«С. М. Санькова ДВА ЛИЦА НОВОГО ВРЕМЕНИ. А. С. СУВОРИН И М. О. МЕНЬШИКОВ В ЗЕРКАЛЕ ИСТОРИОГРАФИИ Орел 2011 УДК 94719 ББК 63.1(2) 53-8 С 18 Издание подготовлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного ...»

Одним из первых в отечественной историографии отношение Меньшикова к государству рассмотрел П. И. Шлемин. В первой посвященной Меньшикову монографии он прямо называл его «государственником» и отмечал, что российская государственность была для публициста «боготворимой»515. Этот тезис он повторил в другой более обширной монографии, где пришел к выводу о том, что «меньшиковское отношение к государству обретало черты религиозного культа»516. Именно этот тезис является, на наш взгляд, важным ключом к пониманию общей позиции Меньшикова по всем социальнополитическим вопросам. Нам представляется, что именно государственная польза, как ее понимал Меньшиков, являлась отправной точкой в оценке всех других явлений и институтов.

Именно через призму идеи о сохранении, во что бы то ни стало, русской государственности становятся понятными отмечаемые Шлеминым постоянные рассуждения о «деградации общества и власти» и предостережения желающим отказаться от «имперской идеи ввиду Д. З. [Заславский Д. И.] Меньшиков. Стб. 190.

Шлемин П.И. Права человека в современном мире. С. 39, 17.

Шлемин П. И. М. О. Меньшиков: мысли о России. С. 198.

"непрекращающихся козней инородцев"»517. Так как «идея личной причастности и служения империи» лежала в основе русского национального характера, являясь, таким образом, началом, на котором базировалась русская государственность.

Вопрос о неоднозначном отношении Меньшикова к самодержавию первыми в отечественной историографии подняли С. М. Санькова и Д. А. Коцюбинский. Последний, изучив большой корпус публицистики русских националистов, пришел к заключению, что Меньшиков был единственным из них, кто допускал неоднозначные высказывания относительно «незыблемости» монархической формы правления в России. В подтверждение он приводит цитату из «Писем к ближним» за 1907 г., где публицист заявлял, что «монархия и нация вовсе не синонимы». Автор отмечал, что Меньшиков тем самым обнажил внутреннюю противоречивость «националистской идеологической парадигмы», свидетельствуя о том, что в представлении русских националистов вопрос о самодержавии решался «с точки зрения рационально обоснованной рациональной пользы, а не с точки зрения иррационально утверждаемого самодержавного credo»518. Отмечая противоречивость, в которой оказались националисты, признавая неограниченность самодержавия и в то же время приветствуя законодательную Думу, Коцюбинский указывает на то обстоятельство, что Меньшиков вынужден был высказываться по данному вопросу весьма неопределенно519. Именно в рассуждениях Меньшикова Коцюбинский обнаруживает и наибольшую противоречивость в отношении к «феномену царского самодержавия». На основе анализа трех близких по времени написания статей Меньшикова 1907 г. автор выделяет три разнящиеся между собой позиции публициста. В первом случае Меньшиков считает самодержавие действительно неограниченным, но полагает, что такой вид государственной власти исторически себя изжил. Во втором утверждает, что неограниченное самодержавие это всего лишь "миф", никогда не имевший ничего общего с исторической действительностью. В третьем солидаризируется с октябристским подходом к толкованию принципа самодержавной власти, «объявляя данный политический институт не противоречащим идее конституции»520. Думается, что подобная многозначность Шлемин П. И. М. О. Меньшиков: мысли о России. С. Коцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия. С. 154.

вытекала из того обстоятельства, что Меньшиков так и не смог внутренне окончательно определиться в своем отношении к самодержавной власти.

Неопределенность по вопросу о соотношении парламентаризма и самодержавия проявилась в подходе к так называемому третьеиюньскому перевороту. В целом, признавая право самодержца на государственный строй империи, Меньшиков полагал, что оно должно быть ограничено лишь в возможности упразднения представительного строя. В качестве иллюстрации этого положения Коцюбинский приводит афористичное высказывание Меньшикова: «Парламенты распустимы, но парламент не распустим»521. При этом, как отмечал Коцюбинский, Меньшиков стремился доказать, что «представительно-монархическое» правление имеет в России исторические корни, ссылаясь на опыт Киевской и Московской Руси. Публицист утверждал, что «национально-русский тип государственности не есть абсолютная монархия, и «как только наша монархия дошла до тирании..., началась смута, народу пришлось деспотическую династию сменить другою…»522.

Показательным является то отмечаемое Коцюбинским обстоятельство, что основные надежды по выведению страны из кризиса Меньшиков связывал в первую очередь не с монархом, а с «личностью премьер-министра». В представлении публициста именно глава правительства выполнял роль «политического вождя нации». Именно от него Меньшиков требовал «героизма» и «политического чудотворения» 523.

Специфику Меньшикова как монархиста-националиста стремился выявить И. В. Лукоянов. Он пришел к выводу, что Меньшиков подходил к самодержавию «с точки зрения "национальной пользы" и был готов не только критиковать, но и, по-видимому, отказаться от него, если этот институт перестанет выполнять свои функции (но не отказаться от империи)»524. Мы вполне согласны с данным утверждением. С тем лишь уточнением, что по пути к данному пониманию монархии Меньшиков эволюционировал весь период своей публицистической деятельности и окончательно определил для себя, что империя для него важнее монархии лишь в тот период, когда вся страна Коцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия. С. 165.

Там же. 175.

Лукоянов И. В. Указ. соч. С. 67.

реально оказалась перед необходимостью выбора: либо монархия, либо государство. До этого момента можно утверждать, что для Меньшикова монархия являлась олицетворением империи, так же как для Каткова и Суворина.

В дневниках Меньшикова за 1918 г. встречается упование на Германию как на очистительную силу, которая в то же время наведет, наконец, порядок на нашем необустроенном отечестве525. Однако эта идея новых варягов появилась в сознании Меньшикова не вдруг. На ее зарождение обратил внимание Шлемин, приведя в своем исследовании высказывание Меньшикова, относящееся к 1907 г., о том, что «Германия в конце концов может почувствовать себя вынужденной навести порядок в огромной империи, которая прилегает к ней»526.

Шлемин увидел в этой фразе некое мистическое пророчество о вторжении нацистской Германии в пределы советского государства. Нам же представляется для понимания эволюции взглядов Меньшикова гораздо более важным то обстоятельство, что во имя водворения в государстве порядка он готов был признать любую силу, способную стать государственной властью.

Таким образом, и во взглядах Меньшикова интересы государства как единого, организованного сильного организма являлись определяющими в отношении ко всем проявлениями общественнополитической жизни.

Противоречивость Меньшикова в оценках первого русского парламента Тема оценок Меньшиковым российского парламентаризма в дореволюционный период практически не освещалась или сводилась к политической дискуссии, в которой уже не могло идти речи об объективности оценок. Да и любые оценки только что созданного политического института не могли быть в строгом смысле объективными ввиду «аберрации близости». Реагируя в силу публицистической специфики на постоянно изменяющиеся события, Меньшиков не мог избежать противоречивости в оценках этих событий. Помимо этого, Меньшиков часто пользовался чисто художественными приемами как в оценках конкретных исторических явлений, так и при описывании оптимальных с его точки зрения моделей новых социальнополитических институтов, что вносит дополнительную сложность в Российский архив. История отечества в свидетельствах и документах XVIII XX вв. Т. IV. М.О. Меньшиков. Материалы к биографии. М., 1993. С. 53.

Шлемин П.И. Права человека в современном мире. С. 15.

определении его политической позиции. Показательными в этом плане являются мемуары С. Е. Крыжановского, опубликованные им в эмиграции. Касаясь периода октября 1905 г., он вспоминал: «Красноречивые статьи Меньшикова увлекали многих, а он хотел видеть в Думе какой-то ареопаг мудрецов, в котором непременно заседали бы Лев Толстой, Короленко и т.п.»527.

В советский период тема отношения Меньшикова к манифесту 1905 г. и двум первым Государственным думам практически не освещалась на фоне отсутствия общего интереса к личности Меньшикова как незначительной фигуре. Оценка Меньшиковым III Государственной думы в наибольшей степени нашла отражение в работах В. С. Дякина, посвященных истории России в период третьеиюньской монархии. По мнению исследователя, III Государственная дума не совсем удовлетворяла Меньшикова, который в октябре 1909 г. призывал к новому изменению избирательного закона. Дякин особо акцентировал внимание на том, что выступление Меньшикова совпало по времени с начатой крайне-правыми кампанией по пересмотру Основных законов «в сторону дальнейшего ограничения прав Думы»528.

Таким образом, автор отводил нововременскому публицисту роль выразителя идей «легитимистской реакции», относя это определение не только к 1909, но и к марту 1910 г., когда Меньшиков, сразу же после доклада Бобринского на съезде объединенного дворянства, в которм вновь в завуалированной форме содержались призывы к новому «3 июня», выступил со статьей «Кто у власти», которая «недвусмысленно намекала» на необходимость «изменения состава и правительства, и Думы»529.

После того как Совет объединенного дворянства решил «воздержаться от прямой атаки на Основные законы» и смягчил «тональность» доклада Бобринского, Меньшиков стал призывать своих товарищей по партии отказаться от поддержки октябристов. Затем в статье «Общая неудача» он высказал мысли, прямо перекликающиеся с первоначальным вариантом доклада Бобринского, констатировав «неудачу с парламентом». Дякин, сообщая об этих фактах, выдвигает предположение о «неслучайности» подобной «переклички». Автор полагал, что Меньшиков, предлагавший не ликвидировать Думу, но Крыжановский С. Е. Воспоминания. Петрополис, 1938. С. 48.

Дякин В. С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907-1911 гг. С. 152.

Там же. С. 195.

устранить из нее «всех инакомыслящих», выражал позицию большинства крайне-правых, осознавших, что Дума при условии, что они в ней займут большинство, «является важным фактором в их борьбе против бонапартистского курса правительства» 530. В дальнейшем, по мнению Дякина, сотрудничество Меньшикова с правительством продолжилось. Историк отмечал, что в августе 1908 г. «в печать проникли сведения, что влиятельные реакционные круги заказали М. О.

Меньшикову статью «Тихая революция», направленную против Думы»531. Во время министерского кризиса апреля 1909 г. Меньшиков повел атаку на октябристов и принял участие в попытке расколоть их думскую фракцию, что Дякин представляет частью кампании «легитимистской реакции» против Столынипа532.

Вновь к теме отношения Меньшикова к Государственной думе отечественная историография обращается лишь в постперестроечный период, когда возрастает интерес к истории российского парламентаризма в целом.

Из контекста исследований Шлемина вырисовывается картина весьма противоречивых оценок I и II Государственных дум нововременским публицистом, которые, однако, можно свести к следующему: парламент России нужен, но парламентариев следует тщательно отбирать по интеллектуальным, социальным и национальным признакам. В частности, Меньшиков, в отличие от правительства, полагал необходимым «резко сократить представительство крестьян, одержимых иждивенческими ожиданиями»533.

