«СОЦИАЛЬНЫЕ КОРНИ ПРЕСТУПНОСТИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ ...»

Французский философ А. Лефевр положил начало рассмотрению пространства в первую очередь как культурного феномена, рассматривая город и даже отдельную улицу как особый «социальный текст»89. В этой связи следует отметить, что действительно в современном городе даже отдельно взятые районы и улицы, находящиеся по соседству друг с другом, могут кардинально отличаться по уровню преступности, что объясняется не только социально-экономическими факторами, но и общим психологическим климатом, царящим в тех или иных районах.

Ж. Бодрийяр среди ключевых тенденций, присущих современному мегаполису, называет «опустынивание» городского пространства в связи с превращением центра города в «деловой квартал», живущий только в рабочее время; атомизацию домашних хозяйств; потерю городом прежнего Фрагментаризация городского пространства и формирование социальных Тарасов А. Ситуационисты и город // Художественный журнал. 1999. № 24.

Бодрийяр Ж. Указ. соч.

Сертакова Е.А. Культурная география А. Лефевра в свете гуманитарных исследований социального пространства города // Теория и практика общественного развития. 2012. № 3. С. 25.

Папушина Ю.О. Проблематика города в работах Ж. Бодрийяра. Культурные миры большого города. Материалы девятнадцатой Всероссийской конференции студентов, аспирантов, докторантов «Майские чтения» (17 мая 2007 г.). Пермь, 2007. С. 11.

и этнических анклавов на территории мегаполиса, как мы можем предполагать в этой связи, являются одними из ключевых детерминант городских бунтов и восстаний в странах Запада. Безусловно, что, помимо цивилизационного компонента, в этих восстаниях играет существенную роль отчуждение, испытываемое обитателями урбанистических «гетто»

вне зависимости от их расовой, этнической и конфессиональной принадлежности.

(иммигранты, безработная маргинальная молодежь, люмпенизированные слои городского населения) – становятся основной базой формирования преступных элементов, своего рода кузницей кадров для преступного мира, как, впрочем, и для политизированных экстремистских объединений, которые на низовом уровне тесно смыкаются с групповой уличной преступностью, совершая практически те же преступные деяния. Между прочим, Г. Маркузе социальные аутсайдеры рассматривались как одна из составных частей «нового революционного класса»91.

Дискурс толерантности и мультикультурализма, взятый за основу государственной политики многих европейских стран, и России в том благодатную почву. Этнизации криминального мира способствует массовая миграция, формирование в крупных мегаполисах целых районов, населенных мигрантами с чуждой культурой, ценностно-поведенческими установками и, как следствие, «мультикультурализация» социального пространства большинства современных государств.

Представление мигрантов как «иных», которые могут сохранять собственную культурную автономию, фрагментирует социум мегаполисов по этническому признаку, причем стремящиеся к сохранению своей Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994. С. 336–337.

идентичности мигранты вследствие культурного антагонизма с коренным населением становятся потенциальным источником криминального поведения. Славой Жижек обращает внимание на то, что принятое за основу мультикультуралистской политики сохранение этнических традиций мигрантских групп в действительности оборачивается вариацией апартеида, когда за попытками сохранения идентичности кроется опасность двойных стандартов, в том числе и относительно сферы правосудия92. Конечно, ассимиляция не является выходом из сложившейся ситуации, но и не стоит доводить до абсурда принципы толерантного отношения к иным культурам.

Никакие карательные мероприятия государственной власти не в состоянии победить ту волну преступности и насилия, которая возникает нестабильной политической и экономической ситуации, коррупции и злоупотребления сотрудников властных структур и правоохранительных органов. Данные факторы становятся причиной криминализации общества, и в особенности молодежи, как наиболее социально активной части населения, в то же время находящейся в силу возрастных особенностей в неудовлетворительном материальном положении, без четкого социального статуса и, возможно, постоянной работы.

Эта молодежь, «исключенная» из реальной экономической и политической жизни, но стремящаяся к успеху, пытается найти его посредством участия в организованных преступных группировках и экстремистских организациях. Задачей государства в данной ситуации становится противостояние не столько непосредственно преступности, сколько факторам, ее порождающим, поскольку без борьбы с последними http://lacan.narod.ru/ind_lak/ziz16.htm (дата обращения: 22.05.2012).

вряд ли можно будет нанести решительный удар и по самому криминалу, который, пользуясь подходящей ситуацией, будет рекрутировать новых адептов и совершенствовать и расширять свою деятельность.

Криминализация общества способствует и большей вероятности соответствующего экзистенциального выбора молодых людей в пользу преступной деятельности, которая начинает рассматриваться как вполне допустимая и даже являющаяся поводом для гордости, демонстрации свободы своей воли и своего отличия от других людей. Можно привести слова Фридриха Ницше о том, что «внутренняя сила бесконечно важнее;

многое, что представляется влиянием извне, в сущности, есть только приспособление этой внутренней силы к окружающему. Совершенно тождественные среды могут получать прямо противоположные толкования и быть использованы в противоположных смыслах»93.

На основании ницшеанской философии можно составить мнение, что преступление является экзистенциальным актом личности, ее свободным выбором, на который в гораздо большей степени оказывают влияние внутренние факторы, нежели детерминированность какими-либо социальными причинами. Однако, исходя из проанализированных выше социально-философских концепций, нам данная точка зрения представляется несостоятельной, поскольку условия жизни в современном информационном массовом обществе делают человека зависимым не только от социальных, политических, экономических факторов, но и от информационно-коммуникационной среды, в которой он пребывает. С помощью манипуляционных технологий возможно направить поведение широких слоев населения в выгодное русло, в особенности используя богатые возможности, которыми располагают электронные средства массовой информации.

Ницше Ф. Воля к власти. М., 1995. С. 65.

Иначе говоря, фактор манипулятивного воздействия на личность в настоящее время также можно рассматривать как одну из важных причин преступного поведения как отдельных личностей, так и групп индивидов.

Так, следует обратить внимание на провоцирующее воздействие кинематографа, интернета, средств печати на сознание молодежи, в мировоззренческие и поведенческие установки, трансформирующие их сознание и способствующие девальвации ценностей и переходу к девиантным и делинквентным формам поведения.

Здесь следует обратиться к концепции социальной деструктивности Франкфуртской школы. Перед человеком в конечном счете открываются два пути – творческий и деструктивный. Первый путь развития личности способствует сублимации энергии в творческую, научную, общественную Деструктивный путь, то есть путь разрушения, подразумевает в том числе функционирования индивида в «обществе потребления» с навязываемой потребительской идеологией. По мнению Э. Фромма, одной из основных причин деструктивного поведения индивидов является разрыв социальных связей, поскольку преступное действие становится возможным лишь в том случае, когда теряется восприятие другого индивида как человека94.

Соответственно, в этом случае возможно и осуществление насилия.

Поскольку «насилие ради насилия» не существует в животном мире, исключаются биологические причины данного поведения у человека, то есть социокультурные и социальные факторы, опять же, оказываются Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. Минск, 1999. С. 155.

определяющими в формировании деструктивного поведения личности.

Сама цивилизация, как пишет Г. Маркузе, содержит деструктивное начало, но ей свойственна и способность превращать «зло» в «добро»95. Как мы видим, в «обществе потребления» наблюдается рост преступности, причем потребление часто выступает в качестве одной из ключевых причин преступного поведения личности, но также нельзя отрицать и тот факт, что во многом современная цивилизация гуманнее, нежели пронизанные насилием предыдущие эпохи истории человеческого общества.

Опираясь на современные социально-философские исследования, мы можем выделить такие факторы детерминации преступности в современном мире, как специфика власти в обществе постмодерна и переход к механизмам тотального контроля и управления, во многом способствующим производству преступности; информатизация и медиатизация современного социума; особенности социального и социокультурного бытия в мегаполисах – квинтэссенции современной цивилизации, для которых характерны процессы деиндивидуализации и атомизации, этнической и социальной анклавизации городского пространства; распространение молодежных субкультур как следствие атомизации городского социума.

Исследование данных факторов стало возможным в первую очередь в рамках постмодернистской социальной философии, пересмотревшей многие аспекты классических философских исследований и обратившей внимание на прежде не изученные и даже табуированные темы.

Перечисленные выше факторы влияния на преступность в современном мире оказываются даже более значимыми, чем социально-экономические детерминанты преступного поведения, генетическая предрасположенность Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М., 2003. С. 109.

к девиантному и делинквентному поведению. Отличие социальнофилософского подхода от более ранних концепций объяснения причин преступности состоит в том, что посредством философского обобщения удается представить целостную картину преступности как социального феномена, совокупности социальных и индивидуальных факторов и детерминаций.

множественность современного мира требует отказа от применения в анализе социальных явлений, в том числе и феномена преступности, концепций, ориентированных на одномерное изучение исследуемого объекта. Социально-философский анализ детерминации преступности в современном обществе осуществим в рамках постмодернистского дискурса, поднимающего темы природы власти в современном обществе, наказания и воспитания преступника, атомизации и дегуманизации социума, фрагментаризации и анклавизации городского пространства, медиатизации социального. Важнейшее место в социально-философском анализе современного состояния преступности занимает исследование этнических факторов преступности, поскольку глобализация и массовая миграция, политика мультикультурности способствуют этнизации преступности, криминализуя многочисленные этнические меньшинства.

Обращаясь к постмодернистским конструктам, мы можем прийти к следующим заключениям относительно детерминаций преступности и тенденций ее распространения в современном мире:

1. Преступность в современном мире есть порождение практик власти, которая воспроизводит ее посредством дисциплинарных институтов и механизмов контроля.

Социальное пространство современности, квинтэссенцией которого является мегаполис, является полем криминогенности и конфликтности; городская среда современного мегаполиса психологически и социально детерминирует насилие и преступность.

преступности – «преступность социальных гетто», для которой характерны абсолютизация и обессмысливание насилия, социальный нигилизм, деструктивизм в форме луддитско-разрушительных тенденций (массовые самоидентификации на основе территориальности, этничности или субкультурной принадлежности.

Таким образом, в постмодернистском обществе преступность есть характеристиками, развивающееся в общем русле социальнотрансформационных изменений в жизни современного мира. Изменения в следствием соответствующих изменений в общей структуре социального пространства современности, существующей системе социальных связей и отношений.

В заключение настоящей главы следует подвести ее основные выводы и итоги.

