[ «Актуальные проблемы юридической ответственности за нарушения в сфере экономической деятельности и налогообложения Материалы второй научно-практической конференции 16 - 18 октября 2002 г. Ярославль 2002 ББК Х628.111.6 ...»
Министерство образования Российской Федерации
Ярославский государственный университет им. П.Г. Демидова
Ярославский Центр экономического и налогового просвещения
Управление федеральной службы налоговой полиции
по Ярославской области
Актуальные проблемы
юридической ответственности
за нарушения в сфере
экономической деятельности
и налогообложения
Материалы второй научно-практической конференции
16 - 18 октября 2002 г.
Ярославль 2002 ББК Х628.111.6 А43 Актуальные проблемы юридической ответственности за нарушения в сфере экономической деятельности и налогообложения: Материалы второй научно-практической конференции / Отв. за выпуск Л.Л. Кругликов / Яросл. гос. ун-т. Ярославль, 2002.
92 с.
Ответственный за выпуск – Л.Л. Кругликов © Ярославский государственный университет, Предисловие 26 – 28 марта 2001 года прошла организованная юридическим факультетом Ярославского государственного университета совместно с правоохранительными и налоговыми органами научнопрактическая конференция, посвященная проблемам юридической ответственности за нарушения в сфере экономической деятельности и налогообложения. На ней, в частности, было принято решение сделать конференцию по данной проблематике на базе ЯрГУ им. П.Г. Демидова традиционной, для чего имелись, думается, достаточно веские основания.
Во-первых, к участию в первой конференции были привлечены крупные силы: видные отечественные ученые, доктора юридических наук
, внесшие существенный вклад в разработку учения об экономических правонарушениях и вопросах ответственности за них. Профессора Б.В. Волженкин, А.П. Кузнецов, Н.А. Лопашенко, М.В. Лушникова, Э.С. Тенчов. П.С. Яни, И.И. Кучеров и ряд других участников той конференции имели немало научных работ соответствующей направленности, в том числе и монографического характера, получивших признание юридической общественности – как теоретиков, так и представителей правоприменительной практики, знающих проблему «изнутри». Именно упомянутые лица выступили с идеей сделать встречи-обсуждения по теме конференции ежегодными. Еще до начала конференции были опубликованы материалы планируемых выступлений (см.: Актуальные проблемы юридической ответственности за нарушения в сфере экономической деятельности и налогообложения. Ярославль, 2000. – 52 с.).
Во-вторых, явно пробуксовывает процесс применения норм об ответственности за экономические преступления, особенно зафиксированных в главе 22 УК РФ «Преступления в сфере экономической деятельности» и отличающихся новизной. В их числе – «Воспрепятствование законной предпринимательской или иной деятельности» (ст. 169), «Незаконное предпринимательство» и «Незаконная банковская деятельность» (ст. 171, 172), «Легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем» (ст. 174), «Монополистические действия и ограничение конкуренции» (ст. 178), «Незаконное использование товарного знака» (ст. 180), «Незаконные получение и разглашение сведений, составляющих коммерческую, налоговую или банковскую тайну» (ст. 183), «Злоупотребления при эмиссии ценных бумаг» (ст. 185) и т.п. Поэтому отнюдь не случайно в последнее время многие из упомянутых норм подверглись законодательной корректировке, изменение и дополнение ряда других (например, описанных в ст. 195 – 197, 198 и 199 УК) – вопрос недалекого будущего.
Кстати, динамизм норм главы 22 Кодекса – еще один довод в пользу проведения компетентных обсуждений в рамках научнопрактической конференции.
В-третьих, на качестве правоприменения безусловно сказывается отсутствие единства в трактовке признаков многих экономических преступлений. На этом фоне бросается в глаза «олимпийское спокойствие» Пленума Верховного Суда РФ, который за период действия Уголовного кодекса 1996 года принял (в новой редакции) лишь два постановления – по делам о фальшивомонетничестве и уклонении от уплаты налогов. Продуктивность, прямо скажем, не вдохновляющая.
В обстановке, когда отсутствуют «наставления» со стороны Пленума Верховного Суда, возрастает роль научно-практических форумов, на которых специалисты методом мозговой атаки стремятся выработать единые подходы в понимании и применении соответствующих норм об экономических преступлениях (отметим, что подобного рода попытки предпринимались в последние годы секцией уголовного права и криминологии Совета по правоведению УМО университетов России – на заседании 19 – 23 сентября 2001 года в Иркутске, на международных научно-практических конференциях в Москве – ИМПЭ им. А.С. Грибоедова, Екатеринбурге – УрГЮА, Волгограде – Юридический институт МВД России и др.).
Важно, чтобы такого рода форумам предшествовала тщательная подготовка. Напомним, что проведению первой ярославской конференции предшествовал выход в свет ряда серьезных научных публикаций, в том числе:
- монографии «Презумпции в уголовном праве (в сфере ответственности за экономические и иные преступления)». Авторы – д-р юрид. наук Л.Л. Кругликов и канд. юрид. наук Ю.Г. Зуев;
- учебного пособия «Правовые основы налоговой системы:
теория и практика». Автор – д-р юрид. наук М.В. Лушникова;
- трех выпусков сборника научных статей «Налоговые и иные экономические преступления» / Под ред. Л.Л. Кругликова (объемом соответственно 8,2; 8,3 и 7,6 п.л.). К участию в этих выпусках были привлечены видные ученые ряда других научных учреждений, в последующем принявшие участие в первой итоговой конференции.
Вышедшие в свет работы вызвали немалый интерес у юристовученых и практических работников, высказывавших пожелания продолжить исследования и публикации по столь актуальной проблематике. В ответ были предприняты усилия по отысканию финансовых возможностей для продолжения начатой работы, которые увенчались успехом.
Второй, намечаемой на 16 – 18 октября этого года конференции также предшествовали подготовка и издание ряда научных и методических работ, посвященных вопросам ответственности за экономические преступления. В их числе:
- монография «Проблемы дифференциации и индивидуализации ответственности и наказания (на примере анализа экономических преступлений)». Авторы – д-р юрид. наук Л.Л. Кругликов и канд. юрид. наук Н.О. Дулатбеков;
- учебное пособие «Экономические преступления (вопросы дифференциации и индивидуализации ответственности и наказания). Авторы – д-р юрид. наук Л.Л. Кругликов и канд. юрид. наук Н.О. Дулатбеков;
- учебное пособие «Налоговые преступления: этап окончания расследования». Автор – канд. юрид. наук Т.А. Левинова;
- учебное пособие «Налоговые преступления: криминологическая и уголовно-правовая характеристика». Автор – канд. юрид. наук О.Г. Соловьев;
- два очередных выпуска (4-й и 5-й) сборника научных статей «Налоговые и иные экономические преступления». В них приняли участие такие видные ученые-юристы, как Б.В. Волженкин, Н.Г. Иванов, А.П. Кузнецов, Л.В. Лобанова, Н.А. Лопашенко, В.В. Мальцев, М.В. Талан, Э.С. Тенчов, В.С. Устинов, Н.В. Чих, Б.В. Яцеленко и др. Участие многих из них предполагается в предстоящей второй научно-методической конференции в г. Ярославле.
Мы по-прежнему стремимся объединить усилия ученых и практических работников, занимающихся означенной научной проблематикой, и приглашаем всех к творческому сотрудничеству. Надеемся, что предстоящая научно-практическая конференция и материалы к ней, приведенные в настоящем издании, внесут посильную лепту в решение возникающих проблем правоприменения и обучения в вузах.
Л.Л. Кругликов (Ярославский госуниверситет) О некоторых спорных вопросах понятия и квалификации хищений На долю хищений приходится ежегодно до двух третей всех совершаемых в стране преступлений и значительное число судебно-следственных ошибок. Законодательная дефиниция, позволяющая выделить объективные и субъективные признаки хищения, дана в прим. 1 к ст. 158 УК РФ. К объективным относятся, в частности, а) изъятие и (или) обращение чужого имущества (в пользу самого виновного или других лиц); б) причинение материального ущерба (собственнику или иному владельцу этого имущества); в) предмет преступления, каковым признается чужое имущество. Каждый из упомянутых признаков трактуется в уголовноправовой теории неоднозначно. Думается, ответ надо искать прежде всего в исходном: каковы объекты хищения как вида посягательства (ибо давно замечено, что нарушить соответствующие общественные отношения можно не любым, а лишь определенным кругом способов), каков характер причиняемого этим отношениям вреда.
Схематически объект и объективная сторона хищений могут быть представлены в следующем виде:
Состояние принадлежности Отношения распределения Уменьшение фонда собственника Приращение имущества (причинение имущественного на стороне виновного Из приведенной схемы видно, что, во-первых, на уровне групповых объектов хищение посягает непременно на два вида общественных отношений, а не на один из них, как это имеет место при а) корыстных посягательствах, не являющихся хищениями (вымогательство, причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием; по прежнему УК 1960 г. – еще и присвоение находки), когда виновным нарушаются только отношения распределения, и б) некорыстных имущественных преступлениях (угон транспортных средств, умышленное и неосторожное уничтожение или повреждение чужого имущества), когда нарушается, напротив, только состояние принадлежности. Соответственно, если считать оба эти объекта обязательными (а не факультативными) признаками составов хищения, следует признать непременным наличие и двух актов поведения – изъятия и обращения (а не одного из них, как это ныне зафиксировано в прим. 1). В противном случае стирается различие между хищениями и иными корыстными имущественными преступлениями в тех случаях, когда отсутствует изъятие имущества, а имеется лишь его обращение, т.е. наличествует вариант «или обращение чужого имущества».
Возможно, конечно, и иное толкование формулы «и (или)»:
изъятие имущества с корыстной целью при хищении обязательно, а обращения может и не быть. В пользу такого понимания свидетельствует в том числе выделение в законодательной дефиниции именно цели (корыстной), а не результата (обогащения, противоправного приращения имущества на стороне виновного). Но тогда иным образом должен быть определен момент окончания хищения – его надо связывать с изъятием и причинением вреда уже первому объекту в виде уменьшения наличного фонда собственника (иного законного владельца). Между тем теория и практика и до, и после появления прим. 1 устойчиво связывали и связывают окончание хищений с изъятием + получением реальной возможности распорядиться чужим имуществом по своему усмотрению или пользоваться им1. Но в таком случае оба объекта в плане квалификации должны быть признаны равноценными, так же как обязательным – наличие совокупности двух действий (противоправных изъятия и См.: Пункт 10 постановления № 4 Пленума Верховного Суда СССР «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества» от 11 июля 1972 г. // Сборник действующих постановлений Пленумов Верховных Судов СССР, РСФСР и Российской Федерации по уголовным делам с комментариями и пояснениями. М., 1999. С. 255.
