«МЕЖДУНАРОДНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ЕКАТЕРИНА ВЕЛИКАЯ: ЭПОХА РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ в память 200-летия со дня смерти Екатерины II (1729-1796) к 275-летию Академии наук Санкт-Петербург 26 – 29 августа 1996 г. Тезисы докладов ...»

5. Развитие «изящных искусств», основанное на актуальных связях с античностью как истоком человеческой культуры, оформляется в систематизацию новых представлений о роли культуры, красоты, гармонии в жизни в рамках эстетики, ставшей завершением развития гуманитарного знания в екатерининский век. Научив «мудрствовать философски», «чувствовать поэтически», XVIII века блистательно завершился «эпохой Вкуса», когда «вся Российская публика... приобрела отличную способность ценить и чувствовать самым нежным и сильным образом все прекрасное. величественное и высокое». Заслуга екатерининской эпохи состоит в том, что она осуществила титаническую подготовительную работу по формированию новых систем научных, художественных, эстетических представлений и поиску новых форм их отражения в языковой материи и создала тем самым языковую базу для развития гуманитарного знания. Открытие потенциальных ресурсов русского языка русской духовностью, наиболее интенсивное с этого времени, подготавливает основы для создания науки как культурной традиции в России, которая базируется на новом культурном статусе русского языка.

6. После преобразования екатерининской эпохи русский язык выступает как средство формирования и выражения высокой культуры, средство получения нового знания, как база для развития национальной культурной традиции в высших сферах человеческого духа — философии, эстетике, этике, художественном (поэтическом) Слове. Эти процессы набирают мощь в XIX столетии, выдвигая Россию в число передовых держав не в военном, но в интеллектуальном (культурном) отношении.

7. Достигнутая благодаря усилием века «изящных искусств» высокая культурная и эстетическая значимость русского Слова реализовалась в творчестве Пушкина. Легкость и изящество пушкинского слога, «соразмерность» и «сообразность» как основные характеристики прозы проистекают из эстетической программы светских искусств. Мировая вспышка русской культуры XIX и. стала продуктом обновленного русского Слова.

РУССКИЕ ПАНЕГИРИЧЕСКИЕ КАНТЫ

ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА

Ю. Е. Медведик (Дрогобыч, Украина) Одной из далеко не полностью исследованных страниц русской музыкальной культуры второй половины XVII – XVIII вв. является кантовое искусство, разнообразность проблематики которого впечатляет своей широтой: от религиозной сферы до светской, патриотической. Разумеется, такой огромный по своему количеству и тематике корпус музыкальнопоэтических текстов изучен далеко не полностью, и не равномерно. В частности, это касается панегирических или так называемых «виватных»

кантов XVIII века, особенно тех, которые датируются его второй половиной и были сочинены в честь императриц Елизаветы и Екатерины II.

Едва ли не единственная специальная статья о панегирических музыкально-поэтических текстах XVIII в. принадлежит Н. Финдейзену.

Обращались в своих фундаментальных трудах по истории музыки к проблеме исследования кантовых панегириков также Т. Ливанова и Ю. Келдыш. Они, как и Н. Финдейзен, особое внимание обращали на канты эпохи царствования Петра I. В этом нет ничего удивительного, поскольку тексты этого времени составляют своеобразный отдельный цикл среди панегирических кантов XVIII века. Их разыскано в рукописных сборниках того времени около сотни, что, естественно, позволило проанализировать музыкально-поэтические особенности и дать оценку художественной ценности петровских панегириков.

Дошло до нашего времени и несколько кантов в честь императрицы Анны. Среди них особое место принадлежит канту В. Тредиаковского «Да здравствует днесь императрикс Анна», который имел в те времена большую популярность. Остальные известные сегодня музыкально-поэтические тексты в ее честь уступают в художественном и музыкальном отношении петровским кантам. Впрочем, все же следует подчеркнуть, что именно в кантах второй четверти XVIII в. (заметно это и на примере упомянутого сочинения В. Тредиаковского), наметилось развитие в силлабическом типе мышления тонических принципов, что весьма благоприятно сказалось на последующей эволюции кантового искусства в России.

Наиболее слабо изучены панегирические канты второй половины XVIII в., особенно екатерининских времен. Пока трудно определить хотя бы приблизительное количество кантов в честь императриц Елизаветы и Екатерины II. Одна из основных причин недостаточного изучения этого вопроса состоит в том, что для таковых исследований не подготовлена необходимая источниковедческая база. Как известно, в XVIII в. тексты кантов не издавались типографским способом. Они распространялись главным образом благодаря рукописным певческим сборникам. В устной же форме, канты прекратили, за некоторым исключением, свое существование еще в XIX веке.

Основное количество рукописей хранится в архивах, библиотеках, музеях Москвы и Санкт-Петербурга. Небольшое количество сборников принадлежит архивохранилищам Твери, Екатеринбурга, Казани, некоторых других городов России, а так же за рубежом.

По существу, панегирические тексты в честь императриц Елизаветы и Екатерины II в научный оборот почти не введены. Исключение составляют лишь некоторые елизаветовские и екатерининские канты, опубликованные Н. Финдейзеном и Т. Ливановой.

В связи с этими. особый интерес представляют два русских рукописных сборника второй половины XVIII в. из собраний Библиотеки Академии наук в Санкт-Петербурге (ф. А. Титова, № 1335) и Центральной научной библиотеки им. В. Вернадского НАН Украины (ф. С. Маслова, № 49).

Песенники содержат ряд неизвестных панегирических кантов в честь Елизаветы и Екатерины Великой. Сразу же надо заметить то, что эти сочинения составляют в рукописи отдельный цикл. Такая систематизация кантового материала во второй половине XVIII в. встречалась в рукописной традиции довольно редко. Одним из исключений является сборник, принадлежавший Н. Финдейзену, о котором он упоминает в своих «Очерках...». В песеннике содержится помимо других кантов, десять «коронационных» екатерининских текстов, два из которых опубликованы музыковедом. Однако, названия остальных екатерининских кантов финдейзеновского сборника не известны. Нет сведения и о месте хранения рукописи сегодня.

Киевский сборник, приобретенный в 1905 г. в Москве известным исследователем песенной поэзии Юл. Яворским имеет записи восьми елизоветовских кантов («Днесь торжествуйте вси купно ныне», «Приспи день красный», «Златыя веки ныне наступили», «Велия радость, с небес явися», «Ах тото дивно», «Виват преславна самодержавна», «Се приспи время, час вожделенный», «Петра Первого дщерь»), а также один екатерининский («Красота и слава, гряди мирна здрава в дом наследный»). За исключением трех первых елизаветовских панегириков, известных по публикациям Н. Финдейзена и Т. Ливановой, остальные шесть кантов в научный оборот не вводились.

Четыре неизвестных екатерининских канта доносит до нашего времени сборник из фонда А. Титова, № 1335 («Встречу дети матери воспети тщитеся согласно», «Воспой Россие, день златорунный», «Сладкие оды, пойте роды», «Сладкие гимны соплетая»).

Конечно, такое количество текстов не дает возможности проследить эволюцию панегирического стиля в русском кантовом искусстве, проанализировать музыкально-поэтические особенности кантов. Но все же некоторые выводы возможны.

Елизаветовские и екатерининские тексты киевского и петербургского сборников имеют типично кантовую структуру, то есть трехголосую. Все они написаны в простой двоечастной форме, весьма характерной кантовой стилистике. Прослеживаются в некоторых нотных текстах ритмоформулы популярных в то время салонных западноевропейских танцев (менуэт, полонез, мазурка и др.). В кантах довольно четко проявляется тенденция к мелодической раскованности и рельефности, к ладовой раскрепощенности музыкально-поэтической строфы. Особенно это заметно в екатерининских кантах, которые как бы предваряли ранний русский романс конца XVIII – начала XIX вв.

Сегодня главной задачей в исследовании панегирических кантов второй половины XVIII в. является источниковедческая работа в различных архивохранилищах России и за рубежом, для того чтобы выявить основной корпус этих текстов. Нужно будет провести тщательные археографические и текстологические исследования выявленных материалов.

Очень важной стороной источниковедческих исследований представляется проблема авторской атрибуции, реконструкции имеющихся акростихов. Крайне мало сведений о сфере бытования елизаветовских и екатерининских кантовых панегириков, о традиции их использования, популяризации. Ответы на поставленные вопросы должны дать всесторонние источниковедческие исследования панегирических кантов второй половины XVIII века.

РУССКАЯ КУЛЬТУРА XVIII ВЕКА: «НИЩЕТА И СЛАВА»?

Книга Андре Ропера «Нищета и слава. Культурная история русского мира с тысячного года до наших дней» (Ropert, Andr. La misre et la gloire. Histoire culturelle du monde russe de l’an mil nos jours. P.: Armand Colin, 1992) является одним из последних зарубежных опытов изучения русской культуры в широком смысле слова. Работа французского историка интересна как попытка обобщить результаты исследований в этой области франко- и англоязычных авторов. В основу синтеза исторического материала А. Ропер положил оригинальную методологию, используя подходы американской историко-культурной школы и некоторые исследовательские приемы американской этнометодологии.

В частности, А. Ропер вводит понятие «высшей культуры» (culture majeure), то есть культуры ученой, элитарной, направленной на создание новых форм, дающей обществу его культурное «самостояние» (identit). В тени высшей культуры находятся две формы «низшей культуры» (infracultures). Автор не вкладывает в это понятие пренебрежительного оттенка.

Это плебейская культура, являющаяся подражанием высшей культуре, ее сниженными отражением, и народная культура, имеющая глубокие архаические корни. Такой подход позволяет рассматривать культуру как многоуровневую систему с разнообразными связями внутри нее.

Характерной особенностью русской культуры в разные периоды ее истории автор считает ее существование в форме культуры-сателлита.

Признаком таковой является глубокий разрыв между высшей культурой, заимствованной из других стран, и народной культурой при почти полном отсутствии плебейской культуры, служащей проводником высшей культуры в массы.

После неудавшейся попытки создать в Московской Руси самостоятельную культуру по типу византийской, в России XVIII века вновь (как и во времена Киевской Руси) складывается ситуация культуры-сателлита. На этот раз русская культура становится сателлитом европейской. В этом А. Роперу видится главная особенность русской культуры XVIII века.

Основы новой высшей культуры, европейской по сути, были заложены реформами Петра I. Ее утверждение в русском обществе не было эволюционным процессом перенимания более эффективной культурной модели (для этого требуется как минимум три поколения). Внедрение новой культуры было насильственным. В деликатной области нравов это было равносильно жестокой обиде. Правда, в своем дальнейшем повествовании автор утверждает, что эти изменения не коснулись большинства русского общества.

Автор, кажется, не избежал некоторых противоречий при характеристике реформ Петра I. С одной стороны, он не отрицает длительного и заинтересованного знакомства допетровской России с европейской культурой («Россия полвека смотрела на Европу»), а с другой стороны, он подчеркивает насильственный и внезапный характер нововведений, вызывающий противодействие и неприятие общества. Автор неоднократно подчеркивает одиночество Петра I, но видит один из результатов реформ в создании европеизированной элиты, обеспечившей необратимость преобразований.