1. Социально-философское исследование проблем преступности в современном мире предполагает обращение к системному анализу преступности как социального феномена, возникающего в рамках пространства современности. Крах метанарративов подразумевает и ликвидацию доверия к идее права и законности, происходит плюрализация взаимопротиворечащих аксиологических систем, охватывающих духовнонравственную сферу современного общества. Нигилизация правового сознания и утверждение «антиценностей», которые ложатся в основу мировоззрения целых социальных и этносоциальных групп в современном мире, способствуют дальнейшему росту преступности.

2. В обществе постмодерна преступность приобретает новые характеристики, связанные с особенностями развития социума в эпоху глобальных трансформаций и появлением новых специфических тенденций развития преступности. Трансформации преступности в современном мире основываются на таких социальных факторах, как дегуманизация и индивидуализация социального бытия и распространение социально-правового нигилизма и деструктивизма; этнизация и мультикультурализация социума; урбанизация в сочетании с дегуманизацией и социальной анклавизацией городского пространства;

субкультурализация и маргинализация городской ювенальной среды. В результате преступность приобретает следующие характеристики:

ювенальность, этничность, луддитско-разрушительная направленность, абсолютизация насилия.

ГЛАВА 2. СОЦИАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО СЕВЕРНОГО КАВКАЗА:

КРИМИНОГЕННЫЕ ФАКТОРЫ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ

И ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СФЕРЕ

Криминализация северокавказского общества не могла возникнуть без существования определенных факторов политического и социальноэкономического характера, способствовавших росту преступности в регионе и создавших общую атмосферу, благоприятствующую различным проявлениям преступного поведения и видам преступной деятельности в северокавказских республиках и прилегающих краях и областях.

необходимость повышенного внимания государства к проблемам северокавказских республик, поскольку отсутствие должного внимания и помощи со стороны федерального центра в перспективе может привести к непредсказуемым последствиям, угрожающим национальной безопасности и территориальной целостности российского государства.

Рост преступности в северокавказском регионе стал возможным в первую очередь благодаря обострению тех проблем и противоречий, которые тлели в северокавказских республиках десятилетиями, но особенно актуализировались в 1990-е гг., после распада Советского Союза и перехода суверенной России к иной политической и экономической системе. В связи с существованием традиционных особенностей кавказских обществ, клановость, коррупция и насилие в северокавказских республиках проявились в значительно большей степени, нежели в других регионах России, причем сразу три республики (Чечня, Северная Осетия – Алания, Ингушетия) оказались вовлеченными в вооруженные конфликты, в остальных также резко выросли преступность и насилие, в том числе и со стороны действующих в подполье экстремистских группировок. В настоящей главе мы рассмотрим основные политические и социальноэкономические факторы, влияющие на рост преступности в северокавказском регионе.

2.1 Криминогенный потенциал российской политики на Северном Кавказе:

социально-философские аспекты относительно поздно. Окончательное включение северокавказских территорий в состав России произошло лишь в конце XIX в. и сопровождалось длительной Кавказской войной. Лишь в результате полувекового вооруженного противостояния российскому государству удалось присоединить земли северокавказских народов. В результате в этноконфессиональному составу, обособленная в социокультурном и социально-экономическом отношении территория, которая с трудом вписывалась в общий контекст исторического развития российского социума.

Одна из важнейших особенностей Северного Кавказа – его этническое и конфессиональное своеобразие. Регион существенно отличается от остальной России полиэтничностью населения. Только коренное население северокавказских республик представлено пятью языковыми группами – нахско-дагестанскими, адыго-абхазскими, тюркскими, иранскими, славянскими народами. На территории региона проживают верующие мусульмане-сунниты, мусульмане-шииты, православные, иудеи, представители других религий. Традиционные для России конфессии накладываются на разнообразные пережитки местных верований, с которыми тесно переплетаются традиции и обычаи северокавказских народов96.

Формирование социокультурного фундамента северокавказских обществ на протяжении веков проходило совершенно обособленно от русской цивилизации. Исламизация северокавказских обществ под влиянием Османской империи, проходившая в контексте нараставшего противостояния российской экспансии в регионе, также стала одним из ключевых факторов социокультурного обособления Северного Кавказа, значительно затруднив процесс его интеграции в состав российского конфессионального состава населения региона, значимость традиций и обычаев накладывает соответствующий отпечаток и на особенности политической и правовой ситуации в северокавказских республиках.

На Северном Кавказе отношение к исполнению законов всегда было довольно специфичным: приоритет отдавался тем нормам, которые испокон веков являлись традиционными для данных территорий. Иными словами, царское, советское или российское законодательство соблюдалось лишь в том случае, если оно не вступало в противоречие с так называемыми адатами – местными «кодексами поведения», а также с мусульманским правом. В противном случае создавалась лишь видимость исполнения российских законов. Между тем мусульманское духовенство современных северокавказских республик подчеркивает, что российское законодательство имеет много точек пересечения с нормами шариата и права мусульман вполне могут защищаться с помощью российских законов97.

Белозеров В.С. Этническая карта Северного Кавказа. М., 2005. С. 69.

Курбанов Р. Адат, шариат и российский закон в жизни мусульман КЧР [Электронный ресурс]. URL: http://ansar.ru/person/2012/04/16/28171 (дата обращения: 17.12.2012).

Северокавказские общества всегда стремились жить в соответствии с препятствовали первоначально власти Российской империи, затем Советского Союза и Российской Федерации. Поскольку многие нормы шариата прямо противоречили общегосударственным законам, еще «в 1928 году в Уголовный кодекс РСФСР была введена Х глава «О преступлениях, составляющих пережитки родового быта». Ее действие ограничивалось в основном районами Северного Кавказа, где до этого существовали шариатские суды. Статьи 203–204 главы Х приравнивали правонарушениям, за которые полагалось заключение в лагере сроком на один год»98.

Лишь в 1996 г., при реформе Уголовного кодекса, были отменены данные статьи, однако вплоть до настоящего времени наблюдается определенное нежелание значительной части населения Северного Кавказа соблюдать ряд федеральных законов, в первую очередь тех, которые северокавказских обществ, стремление значительной части населения региона к обособлению от российского государства обусловливало и сам характер российско-кавказских отношений, которые далеко не всегда складывались мирно и часто оборачивались острыми или вялотекущими конфликтами100. С другой стороны, и российское общество на протяжении полутора столетий нахождения Северного Кавказа в составе России не Бобровников В. Шариатские суды на Северном Кавказе [Электронный ресурс]. URL:

http://magazines.russ.ru/oz/2003/5/2003_5_21.html (дата обращения: 21.12.2012).

Газиумаров С.Д. Россия и Северный Кавказ: колониальная политика самодержавия и освободительная борьба горцев во второй четверти XIX в. : автореф. дис. … канд. ист.

наук. М., 2009. С. 5.

демонстрирует благосклонного отношения к интеграции кавказских этносов в российский социум.

республиках, мы можем отметить, что взаимоотношения центральной российской власти и местных территорий строились фактически как отношения между метрополией и колониями. Из числа «туземцев»

формировалась местная элита, которая получала образование в России, за определенные материальные дивиденды и статусы демонстрировала свою политическую лояльность центральному режиму, вне зависимости от политической окраски последнего.

В то же время российская власть и российское общество в целом никогда не рассматривали Северный Кавказ как полноценный регион России, фактически воспринимая его как колонию, покорение которой сопровождалось значительными усилиями и многочисленными человеческими потерями, либо как объект научного и культурного интереса, «экзотику», но не как часть себя. Соответствующее отношение распространяется и на представителей коренных народов региона.

Можно сказать, что в отношении России и российского общества к Колониалистское восприятие Северного Кавказа в России мы можем сравнить с ориентализмом на Западе, о котором писал американский философ палестинского происхождения Эдвард Саид. Термином «ориентализм» Э. Саид обозначил особый подход, превалирующий в восприятии на Западе Востока и «человека Востока»101. Ориентализм, как реструктурирования и обретения авторитета над Востоком»102.

См. Сотов А.А. «Ориентализм»: постколониальная критика Э. Саида / Центр изучения современного Ближнего Востока. М., 2004. С. 5.

Said E. Orientalism. New York, 1978. P. 3.

Западное общество никогда не воспринимало и не воспринимает Восток в одной с собой плоскости, он для него «иной», как и Северный Кавказ для России. Его можно покорить и использовать как колонию, можно изучать как предмет исследования академических дисциплин, он даже может быть объектом удовлетворения праздного обывательского любопытства к «иному», экзотическому миру, – в любом случае, ориенталистский дискурс проникнут оппозицией «мы – они». Долгое время в философии и других социальных науках Запада преобладало именно колониалистское восприятие восточных обществ, и лишь с утверждением постмодернистской парадигмы в социально-философской мысли произошло и постепенное смещение парадигмального вектора европейского социального знания.

Таким образом, выявление детерминации социальных проблем Северного Кавказа, включая и преступность, как следствия господства колониалистского дискурса в российской государственной политике и в общественном восприятии Кавказа в целом можно осуществить, опираясь на работы ряда современных зарубежных философов, задавшихся вопросом о необходимости переосмысления традиционного восприятия восточных обществ на Западе. Это прежде всего концепция ориентализма Э. Саида, а также концепция другого американского философа индийского происхождения Хоми Баба.

Хоми Баба утверждает, что фундамент колониалистского дискурса составляет бинарное противопоставление Запада и Востока, цивилизации и дикарства, модерна и традиции. «Народы колоний», согласно этой модели, априори являются менее развитыми, нежели западные нации, несущие свою цивилизаторскую миссию. Между тем эта схема «черное – белое»

достаточно примитивна и никоим образом не подходит для объяснения социальной действительности во всей ее сложности103. Напротив, попытки проецирования искусственно созданной бинарной модели на социальную реальность и детерминируют противостояние этносов в самых разнообразных проявлениях.

Колониалистское восприятие Северного Кавказа недальновидными российскими политиками можно назвать одной из ключевых причин политической нестабильности региона. Колониализм российской власти способствовал тому, что северокавказские общества так до конца и не были интегрированы в российский макросоциум, оставались на периферии социального развития России и в имперский, и в советский, и в постсоветский периоды. В особенности это утверждение применимо к восточно-кавказским обществам как наиболее исламизированным и имеющим наиболее длительную историю противостояния российской колониальной экспансии.

