«С. М. Санькова ДВА ЛИЦА НОВОГО ВРЕМЕНИ. А. С. СУВОРИН И М. О. МЕНЬШИКОВ В ЗЕРКАЛЕ ИСТОРИОГРАФИИ Орел 2011 УДК 94719 ББК 63.1(2) 53-8 С 18 Издание подготовлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного ...»

Идея рабской народной психологии, воплощением которой стал Суворин присутствует и в статье А. С. Изгоева, в которой отмечается, что «у Суворина не было никаких моральных доблестей. Он был лишен необходимой независимому человеку гордости, сознания собственного достоинства. Все холопские пословицы на тему, что от поклона де голова не отвалится, он усвоил твердо и ими руководился во второй период жизни… Рабская психология наложила неизгладимую печать и на самого Суворина, и на все им созданное. Чтящие покойника могут утешаться, что это было в большей степени несчастьем Суворина, чем его виной. Но и вина тоже была – этого нельзя забывать»97.

Показательно, что в воспоминаниях журналиста и театрального критика А. Р. Кугеля личность Суворина раскрывается так же через его происхождение: «Самое замечательное в великорусском типе – необычайный дар обольщения. Ту черту – обольщение – я встречал у множества людей, вышедших из народа. И Суворин был такой же обольститель, а он почти что из мужиков…»98.

Позиционируя себя как стороннего наблюдателя, не принимающего ни чью сторону, граф Г. А. Де-Воллан в своем дневнике за г., неоднократно критикуя сотрудников «Нового времени» за травлю либералов, отделял Суворина от его редакции. «Он один искренний, – пишет граф, – но только, как флюгер, не имеет своего направления и поддается силе ветра» 99.

Публицист, уделявший много внимания еврейскому вопросу, выпускающий редактор «Биржевых ведомостей» А. Е. Кауфман полагал, что с момента покупки «Нового времени» «из либерала Суворин превратился в гонителя всяческого либерализма и непримиримого врага русских либералов», опошлив при этом само поняПетрищев А. Б. Указ. соч. С. 133 – 134.

Изгоев А. С. Указ. соч. С. 4.

Кугель А. Р. Листья с дерева. Воспоминания. Л., 1926.

Воллан граф де Г. А. Указ. соч. С. 149-150.

тие «либерал», сделав его «синонимом «изменника» русским началам и «предателя». В то же время Кауфман отмечал, что при этом Меньшиков объявил суворинскую газету «национал-либеральным»

органом 100. По его мнению, Суворин «в своей газете сам и перьями своих сотрудников… охаивал все реформы шестидесятых годов…»101.

Автору литературных фельетонов в «Новом времени» в первые месяцы после его покупки Сувориным и В. И. Лихачевым, а позднее редактору народнического журнала «Устои» С. А. Венгерову в статье, написанной для энциклопедии Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, Суворин периода сотрудничества с «Санкт-Петербургскими ведомостями» представлялся как «умеренно-либеральный западник, исходивший из принципов широкой политической свободы, терпимости и протеста против узкого национализма». Переход Суворина на иные позиции автор связывает с тем обстоятельством, что «Новое время», «став наиболее яркой выразительницей симпатий к восставшим славянам», стало иметь большой успех «не только среди прежних поклонников таланта Суворина, но и в публике совсем иного сорта», на которую газета и переориентировалась, изменив «духовный облик»

ее издателя «до неузнаваемости» 102. Последняя мысль повторяется в статье, посвященной непосредственно «Новому времени», где замечается, что характер газеты постепенно становился «все в более и более острые отношения к прогрессивной журналистике». Хотя автор, пожелавший остаться неизвестным, отмечал, что с начала 90-х гг.

«эта вражда отчасти ослабела», и он к моменту написания статьи «направление газеты» определял как «националистическиконсервативное, но без тех крайностей, которыми отличаются, например, "Московские Ведомости"» 103.

Редактор «Петербургского листка», характеризовавшегося Ф. М.

Достоевским как «газетка без всякого особого направления», А. А. Соколов объяснял перемены в позиции Суворина с момента единоличного владения газетой с прагматических редакторских позиций: «Приходилось выбирать: или значительно поступиться своими прогрессивДрузья и враги евреев. А.С. Суворин («Новое время»). (К юбилею его литературно-издательской деятельности). Сост. А. Е. Кауфман. СПб., 1908. С. 6-7.

Венгеров С. Суворин Алексей Сергеевич // Энциклопедический словарь. Т.

XXVIII. – СПб.: Издатели Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон, 1895. С. 223 – 224.

Новое время // Энциклопедия Брокгауза и Ефрона.

ными идеями, или сохранить издание. "Новое время" выбрало путь более практический: оно понизило свое отношение к прогрессу»104.

Ряд авторов усматривал предпосылки к изменениям в позиции Суворина еще в периоде его работы фельетонистом под псевдонимом «незнакомец». В частности, земляк Суворина публицист-народник В. А. Слепцов уже в 1867 г. замечал иронично: «Я вспоминаю одну собаку. Это была во время своей молодости хорошая, честная и полезная собака. Но она отъелась, зажирнела и обратилась в комнатного жирного пуделя, пользовавшегося лаской барина… Чудеса делаются с незнакомцем, и я непременно тут же бы разрыдался над его распекающим тоном (напоминающим тон либерального советника палаты), если бы только мне не пришел на память старый пудель, поступивший в акциз…»105.

Человеком «редкой неустойчивости» назвал Суворина литературовед-меньшивик В. Львов-Рогачевский (псевдоним Василия Львовича Рогачевского), определивший его литературную тактику как «непрерывную измену тому, чему он поклонялся вчера». Характеризуя взгляды Суворина раннего периода его публицистического творчества, В. Львов-Рогачевский отмечал, что и в это время «он не был революционером, он только сочувствовал, как умеренный либерал, искавший иных путей развития»106.

При этом автор указывал, что в действиях Суворина была и последовательность: «Неизменно и не изменяя себе, он служил лишь успеху»107. Эту идею разделял А. Б. Петрищев, полагавший, что Суворина не интересовала карьера в «бюрократическом смысле этого слова», не интересовали деньги. По мнению автора, им двигала всегда лишь «жажда успеха», под которым следует понимать «славу, влияние, популярность»108. О служении Суворина «успеху, как Богу»

писал А. С. Изгоев109, «жажду наибольшего возможного успеха» как определяющее в деятельности Суворина отмечал В. Г. Короленко110.

Соколов А. А. Из моих воспоминаний // Московский листок. Илл. Прибавление. 1909. № 11. 15 марта. С. 4.

Слепцов В. А. Хроника общественной жизни в «Женском вестнике» (1867) //Литературное наследство. Т. 71. Василий Слепцов. Неизвестные страницы.

М., 1963. С. 246.

Львов-Рогачевский В. В своем доме (А. С. Суворин) // Современный мир.

1912. № 9. С. 317.

Львов-Рогачевский В. В своем доме (А. С. Суворин). С. 328.

Петрищев А. Б. Указ. соч. С. 133.

Изгоев А. С. Указ. соч. С. 2.

Короленко В. Г. Указ. соч. С. 362.

Даже безусловные сторонники и поклонники Суворина признавали неоднозначность и неустойчивость взглядов Суворина. Так, В. В. Розанов свидетельствовал: «Как ни сложно «Новое время», Суворин сам был сложнее, разнообразнее, был неуловимее его. Так называемые «колебания» газеты (мнимые) лишь отчасти и слабо выразили душу Суворина, всю сотканную из муара»111.

Бывший сотрудник «Нового времени» А. В. Амфитеатров в написанной в эмиграции статье 1934 г. подходил к объяснению феномена Суворина, исходя из глубинных свойств его натуры. Он представлял публициста «шестидесятником», «воспитанником материалистов», таившим при этом «где-то на дне души мистическую жажду идеалистических и религиозных позывов, которых он даже конфузился, когда они прорывались слишком заметно». Причину его «неустойчивого метания от знания к знанию, из одного идейного круга в другой» Амфитеатров объяснял мечтательностью натуры Суворина, который так и не построил «какого-то главного своего замка» 112. Дополнением к этому портрету может служить замечание Амфитеатрова, сделанное им еще в 1914 г.: Суворин всегда был «глубокий демократ по натуре»113 и при этом обладал «политически приспособляющимся индифферентизмом»114. Спустя десять лет после смерти Суворин представлялся Амфитеатрову «вечной жертвой внутреннего раздвоения», так как в нем «преоригинально встречались и предобродушно уживались "увенчание здания" с анархизмом, религиозный идеализм с нигилизмом шестидесятых годов и воинствующий национализм с самым широким культурным космополитизмом»115.

Некоторые поклонники деятельности и творчества Суворина стремились доказать мнимость колебаний публициста. К примеру, сотрудник издававшегося на средства Суворина «Исторического вестника» Б. Б. Глинский утверждал, что издатель «Нового времени»

всегда «оставался тем же, каким вышел на свою литературную дорогу». По его мнению, цели Суворина всегда оставались неизменными – «свобода России, ее просвещение, ее национальное самосознание, ее мировое могущество» – и для их достижения в зависимости от Суворин А. С. Письма к В. В. Розанову. СПб., 1913. С. 23.

Амфитеатров А. В. Старик Суворин. //Новое литературное обозрение. 1995.

№ 15. С. 181-182.

Амфитеатров А. В. Десятилетняя годовщина. С. 243.

Там же. С. 247.

Там же. С. 248 – 249.

«обстоятельств времени» Суворин выбирал нужную позицию, «стоя на которой возможно было добиться желанного»116.

В советский период отношение к Суворину, так же как к Каткову и Меньшикову, на несколько десятилетий было определено знаменитой статьей В. И. Ленина «Карьера».

Редактор первого советского издания «Дневника» Суворина М.

Кричевский в предисловии к нему в беллетризированной форме, по сути, повторяет ленинскую схему. Он отмечал, что «долгое время Суворин был человек-человеком; вел тяжелую жизнь труда и лишений…», однако затем, «продав душу дьяволу – реакции», попал в «плен» славы и богатства, до конца жизни будучи «не в силах высвободиться» из него. При этом, на основании «Дневника», автор делал вывод о том, что служение Суворина реакции было неискренним. Он полагал, что Суворин, защищая на страницах своей газеты «сановников, старую политику и гнилой уклад», всего этого «как умный человек и даровитый публицист, не мог в сокровенности не презирать» 117.

В литературной энциклопедии 1939 г. ранний Суворин предстает умеренно-либеральным западником. Суворин же периода «Нового времени» характеризуется как «охранитель-славянофил, великодержавный шовинист, злобный, непримиримый враг развивавшегося рабочего движения», выступавший в третьеиюньский период как «ярый монархист, черносотенец, ревностный охранитель царского самодержавия» 118.

В третьем издании БСЭ публицистика Суворина до 1875 г. определяется как либерально-демократическая, а период издания газеты «Новое время» характеризуется словами Ленина о «национализме», «шовинизме» и «беспардонном лакействе»119. Схожие оценки раннему периоду публицистики Суворина давали в 1970-х гг. филологи П. С. Рейфман и О. Г. Ласунский. Обращаясь к публицистике Суворина в русле общей литературно-журнальной полемики 60-х гг. XIX в., они объясняли его довольно радикальную позицию общим духом периода демократического подъема120.

Глинский Б. Б. Указ. Соч. С. 35.

