«Пословичные концепты в паремическом дискурсе ...»

Теория диалогизма М.М. Бахтина [Бахтин 1979] заложила фундамент изучения социальной когниции и ситуационной когниции. Л.Якубинский и Е.Поливанов внесли свой вклад в изучение когнитивных основ диалога, указав на необходимость общего знания, разделяемого участниками коммуникации, для того, чтобы общение было успешным (см. [Заботкина 2011]).

Но отечественная когнитивная лингвистика имеет свою специфику, которая связана с тем, что когнитивная функция языка исследуется в двух аспектах: как познавательная, связанная с универсальными когнитивными механизмами человека, и как накопительная, отвечающая за сохранение культурно-значимой информации в языковых единицах и текстах. Второй подход получил название «лингвокультурологии», «культурной лингвистики» или «концептологии».

Концептология как ответвление российской КЛ представлена несколькими теоретическими школами концептуального анализа:

1) школа когнитивно-дискурсивного анализа, основанная Е.С.

Кубряковой и развивающая лучшие традиции учения Л.С. Выготского и ономасиологического подхода к анализу языкового значения. В этой школе слово трактуется как единица когниции и коммуникации. Постулируется, что значение лингвистического знака конструируется в момент разворачивания дискурса и каждый раз определенный фрейм, связанный со значением слова, активируется в дискурсе [Кубрякова 2004]. Концепт как базовое понятие определяется в этой школе как термин, служащий объяснению единиц ментальных или психических ресурсов нашего сознания и той информационной структуры, которая отражает знание и опыт человека, оперативная содержательная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга (lingua mentalis), всей картины мира, отраженной в человеческой психике. Понятие концепта отвечает представлению о тех смыслах, которыми оперирует человек в процессах мышления и которые отражают содержание опыта и знания, содержание результатов всей человеческой деятельности и процессов познания мира в виде неких «квантов» знания [КСКТ 1996: 90];

2) культурно-семиотическая школа Ю.С. Степанова, в которой концепт рассматривается как гештальт, т.е. как сгусток культуры в сознании человека, то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека; а с другой стороны, концепт – это то, посредством чего человек – рядовой, обычный человек, не «творец культурных ценностей» - сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее» [Степанов 1997:40]. Концепт понимается данным исследователем как квант переживаемого знания, соединяющий в себе индивидуальноличностные и культурно-групповые смыслы, имеющий три слоя или компонента:

1) основной актуальный признак, известный каждому носителю культуры и значимый для него, 2) дополнительный признак, актуальный для отдельных групп носителей культуры и 3) внутренняя форма концепта, неосознавамая в повседневной жизни, известная лишь специалистам, но определяющая внешнюю, знаковую форму выражения концептов;

3) школа логического анализа языка Н.Д. Арутюновой, в рамках которой разработана специфическая методология реконструкции концепта как составляющей концептуальной картины мира с учетом культуры, психологии и религии данного лингво-культурного сообщества. Н.Д. Арутюнова трактует концепт как понятие практической (обыденной) философии, которое является результатом взаимодействия таких факторов, как национальная традиция, фольклор, религия, идеология, жизненный опыт, ощущения и система ценностей [Арутюнова 1991, 1999]. Отмечается, что не всякое явление служит базой для формирования концепта, а лишь то, которое становится объектом оценки:

«Оценивается то, что нужно (физически и духовно) человеку и Человечеству.

Оценка представляет человека как цель, на которую обращен мир. Более всего и наиболее точно оцениваются человеком те средства, которые ему нужны для достижения практических целей [Арутюнова 1998: 181];

4) лингвокультурная школа аксиологической лингвистики В.И.

Карасика, который включает в определение концепта понятийное, образное и ценностное измерения [Карасик 1996, 2002] и большое внимание уделяет описанию лингвокультурных типажей; исходный перцептивный образ, лежащий в основе концепта, является вектором конфигурации смыслов, присущих всей тематической области, организуемой этим концептом [Карасик 2010];

5) Воронежская школа сопоставительных концептуальных исследований З.Д. Поповой и И.А. Стернина, в которой концепт определяется как дискретное ментальное образование, являющееся единицей мыслительного кода человека, обладающее относительно упорядоченной внутренней структурой, которая представляет собой результат познавательной (когнитивной) деятельности личности и общества и несет комплексную информацию об отражаемом предмете или явлении, об интерпретации данной информации общественным сознанием и отношении общественного сознания к данному явлению или предмету [Попова, Стернин 2007];

лингвокультурологии, возглавляемая Н.Ф. Алефиренко, который определяет концепт как «интерпретатор смысла», форму обработки субъективного опыта путем подведения его под определенные категории и классы, основную единицу хранения и передачи информации, достаточно гибкую и изменяющуюся с ростом знания. Исследователь полагает, что даже общечеловеческие универсальные концепты вербализуются в разных языках специфически, в зависимости от своеобразия их лингвокреативных, прагматических и культурологических факторов [Алефиренко 2008: 31].

7) Санкт-Петербургская школа В.В. Колесова рассматривает концепт как основную единицу ментальности, которая прорезается в образе, схватывается в понятии и репрезентируется в символе, а метафора является тропом, с помощью которого выявляется концепт. Основными признаками концепта как ценностной доминанты культуры В.В.Колесов называет: а) постоянство существования, т.е.

развитие семантики слова с развертыванием внутренней формы до логического предела (символа или мифа) в границах данной культуры; б) художественную образность; в) сохранение семантического синкретизма значения корня как семантического инварианта всей словообразовательной модели; г) встроенность в систему идеальных компонентов данной культуры; д) общеобязательность для всех, сознающих свою принадлежность данной культуре [Колесов 1992: 35].

Такое понимание концепта находит развитие в работах С.Г. Воркачева [ Воркачев 2007, 2010, 2011].

О природе концепта, его целесообразности как термина и конструкта спорят многие ученые в России и за рубежом (см. например, [Сборник статей по результатам Международной конференции «Концепты культуры в языке и тексте:

теория и анализ», Ольштын, 2010]). Рассмотрим некоторые точки зрения, актуальные для нашего исследования.

Л.М. Васильев считает, что новое направление, получившее название когнитивной лингвистики, не имеет пока единой и прочной теоретической базы, но, тем не менее, некоторые достижения и научные цели этого направления заслуживают серьезного внимания. Перспективными он считает теорию концептуализации (учение о концептах и когниции как способе освоения реальной действительности; идеи прототипичесой категоризации; мысли о паралеллизме семантических (языковых, семиотических) и когнитивных сфер (ментальных пространств), взаимодействующих в актах познания и мышления, но нетождественных друг другу; новую теорию метафоризации, согласно которой метафора является не просто средством словообразования и изобретательности, а одной из основных когнитивных моделей, важнейшим способом образного мышления и познания; мысли об опорных языковых значениях («ключевых словах») и их внеязыковых коррелятах (концептах). Он цитирует А.Ченки, который считает главной заслугой когнитивной лингвистики утверждение семантики в качестве главного уровня языка, а учения о значениях в качестве главного раздела языкознания [Ченки 2002:344]. Но в современной лингвистике уже единодушно признается существование языкового и неязыкового мышления, языкового и неязыкового знания как базы разных типов мышления. В качестве общего понятия для всех образований, структурирующих ментальное содержание (концептосферы, ментальные пространства, когнитивные поля) утвердился термин «концепт», хотя больше на эту роль, по мнению Л.М. Васильева, подходит термин «представление» (или фрейм), поскольку термин «концепт»

употребляется еще и как синоним термина «понятие» и не имеет общепринятого определения. Автор предупреждает, однако, что не следует рассматривать понятие «концепт» в качестве магического ключа, который открывает все двери, иначе оно может принести больше вреда, чем пользы [Васильев 2010: 11- 21].

Как справедливо замечает А.А. Камалова [Камалова 2010], формирование когнитивной лингвистики в России не было «революционным», так как для российских исследований языка не был характерен крайний структурализм, традиции психологического и социального направления в языкознании не прерывались. Изучение языка как функционирующей системы, обращение к речи индивидуума происходило задолго до формирования когнитивной лингвистики на западе и восходит к идеям И.А. Бодуэна де Куртенэ, представителей Казанской и Петербургской лингвистических школ. Вопросы знакового представления текста находили свое представление в работах П.А. Флоренского, Б.А.

Успенского, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана.

А.А. Камалова считает возможным рассматривать в русле когнитивной лингвистики теорию «смысл-текст» Мельчука [Мельчук 1974], объектом моделирования в которой является «владение языком», что предполагает единое формальное описание грамматики и словаря естественного языка, реализованное в виде системы правил, подсознательно соблюдаемых носителями этого языка (см.[Камалова 2010: 26]). Когнитивный принцип заложен в теории грамматики активного типа Ю.Н. Караулова и интегрального описания языка, разрабатываемого Ю.Д.Апресяном [Апресян 1995а].

Актуальность и теоретическая значимость когнитивных исследований стали поводом для создания Краткого словаря когнитивных терминов [КСКТ Кубрякова, Демьянков, Панкрац, Лузина 1996].

Ранней версией когнитивизма Е.С. Кубрякова считает ономасиологическое направление в отечественной лингвистике [Кубрякова 1998:346]. Показательными в этом отношении являются работы И.С. Торопцева [Торопцев 1970], М.С.

Малеевой [Малеева 1983] и других представителей ономасиологической школы.

В настоящее время изучение языка вне человека, его мыслей, чувств, оценок, интуиции уже немыслимо. Многих исследователей вдохновляет мысль о том, что, «изучая глубинные механизмы устройства и функционирования языка, мы изучаем в определенном аспекте закономерности функционирования нашего интеллекта. Глубинные, фундаментальные проблемы отражения мира в языке являются, поэтому не только лингвистическими, но и философскими, гносеологическими проблемами, связанными с соотношением субъективного и объективного в наших знаниях и представлениях о мире» [Шатуновский 1996:21].

Такое видение проблемы подвигает исследователей на анализ проблем, связанных с изучением языковой концептуализации мира, выявлением культурных доминант в языке (см. [Булыгина, Шмелев 1997, Апресян 1995, Карасик 1996]).

