«СТИЛИСТИЧЕСКИЙ ПРИЁМ ЛИТЕРАТУРНОЙ АЛЛЮЗИИ В ГАЗЕТНО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ КОНЦА XX – НАЧАЛА XXI ВЕКОВ ...»

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

СТАВРОПОЛЬСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

НОВОХАЧЁВА НАТАЛЬЯ ЮРЬЕВНА

СТИЛИСТИЧЕСКИЙ ПРИЁМ ЛИТЕРАТУРНОЙ

АЛЛЮЗИИ

В ГАЗЕТНО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ

КОНЦА XX – НАЧАЛА XXI ВЕКОВ

специальность 10.02.01 – русский язык

ДИССЕРТАЦИЯ

на соискание учёной степени кандидата филологических наук

Научный руководитель – доктор филологических наук, профессор В.М. Грязнова Ставрополь – -2ОГЛАВЛЕНИЕ Введение…………………………………………………………………3- Глава 1. Литературная аллюзия в газетно-публицистическом дискурсе:

лингвокультурологический и функциональный аспекты…………..11- 1.1. Аллюзия и смежные явления в заголовочных конструкциях современных газет…………………………………………........12Общекультурный компонент литературных аллюзий……..27- 1.3. Претексты как аллюзивные денотаты первого порядка…...39- 1.4. Аллюзивные денотаты второго порядка и их классификация по источнику……………………………………………………..50- Выводы………………………………………………………………..100- Глава 2. Тематические, структурно-семантические и функциональные особенности литературных аллюзий………………………………..102- 2.1. Аллюзивные репрезентанты и их типы…………………….102- 2.1.1. Тематическая классификация литературных аллюзий………………………………………………………………….. 3- 2.2. Аллюзивные трансформанты и их типы…………………….122- 2.2.1. Структурно-семантическая классификация литературных аллюзий……………………………………………………………….153Аллюзивный смысл и его типы……………………………...159- 2.3.1. Функциональная классификация литературных аллюзий………………………………………………………………….. 0- Выводы………………………………………………………………..174- Заключение…………………………………………………………..177- Библиографический список использованной литературы……182- -3Приложение……………………………………………………………… Перечень литературных аллюзий, объединённых в тематические классы, и прецедентных феноменов, коррелирующих с ними -4ВВЕДЕНИЕ Актуальность темы исследования. В последние десятилетия в исследованиях отечественных языковедов всё больше внимания уделяется рассмотрению языка с позиций антропоцентризма, согласно которому во главу угла ставится человек, носитель и пользователь языка. Язык, являясь важнейшим средством общения людей, подчинён потребностям, интересам и уровню культуры собеседников (непосредственных или опосредованных), что подтверждает его социокультурный характер. Именно поэтому развитие и изменение языка исследуется сообразно той культурной парадигмы, которая сформировалась в социуме на определённом периоде времени.

Несмотря на то, что интерес многих языковедов современной эпохи, часто называемой постмодернистской, обращён к газетно-публицистическому дискурсу, в частности, к изучению заголовочных конструкций газет, в научной литературе сущности литературной аллюзии не существует общепринятого мнения. Литературная аллюзия рассматривается либо с позиции интертекстуальности (как прецедентный текст), либо с позиции стилистических приёмов (как фигура речи). Не установлено, представляет ли аллюзия как форма проявления интертекстуальности и аллюзия как стилистический приём одно и то же или это разные понятия.

В последние десятилетия широкое распространение получили работы, посвящённые изучению прецедентных феноменов, используемых журналистами для названия своих публикаций. Так, в рамках лингвокультурологического подхода прецедентные феномены исследуются в двух аспектах:

1) коммуникативно-прагматическом, сторонники которого (Н.Д.

Бурвикова, Н.С. Валгина, И.Е. Дементьева, Е.А. Земская, С.В. Ильясова, Л.В. и О.В. Лисоченко, Ю.Н. Караулов,.С.Г. Корконосенко, В.Г. Костомаров, В.С.

функционирования прецедентных текстов в речи носителей языка;

мыследеятельности слушающего или читающего при восприятии и интерпретации прецедентных текстов (Д.В. Багаева, Д.Б. Гудков, В.В.

Красных).

Изучению аллюзии в газетно-публицистическом дискурсе посвящены работы П. Бакри, Н.С. Клушиной, С.И. Сметаниной, М.И. Шостака, Г.С.

Шалимовой и других. Литературная аллюзия как стилистический приём рассматривается в исследованиях О.В. Павловской и Д.Н. Яцутко. Однако специальному исследованию экспликации претекстов и прецедентных текстов в литературных аллюзиях не подвергались. Кроме того, когнитивная метафора, включаемая автором в аллюзивный газетный заголовок, не изучалась.

В ходе диссертационного исследования автор опирался на следующие работы отечественных и зарубежных учёных в области лингвокультурологии, дискурсивной, структурной и когнитивной лингвистики и теории журналистской деятельности:

- Н.Ф. Алефиренко, Т. ван Дейка, В.И. Карасика, изучающих содержание, структуру, типологию дискурса;

- Е.А Баженовой, Р. Барта, И.П. Ильина, Э.А Усовской, С.А. Ушакина, М.А. Хевеши, проблематикой исследования которых являются проявления тенденций постмодернизма в культуре общества;

- Т.А. Засориной, В.Г. Костомарова, Л.П. Крысина, В.Ф. Олешко, Г.Я.

Солганика, С.В. Чечеля, В.Н. Шапошникова, исследующих динамику языковых изменений современного общества и уровень культуры деятелей СМИ и массовых читателей;

- С.Н. Бредихина, Н.В. Данилевской, Г.В. Дружина, З.С. СанджиГараевой, В.З. Санникова, рассматривающих типы, содержание и функциональную направленность языковой игры;

занимающихся исследованиями процесса взаимодействия адресанта и адресата, особенностей восприятия и интерпретации читателем предложенного сообщения;

- О.Н. Емельяновой, В.М. Грязновой, Ю.И. Леденёва, В.А. Малышевой, Л.А. Новикова, Л.Г. Самотик, Ю.С. Степанова, рассматривающих семантические характеристики лексического состава современного русского языка;

- А.Н. Баранова, М. Блэка, Н.Н. Болдырева, В.Г. Гака, О.И. Глазуновой, Э.

Кассирера, Дж. Лакоффа, С.Н. Петровой, З.Д. Поповой, И.А. Стернина, А.П.

Чудинова, основным направлением исследований в которых является когнитивная метафора;

- Ю.Д. Апресяна, Н.Д. Арутюновой, А.Ф. Прияткиной, изучающих структуру, синтаксические особенности и значение высказывания.

Объектом исследования являются газетные заголовки центральной прессы конца XX – начала XXI веков, построенные в виде литературных аллюзий.

Предмет исследования составляют тематические, структурносемантические и функциональные способы актуализации прецедентных феноменов в литературных аллюзиях, включённых в заголовки современных газет.

Цель диссертации – комплексный анализ особенностей стилистического приёма литературной аллюзии в газетно-публицистическом дискурсе конца XX – начала XXI веков.

Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

- уточнить содержание дефиниций «аллюзия» и «литературная аллюзия»

в газетно-публицистическом дискурсе;

- выявить специфику и характер отражения общекультурного компонента в литературной аллюзии;

- рассмотреть претексты, эксплицируемые в литературных аллюзиях;

изучаемых литературных аллюзий;

особенности литературных аллюзий и в соответствии с этим выявить разновидности данного средства выразительности, характерные для газетнопублицистического дискурса;

- выявить систему действий, совершаемых автором при создании литературной аллюзии и читателем при её восприятии и интерпретации;

оценочности.

Материалом исследования послужила картотека газетных заголовков с комментарием, составленная методом избирательной выборки (выбирались только литературные аллюзии) из центральных газет: «Российская газета», «Комсомольская правда», «Московский комсомолец», «Труд», «Аргументы и факты», «Известия», «Правда», «Советская Россия» за 1998-2005 годы. Общий объём выборки составляет 1356 единиц. Полный список газетных заголовков с соответствующей статьи, года и номера издания даётся в приложении.

синхронический подход с элементами диахронического, описательноаналитический метод, трансформационный метод, квантитативный метод, а также общенаучные методы наблюдения, моделирования и интерпретации.

Основными приёмами исследования являются следующие:

- оппозиционный приём при установлении сходства и различия в содержании прецедентного феномена и литературной аллюзии;

- элементы дистрибутивного анализа при сегментации прецедентного феномена и аллюзивного высказывания;

- структурно-семантический анализ компонентов литературной аллюзии;

по тематическим, структурно-семантическим и функциональным признакам;

- фреймовый анализ при построении когнитивных структур, к которым восходят компоненты прецедентного феномена и аллюзивного высказывания;

- метафорический анализ выделения когнитивных моделей, на базе которых созданы литературные аллюзии;

- контекстуальный анализ при установлении актуализированного речевого значения литературных аллюзий.

Научная новизна работы заключается в следующем:

- к изучению литературных аллюзий, функционирующих в газетнопублицистическом дискурсе, осуществлён комплексный подход, включающий лингвокультурологическую, когнитивно-дискурсионную, структурносемантическую и функциональную составляющие;

- в научный оборот введены понятия «аллюзивные денотаты первого и второго порядка», «аллюзивные стереотипы первой и второй степени», «прецедема»;

- выявлены способы экспликации претекстов и прецедентных феноменов в литературных аллюзиях;

- рассмотрены процессы кодирования (автором) и декодирования (читателем) информации, заложенной в литературной аллюзии;

- впервые предпринята попытка исследования когнитивной метафоры в составе литературной аллюзии;

- проведенное системное исследование литературных аллюзий в газетнопублицистическом дискурсе расширяет представление о данных средствах выразительности газетного языка.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В эпоху постмодернизма в центральной прессе, относящейся к газетнопублицистическому дискурсу, значительное количество названий публикуемых материалов представляет собой литературные аллюзии, которые относятся к стилистическим приёмам риторического усиления речи, строятся на основе игр, имеющих свои замысел, условия и правила.

2. В литературных аллюзиях всегда отражён общекультурный компонент, который с содержательной стороны включает в себя индивидуальноличностную культуру автора, его профессиональное мастерство и культурный облик массового читателя, а с функциональной – систему действий адресанта и адресата в отношении литературной аллюзии в газетно-публицистическом дискурсе: первый кодирует сообщение в виде экспрессемы в ходе осуществления трёх видов деятельности (познавательной, художественной и ценностно-осмысляющей), а второй осуществляет дешифровку экспрессемы с опорой на три уровня своей мыследеятельности (когнитивное, структурносемантизирующее и распредмечивающее понимание).

3. В построении литературных аллюзий опосредованное участие принимает текст-первоисточник, или денотат первого порядка, который, как правило, имеет автора, представляет собой культурно-историческую ценность и относится к произведениям элитарной культуры. Экспрессема прямо не заимствует содержание претекста, с которым она генетически связана.

Содержательный план литературным аллюзиям задают денотаты второго порядка, представляющие собой два вида прецедентных феноменов (прецедентные высказывания и прецедентные тексты), многообразие которых позволяет объединять прецедентные феномены в тематические классы, подклассы, группы и подгруппы.