Исследователи сходятся во мнении, что колонизация Северного Кавказа натолкнулась на жесткое сопротивление местного населения по причине специфики северокавказских традиционных обществ. В частности, как пишет М.Б. Рамазанов, «стремление силовыми методами навязать дагестанцам российский иерархический стиль мышления, встроить их в российскую «вертикаль власти» в качестве безропотных винтиков гигантской государственной машины не могли не вызвать жесткой ответной реакции у людей, генетически вобравших в себя принципы демократии и свободы»104. Равным образом Р. Ханаху подчеркивает, что природным свободолюбием северокавказских этносов, значимая часть которых не имела традиции государственности, См.: Хардт М., Негри А. Империя. М., 2004. С. 142–143.

Рамазанов М.Б. Трансформация ценностной парадигмы как базисный фактор проявлений экстремизма в Дагестане // Актуальные проблемы противодействия национальному и политическому экстремизму : материалы Всероссийской научнопрактической конференции. Том I. Махачкала, 2008. С. 39–40.

завоевательной политике на Кавказе105. В государстве они, по вполне складывавшийся веками образ жизни, на адат, представлявший собой главную ценность, основу ментальности обитавших на Кавказе народов.

среднеазиатских обществ в ХХ в. наглядно продемонстрировало безосновательность намерений имперской и затем советской власти:

игнорируя национальную специфику, слить мусульманские этносы с русским и формируемым на его базе советским. Вековое противостояние Европы и Азии, христианства и ислама на российской почве проявилось в невозможности до конца интегрировать чуждые в конфессиональном и этнокультурном отношении национальные меньшинства в состав российского государства106. Российская власть не пыталась построить действительно мультикультурное государство с равными правами и возможностями, а действовала в рамках колониалистской парадигмы, пытаясь сначала подчинить кавказские этносы насилием, а позже – установить над ними контроль, подкупая региональные политические и экономические элиты в том числе и созданием благоприятного климата для вседозволенности и коррупции с их стороны.

Д.Ш. Халидов отмечает, что региону присущи «системный характер коррупции и меркантилизм, более ярко выраженная, чем в стране в целом, «криминализация» политической и экономической сфер»107. Уровень коррупции в северокавказских республиках является одним из самых Ханаху Р. Традиционная культура Северного Кавказа: вызовы времени (социальнофилософский анализ). Ростов н/Д., 2001. С. 89.

Авторханов А. Империя Кремля [Электронный ресурс]. URL: http:

www.aej.org.ua/History/1094.html (дата обращения: 3.05.2012).

Халидов Д.Ш. Кризис на Северном Кавказе: что делать? К вопросу формирования новой «повестки дня» для Полпредства СКФО // Проблемы Северо-Кавказского федерального округа : материалы круглого стола. М., 2010. С. 27.

высоких в стране, несмотря на достаточно успешную деятельность правоохранительных органов в борьбе с коррупцией в региональных структурах власти: по данным МВД РФ, в 2011 г. динамика выявления должностных преступлений составила: в Ингушетии – + 234,8 %, в Адыгее – + 69,2 %, также наблюдается и положительная динамика в выявлении фактов взяточничества – + 117,4 % в Адыгее, + 44,1 % в Республике Дагестан108. Однако побороть коррупцию в регионе вряд ли возможно при сохранении в основе политической практики российского государства той идеологической модели, которая опирается на колониалистское восприятие северокавказских народов.

По мнению А. Храмова, именно коррупция является одной из базовых основ российского колониализма на Северном Кавказе, поскольку лишение региональных политических элит возможности бесконтрольного присваивания колоссальных средств, отпускаемых в качестве дотаций из федерального бюджета, будет в сложившейся ситуации означать лишь одно – отказ северокавказских политических лидеров от лояльности российскому государству и, как следствие, потенциальное начало новых вооруженных конфликтов, подобных чеченскому109.

политических элит, как мы можем предположить, отчасти выгодна российскому государству, поскольку позволяет поддерживать Северный Кавказ, по крайней мере, в состоянии внешней лояльности федеральному центру. Но в коррупции властных элит коренится и целый ряд серьезных проблем, существенно препятствующих реальной социальной МВД РФ. Состояние правопорядка в Российской Федерации и основные результаты деятельности органов внутренних дел и внутренних войск в 2011 г. : аналитические материалы. М., 2012. С. 58.

Храмов А. Чем закончится колониальная эпопея на Кавказе? [Электронный ресурс].

URL: http://a-khramov.ru/statya.php?id=81 (дата обращения: 29.10.2012).

северокавказскими политическими элитами колониального менталитета, который заключается и в незаинтересованности в подлинном экономическом и политическом развитии региона, поскольку последнее способно существенно пошатнуть сложившийся на Северном Кавказе социальный порядок, и прежде всего власть региональных политических элит. Иначе говоря, намеренное торможение модернизационного развития региона скорее выгодно для правящих элитных групп, чье влияние поддерживается за счет консервации социальных устоев северокавказских обществ и присваивании дотационных средств федерального центра.

Деятельность коррумпированной региональной политической элиты, выгодная государственной власти и сходная с поведением колониальных элит стран Востока в XIX – первой половине ХХ вв., предстает одним из ключевых факторов влияния «колониальной сущности» российскокавказских взаимоотношений на формирование преступности в регионе. С другой стороны, не менее значима культивация образа «кавказца» в традиции колониалистского восприятия «туземца», о котором писал Франц Фанон: «Туземец инфантилен и наивен как ребенок. Он мистичен, ограничен, примитивен – но также хитер, лжив, манипулятор. Он биологичен, он созревает в возрасте девяти лет, в десять он уже отец, он необуздан в желаниях, он воплощение сексуального инстинкта вне моральных норм и запретов. Вообще, самые элементарные нормы культуры, такие как гигиена и чистота, для него не существуют»110.

Это восприятие туземца колоний, критикуемое Ф. Фаноном, среднеазиатских республик бывшего СССР, которые рисует массовое сознание современного российского общества, пронизанное колониальным Цит. по: Римон Е. Наследники колонизаторов. Статья первая [Электронный ресурс].

URL: http: echo.oranim.ac.il/main.php?p=news&id_news=79&id_personal=21 (дата обращения: 26.10.2012).

«потенциально преступными» иноплеменниками.

Между тем именно этот образ, создававшийся в течение длительной северокавказского региона, особенно представителей молодого поколения.

Приписываемые северокавказцам черты «иных», «туземцев» – «горячий способствуют тому, что сами выходцы с Северного Кавказа подстраивают поведение под стереотипные установки.

Примерами акцентирования внимания на «инаковости» кавказцев, как правило, как бунтарей и отчасти прирожденных преступников, пронизана русская литература – как классическая, так и современная. Так.

спецпереселенцев единственные чечены проявили себя зэками по духу...

Ни во что [советское] не верили, нигде не пытались угодить или понравиться начальству. Все их боялись... и власть, уже тридцать лет владевшая этой страной, не могла их заставить уважать свои законы»111.

господствующей в отечественной литературе традиции, которая оказала сильное влияние и на массовое сознание россиян. Данный стереотип не смогла преодолеть даже политика интернационализма в советский период меньшинств, осуществляемая советской властью, фактически продолжала колониалистскую традицию, поскольку поддерживала представление о Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Новый мир. 1989. № 11. С. 172.

кавказских и среднеазиатских народах СССР как об «иных», только отношение к ним предполагалось снисходительное и покровительственное.

северокавказского региона стала еще более неопределенной: с одной стороны, официально был взят курс на равенство наций и регионов в составе единой Российской Федерации, с другой – возросло национальное самосознание северокавказских народов. Точнее, на фоне распада Советского Союза и провозглашения суверенитета бывших союзных республик, национальные элиты Северного Кавказа попытались реализовать свои сепаратистские настроения. В регионе возникло значительное количество организаций националистического толка, стремящихся отстаивать свои национально-этнические интересы (порой за счет противопоставления другим национальностям) и зачастую находящихся в оппозиции к власти. На Кавказе последствием постоянного изменения границ, происходившего в разные эпохи (в дореволюционное, советское и нынешнее время), стал настоящий хаос при определении Многочисленные территориальные разногласия привели к серьезным межнациональным и территориальным междоусобицам.

Как отмечает В.Н. Давыдов, «одна из причин межэтнических конфликтов на Северном Кавказе – этнопсихологическая, которая синтезирует в себе сложные механизмы формирования этнического самосознания, выделения себя в качестве самостоятельного субъекта в полиэтническом окружении по принципу «мы – они». Иллюзорные, искаженные формы, в которые зачастую облекаются этнонациональные интересы, превращаются в этническом сознании в самодовлеющую национальную идею. Массовая убежденность в абсолютной значимости и самоценности ложно интерпретированной национальной идеи порождают агрессивные формы поведения, провоцируют различные группы людей определенной национальности на стремление доказать приоритет именно «своих» этнических интересов над всеми другими инонациональными интересами»112.

В.Н. Давыдов, в отличие от А. Храмова, апеллирующего прежде всего к коррупционной составляющей северокавказских обществ как к одной из ключевых причин социально-политических и социальноэкономических проблем в регионе, все же склоняется к признанию основным конфликтогенным фактором в регионе этнонационалистических настроений. Во многом он прав, поскольку этнический национализм, основанный на ложно понимаемой идентичности, часто становится мотивом совершения преступлений в отношении иноплеменников, однако правоохранительной системе вряд ли было бы возможно говорить об этнонационализме и трайбализме как о ведущих факторах в политической и экономической жизни Северного Кавказа, – то есть, с нашей точки зрения, коррупция и этнонационализм являются двумя «сторонами одной медали», представляя собой важнейшие компоненты комплекса социальных причин северокавказской преступности.

Авторы доклада «Северный Кавказ. Русский фактор» (2010) видят в качестве основных факторов социально-политической нестабильности в северокавказском регионе специфическую клановую модель организации управления в республиках Северо-Кавказского федерального округа, которая поддерживается федеральной властью113, предпочитающей не модернизировать политические системы республик, а опираться на Давыдов В.Н. Этнополитические конфликты на Северном Кавказе: региональный фактор // Вестник Российского университета дружбы народов. 2004. № 1 (5). С. 39–48.

Северный Кавказ. Русский фактор : доклад. М., 2010. С. 74–75.

поддержку отдельных этноклановых групп, что неизбежно влечет за собой недовольство других групп и кланов и переход их в оппозицию.

