«Е. И. ЛИШТОВАННЫЙ Монголия в истории Восточной Сибири (XVII - начало XX вв.) Учебное пособие Иркутск 2001 Печатается по решению редакционно-издательского совета Иркутского государственного университета Издание ...»

Министерство образования Российской Федерации

Иркутский государственный университет Кафедра мировой

истории и международных отношений Российская ассоциация

международных исследований Иркутское областное отделение

Научно-информационный Центр изучения Монголии при ИГУ

Е. И. ЛИШТОВАННЫЙ

Монголия

в истории

Восточной Сибири

(XVII - начало XX вв.)

Учебное пособие

Иркутск 2001 Печатается по решению редакционно-издательского совета Иркутского государственного университета Издание осуществлено при финансовой поддержке Института “Открытое общество” (Фонд Сороса). Россия.

ББК Ш164.1-91г+ТЗ(2Р5)+ТЗ(5Мо) Лиштованный Е.И. Монголия в истории Восточной Сибири (XVII - XX вв.): Учеб. пособие / Науч. ред. В.В.Свинин. - Иркутск:

ИГУ, 2001. - 144 с.

Цель данного учебного пособия: показать основные этапы познания Монголии сибиряками - от зарождения первых контактов с населением Центральной Азии, появления первых толмачейпереводчиков, до формирования в России научных направлений и школ в изучении Монголии, роли в этом процессе сибиряков, их проникновении в монгольскую среду и роли в инновационном развитии монгольского общества. Пособие предназначено студентам гуманитарных факультетов и может быть использовано при изучении общих и специальных курсов истории международных отношений, истории России и Монголии, культурологии и филологии.

Представлено к изданию:

кафедрой мировой истории и международных отношений ИГУ Научный редактор: В.В.Свинин Рецензенты: д.и.н., профессор Ю.В.Кузьмин к.и.н., доцент К.Л.Малакшанов © Е.И. Лиштованный, © В.В.Свинин, Предисловие; макет, © Иркутский государственный университет

ПРЕДИСЛОВИЕ НАУЧНОГО РЕДАКТОРА

Монголия в жизни сибиряков, в первую очередь - иркутян, занимает особое место. Монголия не только рядом с нами, соседняя, дружественная нам страна, но и внутри нас, внутри сибирского общества, вокруг нас. Выйдите на улицу и сразу встретитесь с монгольскими студентами, обучающимися в вузах Иркутска, а в последнее время, и с монгольскими бизнесменами и мелкими торговцами на мелочном рынке. Монголия вошла своей частичкой в жизнь и биографию многих иркутян. Одни учили и учат монголов в вузах города. Другие сами учились или работали в Монголии.

Третьи на своих предприятиях выпускали продукцию для Монголии. Четвертые - исследовали ее природные ресурсы. Пятым довелось служить в рядах советской армии на ее территории, защищать границы Монголии. Ну, а коренные иркутяне-сибиряки могут вспомнить, что еще их деды и прадеды, начиная с 18 века, водили через Монголию караваны с чаем и шелком из Китая в Иркутск и далее - на Запад; гнали скот из Центральной и Западной Монголии в Иркутск через Монды и Тунку; вели там свои торговые дела или уезжали на заработки.

Представляемая читателям книга “Монголия в истории Восточной Сибири”, написана автором, в биографию которого Монголия вошла с самого раннего детства.

Евгений Иванович Лиштованный - доктор исторических наук, профессор кафедры мировой истории и международных отношений - родился 12 августа г. в г. Слюдянка Иркутской области в семье рабочихжелезнодорожников. После окончания в 1973 г. средней школы до 1975 г. работал слесарем в локомотивном депо ст. Слюдянка. Через Слюдянку ежедневно проходит поезд Иркутск - Наушки - Улан-Батор, и ежедневно Евгений Иванович видел на перроне вокзала пассажиров из Монголии, слышал монгольскую речь. По станционным путям маневрировали тепловозы, которые здесь передавали эстафету электровозам. Участок пути Слюдянка - Иркутск был электрофицирован первым в стране, и на этом сложном и трудном отрезке железной дороги поезда шли уже на электрической тяге. Поэтому и с монгольскими машинистами приходилось общаться молодому рабочему. А совсем близко от Слюдянки находился поселок Култук, через который проходила старинная скотогонная дорога из Монголии в Иркутск.

