«Культурно-просветительсКий и литературно-художественный журнал Главный редактор издается ежеквартально при участии: Андрей РЕБРОВ союза писателей россии; Зам. главного редактора Валентина ЕФИМОВСКАЯ санкт-петербургского ...»

В конце прошлого года на собрании петербургских литераторов Гончарова включили в редакционно-издательский комитет «Складчины». Конечно, это большая честь для него, волгаря, он сам набросал уже было очерк для сборника под названием «Поездка по Волге», но чем дальше писал его, тем яснее видел, что тема требует более глубокой разработки и он к сроку с этим очерком не поспеет.

Ему хотелось вывести здесь образ, в котором продолжилась бы и осветилась с новых сторон тема Райского. Герой повествования — талантливый живописец и симпатичный, увлекающийся молодой человек по фамилии Хотьков. Вместе с автором он совершает путешествие на пароходе вниз по Волге. Хотьков в своем роде квинтэссенция Райского, всех тех достоинств и слабостей, привычек и склонностей, которые были приданы в свое время герою «Обрыва». Он беспрерывно влюбляется в кого-то и тут же забывает предыдущие увлечения, он постоянно в поиске натуры, типажа — будь то столичная красавица или деревенская нечесаная девка, русский купец или татарин, мальчик или ветхая старуха. Он незлобив, бескорыстен, всегда радостен, бодр, всегда готов приняться за новую работу или насвежо переписать давно заброшенное полотно. Он упоен жизнью, все дается ему легко, и так же легко он сам отдает — картины, привязанности, деньги. Обнаружив, что древняя бабушка, которую он высмотрел среди пассажиров парохода и принялся тут же рисовать, едет домой в деревню всего с несколькими медяками, он тут же бросает пять рублей в свою фуражку и обходит палубу, прося, кто сколько может, пожертвовать старухе... Он готов рисовать всех и всё — и мифологического Бахуса, и русского крестьянина, и эскиз плафона, и итальянский пейзаж; сейчас он едет к одному волжскому помещику, чтобы писать запрестольный образ для храма, а недели через две собирается в Испанию — надо по чьему-то заказу сделать копии с трех музейных шедевров. Он действует на окружающих примерно так же, как бокал шампанского в жаркую погоду. Его искрометность заразительна, может быть, в нем даже что-то моцартовское проявится, когда жизнь начнет его понемногу ранить и озадачивать... Словом, над этим образом хотелось бы еще серьезно и не спеша подумать: зачем все-таки художник приходит в мир? и что такое его судьба — восхитительный полет райского мотылька? или тревожный голос невидимой птицы, предчувствующей беду?..

Но основательно обдумать эту тему некогда, и вот он забросил очерк на середине, принялся за другой сюжет.

«Складчина» требует от него еще и организационной работы: надо пригласить к участию в сборнике всех желающих литераторов, прочитывать все присылаемое, отбирать лучшие вещи, дать о них письменные отзывы комитету с указанием возможных цензурных затруднений. Он пишет письма Аполлону Майкову, Лескову, Полонскому, Достоевскому, положительно отзывается о присланных произведениях Салтыкова-Щедрина, Тургенева, Курочкина, Боборыкина, Страхова и других, встречается по делам сборника с Некрасовым, Никитенко и Краевским.

В самый разгар событий в «Московском вестнике» Каткова был напечатан неодобрительный выпад по поводу будущей «Складчины». Зачем-де понадобилось петербургским литераторам афишировать продовольственные затруднения в стране. Катков изо всех сил выслуживается перед правительством. Не нужно обращать внимания на выходку «Вестника», но некоторую осмотрительность все же следует проявить. Последнее обстоятельство вынуждает Гончарова строже смотреть на содержание поступающих вещей. Даже Достоевскому он вынужден сообщить, что в присланном им очерке «Маленькие картинки» есть места, которые лучше бы изъять.

После обмена мнениями Федор Михайлович соглашается на сокращение.

Он доверяет опыту старого цензурного хитреца и мудреца Ивана Александровича.

Почти все материалы уже собраны. Ожидается только отрывок из новой драмы Островского «Трудовой хлеб». Наконец и он получен. «Складчина»

и по подбору имен, и по составу сочинений будет выглядеть внушительно.

...Похоже, что успешно продвигается и писание портрета. Иван Александрович уже несколько раз заглядывал на холст с «той» стороны, благо мольберт с картиной до следующего сеанса всегда остается здесь, в углу комнаты. Ну что же, художник ему нисколько не польстил: фигура выведена представительная, барственная, как бы упокоившаяся после сытной трапезы и наяву грезящая. Если же говорить без шуток, то Иван Николаевич действительно не только добился совершенного сходства, но и выразил свое личное, человеческое отношение к «модели». И каждый может убедиться, что это отношение — симпатия, душевная расположенность. Может быть, тут и заключен главный смысл их почти месячного сидения? Не в том, что портрет все-таки написан, а в том, что они много продвинулись в понимании друг друга, в сочувствии житейским и творческим затруднениям друг друга? Крамской, похоже, и изобразил его собеседующим, внимательным к чужому мнению, но знающим цену и своему слову.

Беседы о живописи, которые они вели, помогли Гончарову додумать те мысли, которые вызвал у него «Христос в пустыне». И вот в один из дней он записал эти мысли в виде эстетических наблюдений над духовной живописью разных эпох, доведя анализ до новейших времен и мастеров.

И назвал статью «Христос в пустыне. Картина г. Крамского».

Все, кто заходил в эти дни на квартиру к Ивану Александровичу, в один голос говорили, что портрет — настоящий шедевр. Был доволен и он, хотя вслух слегка ворчал: скорей бы уж Крамской вез работу Третьякову, а то по ночам, когда не спится, неприятно видеть в углу еще одного живого Гончарова — страх находит.

Позже Иван Николаевич сообщил ему, что и в Москве портрет оценен высоко. Передал также, что дела Третьякова движутся хорошо, коллекция растет с каждым месяцем. Вдохновившись этим известием, Гончаров написал и отдал Краевскому в его «Голос» статью о новых приобретениях московского собирателя: «Почем знать, может быть, нынешние владельцы русских галерей и замечательных отдельных картин, — размышлял он в статье, — движимые симпатией к своей Москве и ревнуя украшению ее, завещают ей свои сокровища, и тогда в Москве могла бы возникнуть своя историческая русская галерея, образоваться целая народная школа живописи и ваяния...» Эти слова писателя оказались пророческими.

Пройдут годы, Крамской напишет десятки других портретов, не менее известных, не менее изобретательных по исполнению, но полотно, написанное на Моховой, , будет постоянно называть среди четырех-пяти лучших своих вещей.

И сам Гончаров, обращаясь однажды к Софье Никитенко с просьбой прислать ему на время овальный портрет, написанный с него Иваном Николаевичем в 1865 году, скажет: «Лучше портретов И. Н. Крамского нет».

И еще о Крамском скажет: «Он добыл у меня что-то из души, на что он был великий мастер, и дал это что-то, какую-то искру правды и жизни портрету; я радовался, что он поймал внутреннего человека».

ножкин М. и.

Точка опоры. Избранное / Михаил Ножкин. — М.: Вече, 01. — 640 с.

Автора этой книги Михаила Ножкина знают в России как популярного артиста кино и эстрады, поэта, автора многих песен, которые долгие годы звучат на эстраде, в кино, на телевидении и радио, а главное — во многих наших домах. Но мало кто знает его как прозаика, драматурга, публициста,.. При желании это легко поправить, прочитав двухтомник его произведений.

Том, который вы держите в руках, называется «Точка опоры». В книге много стихов, старых и новых, лирических и шуточных, серьезных и несерьезных.

В разделе «Публицистика» — ряд статей, опубликованных в разные годы в разных изданиях. Раздел «Эстрада» представляет особый интерес. Это все формы разговорного жанра, забытые в наше время: фельетоны и монологи, куплеты и частушки, новеллы и пародии...

Киносказка, написанная автором в 197 году для кинорежиссера А. Роу, в наше время стала еще более актуальной.

И завершает книгу музыкальная комедия «Насильно мил не будешь», музыку к которой написал композитор В. П. Соловьев-Седой.