4. Актуализация прецедентных феноменов в литературных аллюзиях обусловлена маркерами, или репрезентантами. Степень маркированности данных компонентов является различной в зависимости от характера угадывания читателем денотата второго порядка, участвующего в построении изучаемой языковой единицы. Аллюзивные маркеры, или репрезентанты, создают сходство содержания литературной аллюзии и содержания прецедентного феномена, которое адресат устанавливает на первом уровне мыследеятельности – когнитивном понимании. Сходство в содержании классифицировать литературные аллюзии по тематическому основанию.

5. Изменение прецедентного феномена осуществляется при помощи компонентов, обладающих повышенной экспрессией (антимаркеров, или трансформантов), особое место среди которых занимают когнитивные метафоры, во всём своём многообразии представленные в структуре литературной аллюзии. Наиболее употребительными фреймовыми моделями в реализации метафорических переносов различных типов оказались следующие:

НЕЧТО ТАКОЕ, НЕКТО ЕСТЬ НЕЧТО, НЕЧТО ЕСТЬ НЕЧТО 1. Нахождение читателем в структуре литературной аллюзии трансформантов подготавливает его к пониманию смысла аллюзии и её оценке и характеризует прохождение адресатом структурно-семантизирующего уровня мыследеятельности.

содержательную информацию, или диктум, и дополнительную, оценочную, или субъективированы авторским и читательским видением рассматриваемой проблемы. Успешным можно считать такой газетно-публицистический дискурс, в котором обе субъективности совпадают, что характерно для эмоционально-оценочных литературных аллюзий, в которых в полном объёме отражаются индивидуально-личностная культура и профессиональное мастерство адресанта и культура адресата.

содержания понятий «аллюзия» и «литературная аллюзия» и смежных с ними явлений применительно к газетно-публицистическому дискурсу, в выявлении составных частей общекультурного компонента литературных аллюзий, в выделении и характеристике основных структурных компонентов данных средств выразительности, в рассмотрении метафорических трансформаций литературных аллюзий с помощью когнитивной метафоры, в разработке теоретических основ систематизации литературных аллюзий с тематической, структурно-семантической и функциональной точек зрения.

использования его результатов для дальнейшего изучения других видов аллюзии в газетно-публицистическом дискурсе, в лексикографической практике при подготовке словарей, имеющих лингвокультурологическую направленность. Материал и результаты работы могут найти применение в вузовских курсах по когнитивной семантике, лингвокультурологии, в курсах поэтики журналистики, а также в спецкурсах и спецсеминарах, посвящённых изучению языка средств массовой информации, практической стилистики.

Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были представлены в докладах на Международной научной конференции «Антропоцентрическая парадигма в филологии» (Ставрополь 2003), на Всероссийской научно-практической конференции «Русский язык и активные процессы в современной речи» (Ставрополь 2003), на Международной конференции «Культура русской речи» (Армавир 2003), на Международной научной конференции «Татищевские чтения: актуальные проблемы науки и практики» (Тольятти 2004), на 48-й, 49-й и 50-й научно-методических конференциях «Университетская наука – региону» в Ставропольском государственном университете (2003, 2004, 2005 гг.). Основные положения работы отражены в десяти публикациях в материалах международных, всероссийских, региональных и университетских научных конференциях, а также в научном журнале «Русский язык и межкультурная коммуникация»

(Пятигорск 2003).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка, насчитывающего 179 наименований, списка словарей и их условных обозначений, состоящего из 25 изданий, приложения, которое представляет собой перечень литературных аллюзий и прецедентных феноменов, коррелирующих с ними. Общий объём составляет 1356 единиц.

- 12 ГЛАВА 1. ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ЛИТЕРАТУРНОЙ АЛЛЮЗИИ

В ГАЗЕТНО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ

1.1. Аллюзия и смежные явления в заголовках современных газет Антропоцентрический подход к изучению языка, активно внедряемый в неразрывном единстве. Как отмечает ряд авторов, человек видит мир через призму языка, а изменение и развитие самого языка зависит от происходящих в обществе изменений; интересов и потребностей человека (Дементьев 1999;

Леденёв 2003; Покровская 2003). Имея социокультурный характер, язык взаимосвязан и взаимодействует с человеком в рамках той культурной парадигмы, которая сформировалась на определённом этапе развития общества.

В условиях современной действительности культурная парадигма получила название постмодернистской, под которой большинство учёных (Д.И.

Дубровский (Дубровский 2002), И.П. Ильин, А.Н. Коняхин, Э.А. Усовская (http:

Усовская), М.А. Хевеши (Хевеши 2001) и др.) понимают существенные преобразования в системе культуры, вызванные бурным развитием информационных технологий, разнообразных средств массовой коммуникации, которые охватили все сферы человеческой деятельности.

Особенностью данной парадигмы, появившейся в конце 70-х годов в культуре стран Запада и распространившейся во многих странах, в том числе и нашей, является то, что граница между элитарной (высокой) и массовой культурой оказалась размытой (Культурология 1997; Чучин-Русов 1999), в результате чего возник феномен «журнализации» культуры, заключающийся в поверхностного, но быстрого вхождения в любое событие, явление, в любой фрагмент социальной жизнедеятельности и «участия» в нём (Дубровский 2002;

Коняхин 2004). Подобная «журнализация» культуры характерна, в первую очередь, для газетно-публицистического дискурса.

существует: данный термин используется в психолингвистике, лингвокультурологии, лингвистике текста, структурной лингвистике, социолингвистике и т.д. В настоящем исследовании мы придерживаемся точки зрения Т. ван Дейка (Дейк 1978, 1994, ), а также социолингвистического (В.И.

Карасик) и когнитивно-дискурсионного (Н.Ф. Алефиренко (Алефиренко 2005), Е.С. Кубрякова) подходов к пониманию дискурса.

представляет собой дистантную форму коммуникативной деятельности институционального и когнитивного характера, основными участниками которой являются представители средств массовой информации как социального института и массовая аудитория (Водак 1997; Карасик 1998,).

Указанный тип дискурса выходит в мир психики и когнитивной деятельности (Кубрякова 2004) и в полной мере отражает антропоцентрические факторы: в процессе опосредованного общения адресант осуществляет целенаправленную творческую работу, опирающуюся и на интуитивную, и на осознанную интеллектуальную деятельность, в то время как адресат также выполняет творческую работу, но осуществляемую на уровне автоматизма и интуиции.

Особое проявление газетно-публицистический дискурс приобретает в периодической печати. Дистантная коммуникативная деятельность реализуется между передающей стороной – журналистом, который создаёт вербальные знаки, и принимающей стороной – читателем, который их воспринимает и осмысливает. Автор статьи, по словам З.К. Гурьевой, «…наделён недекларируемыми правами «режиссёра общения» (Гурьева 2003, 120), т.к.

именно им разрабатываются коммуникативные стратегии (определённые модели речевого поведения для достижения общей цели общения) для самого себя и для адресата. При этом цель адресанта заключается в создании такого сообщения, которое будет понятно читателю, цель адресата – понять замысел автора и правильно интерпретировать сообщаемое.

постмодернистские тенденции, в частности, «цитатное письмо», суть которого, по С.И. Сметаниной, заключается «…в интеллектуальной, эмоциональнооценочной, формальной переработке «чужого» текста-цитаты, осмысленного и освоенного в системе культуры, и повторное использование его в качестве средства номинации по отношению к реальным ситуациям (лицам) при создании медиа-текста» (http: Сметанина).

С помощью цитатного письма строятся газетные заголовки большинства современных центральных газет, к которым Л.Л. Реснянская относит универсально-тематические печатные издания: «Аргументы и факты» (АиФ.), «Комсомольская правда» (КП.), «Труд» (Т.), «Известия» (И.), «Московский комсомолец» (МК.), «Российская газета» (РГ.) – и специализированные печатные издания (партийные газеты): «Правда» (П.), «Советская Россия» (СР.) (Реснянская 2000, 5).

Названия статей в перечисленных изданиях, отличаясь от заглавия художественного произведения, по Н.А. Кожиной, соотношением не только с текстом, но и с внешним миром, занимают сильную позицию: в настоящее время газетные заголовки «…приобрели такое качество, как зазывность, т.к.

они призваны продать свой товар – информацию» (Ильясова 2003а, 110;

заголовочные конструкции, представляющие собой аллюзии, в которых находит своё отражение такое понятие постмодернистской культурной парадигмы, как интертекстуальность.

постструктуралистом Юлией Кристевой, обозначившей под ним общее свойство текстов, выражающееся в наличии между ними связей, благодаря которым тексты (или их части) могут разнообразными способами явно или неявно ссылаться друг на друга, в результате этого возникает диалог как с широкой публикой (массовой аудиторией), так и с просвещенным меньшинством (создателями текстов, на которые ссылаются) (Ушакин 1996).

узкое (Баженова 2003). Широкий подход к интертекстуальности (Ю. Кристева, Р. Барт (Барт 1994), Э.А. Усовская и др.), разработанный прежде всего в рамках семиотики, отражает положение Ж. Дерриды о том, что «мир есть текст» (http:

Черняева). В соответствии с данным положением всякий текст (в частности, аллюзия) представляет собой интертекст, имеющий своим претекстом совокупность всех вербальных и построенных средствами иных знаковых систем предшествующих текстов.

Узкое понимание интертекстуальности (Ж. Женетт, Л.Л. Нелюбин (Нелюбин 2003), Н.А. Фатеева (Фатеева 2000) и т.д.) заключается в том, что данным термином называют конкретные и явные отсылки к предшествующим текстам, открытое или скрытое их цитирование, что приводит к появлению специальных текстов: цитат, аллюзий, плагиата и т.д., обозначенных «текстовыми проявлениями интертекстуальности» (Постмодернизм 2001;

Гальперин 1981, 110).

В исследовании аллюзии мы придерживаемся концепции А.С. Черняевой (http: Черняева), в которой совмещены два понимания интертекстуальности, и полагаем, что созданные авторами аллюзивные газетные заголовки в основе своей имеют единый претекст – культурный контекст, литературную традицию, и предстают как интертексты (в широком понимании), но в то же время являются специальными текстами – прецедентными, представляющими собой «осознанные или неосознанные, точные или преобразованные цитаты или иного рода отсылки к более и менее известным ранее произведенным текстам в составе более позднего текста» (Красных 1998, 352) (в узком понимании).

Такой подход к интертекстуальности в процессе функционирования претекстов и интертекстов учитывает их диалогическое взаимодействие, в результате которого в новом тексте (названии статьи) появляются дополнительные смыслы, каких не было в предшествующих им текстах.

Покажем это на следующем примере: «Хорошая девушка Лёня под именем заключенный неопределенного пола). Рассматриваемый заголовок является интертекстом, внутри которого наблюдаются ссылки на стихотворение Я.В.

Смелякова «Хорошая девушка Лида на улице Южной живет», но в то же время есть и дополнительный смысл, какого не было в первоисточнике: в настоящее время иногда бывает трудно определить половую принадлежность человека.

