«Эмблематические коммуникативные ошибки ...»

Коммуникативная ошибка представляет собой коммуникативнозначимое нарушение, существенно ухудшающее восприятие и понимание речи или отдельного высказывания. Важнейшим условием отнесения отклонения от нормы непосредственно к ошибке считается непреднамеренность его совершения. В редких случаях коммуникативные ошибки могут создать комический эффект.

Анализируя коммуникативную ошибку с позиции слушающего, наиболее важным представляется нарушение интерпретации сообщения (непонимание, недопонимание, недоразумение). Ошибки отправителя речи отличаются фактически безграничным многообразием, особенно в условиях билингвизма.

Ошибки говорящего делятся на три основные группы: системные, нормативные и ситуативные. Системные ошибки обусловлены выбором ненормативного варианта из ряда предлагаемых языковой системой.

Нормативные ошибки представляют собой нарушение образцового, общепризнанного употребления элементов языка (слов, словосочетаний, предложений), а также нарушение правил использования речевых средств в определенный период развития языка в целом (акцентологические ошибки, грамматические ошибки, орфографические, лексические, орфоэпические ошибки). Ситуативными же ошибками являются такие отклонения в речи говорящего, которые не препятствуют пониманию речевого сообщения, но могут его затруднить в связи с неуместностью высказывания или его части.

передается не прямым путем, а посредством различных сигналов или знаков, среди которых выделяется эмблема. Эмблема допускает только одну интерпретацию и не подлежит толкованиям, а важнейшей ее функцией представляется идентификация. Эмблематика служит средством упрощения содержания высказывания или его информационного дублирования. В нашем исследовании мы предлагаем следующие типы эмблематичности: 1) ориентационная эмблематичность, 2) статусная эмблематичность, 3) парольная эмблематичность. Ориентационная эмблематика заключается в оценке по степени соответствия ожидаемому положению дел. Статусная эмблематичность заключается в указательной сущности эмблемы как индексе социального положения индивида. Эмблема в данном случае выступает определенным признаком, осознанно или бессознательно выбранным человеком для передачи информации о его месте иили значимости в обществе. Парольная эмблематичность позволяет идентифицировать собеседника в качестве «своего» и «чужого» и, как результат, выстраивать определенную тактику поведения в процессе коммуникации.

непроизвольное коммуникативно-значимое нарушение, ухудшающее восприятие и понимание речи или отдельного высказывания, позволяющее сделать некоторые выводы о его совершившем при условии определенной подготовленности второго участника общения.

На исход коммуникации при возникновении подобных нарушений влияют следующие факторы: 1) условия протекания коммуникативного акта;

2) настроение коммуникантов при вступлении в диалог; 3) субординация коммуникантов; 4) плотность ошибок; 5) изначальная общность социального происхождения коммуникантов; 6) межличностные отношения коммуникантов.

Эмблема как таковая является сложным феноменом, который может возникать либо в силу естественных причин, случая, либо может быть смоделирован намеренно, с определенной целью. Мы разграничиваем эмблемы реальные и фиктивные. Реальная эмблема сообщает о владельце актуальную достоверную информацию, вне зависимости от того, намеренно он ее создает или нет. Фиктивная эмблема намеренно моделируется индивидом с целью передачи информации, несоответствующей реальности.

Мы предлагаем следующие параметры диагностики реальности демонстрируемых эмблем: 1) однородность речевой и поведенческой картины, 2) непрерывность речевого темпа, 3) адекватность использования коммуникативных условий. Однородность речевой и поведенческой картины заключается в двух моментах: 1) в установлении, сохраняет ли индивид, прибегающий к специфической лексике и нестандартным поведенческим решениям, подобный стиль самопозиционирования на протяжении всего коммуникативного акта, сколь угодно долго бы он не проходил; 2) в анализе речи с позиции соответствия всех лексических единиц, фонетики и грамматики определенному уровню. Параметр непрерывности речевого темпа подразумевает анализ размещения пауз в речевом потоке (не старается ли индивид, намеренно совершающий или иную эмблематическую коммуникативную ошибку, выделить ее в своем высказывании, замедлив темп речи или сделав микропаузу, чтобы привлечь внимание собеседника).

Фактор адекватности использования девиантных единиц заключается в том, прибегает ли индивид к отклонениям от нормы естественно, непринужденно и в случаях, где девиация, согласно его логике, уместна, либо же старается использовать как можно больше подобных нарушений для иллюстрации владения данным материалом. Фактор сохранения стиля поведения при смене коммуникативных условий состоит в том, сохраняется ли избранная тактика и манера поведения индивида в условиях меняющейся ситуации, которая обуславливает протекание коммуникативного акта: в случае сильного стресса, ярости, страха, повышенной усталости или болезни отправителя подобных сигналов. Во всех перечисленных состояниях уровень самоконтроля снижается, что неизменно приводит к тактическим промахам.

Обладая способностью грамотно считывать и интерпретировать эмблематические коммуникативные ошибки, можно делать выводы о таких вещах, как происхождение собеседника, его принадлежность к определенной культуре, образованность, возраст, состояние здоровья. Способность интерпретировать эмблематические коммуникативные ошибки дает шанс простраивать свою собственную стратегию поведения, выбирать необходимые тактики в общении, а также раскрыть новые значимые аспекты личности собеседника.

';

Глава 2. Интерпретация эмблематических коммуникативных ошибок 2.1. Типология эмблематических коммуникативных ошибок В своей работе на основании изученного теоретического и практического материалов мы выделяем ряд дихотомических типов коммуникативных ошибок, каждый из которых при определенных обстоятельствах, участниках общения и контексте может быть эмблематическим.

Исходя из критерия системности, мы выделяем системные и нормативные ошибки. Системные ошибки обусловлены, во-первых, выбором ненормативного варианта из ряда предлагаемых языковой системой. Учитывая богатство языка, очевидно, что языковая система имеет тенденцию предоставлять вариативные пути выражения определенного смысла, однако если индивидом была выбрана опция, не принимаемая языковой нормой, фиксируется ошибка. Во-вторых, системными мы считаем ошибки, ломающие смысловые связи в процессе коммуникативного акта:

нарушения плана высказывания, несоответствие ответа вопросу либо просьбе и прочее.

Нормативные ошибки представляют собой нарушение образцового, общепризнанного употребления элементов языка (слов, словосочетаний, предложений), а также нарушение правил использования речевых средств в определенный период развития языка в целом.

Принимая за основу критерий коммуникативной релевантности, мы предлагаем выделить релевантные и нерелевантные ошибки. В нашей работе коммуникативная релевантность рассматривается как соответствие получаемого результата коммуникации желаемому, или, иными словами, достижение коммуникативной цели. В соответствии с этим, нерелевантными нам представляются ошибки, не влияющие в целом на исход коммуникации и не делающие достижение коммуникативной цели невозможным.

В свою очередь релевантные ошибки не только вызывают затруднения в процессе общения, но и делают коммуникативную цель недостижимой.

Исходя из критерия участника общения, мы предлагаем выделить ошибки адресантные и адресатные. Адресантными являются те ошибки, которые были совершены отправителем речи (информации).

Адресатные же ошибки, напротив, совершаются реципиентом.

Принимая за основу критерий культурной пресуппозиции, мы предлагаем рассмотреть ошибки поведенческие и структурно-языковые.

Поведенческие ошибки условно лежат вне языкового выражения, другими словами, это ошибки в тех аспектах коммуникативного акта, которые не связаны исключительно с этим выражением.

В отличие от поведенческих, структурно-языковые ошибки связаны исключительно с нарушениями языковой системы, сломом привычной и правильной языковой конструкции.

Выделенные типы рассматриваются нами как одна из возможных вариаций систематизации коммуникативных ошибок по их существенным признакам, а их интерпретативное раскрытие, описанное далее в работе, как наиболее вероятное, но не единственно возможное. Типологизируя коммуникативные нарушения в своем исследовании, выбирая характер типологизации, а также приводя примеры раскрытия эмблематического потенциала нарушений, мы прежде всего исходим из критериев частотности, вероятности, а также диагностируемости.

2.2. Интерпретация системных и нормативных коммуникативных ошибок Исходя из критерия системности, мы выделяем системные и нормативные эмблематические коммуникативные ошибки. Системные ошибки рассматриваются как выбор ненормативного варианта из ряда предлагаемых языковой системой, а также отклонения, нарушающие смысловые связи процесса коммуникации; нормативные – как нарушение образцового, общепризнанного употребления элементов языка (слов, словосочетаний, предложений), а также нарушение правил использования речевых средств в определенный период развития языка.

По своей сути, причинам возникновения и последствиям в контексте коммуникативного акта серьезней и весомей целесообразно считать системные ошибки. Подобные девиации невольно привлекают все внимание собеседника, ставят в тупик, выбиваются из нормального течения диалога, так как ломают важнейшую и первостепеннейшую основу общения – языковую систему. При их возникновении, собеседник уже не улавливает сюжет беседы, поскольку нарушается вся картина повествования.

эмблематичны, исключение составляют лишь единичные оговорки. Индивид, идентифицирован как:

1. человек, не владеющий данной языковой системой вследствие принадлежности к иной лингвокультуре, 2. человек, характеризующийся наличием отклонений в психике.

Первый случай, как представляется очевидным, встречается чаще.

Ошибки иностранца затрудняют понимание, могут вызвать смех или смущение, однако стоит отметить, что смысл сказанного в целом всегда понятен, и определить цель начала коммуникативного акта тоже представляется возможным – будь то информирование, побуждение к действию, вопрос и прочее.

Иностранцы, говорящие на русском, часто неверно выбирают суффиксы, передающие значение несовершенного вида по аналогии с использованиями суффиксальных форм являются: развесить – развешивать, подкрасить – подкрашивать, но огласить – оглашать, в то время как носителем другого языка по аналогии может быть выбрана неправильная форма оглашивать. Обратная ситуация возникает и в случае, когда русские говорят на английском языке. Учитывая специфику восприятия временного континуума представителями русскоязычной лингвокультуры, использование глаголов состояния вызывает у них трудности, особенно при необходимости передачи протяженности во времени. «I’m agreeing with you», «Julia has been preferring tea to coffee for all her life», и, наиболее частое нарушение, искажающее конвенциональную норму, «I have been knowing him for ages». Возвращаясь к вопросу эмблематичности, для человека, знакомого с правилами употребления этих глаголов (необязательно носителя языка, например, квалифицированного преподавателя), нарушение подобного рода сразу же выступит считываемым в качестве эмблемы – сигнала, что перед ним носитель другой лингвокультуры.

свидетельствующих о трудностях в работе психических механизмов индивида.

По заявлению представителя России в ВОЗ по психиатрии доктора медицинских наук Зураба Кекелидзе, по данным Всемирной организации здравоохранения каждый четвертый-пятый человек в мире страдает тем или иным психическим или поведенческим расстройством [Кекелидзе, 2010].

Разумеется, наличие подобного расстройства не может не сказаться на процессе коммуникации индивида, а поведенческие особенности – остаться незамеченными для окружающих. В лингвистике даже существует особый раздел, позволяющий врачам-психиатрам на основании анализа речи больного давать относительно точный диагноз психического заболевания – патолингвистика.