Единственная просьба автора — обращать внимание на годы создания произведений. Это важно для понимания многих проблем, происходивших и происходящих в нашей стране.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

никита МихалКов родился в 1945 г. в Москве. Акне боится. Юридически грамотные тер, режиссер, народный артист России. Президент Российского люди заняты выискиванием параграфонда культуры, президент Союфов, которые позволят не выполнять за кинематографистов России, народного кинофестиваля. Лауреат многочисленных премий. и найти оправдание, почему делать Член Президиума Всемирного не надо. А причина одна — делать Русского Народного Собора, член Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО; в 007 году избран председателем Общественного Совета при Министерстве меня бросает в холодный пот от мысобороны РФ. Член Совета при ли, что могут противопоставить пенПрезиденте РФ по культуре и сионер, студент, домохозяйка, учиискусству. Имеет многочислентель этой абсолютно непробиваемой ные государственные и церстене, этой равнодушной фанаберии, ковные награды. Руководитель студии «ТРИТЭ», где в течение которая наслаждается тем, что воопоследних лет снимал все ружена властью, законом и чувствусвои фильмы. живет в Москве.

виде цунами, землетрясений, пожаров, сколько погибает людей. Но в это же время по всем каналам нашего телевидения не сходят с экрана разного рода шоу-представления, шутки, песни, которые исполняют одни и те же исполнители. И ни у кого не возникает даже мысли хотя бы одну передачу отменить. Да, утешает, что российских граждан погибло в этих страшных природных катаклизмах не много. Но ведь должен же быть внутренний такт принадлежности к тому, что называется человечеством. Увы, но у нас его, видимо, нет.

Еще пример. Одна дама, зарубежный «политик в отставке», не стесняясь, говорит: «Какая же здесь справедливость, если такая территория как Сибирь принадлежит всего одной стране?» И никто особенно не возмутился, в ответ на эти слова никто не сказал: «Кто вам дал право вообще ставить такой вопрос? Ваши, что ли, сограждане, соотечественники отвоевывали Сибирь, осваивали ее?»

Подобные примеры, постоянно повторяющиеся, можно продолжить, что говорит о нашей слабости, о том, что мы не понимаем нашей миссии. Но ведь если мы ее сами внутренне не осознаем, мы не сможем ее исполнить.

Где то, что называется «широким дыханием», всегда сопутствующим ощущению огромной страны? Где ответственность перед страной, которая лежит за границей Московской области, Садового Кольца? Где ощущение ее величия?

Я говорю сейчас о территории, над которой ты можешь лететь на самолете в течение 8 часов, в то время как под крылом твоего самолета говорят на одном и том же языке — на русском. Это твоя Родина! Где это ощущение?

Я могу понять, скажем, некоторых членов правительства, которые, получив оксфордское образование, принимают сегодня те или иные решения в Москве. Вот они приняли решение — все вроде бы логично и продумано, должно сработать — но не срабатывает. Спрашивается, какого знания не хватает правительственным работникам? Да дело в том, что они не знают страны. Им следовало бы хотя бы раз в квартал проводить свои совещания в Иркутске или, скажем, в Чите, чтобы видеть свою страну. Не исключено, что в таком случае и губернатор мог бы наладить дороги к приезду руководителей.

Мы снимали «Утомленных солнцем-» под Петербургом. К нам на съемки приехал Владимир Владимирович Путин, его привезли на паровозе.

Он спросил: «А как вы сюда добираетесь?» — «На машинах». — «А что, можно доехать?» — «Можно». — «Почему же мы не поехали?» — «Потому что, если бы вы поехали по этой дороге, вы решили бы, что гражданская война еще не закончилась». — «А на вертушке?» — «А если бы вы полетели на вертолете, то увидели бы, что эта разруха распространяется на десятки километров вокруг...» Он сокрушенно покачал головой, и я его понимаю.

Уже двадцать лет мы существуем только за счет того, что Бог дал нам в земле. Мы, способные создавать потрясающие военные машины, задираем цены на запчасти, что не позволяет этим машинам быть проданными — в мире или в своей стране. Едешь по русской провинции — тысячи пустых деревень, заросшие сорняками поля. Казалось бы, есть все — земля, возможности, бери, делай! Колхозы отменили, и теперь никто не заставляет трудиться на коллектив. Однако повсюду — пустые глазницы окон, нищета и мерзость запустения. У русского крестьянина нет воли жить. Реформы в России могут осуществляться только с учетом русской территориальной специфики — тогда это будут реформы, понятные русскому народу и всем народам, населяющим нашу страну.

Невозможно жить лишь жизнью центра, который к жизни страны имеет очень мало отношения. Дело не в том, что в центре сосредоточен капитал, а в регионах почти сплошная нищета. Нет, там другая жизнь. Это не значит, что тут хорошо, а там плохо — там иная жизнь, и эту жизнь нужно ощущать. Только тогда может возникнуть радость единства нации. И до тех пор, пока мы не поймем это, не дойдем до дна и не оттолкнемся от него, мы будем все время «лечить» и «обматывать веревочками сгнившие трубы». Поэтому мне думается, что если мы реально не посмотрим на себя со стороны и не ужаснемся тому, насколько мы теплохладны и равнодушны к самим себе, нам нечего ждать, чтобы нас уважали другие.

Но надо помнить и о другом: нас не будут уважать до тех пор, пока мы сами себя не станем уважать. В Америке, к примеру, не стесняются снимать фильмы, где чуть ли не в каждом кадре звучат идеи патриотизма и величия американской нации. Когда в американские летные школы уменьшился поток поступающих, Пентагон дал 75 млн долларов на съемку фильма — и была снята «Школа асов» с Томом Крузом. После чего количество желающих пойти послужить в их ВВС снова восстановилось.

Я думаю, что в России скоро настанет черед исторических картин.

У нас это может быть война 181 года, Куликово поле, Александр Невский.

Можно сделать потрясающую серию ремейков, повторив картины, которые уже были сняты. Взять те же сценарии — «Адмирал Ушаков», «Суворов», «Кутузов» и пр., вынуть из них идеологию, актуальную для прошлого времени, которой они были перегружены, и снять новые, увлекательные фильмы. А русские сказки — «Конек-Горбунок» или «По щучьему велению»!

Если использовать новые технологии, компьютерную графику, это будут воспитательные красивые русские фильмы.

Да, сейчас привычнее слышать «российское», «россиянин», это такие нейтральные понятия. Мы почему-то очень стесняемся слова «русский».

Я считаю, что шовинизм — когда я говорю: «Мы лучше вас», а патриотизм, когда я говорю: «Я люблю свое так, что я хочу, чтобы вы любили точно так же. И я готов любить твое. Покажи мне твое, как ты его любишь, и я тоже так это полюблю». Поэтому для меня русский — любой, кто думает и чувствует как великий русский философ Ильин.

Самая большая ошибка, на мой взгляд, когда дело касается внутренней политики такой страны, как Россия, — это желание увидеть результаты своих трудов при своей жизни. Нельзя не учитывать, что Россия — огромная страна. Это в Монако можно утром проснуться, издать указ, а вечером его уже все выполнят. У нас же правит теория больших чисел. В России проходят только те реформы, которые понятны населению. Если какие-то реформы успешно прошли где-нибудь в Голландии, нет никакой гарантии, что они так же успешно пройдут у нас. Такую ошибку в свое время совершил Петр I. Он отправил боярских детей учиться в Европу, а их родителям не объяснил, что по утрам надо пить не водку, а «кохфей», и брить бороды.

И когда дети, одетые в шелковые чулки и говорящие на европейских языках, вернулись домой, там их встретили родители — в онучах, кафтанах и с кислой капустой в бородах. С этого момента общество разделилось на интеллигенцию и народ. Ни в одном государстве, ни в одной нации нет такой гигантской разницы между интеллигенцией и народом. Во всем мире интеллигенция — это выходцы из народа. А наша интеллигенция, условно говоря, приехала из Голландии. И Табель о рангах возникла именно тогда, и уважение к месту, а не к тому, кто это место занимает, возникло тогда.

И постовой у нас с незапамятных времен отдает честь «членовозу» с мигалкой, хотя не уверен, кто там едет — большой начальник или домработница на рынок отправилась. Но он отдает честь машине как некоему символу власти. И эти особенности надо учитывать. Это только кажется, что мы объявили перестройку и наутро проснулись другими. Да никакие мы не другие!

Сегодня для каждого человека встает вопрос выбора, вопрос — на чем акцентироваться. Он, действительно, имеет принципиальное значение. Вот, например, если ты снимаешь кино ради премии, денег, славы, то тебе никогда этого не хватит, тебе все равно будет мало. А если ты снимаешь, потому что не можешь не снимать, потому что хочешь ставить перед собой те вопросы, которые могут быть интересны многим людям, это совсем другое дело.

Я вообще считаю, что вопросы могут быть сильнее и важнее, чем ответы на них. За правильно поставленным вопросом лежит больше, чем за правильным ответом. За ответом нет ничего, а за вопросом есть движение.