Внимание специалистов по семиотике и когнитологии привлекает изучение паремиологической системы, поскольку «паремии дают уникальный материал для исследования законов вербальной коммуникации, законов создания, закрепления и использования знаний. Эти устойчивые сочетания отработаны веками употребления в масштабах языкового социума, передаваясь из поколения в поколение, получили статус инструментов коммуникативно-когнитивной деятельности народа во всех сферах жизни. В паремиях находят свое концентрированное воплощение все семантические механизмы языка. Среди них один из центральных – метафорический. Без него невозможно существенное продвижение ни в моделировании вербализации знаний, ни в моделировании понимания текста» [Зевахина 2002]. Анализируя результаты психологических экспериментов по активации метафорических механизмов в паремиологии дунганского и китайского языков, Т.С. Зевахина делает акцент на моделировании всего метафорического высказывания. Ею разработаны принципы такого моделирования: образная ориентация, ситуативность, прототипичность, процессуальность. В ходе производства высказывания реальная ситуация физического, социального и ментального мира подвергается процедуре осмысления (семантизации, вербализации) на основе образа прототипической ситуации. «В ходе понимания высказывания происходит движение из семантического мира в реальный: образ прототипической ситуации служит основой для выделения реальной ситуации, отвечающей требованиям типа вербальной метафоры. Паремия как клишированное метафорическое высказывание служит средством закрепления в языковой памяти обобщенных знаний о целостной (и четко структурированной) когнитивно-коммуникативной ситуации в виде развернутого ситуационного образа. Паремия дает говорящему возможность легко распознать ситуацию, подводя ее под соответствующий образ, и легко вербализовать свою речевую реакцию на нее» [Зевахина 2002].

Предлагаемая модель учитывает три глобальных измерения языковых явлений:

языковую когнитивную систему, процессы говорения и понимания (ср.[Щерба 1974]). Как пишет автор, ее подход к построению паремического образа уходит корнями в теорию языка А.А. Потебни, который, не употребляя современных терминов, 150 лет назад предвосхитил целый ряд направлений современной когнитивной лингвистики, поэтики, культурологии (см. [Потебня 1989, 1999]).

Исследователь утверждает, что описанная А.А. Потебней внутренняя форма образа, или образ образа, фактически представляет собой фрейм (см.[Потебня 1999: 146-161]). Второе важное положение, высказанное им: «Речь нераздельна с пониманием» [Там же с. 152], касается аналогии процессов производства и восприятия (понимания) речи. В современной лингвистике сходное понимание фрейма как структуры, которая используется как на концептуальном, так и на перцептивном уровнях, находим у М. Минского [Минский 1978, 1988].

При моделировании употребления паремической единицы в реальном общении Т.С. Зевахина исходит из идеи множественности окказиональных фреймов. Ею различаются: образный фрейм, показывающий структуру исходного ситуационного образа и задающий класс стереотипных ситуаций; окказиональные фреймы (отражающие структуру конкретных ситуаций) и обобщенный фрейм (структурирующий абстрактные знания о классе стереотипных ситуаций).

Операция видения конкретных ситуаций действительности сквозь призму стереотипных ситуаций, фиксированных во внутренней форме паремий, интерпретируется как операция метафорического преобразования ситуативных фреймов: от окказионального фрейма (факультативно – через обобщающий фрейм) к образному. Термин «ситуация» объединяет тематическую ситуацию (положение дел во внешнем мире) и коммуникативную ситуацию. Смысл пословицы формулируется как единство знаний о ситуации внешнего мира и знаний о ситуации общения, прежде всего о коммуникативном намерении говорящего [Зевахина 2002].

Н.Ф. Алефиренко [2008б] указывает, что особенно ожидаемой в науке является разработка дискурсивно-когнитивного моделирования пословичнопоговорочных речений. «Обосновывается когнитивно-прагматический базис пословиц: а) фрейм фокусирует прошлый предметно-чувственный опыт народа, б) сценарий воплощает прагматические свойства пословицы: аксиологические, эмотивные, культурно-коннотативные, иллокутивные и др. Первый проецирует интенсионал семантической структуры пословицы, а второй – её импликационал [Алефиренко 2008б: 44]. Исследования когнитивной структуры паремий, пишет Н.Ф. Алефиренко, могут иметь два направления. Первое направление в центре внимания имеет индивида, постигающего мир, то есть, языковую личность.

Использование теории языковой личности позволяет уяснить работу механизмов усвоения говорящими паремиологического фонда, продуцирования и восприятия ими пословиц, а также раскрыть роль когнитивных структур в процессе порождения, переработки информации и хранения её в языковом сознании в виде смыслового содержания паремий. Средствами объективации когнитивной структуры паремий автор считает их лингвокогнитивные аналоги: а) когнитивную модель понимания связного текста Т. А. ван Дейка и В. Кинча, б) пропозициональную структуру строения памяти Дж. Андерсона и Дж. Бауера, в) ментальную модель Ф. Джонсона-Лэрда. В рамках этого направления активно используются экспериментальные приемы, которые убеждают, что когнитивные механизмы универсальны, поэтому осуществляемое в этом русле моделирование не предполагает учета этнокультурных особенностей. В фокусе второго направления находятся когнитивные структуры, восстанавливаемые на основе анализа дискурса, в рамках которого они вербализуются. В этих условиях, считает Н.Ф. Алефиренко, становится более доступной национально-культурная специфика репрезентации действительности паремиологическими средствами данного языка. Обнаруживается общее и особенное в способах и средствах провербиальной концептуализации в разных языках, моделируются отдельные фрагменты языковой картины мира. В данном направлении органично сочетаются семасиологический анализ и лингвокультурологические и этнолингвистические исследования. Два указанных направления не следует резко противопоставлять:

они не противоречат, но предполагают друг друга [Алефиренко 2008б: 46-47].

Предлагаемая Н.Н. Семененко когнитивно-прагматическая концепция исследования паремической семантики дает возможность описать паремии с новых позиций и выявить еще не изученные свойства этих единиц, обусловленные их тройственной природой, текстовыми функциями и зависимостью их прагматического смысла от контекста. Интересной и плодотворной для выявления особенностей национальной ментальности и менталитета представляется идея концептуального единства паремического пространства, единицы которого несут в себе «набор прагматических установок, призванных сохранить и транслировать идейные основы национальной культуры» [Семененко 2011: 28].

Падежная грамматика, по мнению Ю.Г. Панкраца (см.[Панкрац 1996: 111]), представляет собой такой тип грамматики, выполненный в русле когнитивного подхода к языку, в котором центр описания приходится на установление семантических падежных отношений, их классификацию и способы их выражения в универсальной и конкретных грамматиках. Глубинные падежи в филлморовском понимании (см.[Fillmore 1968]) представляют собой категории универсальной системы, в которой исчислены семантические роли имен (актантов) относительно глаголов (предикатов) и которая в каждом конкретном языке находит те или иные формальные средства возможной реализации.

Введенное Филлмором понятие фрейма и сближение теории фреймов с теорией прототипов привело к включению падежной грамматики в более широкие исследования по прагмалингвистике, анализу речевых актов текста в целом. В когнитивной модели восприятия У. Кинча [Kintch, Dijk 1978] концепция понимания речи основывается на идее пропозиций. При этом пропозиция состоит из предиката и одного/нескольких аргументов, предикату принадлежит ведущая роль. Высказывание – система пропозиций, которые организуются в семантическую сеть правилами согласования. Структура модели Кинча-Дейка включает целевую схему, которая определяет наиболее существенную информацию в тексте, макроструктуру высказывания.

Трудно не согласиться с Ю.Г. Панкрацем и другими исследователями, которые считают, что несмотря на отсутствие надежных критериев для дифференциации семантических падежей, на обоснованные сомнения относительно возможности создать универсальную систему семантического анализа, приложимую к высказываниям любой семантики, «логика» языка, несомненно, определяется системой имен, задающих классификацию объектов мира, и системой предикатов и пропозициональных функций, отражающих ситуации в голове человека в виде типовых фреймов (см. [Степанов, Алешин, Аршинов, Величковский, Городецкий 1988:62, Панкрац 1996]).

Отечественные и зарубежные исследователи культурной лингвистики утверждают, что в ее основе лежат два понятия: концепт и стереотип. Концепт представляет собой смежное явление с такими категориями, как фрейм, скрипт, когнитивный домен или гештальт (см.[Кубрякова 1996]), а языковым стереотипом называют стереотипы сознания, установленные на материале естественного языка [Pisarkowa 1994, Киклевич 2010 и др.]. Концепты принадлежат миру идеального, являются единицами концептуальной системы языка мозга, всей картины мира, отраженной в человеческой психике. Стереотипы имеют двойственную природу, у них есть вербальная оболочка, которая дает возможность как описать стереотип, так и проникнуть в ядро концепта. Стереотипы являются элементами «наивной»

языковой картины мира, которую мы понимаем как зафиксированное в семантике языка знание о мире, сложившееся у носителей языка в период становления языковых форм их национального языка.

Концепты и их разновидности принимают непосредственное участие в человеческой категоризации действительности. Этими проблемами занимается когнитивная семантика, представляющая общую теорию значения, где центральное место отводится человеку как концептуализатору и категоризатору.

Существует два подхода к когнитивному описанию языка: логический и экспериенциальный. Экспериенциальный подход – новое направление в современной лингвистике, учитывающее особенности не только теоретического, но и обыденного познания (когниции). Этот подход связан с теорией выделенности Р. Лангакера и падежной грамматикой Ч. Филлмора.

В связи с отдельной пословицей можно говорить о представленности концепта в ней. Здесь нет противоречия. Достаточно вспомнить, что существует разделение концептов на концепт-минимум и концепт-максимум. Концептминимум включает минимальный набор признаков, необходимый для опознания сущности. Концепт-максимум – это все знание о сущности, доступное каждому носителю языка [Фрумкина 2001]. Когда мы говорим об описании концепта всеми пословицами, мы говорим о концепте – максимуме, если же рассматриваем одну пословицу и входящие в ее когнитивную модель концепты, мы описываем пословичный концепт-минимум [Иванова 2006]. Определение пословичного концепта – это извлечение из когнитивного пространства признаков и функций.

Концепт, по мысли Е.В. Ивановой, представляет собой совокупность когнитем, образующих определенную схему репрезентации знания, или когнитивную структуру. Пословичная когнитивная структура шире пословичного концепта.

Отношение между когнитивной структурой и концептом можно объяснить, используя принятые в когнитивной лингвистике понятия фигуры и фона [Langacker 1987:120, Jackendoff 1994:194]. Фигура – это нечто выделяющееся на фоне, стержень, вокруг которого строится та или иная сцена. Можно рассматривать концепт как фигуру, выделяющуюся на фоне когнитивной структуры, образованной пословицами одной темы. Когнитивная структура шире концепта: она содержит знание не только об одном концепте, но и о других объектах [Иванова 2006: 111]. Но можно и рассматривать «фигуру» пословицы на «фоне» текста/дискурса.

Представляется обоснованным различать два пословичных концепта. Под пословичным концептом 1(национально-культурным, коллективным, лингвоконцептом) в данной работе понимается концепт-стереотип, отражающий культурное представление о ценности, названной данным абстрактным именем.

Это целостная ментальная единица, конфигурация культурно значимых признаков, онтологических, аксиологических, модальных, функциональных, выявить которые можно через анализ семантических ролей, выполняемых именем в пословичных знаках, представляющих типовые ситуации (фреймы).

