«ОБВИНЯЮТСЯ В ДОБРОТЕ РАССКАЗЫ И ПОВЕСТИ Киев — 2006 Директор издательства А. Л. Горобец Редактор А. Л. Горобец Художественный редактор Ф. И. Тацкий Компьютерная верстка А. Л. Саржинский Программное обеспечение ...»

А чем заканчивают одержимые писаки, дерзкие мечтатели и вечные еретики?? То то, утверждают всеядные обыватели. Светлая, весьма далекая от жизни теория доверчивых всегда охотно поучает. Строителям воздушных замков, фанатам высоты безбрежной даем бесплатный наш совет: не требуй слишком многое от жизни, почаще думай о земном, отбросив напрочь идеа лы! Блестящая идея — слепой теории трескучее дитя, с могучей практикой не совместима. Прошлое, настоящее и даже будущее никогда не догадываются о том, что скажет, как поведет себя действительность — этот неподкупный, жестокий экзаменатор любой теории. Удел слепых, романтиков душою юных столетьями сжигать себя напрасно.

— Зачем испытывать судьбу, подобно альпинистам, взирать на жизнь с заоблачных вершин? Лишь близорукий дуралей спешит творить добро зада ром. Поэтому забудется оно назавтра. Бесплатно птички лишь поют. Зачем нам спорить, рисковать, идти вперед, быть переломленным через колено жиз ни безысходной? Жизнь — это качели, жернова, умение вилять хвостом, если песня, то без звука. Память романтизирует прошлое. Забудь о нравственных долгах, спеши оправдывать себя почаще! Чековая книжка и кредитная кар точка — есть пик мечты, наши лицо, мораль, культура и духовность!

Что ответить богатеньким, без внутренних противоречий, хозяевам мерт вых и блуждающих в потемках душ?

— Неуемные, отзывчивые, самоотверженные верят в добро, призвание и благородство человека, достойно, на пределе, даже больше возможного, несут свою тяжелую ношу. Романтики, честно прожив многотрудную жизнь, любят ее и знают ей цену, их жизнь — подвиг!

— Денежки любят прибыль, а не принципы! — самовлюбленно напомина ют безликие мещане да нудные скупцы крохоборы. — Не голый энтузиазм и цветная безнадежная наивность, а деньги, родимые, к деньгам, богатство, долгожданное, к богатству — это и есть наш золотой век.

Боясь правды, света и высоты, мастера фальшивых улыбок прозябают в своем узком, затхлом мирке. Привыкшие к подземному безмолвью, веками презирая Солнце, не объясняются ему в любви бездушные, слепые черви и кроты. «Живем лишь раз, не сталося бы хуже», «День простоять и ночь про держаться», «Моя хата с краю…» — философия скудной жизни безнадежных обывателей.

Кто то осуждает романтиков, утверждая: в каждой избушке свои погре мушки. Под каждой крышей свои мыши, слышится в их поддержку. Иные называют романтиков сентиментальными, старомодными интеллигентами, Раздел I. «Астры»

да простодушными Буратино. И лишь немногие восхищаются самоотвержен ными, непосредственными людьми, их честностью, призывом испытать, открыть жизнь для себя. Романтиков не в чем упрекнуть.

— Совестливые, наивные, просто морально чистые согревают Землю, возвышают чувства, помогают верить в себя, все таки радоваться жизни!

…Любуясь блестящими кристалликами снега, мудрый Ветер вспоминает далекую, еще вчера, казалось бы, вечную, юность, ее романтическую, не разга данную полусказку — тайну двух влюбленных.

— Давным давно, хрустальною зимою, когда все было светло и понятно, я полюбил Снегурочку простую, — задумчиво произносит он. — Первое время стеснялся признаться себе, тем более ей, в этом.

Притихший Ветер ласково улыбается, вновь легко чувствует себя. Он любил петь, она — слушать его. Все, что знал, что мог, даже восторженные мечты свои щедро дарил ей. Боялся не успеть сказать главного. Дивная юность спешит жить, словно чувствует, что скоро многое изменится, да и сама она станет иной. Пыт ливая молодость дается для ощущения полета, счастья, нахождения себя.

Призыв молодости — «Горячо любить жизнь, верить ей и каждый день бороть ся за нее» — не сумбурный неразгаданный сон, а весна жизни, лучшая часть про житого. Иное дело, со многим сердце спорит и теперь. Прошлое не уходит от нас, это мы, не прощаясь, покидаем его, чтобы всякий раз заново возвращать ся в былое. Словно вновь всем сердцем ощутив юношескую восторженность, чи стоту и святость первой любви, Ветер слышит ее живой голос, мелодии любимых песен, разговаривает с ней, видит ослепительную улыбку нетронутой красоты.

— Мой веселый, звонкий Ветер, пылкий мечтатель, — ласково называла его Снегурочка. И тихо вздыхала. Он любил Солнце, верил в юношеские мечты и вечную стозвонкость молодости. Сказочная Снежная королева знала о том, что весною она исчезнет. И лишь зимою родится заново, другой уже внучкой Деда Мороза. — Ушедшие из жизни помнят тех, кто никогда о них не забы вает. Мечта — это единственное, что принадлежит нам, — часто повторяла Снегурочка. — Романтики счастливы верой в лучшую жизнь, надеждой на веч ную любовь и мудрый оптимизм. Романтики родились в рубашке.

Без устали радостными ожиданиями и теплыми каплями весеннего дождя чуткие снежинки будят мерзлую Землю.

Довольны ли искренние и неугомонные прожитым? Конечно! Бескорыст ным людям есть чем гордиться. Добро, сделанное человеку, возвращается ра достью, зло — страданием. Благородные романтики учат мечтать, верить в разум, честь и порядочность. Низкий поклон им за это! Они, правда, многое не успевают, не всегда их возвышенные, пробуждающие внутренний мир че ловека, мечты сбываются. Да и светлое будущее оказывается не столь ярким, каким видится в наивной молодости. Но и сегодня романтики — убежденные сторонники бодрого и жизнерадостного мироощущения. Даже только этим они заслуживают глубокую признательность.

— Мечты о счастьи, как и вера в светлый завтрашний день, становятся веч ным эхом романтиков, — заверяют с постоянной унылостью на лице малове ры. — Безоглядное время не признает ни просьб, ни жалоб, ни любви.

И опять возражают неравнодушные люди. Разумеется, Ветер помнит свою первую любовь, ее светлое имя, благородную сдержанность, то грустно мечта тельную, почтительно нежную, то озорную улыбку. Словно вновь чувствуя близость Снегурочки, он за многое признателен своей средневековой сказоч ной принцессе. Помогая настоящему вернуться в прошлое, хотя бы на миг задержаться в нем, разбуженная память раскрывает одну из своих великих тайн. Романтики счастливы верой в лучшую жизнь, надеждой на вечную лю бовь и мудрый оптимизм. Романтики родились в рубашке. Конечно, так гово рила Снегурочка!

Наедине и в непогоду, чаще — при плохом настроении, вполголоса напевая мотивы любимых романсов «Гори, гори, моя звезда…», «Парус» да свиридов ский романс, о прошлом думает романтик.

Песни размышления, с годами — песни воспоминания, Ветер скрывал от всех, вначале пытался прятать их даже от себя. Его грустные раздумья про щальным приветом, трепетными птицами памяти посылались Снегурочке.

Коль вспоминается с лучистой радостью и грустью, знать, не закончилась свя тая, чистая любовь. Изредка они встречаются, он восхищается ее белоснеж ным лицом и сегодня. Во снах. Внешне, казалось бы, без какого либо повода к этому, вопреки скупому времени. Люди забывают, что песни сердца и бла годарная память греют душу, годами отрицают разлуку. В сказочных снах те, кто любил и расстался навсегда, встречаются наяву, чтобы теперь уже на век быть вместе. Крылатые дни юности, мечты, как и неповторимые минуты счастья, улетая к Солнцу, часто возвращаются на Землю золотыми снами да горечью несбывшихся желаний… Утраченные надежды и неугасимые меч ты становятся звездами.

В радужной молодости мы верим, нравимся себе, за что последующие годы карают нас нередко. Эх, повторить бы неповторимое!

Романтизм — это преимущество мечтающих, великодушных людей, их по требность оставаться самим собою. Нравственно одинокие люди призраки, благополучно здравствуя в тиши, старея сердцем и душой, и умирают молча, в одиночку. Отдавая раскрытые сердца людям, живя для них, обожженные жизнью романтики проходят сквозь века.

Таковы вечерние раздумья добрых, не стареющих душой, по прежнему доверчивых и неугомонных гордых рыцарей!

ЗАЧЕМ ЛЮДЯМ ЗВЕЗДЫ?

— Сколько еще в жизни ненужного, лишнего, разных там сантиментов, — возмущался Артур. — И рад бы в рай, да денег нет.

Он ехал в купе с мужчиной лет шестидесяти.

— Как вас понимать, молодой человек? — заинтересовался Иван Лукич. — Чем вы недовольны?

— А на данном этапе меня просто возмущают эти трехметровые призывы типа «Счастливого пути!», «Добро пожаловать!» Смотрите: красуются вдоль до роги. Сколько средств и времени угрохали, а какая польза от них?

Наступила минутная пауза.

— Так последнее время слышим, увы, и о цветах, поэзии, культуре, — с болью в голосе последовал негромкий ответ.

— Тоже мне наука — икебана! — самоуверенно возразил аспирант. — Парад букетов, пишут газетчики. Цветок живет всего навсего три дня, а сколько возни с ним? То ли дело поздравительные открытки! За полторы две недели до празд ника наша кафедра превращается в настоящее машбюро. Надо успеть отпеча тать не один десяток «обязательных» приветствий. Шеф внимательно изучает прошлогодние тексты, составляя из старых поздравлений новые. Качество от крытки, ее размер и содержание определяются должностью. Для нужных людей супербланки с золотым тиснением готовим заранее. Не звездные букеты, а праздничные открытки подносим начальству. Для добытчиков будущего — это любимое хобби, имидж, ноу хау.

Чужестранные слова интервенты насилуют, угнетают родную речь, оскор бляют народ, его достоинство. Не впервые Иван Лукич подумал об этом. Удиви тельно быстро иностранное впитывают те, кто обязан первым противостоять ему, не уставая при этом повторять о любви к национальному. Даже родного Деда Мороза подменяют иноземным Санта Клаусом!

— А вирши… Гонорар — единственная реальность в поэзии с ее вздохами, блеском глаз и звездами. Было, было, все было! Охи — вздохи, очи черные, звез ды дрожащие.

В окнах вагона полыхал буйный осенний лес, озорными цветами красок сме шивая прошлое с настоящим. Мыслитель осень яркою красой спешит раскрыть нам жизни суть. Седина дружит с памятью. Ему увиделось родное пе хотное училище, услышалась военная, на подвиги и крылатые победы зовущая музыка. Матушка пехота, сто верст прошел, еще охота, согрело выражение армейской молодости. Лунным вальсом первой любви он жадно целовал боль шеглазое лицо и обжигающую, небесной силы, девичью грудь.

— Раздавишь хрупкую студентку юрфака, медведь в курсантских погонах! — лукаво сопротивлялась она. — Комсорг называется, отличник боевой и полити ческой подготовки! И чему только обучают тебя в военном монастыре?

Ее любимые выражения: «Глаза — светильник души» и «Не захлебнуться бы земным счастьем!» А через много лет Иван Лукич, словно запоздалым ответом ей, услышал: «Жизнь не любит красивых и мстит счастливым». Как сложилась ее судьба, много раз задавался он вопросом. Оказывается, не всегда крылатая юность определяет будущее человека. И все равно, спасибо тебе за все, далекая и по прежнему яркая молодость!

Память в судейской мантии спорит, многое обвиняет. Гаснет долгом пред погибшими Вечный огонь на могилах героев, оскверняются памятники и мемо риальные доски им, грабят, скупают, продают награды. А что стоят нелепые утверждения о бесполезности нашей победы?! Покорись фашистам тогда, в со рок первом, сегодня сдувал бы пену, наслаждаясь знаменитым баварским пив ком. О подобном мечтал и Смердяков из «Братьев Карамазовых»! Иуды вечны.

Они даже Великую Отечественную называют русско немецкой войной.