Однажды со мною довольно интересная вещь произошла, она меня самого несколько изумила. Мои друзья, сотрудники из Фонда культуры, собрали мои интервью за 40 лет и сделали подборку, которую я пролистал и с огромным изумлением и даже, могу сказать, радостью обнаружил, что могу подписаться под каждым своим словом, сказанным 0–40 лет назад. Может быть, это ретроградство, косность и тупость, но мне хочется верить, что это определенная система координат, в которой я существую вот уже много лет.

Иными словами, органичность по отношению к своему существу. Это моя корневая система. Вообще корневая система, которая удерживает ветви, шумящие над тобой, которыми ты можешь поворачиваться в любую сторону света, это, наверно, и есть иммунитет. Очень важно знать, что ты можешь гнуться в разные стороны, и шелестеть, и даже облетать желтыми листьями.

Но у тебя все нормально с основополагающими системами координат. Ты можешь там, наверху, позволить себе все что угодно, а внизу, в корнях, оно должно быть незыблемо. Вот так я понимаю просвещенный патриотизм.

Величайшее счастье — возможность помочь другому человеку. И может быть, тем, кто его испытывает, Господь и дает возможность это счастье иметь, но не ради благодарности.

Не ради благодарности, например, мы способствовали перезахоронению в стенах Свято-Донского монастыря в Москве останков двух выдающихся русских людей — генерала Антона Ивановича Деникина и философа Ивана Александровича Ильина. Во многом это инициатива Фонда культуры, и тут огромную роль сыграли мои товарищи, и в основном Елена Чавчавадзе.

А что касается сути события, я считаю и хотел бы верить, что это начало окончания Гражданской войны, это духовное собирание страны. Невозможно больше делиться на «белых» и «красных». Невозможно существовать в условиях братоубийственных отношений, когда у каждого есть своя правда, а каждая правда — это еще не общая истина. Я считаю, что и генерал Деникин, который ни на шаг не отступил от своей присяги, и великий философ Иван Ильин, ни на шаг не отступивший от своего ощущения Родины, сделали в своей жизни все, что могли и должны были. И теперь они покоятся в русской земле. Теперь над ними всегда будут русские дожди, русские ветра, русские птицы. И я убежден, что возликуют и возрадуются души их, и это нам, живущим в России сейчас, очень поможет. Хоть и прошло немало времени с тех памятных дней перезахоронения, но многие наши люди еще не понимают, что произошло. Духовно не понимают. А я вас уверяю: очень серьезное дело совершилось.

Мне радостно, что желание человека, который был совестью и честью русской армии, быть похороненным на своей земле после того как рухнет строй, который его гнал, исполнено. И воля другого человека, величайшего философа и идеолога, величайшего философа и провидца, в 195-м году написавшего все, что произошло сегодня с нами, тоже выполнена. Мне этого абсолютно достаточно. Я знаю, что две, четыре души возликовали, и это величайшее счастье.

И не надо понимания всего произошедшего требовать немедленно, сейчас. Вот свершилось, и слава тебе, Господи. Это очень важный, медленный процесс. И то, что сейчас происходит в стране, — это тоже очень важный, медленный процесс. Для пояснения я всегда привожу такой пример: в XII веке в одной летописи было сказано: не получилось что-то, потому что делалось тяжким, звероподобным рвением. И нам наука: чтобы все у нас делалось без тяжкого, звероподобного рвения, по милости Божьей.

Процесс формирования нового сознания — процесс постепенный. Детишки, которые сегодня ходят с бабушками в храм, еще не понимают, что там говорят, но в них втекает некий вечный для многих поколений русских людей смысл. Когда детей приводят в церковь, и они рассматривают иконы, заглядывают в лица молящихся, ощущают и созерцают курения ладана в кадиле, в них постепенно втекает великая мысль литургии. А через 0 лет станет естественной частью их жизни по воскресеньям ходить в церковь.

И когда большинство, приходящее во власть, будет взращено в культуре, естественной для их прадедов, тогда возникнет иная генерация, иной внутренний ритм понимания страны. Тогда и откроется «широкое дыхание»...

Экранные искусства, кинематограф и телевидение, являются мощнейшим духовно-стратегическим оружием, средством формирования национального сознания. Едва ли кто николай петрович Бурляев — ро- любви», патологические отклонения, дился в 1946 г. в Москве. Окончил им. Б. В. Щукина и режиссерский ф-т явилась проституция детская. ПереВГИКа. Лауреат Государственной Преполнены лечебницы и тюрьмы, обимии Югославии («Вукова награда»).

Лауреат международных кинофестивалей в Венеции, Каннах, Берлине и др.

Создатель и бессменный Президент Международного Кинофорума «Золотой Витязь». Председатель Междуна- Погибающие от СПИДа и нарродного Объединения Кинематогракотиков российские юноши и дефистов Славянских и Православных Народов. Президент Фонда культуры вушки адресуют свои беспомощные казаков России. Академик. Народный артист России. Работает в кинематодопустившим на Руси этот духовный графе с 1959 г. Снимался в 70 фильмах. Кавалер орденов Преподобного Сергия Радонежского III степени и Международной премии, ордена Святого Всехвального Апостола Андрея «Кто наследует Россию? Кто будет Первозванного. Член Союза кинематогее возрождать, любить, защищать, рафистов СССР, член правления Союза кинематографистов России. Член создавать семьи, рожать и воспитыСоюза писателей России. Художествать детей?»

венный руководитель киностудии кинематограф восхищал мир примерами высокого искусства, основанного на нравственных, христианских традициях русской культуры.

Можно смело назвать христианскими фильмами фильмы партийных кинорежиссеров: украинца Довженко, грузина Чхеидзе, белоруса Турова, русских Шукшина, Бондарчука, Ростоцкого, Чухрая, беспартийного Андрея Тарковского и многих других. Их фильмы духовно воспитывали наше общество и покоряли зарубежных зрителей примерами подлинного искусства и высоких нравственных идеалов. Что пришло им на смену?

Пришла новая религия — религия экранного терроризма. Неоспоримая Мекка экранного терроризма — Америка. Главная кафедра — Голливуд.

Приход сатаны теперь в каждом доме: место иконы в углу занял телевизор.

Адреса всемирного сатанинского кино-телемаркетинга известны. Можно даже имена назвать тех, кто за границей формирует российский кино-видеопрокат.

Америка — плавильный котел наций, переплавляющий самобытность народов, страна, диктующая миру «новый мировой порядок», заливающая планету вторым всемирным потопом, потопом отравляющей «кока-кольной культуры».

Я обвиняю не Америку. Она ловко делает деньги. Я обвиняю нас, допустивших в России сатанизацию народа.

Вступая в XXI век, мир должен осознать, что нет и не может быть единой цивилизационной, универсальной для всех народов модели. Не может западный мир быть идеальной моделью для мира Православного, как, впрочем, и наоборот. У каждого народа своя песня пред Господом.

Чья-то дурная голова пыталась в прошлом веке ввести единый для всех язык «эсперанто», слава Богу, этот уродец в мире не прижился. Если бы Россия в XIX веке говорила на «эсперанто», не появился бы Пушкин, дитя из плоти и крови, корней и духа великой русской культуры.

После 11 сентября Америка и другие государства мира усилили борьбу с терроризмом, как главной угрозой XXI века. Теперь уже все понимают, что взрывать здания, убивать человека физически, захватывать его в заложники, пытать, калечить, издеваться над ним, заниматься растлением является преступлением и должно сурово караться законом. Настало время с такой же суровостью карать тех, кто убивает человека духовно, захватывая в заложники и растлевая его сознание, пытая и калеча его душу, своим «свободным», не только от уголовной, но даже и от моральной ответственности, экраном.

А тем, кто любит ориентироваться на западную свободу, замечу, что во всех цивилизованных странах существуют государственные экспертные советы, не допускающие на экраны кино и телевидения безнравственные фильмы. И в этом судьбоносном вопросе России не следует так отставать от Запада.

Пора принять соответствующие законы и наладить работу российских экспертных советов, состоящих из специалистов не только по творческим вопросам, но и медиков, психологов, представителей правоохранительных органов и так далее, которые будут компетентно доказывать, что такой-то фильм будет способствовать росту преступности, убийств, ограблений, насилий, а вот этот фильм усилит шизофренизацию общества, наркоманию, алкоголизм, это кино будет способствовать росту антипатриотических настроений, а это увеличит проституцию, педофилию и другие социальные пороки.

Государственная власть, которой сегодня доверено будущее России, должна осознать, что экранные искусства в XXI веке будут играть еще более определяющую роль в формировании самосознания нации, а потому кинематограф и телевидение должны стать явлением осознанной государственной политики, а не отпихиваться неразумными чиновниками от культуры в приватизацию и свободный рынок.