Национальную специфику такого концепта составят специфические для данной культуры (качественно или количественно) семантические роли абстрактного имени в типовых ситуациях-фреймах (подробнее см. Главу 3).

Пословичный концепт 2 (индивидуальный, конкретно-ситуативный концепт) имеет в большой степени индивидуальную природу, так как использование пословицы является в данном случае результатом оценки говорящим ситуации, как референтной, так и коммуникативной, пословица служит средством для реализации его коммуникативной стратегии. Такой пословичный концепт больше напоминает реализуемый замысел говорящего (ср.

понимание концепта как «зародыша», «источника», «зачатия»), в котором соединяются его коммуникативная стратегия и тактика, обобщенная оценка ситуации, которую говорящий хочет передать или внушить слушающему в определенном контексте общения, и иллокутивная сила высказывания, связанная с намерением говорящего. Этот пословичный концепт опирается на ПК1, его ценностную составляющую, но может ее и не учитывать, если это не совпадает с намерениями говорящего. Речь будет идти о функционировании пословиц в текстах, дискурсе (см. Главу 4).

Концепты как единицы мыслительной деятельности человека, его культурной рефлексии, вербализуются и проявляются в первую очередь в дискурсе, в бытовом диалоге или любом связном тексте, где человек выражает свои мысли и чувства, опираясь на свою языковую компетенцию, на развитые умения сообщать необходимую информацию, оказывать влияние на волю, эмоции, поведение собеседника.

Предлагаемая нами когнитивно-дискурсивная модель реализации смысла пословичного высказывания обязательно должна включать когнитивно ориентированную теорию. Представляется, что цели исследования полностью соответствует когнитивная теория метафоризации окказиональных фреймов Т.С.

Зевахиной, которая разработана на материале психолингвистического эксперимента. В нашей модели она будет применяться как одна из составляющих, связанная с когнитивным использованием языка при описании пословичного сценария как наложения трех типов фреймов в процессе референции и инференции пословиц в речи, дискурсе.

1.5. Теории дискурса в современной науке о языке и понятие В этом параграфе мы рассмотрим основные направления теории анализа дискурса и обоснуем наш подход к описанию языкового материала в паремическом дискурсе.

Термин «дискурс» (фр. discourse, англ. discourse, нем. diskurs от лат.

discursus «бегание взад-вперед, движение, круговорот; беседа, разговор, речь, процесс языковой деятельности; способ говорения») не имеет однозначного определения. Лингвисты, философы, логики, этнографы и другие ученые, исследующие дискурс или использующие это понятие, выделяют несколько основных классов использования термина «дискурс», соотносящихся с различными национальными традициями и вкладами конкретных авторов.

употребление термина в англо-американской традиции. Под дискурсом понимается связная речь, при этом дискурс в понимании этой группы исследователей приближается к диалогу (см. обзор в работах [Кибрик 2003, Чернявская 2006]). Термин исторически первым использовал З. Хэррис в своей статье «Анализ дискурса» в 1952 г [Harris 1952]. В этой работе автор вводит понятие «анализ дискурса» для описания метода изучения движения информации в тексте и выявления правил ее грамматического оформления. Но в полной мере термин был востребован в лингвистической литературе лишь спустя двадцать лет, поскольку формирование направления дискурсивного анализа связывают с концом 1970-х гг. Среди предшественников лингвистического анализа дискурса А.А. Кибрик называет две традиции: амерканскую этнолингвистику Ф. Боаса, лингвистическую школу В. Матезиуса с их интересом к таким понятиям, как тема/рема и коммуникативная организация текста [Кибрик 2003].

Дж. Юл в своем учебнике «Pragmatics» пишет, что анализ дискурса предполагает исследование широкой области соотнесения формы и функции того, что сказано и написано. Область анализа дискурса, по мнению английского исследователя, покрывает разные виды речевой деятельности, начиная от использования в бытовом диалоге междометий типа oh, well, и вплоть до изучения доминирующей в данной культуре идеологии, представленной, например, в образовательной или политической практике [Yule 1996:83]. В целом за различными употреблениями термина усматриваются попытки уточнения и развития традиционных понятий речи, текста и диалога. С одной стороны, дискурс понимается как речь, погруженная в коммуникативную ситуацию и имеющая таким образом более отчетливо выраженное социальное содержание по сравнению с речевой деятельностью отдельного индивида (ср. афоризм Э.

Бенвениста «Дискурс - речь, погруженная в жизнь» [Бенвенист 1974]). С другой стороны, практический анализ дискурса связан с описанием динамики информации внутри диалогического обмена репликами в рамках коммуникативной ситуации, то есть анализируется структура диалогового взаимодействия. В данном направлении подчеркивается динамический, деятельностный характер дискурса в отличие от представления о тексте как статичной структуре, возникающей в результате дискурсивной деятельности.

А.А. Кибрик определяет дискурс как реальное языковое взаимодействие, единство процесса и результата и выделяет два основных типа дискурсивных явлений. Это прежде всего структура: глобальная структура (совокупность больших блоков, например, абзацев в газетной статье) и локальная структура (совокупность локальных единиц, которые следует отнести к дискурсивному уровню, например, предикации, или клаузы). Второй тип дискурсивных явлений составляют единицы, меньшие, чем предикации, но находящиеся под влиянием дискурсивных факторов, например, выбор референциального средства для того или иного референта – лексическое явление, но оно находится под воздействием дискурсивных факторов, например, расстояния от предыдущего упоминания данного референта. А.А. Кибрик создает целостную модель, связывающую воедино основную проблематику лингвистического дискурсивного анализа, и осуществляет когнитивный подход к дискурсу (см.[Кибрик 2003]).

Второй класс употреблений термина «дискурс» восходит к французским структуралистам и постструктуралистам, прежде всего к французскому философу М.Фуко. Его употребляют в том же значении лингвисты и филологи А. Греймас, Ж. Деррида, Ю. Кристева. За этим использованием термина стоит расширение понятия стиля и индивидуального языка (например, язык Пушкина или Достоевского). Дискурс по М. Фуко – часть «дискурсивных практик», совокупность множества сфер человеческого познания. Это «совокупность анонимных, исторических, детерминированных временем и пространством правил, которые в данной эпохе и для данного социально-экономического, географического и языкового окружения определили условия воздействия высказывания» [Foucault 1973]. М. Фуко подчеркивает, что дискурс – это не только совокупность знаков, используемых для обозначения предметов и явлений, это социально-историческая информация, фон, соотносящий события с текстом, это «мир дискурса». Поэтому в отличие от классической герменевтической традиции анализ дискурса по Фуко ищет ответ не столько на вопрос «Что было сказано?», сколько «Почему имеет место данное высказывание, а не какое-либо другое на его месте?» [Foucault 1973:42-43]. М. Фуко определяет дискурс как «множество высказываний, принадлежащих одной формации». Но высказывание у М. Фуко – это не вербальное высказывание, не лингвистически определяемая последовательность знаков, но сегмент человеческого знания, структурная часть знания и одновременно соответствующей дискурсивной практики. Так понимаемый дискурс обязательно имеет определение – КАКОЙ и ЧЕЙ дискурс, он описывает систему средств и способ говорения. Это стилистическая специфика языка как средства передачи мысли и стоящая за ней идеология. Такое понимание дискурса А.А. Кибрик предлагает считать социологическим. Можно говорить о субъекте социального действия, которое может быть конкретным (дискурс Рейгана), групповым (дискурс большевиков) или даже абстрактным (дискурс насилия) (см. [Кибрик 2003]).

использования, стоящее за конкретным дискурсом, является ключевым для концепции дискурса у Фуко и его последователей. Дискурс-анализ охватывает правила, которые конструирует данный дискурс. Этот аспект понимания анализа дискурса находим у Ю.С.Степанова, который писал: «Дискурс – это особое использование языка для выражения особой ментальности, особой идеологии;

особенное использование влечет активизацию некоторых черт языка, особую грамматику и особые правила лексики; что в конечном итоге создает «особый ментальный мир» [Степанов 1995: 38, 39, 44]. Он считал также, что во французском понимании дискурс – это не столько языковое произведение, сколько выражение некоторой мифологии, бытующей в культурной языковой среде.

В связи с пониманием дискурса с когнитивных и культурологических позиций считаем необходимым упомянуть статью Л.О. Чернейко «Базовые понятия когнитивной лингвистики и их взаимосвязи» [Чернейко 2005], где дискурс определяется как такой аспект рассмотрения речи, в котором язык отражает психологические особенности индивидуума, нормы социума и национальные особенности культуры, ее ценности. Дискурс – это интерсубъективное принуждение в индивидуальной речи. Такое понимание термина опирается на два понятия: 1) коннотации как закрепленном в культуре представлении о феномене – предмете речи и 2) психологическом факторе, то есть мировоззрении (рациональном отношении к миру) и мироощущении (эмоциональном, аксиологическом отношении к действительности), а также актуальном состоянии, настроении субъекта, определяющем его речевую стратегию. Автор разграничивает дискурс субъекта и дискурс объекта. Дискурс субъекта связан с воздействием идеологии на индивидуальное сознание, а дискурс объекта – с национально-культурными коннотациями, которые имеет описываемое явление в данном лингво-когнитивном сообществе. Выявление коннотаций возможно через изучение коннотативного пространства имени объекта. По мнению Л.О. Чернейко, в качестве модели коннотативного пространства имени в культуре выступает концепт, который представляет собой совокупность логических и сублогических представлений (образных и аксиологических) о том или ином феномене, которые выводятся из речевого поведения имени, его синтагматики и парадигматики. Концепты являются фрагментами языковой модели мира. Языковая картина мира соотносится с внутренней формой языка. Дискурс же представляет собой внутреннюю форму речи, картину мира субъекта, которая мотивирует выбор и комбинаторику единиц языка в речи индивида (см.[Чернейко 2005]).

Французская философия достигла своей высшей точки в постмодернизме, сторонники которого не устают повторять, что для них на первом месте стоит не семантика, а прагматика [Канке 2008].

Идеи Фуко нашли свое развитие в разработках немецкой школы дискурс анализа (У. Маас, Ю. Линк и др.). В.Е.Чернявская считает, что эта концепция дискурса развивается в их трудах как литературоведческая [Чернявская 2006: 74].

Дискурс в германо-австрийской школе понимается как совокупность тематически соотнесенных текстов. Содержание (тема текстов) раскрывается не одним отдельным текстом, а интертекстуально, в комплексном взаимодействии многих отдельных текстов [Чернявская 2006: 74-76].

Третье употребление термина «дискурс» имеет ту же географическую отнесенность, но отличается ярким своеобразием. Оно связано с именем немецкого философа и социолога Юргена Хабермаса и его прагматически ориентированной теорией коммуникативного действия [Habermas 1987]. В данном случае анализ дискурса используется в связи с особым видом коммуникации и имеет целью критическое рассмотрение ценностей, норм и правил социальной жизни. Ю. Хабермас принадлежит к Франкфуртской школе философии, представители которой после долгих поисков критической теории обращаются напрямую к прагматике.

