«УДК 316.73 ББК 71.0 М73 Данное издание выпущено в рамках проекта Translation Project при поддержке Института Открытое общество (Фонд Сороса) — Россия и Института Открытое общество — Будапешт Многоликая глобализация / ...»
УДК 316.73 ББК 71.0
М73
Данное издание выпущено
в рамках проекта Translation Project при поддержке
Института «Открытое общество» (Фонд Сороса) — Россия
и Института «Открытое общество» — Будапешт
Многоликая глобализация / Под ред. П. Бергера и С. Хан-М 73 тингтона; Пер. с англ. В. В.
Сапова под ред. М. М. Лебедевой. — М.: Аспект Пресс, 2004.— 379 с.
ISBN 5-7567-0320-9
Эта книга — главный результат трехлетнего исследования глобализации культуры в десяти странах,
проходившего под патронажем Института по изучению экономической культуры при Бостонском университете. Работа велась под руководством двух редакторов — социолога Питера Л. Бергера и политолога Сэмюэля П. Хантингтона.
Для студентов, аспирантов и преподавателей !>мит вузов.
ISBN 0-19-515146-1 (англ.) ISBN 5-7567-0320-9 (рус.) УДК 315.73 ББК 71.0 Copyright © 2002 by Peter L. Berger and Samuel P. Huntington.
This translation of Many Globalizations, originally published in English in 2002, is published by arrangement with Oxford University Press, Inc., U.S.A.
© Издание на русском языке «Аспект Пресс», 2004.
Настоящий перевод издания «Многоликая глобализация», первоначально вышедшего в свет на английском языке в 2002 г., опубликован по договору с издательством «Оксфорд Юниверсити Пресс, Инк.», США.
Все учебники издательства «Аспект Пресс» на сайте www. aspectpress. ru Благодарности Эта книга — главный результат трехлетнего изучения процесса глобализации культуры в десяти странах, проходившего под патронажем Института по изучению экономической культуры (Institute for Study of Economic Culture — JSEQ при Бостонском университете. Работа велась под руководством двух редакторов книги — Питера Л. Бергера (социолога, директора ISEQ и Сэмюэля П. Хантингтона (политолога, профессора Гарвардского университета). Некоторые исследователи, принимавшие участие в этой работе, написали ряд дополняющих ее статей и монографий.
Основную финансовую поддержку исследованию оказал Pew Charitable Trusts. Работу, проводившуюся на Тайване, финансировал Гималайский фонд (Himalaya Foundation) в Тайбэе. Японское исследование финансировалось Фондом Ниппон (Nippon Foundation) и Фондом Сантори (Suntory Foundation).
Руководство этим исследованием, осуществляемое ISEC, стало возможным благодаря постоянной поддержке Бостонского университета и Фонда Линды и Гарри Брэд-ли (Lynda and Harry Bradley Foundation). Особую благодарность следует выразить Луису Луго (Luis Lugo) из Pew Charitable Trusts, который проявлял к нашей работе искренний интерес и оказывал нам всяческую поддержку.
Очень печальным событием стада для нас смерть Сейдзабуро Сато (политолога из Института изучения международной политики в Токио), который начинал работу над японской частью исследования. Он был заслуживающим уважения ученым и личным другом руководителей данного проекта. После его смерти исследование процесса глобализации в Японии продолжил Тамоцу Аоки (Tamotsu Aoki).
В следующем списке перечислены имена исследователей из других стран, которые внесли вклад в написание этого тома:
Тамоцу Аоки (Tamotsu Aoki), выпускник токийского Института изучения международной политики (Institute of International Policy Studies);
Энн Бернстейн (Ann Bernstein), политолог, сотрудник Центра развития и предпринимательства в Йоханнесбурге (Center/or Development and Enterprise)', Артуро Фонтане Талавера (Arturo Fonfane Talavera), политолог из Центра по изучению общественного мнения в Сантьяго (Centra de Estudios Publicos);
Синь-Хуань Майкл Сяо (Hsin-Huang Michael Hsiao), социолог, Academia Sinica, Тайбэй;
Джеймс Хантер (James Hunter), социолог, Университет штата Вирджиния;
Хансфрид Кельнер (Hansfried Kellner), социолог, Франкфуртский университет;
Е. Фуат Кейман (Е. Fuat Кеутап), Университет Bilkent, Анкара;
Янош Матиаш Ковач (Jdnos Mdtyds Kovdcs), экономист, Институт гуманитарных наук (Institute of Human Sciences) в Вене и Университет Eotvds Lorand в Будапеште;
Эргун Озбудун (Ergun Ozbudun), политолог, Университет Bilkent, Анкара;
Ханс-Георг Зофнер (Xans-Georg Soeffner), социолог, Университет Констанцы;
Туласи Шринивас (Tulasi Srinivas), антрополог, в настоящее время сотрудница ISEC, во время исследований работала в Бангалоре в National Institute of Advanced Studies;
Яньсянь Янь (Yunxiang Yan), антрополог из Калифорнийского \ м i"vn ситета в Лос-Анджелесе;
Джошуа Йейтс (Joshua Yates), социолог, Университет штата Вирджиния.
В течение всего периода нашего исследования в Гарвардской академии международных и региональных исследований (Harvard Academy for International and Area Studies) проходил семинар на тему культурной глобализации, которым руководил С. Хантингтон. Дискуссии, происходившие на этом семинаре, помогали нам заострить внимание на тех или иных аспектах изучаемой проблемы. Особенно следует отметить тот вклад, который внесли Дон Познер (Don Posner) и Тим Снайдер (Tim Snyder). Коллеги из ISEC высказали ряд ценных идей и критических замечаний как в личных беседах, так и на двухнедельном коллоквиуме, проведенном институтом.
Особую признательность следует выразить Мэрилин Хальтер (Marilyn Halter), Роберту Хефнеру (Hefner), Мариано Плоткину (Mariano Plotkin), Адаму Селигмену (Seligman) и Роберту Уэллеру (Weller). Мы благодарны также Фонду Рокфеллера, предоставившему в наше распоряжение свой Центр БелБлагодарности ладжио (Bellagio Center) для проведения в нем одной из наших рабочих встреч.
Наконец, особую благодарность хотелось бы выразить техническим сотрудникам /ХЕСЛорэлу Уэлану (Laurel Whelan) и Эми Сим-монс (Amy Simmons), а также Дональду Холстеду (Donald Halstead), мастерски подготовившим эту книгу к печати.
Три года работы над проектом не только обогатили нас в плане интеллектуального развития, но и доставили радость личного общения друг с другом. С большим удовольствием представляем читателю эту книгу как самый осязаемый результат совместных усилий нашего научного коллектива.
Введение
КУЛЬТУРНАЯ ДИНАМИКА ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Питер Л. Бергер Цель настоящего введения состоит не в том, чтобы обобщить богатое и многообразное содержание этой книги, а в том, чтобы нарисовать картину кучьтурной динамики глобализации, которая представляется мне наиболее правдоподобной. Большая часть данных, обеспечивших возможность создания этой картины, получена в ходе работы над исследовательским проектом, итогом которой и является настоящая книга. Тем не менее тот факт, что главы, посвященные разным странам, изученным в процессе реализации исследовательского проекта, объединены в данном издании, избавляет меня от утомительной обязанности давать на них перекрестные ссылки.Один весьма циничный коллега заметил как-то, что цель любого совместного научного предприятия — разбавить водой чью-нибудь теорию. В данном случае речь идет обо мне. И хотя было бы большой самоуверенностью с моей стороны утверждать, что у меня i\ рия культурной глобализации, все-таки у меня было некое преде иы-ление о ней, и мне более или менее удалось — с помощью С. Хантингтона, с которым мы вместе руководили работой над этим проектом, — убедить группу исследователей из разных стран принять ее за отправную точку (или, если быть строго научным, за набор предварительных гипотез). Неудивительно, что через два с лишним года работы над проектом большинство из них далеко отошли от исходной картины, и к концу работы я вынужден был согласиться со значительной частью высказанных ими критических замечаний.
Тем не менее для меня самого основные контуры изначальной картины остались теми же, хотя сама она сделалась гораздо более подробной. Как я нередко говорю своим студентам, одно из преимуществ, которое имеют занимающиеся социальной наукой (в отличие, скажем, от философов или теологов), состоит в том, что они получают равное удовлетворение независимо от того, правы они или нет.
Исходная картина, которая легла в основу нашего проекта, чем-то похожа на то, что А. Тойнби называл «вызовом и ответом»-. «Вызов»
Культурная динамика глобализации по сути должен был исходить из зарождающейся глобальной культуры — в основном западной и, разумеется, американской по своему происхождению — и распространяться во всем остальном мире на уровне как элит, так и широких масс. «Ответ» со стороны обществ, которым был брошен «вызов», оценивался по шкале «принятие» и «отрицание» с такими промежуточными градациями, как «сосуществование» и «синтез». Я думаю, что картина эта остается правильной и по сей день, но ее следует дополнить гораздо более детальной шкалой для измерения разнообразных реакций, исходящих со стороны обществ, получивших «вызов», в том числе и тех, которые инициированы правительствами.
Выскажу еще несколько предварительных соображений, прежде чем приступлю к описанию этой более детальной картины. В ходе публичных дискуссий термин «глобализация» вызывает весьма эмоциональное к себе отношение. Одни считают, что это предвестие международного гражданского общества, начало новой эры мира и демократизации. Для других глобализация означает экономическую и политическую гегемонию Америки, в результате чего культура во всем мире станет однородной и превратится в нечто вроде метастазов Диснейленда (один французский правительственный чиновник остроумно назвал такую ситуацию «культурным Чернобылем»).
Я вполне понимаю, что и то и другое мнение сильно преувеличены, и это понимание во многом помогало обогатить ту картину, с которой началось наше исследование. Более того, не может быть сомнения в том, что экономические и технологические преобразования, которыми обусловлено само явление глобализации, породили серьезные социальные и политические проблемы, такие как разделение на победителей и проигравших (как в пределах одного общества, так и между обществами) и вызов традиционным представлениям о национальном суверенитете. Мы не имеем возможности затрагивать здесь эти проблемы, хотя, конечно, они должны быть приняты во внимание в качестве неизменно присутствующего фона. Наша тема — культурные параметры изучаемого явления, причем «культура» понимается нами в обычном социально-научном смысле слова, т.е. как верования, ценности и образ жизни обыкновенных людей в их повседневном существовании.
То, с чем соглашаются все, не всегда бывает ошибочным. Безусловно, есть зарождающаяся глобальная культура, и она по своему происхождению и содержанию, безусловно, американская.