коммуникативных ошибок служат явления, связанные с расстройствами и нарушениями речи, возникающими вследствие органического поражения тех участков мозга, которые отвечают за речевую зону (пороки развития нервной системы, опухоли головного мозга, нарушение мозгового кровообращения).

В подобных случаях ярко выраженными становятся:

1. дезорганизация темпа речи («спотыкания»), 2. нарушения звукопроизносительной стороны речи (дизартрия), 3. полная или частичная ее утрата способности речевого выражения (тотальная и моторная афазии).

Темп речи может быть дезорганизован по-разному:

- речь замедлена, прерывается растягиванием гласных звуков, говорящий вставляет восклицания, указывающие на постоянные трудности в выборе слов или общих формулировок речи (на вопрос: кто изображен на картинке – конь или пес: «Я дуумаю, кто! Как бы, нет, не оооон»);

- речь ускорена, слова повторяются, однако согласные и гласные звуки артикулируются аномально, путаются или заменяются другими («там нету, нету, под шобачей сертю»).

В случае же дизартрии, мы имеем дело с нарушением непосредственно звукопроизносительной и просодической сторонами речи: интонационная картина не соответствует смыслу сообщения, взаимозаменяются звуки, близкие по месту артикуляции, они путаются, зачастую сливаются, искажаются: каштюля (кастрюля), бастлет (браслет), шраф (жираф).

Подобные девиации среди прочих симптомов могут свидетельствовать о следующих заболеваниях:

- церебральный паралич, - олигофрения, - гидроцефалия, - задержка психического развития, - минимальная мозговая дисфункция, - осложнения, вызванные нарушением мозгового функционирования.

Целый ряд психических заболеваний находит выражение через речь больного. Согласно Международной статистической классификации болезней и проблем, связанных со здоровьем (в частности МКБ-10), шизофрения имеет следующие симптомы, связанные с коммуникативными действиями больного: разорванность речи, обилие неологизмов, бедность или неадекватностью эмоциональных реакций, негативизм (например, больного просят подать руку, а он ее прячет), мутизм (отсутствие ответной или спонтанной речи) [1999, URL: http://mkb-10.com/]. Руководство по диагностике и статистике психических расстройств (DSM-IV: Diagnostic and Manual of mental disorders) добавляет к перечисленному Statistical дезорганизованность речи (например, частые соскальзывания или непоследовательность, абстрактное содержание речи) [2009, URL:

http://dsm4tr.com/]. Приводим выдержку из монолога больного шизофренией:

«Вс предстат предо мной как какое-то расплывчатое, какое-то туманное ощущение. Появляется как бы непрозрачность воздуха, отсюда появляется плоскостность и потеря объмности; вот… э… поэтому вс видимое производит впечатление фотографичности. Кроме того, наблюдаются явления…. мммм… того, что вс видимое находится как в темноте; я существую как бы во мраке. Звуки, которые доходят до меня, доходят издалека. Действительность, которая все-таки, в конце концов раздражает меня, предстат как бы немножко издалека, она как бы… видится в мираже, она не реальная! Главное то, именно что я ушл от самого себя, ушл от внешнего мира и, оставаясь человеком ещ … ммм… способным что-то осмысливать, я вижу действительность как бы отдалнной, ушедшей от меня! Мо Я настолько до конца стрлось, что появилось какое-то вторичное ощущение моего Я, то есть появилось одновременно отсутствие моего Я настоящего и появление какого-то чужого Я...

Отмечу характерную особенность восприятия: когда я смотрю на предмет, то глаз… ммм… как бы обегает, он хватает существенное целое это предмета, причем выпадают конкретные особенности предмета... Так как у меня постоянно нет присутствия Я, появляется такая пустота внутренняя, то есть нет радости ощущения Я, то есть нет радости вообще бытия! Я конкретно не вступаю в сво нормальное историческое существование, так? Появляется, так сказать, уход, углубление в такое само-бытие, то есть это достигло такого, такого качественного предела, когда уже произошл какой-то переворот, переворот внутри, [Большая медицинская энциклопедия, 1960]. В данном фрагменте помимо указанных ранее особенностей важнейшей является отсутствие направленности речи на собеседника, нет обращений к кому-либо, общение ведется исключительно с самим собой.

В описании признаков истерического расстройства личности МКБ- и DSM-IV отмечают самодраматизацию, театральность, преувеличенное выражение эмоций при выраженной поверхностности и лабильности эмоциональности, неадекватная обольстительность во внешнем виде и поведении, провокационное поведение, импрессионистский стиль речи с недостатком внимания к деталям. Необычным проявлением подобных расстройств также является пуэрилизм – явная детскость в речи и поведении больного, считающего себя ребенком; больной капризничает, часто плачет, просит поиграть с ним.

Однако наиболее частотным признаком истерического расстройства является псевдодеменция. В специальной литературе находим такое описание подобного явления: «Относительно легким и сравнительно неглубоким из истерических расстройств является псевдодеменция. Человек перестает правильно отвечать на вопросы, с нарочито расстроенным выражением лицам оглядывается по сторонам, таращит глаза, как бы изображая слабоумного и беспамятного. На простые вопросы дает нелепые ответы, но по содержанию вопроса. Неправильные ответы иногда сочетаются с неправильными действиями: так, больной, успешно совершая более сложные движения, не может отпереть ключом дверь, открыть коробку спичек и совершить другие простейшие операции. Типичной особенностью псевдодементного состояния является контраст между неправильными ответами, поступками и действиями в простых обстоятельствах при одновременном сохранении сложных решений и действий» [Дроздов, 2007].

Приводим выдержки разговора с больной, страдающей подобным расстройством (В – врач, Б - больная):

«В:

- Какое сегодня число?

В:

- Какой месяц?

Б:

- Шестидесятый? Первый?

В:

- Сколько у вас пальцев?

Б:

- У меня нет пальцев.

В:

- Ну как же, вот у вас пальцы. Посчитайте.

Б:

- Двенадцать, много.

В: Знаете ли вы пословицу… Б (перебивает): Я пословиц не знаю.

В: А что это за пословица – «тише едешь, дальше будешь»? Как ее Б: А я не знаю почему – тихо ехать, а дальше будешь. Я не знаю.

В: А как понять: «не в свои сани не садись»?

Б: Я не садилась» [БМЭ, 1960].

Примечательным фактом является то, что данной пациентке 46 лет, и она – женщина, получившая образование. Речь во время интервью медленная, крайне вялая, реакции не охотные, через силу. Частые паузы, вздохи. Подобные расстройства речи и сознания психиатры считают временными, а также связывают с тяжелыми эмоциональными травмами, зачастую потерями.

В МКБ-10 и DSM-IV описываются симптомы маниакальной и депрессивной фаз биполярного аффективного расстройства. Для маниакальной фазы свойственны: многословная, ускоренная речь, падение количества смысловых ассоциаций с параллельным нарастанием механических ассоциаций (по сходству и созвучию в пространстве и времени). В данной фазе больной постоянно шутит, смеется, однако при этом возможны кратковременные вспышки гнева. Ярко выражено речевое возбуждение, оно достигает степени скачки идей. Вести с больным последовательную беседу невозможно в связи с выраженным двигательным возбуждением и отвлекаемостью. Приводим запись части монолога женщины, находящейся в маниакальном состоянии. Первая часть данного сообщения произносится как одно предложение, без пауз.

«У меня муж-то капитан, че-то, моряк, я когда к нему ехала на эту самую, в международном вагоне, на эту самую, Камчатку, в Петропавловск, черт его совсем задери, так, в Петропавловске-Камчатском я жила там, вы что не поверите, я – дочь генерала, сразу, мне только сказал муж: «Голубка, прилети ко мне!», он шифровочку мне как дал, там нужно одно дельце разобрать, я сразу села в международный, раз, затем я села на турбоэлектроход-дизель, два!, и сразу голубка прискакала к своему милому, сразу посмотрела, сразу прилетела обратно в Москву, сразу после этого коекого сняли, кое-кого поставили на место, и потом сразу же наш флот стал гораздо лучше.

(Начинает петь):

Тараритатататам!

Вы смотрели или нет «Высоту», да?

Как вам этот фильм там нравится?

Как вам Рыбников там нравится?

Говорят, он тож да мной-да, И немножко тоже-тоже.

Это было ну когда-то, Когда я к папочке приходила в госпиталь, Я с ним встретилась однажды В коридорчике, случайно.

Он так мне подмигнул, Что я просто растаяла, Что я просто все позабыла, Неужели это правда, Что я так хороша собой.

Ну, давайте вместе, в унисон! Что, нет голоса? Безобразие!

Слушайте, дайте немедленно, что, стул мне! Или, как его, рояль мне!»

Речь пациентки настолько быстрая, что слова трудно разобрать, понять смысл высказывания в целом можно, однако из-за скачки идей это становится проблематичным. Голос сиплый, что также характерно для периода маниакального состояния.

В депрессивной же фазе отмечается снижение настроения, медленная, немногословная, тихая речь, переходящая в шепот, ответы на вопросы односложные, с большой задержкой. По своей сути и особенно в сравнении с маниакальным состоянием, депрессивная фаза не так явна и примечательна.

Речь больных аутизмом имеет форму эхолалий (повторы элементов речи, услышанных от окружающих, по радио или телевизору), понимаются только простые однозначные императивы ("садись", "ешь", "закрой дверь" и т.д.). Американские ученые описывают речь аутистов следующими терминами: «machine-like», «monotonic», «sing-song» [2009, URL:

http://www.special-learning.com/article/abnormal_speech_patterns_in_autism].

Поскольку абстрактное мышление отстает в развитии, дети-аутисты часто не понимают таких элементов речи, как, например, местоимения. В случае подобного отклонения внимание в первую очередь привлекает не речь больного (зачастую им свойственна неразговорчивость), а, напротив, отсутствие ответной реакции на коммуникативный позыв.

распространенные психогенные обратимые расстройства, среди которых наиболее часто встречается невроз. В процессе коммуникации невроз часто проявляется в проблемах в общении, связанных с неадекватно заниженной или завышенной самооценкой, плаксивостью, раздражительностью, а также чувствительностью к громким звукам (в том числе голоса собеседника).

Психические расстройства находят не только устное выражение. В судебной психиатрии особое внимание уделяется письменной речи больных с различными симптомами известных девиаций. Например, отмечается, что письма, написанные в маниакальном состоянии, отличаются своеобразным стилем (присутствуют непоследовательность и несвязность в изложении, доходящие до полной бессвязности), быстротой течения идей, что вызывает нарушение логической связи. Характерным для таких больных является злоупотребление при письме точками (точки ставятся почти после каждого слова). В депрессивной же стадии больные пишут мало, часто не дописывают слова. Характерно употребление вставок, исправлений. В тяжелых случаях наблюдаются орфографические и грамматические ошибки. В своих письмах больные часто повторяют одни и те же жалобы, выраженные короткими фразами с тяжелой конструкцией [Томилин, 1963, с.83].