Вслед за Дякиным, Шлемин приходит к выводу, что серия статей Меньшикова 1907 г., содержавшая критику парламента, имела своей целью подготовить общественное мнение к идее роспуска Думы и, помимо этого, продемонстрировать свою «осведомленность о планах правительства»534. Из контекста работы Шлемина вытекает и еще одна цель, которую преследовал Меньшиков – подготовить общественное мнение к тому, что новая Дума станет представительством более узкой части населения России и сокращение будет осуществлено в первую очередь за счет инородцев535. Но и в отношении веДякин В. С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907-1911 гг. С. 196.

Там же. С. 127.

Шлемин П. И. М. О. Меньшиков: мысли о России. С. 50, 52 – 53, 56, 57.

Шлемин П.И. Права человека в современном мире. С. 13 – 14.

ликорусского населения Меньшиков считал необходимым уменьшить уровень демократизации представительства. Ратуя за "национальное представительство" в лице Государственной думы, - замечал Шлемин, - Меньшиков имел в виду представительство не всех, а "лучших"»536. Однако новый избирательный закон, как отмечал Шлемин, не удовлетворил Меньшикова, так как недостаточно урезал «избирательные права нерусского населения империи»537.

Касаясь вопроса об отношении ВНС к манифесту 17 октября, Коцюбинский приходит к выводу, что Меньшиков в данном вопросе, хотя и не избежал типичной для него противоречивости, но в целом оценивал этот акт положительно538. Автор отмечал, что Меньшиков, как и все его соратники по партии, придерживался «общелиберального» лозунга «бережения Думы»539 и настаивал на необходимости именно законодательного статуса российского парламента540. Однако Коцюбинский отмечал, что, являясь одним из «наиболее активных защитников идеи законодательного представительства среди публицистов ВНС», Меньшиков, в то же время «периодически впадал в состояние идейной неопределенности»541. К примеру, он предлагал ввести в Основные законы «определение парламента не как борющейся стороны, а как помогающей»542.

В качестве основных политических задач, которые, по мнению Меньшикова была призвана решить Государственная дума, Коцюбинский выделяет следующие: «профилактика новой революции», защита интересов русского населения на всей территории империи, пробуждение национального духа русского народа543. Из двух последних требований логично вытекал тезис о том, что «Государственная дума есть представительство империи и народа русского и никаких иных»544. Именно «антинациональность» и «революционность», как отмечал Коцюбинский, вменялась Меньшиковым в вину первым двум Думам. В силу этого обстоятельства публицист на проШлемин П.И. Права человека в современном мире. С. 18.

Коцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия. С. 88.

Там же. С. 176.

Там же. С. 181.

Там же. С. 187.

тяжении 1906 1907 гг., как указывает Коцюбинский, подверг обстоятельной критике избирательный закон 11 декабря 1905 г., неоднократно особо отмечая неприемлемость допущения в российский парламент таких инородцев, которые не скрывая объявляют себя «врагами русской государственности»545.

Отношение к дворянству. Теория элиты.

Тема отношения Меньшикова к дворянскому сословию получила впервые освещение в советской историографии. В ходе анализа взаимоотношений дворянства и самодержавной власти в третьеиюньский период вопроса отношения Меньшикова к дворянству касался Ю. Б. Соловьев. Он указывал, что во время первого дворянского съезда нововременский публицист возглавил «кампанию афиширования дворянства как ведущей силы». Как указывает автор, Меньшиков в своих статьях провозглашал дворянство «выдвинутым самой историей вождем, которому по природному праву предназначалось вести за собой страну». Из контекста работы Соловьева следовало, что подобное отношение к дворянству вытекало не только из соображений политической конъюнктуры, но и из собственных представлений Меньшикова, противопоставлявшего бюрократической власти управление, «находящееся в руках общественной элиты», которое во все века, по его мнению, было наиболее эффективным546.

Тенденциозность, с которой составлялись издававшиеся в конце XX начале XXI вв. сборники статей Меньшикова, привела Ю. М. Каграманова, опиравшегося в своих оценках публициста лишь на эти современные издания, к несоответствующему действительности заключению о том, что Меньшиков выступал с жестокой критикой дворянства547. Данная ошибочная оценка стала возможна еще и в свете отмечавшейся нами выше противоречивости высказываний Меньшикова по тем или иным вопросам, доходящей до крайних противоположностей. В то же время Каграманов отмечал, что идеалом Меньшикова был «героический аристократизм (понятый как способ существования всех слоев общества)»548. На эту особенность мировоззрения Меньшикова обратил внимание и А.В. Репников, указывавший, что в каждом социальном слое, по мнению публициста, должны выдвигаться только лучшие, прошедшие естественный отТам же. С. 190.

Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1907-1914 гг. Л., 1990. С. 33 – 34.

Каграманов Ю. М. Указ. соч. С. 17.

бор; именно они составят новую аристократию. Уже после Октябрьской революции Меньшиков вывел причину гибели России из «истощения власти», то есть аристократии, и перечислил способности, которыми должны были быть наделены истинные аристократы, «не по титулу только, а по существу»549.

Более детально изучавший работы Меньшикова в первоисточниках П. И. Шлёмин, вслед за Ю. Б. Соловьевым, пришел к выводу о том, что дворянство «оставалось козырной картой» в политических планах Меньшикова, который именно в нем видел залог будущего возрождения России550. Но и в данном вопросе автор прослеживает изменение взглядов публициста, отмечая, что он разуверился в «созидательных» силах дворянства. Именно с этим поворотом Шлемин связывает переход Меньшикова от критики реформ П. А. Столыпина к их полной поддержке. От себя заметим, что это переход, совпавший по времени с возникновением партии русских националистов и ее объединением с умеренно-правыми, связан и с политической конъюнктурой, которая, с одной стороны убеждала в прочности позиций Столыпина при дворе, с другой показывала необходимость для премьера политической силы, на которую он мог бы опереться в своих преобразованиях551. Меньшиков поверил в Столыпина и решил, на тот период, оказывать ему поддержку.

В русле консервативного принципа «социальной иерархии» трактовал позицию Меньшикова по рассматриваемому вопросу А. В. Репников. Он отмечал, что история представлялась публицисту борьбой аристократического и демократического начал. Настаивая на необходимости отбора «лучших» и «наиболее способных», указывал автор, Меньшиков подчеркивал, что столь необходимый «естественный отбор» искажается «идеей равенства и общедоступности всего для всех».

Репников также обращал внимание на то обстоятельство, что в устах Меньшикова, как и у большинства консерваторов, слово «буржуазия»

приобретало «оттенок презрения», приводя характерное противопоставление публицистом октябристского «буржуазного» идеала «героическому» идеалу националистов и «их правых соседей» 552.

Репников А. В. Консервативные концепции переустройства России. С. 380 – 381.

Шлемин П.И. Права человека в современном мире. С. 12.

Подробнее об этом см.: Санькова С. М. Русская партия в России. Образование и деятельность Всероссийского национального союза. С. 85 88.

Репников А. В. Консервативные представления о переустройстве России (конец XIX начало XX веков). С. 118 119.

Значение, которое Меньшиков придавал «аристократии духа», парадоксальным образом проступает в критике этой самой аристократии, отмечаемой другим исследователем русского консерватизма М. Н. Лукьяновым. В минуты пессимизма Меньшиков склонен был видеть корень всех бед России именно в утрате «национального правящего класса»553 или, иными словами, в разрусении национальной элиты, указывая таким образом, что все остальное население не в состоянии уравновесить этой диспропорции.

Отношение к народу.

Из теории элиты органично вытекает отношение Меньшикова к простому народу. Противоречивость и нелогичность построений Меньшиковской публицистики играет с ним в этом вопросе дурную шутку, которую впервые заметил его оппонент-современник из «Русской мысли» М. А. Протопопов. Анализируя известную работу Меньшикова «Думы о счастье», он обнаруживает двойственное отношение публициста к такому, казалось бы, бесспорно положительному для русского крестьянства факту как отмена крепостного права:

«С раскрепощением крестьян, - писал Меньшиков, - была разорвана, хотя и безобразная, но вековая политическая связь народа с высшими классами; всадник сброшен с коня, оба свободны, но оба уже чужды и не нужны друг другу. Крепостное право должно было исчезнуть, но на место дурного связывавшего начала нужно было бы создать хорошее, выгодное для обеих сторон…»554. Приводя данный опус, Протопопов справедливо замечает, что подобные рассуждения носят не публицистический, а скорее поэтический характер: «Его воображение прельстилось образом коня-народа и всадника-высших сословий. /…/ Дворянство… сидит верхом на крестьянстве – как красиво! Какой могучий центавр! Какое дивное единение сословий! «Всадник сброшен с коня» и что же вышло? «Оба чужды друг другу», - какое же тут общее благо и какая же справедливость! Как тут спорить, что тут сказать? Разве только одно: г. Меньшиков, осведомитесь у «коня», которого вы так любите, очень или не очень скучает он по своем всаднике, очень или не очень хочет, чтобы его вновь взнуздали и оседлали?». Хотя данный вопрос так и остался в свое время риторическим, однако уже в наше время, обращаясь к этой теме, ряд историков убедительно показали, что Меньшикова менее всего интересовали мнение и желания самого народа.

Лукьянов М. Н. Указ. соч. С. 72.

Цит. по: Протопопов М. А. Публицист-идиллик. С. 158 – 159.

Тему неоднозначного отношения Меньшикова к крепостному праву уже в наши дни развивали Ю. М. Каграманов555, А. В. Репников и М. Н. Лукьянов. Последний обращал внимание на то обстоятельство, что публицист рассматривал его как естественное проявление «аристократического принципа» в действии. В этой связи очень важным является отмеченное исследователем восприятие Меньшиковым принуждения к труду «в том или ином виде» как «блага», причем неизбежного556.

Проблема «народа» в России начала XX в. неизбежно вызывала к обсуждению аграрный вопрос. Воплощения этой темы в публицистике Меньшикова касался в своей монографии Коцюбинский. Он находил у идеолога русских националистов высказывания, относящиеся еще к периоду революции 1905 1907 гг. и указывающие на то, что публицист уже тогда полагал, что благополучное развитие России во многом зависит от решения аграрного вопроса557. Касаясь идеи принудительного отчуждения земель, автор отмечал изменение позиции публициста, произошедшее буквально в течение двух месяцев с момента так называемого третьеиюньского переворота: от активной поддержки до признания этой меры возможной лишь в особо исключительных случаях и за адекватное вознаграждение. К сожалению, Коцюбинский не останавливается на причинах подобного резкого изменения позиции по одному из основных вопросов российской действительности, но он отмечал, что, выказывая охлаждение к идее принудительного отчуждения, Меньшиков ссылался на позицию П. А. Столыпина и «Основные государственные законы»558.

Отношение к церкви.

Современные авторы, стремящиеся представить Меньшикова исключительно в положительном свете, неизменно акцентируют его приверженность православию. Однако дальше констатации этого факта никто из них не идет. Даже в предисловии к тематическому сборнику статей Меньшикова, целиком посвященному вопросам «церкви и веры», И. Р. Шафаревич не говорит ничего конкретного о взглядах Меньшикова на проблемы современной ему РПЦ. Между тем еще при жизни публициста протопресвитер военного и морского духовенства Е. П. Аквилонов выступал в печати против незаслуженных, по его мнению, обвинений в адрес православного духовенства559. Как отмеКаграманов Ю. М. Указ. соч. С. 18.

Лукьянов М. Н. Указ. соч. С. 19.

Коцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия. С. 357.

Аквилонов Е. П. Так ли мы виноваты?

чает в своем исследовании П. Б. Стукалов, представители духовенства критиковали Меньшикова и за его попытки «интерпретации Библии в духе антисемитизма»560, приводя в качестве примера критику Меньшикова Н. Н. Спасским, писавшим, что «юдофобов на Библии можно воспитать только при условии, если ее будут толковать так произвольно и односторонне, как это делает Меньшиков»561.

На неоднозначность позиции Меньшикова в отношении веры и церкви указывает и ряд других современных исследователей, стремящихся воссоздать объективную картину представлений публициста. Выступая против некритического прочтения работ Меньшикова и стремясь показать неоднозначность взглядов публициста на те идеи, проповедником которых его стали пытаться представить в последнее десятилетие, Каграманов указывает на «шаткость его мировоззренческих оснований». В частности, автор обращает внимание на то обстоятельство, что при большом количестве высказываний о христианстве и «важности веры» Меньшиков выдает собственное слабоверие рассыпанными в его текстах замечаниями, указывающими зачастую на «языческий уклон» публициста562.

Касаясь взглядов Меньшикова на вопрос о реформировании РПЦ, Коцюбинский выявляет типичное для публициста своеобразие и противоречивость воззрений. Так, в начале работы III Государственной думы Меньшиков детально обосновывал тезис о неготовности в настоящее время русского народа к церковной реформе и высказывал равнодушие к идее церковного Собора. Однако ко времени первого собрания представителей ВНС в 1912 г. Меньшиков был уже в числе сторонников восстановления патриаршества. При этом Коцюбинский отмечал, что Меньшиков позволял себе и «не вполне ортодоксальное истолкование общих религиозных проблем»563. Причину подобных метаморфоз автор усматривает в отсутствии у большинства идеологов ВНС, в том числе и Меньшикова, искренних религиозных чувств «по отношению к РПЦ в ее существующем виде». Коцюбинский полагал, что Меньшиков, в ряду других националистов, выступал за сохранение особого положения РПЦ «исключительно по соображениям национально-державного прагматизма» 564.

Стукалов П. Б. Указ. соч. С. 252.

Спасский П. Н. В защиту ветхозаветных патриотов. Беседы по поводу статьи М. О. Меньшикова «Читайте библию». Новгород, 1914. С. 5.

Каграманов Ю. М. Указ. соч. С. 18.

Коцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия. С. 416, 420.

Там же. С. 425.

На то обстоятельство, что Меньшиков воспринимал религию не как самоценность, а как средство для достижения определенного национал-социального идеала, обращал внимание и А. В. Репников, отмечая осознаваемое публицистом несовершенство человека, неспособного вне нравственно-религиозной опоры совершенствоваться самому и соответственно позитивно изменять общество565.

Еще более акцентировал прагматизм Меньшикова в отношении к вопросам веры А. Рейтблат. Он утверждал, что, «несмотря на свои многочисленные замечания о значимости религии», Меньшикова не интересовали «ни христианское вероучение в качестве божественного откровения, ни этический пафос христианства». Автор полагал, что в основе мировоззрения Меньшикова лежало не христианство, «а скорее пессимистическая философия Шопенгауэра, с ее «волей к жизни»

и обоснованием «войны всех против всех»». Христианство же, по мнению Рейтблата, привлекало его лишь в той мере, в которой оно было способно решать «социальные задачи»566.

Прогрессирующий скептицизм в оценке Меньшиковым «государственной церкви» отмечал П. И. Шлемин567.

То, что Меньшиков неоднократно давал основания для подобных выводов явствует из работы А. В. Репникова. В качестве примера исследователь приводит статью от 19 января 1917 («Не любят правды»), в которой публицист писал о духовенстве, которое «само виновато в дурных общественных нравах, отравляющих между прочим и печать».

Вывод публициста таков: «Никаких особенных заслуг у духовенства я не вижу, а “влияние” его на народ вижу… в общем тысячелетнем итоге очень неважное влияние». Не отрицая существования «добрых, почтенных и религиозных» священников и особо отмечая Иоанна Кронштадтского, Меньшиков полагает, что тот «был таким священником, каким должны бы быть все… не осталось после его ни одного ученика и преемника его роли среди духовенства… Хотелось бы около имени о. Иоанна могучего религиозного подъема и облагорожения самых нравов народных, но этого-то как раз и не заметно» 568.

Репников А. В. Консервативные представления о переустройстве России. С.

Рейтблат А. И. Указ. соч. С. 6.

Шлемин П. И. М. О. Меньшиков: мысли о России. С. 198.

Цит. по: Репников А.В. М.О. Меньшиков в 1917 году: анализ статей, опубликованных в «Новом времени». С. 94, 95.

Глава 4. Историографические представления о партийноидеологических взглядах М. О. Меньшикова При всей неоднозначности оценок Меньшикова современниками и историками и спорности определения его политической принадлежности неизменной является констатация его приверженности идеям национализма. Можно с уверенностью сказать, что национальная идея стала визитной карточкой нововременского публициста. Она же стала основанием для приговора, который более чем на полвека породнил Меньшикова с «черной сотней». Следует отметить, что при всей тенденциозности В. И. Ленина, заклеймившего Меньшикова «певцом черной сотни», данное определение было не лишено основания именно применительно к национальному вопросу, что наглядно продемонстрировала позиция Меньшикова в деле Бейлиса569. В то же время и в национальном вопросе, как и в других темах, освещавшихся Меньшиковым, имеет место присущая ему непоследовательность и противоречивость.

Современники Меньшикова практически не касались вопроса его участия в создании партии русских националистов. Связано это было не в последнюю очередь с тем, что и сам Меньшиков вскоре после организации ВНС стал проводить грань между партийными и его личными взглядами, стремясь дистанцироваться от собственного детища. Позиционирование себя как публициста, не связанного ни какими политическими партиями, было вполне объяснимо с точки зрения газетной конъюнктуры.

Единственной работой, в которой упоминается о партийной деятельности публициста, является альбом биографий современников, написанный Н. И. Афанасьевым. Ввиду того, что он был опубликован всего год спустя после образования ВНС, его автор судил об этом новообразовании в духе первоначальных планов самого Меньшикова Подробнее см. об этом: Санькова С. М. Как дело Бейлиса превратилось в дело Шульгина // Проблемы этнофобии в контексте исследования массового сознания. Всероссийская научная конференция. Сборник научных статей. М., 2004.

С. 95-110; Она же. М. О. Меньшиков и дело Бейлиса // История государства и права. 2008. № 19. С. 21 – 23; Репников А.В. Дело Бейлиса и его критики в «правом лагере» // Проблемы этнофобии в контексте массового сознания. Всероссийская научная конференция. Сборник научных статей. М., 2004. – С. 90 – 94; Тюремная одиссея Василия Шульгина: Материалы следственного дела и дела заключенного / Сост., вступ. ст. В.Г. Макарова, А.В. Репникова, В.С. Христофорова; Коммент. В.Г. Макарова, А.В. Репникова. — М., 2010. С. 20 – 23.

относительно этой организации. «Чуждый политических партий, образовавшихся в последнее время, писал автор, Меньшиков явился проповедником русских национальных интересов и инициатором «Всероссийского национального союза», образовавшегося в 1908 г.».

Подтверждением тому, что ВНС воспринимался Афанасьевым не как политическая партия, а как некая общественная организация, служит перечисление других организаций, которые, по мнению автора, «отчасти его же статьями вызваны к жизни». Это «Общество трезвости», «Общество борьбы с детской смертностью» и «Всероссийское общество св. Ольги»570.

Вопрос участия Меньшикова в создании партии русских националистов в советский период оставался практически вне поля зрения отечественных историков, так же как и сама партия, которую рассматривали в качестве одной из черносотенных организаций. Лишь в работах А. Я. Авреха обращалось внимание на его участие в создании ВНС.

Вполне закономерно, что партийная сторона деятельности Меньшикова стала привлекать к себе внимание лишь по мере роста интереса непосредственно к ВНС, что связано в первую очередь с появлением в начале XXI в. исследований, посвященных этой партии571.

До этого момента тема взаимоотношения Меньшикова и ВНС рассматривалась лишь вскользь. В небольшой монографии Шлемина 1993 г., посвященной специально анализу позиции Меньшикова по национальному вопросу, тема взаимоотношения публициста с ВНС автором не рассматривалась. Упоминалось вскользь лишь о его «лицемерном» демонстративном открещивании в печати от черносотенного движения и участии в написании устава ВНС. В монографии 1997 г. Шлемин указывал на то обстоятельство, что «грань между публицистикой и политикой весьма условна» и Меньшиков, являясь «одним из основателей и идеологов ВНС», в то же время «не считал себя связанным узами направленческой программы и дисциплины, порой жестко дискутируя с думской фракцией своих "единоверцев"»572.

Афанасьев Н. И. Указ. соч. С. 175.

Коцюбинский Д. А. Всероссийский национальный союз. Формирование организационно-идейных основ (1907 – 1917). Дис. … канд. ист. наук. СПб, 1998; Он же. Русский национализм в начале XX столетия: Рождение и гибель идеологии Всероссийского национального союза; Санькова С. М. Всероссийский национальный союз: образование и деятельность. Дис. … канд. ист. наук. Орел, 2001; Она же. Русская партия в России.

Шлемин П. И. М. О. Меньшиков: мысли о России. С. 25.

Впервые более основательно вопрос о роли Меньшикова в образовании ВНС освещался Д. А. Коцюбинским, посвятившим свое исследование идеологическим основам партии. Он отмечет значительность этой роли, которая заключалась в «идейно-организационной консолидации русских националистов» на начальном этапе формирования партии573, а также называет его в качестве одного из партийных идеологов574. В то же время автор предостерегает от преувеличения «идейного влияния» публициста «на коллег по организации русской национальной партии», ссылаясь в подтверждение своей позиции на мнения как однопартийцев Меньшикова, так и его самого575.

Не обращаясь непосредственно к анализу политической позиции Меньшикова, Коцюбинский дает основание трактовать их как национал-либерализм не только в силу применения этого термина ко всей партии, но и в связи с планами Меньшикова расширять ряды ВНС не за счет организаций, стоящих справа от него, а путем привлечения на свою сторону «любящих родину октябристов», а затем, как определяет Коцюбинский, «политически подмять под себя всю рядовую массу русских либералов, включая их не только умеренную, но так же радикальную часть»576. В другом месте Коцюбинский в подтверждение своей позиции приводит заявление Меньшикова о том, что новый союз стремится привнести в политическую жизнь России начала «истинного либерализма»577. Характеризуя представления Меньшикова о методах работы национального союза, Коцюбинский отмечал, что «политизированный и парламентско-ориентированный характер»

партийной деятельности публицист стремился завуалировать за акцентированием внимания общественности на предполагающейся «пропагандистско-просветительной» направленности деятельности Союза на местах578.

Автор другого исследования по истории ВНС С. М. Санькова обращала внимание на политический контекст возникновения этой партии. Автор пришел к выводу, что первоначально на ВНС планировал опереться С. Ю. Витте. В лице Меньшикова он на короткий срок нашел себе сторонника, критиковавшего через «Новое время» на Коцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия. С. 45.