Искажают ее историю, пытаются оклеветать народ, его защитников, героев и полководцев. О нищих фронтовиках вспоминают накануне Дня Победы.

И перед выборами. Пустыми речами, разовыми подачками, дармовым застоль ем. Да юбилейными наградами. Вместо лекарств.

Вздохнув, он достал чемодан.

— Можно прочитать рассказ, точнее, новеллу о звездах?

— Рассказец? Хм хм. Впрочем, читайте, если коротко.

— Зачем людям звезды? — стараясь не волноваться, произнес ветеран и, ка залось, прикипел глазами к цепкой вязи строк. — У людей — дороги, Млечный Путь — у звезд. Люди и звезды. Всегда рядом. Как небо и земля. Миллиарды лучистых, удивленных глаз неба. И всякая — жемчужина — неземной мелоди ей, небесным языком очищает, славит жизнь. У каждой планеты свои цвет, веч ное очарованье, улыбка и своя тихая грусть. И каждый находит в ней что то родное, приземленное. Новогодние звезды согревают смутные мечты и долго жданные надежды. Устами застенчивых светил говорят дети и романтики, воспитанники гордого Солнца. Отчего звезды одиноки? А люди? Глядя на небо, многое вспоминая, человек не чувствует себя сиротливо. Чем живете, что тревожит вас, звезды и люди?

Небосвод поражает величием, бескрайними просторами, прозрачно голу бые звезды — красотой. И нет без них жизни людям! Космическим разумом за гадочные светила предопределяют судьбу землян, общаются с бессмертными душами умерших, считают астрологи. Духовная музыка небес есть вечный разговор с людьми о жизни. Впервые подняв голову, человек влюбился в звезды, перестал удивляться их отражениям в лужах, смотреть только себе под ноги.

Непостижимая сила далеких светил заворожила, выпрямила человека, сброси ла пелену с глаз. Парит мечта веками над Землею.

Автор умолк, робко спрашивая взглядом: «Ну, как?»

— Читайте, читайте, — увидел кивок головой.

— Верность немыслимой красоте неба люди доказывали дерзкими мечтами, чарующими надеждами, огнем инквизиторских костров. Человечество по на стоящему выстрадало звездный путь, науку о золотых россыпях в небе. Поэто му исповедываемся ему, украшаем звездами гербы, знамена, погоны и награды, Раздел I. «Астры»

над могилой погибшего воина ставим символическую звезду. Когда умирает че ловек, думается: погасла его звезда… От мечты и надежд — до обсерваторий, астрономических институтов и кос мических кораблей. Тайная любовь разглаживает морщины, большие мечты приближают к звездам и счастью. Только бы встретиться! Когда то убеждали:

обязательно! Где то там, за вечерним закатом, где земля с небом сходится. Сол нечно на сердце и улыбаются люди, светлеют ночи. Отражаясь в глазах влюблен ных, трепетные звезды делают людей счастливыми. В бессоннице: волнуемся, переживаем, страдаем… Порою лишь таинственные звезды свидетельствуют наши терзания. У них, говорят, прозрачная душа ребенка, звездная память, неземная грусть. Они даже плачут — теплыми, добрыми лучами, густыми слеза ми звездопадов. Падающие звезды излучают прощальный свет. Бывает, именно с тревожно мерцающим небом человек прощается, уходя из жизни. Звезды напоминают о прожитом, учат добру, светить другим, ничего не требуя взамен.

О многом хотят рассказать людям неземные глаза звезд, да не могут. С тревогой смотрят звезды на Землю, прислушиваются к ее далеким шумам, непогоде, освещая сумерки человеческих душ. Разгоняют туман, пробивают черные тучи, нависающие над планетой людей, дарят зори. Беспокойная жизнь человеческая напоминает океан. Волна за волною, судьба за судьбою, поколение за поколени ем. Как часто мысли и дела, и жизнь сама звенят волною! Лукавой, штормовой, тревожной и кипучей. У скал морских и отмелей песчаных — бурунами, у долгожданных берегов — седыми волнами прибоя… Кого порой судьба загад ка на гребень волн слепых нелепо взгромождает? В редкие минуты спокойствия морская стихия, как и люди, о многом вспоминает. Не торопитесь, мятежные годы вероломного времени: впереди девятый вал… Стонет в бурю, гудит ковар ная стихия возвратом волн, надеждой человеческих сердец. Бездонный океан веками стережет доверенные тайны. Кто скажет: успел сделать все, прочитал еще не до конца им же написанную книгу жизни? Чем измеряется прожитое?

А что такое смерть? — вопрошают бессмертные светила. — Кладбище называ ют последним приютом, местом вечного покоя. Почему? Отчего иной мечется, двоится между тем, что есть и что должно быть, страдает от собственных про тиворечий. А другой — всегда прав, ни в чем не сомневается, уверен в себе, без различен ко вчерашнему. Кому из вас легче, люди? — недоумевают молчаливые свидетели. — Как понять выражения: «Закон один, на всех не хватает»?

или «Без друзей можно прожить, без врагов — никогда!»? Люди, как восприни маете сами себя?

Однако люди не могут ответить звездам. Боятся, не хотят или не знают сами себя? Но их загадка давно уже перестала быть тайной.

Иван Лукич бережно, почти стыдливо свернул исписанные страницы, затем поспешно спрятал их в боковой карман.

— Все? — нарушил тишину Артур. — Можно откровенно?

— Пожалуйста.

— Честно: не понял я ни призрачно мерцающих звезд, ни автора. Бескорыс тие и слепая вера обреченных мечтателей — дорога в нищету, облом с.

Получается, сердобольные, недосягаемые звезды — это идеал, а мы, люди, ничтожества? Да неужели эти небесные головешки могут видеть, переживать?

Ваши звезды берутся наставлять уму разуму нас, мыслящих покорителей при роды, ее венец! Вот уж не ожидал такой мистики. И вы серьезно верите, что лю дям надо учиться у звезд? — Молодой человек снисходительно улыбнулся. — Сегодня за деньги каждый может назвать своим именем звезду. Ну, я согласен, люди бывают разные. Для меня важно найти нужных, если хотите, удобных сре ди них. С ними поддерживаю нормальные отношения, помогаю. Я — им, они — мне. В институтской самодеятельности я был конферансье, критиковал со сцены и с комсомольских трибун увиливающих от назначения на перифе рию. Сам же остался в городе. И много нас, идейных активистов, призывающих во всем следовать прекрасной теории, изменили ей. Хорошо пристроились, вы годно женились, делают карьеру, довольны жизнью и светлым будущим.

Философия жизни.

У Ивана Лукича росло глухое раздражение.

— А моя совесть всегда спокойна и чиста: у каждого своя правда и своя мо раль, всякая птица поет свою песню. Зимою защищаю диссертацию и с дипло мом кандидата наук направляюсь в загс. Предварительно знаю и свадебный презент — трехкомнатная квартира с шикарным ковром и мягкой итальян ской мебелью. А дальше? Потом — докторантура, в тридцать пять — тридцать семь лет — доктор наук. У меня все предусмотрено и рассчитано, даже любовь… Сами понимаете, не обращался я к вашим блуждающим пятнам на небе ни за советом, ни за помощью. Я сам восходящая звезда в науке, будущий небожи тель! Знаете седьмой тост на моих застольях, банкетах после защиты кандидат ской и докторской?

— За то, чтобы Артур Богданович стал академиком! Моя цель в жизни — заиметь госпремию и почетного академика! А там посмотрим.

«Для иных подлость — это призвание или смысл жизни? — подумал отстав ной офицер. — Звезды, как и люди: гиганты и карлики».

— По четным — академик липовых наук, а по нечетным дням кто? Вам нуж ны звания или знания?!

— Вы что?! — встрепенулось будущее светило. — Я же абсолютно откровен но, толерантно, без свидетелей. Мы не работаем вместе, не зависим друг от друга, да и, наверное, никогда больше не встретимся… А город приветствовал пассажиров традиционным «Добро пожаловать!»

И ВНОВЬ СОШЛИСЬ В ЖЕСТОКОМ СПОРЕ

Днями у выпускников медуниверситета зашел разговор об отдыхе детей чернобыльцев в Италии, о том, что домой собирали их, как родных, все сердо больные жители городка Челано.

— Увы, добро — это пережиток социализма, свободный рынок признает лишь доллары. Наш мир не создан для добра. Не истина, а капитал, энергия де нег делают людей счастливыми.

Александр Александрович, доцент кафедры, внимательно посмотрел на сту дента, в иномарке приезжающего на занятия.

— Во многом, коллега, к сожалению, вы правы. Так называемый «свободный рынок» не признает бедствий народа, не слышит его стонов и проклятий, забы вает, что врач в переводе означает порядочность, честность, сострадание.

Последствиями рыночных отношений стали нищета, угрожающий рост болез ней, самоубийств, превышение смертности над рождаемостью.

И еще на одну реплику защитника капитализма ответил преподаватель.

— Когда академиков становится больше, чем аспирантов, скорбная наука покидает страну. Государство, экономящее на униженных медицине, культуре и образовании, обречено на мучительную смерть.

Как то возле универмага он увидел нищую девочку. Ее лицо выражало расте рянность и сиротскую печаль, умоляющие глаза переполнили слезы. А за ее спи ной самовлюбленным глухарем раскачивался, сияя каллиграфическим текстом и сверля въедливым взглядом прохожих, бессердечный транспарант. Распирае мый вседозволенностью, надувая щеки, он мерзко скрипел. Их оказалось мно го, красных полотен на продолговатых подрамниках. «1 й Аристократический светский бал», «1 й Аристократический светский…», «1 й Аристократичес кий…» Дерзко смеющееся, рваное эхо транспарантов отдавало зловещим блеском голодных обмороков, гробовой тишиной пустующих школ, глухим сто ном обездоленных.

— Почему «аристократический» с заглавной буквы? — вполголоса, с мрач ным раздражением спросил тогда ученый, неизвестно у кого. — Как пони мать, на фоне всенародного бедствия, сооружение престижных зданий и памятников, плоские, порою пошлые конкурсы эрзац юмористов, прими тивные музыкальные праздники и фестивали оглупляющих шлягеров? Элит ные лицеи, дома, магазины, даже элитная литература и специальность «гувернер»? Когда алчная душа тонет в роскоши, продажной, усыхающей совестью чистят обувь до блеска.

О бесконечные проблемы, волнующие каждое поколение, всегда возмущен ная теория и неуправляемая, себе на уме, практика! У светлой мечты — широ кие крылья, у жестокой действительности — совесть напрокат, трескучие обещания да фальшивые торжества.

— Что дают сострадания, мораль и вздыбленная совесть — родимые пятна коммунизма? — отстаивал свое мнение самонадеянный студент. — Кому нужны высокие идеалы? Совесть отягощает человека, честь и достоинство плодят голод и нищету. Стыдно тем, у кого есть стыд!

— Совесть, в отличие от сердца, не бывает искусственной, пластическая опе рация меняет лицо, но не душу, — возразил звонкий девичий голос. — Социа лизм борется за лучшее в человеке, капитализм развивает эгоизм, алчность и же стокость. Возвеличивают духовность, а не богатство. Много денег — мало чести!

— Правда с обостренной моралью и дырявыми карманами — это кроткая Золушка, которой не суждено встретить своего принца. Коль хочешь жить, то должен знать и жизни внутреннюю суть. Нечего прикидываться зонтиком:

на палубу вышел, а палубы нет! В мире всегда были и будут бедные и богатые!

Ложь, тщеславие, страх взрывают общество изнутри. Вместе с правдой гиб нут честь, достоинство, справедливость. Внутренне предрасположенные к пре дательству, прожорливые льстецы и лакеи на запятках, дутые величия, вкупе с иудами всех мастей, годами накапливая ядовитую слюну, тайно ненавидя идею, все же изловчились и предали ее. Вчера, скользкие, бесцветные, законо послушные псалмопевцы, клоуны и придворные звездочеты, сытно чавкая, под танцовывая, хором присягали на верность социализму. Сегодня — свечкодер жатели, аллилуйщики, волки в овечьей шкуре, захлебываясь, зло клевещут на него, плюют вслед. Надеясь оправдаться в собственных глазах, с остервенени ем выбрасывали, рвали, жгли партбилеты… Стали главными «героями», пустоз воны, хамелеоны, сбросили маску, поменяли кожу, словно змеи. Пир шутов во время чумы! Предатель близок слову перевертышу, читаемому слева напра во и наоборот: «мадам», «кабак», «шалаш», «наган». О последнем, кстати, оборотни, страшась содеянного, стараются не вспоминать.