Напротив, государство должно озаботиться созданием новых российских киноцентров, киностудий и киношкол, готовящих кадры для национального кинематографа, способных создавать фильмы, соответствующие высоким нравственным традициям русской культуры, удовлетворяющие духовные запросы многомиллионного российского зрителя, фильмы, превращающие разрозненную массу в монолит, а население — в народ.

Почва для подобных государственных решений в сфере экранных искусств готова, взрыхлена и только ждет державного сеятеля. Более десяти лет развивается и крепнет в России Международный кинофорум «Золотой Витязь», начертавший на своем знамени девиз: «За нравственные, христианские идеалы. За возвышение души человека». В недрах кинофорума созрело и родилось новое кинематографическое движение — Международное Объединение Кинематографистов Славянских и Православных Народов, насчитывающее 700 деятелей кино и телевидения из 15 стран мира, реализующих Программу «Кинематограф созидающего духа». Подписан договор с Администрацией Тамбовской области о создании на Тамбовской земле первого Российского национального Киноцентра, с автономной Киностудией и Киноакадемией имени Сергея Бондарчука.

Кинофорум «Золотой Витязь» поддерживается Государственной Думой, Министерством культуры и Союзами кинематографистов России, Белоруссии, Украины, Сербии, Болгарии... Но наступило время качественного перехода данного кинематографического движения на новый уровень. Назрела необходимость политического решения высшего руководства России о начале реализации полномасштабной государственной целевой Программы «Кинематограф созидающего духа». Надеюсь на мудрость нашей власти в этом вопросе, напрямую связанном с безопасностью России.

Одним из рычагов воздействия на политику современного кинематографа является Всемирный Русский Народный Собор, который может и должен обратиться к российским законодателям и государственной власти с требованием незамедлительно положить конец вседозволенности «экранных террористов» и не обращать никакого внимания на те вопли, которыми наполнят эфир «свободолюбивые» растлители народа. Легче перенести визг, который поднимут экранные бесенята, когда им государство, наконец, прищемит хвост, чем слышать проклятия и стоны умирающего, вырождающегося поколения России.

«а сМерти нет, не жиЗнь, елена леонидовна Шаляпина — родилась в Ленинграде в И радуйся, а не завидуй.

1955 году. Окончила ЛенинградБлагословляй, а не злословь, ский кораблестроительный инУтраты, беды и обиды, ститут. Работала библиографом в Центральной военно-морской библиотеке. В настоящее время работает свечницей в право- Да, было временно, непрочно славном приходе Крестовоздви- Все то, что мимо пронеслось.

женского собора на Лиговском проспекте. Автор поэтических публикаций в журналах «Нева»

и «Аврора», книги стихов «Сад одиночества» (199). живет в Спаси вас Бог, обидчики мои, За опыт одиночества и плач За то, что между мной и вами было, К тогда еще неведомому Богу.

За путеводную звезду любви, А кто был слеп из нас и кто был зряч, Она и вам, и мне равно светила, И вы, и я узнаем понемногу.

Лукавы дни. Лукавы ночи. Что на земле предел положит?

Лукавы сны. Лукава явь. Кто воспрепятствует ему?

Дорога с каждым днем короче, Хотя бы в этом не лукавь. Что делаешь с Твоей рабою?

О, многомилостивый Боже, Что человек перед Тобою?

В электричке многолюдной, Легче воздуха и дыма, Помолчать о жизни чудной, В сердце бьющейся, подспудной, Придорожные березы, Жизни даром данной мне. И столбы, и провода, Не жалеть о том, что мимо, И года мои, и слезы, День за днем, непоправимо, На краю небосвода Дверь слетела с петель. Не цвело — полыхало!

Как от отчего гнева На этом месте, на своем, И мне другого нет пути.

Где Бог привел, на этом месте, И совести горчайшей чашу Где бедствую со всеми вместе За правду и неправду нашу И с одиночеством вдвоем. Мне мимо губ не пронести.

Я слушала признанье в нелюбви. И неизвестная звезда в окне Бывает и такое между нами, Во мраке ослепительно сияла.

Беспечными и гордыми людьми.

Я выслушала до конца признанье. Она стояла за его плечом, И что, скажите, было делать мне? Как бы архангел с огненным мечом Давно уж ночь за окнами стояла. Эдема затворенного у входа.

Запомни: сентябрь и ливень, Высокие, в сумерках, кроны И сад, где сейчас — никого. И в трещинах грубых стволы.

Последнего ливня счастливей Не будет. Запомни его. Ах, скоро мой сад онемеет!

Запомни усталые клены, И кто нас тогда пожалеет Прощальную песню листвы, И молча возьмет под крыло?

Внутренний дворик, засыпанный ржавой листвой, Весь на ладони под окнами старой больницы.

Тучи повисли над кроной кленовой сквозной.

Низкому солнцу сквозь тучи никак не пробиться.

Место нашла кое-как, успокоилась боль.

Правда ли, что мы с тобою расстались врагами?

И холодок одиночества в сердце проник Горьким предвестником горшей, быть может, разлуки...

Прошлого непоправимый листаю дневник.

Дворик больничный... и клена воздетые руки...

Теперь уж Дачного пределы И весь как есть — в потоке света — Нас не встречают тишиной. Дворец мой из сырых досок...

И братство птичье поредело.

И дачи нет здесь ни одной. Просторней было здесь и проще:

Ничьи сады близ новостроек. Одна березовая роща — Бездомных кошек — легион. Той Атлантиды островок.

Собак бродячих у помоек Возня. И резкий крик ворон. И дети во дворе играют...Ах, детства моего планета! И все быстрее обрывает Дворовый девственный песок, Наш век листки календаря.

Ночного бденья наступило время. Кто до рассвета, воздевая руки, Пока мы спим беспечным сном своим, Так дерзновенно молится о нас?

Кто на себя берет дневное бремя? И отступают будущие муки.

Какой непостижимый серафим? Еще на день. Уже в который раз.

Всё понемногу близится к концу. Всё дым, я говорю, всё только дым.

И мы увидим смерть лицом к лицу. Чело оделось облаком седым.

Стучит в окошко дождик... А смерти нет, особенно сейчас.

Всё дым уже, что причиняло муку.

«Декларация 197 года», был сформулирован принцип лояльности православных христиан большевистскому правительству Советской России.

евгений титКов Патриарха Сергия в научных исследованиях отечественных и зарубежных историков. Ответ евгений павлович титков — родился в с. Глыбочка Шаблыкин- к самым разным, часто взаимоисского района Орловской обл. Оконключающим оценкам деятельности чил историко-филологический фамитрополита, а затем и Святейшего культет Горьковского госуниверситета. Служил офицером в Совет- Патриарха Сергия на всех этапах его ской Армии. Окончил аспирантуру жизни и пастырского служения. ПоМГПИ им. В. И. Ленина. Доктор исторических наук, профессор, Заличность Святейшего.

служенный работник высшей школы РФ. Автор монографий об об- Русскую Церковь митрополит разовательной политике Екатерины кабре 195 года, когда его, митропоПатриархе Сергии (Страгородлита Нижегородского, Патриарший ском). Опубликовал серию научнопопулярных книг о Великой Оте- Местоблюститель Петр (Полянский) чественной войне. Лауреат премии редактор альманаха «Арзамасская сторона». живет в г. арзамасе 10 декабря 195 года и отправлен в нижегородской области.

сибирскую ссылку. С этого момента заместитель Патриаршего Местоблюстителя Сергий обрел права Предстоятеля Русской Православной Церкви, каковым ему суждено было оставаться до своей кончины 15 мая 1944 года.

Уже в первые дни исполнения обязанностей главы Русской Церкви митрополит Сергий столкнулся с враждебной по отношению к нему позицией власти: ему не разрешили выехать из Нижнего Новгорода в Москву. Органы НКВД и ОГПУ изолировали Сергия от церковного мира, чтобы реализовать свою идею и дать возможность заявить о своих правах на власть в Церкви группе иерархов во главе с архиепископом Екатеринбургским Григорием (Яцковским). Так начинался известный в истории Церкви Григорианский раскол, который был преодолен митрополитом Сергием лишь после упорной, напряженной деятельности, потребовавшей от него принципиальности, преданности делу единства Церкви и целеустремленности.

Когда казалось, что митрополиту Сергию и его сторонникам удалось добиться некоторого успокоения в Церкви и преодолеть григорианскую авантюру, в опасную для судеб Церкви игру вновь включилось ведомство советского политического сыска — ОГПУ.

На этот раз главным орудием борьбы против митрополита был избран находившийся в пермской ссылке митрополит Казанский Агафангел, один из старейших иерархов Русской Православной Церкви. При поддержке чекистов Агафангел был освобожден из ссылки и, опираясь на ряд документов РПЦ, выступил с претензией на занятие должности Патриаршего Местоблюстителя. План ОГПУ о децентрализации Православной Церкви воплощался в жизнь: законный глава Церкви митрополит Петр находился в застенках, права митрополита Сергия оспаривали архиепископ Григорий и митрополит Агафангел. Вдобавок к этому церковный корабль готовы были взять на абордаж обновленцы, значительно активизировавшие свою раскольническую деятельность.

