивалентов. Рынок рекламных идей представляет собой продажу симулякров ради последующей продажи товаров с минимальным отличием от рекламного образа. Если отличие будет слишком большое, то скандала не избежать.

Реклама предлагает готовое решение не только в области материального, но и в душевной и духовной жизни: хочешь задушевного общения — пей пиво; хочешь близости — жуй резинку; хочешь стать собой — пей кофе;

хочешь быть неотразимым — мойся чудодейственным средством; хочешь стать богатым — купи сотню упаковок чего-нибудь.

Женщины, покупающие красные платья, покупают настроение и состояние. Мужчины, покупающие абонемент в тренажерный зал, покупают здоровье и привлекательность. Ни одно из желаний, перечисленных или не перечисленных здесь, не достижимо таким простым способом. Можно пить кофе с утра до вечера, но таким образом собой не стать. Однако привлекательность продукта на уровне узнавания может определяться актуальносПостмодерн здесь-и-сейчас тью социальных и духовных мотивов потребителя, озвученных рекламой.

Рекламные химеры, таким образом, имитируют процесс социального и духовного производства и потребления, на самом деле являясь процессом материально-телесного производства и потребления — высшее подменяется низшим. Ем, пью, уничтожаю перхоть — и все во имя высших смыслов и ценностей. Так формируется самосознание, выключенное из высшего культурного слоя, в котором общение и близость являются следствием работы души — не желудка, а становление собой происходит глубоко внутри, и вряд ли это как-то предопределено чашкой кофе.

Потребитель, вкушающий химеру, получает разрешение на то, чтобы не совершать никаких душевных и духовных усилий и только стремиться получать телесное удовольствие — простое и бесхитростное. В полном соответствии с ожиданиями ленивого потребителя производятся сонмы ВЕЩЕЙ, выдаваемых за ИДЕИ и СОБЫТИЯ. Особенно плодовитыми оказываются «литераторы» бесконечно убогой детективной прозы, «режиссеры»

многолетних душераздирающих мыльных опер и сериалов, устроители натуралистических генитально-туалетных и вуайеристических «реалити-шоу»

и всевозможных игр, легко приносящих миллионы победителям. Смысл посланий этих химер «масскульта» очень прост: «Живи легко и просто! Ты уже почти счастлив!» Предлагаемые химерные схемы отношений, принятия решений, поведения настолько примитивны, что их связь с реальностью утрачивается нацело, и ничего общего со сложностью и многообразием человеческой природы, сознания и бессознательного они уже не имеют. Это опасная инъекция, которая выключает реципиента из реальности собственноличного и всеобщего Бытия и вместо этого погружает его в регулярно пополняемое химерами Небытие, поддерживая тотальный инфантилизм и деградацию зачарованного химерами социума. Сегодня, видимо, уже можно говорить о масскульт-зависимости, которая, как всякая зависимость, призвана постоянно заполнять пустоту внутренней жизни человека.

Химера «масскульта» не просто искажает реальность, она подгоняет изображение до форм, гомологичных бессознательному — до мифа, до сказки, ибо такое послание быстрее доходит до получателя. Ответы на традиционные русские вопросы «Что делать?» и «Кто виноват?» имеют в массовом пространстве химер вполне определенные ответы — нужно стать звездой, миллионером или хотя бы героем, а виноваты в апокалипсисе террористы, серийные убийцы и болезни. Зачем становиться хотя бы кем-то в Мире, который катится в пропасть? Мифологическая структура бессознательного обычно проявляется на знаковом уровне в сочетании двух крайностей, противоречащих друг другу: грядет апокалипсис (сверхценный «минус»), а стать нужно самым успешным (сверхценный «плюс»).

Псевдос и мифологическое сознание Мифологический конверт Алгирдаса Греймаса, наиболее простая форма рекламного послания потребителю, включает в себя, по всем канонам культуры постмодерна, две основные формы виртуальной реальности:

1. Гипореальность — мифологический нарратив, эффект присутствия в котором задан со знаком «минус» (отчужденность, дискомфорт, опасность, бесполезность и т. п.).

2. Гиперреальность — мифологический нарратив, эффект присутствия в котором задан со знаком «+» (желаемое, безопасное, целительное и т. п.).

Фундаментальная оппозиция «гипогипер» в рекламном послании рисует процесс перехода из абсолютного «-» к абсолютному «+» при помощи чудесного продукта, который и является рекламируемым. Базовый невещественный процесс извлечения себя из небытия в бытие — осуществляемый онтологическим усилием и только, — приобретает в рекламе утилитарный бытовой смысл.

Согласно Греймасу получателю (потенциальному потребителю рекламного продукта) необходимо структурировать послание по универсальным коммуникативным персонажам мифологического нарратива:

• Отправитель (адресант, даритель) — метакоммуникант, стоит «за», «над» коммуникациями внутри послания и вмешивается тогда, когда Герою необходима помощь;

• Получатель (адресат, одариваемый) — объединяет все персонажи, которые выигрывают в результате активности главного героя;

• Помощник (союзник) — объединяет все персонажи, приходящие на помощь Герою или заключающие с ним союз;

• Противник (антагонист) — объединяет все персонифицированные силы, противостоящие Герою, главному субъекту рассказа;

• Объект (дар, товар) — объединяет все желаемые объекты с точки зрения главного героя;

• Субъект (Герой) — объединяет атрибуты и действия Героя, стремящегося получить желаемый объект и результат.

Например, мифологический конверт рекламы стирального порошка «Тайд» выглядит следующим образом:

• Существуют люди, создающие чудесные стиральные порошки, о них — в правом нижнем углу рекламного ролика (в котором, по законам зрительного восприятия, должна располагаться самая важная информация);

• Все люди, стирающие белье;

• Свободный и веселый мужчина, счастливый обладатель Дара, сам приходит к женщинам, избегающим использовать белые вещи;

• Жуткая грязь, пятна, которые лишают белые одежды девственной белизны, другие порошки, не обладающие чудесной силой;

• Чудесный стиральный порошок;

• Женщина, простая труженица семейного быта, опасающаяся носить белые вещи и покупать их своим близким.

Гипореальность — «черная» жизнь, неудовольствие, вызванное видом испорченного грязью белья. Гиперреальность — «белые одежды» жизни, удовольствие, связанное с чудесным возвращением белому исходного цвета, несмотря на первоначальную трагедию. В этой рекламе достаточно символических фигур: черное — белое, мужчина — женщина, белые одежды — грязь. Ролан Барт ввел семиотическое обоснование мифоконструкции при помощи «метаозначения», которое отсылает к значению иного порядка, со-означению. Так образуется семантическая связь между «Тайдом»

и «белым» как символом чистоты и духовности, а стиральный порошок обретает виртуальную духовную ценность.

В современной рекламе чаще используется модель «тройного квадрата» Билла Бернбаха. Он придумал загадочный нарратив «Я узнала всю правду о Джоан»:

«…на страницах журнала была изображена смазливая кошечка в модной шляпке, с мундштуком и сигареткой, под которой была помещена некая история о Джоан, подруги завистливой и ехидной сплетницы, пытающейся узнать, почему Джоан имеет такой успех у мужчин — оказывается она приобретает разные вещички в универмаге...» Рекламируемый универмаг подавался в виде дворца из сказки о Золушке, куда героиня попадала, не имея достаточных средств для приобретения дорогой галантереи, т. к. их можно было приобрести в рассрочку. Эта модель отличается от предыдущей новыми элементами — противопоставлением желаемого адресанта нежелательному (желаемый — подруга-сплетница). Сама Джоан не является героиней, она имеет достаточно размытый образ, действительная Героиня выступает как Аноним. В остальном, — то же противопоставление гипореальности (отсутствие успеха у мужчин) гиперреальности (успех у мужчин), «волшебные предметы», дарующие успех, противники в виде жизненных трудностей, помощники, силы добра в виде гиперреального дворца-универмага и награда героине — перспектива стать обладательницей успеха и легко справиться с обновлением обыденности.

Реальность химер проявляется также в обилии подделок, доля рынка в России которых может составлять до 70% — это одежда, алкоголь, лекарства, дипломы об образовании т. д. Время торжества химер толкает субъекта на то, чтобы за «смешные» деньги приобрести то, что ему необходимо для соответствия эталонам успешности. Часто химеры-аналоги трудно отличить от настоящих вещей, событий и идей, и, приобретя их за настоящую цену, обладатель рискует прослыть полным идиотом. И даже будучи одураченным, он продолжает снова попадать в те же капканы, за которые не несет ответственности ни государство, ни продавец, ни производитель.

Осознанное бытие и представляет собой точное распознавание места и уместности проявлений человека в нем. Совпадение внутреннего, субъективного со смыслом «места» дает субъекту возможность быть — здесь и собой. Путая «места» и их смысл, субъект обрекает себя на несовпадения, и ему начинает казаться, что того, чего он ищет, нет вообще. Действительно, может быть, и нет — там, где он пытался это найти. Есть — только в другом месте, которое необходимо отыскать. Не заботясь о своей целостности, он может пребывать и в роскошных местах, но не суметь в Псевдос и мифологическое сознание них быть, т. к. тот, кто мог бы наслаждаться ими, к сожалению, отсутствует. Не так печально выглядит картина, в которой целостная и зрелая личность оказывается не там, — у нее всегда есть шанс обрести необходимое место, т. к. она существует.

Вызывает тревогу противоположная ситуация — пребывание инфантильной личности в зрелой и ресурсной среде, — ей не справиться с нагрузками, и она непременно сойдет с дистанции, если не повзрослеет. И совсем трагично выглядит ситуация погребения вечно инфантильной личности в «пустоте», потому что надежды на то, что он выберется оттуда или «просветлеет», почти нет.

Мифологическое сознание обывателя, базирующееся на дихотомиях «больше — меньше» «успешный — неуспешный» и т. п., стремится исключить «ненужные» противоположности, и тем самым попадает в ровно в них.

Избавиться от аутсайдерства лидерством, от неуспешности успешностью можно так же, как от лишнего веса худобой — временно.

Наиболее распространенные гиперреалистичные мифы-симулякры эпохи постмодерна, противостоящие гипореалистичному апокалипсическому мифу, — это мифы о власти, деньгах и успехе.

Согласно Жану Бодрийару власть — это нечто, подлежащее обмену, как деньги. А Жак Деррида уверен, что бывают только фальшивые деньги. И власть, и деньги не имеют собственного онтологического статуса, постоянно участвуя в обмене на что-то другое. Власть ради денег или ради самой власти есть химера.