обращения) и двух последствий. Отсюда, во-первых, некорректно введение в упомянутую дефиницию разделительного союза «или»
и, во-вторых, в дефиниции необходимо указание на второе последствие преступных актов поведения виновного: «и повлекшие обогащение виновного или других лиц».
Ссылки в теории и на практике на то обстоятельство, что изъятие отсутствует при завладении а) недвижимым имуществом и б) имуществом, которое было вверено виновному, по нашему мнению, несостоятельны. Без изъятия уменьшить наличный фонд собственника (иного владельца имущества) и причинить последнему ущерб невозможно. Другое дело, что в упомянутых случаях изъятие не носит столь четко обособленного, визуально различимого характера, как это обычно бывает в иных случаях хищений. Но в юридическом смысле это действие несомненно существует, наличие его надо доказывать по каждому факту хищения. Что же касается особенностей недвижимого имущества как предмета корыстного завладения, то представляется небесспорным утверждение, что само по себе такое имущество предметом хищения быть не может, а если все же оно таковым стало, то речь идет уже о движимом имуществе. Если это так, то теряется всякая ценность различения в качестве предмета хищения движимого и недвижимого имущества.
В свете упомянутого прим. 1 к ст. 158 УК возникает также вопрос: повлияло ли оно на уголовно-правовую оценку явления, именуемого в теории и на практике «хищением похищенного» (вор украл у вора)? В период действия Уголовного кодекса РСФСР 1960 г.
подход к оценке действий второго похитителя не выглядел однозначным. Думается, что, поскольку предметом хищения выступает чужое имущество, при наличии всех иных признаков (противоправности, безвозмездности, корыстного характера, причинения имущественного ущерба в результате изъятия и завладения имуществом собственника) имеются достаточные основания вести речь о хищении.
Кстати, необходимо наконец-то устранить нонсенс, содержащийся в п. 1 постановления № 5 Пленума Верховного Суда РФ от 25 апреля 1995 г. «О некоторых вопросах применения судами законодательства об ответственности за преступления против собственности». В нем по-прежнему сохраняется рекомендация трактовать чужое имущество как «не находящееся в собственности или законном владении виновного имущество»2. Данное разъяснение исключает возможность уголовной ответственности за присвоение и растрату – при них похищаемое имущество как раз находится в законном владении виновного.
Относительно предмета хищения необходимо коснуться еще двух моментов. Во-первых, как известно, УК 1996 г. не определяет минимальных стоимостных границ чужого имущества, и в этом отношении диспозиция ст. 158 - 160 носит отсылочный характер. Согласно ст. 7.27 КоАП РФ мелкое хищение влечет административную ответственность; под ним в силу примечания к упомянутой статье понимается деяние при стоимости похищенного имущества, не превышающей пяти минимальных размеров оплаты труда (МРОТ), установленных законодательством Российской Федерации. Недостатком данного определения является отсутствие указания, на какой момент берется МРОТ. Достоинство прим. 2 к ст. УК в этом плане видится в уточнении: в основу должен быть положен минимальный размер оплаты труда, установленный законодательством «на момент совершения преступления». Если стоимость похищенного более 5 МРОТ, хищение носит уголовно наказуемый характер, однако не исключается применение ч. 2 ст. 14 УК и признание деяния малозначительным. В этой связи надо упомянуть одну из распространенных в теории уголовного права ошибок: нередко утверждается, что, если стоимость похищенного не превышает упомянутого порога, «хищение… по сути дела относится к тем деяниям, о которых идет речь в ч. 2 ст. 14 УК РФ»3. Более точен иной подход: допустимо признание малозначительными хищений, не являющихся мелкими, влекущими в принципе уголовную (но не административную) ответственность. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что уголовная ответственность за такое менее опасное корыстное преступление, не являющееся хищением, как причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием (ст. 165 УК), может наступить при сумме ущерба, и меньшей пяти МРОТ. Во избежание подобного перекоса неСм.: Сборник действующих постановлений… С. 330.
Фролов М.В. Имущество как предмет хищения: единство и дифференциация гражданско-правового и уголовно-правового моментов понятия: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2002. С. 17.
обходимо, по нашему мнению, введение в диспозицию ст. 165 УК дополнительного признака, указывающего на значительность причиненного имущественного ущерба. При его отсутствии должна следовать административная ответственность, для чего необходимо ввести в КоАП состав правонарушения с признаками, ныне названными в ч. 1 ст. 165 УК.
Во-вторых, в последние годы наблюдается рост корыстных посягательств в семье (по г. Ярославлю их доля за три года возросла с 18 до 26%). Наибольшие сложности по делам данной категории связаны с доказыванием юридического признака предмета хищения, а именно: виновному предмет завладения не принадлежал, этот предмет являлся для члена семьи «чужим имуществом». Все дело в том, что здесь есть своя специфика: посягательство совершается в семье и в отношении имущества, находящегося в семье. Семью могут образовать лица, находящиеся в состоянии а) брака (законного или фактического), б) родства (в том числе родители и дети), в) отношений усыновителя с усыновленным, г) приемной семьи. Практически с каждым из упомянутых видов семьи связаны свои особенности в части установления правового режима имущества, и в этом вопросе без обращения к Гражданскому и Семейному кодексам РФ не обойтись.
Можно выделить четыре основных варианта, которые могут возникнуть по делам о внутрисемейных корыстных посягательствах: 1) имущество для субъекта преступления чужое, что им и осознается. В таком случае налицо хищение; 2) имущество для субъекта чужое, однако лицо не считает его таковым. Хищение отсутствует, и при соответствующих условиях возможна ответственность за самоуправство; 3) имущество для лица – не чужое, однако субъект ошибочно считает его таковым. В этом случае может возникнуть вопрос об ответственности за покушение на хищение;
4) имущество для субъекта не чужое и лицо не считает его для себя чужим. Ответственность за хищение исключается, но возможно привлечение к ответственности за самоуправство.
Особого упоминания требует разъяснение, данное Пленумом Верховного Суда РСФСР в действующем поныне постановлении по делам о грабеже и разбое. Касаясь ситуации введения в организм потерпевшего сильнодействующих, ядовитых или одурманивающих веществ с целью облегчить последующее затем завладение его имуществом, Пленум предписал расценивать содеянное как разбой или грабеж в зависимости от того, представляло ли использованное вещество опасность для жизни или здоровья4.
Сама по себе постановка вопроса не могла бы вызвать столь резкого возражения, если бы под беспомощным понималось лишь такое состояние, при котором потерпевший, осознавая фактический характер и социальную значимость происходящего, оказывается лишенным возможности оказать активное сопротивление виновному, постоять за принадлежащее ему имущество. Однако практика пошла по пути расширительной трактовки этого признака, причем не только по делам о хищении, но и об убийствах, изнасиловании, где этот признак фигурирует в качестве квалифицирующего. В частности, при убийстве к числу потерпевших, заведомо для виновного находящихся в беспомощном состоянии (п. «в» ч. 2 ст. УК), Пленум отнес лиц, страдающих психическими расстройствами, «лишающими их способности правильно воспринимать происходящее»5. Еще более определенно расширительное понимание сформулировано в п. 5 постановления № 4 «О судебной практике по делам об изнасиловании» от 22 апреля 1992 г.: беспомощное состояние, указал Пленум, налицо в тех случаях, когда потерпевшая «в силу своего физического или психического состояния (малолетний возраст, физические недостатки, расстройство душевной деятельности, иное болезненное или бессознательное состояние и т.п.) не могла понимать характера и значения совершаемых с нею действий или не могла оказать сопротивления виновному и последний… сознавал, что потерпевшая находится в таком состоянии»6.
Действительно, практика свидетельствует о том, что весьма часто используемые похитителем средства воздействия (предварительное спаивание спиртным, добавление в напитки клофелина и т.п.) направлены на то, чтобы «отключить» сознание потерпевшего, лишить его таким путем способности воспринимать происходящее Пункт 8 постановления № 31 Пленума Верховного Суда РСФСР «О судебной практике по делам о грабеже и разбое» от 22 марта 1966 г. (с последующими изменениями и дополнениями) // Сборник действующих постановлений… С. 289.
Пункт 7 постановления «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» // Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. № 3.
Сборник действующих постановлений… С. 216.
с ним в дальнейшем, облегчить изъятие и завладение его имуществом. Однако в этой связи возникает естественный вопрос: а правильно ли с уголовно-правовой позиции расценивать действия похитителя в качестве разбоя или грабежа?
Во-первых, как известно, разбой – это нападение, а не просто применение насилия (угрозы насилием), опасного для жизни или здоровья потерпевшего. Весьма сомнительно, что при совместном употреблении спиртного, незаметном добавлении в напитки клофелина или других одурманивающих веществ можно вести речь о нападении как форме проявления агрессии. Необходимо учитывать и субъективное представление виновного о совершаемом им деянии:
субъект направляет свои усилия на то, чтобы в конечном счете втайне от потерпевшего завладеть имуществом последнего.
Во-вторых, еще меньше оснований для квалификации содеянного в упомянутых случаях как грабежа, т.е. открытого хищения чужого имущества. Когда имеет место насильственный грабеж, то завладение вещью осуществляется на виду, при осознании потерпевшим общественно опасного и противоправного характера происходящего. Этого условия нет, если в результате применения насилия, не опасного для жизни или здоровья (даче одурманивающих веществ типа клофелина), лицо временно «отключается», теряет сознание и утрачивает на время способность осознавать фактическую сторону и социальную значимость происходящего – дальнейшего поведения виновного. Последний понимает, что к созданию именно такой обстановки он и стремился, и использует ее. Говорить в этом случае о грабеже нельзя ввиду отсутствия и объективных, и субъективных признаков этого преступления.
Соответственно содеянное должно квалифицироваться по совокупности преступлений: как умышленное причинение конкретного вида вреда здоровью (если таковой наступил) и тайное хищение чужого имущества (кражу). Только в случае, когда использование одурманивающих веществ вызвало беспомощное состояние потерпевшего, при котором он не утратил способности воспринимать дальнейшее противоправное поведение виновного по изъятию и завладению имуществом, а лишь не мог оказать противодействия в силу возникшего у него беспомощного состояния, можно вести речь об открытом хищении («на виду»), о грабеже.