участниками происходят разногласия, что заставляет их трансформировать свои точки зрения и подтверждать истинность и правильность своих убеждений аргументами. Главное условие – разумность участников и признание каждым из них точки зрения противника как равно возможной и достойной рассмотрения [Habermas 1987].

рассматривать как в статическом (реляционном), так и в динамическом (операционном) планах. Их разграничение представляется ему таким же важным, рассматривается как единое целое, то возможно его статическое представление в виде реляционной структуры. Если же следовать процессу его развертывания, то получится динамическое представление в виде линейно следующих друг за другом речевых действий, образующих языковые выражения разных уровней – от слова до фразы и группы фраз. Всякое высказывание может быть представлено и как действие, и как результат действия. В обоих случаях выделимы структурные элементы разной степени сложности и разные по своим функциям. Если в статике мы говорим об отношениях между компонентами, то в динамике – об их соотнесении, которое осуществляется говорящим, или о преобразовании. В динамике речь идет о неком операторе, связывающем речевые сегменты, в статике он уже выглядит как некий релятор, будь то предикат, союз и т.п. Оба плана тесно слиты в сознании при восприятии дискурса» [Борботько 2007: 88].

В.Г. Борботько вводит термин «паремические микродискурсы», которые он понимает как языковые матрицы, проявляющиеся в организации литературного дискурса. Паремия в переводе с греческого означает «поговорка, пословица, притча». «Краткие по объему пословичные изречения служат выразителями разнообразных ситуаций. Но пословица – это своего рода матрица-аксиома, хранящаяся в языковом сознании. Об этом свидетельствует применимость одной и той же паремии к различным конкретным ситуациям, для которых она выступает в качестве константы. Это отличает паремию от обычных высказываний, не обобщающих, а изображающих реальную ситуацию, которые сами являются моделями, производимыми в ходе общения на базе лексики и структурных типов. Пословица не производится, а воспроизводится применительно «к случаю», как обобщающая константа, типизирующая свой оригинал – «случай», приводящая его к самой себе. Многие из пословиц иносказательны. От них следует отличать паремические единицы (поговорки и фразеологизмы), представляющие собой образное сравнение, например:

Вертеться, как белка в колесе» (см.[Борботько 2007:177]).

В нашей работе дифференцируются два типа паремического (пословичного) дискурса: первый представляет собой совокупность традиционных пословичных дискурсивных практик обсуждения нравственных категорий в условиях бытового общения, пословичных предложений-высказываний, языковых знаков с текстовыми характеристиками и прагматическими функциями, объединенных общей темой. В этом типе дискурса пословицы сосуществуют как составляющие дискурс объекта, так как обсуждают абстрактные категории, имеющие ценность для человека и человечества, выявляя народную аксиологию абстрактного имени, архаичные стереотипы сознания, сформировавшиеся в период становления языковых форм данного языка. Это пословичные высказывания, соотносимые с одной или несколькими ценностями культуры, типичными ситуациями их использования и типичными иллокутивными силами, модальностями и культурно-значимыми оценками. В этом типе дискурса мы планируем использовать составляющую модели с модифицированной теорией РРГ, дополненной понятием «квалитатив» и фреймовым анализом для выявления пословичного концепта первого типа (ПК1) и представить своеобразную классификацию пословиц одной тематики по принципу принадлежности определенной падежной категории и выражению определенного концептуального признака исследуемого объекта, а затем провести их сопоставительный анализ по языкам (См. Гл.2).

Второй тип дискурса – коммуникативное событие, коммуникативный акт, в котором используется пословица, он имеет прототипическую диалогическую структуру, то есть диалоговое взаимодействие, но может эксплицитно иметь и монологическую форму высказывания (текст), а диалог с адресатом является имплицитным и отсроченным по времени. В этом типе дискурса пословица является одной из реплик, используется как речевая тактика, аргумент для реализации определенной коммуникативной стратегии или выполняет определенную семантико-структурную функцию в тексте, входя в его макроструктуру или микроструктуру, то есть, занимая в нем определенную позицию, связанную с замыслом произведения. Этот тип дискурса представляет собой коммуникативное событие, включающее вербальные (лингвистические) средства, и экстралингвистические факторы (психологические, социальные, культурные и др.). Для анализа этого типа дискурса мы будем использовать когнитивно-дискурсивную модель в ее полной реализии, включая прагматические, когнитивные, дискурсивные факторы и испробуем ее на материале разных типов дискурса: в художественном, медийном и бытовом диалоге. При этом мы будем обращать внимание на реализацию и соотношение коммуникативных стратегий говорящего и прагматических функций пословиц, которые являются коммуникативными тактиками этих стратегий, и дать их детализацию (Подробнее см.Гл.3).

1.6. Коммуникативно-функциональный подход Анализируя определения коммуникации, В.Б. Кашкин цитирует английского литературного критика И.А. Ричардса, который еще в 1928 году дал очень близкое современному пониманию толкование этого явления:

«Коммуникация имеет место, когда одно человеческое сознание так действует на окружающую среду, что это влияние испытывает другое человеческое сознание, и в этом втором сознании возникает опыт, подобный опыту в первом сознании и вызванный в какой-то мере этим первым опытом» [Кашкин 2000, 2007].

Исследователи коммуникации в зависимости от сферы использования предлагают разные определения коммуникации. В психологии, например, коммуникация понимается как смысловой аспект социального взаимодействия, по типу отношений между участниками выделяют межличностную, публичную, массовую коммуникацию, по средствам – речевую (письменную и устную), паралингвистическую (жест, мимика, мелодия), вещественно-знаковую (продукты производства, изобразительное искусство и т.п.) [Психология: Словарь 1990: 168].

Предлагаются разные модели коммуникации. Хорошо известно наиболее общее деление коммуникативных моделей на линейные и нелинейные (диалогические, интерактивные) (см. обзор в работе [Кашкин 2000, 2013]).

Типология моделей «может быть осуществлена благодаря пониманию культуры как системы, в которой заложена возможность бесконечного диалога прямых и обратных связей» [Зинченко, 2010: 44]. Авторы словаря по межкультурной коммуникации утверждают, что в основе философской модели коммуникации лежит диалектический метод и представление Гегеля о наличии в культуре прямых и обратных связей. Они ссылаются на его определение искусства, которое «распадается на произведение, имеющее характер внешнего, обыденного наличного бытия – на субъект, его продуцирующий, и на субъект, его потребителем означает обратную связь [Ук. пр. 2010: 44].

Диалогическая модель коммуникации М.М. Бахтина включает особый тип смысловых отношений, выходящих за рамки обычного диалога, она предполагает диалог, который может происходить даже между людьми, живущими в разные времена и в разных странах, цивилизациях. Главное условие коммуникации – «смысловая конвергенция», взаимопонимание. Это «диалогическая система», в которой задействованы концепты «я» и «другой» (см.[ Бахтин 1986]).

Идея диалогичности, совместного воспроизводства смыслов членами общества, лежит в основе интерпретативного подхода, интеллектуальной аргументации собственной позиции (см.[Леонтович 2011:11-12]). О.А.Леонтович справедливо сомневается, что можно отрешиться от ценностей, быть полностью объективным, оказаться в нравственном вакууме - пространстве, лишенном политических, экономических и иных факторов, особенно когда речь идет о человеческой коммуникации. Инпретивизм, или интерпретационизм, представляет собой эпистемологический подход, согласно которому социальные процессы могут быть осмыслены только через интерпретацию того, как люди понимают окружающий мир и выражают свое понимание посредством языка, образности, личностного стиля, общественных ритуалов и т.п. Задача интерпретатора – понять, как люди разбираются в своих мирах, постоянно пытаясь разгадать смыслы и делая объяснительные выводы из своих наиболее удачных догадок [Леонтович 2011: 12]. Критики интерпретивизма обвиняют его приверженцев в субъективности и необоснованности некоторых выводов.

В.З.Демьянков, рассматривая понятие интерпретации применительно к лингвистике, определяет ее как целенаправленную когнитивную деятельность, обладающую обратной связью с промежуточными (локальными) и глобальными целями интерпретатора, который не всегда уверен в справедливости идей и целенаправленности действий автора высказывания. Интерпретация, по мнению исследователя, состоит в установлении или поддержании гармонии в мире интерпретатора, который осознает контекст речи и помещает результаты осознания в пространство своего внутреннего мира [Демьянков 2003: 120].

Интерпретивизм очень близок и даже смыкается с символическим интеракционизмом и конструкционизмом, последователи которых убеждены, что социальная реальность не является данностью, а постоянно создается и воспроизводится благодаря переговорным процессам, которые являются частью социальных практик, а в основе имеют концептуальные категории. Культура понимается этими исследователями не как внешняя среда, определяющая и ограничивающая человеческую деятельность, а как нечто постоянно конструируемое людьми в зависимости от изменяющейся ситуации общения.

Исследователь может узнать об индивидуальных конструктах респондентов только через взаимодействие с ними. Задача исследователя - реконструировать «предпонимание» (конвенция, пресуппозиция, предубеждение), картина мира, «слияние горизонтов» разных коммуникантов [Леонтович 2011: 13-14].

интеракционистским подходом, отказывающимся от количественных методов, исследователи обращают внимание на существование умеренных точек зрения, в частности, критического реализма, который концентрирует внимание на способности человека не только объяснить, но и изменить мир [Bryman 2008:13].

действительности, и интерпретивизма, который изучает их осмысление людьми, критический реализм занимается механизмами, порождающими разные типы ситуаций, что заставляет ученых обращаться к междисциплинарным исследованиям с одной стороны, и побуждает использовать разнообразные количественные, качественные и смешанные методы и приемы с другой [Леонтович 2011].

Одним из аргументов в пользу смешанных методов считают принцип триангуляции, или «перекрестного» анализа, предполагающий, что любое социальное явление должно анализироваться с двух и более точек зрения. Этот принцип был заимствован из математики и геодезии, где он обозначает процесс определения местонахождения объектов путем измерения углов, под которыми они расположены, с разных позиций. Как пишет Г. Хофстеде, «в социальных науках, где мы не можем прямо измерять конструкты, нам следует использовать как минимум два как можно более различных приема измерения и двигаться дальше, только если обнаружим совпадающие результаты» [Hofstede 2008:5].

Коммуникация, понимаемая как социальное взаимодействие с целью договориться на основе интерпретации выраженных в речи смыслов, является центральным понятием теории коммуникативного действия Ю. Хабермаса [Habermas 1987]. Смысл коммуникации задается принципами дискурсивной этики. Коммуникативное действие в концепции Ю. Хабермаса связано с интеракцией по крайней мере двух субъектов, способных к речи и действию, которые устанавливают интерсубъективные отношения вербальным или невербальным способом. Участники хотят достичь взаимопонимания и перейти к совместной деятельности через взаимное согласие. Центральное понятие интерпретации относится к обсуждению определенной ситуации, которое приводит к консенсусу. Языку отводится выдающееся место в этой модели.