Итак, интертекстуальные вкрапления представляют собой прецедентные тексты, являющиеся переосмыслением ранее существующих текстов, содержащие в себе некую «фразеологичность», в результате чего текстыпервоисточники стали стираться из памяти людей, терять авторство.

Исследования М.Ю. Сидоровой, B.C. Савельева, Ю.Н. Караулова и др.

показывают, что прецедентные тексты объединяют в себе три основных вида интертекстов: аллюзии, цитаты и реминисценции, обеспечивающие функционирование интертекстуальности в таком средстве массовой информации, как газета. Указанные формы проявления интертекстуальности имеют много сходных черт, но не тождественны друг другу.

Такие ученые, как С.И. Походня, B.C. Санников, понимая аллюзию в широком смысле, объединяют её с цитатой, обозначенной как ссылки на эпизоды, имена, названия и т.д. мифологического, исторического или собственно литературного характера (Санников 1998). В своей работе мы разграничиваем данные понятия в аспекте точности воспроизведения претекста, или текста-первоисточника, исходя из определения Ю.Н. Караулова:

«Прецедентный текст – это реминисценция от одного слова к тексту»

(Караулов 1987, 216).

Сообразно с этим, цитатой можно назвать «дословное воспроизведение отдельных фрагментов из произведений науки, литературы, искусства, общественно-политических и государственных документов, афоризмов, пословиц и поговорок», а аллюзией – неточное цитирование каких-либо текстом» – имплицитно) (Лазутина 2000, 187; http: Интертекстуальность).

Подтвердим высказанную нами мысль примерами из газет: заголовки «Унесенные ветром» (П. 2001 № 6), «Карлсон, который живет на крыше» (П.

2001 № 5) являются точными цитатами названий художественных произведений М. Митчелл и А. Линдгрен. Сравним их со следующими заголовочными конструкциями: «Зима в России больше, чем зима» (АиФ. № 48), «На губернатора надейся, а сам не плошай» (П. 2003 № 42). В данных примерах наблюдается не точное воспроизведение, а трансформация (замена слов в исходных конструкциях) следующих литературных фактов: «Поэт в России больше, чем поэт» (цитата из поэмы Е. Евтушенко), «На бога надейся, а сам не плошай» (русская пословица). Такие заголовки являются аллюзиями, трансформированными цитатами.

В работе Л.В. и О.В. Лисоченко «Языковая игра на газетной полосе»

цитаты в том значении, которое принято в нашей работе, называются текстовыми реминисценциями. Так, например, авторы приводят следующие текстовые реминисценции: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона» (КП), «А ты не летчик» (АиФ), «А я играю на гармошке» (КП) (Лисоченко 2000, 140).

Полагаем, что поскольку приведенные названия газетных статей точно воспроизводят претексты, то являются цитатами.

Аллюзия не тождественна и реминисценции. В психологии под реминисценцией понимают «воспроизведение спустя некоторое время после запоминания того, что при непосредственном воспроизведении было недоступно» (http: Реминисценция). На основе данного определения строится и понятие текстовой реминисценции, представляющей заимствование, наводящее на воспоминание о другом произведении, отдельном образе, мотиве, стилистическом приёме, некотором событии из жизни другого автора (Валгина 2003; http: Интертекстуальность; Супрун 1995).

размытой, поскольку данные понятия часто определяются друг через друга.

Так, например, аллюзию на литературные произведения и на события и факты действительного мира называют реминисценцией (http: Аллюзия; Аллюзия 1997).

Мы разграничиваем указанные формы проявления интертекстуальности в аспекте точности воспроизведения претекста. Реминисценция, как правило, включает в себя напоминание отдельных элементов произведений художественной литературы, исторических и культурных событий, имен выдающихся людей, осуществляемое посредством настолько трансформированной конструкции, что отсылка к тексту-первоисточнику оказывается затруднительной. Аллюзия по сравнению с реминисценцией содержит конкретные ссылки на различные вербальные и невербальные претексты, угадываемые читателем гораздо легче.

Обратимся к примерам: 1) «Что сталевару хорошо, то ЖКХ – беда» (РГ.

2004 № 65); 2) «Что Березовскому с Шейнисом плохо, то немцу с русским хорошо. И почему так?» (РГ. 2000 № 181); 3) «Союз нерушимых экранов свободных» (КП. 2000 № 137); 4) «Тамбовский волк Жорже товарищ» (МК.

2004 № 153). Заголовки (1), (2) относятся к реминисценциям, т.к.: а) новый текст существенным образом отличается от первоисточника «Что русскому здорово, то немцу смерть» (русская пословица); б) в его структуру не включены значимые в смысловом отношении компоненты претекста; в) структура интертекста заимствует лишь ритмическую организацию претекста.

Примеры (3), (4) являются аллюзиями, поскольку содержат значимые компоненты первоисточников, что и позволяет легко их установить: «Союз нерушимый республик свободных» (строка из «Гимна СССР»), «Тамбовский волк тебе товарищ» (цитата из кинофильма «Дело Румянцева»).

Итак, по степени точности воспроизведения текста-источника среди прецедентных текстов первое место занимает цитата, т. к. передает фрагменты претекста без изменений; на втором месте стоит аллюзия, воспроизводящая классификации занимает реминисценция, которая существенным образом трансформирует первоисточник. В связи со сказанным, можно отметить, что аллюзия представляет собой интертекст, включающий в себя элементы претекста, среднего между цитатой и реминисценцией.

Элементы претекста в составе аллюзии называются маркерами или репрезентантами аллюзии, а сам первоисточник выступает ее денотатом (http:

Аллюзия 2001), например: «Есть такая профессия – президента защищать»

(КП.2000 № 182) (о съезде в Центральной доме туристов, который своей целью ставил поддержку В. Путина). В представленной аллюзии денотатом выступает цитата из кинофильма «Офицеры»: «Родину защищать. Есть такая профессия, взводный», а маркерами – частично сходное графическое и синтаксическое оформление претекста и аллюзии.

В зависимости от вида претекста выделяют «текстовые аллюзии», денотатом которых является вербальный (словесный) текст, например: «Девять негритят» (МК. 2004 № 8) (о кандидатах в президенты, которые должны сойти с президентских выборов по очереди) – денотатом является название рассказа А. Кристи «Десять негритят»; и «интермедиальные, отсылающие к текстам других видов искусств, чаще всего живописных», например: «Грачи»

прилетели» (РГ. 2003 № 215) (об установке в Киргизии российских истребителей СУ-25 «Грач») – денотатом является название картина А.К.

Саврасова «Грачи прилетели».

В современном газетно-публицистическом дискурсе аллюзия функционирует не только как интертекстуальное явление, но и как стилистический прием, который также используется авторами газетных публикаций для называния своих статей. Чаще всего в исследовании аллюзии учёные включают в данное понятие две стороны одной сущности:

интертекстуальную и стилистическую. Однако мы полагаем, что аллюзия представляет собой две сущности, названные одним понятием, но зрения.

Если рассматривать аллюзию в стилистическом аспекте, то можно прецедентным фактом – литературным или историческим» (Павловская 1998, 274). Согласно О.В. Павловской, аллюзия занимает особое место среди средств выразительности газетного языка и не является тропом или фигурой (там же), а занимает промежуточное место между ними, т.к. трансформирует текст, на основе которого создается с помощью ряда существующих тропов и фигур речи в целом. То, что аллюзия осуществляет подобную трансформацию, подтверждает определение французского учёного П. Бакри: «Аллюзия – это трансформированная, но которую каждый раз возможно узнать (Перевод наш – Н. Н.)» (Васгу 1992, 250). Помимо этого данное средство выразительности обладает таким важным признаком, как способность намекать посредством исторического события, литературного произведения (Аллюзия 1997; КССПТ 2000; Шалимова 1996).

Всё выше сказанное позволяет определить аллюзию как стилистический приём, представляющий собой намёк и трансформацию известных фрагментов фольклора, художественных текстов, высказываний исторических лиц и т.п., которые принадлежат к прецедентным текстам. С этой точки зрения данный приём риторического усиления речи также имеет денотат (прецедентный текст) и выступает уже по отношению к нему (а не к претексту) интертекстом, сам же текст-первоисточник в аллюзии как стилистическом приёме явно не прослеживается.

Таким образом, аллюзия как интертекстуальное явление и аллюзия как стилистический приём обладают сходными признаками: а) наличием денотатов, как интертекстуальным явлением и аллюзией как стилистическим приёмом существует одно важное отличие: первая появилась на основе одного денотата (претекста) и является прецедентным текстом, вторая имеет два денотата (прецедентный текст и собственно претекст) и не принадлежит к прецедентным текстам. В нашей работе для разграничения денотатов аллюзии как стилистического приёма введены два понятия: 1) денотат первого порядка, представляющий собой претекст, или текст-донор, на основе которого появился тот или иной прецедентный текст (цитата, аллюзия и реминисценция); 2) денотат второго порядка, под которым понимается прецедентный текст, участвующий в построении рассматриваемой аллюзии. Появление в газетнопублицистическом дискурсе аллюзии как стилистического приёма можно изобразить в виде следующей схемы: Д1 Д2 АС = АИ2, где Д1 – претекст (денотат первого порядка), Д2 – прецедентный текст (денотат второго порядка), АС – аллюзия как стилистический приём, АИ2 – аллюзия как интертекстуальное явление в квадрате.

На основе представленной схемы авторами газетных публикаций строится такой вид аллюзии как литературная аллюзия, под которой в диссертации понимается стилистический приём, заключающийся в трансформации и намёке на прецедентный текст, имеющий литературное или нелитературное происхождение и являющийся вербальным и вербальноиконическим знаком. Мы полагаем, что в построении современных газетных заголовков чаще всего используются литературные аллюзии, строящиеся на основе широко известных текстов, о чём свидетельствует замечание Г.Л.

Пермякова: «каждый взрослый (старше 20 лет) носитель русского языка знает не менее 800 пословиц, поговорок, ходячих литературных цитат и других клишированных изречений» (Пермяков 1971, 48-49).

На подобный факт указывает в своём исследовании В.Г. Костомаров: «Во многих случаях перед нами перепроверка ходячих фраз недавнего прошлого на пригодность, а также отталкивание от них при создании новых фраз (курсив прецедентным текстам, и именно они активно используются в речевой практике носителями русского языка и русской культуры, а не претексты, поскольку не каждый из читателей точно представляют себе место и роль цитируемого фрагмента в тексте-источнике (http: Лукин).

В структуре аллюзии помимо элементов, отсылающих или намекающих на тот или иной прецедентный текст (маркеров, или репрезентантов), присутствуют элементы, изменяющие прецедентный текст и за счёт этого обладающие повышенной экспрессией, например: «Правовое яблоко нефтяного раздора» (РГ. 2000 № 210) (о споре по поводу пакета акций ОАО «Варьеганнефть») – прецедентный текст «Яблоко раздора». Назовем такие элементы антимаркерами, или трансформантами, благодаря которым аллюзию можно считать экспрессивной единицей или «экспрессемой», что соответствует функционированию газетного языка в целом (Какоркина 1996).