Быстрота и грубость культурного переворота, начатого Петром, его волюнтаристский, экстремистский характер создали, по словам автора, беспримерную ситуацию, которую можно сравнить с колониальным положением. Парадокс состоит в том, что в роли колонизаторов выступали не иностранцы, а национальная верхушка. Автор также подчеркивает, что реформы Петра не только не уничтожили различия экономических основ русского и европейского общества, но даже увеличили их.

Рассматривая дальнейшую эволюцию культурной политики в России, автор считает, что императрица Анна Ивановна и ее окружение усилили культурную ориентацию русского дворянства на Европу. Подъема национального самосознания в русском обществе в середине XVIII века автор как будто не замечает. Его оценки культурного развития послепетровской России кажутся слишком одномерными: смена немецкого влияния (при Анне Ивановне) французскими (при Елизавете Петровне).

Оценивая Екатерину II как осторожного и реалистичного политика, считая несправедливой ее дурную репутацию в современном общественном мнении, автор сходится с либеральной традицией в русской историографии, которая ныне возрождается и в России. Екатерина II, по мнению А. Ропера, — это продолжательница дела Петра I и ученица европейского Просвещения одновременно. Столкнувшись со средневековым менталитетом, пассивностью и консерватизмом русского общества, она продолжила попытки европеизации русской элиты. Из дворянства она хотела сделать просвещенную силу, способную утвердить в русском обществе (в том числе и в крестьянстве) инициативу и дух ответственности, устранить пассивность и конформизм, изменить в конечном счете менталитет. Но попытки Екатерины II тоже не увенчались успехом. Даже к концу XVIII века в России не сформировалось полноценной высшей культуры европейского типа. Лишь эстетический элемент европейской культуры был вполне усвоен. Другие ее составные части — экономическая, техническая и особенно социально-политическая — остались чуждыми русскому обществу. «Надо, чтобы народ ожидал реформы, которые его правительство, каким бы оно ни было, предпринимает, чтобы эти реформы были для него приемлемыми и понятными». В России XVIII века этого необходимого условия не было, считает автор. Россия не стала европейской страной, а ее верхи утратили культурную связь с народом.

Автором неоднократно подчеркивается чужеродность для России Петербурга, который якобы создавался исключительно иностранными мастерами, среди которых, исключая Фальконе, не было художников первой величины. Творец высшей культуры — русская интеллигенция, начавшая формироваться в XVIII веке, не находила общего языка ни с офранцуженной аристократией, ни с народом, — в этом автор видит изначальный трагизм ее судьбы.

Необоснованным и в сущности неверным является вывод автора о том, что народная культура была исключена из процесса создания высшей культуры. Автор не увидел того, что и в XVIII веке народная культура оставалась оплодотворяющим элементом, в котором высшая культура черпала свой опыт.

Наблюдениям автора о европеизации русской культуры в XVIII веке нельзя отказать в известной логике и остроте взгляда, хотя в сущности они и не новы. Они перекликаются со многими идеями отечественной и зарубежной историософской мысли, начиная с П. Я. Чаадаева и А. де Кюстина, включая «веховскую» традицию и даже ленинские высказывания о «двух культурах». Но под пером французского автора концепция культурного развития России, известный дуализм русской культуры приобретают особую публицистическую заостренность. Автор постоянно сравнивает русскую жизнь с «правильными» моделями культуры — византийской, европейской. Всякое несоответствие между ними видится ему как свидетельство недостатков, слабости, «неправильности» русской культуры. Европейский «аршин» не позволяет А. Роперу увидеть Россию как особый культурный мир, не изолированный от Европы, но достаточно самостоятельный, способный к саморазвитию и культурной интеграции.

КУНСТКАМЕРА И ЕКАТЕРИНА II

Т. М. Моисеева (СПб) Создание первого российского государственного музея — Кунсткамеры (палаты редкостей) связано с петровскими реформами в области культуры. Основанный в 1714 г. по указу Петра I из его личных собраний музей должен был по мысли создателя служить просвещению подданных и пробуждению интереса в русском обществе к естественным и точным наукам.

По составу коллекций, по своей структуре Петровская Кунсткамера была повторением аналогичных европейских музеев, расцвет которых приходился на середину – конец XVII в. В первой половине XVIII в. в Западной Европе внимание к такому типу учреждений ослабевает, тогда как в России только начинает появляться. Несмотря на то, что петербургский музей был бесплатным и даже выдавалось угощение посетителям, интерес к детищу Петра проявлял лишь небольшой круг просвещенных людей. Немногие на первых порах последовали и примеру царя в создании своих собственных «кабинетов редкостей».

После 1725 г., когда Кунсткамера была передана Академии наук, ее стали воспринимать в обществе как учреждение для работы «ученых мужей» и для приема почетных иностранных гостей. Лишь в начале 40-х гг. в музей потянулись различные слои населения, а знатные особы вслед за учеными начали увлекаться коллекционированием. Таким образом, как бы завершился начальный период музейного строительства и собирательства в России.

Екатерининское время — это новый этап в отечественной истории становления музеев и коллекционирования, начало которому было положено основанием в 1764 г. «Собственного Ее Императорского Величества Эрмитажа». Как известно, собирательство для Екатерины II было настоящей страстью. Опираясь в своем увлечении на современные ей европейские эстетические воззрения, она приобретала первоклассные произведения искусства, сделав свой Эрмитаж лучшим художественным музеем Европы. Вслед за императрицей ее знатные подданные, стремясь опередить друг друга, в зависимости от художественных вкусов и финансовых возможностей, начали создавать свои домашние картинные галереи или художественные кабинеты. «Эрмитажная эпоха» пришла на смену «эпохе кунсткамер». В Западной Европе в это время многие старые универсальные музеи закрывались — коллекции их расформировывались, здания перестраивались и передавались другим учреждениям. Казалось, что такая же участь постигнет и Петровскую Кунсткамеру, тем более, что на ее судьбе печально отразился пожар 1747 г. Тогда огромный ущерб был нанесен зданию, многие коллекции сгорели или были испорчены, а уцелевшие вещи надолго были складированы в арендуемом Академией наук доме Демидовых. Медленно велись начатые все-таки в 1751 г. работы по восстановлению погоревшего здания. Так что к началу правления Екатерины II Кунсткамера пребывала еще в плачевном состоянии. И именно в екатерининское время она не только возродилась, но и достигла своего расцвета, превратилась из палаты редкостей в естественнонаучный и исторический музей.

В первые годы царствования Екатерина издала распоряжения по укреплению берега Невы около Кунсткамеры и по оформлению набережных на Васильевском острове. В 60-е гг. начались интенсивные работы по оформлению интерьеров, причем, судя по всему, учитывались художественные вкусы императрицы. Лепщик Г. Ф. Портьер, выполнивший в 1760 – 61 гг. лепные украшения на сводах трех помещений нижнего этажа, в 1764 г. приступил к отделке Минцкабинета, украсив потолки и своды гипсовыми слепками монет и медалей, вплетенными в растительный орнамент. Интересно, что идея такого оформления Минцкабинета Кунсткамеры совпадает с увлечением Екатерины II, которая у себя в Эрмитаже создала мастерскую, где делала слепки со своей многочисленной коллекции гемм.

Отделка интерьеров Кунсткамеры закончилась в 70-е гг. К 1777 г.

художник Н. Любецкий восстановил старые росписи здания (до наших дней не дошли). В 1777 – 1778 гг. над дверями библиотечной галереи были установлены два аллегорических барельефа — «Празднующая Европа» и «Триумф России», в одном из которых в центре композиции портрет Петра I, в другом — портрет Екатерины II, что должно было свидетельствовать о преемственности традиций в покровительстве наукам и искусству.

Переезд коллекций из дома Демидова в отстроенное здание Кунсткамеры затянулся на несколько лет и закончился в 1766 г. С 1767 г. возобновилось научное руководство музеем. Руководителем Натуркабинета, в частности, был назначен академик П. Паллас. В 1769 г. он отправился в одну из академических экспедиций (1769 – 1774 гг.), значительно пополнивших собрание Кунсткамеры. Паллас выполнял задание не только Академии наук, но и Екатерины II. Специально для нее он привез коллекцию монет и медалей, а также костюмы разных народностей России. Последние императрица передала академическому музею. Подобным образом она поступала и со многими другими вещами. Так, в протоколах заседания Академии наук за сентябрь 1791 г. зафиксировано, что «мадам Дашкова»

передала в Кунсткамеру каталог и коллекцию 22 японских вещей, которые были поднесены Екатерине II и подарены ею Академии наук. В 1792 г.

императрица отдала академическому музею кунсткамеру Петра III, хранившуюся до этого в Ораниенбауме. В середине 90-х гг. из личного собрания Екатерины Эрмитажа поступила коллекция, собранная секретной экспедицией Н. И. Биллингса — Г. А. Сарычева по исследованию Берингова пролива и Северной Америки, и японские предметы, присланные русской императрице в подарок шведским врачом и путешественником доктором Штутцером. Передавая этнографические вещи и предметы натуральной истории в Кунсткамеру, Екатерина приобретает для Эрмитажа живопись, графику, скульптуру, изделия декоративно-прикладного искусства, монеты и медали. Из мира природы в «Кабинете» императрицы хранились только минералы, как дань моде того времени. Предметом же особой гордости эрмитажного собрания была коллекция гемм, которые Екатерина любила перебирать, рассматривать, с гордостью сообщая окружающим о своей «камейной болезни». Ради пополнения своего собрания гемм она была готова отдать многое. Так, в 1785 г. императрица забирает из Кунсткамеры богато декорированный геммами кубок (подарок датского короля Петру I), демонтирует его, включая геммы в свою коллекцию. Взамен в Кунсткамеру поступил «пожалованный ею» минеральный кабинет профессора Лаксмана.

Кунсткамера из музея с эклектическим подбором коллекций, с условным делением на кабинеты превращается в специализированный естественноисторический музей.

В Кунсткамере, как никогда раньше, бывало «множество всякого звания народу». Знакомство с собранием академического музея входило и в программу воспитания великого князя Павла Петровича. Он посещал Кунсткамеру в сопровождении своего учителя Н. И. Панина, о чем упоминает И. Бакмейстер, автор каталога-путеводителя «Опыт о библиотеке и кабинете редкостей и истории натуральной Санктпетербургской Императорской Академии наук» (1779 г.). Это была первая книга, в которой содержались сведения о коллекциях и истории музея.

Капитальный труд, посвященный Кунсткамере, — монография Т. В. Станюкович — вышла в 1953 г. В ней подробно рассказано о судьбе первого государственного музея в России, но царская деятельность трактуется с позиций того времени. В работах о екатерининской эпохе Кунсткамере не уделяется внимания, вся музейная политика Екатерины сводится, как правило, к созданию Эрмитажа, хотя на примере первого общедоступного российского музея видно, что она была значительно шире. В годы правления Екатерины детище Петра I стало настоящим образовательным центром для различных слоев населения. Идея основателя Кунсткамеры о просветительной роли музея осуществилась.