Письму больных шизофренией свойственно повторение одной и той же буквы по нескольку раз, писание справа налево, наклонность писать второй текст между слов первого текста, желание писать колонками и т.д. Больные придумывают новые слова, иллюстрируют написанное малопонятными или вообще непонятными чертежами и рисунками, имеют крупный почерк с заполнением страницы всего лишь несколькими буквами или словами, которые причудливо украшают разнообразными узорами [там же].

Разумеется, выделение всех перечисленных коммуникативно-значимых нарушений непосредственно в симптомы определенных заболеваний, а также способность к его диагностированию являются прерогативой врачейспециалистов, что еще раз доказывает необходимость осведомленности при считывании эмблемы, коей в данном случае является девиативное поведение индивида: несведущий в вопросах психиатрии человек сможет понять, что перед ним нездоровый человек, врач же точно скажет, что это, например, шизофреник.

Существуют ситуации, в которых правильное и своевременное считывание коммуникативно-значимых отклонений может сохранить человеку жизнь и здоровье, например, в случае внезапной потери речи, возникающей при ряде серьезных физиологических нарушений:

- остром нарушении мозгового кровообращения, более известном как инсульт, - эпилептическом припадке, - опухоли или абсцессе мозга.

Нормативные эмблематические коммуникативные ошибки являются более частотными, нежели системные, так как их появление допускают и психически здоровые люди, и носители языка, являющегося родным для общества, в котором находится индивид.

По своей природе данные ошибки, несмотря на нарушение образцового употребления языковых элементов, внутри определенного социума не считаются ошибками в принципе. Напротив, подобное использование языковых средств становится новой нормой, автономной и не зависящей от литературной, которая превращается в чужеродную. Подобная характеристика указывает нам на важнейшее свойство коммуникативной ошибки как таковой – она ситуативна. Это означает, что одна и та же девиация, допущенная в разных условиях, в одних будет считаться ошибкой, а в других – нет. Для примера рассмотрим диалектизмы. Употребление такой специфической лексики на официальном мероприятии, все участники которого придерживаются литературных норм, будет ошибочно и приведет к негативным последствиям, в то время как в условиях непринужденного общения с носителями данного диалекта именно использование актуальных диалектизмов будет являться нормативным.

Согласно словарю лингвистических терминов, диалектом является «местное или социальное наречие, говор, являющиеся разновидностью общенародного языка» [Жеребило, 2010]. Любой диалект содержит в себе большое количество особых явлений, маркеров, по которым можно его узнать. Эти маркеры называются диалектизмами. Не стоит путать диалектное слово и диалектизм. «Кочет (петух) в диалекте – это диалектное слово.

Употребленное в литературном языке – диалектизм. Употребление диалектизмов в литературном языке приводит к нарушению чистоты речи. В художественных произведениях диалектизм используется как одно из средств образности. В частности, диалектизмы могут использоваться при создании речевой характеристики персонажей» [Жеребило, 2010].

В этом же источнике находим различения следующих типов диалектизмов:

- грамматические диалектизмы (слова, имеющие иные, чем в литературном языке, грамматические характеристики);

- лексические диалектизмы (слова, отличающиеся и по форме, и по значению от слов общенародной лексики);

- морфологические диалектизмы (тип диалектизмов, обладающих специфическими диалектными категориями и формами);

фонетические особенности того или иного диалекта);

- этнографические диалектизмы (тип диалектизмов, обозначающий свойственные данной территории предметы быта, пищи и т.п.) [Жеребило, 2010].

интересных и богатых диалекта – донской казачий в рамках русскоязычной культуры и эбоникса (афроамериканского диалекта) – в англоязычной.

Рассматривая донской казачий язык, обратимся к роману А.П.

Коханова «Лазоревая степь», в котором красочно переданы все нюансы этого специфического, живого и по сей день развивающегося диалекта.

Грамматические диалектизмы представлены в следующих примерах: к Покрову дню (вместо «в Покров день»); память сохранить об муже моем золотом; поднялся от брезента.

Лексическими диалектизмами речь казаков по истине изобилует:

кричать – плакать, няхай – пускай, гутарить – говорить, дураковать – шалить, жонка – жена, карпятки – носки, надысь – недавно.

Фонетические диалектизмы отмечаем по тексту: жавика (ежевика), ишо (еще), шашнадцать (шестнадцать), ндравится. Интересной особенностью является следующая закономерность – чем старше человек, тем больше отдалено его произношение от литературной нормы в условиях определенного диалекта.

Среди морфологических диалектизмов можно выделить – силов не хватит, едуть, ждеть, ночей (ночью).

Этнографические диалектизмы также встречаются в речи донских казаков: загнетка – место в русской печи, куда ставят чугунок; каймак – пленка, образующаяся при кипячении молока.

Однако, для того, чтобы оценить специфику рассматривать речи казаков, лучше взглянуть на небольшой отрывок, иллюстрирующий практически все вышеописанные явления:

«В это время начало смеркаться. Атаманец левадой об лощину.

Заметил Варькю и к Бодягину кургану подалси. Условились они при мимолетной встрече, что там он ие последний раз поцалуить. Минут через пять и молодушка туды ж подкатила. Должен заметить, что Варькя в то время в жалмерках пребывала, муженек ие службу ломал где-то не в наших краях. Она, ох и дюже разбитная была, под надзором свекра пребывала. Он, муж ие, Федор, на ней жанился перед самой службой. Я в то время уже смышленый был, знал што по чем. Выйдить, бывало, на край станицы, это у нас в Денисовке дело было, куток наш так, в Верхне-Чирской называлси»

[Коханов, 2009].

Переходя к эбониксу, мы предлагаем рассмотреть данный диалект на примере афроамериканских песен, очень популярных на данный момент. В их текстах отмечаем следующие диалектизмы:

- грамматические диалектизмы: отсутствие формы третьего лица единственного числа: «… now that don’t kill me can only make me stronger»

[Kaney West, 2007], частое отрицание в любом времени и форме через ain’t:

«as long as she ain't stopping» [50 Cent, 2005], двойное отрицание: «cause ain't nowhere in the globe I'd rather be» [Akon, 2003];

- лексические диалектизмы: ya – you, nay – no, hood – neighborhood, flick - cinema;

- морфологические диалектизмы: wanna – want to, going to - gonna;

- фонетические диалектизмы: произнесение буквосочетания th как [f]:

brother - [brf]; nothing - [nfi];

- этнографические диалектизмы: wanksta – ненастоящий, фальшивый гангстер; yayo – кокаин, drive by shooting – стрельба из проезжающего мимо автомобиля.

Оба описанных диалекта являются реальными, возникшими естественным путем и функционирующими в определенных социальных кругах в условиях действительного общения людей. Тем не менее, не все диалекты «настоящие». В связи с тем, что в современном мире процесс коммуникации зачастую переносится в виртуальное пространство, люди имеют возможность выражать свою фантазию в языковом творчестве. На данный момент существует не один искусственно созданный диалект, обладающий интересными и привлекающими внимание чертами. Одним из них является популярный на сегодняшний день «Йожиный диалект» - созданная людьми фонетическая запись русского языка, якобы ведущаяся от Йожа (абстрактного персонажа, вобравшего в себя представления о ежах).

Приводим пример данного диалекта, в котором сам Йож комментирует это явление:

«Аапачиму ввы спрашываитти? Ф.ф. ФФ,.фФфФФ!!! йожыннаэ норречие йесть таййнай изыкъ апщенийа ЙОЖЭЙ, абетающщих въ деббрях варонишшских лисоф иинагда пат шкаффам… праисхажденнее изыка давольна баналльнае: оччинь трудны пападать йожынай лаппай панужнай кнопкимдыр. аднакка нивзирая нна ету баналнастць ии видимайу прастату громатекимдыр, йожынаэ норречие давольна сложжно въ иизученийи ии дайотся далико нифсем ехехехехех… сложжнастць заключаитца фтом шшта громатичискии искажэннея ниретка имейутъ кантекстназовиссимый либба интуетиввнай характир инипаддайуцца фармалецаззыи… нно зото ФАРМАЛИНИЗАЦЦЫИ атлична паддаютса фсякие никашэррнаи аляшы пытайушчиися скампрамитиравать йожэй ниабаснованными напатками паповаду «урродаванейа русскава изыка», хехехех… оттто кливита!» [Луркоморье, 2012] закономерностях, скорее, подобная языковая вариация выполняет рекреативную функцию: развлечь, рассмешить собеседника.

Говоря о диалектизмах, важно отметить, что иногда употребления в речи всего одного подобного явления уже позволяет отнести человека к тому или иному этнокультурному сообществу, так как подобное коммуникативное нарушение обладает мощным эмблематическим потенциалом.

коммуникативных ошибок Основываясь на критерии коммуникативной релевантности, мы разделаем релевантные и нерелевантные ошибки. Исходя из того, что коммуникативная релевантность рассматривается нами в качестве соответствия получаемого результата коммуникации желаемому (достижение коммуникативной цели), нерелевантными ошибками мы обозначаем те, что не влияют в целом на исход коммуникации. В данном аспекте мы сталкиваемся непосредственно со сферой межличностных взаимоотношений (как культурных, так и общечеловеческих), а также с коммуникативной ситуацией, обуславливающей процесс общения. Такие нарушения, как оговорки, описки, опечатки, ослышки, неточности зачастую не влияют на исход разговора, и даже могут положительно воздействовать на него, привнеся юмористическую окраску коммуникации, например: она вылечилась на юриста, кармановый разговорник не испортит контакта двух собеседников. Рассматривая эмблематический аспект этого вопроса, можно отметить, что чаще всего подобные нарушения списываются на усталость, задумчивость, рассеянность и не оскорбляют реципиента.

Для примера предлагаем рассмотреть ситуацию из жизненного опыта.

В супермаркете пожилая интеллигентного вида женщина долго рассматривает товары. Поскольку рядов очень много, и организованы они определенным образом, известным только работникам магазина, она останавливает одного из консультантов зала и просит помочь:

- Девушка, не могли бы вы мне подсказать? Где у вас этот…забываю название все время… «Кискас»?

- Кошачий корм в соседнем ряду слева.

Как мы видим, женщина допускает искажение в названии товара, однако данная ошибка не является релевантной, поскольку не мешает ей достичь цели инициируемого ею коммуникативного акта – узнать, где находится данный товар.

Нерелевантные ошибки допускаются не только в ситуациях бытового общения. Иногда подобные нарушения могут встретиться и в литературе.

Приведем пример, взятый с одного из форумов, посвященных оружию (орфография и пунктуация авторов сохранена). Данный форум функционирует на сайте Guns.ru и даже содержит тему, называющуюся «Ошибки, казусы и ляпсусы в оружейной литературе».