Недопустим качественно разный подход к оценке такого рода случаев в зависимости от характера примененного виновным лицом насилия: если оно создавало опасность для жизни или здоровья, то содеянное представляет собой разбойное нападение, а если было неопасным – требуется квалификация по совокупности преступлений. Такое решение было бы и непоследовательным, нелогичным, не «вписывающимся» в теорию квалификации преступлений, и противоречило бы законодательному определению разбоя как нападения. Думается, в содеянном виновным можно усмотреть разбой только тогда, когда дача сильнодействующих, ядовитых и одурманивающих веществ, создающая опасность для жизни или здоровья, действительно осуществлялась насильственным образом, вопреки воле потерпевшего, а не путем, скажем, обмана или злоупотребления доверием, и при этом виновным преследовалась цель хищения имущества.
Н.А. Лопашенко (Саратовская государственная академия права) в сфере экономической деятельности и административное правонарушение в этой же сфере: проблемы соотношения Уголовное и административное законодательство направлены на противодействие разному по степени общественной опасности отклоняющемуся поведению. Сказанное предопределяет близость и различия указанных законодательных отраслей, которые, в свою очередь, порождают немало проблем при отграничении преступлений и административных правонарушений. С сожалением приходится констатировать, что принятие нового Административного кодекса количество этих проблем отнюдь не уменьшило. Не касаясь общетеоретических проблем (например, вытекающих из понятий «преступление» и «административное правонарушение»), рассмотрим здесь только те, которые относятся к квалификации конкретных разновидностей отклоняющегося поведения субъекта в сфере экономической деятельности. Признаваемое преступным, оно предусмотрено гл. 22 УК; расцениваемое как правонарушение, оно в основном наказывается по гл. 14 - 16 КоАП.
Сразу хотелось бы отметить, что существовал и существует целый пласт проблем, связанных с отграничением друг от друга преступных и непреступных форм деликвентного экономического поведения. Новое административное законодательство в этом смысле ничего не изменило. Специфика указанных проблем заключается в том, что они не являются очевидными. Более того, если рассматривать конкретные административно-правовые и уголовно-правовые нормы, создается ощущение, что провести грань между преступлением и административным правонарушением, как правило, достаточно легко: уголовная ответственность наступает при наличии оговоренных в законе последствий или при совершении деяния в крупном размере; при отсутствии этих признаков имеется административное правонарушение. На деле, однако, все иначе. Последствия в уголовном законе выражены оценочными категориями (крупный ущерб, тяжкие последствия и т.д.), толкуемыми правоприменителем. Последний понимает их по-разному, и граница криминализации остается очень подвижной. Эти проблемы в праве известны, они неоднократно обсуждались на страницах юридической печати, поэтому в настоящей статье затронуты не будут.
В то же время между некоторыми положениями нового Административного кодекса и действующего уголовного закона (запрещающих определенное экономическое поведение) существует и очевидная, не знающая пока легального разрешения коллизия. Так, невозможно ответить на вопрос, чем отличается административное правонарушение – нарушение законодательства об экспортном контроле (ст. 14.20 КоАП) – от незаконного экспорта или передачи сырья, материалов, оборудования, технологий, научно-технической информации, незаконного выполнения работ (оказания услуг), которые могут быть использованы при создании оружия массового поражения, вооружения и военной техники (ч. 1 ст. 189 УК), т.е.
состава преступления, только что реформированного законодателем. На мой взгляд, между ними имеют место только терминологические отличия (административное правонарушение говорит об осуществлении внешнеэкономических операций, уголовное законодательство – об экспорте и передаче).
Терминологической следует признать и разницу между составом административного правонарушения – использование служебной информации на рынке ценных бумаг (ст. 15.21 КоАП) – и такого преступления средней тяжести, как незаконные разглашение или использование сведений, составляющих коммерческую, налоговую или банковскую тайну (ч. 2 ст. 183 УК). Соответственно, решение вопроса о том, какую ответственность в конкретном случае применить к виновным – уголовную или административную, будет фактически переложено на правоприменителя, который далеко не всегда добросовестен. Криминогенность существующей коллизии между различными законодательными актами, таким образом, очень высока.
Хотелось бы еще остановиться на таком аспекте соотношения экономических преступления и правонарушения, как определение в УК и КоАП основных признаков отклоняющегося поведения (не затрагивая при этом последствий) и основных принципов его наказуемости. К сожалению, позиция законодателя по решению этих вопросов далеко не всегда является последовательной.
Так, и уголовное (ст. 171 УК), и административное законодательство устанавливает ответственность за незаконное предпринимательство (по КоАП – осуществление предпринимательской деятельности без государственной регистрации или без специального разрешения (лицензии) – ст. 14.1 КоАП). В отличие от уголовного закона, административный проводит градацию отклоняющегося поведения (очевидно, по степени общественной опасности), предусматривая разное наказание за осуществление деятельности без регистрации (ч. 1), без лицензирования (ч. 2) или с нарушением условий, предусмотренных лицензией (ч. 3). Самое строгое административное наказание при этом влечет деяние, указанное в ч. 2. Думаю, что единый подход к определению принципов наказуемости незаконного предпринимательства в уголовном и административном законах был бы более логичен.
Здесь же следует обратить внимание на то, что третья форма незаконного предпринимательства именуется законодателем поразному: в УК говорится о нарушении условий лицензирования, в КоАП – о нарушении условий, предусмотренных специальным разрешением (лицензией). Представляется, что последняя формула является предпочтительной. В уголовно-правовой науке ведутся нескончаемые споры о том, что же такое условия лицензирования.
Разброс мнений при этом очень велик – от понимания этих условий как обстоятельств, необходимых при осуществлении процесса получения лицензии, до трактовки условий как обстоятельств, обязательных при осуществлении того вида деятельности, на который получена лицензия. Вторая позиция, явно имеющаяся в виду в КоАП, более отвечает специальному законодательству о лицензировании. Следовало бы, на мой взгляд, внести соответствующие коррективы и в ст. 171 УК.
Очень интересной представляется еще одна проблема соотношения уголовного и административного закона. Существуют виды отклоняющегося поведения, которые преступны при наличии точно установленных в УК границ (например, размеров деятельности, размеров дохода и т.п., определяемых в Примечаниях к статьям), однако вообще не рассматриваются как правонарушения при недостижении этих границ. В первую очередь речь идет, конечно, о легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества.
Уголовная ответственность за легализацию возможна в тех случаях, когда финансовые операции или другие сделки по отмыванию производятся в крупном размере (т.е. с превышением 2000 МРОТ). Если они осуществлены на сумму менее 2000 МРОТ, уголовная ответственность исключается. Логично было бы предусмотреть для подобного - безусловно, отклоняющегося поведения - административную ответственность, о которой, в частности, говорится в ст. Федерального закона от 7 августа 2001 г. «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем».
Но в новом административном законе нормы, позволяющей бороться с непреступной легализацией, нет.
Считается преступным уклонение от обязательной сдачи на аффинаж драгоценных металлов, совершенное в крупном размере (с превышением 500 МРОТ) – ст. 192 УК. Если же деяние совершено в меньшем размере, лицо должно было бы нести менее строгую, административную, ответственность. Однако КоАП подобной нормы не содержит.
Почти такая же ситуация с налоговыми деяниями. В УК (ст. 198, 199) установлена ответственность за уклонение от уплаты налогов физического лица или с организаций, если оно совершено в крупном размере (с превышением суммы неуплаченных налогов в 200 или 1000 МРОТ). Поскольку уклонение от уплаты налогов в меньшем размере тоже явно отклоняющееся и вредоносное поведение, последовательным было бы установление за него административной ответственности. Но в административном законодательстве такой нормы нет. Разумеется, виновный может быть привлечен к ответственности, например, за нарушение сроков представления налоговой декларации (ст. 15.5), непредставление сведений, необходимых для осуществления налогового контроля (ст. 15.6) и др. В то же время несколько иначе решен этот вопрос в отношении таможенных платежей. По ст. 16.22 КоАП наказывается неуплата в установленные сроки налогов и сборов, подлежащих уплате в связи с перемещением товаров через таможенную границу РФ, т.е. состав административного правонарушения сформулирован не идентично составу преступления – уклонению от уплаты таможенных платежей, но близко к нему. На чем основан разный подход к решению одинаковых проблем, объяснить невозможно.
Изложенное свидетельствует о недостатках в качестве административного и уголовного законодательства, о проблемах соотношения их между собой. Преодоление коллизии между уголовным и административным законодательством совершенно необходимо, причем как можно скорее. Оно возможно только на законодательном уровне, путем принятия соответствующих поправок в УК или КоАП РФ.
П.С. Яни (Институт повышения квалификации руководящих кадров Генеральной прокуратуры РФ) Причиняет ли налоговое преступление В последнее время у ряда исследователей вызывает сомнение «юридическая чистота предъявления гражданского иска в уголовном деле, возбужденном вследствие совершения налогового преступления». Эти ученые полагают, что подобные иски основаны не на нормах гражданского законодательства и что нормы УПК не предусматривают возможность предъявления иного, помимо гражданского, иска в уголовном деле, поэтому, говорят они, "гражданские", а по сути, налоговые иски рассмотрены в уголовном деле быть не могут1. Высказанные суждения подкрепляются практикой судов, нередко отказывающихся рассматривать иски о взыскании налогов с организации в уголовном деле на том основании, что причинителем вреда является не осужденный, а организация, и такие иски подлежат рассмотрению в арбитражном суде2.
Таким образом, обсуждаемая проблема имеет большое практическое значение, а разрешение ее во многом зависит от ответа на вопрос: существуют ли надлежащие гражданско-правовые основания для предъявления иска в уголовном деле о налоговом преступлении? Как представляется, ответ на этот вопрос должен быть положительным.
Законодательство о налогах и сборах, регулирующее властные отношения по установлению, введению и взиманию налогов и сборов в Российской Федерации, а также отношения, возникающие в процессе осуществления налогового контроля, обжалования актов налоговых органов, действий (бездействия) их должностных лиц и привлечения к ответственности за совершение налогового правонарушения (ст. 2 Налогового кодекса (НК) РФ), не называет неуплаченный налог вредом или ущербом. Для суммы налога или сбора, не уплаченной в установленный законодательством о налогах и сборах срок, в НК существует другое определение – недоимка.
Так может ли последствие неисполнения налоговой обязанности, состоящее в отсутствии налоговых отчислений в бюджетной системе, признаваться ущербом, имущественным вредом, о котором говорится в уголовно-процессуальном законе (ст. 44 УПК РФ)?