— Академик Курлыкин, по учебнику которого вы занимаетесь, бесплатно ле чил бедных, давал им деньги на лекарства. Человека надо любить при жизни, а не на поминках о нем, говорил он. — Александр Александрович помолчал. — Ежегодно на первой лекции, поздравляя абитуриентов с поступлением в инсти тут, Юрий Николаевич спрашивал: что есть выше справедливости? И отвечал:

милосердие. Сердечно сосудистые заболевания чаще встречаются у враждеб ных, агрессивных, даже циничных людей. Белый халат — это призвание лечить душу и тело, потребность творить добро, ежедневный медицинский подвиг.

Истинный врач, его знания и достоинство проверяются у постели больного.

За гробом академика, который всю дорогу несли на руках, впереди молчали вых провожающих шли поп, раввин и ксенз.

Рожденная тысячелетним трудом народов, седая культура облагораживает человека, защищает, спасает общество. Сегодня самобытную культуру славян, их выстраданные нравственные ценности выкорчевывают угрюмая нищета, доморощенные лицемеры да чужеземные советники повелители. Нас грабят, спаивают, превращают в колонию; импортными отбросами сыт не будешь, возмущается народ подлым временем. Когда организации культуры и спорта, дома юношеского творчества становятся платными, молодежь заманивают бу феты экспрессы и кафе закусочные «Разгуляй», «Тайфун», «Минутка». Даже Раздел I. «Астры»

газированный слабоалкогольный ароматизированный напиток. Но не библиоте ки, стадионы или музеи. Впрочем, если музей, то угасания живой культуры, ее прощального, предсмертного концерта, музей алкоголя, наркомании и дебили зации народа. Благородная теория любит честных и смелых, подлая действитель ность — себе подобных. Разве в ответах «Можно, но нельзя», или «У меня есть личное мнение, но я с ним не согласен!» смысл жизни? Смысл жизни — в правде, порядочности, в самой жизни! И обо всем этом разгорелся жаркий спор.

— Как назвать тех, кто годами доказывал одно, а теперь — противополож ное? Потеряли человека в себе! Почитай написанное или сказанное ими вчера — лучше и не придумаешь. А что говорят политические флюгеры сегодня? — задается вопросом один из студентов. — Почему так плохо живет народ, если в газетах и по радио все так хорошо?!

— Перестройка — это зловещий «хохот» гиены, первые похороны на новом, всенародном кладбище.

— Каждый народ достоин своего правительства, сказал Ницше.

— Лицемеры сами продают себя, у них и слезы фальшивые. У предателей нет ни Родины, ни совести, ни флага!

— Люди, конечно, не ангелы, в каждом из нас присутствует свой Иуда.

Но жить то как то надо, — похихикивая, заявил молодой атлет.

— И ни в чем себе, одноклеточному, не отказывать, — последовало дополне ние. — Кому же верить, отчего преуспевают и дольше живут подлецы, а многих хороших людей ожидают головные боли и депрессии?!

Мелкий бес попутал, до конца дней своих готовы нести крест за прошлые за блуждения, каясь, кляня и оправдывая себя, льют черные слезы твердокожие комедианты. — Болезненная, пропахшая карболкой история, ее стертые имена — это пестрое, застиранное, латанное перелатанное нательное белье веками страдающего человечества, — откровенничают они. — Не обманывайтесь, вну тренне противоречивые люди, безгрешных и лубочных святых не было и не будет! Красиво говорить и щедро обещать, не означает веру и преданность сказанному. Людьми управляют пороки, обман начинается с притворства и самообмана, о чем, в душе соглашаясь, не признаемся сами себе. Смысл жизни не в провинциальной бедности и утопическом социализме, а в обогаще нии. Любой ценой, с черного хода, даже втайне от себя.

Поменяв портреты, флаги и партбилеты, спешно водрузив новые памятни ки и мемориальные доски, опять, непотопляемые, со ржавыми душами, мозо листыми языками с присосками, воссияли праведниками и непогрешимыми судьями. Аплодируют сами себе. Даже вопреки здравому смыслу. Но почему всеядных приспособленцев, ряженых, безразличных и лжекоммунистов оказа лось так много?? И все на одно лицо! Глаза рябит: знакомые фамилии да лица! Стыдно и горько. Подлость оказалась востребованной и в повседневной жизни, и на государственном уровне.

— Выживает сильнейший, предательство сулит будущее, оборотням щедро платят, — не заставил себя долго ждать циничный ответ. — Простота и глупость всегда в почете, дураками легче управлять. Получить много денег — храбрость, утверждает Черчиль.

— Где были вчера убежденные коммунисты — эти солдаты совести, борцы за светлые идеалы? — нарушил тишину язвительный вопрос. — Трусливо молчали, изолгались или обещали обещать?! А мы не хотим, нас и ногами не заставишь жить при социализме! Хватит горбатиться! Кому нужны домашние библиотеки, похвальные грамоты и обесцененные награды предков? Обойдем ся без Чапаева, Павки Корчагина и Зои Космодемьянской!

— Вчера стремились к порядку, были работа, бесплатные медицина и обра зование, социальная защита, была настоящая жизнь! А сейчас в магазины и на базары ходят, словно в музеи, люди не живут, а существуют.

Новые времена — новые песни и новые герои.

— Поездив в «Мерседесе», я никогда не пересяду на «Волгу»! — уверенно заявил двадцатитрехлетний зачинатель спора. — Прошли времена, когда крова вые фантазеры да голодранцы мечтали переделать мир, гордились бедностью и честностью. А я люблю домашние бассейны и кинотеатры, одежду, достой ную наилучших, аромат французских духов, а не устойчивый запах нищеты.

Котлеты отдельно, мухи отдельно! Единственный человек, который радует меня, кем горжусь, кому верю — это я!

Спорили и о голодовках, тридцать седьмом годе, невосполнимых потерях, драматическом начале Отечественной войны, позорном развале великой державы… Трагичность власти щедро оплачивается кровью народа.

— Наркотики — это не только дурман зелья, алкоголя, табака, но и тяжелая болезнь власти, зазнайства и вседозволенности.

— Ошибки, которые упрямо замалчивали, однопартийная система, борьба за власть уcкорили гибель социализма!

Еще много лет диспутам о прошлом, настоящем и будущем Родины сужде но кровоточить, обжигать сердца и души миллионов людей. Суровую истину с ужасным опозданием помогают найти неудачи и поражения.

— Народ должен знать все о рабских натурах, лакейской психологии и доморощенных изменниках, их многолетнем конкурсном отборе. Культ лич ности осудили давно, но когда сами сможем избавиться от него?

— Еретики живут на эшафотах. Храбрые погибали в мирное время и в неис числимых войнах, трусы продолжали род людской.

— Честные идут дорогой, на крестах вдоль которой распинали восставших ра бов Древнего Рима. Порядочные гибнут в силу своих достоинств, ум наказуем.

Конечно, говорили студенты и о том, что демократия обернулась свире пыми парадоксами, массовым ограблением доверчивого народа. Кругом бомжи и нищие. Поставленный на колени, на удивление терпеливый народ вымирает в звенящих кандалах, наручниках и ошейниках «свобод ных» рабов. Сегодня виновен каждый! Словами Иосифа Бродского «Дерьмо губами тянется к дерьму» вспоминали мафию, чиновников и под купленных депутатов.

— Униженных пенсионеров лишили лекарств, «благодарное» государство живыми загоняет их в могилу!

— Скифы умерщвляли стариков, — отрезал обладатель баритона. — Самое лучшее лекарство — это деньги!

Раздел I. «Астры»

Запальчивый голос возмущался тем, что трупы остаются в моргах, людей хоронят в братских могилах. На операцию больному собирают деньги, как на похороны. Огромные суммы берутся наперед и при смерти несчастного не возвращаются! Колорадским проклятым жуком победно шествует доллар по стране.

— А где же человечность, священная клятва Гиппократа? — со слезами в го лосе прозвучал вопрос. — Зря искать среди совестливых банкиров, министров или президентов. Не пойман, но вор, говорят о них.

— Правда сегодня — это узаконенная ложь. Историю переворачивают, по лируют, сдают в американскую, европейскую, канадскую и прочие химчистки.

Охаяв и разрушив все родное, давно живем с протянутой рукой!

— Жизнь — это песня, на которую много пародий.

Между глубокими разногласиями лежит не истина, а противоречия.

— Неужели все вчерашнее состояло из плохого, а у коммунистов были лишь грубые ошибки? Разве только сто нищих пенсионеров — учителей, врачей и ветеранов нашего города заслужили право на бесплатные ежедневные обеды в столовой?! Или все трудности пожилых людей решаются дармовым обедом?

— спросил студент, всегда задающий нелегкие вопросы. Кто то же должен их задавать.

На многие затронутые в споре темы сама жизнь уже дает ответы.

ГОРЕЧЬ БЕДНОГО ДОСТОИНСТВА

Антонина Лукинична, доцент уже не существующей кафедры, долгое время настойчиво искала работу. Сначала — по специальности, затем — хоть что нибудь. В минуты отчаянья считала, что жизнь мстила за ею же дарованное прошлое. И лишь по рекомендации близких друзей ее пригласили в ресторан «Спрут». Невольно вспомнила сходные заведения, именуемые «Грифон», «Лабиринт», «Эгоист», «Магнит», даже «Аллигатор»… Разве о подобном вообще могла недавно идти речь? Реферативный журнал заказывал обзорные материалы, публиковались ее статьи, редактировались сборники, оппонировала диссертантам. А повседневные лекции, ночные бдения за еще папиной пишущей машинкой, семья? Или особая страсть — оригиналь ные, строго научные замыслы, часть которых вошла в докторскую. Вот она, на сыщенность, радость достойной жизни.

Дважды советовалась с мужем, наперед зная его мнение.

— Дочь академика, преподаватель вуза, без пяти минут доктор наук — официантка? Материалы докторской предлагали издать в Германии, может, Тося, все же и у нас напечатают?

Сама задумывалась: выдержит ли на новой работе? А что скажут родствен ники, знакомые? Отвечала супругу растерянным молчанием.

Официантка, пять претенденток на место. Кандидат наук или официантка?

Втайне надеялась успокоиться, разобраться в противоречивых чувствах и, может, решиться? В жизни не все согласуется со здравым смыслом. Как бы мимоходом вспомнила, что отсутствие государственного распределения сделало десятки мо лодых специалистов их вуза экспедиторами, охранниками, гувернантками, при вело в коммерческие структуры. Вот и до нее докатилась волна «новой жизни».

Официантка. О вечный гамлетовский вопрос: быть или не быть?!

«Обуздай нищую гордыню, — сказала сама себе. — Кому нужны постоянные сомнения издерганной души? Чем окончились попытки заработать печатани ем, написанием курсовых и дипломных работ, расклеиванием объявлений?»

— Культурная, элитная публика, контактность, изысканный вкус, — с гордостью объяснял условия работы владелец ресторана. — В честь удач ных сделок, любимой женщины или партнеров по бизнесу производим праздничные салюты.

— Салюты?

Кандидат в официантки мысленно возмутилась злостным кощунством:

в Отечественную войну салютовали воинам освободителям, сейчас — темным дельцам и жирующим бизнесменам.

Раздел I. «Астры»

Вопрос и настороженный взгляд вызвали снисходительную улыбку.

— Почтенных и влиятельных гостей торжественно приветствуем от моего имени, так что я еще и «Верховный главнокомандующий».

Хозяин почему то разоткровенничался. Недавно ему отказали в приеме в ас пирантуру, а сейчас вот он нанимает к себе на работу ученого. Выходит, знает толк в жизни, умеет вертеться! Скоро расширит помещение, увеличит коммер цию, пересаживается в новейшую иномарку! Закончен евроремонт шикарной квартиры, купленной в центре города. Две циркуляционные ванны с гидромас сажем, стены, пол и потолок комнат покрыты зеркалами, кухня с посудомоеч ной машиной играет светлым и темным мрамором. Супруга права: живем один раз, причем здесь душевная чистота или морщины на совести? Через месяц дочь получит золотую медаль лицея для одаренных и поступит в университет.