ГОМЕЛЬСКИЙ ДВОРЕЦ ГРАФА П. А. РУМЯНЦЕВА

В. Ф. Морозов (Минск, Беларусь) На территории Российской империи не много найдется построек, так тесно связанных с екатерининским временем, как гомельский дворец П. А. Румянцева. Даже краткий перечень обусловивших его появление исторических событий и зашифрованных в его облике смыслов впечатляет. Возведен он был на присоединенных в результате первого раздела Польши белорусских землях по указу Екатерины II, объявленному на праздновании в Москве Кючук-Кайнарджийского мирного договора, его владельцем был национальный герой России фельдмаршал граф П. А. Румянцев, представлял он одну из первых в истории русского зодчества построек типа виллы Ротонда А. Палладио, ставшей наиболее ранним примером жилища просвещенного дворянина, названного Г. Державиным «храмовидным домом», и, кроме того, в нем, пожалуй, впервые в русском зодчестве в формах классицизма был создан колонный зал, ставший впоследствии характерной архитектурной темой в обрамлении парадной жизни российского дворянства. Однако, несмотря на историческое значение и выдающиеся художественные достоинства, о гомельском дворце мало что известно и он пока не занял подобающего места в истории русской архитектуры.

Изучение архивных документов позволило проследить историю возведения дворца. Создание его проекта и начало строительства относятся к 1777 г., а в 1782 г. завершилась его отделка. В дальнейшем из-за того, что Румянцев практически перестал бывать здесь, работы во дворце тянулись вплоть до его смерти в 1796 г. Возводил дворец архитектор Я. Н. Алексеев при консультации К. И. Бланка. Имя создателя проекта обнаружить не удалось, однако многое свидетельствует о том, что им был кто-то из известных петербургских зодчих.

Достаточно хорошая сохранность дворца и наличие описаний, относящихся к началу XIX в., позволяют составить представление о его первоначальном облике. Возведен он был на месте старого замка, где располагались деревянные постройки прежнего владельца Гомеля князя А. Чарторыйского, снесенные по приказу П. А. Румянцева. В отличие от выполненных в неоготике резиденций других героев русско-турецкой войны гомельский дворец возведен в классическом стиле. Это было не случайно, так как для такой значительной постройки нужна была «новая»

архитектура, основанная на правилах «абсолютной красоты» и демонстрировавшая «римский» стиль — стиль победителей. Использование большого ордера прекрасно гармонировало с атмосферой первой половины царствования Екатерины II, а применение ионического и коринфского ордеров точно соответствовало программе создания роскошной резиденции для «увеселения» героя. Центром композиции был обрамленный колоннами зал, в очертаниях которого ощутимо влияние архитектуры храма Св. Софии в Константинополе, что представляется не столь уж неожиданным в доме победителя «неверных». Отличительной чертой организации парадных помещений явилась воплощенная в формах классицизма тема торжественного шествия, начало и завершение которой отмечено портиками, напоминающими римские триумфальные арки.

В истории русского зодчества гомельский дворец открывал ряд построек центрического палладианского типа, а созданием продольной анфилады предвосхищал достижения парадного интерьера Таврического дворца. Обращает на себя внимание устройство верхнего света в зале.

Если в культовом зодчестве это осуществлялось возведением двойного купола, то здесь над залом был возведен бельведер, ставший одновременно световым фонарем. Такое смелое и талантливое решение позволило не только придать палладианской схеме новое звучание, но и создать оригинальный архитектурный образ сугубо национального архитектурного произведения с вертикальной устремленностью форм и пирамидальным характером композиции. Эта удивительная находка была впоследствии использована в боковых корпусах самого грандиозного дворца екатерининского времени в Пелле.

Кем же был создан проект гомельского дворца? Наличие общих черт с постройками И. Е. Старова позволяет отнести гомельский дворец к его творчеству. К тому же Старов являлся членом комиссии строения императорских дворцов и садов. А так как именно он ввел в практику екатерининского времени амплуа архитектора-артиста, лишь создававшего проекты и не участвовавшего в их реализации, то этим объясняются далеко не полные сведения о его творчестве.

С 1771 г. Старов стал систематически выполнять заказы Екатерины II, в деятельности которой с середины 70-х годов наступил перелом.

Напуганная пугачевским бунтом, она осознала утопичность многих своих замыслов и перешла к адресным реальным действиям. Свернув строительство Кремлевского дворца, обещавшего стать общенародным форумом, императрица с помощью Старова приступила к осуществлению новой строительной политики, призванной усилить власть на местах и внедрить в сознание народа представление о «богоизбранности» дворянства, сформировав из его лучших представителей образ героя. Регулярное переустройство городов империи, строительство Троицкого собора АлександроНевской лавры на месте погребения останков Александра Невского, дворец в Пелле… В этот ряд великолепно вписывалось создание дворца для победителя турок.

Отметим еще один любопытный факт. Из переписки графини Е. М. Румянцевой мы узнаем, что в 1777 г. какие-то архитектурные чертежи для П. А. Румянцева передавал граф И. И. Шувалов. Вклад И. И. Шувалова в развитие искусства общеизвестен. Он, по словам Вольтера, для России в области всех видов искусств имел такое же значение, как Петр Великий в деле цивилизации своей страны. Патриот своего народа, он повсюду примечал талантливых русских людей и всячески их продвигал.

Среди его протеже был И. Е. Старов. Вернувшись в Россию как раз накануне строительства гомельского дворца, Шувалов получил еще одну возможность помочь своему подопечному. Именно он мог подсказать Екатерине II мысль о том, что новый дом Румянцева должен стать не только манифестом новой архитектуры, своеобразным памятником победы над Турцией, но и выполнить его должен талантливый русский зодчий. Ведь именно Старов стал создателем парадного столичного архитектурного окружения екатерининского времени. В его творчестве сформировался отвечающий потребностям эпохи облик классицистического дворца, характеризующийся строгостью, римской простотой внешнего облика и поражающий современников и потомков великолепием анфилад парадных залов. В нем, в этом «храмовидном доме», органично слились мелодии воинских триумфов и желания дворянства переустроить свою жизнь под влиянием великих идей Просвещения. Гомельский дворец не только воплотил в художественной форме дух екатерининской эпохи, но и повторил судьбу многих начинаний того времени — яркое помпезное начало и затем резкое охлаждение к уже сделанному и почти полное забвение.

ДОКУМЕНТ, ПОДПИСАННЫЙ ЕКАТЕРИНОЙ II

(К ВОПРОСУ О ПОДНОСНОМ ЭКЗЕМПЛЯРЕ

УСТАВА ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВ)

Е. А. Плюснина (СПб) 4 ноября 1764 года — знаменательная дата в истории Академии художеств, в этот день Екатерина II даровала ей Устав и Привилегию.

Проект столь важного документа был представлен И. И. Бецким в октябре 1764 годы на рассмотрение специальной комиссии в составе Н. И. Панина, И.-Э. Миниха, М. И. Шаховского, А. В. Олсуфьева и Г. Н. Теплова, одобрен ею и затем поднесен для подписания императрице. 7 июля 1765 г., в день торжественной инавгурации Академии, Устав был публично выставлен в главном зале, на столе, покрытом красным бархатом. Текст его был зачитан вслух в присутствии императрицы конференц-секретарем Академии художеств А. М. Салтыковым. Затем этот документ был отпечатан и разослан самым знатным особам. Подобный печатный экземпляр, датированный 1765 годом и украшенный гравированными виньетками работы учеников Академии Д. Ф. Герасимова, С. Карновича, Н. Я. Колпакова, Г. Ф. Сребреницкого, имеется в Научной библиотеке Академии художеств Однако, в течении долгого времени было неизвестно местонахождение рукописного экземпляра Устава с собственноручной подписью Екатерины.

К счастью, недавно этот уникальный документ был обнаружен и в настоящее время занял почетное место в коллекции музея Академии художеств.

Рукопись, выполненная тушью на пергаменте, украшена великолепными миниатюрами, созданными в смешанной технике: темпера, гуашь, белила, лак. Она состоит из 13 листов размером 61,245,4, два из которых являются титульными, на первом — портрет Екатерины II в сложном аллегорическом обрамлении. Переплет в настоящее время, к сожалению, утрачен. Автор постраничных украшений — Г. И. Козлов, живописец, мастер декоративного и прикладного искусства, один из первых русских педагогов Академии, возглавивший после смерти А. П. Лосенко исторический класс. В работе над Уставом ему «для поспешения»

помогала целая команда художников — как приглашенные со стороны (Ф. Яковлев, рисовальный мастер Артиллерийского ведомства; М. А. Лопов, мастер финифтяной живописи при Коллегии иностранных дел;

А. Шерстнев, ученик Кабинета Ее Императорского Величества), так и ученики Академии — посещавший попеременно все классы И.

А. Ерменев, М. М. Максимов, окончивший Академию художеств по классу театрально-декорационной и перспективной живописи, ученик «архитектурного художества» И. Н. Ветошников и Г. Ф. Сребреницкий, впоследствии руководивший гравировальным классом. Как следует из рапорта Г. И. Козлова от 2 ноября 1764 г., в котором он просит Правление Академии художеств оплатить труд своих помощников, они «по прожектам и смотрением моим исправляли к регламенту рамки на баргамине», т. е.

рисовали на пергаменте орнаментальные рамки. Текст Привилегии и Устава был написан мастерами словорезного дела Ландкартной палаты Академии наук Л. Г. Терским и А. С. Медведевым и мастером гравирования литер Академии художеств С. А. Паниным. Переплет из шитого золотом и серебром глазета был изготовлен мастером золотошвейного дела Ф. Фенбером, а футляр, обтянутый зеленым бархатом, с позолоченными украшениями — столяром А. Томасом. Из Коллегии иностранных дел был отпущен серебряный вызолоченный ковчежец для помещения в него прикрепленной к Уставу государственной печати. Позже, видимо уже в середине XIX века, был изготовлен специальный ларец со скульптурной фигуркой двуглавого орла на крышке, в который и стали вкладывать футляр с Уставом.

Устав бережно хранился в Академии на протяжении полутора веков, однако после того, как предпринятая Временным правительством эвакуация из Петрограда государственных ценностей затронула и академическое собрание, следы его затерялись. Удалось установить, что Устав вместе с футляром и ларцом был вывезен в Москву в начале октября 1917 года в числе 103 ящиков с музейными экспонатами Академии. Эвакуированные ценности были размещены в Большом Кремлевском дворце и Оружейной палате Очевидно, работавшая там в 1918-1923 гг. специальная комиссия и оставила Устав в Москве, во всяком случае, в Петроград в начале 1920-х годов были возвращены только футляр и ларец. Оказывается, все эти годы Устав находился сначала в собрании Оружейной палаты, затем в библиотеке музеев Московского Кремля, и только в декабре года он вернулся к законному владельцу.

АНТИЧНАЯ КУЛЬТУРА В КОНТЕКСТЕ

РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ ЭПОХИ ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ

Н. А. Сидорова (СПб) Античная культура во всех ее проявлениях (литература, философия, скульптура, декоративно-прикладное искусство) занимала значительное место в развитии российского Просвещения а эпоху правления Екатерина II. Это явление может быть понято будучи соотнесено с главными тенденциями реформаторской и преобразовательной деятельности, осуществляемой императрицей. Екатерина II по праву считала себя и была прямой наследницей Петровских преобразований, величия и дел Петровых. В «Наказе», составленном ею, в противовес устаревшему Уложению Алексея Михайловича, подчеркивалось, что «Россия есть европейская держава», что необходимо преобразовать нравы, с которыми жила древняя Россия, утвердить в стране общеевропейские начала. Такая тенденция, проявившаяся в первый период царствования Екатерины, способствовала модернизации России, укреплению ее мирового авторитета. Содержание этого процесса европеизации, как продолжение петровских начинаний, соответствовало идеям Просвещения — Монтескье, Вольтера, Дидро.