Допускает ли ГК регулирование нормами гражданского закона отношений, порожденных налоговым правонарушением, суть которых – данных отношений – в исполнении, возможно принудительном, субъектом этих правоотношений – налогоплательщиком обязанности по уплате налога?
Клейменов А. Кто является гражданским ответчиком по делам о налоговых преступлениях? // Российская юстиция. 2001. № 8.
Карпочев И. Возмещение ущерба от налоговых преступлений // Законность. 2001. № 9.
Пункт 3 ст. 2 ГК РФ устанавливает, что к имущественным отношениям, основанным на административном или ином властном подчинении одной стороны другой, в том числе к налоговым и другим финансовым и административным отношениям, гражданское законодательство не применяется, если иное не предусмотрено законодательством. Таким образом, применение гражданского законодательства к налоговым отношениям в принципе не исключается. Если же такая «предусмотренность» отсутствует, то в уголовном деле о налоговом преступлении гражданский иск действительно предъявлять нельзя, поскольку его основанием может быть только причинение (по УПК РФ - имущественного и морального) вреда.
Как представляется, возможность возмещения бюджету убытков, причиненных неисполнением обязанности по уплате налога, на основании гражданского закона предусмотрена законодателем в 1998 г.: изменениями, внесенными в УК Федеральным законом от 25.06.1998г., он «превратил» состав налогового преступления из формального в материальный, указав на наличие последствия налогового преступления в примечании 2 к ст. 198 УК РФ. Данное примечание называет полное возмещение причиненного ущерба одним из условий освобождения лица от ответственности за преступное уклонение от уплаты налогов. И хотя в самом примечании не говорится о том, что возмещаемый ущерб причинен непосредственно преступлением, это представляется вполне очевидным и, кроме того, соответствующая формулировка содержится в "генеральной" норме, устанавливающей условия деятельного раскаяния – ст. УК РФ, где определено, что лицо может быть освобождено от уголовной ответственности, если при наличии прочих условий возместит причиненный ущерб или иным образом загладит вред, причиненный в результате преступления.
Кроме того, Пленум Верховного Суда РФ в постановлении от 4 июля 1997 г. № 8 "О некоторых вопросах применения судами Российской Федерации уголовного законодательства об ответственности за уклонение от уплаты налогов" указал, что общественная опасность уклонения от уплаты налогов заключается не только в умышленном невыполнении конституционной обязанности каждого платить законно установленные налоги и сборы, но и в том, что это в результате влечет непоступление денежных средств в бюджетную систему Российской Федерации (п. 1). А в п. 18 постановления Пленум прямо определяет непоступление в бюджетную систему Российской Федерации денежных сумм в размере неуплаченного налога как материальный ущерб от налогового преступления.
Таким образом, в результате совершения преступления физическим лицом причиняется вред, который должен быть возмещен данным лицом либо организацией, несущей за него материальную ответственность в силу ст. 1068 ГК РФ. Такая организация должна быть признана по уголовному делу гражданским истцом в силу ст. 54 УПК РФ, установившей, что в качестве гражданского ответчика может быть привлечено физическое или юридическое лицо, которое в соответствии с Гражданским кодексом Российской Федерации несет ответственность за вред, причиненный преступлением.
Следует ли включать в гражданский иск по уголовному делу сумму штрафов и пени? Несмотря на то, что Пленум Верховного Суда РФ в упомянутом выше постановлении дает на этот вопрос положительный ответ, полагаю, что сумма штрафа не может быть предметом иска по самому своему определению, а также в силу ст. 114 НК, определяющей штраф в качестве налоговой санкции, меры ответственности за совершение налогового правонарушения.
Другое дело – пеня. Согласно ст. 75 НК РФ пеней признается установленная настоящей статьей денежная сумма, которую налогоплательщик, плательщик сборов или налоговый агент должны выплатить в случае уплаты причитающихся сумм налогов или сборов в более поздние по сравнению с установленными законодательством о налогах и сборах сроки. Конституционный Суд называет пеню компенсацией потерь государственной казны в результате недополучения налоговых сумм в срок в случае задержки уплаты налога3. Представляется поэтому, что сумму пени следует отнести к предмету иска о возмещении имущественного вреда, причиненного бюджетной системе налоговым преступлением.
Определение Конституционного Суда от 6 декабря 2001 г. № 257-О // Собрание законодательства РФ. 2002. № 6. Ст. 625.
А.П. Кузнецов (Нижегородская академия МВД РФ) Государственная политика противодействия налоговым преступлениям в России:
теоретические и практические аспекты Изменения социально-экономических отношений в России обусловили радикальные структурные преобразования во всех сферах жизнедеятельности общества и государства. Становление и развитие разнообразных форм хозяйствования, принципиальные перемены в политической и правовой системах предопределили появление новых институтов и структур. Вместе с тем, процесс реформирования экономики в силу объективных и субъективных факторов осуществляется все еще с большими трудностями.
Ставка на развитие предпринимательства при активном проведении разгосударствления и приватизации различных объектов в условиях отсутствия достаточной правовой регламентации и ослабления государственного контроля привели, наряду с экономическими проблемами, к осложнению криминогенной обстановки в стране. Реалии сегодняшнего дня свидетельствуют о возрастающем вторжении криминальной среды не только в сферу экономики, но и в политику. Идет активное проникновение преступных структур в органы власти, политические партии, государственный аппарат.
Все это в сочетании с возрастающей коррупцией сдерживает проведение экономических реформ, наносит серьезный ущерб экономике государства, подрывает его социальные и политические устои.
В складывающихся условиях особую актуальность приобретает изучение проблемы формирования, законодательной регламентации и практического осуществления государственной политики противодействия преступности в целом и государственной политики противодействия налоговым преступлениям в особенности.
В российской правовой науке в последние годы наметились позитивные тенденции расширения проблематики исследований, связанных с реализацией государственной политики противодействия налоговым преступлениям. Налоговые преступления оказывают негативное воздействие на экономику, тормозят развитие в стране рыночных отношений, порождают инфляцию, деформируют общественное сознание, нарушают принципы социальной справедливости, подрывают силу и авторитет закона, государственных институтов, ведут к ущемлению прав и законных интересов граждан. В конечном счете под угрозой оказывается становление в России правового, демократического, социального государства. В результате совершения налоговых преступлений значительная часть неуплаченных налогов стала оседать в криминальном секторе экономики, что в свою очередь способствует дальнейшему росту налоговой преступности.
Представляется, что зависимость государственной политики противодействия налоговым преступлениям очевидна. Действительно, государственная политика противодействия налоговым преступлениям может быть эффективной только при стабильной и эффективно действующей экономике. В настоящее время экономическая система подвергается серьезной и во многом справедливой и обоснованной критике. Вместе с тем, при оценке недостатков и упущений в экономике необходимо учитывать как объективные, так и субъективные тенденции.
Проведенные исследования показали, что трансформационный характер экономики, ее системный кризис во многом обусловливает развитие негативных явлений и процессов. Стагнация экономики и в этой связи неэффективная налоговая политика, просчеты в деятельности органов государственной власти способствовали противостоянию государства и граждан, государства и налогоплательщиков. В условиях глубокой деформации экономики неэффективность налогового механизма предопределяется, прежде всего, факторами внешнего порядка из-за высокой зависимости от общих макроэкономических условий. В свою очередь, налоговая система в силу объективных и субъективных причин в таких условиях оказывает разрушительное воздействие на воспроизводственные процессы. В настоящее время налоговая система находится в состоянии кризиса, и такое положение будет сохраняться до тех пор, пока не произойдет смена той основы, на которой она базируется, - экономики. Какие бы масштабные налоговые реформы ни проводила власть, независимо от целей, направленности и содержания, налоговая система не сможет эффективно и результативно функционировать, пока не произойдут кардинальные изменения в реальном секторе экономики.
Налоговые преступления довольно часто совершаются в сочетании с другими корыстными преступлениями, являются их криминальной основой, а поэтому противодействие им должно осуществляться в едином комплексе мер реализации государственной политики противодействия всей экономической и уголовной преступности в целом.
С повышением эффективности и результативности государственной политики противодействия налоговым преступлениям граждане России связывают свое будущее. От этого зависит перспектива формирования в стране гражданского общества, решение экономических, социальных, правовых и многих других проблем.
Понятно, что государственная политика противодействия налоговым преступлениям может быть эффективной только в том случае, если она осуществляется в тесном единстве с социальноэкономическими, организационно-правовыми и другими мерами, в том числе и глобального масштаба. Именно поэтому реализация государственной политики противодействия налоговым преступлениям – это задача всех органов государства. Органы, применяющие законы, находятся в эпицентре этой важной работы. И здесь должна быть выработана своя стратегия и своя тактика, эффективная государственная политика противодействия преступлениям, охватывающая весь комплекс мер, прицельно ориентированных на противодействие налоговым преступлениям.
Необходимость и целесообразность теоретико-правового подхода к исследованию государственной политики противодействия налоговым преступлениям вызвана насущной потребностью обеспечить осуществление социально-экономических преобразований в России по пути общественного прогресса и цивилизованных форм развития.
Если основной вектор такого движения имеет диаметрально противоположную направленность, значит, нет самого главного понимания сущности происходящих глобальных преобразований, отсутствует правильная постановка целей и задач. В складывающихся условиях именно уголовно-правовая теория должна создать нормативно-правовую базу органам власти для принятия решений по реализации конкретных мер противодействия налоговым преступлениям.
Развитие отношений в области налогообложения свидетельствует о том, что частные методы и подходы при создании концептуальных основ государственной политики противодействия налоговым преступлениям не всегда обеспечивают достижение поставленных целей. В настоящее время требуется разработка общетеоретической концепции противодействия налоговым преступлениям, а таковая может быть создана только на основе системного подхода, охватывающего всю сферу противодействия налоговым преступлениям.
Состояние научных исследований, различные аспекты реализации государственной политики противодействия налоговым преступлениям (уголовно-правовые, уголовно-процессуальные, административно-правовые, гражданско-правовые, организационно-правовые) в той или иной мере освещались в юридической литературе и особенно в средствах массовой информации. Однако комплексных, именно уголовно-правовых исследований по данной теме до сих пор не проводилось. В результате отсутствия фундаментальных разработок в данной области государство не в полной мере может реализовать политику противодействия налоговым преступлениям. Отмеченное пассивное отношение к объективно актуальной научной проблеме объясняется, прежде всего, ее сложностью, многоаспектностью, комплексностью, трудностью понимания самой ее сути.