По баллам не пройдет, включат за плату. С ректором и деканом обо всем уже договорено. Ну, а сегодня, по четвергам и субботам — теннисный корт.

Антонина Лукинична слушала молча. Хотелось подняться и уйти, но как про жить трем взрослым и ребенку на символическую, всегда опаздывающую зарп лату мужа да крошечную пенсию матери? Устала экономить на хлебе, думать, чем накормить семью, что дать Катюше в школу. До чего же все дорого, как вы жить, когда, наконец, перестанут расти цены?! На толкучке к ее поношенным вещам никто и не притронулся. Кругом один импорт. А чем же возвращать ломбарду ссуду под залог обручального кольца? Старые ковер, мебель, библио тека, которой гордится много лет… Но об этом страшно думать. Живя в полунищете, забыла вкус многих продуктов. Вегетарианец поневоле, готовит луковые и морковные котлеты, всякий раз убеждаясь, что одним названьем сыт не будешь.

— Милые девушки, — в поисках работы прочитала она у политехнического института. — Самая крупная в стране дискотека объявляет сезонные льготы.

С восьмого марта каждый вторник и среду вход бесплатно. Один фужер шам панского безвозмездно.

Слово «бесплатно», набранное крупным шрифтом, непривычное приглаше ние и «льготы», возмущали, резали глаза. Чересчур коротка, пошлая дорога от дармового шампанского до «принцесс гостиниц» и заказа «девочек» по теле фону… Днями у входа в метро увидела Ольхового. С подготовительного отделе ния университета и до четвертого курса он читал у них, затем возглавил кафед ру в институте повышения квалификации. Поразили старая одежда, скорбное выражение лица Александра Фомича, мудрые глаза, переполненные отчаяньем.

— Извините великодушно, дорогая Антонина Лукинична, продаю свои кни ги, — вежливым поклоном ответив на приветствие, негромко произнес он. — Голос его дрожал.

Беглым взглядом окинув издания, увидела двухтомник «История психоло гии» — подарок профессору юбиляру.

— Очень признателен за то, что, в отличие от многих, заметили и поздорова лись со мной. — Он покраснел, по лицу скользнула грустная улыбка застенчиво го, веками беззащитного интеллигента. — К большому сожалению, мои знания сегодня не нужны обществу.

…Услышав в салоне вагона мелодию песни «Бэсамэ мучо», решила, сказываются бессонные ночи. Рассеянно посмотрев по сторонам, увидела маль чика с гармонией и девочку, которая торопливо крестилась, держа в левой, вытянутой ручонке, корзиночку. «Бэсамэ,бэсамэ мучо», — надрывно рыдали звуки любимой песни. Как то в скверике, у входа в метро, она увидела стайку ребятишек. Грязные, оборванные, стриженные наголо. Очевидно, не первый раз собирались здесь, знают друг друга, в их поведении чувствовалось что то об щее. Такими ей представлялись беспризорные в годы гражданской войны.

Она даже испугалась увиденного.

— Откуда вы, ребята? — не выдержала Антонина Лукинична. — Из интерната?

Но все молчали. На противоположной стороне скверика стоял милиционер.

Она подошла к нему, поздоровалась, спросила, что это за дети. Прежде чем от ветить, мужчина средних лет внимательно посмотрел на нее.

— Они напоминают беспризорных, однако создается впечатление, что у них есть родители. Уличные дети.

— Родители в это время просят милостыню или воруют, — раздался спокой ный ответ.

Она с болью посмотрела на ребят. Затем — на милиционера. Чужих детей, как и чужого горя, не бывает!

— Но ведь это завтрашние алкоголики, воры, наркоманы, а девочка, стоящая у скамейки, выйдет на панель.

— Нация такая, — глубокомысленно заметил сержант. — Ничего не поделаешь.

Услышанное потрясло ее.

— Нация такая, ничего не поделаешь, — уверенно повторил милиционер философ. — Кроме улицы, сегодня некому воспитывать детей.

— Искренне сожалею об этом. — Больше она не нашла, что сказать.

Секунду постояв, поблагодарив за ответ, она пожелала неожиданному собе седнику всего доброго и ушла. Однако фраза «Нация такая, ничего не подела ешь», долго преследовала ее.

«Возможно, это твой коллега, кандидат философских наук, который устроил ся работать в милицию?» — неожиданно спросил ее внутренний голос.

Внимательно рассматривая директора ресторана, Антонина Лукинична определяла его отличительные способности. Целеустремлен, характер скрыт ный, жестокий. Хваткие, не промах живут по два раза, посмотрев на холеное лицо, широкие плечи и массивный золотой перстень, решила она. Совесть у них не бывает чистой, не говоря о чистоте помыслов.

Зычный, сытой уверенности голос вернул Антонину к теме их разговора.

— Условия работы у меня превосходные, каждая официантка обслуживает три столика, старшая — кабинеты. Плачу долларами, еженедельно, — с удоволь ствием продолжал мужчина. — За дополнительные услуги, — сделав ударение Раздел I. «Астры»

на последнем слове, испытывающе взглянул на нее, — плата звонкой монетой, на месте, — пояснил деловито.

По лягушачьи растянув рот, прищурив масляные, с прозрачным намеком глаз ки, старался изобразить какую то особую, надо полагать, интимную обстановку.

«Улыбка кальмара в предчувствии очередной жертвы. Не зря в витрине ресторана развешены огромные сети». Возмущение, горечь, чувство стыда пере полняли ее. Спокойное достоинство, самоуважение, воспитанные семьей и многолетним честным трудом, сменились жгучей болью и горьким унижени ем. «Ему нужна официантка или представительница древнейшей профессии?!»

Скрывая напряженную внутреннюю борьбу, чувствуя, как ее бросило в жар, она все же удержалась от желания ответить Спруту пощечиной и выбежать прочь.

— Зарплата моих официанток — самая высокая среди всех ночных клубов, ресторанов и стрип баров города, а живут они лучше министра или какого ни будь профессора.

Подавляя презрение, она молчала.

— При большом потенциале возможностей надо уметь реализоваться.

Не зря утверждают, что среди актеров много долгожителей.

Она представила свой первый выход. У столика, с почтительным приседани ем, улыбаясь, произносит «Добрый вечер» и традиционное — «Что будем ку шать?» Старательно записывает, а вскоре, с полным подносом в дрожащих руках, появляется вновь. Ставит всевозможные закуски, наполнив рюмки импортным коньяком, замечает кровавые пятна на скатерти. Надо ли оправды ваться или промолчать? Замирает на миг, и, краснея, просит прощения. Да, обязательно, как требует шеф, желает приятного аппетита и вновь улыбается.

Находясь целую вечность в просторном зале, старается ничего не видеть и не слышать. В конце концов, всякая работа нужна. В университете ее, комсор га, называли совестью курса, к ней обращались все обиженные, всегда отзыва лась на просьбы. Старшие, правда, говорили — поспешила родиться. Сама же никогда не задумывалась над тем, какая есть в действительности. Школу окон чила с золотой медалью, университет — с красным дипломом. Впрочем, много ли мы знаем, а сколько не знаем о себе? Познание начинается с удивления.

Услаждать липкие взгляды, низменные чувства пресыщенных господ, убежден ных в том, что купят любого? Самоунижаясь, учиться жить заново, обезличи вать себя? Обманывать рассудок? Она не выдержит эти пьяные физиономии, озабоченные тратой сумасшедших денег. И по первому сигналу, улыбаясь, спе шить к ним? Лебезить, сдувать пылинки?! А затем, страдая, казнить себя:

«Кто ты есть, в чем же теперь смысл жизни?!» Ужаснулась представленному, ду шевным терзаниям, стало стыдно за себя и за сегодняшний день.

«Эй, человек!» — обжег грубый окрик из легкого полумрака и традицион ный щелчок пальцами поднятой барской руки. В отдельном накуренном кабинете увиделась пьяная, одутловатая физиономия с непристойным, сальным выражением. Все, предполагаемое ею, пугающе перекликалось, накладывалось одно на другое. Когда же оркестр заиграл «Бэсамэ мучо», истомленное сердце сжалось удушливой болью. Не выдержит она этот повседневный кошмар, сойдет с ума.

С трудом поддерживая разговор, хотела сказать многое, но боялась подвести друзей.

— Какое у вас образование, Антонина Лукинична?

— Высшее.

Краткий ответ последовал не сразу.

— Слышал, имеете степень кандидата наук?

Она молча кивнула головой.

— Уверен, мы сработаемся. Зарекомендуете себя исполнительной, не будете строить из себя недотрогу, — раздалось после небольшой паузы, — назначу старшей официанткой. Естественно, с повышением оклада.

Громкий, нагловатый голос вывел ее из тяжелого состояния.

— Вы мне подходите, смена завтра с одиннадцати утра. Первая неделя — испытательный срок.

И снова возникло желание уйти, хлопнув дверью. «…И не будете строить из себя недотрогу…» — звучала в ушах бесстыдная фраза. Со дна какого моря всплывают богатые мерзавцы и делающие карьеру подлецы, вершители люд ских судеб? К слову, осьминоги ведут придонный образ жизни, плавают задом наперед.

Со сдержанным достоинством Антонина поблагодарила за внимание и глубокое разъяснение служебных обязанностей. Попросила прощения за время, которое заняла, пересохшими губами нервно сказала куда то в про странство «Извините, пожалуйста» и вышла.

Только в подземном переходе, глотая беззащитные слезы, она немного успокоилась. Решила продолжать искать работу, у нее нет иного выхода.

Нечаянный праздник отменяется.

Внезапно рядом послышался дрожащий голосок:

— Доченька, подай, родная, одинокому пенсионеру, заслуженному учителю республики. Всю жизнь проработала в школе, сейчас тяжело больна, никому не нужна, хоть в петлю лезь… Антонина вздрогнула, не сразу поняв, что обращаются к ней. Увидев смер тельно бледную старушку с голодным блеском в глазах, остановилась, достала кошелек и задумалась. О чем? Счастливы равнодушные, те, кто не видит и не слышит ничего вокруг. Кто мы такие, что нас ждет?

Совестливого, не изменяющего себе человека, всю жизнь преследуют мучи тельные вопросы.

— Возьмите, пожалуйста, прошу вас! — решительно протянула мелкую ку пюру. — Извините, к сожалению, больше у меня нет.

О ПАМЯТЬ И МОРАЛЬ,

О БЛАГОДАРНОСТЬ…

Предстоящая встреча однокурсников радовала его. Сорок лет, целых четыре десятилетия тому окончили мединститут! Может, не сразу и узнают друг друга?

Все ли приедут? А Люба?!

Его воспоминания нарушил приглушенный женский голос.

— Присяду на минутку около вас, разрешите?

— Пожалуйста.

Анатолий Алексеевич внимательно посмотрел на опрятно одетую старушку, ко торая поставила сумочку, а затем села на скамейку. Интеллигентное, с усталыми глазами, лицо учительницы прошлого века, отметил он.

— К мужу в больницу иду: почти полтора года лежит, ношу ему фрукты, овощи.

Вот и сейчас клубничку, вареные бурячок и морковку приготовила.

Дмитрию Климентьевичу восемьдесят, ей — семьдесят пять. В девятьсот четыр надцатом году венчались. Тогда он еще студентом был. И с тех пор все время вмес те. В гражданскую санитарным эшелоном командовал, отдельный вагон у него был.

Нам на двоих. Освободили Воронеж, приехали и мы. Затем Майкоп — и мы туда.

В Грозном тоже были. Здесь его, специалиста по борьбе с эпидемиями, перевели в институт. Там же и докторскую защитил. Первый после гражданской войны.