Составной частью этого процесса являлся значительно возросший интерес к античной культуре, как основе всей европейской цивилизации.

Следует отметить, что этот интерес в эпоху Екатерины не был внезапным, одномоментным. В нем проявились и углубились те тенденции интереса античной культуре, которые складывались в предшествующие периоды, особенно со второй половины XVIII века, время, которое можно рассматривать как начало русского Просвещения (или «предпросвещения» по мнению ряда авторов).

Об этом свидетельствует, проявившаяся еще рано — в сочинениях кн. А. Курбского — глубокое прочтение и комментирование сочинений Аристотеля, основательное изучение в Киево-Могилянской Академии (Стефан Яворский, Феофан Прокопович) сочинений Аристотеля и других античных философов.

Интерес к античной культуре проявляли члены «Ученой дружины» петровских времен и Ломоносов, о котором Радищев писал как о «согражданине Афин и Рима», что было высшей оценкой.

Аналогичные оценки, но уже применительно не к отдельному человеку, а к Петербургу екатерининских времен, высказывались видными литераторами того времени: А. Сумароков «Петербург — Рим на Севере», В. Тредиаковский «Петербург — равен знаменитым городам античности».

Интерес к античности окрашивал все сферы деятельности Екатерины Великой и многих ее приближенных — вплоть до исторического обрамления внешней политики (русско-турецкая война, освобождение Крыма от турок рассматривались как этап возрождения греческих начал в Европе).

Об этом интересе свидетельствует также основание в 1784 году Севастополя, получившего имя, напоминающее об античных корнях (polis — город, sebaste — греческий перевод титула императора Августа), применительно к императрице; интенсивные археологические раскопки в Крыму и на всем черноморском побережье, где были расположены греческие колонии. Адмирал Спиридонов подарил в 1774 г. Академии художеств «Головы и рельефы», собранные его командой на греческих островах. По указанию Екатерины на Камероновой галерее было установлено более 150 бронзовых скульптурных портретов прославленных людей античного мира, на основании форм, присланных гр. И. Шуваловым из Рима.

К этому же периоду относится покупка Екатериной коллекции античных скульптур Лайза Брауна и геммы герцога Луи Филиппа Орлеанского.

При обсуждении проектов памятников Петру Первому учитывался опыт античных мастеров, в том числе копий статуи римского императора Марка Аврелия, но этот опыт не воспринимался безоговорочно. Так, Екатерина не пожелала видеть копии «Стоика на троне».

Античные мотивы стали преобладающими в искусстве русского фарфора времен Екатерины (таков сервиз графа Безбородко, где были скопированы в фарфоре греческие и римские скульптуры («Венера», «Весталки», «Амур и Психея», работы Ж. Д. Рашетти в жанре фарфоровой пластики — восемь аллегорических фигур, камерные сервизы в стиле «Деженкё», напоминавшие об Аркадии — золотом веке античности). В екатерининскую эпоху начинается основательное изучение античности в учебных и научных центрах. По поручению Екатерины Маттей — профессор Московского университета и Симеон Милославский — Киевский митрополит — осуществили описание латинских манускриптов в московских библиотеках. Это была самая крупная акция по возрождению латинской словесности со времен итальянского Ренессанса. Были подготовлены два учебника «Антология греческой литературы» (1773 г.) и «Латинский синтаксис» (1780 г.). Московское «Собрание, старающееся о переводе иностранных книг на российский язык (1768 – 1778 гг.) опубликовало переводы десятков книг античных авторов.

Вся эта активная деятельность способствовала существенной переориентации культурной политики в столице — из петровского «Русского Амстердама» Петербург екатерининских времен превратился в «Северную Пальмиру», город, где античные мотивы проявились во всех сферах культуры. После барокко и рококо классицизм с его античной ориентацией стал доминантой в культурной атмосфере города.

ПАМЯТНИК ЕКАТЕРИНЕ II В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ

В созвездии замечательных монументов, способствующих созданию восхитительного образа Санкт-Петербурга, памятник императрице Екатерине II занимает одно из первых мест. Он стал неотъемлемой частью облика Невского проспекта, органически вошел в архитектурный ансамбль площади, придавая ей особую красоту.

Сегодня это единственный дошедший до нас памятник Екатерине II, с правлением которой связана одна из самых блестящих страниц в истории России.

Практически сразу после восшествия на престол Екатерины II было решено воздвигнуть императрице памятник. Сенат считал необходимым увековечить не только сам факт воцарения Екатерины, но прославить ее как щедрую монархиню, после занятия престола одарившую своих сторонников бесчисленными милостями.

23 августа 1762 г. И. И. Бецким, директором Канцелярии от строений домов и садов, была представлена Сенату целая программа, в которой содержалось его отношение к монументальным памятникам и их роли в жизни государства. Бецкой предлагал установить статую императрицы на постаменте, украшенном барельефами и надписями. Статуя, по его мнению, должна быть конной и обязательно отлитой из бронзы, так как мрамор недолговечен в северных условиях.

В течение года дело не продвинулось, да и в связи с отъездом Бецкого за границу оно было передано на рассмотрение в Академию наук.

11 августа 1763 г. в академическом собрании обсуждался вопрос о создании проекта памятника. Свои проекты представили академики М. В. Ломоносов и Я. Я. Штелин.

Еще об одном проекте известно из переписки Екатерины II с французским скульптором Э. М. Фальконе во время его работы над памятником Петру I. Из записок и писем Фальконе мы узнаем, что ему было поручено сочинить проект монумента Екатерине II и что им было сделано два эскиза.

Так или иначе, но идея создания памятника Екатерине II так и не была осуществлена в XVIII столетии, хотя и были составлены несколько проектов.

Предысторию нашего памятника Екатерине II надо начинать с июля 1859 г. В этот день художник И. А. Ладин обратился с прошением через президента Академии художеств к императору Александру II, чтобы было разрешено соорудить памятник императрице Екатерине II и поставить его в сквере Академии художеств в год столетия Академии (1864).

Александр II поддержал идею, но не дал согласия на установку памятника на территории Академии художеств, а повелел объявить конкурс на проект памятника Екатерине II с установкой его в саду Царскосельского дворца.

В начале 1860 г. был объявлен конкурс, на который были представлены проекты, выполненные Р. К. Залеманом, В. И. Токаревым и Д. И. Иенсеном. В июле 1861 г. стал известен проект М. О. Микешина.

Последнему, как не имевшему звания скульптора, первоначально было отказано в праве участвовать в этом соперничестве. Одобрение императора получил проект памятника, представленный двадцатипятилетним художником М. О. Микешиным. Он предлагал изобразить Екатерину II в величественной позе на оригинальном шестигранном пьедестале, в нишах которого расположить бюсты знаменитых сподвижников императрицы:

Г. А. Потемкина, П. А. Румянцева, А. В. Суворова, А. Г. Орлова, Г. Р. Державина.

О строительстве памятника заговорили всерьез лишь после 1862 г., когда бронзовая модель памятника была удостоена почетной медали на Лондонской всемирной выставке. После столь высокой оценки проекта на мировом уровне, Городская дума Санкт-Петербурга обратилась к Александру II с предложением воздвигнуть монумент Екатерине II не в Царском селе, а в столице, в сквере перед Александринским театром.

Просьба горожан была удовлетворена и стало ясно, что прежний проект памятника не соответствует новому местоположению. И Микешин приступил к созданию новой модели. Эта работа продолжалась около 10 лет, так как пожелания Александра II, замечания Академии художеств, просьбы общественности столицы неоднократно принуждали его изменять свои замыслы. Но все же, несмотря на все трудности, которые иногда приводили Микешина в отчаяние, 24 октября 1873 г. в Санкт-Петербурге состоялось торжественное открытие памятника императрице Екатерине II.

Создавая еще проект монумента, Микешин как-то написал, что «публичный памятник лишь тогда соответствует своей цели, когда он отвечает сложившимся в народе воспоминаниям и передает эти воспоминания отдаленному потомству. Поэтому каждый памятник должен представлять собою известную идею, и эта идея должна быть выражена в такой ясной и наглядной форме, которая была бы понятна всем и говорила сердцу и уму людей о великих деятелях, оставивших неизгладимый след своей деятельности в исторической жизни народа».

Пожалуй, надо признать, что Микешину удалось реализовать свои идеи. Он увековечил образы тех, кто были и остаются гордостью России, ее славой: великий полководец А. В. Суворов, крупнейший поэт Г. Р. Державин, директор Академии наук, первый президент Российской академии Е. Р. Дашкова и основатель многих учебно-воспитательных заведений И. И. Бецкой, государственный деятель, дипломат А. А. Безбородко, адмирал, исследователь Северного морского пути В. Я. Чичагов, славные военачальники П. А. Румянцев-Задунайский и А. Г. Орлов-Чесменский, виднейший государственный и военный деятель Г. А. Потемкин-Таврический.

И, наконец, сама императрица Екатерина II, тридцатичетырехлетнее правление которой стало эпохой славы и могущества России, закрепившей за собой статус великой державы.

Интерес к эпохе Екатерины II, разбуженный работами по созданию памятника, породил грандиозный проект украшения сквера, окружающего памятник императрицы, бюстами и статуями знаменитых деятелей ее царствования. Русским Историческим обществом был составлен список лиц с указанием их заслуг, дающих право на увековечение их имен.

Вокруг списка разгорелись горячие споры: его то укорачивали, то удлиняли; кого-то вычеркивали, кого-то добавляли… 11 февраля 1880 г. Александр II утвердил этот величественный проект, в результате которого предполагалось создать «пантеон достопамятных людей Русской земли в славный век Екатерины II». По проекту в сквере предполагалось поставить 29 статуй и бюстов государственных и военных деятелей, ученых, писателей и художников, архитекторов, прославившихся во второй половине XVIII в. Но, к сожалению, этот проект не был осуществлен.

Благодарные потомки воздвигли еще несколько монументов императрице: великолепные памятники Екатерине II украшали Одессу, Краснодар, Вильнюс. Но были уничтожены после Октябрьской революции.

Памятник императрице Екатерине II, созданный Михаилом Осиповичем Микешиным, выдержал самый строгий экзамен — испытание временем и остался замечательной достопримечательностью города.

ЭРМИТАЖНЫЙ САЛОН ЕКАТЕРИНЫ II

Т. Е. Смольянинова (СПб) Проблема русского салона XVIII в. — одна из неисследованных в культурологии. Перспективы ее изучения в современных условиях связаны, с одной стороны, с ломкой старых подходов и устоявшихся стереотипов, происходящей переоценкой ценностей, а с другой — с расширением и углублением источниковой базы, включая мемуаристику XVIII в. и иностранную литературу. Нами используется один из аспектов этой большой проблемы, делается попытка показать некоторые особенности формирования салона в России на примере самого крупного из них — салона Екатерины II, основываясь, главным образом, на русской и французской мемуаристике и эпистолярном наследии.