«Деньги представляют собой человеческое благополучие

in abstracto; поэтому человек,

in conсerto, привязывается к деньгам всем сердцем».

Прагматически власть это способность вызывать изменения — в себе ли, в Мире ли, — которая зависит от волевых качеств субъекта и его социального положения, включающего формальный социальный статус, доступ к ресурсам, профессионализм и неформальную личную привлекательность и успешность. Неформальной властью наделяют избранника сами люди, а формальной — высшее руководство. Важно, чтобы субъект власти обладал и тем и другим, т. к. в противном случае он потеряет часть своего влияния на других людей.

Платон, размышляя о государстве как об аппарате власти, пришел к выводу, что без начальника жить в обществе нельзя. Начальник необходим, т. к. порядок в государстве не может возникнуть самостоятельно. Однако его подход к выбору начальника имеет строгие критерии. Начальником, по мнению Платона, может стать только самый лучший, тот, кого необходимо лишить права на приобретение личной собственности и права на создание семьи. Лучшим может быть только умный, нравственный и гуманный человек. Лишение же его некоторых прав предполагает отсутствие условий использования власти в личных целях и интересах. Только такой правитель, по Платону, способен работать на благо государства, обеспечивая его развитие по пути нравственности, гуманности и познания. Власть по Платону является властью ради развития общества. В противном случае государство обречено на загнивание и умирание. Как, собственно, и происходит в истории человечества.

Возможно, идеи Платона утопичны. Но ему удалось сформулировать смысл власти подлинной — он находится за пределами личных интересов и потребностей. Именно это обычно декларируют новые избранники «народной власти». Какими мотивами движется их поведение на самом деле, становится заметно позже, при публикации списков самых богатых людей в мире, по уровню инфляции и безработицы, по качеству СМИ и т. п. Пока история доказывает, что ничего химернее «демократической» власти человечество еще не создавало. Реально «власть многих» (подлинная демократия) по Платону, мгновенно превращается в свою испорченную форму — в анархию, так же как «власть немногих» (аристократическая власть) — в олигархию, а «власть одного» (монархия) — в тоталитаризм. Да сам Платон чуть было не погиб в рабстве, пытаясь увещевать одного тирана… Почему в истории так часто встречаются испорченные формы власти или это искаженное восприятие русского человека начала XXI столетия?

Ли Дж. Болмэн и Торренс Е. Дил утверждают, что источниками власти в современном обществе являются:

• профессиональная компетентность и информированность;

• контроль за вознаграждением, смыслом и символами;

• наличие союзников, влиятельных партнеров и сетей;

«Подлинная элита может быть только интеллектуальной элитой…, современная демократия может возникнуть только там, где подлинной интеллектуальности более не существует…» (Р. Генон) Мир как конвенциональная система функционирует при помощи механизмов социальной регуляции, т. е. при помощи власти. Высшим уровнем конвенциональной власти в современном Мире является позиция президента — государства или транснациональной корпорации. Конвенциональная власть делает любого человека более привлекательным и заметным, т. к., согласно общепринятому мнению, ему повезло больше остальных — у него больше благ, возможностей, влияния, столь необходимых для счастья. Борьба за власть может быть сведена к борьбе за наилучшую позицию, за право принимать решения и распределять ресурсы, за достоверную информацию, влияющую на качество решений, — т. е. к борьбе за социальный «вес», измеряющийся влиянием на результат текущих процессов. Конвенциональная власть может быть подлинной, но только в том случае, если ее не завоевали, а получили как коллективное отношение.

Псевдос и мифологическое сознание Раньше признаком высокого социального статуса, по мнению Веблена, была демонстративная праздность, а сейчас — демонстративное потребление.

Власть как таковая дана каждому человеку — власть над своей жизнью в конкретном Мире, обладающем определенными условиями существования и заданными свойствами. Каждый может эксплуатировать свою власть ради создания собственного маленького мира в большом Мире, прикладывая усилия к созданию метанарративов и любви.

Деньги как Всеобщий Эквивалент Всего сегодня претендуют на центральное место в организации и смысле жизни современного человека. На денежный эквивалент переводятся идеи, открытия и изобретения, любовь, дружба, счастье, время и даже жизнь человека. Все имеет цену, вернее, всему назначается цена. Увлеченное освоением рынка человечество не заметило, как Ценность стала Ценой.

В одном телевизионном репортаже говорилось о мужчине 24 лет без определенного места жительства, который был привлечен к уголовной ответственности за то, что продал своего Вот предел, через призму которого видна бесчеловечность Мир сегодня — огромный Рынок, на котором выставляются на продажу вещи и ценности, в том числе и те, что цены не имеют и не могут иметь, т. к.

не переводимы на всеобщий эквивалент. Деньги всего лишь часть вещного мира, придуманный человечеством эквивалент того, что называют товаром или услугой. С точки зрения рыночного мышления нет ничего, что бы могло не иметь статуса товара или услуги, просто порядок цен разный. Выглядит утилитарно — как если бы существовал только мир ВЕЩЕЙ. Хотя любой здравомыслящий человек понимает, что цену имеет только то, что является вещью — не ценностью.

Притча об Аврааме и Исааке 1 И было, после сих происшествий Бог искушал Авраама и сказал ему:

2 [Бог] сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение 3 Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и, встав, пошел на 4 На третий день Авраам возвел очи свои и увидел то место издалека.

5 И сказал Авраам отрокам своим: останьтесь вы здесь с ослом, а я и сын пойдем 6 И взял Авраам дрова для всесожжения, и возложил на Исаака, сына своего; взял 7 И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой! Он отвечал:

вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?

8 Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой.

9 И пришли на место, о котором сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова и, связав сына своего Исаака, положил его 10 И простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего.

11 Но Ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: Авраам! Авраам!

12 [Ангел] сказал: не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, 13 И возвел Авраам очи свои и увидел: и вот, позади овен, запутавшийся в чаще 14 И нарек Авраам имя месту тому: Иегова-ире. Посему [и] ныне говорится:

16 и сказал: Мною клянусь, говорит Господь, что, так как ты сделал сие дело, и не 17 то Я благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твое, как звезды 19 И возвратился Авраам к отрокам своим, и встали и пошли вместе в Вирсавию;

20 После сих происшествий Аврааму возвестили, сказав:

Абсурд возникает там, где перепутаны пределы, масштабы, цели и места применения чего-либо. Деньги, разумеется, необходимы и целесообразны — в пределах материального мира, из которого сложно исключить инобытийные формы существования мира нематериального, т. е. предметные аналоги внутренней ментальности авторов. Покупая, предположим, книгу М. Мамардашвили, я плачу за предмет — бумагу, издательскую полиграфию, себестоимость плюс налоги,…но приобретаю-то я нечто иное — авторский текст, читая который обретаю новые смыслы и изменяю свое мировоззрение под влиянием тех или иных идей автора. А это все — бесПсевдос и мифологическое сознание платно, т. к. ЭТО в у. е. не измеряется. Граница «товарности» всего того, что товаром не является, но может иметь товарную ипостась, ею не исчерпываясь, проходит между двумя людьми, вступающими в диалог друг с другом опосредованно — при помощи текстов, записанных на материальных носителях, которые имеют цену. Содержание же текста обладает ценностью, а не ценой.

Денежные отношения существуют на уровне поддержания жизнедеятельности и создания зоны материального комфорта и безопасности.

Важно учитывать наличие более высоких уровней человеческого бытия, НАДстраивающихся над этим, а потому нуждающихся в нем — уровня разумно-волевого бытия и индивидуально-экзистенциального бытия. Тем, у кого-то есть деньги, неплохо было бы задуматься над тем, как они их используют и каким смыслом обладают вещи и деньги в их жизни. Тем, у кого нет денег, тоже было бы неплохо задуматься о переизбытке рефлексии и экзистенций и спуститься на грешную вещную землю. Крайности никого не вдохновляют, а приносят массу неприятностей.

«Золотой песок драгоценен, но, попав в глаза, он мешает смотреть».

Отношения коуча и клиента, психотерапевта и пациента так же включают и ценовые, и ценностные уровни. Соотнесенность и совпадение этих сторон во времени как будто бы обеспечивает некую интеграцию ментального и вещного в бытии. Во всяком случае, так бывает… Внутри рынка коучинг и психотерапия представляют собой обычные психологические услуги по оказанию платной помощи. Внутри общечеловеческих ценностей и коучинг, и психотерапия являются встречей (или невстречей) ДВОИХ, разделяющих свою жизнь друг с другом здесь-и-сейчас.

Деньги здесь могут быть лишь условием приобретения времени коуча клиентом, времени психотерапевта пациентом, т. е. условием временного приобретения «идеального» собеседника, которого невозможно перевести из особой, организованной по образу и подобию внутренней диалогической реальности в реальность повседневного общения, но возможно включить во внутреннее измерение, создав интроецированного идеального собеседника самому себе, который сможет уравновесить внутреннего критика и внутреннего ребенка.

Нетленного, разумеется, на деньги не купить… И тем не менее деньги занимают место в жизни любого человека, т. к. в жизни каждого есть воспроизводство тленного и скоротечного.

Хотелось бы, конечно, отчасти избежать драматизма и катастрофизации в анализе состояния Души современного человека и спокойно, хотя не без иронии, констатировать то, что, возможно происходит. Как, например, Столяров А. М., который считает, что современный человек как биологический вид имеет лишь один признак — наличие разума, благодаря которому социализируются не только люди с ограниченными возможностями, но и маргинальный гендер, образующий пары явно не с целью репродукции.

Известный американский физик Стивен Хокинг, еще в студенчестве заболевший рассеянным склерозом и получивший впоследствии серьезные нейрофизиологические осложнения, сегодня при помощи компьютерных технологий способен выполнять научные исследования и писать книги, используя движения только одного пальца руки. Разума Хокинга вполне достаточно, чтобы жить активной социальной жизнью, не имея возможности при этом двигаться самостоятельно.

Заслуживает внимания в качестве образца нейтральной констатации аналитическая точка зрения Решетникова М. М., который называет современную эпоху технократически-информационной, в которой прежние духовные ценности не могут быть переведены на язык технических систем, а потому чужды современности.