Дневник А. С. Суворина. Редакция, предисловие и примечания М. Кричевского. М.-Пг.: Издательство Л. Д. Френкель, 1923. С. 6, 5.

М Л.Суворин // Литературная энциклопедия: В 11 т. Т. 11. М., 1939. – Стб. 99.

БСЭ. Т. 25. М., 1975. Стб. 66.

Рейфман П. С. К проблеме эволюции либеральной журналистики в 1860-е годы // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Труды по русской и славянской Обращаясь к личности Суворина в контексте его взаимоотношений с Н. А. Некрасовым, В. Г. Краснов сравнивал публициста в 1860е гг. с Базаровым. На его взгляд, их роднили радикальные взгляды «без определенной позитивной программы». И именно через характеристику, данную Сувориным этому литературному персонажу уже в 1870 г., автор прослеживал его собственную эволюцию. В это время Суворин утверждал, что «время Базаровых прошло и современная действительность требует иных деятелей с иными убеждениями, гораздо более мирными; но сила воли и независимость, которую обнаруживает этот герой романа, действительно симпатичны». Исходя из данного высказывания, Краснов считал возможным классифицировать Суворина как либерала, которому «по-прежнему импонировал человек демократических убеждений, обладающий силой характера, самостоятельностью». Именно эти симпатии и привели, по мнению автора, к близким отношениям Суворина и Некрасова в 70-е гг.121. В подтверждение своей трактовки политической направленности Суворина 1860-1870-х гг. автор приводит показательный фрагмент его письма к М. Ф. Де-Пуле 1861 г.: «Так симпатии мои к «Современнику» прежде всего основываются на плебействе, потом на вражде к жестокому и вечному насилию… Он очень хорошо сознал, что невозможно при цензуре проводить свои убеждения серьезно, а потому он стал свистать, следовательно, свист дело законное». Но Краснов полагает, что «сочувствие общей позиции журнала» не означало «полного согласия Суворина с его демократическим направлением».

Исследователь утверждал, что он «не разделял позитивной программы идеологов революционно-демократического движения», ссылаясь на другой фрагмент того же письма: «Вот тут, - писал Суворин, - и кончается моя связь с «Современником», потому что дальше у него социализм…» 122.

Обращаясь к проблеме оценки личности и творчества Некрасова Сувориным, Е. Г. Бушканец полагал, что до приобретения «Нового времени» публицист «сравнительно долго щеголял своим «либерализмом»». Освещая полемику сотрудника Современника» и «Отечефилологии. Вып. 369. Тарту, 1975. С. 42; Ласунский О. Г. Литературнообщественное движение в русской провинции (Воронежский край в «эпоху Чернышевского»). Воронеж, 1985. С. 107.

Краснов Г. В. Из записок Суворина о Некрасове // Прометей. Т. 7. 1969. С.

285-286.

Краснов Г. В. Указ. соч. С. 285.

ственных записок» Г. З. Елисеева и Суворина, связанную с опубликованием последним воспоминаний о Некрасове в своей газете через день после похорон поэта, автор приводит фрагмент из ответной статьи Суворина от 26 марта, который, на наш взгляд, очень важен для понимания сущности взглядов самого Суворина: «Что мне за дело, чем внушена ему песнь бедности? Может быть, писал он ее с таким чувством под влиянием большого проигрыша в карты, может быть, не гражданские слезы текли из его глаз, когда он вызывал у меня гражданские чувства, а слезы ревности к изменнице-женщине. Мне это все равно: деятельность его не исчезла, а его собственное признание – только материал для суждения о нем как о человеке…»123.

Изучая переписку Суворина и М. Ф. Де-Пуле на фоне ранних публицистических работ первого, М. Л. Семанова отмечала его «демократические склонности и симпатии» в пору жизни и работы в Москве124. В период сотрудничества в «Санкт-Петербургских ведомостях» «в сложной общественно-политической обстановке начала 60-х годов Суворин, - по мнению исследовательницы, - пытался сохранить внепартийную позицию»125. Однако данная позиция во многом определялась тем, что собственные политические взгляды Суворина, по определению Семановой, «не отличались цельностью и последовательностью». Начало эволюции Суворина вправо автор относит к 1866 – 1867 гг., разделяя вышеприведенное нами мнение дореволюционного автора Слепцова126. Семанова полагает, что знаковым моментом в этом правении стало знаменитое покушение Каракозова, которое совпало с выходом в свет первой книги Суворина «Всякие» и во многом спровоцировало ее запрещение цензурой. «С этого времени, - указывает исследовательница, - все заметнее берут верх над юношескими симпатиями к демократическому движению монархические взгляды Суворина и его вера в возможность примирения этих взглядов с народолюбием, с неприятием сословных привилегий»127.

Уже на исходе советского периода, обращаясь вновь к теме дневника Суворина, Г. Н. Драган настаивал на том, что не следует Бушканец Е. Г. Воспоминания Суворина о Некрасове как историколитературный источник // Филологические этюды. Сер. Русская литература.

В. 2. Ростов н/Д., 1974. С. 113, 115.

Суворин А. С. Письма к М.Ф. Де-Пуле. С. 116.

Там же. С. 118.

Там же. С. 122.

«переоценивать либеральные высказывания Суворина, его критику тех или иных сторон русской действительности и на этом основании пересматривать точку зрения, которая сложилась о Суворине как об идеологе наиболее реакционной части русской буржуазии». Объясняет он свою позицию тем обстоятельством, что «дневник Суворина не читал никто, а его реакционные, погромные статьи на страницах «Нового времени» служили интересам тех, кого он так беспощадно разоблачал в своем дневнике» 128.

В это же время тема политической позиции «Нового времени» и ее издателя в контексте истории развития буржуазной прессы в России и ее взаимодействия с крупным капиталом рассматривалась в монографии А. Н. Боханова. В ней утверждалось, что «независимость», декларировавшаяся «Новым временем», была весьма условной и имела место лишь «в смысле партийно-политической принадлежности». На деле же газета была «политическим рупором черносотеннодворянских элементов» и имела хождение «преимущественно в чиновно-бюрократических кругах»129. Автор характеризовал Суворина на момент приобретения «Нового времени» «сравнительно малоимущим», а потому «умеренным» журналистом, который буквально за несколько лет превратил свою газету «из либерального издания в орган консервативно-погромных сил, неустанно проповедовавших черносотенные идеи национализма и шовинизма», выступая не только против революционных, но и против либерально-буржуазных идей. В то же время, Боханов полагает, что в период третьеиюньской монархии основной аудиторией «Нового времени» «становятся представители буржуазно-дворянских кругов октябристского толка»131. В целом же, по мнению автора, газета стремилась улавливать и передавать настроения, господствовавшие в правящих кругах. Но связь «Нового времени» с сановной бюрократией исследователь полагал взаимозависимой. Ввиду того, что Суворин сумел сделать газету одной из немногих, читаемых Николаем II и его ближайшим окружением, министры стремились заручиться его поддержкой, предлагая взамен свое покровительство, сулившее материальные выгоды. СледстДраган Г. Н. Дневник А. С. Суворина как исторический источник // Вестник Московского ун-та. Серия 8. История. № 3. 1983. С. 64.

Боханов А. Н. Буржуазная пресса России и крупный капитал. Конец XIX в. – 1914 г. М., 1984. С. 43.

Там же. С. 43-44.

вием взаимовыгодного сотрудничества, помимо прочего, стало то обстоятельство, что «Новое время» длительное время являлось самой информированной из российских газет, вследствие чего ее считали, как в России, так и за рубежом, правительственным официозом. В последнем утверждении автор ссылается как на одного из министров В.

Н. Коковцова, так и на В. И. Ленина, которые сходятся в этой оценке.

Заявленное автором отсутствие партийной ангажированности у «Нового времени» не означало, по его мнению, полной партийной индифферентности ее издателя. Боханов отмечал, что в период революции 1905-1907 гг. Суворин тайно финансировал московскую газету «Русская земля», хотя и «умеренно-патриотического направления», но под редакцией черносотенца С. К. Глински-Янчевского, имевшей целью пропаганду в рабочей среде идей официальной народности. Ввиду убыточности газеты и невозможности Сувориным покрывать ее долги единолично было создано «Товарищество русской печати» для издания патриотической литературы и в том числе данной газеты. Однако привлеченные в состав «Товарищества» «известные представители дворянско-черносотенного лагеря» стали издавать вместо «Русской земли» «Земщину», «совершенно отстранив Суворина от влияния на нее». Нам представляется, что данный эпизод как раз свидетельствует о существовании серьезных разногласий между лидерами черносотенного движения и издателем «Нового времени», дающих основания не причислять последнего к крайне правой части партийного спектра политической жизни России начала XX в. Боханов указывает, что само издание новой газеты затевалось изначально не столько ради участия в активизировавшейся общественно-политической деятельности, сколько с целью «утвердиться на московском газетном рынке»132.

В единственной, вышедшей в советский период, работе, посвященной непосредственно личности и мировоззрению Суворина, утверждалась его принципиальная аполитичность. Авторы статьи связывали «прогрессивность» раннего творчества Суворина с той журналистской средой, в которую он попал в большой степени случайно, и полагали, что она никогда не была присуща его мировоззрению.

Они изображали автора фельетонов за подписью «Незнакомец» находящимся в поиске своего подлинного «я», который, по сути, и привел его к роли собеседника с читателями «Нового времени» через «Маленькие письма». «То, что объективно было ренегатством, субъекБоханов А. Н. Указ. соч. С. 49-50.

тивно было самопознанием и самоосуществлением. – Утверждали И. Н. Соловьева и В. В. Шитова. – Вместо прогрессивного журналиста средней руки возник организатор, идеолог и гений обыденного буржуазного сознания».133 Принимая сравнение Суворина дореволюционным либеральным лагерем с флюгером, исследователи развивают этот образ: «Суворин, в сущности, был каменно постоянен. Флюгер, но флюгер на прочном, раз навсегда поставленном доме»134.

По мнению авторов статьи, издатель «Нового времени» стремился для себя и для всех своих читателей реабилитировать тихую, сытую и спокойную «обывательщину», которая так активно обличалась всем либерально-демократическим искусством. Философия Суворина представлялась им неким антиэкклезиастом: «Пыль есть жизнь, прах есть жизнь, суета есть жизнь, так уважим же их и возлюбим. Так будем же им служить. И увидел Суворин, что мир есть пыль, и сказал, что это хорошо» 135. И именно через данную философию, которая учила «святому довольству», то есть «довольству, которое свято», объясняли авторы суть позиции «Нового времени», рекомендовавшего своим читателям «жить не только вне политики, но и, так сказать, вне звезд», не мучаясь «вечными вопросами»136. Здесь же они усматривали основную причину отторжения этой газеты так называемой прогрессивной общественностью и в то же время привлекательность в глазах обывателя. Последнего, по замечанию исследователей, привлекала в газете та уверенность, с которой Суворин ощущал себя в этом меняющемся, капитализирующемся мире, умея передать эту уверенность и читателям, уча «с удовольствием пристраиваться в их новом положении буржуа» 137. С этой целью, как полагают Соловьева и Шитова, «Новое время» методично проводило на своих страницах идею о том, что духовные искания, на манер, к примеру, Л. Н. Толстого, с неизбежностью приводят к «духовному недовольству», которое «по природе своей – дело барское; грубо сказать, с жиру», а, следовательно, «антинародно, во всяком случае, вненародно». В результате авторы приходят к выводу, что Суворин ассоциировал духовность с «не-нормой» и считал, что «для среднего человека при оптимальных условиях она чужеродна»138.