Автор Kerk Pirr:

«…забавная ошибка, обнаруженная мной в известной книге Александра Борисовича Жука "Револьверы и пистолеты". Второе издание 1990 года, издательство Министерства обороны СССР. Началось с того, что мне в руки попался вот такой пистолетик французского производства. На первый взгляд - ничего особенного, обычный представитель могучего семейства "клонов" Браунинга 1906 года. Начал искать сей девайс в каталоге Жука. И нашел - на странице 389 за номером 53-52. Что самое интересное, уважаемый Александр Борисович, описывая 53-52 допустил несколько ошибок. Во-первых, не нарисовал выемку для затворной задержкипредохранителя на затворе слева. Во вторых, и это весомей, пистолет он приписал какой-то совершенно уже мифической оружейной фирме "Элепко файрармз компани". Хотя таковой в природе нет, пистолет выпущен Lepco fire-arms company. Откуда же взялось "Элепко..."?

Насколько можно судить по рисунку 53-52, расположенному на странице 389 Второго издания "Револьверы и пистолеты" 1990 года выпуска, Александр Борисович не полностью разглядел надпись на затворе пистолета с левой стороны. И воспроизвел верхнюю строчку следующим образом: "HELEPCO FIRE-ARMS COMPANY LONDON". Хотя, на самом-то деле там написано "THE LEPCO FIRE-ARMS COMPANY LONDON". Букву "Т" в начале надписи художник просто не заметил, видимо, использовал в работе не слишком качественное фото девайса из какого-то каталога.

Вот такой забавный ляпсус, нисколько не умаляющий значимость труда Александра Борисовича Жука и не ставящий под сомнение достоверность сообщаемых им сведений».

Автор ded2008:

«Жук действительно много с каталогов рисовал, так как нереально иметь все обозначенные им в книге образцы под рукой для зарисовки с выискивать ляпсусы у жука считаю недостойным, так как им был проделан forum.guns.ru/forummessage/85/1248139.html].

Как мы видим, ошибка автора, хоть по сути и являющаяся эмблематической (он не владеет используемым иностранным языком), абсолютно не релевантна и отмечается поклонниками упомянутой тематики как незначительная и, более того, упоминание подобной ошибки считается ими нежелательным в связи с общей ценностью работ автора произведении. Существует древняя игра танграм, головоломка, цель которой заключается в том, чтобы сложить из семи плоских фигур силуэт человека, животного или определенного заданного предмета. В литературе находим следующее описание нерелевантной коммуникативной ошибки, связанной с этой игрой:

«Никто не знает, когда появились первые танграмы.

Одна из первых книг о танграмах на английском языке, первоначально принадлежавшая Чарлзу Лютвид-жу Доджсону (более известному как Льюис Кэрролл), оказалась впоследствии в руках Дьюдени. Она называлась «Модная китайская головоломка» и была опубликована в Нью-Йорке в Французская книга неизвестного автора «Сборник занимательнейших игр, принятых в обществе» (1818 г.) может быть переводом книги из библиотеки Доджсона (хотя возможна и обратная ситуация: Доджсону принадлежал английский перевод этого французского оригинала). Мне не удалось видеть ни того, ни другого издания. В 1817 г. в Америке вышла книга под названием «Китайский философский и математический трангам».

«Транграм»-старинное английское слово, означавшее «безделушка», «игрушка» или «головоломка».

Сэмюэль Джонсон в своем словаре привел его в ошибочном написании транграм», которое продержалось довольно долго, переходя из одного словаря в другой. Возродил ли неизвестный автор забытое слово, которое в дальнейшем перешло в «тантрам», или допустил ошибку в написании известного слова «тантрам», уже бывшего в употреблении?» [Гардер, 1990, с. 202] Проанализировав приведенный пример, отмечаем: допущенная ошибка в написании названия китайской игры никак не повлияла ни на ее распространение, ни на любовь к ней большого количества людей на Западе.

В течение двух столетий даже существовало два варианта для названия головоломки, хотя изначально правильным был единственный – «танграм», что в переводе с китайского значило приблизительно следующее: «семь дощечек мастерства».

Реальная жизнь изобилует различными ситуациями общения, описание которых не ограничивается схемой «отправитель речи – получатель речи».

Существуют особые коммуникативные акты, в которых используется посредник – переводчик. Безусловно, от профессионализма и компетенции переводчика зависит очень многое – в какое русло пойдет разговор, будут ли достигнуты коммуникативные цели участников акта.

Приведем пример нерелевантного коммуникативного нарушения, используя именно коммуникативный акт при участии переводчика. Данная ситуация описывается на новостном сайте Newsland.com под заголовком «Самые смешные ошибки переводчиков дипломатов».

«В новой книге Ричарда Вулкотта, который четыре года возглавлял министерство иностранных дел Австралии, рассказывается, какие западни поджидают переводчиков.

По словам Вулкотта, иногда, чтобы точно перевести выступление, его лучше вообще не переводить. В подтверждение своей мысли он рассказывает о министре некой азиатской страны, который на банкете в Сеуле стал рассказывать длинный анекдот. «Переводчик на корейский ничего не понял, но виду не подавал. Он произнес пару фраз, и аудитория расхохоталась и зааплодировала», – пишет Вулкотт.

Позднее переводчик признался, что в действительности рассмешило присутствующих: «Скажу вам честно, господин министр: вашего анекдота я не понял, а потому сказал по-корейски: «Министр рассказал свой дежурный анекдот, а теперь, пожалуйста, все дружно посмейтесь и похлопайте»» [2009, URL: http://newsland.com/news/detail/id/85685/].

В данном примере иллюстрируется совершение нерелевантной коммуникативной ошибки. Подобное нарушение целесообразно рассматривать как эмблематическое – ведь не переведя часть высказывания, переводчик показывает свой непрофессионализм. Однако, отмечаем – переводчик, во-первых, не смог перевести именно анекдот, то есть наиболее «расслабленную» часть выступления министра, а во-вторых, сумел подобрать такие слова, что это вызвало не замешательство, а комический эффект, то есть даже привнесло элемент эмоциональной разрядки. Именно поэтому налицо случай допущения нерелевантной коммуникативной ошибки.

Тем не менее, переводческие ошибки, особенно в контексте важных политических переговоров, – не самая необходимая и желанная вещь, так как могут привести к нежелательному обострению взаимоотношений и непредсказуемым последствиям в ходе переговоров. В ранее упомянутом источнике описывается и подобная ситуация:

«Если верить Вулкотту, экс-премьер-министр Австралии Боб Хоук однажды немало озадачил японскую аудиторию, заявив в ответ на какие-то надоедливые вопросы японских официальных лиц: "I am not here to play funny buggers". Иначе говоря, он сказал: "Я здесь не для того, чтобы шутки шутить", употребив фразеологизм из австралийского разговорного языка.

"Для японских переводчиков эта простенькая фраза оказалась крепким орешком. Они собрались в кружок и стали шептаться, как лучше перевести на японский выражение «funny buggers», – пишет Вулкотт. – И только затем переводчики возвестили от имени Хоука: "Я здесь не для того, чтобы играть с вами в хихикающих гомосексуалистов»» [там же].

Описанная ситуация, в отличие от предыдущей, кажется смешной уже спустя время, да и к тому же, читателям, а не участникам того коммуникативного акта. Подобная вольность в переводе, вызванная некомпетентностью переводчика, являясь явно эмблематической, также релевантна, поскольку может буквально уничтожить диалог.

В отличие от неревантных, релевантные ошибки не только вызывают затруднения в процессе общения, но могут сделать коммуникативную цель недостижимой. К подобным нарушениям можно отнести резкое снижение регистра общения, например, обращение на «ты» с малознакомым человеком, либо старше по возрасту и выше по социальному статусу, а также использование нецензурной, бранной лексики или жаргонизмов. Статусная эмблематичность заключается в указательной сущности эмблемы как индексе социального положения индивида. Эмблема в данном случае выступает определенным признаком, осознанно или бессознательно выбранным человеком для передачи информации о его месте иили значимости в обществе.

Отклонение от принятой в данном конкретном обществе или социальном слое нормы выдает непринадлежность индивида к той или иной группе, а, следовательно, возводит его в ранг чужого. Зачастую в подобных случаях коммуникативная ошибка привлекает все внимание реципиента, оскорбляя его или вводя в недоумение, и, следовательно, не позволяет осуществить коммуникативные задачи.

И тем не менее, не всегда релевантные ошибки оскорбляют адресата.

Более того, некоторые адресаты могут быть очень довольны подобными нарушениями. Приведем пример эмблематической ошибки, сообщающей о некомпетентности одного человека, которой выгодно воспользовался другой.

В произведении «Священные монстры (портреты)» находим такое описание маркиза де Сада:

«В мире его романов монументальные злодеи конкурируют в насилии.

Но тут уже все ясно. Тому, кто видел подъезжающие к гильотине повозки, кто дышал запахом крови тем далеким летом 1793 года, а де Сад ежедневно ожидал, что его отправят на гильотину (легенда утверждает, что один раз его фамилию выкликнули, но писарь допустил ошибку в написании фамилии, и его не взяли в повозку). Такому человеку какие же еще книги писать?" [Лимонов, 2003, с.] В данном случае писарь допустил более чем релевантную ошибку – ведь неизвестно, возможно, вместо прославленного писателя казнили несчастного с похожей фамилией.

Несмотря на то, что не все релевантные ошибки связаны с подобными драматичными ситуациями, в контексте жизни отдельно взятого человека любая из них может понести важную роль. Приводим следующий пример – небольшой отрывок из эссе, написанного американской студенткой.

«Last week, for my American Modernist poetry class, I was assigned to read Wallace Stevens’ Sunday Morning and to write a short response. Prior to this semester I had little to no exposure to Stevens’ oeuvre, yet after a week of reading his poetry, I felt myself growing into an enthusiast. Feeling more at ease with Stevensian verse, I sat down to read the first stanza. It began, Complacencies of the peignoir—a seductive phrase, I thought. I could easily be this woman he describes, surrounded by the objects that fill her late and lazy morning: the coffee, oranges, and, well, maybe not the green cockatoo. The intensity of the tone increases as the woman dreams and feels the dark / Encroachment of that old catastrophe. Ah, yes, the inevitable onset of religious guilt; I understood this, too.

But then I reached the next line: As a clam darkens among water-lights.

I thought it a rather strange turn of phrase amidst the sacrificial and ominous language of the surrounding lines. But I continued to read until the end of the stanza, which ends with some of Stevens’ most blatantly religious language I’ve encountered thus far: Over the seas, to silent Palestine, / Dominion of the blood and sepulchre.

As is my custom, I read through the stanza a few more times, but continually stumbled over the word clam. What is Stevens even trying to say? Is this Stevens the Absurdist? I knew he could be quirky, parading images of the emperor of ice-cream or a rabbit as king of the ghosts throughout his poetry. But a clam? And it was darkening? Do clams darken while exposed to light? I didn’t know much about mollusks. If I were a more astute scholar I would have probably assumed this to be some kind of mistake immediately. But taking the Norton Anthology of Modern Poetry (that my friend had so kindly loaned me) as a sacred text, I figured I clearly didn’t get Stevens after all. Slightly disheartened, I closed the book and decided I would attempt to write some clever analysis of those lines later.

As good fortune would have it, I bought my own, later edition of the Norton Anthology that day. And, lo! Upon glancing at Sunday Morning again I noticed that the line contained a typo! As a calm darkens among water-lights.