И, конечно, наиболее известным является мнение Фрэнсиса Фукуямы, который вслед за Платоном и Гегелем предположил, что все кажущееся многообразие современного мифологического сознания сводимо к нескольким распространенным мифологизированным феноменам, за которыми стоит ответ на вечный вопрос о смысле Бытия: мировые религии, зовущие к духовной жизни и спасению, мировой коммунизм, призывающий к равенству и коллективному взаимополезному сосуществованию, мировой национализм, требующий признания и самоутверждения, мировая либеральная демократия, вселяющая надежды на свободу и ценность человеческого бытия.

«Тремя главными фазами любого религиозного акта являются Мировые религии, по мнению Гегеля и Ф. Фукуямы, необходимы прежде всего порабощенным массам,и служат основой для обретения всеобщего равенства и освобождения. Однако, и в религиозных учениях «спасения» всем не обещают, да и социальные институты церкви часто не имеют ничего общего с духовным производством, т. к. они так же, как и любые другие группы, из века в век движутся к захвату власти и влияния. Лишь отдельные представители, например сам Христос, выступавший, как известно, не от лица церкви, а от лица Бога, или иные пророки, оставившие след в мировой истории скорее вопреки общему социальному религиозному течению, и помогли человечеству сохранить-таки связь с Трансценденцией.

Исламу, правда, в конце 20 века не повезло, т. к. он был избран в качестве прикрытия воинственной националистической истерии, но существует и подлинная мусульманская посвященность и религиозность. Буддизм и индуизм сегодня вдохновляют все большее число ищущих эссенции, экзистенции и непротяженной реальности, неуклонно способствуя вегетарианству, занятиям йогой, аскетизму как антивещизму и медитациям. Главное, что поддерживает любая подлинная религиозность — это любовь к жизни, к Высшему, к Другому и веру в существование чего-то большего, чем Мир, Человек и Мировая Экономика, а это, согласитесь, для самосознания современного человека почти невероятно.

Псевдос и мифологическое сознание Мировой коммунизм, потерпевший крах в 20 веке, по мнению М.Элиаде, в известной фундаментальной идее К.Маркса о миссии пролетариата воспроизвел средиземноморский эсхатологический миф о герое-искупителе, страдания которого призваны изменить онтологический статус мира, а противостояние пролетариата и буржуазии в какомто смысле аналогично противостоянию Христа и Антихриста. Мессия оказался рядом и выглядел незамысловато, только внутренней культуры у него хватило только на террор и создание очередного тоталитарного государства. Хотя практика показала, что праведного гнева угнетенных и непризнанных рабов хватит, чтобы изменить ход истории.

Мировой национализм, сегодня истово проявляющий свою архаическую силу в межнациональных конфликтах, часто принимает воинствующий характер, т. к. в мире существует неравное признание равных по происхождению, правам и признанию человеческого достоинства людей. Неравенство среди людей, разумеется, существует, но оно не изначальное, а возникающее, и может быть связано только с той степенью, в которой человеку удалось реализовать свой потенциал и оставить след в истории человечества. Не удивительно, что современному терроризму удалось то же, что и Герострату, и пока у каждого жителя Земли не будет равного признания, будут существовать формы его завоевания силовым путем.

Мировая либеральная демократия является венцом развития человеческой цивилизации или «концом истории» по Гегелю. К. Маркс полагал, что на место высшей точки развития человеческой цивилизации может претендовать коммунистическое общество, но Универсальная История, как полагает Ф.Фукуяма, пока подтвердила правоту Гегеля, т. к.

она неуклонно движется в сторону либеральной демократии (от 3 государств в 1790 году до 61 в 1990 году). Апеллируя к авторитету Гегеля, Ф.

Фукуяма предлагает согласиться с его объяснением данного триумфа, движителем которого является свободный и морально устойчивый гражданин, стремящийся к признанию. Таким образом, победа либеральной демократии в мире имеет вполне прозрачный потребностно-мотивационный механизм, возвышенный до экзистенциального уровня. Подобная интерпретация смысла социальной жизни человека не является единственной в современной психологии, и вряд ли может претендовать на всеобщность, т. к. затрагивает только Эго-механизмы, а, согласно К.

Юнгу, опыт Высшей Личности всегда влечет за собой поражение Эго.

Зато сам миф Ф. Фукуямы о «конце истории» в точке либеральной демократии, удобренный толкованиями Гегеля, Платона и Ницше, находит свое место в центральном постмодернистском апокалипсическом мифе.

Фукуяма вынужден констатировать, что либеральная демократия сегодня затрагивает лишь экономическую сферу взаимоотношений, признавая свободу обмена на основе частной собственности, на порождая людей, лишенных высших стремлений, живущих только мелкими желаниями и разумом. Поэтому, над вопросом, какое отношение современПостмодерн здесь-и-сейчас ная либеральная демократия имеет к гегелевским идеям о либеральной демократии, стоит еще поразмышлять… В США наряду с прочно укоренившимся мифом о либеральной демократии распространены чудесные истории, изображаемые в американских комиксах.

Американские комиксы также являют собой своеобразную мифологию о «сверхчеловеческом» в обычном человеке.

упрощенные варианты христианского мифа об исторической личности, совершившей прорыв из земного времени во время вечное в античном героическом исполнении — борьбе добра со злом.

Современный русский «комикс» того же порядка — вся суточная гамма Следуя за ницшеанской метафорой «последнего человека», который оставляет места, где жизнь трудна, и начинает заботиться о своем здоровье, безопасности и материальном изобилии, человечество снижает экзистенциальный уровень жизни до наличного комфорта, отмечает Фукуяма.

«Первые люди» современности ввязываются в кровавые войны за престиж с новым технологичным оружием, повторяя путь коммунистического террора. Фукуяма подчеркивает, что желание признания, которое стоит и за «первыми», и за «последними», может быть разным — например, желание быть признанным в качестве лучшего, отличного от других, или желание быть признанным таким же, как все. Признание необходимо как отдельному человеку, так и религиям, нациям и национальным группам, государствам, профессионалам, корпорациям, семье и другим социальным институтам, сосуществующим друг с другом и стремящимся к первенству за счет уничтожения иных.

О постмодернизме Ф. Фукуяма умалчивает, но следует за французской аналитической философией в объяснении центральной тенденции современных идейных основ как крушения основных метанарративов IXX века: современная наука не только улучшила, но и затруднила людям жизнь; старые болезни побеждены, но появляются новые; природа покорена современными технологиями, но ответила приближающейся экологической катастрофой; слепое повиновение власти все еще существует, и свободная демократия не победила во всем мире и т. п. Кстати, второе пришествие Христа тоже еще не произошло… То, что происходит с очевидностью, по мнению Фукуямы, так это неуклонный рост материального благосостояния, который охватывает часть человечества, тогда как другая ее часть пребывает в борьбе за выживание. В общем, принципиально ничего не изменилось, поскольку принципиально не менялся сам человек и его психика. Теперь что-то происходит с самим человеком… В поисках Внутреннего Буратино Это метафора В. Пелевина, ехидство которой предполагает знание, и не понаслышке, о мучительном процессе, открытом человечеством c самого рождения и постоянно совершенствующемся, — о неустанном поиске Внутреннего Ребенка, обладающего сакральностью (священным божественным происхождением), первичной целостностью и всей сокровищницей талантов. В семантике постмодерна высшая ценность мало обнадеживающих реалиста поисков чего-то невещественного обретает иронический оттенок — а был ли мальчик?.. И вообще, не стоит обманываться, все мы деревянные, как обычные столы какие-нибудь или просто …ясени… Мирча Элиаде характеризует постмодерн как эпоху религиозного кризиса, понимая под религией наиболее точное понятие сакрального, выражение экзистенциальной ситуации. Возможно, постмодерн здесь ни при чем, т. к. религиозные социальные институты, включенные уже более 2 тысяч лет в общую гонку за материальным благополучием и властью, сегодня представляют собой такие же бизнес-структуры, как любые другие организации в сфере услуг.

Населению нужны продукты духовного производства?

Смотри прайс: просветление прямо сейчас — столько-то, По-видимому, в эпоху постмодерна стало очевидно, что религиозные институты и религия как таковая оказались уже не связаны друг с другом.

Духовное производство станет экономически убыточным, если его не превратить в бизнес-процесс, приносящий прибыль — вот простая рыночная истина IXX века. И прибыль становится важнее самого процесса. Думаю, что то же самое происходит в психотерапии, коучинге, науке и искусстве, ориентированных сегодня на извлечение прибыли больше, чем на воспроизводство сакрального.

И. Ялом выделяет в экзистенциальной ситуации ядро в виде совершаемого всякий раз субъектом экзистенциального выбора между жизнью и смертью, смыслом и бессмыслицей, свободой и ответственностью, любовью и изоляцией. Если верить аналитикам постмодерна, то человечество в целом совершает в эпоху постмодерна душераздирающий экзистенциальный выбор в пользу Смерти, Бессмыслицы, Свободы и Изоляции, в то время как жизнь, наполненная смыслом, любовью и свободным воле изволением, как будто бы разрушается и остается в далеком прошлом.

Разве все так просто?

Сегодня скорее происходит сложнейшая трансформация отношений Человека с собой, Другим, Миром и Богом, т. к. прежние конфигурации отношений по принципу взаимоисключения: либо с собой — либо с Другим, либо с Миром — либо с Богом, — лишают нас возможности обрести полноту Бытия. Выбор между сакральным и профанным в пользу одного из них так же дефектен, как и любой выбор между крайними измерениями Бытия, которые способно выделить сознание. Современный человек наконец поместил себя МЕЖДУ:

• Свободой и Ответственностью;

• собой и Богом, — дав обеим противоположностям равный онтологический статус — право на существование.

Обращение к Высшему не потеряло смысла, как и ценность внутренней жизни вообще, из которой более 2 тысячелетий назад выросла вся философия и наука. Просто человек, возлагавший надежды на материальный мир, остался в полном одиночестве в десакрализованном мире, лишенном экзистенциальных целей и опыта, которые невозможно редуцировать к социальным достижениям и материальному благополучию.

Жизнь в модусе смерти стала нормой для мифологически ориентированного в постмодернистском дискурсе человека. Это есть не что иное, как основной МИФ эпохи постмодерна, и еще предстоит исследовать, почему именно апокалипсическому мифу сегодня отдано предпочтение?

Может быть, потому что необходимо срочно действовать, только — зачем и в какую сторону?

«Одна старуха от чрезмерного любопытства вывалилась из окна, Из окна высунулась другая старуха и стала смотреть вниз на разбившуюся, но от чрезмерного любопытства тоже вывалилась из окна, упала и разбилась.