С раннего детства Евгений слышал красочные рассказы бывалых людей, которые ходили по этой дороге с караванами в Монголию, а то и в Китай, а на обратном пути гнали скот на Иркутский рынок и мясокомбинат. В период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. по этой дороге почти непрерывно шел скот для воинов Красной Армии. Это был вклад дружественной Монголии в нашу Победу над фашизмом. Об этом знал каждый мальчишка Слюдянки и Култука. И тех, кто бывал в Монголии, и тех, кто только слышал о Монголии из уст других, поражала необычайная для наших мест природа Монголии, быт и жизнь ее жителей, обилие загадочных древних памятников, развалин мертвых городов и храмов. Все это закладывалось в глубины памяти юноши. С 1975 по 1977 г. Евгений Иванович служил в рядах Советской Армии. Новые яркие впечатления о природе и людях Заполярья усилили интерес к этнографии и истории Азии и закономерно привели демобилизованного воина в Иркутский университет. Осенью 1977 г. он поступил и в 1982 г.

окончил с отличием исторический факультет И ГУ” и был оставлен для дальнейшей работы и учебы в аспирантуре на факультете.

В 1987 г. он закончил аспирантуру и защитил кандидатскую диссертацию.

С первого курса Евгений Иванович принимает деятельное участие в работе кружка монголоведения, знакомится со своими сокурсниками из Монголии и летом 1978 г. выезжает на первую зарубежную практику. С этого момента Монголия навсегда и прочно вошла в его жизнь. Все курсовые работы, доклады на студенческих внутривузовских, межвузовских, региональных, всесоюзных и международных конференциях, публикации в прессе, в научных сборниках, дипломная работа и диссертация были посвящены проблемам современной Монголии.

Зарубежная практика студентов-историков, организованная в 1975 г., сильно отличалась от Других ознакомительных зарубежных практик как Иркутского университета, так и других вузов СССР. Обычно это были разовые практики студентов одного курса, ставившие чисто ознакомительные страноведческие задачи.

Практика историков с самого начала была целевой, направленная на подготовку монголоведческих кадров и предусматривающая многократное посещение страны студентами и аспирантами, избравшими темой своей научной работы определенные проблемы древней и современной истории и культуры Монголии.

Историкам ИГУ в Монголии необычайно повезло. В это время там работала большая международная Советско-Монгольская историко-культурная экспедиция академии наук СССР и Академии наук МНР под руководством академика А.П.Окладникова с советской стороны и президента АН МНР академика Д.Ширендыба с монгольской стороны.

Отряд практики ИГУ был включен в состав экспедиции на правах самостоятельного автономного историко-археологического отряда, проводившего полевые исследования на территории Монголии по своей программе и по своему маршруту на полном материальном обеспечении академической экспедиции.

Это Дало Возможность студентам и будущим ученым неоднократно посетить страну, побывать в центральных, южных, восточных и западных аймаках, познакомиться со многими памятниками архитектуры и истории, известными во всем мире, принять непосредственное участие в их изучении. Это также дало возможность близко познакомиться со многими ведущими учеными как нашей страны, так и других зарубежных стран - Англии, Германии, Польши, Болгарии, Франции, Финляндии, Китая, Японии, США и др., установить с ними творческие дружеские связи. Все это, в целом, очень расширяло кругозор участников выездных практик.

Евгений Иванович неоднократно выезжает в Монголию в составе студенческих групп в начале как студент, а в дальнейшем и как один из руководителей практики. В 1990-1991 году он был направлен на годичную научную стажировку в Монгольский национальный университет с целью углубленного изучения монгольского языка, литературы и истории.

Это было время начавшейся монгольской “перестройки”, демократизации всех сфер жизни, подъема национального движения и национального самосознания, организации многочисленных общественных движений и партий.

Е.И.Лиштованному удалось собрать уникальный материал по всем этим общественным процессам, происходившим на его глазах.

По возвращении из Монголии в марте 1992 г. Евгений Иванович был избран на должность доцента по кафедре новой, новейшей истории и международных отношений, где в течение почти десяти лет читает основные и специальные курсы: “История стран Азии и Африки в новое время”; “История цивилизаций Востока”; “История стран Восточной Азии”; “Современные проблемы монголоведения” и ряд других.

В 1992 г. была издана его книга “Из истории обучения монгольских граждан в Восточной Сибири”, а в 1998 г. увидела свет монография “Исторические взаимоотношения Сибири и Монголии”, которая послужила основой защиты в том же году докторской диссертации на тему “Россия и Монголия в XX веке:

региональный опыт взаимоотношений (на материалах Восточной Сибири)”. С 2000 года Е.И.Лиштованный - профессор кафедры мировой истории и международных отношений ИГУ.