Расцвет русской феодальной монархии и растущий в ее недрах буржуазный уклад обусловили в России распространение концепции «просвещенного абсолютизма» и идей французского Просвещения, которое затронуло в основном элитарные слои русского общества, преимущественно просвещенное дворянство, и обеспечило взлет светской культуры, неотъемлемой частью которой является салон.

Как свидетельствует анализ мемуаров французских дипломатов, русских вельмож и камер-фрейлин Екатерины II, Эрмитажный салон объединил узкий круг придворных из близкого окружения Екатерины II — от Е. Р. Дашковой, А. С. Строганова до французских дипломатов графов Сегюра и Корберона. Характер жизни светской знати, связанный со светским времяпрепровождением и увлеченностью французской культурой эпохи Просвещения, определил сущность екатерининского салона.

Дифференциация интересов посетителей в Эрмитажном салоне, сложившаяся в зависимости от структуры салона, включающей Большое, Среднее и Малое собрание, наложила определенный отпечаток на его состав. Если на Большом салонном собрании, возглавляемом Екатериной II, как правило, обсуждались вопросы политики, государственной сферы, реже культуры и потому состав приглашенных был представлен преимущественно придворными министрами, дипломатами, избранной знатью, то на Среднем салонном собрании обсуждались, главным образом, вопросы светской и культурной жизни. В нем, помимо именитых просвещенных дворян, принимали участие специально приглашенные гости из мира литературы и искусства, философы.

В отличие от первых двух собраний, Малое салонное собрание носило исключительно развлекательный характер. В нем отсутствовал светский этикет и, следовательно, были широко распространены светские забавы, как то: шарады, каламбуры, сопровождавшиеся составлением остроумных рифм, а также организация спектаклей в Эрмитажном театре, где постановку и роли в них осуществляли сами члены салона. В Малом салоне Эрмитажа нередко происходило прослушивание, а в отдельных случаях обсуждение произведений французских и немецких композиторов, ставших популярными среди екатерининских вельмож.

Однако несмотря на трехчастность салона, где каждое из собраний, казалось бы, имело свое самостоятельное значение, они были объединены идеологией «просвещенного абсолютизма» и века Просвещения.

Екатерина II, укрепляя свою неограниченную власть, пыталась преобразовать с помощью новых идей феодальное российское общество.

Идеология «придворного просвещения» служила этой цели. Идеи французских энциклопедистов о решающей роли разума в познании и переустройстве мира, о том, что истинное Просвещение должно развивать не только ум, но и воспитывать добронравие, чрезвычайно импонировали русскому дворянству во главе с Екатериной II. Эти идеи широко распространились в русском придворном быту, найдя наибольшее распространение в салоне Екатерины II и ее ближайших сподвижников.

В беседах с Дидро, происходивших в Эрмитажном салоне, как и в дискуссиях с Вольтером, Екатерину II особенно привлекали идеи о просвещенном государе, который сможет обеспечить всеобщее благоденствие и процветание. Однако это не мешало Дидро в то же время, опираясь на теорию общественного договора, отрицать божественное происхождение королевской власти.

Концепция Дидро, обсуждавшаяся с Екатериной II в ее салоне, а также идеи, заимствованные из переписки с Монтескье, находят затем определенное воплощение в «идеологии просвещенной монархини». Заимствовав у французских философов идею об «общем благе», от которого зависит правильное воспитание личности в духе законов и нравственных идеалов христианства, а также идею разделения властей как гаранта политической свободы человека, Екатерина II в контексте просветительских идей пыталась теоретически обосновать самодержавие. Подобные идеи неоднократно высказывались ею в салоне, а в последствии получили законченное выражение в ее известном «Наказе».

Обширная переписка Екатерины II с французскими философами, личные ее контакты с ними, в частности, с Дидро, свидетельствуют о том, что Екатерина II имела своей целью продемонстрировать всему европейскому миру идеал просвещенной монархини. Тем не менее, «идеология придворного просвещения», при всей привлекательности идей о деятельности «просвещенного монарха на троне», на самом деле, не могла затронуть основ существующих порядков в России. Крепостничество и абсолютизм оставались незыблемыми.

Наступившая французская революция коренным образом изменила отношение Екатерины II к французским философам, идеология которых была направлена, как известно, в своей основе против деспотических форм правления и феодально-клерикального мировоззрения. Поэтому Екатерина II отказалась от идей энциклопедистов, и этим должно было логически завершиться дворцовое просветительство. Однако, интерес к Франции и французской культуре постоянно поддерживался русским дворянством, даже самой Екатериной II. Салон Эрмитажа, достигший расцвета во время увлеченности Екатерины II и ее придворными культурой Просвещения, а также Эрмитажный театр, в котором ставились французские пьесы, специально сочиненные для него Екатериной II, продолжали существовать и после французской революции.

Нами выявлено, что в продолжение всего существования Эрмитажного салона Екатерина II была непосредственным организатором и участницей всех его собраний. Несмотря на приверженность западноевропейской культуре и моде, в особенности французской, она появлялась в своем салоне в русском платье, этим желая показать своим придворным позитивное отношение к русскому быту и обычаям.

Анализ многочисленных мемуарных источников показывает, что быт Эрмитажного салона в начале своего формирования и в особенности в период расцвета создавал особую поэтику светского поведения, ориентированную на обязательные занятия литературой, искусством, любительским театром, распространение элегантной лирики французских романсов.

Чтение новых стихов французских и русских авторов, написанных в стиле классицизма, регулярные переводы с французского, постоянный обмен мнениями по вопросам французской и русской культуры развивали вкусы и формы творческой полемики дворянства в Эрмитажном салоне.

Таким образом, при всей сложности и противоречивости натуры Екатерины II, она, являющаяся выдающейся личностью своего времени, сумела создать особую духовную атмосферу Эрмитажного салона, придав ему характер интеллектуально-светского сообщества. В нем собирались с целью светского времяпрепровождения, общения и развития интереса к светскому образу жизни и французской культуре.

Благодаря деятельности Екатерины II в области развития культурных связей с западным просвещенным миром, Эрмитаж начинает приобретать значение как мировой культурный центр. Вместе с ним частью европейской культуры является салон. В результате, два разных понятия «салон» и «эрмитаж», французского происхождения, заключая в себе разный смысл, обретают в одних стенах некую единую сущность.

Эрмитажный салон Екатерины II явился составной частью ее политики в отношении приобщения русского дворянства к веку Просвещения, к новой западноевропейской культуре, что, в конечном итоге, привело к широкому распространению салонов как очагов духовной культуры в дворянской среде.

СКАЗКА ЕКАТЕРИНЫ II «О ЦАРЕВИЧЕ ХЛОРЕ»

И ЕЕ АРХИТЕКТУРНАЯ ИЛЛЮСТРАЦИЯ —

АЛЕКСАНДРОВА ДАЧА ПОД ПАВЛОВСКОМ

12 декабря (ст. ст.) 1777 г. у Екатерины II появился внук — великий князь Александр Павлович, с которым императрица во многом связывала свои планы, в том числе династические. Поэтому она не только горячо полюбила первенца своего старшего сына, но и уделяла немало внимания воспитанию в нем будущего государственного мужа.

Живо интересовавшаяся русской историей и литературой, да и сама не чуждавшаяся литературного труда, Екатерина II в назидание потомству, а более своему четырехлетнему внуку, сочиняет в 1781 г. нравоучительную «Сказку о царевиче Хлоре». Назидательная, несколько слащавая, даже наивная (а по своим литературным достоинствам — весьма примитивная) новая сказка призвана была способствовать формированию важнейших необходимых качеств будущего императора.

Юный Хлор, сын легендарного князя Кия, волею фантазии Екатерины II, был похищен киргизским ханом, «на дикой степи кочующим с кибитками». Для «узнания его дарований» хан посылает царевича «сыскать цветок — розу без шипов, которая не колется». В ходе поисков такой розы, символа добродетели, юноша встречается со множеством препятствий и соблазнов («льстивыми людьми», «веселящимися людьми», людьми, «проводящими время в забавах», «пьяношатающимися в безобразии около волынщика», рыночными торговцами, не узнавшими царевича и обругавшими его; последним препятствием становится гора с крутой и каменистой тропинкой, ведущей к конечной цели путешествия — «Храму Розы без шипов».

Подобная цепь препятствий соседствует в сказке с аллегорическими образами идеализированной сельской жизни — «домом крестьянским и несколькими десятинами весьма удобренной земли, на которой всякой хлеб…», — так называемый «намет», представлявший олицетворение земледельческой основы России.

Когда царевич Хлор начал подниматься на крутую гору к «Храму Розы без шипов», ему «попались навстречу старик и старуха в белом платье» и протянули посохи свои для лучшей опоры при восхождении — эти персонажи в сказке названы «честностью» и «правдой». Другим положительным героем повествования является учитель — «человек немолодой, но приятного вида, который окружен был множеством юнош» (очевидный намек на будущих воспитателей и учителей самого Александра Павловича). Именно учитель по сказке растолковывает царевичу значение понятия «розы без шипов» как символа добродетели.

Уже в самом начале пути главный герой оказывается перед выбором направления на перекрестке дорог, где ему подсказывается избрание «прямой дороги, по которой не все ходят, хотя она пригожее других», «хороша да кратка».

Дорогой царевичу попадается ханская дочь Фелица, также посвоему способствовавшая успеху поиска розы без шипов, послав на помощь Хлору своего сына по имени Разсудок.

Преодолев все трудности, царевич отыскал, наконец, желанную розу без шипов и «лишь успел снять ее с куста, как в тамо находящемся храме заиграли на трубах и литаврах». Все, таким образом, заканчивается благополучно: царевич с розой поспешил к хану, а тот, довольный, отослал его «со цветком» к князю-отцу.

Можно с уверенностью утверждать, что уже вскоре после появления екатерининской «Сказки о царевиче Хлоре» она становится достаточно широко известной современникам. Не случайно уже в следующем 1782 г. величайший русский поэт XVIII столетия Г. Р. Державин создает бессмертную оду «Фелица», одно из лучших своих поэтических произведений, заимствуя имя для главной героини из царициной сказки. При этом Державин воспел Екатерину как «богоподобную царевну», «которой мудрость несравненна». Назвав в своей оде Фелицу «киргиз-кайсацкой царевной» он тем самым нарочито намекнул на связь своего стихотворения со сказкой императрицы.

Успех «Фелицы» намного превзошел популярность своего прообраза и, по свидетельству исследователей, «именно она послужила непосредственным поводом к созданию целого архитектурного комплекса близ Павловска, известного под названием Александрова дача…».

Донести смысл бабушкиной сказки до маленького Александра предстояло его воспитателю графу Н. И. Салтыкову. Законоучителем же великого князя Екатерина назначила протоиерея А. А. Самборского. Оба наставника были в дружеских отношениях с графом А. А. Безбородко, статс-секретарем императрицы, фактическим руководителем российской внешней политики, пользовавшимся особым доверием Екатерины. Безбородко, в свою очередь, был дружен с начинающим тогда архитектором Н. А. Львовым, одновременно являясь и его начальником в только что образованном (1782 г.) Главном Почтовых Дел Правлении.