Принципиальная позиция митрополита Сергия повлияла на Агафангела. В результате глубоких собственных размышлений о судьбах Церкви, ради церковного мира митрополит Агафангел отказался от борьбы за местоблюстительство. Этим митрополит Сергий нанес сильнейший удар по планам ОГПУ.

Являясь заместителем Патриаршего Местоблюстителя, митрополит Сергий вел борьбу против двух раскольнических группировок: с одной стороны против обновленчества, с другой — против «григорианства». И те, и другие имели несомненные преимущества: статус официально признанных государством. Демонстрируя свою лояльность и проклиная врагов Советской власти (в том числе «церковных контрреволюционеров»), они могли действовать, укрепляя свои церковно-административные органы, получая поддержку со стороны верующих и пользуясь их финансовой поддержкой.

У Сергия ничего подобного не было. Он и его сподвижники находились вне закона. Опираясь на тогдашнее законодательство, власть могла в любой момент разорить их церковные органы, приходы и храмы. Теснимый недругами, митрополит Сергий принимает единственно верное в тех условиях решение: выбить главный козырь оппонентов, обвинявших его в «незаконности». Он должен был добиться легализации той части Православной Церкви, которая шла за ним как за заместителем Патриаршего Местоблюстителя Петра.

Патриарх Сергий (Страгородский) государственных актов, регулирующих деятельность религиозных организаций; осуждение эмигрантской ветви РПЦ («карловацкого раскола»).

В июне 196 года митрополит Сергий обращается в НКВД с просьбой легализовать высший церковный орган управления и зарегистрировать его канцелярию и епархиальные советы, разрешить проведение Архиерейских Соборов и издание церковного журнала. Одновременно он представляет проект обращения к всероссийской пастве, в котором подчеркивалась лояльность Церкви к гражданской власти, хотя и не затушевывались мировоззренческие различия между христианством и материализмом.

Однако проект митрополита Сергия был отвергнут официальными властями, ибо его сдержанность не устраивала советское руководство. Проект не разрешили даже опубликовать.

После неудачной попытки тайного избрания Патриарха, когда было собрано 7 подписи об избрании всероссийским Патриархом митрополита Казанского Кирилла, чекисты произвели массовые аресты архиереев, поставивших свои подписи под избирательными бюллетенями. Был арестован и брошен в тюрьму заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий. Кроме обвинений в проведении нелегального выбора Патриарха, его обвинили еще и в связях с эмиграцией.

Авторитет Сергия и масштаб его личности оказались таковыми, что власти не сумели найти достойного кандидата, с кем можно было бы вести переговоры об условиях легализации Церкви. Поэтому они вновь вступили в переговоры с Сергием, причем на условиях, выдвигавшихся ранее Патриарху Тихону, а затем митрополиту Петру.

Это было обусловлено тем, что советское руководство готовилось отметить свое десятилетие. Политическому руководству страны хотелось продемонстрировать как своим гражданам, так и всему зарубежью, что не только рядовые верующие, но и Церковь в целом лояльно относится к советской власти.

Перед митрополитом Сергием встал очень серьезный вопрос: как быть?

Он мог отказаться от переговоров с ОГПУ. Но это наверняка могло повлечь за собой очередные репрессии, которые окончательно погубили бы Церковь.

И тогда власть могла бы к своему юбилею рапортовать не о политической лояльности Православной Церкви, а о «преодолении религиозных пережитков» и естественном распаде всех церковных структур. Только урегулирование отношений с государством могло дать шанс спасти Церковь со всем ее богослужебным укладом, местными и центральными органами управления, от поглощения обновленцами, иными раскольниками, спасти как цельный и самостоятельный институт и тем самым дать ей шанс на благоприятное будущее.

Если бы Церковь не была расколота, если бы в ней не происходила борьба за власть, тогда на переговорах можно было бы Сергию выдвигать и отстаивать более благоприятные условия, чем ей предлагали в тот момент.

Однако этого не было. И условия диктовала власть. Митрополит Сергий мог лишь надеяться на выполнение даваемых властью обещаний и — прежде всего — на разрешение собрать Поместный Собор и избрать Патриарха. Необходимо было считаться и с еще одним очень важным обстоятельствам: большинство рядовых верующих страны осознавали себя гражданами Советского Союза. Они не за страх, а за совесть работали на благо страны.

Политические симпатии народа, верующих к тому времени были на стороне Советской власти. И игнорировать этот факт было бы неправильно.

Церковь в таком случае противопоставляла бы себя не только властям, но и всей многомиллионной пастве, которой трудно было понять, почему церковное руководство не идет на признание реальной политической ситуации в стране, почему не выражает открыто своего отношения к ней.

В данной ситуации митрополит Сергий, как и ранее Патриарх Тихон, не стал уклоняться от тяжкого креста, посланного ему судьбой. Он сделал шаг навстречу Советской власти. И это было не малодушное стремление извлечь лично для себя какие-либо блага. Он сделал шаг, который лично ему не мог принести ни славы, ни почести. Но этот шаг давал шанс выжить всем тем, кто был рядом с ним, кто пришел бы в Церковь в эти и последующие годы, и вместе с тем не дал бы прерваться тысячелетней нити Русского Православия.

0 марта 197 года митрополит Сергий был освобожден из четвертого в своей жизни заключения и с разрешения властей поселился в Москве, в Сокольниках. 7 мая он обратился в НКВД с ходатайством о легализации церковного управления. В тюрьме от него требовали сделать заявление в поддержку Советской власти, осуждения контрреволюционных выступлений внутри страны и за рубежом, церковных прещений эмигрантскому духовенству, устранения неугодных властям епископов от управления епархиями. Настаивали на том, чтобы выбор кандидатов на архиерейские кафедры согласовывался с НКВД и др. В ответ Сергий просил о легализации высшего и епархиального церковного управления, о разрешении на созыв Поместного Собора и выборов Патриарха, об освобождении заключенных и сосланных священнослужителей, о разрешении на восстановление духовных школ и издание церковного журнала.

9 июля 197 г. митрополит Сергий и восемь членов Временного Священного Синода, образованного при заместителе Патриаршего Местоблюстителя, подписали послание к пастве, получившее в литературе название «Декларация 197 года». Вскоре текст «Декларации» опубликовали центральные советские газеты.

Накануне этого события Сергий встретился с корреспондентом «Известий» и, передавая ему текст для публикации, подчеркнул: «Советскую власть мы признаем нормальной и законной. И мы подчиняемся всем ее постановлениям вполне искренне. В случае войны наши симпатии всецело на стороне Советского Союза: ведь мы служим родине, а всякие интервенты борются только в своих интересах, чтобы эксплуатировать русский народ и русскую землю. Поэтому и деятельность заграничного духовенства, выступающего в проповедях и статьях от имени Церкви против Советской власти, ни в коем случае не соответствует нашим интересам. Мы требуем от них письменных обязательств о полной лояльности в церковно-общественной деятельности по отношению к Советской власти. Им дан недельный срок, и если они не подчинятся, то будут уволены, и тем самым ничего общего с нашей организацией не будут иметь». Это было самым уязвимым местом Декларации. Оно было чревато церковным расколом, ибо было ясно, что такое обязательство большинство эмигрантского духовенства откажется давать: они не были гражданами СССР. Это требование также противоречило решениям Поместного Собора 1917–1918 годов и посланию Патриарха Тихона от 8 октября 1919 года о невмешательстве Церкви в политические симпатии ее духовенства и мирян. Это требование митрополита Сергия можно рассматривать как чисто политическое, и угроза наказания была политического, а не канонического порядка.

В «Послании пастырям и пастве» подчеркивалась патриотическая позиция Церкви в новых исторических условиях: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи»1.

Именно это высказывание вызвало бурю протестов в широких кругах духовенства и мирян как в СССР, так и в эмиграции. Однако почему-то никто не обратил внимания на то, что, употребляя форму женского рода «которой», митрополит Сергий говорил о радостях и успехах Родины, а не Советского Союза. Впоследствии глава Русской Церкви объяснял, что этим фразеологическим оборотом он имел в виду преданность Родине, а не режиму. Относительно радостей и неудач митрополит Сергий пояснял: «Ясно, что, если Церковь будут преследовать, мы радоваться этому не будем».