Он активный участник Международных Конгрессов монголоведов, проходящих в столице Республики Монголия г.УланБаторе один раз в пять лет. Это очень представительный форум, на который собираются ведущие ученые-монголоведы со всех стран мира. Евгений Иванович выступал с докладами на V (1987), VI (1992) и VII (1997) конгрессах, а также на других международных форумах у нас в стране, Монголии и других зарубежных странах. Во время работы международной конференции во Франции случился “казус”:

хозяева не знали русского языка, а гость – французского. Поэтому весь научный диалог во время работы конференции и экскурсия по Парижу велись на монгольском языке.

История Монголии богата событиями и своими историческими источниками. И без хорошего знания языка и специфической монгольской письменности невозможно проникнуть вглубь многовековых и многотысячелетних событий. И главное: язык открывает путь к сердцам людей, которые в благодарность за уважение к своей стране, ее обычаям и культуре помогают иностранным специалистам лучше понять историческое прошлое своей родины, ее чаяния и надежды на будущее. Знание языка объединяет людей, снимает барьеры отчуждения и недопонимания, делает крепче дружбу между народами и отдельными людьми.

И сибиряки с давних пор хорошо это знали и понимали. Между сибиряками и монгольским населением практически никогда не существовало языкового барьера. И не случайно именно Иркутск стал одним из первых центров монголоведения, научного изучения и преподавания монгольского языка в России, о чем в данной книге рассказано достаточно подробно. Эстафету первых поколений иркутских монголоведов уверенно приняло новое молодое поколение иркутян. И в их числе - Евгений Иванович Лиштованный.

В 1987 г. на V Международном Конгрессе монголоведов в г.Улан-Баторе была создана Международная Ассоциация монголоведов (МАМ) и как ее подразделение - Всесоюзная Ассоциация монголоведов (позднее переименнованная в Общество монголоведов при Российской Академии наук) в г.Москве. В том же году по инициативе ученых Иркутска создается Иркутское региональное отделение Международной Ассоциации монголоведов и Е.И.Лиштованный избирается заместителем председателя Отделения МАМ. В конце 2000 года он избирается в состав президиума Всероссийского общества монголоведов в Москве.

За 13 лет своего существования Иркутское региональное отделение Международной Ассоциации монголоведов провело значительную работу по консолидации всех научных сил города и региона, так или иначе связанных с изучением Монголии, организовало серию “Круглых столов” с широким привлечением местной прессы, радио и телевидения, на которых обсуждались пути улучшения и интенсификации российско-монгольских многосторонних связей на современном этапе. Итогом этой работы стало создание в мае 1999 г. Научно-информационного Центра изучения Монголии при ИГУ, главная цель которого, согласно приказа ректора, координация научно-исследовательских работ в области изучения природы и общества Монголии различными подразделениями ИГУ, повышения научной эффективности и комплексности научных разработок и их внедрения в различные сферы хозяйства, культуры, международного сотрудничества восточных регионов России с Монголией. Е.И.Лиштованный, принимавший активное участие во всей этой работе, был назначен заместителем директора Центра.

За короткое время Центром монголоведения ИГУ была подготовлена и в декабре 2000 года проведена представительная международная научно-практическая конференция:

«Россия и Монголия в многополярном мире: итоги и перспективы сотрудничества на рубеже тысячелетий», посвященная 75-летию подготовки в ИГУ кадров для Монголии и итогам сотрудничества Иркутского университета с вузами и различными организациями Монголии и других зарубежных стран в изучении природных ресурсов, истории и культуры Центральной Азии. На конференцию прибыла представительная делегация из Монголии, гости из других регионов России.

Были обсуждены итоги многостороннего сотрудничества: в политике; экономике; культуре; науке и образовании. В рамках конференции были организованы самостоятельные конференции, симпозиумы и семинары, посвященные итогам работы отдельных подразделений университета (30-летие Хубсугульской экспедиции;

25-летие учебных и производственных ознакомительных практик; 75-летие подготовки кадров и др.). К началу конференции изданы материалы докладов в пяти сборниках.

На пленарном заседании Е.И.Лиштованным был сделан основной доклад об итогах и перспективах сотрудничества России с Монголией и роли Сибири как ключевого форпоста в усилении этого сотрудничества. Высказа-ные Евгением Ивановичем положения были заинтересованно встречены как администрацией Иркутской области, так и другими структурами власти в сибирском регионе.

Настоящее пособие только в небольшой мере раскрывает чрезвычайно разнообразные связи сибиряков с Монголией; оно представляет только вводную часть к этой обширной теме, ждущей молодых научных сил, которые, опираясь на опыт и достижения многих поколений российских ученых, сумеют подняться дальше в разработке проблем международных связей России и Монголии, укрепления и усиления экономической эффективности нашего общероссийского и регионального сотрудничества.