Видимо, в кругу этих незаурядных представителей екатерининского царствования и появилась идея дополнить, усилить воздействие на Александра сказки его державной бабки, проиллюстрировав ее на местности, прилегающей к еще продолжавшему строиться грандиозному ансамблю павловского дворца и парка, объемными сооружениями, превратив, таким образом, знакомство великого князя с основными идеями сказки в поучительную игру. Исполнителем этого необычного замысла стал Н. А. Львов (а не Ч. Камерон, как ошибочно предполагалось до сих пор).

Анализ общего замысла усадьбы Александрова дача, характер ее отдельных сооружений, обнаружение подписного проектного чертежа позволяют говорить об авторстве именно Львова.

Александрова дача включала в себя свыше десятка различных построек, соответствовавших тем или иным событиям сказки. Центром ансамбля являлся семиколонный купольный «Храм Розы без шипов». По запруженной речке Тызве плавали модели кораблей, также выполненные по замыслу Львова (за что он был удостоен из рук самой Екатерины дорогого перстня). В настоящее время из всех построек усадьбы сохраняется лишь руина «Храма Флоры и Помоны».

На этом история Александровой дачи, однако, не заканчивается.

Посетивший ее русский ученый и мало известный поэт С. С. Джунковский написал поэму, опубликованную в 1793 г., под названием «Александрова, увеселительный сад…», где он восторгается увиденной усадьбой. Поэма эта стала единственным описанием Александровой дачи сразу после ее создания в XVIII в., и о некоторых ее сооружениях мы можем сегодня составить представление лишь по не очень складным стихам Джунковского.

Так появление сказки Екатерины II повлекло за собой рождение державинской оды «Фелица», архитектурной иллюстрации к сказке в виде усадьбы «Александрова дача» по проекту Н. А. Львова, что в свою очередь вдохновило С. С. Джунковского на создание еще одного поэтического варианта того же сюжета.

ЕКАТЕРИНА II И МУЗЕЙ АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВ

Л. Н. Целищева (СПб) 7 ноября 1757 года учреждена Академия художеств — первое в России высшее государственное учебное заведение предназначенное для профессиональной подготовки отечественных художников всех видов и жанров искусства. Возглавил ее один из ярких представителей русского общества, широко связанный с виднейшими деятелями европейской культуры, единомышленник М. В. Ломоносова в делах отечественного просвещения И. И. Шувалов. Он сам руководил набором учеников, приглашал для преподавания известных иностранных художников, представил в распоряжение Академии свою обширную коллекцию произведений искусства, ставшую основой первого в России художественного музея. Его дальнейшая собирательская деятельность осуществлялась по двум направлениям — создание галереи лучших произведений западноевропейского и русского искусства, необходимых в качестве образцов для обучения и эстетического воспитания молодых художников, и планомерный сбор материала, отражающего историю развития отечественной художественной школы.

Наиболее интенсивному обогащению музея способствовало покровительство Екатерины II, даровавшей Академии 4 ноября 1764 г. Устав и «Привилегию», утвердившую новую дату официальным днем ее рождения.

По «устному повелению» Екатерины II неоднократно передавались из дворцовых собраний в академический музей многочисленные произведения, «необходимые для пользы учащихся». При ней возводилось грандиозное здание Академии, парадная часть которого предназначалась для размещения музейных коллекций. Здесь занимали свои места полотна П. Веронезе, Тинторетто, А. Ван-Дейка, П. Рубенса, Рембрандта и многих других прославленных мастеров, сотни первоклассных графических листов и картонов, богатейшее собрание слепков с памятников античной пластике, архитектурные модели, лучшие работы педагогов и питомцев Академии, портреты деятелей, любителей и покровителей искусства. О «великом множестве» превосходных произведений, составляющих «богатую и с изящным вкусом убранную галерею», писали соотечественники и иностранные путешественники, среди которых был и Д. Дидро, посетивший Петербург по приглашению Екатерины II.

Ежегодно открывая свои двери для «всенародного зрения», музей Академии художества способствовал воспитанию в обществе интереса к изящным искусствам, вкуса и любви к прекрасному, являясь одним из важнейших культурных центров России Века Просвещения.

РАБОТЫ АРХИТЕКТОРА Ж.-Б.-М. ВАЛЛЕН-ДЕЛАМОТА

ПО ЗАКАЗАМ ЕКАТЕРИНЫ II

Творчество Жана-Батиста-Мишеля Валлен-Деламота (1729 – 1800) на сегодняшний день изучено далеко не полностью, хотя он являлся ведущим архитектором первого десятилетия правления Екатерины II.

Находящиеся в Париже и Ангулеме и частично опубликованные во Франции чертежи Валлен-Деламота, а так же документальные архивные материалы, находящиеся в Петербурге, позволяют сделать ряд новых атрибуций и уточнений.

В начале правления Екатерины II переживает свое второе рождение Академия художеств. Из рук императрицы она получает не только устав и привилегии, но и новое здание, проект которого разработал Валлен Деламот. В отечественной литературе существует неверное представление о том, что основным автором этого выдающегося архитектурного произведения является А. Ф. Кокоринов. Однако обнаруженные во Франции предварительный проект здания Академии художеств, а также детальные чертежи Валлен-Деламота и отсутствие каких-либо графических материалов Кокоринова противоречат такому представлению.

После отставки Ф.-Б. Растрелли Валлен-Деламот фактически занял его место архитектора в Зимнем дворце. Им было выполнено большое количество проектов интерьеров: в 1762 году в западном корпусе для Екатерины II, в следующем году для нее же в юго-восточной части, в году в южном корпусе для великого князя Павла Петровича и в 1773 году в западном корпусе для великой княгини Наталии Алексеевны.

В литературе об архитекторе Ю. М. Фельтене категорически утверждается, что он проектировал интерьеры, разрабатывал чертежи каминов и стенных украшений в южном корпусе Зимнего дворца. Но наличие большого количества таких проектов Деламота и полное отсутствие чертежей Фельтена опровергают это утверждение.

Изучение французских источников совместно с отечественными архивными материалами позволило исключить так же авторство Фельтена относительно проекта набережной левого берега Невы, в частности, Дворцовой. Ее сооружение предполагалось еще Растрелли в связи со строительством Зимнего дворца. Воплотить же его замысел в проекте удавалось Валлен-Деламоту.

Предложенный производителем строительных работ Игнацио Росси проект Дворцовой набережной Екатерина II отвергла и утвердила вариант Валлен-Деламота.

Еще одной существенной работой Деламота по заказу Екатерины II явилось здание Малого Эрмитажа с висячим садом и галереей для размещения художественных коллекций, пристроенное к Зимнему дворцу в 1764 – 1775 годах. В литературе утвердилось нелепое представление о том, что это здание с двух сторон одновременно проектировалось разными архитекторами: со стороны Невы — Деламотом, а с Миллионной улицы — Фельтеном. Но проект принадлежал Деламоту, а Фельтен осуществлял строительство от начала и до конца. Такой же вывод подтверждает находящийся во Франции проект фасада здания Вольного экономического общества на углу Невского проспекта и Адмиралтейской площади, выполненный Деламотом в 1768 году (здание не сохранилось). По архитектурнохудожественным приемам проект был очень близок к фасаду Малого Эрмитажа со стороны Миллионной. В этой части здания Валлен-Деламот проектировал апартаменты для фаворита Екатерины II графа Григория Орлова. Последний являлся президентом Вольного экономического общества, на строительства здания которого императрица пожертвовала часть своих собственных средств.

О ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ИДЕЕ И ПРОЦЕССЕ

ЕЕ ВОПЛОЩЕНИЯ В МУЗЫКАЛЬНО-ТЕАТРАЛЬНОМ

ТВОРЧЕСТВЕ ЕКАТЕРИНЫ II

(ИЗ ИСТОРИИ СОЗДАНИЯ И ПОСТАНОВКИ

«НАЧАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ ОЛЕГА». 1787-1790 гг.) М. Н. Щербакова (СПб) Творчество литератора и драматурга Екатерины II в научном и беллетристическом восприятии неотделимо от ее величественного ореола царствовавшей императрицы и государственного деятеля. Феномен противоречивой гармонии всех граней единого и сложного комплекса личности Екатерины заставляет во многом переоценить ее реальную роль в художественно-историческом процессе. Так, прозаическая фактография государственных деяний императрицы зачастую обретала смысл «культурно-исторического мифа» (как это произошло с Крымской эпопеей 1787 г.), тогда как сюжетно-образные коллизии некоторых ее литературно-сценических произведений высвечивали порой внутренние пружины политических интриг монархини.

Параллелизм реального и художественного времени в жизни Екатерины, постоянное и активное выражение событий общественно-политического плана в сферу литературно-драматической деятельности сановного автора неизбежно предопределили особую усложненность и специфические формы проявления творческого процесса. Хроника театрально-сценических исканий Екатерины на рубеже 1780 – 90-х годов убеждает в принципиальной полифоничности ее творческого мышления как индивидуальном художественном методе. Реконструкция всего спектра интересов Екатерины-драматурга в обозначенный период дает представление о характерной для нее одновременной и чрезвычайно продуктивной работе в трех жанровых направлениях: комической опере, комедии, а так же условно хроникальном жанре «исторического представления» («подражание Шекспиру»). Обращает на себя внимание знаменательное совпадение во времени создания двух из указанной триады типов сценического произведения — комической оперы и «исторического представления». Диаметрально противоположные по образно-драматургическим традициям и принципам, эти жанры в данном случае неожиданно сближает значительность музыкально-сценографических включений в структуру спектакля, задуманных и осуществленных Екатериной. Одним из наиболее очевидных доказательств справедливости таких наблюдений является сопоставление реальных фактов создания и постановки «исторического представления» «Начальное управление Олега» с параллельной работой императрицы в жанре комической оперы.

Документально-хронологическая картина событий, сосредоточенных на отрезке 1787 – 1790 гг. в творческой биографии Екатерины, убеждают в том, что длительный, тщательно выверенный ею (и статссекретарем А. В. Храповицким) по справочным изданиям, сводам документов и иконографических источников процесс работы над «Начальным управлением Олега» с 1787 (год написания основного текста) по 1790 г.

(период интенсивной редакционно-постановочной подготовки к премьере) во многом обобщил опыт создания в этот же период музыкально драматических концепций комического жанра: «Февея» (1786), «Новгородского богатыря Боеславича» (1786), «Храброго и смелого витязя Ахридеича»

(1787), «Горе-богатыря Косметовича» (1789), а так же инициировал музыкально-сценические идеи завершающего этот этап «Федула с детьми»

(1790 – 1791).

Хоровые сцены и народные музыкальные образы — такова в понимании Екатерины единая для комического и хроникальноисторического жанров идея музыкальной сценографии. Мощная национально-стилистическая доминанта, фрагментарно использовавшаяся в обозначенный период многими драматургами-современниками Екатерины, в ее литературно-драматическом творчестве обрела реальный смысл конструктивной основы, предопределившей в дальнейшем формирование музыкальной драматургии жанров оратории и патриотической оперы.