That made infinitely more sense to me, and I felt silly for ever having considered clam as a viable option in that line. I cringed at the thought of my professor reading the elaborate interpretation of the Stevensian metaphorical clam and my feeble attempt to account for its place in the poem that I no doubt would have written. My academic horror quickly subsided, and I then laughed (probably a bit too much) about the ridiculousness that the simple erratum contributed to my reading. Most importantly, I’d say that this scholastic interlude led me to think about the importance of textual editing that I had so often disregarded before»

[Шлоссер, 2003].

«На прошлой неделе на уроке поэзии американских модернистов мне задали прочесть и кратко прокомментировать «Воскресное утро» Уоллеса Стивенса. До начала этого семестра я была мало знакома с творчеством Стивенса, но после недели прочтения его поэзии, я почувствовала, как превращаюсь в энтузиаста. Будучи относительно непринужденной, я приступила к чтению первой строки. Оно начиналось так: «Самодовольство пеньюара…» - я подумала о том, что фраза звучит соблазнительно. Я бы сама могла быть женщиной, которую он описывает, окруженной вещами, заполняющими ее позднее и ленивое утро: кофе, апельсинами, кроме, конечно, зеленого какаду. Интенсивность повествования повышается вместе с тем, как женщина спит и «ощущает темную Неотвратимость старой катастрофы». Ах да, неизбежное начало религиозной вины; это я поняла.

Но тут я дочитала до строки: «Пока моллюск (clam) темнеет в лучах воды». Я подумала, что это довольно странный речевой оборот, учитывая священный и зловещий язык предыдущих фраз. Однако я продолжила читать до конца строфы, которая завершается наиболее явно религиозным оборотом Стивенса: «По морям, к безмолвной Палестине, / гробу и крови Господню».

По своему обычаю, я прочитала отрывок несколько раз, но каждый раз спотыкалась о слово «моллюск». Что же пытается сказать Стивенс?

Это его абсурдистская сторона?

Я знала, что он мог быть замысловатым, описывая изображения императора мороженого или кролика-короля призраков в своей поэзии. Но моллюск? И он темнеет? Моллюски темнеют, попадая на свет? Я не сильно разбиралась в моллюсках.

Если бы я была более проницательной, я, вероятно, зразу же заподозрила бы ошибку, но воспринимая Антологию Современной Поэзии (которая была так любезно одолжена мне моим другом) как священный текст, я полагала, что я просто никак не пойму Стивенса. Я слегка пала духом и я закрыла книгу, решив, что попытаюсь написать какой-нибудь умный анализ произведения позже.

По счастливому случаю, в тот день я купила свое собственное, более позднее издание Антологии. И, вот оно! Глядя на «Воскресное утро», я заметила, что в строчке опечатка! «Пока покой (calm) темнеет в лучах воды».

Лично для меня в этом варианте было бесконечно больше смысла, и я поняла, насколько глупо было даже предположить, что «моллюск» вообще мог каким-либо образом оказаться в этой строчке. Я съежилась от мысли о моем профессоре, читающем сложную интерпретацию метафорического моллюска Стивенсона, и моей жалкой попытки как-то найти этому моллюску место в стихотворении, а ведь я без сомнения бы это написала.

Когда мой ужас сошел на нет, я долго смеялась (вероятно, даже немного чересчур) над этой нелепостью: простая опечатка внесла свой вклад в мое видение произведения. А самое главное, этот случай заставил меня подумать о важности текстового редактирования, которое я так часто игнорировала прежде»

Данный пример уникален в своем роде. Именно он отражает очень интересный аспект любой эмблематической ошибки – возможность считывания этой ошибки самим ее совершившим. В данном случае девушка заподозрила тот факт, что классик вряд ли мог писать о неком абсурдном темнеющем крабе, но не стала уточнять этот момент, тем самым совершив стратегическую поведенческую ошибку. По счастливому случаю казус прояснился до того, как стал достоянием общественности, а девушка сделала определенные выводы. Продолжая эту идею, отмечаем, что если бы совершающие коммуникативные ошибки сами могли бы считывать свои нарушения в качестве эмблем, это дало бы им возможность их исправлять и предоставило бы существенный потенциал для личностного роста.

существует множество анекдотов. Один из них посвящен совершению подобных нарушений на письме.

«A new monk arrives at the monastery. He is assigned to help the other monks in copying the old texts by hand. He notices, however, that they are copying copies, and not the original books.

So, the new monk goes to the head monk to ask him about this. He points out that if there was an error in the first copy, that error would be continued in all of the other copies. The head monk says, "We have been copying from the copies for centuries, but you make a good point, my son."

So, he goes down into the cellar with one of the copies to check it against the original. Hours later, nobody has seen him. So, one of the monks goes downstairs to look for him. He hears sobbing coming from the back of the cellar and finds the old monk leaning over one of the original books crying. He asks what's wrong.

"The word is celebrate not celibate," says the old monk with tears in his eyes».

«Молодой монах прибывает в монастырь. Ему поручают задание помогать другим монахам переписывать старые тексты от руки, однако он замечает, что переписывают они с копий, а не с оригинала.

Подивившись этому факту, он выразил свое удивление отцунастоятелю, ведь если кто-то допустил ошибку в первой копии, она будет повторяться вечно, и ее никак не исправить, ибо не с чем сравнить. Отецнастоятель отвечает:

- Сын мой, вообще-то мы так делали столетиями… Но, в принципе, в твоих рассуждениях что-то есть.

И с этими словами он спустился в подземелья, где хранились первоисточники. Прошло несколько часов, а его все нет. Обеспокоенный монашек спустился в те же подвалы на поиски святого отца. Он услышал плачь из глубины подвала и нашел настоятеля – тот сидел перед раскрытым томом оригинала и плакал. Юноша спросил, в чем дело.

- Celebrate, - ответил отец-настоятель со слезами на глазах, - слово было: c-e-l-e-b-r-a-t-e, не celibate».

Приведенный анекдот описывает, как единственная случайная ошибка (эмблематическая коммуникативная ошибка, говорящая о невнимательности человека, впервые переписавшего текст с опиской) может изменить уклад жизни целого общества на тысячелетия. Шутка состоит в замене слова celebrate (англ. «праздновать») на celibate (англ. «целибат, безбрачие»).

Разумеется, анекдотическая история является вымышленной, но кто знает, сколько ошибок допущено в известных текстах по всему миру?

Анекдотичные ситуации зачастую описывают и допущенные релевантные ошибки в устной коммуникации:

«Произошло это еще в то время, когда для того, чтобы купить билет на самолет, нужно было идти в ТРАНСАГЕНТСТВО, выстаивать очередь и потом счастливчики получали такой билетик с криво обрезанным краем, конфигурация которого обозначала цену. Вспомнили? Где-то году в 1982. Там еще паспорта надо было предъявлять и лично за билетом являться. (Впрочем, я давно оттуда, может, там и до сих пор так).

Так вот, стоит громадная очередь, номерки пишут на руках, "вас здесь не стояло", и пр. Все нервные. Кассирша кроет матом всех подряд. Компьютеров не было, кассирши запрашивали данные по телефону.

Короче, народ в диком напряжении. Доходит очередь до маленького гражданина с бородкой, за которым я стою. Кассирша дежурно охаивает его: паспорт заранее надо доставать, почему календарь не приготовил?

откуда я знаю, когда прилетит? какое мне дело, что оттуда никак не доберешься ночью и т.д. Вдруг у кассирши резко меняется выражение лица и она, глядя в его паспорт, пронзительно вскрикивает "КАК???!!!" И мгновенно переходит на совершенно другой тон: "Каким рейсом Вы хотели бы лететь, Владимир Ильич?" Народ в очереди мгновенно настораживается от такой перемены, да еще от такого сочетания Имени-Отчества. А кассирша продолжает тем же льстивым тоном:

"Как вы сказали, Владимир Ильич? Что вы попросили, Владимир Ильич?" Народ совершенно офигело смотрит на Владимира Ильича и тем не менее не понимает, чем кассиршу перепугало такое пусть даже "рулюционное" сочетание. Наконец, она набирает на телефоне номер оператора и диктует в трубку: "рейс такой-то, место такое-то, Владимир Ильич Ленин". В абсолютной тишине я ясно слышал в трубке с другого конца то же самое "КАК???!!!", на что кассирша с достоинством повторяет:

"Владимир Ильич Ленин!" Все это время мужичок пытается что-то сказать кассирше, но та уже заканчивает разговор, вешает трубку, приветливо поворачивается к мужичку и сообщает ему координаты рейса. Тут только мужичок получает право голоса и опять же при полной тишине робко вставляет: "Не Ленин, а ЛЕВИН". Кассирша тупо смотрит в паспортину, народ приходит в движение, я через плечо мужичка читаю в его паспорте черным по белому "Владимир Ильич ЛЕВИН". К кассирше возвращается вся ее природная агрессивность, она зеленеет-краснеет-белеет, набирает в легкие воздух и, выбрасывая из окошка билет вместе с паспортом, орет: "А какого ж ты хрена сразу не сказал, что у тебя фамилия неправильная!!» [2002, URL:

http://www.vysokovskiy.ru/] В данном анекдоте изображена ситуация, в которой индивид совершает ошибку интерпретации полученной информации – неправильно читает фамилию. Ошибка эмблематична, так как явно показывает отношение женщины к вождю мирового пролетариата. В то же время нарушение релевантно, поскольку кардинально меняет весь ход коммуникативного акта и определяет характер взаимодействия внутри него.

2.4. Интерпретация адресатных и адресантных коммуникативных ошибок Принимая за основу критерий участника общения, мы разделяем ошибки адресантные и адресатные. Адресантные ошибки совершаются отправителем речи (информации). Подобные нарушения отличаются фактически безграничным многообразием, а также могут приводить к самым непрогнозируемым последствиям - как отрицательным (непонимание, неприязнь, агрессия), так и положительным (комический эффект, «разрядка»

обстановки и т.д.). Эмблематичность в данном случае обусловлена ситуативно: например, если мужчина, входя в дом, не здоровается с тем, кто встречает его на пороге, это нарушение формульной модели поведения может быть по-разному считано и интерпретировано: если его встречает знакомый, он может увидеть в нем эмблему, говорящую о невоспитанности, однако если мужчину встречает его жена, хорошо знающая поведенческие особенности мужа, она сразу считывает эту значимую лакуну как признак того, что у супруга был сложный день. Продолжая иллюстрировать индивидуально-личностный аспект эмблематичности, отметим, что весьма частотной эмблемой выступают разнообразные речевые афазии. В данном случае осведомленность реципиента является ключевым фактором глубины раскрытия эмблематического потенциала коммуникативного нарушения.

Например, речь индивида, хотя и формально не дезорганизованная, но не несущая никакого смысла, в которой связываются несовместимые понятия и словосочетания, вводящие слушателя в когнитивный диссонанс, типа:

лазурный лягушачий голос тишины, будет воспринята обывателем как эмблема, просто означающая, что перед ним душевнобольной, в то время, как специалист-психиатр на основании услышанного может сделать более точный вывод – подобная речь указывает на шизофрению.