всю страну деятельность Столыпина. Однако, убедившись, что новый премьер имеет еще довольно прочные позиции, Меньшиков поддержал идею объединения ВНС с ориентированной на Столыпина партией умеренно-правых. Разрыву Меньшикова и Витте способствовало то, что пайщиками «Нового времени» стали октябристы А. И. Гучков и Н. Н. Шубинский, оппозиционно настроенные к экс-премьеру. Таким образом, автор приходит к заключению, что Меньшиков никогда не был политиком в строгом смысле этого слова, а был всегда в первую очередь журналистом, для которого на первом месте стоял читательский спрос579.

Составитель серии сборников работ М. О. Меньшикова М. Б. Смолин в издании 2004 г. называет нововременского публициста «главным идеологом» ВНС, давая этому утверждению весьма специфическое обоснование – статьи Меньшикова, представленные в данном сборнике580. В этом же сборнике Смолин приводит краткую историю ВНС, причем ссылаясь лишь на дореволюционные работы самих националистов, что подчеркивает некритическое понимание автором как деятельности этой партии, так и роли в этой деятельности Меньшикова. Характерно, что в статье Смолина о Меньшикове, опубликованной в 2003 г. в издании О.А. Платонова начисто отсутствует список литературы; хотя статьи о Меньшикове уже выходили, они остались незамеченными автором581. В книге Смолина 2005 года вся литература к статье о Меньшикове была представлена только одной книгой… самого Смолина582. Отсутствие опоры на современные научные исследования приводит Смолина к явным историческим ошибкам. Так, в предисловии к сборнику работ Меньшикова 2007 г.

он называет ВНС «детищем» П. А. Столыпина583, явно путая его с партией умеренно-правых, которая действительно была создана не без участия премьера. Но и применительно к последней партии термин «детище» не корректен, что аргументированно показано в исследовании С. М. Саньковой584.

Санькова С. М. Русская партия в России. С. 62.

Смолин М. Б. Апология русского империализма // М. О. Меньшиков. Национальная империя. С. 5.

См.: Смолин М.Б. Меньшиков М.О. // Святая Русь. Большая энциклопедия русского народа. Русский патриотизм. С. 447.

См.: Смолин М.Б. Энциклопедия имперской традиции русской мысли. – М.:

Имперская традиция, 2005. С. 281.

Смолин М. Б. Гений десятой музы // Меньшиков Михаил Осипович. Как воскреснет Россия? Избранные статьи. С. 10.

Санькова С. М. Русская партия в России. С. 62, 85 – 86.

В упоминавшемся нами диссертационном исследовании П. Б. Стукалов, признавая определенное «самоустранене» публициста из активной партийной деятельности, в то же время полагает, что значение его фигуры «для русского национализма было поистине огромным», так как он «выступал в качестве главного партийного теоретика» и «играл роль своеобразного "корректора"» деятельности ВНС, «формулируя магистральные тактические цели и задачи, борясь за сохранение единства политической организации националистов»585.

Современники Меньшикова, касавшиеся темы его националистических взглядов, как правило, ограничивались их констатацией.

Исключением является работа П. Б. Струве, в которой он пытался охарактеризовать и классифицировать взгляды Меньшикова по национальному вопросу. Поставленная автором задача была связана со стремлением Струве доказать, что сам по себе национализм не только не вреден, но насущно необходим для российской государственности, но этот национализм не имеет ничего общего с тем, который проповедовался Меньшиковым.

Стремясь доказать, что подлинный национализм гораздо ближе к либерализму нежели к консерватизму, П. Б. Струве рассматривал Меньшикова как яркого выразителя «национализма реакции», который не мог быть ничем иным как выступлением против различных национальностей, начиная с антисемитизма, и олицетворял собой «идейное убожество тех, кто отстаивает дело реакции»586. «Ужасные фальсификации государственности и национализма, которыми "Новое время" продолжает отравлять своих читателей» Струве расценивал как «величайшее препятствие для выработки нового государственно-национального сознания». По его мнению, «Новое время» приносило в жертву сиюминутным интересам «государственную будущность России»587.

В советский период в отечественной историографии понятие «национализм» само по себе рассматривалось как явление негативное, не требующее комментариев. Однако следует отметить замечание советского исследователя третьеиюньского периода русской истории А. Я. Авреха, характеризовавшего национализм Меньшикова Стукалов П. Б. Указ. соч. С. 29.

Струве П. Б. Поверх текущего момента // Patriotika. С. 89 – 92.

Струве П. Б. Клевета на предков, и на конституцию // Patriotika. С. 105.

как принявший «свирепую зоологическую форму»588. С одной стороны, можно было объяснить подобную формулировку знаменитым нелицеприятным высказыванием в адрес Меньшикова В. И. Ленина, однако, как мы покажем в дальнейшем, современные исследователи данного аспекта публицистики Меньшикова при более детальном анализе его работ приходят к схожим трактовкам.

Современные авторы, стремящиеся представить Меньшикова исключительно в позитивном свете, вычленяют из его публицистического наследия лишь одну грань в понимании национального вопроса, приводя его отвлеченные философские высказывания на данную тему.

Так А. А. Гумеров и М. Б. Поспелов стремились показать, что «Меньшиков рассматривал национализм в гораздо более широком культурологическом контексте, как «развитие в себе наивысшей человечности»»589, а Шафаревич утверждал, что в основе всей публицистики лежали «принципы защиты русских национальных интересов»590.

Изучая взгляды Меньшикова по национальному вопросу, Шлемин исходил из представлений о том, что гуманистические ценности с приоритетом личностного начала над общественным и традиционным априори являются наиболее правильными591. Исходя из этих представлений, которые были достаточно типичны для постперестроечного периода демократических преобразований в Российской федерации, автор заявлял, что подходы публициста к данной проблематике «зачастую не выдерживают критики», не поясняя при этом своего положения. Но Шлемин отдавал и должное Меньшикову в том, что именно им было собрано огромное количество материала, позволяющего «приблизиться к пониманию происходившего в данной сфере»592.

Собственно меньшиковскую позицию по национальному вопросу П. И. Шлемин трактует в духе П. Б. Струве как национализоляционизм, который в конечном счете мог только навредить русским, так как лишал людей «права выбора посредством навязывания им национальных стандартов и реанимируемых традиций». Автор полагал, что Меньшиков, «ограждая китайской стеной все «исконнорусское» от чуждых веяний, невольно расписывался в неконкурентоАврех А. Я. Царизм и теретьеиюньская система. С. 82.

Гумеров А. А., Поспелов М. Б. Меньшиков. С. 146.

Шафаревич И. Р. Встающий из небытия // Меньшиков М. О. Вечное воскресение. (Сборник статей о Церкви и вере). С. 5.

Шлемин П.И. Права человека в современном мире. С. 31.

способности того, что он защищает»593. Шлемин отмечал, что «национальное "очищение" Меньшиков считал непременной предпосылкой решения важнейших политических, социальных и экономических проблем»594. И в первую очередь, это «очищение», по мысли Меньшикова, должно было коснуться «господствующих классов». Данную позицию Шлемин определил как «национал-радикализм» и усмотрел параллели между требованиями Меньшикова и методами «административно-карательной хирургии» советского государства. «В этих каннибальских рецептах "решения национального вопроса" уверенно различаются и контуры административно-территориального устройства будущего СССР, и практика депортации целых народов, равно как и государственный антисемитизм»595. В то же время, автор отмечал, что со временем в результате изучения «проблем международной политики» в национал-изоляционистской позиции Меньшикова «наметилось смягчение»596.

Патриотизм Меньшикова представлялся Шлемину «синонимом ксенофобии», проявлявшейся периодическими «приступами» на страницах «Нового времени». Автор полагал, что призывы «сплотиться на основе туманных и неоднозначных принципов национального единства» в условиях «растворения» российского общества среди множества классовых, сословных, групповых и других интересов, «повисали в воздухе»597. В то же время, автор отмечал, что, «будучи искренним, неподдельным патриотом, писатель, то отказывал соотечественникам в праве называться народом, то упрекал в "недостатке ума"»598.

Обращал внимание Шлемин и на непоследовательность Меньшикова в вопросе об ассимиляции малых народов, который то рассматривался им как способ решения национальных проблем, то представлялся недопустимо пагубным для русской нации599.

Занимаясь изучением трудов теоретиков русского национализма, Д. А. Коцюбинский пришел к выводу, о том, что Меньшиков более других авторов уделял внимание «рассмотрению биологических факторов национального становления». Однако, приведя несколько Шлемин П.И. Права человека в современном мире. С. 10.

Шлемин П.И. Меньшиков: мысли о России. С. 62.

Шлемин П.И. Права человека в современном мире. С. 19.

цитат публициста, историк не развивает этот тезис600. Тем не менее, далее мы находим у автора косвенные указания на то, что биологизаторский подход приходил в рассуждениях Меньшикова в противоречие с используемым им же культурологическим подходом.

Касаясь проблемы толкования идеологами национализма понятий «нация» и «народ», Коцюбинский пришел к выводу о том, что публицист так и не смог прийти к единому устоявшемуся их пониманию и трактовке601. Применительно к русскому народу в целом в исследовании Коцюбинского можно выделить следующие положения Меньшикова: акцентирование своеобразия и отличия от других европейских народов, утверждение их большей одаренности по сравнению с другими народами, населяющими Российскую империю. В то же время, как отмечал автор, Меньшиков «наиболее всесторонне», по сравнению с другими идеологами ВНС, рассмотрел «проблему гражданской несостоятельности русского народа»602. Признавая «ценность высказываний» Меньшикова по данному вопросу, Коцюбинский на трех страницах приводит ряд обширных цитат публициста, к сожалению, никак не резюмируя процитированное. От себя отметим, что общий смысл приведенных Коцюбинским высказываний может быть сведен к следующему: виновниками всех негативных сторон российской действительности являются все без исключения слои и сословия русского населения, не желающие каждый на своем месте добросовестно выполнять свое предназначение. Однако, как отмечал автор, кроме субъективных «биолого-антропологических причин русского гражданско-политического неблагополучия» Меньшиков усматривал и объективные исторические причины. Среди них негативное влияние «иностранцев и инородцев» и «негативное воздействие природных и геополитических условий»603.

Касаясь проблемы сепаратизма, Коцюбинский причислял Меньшикова к числу тех националистов, которые считали малорусский и белорусский сепаратизм «самыми опасными» в силу их «искусственности»604. При этом Меньшиков, как отмечал исследователь, убеждал общество в том, что украинофильство чуждо простому малороссийКоцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия. С. 101.

Там же. С. 123.

Там же. С. 295.

скому народу605. Среди аргументов против политического обособления Малороссии Меньшиков разделял тезисы, как формулирует их Коцюбинский, об «отсутствии у малороссов самостоятельного государственного прошлого», «потенциальной несостоятельности украинской государственности», общей с Великороссией национальной историей и культурой. Помимо этих аргументов, Меньшиков, апеллировал и к примерам европейских государств, в первую очередь Германии606.

Белорусский же сепаратизм, по мнению Коцюбинского, не вызывал у Меньшикова особых опасений, как недостаточно серьезный607.