Соловьева И. Н., Шитова В. В. А. С. Указ. соч. С. 168.

Там же. С. 173-174.

Там же. С. 168.

Там же. С. 175.

Там же. С. 177.

Данная трактовка мировоззрения Суворина, особняком стоящая среди всей посвященной ему литературы, с одной, стороны, на наш взгляд, не лишена оснований и помогает придать дополнительный объем воссоздаваемой личности. Данный взгляд на мир можно характеризовать как философию позитивизма, признающую лишь полезные, положительно влияющие на жизнь идеи. Подтверждающим М. Е. Салтыкова-Щедрина за то, что «оба они отрицатели, … у обоих идеалы неизвестны … и нет по существу никакой положительной программы» и именно поэтому, по оценке Суворина, «они мертвы для России»139.

В то же время, вероятно, данный подход не избежал политической ангажированности, что вполне объясняется временем написания работы (1977 г.). Однако, в отличие от большинства советских историков, развивавших в той или иной степени тезисы, высказанные Лениным в известной статье, Соловьева и Шитова попытались наполнить избранную ими тему новым, актуальным для их времени звучанием.

Не случайно, одним из их выводов является утверждение, что Суворин по сути стремился к формированию ««среднего класса», опоры капитализма, каким он держится в мире сегодня»140. И в таком свете обличения суворинской идеологии звучат уже как обличения идеологии схожей с той, которую исповедует, выражаясь языком советских времен, враждебный капиталистический мир. Это обличение проходит красной нитью через всю статью, показывая, как Суворин воспитывает «довольного потребителя», предлагая в качестве аллегории жизни «сытый, мирный трактир», а в качестве идеала некий «дом-империю» огромное хозяйство с постоянно множащимися прирубами и пристройками, с прикупленной или оттяганной у соседа землей: хозяйство на ходу, крепкое и гибкое, готовое и обновиться и подлечиться»141.

Однако описание этого идеала в наше время прочитывается несколько иначе. В изменившейся политической, экономической и идеологической ситуации формула мечты Суворина, представленная авторами как «дом и империя, империя-дом», по сути, является программной государственной установкой. Разница во взгляде на одни и те же принципы в 1970-е, когда была написана анализируемая статья, и в настоящее время объясняется не только разностью идеологий, но и разЦит по: Динерштейн Е. А. А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру. С. 50.

Соловьева И. Н., Шитова В. В. А. С. Указ. соч. С. 174.

Там же. С. 180, 182, 183.

личием состояний, в которых находилось наше государство сейчас и тогда. В годы «застоя» сила государства, его международный престиж и мировое влияние, с одной стороны, и степень социальной защищенности и стабильности жизни граждан при условии их политической лояльности, с другой, являлись той благодатной почвой, на которой возникал протест против «мещанства» как завуалированная форма протеста против конформизма, а шире против существующего политического строя. В настоящее же время, после пережитого периода, когда и выживание страны, и выживание ее граждан находилось под угрозой, задача укрепления и сохранения оставшейся территории и формирования стабильного среднего класса объективно соответствуют сегодняшним национальным интересам. Показательно, что одно из современных политических направлений имеет название, которое использовали Соловьева и Шитова для уничижительной характеристики позиции Суворина: «партия жизни». И действительно, именно выживание нации, как показывают все последние государственные программы, имеет сейчас первостепенное значение. В силу подобной двойственности, с которой звучат в наше время выводы авторов, данная работа представляет большой интерес. И многие ее положения заслуживают внимания и выглядят убедительно.

В постсоветский период положение об ориентированности Суворина на обывательскую массу или так называемый средний класс получило свое дальнейшее развитие. На это обстоятельство указывала в своем исследовании Л. П. Макашина, полагавшая, что ориентация Суворина на обывательскую среду вытекала из массовости его газеты, которая стремилась удовлетворить запросы «тысяч грамотных людей, отстраненных от активной политической или общественной жизни страны, живущих своими частными заботами, но не лишенных интересов, любопытства к жизни сфер»142.

Посвятивший Суворину серию статей и монографию Е. А. Динерштейн явно отказывает исследуемому деятелю в наличии твердых политических убеждений. Он разделяет мнение Н. К. Михайловского, сравнивавшего Суворина с флюгером, постоянно меняющим направление. Динерштейн согласен с Михайловским относительно того, что Суворин никогда не имел своих убеждений, а лишь постоянно приспосабливался к «веяниям времени», полагая, что к нему более всего подходит понятие «конформизм» 143. Автор приводит ряд данных, Макашина Л. П. Указ. соч. С. 89.

Динерштейн Е. А. А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру. С. 8-9, 55.

подтверждающих, по его мнению, что Суворин по своему внутреннему убеждению не принадлежал ни к одному из существовавших в России общественно-политических направлений. Так, в письме к воронежскому журналисту М. Ф. Де-Пуле Суворин признавался: «Я не принадлежу по своим убеждениям ни к конституционалистам, ни к красным, ни к Каткова партии, ни к партии Чернышевского, ни к партии «Времени»… Я не знаю, сумею ли я объяснить, к какой же собственно партии я принадлежу!». В одной из своих статей 1861 г. Суворин заявлял, что не принадлежит к «почитателям» журнала «Современник», но в то же время считает его «необходимым явлением» 144.

В 1866 г. Суворин подготовил к изданию свою повесть «Всякие.

Очерки современной жизни», в которой, по его собственным словам, стремился «снять несколько те черные краски, которые положены на так называемых нигилистов такими мерзавцами как Лесков»145. Однако в цензуру книга попала как раз в день покушения Каракозова на Александра II, следствием чего стало более пристрастное к ней отношение и, в конечном счете, запрет на издание и судебное разбирательство. Накануне суда в письме к Де-Пуле Суворин излагает прямо противоположные высказывавшимся ранее суждения: «Нигилисты всегда мне были не по нутру, но теперь они стали противней всякой горькой редьки… Я в последнее время совсем славянофилом стал и даже к конституции восчувствовал омерзение» 146. Причину данного «духовного перелома» публициста Динерштейн усматривал в ответных репрессиях властей, выразившихся, в частности, в закрытии журнала «Современник»147.

На формирование политических взглядов Суворина, по словам Динерштейна, оказала влияние книга маркиза де Кюстина, убедившая его в необходимости для блага России установления ограниченной монархии «при равноправии граждан». Таким образом, по мнению автора, Суворин не принимал ни идей славянофилов, ни слишком радикального, на его взгляд, направления «Современника», а был, по его собственным словам, «поклонник старых государственных начал, просветленных европейской цивилизацией и наукой, с некоторой долей социализма». Находя в приводимых высказываниях «противоречивость» и «нарочитую аффектацию», автор делает из них вывод о Динерштейн Е. А. А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру. С. 16, 17.

том, что «выше всего Суворин ценит в журналисте его убежденность и независимость» 148.

Отмечая, что «Санкт-Петербургские ведомости», в которых с 1862 г. начинает сотрудничать Суворин, «не без основания числились либеральным органом», и даже приводя характеристику газеты, данную графом Д. А. Толстым, в которой она обвинялась в «антинациональном» и «антиправительственном» направлении, Динерштейн не считает возможным идентифицировать позицию газеты и ее сотрудника. Исходя из своей убежденности в том, что Сувориным всегда двигал только своекорыстный расчет, исследователь полагает, что выбор, сделанный Сувориным между газетами А. А. Краевского и В.

Ф. Корша в пользу последней, был обусловлен не политическими симпатиями, а тем, что Корш выплатил «деньги вперед» на день раньше Краевского149. В то же время, характеризуя деятельность издательства, открытого на имя жен Суворина и В. И. Лихачева, «истинным руководителем» которого был Суворин, Динерштейн полагает, что его «продукция и судьба» представляет собой «убедительное свидетельство прочных связей, установившихся у Суворина с либерально-демократическими кругами в конце 60-х – начале 70-х годов»150. Исследователь полагает, что при анализе личности Суворина данного периода все же необходимо принимать во внимание его «сопричастность к кругу «Современника», несмотря на отсутствие духовного единства с сотрудниками журнала»151. Границу, разделяющую публициста с «Современником», Динерштейн проводит, пользуясь терминологией самого Суворина, между сочувствием «плебейскому демократизму» и неприятием «утопического социализма». Но ко второй половине 70-х гг. «взгляды Суворина на журналистику настолько эволюционировали, что он внутреннее уже был готов встать под любое знамя, лишь бы оно вело к жизненному успеху»152. Начало «отхода» «Нового времени» от курса «Современника» Динерштейн датирует летом 1876 г.153 Однако, при этом замечает, что уже в передовой статье первого номера «Нового времени» программа издания была заявлена «несколько туманно». «Мы с направлением откровенДинерштейн Е. А. А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру. С. 17.

Там же. С. 21, 20.

ным… - цитирует исследователь. – Такое мы сочинили в отличие от радикального и консервативного». Не случайно, как отмечает исследователь, глава Цензурного комитета князь П. П. Вяземский сумел сразу разглядеть, что новую газету следует относить к «консервативным органам печати» 154.

Окончательный переход Суворина в правый лагерь Динерштейн определяет моментом, когда «в одну цепь связывались» избиение торговцами с Охотного ряда студенческой демонстрации, освобождение В. Засулич, волна терактов, прокатившаяся в это время по стране. В результате общество начинает все больше поляризоваться и «в создавшейся ситуации сиденье между двумя стульями не могло быть долгим». Сыграл роль и субъективный фактор – смерть Некрасова, которая оборвала «последнюю нить», соединявшую Суворина с кругом «Отечественных записок». И на этот же период приходится решение публициста о единоличном выпуске газеты. Динерштейн отмечает, что «жизнь требовала» от издателя ежедневной частной газеты, распространявшейся и по подписке, «предельной осторожности». В то же время исследователь признавал, что «роль выразителя общественного мнения заставляла его идти на весьма рискованные шаги в критике администрации и разоблачении различного рода злоупотреблений»155.

Суворин, по мнению Динерштейна, «всегда и во всем оставался политиком» и, «протестуя против приходской партийности в литературной критике», в то же время «сам был более чем тенденциозен»156.

Констатируя вслед за рядом дореволюционных и советских авторов признание за «Новым временем» положения «негласного официоза», Динерштейн, в то же время, полагает, что газета никогда не шла «в фарватере правительственной политики», а ориентировалась только на те правительственные круги, мнение которых она разделяла. Тем не менее, исследователь не сомневается в «близости Суворина к правящим сферам и умении его извлекать из этого для себя немалую пользу», обращая внимание на существовавшие «взаимовыгодные» личные связи Суворина в различные период с М. Т. ЛорисМеликовым, О. Я. Гюббенетом, В. К. Плеве и С. Ю. Витте. С последним, как определяет автор, Суворина связывали «давние и прочные узы», так как оба нуждались «во взаимной поддержке» и «в критические моменты своей карьеры не раз оказывали друг другу неоцениДинерштейн Е. А. А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру. С. 59.

Там же. С. 174-175.

мые услуги»157. При этом, несколько противореча себе, Динерштейн утверждает, что такие политические деятели как С. Ю. Витте и В. Н. Коковцов не благоволили «Новому времени», объясняя такое положение исключительно тем, что Суворин «в пропагандируемом им курсе внутренней и внешней политики» опирался на поддержку «крайне реакционных кругов». В то же время автор отмечает, что данные политики были вынуждены все же считаться с изданием, пользовавшимся «огромным влиянием при дворе».