Конечно, вряд ли можно назвать образ жизни северокавказских обществ «войной всех против всех» по Т. Гоббсу, но очевидно, что историческая специфика развития региона оказала крайне значительное влияние на психологию местного населения – для многих северокавказцев нехарактерно государственническое мышление и восприятие себя принадлежащими не только к конкретному клану или этнической группе, но и к российской нации в целом. Даже национальная идентичность на Северном Кавказе еще до конца не сформировалась – практически все северокавказские народы сохраняют родоплеменное деление на тукхумы, тейпы, племена, и это деление, накладываясь на современную политическую систему, способствует сохранению трайбально-клановых принципов комплектования региональных политических и экономических элит.

Родоплеменное деление северокавказских обществ вплоть до настоящего времени препятствует не только полноценной интеграции в состав российского социума, но и выработке любой надклановой и надплеменной идентичности, в том числе и идентичности, основанной на конфессиональной общности: так, В.О. Бобровников отмечает, что джамааты (общины) запрещают своим членам обращаться за советом или решением шариатского суда в другие общины114: общинная идентичность оказывается выше идентичности религиозной. А. Мариносян отмечает, что «до XIX в. основу социального регулирования составляли адаты, а не шариат. Распространение ислама среди замкнутых родовых общин приводило к некоторой эволюции обрядов, но не меняло сам образ жизни Бобровников В.О. Мусульмане Северного Кавказа: обычаи, право, насилие. Очерки по истории и этнографии Нагорного Дагестана. М., 2002. С. 135.

кавказских народов»115. Национальная обособленность северокавказских препятствовала объединению многочисленных этнических групп Северного Кавказа, тогда как управление регионом существенно облегчалось посредством манипулирования различными кланами в составе правящих элит.

межнационального компромисса в Дагестане пока сводятся лишь к выработке квот в органах государственной власти в республике и обеспечению национально-пропорционального представительства различных этнических групп в исполнительных и законодательных органах власти116. Естественно, что политика национального квотирования вызывает недовольство со стороны этнических групп многонациональных республик, считающих себя обделенными при распределении должностей в органах исполнительной власти и мест в законодательных органах власти.

Как пишет А.Р. Салгириев, «борьба этнических элит за власть, которая прикрывается интересами автохтонного народа, в реальности имеет прозаическую экономическую мотивацию – перераспределение собственности и блокирование участия в этом процессе широких масс.

Подогреваемые межэтнические противоречия позволяют использовать этномобилизационные технологии для проведения в законодательные органы власти представителей этнополитических элит и создать условия для этнизации исполнительных органов власти. Законодательный орган Мариносян А. Северный Кавказ: ислам и традиционное общество [Электронный ресурс]. URL: http://www.politvektor.ru/glavnaya-tema/5706/.

Адиев А.З. Особенности национального квотирования в органы власти Республики Дагестан // Политическая наука на Юге России итога двадцатилетнего развития :

сборник материалов международной научно-практической конференции. Вып. 2.

Ростов н/Д., 2009. С. 216.

принимает законы, противоречащие Конституции России и позволяющие перераспределении собственности»117.

В национальных образованиях Северного Кавказа политика, проводимая федеральной властью, базируется на создании «вертикали Деятельность региональных политических элит исследуется политологами, социологами, для социально-философского исследования же представляет особый интерес сознание политической элиты, система ценностей, которой привержены представители этой элиты, и то, в каком соотношении она находится с ценностно-мировоззренческим комплексом конкретного социума. Так, очевидно, что сознание северокавказской региональной социокультурной спецификой, в частности – специфическими для данного Колониалистское поведение федерального центра только создает криминализации региональных политических и экономических элит.

Местные элиты находятся в тесной связке с коррумпированными безболезненно действовать в своих интересах, используя федеральные бюджетные средства по собственному усмотрению и не боясь никакого наказания. Представители национальных коррумпированных элит разворовывают федеральные и региональные средства, невзирая на крайне сложную экономическую ситуацию в республиках, огромный уровень безработицы, отсутствие социальных лифтов, и тем самым прямо являются Салгириев А.Р. Этнополитический процесс на Северном Кавказе: роль элит // Теория и практика общественного развития. 2012. № 3. С. 243.

виновниками криминализации северокавказских обществ, перехода значительной части северокавказской молодежи к криминальной или экстремистской деятельности.

В результате на Северном Кавказе создалась ситуация, когда перед криминализованной экономической и правоохранительной системой оказались беззащитными даже те, кто настроен честно выполнять свою работу, – прежде всего представители легальных бизнес-структур и многие сотрудники правоохранительных органов. Эта ситуация способствует разрушению экономики, росту числа безработных, увеличению миграционных потоков и перемещению этнических диаспор народов Северного Кавказа практически по всей территории Юга России, сформировав мощную социальную базу для расширения клановых сетей и укрепления их позиций в политической и социально-экономической жизни как региона, так и страны в целом118.

В политической сфере главным камнем преткновения стала борьба за власть и влияние, причем первопричинами таких столкновений являются не только интересы разнообразных групп, но и непонимание ими собственных долгосрочных интересов, неумение просчитывать перспективное развитие ситуации, а также социальные и политические предрассудки их лидеров, личные амбиции, групповой эгоизм и т. д.

Представители правящей элиты, являющиеся социальными субъектами власти, в процессе разрешения своих политических разногласий часто задействуют методы, не противоречащие законодательству, зачастую носящие откровенно экстремистский характер.

В борьбе за сферы влияния в регионе используются любые методы, в том числе криминальные. В частности, славянское население вытесняется из северокавказских республик, в том числе и путем совершения Давыдов В.Н. Указ. соч. С. 41.

группировками и экстремистскими организациями исламистской и сепаратистской направленности. Необходимо отметить, что в результате националистических выступлений и скрытой дискриминации русские оказались выдавленными буквально из всех национальных республик региона119.

Даже в Северной Осетии – Алании и Адыгее, где отношение к русским традиционно было более лояльным, нежели в Дагестане, Ингушетии и Чечне, наблюдается постепенный отток русского населения, поскольку последнее, даже если не сталкивается с угрозами и насилием, понимает, что лишено любых возможностей вертикальной мобильности в республиках, обречено на маргинализацию, поскольку все посты в руководстве республик, правоохранительной системе, в бизнесе и на производстве распределяются между представителями влиятельных стремится прежде всего к соблюдению клановых интересов, порой в ущерб интересам конкретного района, города или республики. Лоббирование клановых интересов выходит у данных чиновников на приоритетные позиции121.

Непотизм, процветающий на Северном Кавказе, способствует укреплению взаимодействия представителей власти с предпринимателями и криминальными лидерами определенного этнического сообщества. В процессе реализации клановых интересов его представители во властных Белозеров В. Русские на Кавказе: эволюция расселения // Евразия: информационноаналитический портал. 11 августа 2011 г. [Электронный ресурс]. URL:

http://evrazia.org/article/1749 (дата обращения: 26.02.2013).

Матвеева А. Коррупция и непотизм на Северном Кавказе // Central Eurasia :

академический журнал Центра изучения Центральной Азии, Кавказа и УралоПоволжья Института востоковедения РАН [Электронный ресурс]. URL:

http://www.central-eurasia.com/index/articles/?uid=1427 (дата обращения: 11.02.2012).

Салгириев А.Р. Этнополитический процесс на Северном Кавказе: роль элит. С. 244.

структурах не заботятся об удовлетворении нужд других групп населения.

С одной стороны, это провоцирует рост преступности, с другой – стимулирует недоверие населения к руководителям республик и рост оппозиционных и экстремистских настроений.

Естественно, что данные процессы оказывают влияние на массовое сознание населения северокавказских республик, способствуют представителей северокавказских этносов, в особенности – молодежи, которая, видя высокий уровень жизни коррумпированных представителей бюрократических элит, сотрудников правоохранительных органов, ориентируется на ценности обогащения, силы и власти. Но поскольку каналы реальной вертикальной мобильности во многих северокавказских республиках фактически перекрыты (как мы выяснили выше, по причине трайбализма и непотизма элит), то криминальная деятельность остается одним из немногих способов повышения благосостояния и социального статуса в глазах окружающих для активной – «пассионарной» – части северокавказской молодежи.

Соответственно, распространяется нигилистическое отношение к праву, к российским законам, в среде северокавказского населения и, особенно, представителей молодого поколения северокавказских этнических групп. Непосредственная причина этому лежит в плоскости специфических взаимоотношений России и Кавказа, которые, как мы выяснили выше, носят колониалистский характер. Северный Кавказ сегодня подвержен всем тем социальным порокам, которые присущи колониальным обществам, и естественно, что население региона, для значительной части которого характерна социальная депривация, определенных случаях претворяются в действительность в форме различных видов преступного поведения.

В заключение настоящего параграфа следует отметить следующее.

Выявление криминогенного потенциала российской политики на колониалистского дискурса в российской политической практике на Северном Кавказе. Образ Кавказа и кавказцев в массовом сознании построен на основе бинарных оппозиций «мы – они», «цивилизация – акцентирование внимания на криминальном поведении выходцев с заключается в воспроизводстве архаичных моделей поведения, многие из которых вступают в противоречие с российскими правовыми нормами.

Нынешняя политика России на Северном Кавказе предполагает выстраивание специфической системы управления регионом, в которой социальных устоев, обеспечения лояльности местных политических элит за счет предоставления значительных преференций в расходовании финансовых средств, распределении сфер влияния различных этнических кланов. Трайбализм и непотизм в социальной жизни северокавказских республик, этнические противоречия и противостояние кланов в органах власти и бизнесе, коррумпированность значительной части региональных политических элит и правоохранительных органов детерминируют правовой нигилизм части населения региона и, как следствие, его преступное поведение.

этноидентификационные поиски, возрождение этнической и конфессиональной самоидентификации северокавказских обществ создают основания для негативистского отношения в общественном сознании к российскому праву и правовым институтам как к атрибутам колонизации, что предполагает возможность их нарушения, в том числе и совершения преступлений.

2.2 «Внутренний колониализм» экономической политики на Северном Кавказе как фактор роста преступности государством мира, крайне неоднородна в отношении уровня социальноэкономического развития своих территорий. Попытки социальной и экономической модернизации страны так и не привели к тому, чтобы регионы России вышли на хотя бы сравнимые показатели уровня развития, и сегодня российское государство включает в себя как высокоразвитые индустриальные территории, так и целые регионы, в которых фактически отсутствует современная индустриальная инфраструктура. Естественно, что диспропорции в экономическом развитии российских регионов влияют и на уровень жизни населения.