Это не единственное направление изменений в современном мире, но, как я попытаюсь показать, это преобладающая тенденция, которая проявляется и, вероятно, будет проявляться в обозримом будущем. Чилийский историк Клаудио Велиз назвал это «эллинистической стадией Введение англо-американской цивилизации» — стадией, которую нельзя объяснять с помощью такого понятия, как «империализм». Античный мир стал греческим в то время, когда Греция не имела фактически никакого имперского могущества; сегодня, хотя Соединенные Штаты обладают огромной мощью, они не навязывают свою культуру другим странам в принудительном порядке.
Тогда, как и теперь, язык играл роль основного фактора распространения культуры. Главным языком общения в эпоху эллинизма был койне — самый распространенный и, в общем, простонародный диалект греческого языка, на котором совсем не случайно был написан Новый Завет. Сегодня английский язык, скорее в его американском, чем в чисто английском варианте, является языком «койне»
зарождающейся глобальной культуры. Независимо от будущего американского имперского могущества никакого конкурента ему на горизонте не наблюдается. Миллионы людей во всем мире, которые все чаще используют английский язык в качестве языка международного общения, делают это главным образом из практических соображений. Молодые китайцы, которые пристают к туристам, чтобы попрактиковаться в английском, поступают так потому, что хотят пользоваться Интернетом и иметь больше шансов на получение хорошей работы, а не потому, что стремятся читать в оригинале Шекспира или Фолкнера.
Но использование иностранного языка не проходит для людей бесследно. Любой язык имеет под собой культурный пласт познавательных, нормативных и даже эмоциональных коннотаций. То же са мое справедливо и в отношении американского языка, незати ч даже от взглядов и ценностей, которые пропагандируются американскими СМИ. Подумайте хотя бы о таких, казалось бы, безобидных выражениях, как religious preference («религиозное предпочтение») и sexual orientation («сексуальная ориентация»), или о таких фразах, как / cannot express myself in this job («Я не могу выразить себя в этой работе»), / need more space in this relationship («Я бы хотел, чтобы наши отношения были менее обязывающими»), You have the right to your opinion («Вы имеете право на собственное мнение»).
Зарождающаяся глобальная культура имеет средства распространения, рассчитанные как на представителей элиты, так и на широкие слои населения. Возможно, самым важным средством для элиты является то, что Сэмюэль Хантингтон удачно окрестил давосской культурой (по названию швейцарского горного курорта, где ежегодно происходят экономические консультации на высшем уровне) — международной культурой ведущих деловых и политических кругов мира. Ее основной двигатель, международный бизнес, — тот же самый двигатель, который управляет экономической и технологической глоба- Культурная динамика глобализации лизацией. Но было бы ошибкой думать, что это культура только тех немногих, кого приглашают в Давос; есть еще и миллионы таких, кто хотел бы быть туда приглашенным и кто находится в том состоянии, которое у социологов принято называть упреждающей социализацией. В мире существует целая сеть сообществ честолюбивых молодых людей, занимающихся бизнесом и другими видами деятельности, которые появились в их странах (из числа изучаемых в рамках нашего проекта) словно бы ниоткуда — своего рода «яппи-интернационал»*, члены которого бегло говорят по-английски, соответствующим образом одеваются и ведут себя, работают и развлекаются, а в какой-то степени и мыслят по-английски — и надеются, что когда-нибудь и они будут участниками элитных саммитов.
Однако нужно быть осторожным, предполагая, что эта внешняя оболочка охватывает все стороны их жизни. Насчет одних это, безусловно, так: к счастью или на беду, но они — космополиты во всех отношениях. Другие же ухитряются каким-то образом одновременно существовать в двух разных мирах: хотят не остаться в стороне от глобальной деловой культуры, а в личной жизни ориентируются на совершенно иные культурные ценности. К какому из двух вариантов относится та или иная группа — это всегда вопрос, требующий эмпирического подхода.
В этом отношении интересно сравнить Восточную Германию и Индию. После объединения страны на бывшую ГДР обрушилось целое сонмище консультантов, которые учили и наставляли, как вести себя в новых экономических условиях, по сути дела, как стать «белыми» людьми. Встречено это было с весьма сильным недовольством и сопротивлением (включая и так называемую ностальгию по «азиатчине»), культурные же ресурсы, необходимые для того, чтобы перейти на новый образ жизни, оказались крайне ограниченными. В Индии, наоборот, несмотря на множество школ бизнеса и образовательных курсов, на которых местных жителей учили, кчк нужно вести себя, чтобы стать участниками глобальной экономической системы, многие профессиональные компьютерщики в Бангалоре преуспели в плане сочетания подобного рода участия с образом жизни, в котором преобладают традиционные ценности индуизма.
Есть и еще один элитный сектор зарождающейся глобальной культуры, иногда сливающийся с деловой культурой, иногда вступающий с нею в напряженные отношения. Это — глобализация западной интеллигенции, то, что я не совсем удачно называю клубной культурой интеллектуалов (faculty club culture). Распространяется она разными средстваЯппи (yuppie) — популярное сокращение от young urban professional (молодой городской профессионал). — Прим. персе.
Введение ми: академическими структурами, фондами, неправительственными организациями, некоторыми правительственными и межправительственными учреждениями. Она тоже ищет и активно создает рынки по всему миру, но ее продукция совсем не та, что предлагают транснациональные корпорации: это идеи и правила поведения, выработанные западными, главным образом американскими интеллектуалами, такие как учение о правах человека, концепции феминизма, защиты окружающей среды и мультикультурализма, а также представления о политике и образе жизни, в которых воплощаются эти идеологические построения.
Точно так же, как потенциальные восточногерманские и индийские участники элитной деловой культуры должны усвоить соответствующие правила поведения и общепринятые представления этой культуры, так, mutatis mutandis, должны поступить и те, кто хочет добиться успеха на поприще элитной интеллектуальной культуры. Кроме того, поскольку интеллектуальная культура по определению носит гораздо более идеологический характер, чем прагматический деловой мир, цена за вход в «клуб культуры интеллектуалов» выше в плане ее влияния на личную жизнь.
Проще говоря, преуспевающий восточноевропейский бизнесмен в зале совещаний может вести себя так же, как и его американский коллега, но, возвращаясь домой, он — в духе лучших местных традиций — может бить жену и измываться над детьми. Однако восточноевропейский интеллектуал, который хочет иметь хорошие отношения с Фондом Форда, должен быть более осмотрителен, если он предпочитает двойственный обра? жт ни. Две культуры часто переплетаются друг с другом. Например, кор порации нанимают высококлассных ученых, чтобы они научили их персонал, как следует относиться к другим культурам и лицам противоположного пола (исходя из ошибочного, может быть, предположения, что это увеличит производительность труда); а поборники прав человека и активисты движения по охране окружающей среды нападают на эти же корпорации за те или иные их действия, которые считают неправильными. Две культуры в таком случае вступают между собой в конфликт.
То, что в самом широком смысле можно назвать идеологией здорового образа жизни, которая зародилась в среде американских интеллектуалов, вышло далеко за пределы этой группы, затронуло гораздо более широкие массы людей, оказав влияние на их ценности и поведение, и привело к возникновению глобального политического движения. Деловая культура восприняла многое из этой идеологии, о чем свидетельствуют многочисленные «оздоровительные»
программы и поощрение физического совершенствования. Тем не менее время от времени вспыхивает конфликт, когда, например, сторонники движения Культурная динамика глобализации за прекращение курения нападают на табачную промышленность. В этом отношении весьма поучительна история «антитабачного» законодательства в ЮАР. С падением режима апартеида правительство в этой стране было сформировано из людей, большая часть которых имела опыт долгого и плодотворного сотрудничества с западными неправительственными организациями.
Прямым результатом этого стало антитабачное законодательство (которое с гордостью провозгласили самым строгим в мире) — результатом довольно странным, если учесть, что эпидемия СПИДа в ЮАР приняла катастрофические размеры. Ясно, что эта акция была продиктована не прагматической заботой о здоровье населения, а предпринята под влиянием ориентированной на Запад «клубной культуры интеллектуалов».
Любопытно взглянуть на эти две элитные культуры в свете старой неомарксистской теории зависимости. Давосская культура и «клубная культура интеллектуалов» имеют составляющие метрополию «столичные» центры и «периферию», зависящую от этих центров. Но центры первой культуры не располагаются в наше время исключительно на Западе. Есть и такие мощные центры, как Токио, Гонконг и Сингапур. Шанхай и Бомбей, вероятно, вскоре дополнят этот список.
Столичные же центры глобализированной интеллигенции находятся почти исключительно на Западе, точнее, в Америке. Таким образом, когда употребляют термин «культурный империализм», это, по всей видимости, больше относится к 43-й Ист-стрит, где расположен впечатляющий центральный офис Фонда Форда, чем к таким корпоративным бастионам, как Уолл-стрит и Мэдисон-авеню. Я мог бы добавить, что это всего лишь дескриптивное утверждение, а не обязательно ценностное суждение. Можно сетовать или восторгаться по поводу тех влияний, которые исходят из любого указанного адреса, располагающегося на Манхэттене.
Как бы то ни было, но господствующее положение Соединенных Штатов в обеих элитах не вызывает никакого сомнения. Это означает, что самыми главными «глобализаторами» являются американцы. Джеймс Хантер предложил такой образ для тех, кого он называет космополитами с узкоместническими интересами (parochial cosmopolitans): это люди, которые с величайшей легкостью переезжают из страны в страну, оставаясь при этом в защитной «оболочке», ограждающей их от любого серьезного контакта с местными культурами. «Оболочка»
предохраняет их of всяких сомнений по поводу того, что они делают. Д. Хантер находит людей этого типа и в корпорациях, и в неправительственных организациях, за исключением, может быть, тех, кто принимает участие в работе евангелических миссионерских организаций.
Мнение Хантера по поводу этих «глобализаторов» было подвергнуто критике. Возможно, он упускает из виду более искушенных члеВведение нов обеих элит, однако дает точное описание довольно многочисленного слоя американских бизнесменов и интеллектуалов, участвующих в процессе глобализации. Они напоминают известного продавца из романа Артура Миллера, который выезжает «на улыбке и начищенных ботинках» — типичного представителя американцев. По сравнению с предшествующими «цивилизаторскими миссиями» (скажем, британской или французской, не говоря уж о советской, никаких сожалений не вызывающей) этот американский «культурный империализм» отличается своим наивно-простодушным характером (что необязательно должно вызывать к нему симпатию).
Это особенно явно в тех случаях, когда американцы бывают искренне удивлены тем, что их усилия встречают враждебную реакцию.
Гораздо более наглядное проявление зарождающейся глобальной культуры — средства распространения культуры массовой, которую тиражируют коммерческие предприятия всех видов (такие как Adidas, McDonald's, Disney, MTVv. т.п.). Хотя контроль за этими предприятиями осуществляется элитами, массовая культура проникает в широкие слои населения во всем мире.