Исследователь полагает, что «Новое время» находило поддержку «лишь в откровенно консервативных кругах» и воспринималось «бюрократией и поместным дворянством» как орган, выражающий их интересы158. При этом обращается внимание на то обстоятельство, что уже в 1879 г. «Новое время» потеряло около двух тысяч своих подписчиков, преимущественно из числа студентов и интеллигенции.

Однако, автор не обратил внимание на тот факт, что тираж газеты резко возрос во время войны за освобождение Болгарии, окончившейся в 1878 г., что и стало основной причиной уменьшения количества подписчиков, причем не только у «Нового времени».

Большинство современных исследователей, так же как и советские историки, обращаются к личности Суворина в первую очередь в связи с изучением истории журналистики или отдельных литераторов, с которыми публицист был лично знаком. При этом авторы вынужденно дают характеристику и самому Суворину и раскрывают его взгляды на те или иные затрагиваемые в работах проблемы. К сожалению, данные характеристики, в силу специфики самих работ, являющихся в большей степени литературоведческими, как правило, весьма кратки и в основном повторяют оценки советского периода.

Так, анализируя восприятие Достоевского Сувориным, И. А. Битюгова замечает, что последний в начале своей деятельности выражал сочувствие демократии, но «позднее сблизился с высшими правительственными кругами», подчиняя «Новое время» «во многом их интересам» 159.

Автор посвященной Суворину статьи, написанной для энциклопедического издания, Р. Б. Ромов, развивая идеи отечественных исследователей советского периода П. С. Рейфмана и О. Г. Ласунского о либерально демократической ориентации раннего Суворина, утДинерштейн Е. А. А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру. С. 97.

Там же. С. 101, 75.

Битюгова И. А. Указ. соч. С. 183.

верждал, что первоначально Суворин «придерживался радикальных убеждений»160. Дальнейшая эволюция публициста видится автору, начиная с середины 1860-х гг., в сторону «умеренности», ориентированной на «принципы северо-американского демократизма». Окончательную оформленность политические взгляды Суворина, по мнению Ромова, приобретают в последней четверти XIX в. и с тех пор уже не меняются. Автор называет Суворина одним из создателей «интеллектуальной базы русского консервативного либерализма на стадии становления этого идейно-политического течения»161.

В то же время появляются и менее однозначные оценки. К примеру, историк по образованию, ныне писатель и литературный критик М. В. Ганичева, анализируя письма к Суворину русских писателей, солидаризируется с мнением А. П. Чехова, который ценил публициста и издателя за «либеральное направление и умение возбуждать общественное мнение, слушать его пульс», считая при этом, что когда Суворин пытался «проводить какие-нибудь консервативные выражения (вроде «к подножию трона»)», то выглядел как «тысячепудовый колокол, в котором есть трещина, производящая фальшивый звук»162.

Рассматривая взгляды Суворина через призму его публицистической и предпринимательской деятельности, Н. А. Красножен пришел к выводу, что Суворин сознательно «отошел от канонов политизированности периодических изданий» и отказался от «идеологической целостности» газеты как средстве завоевать наиболее широкую читательскую аудиторию163.

Сотрудник СПб института истории РАН И. В. Лукоянов, исследующий природу русского консерватизма конца XIX - начала XX, является одним из немногих современных историков, интересующихся в первую очередь общественно-политической позицией Суворина и его газеты. Определяя в целом направленность «Нового времени» как проправительственную и помещая ее на «правом фланге общественРомов Р. Б. Суворин Алексей Сергеевич // Общественная мысль России XVIII – начала XX века: Энциклопедия. М., 2005. С. 523.

Ганичева М. В. «Дорогой друг Алексей Сергеевич…» (Суворин и русские писатели) //Бежин луг. 1994. № 2. С. 154.

Красножен Н.А. А.С. Суворин – предприниматель и публицист // Человек и общество в истории российской цивилизации: Материалы VI Всероссийской научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых М., 2004. С. 292.

ного мнения», автор признает, что она не была «строго фиксированной». Колебания Суворина и его издания Лукоянов объяснял ориентированностью на «настроение обывателя»164. Таким образом, Суворину приходилось находить некую равнодействующую между настроениями общественности и правительственной позицией. Исследователь полагает, что Суворин видел свою основную задачу в том, чтобы быть помощником правительства, однако не указывает, каким образом он предполагал эту помощь осуществлять. Нам представляется, что эту помощь Суворин усматривал в том, чтобы быть своеобразным мостом между правительством и обществом. В более поздней работе исследователь отмечает, что «несмотря на стремление находиться в русле правительственной политики, что отражало мировоззрение руководства издания и желание не ссориться с цензурой, … официозом власти газета все-таки не была»165.

Между тем, анализ взглядов самого Суворина представляется Лукоянову «весьма затруднительным», так как, во-первых, он «предпочитал не детализировать свои политические суждения», во-вторых, ввиду цензуры он не мог высказывать свои взгляды достаточно откровенно, в третьих, «возможно», его позиция была не всегда ясна самому публицисту. Однако автор считает недопустимым применение к личности Суворина знаменитый термин «чего изволите», так как подобное навешивание ярлыков «упрощает» вопрос о политической позиции редактора «Нового времени», а, следовательно, делает бессмысленным дальнейший анализ его взглядов166.

Предпринимаются попытки найти психологические истоки метаморфоз Суворина. В диссертационном исследовании, посвященном жизненному пути Суворина, Л. М. Хуторова пришла к выводу о том, что политическая карьера публициста и его личная жизнь «были тесно взаимосвязаны и взаимообуславливали друг друга»167. В частности, она обращала особое внимание на смерть его первой жены. По мнению исследовательницы, «обстоятельства ее гибели поколебали Лукоянов И. В. Публицисты «Нового времени» и проблема реформ в России // Экономические и социально-политические проблемы истории. М., 1992. С. 119.

Лукоянов И. В. Русское собрание // Россия в XIX – XX вв. Сб. ст. к 70-летию со дня рождения Р. Ш. Ганелина. СПб., 1998. С. 165.

Лукоянов И. В. Публицисты «Нового времени» и проблема реформ в России.

С. 120, 123.

Хуторова Л. М. Алексей Сергеевич Суворин (1834-1912): судьба и взгляды.

Автореф. дис… канд. ист. наук. Казань, 2001. С. 18.

либеральные взгляды Алексея Сергеевича» и даже повлияли на его характер: «от природы недоверчивый, склонный к ипохондрии, он укрепился в убеждении, что никому нельзя доверять, целиком и полностью рассчитывать можно лишь на себя»168. Относительно пролитической ориентации Суворина Хуторова пришла к заключению, что «к середине 1870-х гг. он продолжал оставаться либералом умеренного толка». «Славянский вопрос», по мнению историка, способствовал эволюции взглядов Суворина в сторону их «поправения», но в целом его позиция продолжала оставаться либеральной169.

Тему гендерного аспекта в становлении личности Суворина более подробно развивала О. Е. Макарова. На основании архивной переписки и дневников Суворина она стремилась показать, что он был человек в себе неуверенный и не любивший принимать ответственных решений, которые в первом браке принимала жена, с которой Суворин неизменно считался170. В другом исследовании мы находим цитату из дневника Суворина1896 г., казалось бы подтверждающую вышеприведенное мнение: «без Анюты, которая подбивала меня, ободряла и вообще имела на меня большое влияние, я, вероятно, так в Боброве и проспал бы целую жизнь». Однако, И. В. Подольская, приводившая эту цитату в своей работе, не считала возможным полностью ей доверять. Она полагает, что мнение старого Суворина о той активной роли, которую в его жизни сыграла первая жена, является сильно преувеличенным самообманом.

В свою очередь данный автор предлагает искать причины двойственности Суворина в его детстве и юности, в резком переходе из нищей деревенской избы в привилегированный кадетский корпус. Она полагает, что именно с началом учебы у Суворина возникает «честолюбивое стремление превзойти своих сверстников из богатых дворянских семей» и в то же время «зависть к сильным мира сего и жгучее желание приблизиться к ним». Именно заложенные в этот период комплексы, по мнению Подольской, привели будущего публициста к «слабости и раздвоенности, неуверенности в себе и постоянному недовольству собой», сопровождавшемуся жаждой «власти над людьми»171, что и определило Хуторова Л. М. Указ. соч. С. 14.

Макарова О. Е. «Не будь Анюты, которая… имела на меня большое влияние…». Штрихи к семейному портрету А. С. Суворина на фоне эпохи // Адам Ева. Альманах гендерной истории. М., 2006. № 12. С. 145 – 170.

Подольская И. В. Алексей Сергеевич Суворин // Литературное обозрение.

1999. № 4. С. 43.

в конечном счете его жизненный путь и сделанный им выбор между Незнакомцем и нововременцем в пользу последнего. Несмотря на новый «психологический» подход, выводы и оценки Подольской выдержаны в духе наиболее резких образцов советской историографии.

Она полагает, что в начале 60-х гг. Суворин «не продавался», так как «его еще никто не пытался купить». По мнению Подольской, Суворин всегда писал то, «на что был спрос». И именно изменение «спроса» обусловливало изменения в его статьях. «Начало 1860-х годов – время повышенного спроса на либерализм», поэтому Суворин либерал, позволяющий себе «довольно много». А когда в связи с изменениями внутриполитической обстановки позиция либерала «стала нерентабельной, даже убыточной и опасной», Суворин «переходит на позиции охранительства, несомненно сулящие поддержку власти»172.

В предисловии к изданию «Дневника» Суворина в новой редакции Д. Рейфилд и О. Е. Макарова характеризуют мировоззрение его автора как «эклектичное» по своей сути173.

Особняком в ряду всей отечественной историографии стоит позиция Т. А. Шишкиной, настоятельно проводящей в своем диссертационном исследовании и статьях идеи о том, что, во-первых, несмотря на частные изменения, взгляды и убеждения Суворина «в своей сущности оставались неизменными»; во-вторых, Суворин на протяжении всей своей публицистической деятельности «был типичным представителем российского либерализма»174.

Как мы уже отмечали выше, автор единственной зарубежной монографии, посвященной Суворину, в целом разделяет позиции советской историографии. В связи с этим период работы Суворина в «Вестнике Европы» и «Санкт-Петербургских ведомостях» Э. К. Амблер описывает как переход от сочувствия нигилизму к либерализму, называя 1875 год «апогеем его признания как публициста-либерала»175. В обоснование своей позиции исследовательница ссылается как на статьи самого Суворина, так и на оценки современников, указывая, в частности, на то обстоятельство, что даже ряд народников отзывался о Подольская И. В. Указ. соч. С. 45, 47.

Рейфилд Д., Макарова О. Дневник Алексея Сергеевича Суворина. С. XX Шишкина Т.А. Общественно-политические взгляды А.С. Суворина: 1860– 1870-е годы. Автореф. дис. … канд. ист наук. Саратов, 1997. Она же. А. С. Суворин в общественной жизни России кон. XIX – нач. XX в. (историография проблемы); Она же. А. С. Суворин и революционно-демократическое движение в России 1860-1870-х г.г. // Освободительное движение в России. Выпуск № 18. Саратов, 2000. С. 117.

Ambler E. К. Op. cit. P. 79.