Однако для российского государства проблемы социальноэкономической модернизации отдельно взятых регионов всегда занимали второстепенное значение, если от них не зависело укрепление общей экономической и политической мощи страны. Б.Б. Родоман, объясняя специфику региональной политики российской власти, выдвинул концепцию «внутреннего колониализма», подчеркивая, что «Россия – военно-колониальная империя, живущая за счет безудержного расточения невозобновляемых природных и человеческих ресурсов, страна сверхрасточительное, затратное землеприродопользование»122.

Несмотря на значительные изменения во внутренней экономической и социальной политике российского государства, происходившие в 2000-е гг., общий вектор стратегии развития российской экономики остается практически тем же. Во многом именно он является одним из ключевых источников тех социальных проблем, с которыми сталкивается страна в целом и ее регионы в частности. Рассматривая в имперском ключе регионы страны как «внутренние колонии», российская власть не предпринимает существенных мер по выстраиванию экономики страны как единого организма, адекватного условиям развития современного мирового сообщества. Более того, курс на позиционирование России как «сырьевой державы» снижает реальные перспективы модернизации отечественной экономики.

Изначально концепцию «внутреннего колониализма» ввел в научный оборот В.И. Ленин, он объяснял с ее помощью специфику сложившихся в Российской империи отношений «центр – периферия», согласно которой столичные центры (Москва и Петербург) осуществляли колониальную политику в отношении российской провинции, бывшей источником разрабатывалась в отношении Российской империи, она вполне применима и к реалиям современного российского государства, экономика которого Родоман Б.Б. Внутренний колониализм в современной России // Куда идет Россия?..

Социальная трансформация постсоветского пространства. М., 1996. С. 94.

См. Ленин В.И. Развитие капитализма в России // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. Т. 3. М., 1973.

строится в значительной степени за счет эксплуатации богатых природных ресурсов российской провинции, прежде всего – Сибири, Урала, отчасти – Северного Кавказа.

колониализма» обратили внимание на то, что взаимодействие «метрополии» и «периферии» в этой модели не приводит к действительной экономической и социальной модернизации периферийного региона и выход его на сопоставимый с «метрополией» уровень развития124. Исходя из этого, мы можем отметить, что анализ социально-экономического развития северокавказского региона в рамках колониалистского дискурса не лишен оснований, более того – представляет собой существенный интерес для выявления криминогенного потенциала экономической ситуации в регионе и ее детерминированности недостаточным уровнем модернизации северокавказских республик.

В настоящее время республики Северного Кавказа являются одними из наиболее бедных в экономическом отношении регионов страны, для которых – в совокупности с общим незавидным финансово-экономическим положением – характерен целый ряд других социальных проблем.

Северный Кавказ долгое время являлся крайне отсталым в социальноэкономическом отношении регионом страны.

территории Чечни, рыбные промыслы Дагестана и несколько других очагов экономического благополучия в целом не сильно меняли общую картину экономической жизни региона. Лишь несколько десятилетий советской власти, в период с 1950–60-х гг. и до времени распада Зайцева Е.А., Савченко И.А. Экономический интерес и социокультурная интеграция // Вестник Нижегородского университета. Социология. Психология. Философия. 2010.

№ 2. С. 336.

Советского Союза, отмечены относительным экономическим подъемом северокавказских автономных республик.

Вместе с тем, во многом данная экономическая стабильность обеспечивалась за счет дотаций из центрального бюджета, а также функционирования определенных сфер промышленности в Дагестанской АССР. В то же время русская и русскоязычная интеллигенция, инженернотехнические работники и рабочие составляли основную массу трудозанятых на предприятиях промышленности в регионе, не говоря уже о сфере культуры, науки и образования125. Французский кавказовед Ф.

Лонге-Маркс отмечает, что экономические и социальные достижения северокавказских республик в советский период бесспорны и являются модернизации региона126.

Распад Советского Союза, крайне негативно сказавшийся на общей экономической ситуации в РФ и других государствах, возникших на постсоветском пространстве, привел к экономической дестабилизации Северного Кавказа. Этому способствовало не только разрушение производства на территории республик, но и политическая нестабильность в регионе, включая кровопролитные вооруженные конфликты в Чеченской Республике, Северной Осетии и Ингушетии. Существенную роль в экономической дестабилизации региона сыграл крайне высокий уровень коррупции и теневой экономики, подрывавших экономическую базу северокавказских республик (к примеру, незаконные врезки в Патракова В.Ф., Черноус В.В. Русские на Северном Кавказе: былое [Электронный ресурс]. URL: http://evrazia.org/article/1738 (дата обращения: 14.03.2013).

Фредерик Лонге-Маркс: нельзя говорить о чисто религиозной позиции в отрыве от социально-политического контекста : интервью, данное С. Маркедонову [Электронный ресурс]. URL: http://www.caucasustimes.com/article.asp?id=21023 (дата обращения:

12.02.2013).

нефтепроводы, деятельность подпольных предприятий, контрабанда и т.

д.).

Как пишет Х. Дзуцев, характеризуя ситуацию в Дагестане, «предприятия не работают, а те, которые работают, – нерентабельны в силу устаревших мощностей и утраты большей части инженернотехнического персонала. Сельское хозяйство развалено. Всевозможные проекты по восстановлению, развитию и модернизации экономики – только марание бумаги в целях откачивания денег из федерального предпринимать какие бы то ни было шаги по развитию экономики республики»127.

В наиболее тяжелом положении в настоящее время, по мнению исследователей, оказались Чеченская Республика и Ингушетия. Оба региона в 1990-е гг. отличались высоким уровнем политической и экономической нестабильности, причем в Чечне на протяжении более чем многочисленные человеческие жертвы и фактическое уничтожение всей социально-экономической базы республики. Сегодня республика дотируется из бюджета, как и Ингушетия, но реальных путей вывода ее из экономического кризиса не наблюдается128.

инфраструктуры на Северном Кавказе в результате вооруженных Дзуцев Х.В. Социально-экономическая и политическая ситуация в Республике Дагестан Северо-Кавказского федерального округа РФ (сентябрь, 2011 год) [Электронный URL: http://www.ssarss.ru/files/File/OtdelaniyaROS/SeveroOsetinskoe/DzutsevDagestan%20September%202011.

pdf (дата обращения: 22.02.2012).

Розин М.Д., Сущий С.Я. Современный Северный Кавказ – между системным http://www.ivdon.ru/magazine/latest/n2y2012/843/(дата обращения: 17.02.2012).

преступными группировками в сочетании с отсутствием современного экономического сектора, который бы обеспечивал региону более-менее приемлемое динамичное развитие, привело к тому, что северокавказские республики превратились в регион «демодернизации», являющийся постоянной проблемой российской власти.

Политика «внутреннего колониализма», о которой мы писали выше, привела к тому, что чувствующее себя ущемленным население периферии стремится восполнить несправедливое, по его мнению, распределение собственности и ресурсов, в том числе и не совсем законными методами.

На Северном Кавказе к экономическим факторам присоединяются и этнокультурные: северокавказские народы, насильственным путем присоединенные к России, в большей степени склонны воспринимать себя как колонизированные российским государством.

переосмыслена в этнокультурном ключе, в соответствии с чем действия этнических меньшинств периферии, направленные против центра, могут рассматриваться как следствие волны национального возрождения в регионах129. Этнические конфликты на периферии крупных государств, таким образом, могут рассматриваться как закономерное следствие социальной депривации, возникающей в результате неравномерности модернизационного развития социально-экономической сферы.

В этой связи и преступность, возникающую в северокавказском регионе и распространяющуюся на территории всей страны вследствие активизации этнических преступных сообществ, следует рассматривать не выступающей в качестве препятствия экономической модернизации Хечтер М. Внутренний колониализм // Этнос и политика. М., 2000. С. 24.

Северного Кавказа. Для жителей северокавказских республик в сложившейся социально-экономической ситуации криминальная или полукриминальная деятельность часто остается единственным способом обеспечения своего существования в условиях закрытия производства, нехватки сельскохозяйственных угодий, возникающих в силу трайбализма препятствий устройству на государственную службу и в бюджетные организации. В то же время восприятие России как колонизатора убирает моральные преграды, поскольку хищение нефтепродукции, захваты сельскохозяйственных угодий и даже откровенный криминал (грабежи, справедливости», «месть колонизаторам» и т. п.

психология, которая распространяется и на рядовых жителей северокавказских республик, осознающих выгоды их нахождения в составе Российской Федерации на дотационном положении. Российская власть создала социальную систему, поощряющую фактическое паразитирование властных элит региона на федеральном бюджете, что также нельзя сбрасывать со счетов при рассмотрении факторов криминализации северокавказского социума.

Данная ситуация приводит к формированию парадоксального взгляда части северокавказского населения и элит региона на положение республик в составе России. С одной стороны, Россия рассматривается в роли колонизатора, который эксплуатировал завоеванные вооруженным путем кавказские территории на протяжении последних полутора столетий. Но, с другой стороны, этнократические элиты Северного Кавказа и многие рядовые жители республик не готовы поступиться теми экономическими преференциями, которые предоставляются им в силу нахождения в составе России. Власть это понимает и искусственно стимулирует существование в регионе непроизводящей полупаразитарной экономики с крайне высоким уровнем теневизации и коррупции. Таким образом, в модели северокавказского «внутреннего колониализма»

экономические факторы выходят на первый план по сравнению с этнонационалистическими настроениями. Если Д. Горовитц, анализируя последние с готовностью поступятся экономической выгодой ради получения суверенитета130, то на современном Северном Кавказе мы видим несколько иную картину.

Превалирование экономических интересов над национальноидентификационными подразумевает господство в системе ценностей современных северокавказских политических и экономических элит и значимой части населения ориентации исключительно на материальное благополучие и получение высоких доходов любыми способами. Если национальная независимость ставится на карту с экономическими интересами и проигрывает, то и криминальное поведение в случае принесения им выгоды не будет в рамках подобной шкалы ценностей считаться зазорным.

По нашему мнению, многие экономические сложности, с которыми следствием политической и криминогенной ситуации в этом регионе. В частности, в качестве одного из источников поступлений финансовых средств в республиканские бюджеты мог бы выступать туризм, благо северокавказские республики с горной природой, хорошим климатом и местным колоритом в виде национальных традиций могли бы привлекать как отечественных, так и зарубежных туристов. Однако в настоящее время Horowitz D. Ethnic Groups in Conflict. Berkeley ; Los Angeles ; London, 1985. Р. 169.