Позже в Ленинград его пригласили, потом — сюда. Тут мы и живем с сорокового года. Заведовал он и кафедрой в институте, был и заместителем директора по науч ной работе. Потом вновь на кафедру вернулся. Только самим более десяти книг на писано. Многие его ученики уже доктора наук, двое — академики. И дочь кандида том медицинских наук… была. В позапрошлом году схоронили: рак легких. Словно предопределено, на роду было написано умереть молодой. А началось все с родин ки под коленом. Зачем испытывать судьбу? Будешь трогать родинку — не миновать беды, уговаривала ее. Она же настояла на своем. Говорит, онкологической опаснос ти нет. Не хочу в отпуск с ней ехать. Удалили, взяли ткань на пробу… И в Москве бы ла, и в Ленинграде. Да и наши здесь старались, как могли. Везде ведь соученики, знакомые. Намучалась, бедняга, так мало прожила. За что страдала?? Она, конечно, знала, что у нее, а нас успокаивала… Олимпиада Павловна умолкла. Молчал и Анатолий Алексеевич. Доктор меди цинских наук в какой уж раз подумал о том, что природа предложила нам не луч ший вариант расставания с жизнью. Коль смерть неизбежна, требовалось найти бо лее гуманный уход человека в иной мир. Но только не молодым!

— К тому времени нашего дедушку уже положили в больницу, — утерев слезу, продолжал неожиданный рассказчик. — Он и не знал о смерти Вареньки. В тот день я с похорон спешила к нему: ночью было плохо, кислород, камфору давали. Словно чувствовал, что дочь хоронят. Через полгода только узнал, знакомый проговорился.

Может, и лучше: пусть от чужого услышит. О ней и сейчас помнят на работе: могил ку в порядке содержат, внучке Лиле на выпускной вечер платье пошили, часы пода рили. Зять раз в неделю на десять минут к дочери забегает. Шоколадку иногда при носит. Наверное, ту, что ему дали. А так ничего никогда не купит — ни платья, ни туфель или кофточки. Да, ладно, обходимся. Когда Варя с ним познакомилась, лабо рантом в институте работал, восемь классов образования. Хорошо, сказал отец, вы учим тебя. Окончил он среднюю школу, затем помог ему в институт, после — в аспирантуру поступить. А сколько раз правил его диссертацию! Он же ни разу в больницу не зайдет. Женился уже. Недавно пришел расстроенный: разводиться буду, говорит. Не спеши, отвечаю. Горе приходит ко всем, судьбу не обойдешь.

Несколько раз советовала не расходиться. У каждого из нас свой крест, который суждено нести достойно. Болезни, ошибки, прожитое отягощают душу. С возрас том люди понимают, что тяжелый крест называется жизнь. У всех, вроде, простая, одинаковая, а у каждого своя. Удивительная. Жизнь порою обижает человека, но любить ее, единственную, все равно надо. И лишь покидая землю, мы оставляем на ней и свою тяжелую ношу. Отмучился, говорят пожилые люди, скорую, во сне, смерть называют смертью праведника.

— Каждый в жизни пьет свою отраву, всякий несет свой собственный крест, как может, — ответил зять. — Неделю жил у нас, затем вернулся к ней.

— Откровение за откровение, уважаемая Олимпиада Павловна. Я поражен фра зой «Горе приходит ко всем». Больно говорить, — после паузы тихо продолжал Анатолий Алексеевич, — но мой сын, военный врач, погиб в авиакатастрофе, а дочь, считай, в разводе… Действительно, горе приходит ко всем!

Как мучительно бывает нарушить гнетущую тишину!

— Директором института сейчас ученик Дмитрия Климентьевича. Он и лек ции читал, научным руководителем кандидатской и докторской диссертаций был у Лени. Помню его таким внимательным, никогда не поверила бы, что за все вре мя болезни ни разу не проведает своего учителя. Недавно пришла к нему на при ем. Может, и не права, когда ожидала большего. Истинная доброта не требует взаимности. Передала привет от Дмитрия Климентьевича. Но Леонид Георгие вич, наверное, не расслышал. Не поблагодарил, а лишь сухо сказал, что про болезнь знает. И сразу спросил, взглянув на часы, о цели моего прихода. Дальше я и не продолжала, хотя к разговору готовилась всю неделю. Пришлось сказать, что проходила рядом, вспомнила, решила зайти. Обманула и нашего дедушку, рассказывая о посещении директора, передавая ему приветы и добрые пожела ния. А ведь к Лене, словно к родному сыну относилась, когда он часто забегал.

Обязательно накормлю, расспрошу о делах, посочувствую. Всегда приглашала за ходить. А как он, после защиты диссертаций, в присутствии многих людей, благо дарил мужа! Родным отцом называл, меня — мамой, себя — нашим сыном, по жизненным должником. Как то Олимпиада Павловна даже с мужем поссорилась из за него. Ей показалось, что муж много требовал от лениной работы, хотел сделать ее наилучшей. Так у него с каждым диссертантом было. Когда попросила стать к Лене добрее, он рассердился, сказал, чтоб не вмешивалась в его дела.

И сейчас помню этот разговор, его нахмуренные брови и любимое выражение:

«За легкой, беззаботной жизнью следует расплата». Пришлось просить проще ние. Досталось ей и за свадебный подарок Леониду.

Раздел I. «Астры»

Анатолий Алексеевич подумал о каком то странном то ли совпадении, то ли необъяснимом явлении нашей жизни. На днях о человеческой памяти и бла годарности как обязательной части культуры у него произошел интересный разго вор со школьным товарищем, философом.

— Общество страдает, его естественное развитие сдерживается душевной черствостью и злом, бескультурьем, жестокостью, падением морали. Эти проблемы давно уже заботят людей.

Расставаясь, крепко пожимая друг другу руки, Анатолий Алексеевич уверенно заявил, что проживут они еще много лет. А за несколько дней до встречи с выпуск никами его настиг злопамятный, обширнейший инфаркт… Кто скажет: его слова — ответ на мужское рукопожатие или вызов роковому предчувствию? Люди должны встречаться живыми, просвещение пред смертью — плохой повод для свидания.

В кончину близких отказываются верить, их невидимое присутствие несмолкае мым горем преследует живых. Что то меняется в их жизни, быть такими, как вче ра, они уже не смогут. Возможно, предвидением, потаенным криком души Анатолий заранее просил прощение у друзей молодости. Никак не мог он, живой, хоронить себя, согласиться с минутой молчания, которой однокурсники почтят память о нем. Или с телеграммой жене на следующий после долгожданной встре чи день: «Глубоко скорбим безвременной кончине нашего дорогого Толи Лебедева.

Будем помнить его всю жизнь. Земля ему пухом».

… — С работы раз в месяц к Дмитрию Климентьевичу приходят за взносами, — вздохнув, продолжала бабушка. — Сядет рядом сотрудник, слова нужные подбира ет, а он отвернется к стене и плачет. Говорит, каким я был тогда и во что превратил ся сейчас… Старость напоминает мину замедленного действия со слабо тикающим механизмом, сказал мне.

Недавно у них во дворе умер восьмидесятипятилетний Карп Андреевич. Теперь, говорят, очередь за нами, мы старшими остались. Я же отвечаю, еще Лиленьку замуж надо выдать, осенью свадьба у них. А ее Валерию говорю: люби, защищай, не жалей добрых слов для жены. Дающий более счастлив, чем берущий. Вот я пять десят пять лет прожила с мужем, никогда одного не оставляла. Разве что кроме Отечественной войны. Так и вы должны жить, в мире и согласии. А обманешь, с того света приходить буду. Он обещал заботиться о внучке.

— Дедушка наш на второй день войны добился до военкома, от него забежал по прощаться — и на фронт. Только и успел сказать, обнимая: береги Вареньку и себя.

Вернулся в августе сорок пятого и пошел на кафедру. Первое время на работу еще в форме ходил.

Олимпиада Павловна с благодарностью посмотрела на внимательного слушате ля. Молодой человек понял меня, с радостью подумала она. И от этого ей стало легче.

— Вот и передохнула немного. Спасибо за внимание, Анатолий Алексеевич, чи стосердечный вы человек. А я с передачей пойду, перед обедом пускают к больным.

ПОСЛЕ НЕКРОЛОГА

В канун праздников Вячеслав Петрович звонил Лидии Михайловне.

И всякий раз испытывал неловкость, словно в чем то виня себя. Внезапная смерть ее мужа, Игоря Чеботарева, товарища по комсомольской работе, потрясла его. Не болел, изредка жаловался на сердце, мечтал серьезно заняться литературой.

Много лет они поддерживали добрые отношения. Игорь, сталинский сти пендиат института, юрист, со временем защитил кандидатскую диссертацию, затем — докторскую. Ежемесячно они созванивались, реже — встречались.

Последний разговор взбудоражил обоих. Отчего двуликие посредственности в геометрической прогрессии плодят себе подобных? Почему люди, стоящие у власти, ратуя за поруганную правду, боятся ее? Неужели биологические зако ны сильнее нравственных? Меньше совести — больше сытости, все слышать — себе дороже. Так получается? Страх побеждает стыд? Чтобы стать обязатель ным для всех, закон должен быть над высокой должностью, а не под ней. Сколь ко можно говорить об этом?!

— Завязанные глаза успешно заменяют Фемиде ее оттопыренные уши лока торы, настроенные на руководящую волну.

Размышляли и о том, почему люди молча созерцали развал великого государ ства. Много оказалось плохого, знамена обветшали или в стране перевелись мужчины? Теперь то большинство жалеют о прошлом. Как долго еще быть беде? Игорь окончил разговор фразой, которая запомнилась Вячеславу:

«Рыба портится с головы, но чистят ее с хвоста»… Чеботарев заведовал отделом социологических исследований, преподавал в юридической академии. Его статьи охотно печатали газеты и толстые журна лы, последние годы часто консультировал правительство. Был доволен и жил работой. А личная жизнь профессора не сложилась. Этой темы он избегал, од нажды в сердцах сказал: с ее сумасбродным характером никто не уживется. Уди вительная особенность натуры, внутренняя потребность беспричинно ругаться.

Ей бы все делать наоборот, не дослушав фразу — отрицать, во всем считать себя правой. Почти каждое предложение начинает частицей «нет», часто о хорошем, словно вопреки правде или наперекор, назло себе, отзывается плохо. Из чувства противоречия. Даже мелкую просьбу исполняет после нескольких напомина ний, с явным нежеланием. На подобное не обращает внимания, более того, полагает вполне нормальным. Доказать ей все это невозможно. Сама же любит, когда о ней проявляют заботу, считает это естественным. Берет весьма охотно, а отдает всегда с трудом. Они оказались разными людьми. Как то позвонил, назвал новый номер телефона. И устало добавил: это аспирантское общежитие.

И вот — развязка… Пришел домой, прилег отдохнуть… Как много хорошего сказали коллеги об Игоре на поминках! Говорил и Вячеслав. От себя, от комсомольцев пятидесятых годов. Вспомнил и о послед нем разговоре, его фразе: предательство начинается с малодушия, подлости, сколько бы лет не шли к измене.

Раздел I. «Астры»

Вячеслав хорошо понимал, как трудно приходится Лидии Михайловне.

Вдова, пенсионерка. А на попечении Майя, безработная дочь, и Егор, семнадца тилетний внук. О страданиях человека говорят его глаза. Не сдерживаясь, упре кала покойного мужа: мог ведь устроить Майю на приличную работу. Вячеслав слушал молча. Знал, отец дважды «устраивал» и оба раза просил прощение за поведение дочери.

Недавно Лидия Михайловна позвонила ему, надеясь занять немного денег.

— Продаю нашу прекрасную квартиру, сердце кровью обливается, — сбива ясь, говорила она. — Не могу оплачивать. Никогда не поверила бы, что придет ся жить в такое ужасное время! А стала пенсионеркой и поняла. Боже, как стыдно одалживать деньги!

Помочь Вячеслав не смог. Сам подрабатывает, чем придется. И у него не пен сия, а унизительная подачка. Расходится вмиг. Тогда она попросила взаймы у Льва Афанасьевича, он считался другом мужа, так красиво говорил на помин ках. Рассказывала Лидия Михайловна и о том, как несколько раз звонила обая тельному Якову Степановичу. Был у мужа заместителем, затем назначили на его место. Надеялась, поможет вернуть деньги, внесенные Игорем на создание ма лого предприятия при институте. Яков сослался на занятость, даже по телефо ну не выслушал ее. А ведь еще недавно сам бы обязательно позвонил. Всегда был таким внимательным, поздравлял с праздниками и днями рождения. Через неделю скороговоркой, торопясь, бросил: ни о каком взносе понятия не имеет. Посоветовал обратиться в ломбард.