публицисте в этот период одобрительно. Автор отмечает, «как либеральный публицист Суворин выступал за свободу, образование, общественную чистоту и прогресс. Он презирал реакционеров, шарлатанов спиритуалистов и дутых аристократов. Он часто использовал слово «цивилизация», которым обозначал современные технологии, западноевропейское социальное развитие и развивающийся русский либерализм»176. Суворина данного периода Амблер представляет как западника. «Он считал, – отмечает исследовательница, – что определённые исторические явления: гражданская свобода, капитализм, пролетариат – рано или поздно появляются во всех «современных государствах». Но после первой же своей заграничной поездки он вынужден был признать, что Россия сильно отстала от Европы, и ей надо будет очень потрудиться, чтобы её догнать, особенно, если учесть, что Европа не собирается останавливаться и ждать Россию»177. И взгляд Суворина на русскую историю это взгляд западника.

При этом американская исследовательница склонна была видеть в начинающем публицисте некоторое тяготение в сторону «левых».

Она полагала, что Суворин «в достаточной мере чувствовал себя наследником оппозиционного прошлого, чтобы при всяком случае защищать его лидеров. Он высоко ценил Белинского и его положительное влияние на общество… Он защищал Чернышевского от обвинений Лескова и выступал против алчных спекулянтов, которые делали положение ссыльного более опасным, публикуя его труды за рубежом»178. В то же время автор сумела разглядеть внутреннюю противоречивость взглядов Суворина уже на ранних этапах. Она отмечала, что предпочтения и симпатии Суворина этого периода похожи на те, что традиционно приписывают левым. Он обожал Жорж Санд, считавшуюся матерью-кормилицей поколения сороковых. Он не любил Лескова, Всеволода Костомарова, В.П. Авенариуса и других писателей анти-нигилистов, высоко ценил историка Фридриха Кристофа Шлоссера и ненавидел деспотичного Наполеона III. Больше всего он презирал журналистов из ультранационалистического и аристократического лагеря – тогда как настоящие радикалы, как правило, не очень ими интересовались. Хотя его симпатии походили на симпатии левых, его политические взгляды и цели могли быть совершенно иными»179.

Ambler E. К. Op. cit. P. 80.

Ibid. P. 94.

Ambler E. К. Op. cit. P. 95.

Основное различие между Сувориным и радикалами Амблер нашла в его характеристике 1860-х гг. «которые он называл "весной либерализма", "временем юношеского энтузиазма" и временем, когда он сам был молод… Это было время долгих и эмоциональных споров о конституционализме, социализме, фурьеризме и прочих подобных вопросах – время, когда даже мудрейшие из людей "поддались невероятным мечтаниям". Именно эти «невероятные мечтания», по мнению американского историка, в конечном счете, «отделяют Суворина-либерала от более левых». Последние «никогда не теряли веру в возможность больших и резких политических изменений в ближайшем будущем.

Они верили, что революция вполне возможна, если только выбрать правильную тактику и найти правильный контакт с массами. Надежды Суворина на обозримое будущее были не столь велики, они не шли дальше "маленьких дел" и укрепления уже принятых реформ»180.

Исследователь полагала, что «определённым образом Суворин продолжал защищать новые институты и в последующие годы». Однако вскоре после 1875 в его взглядах произошли большие перемены, совершившиеся «под влиянием воинствующего национализма и антиуниверсализма»181.

Вопросом о времени и причинах изменений взглядов Суворина задавался Д. Рейфилд. В качестве переломной даты он называл, солидаризируясь со своей коллегой по подготовке к изданию дневника Суворина О. Макаровой, 1873 г. – год гибели его первой жены. Однако, в отличие от Макаровой, Рейфилд усматривал в этом событии не только внутренние последствия для жизни Суворина, но и внешние.

«Как это ни цинично звучит, – писал он, – но Суворину повезло: общая волна сострадания подняла Суворина очень высоко в общественном мнении»182. Следствием чего в конечном итоге, по мнению английского исследователя, во многом стала покупка «Нового времени»

– любимого детища Суворина.

Ambler E. К. Op. cit. P. 96 – 97.

Ibid. P. 112.

Рейфилд Д. Король Лир из Санкт-Петербурга // Персона. 1999. № 11.

http://socarchive.narod.ru/infochan/ person/n11/1121.htm Глава 3. «Фабрика общественного мнения»

Многие современники ставили Суворина в один ряд с Катковым. «Подобно тому, как звезда Каткова загорелась в 1863 г., когда он с яростью обрушился на «польскую справу», - писал в статье, посвященной смерти Суворина, В. Львов-Рогачевский, - так Суворин создал «свой дом», завоевал благоволение начальства и благоволение городской черни в 1876 г., когда начал помогать правительству в его работе»184.

Примечательно, что А. Ф. Кони в письме к гражданской жене А. В. Каировой еще осенью 1877 г. писал: «Напрасно думаешь ты, что Катков, Суворин, Мещерский ошибающиеся, но честно убежденные люди. Все они настолько умны, чтобы различать сапог от шапки, чтобы понять, что пыл молодежи вовсе не обдуманный заговор о ниспровержении государства, … что освобождение крестьян вовсе не подрыв государственного благосостояния и что крепостное право вовсе не государственная опека над народом, но все кричат караул и пропагандируют свои идеи, отнюдь не по внутреннему сознанию, а для того, чтобы выскочить на голову повыше легковерной толпы и тем зашибить себе лишнюю копейку. Но у них есть по крайней мере ловкость и в частных сношениях выдерживать свою роль и показывать вид глубокого убеждения в том, чему они не верят и в душе не поклоняются»185.

При этом не раз современники отмечали, что все, написанное ранним Сувориным о Каткове, можно отнести и к самому Суворину в период его редакторства в «Новом времени». Одним из первых эту мысль высказал М. Горький в открытом письме Суворину еще в г.186 Затем эту мысль повторил П. Б. Струве в написанной к юбилею Суворина, но не «юбилейной» по содержанию статье187. В некрологе по случаю смерти Суворина В. Львов-Рогачевский, перечитывая ранние работы публициста, пришел к мысли о том, что «СуворинЕлисеев Г. З. Письма к М. Е. Салтыкову-Щедрину. М., 1935. С. 53; ЛьвовРогачевский В. Указ. соч. С. 321; Абрамович Н. Я. Указ. соч. С. 4.

Львов-Рогачевский В. Указ. соч. С. 321.

Кони А. Ф. Письма. С. 138.

Горький М. Открытое письмо к А. С. Суворину // Горький М. Собрание соч.инений. М., 1954. Т. 28. С. 64 – 65.

Струве П. Б. Физиология одного превращения. «Незнакомец» и «Новое время» // Patriotika. Политика, культура, религия, социализм. Сборник статей за пять лет (1905 – 1910). М., 1997. С. 143 – 144.

Незнакомец» своей критикой Каткова вынес приговор «Суворинунововременцу»188. Ту же мысль через год повторил В. Г. Короленко189.

В постсоветский период к схожим утверждениям пришли И. Подольская и О. Г. Ласунский190.

Уже среди современников Суворина возникло представление, получившее развитие в уже характеризовавшейся нами работе И. Соловьевой и В. Шитовой, о «Новом времени» как обывательской газете. Так, А. Б. Петрищев в статье, опубликованной в связи со смертью Суворина в «Русском богатстве», отмечал, что издатель «Нового времени» рассчитывал «на успех в иной, не писательской, не интеллигентской среде»191.

Схожую мысль более развернуто выразил еще в 1875 г. писатель круга «Современника» Н. Языков (настоящее имя Н. В. Шелгунов), назвавший Суворина «трибуном обыденной повседневности на базаре житейской суеты»192. Автор исходил из посылки, что изменения в газетной публицистике связаны с изменениями, происходившими в российском обществе, а именно с вырождением в образованном обществе интеллигенции. Как следствие «пророки-вожди» сменились «пророками-зеркалами». «Теперь успех имеет только зеркало, - утверждает автор, - и чем это зеркало отражает вернее, тем и успех его больше.

Для теперешнего времени нужна не теория, не мысль, а нужна панорама»193. Именно этим обстоятельством автор объясняет тот факт, что ведущим жанром российских газет стал фельетон. С определением Языкова перекликается характеристика, данная публицистическому методу Суворина Амфитеатровым: «Он наблюдатель-субъективист и импрессионист… Прежде всего – эхо»194. Эти замечания, на наш взгляд, весьма важны не только с точки зрения характеристики Суворина-фельетониста, но и с позиции сравнения Суворина и Каткова.

Первому действительно приходилось работать в иных общественных условиях, и он действительно брал на себя роль «пророка-вождя», как и многие другие журнальные деятели, безотносительно к их политичеЛьвов-Рогачевский В. Указ. соч. С. 319.

Короленко В. Г. Указ. соч. С. 361.

Подольская И. В. Указ. соч. С. 45; Ласунский О. Г. И. С. Никитин и молодой А. С. Суворин. С. 61.

Петрищев А. Б. Указ. соч. С. 134.

Языков Н. Теперешний интеллигент // Дело. 1875. № 10. С. 96.

Амфитеатров А. В. Десятилетняя годовщина. С. 255, 257.

ским позициям, стремились именно к такой роли. Суворин же действительно в большей степени не создавал, а отражал общественное настроение, пытаясь лишь, по-возможности, задать ему нужное направление. Однако в этом и состоит одна из основных ценностей его работ.

Данное положение отметил и Н. Языков. Объясняя необычный для конца XIX в. факт – широкий потребительский спрос на изданные отдельной книгой газетные фельетоны Суворина, он отмечает, что этот автор «в настоящую минуту больше всего удовлетворяет своему обществу, и потому, без сомнения, по его понятиям можно судить об обществе»195. При этом автор признавал взаимность влияния публициста и того общества, для которого он работал: «Суворин знает вопросы дня, вопросы минуты, вопросы ближайшего интереса; он, как народный трибун, как проводник и пророк, знал, что нужно говорить и как говорить, и он умел говорить целой массе, и масса поучалась, узнавала то, что ей нужно знать, воспитывалась через своего представителя в общественном мышлении, научалась понимать через него свои интересы, сама посвящала в них его и отражалась в нем, как отражался он в ней»196. Языков так же сформулировал основной внутренний принцип написания фельетонов Сувориным, который совпадает в целом с современными представлениями об обывательской идеологии: «Он только хочет середины, уравнивающего, невыдающегося, но не покушается ни на какие принципы и оставляет в покое все точки отправления». В то же время «что бы ни отражал фельетон, он всегда хочет сказать, что только у него у одного верный аршин и что только то хорошо, что он находит хорошим»197. Примечательно, что последнее положение перекликается с характеристикой, данной публицистике Суворина его горячим поклонником и сотрудником «Нового времени» Н. М. Ежовым: «Заметив малейшую неправильность, он спешил вас научить: "Не так! Это надо так!" говорил он… И так-то всегда торопился он помогать, учить и служить»198. Разумеется, в противоположность Языкову Ежов видит в этом не недостаток, а большую заслугу Суворина.

Противопоставления Суворина и Каткова невольно проявляется у Языкова и в аналогии прежнего интеллигента с Лежневым – героем Языков Н. Указ. соч. С. 75.

Ежов Н. М. Алексей Сергеевич Суворин // Исторический вестник. 1915. № 1.

С. 120.

романа И. С. Тургенева «Рудин», прототипом для которого во многом послужил М. Н. Катков, в то время как выразителем идеалов так называемого «теперешнего интеллигента» автор называет Суворина199.