Можно сказать, что с появлением в последние годы серии солидных монографий, посвященных Монголии, как в Москве, так и в Сибири, наша отечественная историческая наука в области монголоведения выходит из затяжного кризиса и снова на подъеме.

Поэтому новому поколению исследователей есть где приложить свои силы и таланты.

Надеюсь, что книга Е.И.Лиштованного послужит своеобразным катализатором вашего интереса к Монголии и поможет в выборе вашего пути в познание прошлого, прочно связавшего судьбы россиян и монголов, и в уяснении перспектив будущего сотрудничества наших стран в непростых условиях современного многополярного мира.

ВВЕДЕНИЕ

В последние годы XX столетия мы снова наблюдаем повышенный интерес к давней российской соседке - Монголии.

Вышли книги и защищены докторские диссертации Г.С. Яскиной «Монголия: смена модели общественного развития. Политические и экономические реформы», В.В.Грайворонского «Современное аратство Монголии: проблемы социального развития (1980-1995)», В.Ц.Ганжурова «Россия - Монголия (на трудном пути реформ)», С.Г.Лузянина «Россия - Монголия -Китай: внешнеполитические отношения в 1911-1946 гг.», Ю.В.Кузьмина «“Монгольский и урянхайский вопросы” в общественной мысли России (Конец XIX - 30-е гг. XX вв.)» [I]. Появились интересные публикации Е.А.Белова, С.К.Рощина [2]. Опубликовано ряд работ и защищена докторская диссертация автором данного пособия [З].

Названия вышеуказанных работ говорят об определенной направленности проявившегося интереса, которая заключается в анализе внутриполитической и внутриэкономической ситуации в стране, а также в размышлениях о возможной будущей внешнеполитической ориентации Монголии. Прошедший в августе 1997 г. очередной VII Международный конгресс монголоведов также свидетельствует о повышенном внимании со стороны собственно монгольских и зарубежных специалистов к современной ситуации в Монголии [4]. Определенным итогом XX века является состоявшаяся в декабре 2000 года на базе Иркутского государственного университета юбилейная международная научнопрактическая конференция “Россия и Монголия в многополярном мире: итоги и перспективы сотрудничества на рубеже тысячелетий”, в материалах которой нашли отражение как результаты длительного сотрудничества ученых двух стран, так и новые концептуальные подходы и оценки исторического прошлого и прогнозы на будущее [5].

Важно осознать, что сегодняшние собственно монгольские и «околомонгольские» проблемы не появились вдруг ниоткуда. Они во многом являются результатом длительных исторических связей Монголии с соседними державами - Китаем и Россией.

Если говорить о России, то, безусловно, ключевую роль в развитии российско-монгольских связей сыграла Восточная Сибирь. На протяжении веков этот регион являлся своего рода «мостом», который связывал Россию и Монголию. Иркутск, Селенгинск, Кяхта, Верхнеудинск были теми пунктами, через которые зарождались контакты русских и монголов. Через Восточную Сибирь происходило взаимовлияние и взаимопроникновение культур этих народов.

Открытие в 1716 г. в Пекине русской Духовной миссии и первые экспедиции, организованные Российской академией наук в сопредельные с Монголией районы Сибири, стимулировали формирование в России, и, особенно, в Сибири, научного интереса к истории и культуре монголоязычных народов. В этой связи необходимо упомянуть труды академиков Г.Ф. Миллера, Е.И.Фишера, работы Д.Г.Мессершмидта, П.С. Палласа и других путешественников. В дальнейшем выдающиеся российские синологи Н.Я. Бичурин, П.И. Кафаров, В.П. Васильев в своих трудах будут отводить значительное место изучению Монголии.

XIX век стал «звездным часом» для российского монголоведения. Возникли первые в мире университетские кафедры монгольского языка и академические центры, сформировались целые школы монголоведов (Казанская, Петербургская, Московская, Иркутская). XIX век был отмечен трудами известных российских монголистов Я.И. Шмидта, О.М. Ковалевского, А. В. Попова, А.А. Бобровникова, К.Ф. Голстунского. Важно отметить, что О.М. Ковалевский и А.В. Попов в свои университетские годы прошли стажировку у иркутского монголиста А.С. Игумнова. Во второй половине XIX в. и в начале XX в. российское монголоведение пополнилось трудами бурятских ученых Д. Банзарова, Г. Гомбоева, Г. Цыбикова, Ц. Жамцарано, Б. Барадина. В плеяду великих русских путешественников и исследователей Центральной Азии влились сибирские общественные деятели Г.Н. Потанин и Н.М. Ядринцев. В данной работе читатель найдет сведения и о малоизвестных сибирских монголоведах, таких как И.А.Подгорбунский, А.М. Орлов, И.П.