Масштабы этого проникновения едва ли можно преувеличить. Взять хотя бы один статистический показатель: в 1970 г. только у 10,3% чилийских семей был телевизор, а в 1999-м их численность составляла 91,4%. Хотя некоторые программы, идущие по чилийскому телевидению, созданы внутри страны, преобладающая их часть приобретена за границей, главным образом у американских информационных агентств.
Разумеется, большая часть массовой культуры носит поверхностный характер — в том смысле, что не оказывает серьезного вли/r.u1) на взгляды, систему ценностей и поведение населения. В принципе индивид может носить джинсы и спортивную обувь, есть гамбургеры, даже смотреть мультфильмы Диснея и при этом целиком оставаться в рамках той или иной традиционной культуры. Тем не менее обитатель чилийских трущоб в футболке с надписью «Занимайтесь любовью, а не войной» может служить примером более существенного изменения. Маловероятно и то, что на взглядах и поведении молодых чилийцев, которые неистово танцуют под рок-музыку и потребляют другие блага импортной культуры, это никак не отражается (что хорошо известно официальным блюстителям традиционных ценностей).
Я бы предложил проводить различие между «причастным» и «непричастным» потреблением. В англиканской теологии «причастие» определяется как видимый знак невидимой благодати. Это определение, mutatis mutandis, вполне приемлемо и здесь. Некоторые случаи потребления продукции глобализирующей массовой культуры носят характер совершенно «непричастный».
Перефразируя Фрейда, можно сказать, что иногда гамбургер — это всего лишь гамбургер. Но в других случаях Культурная динамика глобализации потребление гамбургера, особенно когда это происходит под золочеными образйми ресторана McDonald's, служит видимым знаком реальной или воображаемой причастности к глобальной современности. Исследование ресторанов McDonald's в Восточной Азии, проведенное гарвардским антропологом Джеймсом Уотсоном и руководимым им коллективом (членом которого был и Яньсянь Янь), показывает, что «причастное» потребление превращается в «непричастное», поскольку этот тип быстрого питания со временем становится привычным, даже заурядным. В Пекине, как и в других местах, когда рестораны McDonald's были еще новшеством, люди шли в них, чтобы не только съесть гамбургер, но и приобщиться к стилю американской современности.
В Токио или Тайбэе, где рестораны McDonald's давно уже на каждом углу, прийти сюда — значит выбрать один вариант из массы других: гамбургер — это всего лишь гамбургер. Нет, разумеется, никакого способа априорно определить, какой тип потребления окажется преобладающим. Это всегда дело эмпирического исследования.
Наконец, возникающую глобальную культуру распространяют массовые движения того или иного типа. Некоторые из них связаны с «клубной культурой интеллектуалов» (например, движения феминисток или поборников охраны окружающей среды, или те, которые французский социолог Даниэль Эрве-Легер назвал экуменизмом прав человека). Иногда западные спонсоры оказываются не в состоянии организовать по-настоящему массовые движения; в таких случаях, если воспользоваться языком теории зависимости, местные активисты образуют «компрадорский класс», состоящий на службе у представителей «метрополии». Хотя в других случаях миссионерскому рвению сопутствует успех, и в итоге возникают массовые движения, привлекающие к себе многих. Опять-таки только в результате тщательного эмпирического исследования можно установить, какая из этих двух возможностей реализуется.
Я давно уже доказывал (и не изменил своего мнения), что евангелический протестантизм, особенно пятидесятиичество, является наиболее серьезным массовым движением, которое служит (в основном непреднамеренно) средством культурной глобализации. Это огромное по своему размаху движение, охватывающее широкие просторы Восточной и Юго-Восточной Азии, острова Тихого океана, африканские страны, расположенные южнее Сахары, и особенно Латинскую Америку. Английский социолог Дэвид Мартин, который много лет посвятил изучению этого явления, установил, что во всем мире насчитывается по меньшей мере 250 миллионов сторонников этого движения. И, как показал Д. Мартин, оно осуществляет подлинную культурную революцию. Чилийские и южноафриканские данные, например, свидетельствуют о том, что обращение в эту религию меняет Введение отношение людей к семье, сексуальному поведению, воспитанию детей и, что самое главное, к работе и экономике вообще.
Попросту говоря, это та религия, которая теперь, как некогда в Англии и Северной Америке, учит, по словам Макса Вебера, «протестантской этике», т.е. воспитывает единственно приемлемую мораль для тех, кто хочет чего-то добиться в начинающуюся эру современного капитализма. Хотя эта разновидность протестантизма явно англосаксонского происхождения (современное пятидесятничество возникло в Соединенных Штатах около ста лет назад), она хорошо приживалась всюду, куда проникала. Для нее не обязательно владение английским языком, а характер богослужения (особенно используемая при этом музыка) позволяет ей прекрасно уживаться с местными традициями. Однако «дух», который она выражает, обнаруживает абсолютно англосаксонские черты, что проявляется в удачном сочетании личностного самовыражения, равноправия (особенно между мужчинами и женщинами) и способности к созданию добровольных объединений. Таким образом, она облегчает не только социальную мобильность в период становления рыночной экономики (что, конечно, было сутью веберовской концепции), но и фактическое или ожидаемое участие той или иной страны в новой глобальной экономике.
Следует к тому же отметить, что лидеры этого движения осознают свою причастность к некоему глобальному движению с растущими контактами между ними (независимо от их гражданской принадлежности к тому или иному государству) и центрами протестантизма, находящимися в Соединенных Штатах.
Как отмечалось ранее, между различными сферами кулыуршж глобализации существуют как противоречия, так и совпадения — при чем и на уровне элиты, и на уровне широких народных масс. Если и есть аспект, который присутствует во всех этих сферах, то это индивидуализация: все сферы зарождающейся глобальной культуры способствуют независимости индивида от традиции и сообщества. Индивидуализация должна рассматриваться как социально-психологический процесс, эмпирически проявляющийся в поведении и сознании людей независимо от идей, которые могут быть у них по этому поводу. Другими словами, индивидуализацию как эмпирическое явление необходимо отличать от «индивидуализма» как идеологии (хотя они, конечно, нередко бывают связаны друг с другом).
Такой подход полезен, поскольку помогает объяснить, чем именно привлекательна новая глобальная культура. Как уже хорошо известно, модернизация разрушает господство традиции и духа коллективности, стало быть, автоматически делает индивида более самостоятельным. Это означает освобождение, но может ощущаться и как тяжкое бремя. «Индивидуализм» как идеология дает обоснование этоКультурная динамика глобализации му освобождению и, если угодно, облегчает бремя свободы. Так или иначе, у новой глобальной культуры есть существенное сходство с процессом модернизации; а в наше время во многих уголках мира-они даже совпадают друг с другом.
На ранних стадиях процесса модернизации у людей преобладает сначала лишь ощущение открывающихся перед ними новых возможностей и стремление к большей свободе, осознание бремени обычно приходит к ним позднее. Поэтому появляющаяся глобальная культура весьма привлекательна для всех, кто высоко ценит личную свободу и стремится реализовать ее как можно полнее. Интересно, что и в этом смысле глобальная культура напоминает эпоху эллинизма, когда тоже превозносились индивид и его стремление к «совершенству», тем самым индивид освобождался от ограничений со стороны традиции (такое сравнение предложил К. Велиз).
Перед нами теперь картина культурного землетрясения, толчки которого ощущаются практически во всех частях света. Когда происходит землетрясение, люди реагируют на него по-разному.
Возможно спокойное восприятие случившегося, как в случае с упомянутым, например, «япшинтернационалом». Бывают попытки агрессивного неприятия под знаменами религии (Талибан) или национализма (Северная Корея). Так как изоляция от глобальной культуры обязательно требует изоляции и от глобальной экономики, то затраты на поддержание такого положения, конечно, очень высоки. Впрочем, существуют и не столь тотальные формы неприятия, которых придерживаются, как правило, правительства, пытающиеся совместить участие своих стран в глобальной экономике с сопротивлением глобальной культуре (самый яркий пример этого — Китай).
Балансирование подобного рода — тоже занятие не из легких. Но такие случаи (когда приятие совмещается с отказом) представляются для исследователя более интересными.
Почти везде наблюдается явление, названное Джеймсом Уотсо-ном локализацией: глобальная культура принимается, но с существенными местными видоизменениями. Как указывает Уотсон, McDonald's в Америке как бы заключает со своими посетителями негласный договор: ресторан обеспечивает посетителей свежими недорогими продуктами; они их съедают и сразу же уходят.
Это и означает «быстрое питание». В Восточной Азии в такой договор необходимо было внести изменения, поскольку посетители здесь задерживаются. Особенно часто это делают две группы посетителей: домохозяйки, отдыхающие в ресторане после покупок и прочих дел, и школьники по дороге домой. Их привлекают чистое помещение, удобные туалеты и (для домохозяек) защита от неуместных приставаний. Такая локализация особенно интересна, потому что имеет очевидные экономические последствия, к которым персонал McDonald's должен был приспособиться.
2 - Введение Но у локализации бывают и более глубокие аспекты. Так, буддистские движения на Тайване заимствовали многие организационные формы американского протестантизма, чтобы распространять религиозное учение, в котором нет ничего американского, ничего западного. Другой пример:
эксцентричное немецкое мероприятие «Парад любви», переняв форму парадов американских гомосексуалистов, по сути стало панэротическим фестивалем, отмеченным чисто немецкой методичностью (тем самым опровергая, возможно, тезис о том, что «немецкая оргия» — явный оксюморон).
Распространение глобальных воздействий может привести и к воскрешению местных культурных форм. Так, проникновение с Запада в Индию и Японию ресторанов быстрого питания привело к распространению закусочных, предлагающих блюда традиционной кухни, а вторжение западных стилей в Японию — к появлению местных модельеров, ориентирующихся на чисто японскую эстетику.
Под видом локализации скрывается еще одна разновидность реакции на глобальную культуру, которая лучше всего характеризуется термином «гибридизация». Это намеренные попытки синтеза иностранных и местных культурных особенностей. Япония в эпоху Реставрации Мэйдзи являет собой пример страны, которая впервые и вполне успешно реализовала реакцию именно такого рода. Но есть и множество других примеров, самым ярким из которых, учитывая колоссальный экономический успех китайских диаспор во всем мире, служит формирование деловой культуры китайцев, сочетающей наиболее соврсмен ные методы ведения бизнеса с традиционным китайским персонализмом. Однако по мере того как сам Китай будет интегрироваться в систему глобальной экономики, могут появляться примеры гибридизации, аналогичные популярному с недавнего времени понятию «конфуцианский торговец». Случай со специалистами по программному обеспечению в Бангалоре, украшающими гирляндами свои компьютеры во время индуистских церемоний, — особенно яркий пример того же рода. Другой любопытный случай, правда, гораздо более упрощенный, — синтез христианства и традиционных религий в так называемых Африканских местных церквях (AIQ. Все эти примеры свидетельствуют, что в представлении о бездумной глобальной гомогенизации в огромной мере недооценены творческие и изобретательские способности людей, сталкивающихся с вызовами в области культуры.