Различия между Сувориным и Катковым, наряду с преемственностью их общего курса, отмечал и В. Львов-Рогачевский. По его мнению, в «Новом времени» «сочетались "Московские ведомости" с нигилизмом»200. Автор так же отмечал «заигрывание с городским мещанством» суворинской газеты201.

Несомненно признавая определенную преемственность между «Московскими ведомостям» Каткова и «Новым временем» Суворина, Н. Я. Абрамович пришел к заключению, что «объективный суд истории выяснит большую степень влиятельности Суворинской газеты в том смысле, что она имела под собой почву такого читательского внимания, внимания непосредственного, воспринимающего, какого орган Каткова не имел». Автор видит причины такого положения в том, что «влиянию Каткова противополагалась громадная сила радикальной печати 60 и 70-х годов и ее вождей. Катков был почти что «один в поле воин», имея в тылу правящее чиновничество»202. Суворин же вышел на сцену публицистики в «эпоху журнального безвременья», когда «радикальная журналистика, за несколькими счастливыми исключениями, представляла собой сушь, мертвое поле, топь общих мест».

Именно изменением ситуации в духовной жизни страны, когда «отхлынувший общественный подъем обнажил слабую и умственно беспомощную обывательскую душу», Абрамович объяснял высокую популярность «Нового времени». Вторя ряду современников, автор подчеркивает, что это была популярность именно в «обывательской массе», причем обывателя городского, а не сельского, и именно в этой среде газета имела большое влияние203. «Устоями "Нового времени" были, с одной стороны – правящая бюрократия, – утверждал автор, – и с другой – инертность и бессилие нашей общественности»204. Идея о том, что общество само породило успех «Нового времени» своей «слабостью», «обывательским испугом», «моральной стадностью», неоднократно повторяется автором на протяжении всей работы.

Языков Н. Указ. соч. С. 77.

Львов-Рогачевский В. Указ. соч. С. 325.

Там же. С. 323.

Абрамович Н. Я. Указ. соч. С. 5.

Другой неумолимый противник и критик «Нового времени» и его редактора П. Б. Струве так же полагал, что, взяв на вооружение идею Каткова о «национальной политике», Суворин «создал целую фабрику общественного мнения», рядом с которой «Московские ведомости» Каткова «являли жалкую кустарную избу»205.

В противоположность вышеприведенным мнениям К. Арсеньев, сравнивая Суворина с М. Н. Катковым и И. С. Аксаковым, отмечал более мелкий масштаб личности и деятельности первого. По мнению автора, со смертью Каткова и Аксакова сошли со сцены «крупные силы, до конца игравшие выдающуюся политическую роль», так как в них нашла наиболее яркое отражение «целая историческая полоса». В Суворине же, как отмечал Арсеньев, «никогда не олицетворялось определенное общественное течение», а «полемика с ним никогда не была равносильна полемике с господствующей системой»206.

Сравнение воспоминаний о Суворине и Каткове лиц, близко их знавших, указывает еще на одно различие этих личностей. Суворин был гораздо ярче в своих внешних проявлениях, по сравнению с Катковым, поэтому в воспоминаниях о нем доминируют описания его характера, поступков, деталей личной жизни, в то время как при оценке Каткова всегда обращали внимание на его общественнополитические взгляды.

Отмечая, что Суворин в роли «чего изволите» ориентировался на Интересы и желания сановной бюрократии, большинство дореволюционных авторов не акцентировало внимания на существовании обратной связи. В частности Г. З. Елисеев в письме к М. Е. Салтыкову-Щедрину называл путь Суворина – «путь приспособления к генералу»207. П. Б. Струве упрекал Суворина в том, что тот променял свою независимость «на влияние газетного антрепренера, приспособляющего общественное мнение к меняющимся воззрениям и потребностям сил, стоящих вне общества и диктующих ему свою волю»208. Тем более примечательно, что в дневниковых записях Е. А. Штакеншнейдер за 1885 г. встречается следующее замечание:

«… сенаторы читают уже "Новое время". И, хотя немножко похоже Струве П. Б. Физиология одного превращения. «Незнакомец» и «Новое время». С. 145.

Арсеньев К. К. Указ. соч. С. 421.

Елисеев Г. З. Указ. соч. С. 184.

Струве П. Б. Физиология одного превращения. «Незнакомец» и «Новое время».. С. 145.

на попугаев, а повторяют все-таки то, что внушает им оно, а не некогда столь дорогой для них и важный "Голос"…»209.

Профессор Т. В. Локоть, публиковавшийся до революции в «Новом времени» и примыкавший к партии русских националистов, в 1921 г. в газете «Новое время», издававшейся в Белграде, характеризовал Суворина как идеолога общественного течения, для которого были характерны «монархизм, государственность, стойкий русский национализм, эволюционное понимание общественно-политического прогресса, реализм общественно-политической мысли»210.

Сотрудник издававшегося на средства Суворина журнала «Исторический вестник» Б. Б. Глинский, написавший пространный биографический очерк сразу после смерти издателя, также сравнивал публицистику Каткова и Суворина. Первую он определял как «политическую артиллерию, которая била тяжелыми ядрами и производила нужное общественное впечатление только в некоторые определенные моменты нашей жизни», а вторую уподоблял «легким взвившимся ракетам», которые завязывали «блестящие литературные турниры», привлекая тем самым к себе широкие массы читателей211.

Долгое время сотрудничавший в «Новом времени» и близко знавший Суворина В. В. Розанов, посвятил спустя более десяти лет после его смерти, специальную статью сравнению двух публицистов и редакторов. Розанов поставил своей целью показать различия Суворина и Каткова, заявив в самом начале работы о том, что «они не имели между собой ничего общего»212. Признавая силу публицистического таланта Каткова и его мощь, Розанов полагал, что эта мощь не всегда бывала эффективной. «Если поставить около Каткова Суворина, - писал он, - то это "совсем мало". Так кажется. Что такое "Маленькие письма" около передовиц его? Флейта около пушки. Да, но флейта играет, и ее слушают, а пушка выстрелила и больше слушать нечего». Таким образом, Розанов утверждал, что публицистическая деятельность Суворина имела гораздо больший резонанс и соответственно влияние на внутреннюю жизнь страны: «У Суворина было все равниннее и ниже, но распустилось как лес, как травы, как поля» 213.

Штакеншнейдер Е. А. Из дневников // Голос минувшего. 1919. № 4. С. 193.

Локоть Т. В. «Новое время» и русская национальная демократия // Новое время. 1921. № 129. Белград. С 1.

Глинский Б. Б. Указ. соч. С. 21 – 22.

Розанов В. В. Суворин и Катков. С. 36.

Почитатели таланта Суворина утверждали, что именно «Новое время» стало первой в России «большой "политической газетой", с которой, как с выражением общественного мнения, вскоре стали считаться не только в России, но и за границей»214.

В отечественной историографии советского периода «Новое время» Суворина безоговорочно воспринималось как официоз. В частности, еще в 1924 г. Д. О. Заславский утверждал, что общественное мнение имело «полное основание» полагать, что «правительство и «Новое время» это одно и то же», делая из этого вывод об ответственности Суворина «за все ошибки и преступления старого государственного строя» наряду с другими «главными деятелями». Тем не менее, Заславский полагал, что влияние Суворина на правительство было мнимым. Признавая, что «всесильные министры побаивались его и заискивали перед Сувориным», он в то же время указывал на то обстоятельство, что газета постоянно ощущала на себе «административный произвол», и, несмотря на то, что ее «читал царь, неоднократно боялась за свое дальнейшее существование». Хотя вновь назначаемые министры и наносили визиты Суворину, это не мешало вызывать его в министерскую канцелярию и распекать, «как мальчишку, за случайный промах в газете или за робкую попытку оппозиции»215.

В отличие от дореволюционных авторов, советские историки практически единогласно признавали масштаб личности Каткова и степень его влияния на политическую жизнь страны гораздо большим в сравнении с Сувориным. Показательно в этой связи замечание Ю. Б. Соловьева о том, что «своим Катковым реакция начала XX в.

не обзавелась». Автор полагал, что охранительство этого периода не имело «не только вождей, но и сколько-нибудь заметных фигур»216.

Исследуя политическую ситуацию в России конца XIX в., Ю. Б. Соловьев пришел к выводу, что «независимость» Суворина, как и любого легального журналиста, так же как и независимость любого, даже самого высокопоставленного чиновника, была мнимой. Он полагал, что в условиях самодержавия даже охранителям «не полагалось» просто служить власти, а «позволялось прислуживать» в качестве «лакеев». Разумеется такая ситуация не могла устроить даже самых консервативно мыслящих деятелей. Именно этим обстоятельстЦит. по: Глинский Б. Б. Указ. соч. С. 33.

Заславский Д. О. Дневник А. С. Суворина. С. 282 – 283.

Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 г.г. Л., 1981. С. 84.

вом историк объясняет тот факт, что многие верноподданные лица, включая Суворина, часто испытывали «фрондерские настроения» и были «в претензии к власти», которая, по словам Суворина, «не допускает тени независимости»217.

Данное замечание, на наш взгляд, является очень важным, так как подводит к постановке проблемы, не утратившей свою актуальность и по настоящее время. Как это ни покажется парадоксальным, но власть в России имеет гораздо больше опыта общения с оппозицией, чем с представителями той части общества, которая, в целом, проявляет по отношению к ней лояльность и исповедует традиционалистские, консервативные взгляды. Оппозиция требует определенного отношения к себе, борьбы или уступок, заставляет вырабатывать стратегию общения с ней и даже взаимодействия. А чего же может требовать лояльная часть общества, когда само слово «требовать»

выглядит неуместным применительно к ней. От лояльной общественности, равно как и от выразителей ее интересов, ожидают лишь однозначного единодушного одобрения правительственных действий.

Оппозиция на протяжении нескольких столетий была модной, а лояльность вызывала общественное неуважение. Происходило это в ряду прочих причин и вследствие отсутствия у большинства образованного общества ассоциации власти с государством как таковым. В результате выступления против власти не воспринимались как выступления против собственного государства. Как показал опыт и царского и советского периодов, это было жестоким заблуждением.

Консервативные идеологи, коль скоро они претендуют на это «звание», при всей своей искренней лояльности государственному строю сохраняют определенную степень самостоятельности взглядов относительно насущных потребностей общества. В условиях российской действительности как XIX, так и XX века подобное позволение себе «свое суждение иметь» властными структурами трактовалось и трактуется всегда однозначно как проявление оппозиционности. Причем такая консервативная «оппозиция» раздражает правительство гораздо больше, чем либеральная (призванная критиковать власть по определению), так как она обнаруживает самим своим существованием слабые стороны власти. Это и порождает двойственность положения, в котором оказываются в первую очередь лояльные журналисты. В первой главе мы уже отмечали эту двойственность применительно к КатСоловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в конце XIX в. Л., 1973. С. 134 – 135.

кову218. Не избежал этого и Суворин. И Ю. Б. Соловьев, на наш взгляд, очень точно охарактеризовал ее суть. «Роль журналиста в самодержавном государстве несомненно была одной из самых парадоксальных, - указывал он, - и прямо рискованных. Никакая услужливость не давала полной гарантии благополучия, потому что всегда оставалась коренная несовместимость всей системы самодержавия как воплощения деспотизма и произвола… со всем тем, что проливало хотя бы самый слабый свет на творимое властью»219. Историческими подтверждениями верности этого положения являются примеры обращения власти с Катковым и Сувориным. Достаточно вспомнить, как первый получил «выволочку» незадолго до своей смерти за то, что осмелился на страницах газеты давать советы правительству относительно внешней политики. Показательную ситуацию применительно к Суворину приводит в своей монографии Соловьев – приостановка издания газеты за статью о рабочем вопросе сразу же после торжественного празднования 25-летнего юбилея «Нового времени» под редакторством Суворина. Ввиду того, что у Соловьева эта история упоминается вскользь, позволим себе осветить ее более подробно.