В большинстве случаев адресантные ошибки совершаются при переходе на непривычную языковую систему. Для их совершения необязательно быть школьником или студентом, из приведенного примера мы увидим, что подобные нарушения характерны и для признанных писателей с мировым именем. В одном из выпусков журнала «Иностранная литература» есть статья, посвященная многочисленным ошибкам, допущенным Иосифом Бродским.

«В одном из интервью Иосиф Бродский обмолвился, что при существовании в двух культурах легкая степень шизофрении является не более чем нормой. С научной точки зрения поэт допустил ошибку, для неспециалистов распространнную: спутал одно психическое заболевание (распад процессов мышления и эмоциональных реакций) с другим - так называемым диссоциативным расстройством личности, которое в просторечии именуют ее раздвоением. Подвела этимология: история термина шизофрения восходит к древнегреческому словосочетанию со значением «раскалывать рассудок». Более чем за полвека до Бродского подобную ошибку допустил в одной из статей Т. С. Элиот.

оригинальности собственного английского имиджа. В случае Бродского это означало стремление не вписаться - а, наоборот, выступить против устоявшихся в англоязычной поэзии традиций. Прежде всего это касалось нехарактерной для современного английского стихосложения тенденции к строгой ритмической упорядоченности. Число английских верлибров у Бродского ничтожно мало, а названия ряда стихотворений свидетельствуют о несомненной тяге к стилизации: Tune, Carol, Anthem, Tale. Таковы и его Песни, сознательно ориентированные на опыт Песен Одена. Для современного читателя это выглядело откровенным анахронизмом.

Другой точкой преткновения стала рифмовка. В стремлении к оригинальной рифме Бродский шел на эксперименты, носителям языка казавшиеся рискованными, а то и вовсе невозможными. Прежде всего речь о составных рифмах, наподобие Venus - between us в финале Trnfallet или Manhattan - man, I hate him из Blues. Они не только вызывали оторопь у коллег-стихотворцев, но и приводили порой к появлению незапланированного комического эффекта. Дело в том, что в английской поэзии подобная рифмовка характерна лишь для низовых, иронических жанров» [Куллэ, 2013].

Писателем были допущены многочисленные ошибки, нарушавшие привычные нормы, что зачастую не позволяло ему достичь желаемого драматичного эффекта – аудитория попросту не концентрировалась на глубинном смысле из-за отвлечения на формальную составляющую. Причем, интересным является тот фат, что попытки перевода произведений на русский язык также не отмечаются успехом именно из-за выбора своеобразных конструкций при их написании на английском. В том же источнике находим продолжение:

«Англоязычное творчество Бродского можно оценивать по-разному. И как причуду гения, и как его провал, и как напоминание о тотальном языковом эксперименте, поисках общего знаменателя для англо- и русскоязычной поэзии.

Попытка перевода Бродского на русский выглядит едва ли не безумием. … Eighteen years I’ve spent in Manhattan.

The landlord was good, but he turned bad.

A scumbag, actually. Man, I hate him.

Money is green, but it flows like blood.

I guess I’ve got to move across the river.

New Jersey beckons with its sulphur glow.

Say, numbered years are a lesser evil.

Money is green, but it doesn’t grow.

I’ll take away my furniture, my old sofa.

But what should I do with my windows’ view?

I feel like I’ve been married to it, or something.

Money is green, but it makes you blue.

A body on the whole knows where it’s going.

I guess it’s one’s soul which makes one pray, even though above it’s just a Boeing.

Money is green, and I am grey.

Восемнадцать лет я топчу Манхэттен.

Добрый хозяин, сдававший кров, стал редкой сволочью. Впрочем, хер с ним.

Вечная зелень течет как кровь.

Может, махнуть через реку пехом?

Серное пекло Нью-Джерси ждет.

Дни сочтены, и это неплохо.

Вечная зелень не прорастет.

Я вывезу старый диван и пожитки, но как предать свой вид из окна?

Чую, что я обручен с ним по жизни.

Вечность, как тоска, зелена.

С телом O. K., но шепнуть О Боже!

может лишь то, что зовут душой.

Даже когда в небесах только Боинг.

Зелень бессмертна, а я седой.

Перевод Виктора Куллэ Новый мир, 2010, № 8» [там же].

эмблематическими, так как выдают в писателе с блестящими, глубокими и новаторскими идеями представителя чужой культуры, который не всегда в состоянии донести желаемый смысл до иноязычного читателя.

В отличие от адресантных, адресатные ошибки совершаются реципиентом, и, поскольку в данном случае коммуникативная ошибка рассматривается с позиции слушающего, наиболее важным представляется нарушение интерпретации сообщения. Здесь мы имеем дело с несколькими наиболее распространенными обозначениями: непонимание, недопонимание или недоразумение. В случае полного непонимания резонно считывание подобного коммуникативного нарушения, как отсутствие принадлежности слушающего к данной языковой среде, или же, в зависимости от условий протекания коммуникативного акта, наличие нездоровой психики коммуниканта или его временное плохое самочувствие, однако в ситуации частичного недопонимания или недоразумения отправитель сообщения считает эмблематическую коммуникативную ошибку интерпретации признаком усталости, невнимательности, рассеянности и прочих менее серьезных нарушений.

Невзирая на то, что чаще всего адресатные ошибки вызваны незначительными причинами (такими, например, как невнимательность), приводить они могут к весьма существенным неприятным последствиям, особенно если речь идет о принятии важных решений политического характера.

Находим яркий пример в произведении «Бой неизбежен!» Питера Смита:

«В тот момент, когда оба флота заметили друг друга, положение итальянской 3-й дивизии было довольно незавидным. При перемене курса, которая была выполнена в 11.01 по приказу адмирала Иакино, она уже отставала от остальных кораблей. По сообщениям британских пилотов, строй дивизии полностью смешался, потому что капитан «Тренто»

неправильно понял приказ. Все это привело к задержке, и теперь крейсера оказались далеко позади. Мало того, в результате путаницы флагманский «Триесте» находился в центре колонны, вместо того чтобы возглавлять ее.

Несмотря на это, первыми открыли огонь именно итальянцы.

Едва адмирал Кампиони успел радировать своим кораблям: «Не вступать, повторяю, не вступать в бой», как в 12.20 адмирал Маттеуччи приказал своим крейсерам, начиная с «Фиуме», открыть огонь. Он действовал по ситуации, так как линкоры противника не видели. Это решение было совершенно оправданным, и позднее командование поддержало его. Кампиони полагал ситуацию неподходящей для боя, однако события вырвались из-под его контроля. Итальянские крейсера были просто вынуждены защищаться от стремительно приближающегося противника»

[Смит, 2005, с. 326].

Неправильная интерпретация полученного сообщения, исходя из примера, вынуждает адмирала предпринимать действия, которых можно было бы избежать. Данная история помимо случая адресатной коммуникативной ошибки иллюстрирует значимость подобных нарушений – в пространстве представленной картины оно стоит человеческих жизней.

Приводим еще один пример на военную тематику, взятый нами из произведения советского и российского ученого-криминолога, сценариста и писателя Данила Корецкого «Татуированная кожа».

«Он бежал, как преследующий лося волк, и метров за пятьдесят до финиша действительно настиг отчаянно сопящего Пашку Лисенкова, выпрыгнул и двумя ногами сбил на землю. И сам не удержался, упал рядом, но тут же вскочил, догнал и уложил таким же способом еще двоих.

– Перекур, пять минут! – довольно скомандовал он. И когда новобранцы обессиленно повалились в траву, горделиво прошелся над ними, переступая через опасливо поджимаемые ноги. – Ну что, салабоны, сдохли?

– Никак нет! – молодцевато отозвался Вольф. Он действительно почти не устал и думал, что такой ответ понравится младшему командиру.

Но оказалось, что ошибся.

– Ах так... Тогда нечего разлеживаться. Встать! Вполголоса матерясь, ребята поднимаются. Некоторые еле держатся на ногах. Вольф ловит на себе косые взгляды и понимает, что допустил ошибку. Ему становится неуютно.

– Лечь! Десять отжиманий, потом еще три круга!

Вечером бойцов повели в баню. До предела измотанные молодые мылись последними. Хмуро стояли у входа, дожидаясь своей очереди и мечтая об отдыхе. Курева не хватало, несколько сигарет ходили по кругу.

Вольф не курил, держался в стороне, остро ощущая неприязнь товарищей»

[Корецкий, 2001, c. 112].

В этом эпизоде мы также наблюдаем совершение адресатной ошибки – Вольф неправильно сынтерпретировал вопрос командующего как некий вызов и решил, что проявление инициативы бежать дальше будет уместным, однако, как выяснилось, не был знаком с механизмами взаимодействия в условиях армии. Для его соратников подобное нарушение не прошло совершившего данную ошибку: образ выскочки, наглого эгоиста, не заботящегося о товарищах.

Приведем еще один пример неправильной интерпретации содержания сообщения:

«Ok, one day I was at my house riding my bike. I had a crush on a boy called Jason. I loved him so much I got to be carried away. So when I was riding my bike I saw him getting on his bike. So I said would you like to ride with me? He said sure. So we were riding bikes and I said do you have a girlfriend. He said no but I like somebody. I said who? He said I can't tell you. So I said describe her. He said she has brown hair and brown eyes pretty short and sweet. I fitted all those examples. So I stopped my bike and he did the same. I said I love you. He looked puzzled. I said I know you love me. So then my other friend comes up Kayla. She looked like me too. Uh oh!! He put his arm around Kayla and kissed her cheek. I turned red, red, red!! I fell to the ground so he helped me up and said sorry you just don't fit!!» [2005, URL: http://www.thatsembarrassing.com/embarrassingreading-the-wrong-signals.htm] Перевод:

«Итак, однажды я каталась на велосипеде у дома. Я была без памяти влюблена в мальчика по имени Джейсон. Во время своего катания я увидела его – он тоже садился на свой велик. Я предложила ему поездить со мной вместе, и он согласился. Пока мы катались, я спросила, есть ли у него девушка. Он ответил, что нет, но ему кое-кто нравится. Я спросила, кто это. Он ответил, что не может сказать. Тогда я попросила описать ее. Он ответил, что у нее каштановые волосы, карие глаза, и что она довольно низкого роста и очень милая. Я подходила под все эти описания. Я остановила свой велик, он тоже перестал ехать. Я сказала, что люблю его, он же выглядел растерянным. Тут к нам подошла девчонка по имени Кайла.

Она была в точности похожа на меня. О, нет! Он обнял Кайлу и поцеловал ее в щеку. Я покраснела, как рак!!! Я свалилась на землю, а он помог мне встать и сказал: «Прости, ты не совсем подходишь!»

Это небольшое эссе было взято нами с сайта Thatsembarassing.com, куда люди всех возрастов присылают свои истории, поставившие их в неловкую ситуацию. Приведенный пример иллюстрирует случай, в которой неловкость была вызвана неверным пониманием речевого сообщения собеседника. Еще древнегреческий мудрец Скилеф отмечал: «люди видят то, что хотят видеть; слышат то, что хотят слышать; верят в то, во что хотят верить и отказываются верить в то, что им не нравится». Нарушение интерпретации в данном случае было вызвано именно острым желанием услышать определенный факт, и никак не иной.