Участники коммуникации ищут консенсус посредством реализации значимых претензий на правду (истину), правоту (правильность) и правдивость (искренность). Таким образом определяется место высказывания между речевым актом, посредством которого говорящий хочет договориться о чем-то со слушающим, и тремя мирами: 1) объективным (совокупностью явлений, о которых может быть высказано истинностное суждение), 2) социальным миром (совокупностью регулируемых законом интерперсональных отношений) и 3) субъективным миром (совокупностью личного опыта говорящего).

Каждый процесс достижения взаимопонимания происходит на фоне культурно-обусловленного предпонимания, Ю. Хабермас использует термин common suppositions (общие пресуппозиции), далее он говорит об общих условиях, которые должны быть соблюдены, чтобы соглашение было достигнуто.

В кооперативном процессе интерпретации ни один из участников не имеет монополии на правильную интерпретацию [Habermas 1987: 100].

В контексте коммуникативного действия речевой акт должен отвечать претензиям на понятность (вследствие грамматически правильно построенного высказывания), на истинность высказывания (в соответствии с фактами реальной действительности), на правильность действий и на искренность. Типология речевых актов Ю. Хабермаса включает четыре класса: 1) коммуникативный (Kommunikativa), который связан с выбором типа коммуникативного действия или коммуникативной стратегии; 2) констативный (Konstativa), используемый для выражения смысла высказываний при когнитивном использовании языка, связан с пропозицией высказывания и претензиями на истинность; 3) репрезентативный (Representativa) представляет говорящего в речи при экспрессивном использовании языка, эксплицирует смысл интенций, эмоций, отношений, оценок и связан с претензиями на искренность; 4) регулятивный тип (Regulativa) используется для выражения смысла при интерсубъективном взаимодействии, связан с претензиями на правильность. В зависимости от ситуации те или иные претензии могут оказаться приоритетными, но в каждом речевом выражении присутствует (имплицитно или эксплицитно) весь их спектр.

экспрессивный и интерактивный, в которых находят свое выражение пропозициональное содержание, субъективное переживание и интерперсональное отношение. Эти модусы являются сутью сферы референции. Исходя из понятия коммуникативного действия в дискурсе, целью которого он считает достижение консенсуса, Хабермас описывает две стратегии поведения: 1) собственно коммуникативную стратегию (достижение взаимовыгодного сотрудничества по принципу рациональной организации дискуссии, которая приводит к консенсусу) и 2) инструментальную стратегию (использование партнера без учета его интересов). Инструментальная стратегия в свою очередь может быть двух типов.

Социальное стратегическое действие ставит в центр внимания социальные взаимодействия людей, но обращает внимание в первую очередь на эффективность процессов решения и рационального выбора. В инструментальном асоциальном акте на первый план выдвигаются прагматические критерии, а социальный контекст не учитывается [Володина 1999].

Впоследствии типология коммуникативных действий Ю. Хабермаса получила дальнейшее развитие в его концепции, и он выделил следующие четыре действия: стратегическое, норморегулирующее, экспрессивное (драматургическое) и коммуникативное действие. Т.Х. Керимов [Керимов 2001] предлагает свое разъяснение этих типов действий:

Понятие стратегического действия связано с именем Аристотеля и основывается на соответствии цели и средства деятельности. Это действие, управляемое эгоистическими целями, при достижении которых принимается во внимание влияние поведения другого индивида. Участники стратегического действия относятся к другим как к объективированным средствам или препятствиям на пути к цели.

Понятие нормативного действия предполагает определенную совокупность индивидов, ориентирующих свои действия в зависимости от принятых норм и ценностей и на основании их строящих взаимопонимание. Рациональность действия такого типа определяется соответствием стандартным нормам. Эти нормы предопределяют выполняемые индивидами социальные роли в соответствующем социальном окружении. Преследование эгоистических целей преодолевается социальными обязанностями и канонами.

Понятие драматургического действия соответствует представлению индивидами самих себя в ситуации взаимодействия. Индивид создает у слушающих образ самого себя посредством того, что «выставляет» на публику, раскрывает свой внутренний мир. Рациональность драматургического действия связана с искренностью выражения отношений и переживаний. Поэтому, чтобы выступление было рациональным в нестратегическом смысле, оно должно быть искренним.

взаимодействие двух и более индивидов, владеющих речью, способных к действию, которые вступают в межличностные отношения. Целью такого типа действия является свободное соглашение участников для достижения совместных результатов в определенной ситуации [Керимов 2001].

Стратегическое поведение ориентировано на достижение цели, что, по мнению Ю. Хабермаса, неизбежно предполагает субъект-объектную процедуру и прагматическое использование другого в качестве объекта. Коммуникативное действие, напротив, принципиально субъект-субъектно и, предполагает принятие другого в качестве самодостаточной ценности. Радикальный поворот к свободе означает в концепции Ю. Хабермаса, прежде всего перенос акцентов в культуре, переориентацию ее приоритетов с режима S-O, задающего заведомо деформированный стиль мышления, на сферу диалогических межличностных коммуникаций, предполагающих понимание, и аксиологически симметричных по своей природе [Фурс, 2000, Фурс, Можейко 2002]. «Общение, коммуникация позволяют индивиду преодолеть созерцательную позицию наблюдателя», считает исследователь творчества Ю. Хабермаса Е.Л. Петренко. «Культура является важнейшим ресурсом в практике совершенствования коммуникативного сообщества. Понятие жизненного мира помогает Ю. Хабермасу показать, как ценности хранятся в виде текстов. Ю. Хабермас считает, что традиция не прерывается, если воспроизводство культурных ценностей осуществляется средствами критического анализа» [Петренко, 2008:408-409].

Теория коммуникативного действия Ю.Хабермаса, в частности его дифференциация собственно коммуникативного действия и коммуникативных стратегических действий и его типология речевых актов являются базовыми для построения предлагаемой нами модели актуализации смысла пословицы в дискурсе, чему и будет посвящен следующий параграф исследования.

1.7. Построение когнитивно-дискурсивной модели актуализации смысла пословицы в дискурсе (КДМ) Проблемы моделирования семантики пословиц интересовали многих паремиологов (см. работы [Пермяков 1968, 1970, 1979, Черкасский 1978, Крикманн 1984, Мокиенко 1989, Зевахина 2002, Селиверстова 2009], а также фразеологов [ Амосова 1963, Гаврин 1974, Кунин 1986, Савицкий 1993].

По мнению отечественных исследователей (см. например, [А.Е. Кибрик 2005]), существует две точки зрения на соотношение объекта исследования и его модели, являющейся продуктом исследовательской деятельности. Согласно первой точке зрения, целью моделирования является построение некоего конструкта, внешние проявления которого подобны внешним проявлениям оригинального объекта. Такой подход основан на предположении, что можно таким образом достичь большой степени изоморфности «входов и выходов»

оригинала и модели, то есть допускается, что разные по природе объекты могут иметь идентичные «входы» и «выходы». Практика показала, что такие модели со временем постоянно усложняются, старясь приблизиться к оригиналу, а на деле становятся более сложными для восприятия, чем сам оригинал. Вторая точка зрения представляется более обоснованной, так как ориентирована на изучение сущности объекта и должна объяснить, как он устроен на самом деле [Бергельсон, Кибрик 1987, Кибрик 2005:18-19]. Такой подход А.Е. Кибрик связывает с постулатом о естественности модели. Когда речь идет о построении языковой модели, нужно исходить из того, что собой представляет язык, какими знаниями располагает человек, который реально пользуется языком, как получает, хранит в памяти знания, как использует эти знания в говорении, слушании, познавательной деятельности, а в нашем случае, в убеждении другого человека в правоте своей позиции.

Второй постулат построения модели по А.Е. Кибрику касается границ лингвистики: все, что имеет отношение к существованию и функционированию языка, входит в компетенцию лингвистики. То, что считалось «не лингвистикой»

на одном этапе, включается в нее на следующем [Бергельсон 1987]. Таким образом, снимаются ранее постулированные ограничения на право исследовать такие языковые феномены, которые до некоторого времени считались недостаточно наблюдаемыми и поддающимися формализации и, следовательно, считались непознаваемыми. Принятие данного постулата делает возможным перемещение акцентов на нетрадиционные лингвистические объекты и на смену парадигмы в целом.

Третий постулат говорит о примате семантики по отношению к синтаксису: как содержательные, так и формальные свойства синтаксиса в значительной степени предопределены семантическим уровнем. То, что исследования (предложение и его границы, типы, члены предложения, синтаксические связи, типы синтаксической структуры, типы языков, трансформационные ресурсы языка), – все это может быть описано и объяснено только через соотнесение с теми компонентами семантического представления, которые лежат в их основе [Кибрик 2005: 21-22].

Четвертый постулат гласит об устройстве семантики и ее границах. К области семантики в широком смысле относится по А.Е. Кибрику вся информация, которую имеет в виду говорящий при развертывании высказывания интерпретации этого высказывания. Исследователь считает, что прагматические компоненты могут рассматриваться как частные сферы семантического представления (СемПа). Узкая семантика (то, что относится к описанию ситуации, внешней по отношению к акту речи) – ситуационный компонент – референциальный, модальный, дейктический, упаковочный, логический, эмоциональный, иллокутивный. Без соотнесения с коммуникативной ситуацией, в рамках которой репрезентируется высказывание, его СемП не может быть определен [Кибрик 2005: 22-23].

Пятый постулат касается соотнесения языка и мышления. Постулат о функциональных границах не позволяет исключить из лингвистического рассмотрения мышление, механизм, который и создает высказывание с его СемПом и формой. При таком понимании СемП – не исходный компонент модели языка, а продукт мыслительного процесса, имеющего замысел, с которого начинается процесс формирования высказывания [Лурия 1975: 9]. А.Е. Кибрик пишет о необходимости создания модели «Мысль – Сообщение». В такой модели мысль противопоставлена смыслу как интеллектуальный стимул развивающегося по времени акта (в сознании участников коммуникации) - окончательному результату (в памяти участников общения). В рамках этой модели мысль имеет приоритет перед семантикой, поскольку предшествует смыслу и создает его.

Шестой постулат предполагает соотношение смысла и формы. Исходными объектами по А.Е. Кибрику следует считать значения и предопределяющие их исходные для речемыслительного процесса сущности и им ставить в соответствие языковые формы. Исторически исходное соотношение между смыслом и формой мотивировано. С точки зрения здравого смысла трудно поверить в то, что язык устроен сложно. Сложны лингвистические представления о языке вследствие их неадекватности, а язык устроен просто [Кибрик 2005: 25].