Вредное влияние инородцев Меньшиков, как отмечал Коцюбинский, усматривал в первую очередь в «деструктивном воздействии на устои русской государственности» и «"паразитизме" во всех сферах общественной и государственной жизни» 608. Однако при этом Меньшиков, как и другие русские националисты, распространял подобные обвинения не на всех инородцев, а лишь на тех, кто проявлял враждебность по отношению к российскому государству609. Для них националисты, в том числе и Меньшиков, требовали ограничение в правах.

Помимо «еврейского вопроса», о котором мы скажем далее особо, в идеологии националистов, в том числе и Меньшикова, еще одна нация находилась под подозрением «русские немцы». Им публицист вменял в вину, наравне с евреями, «засилье» в сфере «административно-государственного управления». Помимо этого публицист стремился разоблачить «миф о традиционной немецкой служебной добродетельности». Признавая, что «первое нашествие инородцев было из людей более даровитых, чем последнее», он доказывал, что следующие волны немецкой эмиграции состояли из никчемных людей610.

Касаясь проблемы Западного края, Коцюбинский отмечал, что Меньшиков, в отличие от большинства националистов, находился «в русле концепции "примирения" России и Польши»611. Он склонялся к мысли о недостижимости и нежелательности полной культурной русификации поляков, так как в данном случае, как выражался публицист, «сомнительные выгоды будут куплены несомненными бедстКоцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия. С. 296.

Там же. С. 303.

Там же. С. 241, 243.

Там же. С. 255.

Там же. С. 287.

виями»612. В поисках решения польской проблемы Меньшиков признавал возможным обменять Польшу на Галицкую Русь, принадлежащую Венгрии613.

Выступая против притязаний Финляндии на автономию, Меньшиков прибегал к аргументации, базировавшейся на утверждении об отсутствии для таких притязаний «государственно-юридических оснований»614. В то же время он пытался доказать, что отделение Финляндии пагубно скажется на ней самой, так как истоки ее благополучия коренятся в ее паразитировании на российском государстве615.

Схожие идеи отмечал у Меньшикова и М. Н. Лукьянов616.

Относительно другой проблемной окраины Кавказа Коцюбинский отмечал у Меньшикова требования по «форсированию русской экономической и этнической колонизации»617.

В целом в позиции Меньшикова по поводу национальных окраин Коцюбинский находит «апокрифические (с точки зрения официальной партийной доктрины) оговорки», показывающие, что Меньшиков полагал автономию некоторых окраин не только возможной, но и полезной для собственно русских территорий империи618. М. Л. Лукоянов отмечал, что данные положения стали появляться в публицистике Меньшикова накануне первой мировой войны619. Критика Меньшиковым «насильственной русификации» отмечалась и А. В. Репниковым, указывавшим на осознание публицистом нежизнеспособности Российской империи «в том виде, в котором она сложилась к началу XX века» и необходимости «избавиться от "бунтующих" окраин во имя сохранения русско-украинско-белорусского ядра»620.

Биологическую специфику националистических взглядов Меньшикова акцентировал в своей работе А. Рейтблат. Он не поленился подсчитать, что в одном из первых опубликованных после «перестройки» сборников работ публициста «Выше свободы» «слово "раса" и производные от него употреблены более полусотни раз». Автор усматривает в этом показательную закономерность, так как, по его мнению, «понятие "расы" лежит в основе всех построений МеньКоцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия. С. 292.

Там же. С. 293.

Там же. С. 321.

Лукьянов М. Н. Указ. соч. С. 76.

Коцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия. С. 328.

Там же. С. 335.

Лукьянов М. Н. Указ. соч. С. 96.

Репников А. В. Консервативные концепции переустройства России. С. 298.

шикова»621. На том же основании Ю. М. Каграманов прямо определяет Меньшикова как расиста. «И его расизм, – писал автор, – это расизм современного ему европейца», он такой же «империалист и расист, как, допустим, Киплинг или какой-нибудь лорд Китченер». Таким образом, в национальном вопросе Меньшиков по мнению Каграманова «явил себя пленником времени»622.

Исследуя развитие идей «нации» и «империи» в русской общественно-политической мысли начала XX в., историк С. М. Сергеев выделил три «направления» национализма, оформившихся, по его мнению, к 1901 г.: «традиционалистское», базировавшееся на взглядах поздних славянофилов и «государственных идеях»

М. Н. Каткова; «либеральное», чьим манифестом стала статья П. Б. Струве «В чем же истинный национализм?»; радикальное, начало которому положили «первые статьи бывшего либерального народника М. О. Меньшикова в «Новом времени»»623. Далее Сергеев определяет национализм, пропагандируемый на страницах «Нового времени», в том числе и Меньшиковым, как «интегральный», указывая тем самым на продолжение последним линии А. С. Суворина. Сергеев указывает на многие точки соприкосновения национализма Меньшикова с «национал-либерализмом» Струве: «Фразеология Меньшикова, писал он, порой удивительно напоминает формулировки его постоянного и жесткого оппонента Струве»624.

Причину расхождения Меньшикова и Струве, при всей внешней похожести рассуждений, Сергеев видит в разнице «общефилософских предпосылок их мировоззрений». Если Струве перешел от марксизма и позитивизма к «этическому идеализму», «опиравшемуся на наследие Канта и Фихте», то Меньшиков «был биологическим детерминистом и социал-дарвинистом с сильной примесью ницшеанства». Отсюда вытекает ряд принципиальных противоречий: для Струве высшая ценность – «благо отдельной личности», для Меньшикова – «благо этноса как биологического организма». Для первого либеральный строй это способ осуществления «принципа равноценности всех людей», для второго – «средство "отбора" новой аристократии». И если Струве определял национальность «принадлежностью к той или иной культуре», Рейтблат А. И. Указ. соч. С. 6.

Каграманов Ю. М. Указ. соч. С. 19.

Сергеев С. М. Русский национализм и империализм начала XX века //Нация и империя в русской мысли начала XX века. М., 2004. С. 12 – 13.

то Меньшиков делал это по «крови» или «расе». «Короче говоря, – заключает автор, - «либерализм» Меньшикова носил ярко выраженный антидемократический и этнократический характер»625.

Отмечая частые апелляции Меньшикова к «национальному», И. В. Лукоянов указывает на расплывчатость понимания и толкования этого понятия самим публицистом, ссылаясь на частые образнопоэтические определения типа «собирание души народной», которые не несут в себе никакого конкретного социально-политического содержания. Единственным конкретным проявлением национализма Меньшикова автор называет «негативное отношение к целому ряду национальностей, особенно к евреям и полякам»626.

Взгляды Каграманова разделяет американский историк У. Лакёр, отмечавший, что Меньшиков «первым стал проповедовать расовый антисемитизм, - в противоположность прежним, в основном религиозным его разновидностям», так как «считал расовую проблему важнейшей для России того времени»627. В примечании автор называет в качестве основного источника подобных взглядов Меньшикова идеи Х. С. Чемберлена.

Во второй половине XIX в. национализм еще не означал непременно антисемитизм, и националист Катков удостоился благодарного упоминания в «Еврейской энциклопедии», издававшейся после революции 1905 1907 гг. Ф. А. Брокгаузом, И. А. Ефроном. Для начала XX в. эти два понятия уже были неразрывны. Так, Н. И. Афанасьев, характеризуя убеждения Меньшикова, воспринимал в нераздельности его национализм, патриотизм и антисемитизм, наиболее подробно останавливаясь как раз на последнем, как характеризующем все три составляющие. «Еврейскому вопросу, отмечал Афанасьев, он посвятил множество статей, доказывая, что еврейство есть разлагающее начало всякой государственности и представляет собой паразита, с которым необходима борьба для оздоровления христианских народов»628.

Тема антисемитизма Меньшикова получила свое развитие лишь в последнее десятилетие. Исходя из определения позиции Меньшикова по национальному вопросу как расизма, Ю. М. Каграманов показал, что «свою нелюбовь к евреям» публицист объяснял именно «дурной кровью». Постоянство, с которым Меньшиков возвращался в Сергеев С. М. Русский национализм и империализм начала XX века С. 15.

Лукоянов И. В. Указ. соч. С. 67.

Лакёр У. Указ. соч. С. 50.

Афанасьев Н. И. Указ. соч. С. 175.

своей публицистике к еврейской теме, автор уподобляет упорству, с которым Катон Старший завершал все свои речи знаменитым требованием разрушения Карфагена629.

Вопросом об истоках антисемитизма Меньшикова задавался П. И. Шлемин. Однако он не нашел на него однозначного ответа. По мнению автора, «на уровень идейного неприятия евреев» могли повлиять как «бытовая неприязнь», так и «журналистское соперничество». Однако основную причину особого отношения к еврейскому вопросу Шлемин усматривал в том, что евреи «не вписывались в меньшиковскую схему национально-государственного строительства» так как не имели в пределах Российской империи «собственной государственности» и следовательно отпадала возможность отсоединить их «вместе с принадлежащей им территорией», подобно, например, Польше. И в то же время евреи, в отличие от других небольших народностей, «с трудом поддавались ассимиляции»630.

Рассматривая отношение идеологов ВНС к еврейскому вопросу, Коцюбинский отмечал, что именно в этом пункте националисты проявляли наибольшее единодушие, находя в этой нации множество вредоносных элементов. К их числу Меньшиков, по определению Коцюбинского, относил «паразитизм» и «мошенничество» в экономической сфере, «захват верхних ступеней социальной лестницы»631. В этих явлениях, по мнению Меньшикова, есть и вина правительства, попустительствовавшего евреям и даже прямо поддерживавшего их632.

По замечанию М. Н. Лукьянова, в объяснении причин «вредоносности» евреев наиболее ярко проявился биологический расовый подход Меньшикова к национальной проблеме633.

Важный момент в эволюции отношения публициста к инородцам отметил в своей монографии А. В. Репников. Он, вслед за П.И. Шлеминым, обратил внимание на то обстоятельство, что вступление России в Первую мировую войну привело публициста к осознанию, что всеобщие тяготы военного времени должны отодвинуть на второй план то, что Меньшиков определил как «счеты с маленькими народцами, переживающими в одинаковой мере неслыханную катастрофу и в одинаковой мере проливающими кровь за общее великое отечество»634.

Каграманов Ю. М. Указ. соч. С. 19.

Шлемин П.И. Права человека в современном мире. С. 17.

Коцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия. С. 265.

Лукьянов М. Н. Указ. соч. С. 82.

Репников А. В. Консервативные концепции переустройства России. С. 255.

Подводя итог анализу историографии общественнополитических взглядов М. О. Меньшикова, можно констатировать следующее. В дореволюционной, хотя и немногочисленной, историографии, посвященной Меньшикову, отчетливо вырисовывается образ консерватора-недоучки, который самим своим существованием противоречил пропагандируемым идеям. Не получивший достаточного образования либерал Белинский своим горением компенсировал этот недостаток, но и ему Гоголь поставил на вид его необразованность.

Но критикующему действительность с консервативных позиций непростительно выказывать свое невежество в вопросах философии и истории, которое оппоненты Меньшикова с легкостью находили в его работах.