Как отмечает В.Г. Костомаров: «Газетный язык рисуется как конфликтная ситуация... – последовательное чередование экспрессии и стандарта, выступая основным свойством газетного языка...» (Костомаров 1971, 141). Маркеры и трансформанты в составе аллюзии в нашем исследовании определяются как чередующиеся элементы соответственно стандарта и экспрессии.

Чередование экспрессии и стандарта, согласно исследованию В.Г.

Костомарова, осуществляется на трех уровнях:

1) «внутрифразовом» – чередование «стандартного обозначения с его так или иначе окрашенным эквивалентом», который «расшифровывается нормативно-стандартными, нейтрально-немаркированными средствами»;

2) «контекстном» – «текстовое сочетание, чередование содержательно независимых друг от друга элементов разных стилистических и иных окрасок:

...присоединительные конструкции, метафоризация..., «перемена ролей»

терминов и иноязычных элементов...»;

3) «композиционном» – «отталкивание от пословиц и поговорок, «цитат» и целых литературных произведений» (Костомаров 1971, 143-145).

последовательное чередование маркеров и антимаркеров, которое осуществляется, в первую очередь, на «композиционном» уровне, а «внутрифразовое» и «контекстное» – условно присутствуют в экспрессеме, как бы наслаиваясь на «композиционное». Так, например, в аллюзиях «Как угнать миллион» (РГ. 2003 №231) (об угоне автомобиля с акцизными марками на алкогольную продукцию), «Своя рубашка ближе к телу. И к кошельку» (КП.

2000 № 172) (о том, что число товаров российского производства возрастает) наблюдаются три уровня чередования: «внутрифразовое» (сочетание маркеров и антимаркеров внутри одной конструкции), «контекстное» (в первом примере метафорическим своим эквивалентом «угнать»; во втором – наблюдается наличие присоединительной конструкции «И к кошельку»), «композиционное»

(первая экспрессема построена на основе названия кинофильма, вторая – на базе пословицы «Своя рубашка ближе к телу»).

В то же время сама аллюзия также может представлять собой «аллюзийные стереотипы, которые без изменений или с небольшими изменениями тиражируются разными изданиями» (Павловская 1998, 276).

Литературные аллюзии, которые созданы с помощью эквивалентных трансформаций одного и того же прецедентного текста, получили в нашей работе название аллюзийных стереотипов первой степени, например:

«Батальоны просят рубля» (КП. 2000 № 64) (о документе, принятом Госдумой о льготах и денежных довольствиях военнослужащим), «Батальоны просят рубля» (Т. 2000 № 187) (о задержках военных выплат, что вызывает забастовки) – аллюзийные стереотипы первой степени.

Литературные аллюзии, построенные на основе одного и того же денотата второго порядка, но имеющие разное лексическое наполнение, названы аллюзийными стереотипами второй степени, например: «С миру по нитке – Березовскому охрана» (П. 2000 № 124) (о бывших сотрудниках ФСБ уголовному миру), «С миру по нитке – театру на успех» (Т. 2000 № 205) (о гастролях, благодаря которым улучшается финансовое положение театров).

Подобные стандартизированные единицы в силу приобретённой в области периодической печати известности, на наш взгляд, можно считать газетными прецедентными текстами, функционирующими только в газетнопублицистическом дискурсе. Использование аллюзийных стереотипов в качестве газетных заголовков отличается невысокой частотностью, что подтверждает мысль, высказанную в исследованиях Н.С. Валгиной (Валгина 2003), С.В. Ильясовой (Ильясова 2003б), В.Г. Костомарова (Костомаров 1999) и др. о том, что в условиях современной действительности экспрессия победила стандарт.

Доминирование экспрессии в газетных заголовках, ироническое переосмысление и трансформация прецедентных текстов свидетельствует о принадлежности аллюзии к языковой игре, которую З.С. Санджи-Гаряева, понимает в широком и узком смыслах. В широком смысле языковой игрой автор называет все способы актуализации языкового знака и игру целыми ситуациями и текстами, в узком – использование языковых средств, специально отобранных автором для придания ироничности высказыванию (Санджи-Гаряева 2004).

Языковую игру, понимаемую в узком смысле, Ю.Д. Апресян называет «авторской аномалией» и относит к ней различные стилистические фигуры и приёмы (Апресян. Цит. по: Бредихин 2003, 5). Однако аллюзия как стилистический приём, на наш взгляд, представляет собой языковую игру как в широком, так и в узком смыслах, т.к. с одной стороны, она выступает трансформацией прецедентного факта, а с другой – построена с помощью совокупности различных языковых средств, образующих эту трансформации.

Основу подобной игры составляет аналогия между поведением людей в игpax вообще и речетворческой деятельности в частности (Бредихин 2003). Как отмечает Й. Хейзинга, игра – это «функция, которая исполнена смысла. Она ограниченное определенным временем действие, которое исчерпывается в себе самом и совершается ради удовлетворения, доставляемого самим этим свершением» (Хейзинга 1992, 21, 28).

Аллюзия, исходя из сказанного, воплощает в себе результат игровой деятельности адресанта, имеющей целью доставить эстетическое удовольствие и автору экспрессемы, и своему адресату. Поэтому аллюзивная языковая игра представляет собой речетворческую деятельность автора, ограниченную во времени, имеющую определенный смысл, строящуюся на намеренном изменении прецедентного факта с целью вызвать улыбку, смех и ироническое отношение к публикуемому материалу (Дружин 2001; Земская 1983; Санников 1999).

Как и всякая игра, аллюзивная языковая игра имеет определенный замысел, условия и правила, устанавливаемые адресантом и принимаемые адресатом. Замысел аллюзивной языковой игры заключается в создании автором такого газетного заголовка, который был бы воспринят и понят читателем.

К условиям осуществления аллюзивной языковой игры, установленным автором газетного заголовка, относятся:

1. Наличие участников игры – производителя информации (автора) и получателя информации (массового читателя), которого мы, используя термин Л.Г. Ионина, назовем определённым типом «партнера по общению» (Ионин 1996, 89). Подобное определение читателя обоснованно, т.к. публицист в своих статьях обращается не к конкретным личностям во всем богатстве их характеристик, а к определенному типу своего адресата, о котором у него всегда должно быть четкое представление.

2. Наличие одинакового тезауруса (фоновых знаний) у участников игры – «литературных» знаний или знаний прецедентных текстов (Лисоченко 2000, 139). Так в аллюзии: «Жить бы рад – расплачиваться нечем» (Т.2002 № 225) (о том, что многим жителям страны нечем платить за квартиры), автор «Служить бы рад – прислуживаться тошно».

3. Наличие игрового материала. В качестве игрового материала в аллюзивной языковой игре выступают компоненты элитарной и массовой культуры – прецедентные тексты, составляющие фоновые знания. Например, для построения такой аллюзии «Не в свою ванну не садись!» (АиФ. 2000 № 13) о том, как пострадал человек, установив ванну импортного производства в квартире), автор, заменяя одно слово, обыгрывает следующую пословицу: «Не в свои сани не садись».

участников, соответствующее замыслу и условиям игры. Адресант намеренно и прецедентный факт с помощью языковых и стилистических средств для приближения к современной действительности ситуации, уже известной из другого источника (Сметанина 2002). Адресат воспринимает предложенный газетный заголовок, понимая намеренное искажение автором прецедентного факта, и таким образом познает мир прошлого и настоящего, проникая в глубинное намерение адресанта (Дементьева 2000; Санников 1999).

состоявшейся только при наличии всех перечисленных нами компонентов:

замысла, условий и правил игры.

количество аллюзий, что позволяет подразделять из на виды. Так, О.В.

«литературные», основывающиеся на разнообразных прецедентных текстах; 3) «смешанные», обладающие признаками как исторической, так и литературной аллюзии (Павловская 1998, 274).

Наши наблюдения показывают, что экспрессемы, создающиеся в газетнопублицистическом дискурсе на основе прецедентных текстов, существуют в выделенные нами особенности.

О.В. Павловская отмечает, что в газетных текстах часто используется ряд разновидностей литературной аллюзии, среди которых данным автором выделены трансформированные литературные цитаты-реминисценции, высказывания учёных, политиков и т.д., цитаты из популярных песен, названия теле-, видеофильмов и фразы из них, крылатые выражения, названия живописных полотен, скульптур и т.п. (Павловская 1997). Как можно заметить, литературная аллюзия строится на включении цитат из прецедентных текстов, возникших не только из художественных произведений, но и из претекстов других видов искусств. Поэтому мы считаем, что литературная аллюзия не зависит от своего претекста, породившего тот или иной прецедентный текст, и поэтому может иметь денотаты первого порядка, относящиеся не только к области литературы, но и к другим видам искусства.

Функционирование в газетно-публицистическом дискурсе аллюзии отличается двойственностью: данное языковое явление проявляет себя и как форма проявления интертекстуальности, и как стилистический приём.

Значительное количество газетных заголовков строится в виде аллюзии, имеющей два денотата (претекст – денотат первого порядка, и прецедентный текст – денотат второго порядка) и выступающей поэтому стилистическим приёмом риторического усиления речи. По своему источнику (денотату второго порядка) это литературная аллюзия, строящаяся адресантом на основе прецедентных текстов литературного и нелитературного происхождения.

Принадлежность литературной аллюзии к языковой игре, имеющей свои замысел, условия и правила, позволяет говорить об отражении в её содержании личного опыта автора и уровня культуры читателя, что является неотъемлемым свойством газетно-публицистического дискурса.

Создавая ту или иную литературную аллюзию, автор, в первую очередь, опирается на собственный культурный потенциал и своё профессиональное мастерство, но в то же время ему необходимо ориентироваться на уровень культуры массового читателя, для которого и создается информация. Поэтому мы считаем, что в каждой аллюзии всегда отражается общекультурный компонент, представляющий собой, на наш взгляд, общность культур адресанта и адресата, каждый из которых представляет собой личность, сложившуюся в условиях той культурной парадигмы, которая функционирует в данном обществе. Иными словами, общекультурный компонент всегда обусловлен культурой общества в целом, под которой понимается «...исторически определенный уровень развития общества, творческих сил и способностей человека, выраженный в типах и формах организации жизни и деятельности людей, в их взаимоотношениях, а также в создаваемых ими материальных и духовных ценностях» (СОПК 2000, 63).

По отношению к культуре, понимаемой таким образом, адресант и адресат выступают одновременно в нескольких ипостасях:

1) как «продукты» культуры, введенные в её нормы и ценности, технологии деятельности и этику взаимодействия с другими людьми, усваивающие опыт, накопленный в процессе жизнедеятельности предшествующих поколений и выработанный в ныне существующем обществе;

2) как «потребители» культуры, использующие нормы и правила усвоенной ими культуры в своей социальной практике, особенно во взаимодействии с другими людьми, пользующиеся языками и символами коммуникации, знаниями, оценочными стандартами, типовыми этическими формами и т.д. как данными им уже в готовом виде;

3) как «производители» культуры, творчески порождающие новые формы культуры, либо интерпретативно воспроизводящие или оценивающие в суждениях имеющиеся формы, что уже по самому факту индивидуального творчество;

4) как «трансляторы» культуры, в связи с тем, что в ходе воспроизведения каких-либо образцов культуры в практических действиях и суждениях, люди одновременно передают информацию об этих образцах другим (Культурология 1997, 326-327).