Министр внутренних дел Д. С. Сипягин в мае 1901 г. потребовал приостановки выхода «Нового времени» на два месяца, использовав для этого, как формальный повод, помещенную в газете статью А. П. Никольского «По поводу рабочих беспорядков», сославшись на циркуляр 1899 г., запрещавший обсуждать в печати рабочий вопрос.

Стараниями сочувствовавших Суворину высокопоставленных деятелей приостановка была сокращена до недели. Но и этот срок для газеты с 35-тысячным тиражом был чреват огромными убытками. Примечательно, что в честь юбилея газеты Николай II «высочайше соизволил» снять с газеты уже имевшиеся два цензурных предупреждения, полученные в 70-е и 80-е гг. И Сипягин предпочел использовать не закон, по которому мог еще дать три предупреждения газете и закрыть ее, а подзаконный акт, так как он не рискнул бы избавиться от газеты, читавшейся самим царем и многими великими князьями, но явно желал сделать против нее болезненный выпад.

Фактически же это была своеобразная месть Суворину. Причем месть за ущемление как корпоративных министерских, так и личных Подробнее см. об этом: Санькова С. М. Проблемы обратной связи лояльной общественности и власти (на примере взаимоотношений М. Н. Каткова с правительством // Федерализм. 2008. № 3. С. 151-158.

Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в конце XIX в. С. 136.

интересов. При вступлении Сипягина в должность министра внутренних дел Суворин позволил в газете, как он сам позднее вспоминал, «намекнуть, что у него нет никакой программы». Помимо этого муж сестры Сипягина небезызвестный герой балканской войны Ф. В. Дубасов, быстро делающий карьеру, командуя броненосцем, при входе в Неву посадил его на мель. Данный курьезный промах известного моряка Суворин так же обнародовал в своей газете, за что был вызван Дубасовым на дуэль, которая не состоялась благодаря вмешательству великого князя Александра Михайловича. Таким образом, обиженный оказался неотомщенным. Этих двух моментов оказалось достаточно, чтобы вызвать желание министра воспользоваться служебным положением, чтобы поставить на место зарвавшегося редактора.

Помимо чисто личных интересов Сипягин отстаивал и корпоративный интерес, так как освещение проблем взаимоотношений промышленников и рабочих выставляло в невыгодном свете ряд министерств. Суворин убедительно доказывал, что рабочий вопрос должен решаться на государственном уровне. И убежденные им обыватели могли справедливо перенести недовольство от вызванных рабочими стачками неудобств с рабочих на министерских чиновников.

Не позволяя гласно обсуждать назревавшие экономические проблемы в лояльной прессе, правительство тем самым давало понять, что закрывает на них глаза и, следовательно, само толкало часть общества на более радикальный путь. Символично, что сам Сипягин стал одной из первых жертв образовавшейся в 1901 г. партии эсеров.

Таким образом, борясь из личных сиюминутных интересов с лояльным власти верноподданническим изданием, используя служебное положение, Сипягин объективно играл на руку революционным силам, от которых, в конечном счете, сам погиб220.

Косвенное подтверждение того, что Суворин отнюдь не был на особом положении вследствие особого расположения к нему правительства, встречается в вышедшей в 1995 г. работе М. П. Мохначевой, посвященной началу издания Сувориным журнала «Исторический вестник». Автор приводит данные о том, что в 1879 г. ГлавПодробнее о взглядах Суворина на проблемы бюрократии в России см.:

Санькова С. М. Российская бюрократия на рубеже XIX-XX вв. в оценке идеолога государственного национализма А. С. Суворина // Бюрократия и бюрократы в России в XIX и XX веках: общее и особенное: материалы XII Всероссийской научно-теоретической конференции. М., 2008. С. 355 – 361.

ным управлением по делам печати Суворину было отказано в разрешении на издание этого журнала. В качестве одной из причин отказа называлась недопустимость «сосредоточения прав издания нескольких периодических органов в руках одного лица»221, хотя подобный прецедент уже был в случае с Катковым. В результате Суворину пришлось предложить стать редактором-издателем нового журнала С. Н. Шубинскому.

Сравнению изданий Каткова и Суворина уделяет внимание в исследовании по истории русской журналистики XX в. С. Я. Махонина.

Она приходит к выводу о принципиальном отличии «Московских ведомостей» и «Нового времени» как газет, принадлежащих к разным типам периодических изданий. Если «Московские ведомости» исследователь относит к такому типу изданий, которые характеризует как «серьезные общественно-политические органы периодики, стремящиеся сформировать общественное мнение, завоевать внимание образованной аудитории», то «Новое время» Суворина она причисляет к газетам «нового типа», издающимся в первую очередь с информационной целью, считая ее «первой информационной газетой в России». Вторым важным отличием «Нового времени» от предшествовавших газет Махонина называет отсутствие «традиционной для XIX в. идеологической целостности периодического издания». Причину такого отличия автор усматривает в том, что Суворин «одним из первых понял, что газета формирует не только общественное сознание, но и общественное мнение»222. Данное утверждение представляется нам внутренне противоречивым, так как предполагает формирование общественного мнения задачей более высокого порядка, чем формирование общественного сознания. Между тем в современной политологии общепринятым является определение общественного мнения как одного из проявлений общественного сознания. Термин «формирование» вообще не вполне применим к понятию «общественное сознание», так как оно – не застывшее явление, а многогранный динамический процесс. Пресса, безусловно, может участвовать в этом процессе, но ее воздействие осуществляется не напрямую, простым давлением извне, а за счет органичного включения в мыслительную деятельность всего общества. В то же время было бы ошибочным утверждать, что пресса XIX в. не ставила перед собой и более скромной, но Мохначева М. П. Указ. соч. С. 217.

Махонина С. Я. История русской журналистики начала XX в. Изд. 2-е. М., 2002. С. 87.

не менее важной и более практичной задачи воздействовать на общественное мнение.

В этой связи можно сделать вывод об отличии газет Каткова и Суворина, к которому автор подошла почти вплотную, но не сделала в силу ошибочности трактовок понятий «общественное сознание» и «общественное мнение». Это вывод о том, что газеты нового типа, первой из которых стало «Новое время», в силу их ориентированности на более массового читателя отказываются от принятой ранее на себя рядом повременных изданий, среди которых были и «Московские ведомости», задачи участия в общественном сознании с целью внедрения в него тех или иных идеологических ориентаций, довольствуясь только целью направить общественное мнение в необходимое, с их точки зрения, русло. Более скромные цели связаны, как мы уже сказали, с переориентацией на более широкие слои населения. И Махонина, вслед за советскими исследователями Соловьевой и Шитовой и автором монографии о Суворине Л. П. Макашиной, констатирует, что «Новое время» издавалось в первую очередь для «обывателя»223. И здесь так же напрашивается параллель с изданиями Каткова, которые в основном были обращены к той части общества, которая имела хорошее образование. Даже простое сравнение передовиц Каткова с «Маленькими письмами» Суворина показывает, что, наряду с присутствием у обоих публицистов апелляции к чувствам читателей, в первом случае велика доля рационального начала и обращения к знаниям по истории, экономике и другим научным сферам, в то время как во втором случае мы имеем дело в первую очередь с обращением к так называемой житейской мудрости.

В то же время Махонина вносит принципиально важное замечание в понимание «массовости» применительно к газете начала XX в.

Исследователь отмечает, что «аудитория «Нового времени» не была массовой в современном понимании», так как для подлинно массового читателя она была слишком дорогой. Автор предлагает под массовостью в данном случае понимать «внесоциальность», ориентированность на различное социальные слои и группы, постепенно образовывавшие средний класс, и именно в этом она усматривает «главное достижение Суворина»224.

Тем не менее, Махонина признает, что в период редакторства Суворина «Новое время» было «самой влиятельной русской газетой, Махонина С. Я. История русской журналистики начала XX в. С. 88.

с мнением которой считались правительственные чиновники, министры» и чью позицию «должны были учитывать даже оппозиционно настроенные круги русского общества»225. Она обратила внимание на то обстоятельство, что (несмотря на то, что «Новое время» вызывало в образованном обществе большую критику) оно имело и высокий читательский спрос.

Концентрация интереса исследовательницы преимущественно на истории прессы XX в. привела ее к ошибочному, на наш взгляд, утверждению, что «эволюция взглядов Суворина не типична для большинства русских общественных деятелей», имея в виду его переход от либерализма, «традиционного для передовой части русского общества во времена Незнакомца, через разочарование в радикальных способах переустройства жизни к проповеди идей государственности, охранительству и даже к заступничеству за черносотенцев после первой русской революции»226. В данном утверждении нам видится сразу несколько противоречий. Во-первых, либерализм в России, как правило, не предполагал «радикальных способов переустройства жизни» и Суворин-Незнакомец подобным идеям явно не сочувствовал. Во-вторых, эволюция Суворина «слева – направо» вовсе не была явлением исключительным, что вполне убедительно было показано В. И. Лениным в уже упоминавшейся нами статье «Карьера». Можно спорить относительно идеологических оценок, приведенных в данной статье, однако нельзя не признать того обстоятельства, что Ленин сумел выявить действительно типический пример общественно-политической эволюции, который прошли многие деятели как второй половины XIX, так и начал XX в. И рассматриваемые нами в данном монографическом исследовании личности прошли этот путь. Мы уже показали выше эволюцию Каткова, которая и дала основание Ленину поставить его в один ряд с Сувориным, в дальнейшем мы покажем, что схожим мировоззренческим путем прошел и один из ведущих сотрудников «Нового времени» начала XX в. М.

О. Меньшиков. Этот путь был свойственен и для ряда членов партии русских националистов, одним из учредителей которой являлся Меньшиков. Но проследить эту достаточно распространенную эволюцию в российских общественных кругах можно лишь, обратившись к XIX веку, в котором следует искать ее истоки и причины.

Махонина С. Я. История русской журналистики начала XX в. С. 83.

Махонина С. Я. А. С. Суворин – портрет на фоне новых книг о нем. С. 114;

Она же. История русской журналистики начала XX в. С. 85.

Тема соотношения взглядов Каткова и Суворина нашла свое продолжения в работе С. А. Солоусова, обратившего внимание на те задачи, которые ставил перед новым изданием сам редактор. Он привел цитату из первой редакторской статьи Суворина 29 февраля г., в которой, по мнению автора, была представлена вся будущая программа газеты: «Печать не имеет не только никакого решающего голоса, но она не может иметь даже и претензии на какую-либо инициативу в возбуждении вопросов ни в сфере законодательной, ни в сфере административной. Вся ее роль ограничивается указанием неудовлетворительных сторон общественной жизни и критическим отношением к тем мерам, которые принимаются с целью устранения… вредных явлений». Солоусов отмечал, что, по мнению газеты, «взгляды, высказанные в печати, имеют значение лишь тогда, когда они признаны правильными со стороны органов власти, на обязанности которых "лежит непосредственное управление государством, а задача ежедневной газеты – не руководить общественным мнением, а создавать, вырабатывать его при совместном труде с лучшими людьми"».