Следует иметь в виду, что позиция Сергия значительно отличалась от позиции обновленцев и «григориан». Сергий нигде не восхвалял советскую идеологию и общественный строй. Он просто заявлял, что это должно быть принято как факт, что «для христианина нет случайностей», следовательно, советский режим существует по воле Божией, и было бы безумием бороться с режимом или стараться продолжать жить, как если бы ничего не произошло.

Тех, кто был согласен с этой позицией, он просил, «оставив свои политические симпатии дома, приносить в Церковь только веру и работать с нами Акты Святейшего Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти 1917–194: Сб. в двух частях. Сост. М. Е. Губонин. М., 1994.

С. 510.

только во имя веры», тем же, кто не мог себя переломить, он предлагал, по крайней мере, «временно отойти от активного участия в церковных делах»1.

Появление «Декларации 197 года» вызвало самые различные отклики и оценки. Епископат в своем отношении к ней постепенно разделился на три группы. Одна из них, надо сказать, меньшая, резко осудила Сергия и разорвала с ним всяческие отношения. В их числе был ленинградский митрополит Иосиф (Петровых), положивший начало так называемому «иосифлянскому» движению.

Другая группа иерархов, хотя публично и не осудила Сергия, не протестовала открыто, однако под благовидными предлогами стала проситься «на покой» и в «отпуска». Часть этих епископов, не отвергая правомочности власти Сергия, в то же время не поминала его имени во время богослужения, продолжая возглашать имя Местоблюстителя Петра.

Третья группа, наиболее многочисленная, объединившая почти половину епископата, решительно поддержала митрополита Сергия.

Сам Сергий в переписке и в переговорах с несогласными с ним неоднократно разъяснял причины, побудившие его сделать такой шаг. Так, в декабрьском послании 197 года он описывал сложившуюся обстановку:

«Расстройство церковных дел дошло до последнего предела, и церковный корабль почти не имел управления. Центр был мало осведомлен о жизни епархий, а епархии часто лишь по слухам знали о центре. Были епархии и даже приходы, которые, блуждая как ощупью среди неосведомленности, жили отдельной жизнью и часто не знали, за кем идти, чтобы сохранить Православие. Какая благоприятная почва для распространения всяческих басен, намеренных обманов и пагубных заблуждений. Какое обширное поле для всяческого самочиния». Эти небезопасные обстоятельства и побудили Сергия учредить Церковь на прочном основании гражданской законности.

Патриарший Местоблюститель Петр (Полянский), находившийся в то время в тобольской ссылке, воспринял Декларацию как необходимое явление того времени, а, следовательно, и новая церковная политика митрополита Сергия была им признана как явление, не противное Христовой вере.

Соловецкий епископат, отвергнув отдельные положения «Декларации», в принципе согласился с его общей политикой.

Этот разброс оценок, разномыслие среди церковной иерархии, конечно же, отразились и на взглядах приходского духовенства и верующих. Они разделили их на сторонников и противников Декларации Сергия. Однако абсолютное большинство тех и других встало на сторону митрополита Сергия. Исследователь Михаил Одинцов отмечает, что «встречающиеся в литературе утверждения о том, что почти 90 % православных приходов вернули в Синод текст послания, не желая оглашать его в церквах из-за несогласия с позицией Сергия, не имеют под собой какого-либо документального подтверждения». А между тем, и в современных публикациях миф о массовом возращении текста послания в Синод продолжает жить.

Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в XX веке. М., 1995.

C. 117.

Одинцов М. И. Крестный путь Патриарха Сергия // Наука и религия. 1997.

№ 11.

Фирсов С. Л. Время в судьбе. Святейший Патриарх Сергий (Страгородский).

О генезисе «сергианства» в русской церковной традиции XX века. СПб., 005. С. 17.

Острые споры и дискуссии по поводу «Декларации 197 года» вспыхнули в среде русской эмиграции, расколотой на два непримиримых политических лагеря. Оба эти лагеря были едины в неприятии большевизма и жаждали падения Совдепии. Однако они по-разному представляли будущее политическое и общественное устройство России. Представители обоих политических лагерей стремились опереться на церковные структуры, образовавшиеся на Западе, в которых они видели своих естественных союзников.

Острая, часто ожесточенная и нелицеприятная полемика, звучавшая на заседаниях приходских собраний и епархиальных съездов, волной прокатившихся по европейским странам, где компактно проживали русские эмигранты, завершилась в конечном итоге победой митрополита Евлогия и его сторонников. В послании Сергию (Страгородскому) он сообщил общую позицию, сформировавшуюся в спорах: требования дать подписку о лояльности отвергаются, курс на «невмешательство Церкви в политическую жизнь» остается незыблемым, а также сохраняется прочная организационная и духовная связь с Московской Патриархией при обещании «не допускать, чтобы в подведомственных... храмах церковный амвон обращался в политическую трибуну».

Иную позицию заняли иерархи Русской Зарубежной Православной Церкви «карловацкого» направления. Архиерейский Собор вынес постановление о разрыве связей с митрополитом Сергием. Декларация его была осуждена и отвергнута по причине того, что она «составлена не свободно, а под сильным давлением безбожной советской власти». Собор осудил «раскольническую деятельность» митрополита Евлогия, запретил его в священнослужении и отстранил от управления православными приходами в Западной Европе.

Появление Декларации стало удобным поводом к открытому разрыву с Московской Патриархией православной зарубежной иерархии «карловацкого» направления. Провозглашенная ранее цель — борьба с Советской властью всеми возможными средствами — была еще раз подтверждена «карловчанами», которые активно включились в нараставшую на Западе мощную волну борьбы против Советской России.

Внутри страны с критикой действий Первосвятителя Церкви выступили многие представители православного епископата. Одни были недовольны частыми перемещениями архиереев с кафедры на кафедру и их увольнениями, считая, что митрополит Сергий слишком далеко пошел по пути компромисса. Другие выступали против Сергия и изданной им и Синодом Декларации, потому что не видели нужды торопиться, надеясь, что пройдет еще некоторое время и политическая ситуация изменится, и все вернется на круги своя. Третьи в исключительно трудных условиях потеряли чувство духовного равновесия, исполнились апокалиптической тревоги и уже не считали важным делом сохранение церковной структуры. Они готовы были уйти и даже уходили в катакомбы, т. е. переходили на нелегальное положение. Между тем митрополит Сергий главную цель своей церковной политики видел в том, чтобы сохранить для многомиллионной российской паствы православные приходы и храмы, сохранить церковную структуру, сохранить Церковь как организацию. Он не хотел ставить православный народ Советской России перед жестким выбором между катакомбами и обновленческой схизмой.

Провозглашение Декларации митрополита Сергия пришлось на тот момент, когда в партийно-политических кругах Советского Союза столкнулись две тенденции во взглядах на развитие церковной политики государства.

Среди руководства страны выделялась группа лиц, выступавшая за относительное смягчение жесткого курса по отношению к Церкви (М. И. Калинин, А. И. Рыков, А. В. Луначарский). Однако во второй половине 197 года верх стали брать сторонники жесткого курса по отношению к Церкви (Н. И. Бухарин, Е. М. Ярославский, В. М. Молотов и др.). Закончился период относительного затишья на антирелигиозном фронте, и в 198 — первой половине 199 года началась подготовка к новому наступлению на Церковь. Были созданы и приведены в действие средства массовой информации и центры по подготовке пропагандистских кадров, массовые антирелигиозные организации. Были разработаны всеохватывающее антицерковное законодательство и система мер, благодаря которым не только духовенство, но и члены их семей, а также приходской актив лишались политических прав и социальной защиты. В результате предусмотренных мер большинство храмов подлежало закрытию, а духовенство должно было быть арестовано и выслано.

К наступлению на Церковь готовились основательно: вырабатывались и опробовались новые направления и формы антирелигиозной пропаганды. Новыми центрами становятся активно создаваемые по всей стране антирелигиозные музеи. До 1941 года в стране их было открыто 0.

В Москве — Центральный антирелигиозный музей, размещенный сначала в зданиях Сретенского монастыря, а после его сноса — в Церкви Николая Чудотворца в Новой Слободе. В Ленинграде — музей истории религии в помещении Казанского собора и музей в Исаакиевском соборе. Весной 195 года во Всеукраинский музей-городок была превращена Киево-Печерская Лавра.

В 198 году в Москве открывается специальный антирелигиозный университет, слушатели которого направлялись потом в регионы. В 190 году в Москве начинает работу радиоуниверситет, преобразованный в заочный университет по антирелигиозной пропаганде. Открывались планетарии.

Существенно увеличивались тиражи популярных брошюр, календарей, памяток антирелигиозного характера. В декабре 198 года в Москве было проведено Всесоюзное совещание работников антирелигиозных научно-исследовательских учреждений. Казалось, что власти озаботились уровнем антирелигиозной пропаганды. Но на этом пути не было достигнуто заметных успехов.