Тем не менее по способности к творческому приспособлению культуры отличаются друг от друга. В этой связи можно воспользоваться градацией культур на «сильные» и «слабые», предложенной Сэмюэлем Хантингтоном (хотя важно подчеркнуть, что это описательные категории, а не оценочные суждения). Культуры стран Восточной и Южной Азии, особенно Японии, Китая и Индии, явно относятся к Культурная динамика глобализации разряду «сильных», в то время как африканские культуры и культуры некоторых европейских стран — к относительно «слабым».
Особенно интересен немецкий случай. На интуитивном уровне культуру Германии принято было считать «сильной», но оказывается, что это не так. Причины этого совершенно очевидны. После падения Третьего рейха из-за повышенной чувствительности немцев ко всему, что может повлечь за собой обвинение в возрождении национализма, у них ослабилось стремление отстаивать достоинство немецкой культуры и выработалась привычка относиться более или менее безразлично к влияниям, проникающим извне. Это сразу бросается в глаза при сравнении Германии с другими европейскими странами (особенно с Францией) и, кроме того, помогает понять, почему Германия (точнее, ее территория к западу от бывшего «железного занавеса») оказалась самой «американизированной»
страной в Европе.
К данному явлению, как ни странно, вполне применимы некоторые понятия, предложенные в 70-е годы Бриджитт Бергер, Хансфридом Кельнером и мною в контексте теории модернизации. Мы говорили, что современность утверждается как совокупность «пакетов» (packages), в которых содержатся модели поведения и сознания. Содержимое некоторых этих «пакетов» может быть вынуто по частям и собрано в другой комбинации без замедления процесса модернизации, как, например, содержимое «пакета», состоящего из христианства и современной медицины, разносимого западными миссионерами. Мы назвали такие связи внешними. Другие «пакеты» не могут быть разобраны без остановки процесса модернизации, например, связь между современной медициной и научным осмыслением понятия причинности. Их мы назвали внутренними связями, В тех случаях, когда «пакеты» из одного социетального сектора начинали проникать в другой, мы говорили о «переносе», например, когда экономические представления о доходах и расходах переносятся на жизнь семьи (брак как контракт, дети как инвестиции и т.д.). Наконец, ситуацию, когда пытаются ограничить смешение содержимого «пакетов», мы назвали прекращением. Некоторые индивиды, например, ведут себя определенным образом на работе и совсем по-другому, когда приходят домой (японский бизнесмен снимает свой темно-синий костюм, надевает юкату и упражняется в каллиграфии). Я думаю, что эти понятия окажутся небесполезными для понимания различных реакций на зарождающуюся глобальную культуру.
Перечисленные разновидности реакции на вызов возникающей глобальной культуры еще не дают представления о картине в целом. Существует еще и такое явление, как альтернативные глобализации, т.е. глобальные культурные движения, возникающие за пределами Запада и оказывающие на него все более сильное влияние (рассказывая о наВведение деждах Индии на новую «встречу с судьбой», Туласи Шринивас назвала то же самое явление термином «эмиссия»). Наличие альтернативных моделей глобализации важно не только потому, что корректируется представление, согласно которому другие культуры просто реагируют на влияние культурной глобализации, исходящее с Запада и из Америки, но и потому, что подразумевается: к модернизации может вести не одна дорога, а несколько. Эта идея тоже отнюдь не нова. Недавно она снова ожила в трудах гарвардского синолога Ту Вэйминя, израильского социолога Шмуэля Эйзенштадта и других. Иначе говоря, альтернативные глобализации означают возможность существования альтернативных моделей современности (modernities), Эти процессы также происходят на уровне как элит, так и широких масс населения. В среде элиты появились и светские, и религиозные движения альтернативной глобализации. Хотя в последние годы (точнее, после экономических затруднений, которые недавно испытала Азия) японская индустриальная политика и методы управления стали менее привлекательными для западных деловых и политических кругов, какое-то время они активно стремились подражать Японии.
Хорошим примером религиозного движения служит организация Opus Dei, быть может, самая влиятельная на сегодня организация в католическом мире.
Организация Opus Dei возникла в Испании, но сейчас наибольшим влиянием пользуется в Латинской Америке (прежде всего в Чили), на Филиппинах и в других католических странах. Она проповедуеч мо-инственный консерватизм в богословии и морали, но при этом занимает весьма благожелательную позицию по отношению к современному глобальному капитализму. Opus Dei развернула очень активную политическую деятельность в последние годы режима Франко и сыграла заметную роль в переходе Испании к рыночной экономике (и позже, по крайней мере косвенно, в переходе к демократии). Две самые престижные бизнес-школы в Испании находятся под руководством представителей Opus Dei. Эта организация предлагает нечто большее, чем интеллектуальное примирение с социальными изменениями. Налицо сознательное стремление создать альтернативную современность — демократическую и в то же время полностью преданную католическим религиозным и моральным традициям. (И этим, кстати говоря, объясняется благосклонность Папы Римского Иоанна Павла II к Opus Dei, в отличие от его скептического отношения к иезуитам, которые прежде поставляли отборные кадры воинствующих католиков, но в последние годы их традиционная лояльность несколько пошатнулась.) В Латинской Америке были предприняты попытки построить «интегральную» католическую культуру, направленную против «американизирующего» влияния евангелического протестантизма.
Культурная динамика глобализации Индия породила множество чрезвычайно влиятельных религиозных движений, распространяющихся среди широких народных масс, иногда достигающих и более высоких социальных слоев населения. Хороший пример тому — движение Sai Baba, сторонники которого утверждают, что оно имеет 2 тыс. филиалов в 137 странах; возможно, эти цифры несколько преувеличены, но факт, что в Европе и Северной Америке таких филиалов действительно очень много, не вызывает никаких сомнений. Это движение, объединяющее тех, кто верит в существование сверхъестественных сил, представляет собой явную альтернативу современному научному мировоззрению. Еще более наглядный пример индийской культурной «эмиссии» — движение Харе Кришна. Такой же успех на Западе имело множество буддистских движений типа Soka Gakkai, пришедшего из Японии. «Буддистский ренессанс» на Тайване, как правило, тоже претендует на размах: например, Фонд Цзы-Чи имеет свои отделения в 40 странах.
Исламские движения в Турции и во всем остальном мусульманском мире очевидным образом предполагают альтернативную модель современности, т.е. не отказ от модернизации вообще в стиле афганского «Талибана» и агрессивных группировок в Иране, а скорее стремление строить современное общество, которое экономически и политически участвует в глобальной системе, но в то же время вдохновляется обладающей собственным самосознанием исламской культурой.
Аналогичное исламское движение в Индонезии, будучи прокапита-листическим, продемократическим, допускающим религиозный плюрализм, но при этом твердо преданным мусульманской вере, сыграло важную роль в падении режима Сухарто и избрании президентом лидера этого движения Абдуррахмана Вахида. Сегодня во всем мусульманском мире, даже в Иране, такое видение альтернативной исламской современности приобретает все больший вес.
Вероятно, наиболее существенное культурное воздействие на Запад Азия оказывает не через организованные религиозные движения, а в форме так называемой культуры New Age. Очевидно ее влияние на миллионы людей в Европе и Америке как на уровне представлений (перевоплощение, карма, мистические связи между индивидом и природой), так и на уровне поведения (медитация, Йога, шиацу и другие формы терапевтического массажа; тай-чи и боевые искусства, а также вообще использование традиций альтернативной медицины индийского и китайского происхождения). При своем неорганизованном и довольно расплывчатом характере New Age гораздо менее заметна, чем упомянутые религиозные движения; но она привлекает к себе внимание все большего числа специалистов, изучающих религию. Остается гадать, до какой степени New Age будет влиять на «метрополию» зарождающейся глобальной культуры, изменяя таким образом ее форму. БриВведение танский социолог Колин Кэмпбелл удачно охарактеризовал феномен New Age «истернизацией».
Если говорить о массовой культуре, то самым успешным ее «излучателем» (emitter) следует считать Японию. Японские автомобильные и электронные изделия заслужили репутацию надежной продукции, и в результате японские знания и методы контроля за качеством оказали значительное влияние на европейскую и американскую промышленность, а также на поведение потребителя. Случай с косметикой Shiseido, как и с японской модой и дизайном, интересен сочетанием современного производства с традиционными японскими представлениями об эстетике и тем, что они пользуются успехом за пределами Японии. В связи с этим, между прочим, весьма поучительной снова оказывается аналогия с эллинизмом. В эпоху позднего Рима в кругах, неудовлетворенных тем, что могла предложить греко-римская цивилизация, произошел поворот к Востоку в плане как поведения, так и «идей» — для них «свет воссиял с Востока», В конечном счете наибольшую выгоду от этого культурного поворота извлекло христианское движение, возникшее на западе Азии.
Нашу картину следует еще больше усложнить, добавив к ней то, что можно было бы назвать субглобализациями, т.е. движениями, имеющими скорее региональный, чем глобальный размах, но тем не менее способствующими сближению обществ, с которыми они сталкиваются вместе с зарождающейся глобальной культурой. «Европеизация» — вероятно, наиболее существенный тому пример, особенно в постсо ветских странах. Немецкое и австрийское влияние на Венгрию и ар> гие бывшие коммунистические страны, скандинавское влияние на Прибалтику и турецкое влияние на Центральную Азию способствует и «европеизации», и глобализации. Кроме того, существует идеологический проект чисто европейской версии современного капитализма, который, конечно, резко отличается от того, что воспринимается как его англосаксонская версия.
Наибольший интерес в этом плане представляет собой связь европеизации и секуляризации. О том, насколько страны, участвующие в «Европейском проекте», оказываются и участниками процесса «евросекуляризации», наиболее яркое представление дают ситуации, складывающиеся сегодня в Польше и Ирландии.
Есть и другие примеры: распространение гонконгских и тайваньских средств массовой информации в Юго-Восточной Азии и материковом Китае, а также японской массовой культуры на Тайване; мексиканские и венесуэльские СМИ, распространяющиеся в других латиноамериканских странах и среди испаноязычного населения Соединенных Штатов. Можно отметить и афроамериканское влияние в ЮАР, иногда с курьезными последствиями. Например, мужские цветастые рубашки с африканскими мотивами, появились сначала в Культурная динамика глобализации западной части континента и во времена апартеида никогда в ЮАР не встречались. Став популярными среди афроамериканцев как составная часть нового черного самосознания, они были завезены в ЮАР из Соединенных Штатов и теперь продаются в фешенебельных бутиках Йоханнесбурга и Кейптауна как «рубашки Манделы». Ни один из этих культурных элементов не входит в состав зарождающейся глобальной культуры как таковой, однако они выступают посредниками между ней и местными культурами, с которыми сталкиваются.