Современные исследователи считают, что в противовес «вчерашним»

моделям, сосредоточенным на формализации соответствия между текстом и неким абстрактным смыслом, «завтрашняя» модель должна ставить во главу угла коммуникативную модель языка. Конечной целью исследования является создание модели языковой деятельности, а не модели языка. Такое изменение акцентов позволяет рассмотреть лингвистику, представление знаний, логический вывод, межличностное взаимодействие, познавательный процесс и т.п. как взаимодополняющие части единой проблемы [Бергельсон 1987, Савицкий 1993].

Как отмечает Ю.Д.Апресян, значение предложения и значение лексемы, граммемы, синтаксемы имеют глубокие общие принципы организации и включают ассертивную часть, пресуппозиции, модальную рамку, рамку наблюдения. Все эти единицы - по сути латентные тексты, семантическое устройство которых повторяет устройство микро- и мароструктур текста, демонстрируя принципиальное единство всей вселенной [Апресян 1981: 19-20].

Представляется интересным построить модель типа «Мысль – Сообщение – Воздействие», чтобы описать функционирование пословиц в разных типах дискурса и их специфическое воздействие на слушающего. Для построения такой модели мы используем прагматически ориентированную теорию коммуникативного действия Ю. Хабермаса, которая получает новое наполнение за счет функциональной референциально-ролевой грамматики, когнитивной теории метафоризации окказиональных фреймов, теории функциональной семантики оценки и классификации социальных норм, фиксированных в семантике пословиц. Когнитивно-дискурсивная модель актуализации смысла пословиц в дискурсе (далее КДМ) призвана решить актуальные проблемы описания семантики и прагматики пословиц: описание значения и смысла пословицы, ее референции и инференции, пресуппозиции и логического вывода, определения типа пословичного речевого акта и других проблем прагматики.

Модель также даст возможность выявить пословичные концепты, культурные (коллективные) и индивидуальные, связанные с коммуникативной стратегией говорящего, и описать функционирование пословиц в коммуникативном акте.

В целях сопоставительного исследования пословиц, толкующих абстрактные категории на бытовом уровне, мы считаем необходимым расширить понятийный аппарат РРГ за счет введения падежной роли «квалитатив» и фреймового анализа. Для описания тематических отношений, связанных с семантическим классом глагола «не-локативное состояние качества» в системе Р.

Ван Валина и У. Фоли представлен только пример broken, то есть пациенс. Наш материал показал, что эта роль на самом деле очень многообразна и не может быть сведена только к пациенсу. Там, где речь идет о характеризации объекта через деятельность, представляется, что его роль уже не может быть описана как пациенс (объект, чье физическое состояние или местопребывание подвергается изменениям и который испытывает влияние со стороны других участников ситуации или обстоятельств). Ср. Правда-истина огнем палит. Мы вводим падежную роль «квалитатив» – падеж, который квалифицирует интересующий нас объект (абстрактное имя) и является результатом взаимодействия семантики предиката и второго актанта или сирконстанта, характеризующих абстрактное имя в семантической структуре пословичного предложения-высказывания, и детализируем ее в соответствии с языковым материалом [Абакумова 2006, 2008].

Эта роль как языковая универсалия дает возможность сравнить качества соотносимых концептов-стереотипов в сопоставляемых языках.

Аппарат падежной грамматики и его вариант РРГ помогает выявить пословичный концепт и объяснить возможность разной интерпретации значения пословиц, которая зависит от того, какую квалификацию дает объекту говорящий.

Ср. За правду не судись, скинь шапку и поклонись. Если говорящий приписывает абстрактному имени тематическую роль «квалитатив справедливости», пословица получает значение «Не следует обижаться, нужно быть благодарным тому, кто сказал тебе правду». Если же говорящий квалифицирует правду иначе, приписывая ей противоположное качество, «квалитатив отсутствия справедливости», то пословица приобретает другое значение «Не следует ожидать справедливого суда, но нужно поклониться власть имущим, (т.е. дать взятку)».

Чтобы использовать пословицу в речи, говорящий должен:

коммуникативную стратегию;

2) оценить референтную ситуацию и установить иерархию ее участников, отношения между ними, определить тип этой ситуации, чтобы он совпал с семантическим инвариантом типовой ситуации, описанной пословицей;

3) выбрать подходящую пословицу, которая назвала бы и смоделировала ситуацию и выразила отношение говорящего к ней так, чтобы вызвать нужную реакцию со стороны слушающего;

4) рекомендовать слушающему определенный тип поведения в соответствии с нормами, принятыми в данном обществе.

В 2009 г. нами была предложена коммуникативная модель актуализации смысла пословицы в дискурсе, которая базируется на типологии речевых актов и дифференциации коммуникативных действий Ю. Хабермаса, но также включает референциально-ролевую грамматику, функциональную семантику оценки и теорию метафоризации окказиональных фреймов, а также типологию деонтических норм (см.[ Абакумова 2009б]). Предварительные результаты исследования показали, что смысл пословицы в речи и тексте зависит не только от значения пословицы и контекста использования, но от коммуникативной стратегии, избранной говорящим, от его внутреннего контекста (когнитивного, аффективного в понимании А.А. Залевской) (см. [Залевская1999]).

Мы расширяем и углубляем каждую составляющую модели Ю.Хабермаса.

Коммуникативная составляющая (Kommunikativa) получает детализацию, так как в разных типах дискурса доминируют разные типы коммуникативного действия (см. Гл.3), но сохраняем предложенное Ю. Хабермасом деление на собственно коммуникативные и коммуникативно-стратегические действия (социально-стратегическое, асоциально-стратегическое и драматургическое действие). Очевидно, что коммуникативная составляющая модели должна включить дейктический (акто-речевой) компонент, или «хронотоп пользователя»

(М. Бахтин), а также «упаковочный компонент», связанный с актуальным членением предложения и соотносящий конкретное высказывание со всем дискурсом. Дейктический компонент указывает на участников коммуникации, отношения между ними, условия общения, то есть отражает коммуникативную ситуацию, которая оказывает влияние на выбор коммуникативной стратегии говорящим. Упаковочный компонент в лингвистической форме отражает этот выбор, который проявляется через синтаксическую структуру высказывания, построенную по законам грамматики данного языка. Используя метаязык, будем указывать на эту составляющую оператором «желая, чтобы ты» [Wierzbicka 1980].

Вторая составляющая модели, связанная с когнитивным использованием языка (Кonstativa), будет включать ситуационный, референциальный и логический компоненты. Ситуационный компонент отражает внеязыковую ситуацию, состоящую из некоторого типового события и его участников, которые на семантико-синтаксическом уровне представлены пропозицией, включающей предикат и его аргументы. Референциальный компонент соотносит элементы текста с представлениями об элементах действительности, актуализует форму высказывания. Логический компонент соотносит текст со знаниями, представлениями говорящего и слушающего о мире, обеспечивает переход от старого знания к новому, отвечает за смысловую правильность текста. Эти три компонента связаны между собой и могут быть представлены как наложение трех типов фреймов (ср. метафоризацию окказиональных фреймов в концепции Т.С.

Зевахиной). Ситуационный компонент соответсвует понятию окказионального фрейма и отражает внеязыковую ситуацию действительности. Референциальный компонент соотносит образные элементы, ситуацию, представленные во внутренней форме пословичного высказывания и оражающие образный фрейм, с представлениями о ситуации действительности. Логический компонент соответствует обобщенному фрейму, кодирующему логико-семиотический инвариант модели паремического значения (ср. модели Г.Л. Пермякова). Эта составляющая модели КДМ наполняется и углубляется за счет использования понятийного аппарата РРГ, когнитивной теории метафоризации окказиональных фреймов и типологии логико-семиотических моделей пословиц. Укажем на эту составляющую оператором «я говорю» (ср. аппарат lingua mentalis в работе [Wierzbicka 1980]).

Третья составляющая модели, Representativa, получает наполнение через операторы модальности и иллокутивной силы и включает модальный, иллокутивный и оценочный компоненты, выражает отношение говорящего, его цели, намерения и оценку коммуникативной и референтной ситуации, эмоции и индивидуальный опыт. Данная составляющая расширяется в нашей модели за счет использования концепции функциональной семантики оценки Е.М. Вольф с ее модальной рамкой, включающей субъекта оценки, объект оценки, аксиологический предикат и шкалу стереотипов (см. 2.5). Пословицы, как известно, относятся к оценочным высказываниям. Оценочными, по мнению Е.М.

Вольф [Вольф 1985, 2009], являются не только те высказывания, где встречаются собственно оценочные слова «хорошо/плохо», но и многочисленные виды сообщений, куда входят слова и выражения, включающие оценочную сему как один из элементов своего значения. Оценочный смысл высказываний может меняться в зависимости от ситуации. Оценка может выражаться не только в составе оценочных слов или оценочных сем, но и содержаться имплицитно в виде смыслов в дескриптивных высказываниях. Очевидно, что структура и семантика оценочных речевых актов определяется прагматической ситуацией, в которой они реализуются. Оценочные высказывания могут рассматриваться как особый вид иллокутивных актов, где действуют специфические иллокутивные силы, целью которых является вызвать у собеседника перлокутивный эффект – эмоциональную реакцию. Для анализа речевого акта оценки представляют интерес экспрессивы, с помощью которых, по Сёрлу, выражаются чувства и отношения. Но не всегда иллокутивной целью оценки является эмоциональное воздействие на слушающего, а перлокутивный эффект состоит в изменении его эмоционального состояния. Оценки, где превалирует рациональный аспект, где высказывается скорее мнение об объекте, чем эмоциональное отношение к нему, рассчитаны на то, чтобы адресат согласился с оценкой говорящего. Их перлокутивный эффект – это согласие с мнением. Такого рода высказывания, считает Е.М.Вольф, можно рассматривать как ассертивы, речевые акты утверждения, сообщающие не о положении дел в реальном мире, а о мнении субъекта оценки, хотя и не исключено их толкование как экспрессивов, в которых преобладает не эмоциональный, а рациональный аспект. Модель КДМ призвана доказать предложенную нами гипотезу, согласно которой актуализованная в речи пословица всегда представляет собой косвенный речевой акт чаще всего директивного типа. Для семантического описания оценочного суждения в коммуникативном аспекте И.М. Кобозева [Кобозева 2000] предлагает использовать аппарат lingua mentalis А.Вежбицкой [Wierzbicka 1980], который содержит специфическое метаязыковое средство для выражения прагматической пресуппозиции, по мнению говорящего известной слушающему. В аппарате А.