Она вспыхнула. Роль назойливого просителя, неуважение и ссылка на кредитное учреждение глубоко оскорбили ее. «До чего я дожила?! Хорошо, никто не видит слез. Ломбард! Ломбард!» — десятки серебряных молоточков пронзительно застучали у висков. И это она слышит от Якова Степановича?!

Чудовищно, откуда столько жестокости?!

— Мы прожили жизнь без единой золотой вещи в доме. И вы прекрасно зна ете об этом, Яков Степанович. Благодарю за совет, — сбросив оцепенение, отве тила она и дрожащей рукой положила трубку. У нее звенело в ушах.

К кому ни стучалась, как в пустоту. Прежние друзья мужа отвернулись от нее. Изливала душу лишь Вячеславу Петровичу. Недавно рассказала, что те, кто был на поминках, в годовщину смерти ездили на кладбище. Однажды зво нил Аркадий Семенович, интересовался, как дела. Ответила, что плохо. Без му жа по иному видишь жизнь.

— Если бы ты знал, дорогой, с кем работал, кто тебя окружал, — с обидой и негодованием обращалась она к портрету Игоря. — А ведь некролог подписал двадцать один человек. И какие фамилии! Многие и сегодня на радио, телевиде нии, в прессе призывают к доброте и порядочности.

Росла обида. На всех. Едкая, заразительная… И все же Лидия Михайловна на деялась выстоять, пусть с трудом, но выжить. Эта спасительная мысль стала главной, пожалуй, единственной. Все остальное теряло интерес. Как выжить?!

Успокаивала себя: другие же как то держатся. Однако постепенно надежду сменяли разочарования и мрачные предчувствия. Нищета угнетает, порождает отчаяние. Свеча на ветру. Пронзала глухая боль, когда возле университета виде ла огромные рекламные щиты, приглашающие посетить ночные клубы и кази но. В ее родном академинституте разместились высокодоходные «заведения».

Вчера он имел мировую известность, а во что превращен? Сияющие витрины шикарных магазинов, а рядом, в урнах, копошатся люди… «Нищенка!» — пре зрительно ухмылялись ей в лицо разнаряженные манекены. Ночами ее пресле довали кошмары, просыпалась с дрожью и ощущением удушья. Страшилась будущего, неотвратимости коварной судьбы. Ежедневно ожидала звонка от Льва Афанасьевича. Если не снимала трубку, сигналы повторялись через каж дые тридцать минут. Часто ей слышалось сказанное на поминках Яковом Сте пановичем и директором института, академиком. О моральном долге перед Чеботаревым и его семьей. Она плакала, поверив услышанному. Недавно и на шестидесятилетии столько хорошего сказали ему. Те же, с безупречной репута цией, искренние люди. А вскоре убедилась в ином… Пробовала ходить в цер ковь, обращалась к экстрасенсам, телефону доверия. Однако, и Вячеслав Петро вич это ощущал, ее издерганная душа погружалась в непроглядную темноту.

Лидия Михайловна страдала от холодной, мрачной безысходности. Ее обволаки вало чувство липкого страха. Тогда то и попалось на глаза сообщение психиат рической службы города о росте количества самоубийств. Она удивилась, затем долго размышляла над чем то очень важным… Набрав ее номер, Вячеслав Петрович услышал незнакомый женский голос.

Поздоровался, попросил Лидию Михайловну.

— А кто ее спрашивает?

Он представился.

— Вячеслав Петрович, это Майя, ее дочь. Вчера исполнилось сорок дней, как мама повесилась.

— Повесилась?!! — еще не осознав ответа, но понимая глубочайший, леденя щий кровь трагизм поступка, испуганно спросил он. Затем, нарушив гробовую тишину, переспросил, не веря. — Повесилась?? Голос его наполнили растерян ность, отчаянье, протест.

А телефонная трубка уже негодовала:

— Бросила в самую трудную минуту одну. Ей сейчас все равно, а меня разры вают на части. Разве мать так поступает?

Он угнетенно молчал. А дочь говорила, говорила. Как, увидев висящую в двер ном проеме бабушку, Егор потерял сознание, как вели следствие прокуратура и милиция, как при продаже квартиры обманули посредники… И ни звука скорби, горя, вины… — Да, мать плохо относилась к отцу, — продолжала дочь. — Родители давно не понимали друг друга, но зачем было настраивать меня против него? И я ссо рилась с ним. Без причины. Просто так, назло. Старалась выговорить побольше гадостей, не поздравляла ни с праздниками, ни с днем рождения. Когда отец сказал о выходе книги, я уже видела ее в киоске, но даже в руки не взяла. Сама не знаю, откуда во мне столько жестокости. Не берегла его, а должна была по нимать и напряженную работу, и нежную душу папы. Он же делал вид, что ни чего не замечает. Неужели и сын будет таким бессердечным ко мне? Отец не сколько раз уходил от матери, жил в аспирантском общежитии, затем — Раздел I. «Астры»

у Валентины Александровны. Разумная, добрая женщина, они понимали и ува жали друг друга. Жаль, папа раньше не познакомился с ней, — продолжала дочь.

— Мать же пошла к Валентине Александровне, устроила скандал, пригрозила заявлением на работу. А вы знаете, отчего умер папа?

Как оказалось, в тот день Егор пришел с двумя школьными товарищами.

И они такой тарарам устроили… Мать тут же позвонила отцу. Он уже тогда в общежитии жил. Потребовала, чтобы пришел немедленно, ибо будет поздно.

Когда папа прибежал домой, на нем не было лица. Она же спокойно объясни ла, что угостила ребят чаем, и они с Егором ушли. Бледный отец сел в кресло, молча вытирал пот. Затем умылся и прилег отдохнуть… — Как много он не успел, — после недолгого молчания донеслось до Вячесла ва Петровича. — Начал писать новую книгу, остался огромный личный архив, библиотека… Неожиданно разговор оборвался. Не зная, положила ли Майя трубку или связь прервалась, он не посмел набрать знакомый номер телефона.

ОГЛЯНИСЬ И ВСПОМНИ, ДОЧЕНЬКА!

Тяжело переживая каждый разговор с дочерью, Антонина Николаевна редко звонила ей. На этот раз муж настоял: старшая сестра обязана знать все о здоровьи родного брата. Молча выслушав диагноз, Виктория сразу поехала в больницу. Затем позвонила родителям.

— Это Виктория Васильевна Кулько, урожденная Денисова, если помнишь такую, — услышал отец долгожданный голос.

Ему показалось, что она волнуется. Последнему спору с родителями уже много лет. В жизни не избежать ошибок, но порою так дорого мы платим за них!

Давние заблуждения взрослых детей и сегодня лишают сна родителей.

— Здравствуй, Вика. Помоги, пожалуйста, спасти Ванюшу, — вырвалось у Васи лия Андреевича. Отца потряс («Жить ему осталось две недели») даже ошибочный диагноз приговор. Голос его прервался, он поспешно добавил: приезжай! И, боясь разрыдаться, положил трубку. А вскоре увидел до боли родного человека. Стройная, красивая, в костюме современной деловой женщины. Отец пригласил дочь в ком нату, молча указал на стул. И услышал ее слова о том, что она все сделает для родно го брата, ноу проблем! Обо всем уже договорилась, вы только звоните, напоминай те. Ее фирма занимается питанием, мебелью, одеждой. Вкалывают с мужем, как проклятые. Бывает за границей, имеет «мерс», шофера, охрану. Помогает больни цам, школе, где учится дочь, даже зэкам. Посещает бассейн и сауну.

Родители внимательно слушали. Самоуверенна, словно любуется собой, неволь но отметила мать. Откуда это у нее? Наши дети — не наши дети. Вспомнила, как радовался отец появлению на свет дочери.

— Ну, а как вы живете? Что дал тебе, идейному, твой социализм, которому сле по верил всю жизнь?! Теорию социализма умники придумали для слабоумных.

А кому нужна твоя интеллигентность?

В сапогах скороходах и шапке невидимке, уверенно шагая через столетия, бес конечное время меняет эпохи, затмевает одно историческое событие другим. Будь то революция, гражданская, финская или Отечественная войны, героизм и трагизм вчерашних дней.

«Этих лет не смолкнет слава, не померкнет никогда», утверждала одна из прославленных песен гражданской войны. Дольше людей живут книги, здания, фотографии, песни, но и они не бессмертны. Время безжалостно стира ет то, что люди спешат назвать «великим», «вечным» или «незабвенным». Вечны лишь пороки человеческие, да могила. «Выдающиеся», «известнейшие», «знаме нитые»… Кто знает их сегодня? Большинство из них такими остались лишь в спе циальной литературе, энциклопедиях да словарях того далекого, безвозвратного времени. Философы сравнивают время с кровью. Трепещет хрупкий шар зем ной, пронзенный стрелкою секундной. Таинственное время многое дарит, метрономом и секундомером — еще о большем настойчиво предостерегает.

Что же еще, кроме извечного пристанища на погосте, ожидает каждого в конце пути? Боль? Радость? Или сожаление о честно, но трудно прожитой жизни.

В отличие от внутренне похожих друг на друга, давно живущих в достатке Раздел I. «Астры»

и благополучии. Суд совести не страшен бесхребетным. Как правильно оценить себя в жизни?! Многое не прощая, часто — обвиняя людей, первозданное время старит их, мстит загадочной, с большим опозданием понятой ими жизнью.

А человеческий гений бессмертен, размышлял отец. Алчность, карьера и слава, к которым привыкают, или духовность, вечное право сомневаться — смысл жиз ни? У старости есть время задавать себе вопросы и отвечать на них. Совершенно неожиданно, вопреки общепринятым законам щадящего прошлого, коварная, яростная память навязала Василию Андреевичу стихотворение Александра Павловича Сорокина, талантливого радиоинженера, соседа.

Мать же, сообщив об успешной защите ее аспирантки, словно устыдилась.

Ежемесячно, отдавая одну пенсию за квартиру, через год погасим задолженность.

Иначе — повестка в суд. Недавно по телефону кто то предлагал ликвидировать этот долг. Я поблагодарила и положила трубку. Как и всякое унижение, мизерная пен сия глубоко оскорбляет. На работе оплатили только за май прошлого года.

И грустно, с извинительной улыбкой, вздохнула: ожидаем субсидию. Василий Анд реевич заново ощутил всю тяжесть оформления предыдущей помощи. Один внеш ний вид жестоко обманутых стариков, терпеливо стоящих в громадной очереди, их разговоры некрологи что стоят? Ухоженная старость, где ты?

— Ты бы зашла как нибудь к нам, поговорим не спеша, — пригласила Антони на Николаевна дочь.

— А о чем с вами говорить?

Мать хорошо понимала, что у взрослых детей своя жизнь. Но разве можно забы вать родителей, тем более в трудное для них время?! С этим она не могла согласить ся. Вначале, успокаивая себя, многое объясняла возрастным недопониманием дочери. Затем убедилась, что и здесь глубоко ошибается. Выстраданные мысли отзываются болью в сердце.

— Справка о моих доходах, — с ударением на последнем слове прервал гнету щую тишину отец. И подал дочери официальный документ. — Трудно честно про жить жизнь, но и в прожитой уже жизни не легко. У загадочной как сфинкс одинокой старости израненные крылья. Летом он подрабатывает ответственным за противопожарное состояние.

— Спросонья, из тесной комнатенки, вызываешь пожарных?

Внимательно рассматривая молодую женщину, сидящую, закинув ногу за ногу, он задавался мучительным вопросом: что же моего осталось в ней? Привычка забра сывать ногу за ногу приводит к ухудшению циркуляции крови. Однако он промолчал.

— В чем то я, наверное, счастлив, — задумчиво продолжал отец. — Оканчиваю новый роман. В магазинах еще продается моя последняя книга.

— Урвал солидный куш?

Отец отрицательно покачал головой. Только честные люди дорожат словом, ис полняют обещанное. Получил тридцать личных экземпляров. И все. Счастье автора не в гонораре, а в изданной книге. Тем более, сегодня.

— Счастье — это живые деньги и прибыль от них. Много денег не бывает, — назидательно изрекла бизнесмен. — В этом суть рыночного мышления.