Один из наиболее значительных, на наш взгляд методологических недостатков Меньшикова как публициста был выделен еще при его жизни Протопоповым: «г. Меньшиков – и это у него обычное дело – на фундаменте, имеющем площадь в одну квадратную сажень, силится построить здание величиной с Хеопсову пирамиду. Вполне понятно, что вместо пирамиды получается или воздушный замок, для которого и вовсе фундамента не надо, или карточный домик, для которого одной квадратной сажени более чем достаточно»635. Здесь верно проступает публицистический метод Меньшикова, строящего на одном конкретном факте довольно глобальные обобщения. Результаты при таком подходе могут оказаться и оказывались применительно к Меньшикову прямо противоположными. Иногда он угадывал в одном факте нечто типическое и выводы и обобщения его были значимыми и глубокими, а иногда он ошибался с выбором факта, и тогда его построения превращались в бесплотную фикцию.

Подводя итог анализу историографии взглядов Меньшикова на основные проблемы государственной жизни России конца XIX – начала XX вв., можно констатировать, что в его публицистике, как и в работах М. Н. Каткова и А. С. Суворина, много внимания уделялось всем трем элементов знаменитой уваровской триады. При этом «православие» все более теряет самостоятельную значимость и рассматривается как инструмент, служащий для укрепления двух других составляющих триады. «Народность», в свою очередь, начинает трактоваться все более элитарно, и ее носителями выступают «аристократы духа». По мере углубления кризиса государственной жизни трансПротопопов М. А. Публицист-идиллик. С. 158.

формируется и понимание Меньшиковым идеи «самодержавия».

Эволюция отношения Меньшикова к самодержавию нам представляется следующей.

Заявляя себя убежденным монархистом и националистом, Меньшиков, так же как и Суворин, не питал никаких иллюзий относительно династии Романовых. Еще в 1880х гг., проходя службу морским офицером на яхте «Держава» и встретив там будущего императора Александра III с 12-летним сыном Николаем, он был поражен беспечностью придворной жизни царской фамилии на фоне только что окончившейся Балканской войны и череды покушений на Александра II. Вспоминая об этом уже в 1918 г. в связи с дошедшим до него известием о расстреле царской семьи, он записал в своем дневнике: «Если наследник находил время на невинные забавы морских прогулок и пикников в такие трагические времена, стало быть, не он лично, но династия сошла с ума и дело не могло не кончиться катастрофически. Сумасшествием непонимания, куда клонится дело, Александр заразил и Николая II»636.

В годы Первой русской революции Меньшиков, подобно Суворину, считал, что парламент может помочь изменить ситуацию в России через гласное обсуждение государственных дел, и даже по просьбе Витте составил свой вариант манифеста. Будучи поставленным перед фактом создания в России Государственной думы, Меньшиков, как и его однопартийцы, вынужден был приводить свои монархические убеждения в соответствие с изменениями самой монархии. По сути, перед ним встала необходимость совмещать несовместимое принцип неограниченной монархии и представительные учреждения. Меньшиков предпочел не увидеть в соседстве этих, по сути взаимоисключающих друг друга положений, никакого противоречия. Он исходил из своеобразия российской политической системы, которая ни в коем случае не должна была стремиться приблизиться к западным конституционным образцам. «Наш парламент и наша конституция, писал он, должны быть национальными..., наша конституция должна быть строго монархической…». Государственную думу Меньшиков сравнивал с «управляющим, призванным творить волю хозяина». Однако личность Николая II плохо увязывалась с образом «хозяина». И хотя в качестве публициста «Нового времени» Меньшиков Российский Архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII XX вв.). Вып. IV. М. О. Меньшиков. Материалы к биографии. стр. 155156.

Меньшиков М. О. Государственный скандал // Новое время. 1909. 24 марта.

выступал активным сторонником самодержавия, его дневниковые записи свидетельствуют о внутренней эволюции, уводящей его все дальше от монархических убеждений. Добровольный отказ династии от престола, расцененный Меньшиковым как предательство нации, окончательно приводит его на позиции сторонника сильной власти как таковой безотносительно к ее политической оформленности и личным носителям. По сути, он приходит к той же идее, которую за сто лет до него исповедовал П. И. Пестель, он становится сторонником диктатуры, видя в ней единственное средство водворить в империи порядок и тем спасти ее.

Принципиально важный момент в эволюции идеологии государственного национализма отметили в своих исследования Д. А. Коцюбинский, С. М. Сергеев, М. Н. Лукьянов, указав на то обстоятельство, что для Меньшикова «высшей ценностью» в знаменитой уваровской триаде был ее «третий элемент – народность»638. В то время как для Каткова, о чем мы говорили выше, наиболее значимым элементом было самодержавие, понимаемое им как синоним государственности. Лукьянов объясняет данную эволюцию тем, что к началу XX в. «православия и самодержавия оказалось явно недостаточно, чтобы обеспечить процветание русской нации»639. Показательно в этой связи отмечаемое исследователем заявление Меньшикова во время выборов в IV Думу о готовности подержать даже кандидатов от кадетов, «лишь бы те были "русской крови"»640, лишний раз показывающее, что именно национальная, а не политическая составляющая была для публициста доминантной.

Нам представляется, что национализм в сознании Меньшикова возник как средство решения государственных проблем, что и дало нам основание причислить его к идеологам «государственного национализма», однако в процессе мировоззренческой эволюции, обусловленной обострением социально-политической ситуации в стране и катализированной войной, национализм становится для публициста началом, довлеющим над государством. Наблюдая в конце жизни, как ему представлялось, гибель и государства, он, как мы показали выше, пришел к выводу о необходимости сильной власти, способной очистить и оздоровить нацию, пусть даже и насильственным путем, чтоКоцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия. С. 152;

Сергеев С. М. Русский национализм и империализм начала XX века. С. 15.

Лукьянов М. Н. Указ. соч. С.90 – 91.

бы та, в свою очередь, возродила государство. Именно это и было в конечном итоге сделано советским правительством, после того, как оно отказалось от интернациональных установок в пользу национальных.

Давая достаточно краткий обзор истории русской консервативной мысли конца XVIII – начала XX вв. в рамках пособия к лекционному курсу, И. В. Лукоянов относительно политических взглядов Меньшикова пришел к следующему выводу: «Трудно придумать более неблагодарную задачу, чем пытаться изложить его представления, хотя бы по фундаментальным вопросам российской государственности, как-то систематизировать их»641. Основные сложности он усматривает именно в уже отмечавшейся нами противоречивости утверждений Меньшикова и в обилии образных неконкретных формулировок, которые можно трактовать различно. Очевидно, именно в силу данных обстоятельств до сих пор не появилось работы, которая представляла бы собой попытку систематизации всего идейного наследия Меньшикова. Хотя по отдельным периодам и направлениям его публицистики уже сделаны плодотворные наработки, которые могут стать базой для будущего обобщающего труда.

В целом, говоря об историографии, посвященной Меньшикову, следует отметить, что обращение к этой личности носило и носит фрагментарный характер. Именно в отсутствии систематичности в изучении наследия этого публициста заключается основная проблема создания целостного образа Меньшикова как социальнополитического явления. Даже в случаях, когда авторы упоминают о высокой популярности статей публициста, они не делают закономерного в данном случае вывода о том, что меньшиковская позиция была присуща большому слою читающей публики. И в этой связи нам представляется важным отметить, что многотысячные читатели Меньшикова не простили бы ему этих метаний, если бы сами не находились в таком же состоянии неопределенности. Наступающему хаосу революции они могли противопоставить лишь хаос в своем сознании, которое не принимало того, что есть, но и не могло определиться с тем, как должно быть. По сути именно подобная неопределенность и привела к тому, что инициатива по дальнейшему формированию идеологии государственного национализма в конечном счете перешла в руки советской власти.

Лукоянов И. В. Указ. соч. С. 66.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Комплексный историографический анализ взглядов А. С. Суворина и М. О. Меньшикова в контексте современных представлений дает основание для выделения в общественнополитической мысли России второй половины XIX – начала XX вв.

государственного национализма как одного из направлений либерального консерватизма и позволяет проследить трансформацию этой идеологии и, в то же время, выявить специфику отношения отечественной и зарубежной исторической науки на определенных этапах ее развития к государственной национальной политике России в указанный период.

Анализ интерпретации различными исследователями представлений идеологов государственного национализма в контексте общей историографии общественно-политической жизни России второй половины XIX – начала XX вв. дает основание говорить о преемственности в развитии отечественной исторической науки на всех ее этапах, несмотря на неоднократные резкие изменения политической ситуации, приводившие к смене идеологических установок.

Большинством отечественных дореволюционных, советских и современных авторов признается, что Суворин и Меньшиков в национальном вопросе исходили исключительно из собственных представлений о государственных интересах современной им России.

Именно такой подход объясняет содержащиеся в большом количестве в статьях идеологов государственного национализма критические отзывы о русском человеке: как дворянине, так и крестьянине.

Государственнические установки, наиболее ярко прослеживающиеся в работах Суворина, в зарубежной историографии трактовались как имперские, что объясняет появление интереса к нему в момент усиления внешнеполитической активности СССР в конце 50-х – начале 70-х гг.

Очень важно еще раз отметить, что лозунг «Россия для Русских», как он понимался Сувориным и Меньшиковым, призван был в первую очередь служить задаче изживания в русском народе самоуничижения (унижение другого всегда является обратной стороной собственной униженности) и развития в нем национального самоуважения. Задача эта не выполнена, пожалуй, до сих пор и основная причина этого видится в том, что самоуничижение является очень удобным средством ухода от ответственности – «какой с нас спрос».

Таким образом, очевидна связь между национальным и правовым сознанием, что и является объективным основанием становления идеологии государственного национализма.

Несомненная заслуга советских историков, на наш взгляд, состоит в том, что не, ограничиваясь констатацией факта национализма Суворина, как это делала дореволюционная историография, они постарались проследить его истоки и сущность, исходя не из особенностей характера публициста, а из реалий исторической обстановки пореформенной России. Думается именно отсутствие исторической базы, во многом нивелирует результаты современных исследований в этой области, основанных на анализе абстрактных философских понятий. Между тем именно обращение к конкретным историческим фактам и их взаимосвязи может стать наиболее продуктивным подходом для дальнейшего исследования природы идеологии государственного национализма, как исторического явления.

Следует иметь в виду, что понятие «государство» как таковое применительно к дореволюционной России зачастую идентифицировалось исследователями с иными политическими понятиями. Так советские историки в большинстве своем ставили знак тождества между государством и самодержавием, особенно если речь шла о внутриполитических процессах. Зарубежные исследователи предпочитали вместо понятия «российское государство» применительно к анализируемому периоду оперировать термином «Российская империя».

Данная позиция нам представляется во многом, подобно подходу советских историков, политизированной. Ввиду того, что весь XX в.

Россия (и СССР) ассоциировалась для западных стран преимущественно с образом противника, для ее ключевой характеристики избиралось именно понятие империи, которое в этот период вызывало в основном негативные ассоциации, связанные как с политикой колониализма, так и с противостоящей национальным империям идеей объединенных наций. Как известно, в ходе борьбы с советским строем понятие советский зачастую неоправданно заменялось понятием русский, создавая негативный образ не столько СССР, сколько России как исторического образования. И в данном подходе советская империя изображалась как прямая наследница имперских традиций царской России. Только в последние годы, в связи с повышением внимания к вопросам развития и укрепления российской государственности, данная тема начинает разрабатываться отечественными учеными, что вводит представления Суворина и Меньшикова по данному вопросу в круг их научных интересов.