«НОВАЯ ПОРОДА ЛЮДЕЙ»: ЛИЧНОСТИ ЭПОХИ

ЛИЧНОСТЬ МАСОНА ЭПОХИ ЕКАТЕРИНЫ II

С. В. Аржанухин (Екатеринбург) По официально подтвержденным данным масонство в России получило распространение с 1731 года, когда, согласно английскому источнику, капитан Джон Филипс был назначен провинциальным великим мастером для «всей земли русской» по решению Великой лондонской ложи. Дата гражданской смерти русского масонства 1 августа 1822 года. В этот день Александр I подписал на Каменном острове указ запретить «все тайные общества под какими бы наименованиями они не существовали, как то: Масонских лож, или другими... и учреждения их впредь не учинять». Но слухи о кончине русского масонства оказались явно преувеличены. 21 апреля 1826 года одним из первых рескриптов на имя министра внутренних дел Николай I подтвердил запрещение деятельности масонских лож в России. Однако и после этого наиболее ревностные братья не прекратили своих работ, о чем свидетельствуют масонские речи С. С. Ланского, записки из бесед Р. С. Степанова и ряд других материалов, хранящихся в исторических архивах. Простой случайностью столь долгую историю русского масонства не объяснишь. Вполне естественен вопрос: в чем состояла основная причина долголетия масонского движения в России?

Ответить на поставленный вопрос — значит проанализировать систему ценностных ориентаций русского масона на мир в целом и на развитие материальных и духовных явлений, а тем самым установить характерные черты личности масона, которые определяли его поступки и действия в реальной жизни.

В России получили распространение практически все масонские системы, какие были в ходу в Западной Европе. Расцвет масонского движения приходится на 80-е годы XVIII столетия, когда в соответствии с постановлением Вильгельмсбадского общемасонского конвента 1782 года Россия была признана VIII свободной и самостоятельной провинцией масонского мира. С этого момента отечественные масонские братья приобрели независимость в решении целого ряда вольнокаменщических вопросов. По подсчетам специалистов от 1/6 до 1/3 русского чиновничества и дворянства в Екатерининскую эпоху входило в масонские ложи.

Масонство — это нравственно-религиозное направление философской и общественной мысли, связанное с удовлетворением религиозной потребности на внецерковной основе. Развитие русского масонства определяется прежде всего процессом секуляризации отечественной культуры.

Первая отличительная черта русского масона состояла в том, что он — христианин. Вход в масонские ложи атеистам был закрыт. Христианский характер мировоззрения постоянно подчеркивается как в официальных документах, так и в нравоучительных речах, которые произносились в ложах. В Теоретической степени Соломоновых наук розенкрейцерства (к числу розенкрейцеров принадлежали практически все члены «Дружеского общества Н. И. Новикова, а сам известный просветитель занимал одну из высших должностей в розенкрейцерстве) выделен специальный пункт по вопросу об отношении к религии. В нем говорится, что к Теоретической степени может принадлежать только тот, кто исповедует одну из христианских религий. В шведской системе масонства для высших степеней посвящения предъявлялись более высокие требования. Здесь было необходимо не только принадлежать к христианству и исповедовать христианскую веру, но прежде всего доказать и подтвердить, что у посвящаемого не было в роду «ни мавров, ни иудеев». В первых степенях иоанновского масонства проповедовались духовные ценности: благонравие, доверенность, молчаливость, борьба с гордыней, братская любовь и взаимопомощь.

Религиозные идеи и представление, первоначально находившиеся в границах церковного мировоззрения и контроля, получают в процессе секуляризации новую дополнительную форму своей жизни они проникают, закрепляются и начинают уже самостоятельно воспроизводиться в светской культуре. Русский масон осознавал себя как деятельный христианин, утверждающий свое право в становящемся гражданском обществе. Идеи добра и зла, вера в бессмертие человеческой души, вопросы нравственных путей осуществления и подлинный целей человеческой жизни, утверждение братской любви и дружбы людей во имя веры в Иисуса Христа («соборной природы сознания и познавательного процесса»), проблемы взаимоотношений Бога, натуры и человека снимают свое прежнее церковное одеяние и выступают уже в качестве одних из главных мировоззренческих ориентиров, которые определяют поступательное развитие светского стиля культуры. «Просвещение без нравственного идеала несет в себе отраву» — таков лозунг масонов Екатерининской эпохи. Русские братья в теории и на практике вырабатывали этическую систему и программу гражданского общества России XVIII столетия. Русский масон — это член гражданского общества. В этом состоит его вторая отличительная особенность.

Другая особенность связана с своеобразным пересечением двух первых. Масонская антропология основывается на словах апостола Павла:

«через человека грех вошел в мир». Следовательно, только через спасение человека мир может освободится от зла. Печать греховности лежит на всех поколениях людей. Русские масоны отчетливо понимали, что их существование сохраняет черты «Ветхого Адама», и стремились прийти к «Адаму Новому» — человеку возрожденному. На этом пути утверждалась идея соработничества человека и Бога. Бог и человек тождественны не по сущности, а по энергии. Для русского масона было понятно, что полнотой всех личностных черт обладает лишь Бог. Только Он в полной мере выступает Личностью. Начало пути — это основание своей греховности и покаяние в грехах. «Без покаяния не бывает благодати», — постоянно утверждали масоны. Только через покаяние и благодатное действие становится ясным для человека, что «Царство Божие внутри нас». Приблизить и возродить первоначальный «образ и подобие», а значит, и приобрести «новое тело», «новый разум», «новые чувства» — такова верховная цель братьев. Масон — это человек, вставший на путь «обожения». Православная традиция энергетизма, представленная в русском масонстве, своеобразно дополняется и переплетается с теми идеями, которые получили распространение в гражданском обществе, но никогда не исчезает совсем.

Выделенные особенности, конечно же, не исчерпывают всего своеобразия личности русского масона Екатерининского времени. Однако, категорическое возражение вызывают те, кто считает, что они вообще отсутствовали у русских братьев.

«СЫСКАНИЕ НАУК»: ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

ГРАФОВ НИКОЛАЯ И СЕРГЕЯ РУМЯНЦОВЫХ ЗА ГРАНИЦУ

А. В. Бекасова (СПб) В среде придворной аристократии в годы царствования Екатерины II было принято отправлять своих отпрысков — «повоежировать», «посмотреть чужие края» и завершить образование в одном из европейских университетов. Основную цель подобного путешествия видели в том, чтобы помочь молодым людям избавиться от предрассудков, пороков и недостатков. Прилежанием к наукам и благоповедению они должны были развивать в себе «добрые, любимые и полезные обществу качества» — словом, утверждать добродетели, которые стали бы залогом их будущего благосостояния и твердого счастья.

В то же время путешествие считалось удобным способом выиграть время, с пользой используя его для воспитания и развития способностей. «Сделать фортуну» и «попасть в случай» при дворе было не так просто, для этого требовались тонкий расчет и терпение в ожидании своего часа: «пока придут совершенные лета», «подоспеют следующие чины», а «старшие выйдут вон».

В 70-е гг. XVIII в. большой популярностью пользовался университет в Лейдене. В эти годы там слушали лекции кн. А. Б. Куракин, гр.

Н. П. Шереметьев, Н. Б. Юсупов, кн. Г. П. Гагарин, А. Л. Нарышкин, кн.

Н. А. Голицын и др. Возвратившись в 1772 г. в Россию кн. А. Б. Куракин, который приходился родственником Румянцевым, составил специально для троюродных братьев Николая и Сергея «Заметку о пребывании в Лейдене с похвальным намерением обучения».

Николай (1754 – 1826) — средний сын знаменитого екатерининского фельдмаршала графа П. А. Румянцова. Ему удалось сделать блестящую карьеру: от камер-юнкера двора до влиятельного канцлера Российской империи; от слушателя Лейденского университета до влиятельного патрона, покровительствующего многим талантливым ученым. Сергей (1755 – 1833) — придворный, дипломат и государственный деятель, всегда находился в тени удачливого старшего брата. Не лишенный вкуса и литературного дарования, он оставил дневники, воспоминания, ряд публицистических статей, разного рода заметки. А также снискал себе известность авторством проекта закона о вольных хлебопашцах и организацией «Румянцовского музея».

В 1774 г. наши герои отправились в свое первое заграничное путешествие, которое длилось два года. Из них год они провели в Лейдене, обучаясь в университете. Румянцовы приехали туда вместе с М. Гриммом в конце сентября 1774 г., были представлены ректору университета, записаны в число студентов, познакомились с профессорами и пробыли там до конца августа 1775 г. Следуя советам кузена, они поселились в том же самом доме, а также воспользовались его наставлением при составлении своего распорядка дня и в выборе различных курсов и преподавателей.

Как и другие русские студенты-аристократы, которые со временем должны были стать «опорой трона», Румянцовы отдали предпочтение прежде всего юриспруденции и политической истории. Они слушали курсы естественного и публичного права и истории Европы у профессора Пестеля, а посещали лекции по натуральной истории, которые читал профессор Аламан. Многие студенты, в числе которых были и Румянцовы, брали уроки математики у Фасса и химии у доктора и акушера города Лейдена Брандта. Большое внимание уделялось языкам — латинскому и французскому, которые преподавал Керру, а также брали уроки немецкого, английского и итальянского языков.

Научные представления об устройстве и истории человеческого сообщества и природы, полученные в университете, во многом сформировали мировосприятие графов Румянцовых. Оно проявилось, например, в необычном сравнении, в котором Николай, объясняя отцу свое поведение, «уподобляет» судьбу с явлением химической реакции: «В химических препарациях бывает, что смешивая двое жидких составов для произведения третьего, производится оттого не малое время действие неприятное, составы мутятся, кипят и от сильного движения частей вид дикообразный принимают, — писал он в 1781 г. в письме. — Но положение сие минутное, волнение кончится, мутность исчезает, спокойному виду и состоянию уступает место, то должно ли тужить о том, что средствами таковыми приобретен целительный состав, предпочтительный первому, хотя блестящего виду его не имеет».

«Запас достойных чувств», который привезли с собой в Россию молодые аристократы в значительной степени предопределил их выбор дальнейшего жизненного пути. Сергей сообщал П. А. Румянцову в 1779 г., т. е. спустя три года после возвращения в Отечество, что он не может «упражняться в частях до внутренности Государства касающихся», т. к. «ни знания, которые... приобретать старался не того рода, ни мысли... с нужными для того качествами не сходствуют». В результате, Н. П. Румянцов избрал службу в Иностранной коллегии, а С. П. Румянцов, не желая соперничать с братом, хотел попробовать свои силы в Коммерц-коллегии.

СУДЬБЫ ПРОВИНЦИАЛЬНЫХ «ЕКАТЕРИНИНСКИХ ОРЛОВ»

Мнения исследователей о екатерининском времени противоречивы как в русской, советской, так и в современной историографии. Представляется верным подход А. Б. Каменского, относящего реформы этого периода к разряду умеренных. В екатерининское время, как и на протяжении всего XVIII в., продолжает расти влияние провинции на историческую судьбу России (хотя административная реформа ликвидировала такое образование, как провинция). Объективно этому способствовала внешняя политика, расширившая торговые связи России с Бухарой, Персией, Индией, Китаем и т. д., в которые оказались вовлеченными жители Сибири, Урала и Поволжья.