Применительно к рассматриваемой проблеме основная цель научного исследования заключается в разработке теоретических основ государственной политики противодействия налоговым преступлениям в условиях нынешней экономической и правовой ситуации в стране. Составной частью этой цели является создание концептуальной модели практического осуществления государственной политики противодействия налоговым преступлениям, определение места и роли различных отраслей права, государственных органов в этом деле. Налоговые преступления рассматриваются при этом как чрезвычайно сложное, многообразное явление, неравномерно распространенное во времени и пространстве, что требует особого подхода к его изучению.
Основные положения, составляющие в совокупности концептуальную схему исследования, таковы.
1. Государственная политика противодействия налоговым преступлениям является важным направлением деятельности государства, значимость которого резко возросла в связи со сменой в стране социально-экономических отношений. Реформирование общественных отношений привело к резкой криминализации различных социальных процессов, росту как налоговых, так и иных экономических преступлений. В этих условиях государство обязано реализовать комплекс экономических, политических, организационно-практических мер по противодействию налоговой преступности.
2. Несовершенство технико-юридических конструкций уголовно-правовых норм, предусматривающих ответственность за налоговые преступления, затрудняет их применение и требует разработки новых научно обоснованных подходов к уголовно-правовой оценке указанных противоправных деяний и их квалификации, а также совершенствования налогового и уголовно-налогового законодательства как одной из важнейших социально-правовых гарантий, с помощью которых должен эффективно действовать государственный механизм защиты налогоплательщика.
3. Общей целью профилактики налоговой преступности необходимо считать комплексное социально-профилактическое воздействие, реализуемое в рамках единой концепции по предупреждению правонарушений в целом по России, а также в каждом отдельном регионе с учетом специфики его социальноэкономического развития. Данная цель может быть достигнута только активным противодействием тем факторам негативных социальных явлений, которые порождают налоговые преступления.
Общесоциальная профилактика является приоритетным направлением предупреждения налоговых преступлений, поскольку в наибольшей степени воздействует на их причинно-следственный комплекс.
(Казанский госуниверситет) и экономических преступлений В 2001 г. в РФ 38,5% всех выявленных преступлений экономической направленности составили тяжкие и особо тяжкие преступления. Рост выявленных преступлений в 2001 г. отличался в сфере внешнеэкономической деятельности (+20,6%), в кредитно-финансовой сфере (+15,2%), на потребительском рынке (+14,8%)1.
В Республике Татарстан выявлено следующее количество экономических преступлений, находящихся в компетенции криминальной милиции (табл. 1).
Доля преступлений экономической направленности в общей структуре преступности в России в последние годы (1997 - 2001) представлена в табл. 2.
Статистический отчет МВД РФ за 2001 г. ГИЦ МВД. М., 2002.
ступность ческой направленности Основная масса преступлений экономической направленности – это преступления против собственности; доля преступлений в сфере экономической деятельности неуклонно возрастает.
Структура выявленных экономических преступлений - против собственности – 60,2%;
- в сфере экономической деятельности – 22,8%;
- против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления – 8,0%;
- против интересов службы в коммерческих и иных организациях – 1,8%;
Представленные статистические данные, конечно, отражают только верхушку айсберга – основной массив преступлений экономической направленности остается неизвестным правоохранительным органам или в силу разных причин не учитывается ими. По некоторым данным, уровень учтенной преступности в России в 2,5 – 3 раза ниже числа преступлений, о которых правоохранительные органы осведомлены2. Противоправные деяния в сфере экономической деятельности во многом относятся к тем преступлениям, которые выявлены в процессе расследования, но не вошли в статистику3. Такое положение следует учитывать при обращении к стаСм.: Гаврилов Б.Я. Способна ли российская статистика о преступности стать реальной? // Государство и право. 2001. № 1. С. 48.
См.: Там же. С. 50.
тистическим данным о преступлениях в сфере экономической деятельности.
Ущерб, причиняемый экономическими преступлениями, измеряется астрономическими цифрами. В 1996 г. в России установленная сумма ущерба составила 13 573,2 млрд. руб., 90% от этой суммы – потери от посягательств на экономическую систему; в 2001 г.
материальный ущерб был выявлен на сумму 66,1 млрд. руб.
По данным Объединенной экономической комиссии Конгресса США, потери, наносимые экономическими преступлениями национальной экономике, оцениваются в 44 млрд. долл. в год, в то время как ущерб от имущественных преступлений (краж, грабежей) составляет лишь 4 млрд. долл.4 По материалам шведских криминологов, суммы доходов, укрываемых от налоговых служб в течение года, в 10 раз превышают размеры убытка от преступности, связанной с воровством5. Мы видим, что имущественные преступления и экономические посягательства отличаются и по объему причиненного ущерба, и по уровню регистрируемости.
Экономические преступления и преступления в сфере экономической деятельности – это разные понятия. Однако в литературе встречаются достаточно пространные расширительные толкования названных понятий, в результате которых они фактически сближаются. Так, С.Ф. Мазур считает, что объект экономических преступлений – это сложный, составной комплекс общественных отношений, защищаемых уголовным законом, имеющих как существенные сходные черты между собой, так и определенные различия6. В.Д. Ларичев и Н.С. Гильмутдинова определяют преступления в сфере экономической деятельности как общественно опасные деяния, посягающие на основы экономической системы государства7. Л.Л. Кругликов к экономическим относит все преступления, предусмотренные разделом VII УК РФ «Преступления в сфере экоЭкономические преступления в США: понятие, виды, масштабы распространения // Обзорная информация. Зарубежный опыт. ГИЦ МВД СССР. М., 1989. № 11.
Свенссон Бу. Экономическая преступность. М., 1987. С. 121.
См.: Мазур С.Ф. Уголовно-правовые средства охраны предпринимательства от преступных посягательств: Лекция. М., 1995. С. 8.
См.: Ларичев В.Д., Гильмутдинова Н.С. Таможенные преступления. М., 2001. С. 135.
номики», констатируя, что экономическое преступление – «это совершаемое в сфере экономики – умышленно или по неосторожности – действие или бездействие, создающее опасность причинения вреда или реально причиняющее вред отношениям производства, обмена, распределения или потребления и признаваемое преступлением нормами раздела VII УК РФ»8. Г.К. Мишин к числу экономических преступлений, наряду с хозяйственными, относит все преступления против собственности, которые в условиях рыночной экономики так или иначе связаны с хозяйственной деятельностью9.
К экономическим преступлениям, по нашему мнению, можно отнести только некоторые преступления против собственности:
присвоение или растрату чужого имущества, мошенничество. В то же время «традиционные» корыстные посягательства на собственность (кражи, грабежи, разбои) являются имущественными, а не экономическими преступлениями. Особенностью экономических преступлений выступает их связь с экономической политикой государства на том или ином этапе его развития. Процесс преобразования экономических законов в юридические формы начинается с разделения собственности на экономический и юридический аспекты, выделения "пучка" прав, исходящих от субъектов экономической деятельности к другим субъектам и объектам хозяйствования10. Можно утверждать, что уголовные законы обеспечивают проведение экономической политики. Поэтому уголовно-правовые нормы в этой сфере отличаются повышенной мобильностью, что представляется вполне оправданным. Вообще законам, как утверждал еще Ш. Монтескье, дает преимущество новизна их происхождения. Она указывает на особое, живое внимание законодателя, направленное на то, чтобы добиться их исполнения11. С изменением экономических условий возникает необходимость в поддержании тех или иных новелл экономики уголовно-правовыми средствами.
Кругликов Л.Л., Дулатбеков Н.О. Экономические преступления (вопросы дифференциации и индивидуализации ответственности и наказания): Учеб.
пособие. Ярославль, 2001. С. 10.
См.: Мишин Г.К. Проблема экономической преступности (опыт междисциплинарного изучения). М., 1994. С. 33-34.
См.: Теория фирмы / Под ред. В.М. Гальперина. СПб., 1995. С. 31.
См.: Таранов П.С. Золотая философия. М., 1999. С. 377.
Именно подвижность и изменчивость уголовно-правовых норм об ответственности за экономические преступления отличает их от иных. Если быстрая и частая смена других положений уголовного закона вызывает справедливую критику, то применительно к области экономических преступлений представляется обоснованной.
Однако первоначальное понимание экономических преступлений сводилось к имущественным посягательствам. Еще в 1861 г.
французский исследователь М. Патэн в работе «Общая часть уголовного права и уголовное законодательство в сфере бизнеса» указывал на необходимость выделения категории экономических преступлений, отличных от имущественных12. Сам термин «имущественные преступления» исчез из уголовного законодательства и правоведения России, в которой прочно утвердилась доктрина «преступлений против собственности» в сороковые годы ХХ в. В 1948 г. Д.Н. Розенберг назвал термин «имущественные преступления» неправильным, предложив различать «отношения собственности» как объект преступлений против собственности и «имущество» как предмет этих преступлений13. Позиция его и сегодня является практически общепризнанной. Тем не менее высказываются предложения о восстановлении доктрины и системы имущественных преступлений как простейшем и эффективном способе приведения уголовного права России в соответствие с Конституцией РФ, новым гражданским законодательством и современными условиями экономической жизни14.
Сторонником доктрины имущественных преступлений является В.И. Тюнин15. Он, в частности, указывает, что в уголовном законе должны быть выделены преступления не против собственника, а связанные с посягательством на имущество. Эта доктрина соответствует системе российского дореволюционного законодательства и многим зарубежным уголовным кодексам. Так, в УК Швейцарии См.: Ванъ-Канъ. Экономические факторы преступности. М., 1915.
См.: Розенберг Д.Н. О понятии имущественных преступлений в советском уголовном праве (Объект и предмет посягательства) // Учен. зап. Харьков. юрид. ин-та. Вып. 3. Харьков, 1948. С. 55.
См.: Клепицкий И.А. Объект и система имущественных преступлений:
Дис. канд.... юрид. наук. М., 1995. С. 188-200.
См.: Тюнин В.И. Уголовно-правовая охрана отношений в сфере экономической деятельности: Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. СПб., 2001. С. 36.
уголовно наказуемые действия против имущества включают четыре группы деяний - посягательства на: собственность или иные вещные права (ст. 137 – 147), имущество вообще (ст. 148 – 159), нематериальные имущественные права (ст. 160 – 163), права требования (ст. 163 – 172)16.
Но следует признать, что такая доктрина не может быть отражена в современном российском законодательстве, так как это потребует его существенной переделки. Уголовный кодекс РФ 1996 г.