Потом из окна вывалилась третья старуха, мне надоело смотреть на них и я пошел на Мальцевский рынок, где, как говорят, одному слепому подарили вязаную шаль».

«Бог умер» — провозгласил Ницше около 80-ти лет назад, указав на освободившееся пустое Место. Затем Фрейд провозгласил сексуальность всеобщим знаменателем человеческой жизни, вновь оставив место Бога свободным. Затем звучало множество голосов о смертях Авторов, конце истории, письменности и вымирании человечества — все с завидной регулярностью умирает друг за другом, по-прежнему оставляя трансцендентное Место пустым...

Мифы о начале начал — временах, когда не было самой жизни, т.

е. смерти в пределе, и о спасении — времени, в котором побеждается смерть, — волнуют человека столько, сколько он существует, если он вообще когда-нибудь не существовал… Миф как научное понятие представляет собой обширную многосоставную метафору, беспредельное хранилище символов, выражающих В поисках Внутреннего Буратино основные трансцендентные смыслы человека о Космосе и своем месте в нем. Миф вписывает представления человека о его жизни в более широкий контекст, имеющий общую структуру Бытия — с точки зрения хранителей Мифа. Событию, произошедшему в мифе когда-то, уготовано постоянное повторение впоследствии. Так поддерживается базисная структура Бытия, нуждающаяся в постоянном обращении к ней и соприкосновении для своего проявления вовне — в профанном мире.

По Леви-Стросу, семантическая структура мифа образует цепи бинарных оппозиций. С. Хук и С. Н. Крамер выделяют следующие основные сочетания парных мифологических единиц: сакральное и профанное, небесное и земное, двойничество (близнецы в космогонических мифах), мужское и женское, жизнь и смерть, добро и зло, космос и человек, Бог и его недруг, человек как полуживотное и полубог и т. д. Само подобное разделение заслуживает особого психологического комментария, т. к. бинарность сознания не является единственным его модусом.

Сознание может обладать несколькими модусами:

• модусом неразделенности противоположностей, включающих себя друг в друга (дологическое мифологическое мышление);

• модусом разделенности противоположностей, взаимоисключающих друг друга (доэдипальное сознание, расщепляющее по М. Кляйн мать на «хороший» и «плохой» объекты на параноидношизоидной стадии развития ребенка);

• модусом игнорирования одной противоположности в пользу другой (материализм и идеализм);

• модусом третьего, интегрированного сознания, объединяющего противоположности в одно в третьем, не являющемся ни той, ни другой противоположностью (диалектика, интегрированное Не только мифологическое сознание, но сознание вообще оперирует противоположностями, и то, как сознание себя с ними соотносит, характеризует собственно человеческое сознание и стадийность его развития.

Например:

Мистическое сознание — беззащитное, беспомощное, тревожное, Ребенок ищущее защиты и родительской фигуры «отца — матери», верящее в «Мы» судьбу, внушаемо, наделяющее события смыслами внешних сверхъестественных сил.

Наивное сознание — эгоцентрическое, протестное, отказывающееся Подросток от подчинения и подавления, критикующее власть и «угнетателей», «Я» создающее персону по образу и подобию «сильных мира сего», занимающее агрессивную позицию по отношению к равным.

Критическое сознание — все подвергает сомнению и проверке на «реальность», интегрируется в социум со всеми плюсами и минусами Взрослый (мира и себя), способное разделить собственные и общественные инЯ и Ты»

тересы, опирающееся на коллективизм вместо эгоизма, ориентированное на сотрудничество, опирающееся на чувство общности.

Леви-Стросу принадлежит также термин «бриколаж», или циклическое повторение, который он употребляет в отношении к ритуализированному мифологическому сознанию. Это характеристика не только мышления и системы ритуальных действий архаичного человека, но и времени (Эон), в котором живет мифологема и ее носитель — во времени, замкнутом на себя, отражающем в бесконечно повторяющихся зеркалах одно и то же событие, тщательно воспроизводимое ритуальными действиями и идеями.

Тогда бриколаж скорее являлся механизмом поддержания сакральности бытия, приобщая субъекта через повторение ритуалов к Высшему Порядку.

Сегодняшний мифотворец, повторяя один день за другим, празднуя «День сурка» и Новый год, пользуясь одними и теми же супермаркетами, банками, автостоянками и пр., приобщается лишь к одному — к Пустоте, но при этом его бытие действительно организовано по принципу спасительного бриколажа. Как Буратино, став обладателем золотого ключика, не смог бы им воспользоваться, если бы не узнал, какая дверь им открывается, нынешний мифотворец еще (или уже?) не знает, что ему делать со своей склонностью к повторениям и как сделать ее продуктивной.

«…Допустим, у меня было шестнадцать камней, по четыре в каждом кармане (два кармана брюк и два кармана пальто). Я доставал камень из правого кармана пальто и засовывал его в рот, а в правый карман пальто перекладывал камень из правого кармана брюк, в который перекладывал камень из левого кармана брюк, в который перекладывал камень из левого кармана пальто, в который перекладывал камень, находившийся у меня во рту, как только я кончал его сосать. Таким образом, в каждом из четырех карманов оказывалось по четыре камня, но уже не совсем те, что были там раньше. Когда желание пососать камень снова овладевало мной, я опять лез в правый карман пальто в полной уверенности, что мне не попадется камень, который я брал в прошлый раз. И пока я сосал его, я перекладывал остальные камни по уже описанному мной кругу. И так далее. Но это решение удовлетворяло меня не вполне, ибо от меня не ускользнуло, что в результате исключительной игры случая циркулировать могут одни и те же четыре камня. В этом случае я буду сосать не все шестнадцать камней, а только четыре, одни и те же, по очереди. Правда, я как следует перемешивал их в карманах, прежде чем доставать сосательный камень, и снова перемешивал, начиная их перекладывать, надеясь таким образом достичь большей степени циркуляции при переходе камней из кармана в карман. Но подобный паллиатив не мог надолго удовлетворить такого человека, как я. И я приступил к поиску. Первая же мысль, на которую я натолкнулся, подсказала, что, возможно, лучше было бы перекладывать камни не по одному, а по четыре, то есть во время сосания достать оставшиеся три камня из правого кармана пальто, вместо них положить четыре из правого кармана брюк, вместо них — четыре из левого кармана брюк, вместо них — четыре из левого кармана пальто, и наконец вместо них — три из правого кармана пальто плюс тот один, как только кончу его сосать, что находился у меня во рту. Мне показалось сначала, что на этом пути я приду к лучшему результату. Но, поразмыслив, я вынужден был отказаться от него и признать, что циркуляция камней по четыре приводит точно к такому же результату, что и циркуляция по одному. Ибо хотя, опустив руку в правый карман пальто, я наверняка найду там четыре камня, отличных от четырех своих предшественников, тем не менее сохраняется вероятность того, что я буду постоянно вытаскивать из кармана один и тот же В поисках Внутреннего Буратино камень из каждой группы по четыре камня и, следовательно, сосать не шестнадцать камней поочередно, как я того желал, а только четыре, одни и те же, по очереди.

Так что выход следовало искать не в перемене циркуляции, а в чем-то другом, ведь, независимо от вида циркуляции камней, я подвергался одному и тому же риску.

Вскоре мне стало очевидно, что, увеличив число карманов, я тем самым увеличивал шанс сосать камни так, как я этого хотел, а именно, один за другим, пока число их не исчерпается. Будь у меня, например, восемь карманов вместо четырех, которые у меня были, тогда самая изощренная игра случая не помешала бы мне сосать, по меньшей мере, восемь камней из моих шестнадцати, поочередно. Закрывая тему, скажу, что мне необходимо было шестнадцать карманов, чтобы получить желаемый результат. Долгое время это решение казалось мне единственным; без шестнадцати карманов, по одному в каждом, я никак не мог достичь поставленной перед собой цели, если, конечно, не поможет исключительное везенье. Но если бы даже я сумел удвоить число карманов, разделив каждый пополам с помощью, допустим, нескольких булавок, учетверить мне их было не под силу. А городить огород ради каких-то полумер я не собирался. Я так долго ломал голову над этой проблемой, что начал терять всякое чувство меры и повторял: Все или ничего. И, если на мгновение меня соблазняла мысль установить более справедливую пропорцию между числом камней и карманов, сократив первое до величины последнего, то не более чем на мгновение. Ибо тем самым я должен был признать свое поражение. Сидя на берегу моря, разложив перед собой шестнадцать камней, я, не отрываясь, смотрел на них, в гневе и растерянности…» (С. Беккет, «Моллой»).

А. Н. Леонтьев в своей теории деятельности называет подобные феномены «смещением мотива на цель», когда действие по достижению результата все еще совершается, а смысл его давно утрачен. Или, как в нашем случае, неким действиям приписывается не родной буквальный, а мистический смысл, и мистификация достигается путем простого повторения. Даже при совершении мистических ритуалов можно промахнуться и не попасть в трансцендентное, если пытаться вторить форме, не вникая в содержание. Так, например, Григорий Палама предостерегал подвижников, что от монашеской жизни нельзя ожидать ни познаний о божественных предметах, ни научиться ничему надежному о Боге. Совершение любого действия, в том числе ритуально-архетипического, предполагает прежде всего владение смыслом происходящего и удержание способности вступать в контакт с «пустым Местом», на которое в последнее время слишком много претендентов.

В. И. Мартынов считает, что «… ни умение регулировать потоки иньянной ци, ни знание пропорций, образуемых соотношением первоэлементов или взаимоотношениями небесных сфер, обеспечивающее корреляцию человеческого «Я» с космосом, не может привести к реальному соприкосновению с божественной сущностью, хотя успешная ориентация в мире и максимально возможное укрепление позиций человека в космосе, даруемые знаниями и умениями такого рода, создают впечатление причастности к неким божественным тайнам…». «Создают впечатление причастности» — вот формула прибегающего к попыткам приобщиться к трансцендентному современного человека.

Как повествуют теоретики, например Т. А. Апинян, миф предполагает различение сакрального и профанного измерений, которые уже упоминались выше как непротяженное божественное и протяженное вещное измерения бытия мира. Первые люди, по мнению специалистов, обладали неразделимостью сакрального и профанного, и любое физическое явление, и обычное бытовое действие профанного мира сакрализовывались, наделяясь магическим смыслом. Ритуалы инициации, призванные организовывать плановые трансформации профанного в сакральное и изменять социальный статус субъекта, сопровождали переходы от естественного к культурному способу существования (инициация зрелости), от смерти к возрождению (инициация вхождения в союз) — в Духе, от непричастности к мистической сопричастности (инициации мистического призвания).