большинство туристов боится предпринимать поездки в республики региона по причине существующей террористической угрозы, произвола и коррупции местных правоохранительных органов, отсутствия развитой инфраструктуры туристического бизнеса. Несмотря на то что на территории северокавказских республик находятся значительные по правоохранительных органов, обеспечение общественного порядка в труднореализуемой задачей131.

северокавказского региона, то здесь существуют два противоречащих друг другу аспекта. Центральные власти стремятся предоставить субъектам формирования приходной части местных бюджетов и фискальной политики. Однако полностью прекратить поток финансовых вливаний из федерального бюджета пока не представляется возможным из-за опасности развития регионального сепаратизма и экономической отсталости многих субъектов РФ. Поскольку на Северном Кавказе российский колониализм носил не столько экономический, сколько геополитический характер, так как завоевание Кавказа было обусловлено потребностью Российской империи в обеспечении безопасности южных границ и ослаблении соседних исламских держав Турции и Ирана, вплоть до настоящего времени государство сохраняет по отношению к региону позицию «метрополии», которая дотирует северокавказские республики, руководствуясь принципом «лишь бы не было войны». Безусловно, что данный подход обеспечивает лояльность региональных политических и Мухин В. Северокавказская федеральная дыра // Независимая газета. 2012. сентября.

экономических элит, но также он и препятствует модернизации экономики и социальной инфраструктуры региона.

Очевидно, что необходим кардинальный пересмотр существующей на сегодняшний день практики обеспечения Северного Кавказа финансовой поддержкой из федерального бюджета. Основным принципом распределения дотации должна стать их эффективность, а не стремление правительства РФ уравнять размеры бюджетной помощи, предоставляемой различным субъектам на данной территории. При этом основной упор должен делаться на помощь наиболее незащищенным слоям населения:

инвалидам, пенсионерам, безработным, молодежи и т. п.132.

За постперестроечные годы на территории северокавказских республик оказалась разрушенной практически вся индустриальная инфраструктура, существенный ущерб понесло сельское хозяйство региона. Вместе с тем широко распространили свою деятельность организованные преступные сообщества, создававшие подпольные заводы, высокоприбыльной продукции, начиная от фальшивого алкоголя и заканчивая нефтепродуктами, производимыми из нефти, воруемой посредством незаконной врезки в нефтепроводы. Следует отметить, что теневая экономика в северокавказских республиках формировалась еще в 1960–80-е гг., в процессе роста коррупции в Советском Союзе, но понастоящему катастрофические масштабы ее рост приобрел в 1990-е гг., в связи с дестабилизацией политической ситуации в регионе. В результате политической и экономической нестабильности в северокавказских Дзуцев Х.В. Северный Кавказ в современных модернизационных процессах:

историко-социальный анализ [Электронный ресурс]. URL: http://www.ssarss.ru/files/File/OtdelaniyaROS/SeveroOsetinskoe/Dzutsev-Severny%20Kavkaz.pdf (дата обращения: 12.06.2012).

республиках теневизация экономики стала одной из ключевых проблем региона133.

Философ Д.Ш. Халидов объясняет высокий уровень развития теневой экономики в северокавказском регионе господством «теневого права», которое на Северном Кавказе имеет гораздо более сильные позиции, нежели по стране в целом134. Правовой нигилизм способствует криминализации политической и экономической жизни, в том числе и «теневизации» экономики. Деформация правовых норм отражается на функционировании всей политико-правовой и экономической системы северокавказских республик.

Теневые экономические отношения, так прочно укоренившиеся на Северном Кавказе, обусловлены двумя факторами. Во-первых, это закономерный результат радикальных преобразований переходного периода, а также неразвитости полноценной рыночной экономики и институтов гражданского общества. Во-вторых, имеются и традиционные корни данного явления, обусловленные местными особенностями исторического развития. Социальная прослойка предпринимателей, включая индивидуальных и фермеров, в республиках Северного Кавказа составляет от 15 до 25 % от всего трудоспособного населения135.

фактически остаются аграрно-индустриальными, поскольку значительная часть населения республик сосредоточена в сфере сельского хозяйства, мелкого бизнеса. Это – прямое следствие политики «внутреннего колониализма» российского / советского государства, которое развивало в Липина С.А. Обоснование приоритетов социально-экономического развития республик Северного Кавказа (методология и практика) : автореф. дис. … д-ра экон.

наук. М., 2011. С. 17.

Халидов Д.Ш. Северный Кавказ: что делать? Системный анализ, назревшие меры и актуальные проекты. М., 2010. С. 19.

Халидов Д.Ш. Указ. соч. С. 24.

регионе лишь те отрасли промышленности, которые были наиболее выгодны национальной экономике. Остававшиеся за пределами индустриальных зон территории фактически так и не подверглись экономической модернизации. Среди инженерно-технических работников представители коренных этносов составляли от 30–35 % (Чечня) до 60 % (Дагестан)136.

Процессы деиндустриализации и деурбанизации в 1990-е гг. лишь способствовали тому, что часть северокавказского населения, прежде деятельности – сельскому хозяйству и торговле. Далеко не во всех случаях эта деятельность открыта фискальным органам, поскольку контролировать множество малых хозяйств – сложная и неблагодарная задача. Для местного населения характерно, помимо основного источника дохода, наличие «подработки» – занятости, доходы от которой скрыты от власти и облагаются налогами137.

Наиболее криминализованную основу теневой экономики Северного Кавказа, в зависимости от специфики каждой республики, составляют следующие отрасли: нелицензированная добыча, переработка и продажа нефтепродуктов (Чеченская Республика, Ингушетия, Дагестан);

нелицензированное производство и сбыт фальсифицированной алкогольной продукции (вин и коньяка в Дагестане, водки в Северной Осетии); контрабандная ловля осетровых рыб, добыча икры и переработка морепродуктов с последующим контрабандным вывозом в другие регионы (Дагестан – Каспийское побережье). Наконец, сугубо криминальными Халидов Д.Ш. Указ. соч. С. 17.

Регионы Северо-Кавказского федерального округа: сравнительный анализ конкурентоспособности и стратегий развития / под ред. д.э.н, проф. Б.С. Жихаревича и к.э.н. А.Б. Крыловского. Серия «Научные доклады: независимый экономический анализ», № 215. Москва, Московский общественный научный фонд, 2010. С. 16.

промыслами являются транзит наркотиков из Ирана через Азербайджан и Дагестан, торговля оружием138.

Другим следствием колониальной экономической системы, не ориентированной на подлинную модернизацию экономики республик Северного Кавказа, является массовая безработица. Высокие темпы демографического прироста населения в северокавказских республиках влекут за собой регулярное пополнение рынка труда молодыми людьми, рабочие места для которых отсутствуют. Так, в Республике Северная Осетия – Алания до трети общего количества безработных, официально зарегистрированных государственными учреждениями, составляют молодые люди до 30 лет139. В Дагестане средний возраст безработного – лет, при этом 63 % безработных дагестанцев вообще не имеют никакого опыта трудовой деятельности, что создает дополнительные препятствия на пути к поиску работы140. Но наиболее высокий уровень безработицы – в колоссальные финансовые дотации Чеченской Республике, реальная безработица в ней приближается к 40 % населения, в Ингушетии ситуация еще хуже и без работы, по данным Росстата, находится 48,6 % населения республики141.

Хотя официально руководством республики говорится о снижении безработицы в Чечне, фактически многие жители республики остаются Гаджиев К.С. О природе политических режимов национальных республик Северного Кавказа // Мир и политика. 2011. № 09 (60).

Каболова Л.Х. Проблема молодежной безработицы на Северном Кавказе http://www.akvobr.ru/obzor_rynka_truda_severnogo_kavkaza.html (дата 15.07.2012).

Магомаев Т. Новые бедные или безработица в цифрах // Новое дело. 2011. № 12. С.

15.

Бабич К. Самая высокая безработица – в Чечне и Ингушетии [Электронный ресурс].

URL:

http://www.trud.ru/article/262011/263382_samyj_vysokij_uroven_bezrabotitsy_v_ingushetii_ i_chechenskoj_respublike.html (дата обращения: 10.12.2012).

незанятыми, значительная часть уезжает в поиске работы в другие регионы Российской Федерации. Последний фактор также выступает в качестве криминогенного, поскольку далеко не все молодые выходцы из Чеченской Республики, Ингушетии и других республик Северного Кавказа настроены на трудовую деятельность за пределами родных республик.

В частности, Л.В. Комарова отмечает, что для представителей ряда горских народов вплоть до настоящего времени характерна ориентация на «присваивающую девиантных формах поведения»142. В условиях разрушения созданной в советское время экономической инфраструктуры и отсутствии реальной модернизационной политики государства в регионе отдельные представители северокавказских этносов обращаются к архаичным формам экономического поведения, которые, как известно, включают в себя и криминальные для современного общества методы: хищения и захват имущества, грабежи, разбои и т. д. Отметим, что подобная криминализация экономического поведения с возвращением к архаичным формам воинско-разбойничьей модели характерна не только для народов Северного Кавказа, но и для многих других этнических групп с подобной историей и менталитетом: так, схожую модель сегодня демонстрируют кочевники-туареги в бывших французских колониях в Северной и Западной Африке143.

Ирина Стародубовская, характеризуя экономическое положение северокавказских республик, отмечает, что при взгляде на него возникает «впечатление абсолютной депрессивности региона, глобальной нищеты, тотальной безработицы, совершенно критической ситуации, когда Комарова Л.В. Социально-философские проблемы модернизации периферийного геоэкономического пространства России // Теория и практика общественного развития.

2011. № 3. С. 6.

Королев Д. Туарегский вопрос и будущее Северной Африки [Электронный ресурс].

URL: http://propaganda-journal.net/5578.html (дата обращения: 23.01.2013).

инвесторов надо привлекать любой ценой. Иначе – полный крах, хотя бы потому, что в регионе все больше молодежи: люди рвутся работать, рабочие места найти не могут и от безысходности “уходят в лес”»144.

Ш. Султанов пишет о наличии в северокавказских республиках так называемой «серой зоны», охватывающей не столько действующее в лесах и горах террористическое подполье, сколько «теневой мир» крупных городов и поселков и представленной криминальными группировками, незаконными вооруженными формированиями, экстремистскими объединениями исламистской направленности145. Многие из участников данных структур оказываются в «серой зоне» именно по тем причинам, которые перечислила И. Стародубовская: безработица, тотальное обнищание населения, переизбыток молодых и активных граждан в республиках при отсутствии роста рабочих мест.