Разумеется, при определенных политических условиях напряженные отношения между глобальными и местными культурами могут приводить к тому, что Сэмюэль Хантингтон назвал «столкновением цивилизаций». Но острые культурные конфликты происходят и внутри самих обществ (если угодно, внутренние «столкновения цивилизаций»). Важное значение в этом отношении имеют конфликты между объединениями светской элиты и движениями религиозного возрождения, которые весьма драматично разворачиваются в Турции и других мусульманских странах, а также в Израиле и Индии. О напряженности на почве культуры между западными и восточными немцами после объединения Германии уже упоминалось. Более того, западные «культурные баталии» экспортируются как неотъемлемая часть процесса глобализации. Так, венгр, ищущий на Западе культурного вдохновения, сталкивается с противостоянием идеологий свободы рыночных отношений и охраны окружающей среды, свободы слова и кодекса «политической корректности», голливудского культа мужественности и феминизма, американской сытной, но не очень полезной еды и американской здоровой пищи и т.д. Другими словами, Запад едва ли является гомогенным культурным организмом, и потому вместе с глобализацией заносится и его отягощенная конфликтами неоднородность.
Культурная глобализация — довольно бурное явление, с трудом поддающееся контролю.
Правительства некоторых стран, конечно, предпринимают попытки для его введения. Наиболее существенный пример этого — «управляемая глобализация» (как называет ее Янь-сянь Янь) в Китае. Но такого рода усилия можно наблюдать как в авторитарных, так и в демократических режимах. Франция — пример из разряда последних, точно так же, как Квебек и вообще Канада.
Правительство Мбеки в ЮАР говорит об «африканском ренессансе»; и хотя составляющие его элементы довольно неопределенны, это тоже пример стремления «управлять» процессом глобализации посредством государственного вмешательства. Данный случай интересен тем, что представляет собой попытку реализовать альтернативную модель современности при весьма «слабых» культурных возможностях: любые успехи здесь были бы действительно очень интересными (и заслуживающими одобрения).
Введение Здесь соединяются проблемы общей глобализации, а также глобализации культурной, экономической и социальной, особенно проблемы «управления» теми, кто в рамках глобальной системы потерпел неудачу. Общественное недовольство может направиться в русло культурного сопротивления, вызывая «сиэтлский синдром», вполне оправданный в культурном плане.
Хорошим примером тому служит кампания против McDonald's во Франции: экономические волнения французских фермеров, выдвинувших лозунги в защиту французской цивилизации от американского варварства. С упадком (возможно, временным) марксизма в Европе, как и в любом другом месте, появляется плодородная почва для зарождения какого-то нового левого движения. В старые левые антикапиталистические и антиамериканские мотивы вдыхают новую жизнь. Но говорить о том, насколько широкий размах обретут эти тенденции, пока еще слишком рано.
Картина, которую я обрисовал, как и было обещано, довольно сложна. Она не поддается простому обобщению, за исключением того не очень значимого вывода, что культурная глобализация не представляет собой ни единственного большого обещания, ни единственной великой угрозы. Эта картина говорит еще и о том, что глобализация, по сути дела, является продолжением, хотя и в более сильной и глубокой форме, незримого вызова, который бросает модернизация. На культурном уровне это превращается в серьезный вызов со стороны плюрализма: ломаются традиции, считавшиеся незыблемыми, обнаруживается, что в области веры, ценностей и образа жизни cvшествует широкая возможность выбора. Не будет ошибкой сказа i ь, все это — серьезный вызов со стороны возросшей свободы, брошенный как отдельным индивидам, так и целым сообществам. Тот, кто ценит свободу, вряд ли будет сетовать по поводу такого развития событий, несмотря на связанные с ним издержки. Он больше всего будет заинтересован в поиске компромисса между бесконечной относительностью ценностей и ответными вспышками фанатизма. В условиях зарождающейся глобальной культуры это означает поиск неких средних позиций между приятием и агрессивным сопротивлением, между глобальной однородностью и провинциальной изоляцией. У этого поиска есть свои сложности, но, как убедительно показывают полученные в ходе нашего исследования данные, он не является чем-то несбыточным.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глобализация и альтернативные модели современности Управляемая глобализацияГОСУДАРСТВЕННАЯ ВЛАСТЬ И ИЗМЕНЕНИЯ В КУЛЬТУРЕ КИТАЯ
Яньсянь Янь В язвительном репортаже, посвященном рассказу о попытках распространить американскую гегемонию на китайское общество, один китайский комментатор отметил, что во время студенческих демонстраций, устроенных в знак протеста против бомбежки посольства КНР в Белграде, произведенной 7 мая 1999 г. авиацией НАТО, многие участники, скандировавшие перед зданием посольства Соединенных Штатов в Пекине: «Долой американский империализм!», в то же время пили кока-колу. Но бывают случаи еще более смешные. Когда некоторые молодые активисты отправляют свои послания по Интернету с призывом оказывать организованное сопротивление вторжению западной культуры, они, видимо, не задумываются над тем, что отправляемые ими сообщения написаны по-английски и подписаны такими английскими именами, как Джоан или Фрэнк. Другие отправлялись перекусить в закусочную KFC сразу же после того, как развесили на улицах плакаты с обличением ресторанов McDonald's'. Точно так же, когда в июне 1999 г. центральный канал китайского телевидения в знак протеста отменил объявленный им показ игр Национальной баскетбольной ассоциации США, многие телезрители высказывали свое недовольство, настаивая на том, что спортивные соревнования не имеют ничего общего с политикой.Летом 1999 г., когда я уже заканчивал свое полевое исследование, мне посчастливилось взять интервью у студента университета, который был одним из инициаторов студенческой демонстрации напротив американского посольства и вместе с тем одним из тех, кто выражал недовольство по поводу отмены показа баскетбольных игр. Когда я спросил его, почему он ведет себя столь противоречиво, он был явно удивлен и ответил: «Нет, в этом нет никакого противоречия. Это Глобализация и альтернативные модели современности правда, что я ненавижу американскую гегемонию и люблю смотреть, как играет их Национальная баскетбольная ассоциация. Но это две разные вещи. Игры НБА принадлежат всему миру, и каждый имеет право наслаждаться ими». Взглянув ему в глаза, я увидел, что он говорит искренне и без всякой задней мысли. И я внезапно понял, что по крайней мере для таких молодых людей, как он, действительно могла бы существовать по-настоящему глобальная культура, приемлемая для людей, воспитанных в разных национальных традициях, причем в политическом плане они могли бы быть настроенными националистически.
Эта глава состоит из двух разделов. В первом я рассматриваю четыре движущие силы культурной глобализации (как они очерчены Питером Бергером) поименительно к Китаю: деловая элита, клуб интеллектуалов, массовая культура и общественные движения2. К концу 1990-х годов нетрудно было обнаружить в Китае эти четыре движущие силы глобализации, хотя их влияние на социальную жизнь различается и по степени, и по характеру. В общем, такая движущая сила глобализации, как массовая культура, представляется самой мощной, тогда как воздействие социальных движений меняется от случая к случаю; тем не менее и то и другое оказывает непосредственное влияние на повседневную жизнь простых людей. Влияние же транснациональной научной и деловой элиты, напротив, ограничивается пределами определенного социального слоя. Партия власти приложила немалые-усилия, чтобы взять под свой контроль все четыре фактора глобали;и ции, но чаще всего эти попытки оказывались не столь успешными, как это предполагалось.
Во втором разделе я анализирую агентов этого процесса и его социальный контекст. К концу 1990х годов и большинство простых китайцев, и элита страны пришли к той мысли, что глобализация представляет собой неизбежный этап процесса модернизации Китая, а кроме того, дает шанс догнать развитые страны. Чтобы воспользоваться этим шансом, китайское государство попыталось усилить свою роль в деле формирования национального согласия и расширения участия Китая в процессе глобализации, в деле контроля за ходом экономической интеграции и взвешивания всех «за» и «против» культурной глобализации — сложную роль, которая во многих отношениях похожа на роль управляющего компанией. Отсюда название этой статьи — «управляемая глобализация».
Управляемая глобализация
КОНТУРЫ ЧЕТЫРЕХ ЛИКОВ КУЛЬТУРНОЙ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Давосская культура или конфуцианский торговец?Появляется ли в Китае транснациональная деловая элита и связанная с ней давосская культура?
Как видно из следующих двух примеров, на этот вопрос нельзя ответить однозначным «да» или однозначным «нет». Во время своих полевых исследований в 1998 г. я встретил преуспевающую в бизнесе женщину примерно лет сорока. Она владеет компаниями по торговле недвижимостью в двух городах на материке и фирмой в Гонконге, занимающейся импортом и экспортом; кроме того, у нее есть свой дом в Коннектикуте: несколько лет назад она переехала на постоянное жительство в Америку, хотя должна совершать частые поездки в Китай, для того чтобы руководить своим делом. Она сказала мне, что в целом проводит одинаковое количество времени во всех четырех точках, но ощущение, что она дома, возникает у нее лишь в Коннектикуте, где она может полностью отвлечься от своей работы. «Думаю, что я — гражданин мира», — сказала она мне как о чем-то тривиальном.
Второй пример касается другой преуспевающей деловой дамы, госпожи By, которая до июня г. была исполнительным директором филиала компании Microsoft в Пекине и ушла в отставку, как сообщалось, по невыясненным причинам личного характера. Тем не менее через своего близкого друга, работавшего вместе с ней над ее автобиографией, я узнал реальную причину ее ухода.
Госпожа By была недовольна теми методами, с помощью которых Microsoft захватил китайский рынок. Она считала, что некоторые стратегии компании Microsoft, использованные ею в ходе конкуренции с китайскими компаниями, были безнравственны и потому недопустимы. Разрываясь между профессиональным и гражданским долгом, она сделала окончательный выбор, выразив свой протест и недовольство руководству Microsoft, после чего и решила уйти. «Прежде всего, — сказала она моему другу вскоре после ухода, — я китаянка».
Ближе к концу моего полевого исследования в 1999 г. я убедился, что найти настоящую давосскую культуру в китайских деловых кругах пока еще нельзя — слишком рано. Некоторые предприниматели действительно ведут самый что ни на есть западный образ жизни, знакомы с западной культурой и по поведению на работе не отличаются от своих нью-йоркских или лондонских коллег. В то же время остается только гадать, насколько глубоко эта давосская культура затрагивает жизнь китайского общества и может ли эта деловая элита и в самом деле превратиться в составную часть транснационального капиталистического класса (если воспользоваться термином Склейра) в ситуаГлобализация и альтернативные модели современности ции конфликта между интересами компании и национальными культурными традициями3. Что касается, в частности, второго пункта, то я встречал многих преуспевающих бизнесменов, проявлявших живую заинтересованность в увеличении удельного веса такого типа местной деловой элиты, как rushang, или «конфуцианский торговец», к которому я обращусь далее.