Уместно отметить, что в газетно-публицистическом дискурсе у автора аллюзии и читателя, как мы считаем, совпадают только две ипостаси по «потребителем» культуры). Для доказательства высказанной мысли рассмотрим общекультурный компонент с двух сторон: содержательной и функциональной.

С содержательной стороны общекультурный компонент включает в себя три составляющие: 1) индивидуально-личностную культуру адресанта; 2) его профессиональное мастерство; 3) культурный облик массового читателя.

Индивидуально-личностная культура адресанта формируется в процессе его социализации, представляющей собой «…процесс усвоения и активного воспроизводства индивидом общественного опыта…», в результате которого он становится личностью и приобретает необходимые для жизни взаимодействовать с ними в ходе решения тех или иных задач, осваивает культуру человеческих отношений, социальные нормы, необходимые для взаимодействия с разными людьми (Культурология 1997, 326).

Указанная составляющая общекультурного компонента объединяет в себе две группы личностных качеств, опираясь на которые автор создаёт литературные аллюзии:

1. Социокультурная компетенция, состоящая из социально-гражданских (социальной ответственности, принципиальности, объективности), и моральноэтических качеств (отзывчивости, честности, компетентности, знание норм поведения и деятельности), позволяющих автору учитывать читательские уровень знания языка и степень владения принятыми в культуре современной Нечепуренко 2003; Сидорова, Савельев 2002; Смелкова 2002), а также процессов памяти, которые «...аккумулируют предшествующий опыт индивида, предоставляя в его распоряжение разветвленную сеть упорядоченных или разрозненных образцов, впечатлений или ассоциаций» (Глазунова 2000, 2-3).

2. Идеологическая компетенция, или ценностная ориентация автора, регулирующая отбор прецедентных текстов и способ их трансформации в литературных аллюзиях, складывающаяся под влиянием следующих изменений самого газетного языка: 1) газетные материалы уже не содержат в себе «открытой пропаганды», на смену которой, по словам Л.Р. Дускаевой и Н.И.

Клушиной, «...пришло умело завуалированное манипулирование массовым сознанием» (Клушина 2004б, 52), «...уравнивание позиций коммуникантов...

(адресанта и адресата) (вставка наша – Н. H.), утверждение такой черты экспрессии, как интимизация изложения,... когда читатель вовлекается в процесс сомышления, сопереживания...» (Дускаева 2003в, 669); 2) газетные публикации, как правило, направлены на дискредитацию традиционных ценностей (увеличилось количество текстов на развлекательные, сенсационные, апокалиптические темы, отсылающих к ироническим поговоркам, плутовским романам и т.п.) и утверждение ценностей альтернативных, к числу которых относятся умение играть с формой текста (упрощение подачи материала, замена сложных и громоздких грамматических конструкций более доступными, читабельными, а официальных, книжно-письменных слов и выражений нейтральными и разговорными (Клушина 2004а; Олешко 1991; СМИПР 2002).

Социокультурная и идеологическая компетенции, выделенные в индивидуально-личностной культуре автора аллюзии, выступают, на наш взгляд, фундаментом его профессионального мастерства.

Вторая составляющая общекультурного компонента литературной аллюзии – профессиональное мастерство адресанта, заключается в языковой компетенции (литературных способностях, знании лексики, словообразования, (Засорина 1999; Нечепуренко 2003; Смелкова 2002).

Профессиональное мастерство автора соотносится с теми ипостасями человека в культуре, которые, как правило, не проявляет в печатных СМИ читатель: быть «производителем» и «транслятором» культуры. Эти функции реализовывать на газетной полосе может только журналист, занимающий с читателем полярные позиции: первый создает текст, второй его воспринимает и осмысливает.

Как «транслятор» культуры адресант воспроизводит прецедентные тексты, претексты которых являются образцами культурной жизни прошлого и настоящего. Так, например, в литературных аллюзиях «Не родись красивой, а... родись мальчиком» (АиФ. 2000 № 19) (о том, как девушка изменила себе пол), «Трое на орбите. Не считая корабля «Союз-ТМ-31» (РГ. 2000 № 211) (о трех российских космонавтах, стартовавших с Байконура на космических кораблях «Союз-ТМ-31»), «Хроника пикирующего главкома ВВС» (Т. 2003 № 216) (о том, какие претензии высказал президент России в адрес авиаторов), «Кто в России всех богаче?» (АиФ. 2004 № 7) (о рейтинге самых богатых людей в России), можно определить прецедентные тексты, возникшие на русскую народную пословицу «Не родись красивым, а родись счастливым», на название книги Дж. К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки», на название кинофильма «Хроника пикирующего бомбардировщика» и на цитату из сказки А.С. Пушкина «Кто на свете всех милее, всех румяней и белее».

Как «производитель» культуры, публицист создает свои собственные произведения (литературные аллюзии), творчески видоизменяя готовые образцы культуры (прецедентные факты). Сообразно со сказанным, можно предположить, что процесс называния газетной статьи с помощью литературной аллюзии представляет собой создание «субъективно нового»

(того, что уже существует в реальности, но воспринимается как впервые созданное) (Ким 2001; Лазутина 2000; ОТДЖ 2000).

сфере деятельности возможно только тогда, когда оно входит в определенную традицию, которую ассоциируют со сложившейся в прошлом культурой,...

новообразования все же лежат где-то в глубинах фантазии и интуиции»

(Рождественский 1997, 7). Именно поэтому литературная аллюзия – это всегда прецедентных текстов и авторским видением мира, поскольку адресант выступает всегда «субъективным центром, в соответствии с точкой зрения которого преломляется все сообщаемое» (ЗСС 1987, 10). То, каким он видит мир, навязывается массовой аудитории, но профессиональное мастерство адресанта как раз-таки и состоит в том, чтобы адресат не ощутил никакого «интеллектуального насилия», а, напротив, чувствовал, что пришёл к выводам самостоятельно (Басовская 2004).

Из сказанного следует, что создавать интересные по содержанию литературные аллюзии могут только образованные и культурные носители языка.

основополагающей, поскольку подчиняет себе индивидуально-личностную культуру и профессиональное мастерство автора, которые, в свою очередь, также влияют на выделенную составляющую (т.е. культурный облик массового читателя), т.к. публицистика в целом, по словам Г.Я. Солганика, «...призвана активно вмешиваться в жизнь, формировать общественное мнение» (Солганик 2001б, 204).

Высказанную мысль подтверждают исследования Е.Н. Басовской, Л.Р.

Костомарова (Костомаров 1997), Г.Я. Солганика (Солганик 2001а), Л.В.

Шапошникова (Шапошников 1998) и др., отмечающих, что в современном произошедшим в общественно-политической и экономической жизни нашей страны, имеет другой менталитет и культуру, чем это было в советскую эпоху (Романенко 2002), и представляет собой, во-первых, «среднего» человека, усвоившего программу средней школы, во-вторых, пользователя персонального компьютера, знакомящегося с газетными публикациями в сети Интернет (виртуальном пространстве). Обе категории массового читателя являются сегодня своеобразными соавторами текста, «зеркалом», в котором отражается адресант.

Поскольку автор при создании литературных аллюзий всегда опирается на уровень культуры массового читателя, это приводит к «усреднению», массовизации речевого стандарта и как следствие этого – «…адресат воспринимает «усредненный» узус СМИ как образец речевого этикета, эталон, которому надлежит следовать» (Крысин 2000; Нещименко 2001, 101).

Примером сказанного служат большинство литературных аллюзиях, созданных на многократно транслируемом по радио, телевидению, употреблению в быту материале и использовании простых способов трансформации прецедентного факта, например: «Я инглиш бы выучил только за то, что им разговаривал Леннон» (КП. 2001 № 77) (о том, как получить качественное образование в Англии) – «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин».

Денотатом первого порядка, который массовый читатель может и не вспомнить, выступает цитата из стихотворения В.В. Маяковского «Нашему юношеству»).

Сложные, многофункциональные экспрессемы также присутствуют на газетных полосах, но их использование отмечается меньшей частотностью, что, по-нашему мнению, обусловлено недостаточностью знаний адресатом некоторых прецедентных текстов (например, литературные произведения малоизвестны и высказывания тех времен), а также трудностями и длительностью раскодировки аллюзивного смысла в процессе осуществления читателю неизвестен прецедентный текст, то, как отмечает Е.А. Земская, «…никакого диалога с автором не возникает. Он не видит «текста в тексте», а иной раз может испытывать недоумение и даже раздражение; возникает минусэффект коммуникации» (Земская 2004, 555).

Примером сложно построенных аллюзий может служить следующая:

«Родина не балует нас финансовой стабильностью. Особенно почему-то летом.

А хочется провести отпуск так, чтобы не было «мучительно больно» за брошенные на произвол судьбы кровно заработанные деньги» (АиФ.2000 № 30). Не каждый массовый читатель сможет активизировать в своей памяти цитату Н. Островского из романа «Как закалялась сталь», ставшую прецедентным текстом: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Тем более трудно будет адресату установить содержательные различия двух текстов: в денотате второго порядка речь идет о философском толковании жизни вообще: о необходимости ставить в ней и достигать социально значимые цели; в аллюзии говорится о конкретном отрезке жизнедеятельности человека и его зависимости от экономической ситуации в стране. Еще сложнее для читателя интерпретировать аллюзивное высказывание, т.е. понять смысл экспрессемы: сожаление о том, что летний отпуск часто омрачается для многих россиян, выезжающих на отдых в южные регионы, материальными проблемами.

Следовательно, с содержательной стороны общекультурный компонент литературной аллюзии представляет собой её экстралингвистическое значение, которое за счёт отражения индивидуально-личностной культуры, профессионального мастерства автора и культурного облика адресата всегда субъективировано авторской позицией и объективировано уровнем компетенции читателя.

Функциональная сторона общекультурного компонента включает в себя механизм применения адресантом при создании литературной аллюзии массовым адресатом – осуществление процесса восприятия литературной аллюзии и понимание её смысла сообразно своему культурном потенциалу.

Указанные действия автор и читатель осуществляют в рамках газетнопублицистического дискурса, в котором первый «кодирует» сведения о современных событиях в мире в виде литературной аллюзии (преобразовывает информацию в систему маркеров, которые полностью или частично «угадываются» читателем, и антимаркеров – новых компонентов экспрессемы), а второй воспринимает и декодирует предложенный аллюзивный текст.

Рассмотрим более подробно указанное взаимодействие.

Кодирование информации адресантом представляет собой сложный процесс, состоящий из трех взаимосвязанных и взаимозависимых видов деятельности: «познавательной, художественной и ценностно-осмысляющей»

(Сметанина 2002, 15).

В ходе познавательной деятельности автором из многочисленных «запасов» литературного фонда выбирается один или несколько прецедентных текстов, наиболее удачно отвечающих замыслу и являющихся доступными для понимания читателем.