В пространстве русскоязычного Интернета также существует аналогичный сайт, на котором находим следующий пример забавной адресатной ошибки:

«Училась на нашем курсе девушка. Ну, как водится, со спины еще туда-сюда, а вот с фасада - Баба-Яга в юности... (к слову, все бы ничего, но подать себя красивой девушке ну очень хотелось, но не получалось - уж слишком она для этого старалась).

Ну-с, первый курс, Таня едет из анатомички, около десяти часов вечера, зима, холодно, последний почти пустой троллейбус - до 22.00 они ходили... В троллейбусе - наша Таня, еще одна наша же сокурсница - тоже из той же анатомички, шофер и в зюзю пьяный мужичонка на задней площадке. Расхожая истина: "Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки..." Мужичонке, похоже, водки хватило, ибо он решил позаигрывать с нашей героиней...

Девчонки после тяжелого дня обе дремали, склонившись вперед.

Мужик подошел к Тане и, в лучших традициях этикета, попытался завязать непринужденную беседу.

Мужик: "Ддевушка, ввы откуда?" Таня, монотонно-устало и спросонья чистую правду: "Из мооргаа..."

Мужик, обалдело: "А что вы там делали?" На этом этапе до девчонок стал доходить юмор ситуации. Таня, чуть приподнимая голову:

"Вы знаете..."

... поднимаясь выше: "... Нас по ночам..."

... еще выше: "... Иногда отпускают..."

И подняла на мужика глаза... украшенные синими тенями на веках... до бровей...

Тут случилось самое фантастическое: мужик поверил. Сразу, как только Таню разглядел... После чего махом почти протрезвел и в ужасе заметался, тут и остановка, на его счастье... Мужик с каким-то уханьем унесся прочь, подруги рыдают от смеха за компанию с водителем...» [2011, URL: http://prikol.bigmir.net/view/181431/] На сегодняшний день ситуации, в которых человеку приходится выстраивать стратегии и тактики ведения беседы не ограничиваются реальными бытовыми ситуациями – работой, походом в магазин или спортзал. Огромную популярность завоевала коммуникация посредством социальных сетей.

На сайте защиты детей Nedopusti.ru отмечается: «сегодня понятие «социальные сети» ассоциируется в первую очередь с «одноклассниками.ру», «вконтакте» и «моим миром». В крайнем случае, среднестатистическому пользователю на ум приходят различные блог-сервисы вроде «ЖЖ» и «дайри». Однако кроме этих общеизвестных сайтов, существует множество ресурсов в Интернете, на которых можно общаться с людьми и создавать собственные сообщества. Одними из таких ресурсов являются ролевые онлайн-игры.

Несмотря на то, что основной элемент интернет-игры это сам игровой процесс, общение между пользователями является неотъемлемой его частью.

Собственно, это и отличает многопользовательскую игру от обычной, в которую пользователь играет в одиночку. … Ролевая онлайн-игра подразумевает постоянную связь с другими игроками, активное взаимодействие или соперничество с ними. Именно поэтому подобные игры столь популярны – они соединяют в себе игрушку и социальную сеть» [2013, URL: http://nedopusti.ru/articles/read/17/].

Игры, на которые мы хотели бы обратить особое внимание, именуются термином MMORPG (massively multiplayer online role-playing game – «многопользовательская ролевая онлайн-игра») и представляют собой такой жанр игр, в котором игроки взаимодействуют друг с другом в особом мире, созданном разработчиком.

По этой тематике находим следующую информацию, описывающую механизмы взаимодействия:

«…как и в большинстве RPG, игроку предлагается роль вымышленного героя, и возможность управлять его действиями. MMORPG отличаются от однопользовательских и небольших сетевых ролевых игр множеством игроков, а также виртуальным миром, который продолжает существовать и в отсутствие игрока. Виртуальный мир поддерживается издателем игры.

В виртуальном мире игроки могут выполнять различные действия, взаимодействуя друг с другом. Существуют и управляемые компьютером персонажи, в том числе враждебные. В большинстве игр за уничтожение врагов датся вознаграждение и начисляются очки опыта. Полученные очки опыта игрок использует для совершенствования навыков и умений героя.

Вознаграждение (игровая валюта или ценные вещи) составляют основу экономических отношений между участниками игры.

Во многих MMORPG игроки имеют возможность создавать внутренние объединения, члены которых могут придерживаться определнной политики по отношению к другим игрокам и объединениям. В некоторых играх герои при первом появлении в мире нейтральны, в других — изначально враждебны к определнным персонажам согласно сюжету игры» [URL:

http://www.psylive.ru/articles/9231_mnogopolzovatelskie-onlain-igri.aspx].

Как бы ни называлась подобная игра, и какими бы деталями не обладал созданный в ее пространстве мир, схожим является главное – для решения практически всех задач и поддержания игрового процесса игроки должны договориться и выступить на «врага» всем вместе, поскольку по одиночке выполнить ни одного сложного квеста (сюжетного задания) не получится.

Несмотря на виртуальность игрового пространства, взаимодействие осуществляется реальными людьми – со всеми их компетенциями либо их отсутствием. В процессе распространения и популяризации ролевые онлайнигры превратились в полноценное коммуникативное пространство, которое, как известно, предполагает соблюдение определенных правил поведения.

Обратимся к «своду законов» подобного этикета, под названием «Правила сетевого этикета в социальных сетях, чатах и онлайн-играх», представленного на одном из Интернет ресурсов.

1. «В большинстве игр запрещено использование ненормативной лексики на форумах, в чатах и приватных сообщениях. Сдерживайте себя, ищите цензурные компромиссы, чтобы не поссориться с другими геймерами.

2. Стоит избегать или сводить к минимуму публикации сообщений, не имеющих отношения к игре. Обсуждение "офтопов" – сторонних тем и вопросов – захламляет форумы и чаты, мешает игрокам и модераторам и вызывает недовольство.

3. Если вас волнует какой-то вопрос, не надо дублировать его и заставлять геймеров обращать на себя внимание. Всегда можно обратиться к модератору.

4. Модератор почти всегда прав. Если у вас возникли конфликты с пользователями игры и они решаются не в вашу пользу, если вам делают замечание или наказывают (блокируют аккаунт на определенный срок, лишают привилегий), то лучше не спорить. Это только усложнит отношения с администрацией проекта и другими геймерами. Проще извиниться и согласиться с оппонентами. В случае уверенности в своей правоте и нарушения ваших прав нужно жаловаться, в том числе и на модераторов, в администрацию проекта.

5. Рекламные сообщения о других ресурсах, играх, сайтах запрещены пользовательскими соглашениями большинства онлайн-игр.

6. Не переносите конфликты с виртуальными персонажами в реальную жизнь. То же самое касается негатива в реальной жизни: игра – не место для сведения личных счетов.

7. Вежливость по отношению к другим игрокам обязательна. Геймеруновичку стоит понаблюдать за поведением старожилов, обратить внимание на то, как они разговаривают между собой, какие нормы и вольности сложились в сообществе» [2012, URL: http://altapress.ru/ story/96212].

Отклонение от перечисленных правил действительно может существенно осложнить жизнь нарушителю в игровом пространстве. В целом, по характеру нарушений как отправителя, так и получателя информации, причислить их могут к одной из наиболее распространенных групп:

Нуб представляет собой человека, совершающего, с точки зрения опытного игрока, нелепые ошибки в очевидных вещах. Данные ошибки могут быть как ошибками отправителя речевого сообщения, так и получателя. Например:

«kot2875: я деньги на аукционе отдал за камни, они списались, а камней самих в инвентаре нет. Что за разводы?

Archelide: все с аука получается на почте! Сто раз писали об этом везде! не переведется вас, нубов, никак».

Как мы видим, подобный «нубский вопрос», заданный отправителем, является для собеседника эмблематическим – он понимает, что его задающий не достаточно хорошо знаком с игровым процессом.

Следующий пример иллюстрирует, напротив, ошибку получателя информации:

«ZhenToN13: я все, хилит пускай чар, афк KonNosoroG: че за ФАК? Женек, ты че молчишь????

Startaletka: KonNosoroG, нуб ты чертов, хиль давай! Ушел Женек!!»

Как мы видим, получателю информации не удалось понять смысл сообщения из-за специфического термина «афк», что означает «away from computer», то есть «я занят, отошел от компьютера». Другими участниками коммуникативного акта эта ошибка считывается в качестве эмблемы и относит индивида к нубам.

Тролль также совершает в игровом процессе определенные нарушения устоявшихся норм, однако делает это намеренно, с единственной целью – поиздеваться над другими игроками. Именно тролли не дают другим выполнять квесты, торговать, выращивать культуры или собирать ресурсы.

Отношение к подобным игрокам остро негативное, поскольку они могут испортить главное - впечатление от игры.

Школота – отдельная категория игроков, совершающих ошибки в игровом процессе. Несмотря на то, что большинство игроков еще ходят в школу, школотой они не именуются. Школота в основном своем составе примечательна безграмотностью, наглостью, агрессией и нескрываемым несостоятельность в реальной жизни.

коммуникативных ошибок Принимая за основу критерий культурной пресуппозиции, в своей работе мы разделяем ошибки поведенческие и структурно-языковые.

Поведенческие ошибки являются девиациями, не связанными исключительно с языковым выражением. В подобном случае мы сталкиваемся с вопросами поведения, самопозиционирования, языком тела, хаптикой (языком прикосновений) и так далее. В качестве поведенческой ошибки может рассматриваться и отдельно взятый жест, поступок или даже формулировка Распространенной ошибкой русскоговорящих, например, в Греции является простое покачивание головой из стороны в сторону, для россиян означающее отказ или несогласие, а для греков, напротив, согласие, подтверждение сказанного. Нарушение подобного рода моментально считываются представителями местной культуры, а совершившие их идентифицируются в качестве чужаков.

Говоря о поведенческих ошибках, эмблематическими будут являться нарушения формульных моделей поведения, в том числе свода правил, регулирующего наш образ действия в соответствии с социальными требованиями – этикета.

Формульные модели поведения как составная часть жизни внешней и внутренней культуры общества, а также как фактор, формирующий коммуникативно-деятельностные ценности, знания, установки и лингвокультурологии и когнитивной лингвистике таких исследователей, как В.И. Карасик, Г.Г. Слышкин, С.Г. Воркачев, В.З. Демьянков.

Известно, что этикет как основной свод моделей образа действия представляет собой исторически сложившуюся систему правил социального поведения, принятых в традиционных для данного этноса ситуациях общения. Учитывая настоящий факт, можно сделать вывод, что лишь соблюдая определнный порядок действий, а также придерживаясь существующего способа организации допустимого и недопустимого, индивид принимает сложившуюся систему ценностей, и соответственно, может признать себя членом данного общества.