Изучение отечественной и зарубежной историографии позволило, помимо общих черт, присущих взглядам Суворина и Меньшикова, выявить и их специфику, указывающую направление эволюции идеологии государственного национализма в рассматриваемый период. Суворин, а тем более Меньшиков, по сравнению с более ранним идеологом государственного национализма – М. Н. Катковым, выражают более обывательский взгляд на государственный национализм.

Катков, предъявляя те или иные требования государству, сам был готов на любые действия и жертвы со своей стороны для государственной пользы, что и давало основание, как друзьям, так и врагам считать его не просто журналистом, но и своеобразным политическим деятелем. Его взгляд на проблемы государства это взгляд политика, а не обывателя.

Суворин уже далек от идеи, серьезно влиять на государственную политику. Сама форма его «маленьких писем», носящих чаще всего характер фельетона, и даже их название, в сравнении с разящими передовыми Каткова, говорят о неготовности автора взять на себя слишком большой груз ответственности выразителя мнения общественности. Скорее это желание с ним слиться. В то время как Суворин искал «своего» читателя, Катков своего читателя создал сам.

Единственной попыткой Меньшикова оказать реальное влияние на ход государственных дел была подготовка по просьбе Витте варианта манифеста, который, однако, по его же собственному признанию, никак не был учтен при составлении официального текста. Его «письма к ближнему» сродни «маленьким письмам» Суворина, с той только разницей, что они зачастую более лиричны и иногда близки по духу философским рассуждениям. Меньшиков как бы стремился «поднять» суворинского обывателя на более интеллигентный уровень. Рассуждения талантливого, но все же дилетанта, каким, в сущности, являлся Меньшиков, привлекали лишь таких же дилетантов и не воспринимались всерьез специалистами в тех областях, о которых тот брался рассуждать.

Если Катков был в равной мере политик и журналист, Суворин гораздо больше журналист, чем политик, Меньшиков только журналист.

Степень уменьшения собственных притязаний на роль в государственной жизни страны выразителей идей государственного национализма знаменательно совпадает с уровнем требований, которые эти личности предъявляли сами к себе как в образовательном плане, так и в личной жизни. Все трое провели детство в нищете и получили домашнее начальное образование, но лишь Катков сумел собственное образование и самообразование поставить на систематическую основу, положив в его основание философию. Что касается личной жизни, то о Каткове после его женитьбы, и о его семье не сохранилось никаких компрометирующих фактов, что свидетельствует, по меньшей мере, о том, что он очень дорожил своей репутацией, и этот взгляд целиком разделяли его близкие. Суворин и Меньшиков, вероятно, потому и выражали в своих политических убеждениях в большей степени обывательский взгляд, что позволяли себе и в личной жизни отступать от строгих принципов, что, к сожалению, относилось и к их избранницам.

Следует отметить, что в настоящее время первенство в разработке темы идеологических взглядов Суворина и Меньшикова принадлежит не историкам, а литературоведам. Это налагает на рассматриваемую проблему специфический отпечаток. В частности, термины «национализм» и «государственный национализм», в понятийном аппарате представителей различных гуманитарных дисциплин не являются устоявшимися. Их активная разработка, развернувшаяся в последнее время в мировой науке, не разрешает данной проблемы. Отчасти это вытекает из излишне расширенного толкования понятия «национализм», вынуждающего делить его на составляющие, которые в свою очередь при широте толкования подвержены делению.

Так, Энтони Смит, автор подробного разбора различных теорий национализма за последние тридцать лет, отмечает, что только за время написания им послесловия к своей книге свет увидел целый ряд фундаментальных новинок в этой области. Образно говоря, терминологическая разработка ведется не на углубление, а на расширение вопроса, что, естественно, нивелирует результаты. Характерно, что и сам Смит, при анализе тех или иных теорий национализма, апеллирует к историческому опыту реальных государств, что доказывает продуктивность уточнения данных политически понятий не только в наработках философии, социологии и политологии, но и в рамках конкретно-исторических исследований.

На наш взгляд рассмотрение государственного национализма Суворина и Меньшикова не в метафизической, а в его реальной исторической составляющей может выступить как один из своеобразных инструментов комплексного изучения общественной жизни России второй пол. ХIХ в. Наше время, избавляя исследователя от идеологических догм как советского периода так и «перестройки» ставит в повестку дня целый ряд не освещенных ранее вопросов. Так, по нашему мнению, недостаточно разработаны проблемы социальной роли и степени влияния государственного национализма на русское общество. Не осуществлен комплексный анализ реформ Александра II и процесса их проведения с точки зрения стратегических национальных интересов страны. Не изучены в комплексе вопросы национальной политики различных партий и общественных объединений. Нельзя не отметить определенные крупные наработки в рассмотрении поставленных вопросов, как, например, в работе В. В. Шелохаева, посвященной решению национального вопроса в кадетской партии, в свете которой становится возможным пересмотреть факт «странного» союза П. Б. Струве и одного из ведущих лидеров националистов В. В.

Шульгина.

Рассмотрение государственного национализма как объединяющего начала для нормального функционирования любого государства способно стать дополнительным стимулом к изучению теоретического наследия Суворина и Меньшикова, изложенного ими на страницах своих изданий. Пореформенное состояние современной России, выявившее, насколько процесс ослабления центральной власти и потери ею как социальной, так и национальной инициативы тесно связан с центробежными движениями на окраинах империи, придают данной теме дополнительную актуальность.

Если рассматривать «идеологию», как искусственно созданный продукт лицами, находящимися у власти или стремящимися к ней, то «национальная идея» может выступать как ее антитеза, являющаяся естественным продуктом развития общества. Первая внедряется, хотя и под видом общественных чаяний, сверху в жизнь общества с целью его изменения. Ее отличительными признаками являются ясно определенная форма, нетерпимость к компромиссам и неспособность к трансформации (идеология не может приспосабливаться к новым условиям она может быть лишь заменена новой идеологией). «Национальная идея» представляет собой самовозникающее, органично формирующееся явление, которое нельзя «заказать». Она не может быть четко сформулирована раз и навсегда, так как ощущается лишь интуитивно и выражается различными представителями общества более или менее полно и адекватно в зависимости от их способности почувствовать и сформулировать ее. Идеологи государственного национализма, несомненно, обладали в немалой степени данной способностью, однако, по мере приобретения ими политического веса и увеличения их влияния на правительственную политику они все более скатывались на позиции генераторов и выразителей государственной идеологии.

Изучение публицистического наследия А. С. Суворина и М. О. Меньшикова, как показывают дискуссии, возникающие вокруг него в современной историографии, способно дать дополнительные ключи не только к пониманию проблем текущего момента, но и к их продуктивному решению. В частности, особого внимания заслуживает взгляд идеологов государственного национализма на проблемы либерализма и демократии, их осознание взаимообусловленности понятий «свобода» и «власть», невольно вынуждающей к либеральноконсервативному синтезу в ходе поиска парадигмы дальнейшего государственного и общественного развития.

БИБЛИОГРАФИЯ

Дореволюционная публицистика 1. «Историческая сатира». Статья Суворина и ответ С.-Щедрина // Русская словесность. – 1995. – № 4. – С. 12 – 19.

2. Абрамович Н. Я. «Новое время» и соблазненные младенцы. – Пг.:

Памфлет, 1916. – 48 с.

3. Аквилонов Е. П. Так ли мы виноваты? (По поводу одного фельетона г. М. О. Меньшикова). СПб.: Тип. Монтвида, 1905. 12 с.

4. Амфитеатров А. В. Десятилетняя годовщина // Телохранитель России: А. С. Суворин в воспоминаниях современников. – Воронеж:

Изд-во Е. А. Болховитинова, 2001. – С. 237 – 257.

5. Амфитеатров А. В. Старик Суворин. // Новое литературное обозрение. – 1995. – № 15. – С. 174 – 182.

6. Арсеньев К. Две смерти // Вестник Европы. – 1912. – № 9. – С. 7. Бессонов А. Рецензия на статью М.О. Меньшикова «Орлы и вороны» // Биржевые ведомости. – 1915. – 24 июля. – № 14983.

8. Дигамма (Васильев М. Н.) Зло всей прессы. – СПб.: Типо-лит.

Б. М. Вольфа, 1904. – 39 с.

9. Вергун Д. Н. Суворин и славянство // Телохранитель России: А. С.

Суворин в воспоминаниях современников. – Воронеж: Изд-во Е. А. Болховитинова, 2001. – С. 229 – 233.

10. Глинский Б. Б. Алексей Сергеевич Суворин. Биографический очерк // Исторический вестник. – 1912. – № 9. – С. 3 – 60.

11. Друзья и враги евреев. А.С. Суворин («Новое время»). (К юбилею его литературно-издательской деятельности). Сост. А. Е. Кауфман.

– СПб.: Правда, 1908. – 68 с.

12. Ежов Н. М. Алексей Сергеевич Суворин // Исторический вестник.

– 1915. – № 1. – С. 111 – 138; № 2. – С. 450 – 469.

13. Зайцев В. А. Журналиссимус граф Суворин-национальный // Шестидесятники. – М.: Советская Россия, 1984. – С. 156 – 158.

14. Изгоев С. А. Суворин // Русская мысль. – 1912. – № 9. – С.1-4.

15. Иорданский Н. И. Национализация Суворина // Современный мир.

16. Как печатается газета «Новое время» и что было сделано Сувориным за 33 года его издательской деятельности. – СПб.: Т-во А. С.

Суворина «Новое время», 1911. – 16 с.

17. Кауфман А. Е. За кулисами печати // Исторический вестник. – 1913. – №7. – С. 97 – 130.

18. Кауфман А. Е. А. С. Суворин («Новое время»). – СПб.: Правда, 19. Кауфман А.Е. Из журнальных воспоминаний // Исторический Вестник. – 1912. – № 12. – С. 1067 – 20. Короленко В. Об одной старой книжке (к годовщине смерти А. С.

Суворина) // Русское богатство. – 1913. – № 8. – С. 358 – 362.

21. Кривенко С. Н. Газетное дело и газетные люди // Избранные страницы русской журналистики начала XX в. – М., 2001. – С. 141 – 22. Куплевасский Н.О. Всероссийский национальный союз. – Спб.:

Типография И. В. Леонтьева, 1908. – 12 с.

23. Ленин В. И. Гонители земства и аннибалы либерализма // Ленин В.

И. ПСС. Изд-е 5. Т. 5. – М.: Изд-во политической литературы, 24. Ленин В. И. Еще один поход на демократию // Ленин В. И. ПСС.

Изд-е 5. Т. 22. – М.: Изд-во политической литературы, 1976. – С. 25. Ленин В. И. Заметки. Меньшиков, Громобой, Изгоев. ПСС. Изд-е 5.

Т. 15. – М. Изд-во политической литературы, 1975. – С. 114 121.

26. Ленин В. И. Карьера // Ленин В. И. ПСС. Изд-е 5. Т. 22. – М.: Издво политической литературы, 1976. – С. 43 – 44.

27. Ленин В. И. Ценное признание // Ленин В. И. ПСС. Изд-е 5. Т. 5.

М.: Изд-во политической литературы, 1972. С. 73-80.

28. Лисовский Н. М. Алексей Сергеевич Суворин // Библиограф. – 1892. – № 10. – С. 353 – 358; № 12. – С. 424 – 432.