Подтверждение тому, что Суворин не отказался и в дальнейшем от такого подхода к задачам прессы, автор находит в письме публициста к Розанову, в котором вновь подчеркивается: «газета не есть собрание истин, а собрание мнений» 227.

Заявления, на которое обратил внимание Солоусов, показывают суть различий в отношении к задачам прессы позднего Каткова и начинающего издателя Суворина. Катков в последнее десятилетие своей жизни стремился именно выдавать обществу некие истины, которые оно, по мысли Каткова, должно было принимать и делать своим убеждением.

Освещая позицию русской прессы накануне открытия Первой Государственной Думы, историк русской журналистики Т. С. Родионова приходит к выводу, что «Новое время» являлось выразительницей позиции «правительственной России перед лицом назревшей необходимости – парламентаризма». Автор полагает, что в условиях «разгула преступности», вызванного революционными событиями, Суворин ставил своей задачей усилить «социальные опасения» общества посредством регулярно публикуемой в газете криминальной хроники с целью проведения «идеи сильной личности». Причину успеха «неофициального официоза» по сравнению с официальными правительСолоусов С. А. Указ. соч. С. 271.

ственными газетами автор усматривает в «гибкости» суворинской редакторской политики, применявшей разнообразные приемы для внедрения в общественной сознание необходимых правительству идей228.

В современной историографии получила продолжение тема сопоставления Каткова и Суворина. По мнению И. В. Лукоянова, Суворин «не смог стать наследником М. Н. Каткова» в первую очередь потому, что первый был прежде всего газетным предпринимателем, а последний – в большей степени политиком. В качестве ведущей характеристики Суворина исследователь привел высказывание самого Суворина, в котором он признавался, что, хотя в литературной деятельности он «ничему не изменял», но его смелость «зависела от атмосферы». Эти качества Лукоянов считал очень важными для успешной газетной и издательской деятельности, но неприемлемыми для политика229.

Историк С. М. Сергеев, принимавший участие в подготовке к публикации работ и документов многих русских консерваторов, в юбилейной статье, посвященной Суворину, проводил различие между «имперскостью» Каткова и «русскостью» Суворина. Последнее понятие автор считает более широким и им объясняет то обстоятельство, что в «Новом времени» «не было унылого монолога одной какой-то, пусть даже самой благородной, доктрины»230. Именно эта «свобода от любого доктринерства» помогла Суворину, по мнению автора, «сделать газету читаемою всеми, внеся в нее элемент «желтизны»: скандалы, сплетни, уголовная хроника – ведь это и русским интересно, а у Каткова с Аксаковым одна политика да моральные проповеди – благородно, конечно, но недейственно»231.

Изучая взаимоотношения российской прессы и дипломатии накануне первой мировой войны, историк Е. Г. Кострикова отмечала, что авторитет «Нового времени» за границей был столь высок, что эта газета «воспринималась как официоз, хотя МИД неоднократно отвергал такую точку зрения». По мнению исследователя, «немалую роль в положении газеты играла личность ее издателя А. С. Суворина» 232. На основании ряда примеров автор показывал, что в подРодионова Т. С. Русская общественно-политическая газета в преддверии открытия первой Государственной думы // Из века в век. К 300-летию отечественной печати. 1702 – 2002. М., 2002. С. 163.

Лукоянов И. В. Публицисты «Нового времени» и проблема реформ в России.

С. 123.

Сергеев С. Гражданин Суворин // Наш современник. 2004. № 11. С. 130.

Там же. С. 130.

Кострикова Е. Г. Русская пресса и дипломатия накануне первой мировой войны. 1907-1914. М., 1997. С. 126 – 127.

держке «Нового времени» были заинтересованы многие члены правительства, включая премьеров, так как газета «могла развернуть кампанию, которая грозила министру отставкой»233. Кострикова приводит очень показательное высказывание о «Новом времени»

А. П. Извольского после Боснийского кризиса: «оно не отражает общественное мнение, оно просто делает его». Примечательно также, что именно во время Боснийского кризиса германским и австрийским правительствами была предпринята попытка подкупа «Нового времени» с целью борьбы с антигерманскими настроениями в русской общественном мнении234.

Летом 1909 М. А. Суворин писал отцу после визита к Столыпину: «Начал Столыпин с того, что он уже говорил тебе при своем свидании с тобой, что «Новое время» - самая опасная газета. Что половина России живет мнением газеты и своего не имеет»235.

Стремящийся акцентировать внимание на положительных сторонах деятельности Суворина Л. А. Кемулария объявляет заблуждением общее «для либеральной историографии» представление «о неуклонном дрейфе Суворина от либерала-журналиста к консерваторуиздателю в духе тезиса о ренегатстве». Он полагает, что основанием к этому заблуждению послужило то обстоятельство, что консервативные издания, начиная с «Московских ведомостей», имели «тяжеловесный» и «патетический» стиль изложения материалов, в то время как «популярность изложения становится отличием журналистики противоположного лагеря». «В этой связи Суворина можно считать родоначальником нового направления в консервативной журналистике с традиционализмом в проблематике и с достаточно популярным стилем изложения». Чтобы окончательно доказать неправомерность причисления раннего Суворина к либеральному лагерю, автор утверждал, что печатаясь в «Современнике», Суворин «никогда не солидаризировался с направлением» этого журнала, приводя в подтверждение своей правоты данные о том, что публицист еще в 1861 г. в «Русской речи» «отрицательно оценивал "полемические приемы Современника", его идеологизированность и литературную деспотию»236.

Кострикова Е. Г. Русская пресса и дипломатия накануне первой мировой войны. 1907-1914. 129.

Там же. С. 130 – 133.

Там же. С. 127.

Кемулария Л. А. А. С. Суворин: страницы биографии // Проблемы социально-политического развития российского общества. Межвузовский сборник Американский историк Э. К. Амблер, отмечая популярность Суворина-либерала, в то же время считала его работы несопоставимыми по глубине с признанными лидерам как радикального, так и реакционного лагерей. В частности, она указывала: «Его работы либерального периода отличаются скорее живостью и остроумием, нежели глубокомыслием или системным анализом. Даже в самых серьёзных его литературных рецензиях, например о работах Джона Стюарта Милля или Салтыкова-Щедрина, нет той философской атмосферы, которая присутствует в критике Белинского, Добролюбова или даже Каткова»237.

Именно Каткова Амблер называет в качестве «главной мишени»

Суворина на протяжении «всего периода его либеральной деятельности». Исследователь полагала, что Суворин «не видел большого различия между чистой воды реакционерами и ультра-патриотами школы "Московских ведомостей" и "Русского вестника"». Однако последних он считал более опасными ввиду «большого количества сторонников, которых московский публицист привлёк на свою сторону», и его влияния в определенных правительственных кругах. Суворин, по мнению Амблер, полагал, что «из альтернативного центра власти на Страстном Бульваре исходит прямая угроза ослабления и деформации Великих и малых реформ». Результатом этой борьбы стало зачисление «Московскими ведомостями» Суворина в число «руководителей воображаемой партии нигилистов» 238.

Анализируя критику Сувориным Каткова, Амблер пришла к выводам, схожим с мнением, высказывавшимся в отечественной историографии еще в дореволюционный период: эта критика могла быть вполне применима к ее автору. Однако, помимо идеологических совпадений, исследовательница отмечала и схожесть чисто стилистических приемов. «Суворин говорил, что Катков – человек эмоций, а не идей, однако его собственные выпады против соперника также не отличались богатством идей, он тоже в большой степени полагался на хлёсткие фразы и косвенные намёки»239.

научных трудов. Выпуск 7. Воронеж: Воронежская государственная технологическая академия, 2000. С. 57, 54.

Ambler E. К. Op. cit. Р. 79.

Ambler E. К. Op. cit. Р. 98 – 99.

Ibid. Р. 100.

Глава 4. Суворин-охранитель в оценках историографии Пользуясь предложенной нами ранее классификацией монархизма, Суворина, подобно Каткову, можно отнести к приверженцам монархии как институту. При этом он критически отзывался о монархах и реальном самодержавном строе, существовавшем в России. Однако, как справедливо заметил исследователь И. В. Лукоянов, основную причину всех недостатков современного строя он видел в бюрократии, сделавшей царя своим заложником, и именно против нее он направлял основную критику своей газеты. Данный исследователь для определения сущности монархизма Суворина предлагает термин «эволюционирующее самодержавие»240, однако дальнейшая характеристика этого понятия показывает, что оно вполне вписывается в уже существующее определение «либеральный консерватизм» в том понимании, которое было нами предложено в начале нашего исследования. Анализ политических взглядов Суворина показывает, что он действительно выступал за реформаторство лишь в той степени, в какой оно было необходимо для сохранения основных государственных устоев России.

В этой связи нам представляется важным замечания сотрудников «Нового времени» А. В. Амфитеаторва и Н. М. Ежова о том, что Суворин был «государственником»241, имел «государственный ум»242.

Историографическая оценка теории официальной народности в интерпретации А. С. Суворина.

Исследуя публицистику Суворина периода «Нового времени», Динерштейн постулирует, что он «сплошь и рядом, не скрывая своей причастности, проводил идеи, восходившие в конечном счете к знаменитой уваровской формуле»243. Хотя в этом утверждении исследователь оказался одинок, мы склонны солидаризироваться с ним. При этом, как и в случае с Катковым, нам представляется важным выявить специфику восприятия и трактовки Сувориным каждой из составляющих знаменитой триады.

Монархизм Страницы дневника Суворина и воспоминания близко знавших его людей свидетельствуют о том, что публицист отнюдь не обольщался относительно способностей царствующих особ. Так, актер Лукоянов И. В. Публицисты «Нового времени» и проблема реформ в России.

С. 121.

Амфитеатров А. В. Десятилетняя годовщина. С. 180.

Ежов Н. М. Указ. соч. С. 112.

Динерштейн Е. А. А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру. С. 175.

П. Орленев вспоминал как Суворин в 1897 г. по поводу возможности постановки пьесы «Царь Федор Иоаннович» говорил: «Я не верю, чтобы Федора разрешили, уж слишком царь похож на Николая Второго своей бесхарактерностью»244.

В то же время Суворин осознавал зависимость государей от сановников и влиятельного дворянства. Об этом свидетельствуют воспоминания юриста и публициста В. М. Грибовского, сотрудничавшего в «Новом времени». В одной из бесед Суворин, размышляя о причинах, по которым Александр I, дав конституцию Польше и Финляндии, не дал ее России, предположил, что он «боялся придворной интриги, погубившей его отца», заметив при этом: «ведь тоже трудно им… царям-то…»245.

В убийстве Александра II Суворин, по замечанию Соловьевой и Шитовой, видел не «акт в социальной борьбе, а эксцесс антижитейской духовности»246.

Характеризуя взгляды Суворина, Динерштейн обращает внимание на крылатую фразу, принадлежавшую ему: «Русь в царе и царь в Руси!». Исследователь полагает, что Суворин основание «незыблемости монархического строя» видел в крестьянском сословии247.

Исследуя отдельные аспекты публицистики Суворина248, Т. А. Соломонова пришла к выводу о том, что «главная особенность»

его мировоззрения заключалась в искреннем стремлении «отделить, как отделяют зерна от плевел, самодержавную власть от конкретных действий правительства»249.