Осуществляя художественную деятельность, адресант продумывает тип кодирования, т.е. прорабатывает всевозможные способы трансформации прецедентного текста с помощью различных языковых и стилистических средств (антонимии, синонимии, омонимии, метафоризации и т.д.), ориентируясь на адресата, т.к. «…должен достаточно хорошо представлять себе систему текстов, мифов, субкультуру, традицию, к которой принадлежит реципиент» (http: Яцутко; Кондрашов 2004).

Ценностно-осмысляющая деятельность включает в себя планирование автором хода «раскодировки» аллюзивного ребуса читателем, что представляется нам особенно важным, т.к. для достижения необходимого эффекта автор должен всегда прогнозировать деятельность аудитории по восприятию и пониманию созданного им текста, ведь главная задача адресанта «воспринятая», оказались адекватными. Реализовать указанную задачу, как мы полагаем, автор аллюзии сможет лишь в том случае, если будет опираться на следующие факторы, выделенные нами на основе исследования Б.Н. Головина:

1) источник аллюзивной информации (прецедентный факт) у автора и адресата должен быть один и тот же;

2) сознание адресанта и реципиента должно эту «…информацию, идущую из одного и того же источника, одинаково ограничить в самом источнике…», т.е. определить сходство в содержании прецедентного текста и экспрессемы;

3) оба сознания эту информацию должны одинаково осмыслить и выработать к ней одинаковое отношение, одинаково ее оценить;

4) оба сознания должны одинаково относиться к языку, его знакам и их значениям (Головин 1988, 35).

Так познакомившись с литературной аллюзией «Мы говорим – Любимов, подразумеваем «Таганка» (АиФ. 2000 № 10) (о непрекращающихся спорах по поводу руководства театром на Таганке), адресат с помощью репрезентантов экспрессивной единицы (одинакового графического оформления и параллелизма синтаксических конструкций аллюзии и прецедентного текста) должен вспомнить прецедентное высказывание: «Мы говорим партия, подразумеваем Ленин». Подобным образом устанавливается источник информации (прецедентный текст). Между денотатом второго порядка и самой экспрессивной единицей возникает «ассоциативная связь, при которой «…один из её компонентов – литературная аллюзия – (вставка наша – Н.Н.) находится в поле зрения человека; информацию о другом (тексте-реципиенте) (вставка наша – Н.Н.) он извлекает из воспоминаний» (Глазунова 2000, 36).

Итак, кодирование адресантом информации о реальной действительности в виде литературной аллюзии – очень многогранный (состоящий из трех видов деятельности) и субъективный процесс, поскольку автор экспрессемы сам выбирает необходимый ему прецедентный факт, сам устанавливает схему место читателя, пытается «разгадать».

Осуществление газетно-публицистического дискурса, как мы отметили выше, включает в себя не только кодирование адресантом информации, но и ответную реакцию адресата (восприятие аллюзивного текста, его понимание и оценку).

Для массового читателя характерно «непрофессиональное, обывательское восприятие», представляющее собой процесс формирования в сознании образа текста, непосредственно воздействующего на зрительный анализатор, на основе соответствия, тождества или подобия с ранее созданными текстами под влиянием скрытого при помощи языковых средств отношения самого автора к описываемым явлениям (Демьянков 1983; Кайда 1989; Олешко 2002; ПСЗМ 1997).

пресуппозицию (предварительные знания о мире, фоновые знания), – компонент смысла, который не выражен словесно, извлекается вне текста и не попадает в сферу отрицания (Бейкер 1985; Валгина 2003), а также – на своё массовое сознание («…совокупность представлений, установок и стереотипов, основывающихся на непосредственном опыте людей и доминирующих в социальной общности, каковой они принадлежат» (Улыбина 1997, 58)).

Сказанное позволяет предположить, что при восприятии экспрессемы адресат осуществляет процесс мыследеятельности, включающий в себя три уровня: 1) когнитивное понимание; 2) структурно-семантизирующее понимание; 3) распредмечивающее понимание (Богин. Цит. по: Евсюкова 2001, 64).

интерпретирует знаковую форму компонентов аллюзии.

В процессе когнитивного понимания осуществляется установление при помощи маркеров, или репрезентантов, сходства в содержании прецедентного и аллюзивного текстов. Под содержанием в данном случае мы понимаем соотнесении с фоновыми знаниями.

Так в экспрессеме «Хорошо иметь домик в деревне» (П. 2003 № 34) (о жилищном вопросе в столице) часть фразы «Хорошо иметь домик в деревне»

является маркером аллюзии, который выступает «данной» информацией (той, что, по предложению адресанта, известна читателю), и равен прецедентному тексту. В данном примере содержание денотата второго порядка, совпадающее с его буквальным значением, перешло в содержание литературной аллюзии.

В процессе структурно-семантизирующего понимания читатель с помощью антимаркеров, или трансформантов, выявляет релевантность в содержании аллюзии и содержании прецедентного текста. Трансформанты выступают «новой» информацией, представляющей собой «выведение в осознаваемую часть текущего сознания образов, определенных структур знания и/или репрезентацией» в результате возбуждения некоторых «участков мозга в актах мыслительной деятельности» (КСКТ 1997, 11).

соответствуют разнице в значении сопоставляемых лексем «деревня» – «большая деревня»: слово «деревня» является нейтральным и употреблено в прецедентном тексте в прямом значении – «крестьянское село» (Ожегов, Шведова 1999, 161); словосочетание «большая деревня» обладает коннотацией: «город, культура которого недостаточно высока» или «Москва в сопоставлении с Санкт-Петербургом».

Подобная коннотация известна практически каждому носителю русского языка, поскольку «…любая положительная или отрицательная коннотация, используемая для сравнения образов, складывается под воздействием существующих в данной этнической общности представлений, взглядов, стереотипов восприятия окружающей действительности» (Глазунова 2000, 47).

Противопоставления «город» – «деревня» при указанной коннотации не наблюдается, что обусловлено существованием в сознании читателя ассоциативной связи: «Город – это большая деревня», однако оно явно «Хорошо иметь домик в деревне» – «Хорошо иметь домик в столичном городе (Москве)».

Декодирование знаковой формы литературной аллюзии можно считать состоявшимся при условии, что контекст, предполагаемый автором, и контекст, используемый адресатом в ходе интерпретации аллюзии, совпадают (Петрова 1988).

Третий уровень мыследеятельности, распредмечивающее понимание, включает в себя постижение внутреннего смысла аллюзивной ситуации при приближении ее к реальной действительности, или «актуализированного речевого значения» (КСКТ 1997, 32). В связи с тем, что смысл связан с пониманием и оценкой, всегда субъективен и порождается воспринимающим сознанием, можно сказать, что именно на этом уровне та или иная информация, закодированная в экспрессеме, вызывает у читателя ответную реакцию, которая в газетно-публицистическом типе дискурса носит имплицитный (скрытый) характер, поскольку сообщаемая автором газетной статьи информация «…рассчитана не на реакцию адресата непосредственно в форме действий, а лишь на внутреннюю «интеллектуальную» реакцию (изменение в смысловом поле адресата)….» (Киселёва. Цит. По: Латышев 2003, 88).

Так, в рассматриваемой нами аллюзии внутренним смыслом является следующее утверждение, с которым читатель либо соглашается, либо нет:

собственная жилплощадь в Москве – залог благополучия в экономической, культурной и социальной жизни. Уместно отметить, что мыследеятельность массового читателя по восприятию и пониманию аллюзивных газетных заголовков с факторами внимания и запоминания, стереотипными ассоциациями, клише, глубоко сидящими в памяти (Улыбина 1997; Федотова 1996), осуществляется интуитивно и неосознанно.

Общекультурный компонент, отраженный в аллюзивных газетных заголовках, с содержательной стороны включает в себя индивидуальноличностную культуру автора экспрессемы, его профессиональное мастерство осуществлением газетно-публицистического дискурса, в котором адресант кодирует сообщение в виде литературной аллюзии в ходе реализации трёх видов деятельности (познавательной, художественной и ценностноосмысляющей), а адресат дешифрует его с опорой на три уровня распредмечивающее понимание).

1.3. Претексты как аллюзивные денотаты первого порядка Как мы установили в ходе нашего исследования, литературная аллюзия имеет два денотата: претекст – первоисточник или «текст-донор» (денотат первого порядка), и прецедентный текст – «текст-реципиент» (денотат второго порядка), каждый из которых в той или иной степени задаёт содержание экспрессемы.

прецедентных фактов, являясь сырьём, предшествующим материалом, на который опирается любой тип дискурса, в том числе и газетнопублицистический, и потому могут называться «первичными» текстами (Квадратура смысла 1999, Рождественский 1997, 163). Подобными текстами считают любые семиотические образования, как вербальные, так и невербальные (ОТДЖ 2000), например: произведения словесной культуры, кинематографии и т.д.).

Невербальными претекстами выступают динамические, представленные в движении (театр, кино), или статичные (живопись, ваяние, зодчество). Тексты, вербальный элемент (название) являются вербально-иконическими.

И вербальные, и вербально-иконические тексты-доноры отличаются от текстов-реципиентов рядом следующих особенностей:

1) претексты, как правило, имеют автора, например, аллюзия «Дама с бультерьером» (РГ. 2003 № 247) имеет следующий денотат первого порядка – произведение А.П. Чехова «Дама с собачкой»;

2) первоисточники, характеризуя определённую историческую эпоху, представляют собой достояние народа в целом и выступают преимущественно произведениями высокой, элитарной культуры, а значит, обладают культурноисторической ценностью, например, в аллюзии «Явление Гришковца народу»

(РГ. 2001 № 238) претекстом является картина А.А. Иванова «Явление Христа народу»;

3) тексты-доноры не всегда известны широкой аудитории, а знакомы, в основном, только заинтересованным в них людям (писателям, учёным, искусствоведам, литературоведам и т.д.).

В газетно-публицистическом дискурсе постмодернистской эпохи претексты зачастую осознаются читателями уже как продукты массовой культуры, приобретающие способность обладать «... рекламной привлекательностью предмета массового потребления для всех людей, в том числе не слишком художественно просвещенных» (Ильин 2001, 48). Переходя из элитарной в массовую культуру, тексты-доноры перестают быть таковыми и начинают функционировать уже как тексты-реципиенты.

Аллюзивные денотаты второго порядка дают претекстам вторую номинацию и потому называются «вторичными» или текстами-реципиентами.

В этом случае значение первоисточника либо полностью утрачивается, либо несколько видоизменяется. Так, например, выражение «манна небесная», взятое из Библии, первоначально означало пищу, падавшую с неба для иудеев, странствовавших по пустыне (Ожегов, Шведова 1999, 342). Став прецедентным 1966, 376).

В нашем материале претексты, выступающие в литературных аллюзиях денотатами первого порядка и порождающие прецедентные тексты, в количественном отношении составили 599 единиц. Наибольшее число претекстов принадлежит вербальным текстам (413 единиц), среди которых в зависимости от той или иной сферы общения и деятельности мы выделили следующие группы: 1) произведения художественной литературы; 2) произведения устного народного творчества; 3) газетно-публицистические тексты; 4) крылатые слова и выражения, или афоризмы; 5) тексты официальноделового стиля; 6) произведения церковно-религиозного стиля; 7) научные тексты.