Вообще вопрос о своеобразии китайской деловой культуры возникает в связи с появлением разнообразных форм собственности и частично рыночной экономики в течение переходного периода социализма. Компания может принадлежать государству, некоему коллективу (локальному сообществу), частному лицу, может быть совместным или независимым иностранным предприятием. В соответствии со своим типом компания имеет различную степень доступа служащих к внешнему миру, разную деловую этику, различающиеся ценности и шаблоны поведения.
Вообще-то те, кто работает в государственных компаниях, как правило, более консервативны и менее чувствительны к изменениям во внешнем мире, чего, однако, не скажешь о тех, кто занимает высокое положение в этих компаниях. Но на самом деле вследствие близких, иногда родственных связей между государственными компаниями и правительством руководители и менеджеры этих компаний весьма напоминают представителей политической и деловой элиты.
Многие из них регулярно совершают поездки в Европу и Северную Америку. некоторые учились за границей. Например, господин Ли, вице IUK н: дент компании, принадлежащей Китайской академии наук и являющейся, с одной стороны, научно-исследовательским институтом, а с другой — правительственным учреждением в рамках научного сообщества, весьма преуспевает и совершает частые поездки из Пекина в Лос-Анджелес и обратно, поскольку его жена и дочь живут в Санта-Монике, в Калифорнии, Он настаивает, однако, на том, что, хотя ему и нравятся американская система ценностей и американский образ жизни, его бизнес остается в Китае, поэтому он должен придерживаться китайских методов ведения дел.
Ведущие менеджеры совместных и иностранных предприятий ориентированы на Запад в большей степени, чем их коллеги из государственных компаний; многие из них получили степень магистра в области администрирования и другие ученые степени за границей. Интересно, что эти люди фактически продвигают на рабочем месте западную культуру, например, в плане институционализированной системы административного управления или взаимодействия и навыков общения. (В самом оригинальном случае, с которым я столкнулся, всем без исключения служащим компании были навязаны западные стандарты одежУправляемая глобализация ды, а женщинам — дополнительные правила относительно пользования косметикой.) Однако в частной жизни многие представители этой элиты остаются довольно традиционными, особенно в том, что касается отношений между полами, воспитания детей и общения с другими людьми. Себя они относят к новому типу — «конфуцианского торговца» (здесь слово «торговец» относится ко всем типам предпринимателей); некоторые из них категорически выступают против того, чтобы полностью перенимать «внешние стороны западной культуры», как это делают их младшие коллеги.
Возраст играет в Китае немаловажную роль. Молодые профессионалы (технический персонал, персонал по маркетингу, научные работники двадцатилетнего возраста), составляющие большую часть новообразовавшейся социальной группы «белых воротничков», как правило, с энтузиазмом усваивают западные ценности и западный образ жизни. Выросшие в более открытом обществе конца 1980-х годов, эти яппи с удовольствием слушают западную поп-музыку, смотрят западное кино и разделяют западные моральные ценности, такие как личная свобода, независимость и обостренное осознание права на лучшую жизнь. Они лидируют в том, что касается новых веяний ъ моде, спорте, сфере развлечений и прочих сферах потребления, потому что они молоды и в большинстве случаев оказываются единственными, кто имеет возможность и привилегию изучать новые явления4.
Интересной тенденцией среди профессионалов-яппи является то, что женщины, как правило, работают лучше своих коллег-мужчин и в большей степени, чем мужчины, удовлетворены своими теперешними рабочими местами. В результате этого должности менеджеров среднего звена в совместных и иностранных компаниях сейчас занимает множество женщин в возрасте от 25 до лет. Кроме того, все большее число женщин-профессионалов испытывает трудности при поиске подходящих супругов из-за своего более высокого статуса, более высокого заработка и западного стиля личной жизни5.
Большинство этих молодых профессионалов работают на более низких уровнях управления, маркетинга и технической поддержки как в иностранных, так и в государственных компаниях.
Однако по мере того как они становятся старше и опытнее в профессиональном плане, у них проявляется тенденция к большему консерватизму и традиционализму. В итоге многие стремятся стать «конфуцианскими торговцами», или преуспевающими учеными-бизнесменами, чем-то напоминающими ученых-чиновников в имперском Китае. Здесь термин «конфуцианский торговец» подразумевает следующее: бизнесмен является вместе с тем и ученым, который овладел сущностью традиционной китайской культуры и теперь посвящает всего себя применению на деле своих знаГлобализация и альтернативные модели современности ний и своей культуры и поддерживает тесные связи с политической элитой. Согласно убеждению господина Чжэнь Тяньшэна из Пекина, известного представителя этого класса, неправильно определять «конфуцианского торговца» просто как ученого, который стал бизнесменом. «Владение культурой само по себе никого не может сделать «конфуцианским торговцем». Гораздо важнее, чтобы поведение человека соответствовало конфуцианским нормам поведения и морали, таким как доброжелательность, справедливость, благопристойность, рассудительность и искренность»6.
Главной причиной того, что многие представители деловой элиты придерживаются идеалов «конфуцианских торговцев», стали, по-видимому, уникальные условия, созданные в Китае для бизнеса.
Несмотря на два десятилетия рыночных реформ, китайский рынок все еще остается системой, развивающейся по двум параллельным траекториям, в которой государство контролирует стратегические рыночные ресурсы, владеет большинством крупных предприятий и фирм и может в значительной мере предопределять судьбу частных компаний посредством реализации определенной политики и определенных предписаний. Условием делового успеха в большинстве случаев становятся личные связи с главами соответствующих правительственных учреждений. Поэтому только что возникший класс предпринимателей рассчитывает на поддержку как властей (центральных или местных) вообще, так и отдельных ее представителей (кадров). Такая ситуация была названа Дэвидом Уэнком «симбиотическим клиентизмом>. Кро ме того, в деловом мире крайне важны и сети личных связей, основанные на родственных и дружеских отношениях7.
Как стало ясно из нескольких взятых мною интервью, на деле западный стиль управления и западные деловые навыки в достижении успеха для многих частных предпринимателей играют второстепенную роль, хотя публично многие из них объясняют свой успех внедрением современных технологий и менеджмента, чтобы согласовать его с общепринятым официальным представлением о модернизации.
Неудивительно поэтому, что у многих представителей китайской бизнес-элиты и профессионалов менеджмента взгляды на мир так сильно ограничены, несмотря на то что они носят итальянскую обувь, швейцарские часы и свободно говорят по-английски.
Обучение на Западе и китаизация образования Как уже отмечалось, одной из главных причин нежелания китайской деловой элиты вестернизироваться является то, что китайские методы ведения дел помогают им выжить и преуспеть в Китае. Это, Управляемая глобализация однако, не относится к интеллигенции и исследователям в сфере социальных и гуманитарных наук, решившим, что их путь к успеху — это заимствование западных теорий и методов исследования. Мне кажется, что во второй области культурной глобализации — в сфере клубной культуры интеллектуалов — китайский случай обнаруживает некоторые черты, свойственные западной интеллигенции эпохи эллинизма.
Как известно, господство марксистской идеологии и плановой экономики — это два краеугольных камня, на которых держатся власть и легитимность Коммунистической партии Китая (КПК). Однако когда лидеры КПК решились на экономические реформы, они надеялись при этом сохранить старую идеологию. Хотя Дэн Сяопин придал экономическому развитию прагматический характер, он настаивал на сохранении четырех основных принципов партийного государства: социалистического пути развития, диктатуры пролетариата, лидерства Коммунистической партии и преданности идеям Маркса — Энгельса — Мао Цзэдуна. С тех пор как в 1979 г. эти четыре принципа были впервые выдвинуты, они считаются в КПК священными и остаются ядром старой идеологии, а также символом коммунистического господства. Любого, кто попытается их оспорить, партия власти сурово наказывает.
Лучшая стратегия для интеллигенции, не бросающей открытого вызова партии власти, но стремпщейся к более глубокому интеллектуальному развитию и большей свободе, — уход от марксистской теории и построение иных теоретических систем. Это означает заимствование западных теорий и исследовательских парадигм и использование их для критики современного общества и современной культуры. В этом истоки так называемого движения Нового просвещения 1980-х годов, когда процветали все типы западной мысли и было переведено множество книг и статей. Китай познакомился со свободой, демократией и рыночной экономикой, как с магическими чарами современности, а имена таких западных мыслителей, как Вебер, Фрейд, Сартр и Леви-Строс, стали составной частью повседневной лексики интеллигенции и студентов.
В это время окончательно оформилась ориентация на Запад, достигшая своего апогея в шестисерийном документальном телефильме «Речная элегия», который демонстрировался по китайскому телевидению в 1988-1989 гг. Этот телевизионный сериал полностью дискредитировал традиционную китайскую культуру и призвал к безоговорочному принятию культуры западной. В течение этого периода большинство китайских интеллектуалов верили в универсальность западной модели модернизации. С их точки зрения, единственный способ, каким Китай мог себя модернизировать, — это учиться у Запада.
Конец 3 - Глобализация и альтернативные модели современности подобным тенденциям был положен инцидентом на площади Тянь-аньмынь 4 июня 1989 г.
В 1990-е годы, хотя некоторые ученые и пытались вновь найти в традициях полезный потенциал (отсюда снова пробудившийся интерес к конфуцианству), наиболее активные исследователи критически анализировали план модернизации, привлекая теории деконструкти-визма, постколониализма и другие постмодернистские учения. Мишель Фуко, Эдвард Сайд, Пьер Бурдье и Жак Дерида стали новыми культурными героями китайских постмодернистов; началась следующая волна переводов иностранных (в основном английских и французских) книг.
Параллельно с этой постмодернистской тенденцией новые либералы из числа интеллектуалов активно переводили и распространяли труды Юргена Хабермаса и Фридриха фон Хайека. После 1997 г. это сопровождалось бурными дебатами относительно роли глобального капитализма в Китае, происходившими между так называемыми новыми левыми и новыми либералами, в ходе которых каждая сторона обвиняла другую в бездумном применении западных теорий в китайских реалиях.
Другой фактор, способствующий «глобализации образования», имеет более прозаическое происхождение: это финансовая поддержка. Поскольку исследования в области социальных и гуманитарных наук финансируются по существу только государством, которое соответственно дает деньги лишь на политически корректные проекты, множество независимых и свободомыслящих ученых вынуждены ш. *-:; т. поддержку у зарубежных исследовательских центров, сотрудничая L иностранными учеными или напрямую обращаясь в иностранные фонды.
Некоторые финансирующие организации, имеющие свои отделения в Китае, проявили живой интерес к более непосредственному участию. Например, Фонд Форда финансировал исследовательский проект о миграции тружеников сельского хозяйства в китайские города и сумел набрать для проведения исследования восемь научных групп. Весьма интересно, что шесть из восьми этих групп были от государственных исследовательских центров, лишь одна — от Пекинского университета и еще одна — от Китайской академии социальных наук.