Современный западный мир в своей массе лишен институтов, организующих сопровождение трансформаций — ПЕРЕХОДОВ из неодухотворенного состояния в одухотворенное (за исключением религиозных обрядов), — и, может быть, поэтому заселен в основном инфантильными и ограниченными профанным особями?

Эдвард Эдингер считает, что современный западный мир, лишившись жизнеспособного функционального мифа, пришел к утрате трансперсональной реальности, душевной анархии и апокалипсису. В любом обществе центральное место занимает миф, благодаря которому бытие обретает сакральный смысл. Он продолжает идею К. Юнга о том, что проблема современного (1-й половины XX века для Юнга) человека в том, что в его жизни отсутствует МИФ. Сам Юнг сформулировал миф 20 века как миф о непрерывном творении собственного сознания, возвышении его до максимальной степени, постоянном обретении смысла, в освещении им мрака бесцельного бессознательного существования. Эпоха постмодерна поставила перед человечеством задачу создания нового продуктивного базового мифа, которому предстоит трансформировать миф о Пустоте, а не противопоставлять ему сказки о счвастье. Только спокойный, гармоничный и терпеливый Эрос Нового Мифа сможет установить баланс с ошалевшим от степени воплощенности в мире Танатосом.

Жил-был старик со старухою. Просит старик: «Испеки, старуха, колобок». — «Из чего печь-то? Муки нету». «Э-эх, старуха! По коробу поскреби, по сусеку помети; авось муки и наберется».

Взяла старуха крылышко, по коробу поскребла, по сусеку помела, и набралось муки пригоршни с две. Замесила на сметане, изжарила в масле и положила на окошечко постудить.

Колобок полежал-полежал, да вдруг и покатился — с окна на лавку, с лавки на пол, по полу да к дверям, перепрыгнул через порог в сени, из сеней на крыльцо, с крыльца на двор, со двора за ворота, дальше и дальше.

Катится колобок по дороге, а навстречу ему заяц: «Колобок, колобок! Я тебя съем». — «Не ешь меня, косой зайчик! Я тебе песенку спою»,— сказал колобок и В поисках Внутреннего Буратино Я по коробу скребен, По сусеку метен, На сметане мешон Да в масле пряжон.

На окошке стужон;

Я от дедушки ушел, Я от бабушки ушел, От тебя, зайца, не хитро уйти!

И покатился себе дальше; только заяц его и видел!..

Катится колобок, а навстречу ему волк: «Колобок, колобок! Я тебя съем!» — «Не ешь меня, серый волк! Я тебе песенку спою!»

Я по коробу скребен, По сусеку метен, На сметане мешон, Да в масле пряжон, На окошке стужон;

Я от дедушки ушел, Я от бабушки ушел, От тебя, волка, не хитро уйти!

И покатился себе дальше; только волк его и видел!.. Катится колобок, а навстречу ему медведь: «Колобок, колобок! Я тебя съем».— «Где тебе, косолапому, съесть меня!»

Я по коробу скребен, По сусеку метен, На сметане мешон Да в масле пряжон, На окошке стужон;

Я от дедушки ушел, Я от бабушки ушел, От тебя, медведь, не хитро уйти!

И опять укатился; только медведь его и видел!..

Катится, катится колобок, а навстречу ему лиса: «Здравствуй, колобок! Какой ты хорошенький». А колобок запел:

Я по коробу скребен, По сусеку метен, На сметане мешон, Да в масле пряжон На окошке стужон;

Я от дедушки ушел, Я от бабушки ушел, от тебя, лиса, и подавно уйду!

«Какая славная песенка! — сказала лиса. — Но ведь я, колобок, стара стала, плохо слышу; сядь-ка на мою мордочку да пропой еще разок погромче». Колобок вскочил лисе на мордочку и запел ту же песню. «Спасибо, колобок! Славная песенка, еще бы послушала! Сядь-ка на мой язычок да пропой в последний разок», — сказала лиса и высунула свой язык; колобок сдуру прыг ей на язык, а лиса — ам его! и скушала.

По мнению Ж. Батая, модус сакрального переживания возвышал человека над животным и трансформировал его из зверя — инстинктивного бессознательного живого существа, — в человека — духовно искушенное сознательное живое существо. Т. А. Апинян отмечает, что профанное существование — Бытие среди Вещей, — отличается индивидуальностью, тогда как сакральное — Бытие в Вечности — коллективно по происхождению. Миф объединял людей и объяснял им, кто они и что происходит на самом деле, когда идет дождь или умирает соплеменник, или восходит Карен Армстронг, опираясь на представлениях К. Ясперса о доосевых, осевых и послеосевых культурах (осевая эпоха охватывает время приблизительно от 800 до 200 гг. до н.э. — и это эпоха индивидуации сознания и возникновения предпосылок для формирования мировых религий), — утверждает, что всякий раз, когда человечество совершало скачок в развитии, преображалась и мифология. Доосевая культура способствовала тому, что между профанным и сакральным не было промежутков, они сливались в неразличимое целое, и человек, живя в профанном мире, возвышал его до сакрального, придавая всему протяженному трансцендентный смысл. Осевая культура, с точки зрения К. Армстронг, проповедуя размышление, сомнение, сострадание и справедливость в противовес узаконенным слепому подчинению культам и насилию доосевой эпохи, освободила человека от безальтернативного выбора только в пользу богов. У каждого появился выбор, в какой степени принимать божественную реальность и ее достижимость, как пребывать в мире фактов и вещей. Между человеком и Богом, между профанным и сакральным разверзлась пропасть, и человек не мог больше в такой степени полагаться на помощь богов — ему самому приходилось творить вокруг себя упорядоченный мир.

«Интересно, что бессмертие всегда связано со смертью и трактуется разными религиозными системами либо как вечное наслаждение, В поисках Внутреннего Буратино В послеосевой период (до 1500 гг н. э.) наряду с развитием основных религиозных течений возник и христианский миф, воссоединивший человека с Богом, закрыв пропасть своим телом на кресте. Последняя человеческая жертва в истории Земли, принесенная Богу Богом — Иисус Христос, — к сожалению, оказалась далеко не последней… Принесение Богом себя в жертву — сущность христианского мифа о спасении, свидетельствующего, что человека и Мир спасет любовь, которая открывает путь к Богу и Раю, — остается тайной, в которую каждый проникает самостоятельно… Религиозное западное сознание послеосевого периода, реконструировавшее мифологическое в символическое, не выдерживает на последующем историческом промежутке натиска научной материалистической профанности. Триумфальное шествие цивилизации и победа рыночных отношений над всеми остальными создали невероятный по своим масштабам вещный мир, в котором даже человек занимает меньше места, чем Вещи, не говоря уже о сакральном. Опора человечества на очевидное и фактическое привела западных мыслителей в XX веке к новой ремифологизации и десакрализации вследствие возникновения общей социальной апатии и «душевных болезней», излечивающихся исключительно обращением к посюстороннему, теперь уже не к сакральному, а бессознательному — и не религиозными способами.

История свидетельствует, что западная цивилизация выросла из античной греческой рефлективности и, приобретая рефлексию, утратила изначальную полноту включенности в поток Бытия. Как считает Аверинцев С. С., законосообразная и симметричная пространственная структура космоса греков-созерцателей отличается от восточного библейского образа мира — олама.

Древнееврейский олам — это поток времени, вместилище необратимых событий, в которых в каждый конкретный момент можно стать или не стать их соучастником. Созерцатель или соучастник, рефлектирующий или переживающий Бытие субъект — почему они оказались противопоставлены друг другу, тогда как в подлинном Бытии не бывает одного без другого, причем переживание всегда опережает рефлексию.

2 Двинувшись с востока, они нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там.

3 И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести.

4 И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли.

5 И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие.

6 И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать;

7 сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого.

8 И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город.

9 Посему дано ему имя: Вавилон, ибо там смешал Господь язык всей земли, и Еще большее различие можно обнаружить между современным Западом и современным Востоком, которое в контексте этого постмодернистского произведения будет выражено в простом и самоочевидном факте — на Востоке не развивается психотерапия. Из этого следует, что либо восточная цивилизация имеет социальные институты, выполняющие функции психологической поддержки, либо такая поддержка восточному человеку не нужна. Обывательский взгляд на Восток как-то обнадеживает, нам отсюда видны их достоинства, по крайней мере, крепость института семьи и высокая рождаемость.

Если исходить из допущения Л.Гумилева, то Россия — Согласно Леви-Брюлю человеческое сознание ВООБЩЕ прошло путь эволюции от мифологического (фигурального) к символическому (трансцендентному) — через освоение предметного (действенного) и логического (буквального) мышления. Мифологическое сознание не дифференцирует фактическое и воображаемое, алогично, наполнено мистическими переживаниями и выражается в магических действиях, восстанавливающих связь с профанного с сакральным. Основное ритуальное действие — жертвоприношение, дающее временное спасение и отсрочку до принесения богам новой жертвы, монотонно повторяющееся и воспроизводящее сакральный смысл Бытия. Символическое мышление устанавливает эквиваленты между образами, действиями, идеями и собственно явлениями, обращаясь к их сущностям. Сознание нашего современника вбирает в себя все эти формы, восходя (или не восходя) до символического уровня, на котором становятся переживаемыми и умопостигаемыми трансцендентные смыслы — смыслы ответов на вечные вопросы: кто мы, откуда пришли, куда идем и зачем?

Искомый смысл спасения человека отнюдь не является прямым выводом из этого ряда утверждений-ответов, даже если ответы найдены. Логика здесь не работает, и в качестве нескольких иллюстраций можно привести следующие силлогизмы:

А. Классическая модель коучинга Мы — части большой социальной системы.

Для того, чтобы стать лучшими частями системы.

Трансцендентное долженствование: Я должен стать успешным.

Б. Психоаналитическая модель Рождены естественным путем.

Идем к зрелой генитальности.

В поисках Внутреннего Буратино Для того, чтобы овладеть энергией инстинктов и обрести целостность.

Трансцендентное долженствование: Я должен стать целостным.

В. Юнгианская и экзистенциальная модели Я — уникальная Самость Моя Самость — часть трансцендентной Самости Я иду, продираясь сквозь смыслы к самому себе — вечно Для того, чтобы осуществить Замысел Трансцендентное долженствование: Я должен стать собой.

Г. Христианская модель Мы — дети Бога.

Сотворены Им.

Идем к Богу.