носит двойственный характер: с одной стороны, имеет место возврат к отдельным положениям классической школы уголовного права, к которой принадлежало дореволюционное законодательство; с другой стороны, сохранены некоторые постулаты советской школы права. Однако не следует исключать возможность последующего реформирования отечественного законодательства, при котором эта двойственность будет устранена. Кардинальные изменения, предлагаемые в настоящее время разными авторами, хотя и заслуживают внимания, однако не всегда экономически обоснованны и оправданны.
Доктрина имущественных преступлений свойственна классической школе уголовного права. Советская школа уголовного права выдвинула концепцию преступлений против собственности. Основную массу преступлений против собственности составляют корыстные посягательства, не все из которых могут быть отнесены к экономическим преступлениям. Корысть определяется как сложная социально-экономическая и правовая категория, включающая в себя ряд компонентов17. В последнее время высказываются мнения о том, что корыстная цель или мотив не являются обязательными для хищений. Так, С.Ф. Милюков предлагает исключить корыстную цель из законодательного определения хищения18, а С.М. Кочои приходит к выводу, что при совершении хищения наличие корыстСм.: Современное зарубежное уголовное право. Т. 2. М., 1958. С. 435.
См.: Миненок М.Г., Миненок Д.М. Корысть. Криминологические и уголовно-правовые проблемы. СПб., 2001. С. 111.
См.: Милюков С.Ф. Российское уголовное законодательство. Опыт критического анализа. СПБ., 2000. С. 232.
ного мотива не обязательно19. Такие позиции являются еще одним подтверждением привлекательности понятия «имущественных преступлений», которые отличаются от экономических.
Следует признать, что экономические и имущественные преступления – это разные понятия. В первую очередь они отличаются по способу причинения вреда общественным отношениям и кругу субъектов.
Среди преступлений против государственной власти или преступлений против интересов службы в коммерческих и иных организациях также можно выделить деяния, которые могут обладать экономической направленностью (например, злоупотребление служебным положением). А.А. Пионтковский в 1928 г. объединил под понятием «экономические преступления» «посягательства на социалистические и госкапиталистические хозяйственные отношения» и «имущественные преступления», обоснованно аргументировав такую систему изменением характера имущественных прав в обществе20.
Основной критерий отнесения того или иного деяния к экономическим преступлениям – это их способность причинять вред рыночным отношениям со стороны субъектов, в той или иной мере включенных в эти отношения. Такой способностью могут обладать преступления, находящиеся в разных главах Уголовного кодекса.
Сходную позицию занимает и Е.С. Стрельцов, который считает, что экономические преступления могут объединять в своей совокупности достаточно большое количество общественно опасных деяний, расположенных в разных главах Особенной части Уголовного кодекса21.
См.: Кочои С.М. Ответственность за корыстные преступления против собственности. М., 2000. С. 114.
См.: Пионтковский А.А. Советское уголовное право. Т. 2. М.; Л., 1928.
См.: Стрельцов Е.С. Экономические преступления. Одесса., 2001. С. 57.
А.П. Горелов (ВНИИ МВД РФ) Уклонение от уплаты налогов путем неотражения в бухгалтерской документации полученных организацией средств Статья 199 УК РФ предусматривает ответственность за уклонение от уплаты налогов с организации путем включения в бухгалтерские документы заведомо искаженных данных о доходах или расходах либо иным способом, а равно от уплаты страховых взносов в государственные внебюджетные фонды с организации, совершенное в крупном размере. Под включением в бухгалтерские документы заведомо искаженных данных о доходах можно понимать и неотражение в них поступающих в организацию средств.
Изменения, внесенные в Налоговый кодекс РФ Федеральным законом от 31.12.2001 г. № 198-ФЗ, сохранив обязательность отчислений в государственные социальные внебюджетные фонды, установили единый социальный налог, который уплачивается в названные фонды.
В следственной практике органов налоговой полиции неоднозначно решается вопрос о квалификации действий руководителей организации, скрывавших прибыль организации и использовавших ее в дальнейшей хозяйственной деятельности без отражения в бухгалтерской документации. Так, если из наличных средств, получаемых организацией от торговой, скажем, деятельности и не отраженных в бухгалтерских документах, работодателем оплачивается труд работников организации, то при этом с фактически выдаваемой заработной платы единый социальный налог не исчисляется и в государственные внебюджетные фонды не зачисляется. Изучение материалов следственных органов показывает, что в таких ситуациях нередко принимаются решения об отказе в возбуждении уголовного дела на том основании, что указанные средства не находятся в собственности организации и поэтому взносы – единый социальный налог – с них платить не надо.
Анализ практики Верховного Суда убеждает в том, что вопрос о праве организации на имущество, которое не было отражено в бухгалтерской документации, достаточно сложен. Так, Судебной коллегией по уголовным делам Верховного Суда РФ рассматривался протест заместителя Председателя Верховного Суда РФ по делу Вахрушевой, которая, будучи директором муниципального торгового коммерческого предприятия, сдавала в аренду помещения магазина, входящего в состав предприятия, и прилегающую к нему землю, входящую в состав городских земель, но выделенную предприятию в бессрочное пользование, без надлежащего оформления этих договоров. Полученные от арендаторов деньги она в кассу не сдавала, а присваивала, причинив тем самым существенный вред интересам предприятия и города.
Следствие предъявило Вахрушевой обвинение по ст. 160 УК РФ, посчитав, что ею совершено хищение вверенного имущества путем присвоения. Однако суд с позицией следствия не согласился, признав квалификацию органами следствия действий осужденной как присвоение чужого имущества ошибочной. Суд указал, что, хотя одним из источников формирования имущества муниципального коммерческого предприятия является аренда основных фондов, а получаемая предприятием прибыль расходуется на выплату налогов, других обязательных платежей и на создание фондов предприятия, Вахрушева, наделенная правом заключения договоров аренды, официально их не оформляла и деньги за аренду в кассу предприятия не вносила, а получала лично. Учитывая, что по смыслу закона присвоение как форма хищения представляет собой действия виновного по изъятию вверенных ему товарно-материальных ценностей и обращению их в свою пользу, суд, указывается в определении Судебной коллегии, пришел к правильному выводу об отсутствии в содеянном Вахрушевой состава данного преступления, поскольку она присваивала не деньги, вверенные ей учредителями муниципального коммерческого предприятия, а денежные суммы, полученные от арендаторов (не являющихся работниками данного предприятия) и не поступавшие в кассу предприятия, т.е. не находившиеся в его собственности. Коллегия согласилась с квалификацией судом действий Вахрушевой по ст. 201 УК РФ (злоупотребление полномочиями)1.
Данное решение принципиально важно для решения обсуждаемой нами проблемы. Если согласиться с ним, то выходит, что при получении руководителем организации, выступающим от ее имени, денежных средств за товары, услуги и т.д., расписывающимся в соответствующих документах, закрепляющим свою подпись печатью организации, организация собственником указанных средств еще не становится. Стало быть, они не подлежат налогообложению в силу п. 1 ст. 8 Налогового кодекса РФ.
С таким подходом Верховного Суда согласиться сложно. В приведенной выше ситуации средства, которыми распоряжалось руководство организации, в момент их получения руководителем, представляющим возглавляемую им организацию, становились собственностью организации фактически, что доказывается возможностью для руководителя распоряжаться ими, в частности, путем выдачи заработной платы работникам организации.
То же самое происходит, если руководитель получает для тех же целей – для выдачи заработной платы – без отражения в бухгалтерских документах средства иных лиц. В этом случае организация использует находящиеся в ее собственности заемные средства (ст. 807 ГК РФ), не отраженные в бухгалтерской документации с целью уклонения от уплаты единого социального налога, который она была обязана начислять и платить как работодатель. Неотражение этих средств и операций в бухгалтерской документации не означает, что организация не стала собственником данных средств юридически, поскольку гражданское законодательство не ставит это обстоятельство – отражение в бухгалтерской документации – условием приобретения права собственности.
Таким образом, единый социальный налог должен быть уплачен со всей суммы заработной платы работников организации, независимо от того, были ли отражены в бухгалтерской документации эти операции. Их неотражение является одним из способов уклонения от уплаты налогов с организации.
Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 13 мая 1999 г. по делу Вахрушевой // Бюллетень Верховного Суда РФ. 2000. № 2.
Т.А. Левинова (Ярославский госуниверситет) Некоторые вопросы окончания досудебного производства по делам о налоговых преступлениях в свете требований нового уголовнопроцессуального законодательства В соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации (далее – УПК РФ) досудебное производство, в том числе и по делам о налоговых преступлениях, может завершиться двояко:
а) направлением дела в суд для судебного производства;
б) прекращением уголовного дела.
В первом случае дело направляется прокурору для утверждения обвинительного заключения (ст. 220), обвинительного акта (ст. 225) либо постановления о направлении уголовного дела в суд для применения принудительных мер медицинского характера (ст. 439).
Во втором случае выносится постановление о прекращении уголовного дела и (или) уголовного преследования. Особый случай – прекращение уголовного преследования с применением принудительной меры воспитательного воздействия в отношении несовершеннолетнего, когда прокурор, а также следователь и дознаватель с согласия прокурора вправе вынести постановление о прекращении уголовного преследования и возбуждении перед судом ходатайства о применении к несовершеннолетнему обвиняемому принудительной меры воспитательного воздействия (ст. 427).
Языком графики это можно отразить следующим образом:
Окончание предварительного расследования Уголовное дело направляется прокурору Уголовное Предварительное расследование дел о налоговых преступления может осуществляться в двух формах – предварительного следствия и дознания.
Следователи органов налоговой полиции согласно п. 4 ч. ст. 151 УПК РФ расследуют уголовные дела о преступлениях, предусмотренных ч. 2 ст. 1711, ч. 2 ст. 198, ч. 2 ст. 199 и ч. 2 ст. 3271 УК РФ.
Дознание производится дознавателями органов налоговой полиции по уголовным делам о преступлениях, предусмотренных ч. ст. 198 и ч. 1 ст. 199 УК РФ (п. 2 ч. 3 ст. 151 УПК РФ). Здесь необходимо учитывать, что по письменному указанию прокурора дела, подследственные дознавателям налоговой полиции, могут быть переданы для производства предварительного следствия (ч. 4 ст. УПК РФ)1.