Для НКВД и ОГПУ вся их линия поведения в 195–197 годов по отношению к руководству «тихоновской» Церкви была всего лишь тактическим шагом. Стало рушиться то непрочное «перемирие» между «тихоновской»

Церковью и государством, которое было достигнуто на принципах, изложенных в Декларации митрополита Сергия. За точку отсчета этого процесса обычно принимают 199 год. В январе этого года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло секретное постановление «О мерах по усилению антирелигиозной работы», которое развязало руки местным работникам, санкционируя силовое давление на религиозные организации. В апреле 199 года ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление «О религиозных объединениях», которое законодательно закрепило ставшее к этому времени господствующим мнение о том, что религиозные общества не вправе заниматься какой-либо деятельностью, кроме удовлетворения религиозных потребностей верующих, и преимущественно в рамках молитвенного здания, что следует вытеснить религиозные объединения из всех сфер общества, где они до сих пор имели право действовать, и запретить им какой-либо «выход» в общество. Таким образом, вся жизнь религиозных организаций ставилась под контроль государства.

На состоявшемся в мае 199 года XIV Всероссийском съезде Советов была изменена ст. 4 Конституции РСФСР. Вместо ранее гарантировавшейся «свободы религиозной и антирелигиозной пропаганды» отныне гарантировалась лишь «свобода антирелигиозной пропаганды». На практике это означало, что власть только «терпела» культовую деятельность, огражденную молитвенным зданием, а все другие возможные проявления религиозной деятельности жестко пресекала.

Русская Православная Церковь разделила судьбу своего народа, и ее на этот раз не миновала горькая чаша ужесточения репрессий. В начале 199 году за подписью Л. М. Кагановича на места была направлена директива, в которой подчеркивалось, что религиозные организации являются единственной легально действующей контрреволюционной силой, имеющей влияние на массы. Духовенство объявлялось политическим противником ВКП(б), выполняющим задание по мобилизации всех «реакционных и малограмотных элементов для контрнаступления на мероприятия Советской власти и компартии». Этой директивой фактически была дана команда к широкому применению административных и репрессивных мер в борьбе с религией.

Гонения на Церковь — так можно оценить политику Советской власти с 199 года. Началось массовое закрытие церквей. Если в 198 году было закрыто 54 церкви, то в 199 году — уже 1119, в 190 году упразднение православных общин продолжалось с нарастающим темпом. Закрытые храмы использовались под производственные цеха, склады, квартиры и клубы, а монастыри — под тюрьмы и колонии. Многие храмы уничтожались, разрушались православные святыни русского народа. Иконы сжигались тысячами. Уничтожались иконы древнего письма. Сжигались богослужебные книги. При разгроме монастырей жгли рукописные книги, археологические памятники, представлявшие исключительную культурную ценность, драгоценная церковная утварь переплавлялась на лом.

Закрытие храмов и уничтожение святынь сопровождалось арестами священнослужителей, их высылками и ссылками, этапированием в места заключения, где уже томились тысячи священников и десятки архиереев.

Идя на предельный компромисс с властью, заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий надеялся добиться освобождения всего арестованного духовенства, восстановить богословские курсы, периодику, прицерковные организации.

Митрополит Сергий надеялся, что в ответ на его Декларацию о лояльности советское правительство разрешит Церкви расширить ее общественную, культурную и просветительскую деятельность. Была составлена специальная программа, в которой рассматривались вопросы о религиозном воспитании детей, о пастырских и богословских семинарах для родителей, о церковных спортивных организациях, экскурсиях и публичных лекциях1. Но новое советское законодательство положило конец этим надеждам.

Однако Сергий не складывал руки и продолжал стучаться в высокие властные кабинеты. В 190 году он пишет памятную записку П. Г. Смидовичу, который занимал видное положение в советской иерархии — он был председателем Комиссии по делам религиозных культов при Президиуме ВЦИК. В этой записке подробно перечислены разные виды гонений на Церковь, и митрополит Сергий требует их отмены. Он требует отмены или сокращения страховых сборов с религиозных общин, отмены обложения церквей натурой и особыми сборами на индустриализацию, на тракторизацию и пр. Он требует отмены приравнивания по налогам Церкви, ее служителей и служащих к кулакам; защиты прав верующих судебными инстанциями наравне с защитой прав остальных граждан от посягательств административных органов.

И надо сказать, что его просьбы и требования принимались во внимание. Выполнению, хотя и очень неполному, некоторых из требований способствовало появление в марте 190 года в газете «Правда» знаменитой сталинской статьи «Головокружение от успехов». В результате, начиная с июня 190 года появляется целый ряд секретных циркулярных писем ВЦИК и Наркомфина об упорядочении обложений духовенства. В 190 году было разрешено издание ежемесячного «Журнала Московской Патриархии», который выходил тиражом в  тыс. экземпляров.

В целом следует признать, что, несмотря на то, что омут компромиссов затягивал Русскую Православную Церковь все глубже, но активные выступления митрополита Сергия в защиту верующих СССР помогли добиться приостановки фронтальной атаки на Церковь.

Процесс закрытия храмов временно был приостановлен, в ряде случаев были отменены неправомерные решения. Во многом было упорядочено налогообложение священнослужителей и церковных общин.

Однако передышка была краткой. Новый виток коллективизации привел к автоматическому возобновлению репрессий против духовенства и закрытию храмов. За 199–19 годы было арестовано около 40 тыс. верующих и священнослужителей. Только в Москве и Московской области было арестовано 4 тыс. человек.

Многие отечественные историки датируют начало нового этапа массовых гонений на Православную Церковь 19 годом. Этот этап соответствовал так называемой «безбожной пятилетке». Высшая власть ставила задачу, чтобы к 1 мая 197 года имя Бога было забыто на всей территории СССР.

Гонения этого периода по силе сравнимы с таковыми в 19 году.

В 19–196 годах только среди епископата было арестовано 116 человек.

В 195–196 годах была запрещена деятельность Синода, закрыт «Журнал Московской Патриархии». Под тотальным контролем находился почти каждый православный приход.

Митрополит Сергий оказался в изоляции, один на один с атеистической вакханалией, масштабы которой все более расширялись. Вслед за снятием колоколов разрушению стали подвергаться храмы. Началось массовое Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в XX веке. C. 157.

уничтожение культовых зданий. С 190 по 194 год их число сократилось на 0 %. На слом шли даже часовни, не говоря уже о лучших творениях великих зодчих России.

Одновременно с закрытием храмов проводились массовые репрессии верующих. По подсчетам сотрудников Свято-Тихоновского гуманитарного университета, в 191–19 годах по церковным делам было арестовано около 150 тыс. человек. Из них 5 тыс. человек были расстреляны1.

Митрополиту Сергию очень трудно приходилось в эти годы. Ему грозили судебным преследованием за то, что он благословил сбор пожертвований на нужды пострадавших от стихийных бедствий. Предпринималась попытка отобрать Богоявленский кафедральный собор в Москве, в котором служил заместитель Местоблюстителя.

Однако вопреки всем нападкам, положение самого заместителя Местоблюстителя укреплялось. Синодальным решением от 4 апреля 194 года ему был присвоен титул «Блаженнейший митрополит Московский и Коломенский» с правом ношения двух панагий. Это произошло с разрешения властей.

После роспуска Патриаршего Синода в мае 195 года управление всеми епархиями Русской Церкви заместитель Местоблюстителя осуществлял с помощью своего викария епископа Сергия (Воскресенского) и канцелярии, в штат которой входили один секретарь и одна машинистка.

Сергий вынужден был отрешать от кафедр тех епископов, которых власть, инкриминирующая им политические и уголовные деяния, осуждала на тюремное заключение. Заменить их было некем: немногие в те трудные годы решались на пастырское служение.

И все же в церковной среде положение Сергия постепенно упрочивалось.

Более половины иерархов и духовенства остались ему верными. Вокруг него объединялись — кто раньше, кто позже — те, кто еще недавно пребывал в «расколах», порвал с ним отношения, был среди «непоминающих».

В 196 году заканчивался очередной срок заключения Патриаршего Местоблюстителя Петра (Полянского). Но выйти на свободу ему не позволили. В Московскую Патриархию поступило сообщение о кончине Местоблюстителя в заключении 11 сентября 196 года. В связи с этим 7 декабря Патриархией был издан «Акт о переходе прав и обязанностей Местоблюстителя Патриаршего Престола Русской Православной Церкви к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя, Блаженнейшему митрополиту Московскому и Коломенскому Сергию (Страгородскому)».

Чтобы «преодолеть религию» решено было использовать более эффективный метод, нежели пропаганда — это метод репрессий. В 197 году аресты охватили большую часть духовенства.