Для того, чтобы спастись и попасть в Рай.

Трансцендентное долженствование: Я должен верить в Бога и любить.

Силлогизмы, конечно, позволяют что-то высветить, например то, что поведенческая модель коучинга является ориентиром человека в профанном мире Вещей, как если бы иного измерения не существовало.

Христианская же, напротив, игнорирует мир Вещей и помещает существование человека XX века (!!!) исключительно в сакральное изМИРение Высшего Смысла, требуя отрезать его от всех достойных достижений цивилизации. Психотерапевтические конструкции, как им и положено по предмету, не выходят за пределы самого «Я», не оставляя никаких надежд на общие пути — бывают только собственноличные, для чего, разумеется, нужно понять Всеобщую Идею конечной целостности.

В приведенной логике место Трансцендентного Смысла всякий раз занимает либо успех, либо целостность и самостность Я, либо вера в существование самого Трасцендентного Смысла.

То, что раньше сопровождалось мистическими ритуалами и обрядами, обеспечивая духовные трансформации и связь с сакральным, сегодня обращено исключительно к профанному измерению. Сохранившиеся ритуалы — свадеб, похорон — и вновь созданные — карьерного роста, моды, сценариев проведения Нового года и отпуска — все они позволяют человеку заменить одно профанное измерение на другое.

Так случилось, что профанное в мире, в котором мы живем, возобладало над сакральным. Тоска по мистическому, по священному, по потаенному — может быть, именно это нужно считать причиной основного психического расстройства конца XX и начала XXI в. — депрессии?..

Современные мифы К. Льюиса, Дж. Толкиена, Р. Говарда, Д. Редклиф представляют собой не всегда удачные художественные попытки вернуть утраченную западным человеком связь с сакральным. Продуктивнее и увлекательнее постигать свои собственные фантазии и сны, чем погружаться в фантазии и сновидения писателя, часто не отличающего одного от другого. Сны, в отличие от фантазий, точно отражают символический смысл происходящего, а в приведенном списке один лишь К. Льюис знает эту разницу.

Прежде чем наш российский современник принесет свое инстинктивное «Я» на препарирование доморощенному психоаналитику, пройдут тысячелетия в изобретении рецептов гармоничной жизни, большинство из которых окажутся относительными и ограниченными. Сегодня уже очевидно, что современному околозападному человеку спастись, честно и без обиняков сдав «психоанализы», невозможно — ни от прошлого, ни от настоящего, ни от будущего, поскольку все это здесь, со мной — вот.

Психологических мифов сегодня создано очень много, но наиболее продуктивными, т. е. хотя бы кого-то спасающими от того, от чего они призваны спасать, являются, на мой взгляд, всего лишь несколько из них:

• психоаналитический миф — о несвободе человека от опыта отношений вообще и о тотальной зависимости от отношений с родителями и нуклеарной семьей, отчасти спасающий от этой несвободы и зависимости;

• юнгианский миф — о целительной силе Самости (Внутреннего Ребенка) и спасении в индивидуации, т. е. в становлении самим собой, отчасти спасающий от уничтожающей Я зависимости от • экзистенциальный миф — о выборе выбирать, поиске смысла и ответственности за свою жизнь и смерть, отчасти спасающий от • когнитивный миф — о силе сознания и осознавания, часто спасающий от безответственной бессознательности;

• гуманистический миф — о ценности любого человека, что отчасти Все эти мифы отчасти «спасают» нашего современника от привязанности к профанному измерению того Мира, в котором все мы живем. Тем, кому необходимо получить опыт встраивания в материальный мир, показана поведенческая терапия, обучающая приспособлению и выживанию в таком Мире. Но тем, кто уже получил этот опыт, и кто может поддерживать свое профанное существование в нем, необходима десакрализация этого опыта — полный пересмотр своей жизни через призму экзистенциального, и поиск такой точки бытия, в которой можно будет жить, не теряя при этом трансцендентного смысла. Если, конечно, жить осознанно увлекательнее, чем зарабатывать средства и баллы ради них же самих.

Исходная алхимическая идея о prima materia гласит, что для извлечения философского камня нужно сначала отыскать подходящий материал.

Не Буратино нужно было высекать папе Карло, а найти простую женщину, Тень, знай свое место которая родила бы ему живого телесного ребенка. А из дерева может получиться или дерево, или сказка, которая не о том, о чем она, или симулякр… Само слово «постмодерн» уже стало теневым, нарицательным, поскольку оно автоматически взывает к эсхатологическим настроениям современности «ужасами» происходящего.

Verbatimы (записанные «с натуры» тексты, речевые копии, слепки) телевизионных СМИ от сего числа:

• «после того, как начнется пожар, эвакуировать людей довольно • «в результате продолжительных ливней около 2,5 млн. человек остались без крова…»

• «продолжают гореть леса на юге Италии…»

• «от ледника отвалился огромный кусок льда и упал на палубу…».

Как «загнивающий капитализм» — известная каждому совдеповскому гражданину метафора, не отражающая сути происходящего, на выражающая отношение к нему, — постмодерн пугает, это очевидно. Видимо, потому что ранее, по крайней мере в лучезарной Совдепии, игнорировалось и негативизировалось, было страшной тайной все то, что сейчас тотально легализовано. Тайны раскрыты или раскрываются. А современник постмодерна не понимает, что со всем этим делать, особенно с привлекательными, но прежде запретными сторонами жизни. Искушения надвигаются со всех сторон, и в панике разбегаются к безопасным в праксисе телевизорам пенсионеры, негодуя о временах… Не хотелось бы присоединяться ни к трепещущим пенсионерам, ни к некрофильным СМИ. Рефлексия над собственной жизнью показывает, что катастрофы и счастливые моменты бытия происходят приблизительно с одной и той же вероятностью. Думаю, всем было бы легче, если бы СМИ обращались наряду с «чернухой» и к светлым событиям человечества, а пенсионерам вернулось переживание радости, чему могло бы поспособствовать не только развивающееся государство. В этой ситуации особенно тяжело нам, совдеповцам по происхождению, т. к. в эру социализма нас потчевали «светлым будущим», а сегодня — апокалипсисом.

В противоположность постмодерну модерн отличало довольно позитивное отношение к настоящему и будущему, удобренное паранойяльной уверенностью в том, что Мир можно познать, разрушить «до основанья, а затем…» усовершенствовать по своему усмотрению, поскольку разум потому и существует, потому что мыслит. Разумная религиозная или научная Идея «способна способствовать» установлению нового порядка и гармонии, считало человечество две тысячи лет. Порядок и гармония установились — в протяженном мире техногенных процессов и Вещей, оставив неизменной и недоступной для постижения и «усовершенствования» непротяженную реальность сакральных архетипических Событий.

«…Мы говорим, что модерн — это стиральная машина, хорошие дороги, дорогие европейские костюмы, битые морды, гламур, качественный макияж, т. е. совокупность технических вещей, которые не являются ни сутью модерна, ни даже общеобязательными свойствами. Там, где есть субъект в его классическом картезианском понимании, там есть модерн. Под субъектом мы понимаем классическое определение западноевропейской философии — это волевое рациональное начало. Многие думают, что модерн — это сразу атеизм. Ничего подобного.

Модерн — это вначале протестантизм, потом керигматический протестантизм, критика текста, потом деизм Декарта, Лейбница, Ньютона, Спинозы, и уж потом Лаплас, Тюрго, Фейербах и «Бог умер» Ницше…» (А. Дугин) В терминологии аналитической психологии модернистская культура весьма способствовала тому, что Юнг называл «инфляцией Эго». Через это состояние проходит на пути индивидуации каждый развивающийся человек, и оно возникает как следствие увлеченности Эго внешним и вещным (Персоной) в противовес внутреннему, вечному (Самости). В результате этого произошло расщепление — Самость раскололась на светлую и темную половины, последняя из которых не может быть интегрирована в структуру всемогущего Эго.

«Теневая Самость» постмодерна как нельзя лучше может быть описана в клинических метафорах безумия, химерности, перфекционизма, шизофренизации, паранойяльности, депрессивности и нарциссизма, так же как истеричность была в свое время самым обсуждаемым теневым качеством викторианской эпохи. Вероятно, искать в этих соответствиях причинно-следственные связи — то ли культурная среда порождает такие теневые качества, то ли люди с подобными теневыми качествами создают эти эпохи — бессмысленно, т. к. части и целое в данном случае скорее синхронизированы друг с другом, а синхрония событий по К. Юнгу представляет собой смысловые совпадения во времени. В связи с совпадениями можно говорить о преобладании этих теневых качеств у большинства, что никак не умаляет всего существующего разнообразия других психических особенностей и их иных проявлений.

Модерн представляет собой эпоху «тожества Эго» на коллективном уровне, тогда как постмодерн — «торжества Тени». Различаются и структуры коллективных «Супер-Эго» этих эпох, и они также взаимодополнительны друг к другу, как Эго и Тень. «Супер-Эго» эпохи модерна паранойяльно и имеет черты маниакальной личности, тогда как «Супер-Эго» эпохи постмодерна депрессивно, нарциссично и обладает чертами множественной личности. В каком-то смысле сочетание «модерн-постмодерн» аналогично клинической метафоре «маниакально-депрессивный» психоз — то маТень, знай свое место ния, то депрессия. Мания вводит в заблуждение «Эго», а депрессия делает невозможной встречу с «Тенью». Храм Аполлона, таящий внутри усыпальницу Диониса, превратился в двоевластие и отражает муки Самости, расщепленной на «черное» и «белое». Оба состояния равно деструктивны, поскольку разрывают психику на две крайности, возникающие последовательно и недоступные интеграции.

«…Параллельно закреплению формальной победы над противником керигма модерна переносит свое внимание на более тщательный и доскональный самоанализ. Тот момент, когда субъект модерна может осознать, что он слишком еще заражен архаикой внутри себя, что слишком сильна в нем работа сновидений, — это и есть высший переломный момент победы настоящего модерна, который справляется со всеми формальными (внешними, институционализированными) противниками, и начинает заниматься с внутренними (более законспирированными)…»

(А. Дугин) Юнг отмечал, что в депрессии кризисных периодов блокада осознания и переживания теневого архетипа поддерживает депрессивное состояние, а способность к открытию и признанию в себе теневых сторон приводит к интеграции Тени и усилению Эго. Очень похоже, что модернистская попытка «улучшить» человечество путем массового следования одним и тем же заповедям, исключающим выработку личных категорических императивов, трансформации собственной Тени, но способствующим созданию несуществующей «идеальной личности», подобной выдуманному образу Бога, и привели к постмодернистскому анархизму. С этой кочки хорошо видно, что образ Христа, которому, как известно, следует уподобиться, как и образы большинства святых, лишены нормальных теневых черт, трансформируя которые действительно можно достичь нового качества Души, по-человечески бытийствующей не только согласно внешним долженствованиям, а в основном по своей свободной воле.