См.: Федеральный закон от 29.05.2002 г. № 58–ФЗ “О внесении изменений и дополнений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации” и Федеральный закон от 29.05.21002 г. № 59-ФЗ «О внесении изменеЗаконодатель установил, что дознание производится по уголовным делам, возбужденным в отношении конкретных лиц, которые, будучи подозреваемыми, наделяются правами, предусмотренными ст. 46 УПК РФ. В частности, данные лица вправе пользоваться помощью защитника и иметь свидание с ним наедине и конфиденциально до первого допроса подозреваемого.
Дознание производится в течение 15 суток со дня возбуждения дела. Указанный срок может быть продлен прокурором, но не более чем на 10 суток. По окончании дознания дознаватель органов налоговой полиции составляет обвинительный акт, который утверждается начальником органа дознания. Вынесение обвинительного акта означает, что лицо приобретает статус обвиняемого (п. 2 ч. ст. 47).
Особенностью нового УПК РФ является то, что в приложениях, являющихся его составной частью, даны образцы процессуальных документов, принимаемых в ходе уголовного судопроизводства.
Так, в приложении № 79 содержится образец обвинительного заключения, а в приложении № 80 – обвинительного акта. Как указывают разработчики УПК, “включение образцов процессуальных документов в состав УПК РФ было продиктовано стремлением унифицировать практику применения УПК и облегчить введение его в действие”2.
Новый уголовно-процессуальный закон определил, что обвиняемый, его защитник должны быть ознакомлены с обвинительным актом и материалами уголовного дела, о чем делается отметка в протоколе ознакомления с материалами уголовного дела. При этом не указано, как соотносится период ознакомления со сроком дознания. Если в случае направления дела с обвинительным заключением обвиняемый и его защитник не могут ограничиваться во времени, необходимом им для ознакомления с материалами уголовного дела (ч. 3 ст. 217 УПК РФ), то подобное предписание в ч. 2 ст. УПК РФ отсутствует. Применить по аналогии ст. 217 в данной синий и дополнений в Федеральный закон “О введении в действие Уголовнопроцессуального кодекса Российской Федерации”» // Российская газета.
2002. 1 июня.
Крашенинников П.В., Мизулина Е.Б. Новое уголовное судопроизводство – надежная система гарантий прав граждан // Библиотечка “Российской газеты”. 2002. Вып. 5-6. С. 5.
туации нельзя, потому что эта статья расположена в главе 30, а согласно ст. 223 дознание производится в порядке, установленном главами 21, 22 и 24–29 Кодекса, с изъятиями, предусмотренными главой 32. В связи с этим возникает чисто практический вопрос:
как следует поступить, если обвиняемый преднамеренно будет затягивать ознакомление с материалами дела и срок дознания истечет? Следуя логике закона, дело должно быть направлено прокурору, который и определит его дальнейшее направление. Поскольку в УПК РФ другой альтернативы не содержится, дело, вероятнее всего, будет направлено для производства предварительного следствия, что вряд ли разумно и оправдано с практической точки зрения.
Итоговым документом предварительного следствия по делам о налоговых преступлениях, определяющим пределы судебного разбирательства (ст. 252 УПК РФ), является обвинительное заключение, к которому предъявляется ряд требований, а именно:
- составление обвинительного заключения управомоченным лицом;
- соблюдение формы и структуры обвинительного заключения;
- содержание обвинительного заключения (ч. 1 ст. 220);
- логичность, последовательность и этичность изложения материала;
- юридический язык;
- правильное использование юридической и иной терминологии и т.д.
При составлении обвинительного заключения следователю нужно избегать логических и фактографических (например, отсылки к несуществующим или недействующим актам) ошибок, подмены понятий, в том числе неточной терминологии, а также опечаток и описок.
Законодатель отказался от деления обвинительного заключения на описательную и резолютивную части, ограничившись перечислением в ч. 1 ст. 220 УПК РФ необходимых сведений, которые следователь отражает в обвинительном заключении. К примеру, в обвинительном заключении должно быть сформулировано существо обвинения, т.е. описано, какие именно преступные действия (бездействие) совершил обвиняемый (обвиняемые) с указанием места и времени совершения преступления, его способов, мотивов, целей, последствий и других обстоятельств, при которых имело место совершение преступления. Включение в обвинительное заключение эпизодов, не содержащихся в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого, всегда отягчает положение последнего и нарушает его право на защиту, и поэтому недопустимо. По многоэпизодным и групповым делам обязательно конкретизировать действия каждого обвиняемого по всем эпизодам обвинения.
Верховный Суд Российской Федерации обратил внимание судов на то, что по делам о преступлениях, предусмотренных ст. 198, 199 УК РФ, в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого, обвинительном заключении и приговоре также должно быть обязательно указано, какие конкретно нормы налогового законодательства, действовавшего на момент совершения преступления, нарушены обвиняемым, осужденным, поскольку уклонение от уплаты налогов связано с невыполнением виновным определенных норм налогового законодательства3.
В обвинительном заключении также должны быть приведены доказательства, подтверждающие обвинение, и доказательства, на которые ссылаются обвиняемый, защитник, что является одним из проявлений принципа состязательности сторон (ст. 15 УПК РФ), причем согласно новому уголовно-процессуальному законодательству в обвинительном заключении следователь указывает только перечень этих доказательств со ссылками на тома и листы уголовного дела.
Статистика свидетельствует о том, что прекращенные дела составляют более половины из числа оконченных дел о налоговых преступлениях4.
Одной из новелл уголовно-процессуального законодательства является появление в УПК РФ наряду с прекращением уголовного дела института прекращения уголовного преследования.
По смыслу закона постановление о прекращении уголовного дела в ходе досудебного производства – это решение следователя, дознавателя, прокурора об окончании процессуальной деятельноСм.: Пункт 13 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 4 июля 1997 г. № 8 “О некоторых вопросах применения судами Российской Федерации уголовного законодательства об ответственности за уклонение от уплаты налогов” // Бюллетень Верховного Суда РФ. 1997. № 9.
Исполнение налогового законодательства: проблемы прокурорского надзора // Законность. 1998. № 3. С. 34.
сти по делу, а постановление о прекращении уголовного преследования – соответственно, об окончании процессуальной деятельности в отношении конкретного подозреваемого, обвиняемого.
Заметим, что в УПК РФ упоминается также постановление о прекращении производства по уголовному делу (например, п. 13 ч. ст. 37, ч. 2 ст. 162). Однако четкая дифференциация рассматриваемых понятий (“прекращение уголовного дела и (или) уголовного преследования” и “прекращение производства по делу”) в Кодексе отсутствует, а основания прекращения производства по уголовному делу вообще не указаны, что может привести к неоднозначному толкованию законодательных предписаний на практике и как следствие – совершению процессуальных ошибок.
Постановление о прекращении уголовного дела и (или) уголовного преследования должно быть законным, обоснованным и мотивированным. Утверждения и выводы, содержащиеся в нем, должны быть основаны на объективно собранных и тщательно исследованных доказательствах.
В постановлении о прекращении уголовного дела и (или) уголовного преследования, помимо реквизитов, общих для всех постановлений, выносимых в ходе досудебного производства, следует также указывать:
- в вводной части – необходимые согласования в правом верхнем углу (согласие прокурора на прекращение уголовного дела и (или) уголовного преследования по ст. 25, 26, 28, (“СОГЛАСЕН”), утверждение прокурором постановления о прекращении уголовного дела вследствие акта амнистии по п. 3 ч. ст. 27 УПК РФ (“УТВЕРЖДАЮ”);
- в описательной части – обстоятельства, послужившие поводом и основанием для возбуждения уголовного дела, с указанием пункта, части, статьи УК РФ, предусматривающих преступление, по признакам которого было возбуждено уголовное дело; его существо; результаты предварительного следствия с указанием данных о лицах, в отношении которых осуществлялось уголовное преследование; применявшиеся меры пресечения; получение согласия подозреваемого или обвиняемого в случаях, предусмотренных законом, на прекращение уголовного дела и (или) уголовного преследования;
- в резолютивной части – предусмотренное УПК РФ основание прекращения уголовного дела и (или) уголовного преследования;
решение об отмене меры пресечения, а также наложения ареста на имущество, корреспонденцию, временного отстранения от должности, контроля и записи переговоров; решение о вещественных доказательствах; порядок обжалования данного постановления;
- отметки, отражающие выполнение дополнительных процессуальных требований (о разъяснении процессуальных прав, вручении либо направлении копии).
При решении судьбы проходящих по делу вещественных доказательств следует иметь в виду положения ч. 3 ст. 81 УПК РФ. Вещественные доказательства должны храниться при уголовном деле до истечения срока обжалования постановления о прекращении уголовного дела и передаваться вместе с уголовным делом, за исключением случаев, предусмотренных ст. 82 УПК РФ.
Если в отношении подозреваемого или обвиняемого была избрана мера пресечения в виде заключения под стражу, следователь (дознаватель), прекращая дело, обязан не только ее отменить, но и принять меры к немедленному освобождению подозреваемого или обвиняемого из-под стражи. Об отмене ареста на денежные вклады, заработную плату уведомляются, соответственно, отделения банка, бухгалтерии предприятий, учреждений, организаций. В случае, если при прекращении уголовного дела сохраняется право на предъявление гражданского иска в порядке гражданского судопроизводства, об этом указывается в постановлении. При этом потерпевшему, гражданскому истцу разъясняется право предъявить иск.
Дело и (или) уголовное преследование прекращается тем органом, который вел расследование. Постановление о прекращении уголовного дела и (или) уголовного преследования следователь выносит самостоятельно, за исключением случаев, предусмотренных уголовно-процессуальным законодательством. Если производство предварительного следствия по уголовному делу поручено следственной группе, то решение о прекращении уголовного дела полностью или частично принимает руководитель следственной группы (п. 2 ч. 4 ст. 163 УПК РФ).
Ранее, по УПК РСФСР (1960 г.), постановление лица, производящего дознание, о прекращении уголовного дела утверждал начальник органа дознания. В настоящий момент п. 1 ч. 3 ст. 41 УПК РФ предусматривает, что дознаватель уполномочен производить следственные и иные процессуальные действия и принимать процессуальные решения, за исключением случаев, когда в соответствии с УПК РФ на это требуется согласие начальника органа дознания. Однако данные случаи в законе не перечислены и, в частности, не указано, что постановление дознавателя о прекращении уголовного дела и (или) уголовного преследования утверждает начальник органа дознания. Исключение составляют случаи получения согласия прокурора на прекращение уголовного дела и (или) уголовного преследования по нереабилитирующим основаниям, предусмотренным ст. 25, 26, 28, 427 УПК РФ, либо утверждение надзирающим прокурором постановления о прекращении уголовного преследования по п. 3 ч. 1 ст. 27 УПК РФ. Именно к последнему случаю, как представляется, относится предписание п. 13 ч. 1 ст. УПК РФ о том, что в ходе досудебного производства по уголовному делу прокурор уполномочен утверждать постановление дознавателя, следователя о прекращении производства по уголовному делу.