За рубежом, как замечают китайские ученые, финансовая поддержка также оказывается далеко не всем. Чтобы успешно конкурировать за предоставление гранта, исследователи должны разрабатывать свои проекты, придерживаясь западных академических норм, и проводить исследования в соответствии с интересами финансирующих организаций. В результате китайские исследователи превращаются в научное сообщество западного типа и в теоретическом, и в методологическом отношении. Сюда входят и наиболее радикальные постмодернисты, Управляемая глобализация труды которых с точки зрения старших либерально мыслящих интеллектуалов — лишь копии западных аналогов, притом ухудшенные.
Относительно прогрессивно то, что транснациональные компании начали учреждать в лучших университетах Китая различные гранты и стипендии, оказывая таким образом большое влияние на студентов. Согласно одному сообщению, прозвучавшему в 1997 г. в выпуске новостей, в Пекинском университете более 70% четырех с лишним миллионов стипендий предоставлялись транснациональными компаниями, а в соседнем университете Кинхуа из иностранных источников финансировались 50% стипендий. Поскольку две эти элитные школы считаются соответственно китайским Гарвардом и китайским Массачусетским технологическим институтом, возникает беспокойство по поводу длительного влияния зарубежных стипендий на научные и интеллектуальные круги в Китае8.
Как отмечали многие из тех, у кого я брал интервью, это ставит перед китайскими учеными, выступающими за независимость и свободу слова, двойную дилемму. На экономическом уровне они должны выбирать между контролируемыми партией правительственными фондами и зарубежными источниками финансирования, которые, расходуя деньги на китайскую науку, сами между тем отнюдь не аполитичны; на политическом же уровне они стремятся выступать против жесткого авторитарного режима (что означает одобрение рыночной экономики и капитализма) и в то же время хотят защитить китайскую культуру от нивелирующего господства мирового капитализма, не замедляя при этом скорости реформ, которые сделают страну более открытой для окружающего мира.
В последние годы в ответ на все более усиливающееся влияние западного научного сообщества на Китай (надо сказать, что даже специалисты по древнекитайской литературе должны сдать экзамен по английскому языку, чтобы получить ученое звание) стало популярным стремление к китаизации социальных наук. Дебаты же во всех крупных академических центрах по поводу научных норм и академических правил продолжались больше двух лет. Многие ученые объясняют эту ситуацию слабыми позициями Китая в мировой экономике и политике. Они доказывают, что как только Китай будет окончательно модернизирован, его академические традиции будут приняты всем мировым научным сообществом9.
Триумф биг-мака и голливудских боевиков Массовая культура, несомненно, — область, в которой глобальное влияние сказывается сильнее всего. Комедийные телесериалы и с Запада, и из соседних стран, голливудские боевики, гонконгская и Глобализация и альтернативные модели современности тайваньская поп-музыка, японские комиксы, финальные матчи Национальной баскетбольной ассоциации и чемпионаты мира по футболу — все это товары культурного потребления, пользующиеся у большинства потребителей повышенным спросом. Когда в 1999 г. из баскетбола уходил Майкл Джордан, многие китайские болельщики были очень расстроены, а статьи о нем заполняли китайские газеты и журналы в течение нескольких недель10.
Возьмем другой пример — распространение в Пекине закусочных McDonald's. Как один из основных символов американской культуры и король индустрии быстрого питания, McDonald's преуспевал с тех пор, как проник на китайский рынок в начале 1990-х. В апреле 1993 г. McDonald's открыл в Пекине свой первый ресторан; к лету 1998 г. он гордился сетью из 37 ресторанов, разбросанных по всему городу. Я уже писал о том, что клиенте» в рестораны McDonald's привлекали отнюдь не только гамбургеры, но и те культурные элементы, которые имеют отношение к Америке, и то предоставляемое McDonald's особое социальное пространство, где обычные потребители могут наслаждаться и американской пищей, и китайской версией американской массовой культуры11.
Особенно примечательны некоторые новые достижения в области массовой культуры. Во-первых, потребительство служит теперь для массовой культуры идеологическим фоном, а массовая культура в свою очередь поощряет массовое потребление. С начала 1990-х годов потребительство стало в китайском обществе новой культурной идеологией, незаметно подменяя и марксистскую идеологию, и традиционные китайские ценности. В отличие от массового потребления 1980-х, сосредоточенном на бытовых электроприборах типа холодильников и телевизоров, потребительство 1990-х выявило недавно появившийся интерес к разнообразным способам проведения свободного времени, многие из которых входят в состав массовой культуры: спорт, бодибилдинг, MTV, караоке-бары и т.п. В то же время гедонистические ценности и стремление к материальным благам ясно выражены в комедийных телесериалах, поп-музыке, кино и другой продукции средств массовой информации, поощряющей людей потреблять все больше ц больше. Это изменение в свою очередь подстегнуло дальнейшее развитие массовой культуры12.
Во-вторых, быстрое развитие массовой культуры должно в какой-то степени помочь формированию нового типа социального пространства, высококоммерциализированного, но находящегося при этом за рамками государственного контроля и управления. Помимо всего прочего, это означает быстрый рост частного издательского бизнеса, неофициальных периодических изданий и газет и финансируемых частным образом кинофильмов и телесериалов. К 1997 г. в Китае было Управляемая глобализация более 5000 газет и 9175 периодических изданий. Положение большинства из них зависит от состояния дел на рынке, и, чтобы выжить, они, как правило, должны найти свою нишу на рынке массовой культуры.
В-третьих, влияние Запада — не единственный фактор глобализации в области массовой культуры, «Мыльные оперы» и поп-музыка, например, находятся под влиянием прежде всего Гонконга, Тайваня, Сингапура и Японии. Как заметил Томас Голд, продукция массовой культуры, произведенная в Гонконге и на Тайване, включая поп-музыку, музыкальные буффонады, боевики, «мыльные оперы» и беллетристику, пользуется особенной популярностью у потребителей на большей части территории Китая (как и в Южной Корее). Легкое содержание, возможность отвлечься от действительности и китайский язык делают эту массовую культуру доступной огромному большинству китайских зрителей в противоположность западной массовой культуре, которая должна еще быть адаптирована13. Однако этот аргумент относительно культурной близости не может объяснить одинаковую популярность в китайском обществе японских комиксов и голливудских кинофильмов.
Права личности и социальные движения
РЕЛИГИОЗНЫЕ ДВИЖЕНИЯ
Социальные движения вообще и религиозные в частности — та область, которая находится под зорким наблюдением партийной власти, поскольку они могут превратиться в оппозиционную силу. Например, за последние два десятилетия в китайском обществе быстро распространилось христианство, однако возможность существовать и развиваться есть только у поддерживаемых государством протестантских и католических церквей. Те же церкви, которые отказываются сотрудничать с государством, считаются опасными для существующего строя и запрещаются. Согласно статистическим данным в 1993 г. в Китае было более 6 млн протестантов и около 4 млн католиков. Однако эти данные неполны, потому что включают только официально зарегистрированных сторонников. Подпольные и незарегистрированные церковные организации, вероятно, привлекают к себе гораздо больше сторонников; некоторые ученые оценивают общую численность протестантов и католиков в Китае в 30-40 млн человек14.Репрессии, обрушившиеся недавно на Falun Gong, еще раз показывают, что партийная власть не допустит существования в обществе независимых организаций. Зародившись в начале 1990-х годов как популярное движение, которое пропагандировало занятия дыхательныГлобализация и альтернативные модели современности ми упражнениями, лечение внушением и весть о грядущем тысячелетии, Falun Gong приобрел в Китае к 1999 г. 70 млн сторонников и еще 30 млн, если не больше, в других странах мира. Это превысило общую численность членов КПК (приблизительно 62 млн) и стало причиной для беспокойства ее лидеров. Сообщалось, что основатель Falun Gong, учитель Ли Хонгчжи, был вынужден под давлением правительства перебраться в Нью-Йорк. Когда в апреле 1999 г. арестовали нескольких лидеров секты, более 10 тыс. их соратников устроили напротив Чжонг-нанхай, официальной резиденции высшего руководства Китая, сидячую забастовку. После переговоров правительства с лидерами протестующих забастовка закончилась, но, поскольку она происходила почти накануне десятой годовщины инцидента на площади Тяньаньмынь, это послужило серьезным сигналом для руководителей КПК и для остального мира. В конце июля 1999 г. была начата профинансированная государством общенациональная кампания против Falun Gong с мобилизацией партией власти фактически всех СМИ и организационных ресурсов для наступления на деятельность движения и использованием правовой системы для наказания большого числа его лидеров15.
СВЕТСКИЕ ДВИЖЕНИЯ
Теперь рассмотрим три светских социальных движения — движение в защиту прав потребителей, движение в защиту окружающей среды и феминизм, которые тем или иным образом связаны с про цессом глобализации.Поскольку движение в защиту прав потребителей началось спонтанно, без явной связи с западными ресурсами, партия власти с самого начала играла ключевую роль в деле управления им. Первая в стране организация по защите прав потребителей была основана в одной из провинций Центрального Китая в 1983 г. Годом позже при мощной поддержке партии власти была основана Ассоциация китайских потребителей (АКП). К 1998 г. АКП создала общенациональную сеть из трех с лишним тысяч дочерних ассоциаций на уровне провинции, города, области плюс по официальным данным 45 тыс.
первичных ячеек. Правительство платит заработную плату всем сотрудникам АКП выше областного уровня, а оперативные фонды обеспечиваются соответствующими правительственными учреждениями. Хотя министерством внутренних дел ассоциация зарегистрирована как «массовая организация», руководитель и заместитель руководителя организации на любом уровне должны быть членами партии, пришедшими из службы надзора за промышленностью и торговлей16. Помимо официальной поддержки ассоциации партия власти настаивала также на принятии ряда правовых норм, касающихся функционирования потребительУправляемая глобализация ского рынка, таких как закон о защите прав и интересов потребителей, который был принят в Официальная поддержка АКП придает ей власть, необходимую для того, чтобы разбираться с производителями и поставщиками, на которых поступили жалобы потребителей. До сих пор 90% потребителей удавалось добиться успеха и получить компенсацию. Благодаря этому количество жалоб от потребителей увеличилось с менее чем 8 тыс. в 1985 г. до более 700 тыс. в 1997 г., что в свою очередь привело к большему общественному осознанию как прав потребителя, так и его индивидуальности (т.е. к признанию потребителя как личности). Вдохновленные успехом АКП, свои права начали защищать еще больше людей, и число судебных процессов по их искам быстро возросло17, Однако официальная поддержка движения в защиту прав потребителей также усиливает зависимость граждан от правительства. Поскольку АКП — полуофициальное учреждение, направление жалоб на адрес ассоциации стало для потребителей способом выражения протеста правительству (практика, история которой может быть прослежена вплоть.до Древнего Китая).