«Тень человека, идущего при ярком свете солнца, гораздо более загадочна, чем все религии прошлого, настоящего и будущего».

Эдвард Эдингер, говоря о христианском мифе, подчеркивал, что Христос — символ самотрансформирующегося Бога, т. е. Бога, который принес себя в жертву для того, чтобы преодолеть несовершенную двойственность ветхозаветного Яхве, став из противоречивого Бога Богом любви, отщепив от себя темную сторону в виде падшего ангела в иное измерение, не имеющее к нему никакого отношения. Эдингер считает, что, возможно, сегодня этот «автономный комплекс Бога» прорывается в бессознательное. Если, конечно, это не наша способность проецировать на Бога все то, что происходит в нас самих. Что, безусловно, более вероятно, чем то, что мы способны стать психоаналитиками самому Яхве или Христу.

Однако мысль о том, что коллективная Тень отщеплена и отправлена в преисподнюю, где «хранится» до сих пор — неосвоенная теневая Самость человечества и «теневая сторона» Бога, представляется мне более продуктивной, чем распространенные предсказания Конца Всего. Эпоха постмодерна, возможно, предоставляет человечеству уникальную возможность выйти к иному образу Бога — не к идеальному, а к целостному, в котором жуть теневого уже очеловечена и трансформирована в светлые энергии Любви.

Модель исповеди, служащая две тысячи лет тому, чтобы примирить человека со своими теневыми сторонами, преобразившаяся сто лет назад в психотерапевтическую рефлексию, сегодня требует следующего своего развития. Недостаточно уже назвать имя Тени (исповедь) и понять ее происхождение (анализ), необходимо сделать что-то, что искупит и изменит все то, что сделало Тень Тенью, а это может быть только собственноличная «Человек не может обратить свою волю назад. Он может искупить прошлое, только изменяя будущее.»(И. Ялом) Одна из распространенных сторон «теневой Самости» эпохи постмодерна — нарциссизм, основными характерологическими особенностями которого, по мнению Н. Шварц-Салант, являются тоска, зависть, ярость и эксгибиционизм Эго. Нарцисс изолирован — он отрезан психологическими защитами (идеализацией и обесцениванием) как от себя, так и от мира.

Приближение к Другому или к самому себе представляет для него огромную угрозу, т. к. он не может быть в чувственном эмпатическом контакте ни О. Кернберг пишет, что подобные личности представляют собой «…образ голодной, яростной пустой самости, наполненной бессильным гневом, обусловленным фрустрацией, и отстраняющейся от внешнего мира, который кажется им исполненным такой же ненависти и мести, как та, что существует внутри них».

Угрозе подвергаются прежде всего его представления о себе и о Другом, которые он упорно старается сохранить, — образы грандиозного Я и зеркального грандиозного Другого (в случае нарциссического расширения его Я) либо образ грандиозного Я и ничтожного Другого (в случае с идеализацией Я и обесцениванием Другого). Нарциссические личности не способны переживать депрессивных реакций и грусти от потери близкого человека, вместо этого они часто бывают захвачены переживаниями обиды С другой стороны, нарциссический характер обладает известной притягательностью, т. к. очень ловко имитирует совершенство, чем вызывает массовые мистические переживания искусственной грандиозности.

В жизни нарциссов нет места близким отношениям, и они часто гордятся этим — «Прочь! Ты мне не нужен(а)!» — или намеренно скрывают полное отсутствие интереса к Другому, имитируя заботу и внимание, несмотря на то, Тень, знай свое место что они совершенно безразличны к любому, кроме себя, но больше всего нуждаются в близости, внимании и заботе сами. Нарцисса легко распознать по вспышкам гнева, которые возникают у него в ответ на отсутствие подтверждения грандиозности его Эго.

В каком-то смысле нарциссическая личность и есть диковинный Симулякр Эго — фальшивка, потрясающая своим великолепием. Нарциссы организуют вокруг себя непрекращающуюся деятельность без отдыха и ограничений, оставив в стороне компенсаторные приступы депрессии и переживания бессмысленности. Мир нарциссической личности сверкает великолепием — в нем собрано все самое лучшее, образ жизни эстетически и идейно выдержан. Справедливости ради замечу, что нарциссические черты бывают у любого из нас, только в одних случаях они представляют собой клинические расстройства или злокачественный нарциссизм, а в других — доброкачественные нарциссические черты, преодоленные и пережитые эгоцентризм и нарциссические травмы, способствующие развитию и самовыражению личности. Считается, что нарциссизм может встречаться и в пассивной форме — в привлечении к себе внимания убогостью, пассивностью и невротическими страданиями.

К. Юнг отмечал, что чем дольше сознание человека пребывает под влиянием химер, тем больше вероятность диссоциаций и тем скорее подверженность непредсказуемым затмениям при вмешательстве бессознательного: «…положение современного цивилизованного человека напоминает… одного психического больного… Однажды утром я спросил его, как дела. Он ответил, что провел изумительную ночь, дезинфицируя небо сулемой, но в ходе такой санитарной обработки Бога ему обнаружить не удалось…»

Глубинной причиной массового выхода к Тени в эпоху постмодерна можно считать неизбежное и непродуктивное погружение в Пустоту, которое приводит к ослаблению защит Эго и делает возможной для каждого встречу с собственной Тенью, и актуализация этого архетипа на уровне коллективного бессознательного.

Личная Тень обнаруживает себя во всем, что вызывает сильный протест ее хозяина, и в тех человеческих качествах, которыми он ни при каких обстоятельствах не хотел бы обладать. Можно попробовать написать такой списочек в тайне от других, чтобы познакомится с собственной Тенью, принимая во внимание то, что потеря своей Тени приводит к потере реальности, а осознание и принятие ее — к обретению реальности Я и Мира. Выход сознания за теневые пределы бессознательного является самым сложным рывком на пути индивидуации.

«Черный квадрат» К. Малевича воплощает постмодернистский образ торжества Тени, тьмы, смерти, Небытия, апокалипсиса. Отношения с Тенью начинаются с постижения тьмы снаружи, а заканчиваются собой, знакомством с собственной тенью, которая ничуть не благовиднее внешних монстров и привидений. Тень для Эго — это «слепое пятно», возвращающееся проекцией ее на Другого. Тень ограничивает индивидуальное развитие чеПостмодерн здесь-и-сейчас ловека, вводя его в заблуждение относительно себя и, как следствие, — относительно Других.

Виктор Стоикита, анализируя историю тени в искусстве, обращается к Плинию, который свидетельствовал, что первоначально живопись являла собой обведенную линиями, тень человека. Тень представляет собой существенный признак телесности, «тень плоти» по Данте, свидетельство реальности плоти. В то же время, тень есть и проявление души, как, например, указывается в притче об исцелениисв. Ап. Петром четырех немощных больных своей тенью, которая впитала из мистических храмовых глубин коллективную мощь и силу. Демонизация Тени, по мнению В. Стоикиты, происходит при ее отщеплении, как это произошло при низвержении падшего ангела Богом, разделившего свет и тьму на два отдельных измерения.

Бог, которому перестают поклоняться, становится демоном. Психоанализ вернул отвергнутых демонов обратно человеку, указав на их индивидуальное происхождение и причастность к личности, а не к абстрактным внешним силам Зла.

З. Фрейд писал о чувстве жуткого, вызываемого удвоением.

Притяжение к своему подобию имеет и обратную сторону — ужас, который испытывает Я при обнаружении кого-то похожего на себя человека. Пугает неоднозначность: зеркальное отражение, которое может исчезнуть или появиться, близнец, который имеет права живого зеркального отражения и легко может заменить Я, труп, который может снова стать живым человеком, или одушевленное с виду существо, которое оказывается неодушевленным. Пугает неизвестная Тень, ожидающая своего признания от Эго, предпочитающего смотреть в другую сторону. Эпифеномены тени и отражения в зеркале — одного порядка, и все они — Двойники. Мир Двойников, Призраков, Химер и Проекций являет себя в беспредельном разнообразии образов художественной реальности и сценариев отношений людей эпохи постмодерна, в которой мы живем. Совершенно непродуктивной, как оказалось, была идея об избавлении от «теневой Самости», что привело в конечном счете к ее всеобщему распространению и господству. Более обнадеживающей, по-моему, является юнгианская идея об интеграции и трансформации «теневой Самости», что требует уважения к Тени и желания ее понять. Из известных на сегодня весьма разнообразных и в том числе «избавляющих» рецептов наиболее популярными можно считать психотерапию и коучинг.

Поддерживаемый культурой и масскультом базовый миф эпохи постмодерна — густая смерть и непроницаемая маскируемая Тень. В данном дискурсе Претендентом на дополнительную позитивную, светлую сторону луны Бытия, продолжающегося солнечного затмения во всеобщем наступлении Танатоса может быть только Эрос, интегрированный и осмысленный Эго, с его созидающей энергией и стремлением к подлинности — не вместо Тени, а рядом с ней, используя ее разрушительность, агрессивность, лень и инстинктивность в мирных целях.

Это противостояние Любви конечности и тьме сознательно организуется и переживается каждым в отдельности, но в итоге — всеми нами вмесПифагероизм и депрессия те. Сумеет ли человек выдержать натиск теневой Самости? Наверное, не каждый. Но, видимо, сумеет тот, кто найдет смысл в кропотливой работе с собственной Тенью, в ее анализе и обучении БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ.

Психика, как и все существующее, может рассматриваться как совокупность бесконечного числа пар противоположностей. Дополнительной парой к депрессии служит мания, которая сегодня проявляет себя в основном в одержимости работой, т. е. работоголии, пифагероизме. Часто коуч предлагает клиенту выход из Пустоты через обучение результативной работоголии, но подобная защита может быть выработана и без помощи коучинга, как это, собственно, и происходит с большинством работоголиков, которым нельзя останавливаться, т. к. остановиться означает снова впасть в депрессию. Их способ избавления от Пустоты состоит в ее постоянном заполнении делами и процессами. Два способа переживания одного и того же — депрессивный и работоголический — отличаются только внешними проявлениями, в основе которых лежит различное обращение с онтологическим усилием.