В каждом случае прекращения уголовного дела следователь (дознаватель) обязан направить надзирающему прокурору копию постановления о прекращении уголовного дела и (или) уголовного преследования. Кроме этого, копия постановления о прекращении уголовного дела вручается или направляется лицу, в отношении которого прекращено уголовное преследование, потерпевшему, гражданскому истцу и гражданскому ответчику. Им необходимо разъяснить предусмотренный гл. 16 УПК РФ порядок обжалования данного постановления.
О факте и основаниях прекращения уголовного дела следует уведомить и иных лиц, чьи интересы затрагивает принятое процессуальное решение, поскольку постановление о прекращении уголовного дела, а равно иные решения и действия (бездействие), которые способны причинить ущерб конституционным правам и свободам участников уголовного судопроизводства либо затруднить доступ граждан к правосудию, могут быть обжалованы в суд по месту производства предварительного расследования (ст. УПК РФ).
О.Г. Соловьев (Ярославский госуниверситет) Проблемы законодательной регламентации Основной проблемой в толковании и применении примечания к ст. 198 УК (далее – примечание 2) является его противоречие с положениями, предусмотренными ст. 75 УК. Указанная статья устанавливает, что лицо, впервые совершившее преступление небольшой тяжести, может быть освобождено от уголовной ответственности, если после совершения преступления добровольно явилось с повинной, способствовало раскрытию преступления, возместило нанесенный ущерб или иным образом загладило вред, причиненный в результате преступления. Лицо, совершившее преступление иной категории, при наличии вышеперечисленных условий может быть освобождено от уголовной ответственности только в случаях, специально предусмотренных соответствующими статьями Особенной части УК.
В примечании 2 ничего не сказано о явке лица с повинной как об одном из условий освобождения от ответственности, что дает серьезные основания для критики как качества законодательной регламентации указанного примечания, так и практики его применения по делам о налоговых преступлениях. В связи с этим в юридической литературе затрагиваются две основные проблемы:
а) применение примечания 2 к ст. 198 УК вопреки положениям ч. ст. 75 и б) применение ч. 2 ст. 75 вопреки положениям первой части данной статьи.
Как видно, основная проблема заключается в стилистическом несовершенстве ст. 75 УК, регламентирующей институт освобождения от уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием, и примечания 2, предусматривающего специальное освобождение от уголовной ответственности для лиц, совершивших налоговые преступления.
В юридической литературе (В.К. Дуюнов, А.В. Иванчин) указывается, что условия специального освобождения всегда содержатся в регламентирующем его примечании, поэтому необходимо слова «при наличии условий, предусмотренных частью первой настоящей статьи» из текста ч. 2 ст. 75 УК исключить. Мы поддерживаем подобное предложение, но считаем, что проблема должна решаться комплексно.
Представляется, что возможное реконструирование указанных норм должно разрешаться в рамках ответа на следующие вопросы:
необходимо ли вообще применять специальное освобождение для лиц, совершивших уклонение от уплаты налогов или таможенных платежей. Если на этот вопрос мы отвечаем утвердительно, то за ним следуют два других вопроса: 1) должны ли все перечисленные в ч. 1 ст. 75 УК условия деятельного раскаяния носить «сквозной»
характер и распространяться на все случаи освобождения от уголовной ответственности, предусмотренные в Особенной части и связанные с деятельным раскаянием, в том числе и на применение примечания 2 к ст. 198 УК; 2) в случае законодательного обеспечения самостоятельности и независимости стимулирующих примечаний к статьям Особенной части, предусматривающих освобождение от уголовной ответственности, от установлений ст. 75 УК, каким образом необходимо сконструировать такое примечание к «налоговым» статьям?
На наш взгляд, применение специального освобождения для лиц, совершивших преступное уклонение от уплаты налогов или таможенных платежей, криминологически оправдано. Условия, перечисленные в ч. 1 ст. 75 УК, не должны распространяться на правила применения специальных случаев освобождения, регламентированных в Особенной части УК. Ответ же на последний из перечисленных вопросов мы сможем дать, обратившись к краткому криминологическому анализу функционирования примечания 2.
Отметим, что и при обсуждении рассматриваемого специального вида освобождения от уголовной ответственности на стадии его принятия, и в начальный период действия примечания 2 перспективы и конкретные результаты «деятельности» этой нормы приветствовались большинством ученых и специалистов органов налоговой полиции. Указывалось, что законодатель введением указанной нормы справедливо ориентирует налогоплательщиков на исправное пополнение государственной казны, стимулирует позитивное посткриминальное поведение преступников, позволяет экономить меры уголовной репрессии и значительно повысить наполняемость бюджета страны.
В 1999 г. органами налоговой полиции по примечанию 2 было прекращено 4 222 уголовных дела по налоговым преступлениям (36% от общего количества дел), в 2000 г. – 10 527 уголовных дел (50,9% от общего количества дел), в 2001 г. – 13 482 уголовных дела (55,4% от общего количества дел). Тенденция, как видно, налицо.
Тем временем практика прекращения уголовных дел о налоговых преступлениях на основании примечания 2 к ст. 198 УК все больше демонстрировала неэффективность этого закона. Указанная норма достаточно жестко критиковалась уже и многими ученымиюристами (П.С. Яни, К.В. Чемеринским, С.В. Козловым), и практическими работниками (В. Максимовым, А. Седухиным, Э. Сафиным).
Необходимо отметить, что отрицательное воздействие примечания 2 на превентивную роль ст. 198 и 199 УК отмечается и практическими работниками ФСНП: «Совершая налоговое преступление, налогоплательщик, по сути, ничем не рискует, так как вероятность привлечения его к уголовной ответственности и так невелика, а в случае, если это все-таки произойдет, он лишь должен будет выплатить в бюджет то, что и так был обязан сделать ранее»1.
Действительно, еще одним негативным моментом сложившейся практики является то, что на лицо, освобожденное от уголовной ответственности в соответствии с примечанием 2, не возлагается никакого уголовно-правового обременения. В целях пресечения подобной практики необходимо дополнить примечание 2 условием о том, что лицо, освобождавшееся от ответственности на основании этого примечания, не подлежит вновь освобождению от уголовной ответственности, причем действие указанного дополнения должно ограничиваться сроками, предусмотренными ст. 78 УК.
Руководство органов налоговой полиции, напротив, положительно оценивало роль примечания 2. Так, в передовой статье, опубликованной в газете «Налоговая полиция» и посвященной итогам оперативно-служебной деятельности федеральных органов налоговой полиции за январь - апрель 2001 г., отмечается положиСм.: Информационный бюллетень следственной службы УФСНП по Челябинской области. 2000. № 1 (5). С. 11-12.
тельное воздействие примечания 2 на правоприменительную практику и указывается, что «все более активно «работают» те гуманные нормы в отношении налогонеплательщиков, которые заложены в нашем законодательстве (ст. 7 УПК и прим. 2 к ст. 198 УК)»2. При этом основные аргументы (связанные, прежде всего, с пополнением бюджета), которые приводились в пользу сохранения существующей редакции примечания 2, были прагматичного характера, а не правового.
Настойчивое желание государства использовать специальное освобождение от ответственности за преступления, совершаемые в сфере налогообложения, прежде всего для получения необходимых платежей в бюджет, приводит порой к необъективному, некачественному расследованию и даже к злоупотреблениям.
Так, по двум делам об уклонении физических лиц от уплаты налогов при реализации акций фирмы «ТИКО» (Тульская обл.) прокуратурой отменены постановления о прекращении уголовных дел, так как, хотя и был возмещен государству материальный ущерб, не был выяснен механизм уклонения от уплаты налогов, а виновные давали явно неискренние и противоречивые показания, уводя от ответственности организатора преступления. Поэтому вывод следствия об активном способствовании раскрытию преступления не соответствовал материалам дела. Недобросовестный следователь УФСНП был отстранен прокуратурой области от ведения дела. Дальнейшее расследование установило причастность к преступлению организованной группы3.
Действительно, несмотря на высокие показатели возмещения ущерба, подобная практика крайне негативно отразилась на профессионально-организационных принципах деятельности органов налоговой полиции. В первую очередь пострадало качество собирания и оценки доказательств вины лица, обвиняемого в совершении преступления, так как последний в большинстве случаев не требовал квалифицированной уголовно-процессуальной защиты и Итоги оперативно-служебной деятельности федеральных органов налоговой полиции за январь - апрель 2001 г. // Налоговая полиция. 2001. № 12.
С. 2.
См.: Седухин А. Ответственность за налоговые преступления // Законность. 2000. № 4. С. 6-7.
не оказывал серьезного правового противодействия. Таким образом, в нашем случае уголовно-правовое значение института освобождения от уголовной ответственности фактически сводилось к заключению сделки, в основе которой лежал принцип: заплатил налоги – живи спокойно.
Анализируя практику по налоговым преступлениям 1999 гг., многие ученые-экономисты указывают на то, что после введения в действие примечания 2 уголовное преследование по налоговым преступлениям стало рассматриваться, прежде всего, как средство «выколачивания» денег. Так, выступая в феврале 2001 г. на совместном семинаре специалистов Минфина, МНС и ФСНП РФ, проф. А.Н. Козырев отмечал, что большинство возбужденных налоговой полицией уголовных дел не доводится до судов, а прекращается на основании примечания 2 к ст. 198 УК. По основной массе изученных ученым дел складывается примерно одинаковая ситуация. Получив в территориальном органе МНС список предприятийнедоимщиков, сотрудники налоговой полиции организуют документальные проверки этих предприятий, а затем возбуждают уголовные дела по фактам уклонения от уплаты налогов. При этом, по мнению А.Н. Козырева, основания для возбуждения дел выглядят смехотворными. Мелкие хозяйственные приобретения, выплата материальной помощи и оплата лечения сотрудникам, арендные платежи и иные несущественные расходы, осуществленные при наличии бюджетной задолженности – именно это ставится в вину руководителям предприятий. Далее, уже в рамках уголовного дела, руководителю предприятия-должника предлагается законный и оптимальный для него выход из ситуации: заплати налоги, и будешь освобожден от уголовной ответственности («будешь жить спокойно»).
«