29. Локоть Т. «Новое время» и русская национальная демократия // Новое время. – Белград. – 1921. – № 129. – С 1 – 2.

30. Львов-Рогачевский В. В своем доме (А. С. Суворин) // Современный мир. – 1912. – № 9. – С. 313 – 330.

31. Меньшиков М. О. Кого хоронит Россия // Меньшиков М. О. Письма к русской нации. – М.: Изд-во журнала «Москва», 2005. – С. 32. Меньшиков М. О. Памяти А. С. Суворина // Меньшиков М. О.

Выше свободы. Статьи о России. – М.: Современный писатель, 1998. – С. 389 – 395.

33. Меньшиков М. О. Памяти великого гражданина // Меньшиков М.

О. Выше свободы: Статьи о России. – М.: «Современный писатель», 1998. – С. 399 – 400.

34. Мережковский Д. С. Национализм и религия (письмо в редакцию) // Речь. – 1911. – 21 октября (3 ноября). – С. 3.

35. Михайловский Н. К. Литература и жизнь // Избранные страницы русской журналистики начала XX века. – М.: ЧеРо, 2001. – С. 19 – 36. Михайловский Н. К. О г. Меньшикове. О Накрохине и о том, кто виноват в его несчастной судьбе // Михайловский Н. К. Последние сочинения. Т. II. – СПБ: Ред. журнала «Русское богатство», 1905 – 37. На память о десятилетии издательской деятельности А. С. Суворина. 1877 – 1887. – СПб.: Литературная газета «Новое время», 1887.

38. Национализм. Полемика 1909 – 1917. Сборник статей / Составление и примечания М. А. Клерова. – М.: Дом интеллектуальной книги, 2000. – 240 с.

39. Неведомский М. О «мудрости кротких» (По поводу «Писем к ближнему» и других писаний г. Меньшикова) // Мир божий.

40. Петрищев А. Б. Хроника внутренней жизни. Об А. С. Суворине // Русское богатство. – 1912. – № 9. – С. 133 – 135.

41. Протопопов М. А. Критика критиков // Русская мысль. 1900. № 42. Протопопов М. А. По поводу одной сердитой книжки // Русская 43. Протопопов М. А. Публицист-идиллик // Русская мысль. 1898.

44. Розанов В. В. Из припоминаний и мыслей об А. С. Суворине. М.:

Патриот, 1992. 117 с.

45. Розанов В. В. Суворин и Катков // Новое время. – 1997. № 7.

46. Розанов о Суворине // Воронежская беседа на 1999-2000 годы.

Воронеж: Изд-во Воронежско-Липецкой епархии, 2000. С. 213 – 47. Савенко А. И. Мысли и впечатления // Подолянин. – 1911. – 16 апреля. – С. 1.

48. Снессарев Н. В. Миражи нового времени. Почти роман. – СПБ.:

Тип. М. Пивоварского и И. А. Типографа, 1914. – 280 с.

49. Спасский П. Н. В защиту ветхозаветных патриотов. Беседы по поводу статьи М. О. Меньшикова «Читайте библию». – Новгород:

Труженик, 1914. – 27 с.

50. Струве П. Б. В чем же истинный национализм? // Струве П. Б.

Избранные сочинения. – М.: РОССПЭН, 1999. С. 13 – 44.

51. Струве П. Б. В. В. Розанов, большой писатель с органическим пороком // Patriotika. Политика, культура, религия, социализм. – М.:

Республика, 1997. – С. 270 – 277.

52. Струве П. Б. Гипноз страха и политический шантаж // Patriotika.

Политика, культура, религия, социализм. – М.: Республика, 1997. – 53. Струве П. Б. За неимением Наполеона. – Россия собирается // Patriotika. Политика, культура, религия, социализм. – М.: Республика, 1997. – С. 135 – 137.

54. Струве П. Б. Клевета на предков, и на конституцию // Patriotika.

Политика, культура, религия, социализм. – М.: Республика, 1997. – 55. Струве П. Б. Поверх текущего момента // Patriotika. Политика, культура, религия, социализм. – М.: Республика, 1997. – С. 89 – 92.

56. Струве П. Б. Русский шантажист и немецкий патриот // Patriotika.

Политика, культура, религия, социализм. – М.: Республика, 1997. – 57. Струве П. Б. Спор с Д. С. Мережковским // Patriotika. Политика, культура, религия, социализм. – М.: Республика, 1997. – С. 70 – 79.

58. Струве П. Б. Физиология одного превращения. «Незнакомец» и «Новое время» // Patriotika. Политика, культура, религия, социализм. Сборник статей за пять лет (1905 – 1910). – М.: Республика, 1997. – С. 143 – 146.

59. Суворин А. С. Русско-японская война и русская революция. Маленькие письма (1904 – 1908). – М.: Алгоритм, 2005. – 752 с.

60. Суворин А. С. В ожидании века XX. Маленькие письма (1889 – 1903). – М.: Алгоритм, 2005. – 1024 с.

61. Суворин А. С. Итоги издательской деятельности. – СПб.: Тип.

А. С. Суворина, 1892. – 52 с.

62. Суворин А. С. Историческая сатира // Салтыков-Щедрин М. Е.

Мир призраков – М.: Школа-Пресс, 1999. – С. 263 – 268.

63. Чернышов Н. А. С. Суворин // Вестник литературы. – 1912. – № 9.

64. Штернберг А. Я. А. С. Суворин и евреи. – Киев, 1897. – 11 с.

65. Шубинский С. Памяти А. С. Суворина // Исторический вестник. – 66. Юдин В. Личность мужественная и трагическая (М. О. Меньшиков) // Дон. – 2001. – № 9 – 12. – С. 196 – 199.

67. Юзефович Б. Г. Меньшиков о гр. Витте. – Без года и места издания. – 4 с.

Дневники, мемуары, письма, документы 68. Богданович А. В. Три последних самодержца. Дневник. – М.: Новости, 1990. – 604 с.

69. Бондаренко О. В. Письмо А. С. Суворина N CLU из цикла «Маленькие письма» // Новое в развитии исторического краеведения и регионального музееведения. – Новокузнецк, 2003. – С. 125 – 129.

70. Витте С. Ю. Из архива С. Ю. Витте. Воспоминания. Рассказы в стенографической записи. Рукописные заметки. В 2-х т. – СПб.:

«Дмитрий Буланин», 2003. Т. 1. – 1054 с. Т. 2. – 650 с.

71. Горький М. Открытое письмо к А. С. Суворину // Горький М. ПСС.

В 30 т. Т. 28. – М.: Художественная литература, 1954.– С. 64 – 67.

72. Грибовский М. В. Несколько встреч с А. С. Сувориным (по личным воспоминаниям) // Телохранитель России: А. С. Суворин в Е. А. Болховитинова, 2001. – С. 124 – 135.

73. Гиппиус З. Н. Стихотворения. Живые лица. – М.: Художественная литература, 1991. – 471 с.

74. Дневник Л. А. Тихомирова. 1915 – 1917 гг. / Рук. проекта, сост., автор пред., комм. и прим. А. В. Репников. – М.: РОССПЭН, 2008. – 75. Дневник П. А. Валуева министра внутренних дел. 1861 – 1876. В 2х т. – М.: Издат-во Академии наук СССР, 1961. – 422 с., 588 с.

76. Елисеев Г. З. Письма к М. Е. Салтыкову-Щедрину. – М.: Изд-во Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина, 1935. – 268 с.

77. Из дневника В. П. Гаевского. Публикация Г. Никольской // Красный архив. – 1940. – № 3. – С. 229 – 243.

78. Кони Ф. А. Письма. Публикация Е. В. Свиясова // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1975 год. – Л.: Наука, 1977. – С. 122 – 141.

79. Крыжановский С. Е. Воспоминания. – Петрополис, 1938. – 209 с.

80. Кугель А. Р. Листья с дерева. Воспоминания. – Л.: Время, 1926. – 81. Либрович С. Ф. А. С. Суворин и М. О. Вольф. Из воспоминаний // Вестник литературы. – 1912. – № 9. – С. 243 – 247.

82. Меньшиков М. О. Материалы к биографии // Российский архив.

(История Отечества в свидетельствах и документах XVIII – XX вв.).

Вып. 4. – М.: Студия «ТРИТЭ», «Российский архив», 1993. – 271 с.

83. Меньшикова М. В. За что?! Как убили моего мужа // Кубань. – 84. Меньшикова О. М. Начало жизни: Воспоминания о писателе и публицисте М. О. Меньшикове. Предисл. и публ. М. Поспелова // Наше наследие. – 1997. – № 42. – С. 42 47.

85. Милюков П. Н. Воспоминания. – М.: Политиздат, 1991. – 527 с.

86. Новицкий Л. Рецензия к статье Меньшикова М. О. « К вопросу о расстройстве армии». М., 1906. 12 с.

87. Орленев П. Н. Жизнь и творчество русского актера Павла Орленева, описанные им самим. – М.-Л.: «Academia», 1931. – 522 с.

88. Островский А. В., Сафронов М. М. К истории создания манифеста 17 октября // Советские архивы. – 1985. – № 5. – С. 62 – 65.

89. Переписка В. В. Розанова и М. О. Гершензона // Новый мир. – 90. Перцов П.П. Литературные воспоминания. 1890-1902 гг. – М.: Новое литературное обозрение, 2002. – 496 с.

91. Светский Л. Отзыв на статью М.О. Меньшикова «Мир или борьба». Житомир: Электрическая типо-литография М. Дененмана, 92. Соколов П. И. Воспоминания об А. С. Суворине // Телохранитель России: А. С. Суворин в воспоминаниях современников. – Воронеж: Изд-во Е. А. Болховитинова, 2001. – С. 136 – 141.

93. Соколов А. А. Из моих воспоминаний // Московский листок. Илл.

прибавление. – 1909. – № 11. – С. 94. Соколова А. И. Встречи и знакомства // Исторический вестник. – 95. Суворин А. С. Дневник. – London: The Garnett Press; Москва: Издво Независимая газета, 1999. – 666 с.

96. Суворин А. С. Дневник. Фрагменты не вошедшие в издания 1923 и 1992 гг. // Новое литературное обозрение. – 1995. – № 15. – С. 97. Суворин А. С. Письма к М. Ф. Де-Пуле. Публикация М. Л. Семановой // Ежегодник рукописного отдела пушкинского дома. 1979. – Л.: Наука, 1981. – С. 113 – 186.

98. Тюремная одиссея Василия Шульгина: Материалы следственного дела и дела заключенного / Сост., вступ. ст. В.Г. Макарова, А.В.

Репникова, В.С. Христофорова; Коммент. В.Г. Макарова, А.В.

Репникова. — М.: Книжница; Русский путь, 2010. — 480 с.

Историографические работы, рецензии, предисловия к публикациям документов 99. Апухтин В. Дневник Суворина // Воля России. – 1924. – № 10 – 11.

100. Афанасьев Ю. Н. Феномен советской историографии // Советская историография. Сб. ст. / Под общ. ред. Ю. Н. Афанасьева – М.:

РГГУ, 1996. – С. 34 – 39.

101. Гитович И. Е. Петербургский король Лир. Дневник Алексея Сергеевича Суворина. М., 1999. Рец. // Чеховский вестник. Вып. 5. – М.: Скорпион, 1999. – С. 11 – 19.