Если рассматривать депрессию как глубокое переживание фальши Бытия и несоответствия Замыслу, то депрессивные состояния, продуктивно проживаемые и трансформируемые в конечные подлинные состояния, могут обладать огромным потенциалом. Депрессия возникает не только у лиц с эндогенными заболеваниями, сензитивных, тревожных, Эго-дефектных, перенесших переживания реальной внешней угрозы субъектов, но и у вполне зрелых и сформированных личностей. Тем не менее работа с депрессивными состояниями может быть эффективной не в коучинге, а только в психотерапии, т. к. за этими состояниями скрывается огромный неусвоенный бессознательный материал.

Депрессия как реакция на неподлинную Эго-манифестацию представляет собой гиперкомпенсаторный механизм защиты Эго, что и вызывает эффект «работоголика», при котором субъект чрезмерно эксплуатирует волю. При этом происходит трансформация субъекта в объект, отщепление бессознательного материала, не поддающегося сознательному контролю, который врывается в сознание по своим законам и разрушает и Эго.

Базовые проявления субъектного бытия блокируются — это усилия сознания, переживания, воли, желания и действия. Невозможность обращения к онтологическому усилию порождает депрессию, а чрезмерная эксплуатация онтологического усилия — работоголию.

Отологическое усилие является интегрирующим механизмом и способом установления связи между Бытием и Небытием, между представлениями о мире и реальным миром, между Бытием «Я» и «Миром». При помощи онтологического усилия совершается связующий человека с собой и миром процесс, управляемая субъектом интеграция и упорядочивание. Онтологическое усилие представляет собой особую внутреннюю составляющую любого сознательного психического акта. Это интенциональная сила, управляемая субъектом, которая не сводима ни к интенциональности сознания, эквивалентной бытийным проявлениям усилий, ни к актуальному переживанию впечатления, ни к волевому акту, ни тем более к инстинкту и к действию. Онтологическое усилие наполняет все эти акты «силой», «энергией», имеющей интенциональные характеристики — направленность субъекта на объект. В качестве объекта может выступать и сам субъект. Следует отличать онтологическое усилие от самоорганизующей силы психики вообще — «онтического усилия» (усилия жизни, усилия как такового, нерефлектируемого и непознанного самим субъектом).

Принципиальное различие между ними состоит в том, что последнее происходит «само», а первое — при активном участии субъекта и его сознания. Онтологическое усилие является осознанным выбором и жизненной позицией. Собственно сила Эго будет в данном случае определяться способностью к совершению некоторого объема онтологических усилий, при помощи которых субъект противостоит разрушению.

В некотором смысле термин «депрессия» представляет собой «сверхпонятие», которое, с одной стороны, не вмещает все феноменологическое разнообразие депрессий, а с другой — распространяется и на такие явления, которые не могут быть причислены к психическим заболеваниям, — такие, как экзистенциальные кризисы, например.

Наиболее распространенными можно считать следующие клинические определения депрессии:

• к депрессиям относится широкий круг психических расстройств переживания, самочувствия и поведения; депрессия как нозология классифицируется в качестве заболевания, предполагающего наличие определенного клинического профиля (симтомов и/или синдрома);

• депрессивные синдромы представляют собой закономерные комбинации эмоциональных, когнитивных, двигательных и вегетативных расстройств (при наличии бредовых идей и соматических компонентов свидетельствуют о психозе);

• депрессивные симптомы проявляются в подавленном состоянии, интеллектуальной и моторной заторможенности, блокаде инстинктов и жизненной • невротическая депрессия (или субдепрессивные синдромы непсихотического происхождения) представляют собой дистимическое (аффективное) Пифагероизм и депрессия расстройство, проявляющееся в депрессивном настроении и являющееся результатом невротической переработки субъективного опыта и переживаний, связанных с ним;

• реактивная депрессия представляет собой ситуативно проявляющиеся депрессивные реакции;

• депрессия истощения встречается как разновидность невротических депрессий на фоне высокой социальной активности и преодоления трудностей.

Примечательно, что в геологии депрессией называют всякую значительную область понижения от ее абсолютной высоты (например, участок суши, лежащий ниже уровня океана). Используя это определение в качестве метафоры, депрессивные переживания можно свести к переживанию себя «ниже» общего уровня жизни, что собственно, и приводит к его снижению, а не к возвышению себя на необходимый уровень, требующее постоянных усилий от самого субъекта.

Особенности депрессии как психического феномена могут быть сведены к следующему краткому описанию:

• на аффективном уровне — сопровождается колебаниями настроения с преобладанием мрачного, подавленного, ипохондричного, переживанием покинутости, беспомощности, заброшенности, чувства вины и изоляции, непереносимости страдания вплоть до суицидальных мыслей и суицида;

• на телесном уровне — сопровождается нарушением сна, повышенной утомляемостью, общими витальными расстройствами, психомоторной заторможенностью, при эндогенных депрессиях — потерей осанки, застывшей мимикой, скованными жестами, монотонным голосом, изменением восприятия тела;

• на когнитивном уровне — вязкость и заторможенность мыслей, речи, внимания, памяти;

• на поведенческом уровне — общее снижение интересов, подавление активности и инициативы, апатия, ажитированность, пассивность, отказ от обычных занятий и привычного образа жизни;

• на волевом уровне — подавление воли и способности принимать решения.

Депрессивный субъект характеризуется негативным отношением к себе (чувством неполноценности и аутоагрессией) и к миру, актуализацией регрессивных защит и наличием объемного недифференцированного бессознательного материала, что приводит к расщеплению, опустошению Эго и дефициту идентичности.

Большинство описаний депрессии обычно сводятся к аффективным ее проявлениям в виде подавленности, угнетения и заторможенности.

Если рассмотреть более скрупулезно семантику depression (от предиката «подавлять»), то преобладающими являются следующие его толкования: силой положить конец чему-либо, уничтожить, заглушить преодолеть или своим преимуществом вызвать в Другом ощущение его ничтожности.

В этом смысле депрессивный субъект — это субъект, восставший против чрезмерно подавляющего его Супер-Эго. З. Фрейд в своей работе «Скорбь и меланхолия» не употребляет термина «депрессия» и, как отмечает в своих комментариях к переводу В. Мазин, Фрейд рассуждает о «расстройствах настроения», т. е. об аффективных расстройствах.

Меланхолией («черной желчью») в то время называли «… удрученное расположение духа,… печальное душевное волнение,… сущностью которой является болезненное понижение самочувствия и недостаток доверия к себе» (Большая Энциклопедия).

З. Фрейд сосредотачивает свой анализ на аффективном компоненте меланхолии, не ставя знак равенства между депрессией и меланхолией, подчеркивая связь меланхолии с любовными переживаниями при расставании с партнером. Хотя, как видно из приведенного выше определения меланхолии, принятого в начале IXX века, психоаналитическое и современное толкование сущности феномена депрессии близко сущности феномена меланхолии, с той лишь разницей, что касается «духовного» ее компонента.

Согласно Фрейду меланхолия является протестом субъекта против утраты страстно желаемого объекта, сущностью которого является нарциссический аспект замены аффекта. Утрата объекта превращается в утрату субъекта: «…свободное либидо… отступило в Я. Однако там оно не нашло никакого применения, а способствовало идентификации Я с покинутым объектом.

Так тень объекта пала на Я, которое особая инстанция (выделено мной) теперь судит как объект, как покинутый объект». Фрейд отмечает наличие еще одной «инстанции», однако он не включает ее в фокус своего анализа.

Возможно, имелось в виду Супер-Эго, а возможно и иная (например, волевая) составляющая. Таким образом, расстройство аффекта становится дефектом Эго. С позиций теории объектных отношений сущность депрессии так же сводится к чрезмерной связи субъекта с утраченным объектом, в основе которой лежат дефектные отношения с матерью, интернализующиеся как неудовлетворительные, фрустрирующие его потребность в любви и привязанности, таким образом сущность депрессии переводится во внешний план по отношению к самому субъекту. Во внутреннем плане обычно выделяются интернализованные субъектом амбивалентные отношения с матерью, в которых он пребывает, переживая страх, вину, агрессию и любовь одновременно. А для того чтобы сохранить привязанность к объекту, он вынужден агрессию направлять на себя, накапливая и отщепляя ее от Эго. Методологическая основа объектной модели в анализе депрессий не позволяет выйти за пределы внешней причинности или найти определенное соотношение между внутренней и внешней детерминацией. Такой подход позволяет выделить только одно основание, которое причинно связано с анализируемым событием. Полагается, что мать депрессивного субъекта не способна на установление полноценных отношений любви, из-за чего и возникает соответствующий дефект у ее ребенка. В свою очередь, матери когда-то было сделано то же самое другим «плохим» объектом, и так до бесконечности. Интересно, существовал ли первый объект, который сделал это впервые случайно или став жертвой чьего-то злого умысла?

Пифагероизм и депрессия «Как построить отношения, не низводя Другого до роли средства защиты от изоляции?» (И. Ялом) Согласно теории объектных отношений не существует «плохих» и «хороших» объектов, а тем более идеальных, подходящих для удовлетворения потребности в любви и привязанности в полном объеме. Существуют реальные объекты, отличие которых от идеальных переживается формирующейся личностью как страдание. Почему же некоторые личности не способны это страдание вынести? Слишком невероятно, что за эту собственноличную особенность целиком и полностью отвечает не он сам, а его «интроецированная мать». Если перевести фокус анализа сущности депрессии в область отношения с самим собой, при котором сила и воля субъекта трансформируются в «противосилу и противоволю», то тогда необходимо допустить существование иной — внутренней причины, не связанной с чувствами и переживаниями по отношению к матери. Эта иная внутренняя причинность принадлежит к волевому аспекту бытия субъекта. Депрессию необходимо рассматривать как утрату основного навыка Бытия — усилия по перемещению себя из Небытия в Бытие.

С субъект-объектных позиций депрессия представляет собой результат самоотречения Эго, разотождествления сознания субъекта с его существованием. Осознавание и Бытие разорваны, осознаванию Бытие недоступно, а субъект находится в результате такой дезинтеграции в отщепленном от самого себя состоянии. В этом объектном состоянии субъект не способен ни на какие усилия, однако вышедшее за пределы Эго сознание при этом сохраняет диффузное субъект-объектное (в целом, объектное) отношение к субъекту — как если бы это было «не-Я». При этом, разумеется, теряется сама возможность быть этим субъектом и управлять этим состоянием.