Произведения художественной литературы порождают прецедентные факты разных видов: цитаты, аллюзии и реминисценции, зачастую никак не соотносимые с претекстами. Общее количество подобных претекстов составило 178 единиц.

В зависимости от типов литературного творчества различают стихотворные и прозаические тексты-доноры. Так, из романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» появилось такое прецедентное высказывание: «Что день грядущий мне готовит?». Оно послужило основой для создания литературной аллюзии «Что год пришедший нам готовит?» (П. 2003 № 3). Аналогично поэма Н.В. Гоголя «Мертвые души» стала источником многих «ходячих» фраз, например: «Какой же русский не любит быстрой езды» – «Какой же русский не любит вкусной еды» (КП. 2002 № 31).

Промежуточное положение, на наш взгляд, среди стихотворных и прозаических произведений занимает басня, поскольку представляет собой «краткий рассказ, чаще всего стихотворный, имеющий иносказательный смысл» (курсив наш – Н.Н.) (Степанов 1974, 28). Например, в басне И.А.

Крылова «Волк и ягненок» прецедентной считается фраза «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать», которая впоследствии явилась денотатом (РГ. 2000 № 69).

Произведения устного народного творчества активно используются в речевой практике носителей русского литературного языка, поскольку фольклор представляет собой «коллективное сотворчество масс, зародившееся на древних стадиях цивилизации, существовавшее на протяжении многих веков в разных общественно-экономических формациях… в качестве своеобразной культурно-исторической памяти народов и формы её коммуникативного выражения» (Землянова 1995, 157; Аникин 2001). Среди произведений УНТ денотатами первого порядка в литературных аллюзиях, встречающихся в современных газетных заголовках, выступили фразеологические выражения, русские народные сказки и детские считалки. Общее количество данных претекстов составило 150 единиц.

Фразеологические выражения, представляющие собой «устойчивые фразы с переосмысленным содержанием…» (СРЛЯ 2003, 255), употребляются носителями русского языка в тех или иных ситуациях общения. К фразеологическим выражениям, опираясь на классификацию В.В. Виноградова, мы относим пословицы и поговорки, называемые паремиями (там же).

Представляя собой «свод народной премудрости, и суемудрия, … стоны и вздохи, плачи и рыдания, радость и веселье, горе и утешение в лицах; … цвет народного ума, самобытной статьи, … своего рода судебник, никем не судимый» (Даль. Цит. по: Аникин 1974, 276), пословица чаще всего выступает одновременно и денотатом первого порядка, и денотатом второго порядка. Так, паремия «У страха глаза велики» служит основой для появления прецедентного текста «У страха глаза велики», являющегося цитатой. Непосредственно текстреципиент участвует в создании литературной аллюзии «Глаза у страха велики:

чего боимся, мужики?» (КП. 2001 № 156). Аналогичная ситуация наблюдается и при появлении новых пословиц и поговорок, например: «Хочешь жить – умей вертеться». Подобные паремии мы будем считать одновременно и аллюзивные денотаты первого и второго порядков совпадают.

Некоторые паремии появляются и в наши дни, на что обратили внимание Т.В. Зуева и Б.П. Кирдан: «Новые пословицы и поговорки возникают … в результате изменения старых, существовавших ранее, которые наполнены новым содержанием» (Зуева 2002, 119). Так, например, пословица «Счастье не в деньгах, а в их количестве» образована на основе паремии «Не в деньгах интертекстуальности является аллюзией, т.е. прецедентным текстом, в дальнейшем ставшим денотатом второго порядка для экспрессемы «Счастье не в нефти, а в её количестве» (Т. 2004 № 34). Поэтому денотатом первого порядка для названной аллюзии будет паремия «Не в деньгах счастье».

Среди русских народных сказок денотатами первого порядка выступают все традиционно выделяемые их виды: а) сказки о животных, например:

«Битый небитых везет. Доколе?» (П. 2004 № 2) – «Битый небитого везёт»

(сказка «Лиса и Волк»); б) социально-бытовые сказки, например: «Была у мальчика избушка лубяная, теперь она ледяная» (КП. 2000 № 153) – «Была у меня избушка лубяная, а у лисы ледяная» (сказка «Заюшкина избушка»), в) волшебные сказки, например: «Молочные реки, десантные берега» (РГ. 2004 № 64) – «Молочные реки, кисельные берега» (сказка «Гуси-лебеди»).

Считалки относятся к самым распространённым жанрам детского фрагментарностью, т.е. считалки сохраняются в памяти адресата только отрывками, фрагментами. В качестве аллюзивных денотатов первого порядка, стихотворения, не имеющие счётных слов, обладающие забавной сценкой, картинкой (РЛД 1997, 58), например: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан» – «Каждый житель желает знать, в чём его права» (РГ. 2000 № 64) (о центрах правовой информации для населения).

«общественный», означающим связь с обществом. Обслуживание данными текстами политических, экономических, культурных, спортивных и др.

отношений обусловливает широту появления текстов-реципиентов на основе данных текстов-доноров. Общее количество подобных претекстов составило единицы.

Среди газетно-публицистических первоисточников нами отмечены рекламы, например: «Голосуй, а то замёрзнешь» (П. 2001 № 11) – «Голосуй, а то проиграешь» (рекламный ролик, посвященный выборам президента России), общественно-политические тексты, например: «Эти кадры решают всё» (КП.

2001 № 12), и тексты газет и журналов, например: «Дело пахнет керосинками» (Т. 2001 № 131) – «Дело пахнет керосином» (из фельетона М.Е.

Кольцова «Всё в порядке» в газете «Правда» 1924 г.).

В группу газетно-публицистических претекстов мы отнесли и лозунги, т.к.

считаем, что их появление и функционирование связано с какими-либо историческими или политическими событиями, происходящими в то или иное время в обществе, например: «Председатель Думы! Ты в ответе за всё!» (КП.

2000 № 119) – «Пионер! Ты в ответе за всё!».

большинство авторов понимает «меткие слова и выражения выдающихся людей разных эпох и народов…» (Афоризм, 1979; Былинский 1996, 243). В нашей работе мы называем афоризмами устные высказывания исторических и общественных деятелей и высказывания, появившиеся в результате какой-либо ситуации. В отличие от паремий крылатые выражения никогда не совпадают с аллюзивными денотатами второго порядка, например: «Хотели как лучше, а призывникам обидно» (КП. 2004 № 54) – «Мы хотели как лучше, а получилось как всегда» (слова В.С. Черномырдина). Денотатом второго порядка является аллюзия «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Общее количество подобных претекстов составило 29 единиц.

права, власти, администрации, коммерции внутри- и межгосударственных административного подстилей, каждый из которых представлен в таких жанрах, как предписание, информирование и речевая ситуация. Общее количество подобных претекстов составило 13 единиц.

«Предписание – это функционально-смысловой тип речи, используемый для выражения директив, рекомендаций…» и включающий в себя «…законы, постановления, указы, приказы, разного рода инструкции» (Дускаева 2003а, 301), например: «Посторонним вход разрешён!» (АиФ. 2000 № 26) – «Посторонним вход воспрещён!».

Информирование осуществляется как констатация, удостоверение, описание, перечисление чего-либо и т.д., например: «Осторожно: двери открываются» (РГ. 2001 № 171) – «Осторожно: двери закрываются»

(информация, передаваемая в электропоездах диспетчером пассажирам).

претекстами литературных аллюзий, мы обозначили речевые взаимодействия людей в юрисдикционной области, в компетенцию которой, на наш взгляд, входит и функционирование военных учреждений, например: «Стой, кто летит?» (Т. 2000 № 146) (о том, что боевая техника чеченским боевикам сбрасывается с самолётов) – «Стой, кто идёт?» (в ситуации караульной службы).

Тексты церковно-религиозного стиля относятся к церковно-религиозной общественной деятельности и включают в себя различные канонические богослужебные тексты, молитвы, песнопения, основанные на библейских текстах – древних текстов, канонизированных христианством в качестве «священного писания» (Библия 1999, 43; Крылова 2003). Небольшое количество подобных претекстов (10 единиц) обусловлено, на наш взгляд, узкой сферой их функционирования и ограниченностью использования человеком подобных первоисточников в своей жизнедеятельности, например:

(христианская символика из Ветхого Завета).

Среди научных текстов в нашем материале выделен только текст о переместительном свойстве умножения.

Вербально-иконические тексты, представляющие собой названия произведений различных видов зрелищных искусств (музыки, кино, изобразительного искусства), составляют меньшее количество (187 единиц).

Данные тексты-доноры мы разбили на следующие группы: 1) произведения прикладного музыкального искусства; 2) произведения киноискусства; 3) произведения изобразительного искусства; 4) телевизионные и радиопередачи.

Произведения прикладного музыкального искусства, включающие в себя русские народные песни и произведения популярной музыки, представлены наибольшим количеством единиц (102 текста).

(бесписьменной) форме и передаются лишь исполнительскими традициями (Народная музыка 2003). В силу своей включённости в когда-то существующий быт людей подобные претексты известны читателям старшего поколения, исполняющих их, на различных застольях, например: «Я русского узнаю по походке…» (РГ. 2001 № 121) – «А я милого узнаю по походке».

Произведения популярной музыки, охватывая совокупность «…наиболее известных, часто исполняемых произведений концертного репертуара»

(Популярная музыка 2003, 436), включают в себя следующие жанры: 1) песни поп-музыки; 2) песни, созданные для каких-либо фильмов 3) фронтовые песни;

4) бардовские песни; 5) революционные; 6) гимны; 7) романсы; 8) детские песни. Отметим особенности некоторых из них.

Песни поп-музыки охватывают «…разнообразные стили и жанры преимущественно развлекательного эстрадного музицирования 20 века» (там же), например: «Всё могут короли, когда на них корона» (РГ. 2000 № 220) – «Всё могут короли» (песня А. Пугачёвой). Хотелось бы сразу отметить, что музыки, а являются одним из её жанров.

Разновидностью поп-музыки, как отмечается в словаре В.А. Макаренко, является рок-музыка, произведения которой характеризуются «быстрыми ритмами, исполняются, как правило, на электронных и струнных инструментах», а в своем содержании имеют некоторый протест, иное видение окружающего мира (КССПТ 2000, 484), например: «Смотри, Америка, о… Где ты не будешь никогда!» (КП. 2001 № 39) – «Гудбай, Америка!» (песня группы «Наутилус Помпилиус»).

Песни, созданные для каких-либо фильмов, находятся на границе двух видов искусства: музыкального и кинематографического, однако мы относим данный тип претекстов к области прикладной музыки в силу того обстоятельства, что они могут исполняться и в концертном зале. Любая песня, прозвучавшая в том или ином кинофильме или мультфильме, становится своего рода их визитной карточкой, а потому легко запоминается, например, из «Песни о родине» к кинофильму «Цирк» прецедентной стала такая строка: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек» – «Я другой такой страны не знаю, где так льготно дышит человек» (КП. 2000 № 210).

Среди фронтовых песен, посвященных военной тематике, нами выделены песни-баллады и песни-марши, например, из песни «Три танкиста» известным стал такой фрагмент: «На границе тучи ходят хмуро» – «Над Зимбабве тучи ходят хмуро» (Т. 2000 № 74).