Если движение в защиту прав потребителей имеет к влиянию извне лишь косвенное отношение (в плане заимствования некоторых идей и взглядов), то движение в защиту окружающей среды было в Китае взлелеяно и в какой-то степени даже руководимо множеством глобальных факторов, начиная с частных фондов и кончая Организацией Объединенных Наций. Кроме того, вследствие твердой уверенности во внешней поддержке — как моральной, так и финансовой — китайские организации по защите окружающей среды представляются более независимыми от правительственного контроля и, таким образом, имеют некоторые черты добровольных объединений. Наиболее многочисленна находящаяся в Пекине организация по защите окружающей среды «Друзья природы»; к 1998 г. она насчитывала более 400 индивидуальных и несколько групповых членов. Их деятельность состоит в распространении образовательных программ, посадке деревьев, защите животных и мониторинге средств массовой информации. Другая организация, «Глобальная деревня», занимается исключительно просветительской деятельностью. Обе группы регулярно получают отчисления из иностранных фондов, а их лидеры совершают частые поездки за границу (надо заметить, что они свободно говорят по-английски, что, вероятно, необходимо им для работы).
Эти организации недавно критиковались за чрезмерное стремление фигурировать на страницах СМИ и надежды на поддержку из-за границы. Как сказал мне один ученый, даже на территории самого Пекина и его окрестностей существует много важных проблем, однаГлобализация и альтернативные модели современности ко «Друзья природы» всегда берутся за проекты в отдаленных или экзотических местах, таких как Юньнань или Тибет, которые привлекают внимание иностранной прессы и организаций типа Общества по защите исчезающих видов.
Третье светское движение, феминизм, тоже пока еще не вышло за пределы небольшого круга ученых, журналистов, художников и прочих представителей культурной элиты. Интересно, что китайские ученые-феминистки стараются отгородиться от исследований чисто женского вопроса, указывая, что видят в феминизме нечто иное, чем эмансипацию женщин: эмансипация — понятие гораздо более политизированное, оно используется партией власти. В течение нескольких предыдущих десятилетий исследования, посвященные женщинам, в частности и женскому вопросу в целом, по общему мнению, были связаны со Всекитайской женской ассоциацией (ВЖА), которая подобно другим полуофициальным организациям имеет отделения на всех уровнях административной системы.
Некоторые ученые-феминистки считают, что взломала лед и познакомила Китай с подлинным мировоззрением феминизма Всемирная женская конференция ООН, которая проходила в Пекине в 1995 г. Партия власти очень хотела тогда, чтобы эта конференция проходила именно в Китае, поскольку горела желанием восстановить имидж открытой, ориентированной на реформы страны после инцидента на площади Тяньаньмынь. В результате она примирилась с целым набо ром таких обычных в феминистском дискурсе на Западе понятии, -..\, тендерная теория и гендерное исследование — совершенно неизвестных тем, кто участвовал в работе женских организаций или проводил исследования женского вопроса под руководством ВЖА. Через своих представителей в женской ассоциации партия власти примирилась также и с той идеей, что гендерная перспектива должна учитываться при принятии политических решений, хотя эта зародившаяся на Западе теория во многом расходится с марксистской теорией эмансипации.
Признание партией власти тендерной теории, по мнению некоторых ученых-феминисток, привело к настоящему перевороту в Китае как в сфере традиционных женских исследований, так и в феминистском движении, поскольку тем самым феминистским теориям предоставляется законный статус и открываются новые перспективы развития данного движения. С 1993 по 1998 г. было образовано более 30 научно-исследовательских институтов, проведено свыше 100 семинаров и конференций, опубликовано более 150 книг и почти 2 тыс. статей. Некоторые ученые-феминистки доказывают, что эта деятельность была бы невозможной без Всемирной женской конференции ООН 1995 г. В то же время ученые и чиновники из аппарата ВЖА при идеоУправляемая глобализация логической и практической поддержке партии власти приложили все усилия, чтобы развить марксистский подход к решению женского вопроса.
Ученые-феминистки стремятся получать гранты и стипендии из-за границы, в то время как работа ученых, специализирующихся на традиционных исследованиях женского вопроса, финансируется государственной структурой — ВЖА. Это еще больше увеличивает дистанцию между двумя группами и усложняет отношения между глобальным влиянием и местным сопротивлением этому влиянию. По словам одной пожилой феминистки, примкнувшей к ВЖА, известные ученыефеминистки неоднократно сталкивались с трудностями при получении разрешения выехать за рубеж, поскольку их конкуренты из местных женских ассоциаций не были столь удачливы в установлении международных контактов и получении финансовой поддержки из-за рубежа для проведения своих исследований. Кроме того, некоторые ученые, получившие образование на Западе, были обвинены в попытках ограничить тендерные исследования рамками, определенными западными учеными-феминистками. Из нескольких взятых мною интервью следует, что конкуренция и конфликт между внутренними и внешними силами в области гендерных исследований только еще разворачиваются.
КИТАЙ ДЛЯ МИРА: ФАКТОРЫ И ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ КУЛЬТУРНОЙ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Как уже отмечалось, к концу 1990-х годов присутствие западной (главным образом американской) культуры стало очевидным во всех четырех аспектах культурной глобализации в Китае, хотя ее влияние на национальную культуру проявлялось по-разному в зависимости от пола, группы и социальной сферы. Тенденция к вестернизации ясно выразилась и в таких изменениях повседневной жизни, как растущая тяга к романтической любви и сексуальной свободе, увеличение числа разводов и появление неполных семей, триумф потребительства и товарного фетишизма, стремление получить ученую степень бакалавра и овладеть английским языком, популярность американских сетей ресторанов быстрого питания и соревнование среди городских подростков, кто из них «круче».Наблюдаем ли мы здесь процесс культурной конвергенции? Если считать только количество объектов западной культуры, ввезенных в Китай и используемых местными жителями, то ответ на этот вопрос мог бы быть положительным. Но при внимательном рассмотрении оказывается, что импортированная культура чаще всего претерпевает Глобализация и альтернативные модели современности в Китае трансформацию и локализуется, как это было в случае с ресторанами McDonald's в Пекине. Гораздо важнее и заслуживает особого внимания такой фактор, как местное население, поскольку во многих случаях оно относится к этим вещам не так, как сторонние наблюдатели.
Собственность и собственники Здесь ключевая проблема — проблема собственности по отношению к появляющейся глобальной культуре. Другими словами, всегда ли культурные ценности и культурная продукция западного происхождения принадлежат Западу, даже после того как они были импортированы в "нёзападчое общество? Как показали антропологические исследования транснационализма, для появляющейся глобальной культуры свойственно скорее разнообразие, чем единообразие, потому что местные культуры, как замечает Ричард Адаме, «продолжают производить новые, внезапно появляющиеся социальные организмы, принимают новые адаптивные формы, чтобы выжить и воспроизвести себя как благодаря, так и вопреки специфическому воздействию капитализма»18. Например, Дэниел Миллер, анализируя постановку американской мыльной оперы на Тринидаде, показывает, что местная аудитория сумела приспособить этот продукт иностранной культуры к условиям своей социальной жизни. Географическое происхож дение импортируемой культуры становится все менее существенны-^ По словам Миллера, действительно важно совсем другое, а именно местные последствия19.
Локализация иностранной культуры и местный подход к импортированной культуре — это и в самом деле ключ к пониманию нынешней культурной глобализации в Китае, поскольку большинство китайцев заняли активную и положительную позицию по отношению к импортированной иностранной культуре. Официально это отражено в следующем лозунге 1990-х:
«Китай для мира и мир для Китая», который содержит в себе одновременно две идеи. На одном уровне акцент делается на двусторонний, равноправный процесс, в рамках которого Китай активно тянется к миру, а мир — к Китаю. На более глубоком уровне этот лозунг означает движение навстречу иностранной культуре, на что указывает глагол zouxiang, который переводится как «движение», «шествие по направлению к чему-либо».
На социетальном уровне многие интеллектуалы, представители деловой элиты и профессионалы, как уже отмечалось, позитивно восприняли западные культурные ценности и культурные объекты.
Для них собственность западной культуры не является ни непреложной, Управляемая глобализация ни не подлежащей передаче; напротив, они чувствуют, что имеют право претендовать на локализованную иностранную культуру как на свою собственную или как на часть появляющейся глобальной культуры, к которой они тоже имеют какое-то отношение.
Хорошим примером могут служить слова студента колледжа, которые я процитировал в начале этой главы. По его мнению, игры Национальной баскетбольной ассоциации США, кока-кола, голливудское кино и Декларация независимости принадлежат новому миру, частью которого он себя ощущает. На языке науки: «появляющаяся глобальная культура выходит за национальные границы»; или, как заявляет один видный автор, если определенная культура может помочь ускорить экономическое развитие и повысить уровень жизни других наций, то она должна разделяться всеми сообществами и именоваться «культурой, общей для всего человечества». При этом совсем не важно, имеют ли элементы этой общей для всего человечества культуры какоелибо отношение к социализму или капитализму, к Западу или Востоку20. Позитивное стремление к импортированной культуре ясно указывает на то, что является главным фактором, побудившим Китай отдать предпочтение культурной глобализации.
Активным содействием культурной глобализации особенно отличаются четыре социальные группы: 1) транснациональные компании и другие иностранные организации, которые производят и экспортируют в Китай продукцию культуры; 2) китайские государственные структуры, которые регулируют приток иностранной культуры посредством контроля культурного рынка; 3) китайская интеллигенция и другие представители культурной элиты, выполняющие функции как комментаторов, так и участников процесса культурной глобализации; и 4) китайская молодежь, составляющая наиболее преданных и восторженных потребителей импортированной культуры.
Хотя все четыре группы так или иначе участвуют в процессе культурной глобализации, глобализаторы (экспортеры) и главные потребители зарождающейся глобальной культуры (т.е.
представители первой и четвертой категорий), очевидно, играют менее важную роль, чем две другие группы (т.е. китайская интеллигенция и китайское государство).
Короче говоря, глобализаторов (экспортеров), как правило, заботит то, как проникнуть на китайский рынок и быстро получить прибыль. Локализация выступает, очевидно, основной стратегией, взятой на вооружение транснациональными компаниями для достижения этой цели.
Как сказал мне один топ-менеджер пекинского McDonald's, «McDonald's — это не многонациональная, а мультило-кальная компания, и пекинский McDonald's привнес в приготовление гамбургеров часть местной кулинарной культуры. После того как компания Kodak приобрела семь китайских кинокомпаний и стала одной Глобализация и альтернативные модели современности из двух крупных кинокомпаний в Китае, ее главный менеджер сказал китайским зрителям, что China Kodak Company стремится стать «самой лучшей китайской компанией»21.