Вежбицкой ассертивный и пресуппозитивный статусы частей семантического представления (СемПа) предложения передаются с помощью особых компонентов смысла, которые называются модальными рамками. Ассерция подается вставленной в модальную рамку «знай» или «я говорю», а прагматическая пресуппозиция – в рамку «я полагаю, что ты знаешь». Так, предложение «Он нашел всего три белых гриба» имеет СемП следующего вида:

Знай, что он нашел всего три белых гриба; я полагаю, ты понимаешь, что это мало» [Wierzbicka 1980, Кобозева 2000: 287]. Аксиологический предикат, как правило, не выражен эксплицитно на поверхностном уровне текста пословицы, он входит в пресуппозицию пословичного высказывания. Будем указывать на эту составляющую оператором «я полагаю, что ты понимаешь, что это хорошо/плохо, правильно/неправильно, справедливо/несправедливо».

Четвертая составляющая модели, Regulativa, отражает интерсубъективное взаимодействие говорящего и слушающего и включает нормативный и инференциальный компоненты. Эти компоненты не предложены А.Е. Кибриком как составляющие СемПа высказывания (см. Кибрик 2005), но мы считаем их включение в модель актуализации смысла пословицы обязательным. Эти компоненты отражают процесс понимания пословицы на основе знания деонтических норм данной культуры, фиксированных (не всегда эксплицитно) в семантике пословиц, и перлокутивный эффект пословичного высказывания, показывающий обратную связь коммуникативного взаимодействия говорящих. С логических позиций пословица – импликация (С. Куно, А. Крикманн), она является таковой и в речи, когда весь текст пословицы становится антецедентом, а консеквент – тот логический вывод, который должен сделать слушающий, исходя из ситуации и опираясь на деонтические нормы данной культуры. Здесь мы опираемся на классификацию социальных норм в семантике пословиц, предложенную В.И. Карасиком [Карасик 2004] и понятие инференции (см. Гл.2).

Нормы поведения, по мнению исследователя, имеют прототипный характер, т.е. мы храним в памяти знания о типичных установках, действиях, ожиданиях ответных действий и оценочных реакциях применительно к тем или иным ситуациям. Норма поведения предполагает определенную нормативную ситуацию, которая включает несколько типов участников, объект оценки и его идеальный (нормативный) прототип, нормативный модус и мотивацию [Карасик 2004:26].

Нормы поведения, по мнению В.И.Карасика, реализуются, прежде всего, тогда, когда человек встает перед выбором той или иной поведенческой стратегии. Важнейшим противопоставлением поведенческих стратегий является контраст между этическими (моральными) и утилитарными нормами поведения.

В первом случае в центре внимания находятся интересы других людей, во втором случае – интересы индивида.

Нормы поведения, выводимые из пословиц, В.И. Карасик группирует в следующие классы:

Нормы взаимодействия («Нельзя причинять вред своим», «Люди должны помогать друг другу (особенно в трудное время)», «Нельзя бросать людей в беде», «Нельзя быть неблагодарным», «Нельзя быть трусом»).

Нормы жизнеобеспечения («Следует трудиться», «Следует выполнять свое дело хорошо», «Нельзя терять время», «Следует поддерживать чистоту», «Следует надеяться на лучшее»).

Нормы контакта («Следует быть честным», «Следует думать об интересах других людей», «Не следует слишком много говорить», «Не следует быть (чересчур) любопытным», «Не следует быть высокомерным»).

Нормы ответственности («Нужно отвечать за свои действия», «Нужно признавать свои ошибки», «Нужно исправлять свои ошибки», «Не следует исправлять дурной поступок другим дурным поступком»).

Нормы контроля («Следует быть справедливым», «Нельзя руководить, не имея на это права», «Следует контролировать подчиненных», «Не следует поручать одно дело (слишком) большому числу людей»).

Нормы реализма («Следует знать правду», «Следует полагаться на себя», «Следует предпочесть наиболее реальное благо (и наименьшее зло)», «Не следует (слишком) рано подводить итоги»).

Нормы безопасности («Следует быть осторожным», «Следует советоваться с людьми», «Следует быть экономным», «Не следует принимать необдуманные решения»).

Нормы благоразумия («Нужно следить за своим здоровьем», «Не следует постоянно тревожиться», «Не следует работать без отдыха», «Не следует суетиться»).

Первые пять групп являются этическими нормами поведения: критике подвергается тот, кто проявляет недостаток морального качества. Нарушениие норм взаимодействия, наиболее важных для общества, подрывает самые глубинные основания общественного устройства, поэтому предателей и трусов презирают. Эти нормы часто фиксируются и в юридических кодексах. Нормы жизнеобеспечения относятся к этическим нормам, хотя лентяи, неряхи, паникеры причиняют вред не только окружающим, но и самим себе. Нормы контакта, ответственности и контроля уточняют этические правила поведения в общении, адекватной самооценке и руководстве людьми. Эти нормы осуждают лжецов, болтунов, нахалов, упрямых и беспечных людей, несправедливых и некомпетентных руководителей (см.[Карасик 2004]).

Оставшиеся три группы – нормы реализма, безопасности и благоразумия – В.И.Карасик относит к числу утилитарных. Нарушитель утилитарных норм причиняет вред прежде всего себе. Утилитарные нормы допускают двустороннее измерение, осуждению подвергается как слишком малая, так и слишком большая степень качества: следует быть осторожным, и не следует быть как чересчур осторожным (это граничит с трусостью), так и недостаточно осторожным (это безрассудство). Отметим, что недостаточное проявление качества осуждается с утилитарных позиций, а избыточное проявление этого же качества – с моральных (см.[Карасик 2004: 25-29]).

Представляется обоснованным ввести в модель КДМ нормативный и перлокутивный компоненты, связанные с инференцией смысла пословицы говорящим, с логическим выводом, которые он должен сделать, опираясь на использования пословицы в речи нужно считать изменение интеллектуального и/или эмоционального состояния слушающего, которое проявляется в его реакции (вербальной или невербальной) и может служить достижению консенсуса с позицией говорящего, истинного или мнимого. Будем указывать на эту составляющую оператором «сделай вывод».

Предлагаемая модель призвана описать прагматику пословиц в ее взаимодействии с семантикой и синтаксисом и решить проблемы прагматики и паремиологии, связанные с функционированием пословиц в дискурсе. В следующем параграфе рассмотрим основные проблемы прагматики, которые можно решить посредством предлагаемой модели.

В данной работе пословица понимается как языковой знак с текстовыми характеристиками и прагматическими функциями, имеющий структуру предложения. Актуализованная в речи пословица определяется как практическое оценочное суждение, используемое в коммуникации для реализации определенной коммуникативной стратегии.

При построении модели актуализации смысла пословицы в рамках когнитивно-дискурсивной парадигмы в языкознании мы придерживаемся широкого понимания прагматики, которое включает в область ее исследований аспекты когниции, коммуникации и культуры. С другой стороны, исследуя языковые знаки в указанных аспектах, мы не можем не анализировать их семантические и синтаксические характеристики, которые также оказывают влияние на реализацию смысла пословиц в коммуникации, дискурсе.

Предлагаемая когнитивно-дискурсивная модель актуализации смысла пословицы в дискурсе имеет четырехчастную структуру.

Kommunikativa (коммуникативная составляющая) связана с выбором коммуникативное действия, которое ориентировано на достижение инструментальное действие, ориентированного только на успех говорящего без учета интересов слушающего. Инструментальное действие имеет свою типологию. Выделяются следующие виды инструментального стратегического действия: индивидуально-стратегическое действие, в процессе которого прагматические цели говорящего выходят на первый план; социальностратегическое действие, ориентированное на социум, но с учетом интересов говорящего; и драматургическое действие, связанное с демонстрацией собственных оценок, отношений, качеств личности (например, интеллекта, остроумия) с целью произвести впечатление на слушающего и вызвать нужную реакцию. Данная составляющая модели включает и акто-речевой дейксис, «хронотоп пользователя», отражающий иерархию отношений говорящего, слушающего и, возможно, третьего лица в определенном месте в определенное время, а также актуальное членение высказывания, которое выражается в синтаксической структуре, и фокус интереса говорящего как главного участника коммуникации. Соответственно, данная составляющая модели будет включать «упаковочный» компонент высказывания. Мы будем указывать на эту составляющую с помощью оператора «желая, чтобы ты…».

Konstativa (когнитивная составляющая) включает анализ пропозиции пословичного высказывания и ее реализацию в трех типах фреймов (образном, обобщенном и конкретно-ситуативном), что позволяет выявить семантический тип предиката, тематические отношения компонентов пословичного высказывания (актантов и сирконстантов при предикате), выбор перспективы (актор или претерпевающий), что составляет ситуационный компонент высказывания; определить пресуппозицию и ассерцию (логический компонент), соотнести элементы текста с представлениями об элементах действительности, произвести их отождествление или уподобление, актуализовать форму высказывания (референциальный компонент). Используя аппарат А.Вежбицкой, мы будем отражать эту составляющую с помощью оператора «знай, или я говорю».

Representativa (репрезентативная составляющая) отражает личные отношения и оценки говорящего, которые он хочет разделить со слушающим или навязать ему в зависимости от выбранной коммуникативной стратегии, и включает модальный, иллокутивный и оценочный компоненты семантического представления высказывания. Аксиологический предикат пословицы как оценочного суждения, как правило, не бывает выражен на уровне поверхностной структуры, он входит в пресуппозицию высказывания, поэтому мы будем указывать на него через оператор «я думаю, что ты знаешь».

Regulativa (регулятивная составляющая) связана с разворачиванием пословичного сценария и его инференцией слушающим, то есть с результатом воздействия пословицы, с перлокутивным эффектом высказывания, отражает взаимодействие коммуникантов, основанное на деонтических нормах социального поведения, принятых в данной культуре. Соответственно данная составляющая модели включает нормативный и инференциальный компоненты, которые могут быть представлены на метаязыке оператором «сделай вывод» и напрямую зависят от культурной и коммуникативной компетенции участников общения.

Предлагаемая коммуникативная модель является основой для построения динамической сопоставительной референциально-оценочной типологии пословиц, которая учитывает заполнение актантных позиций при предикате, его прямую или переносную интерпретацию, а также тип оценочности, которая реализуется через коды культуры и фокус интереса говорящего.

Анализируя оценочность в пословицах, мы предлагаем различать два вида действительности посредством культурных кодов, фиксированных в содержании компонентов внутренней формы пословиц. Второй тип оценки реализуется в коммуникативном акте и связан с фокусом интереса говорящего, его оценкой коммуникативной стратегией адресанта. В данном исследовании в связи с решением ряда указанных проблем предлагается дифференцировать два вида пословичных концептов: ПК 1 – коллективный концепт-стереотип, детерминированный культурой, который отражает национальный взгляд на мир и реализуется в паремическом дискурсе как совокупности текстов, объединенных общей темой и культурнозначимой оценкой изучаемого явления; и ПК 2 индивидуальный (конкретно-ситуативный), связанный с коммуникативной стратегией говорящего в конкретном коммуникативном акте и его оценкой ситуации.