Безработица и перенаселенность северокавказских республик, в особенности Чечни и Дагестана, становится главной причиной миграции выходцев из республик в соседние регионы, центральные и сибирские области и края РФ. Разумеется, далеко не все из мигрантов ориентированы на легальную трудовую деятельность. Часть сосредоточивается в теневом и полутеневом секторе, становится резервом организованных преступных группировок.

Криминальные инциденты с участием выходцев из республик непосредственно примыкающем к северокавказским республикам.

Степные районы Ставрополья стали местом притяжения мигрантов из соседнего Дагестана, которые занимают территории, прежде заселенные Бабич К. Указ. соч.

Султанов Ш. Кланы и планы. К ситуации на Северном Кавказе [Электронный ресурс]. URL: http://club.xronika.az/analitika/58-klany-i-plany-k-situacii-na-severnomkavkaze.html (дата обращения: 6.09.2012).

русскими, казаками и ногайцами. Собственно колонизация равнинных земель горскими переселенцами началась еще в 1952 г., а вошла в фазу наибольшей активности начиная с 1970–80-х гг. Именно в этот период началось освоение степных территорий Ставрополья и восточной части Ростовской области переселенцами из Чечни и Дагестана – чеченцами, аварцами, даргинцами, которые сосредоточились преимущественно в сфере скотоводства. Дележ территорий стал причиной целого ряда конфликтных ситуаций между коренным населением равнин и пришлыми горцами, причем наблюдаются противоречия не только между русским (казачьим) и кавказским населением, но и между равнинными кавказскими этносами (кумыки, ногайцы) и занимающими их земли переселенцами из горных районов146.

Благодаря своей сплоченности, сильным социокультурным влияниям национальных и религиозных традиций, выступающих мощной преградой распространению алкоголизма и наркомании и стимулирующих активную жизненную позицию и стремление к повышению своего социального статуса и уровня жизни, представители северокавказских народов достаточно легко осваивают русские и казачьи территории Ставрополья, вытесняя коренное население.

Кавказская ментальность такова, что с раннего детства мужчина воспитывается как завоеватель, которому предстоит бороться за свой статус и престиж в обществе, постоянно конкурируя с более удачливыми соперниками. Соответственно наибольшего успеха кавказцы в настоящее время добиваются в тех сферах деятельности, где жесткость и активность играют главную роль, т. е. в бизнесе, в том числе и полукриминальном.

Пустующие сельскохозяйственные угодья на фоне стареющего и Карпов Ю.Ю. Этносоциальные трансформации в условиях миграционных процессов (на примере Дагестана) // Северный Кавказ в национальной стратегии России / под ред.

В.А. Тишкова. М., 2008. С. 112.

вымирающего сельского населения рассматриваются кавказскими мигрантами как привлекательное поле для их трудовой деятельности.

Занятие земель нередко сопровождается преступлениями и даже межэтническими конфликтами147. Происходит то, что Б.Б. Родоман назвал парадоксальной колонизацией жизненного пространства метрополии ее же собственными колониями148.

кавказцы часто вступают в конфликты с коренными жителями, некоторые Ставропольского края, в частности, жалуется, что с включением края в состав Северо-Кавказского федерального округа в ставропольских городах и сельских поселениях значительно возросла этническая преступность, жители некавказских национальностей все чаще становятся жертвами преступлений, а между конкурирующими этническими группами кавказских переселенцев нередко возникают массовые конфликты, в том числе с применением холодного и огнестрельного оружия149.

Процесс миграции крайне негативным образом отражается и на внутренней социальной обстановке в регионах, поскольку неизбежно возникают межэтнические конфликты, и, как следствие, у местного населения формируется враждебное отношение к приезжим. Положение осложняется еще и резким обеднением значительной части коренного населения. Данные факторы в некоторых субъектах РФ провоцируют Каминская Я.С. Миграция на Северном Кавказе: тенденции и проблемы регулирования: на материалах Карачаево-Черкесии и Ставропольского края : автореф.

дис. … канд. экон. наук. М., 2006. С. 11.

Родоман Б.Б. Указ. соч. С. 100.

Ярыгин В. В ручном режиме решает проблемы Ставрополья Александр Хлопонин // Открытая газета. 2012. № 9 (501). 7–14 марта.

открытое недовольство, протесты местных жителей и даже столкновения с представителями различных диаспор150.

Таким образом, наиболее негативными последствиями массового притока мигрантов, которые признаются как местной, так и региональной властью, являются обострение проблемы безработицы, поскольку рынок труда может не справляться с возрастанием численности работоспособного населения и обеспечить полноценную занятость, возникновение социальной нестабильности и межнациональных конфликтов, а также рост этнической преступности.

Криминогенным потенциалом обладает и такой немалозначимый фактор, как крайне высокий уровень социальной поляризации населения, достигаемый за счет высоких нетрудовых доходов одной части населения и массовой безработицы или бедности другой, более многочисленной, части населения. Можно смело утверждать, что «люмпенизированное население не может стать основой качественного скачка в развитии экономики, так как оно само есть жертва происходящих разрушений»151.

Как отмечает Э. Кисриев, если одна часть кавказского населения стремительно маргинализируется, то другая характеризуется постоянным ростом ее материального благополучия и социального влияния, что отнюдь не может способствовать социальной стабильности общества152. До 70 % населения Дагестана, по данным исследователя, живут за чертой бедности, примерно 20–25 % всеми возможными силами стремятся Глушко В.С. Регулирование этнических миграций как фактор социальной стабилизации на юге России : автореф. дис. … канд. социол.наук. Краснодар, 2011.

Дзуцев Х.В. Северный Кавказ в современных модернизационных процессах:

историко-социальный анализ [Электронный ресурс]. URL: http://www.ssarss.ru/files/File/OtdelaniyaROS/SeveroOsetinskoe/Dzutsev-Severny%20Kavkaz.pdf (дата обращения: 12.06.2012).

Кисриев Э. Дагестан: причины конфликтов и факторы стабильности // Конфликты на Кавказе: история, современность и перспективы урегулирования : материалы международной конференции. Баку ; Тбилиси, 2012.

удержать свое материальное положение на приемлемом уровне, и, наконец, 5–6 % населения отличаются сверхвысоким материальным положением153.

благосостояние семьи, от уровня жизни семьи, рода зависит во многом и экономического положения региона, далеко не все семьи могут позволить себе жизнь на достойном уровне, если их главы и входящие в них мужчины не будут систематически нарушать закон.

Кавказский мужчина, согласно традициям, должен обеспечивать семью на достаточном уровне, в противном случае по его уважению в обществе будет нанесен гораздо больший удар, нежели в случае его посадки в тюрьму за уголовное преступление или гибели в разборках организованных преступных группировок. Тем более что определенной части жителей северокавказских республик, готовых на рискованное участие в криминальном бизнесе, действительно удается жить на высоком уровне даже для относительно более благополучных регионов России.

правоохранительных органов часто вовлечены в коррупционные схемы, в результате чего их уровень жизни кардинальным образом отличается от уровня жизни рядовых чеченцев, ингушей, дагестанцев, которые не могут обеспечить себе такое благосостояние. Фактически именно доступ к «государственной кормушке», а не наличие собственного бизнеса или успехи в науке и культуре являются основной причиной фантастического богатства отдельных северокавказских семей, которое, в соответствии с Кисриев Э. Указ. соч.

местными традициями, не только не скрывается, но и всячески афишируется154.

В частности, Ф. Тлисова и А. Григорьев указывают, что «коррупция на Северном Кавказе не требует специального расследования – она на родственников кричат о значительной разнице в официальных и неофициальных доходах. Согласно российским источникам, при зарплате в 2 тыс. долларов министр на Кавказе ездит на машине средней стоимостью 1 млн долларов, носит костюмы за 120 тыс. долларов и часы, находящиеся в ценовой «вилке» от 10 до 30 тыс. долларов»155.

Следует отметить, что коррупция и показная роскошь являют собой широко распространенное в колониальных и постколониальных странах явление. В европейском сознании Восток всегда ассоциировался с роскошным образом жизни местных тиранов и деспотов на фоне бесправия и нищеты основной массы населения. Действовавшее всецело в традиции колониалистского дискурса руководство колониальных держав покровительствовало коррупции элит в колониях в том числе и потому, что разделяло представления о Востоке как об «ином» обществе, для которого коррупция и злоупотребления чиновников являются нормой.

Между тем населением периферийных регионов поддержка центральной рассматривается как покровительство преступлениям и беззаконию, что само по себе подрывает авторитет власти. Как отмечает Р. Абдулатипов, в Тлисова Ф., Григорьев А. Блеск и нищета Кавказа: как живут «слуги народа»

http://nnm.ru/blogs/dima9333/blesk_i_nisheta_kavkaza_kak_zhivut_slugi_naroda/ (дата обращения: 12.12.2012).

республиках Северного Кавказа люди разочарованы элитами, не видят они и заботы о своих нуждах со стороны федеральной власти156.

Многие молодые люди, доведенные нищетой и социальной несправедливостью до отчаяния и в то же время видящие, на каком высоком уровне живут их соплеменники, нарушающие закон, склоняются к криминальному поведению, которое может проявляться как в виде общеуголовной преступности (в том числе с выездами «на гастроли» в соседние области России), так и в уходе «в лес», в ряды незаконных вооруженных формирований. В любом случае это является настоящей трагедией не только современного северокавказского общества, но и России в целом, поскольку жители кавказских республик являются ее гражданами. Обо всей серьезности сложившейся ситуации говорит тот факт, что именно для северокавказских республик, в особенности Дагестана, Ингушетии и Кабардино-Балкарии, по данным МВД РФ, характерен наиболее высокий прирост преступлений, совершенных организованными преступными группировками и сообществами157.

являются следствием специфической колониальной модели российской политики на Северном Кавказе. Власть, опираясь на местные клановые элиты, предпочитает консервировать устоявшийся социальный порядок.

Коррупция, теневые доходы бюрократии, наличие обширного нелегального сектора экономики, массовая безработица на фоне демографического роста, маргинализация и люмпенизация значительной части населения северокавказских республик не только способствуют распространению негативистских и нигилистических настроений в северокавказском регионе, но и становятся прямой причиной роста Абдулатипов Р.Г. Судьбы ислама в России. М., 2002. С. 290.

МВД РФ. Состояние правопорядка в Российской Федерации и основные результаты деятельности органов внутренних дел и внутренних войск в 2011 г. С. 33–34.