Именно благодаря их инициативе происходили географические открытия на Востоке, осваивалась Русская Америка. Екатерина II награждала купцов золотыми медалями, подтверждая собственный тезис: «Торговля — мое дитя». В 1764 г. такого отличия удостоился и купец из далекого Соликамска Иван Савин Лапшин, а в 1776 г. он и его компаньон «имели счастье быть представлены Ея Величеству. Великая Монархиня приняла их очень милостливо», благодарила за подарок — триста чернобурок высшего качества, поручила обер-гофмаршалу угостить купцов завтраком и показать им Эрмитаж. Впоследствии их долги казне были прощены. Об этом рассказал В. Н. Берху сам И. С. Лапин во время долгих бесед в Соликамске (1815 – 1818 гг.) и в Перми, где историограф служил советником Пермской казенной палаты до 1821 г.

И. С. Лапин родился и умер в г. Соликамске, но некоторые купцы екатерининского времени уезжали далеко от обогатившей их соли «пермянки»: перебрались в Петербург новые дворяне Турчаниновы, их семейство поставляло чашечки для светильников с Троицкого завода в Царскосельский дворец, выполняло другие почетные заказы. В столице «у господина дворянина в услужении» находился соликамской II гильдии купец И. Ф. Рукавишников: «Недвижимого имения моего в городе не имеется. В отлучке нахожусь в Санкт Петербурге и в других местах».

Лишь изредка, «любопытствуя», посещали свои пермские вотчины знаменитые Строгановы, ставшие аристократами благодаря Петру Великому.

М. Суровцев записался в московские купцы I гильдии.

В европейских столицах обретались дворяне Демидовы, дети Григория Акинфиевича и Натальи Павловны, в девичестве Суровцевой, происходившей из рода богатых солепромышленников. Мужем ее сестры, Федоры, и был Максим Суровцев, принявший фамилию жены. Дамское управление империей расширяло женские права в провинции. Известные фамилии не пересекались после смерти мужчин рода. Помимо Суровцева, фамилию жены принял и Алексей Турчанинов.

Историю турчаниновского рода, основателем которого был холоп, турок по происхождению (отсюда и фамилия) как бы повторил своей судьбой, но уже в екатерининское время купец Г. Соликамска (в разные годы I, II и III гильдии) А. Т. Ливонов. Он вырос в семействе Суровцевых, а потом, когда те уехали из Соликамска, обогатился за их счет. Поэтому на него обрушились обвинения наследников богатых солепромышленников Александра, Павла и Петра Григорьевичей Демидовых: «…ныне именитой гражданин, прежде бывший крепостной вышереченной солепромышленницы Федоры Суровцевой и мужа ее Максима промысловый работник, значющеися по ревизии 1763-го года скаскам ис числа незаконнорожденных и подкидышей Акинфей (по приложенному хотя в скасках 1782-го года наименованию) Трофимов сын Ливонов». Он превысил свои полномочия, так как М. Суровцев поручал ему «толко управление, относящееся к безастановочному солеварения течению». Но Ливонов после смерти хозяина, «презрев благодеяния во всю жизнь ему оказанныя от Суровцовых», присвоил более двух тысяч рублей, вскрыл ящики с важными документами и стал «положенные тут бумаги рассматривать, следовательно, предполагать можно, что некоторые из числа оных и себе присвоил, в чем он… и сам публично уже признался».

Однако, Соликамский магистрат, где Ливонов неоднократно был бургомистром, эти обвинения мягко отверг, «хотя именитой гражданин… в купечество здешнее из дворовых бывшего промышленника Суровцева людей, но свои обязанности «исправлял усердно и отменно, добропорядочно и делами своими порешился». Низкое происхождение Ливонова подтверждается и тем, что женой его была «взятая соликамской округи крестьянка Дементьевых». Но их дочь Евдокия «выдана в замужество за верхотурского купца Якова Енталцова». За одним из Ентальцевых состояла замужем единственная дочь (сыновей не было) И. С. Лапина. В архивных документах находится множество свидетельств о деловых связях Ливонова с аргонавтом Русской Америки. Помимо крупных соляных подрядов и торговли в российских и сибирских городах именитый человек пытался стать рудопромышленником. Но даже благоволившие ему городские власти вынуждены были наказать его «за принятие им на соляные суда в работу без пашпортов Городищенской волости крестьян». Объявленный капитал Ливонова, его сына и воспитанника колебался, например, в 1790-е гг. от 2500 до 1099 руб. Это подтверждает наблюдения Б. Н. Миронова о российских купеческих капиталах.

Девица Фике стала российской императрицей Екатериной Великой. Дворовый человек Акинф превратился в именитого гражданина и солидного купца и т. д., и т. п. Время удивительных превращений и перемещений по бескрайним просторам России и за ее рубежами. Конечно, провинциалы екатерининского времени не были приближены к престолу.

Но их судьбы несут печать эпохи, «дней прошлых гордые следы»

(А. С. Пушкин).

«БУДЬ УВЕРЕН, ЧТО НИКОГДА НЕ ЗАБУДУ

ЛЮБВИ И ВЕРНОСТИ ВАШЕЙ»

(Екатерина Великая И. П. Елагину) Л. И. Демина, М. П. Мохначева (Москва) Творческий путь Ивана Перфильевича Елагина получил достаточное освещение в статьях справочно-библиографического характера. В то же время роль И. П. Елагина в политике и в искусстве специально не изучалась исследователями. И. П. Елагин родился в 1725 г. в старинной дворянской семье немецкого происхождения, обучался в Сухопутном шляхетском корпусе, его товарищами по учебе были А. П. Сумароков, М. М. Херасков, П. С. Свистунов. По окончании корпуса началась военная служба. Однако сам Елагин не помышлял о военной карьере. Его интересы сосредотачивались на самообразовании, изучении иностранных языков и современной литературы. Удачное назначение адъютантом в чине премьер-майора в роту к графу А. Г. Разумовскому в 1751 г. в корне изменило всю дальнейшую жизнь Елагина. Молодой адъютант становится близким ко двору великой княгини Екатерины Алексеевны и играет роль посредника между ней и Станиславом-Августом Понятовским.

В 1758 г. его арестовывают по делу канцлера А. П. Бестужева-Рюмина, заподозренного в заговоре против императрицы Елизаветы Петровны. После рассмотрения дела Елагину был вынесен следующий приговор:

отправить на жительство в родовое имение под Казань. Вскоре туда стали приходить дружеские письма от великой княгини. В одном из них Екатерина обещала: «Будь уверен, что никогда не забуду любви и верности вашей».

В первый же год воцарения на престоле Екатерина II немедленно возвратила Елагина из ссылки и приблизила ко двору. Он был произведен в чин действительного статского советника и определен на службу в Кабинет собственных ее величества дел, а также назначен членом Дворцовой канцелярии и в Комиссию о вине и соли. Вскоре последовало новое назначение, оказавшееся в полном соответствии с его литературными наклонностями. 20 декабря 1766 г. Елагин получил пост директора Придворных театров. Это назначение совпало с реорганизацией театрального дела:

впервые утверждались штат и заранее разработанный театральный репертуар, артистам назначался определенный годовой оклад, а впоследствии должна была выплачиваться пенсия. Директорство Елагина оставило заметный след в истории русского театра. В 1774 г. им был открыт в Петербурге первый Публичный театр. Н. И. Новиков отмечал: «Его тщанием Российский театр возведен на такую степень совершенства, что иностранные люди ему удивляются». В руководстве театрами Елагину помогали талантливые сотрудники, в том числе управляющий Русским театром В. И. Бибиков, он подобрал для театра превосходную группу драматических актеров во главе с И. А. Дмитриевским и Я. Д. Шумским. Когда в 1779 г. открылось первое драматическое училище, во главе его был поставлен И. А. Дмитриевский. Елагин также покровительствовал молодым литераторам Д. И. Фонвизину и В. А. Лукину, которые служили у него секретарями. По инициативе Елагина были впервые поставлены на сцене пьесы Фонвизина «Бригадир» и «Недоросль». И. П. Елагин как директор оказывал большое влияние на выбор пьес, из-за чего у него были частые столкновения с А. П. Сумароковым, одну из ссор в 1768 г. пришлось улаживать самой императрице. В 1774 г. в Москве вышли четыре тетради под названием «Музыкальные увеселения, помесячно издаваемые: содержащие в себе оды, песни российские… коттильоны, балеты и прочие нотные штуки», их составителем был И. П. Елагин. Спустя десять лет вышел в свет первый театральный журнал в России «Russiche Teatralien», издававшийся немецким актером Зауервейдом. Вышло три книжки этого журнала, и каждую «благословлял» Елагин. Он принимал также участие в подготовке «Драматического словаря», содержащего в алфавитном порядке названия всех пьес, оригинальных и переводных, с указанием имен сочинителей. «Словарь» был издан в Москве в 1787 г. В 1779 г. после многочисленных прошений он вышел в отставку. За время управления театрами он получил чин тайного советника, а в 1882 г. почетную, но не обременительную должность обер-гофмейстера.

Не только театр, но и другие области общественной деятельности занимали Елагина. Он был автором проекта устройства крестьян Дворцового ведомства, поданного на конкурс Вольного экономического общества в 1766 г. Кроме того, он участвовал в работе Уложенной комиссии депутатом от дворянства Пусторжевского уезда Полоцкого наместничества.

До самого конца жизни Елагин пользовался расположением и доверием Екатерины II. Г. Р. Державин высказал мнение, что Елагин принимал участие в литературных работах императрицы, в частности, писал за Екатерину в журнал Г. В. Козицкого «Всякая всячина» сказку «Жил да был мужичок» о причинах роспуска Уложенной комиссии.

И. П. Елагин играл выдающуюся роль в русском масонстве. Он был посвящен в масоны во французской рыцарской ложе в 1750 г., затем он сам открыл первую масонскую ложу по английской системе, состоял президентом «Великой Провинциальной ложи», а также руководил ложей «Девяти муз» в Петербурге. При его участии русское масонство в 1776 г.

было введено в организацию шведской системы «слабого наблюдения».

Ложи, руководимые Елагиным, были достаточно открытыми для посетителей и особенно известны своими музыкальными собраниями. Елагин являлся автором «Записки» о русском масонстве, она была опубликована спустя столетие после ее написания. Екатерина II не сочувствовала масонским идеям, а после Французской революции перешла к прямому преследованию членов этого ордена. В письме к французскому ученому М. Гримму она так отозвалась о масонских сочинениях Елагина: «Удивительная чепуха, из которой явствует, что он сходил с ума».

В начале своего литературного творчества Елагин испытал влияние идей А. П. Сумарокова и выступал в защиту национальных традиций в русском языке и культуре. Борьба за литературные принципы отразилась в серии его переводных статей под общим заголовком «Автор», напечатанных в 1755 г. в журнале «Ежемесячные сочинения для пользы и увеселения служащие». Он был автором перевода романа А.-Ф. Прево «Приключения Маркиза Г… или Жизнь благородного человека, оставившего свет», который выдержал пять изданий в XVIII в. Не менее удачным был перевод комедии Ж.-Б. Мольера «Мизантроп, или Нелюдим». Елагин был в числе переводчиков программного романа об идеальном правителе Ж.-Ф. Мармонтеля «Велизарий», перевод которого выполнялся по инициативе Екатерины II во время ее путешествия по Волге в 1767 г.