Последующие главы работы будут посвящены применению модели для решения базовых проблем прагматики и паремиологии (см. Гл.2), выявления и описания пословичного концепта-стереотипа ПРАВДА/TRUTH (Гл.3) и их месту в языковой картине мира англоязычного и русскоязычного лингвокультурного сообщества; выявлению пословичного концепта ПК2 в коммуникативном акте в разных типах дискурса (бытовом диалоге и его имитации в художественном и медийном дискурсах) (Гл.4); а также построению динамической опоставительной референциально-оценочной типологии пословиц на материале пяти языков (Гл.5).

Глава П. Пословицы в прагматическом аспекте и модель пресуппозиция и логический вывод, специфическая модальность и оценочность, тип речевого акта, понятие пословичного концепта, национально-культурная специфика пословиц, отражающая пословичную картину мира, использование коммуникативными стратегиями говорящего.

Одной из главных проблем паремиологии является проблема соотношения значения и смысла пословицы, ее смыслового содержания. Пословица обладает специфическим типом значения, обобщенным, актуализованная пословица приобретает дополнительные оттенки смысла, связанные с реализацией ее значения в контексте коммуникативной ситуации и интенцией говорящего, это ее прагматическое значение или текстовый смысл. Многие исследователи считают, что семантика пословицы в большей степени, чем семантика какого-либо языкового знака зависит от контекста ее употребления, поэтому прагматическая составляющая смыслового содержания пословицы конкурирует с ее «чистой»

семантикой, то есть значением пословицы как языкового знака.

Наличие «обобщенного значения» пословицы отличает ее от обычного предложения, с одной стороны, и от поговорки, значение которой конкретно, с другой. В логике это различие передается квантором всеобщности для пословиц и квантором существования для поговорок (см.[Крикманн 1984]). Традиционно пословицы и поговорки различаются по синтаксическому критерию: поговорки определяются как синтаксически незамкнутые дейктические выражения, включения их в контекст, тогда как пословицы синтаксически замкнуты, недейктичны и полностью клишированы [Пермяков 1970]. А. Крикманн [Krikmann 1984], с опорой на материал европейских языков, выражает некоторые сомнения по поводу адекватности синтаксического критерия, т.к. некоторые синтаксически недостаточные конструкции, например, эллипсисы типа Хворь богатого и пиво бедного понимаются в контексте как обобщающие, то есть являются пословицами. Он также высказывается против представления о недейктичности пословиц, так как в коммуникации и синтаксически замкнутые предложения употребляются дейктически. Пословицы в обиходе составляют элементы связной речевой коммуникации, а в речевом общении, как в любом когнитивном процессе, происходит постоянный прием новой информации с опорой на старую путем бесконечных актов предикации. В его понимании дейктичность сближается с понятием ремы, а также анафорической или катафорической референции. Дейктическими могут быть не только слова (я, ты, здесь, сейчас), но и грамматические категории, шифтеры (О. Есперсен, Р.

Якобсон), например, категории лица и времени. Дейксисом в широком смысле называется отношение между элементом текста (или дискурса) и речевой ситуацией [Кронгауз 2005]. Пословицы в дискурсе выполняют функцию указания на определенную ситуацию действительности, подводя ее под социо-культурный стереотип; пословичный предикат, изначально лишенный показателей времени, приобретает конкретизирующие характеристики в акте речи и указывает на момент речи как точку отсчета для квалификации постоянных свойств, состояний или деятельности объектов, на которые прямо или косвенно указывают пословицы.

З.К. Тарланов выделяет два главных признака обобщенного значения пословицы. Это, во-первых, отсутствие в предложении конкретного лица, осуществляющего действие, при наличии самого действия; а во-вторых, отсутствие в пословице указания на конкретное время действия [Тарланов 1999:

44]. Такое значение пословица получает под влиянием специфической синтаксической структуры, поскольку строится по определенным синтаксическим моделям с использованием лексики, не конкретизирующей время и лицо, а, наоборот, позволяющей сообщать информацию о любых вещах в любое время [Семененко 2009: 267]. Следует различать обобщенное и переносное значение пословиц. Обобщенным значением обладают и пословицы с прямой мотивацией значения, а не только образно мотивированные пословицы. Такой тип значения связан со спецификой семантики слов-компонентов пословицы и с понятием референции. Н.Н. Семененко отмечает, что даже если в пословицах используются слова с конкретной референцией (личные имена, прилагательные, личные местоимения, а также слова с указанием на точный момент и время действия), они не дают возможность понять вне контекста, о каком конкретно лице или времени идет речь. Например, в пословице Дурную траву из поля вон речь может идти и о лишних вещах, и о ненужных людях и т.п. Прилагательное вместе с определяемым существительным обозначает типичное лицо или предмет, качества которого не зависят ни от определенного человека, ни от конкретного момента времени. Часто в пословицах используются существительные с оценочной семантикой, но они указывают на типовое лицо с ярко выраженным признаком: Горбатого могила исправит. Нередко лицо характеризуется с помощью глаголов, то есть сигнификативных знаков [Уфимцева 1986], которым референция вообще мало свойственна. Разграничение денотата как «объекта реального мира» и сигнификата как «специфической ментальной сущности»

[Степанов 1997: 676] позволяет дифференцировать денотативный и сигнификативный аспекты обобщенного значения пословицы. Внутренняя форма пословицы прозрачно показывает взаимодействие денотатов слов-компонентов, но текст пословицы в целом часто «вербализует ряд понятий, не имеющих в ее структуре лексического воплощения, например, Нежные руки всегда в мозолях (труд-лень)» [Семененко 2009: 270]. Поэтому возникает вопрос о двух подходах к анализу семантики паремий – денотативном и сигнификативном. Денотативное пространство паремий как систему денотатов (обобщенных образов реальной действительности) Н.Н.Семененко противопоставляет сигнификативному пространству как системе понятий. Проанализировав денотативное пространство тематической группы «судьба», исследователь приходит к следующим выводам:

1) денотаты лексических единиц в составе пословиц могут называть и характеризовать ключевые понятия паремий, организовывать внутреннюю форму пословиц и поговорок; 2) денотативное пространство паремий представляет наиболее актуальные для народного мышления предметные образы, с помощью которых осмысляются и характеризуются сложные понятия из разряда базовых ценностей культуры; 3) круг денотатов в паремиях ограничен номинациями предметов быта и традиционных чувств и состояний. Сигнификат словкомпонентов пословицы – понятийный компонент лексического значения – играет особую роль в выражении смысла паремий, поскольку каждая пословица отражает некую закономерность житейского или нравственного плана, которая базируется на определенных понятиях: Плуг без работы ржавеет (бездействие).

Понятийная основа пословиц имеет сложную структуру, которая складывается не только из сигнификативных компонентов значения слов-компонентов, но и за счет смысла всего высказывания [Семененко 2009: 276].

представленная во внутренней форме паремии образами предметов народного быта с их символикой и культурными ассоциациями (образный фрейм), это ситуация, действительно имевшая место когда-то, за ней закрепляется название и ценностная характеристика. Язык выбирает те или иные параметры, соотнося языковые единицы с определенными фрагментами концептуальной сферы:

внутренняя форма показывает, что русский язык выбирает параметр силы, когда говорится о дожде (сильный дождь), английский – параметр веса (heavy rain) (см.

Гвишиани 2000: 122). Сигнификатом пословицы является обобщенная ситуация, ситуационная модель, ядром которой является квалитативный предикат, который в обобщенном виде передает отношения между объектом и его свойствами или отношения между объектами и их свойствами, абстрагируясь от их лексического наполнения (cр. типологию логико-семиотических инвариантов значений пословиц в работах [Пермяков 1975, 1979]). Пословичный предикат передает приписываемые народным сознанием обозначаемому объекту или объектам свойства, характеристики, которые могут иметь национальную специфику. Это свойство или состояние обычно передается глаголом или прилагательным, для которых характерен признаковый, или сигнификативный тип значения, но может быть выражен именной группой с предикативным значением, наречием или вообще не быть выражено эксплицитно на поверхностном уровне пословицы, как это часто бывает с аксиологическими предикатами [см. Вольф 1985].

В логической семантике употребляются термины двух этимологических гнезд: с одной стороны, с корнем denote – денотат, денотативный, с другой – с корнем refer – референт, референтный, референция [Падучева 1985, 2008]. Л.

Линский [Линский 1982], так же как и Дж. Юл [Yule 1996], считает, что различие между этими группами терминов в том, что первый обозначает двуместное отношение между языковым выражением и обозначаемым объектом, а второй термин передает по сути трехместное отношение – между знаком, объектом действительности и говорящим, который этот знак использует, то есть субъектом референции. По мнению Е.В. Падучевой, наиболее существенным является не фактор говорящего, а соотнесенность языковых выражений с референтами, которая возникает в контексте речевого акта. Эту соотнесенность она предлагает отличать от отношений слов и некоторых сочетаний (общих имен) к их экстенсионалу, то есть множеству всех потенциально возможных референтов, которое определяется значениями языковых выражений и не имеет отношения к акту речи [Падучева 2008: 12]. Референция выражений, построенных с участием той или иной номинативной лексемы, частично определяется связями этой лексемы. Но референциальными естественно называть только те аспекты семантики предложения, которые касаются референции актуализованных предложений. Когда же речь идет о таксономической идентификации объекта, т е.

его принадлежности к данному таксономическому классу, Е.В. Падучева считает уместным использовать термин денотативный аспект значения.

Анализируя смысловое содержание пословиц в неактуализованном режиме, мы будем использовать термин релевантное денотативное пространство, то есть говорить о денотативном аспекте, рассматривая предрасположенность языковых знаков к определенному типу референции. При анализе актуализованных в речи/дискурсе пословиц мы будем обсуждать референцию пословичных выражений, референтную ситуацию, окказиональный фрейм (по Т.С.Зевахиной), а также позицию субъекта референции. Теория референции в ее прагматическом понимании, в отличие от теории значения, изучает связи языкового выражения с конкретной коммуникативной ситуацией внешнего мира, а именно те языковые механизмы, которые эту связь осуществляют. Остановимся подробнее на проблемах референции пословиц, поскольку они связаны с нашей моделью актуализации смысла пословицы в дискурсе.

2.2 Проблемы референции и инференции пословиц и КДМ Референция определяется современными исследователями как «отнесенность актуализованных имен, именных выражений или их эквивалентов к предметам действительности (референтам, денотатам)» [Арутюнова 1998: 411] или как «соотнесение и соотнесенность языковых выражений с внеязыковыми объектами и ситуациями» [Падучева 2008: 79]. Референция как действие (соотнесение) осуществляется говорящим, это отдельный компонент в составе речевого акта. Референция как результат (соотнесенность) – это отношение, в которое вступают языковые выражения в контексте речевого акта (см. работы П.Ф. Стросона, Дж. Сёрла, Л. Линского).