В 197 году было закрыто 8 тыс. православных церквей, ликвидировано 70 епархий и викариатств, расстреляно 60 архиереев.

Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в XX веке. М.: Вече, 010. С. 1.

Страж Дома Господня. Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский). Жертвенный подвиг стояния в истине Православия. М.: Правило веры, 00. С. 5.

Репрессии продолжались до конца 198 года. На этот раз репрессии обрушились и на обновленцев. Власти больше не нуждались в лояльном духовенстве1.

По данным Комиссии по реабилитации Московской Патриархии, к 1941 году было репрессировано не менее 140 тыс. священнослужителей. По подсчетам Д. В. Поспеловского, до 1956 года насильственной смертью скончались 00 православных архиереев. Как пишет Б. А. Филиппов, «можно с уверенностью сказать, что в масштабе всей мировой истории это были беспрецедентные по своему размаху и жестокости гонения».

Все свидетельствовало о намерении властей «окончательно ликвидировать» Церковь. Официально не запрещенная Церковь по своему фактическому положению приближалась к нелегальной организации.

В это же время усиливаются личные угрозы в адрес митрополита Сергия. Известный в 190-х годах безбожник Б. П. Кандидов в 197 году открыто обвинял Владыку в шпионаже в пользу Японии. Из арестованных архиереев выбивали показания о «шпионской деятельности» Сергия (Страгородского). По воспоминаниям близких ему людей, митрополит Сергий во второй половине 190-х годов постоянно ожидал ареста. Из документов известно, что в это время готовился процесс над «Всесоюзным контрреволюционным центром церковников» во главе с митрополитом Сергием (Страгородским)4.

Однако Божиим промыслом суждено было иное и митрополиту Сергию, и Русской Православной Церкви в целом. Атеистический натиск на Церковь не удался. Об этом провале «безбожной пятилетки» свидетельствовали итоги переписи населения 197 года Пятый пункт опросного листа был сформулирован следующим образом: «Являетесь ли Вы верующим?

Если да, то какой религии?» Треть городского и две трети сельского населения назвали себя верующими. Таким образом, более половины населения Советского Союза (56,7 %), несмотря на всю идеологическую работу коммунистов и открытый террор против Церкви, объявили себя верующими. Декретом от 5 сентября 197 года результаты переписи были объявлены неправильными, а сама перепись — недействительной. На 17 января 198 года была назначена новая перепись. На этот раз ни один из 16 пунктов опросного листа не касался религии.

Таким образом, опыт 190-х годов свидетельствовал, что даже в самых неблагоприятных для Церкви условиях, при полной монополии антирелигиозной печати, успехи воинствующего атеизма, несмотря на всестороннюю помощь со стороны власти, оказались относительно скромными. Русская Православная Церковь, возглавляемая митрополитом Сергием, выстояла.

Вместе с тем в результате жесточайших гонений и открытого террора Церковь как организационная структура к 199 году была почти разрушена.

В 198 году из примерно 7 тыс. православных храмов всех течений, дейстФилиппов Б. А. Очерки по истории России. XX век. М.: Изд-во ПСТУ, 009.

С. 4–44.

Страж Дома Господня. С. 54.

Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве.

(Государственно-церковные отношения в СССР в 199-1964 годах). -е изд. М., 005. С. 100.

вовавших на начало 190 года, оставалось формально незакрытыми 80, из них 90 — на Украине и 617 — в РСФСР. Однако лишь небольшая часть из них реально действовала, так как в результате репрессий возникла острая нехватка духовенства.

В значительной степени был разгромлен епископат. К лету 199 года в Московской Патриархии оставалось лишь четыре правящих архиерея — Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский), митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), архиепископ Петергофский Николай (Ярушевич), управляющий Новгородской и Псковской епархиями и архиепископ Дмитровский Сергий (Воскресенский), занимавший с 197 года должность управляющего делами Московской Патриархии. Еще около 10 уцелевших архиереев находились на покое или совершали богослужения в качестве настоятелей храмов.

Церковь выстояла и не была полностью уничтожена: ни самого Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия, ни трех его ближайших помощников не арестовали. Советская власть не рискнула ликвидировать Московскую Патриархию, ибо в условиях приближающейся войны с фашизмом вынуждена была думать о будущих союзниках и не отталкивать их в лагерь своих недругов. Надвигавшаяся стремительно Вторая мировая война начинала играть существенную роль. Советское руководство было озабочено единством нации в условиях грядущей войны. Гонения на Церковь раскалывали нацию и угрожали потерей внутренних союзников в случае войны. Была и еще одна внутренняя причина, по которой Патриаршему Местоблюстителю удалось сохранить к концу 190-х годов несколько сот приходов и сокращенное до минимума церковное управление. Это связано было с существованием в стране тайных «катакомбных» приходов. «Советское правительство, очевидно, боялось, чтобы вся Церковь не ушла в подполье, так как официальная и строго контролируемая Церковь представляла меньшую опасность, чем подпольная», — считает историк М. В. Шкаровский1.

Переломным моментом в отношении власти к Церкви стали события сентября 199 года, когда советские войска вступили на территорию Польши, и к Советскому Союзу были присоединены Западная Украина и Западная Белоруссия. Советское правительство оказалось перед фактом включения в государственную жизнь страны территорий с нетронутой гонениями религиозной жизнью.

В связи с продвижением границ Советского Союза на Запад и расширением юрисдикции Русской Православной Церкви Московская Патриархия получила возможность реально управлять епархиями Прибалтики, Западной Белоруссии, Западной Украины и Молдавии. Двух из четырех действующих архиереев Местоблюститель направил на воссоединенные территории: архиепископа Сергия (Воскресенского) — на Волынь, а затем — в Прибалтику, Экзархом Западной Украины и Белоруссии стал митрополит Николай (Ярушевич).

В связи с изменением международной обстановки существенно изменилось положение Московской Патриархии. Была полностью снята угроза ее ликвидации. Очень осторожно, но убирались некоторые запреты. ПатШкаровский М. В. Русская Православная Церковь в XX веке. С. 1.

риарший Местоблюститель вновь стал совершать архиерейские хиротонии, замещать пустующие кафедры.

Крест Святителя гонимой Церкви был в высшей степени тяжек. Можно было вытерпеть и клевету, и даже непонимание собратий. Но беда заключалась в том, что принесенные жертвы, казалось иногда, принесены были напрасно. Они не давали видимых плодов. Только позднее станет ясно, что уступало и безбожное государство. Да, тоталитарное, насквозь идеологизированное безбожное государство уступало гонимой Церкви. И уступало в главном, стержневом. Оно вынужденно шло на идеологическое соглашение... Советская власть шла на временный компромисс с Церковью только в ту меру, какой Церковь продолжала пользоваться народной поддержкой.

В заключение уместной представляется оценка роли митрополита Сергия, данная русским философом-эмигрантом Н. А. Бердяевым, который размышлял о судьбе Русской Церкви в эпоху гонений и внутренних разделений писал: «...Героическая непримиримость отдельного человека, готового идти под расстрел, прекрасна, полновесна и вызывает чувство восхищения.

Но там, в России... есть еще другой героизм, другая жертвенность, которые люди не так легко оценивают. Патриарх Тихон, митрополит Сергий — не отдельные частные лица, которые думают только о себе. Перед ними всегда стоит не личная судьба, а судьба Церкви и церковного народа как целого.

Они могут и должны забывать о себе, о своей чистоте и красоте, и говорить лишь то, что спасительно для Церкви. Это есть огромная личная жертва.

Ее принес Патриарх Тихон, ее приносит митрополит Сергий. Некогда ее принес св. Александр Невский, когда ездил в Ханскую Орду.

Отдельный человек может предпочесть личное мученичество. Но не таково положение иерарха, возглавляющего Церковь. «Он должен идти на иное мученичество и принести иную жертву...» И на это мученичество пошел митрополит Сергий. Он лично принес эту жертву во имя Церкви. И результатом этого мученичества и личной жертвы стало то, что Русская Православная Церковь была спасена от разгрома безбожной властью. И спасенная усилиями Сергия и его соратников Русская Церковь внесла свой выдающийся вклад в разгром объединенной Европы, которая в июне 1941 года во главе с Гитлером начала поход на Восток, на покорение России.

Верность Русской Православной Церкви намеченному Декларацией митрополита Сергия патриотическому курсу была не на словах, а на деле подтверждена в суровые годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов советского народа с фашистской Германией. И этот курс был провозглашен митрополитом Сергием уже в первый день войны, когда он обратился к пастырям и пасомым Православной Русской Церкви с призывом встать на защиту священных рубежей своего Отечества.

Бердяев Н. А. Вопль Русской Церкви // Страж Дома Господня. С. 16.