Произведения кинематографического искусства, тесным образом связанные с художественной литературой и представляющие собой «…воплощение литературного произведения изобразительно-выразительными средствами телевидения» (Борецкий 1974, 401), составили 75 единиц. Среди основных жанров киноискусства (мелодрам, кинокомедий, кинодрам, кинороманов, детективных и приключенческих картин и др.) отметим особенности «мыльных опер» и фантастических триллеров, получивших в наши дни большую популярность.

как правило, из большого количества серий (КССПТ 2000, 235), например, название сериала «Богатые тоже плачут» послужило денотатом первого порядка для аллюзии «Богатые заплачут первыми» (РГ. 2001 № 101) (о предстоящей 100%-ной оплате за жильё).

контаминацией детективных и приключенческих кинокартин, показывающих вымышленные, сверхъестественные события, как правило, «апокалиптического характера» (рассказывают о «конце света») и представляют собой «фильмы, основанные на нагнетании ужаса, страха» (Ожегов 1999, 26, 812, 848), например, название фильма «От заката до рассвета» является денотатом первого порядка для аллюзии «От заката к рассвету» (Т. 2000 № 113).

Телевизионные и радиопередачи, относящиеся к газетнопублицистическому стилю, обладают особенностями технической трансляции:

в радиопрограмме взаимодействуют вербальный текст с акустическим сопровождением…», в телепередачах тесно связаны вербальный и визуальный текст (Дускаева 2003б, 646). Благодаря указанным особенностям и происходит появление прецедентных фактов, например, название телепередачи «Сам себе режиссёр» послужило денотатом первого порядка для экспрессемы «Сам себе генерал» (Т. 2004 № 74). Общее количество данных претекстов составило единиц.

Среди произведений изобразительного искусства в качестве аллюзивных денотатов первого порядка выступают произведения живописи, например, название картины Х. ван Р. Рембранта «Возвращение блудного сына» является претекстом аллюзии «Возвращение секретного сына» (КП. № 227). Общее количество подобных претекстов составило 4 единицы.

Процентное соотношение различных классов претекстов друг с другом мы изобразили на рисунке 1:

Процентное соотношение,% первого порядка Согласно представленной гистограмме, наибольший процент претекстов наименьший процент принадлежит Научным текстам (НТ). Все остальные классы: Произведения устного народного творчества (ПУНТ), Произведения прикладного музыкального искусства (ППМИ), Произведения киноискусства (ПКИ), Газетно-публицистические тексты (Г-ПТ), Афоризмы (А), Тексты официально-делового стиля (ТО-ДС), Произведения церковно-религиозного соответствующие своим процентным показателям позиции.

Среди рассмотренных денотатов первого порядка в нашем материале наибольшее количество прецедентных текстов возникает на произведения, относящиеся к элитарной культуре (около 60 %). Произведения массовой культуры выступают в роли аллюзивных претекстов в меньшей степени.

Сказанное позволяет утверждать, что литературная аллюзия, являясь продуктом массовой культуры, генетически связана с элитарной.

Содержание текста-донора формирует содержание текста-реципиента, которое впоследствии в результате трансформации отображается в литературной аллюзии и тем самым определяет её «качество» и разновидности:

текстовые экспрессемы имеют вербальные претексты, интермедиальные – вербально-иконические.

1.4. Аллюзивные денотаты второго порядка и их классификация по источнику участвуют в построении экспрессем не прямо, а опосредованно, поскольку, как отмечает В.А. Лукин, происходит цитирование «… не из текста-донора, а из «культурного тезауруса» языковой личности, приобретшей опыт обращения с прецедентным текстом (курсив наш – Н.Н.) не только по причине знакомства утверждать, что в наделении литературной аллюзии как стилистического приёма тем или иным содержанием важная роль принадлежит денотатам второго порядка.

Денотатами второго порядка в литературных аллюзиях выступают прецедентные факты, исследованию которых в современной лингвистике посвящены работы К.А. Богданова (Богданов 2001), Н.Д. Бурвиковой, Ю.Н.

Караулова (Караулов 1986, 1987), В.Г. Костомарова, К.П. Сидоренко (Сидоренко 1998) Г.Г. Слышкина (Слышкин 2000), Н.А. Фатеевой (Фатеева 2000), В.И. Шаховского (Шаховский 1998) и др.

Так, Ю.Н. Караулов называет прецедентными тексты, «…значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные окружению данной личности, включая и предшественников, и современников, и, наконец, такие, обращение, к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» (Караулов 1987, 216). Основываясь на текстах предшествующих эпох (претекстах), явно или неявно цитируя их, осуществляя отсылку к ним, тексты-реципиенты разрушают привычные стереотипы людей и представляют собой одновременно конструкции «текст в тексте» и конструкции «текст о тексте».

Поэтому между прецедентным текстом и претекстом существует более тесная связь, чем между первоисточником и аллюзией. Так, М.Ю. Сидорова и В.С. Савельев отмечают, что значение прецедентного текста складывается из трех составляющих: «1) общеязыкового значения фразы (буквального); 2) контекстного смысла, унаследованного из текста-донора (содержания); 3) приобретенных смыслов, развившихся в процессе функционирования данного выражения в речи» (Сидорова, Савельев 2002, 347).

Например, в реминисценции «Что для Вяхирева – доход, то для Чубайса – расход» (РГ. 2000 № 207) (о том, что главы РАО ЕЭС России и «Газпрома»

не могут найти компромиссное решение по преодолению экономического является пословица «Что русскому здорово, то немцу – смерть». Значение реминисценции формируется следующим образом: 1) то, что приносит прибыль Вяхиреву, Чубайсу наносит убытки (буквальное значение фразы); 2) одно и то же средство не помогает одинаково всем (значение, пришедшее из текста-донора); 3) главы РАО «ЕЭС России» (А. Чубайс) и «Газпрома» (Р.

Вяхирев) никак не могут прийти к компромиссному решению по преодолению экономического кризиса в России (новое значение).

Кодируя информацию об окружающем мире в виде литературной аллюзии автор, как мы отмечали выше, обращается к разным формам проявления интертекстуальности: цитатам, аллюзиям и реминисценциям, наиболее распространёнными из которых являются цитаты, например: «Как закалить сталь» (СР. 2003 № 147-148) – цитата «Как закалялась сталь».

Цитаты порождают большое количество аллюзийных стереотипов второй степени, например: «Турист – находка для шпиона» (КП. 2001 №110) – «Болтун – находка для антихриста» (КП. 2001 № 42) – цитата «Болтун – находка для шпиона».

В образовании аллюзийных стереотипов второй степени принимает участие и такая форма проявления интертекстуальности, как реминисценция, используемая автором не в чистом виде, а как цитата-реминисценция, представляющая собой контаминацию (от лат. сontaminatio – соприкосновение, смешение) этих двух прецедентных единиц (Контаминация 1979, 114), например: «К нам едет ревизор Квашнин» (КП. 2002 №166) – «К нам едет Коштуница» (Т. 2000 № 202) – «К нам едет Раффарен. С «секретом» (РГ. № 198). Во всех аллюзиях наблюдается включение известных читателям имен (генерала Квашнина, президента Югославии и главы французского правительства) в цитату «К нам едет ревизор».

Аллюзии как формы проявления интертекстуальности, называемые нами трансформированными цитатами, используются для создания экспрессем намного реже, например: «Хотели как суше, а получилось как всегда» (КП.

текст) – «Мы хотели как лучше, а получилось как всегда» (претекст – слова В.С. Черномырдина). Именно эти денотаты второго порядка, как показывает наше исследование, порождают аллюзийные стереотипы первой степени, которые тиражируются в разных изданиях без изменений и функционируют как газетные прецедентные факты (см. п. 1.1.), например: «Кинокадры решают всё»

(Т. 2000 № 133) – «Кинокадры решают всё» (Т. 2005 № 45) – цитата «Кадры решают всё».

стереотипизированных представлений читателя о том или ином прецедентном факте находят своё отражение в том, что аллюзийное высказывание приобретает одновременно несколько различных смыслов, называемых его вторым измерением или вертикальным контекстом, понимаемый как подтекст, несущий двуплановость (включает содержание денотата второго порядка) или многоплановость текста (включает содержание претекста). Именно вторым планом прецедентный текст связан с литературной аллюзией.

Например, в аллюзии «Вот вам, хлопцы, и Юлин день!» (Т. 2005 № 13) (о назначении и.о. главы правительства в Украине Ю. Тимошенко, которую разыскивает Интерпол), построенной на основе прецедентного высказывания «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!», вертикальный контекст составляет следующее значение фразы: появление в мужском обществе женщины оказалось неожиданным для многих, что вызвало либо удивление, либо огорчение.

Подтекст аллюзии всегда отличен от прямого значения высказывания и восстанавливается на основе «социокультурного» или «историколитературного» контекста (Санджи-Гаряева 2004), формируемого из значений прецедентных текстов. Эти тексты-реципиенты по-разному воспроизводятся в речи: одни из них «…живут в сознании людей веками, вызывая одни и те же ассоциации» (пословицы, поговорки), например: «Один в поле не воин», «Язык до Киева доведет»; «…другие за время своего существования то оживают, то деятелей, цитаты из кинофильмов и др.), например: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма» (цитата из работы К. Маркса и Ф. Энгельса);

«…третьи рождаются и умирают на наших глазах» (рекламные реплики, строки из популярных песен и т.п.), например: «Голосуй, а то проиграешь» – рекламный текст, «Я его слепила из того, что было» (строка из песни А.

Апиной) (Cидорова, Савельев 2002, 349).

Как правило, прецедентные тексты относятся к «национальному культурному пространству» (форме существования культуры в сознании человека), поэтому отражают язык, культуру, историю и психологию того народа, в котором они создавались, и часто используются в коммуникации между людьми одной этнической группы (Красных 1997; Крысин 2003;

Михельсон 1997; РКП 2004; Сидорова, Савельев 2002). Однако отдельные тексты-реципиенты являются либо интернациональными, известными многим народам (например, цитаты из Библии, из произведений Шекспира и т.д.), либо находятся в сфере употребления каких-либо отдельных социальных групп, либо выступают авторскими прецедентными текстами, либо представляют собой заимствованные, но воспринимаемые носителями русского языка как национальные прецедентные тексты, например: «Все новое – это хорошо забытое старое» – слова Р. Бертен (модистки МарииАнтуанетты), «Ярмарка тщеславия» – название произведения У. Теккеря, «Все понять – значит простить» – слова Ж. де Сталь и др.

В настоящем исследовании для нас представляют интерес национальнопрецедентные тексты, функционирующие в сообществе носителей русского языка и русской культуры. До сих пор мы в своей работе называли денотаты второго порядка прецедентными фактами или прецедентными текстами.

Опираясь на исследования И.С. Брилевой, Н.П. Вольской, Д.Б. Гудкова, И.В.

Захаренко, В.С. Савельева, М.Ю. Сидоровой и др., во избежание тавтологии в определениях аллюзивные денотаты второго порядка мы будем называть прецедентными феноменами, поскольку понятие «прецедентный феномен»