Он хотел закончить мыслью, которая годами угнетает его. Они нищенствуют, живут впроголодь, нет элементарных лекарств. Однако промолчал. Ему показалось, что в невидящих глазах дочери мелькнуло что то злое. Давно утверждала, старики приползут к ней на коленях! Когда в комнате раздался сигнал мобильного телефо на, Виктория представила его к уху, затем уверенно ответила, что ужинать будут в ресторане «Чикаго».

— Да, да, — подтвердила она. — Встречаемся через тридцать минут у входа.

Спрятав телефон в роскошную сумочку, дочь секунду молчала, затем холодно продолжила.

— Вам необходимы евроремонт, импортная мебель, пора выбросить кошку.

Родители не сразу поняли ее, хотя говорила она громко, тоном, не допускающим возражений.

— Отцу надо приодеться, заменить железные зубы порцеляновыми, стоимос тью девяносто баксов каждый. Сейчас ты похож на бомжа.

Дочь мрачно усмехнулась — у матери сжалось сердце. Люди живут не столько прошлым, сколько настоящим и будущим. В глубине души мы надеялись на помощь, однако просить ее не собирались. Мой стакан мал, но я пью из своего стакана, — упрямо повторяет отец. Конечно, безоглядная доченька, ты сильно изменилась, груст но размышляла Антонина Николаевна. Звание «мать» порождает тяжкие испыта ния. Надеюсь, знаешь по себе. Взрослые дети обязаны понимать, чувствовать родите лей, а не благославлять их в дом престарелых. Я никогда не выйду замуж и не уйду от тебя! — говорила ты в пятилетнем возрасте. — Разве я найду кого нибудь лучше те бя, мама? Прежде чем считать родителей плохими, хорошо подумай! Это единствен ное, о чем все время молю тебя. Ты еще вспомнишь о нас, не торопи время. Впрочем, об ушедших вспоминают те, кому они действительно дороги. Когда ты была малень кой, папа сажал тебя на шею и мы долго гуляли. В парке он часто спрашивал: тебе не тяжело, Викушка? И ты, довольная, всегда отвечала: «Нет!» Это самое важное для нас, доченька. Лишь бы тебе не было тяжело в жизни, задумчиво повторял отец. Неужели предчувствовал? Разве такое забывается?! А сейчас нам тяжело, доченька, очень тяже ло. Не видишь этого? Когда перестала понимать нас? Почему родительское «Счастье — это наши дети!» со временем меняется на «Дети — наша боль…» Вспомнила выра жение: «Провода гудят всегда, даже при полном безветрии». Прощаясь, мать расте рянно прижав руки к груди, улыбнулась и хотела обнять дочь, но она отстранила ее.

Раздел I. «Астры»

— С вами поговорим по выздоровлении брата!

Во дворе Виктория молча подошла к машине, уверенно открыла дверцу. Мотор зло фыркнул, на повороте — грозно зарычал. Отец же остался в темноте. Один.

С поднятой правой рукой. То ли приветствуя дочь, то ли навсегда прощаясь с ней… …Скорбная встреча лишила сна, взбудоражила давнюю боль: в свой медовый ме сяц дочь окончательно рассорилась с родителями. В жизни много и хорошего, и плохого. Главное — что ищут в ней. Отца удивили ее жестокость, бедный словар ный запас, непристойный язык. Он мысленно расспрашивал Викторию о посеще нии теперь доступных ей отечественных и зарубежных театров, музеев, прочтении умной книги. И напряженно, вопреки огромной паузе, ждал ответа.

— Править миром суждено культуре, а не культу денег, — мысленно нарушил он давящее молчание. — Верным звуком камертона совести, абсолютным слухом, подобно настройке музыкального инструмента, необходимо определять мораль и достоинство каждого. Где вы, внутренние, чувствительные камертоны боли, страда ний, человеческого ума? Когда охрипшая, невостребованная совесть и проницатель ный ум победят в человеке, общество созреет для подлинного счастья.

Отцу показалось, что Виктория внимательно слушает его. На короткое время он прикрыл глаза.

— Не вечный спор поколений, а их воспитание, культура, преемственность предопределяют развитие эпохи. Умиляет твоя любовь к зэкам. Хочется верить, что ты все же вспомнишь и о своих родителях.

Рассмотрев дочь в душной темноте, ответил ей, что после ночного дежурства долго отсыпается. Хотел добавить, что медицина не рекомендует подобные дежур ства эксперименты над людьми, тем более пожилыми, но воздержался. Выбросить кошку или собаку — моральное преступление, измена самому себе и многостра дальной матери природе, уверен он. Многие не представляют себя без домашних животных. Для иных они — последняя радость в жизни. А сколько бахвальства в твоих словах! «У меня, конечно, есть деньги, я могу их дать вам, но вы же откажи тесь». Отец несколько минут молчал. Ежемесячно, Вика, все три года лейтенантской службы, я посылал маме, твоей бабушке, деньги. Считал это долгом, честью.

А когда твой дедушка был в командировке недалеко от моей части, мы встретились.

В задушевной беседе обновляются чувства, люди очищаются, многое вспоминают, переосмысливают. Естественно, в ресторане платил я, мне по сыновьи было прият но это. И сегодня, по прошествии сорока трех лет, тот день — один из самых счаст ливых в моей жизни.

На прошлой неделе ему приснился отец. Выглядел он хорошо, словно вчера расстались. Говорит, что всем доволен, живет нормально, не болеет. И неожиданно попросил немного денег. Взаймы. Скрывая смущение, Василий Андреевич отдал все, что было у него. Даже мелочь. Когда он хотел рассказать об этом дочери, она вдруг исчезла…

ЗАБЛУДШИЙ ТАЛАНТ

Ким Михайлович, профессор истории, увидел во дворе соседку. Недавно мо лодая чета художников с разговорчивым карапузом поселилась рядом на площадке.

Подойдя ближе, он поздоровался, сказал, что живет в двенадцатой квартире, спро сил разрешения присесть рядом.

— Давайте знакомиться, уважаемая. Как вас зовут?

— Инна. А вас?

Ответ удивил ее. Он же спокойно пояснил, что время его рождения востребова ло имена Нинель, Спартак, Октябрина, Марат, Вилен, Ким, то есть — Коммунисти ческий Интернационал Молодежи. Этими и подобными личными названиями человека эпоха выражала себя, они служили своему народу, прошли сквозь судьбы поколений. Имя — это символический капитал.

негромко добавил он. Моего школьного товарища назвали Эрихом, в честь соседа, немецкого коммуниста, политэмигранта. Прошлое, что бы ни говорили о нем, жи вет в настоящем и будущем, испытывает их. Сегодняшние отчества Владленович, Марленовна, Жоресович и другие взывают ко вчерашним именам символам.

Инна с мужем занимаются интерьерами фирм и авторским надзором.

— А у Даниила Гранина есть книга, которая называется «Клавдия Вилор», — уве ренно продолжал историк. — Фамилия главной героини книги Вилор означает Владимир Ильич Ленин — Организатор Революции. Так люди выражали свою при верженность к передовым идеям, революциям и ее вождям.

— От заумности родителей страдают их дети. Как сейчас глупо звучали бы замысловатые имена: Перестройка, Ваучер или Приватизация!

Прежде чем ответить, он помолчал: они по разному понимали жизнь.

— История, не зная черновиков и легкого выбора, противоречива. Сегодняшнее, упорно отрицая вчерашнее, живет за счет созданного им.

— Рожденный мечтами романтиков, извращенный правоверными коммунис тами, социализм погиб в застенках и концлагерях тридцатых годов.

Женский голос звучал вызывающе.

Вчерашний произвол позорит сегодняшнее и мстит завтрашнему, считал Ким Михайлович. Безоговорочно осуждая репрессии, он хорошо понимал необходи мость строгой дисциплины и порядка в стране. Был культ, но была и личность.

Щедрое добро, в отличие от давнего, тяжкого зла, редко вспоминается сегодня.

— У драматической истории много тайн и разное прочтение. Лгут, в угоду сиюми нутному, горе историки, — последовало его уточнение. — Черное и белое, подобно клавишам инструмента, выстраданным историческим символом шествуют по земле.

— Выбирая личное название ребенку, надо учитывать звуковую энергетику име ни, помнить, что у каждого человека есть свой ангел хранитель, — прервала она напряженное молчание.

Раздел I. «Астры»

— Пожалуйста, пусть ангел хранит и помогает, но главным в жизни являются че стный труд, порядочность, уважение человека.

Вчера Ким Михайлович поспорил с жильцом своего подъезда, бизнесменом, три машины которого постоянно ночуют под окнами. Его бультерьер облюбовал для сво их потребностей клумбу и детскую песочницу. Все крутые новоселы тоже блистают иномарками, скверик во дворе превращен в гараж под открытым небом. Травят и детей, и взрослых. Знак, запрещающий въезд во двор, упорно не замечается, молчат и организации, куда жильцы обращались за помощью. А ведь рядом есть стоянка!

— Владельцы машин, живущие в нашем доме, — продолжал ученый, — думают лишь о себе, наглым отношением к истине и людям напоминают иных бессовест ных газетчиков.

— Ну, это у журналистов профессия, таким хорошо платят.

— Культура, рожденная знаниями, уважает скромность и достоинство. К большому сожалению, в погоне за деньгами люди забывают о совести и добро порядочности.

— За хорошие деньги человек играет любую роль, — сразу же последовало утверждение. — За нарушение морали не судят.

В продолжение вчерашнего спора роскошная иномарка соседа одарила беседующих порцией удушливых газов. Не обратив на них внимания, Инна решила изменить тему разговора.

— Восхищаюсь полотнами Котарбинского «Поцелуй волны» и «Смерть Месса лины», выставленными в музее. Как прочувствовано лицо утопленника, выброшен ного волною на берег. А широко раскрытые, застывшие в ужасе, глаза убитой Мессалины! Художник рисует то, что потрясает его. Поэтому на моих пейзажах все гда цветы.

Днями Ким Михайлович услышал о квартплате: «Пла но плачу»… Моральный долг писателей, художников, композиторов выражать действительность, а не пря таться за спину старины глубокой, прикрываться отвлеченной красотой, изящест вом слова или звука, убежден он. Реальная жизнь, наполненная суровой практикой, всегда противоречива.

— Кроме светлых, в жизни много трагических красок. Доверчивый народ, безразличный к гибельной судьбе, заменяет протест зрелищами, отчаяньем да «ста рым другом» — дешевой водочкой и народной «валютой» — самогоночкой. Сама же наглая реклама сорокоградусной, типа «Знаем, любим, потребляем», очень уж близка словам завтрашних кладбищенских памятников: «Помним, любим, скорбим»… Художник оправдывает талант, полученный от Бога, уверена Инна. Ее работы экспонируются на выставках, она довольна ими, их раскупают иностранцы. Осталь ное вокруг упрямо не замечает. Так легче жить.

— А как же переполненные скорбью «Неутешное горе», мужественный «Отказ от исповеди», трагические «Утопленница», «Не пущу!», множество иных, потряса ющих полотен?! Талант — это постоянная неудовлетворенность собой, вечный поиск. Талант делает человека несчастным.

— Передвижники и революционеры историей не востребуются! О правде и совести вспоминают лишь в юбилейных поздравлениях и на торжествах, в мему арах да в статьях, посвященных умершему.

Собеседники обменялись выразительными взглядами.

Историческая правда за новыми, лишенными рабской сущности, щепетильны ми людьми. Морально готовые к восприятию правды, верховенству духовного над материальным, они достигнут истинного равенства всех пред законом. Люди буду щего построят действительный социализм! В этом Ким Михайлович глубоко убеж ден. Сегодня еще не пришло время, оно наступит завтра. Обязательно!

— Скажите, пожалуйста, Инна, как вы относитесь к тому, что гробов у нас боль ше, чем колыбелей, а территория сел и городов увеличивается за счет кладбищ?! Чем чаще власть провозглашает любовь к народу, тем хуже живется ему. У меня и сейчас перед глазами девочка, которая роется в пищевых отходах, и мать в трау ре, с картонной табличкой «Помогите схоронить Мишу»… Ее молчание, напряженное выражение лица говорили о душевной растерянности.