преступности. Сохранение существующей социально-экономической системы на фоне отсутствия реальной экономической модернизации региона становится мощным фактором дестабилизации обстановки на Северном Кавказе.

Подводя итоги параграфа, мы можем прийти к выводу, что в контексте социально-философского исследования социальноэкономическое развитие Северного Кавказа предстает отражением общей сути складывавшейся на протяжении истории региона в составе Присоединение Северного Кавказа и его последующее удержание в составе России продиктовано геополитическими интересами. В экономике развитие получили лишь некоторые отрасли, ориентированные на добычу и экспорт природных ресурсов. Экономическая модернизация Северного Кавказа оказалась вторичной, поскольку задача власти – сохранение лояльности местных политических элит и основной части населения, в том числе и посредством ряда экономических преференций: дотирования региона, невмешательства в уклад жизни региона, прежде всего – в бизнес региональных элит, в том числе в теневой сектор и коррупционные схемы.

Политика, основанная на колониалистских практиках, консервирует сложившиеся социально-экономические отношения и препятствует реальной модернизации экономики региона, формируя специфическую колониально-паразитарную систему ориентиров у региональной политической элиты и местного населения. Вследствие ее утверждения и по причине экономической стагнации региона, в республиках Северного Кавказа высоки процессы теневизации экономики и коррупции власти, уровень безработицы на фоне демографического роста. Социальная депривация и маргинализация населения региона в сочетании с сосредоточением значительной его части в сфере теневой экономики криминализуют социальную жизнь Северного Кавказа.

Завершая вторую главу данной работы, следует подробно остановиться на ее заключительных результатах.

Криминогенные процессы в северокавказском регионе имеют свою специфику, прежде всего в факторах детерминации преступности.

Преступность на Северном Кавказе является компонентом сложившейся в регионе социальной системы, которую можно определить как «внутренний колониализм» российского государства по отношению к периферийной территории. В рамках колониалистского дискурса российской политики конструируется восприятие Кавказа, основанное на абсолютизации его традиционализма и архаичности. Искусственная консервация социальных устоев северокавказских обществ, поддержка российским государством региональных политических элит с целью обеспечения их лояльности и пресечения сепаратистских тенденций препятствует политической и социально-экономической модернизации региона, способствует социальной деформации и деградации северокавказских обществ.

Колониалистский подход к развитию Северного Кавказа не подразумевает стратегической линии на реальную экономическую и социальную модернизацию региона. Республики Северного Кавказа в наибольшей степени подвержены процессам теневизации экономики, коррупции органов власти, социальной депривации и прекаризации населения. Дискурс инаковости в отношении кавказцев как «туземцев»

культивирует наиболее архаичные и негативные традиции и установки в их мировоззрении и поведении, побуждает кавказцев действовать в соответствии со сложившимися стереотипами. В то же время, политика государства по субсидированию регионов, лимитированию мест в учебных заведениях для выходцев с Кавказа, патронаж местных политических элит создают основания для распространения среди части населения республик специфической колониально-паразитарной психологии, для которой характерна ориентация на нетрудовые способы получения высоких доходов, вседозволенность, национальную исключительность. В сочетании с социальной депривацией северокавказских республик, маргинализацией значительной части населения эти тенденции способствуют воспроизводству преступности в регионе.

Глава 3. СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ФАКТОРЫ ПРЕСТУПНОСТИ

НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ

Распространение преступности в северокавказском регионе и среди выходцев из данного региона, проживающих на иных территориях Российской Федерации, обусловлено не только причинами политического и социально-экономического характера, но и социокультурной спецификой северокавказских обществ. Этнические группы, проживающие на территории Северного Кавказа, имеют собственную богатую историю, традиции и обычаи, менталитет, отличный от менталитета иных национальностей, проживающих в российском государстве.

В частности, многие обычаи, укорененные среди северокавказских народов, модели поведения, принятые в северокавказских обществах, разительно отличаются от ценностных и поведенческих установок представителей других этносов страны. Некоторые из данных традиций идут вразрез не только с привычной системой ценностей и образом жизни европейских народов страны, но и с федеральным законодательством.

Несмотря на влияние модернизации, Северный Кавказ во многом сохраняет черты традиционалистского общества, и именно эти черты часто выступают в качестве важного фактора детерминации криминогенной ситуации в регионе.

В этой связи особое значение для настоящего исследования приобретает анализ социокультурной составляющей преступности в северокавказском регионе. В параграфе 3.1 рассматриваются традиции и обычаи северокавказских народов, прямо влияющие на криминальное поведение. Параграф 3.2 посвящен выявлению взаимосвязи преступности, в том числе организованной, с экстремистскими и радикальноисламистскими тенденциями в северокавказских республиках.

3.1. Криминогенный потенциал традиционной культуры северокавказских этносов Северокавказский регион в настоящее время является одной из наиболее проблемных территорий Российской Федерации, обладающей крайне высоким криминогенным потенциалом в силу совокупности целого ряда факторов, к которым мы можем отнести общую политическую и социально-экономическую нестабильность региона, бурное демографическое развитие на фоне низкой материальной обеспеченности населения, распространение экстремизма, национал-сепаратизма и терроризма. Вместе с тем, следует выделить в качестве одной из причин криминализации общества на Северном Кавказе и социокультурный фактор, т. е. особенности национального менталитета, традиций и обычаев многочисленных народов, населяющих северокавказские республики.

Криминогенный потенциал традиций и обычаев Северного Кавказа обусловлен историко-культурной спецификой развития данного региона, который на протяжении столетий находился в бедственном экономическом положении, в особенности по сравнению с более благополучным положением соседних равнинных территорий. Во-вторых, немаловажное влияние на распространение традиций и обычаев, могущих детерминировать криминальное поведение представителей северокавказских народов, оказывали многочисленные войны и конфликты, происходившие с высокой степенью регулярности между населяющими данную территорию народами, отдельными родовыми и племенными группами и продолжавшиеся даже после того, как территория региона вошла в состав Российской империи (позже – Советского Союза и Российской Федерации).

Как мы выяснили в предыдущей главе, колониалистский дискурс российской кавказской политики отнюдь не способствовал изживанию архаичных характеристик социального бытия местных этносов. Несмотря на то что формально государство осуществляло борьбу с криминогенными традициями и обычаями северокавказских народов, в действительности уровень государственно-правового контроля на Северном Кавказе всегда был ниже, чем в целом по России. Многие традиции и обычаи встречали правоохранительных органов. Между тем мы видим, что ситуация на Северном Кавказе ни сейчас, ни в предыдущие десятилетия его нахождения в составе российского и советского государства не позволяет игнорировать социокультурную специфику региона.

О высоком уровне преступности на Северном Кавказе говорили еще исследователи начала ХХ в., в том числе Э.В. Эриксон, посвятивший криминализация кавказских обществ связывалась как с особенностями национального менталитета населяющих регион народов, так и с низким уровнем их социокультурного развития, включая образование и духовность.

Рассматривая работы современных отечественных и зарубежных исследователей, посвященные проблемам преступности на Северном Кавказе, мы можем выделить ряд специфических особенностей системы традиций и обычаев народов региона, которые обладают потенциально формирование и распространение преступности в регионе. Некоторые из этих традиций не имеют непосредственного криминального содержания, Эриксон Э.В. Об убийствах и разбоях на Кавказе // Вестник психологии, криминальной антропологии и гипнотизма / под ред. В.М. Бехтерева. СПб., 1906.

но их соблюдение выступает одним из детерминирующих преступность факторов.

В первую очередь, следует назвать трайбальную форму организации северокавказских обществ, для которых характерно выдвижение на первостепенные позиции интересов рода (трайба, клана, тейпа), первичных по отношению к правовым устоям государства. «Психологическая необходимость клана и большой семьи для горца, – как отмечают исследователи, – во многом объясняется традициями внутриклановой поддержки и кооперации»159. Семья и клан всегда играли в менталитете кавказца более значимую роль, нежели государство, тем более что традиции государственности в большинстве северокавказских обществ практически отсутствуют.

Государство и его законы не представляют для жителя Северного Кавказа ценности, в особенности если вступают в противоречие с интересами его родовой общины. Данная особенность менталитета наиболее сильно прослеживается у тех народов, у которых не было своей традиции государственности, т. е. у чеченцев, ингушей, карачаевцев, некоторых дагестанских этносов. Представители этих народов отличаются наибольшей независимостью в поведении и свободолюбием, которое в современных условиях может принимать противоправный и даже преступный характер.

Существенно осложняет борьбу с преступностью на Северном Кавказе давняя традиция «куначества» и кавказского гостеприимства.

Невинная и даже, на первый взгляд, вызывающая уважение традиция в современной ситуации оборачивается многочисленными фактами укрывательства преступлений и преступников, поскольку последние могут рассчитывать на получение реального убежища в родных аулах и селениях Российский Кавказ / под ред. В.А. Тишкова. М., 2007. С. 79.

и помощи родственников и друзей в случае любого противостояния с законом и правоохранительными органами160.

Поскольку северокавказское общество долгое время представляло собой догосударственную «вольницу», у населяющих регион народов сформировались и своеобразные представления о достойном мужчины поведении, стереотипные образы героев, не чурающихся участия в разбойничьих набегах, вооруженных столкновениях. Для северокавказских народов очень характерен культ силы и насилия, находящий отражение и в соответствующем воспитании подрастающих поколений, в особенности мужчин. Большинство мальчиков и юношей из северокавказских народов с детства ориентированы на подчеркнуто мужское, «воинское», поведение, что проявляется в повышенном интересе к занятиям спортом, особенно единоборствами, к оружию, автомобилям как современной альтернативе конной джигитовки. Между тем в мирной жизни далеко не все эти навыки можно реализовать на безобидном, не нарушающем закон уровне.

Молодые кавказцы поэтому все чаще становятся героями криминальных сводок, демонстрируя свои воинские качества, в том числе и посредством совершения насильственных преступлений.

Здесь следует отметить, что для кавказских обществ целый ряд законодательством как преступные, таковым не считается или считается с очень большой натяжкой. Речь идет о таких обычаях, как кровная месть, похищение людей и рабовладение, разбойничьи набеги с целью захвата имущества. В частности, на Кавказе, так же как и у степных тюркских народов (башкир, казахов, ногайцев), испокон веков был распространен обычай, называемый в науке тюркским словом «барамта» («барымта»).