На протяжении тысячелетий в мире формировались, обогащались и трансформировались различные параллельно существующие культуры, диалог и успешное взаимодействие которых и веками ранее, и на данный момент имеет глубокие практические корни. Носители различных культур постоянно включаются в социальные и экономические связи, что превращает межкультурную коммуникацию в ежедневное и естественное явление.

Данный вопрос изучался в классических трудах В. фон Гумбольдта, А.А.

Потебни, А.Н. Веселовского, К. Леви-Стросса, Ю.М. Лотмана, основной акцент в которых делался на выявлении элементов культуры, участвующих во взаимодействии, определении формы и методов межкультурного диалога.

Однако в современных исследованиях помимо самого процесса межкультурной коммуникации все более детально рассматриваются различные виды вербальных и невербальных помех и предлагаются пути их преодоления. Такие исследователи, как Л.С. Выготский, B.C. Библер, М.С.

Каган, Л.Г. Ионин, Л.Н. Гумилева, О.А. Леонтович обращаются непосредственно к сложностям межкультурного взаимодействия.

Действительно, порой даже весьма образованный зрелый представитель той или иной культуры не в полной мере владеет всеми тонкостями ожиданий социального поведения, коими являются этикетные нормы его родного общества. В такой ситуации хотя и нежелательным, но, тем не менее, абсолютно естественным и закономерным является нарушение установленной системы правил поведенческой культуры другой страны.

Этикет является наиважнейшей частью культуры любой страны, но говоря о Западной Европе, первой ассоциацией при упоминании этикета возникает Великобритания, поскольку именно эта страна известна своим функционирования человека в обществе. Известно, что влияние этикета на частную жизнь англоязычного индивида весьма велико, поскольку именно в Великобритании культивируется сложная, разветвленная система этикетных норм и установок, касающихся самых мелких деталей как личной, так и социальной жизни человека.

Как отмечает О.Н. Короткова, этикет как условный ритуал представляет собой общепринятую систему определнных правил учтивости, которые регламентируют особенности взаимоотношений между представителями различных слов населения и социальных групп в соответствии с их общественным статусом [Короткова, c. 251]. В многочисленных работах, посвященных истории возникновения и становления английского этикета, отмечается, что несмотря на то, что правила поведения третьего сословия всегда отличались от правил аристократии, именно в XIX веке средний класс аристократических церемоний, создает собственные, во многом не менее жесткие, представления о хороших манерах. Несмотря на то, что некоторые аспекты этикета той эпохи во многом потеряли актуальность, в частности акцентуация религиозного благочестия, доведенного до показного пиетизма (ежедневные семейные молитвы перед принятием пищи и перед сном, табуирование упоминания многих частей человеческого тела, упоминание о беременности, рождении ребенка, некоторых предметах туалета), самому основному стремлению XIX века – стремлению к респектабельности – англичане остаются верны по сей день.

Как и более двухсот лет назад, богатство и знатность происхождения для англичанина хоть и остаются важными, но не являются определяющими положение в обществе факторами. Для того, что бы его добиться, необходимо соответствовать некоему поведенческому стереотипу:

респектабельность в данном случае достигается за счет собственного трудолюбия и добропорядочного поведения, а также его наглядной иллюстрации.

Говоря об этикете как таковом, в работах различных исследователей данной проблемы встречается отражение норм поведения в качестве системы негативных и позитивных стратегий вежливости. Негативная вежливость состоит в том, чтобы свобода партнера ни в чем не была ограничена, позитивная же вежливость представляет собой выражение единства и солидарности с партнером. Данный взгляд на проблему раскрывается в работах П. Браун и С. Левинсона [Браун, 1987, с. 129], рассматривающих вежливость как сохранение «лица», то есть социального имиджа индивида.

Традиционно англоязычное общение рассматривается как основанное на стратегии негативной вежливости. Весьма яркой иллюстрацией данного явления можно считать тот факт, что для истинного джентльмена непозволительным считается заплатить за даму, с коей он недостаточно долго знаком, поскольку это может поставить ее в положение обязанной своему спутнику. Соответственно, не имея представления о данном правиле, русский мужчина, стремясь произвести впечатление на представительницу данной культуры своей щедростью и вниманием, имеет все шансы поставить как себя, так и ее в неловкое положение. Подобную тенденцию применительно к английскому коммуникативному этностилю также отмечает Т.В. Ларина, прибегая к термину «коммуникативная неимпозитивность», который обозначает соблюдение дистанции и коммуникативной неприкосновенности, недопустимости прямого воздействия на адресата либо сведении его до минимума [Ларина, 2005, c. 252].

Одной из самых распространенных коммуникативных ошибок, особенно в условиях диалога с культурой Великобритании, является любое нарушение дистанции между коммуникантами в условиях, где эта дистанция необходима или же желательна как минимум для одного из участников. В целом, можно отметить, что вопрос дистанцирования как физического, так и поведенческого, представляет особый интерес применительно к британскому этикету в целом.

классификации Э. Холла, подразделяется на четыре уровня близости:

интимная (до 0,5 м) – данная зона используется при общении между близкими людьми, она часто эмоционально заряжена – коммуниканты могут выражать любовь, сексуальную заинтересованность, утешение или защиту;

персональная дистанция (от 0,5 до 1,2 м) возможна между друзьями или приятелями, участвующими в неформальном общении; социальная дистанция (от 1,2 до 3,5 м) характерна как для знакомых, так и для незнакомых людей, участвующих в деловой беседе; публичная дистанция (от 3,5 м и далее) обусловлена односторонним общением говорящего с аудиторий (например, лектора на занятии). Отклонение от ситуативно- и социально обусловленных норм, установленных в обществе относительно расстояния между собеседниками может привести к взаимному недопониманию. Например, нарушая интимную или персональную дистанцию и разговаривая с другом на слишком значительном расстоянии, говорящий рискует создать впечатление отчужденности или неприязни к собеседнику, в то время как напротив, сокращая социальную дистанцию, коммуникант может сформировать о себе впечатление как о вульгарном, невоспитанном человеке и даже получить обвинение в сексуальном харрасменте, особенно если нарушившим дистанцию был начальник, общавшийся с подчиненным противоположного пола. Учитывая национальную культуру русского народа, необходимо уделять этой проблеме особое внимание, поскольку русские располагаются к собеседнику ближе, чем англичане. Распространенной коммуникативной ошибкой со стороны говорящего в условиях публичной дистанции является отсутствие учета обстоятельств протекания одностороннего общения – находясь на значительном отдалении, согласно английскому этикету, отправитель речи обязан побеспокоиться о том, чтобы повысить голос, не переходя при этом на крик, а также обратить особое внимание на четкость своего произношения и стилизацию жестов.

К вопросу дистанции напрямую относится проблема хаптики, или поведения по части физического контакта, как определяет ее В.К. Харченко [Харченко, 2010, с. 156]. Известен опыт, проведенный несколько лет назад и заключавшийся в наблюдении за поведением собеседников, общавшихся за одним столиком в ресторане. По результатам опыта, в течение вечера пуэрториканцы в среднем касались друг друга 180 раз в час, французы – 110, англичане – ни разу.

Поскольку этикет фактически состоит из формульных моделей поведения (приветствия, прощания, просьбы, комплимента и т.д.), то нарушая правила этикета, мы ломаем ту или иную модель. В данном случае возникает вопрос интерпретации того или иного сбоя в формуле общения.

Чаще всего в такой ситуации мы имеем дело с двумя вариантами – либо с попыткой изменения социальных взаимоотношений (но в данном случае сбой требует особого рассмотрения в связи с возможной намеренностью действия, а следовательно, отсутствием ошибки как таковой), либо с принадлежностью отправителя речи к другой поведенческой культуре.

Второй вариант, разумеется, представляется наиболее частотным, поскольку продиктован самой реальностью и ее условиями. Миллионы людей до сих пор совершают классическую ошибку, реагируя на стандартную универсальную форму приветствия «How do you do?» как на вопрос о положении дел, или же не акцентируют свое внимание на правиле так называемых «долгих прощаний», подразумевающем многократное выражение благодарности гостем принимающей стороне, выражение нежелания покидать гостеприимный дом, а также множество других специфических нюансов. Также распространенным нарушением является подобная ситуация:

«- This is Mary, my wife.

- Hello. It’s rather cool here, I’ll close the window».

Как видно из данного диалога, собеседник не представился, а отвлекся на посторонний вопрос, что является недопустимым в поведенческой культуре Великобритании.

Нарушения этикетных норм не охватывают весь спектр возможных поведенческих эмблематических коммуникативных ошибок. По сути, поведенческая ошибка может быть любым воплощенным в жизнь неудачным внеязыковым решением. Например, появление ученика на занятиях в джинсах, футболке и кедах в гимназии, где строго придерживаются правила ношения формы, может быть диагностировано как поведенческая коммуникативная ошибка, поскольку в большинстве случаев сильно усложнит процесс продуктивной коммуникации учащегося с учителями. В качестве поведенческой ошибки может рассматриваться и отдельно взятый жест, поступок или даже формулировка своего высказывания, нечеткое обозначение мыслей и идей, как, например, описанный в романе «Дворянское гнездо» И.С. Тургенева эпизод:

«Лиза прошлась немного.

- Скажите, - начала она, - вы не огорчены? нисколько?

- Я сам не знаю, что я чувствую, - отвечал Лаврецкий.

- Но ведь вы ее любили прежде?

- И не огорчены ее смертью?

- Она не теперь для меня умерла.

- Это грешно, что вы говорите... Не сердитесь на меня. Вы меня называете своим другом: друг все может говорить. Мне, право, даже страшно... Вчера у вас такое нехорошее было лицо... Помните, недавно, как вы жаловались на нее? - а ее уже тогда, может быть, на свете не было.

Это страшно. Точно это вам в наказание послано.

Лаврецкий горько усмехнулся.

- Вы думаете?.. - По крайней мере, я теперь свободен.

Лиза слегка вздрогнула.

- Полноте, не говорите так. На что вам ваша свобода? Вам не об этом теперь надо думать, а о прощении...

- Я давно ее простил, - перебил Лаврецкий и махнул рукой.

- Нет, не то, - возразила Лиза и покраснела. - Вы не так меня поняли.

Вы должны позаботиться о том, чтобы вас простили...

- Кому меня прощать?

- Кому? Богу. Кто же может нас простить, кроме бога?» [Тургенев, 2007, 106 с.] В данном примере очевидно непонимание собеседником высказывания девушки о прощении – Лаврецкий, вероятнее всего, по причине глубокой обиды за совершенное женой предательство, воспринимает фразу на свой счет и отмечает, что уже простил супругу, в то время как Лиза имела в виду обратную ситуацию – прощения нужно было заслужить самому Лаврецкому.

В подобном случае недопонимание вызвано неверным выражением своих мыслей в определенном контексте ситуации. С позиции эмблематичности подобные нарушения плана выражения, если они в целом не свойственны человеку, указывают на его пребывание в угнетенном эмоциональном состоянии, что делает его речь либо прерывистой, либо включающей в себя элемент недосказанности. Акустически зачастую речь оформлена шепотом или приглушена.