— Уничтожается наука, искусство, культура. Придворная интеллигенция, вели чая себя совестью и цветом нации, упрямо не слышит ее стонов и проклятий, на все закрывает глаза. Жалобно причитая, интеллигенция хоронит собственный народ.

— Бог дал мне талант, и ответственность я чувствую лишь перед ним! Поэтому ничего, кроме цветов, меня больше не интересует.

— Вас не тревожит будущее собственного ребенка?

Ее лицо стало непроницаемым. Почему симпатичная, с обаятельной улыбкой художница, не видит страданий миллионов людей? Место творческой интеллиген ции в постоянной оппозиции к власти, а не в ее восхвалении и унизительном выма ливании всевозможных подачек. Холуйствуя, воспевая власть, интеллигенция отпе вает народ. Что дороже: талант или официальная, губящая его, награда? Только будущее по достоинству оценивает каждого. Прячась за согбенную спину молчали вого народа, предав его, творческая интеллигенция топчет все вчерашнее. А уважа ют ли себя недавние злопыхатели и гневные пророки? Маститые литераторы, изве стные художники, композиторы, артисты, ученые, где же ваши честь, достоинство и традиционное «Не могу молчать!»?! Разве не слышите стона народного, не стыдно кривляться, лгать себе и другим?! Впрочем, тому, кто спокойно обманывает себя, легче живется. Потеря совести — утрата личности.

Вспомнилось Киму Михайловичу и выражение «Развилка поколений». Моло дым, естественно, принадлежит будущее, однако внутреннее богатство, вечные ценности, в том числе и мораль, обязательны всем возрастам. Благополучие мень шинства народа не достигается за счет нищеты и презрения к его подавляющему большинству!

Старость живет взаймы у времени, наперед зная, что платить ей давно уже не чем. Будущее пожилых людей в прошлом. Впрочем, это их проблемы, уверена Инна. Старики, заложники прожитого, смотрят на мир глазами своего пустого кар мана. Скорее пришел бы Серж! Теперь она, открыв дверь квартиры, обязательно положит ключи в сумку, иначе придется ожидать мужа на лавочке, тратить время на пустые разговоры. Вчера жили общими моралью и принципами, сегодня — здравым умом и способностью каждого.

Многие люди отказываются понимать друг друга. И не только разница в возрас те причина тому. Незапамятное время меняет жизнь, облик поколений, их взгляды и поведение. Извечны лишь противоречия между людьми.

ИСПОВЕДЬ ПОД МЕСТНЫМ НАРКОЗОМ

Странное отношение у Анатолия Максимовича к собственной грыже.

У кого либо другого — пожалуйста, но у него? По какому праву? Даже смешно.

Единственное, что повторял, изредка бывая у врачей: «Я безнадежно здоров, ни на кого не жалуюсь!» Однако хирург районной поликлиники настаивал на опе рации.

— Летом хорошо питайтесь, а осенью надо оперироваться.

Он молча принял условия подкидной игры, спросив лишь о стоимости лечебной помощи. «Растущие» финансовые возможности пенсионеров известны всем.

— Грыжесечение бесплатное, вату, бинты, лекарства надо взять с собой.

Анатолий Максимович поблагодарил и вышел. Зачем наивничать? Уже мно го лет операции платные. Впрочем, только ли они? Кроме районных поликли ник, вся помощь оказывается за деньги. Конституция провозглашает бесплат ное лечение, но это лживая теория. Где взять деньги? Летом он немного подра ботал, но сильно устал. А когда узнал стоимость операции, понял, что она ему недоступна. Нищета хуже пожара. Однако грыжа атеист, отрицая любого Бога, кроме доллара, все чаще напоминала о себе. Реальным оставалось одно:

с текстом сувенирного издания Конституции и письмом в Конституционный суд идти на прием к министру здравоохранения. Или к главврачу больницы.

С заявлениями в районный и городской суды. Выход подсказал племянник Денис. Отец его товарища, Сергей Алексеевич, хирург, дважды говорил Денису, что в трудную минуту готов помочь. Но лучше бы этого не требовалось!

Сергей Алексеевич произвел хорошее впечатление. Богатырский рост, солидный опыт, немногословен. Его завтрашнее грыжесечение — пятое в этом месяце.

Операционный стол не часто радует лежащего на нем. Тем более, когда руки и ноги привязаны, а тело накрыто клеенкой.

— Скажите, пожалуйста, — преодолевая действие дорогостоящего новокаи на, обратился Анатолий Максимович к хирургу. — Во время операции можно разговаривать?

— Даже нужно!

Ответ поддержал его. Значит, будет говорить обо всем.

— Вы работаете скальпелем?

— Нет ли чего то общего между словами «скальп» и «скальпель»?

— Сомневаюсь.

Услышав молодой женский голос, он обратился к медсестричке.

— Девушка, простите великодушно, как вас зовут?

Добиваясь скрытой цели, делая все зыбким, неопределенным, заставляя жить в ином измерении, коварное обезболивание, словно опьяняя, делает чело века говорливым, выключает сознание и внутренний запрет, вызывает на откро вение. Оно заставляет вспоминать не только вчерашнее, но и, казалось бы, дав ным давно забытое. Вспоминать, чтобы жить им. Пусть даже только на время угнетения человека. Однако мозг больного сопротивлялся насилию: «Преодолей страх, отвлекайся от мрачных мыслей!» — приказывал он. Изредка сжимаясь от резкой боли, Анатолий Максимович слышал строгое «Расслабьтесь!»

— Танечка, скажите, пожалуйста, почему с левой стороны я ощущаю тепло, а со стороны Сергея Алексеевича — холод?

— Если бы вас оперировала женщина, тепло чувствовалось бы и с правой сто роны. Так распорядилась великая природа.

В ответе хирурга проскользнула добрая улыбка.

— В школе, что напротив, я преподавал четыре года. И ежедневно проходил мимо вашей больницы, редко думая о ней.

— А какая у вас специальность? — заинтересовалась сестричка.

Его «собеседники» охотно поддерживали разговор.

— Я преподавал… иностранный язык и литературу.

Слово «иностранный» прозвучало с обидой, поэтому Татьяна уточнила, какой именно?

— Русский. Сегодня он стал зарубежным. Пушкина, Толстого, Чехова, Макси ма Горького вытеснили Жорж Сименон, Чейз, Агата Кристи. «Чистят» школьные библиотеки: больно и стыдно видеть русскую книгу у мусорных контейнеров!

Преподаватели великого и могучего языка торгуют сигаретами, комнатными тапочками, безуспешно — произведениями Достоевского, Некрасова, Тургенева.

В армии служил танкистом, а после, — уходя от скорбной темы («Операционный стол — не кафедра и не дискуссионный клуб!»), продолжал он, — работал в Ми нистерстве культуры, радиокомитете, редакциях газет и журналов.

И вновь приказ: «Говори даже наболевшее, но борись с безжалостным, замо раживающим душу, наркозом!»

— Многое в жизни обижает меня. Курящие девушки и молодые матери, массовые пьянство и бескультурье. Не только больно, но и горько, стыдно за лю дей. Это чувство годами угнетает, преследует меня. Невежество и воинствую щее хамство тысячелетиями распинают многострадальную культуру. Обидно за пустующие музеи и театры, платные учебу, медицину, библиотеки и спортзалы.

— А чем же курящие обижают вас? — удивилась Татьяна.

— Тем, что вредят своему здоровью и окружающим, не думают о завтраш нем дне, зря тратят деньги. Вместо иностранных сигарет лучше покупать орехи или яблоки.

Услышав фразу «Говори до изнеможения!», он через силу продолжал. — Курящие делятся на две категории. Не понимающие вреда никотина и боль шинство — слабовольные. Такое определение понравилось хирургу.

— Слышите, Таня, большинство курящих — слабовольные.

На это последовал возбужденный ответ, что сказанное — его личное мнение, оно присутствующих не касается.

Раздел I. «Астры»

— Сколько вам лет?

— Танечка, упорно считая себя молодым, особенно коротая время на хирур гических столах, я не могу честно ответить вам. А вот Сергею Алексеевичу ска жу: мне шестьдесят семь лет.

— И все эти годы, — пробивался к нему хрустальный голосок, — вы вели праведный образ жизни? Не курили, не пили, поступали только по спра ведливости?!

Оперируемый на секунду умолк, чтобы, стиснув зубы, не отдать себя леденя щим мыслям и тревожному ожиданию. Скорее отвечать!

— Курил в школе, во время войны. Надеялся заглушить голод. Все прожитые годы шел к себе. Старался поступать честно, по совести. Грешил упорством, со мнениями, неудовлетворенностью собой, свято верил в правду, отстаивал спра ведливость. Конечно, не за награды и повышения по службе. В отместку суровая жизнь часто карала меня. В гостях и по праздникам выпивал, — исповедывался он. — Старался пить в меру. После выздоровления обязательно, Танюша, зайду с женой к университетскому товарищу и его супруге, чтобы отметить наше приятное знакомство за операционным столом.

— У вас есть дети? — издали донесся приглушенный мужской голос.

Находясь в зловещей, вязкой темноте кошмарного полусна, чувствуя силь ную усталость, он терял мысль, падал в бездну. Говорил, казалось, рывками, из подсознания, превозмогая самого себя. Сколько на это уходило времени?

А если сообщал вздор, чушь?! Придется просить прощение. Но я же многое не помню! Кажется, говорил о желании состояться, невостребованности, о стрем лении всегда делать добро людям. Впрочем, что только не произносят, откровен ничая под наркозом?! Спор с самим собой — самое большое достояние исповеди. Задавая вопросы или отвечая, он разжимал зубы и деревянным языком, с пересохшими губами, продолжал свои признания. Всегда ли откро венная самохарактеристика удавалась ему?

— У меня взрослая дочь, воспитывает внучка, — с трудом вымолвил он.

«Говори о наболевшем, не останавливайся!» — приказывал кто то ему. — Операция скоро закончится, обнадежил внутренний голос.

— Как вы считаете, Сергей Алексеевич, в телевидении больше вреда или пользы? Кому нужна зловещая реклама изощренной жестокости, алкоголя и разврата? От Академии наук до президента, парламента, творческих союзов и церкви: кто то же обязан бороться с духовной пошлостью и нравственным разложением, защищать честь и моральное здоровье нации!

— Всю жизнь человек накапливает заболевания. Превращаясь в наркотик, теле визор и компьютер похищают время, здоровье, у молодежи — еще книгу и спорт.

Сегодня многие бабушки и дедушки в отчаянии. Годами собирали библиотеку для внука, а он ни к одному тому так и не притронулся! Библиотерапия — лечение кни гами — сейчас не в почете. А ведь еще недавно хорошую книгу для прочтения дава ли на одну ночь, с вечера занимали очередь в магазин подписных изданий… На вопрос Тани счастлив ли он, ответа не последовало. Возможно, именно в этот миг снова провалился в пропасть. Безмолвие Анатолия Максимовича пре рвало громкое требование:

— Глубже вдохните, выдохните! А теперь втяните живот. Еще! Еще!

Вырываясь из цепких объятий жестокого наркоза, чувствуя возвращение со знания, он, кажется, угадывал окончание своих мучений. Однако молчал, боясь отпугнуть надежду. А здесь еще легкий озноб… И вновь тревога: вдруг ожидание преждевременно? Конечно, выстраданная им, долгожданная фраза спасение принадлежит хирургу, в изнеможении признался себе больной. Но у него уже нет сил для противостояния! Неожиданно расслышал собственный голос:

«Единственное, что я достиг в жизни, — это грыжа. И той меня лишили».

— Операция закончена! — громко объявил Сергей Алексеевич.

Несколько минут ослабленный мужчина молчал. Словно готовился к про должению сорокаминутного откровения. Под огромным пятиглазым светиль ником, на жестком операционном столе районной больницы. Но только не под наркозом.

Следуя на каталке в послеоперационную палату, превозмогая боль, он поин тересовался у нянечки, будут ли сегодня в больнице танцы…

ДОРОГИ

Как услышит фронтовик песнь раздумье со словами «Эх, дороги, пыль да ту ман», так и вспоминает боевое время, изрытые воронками фронтовые дороги.

В какой раз! Говорят, и ее, и первую песню Родины грозных лет — «Священная вой на» — сам маршал Жуков любил. У всякой войны собственные законы, у каждого солдата — своя судьба.