Родионов, К.К. Стуков, которые в силу служебных обязанностей занимались изучением монгольского и бурятского языков, интересовались историей и культурой монгольских народов.

Особый интерес сибирской общественности к Монголии раскрывается в главе « Сибиряки в Монголии».

В целом сибирско-монгольская проблематика нашла довольно обстоятельное изучение в исследованиях Е.М. Да-ревской, Ш.Б.Чимитдоржиева, Д.Б.Улымжиева и ряда других ученых, о конкретном вкладе которых и пойдет дальше речь. Автором выражается надежда, что данное пособие также будет способствовать дальнейшему углубленному интересу в изучении сибирско-монгольских связей как в далеком прошлом, так и в современном их состоянии.

ИЗУЧЕНИЕ И ПРЕПОДАВАНИЕ

МОНГОЛЬСКОГО ЯЗЫКА В

ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ

1.1. Первые переводчики В силу географического положения и волей исторической судьбы Сибирь, и прежде всего Восточная, была тем регионом, где впервые в России проявились практический интерес и необходимость в знании монгольского языка. Разумеется, достаточно трудно с хронологической и персональной точностью изложить этот вопрос с самого начального этапа освоения Сибири русскими, когда им пришлось вступить в контакты с местными племенами и народами, в том числе монголоязычными. В этой связи можно ограничиться лишь общим замечанием о том, что потребность в людях, знающих языки народов Центральной и Восточной Азии, возникла для россиян задолго до Петра I. Традиционные функции переводчиков выполняли толмачи, как правило, не знавшие письменности народа, с представителями которого приходилось общаться. Время же, о котором можно говорить с помощью документальной поддержки, наступает со второй половиной XVII в. К 1668 г. относятся сведения о попытках организовать в России изучение инностранного языка.

Так, тобольский воевода П.И. Годунов сообщал о грамоте халхаского феодала Даши-хунтайджи, написанной на монгольском языке. Грамота была вначале переведена послом хошоутского князя Цецен-хана Очирту на “тангуцкий”, так называли тогда тибетский язык, а уже на русский переводили ее тобольские казачьи дети.

“А мугальские письма перевести те ученики не умели, потому что еще монгольской грамоте не доучились”, - констатировал воевода [I]. Характеристика известным востоковедом П.Е.Скачховым тобольского воеводы как организатора школы переводчиков монгольского языка [2] является, на наш взгляд, несколько преувеличенной. Да и как сам П.Е. Скачков отмечает, установлен ные еще в начале XVII в. связи с Алтын-ханом и другими монгольскими князьями заставляли пока лишь только “думать о подготовке переводчиов”.

Реальное обучение монгольскому языку начинается только в 1725 г. в монгольской школе, открытой при Иркутском Вознесенском монастыре. С этого момента в Восточной Сибири подготовка специалистов в области монгольского языка в течение длительного периода будут связана с деятельностью русской православной церкви. Однако, благодаря введению в научный оборот московским ученым А.Н.Хохловым архивных документов, известно, что уже в 20-х гг. XVIII в. здесь были знатоки-практики.

Ивана Матвеевича Мостинина А.Н. Хохлов называет первым российским переводчиком-монголистом, который обучился монгольскому языку еще в молодые годы, по всей видимости, в связи с торговой практикой его отца, архангельского купца.

Один из документов позволяет судить о весьма высоком уровне профессиональных знаний И. М. Мостинина в монгольском языке:

“...Иван Мостинин, которому ныне от роду 25-й год, заехал при отце своем на китайскую границу и тамо научился мунгальскому языку. И пишет (он) по-мунгальски так хорошо, что противу его вряд ли (можно) написать и природному мунгалу” [З]. В феврале 1728 г. С.Л.Владиславич-Рагузинский, вернувшись с посольством из Пекина в Селенгинск для завершения переговоров назначил И.М.Мостинина переводчиком монгольского языка с жалованьем в размере 20 рублей и 30 пудов муки в год [4].

В последующем, в начале 30-х гг. XVIII в. по поручению Коллегии иностранных дел И.М.Мостинин занимался в Москве и Петербурге обучением монгольскому языку нескольких учеников, в том числе калмыков по происхождению. Если говорить о Восточной Сибири, то тот же А.Н.Хохлов утверждает, что “после отъезда Мостинина эстафету переводчика-монголиста принял дворянский сын Логин Яковлевич Загузин, переводы которого можно встретить в материалах переписки России с пинским Китаем в последующие годы” [5].

Школа монгольского языка, открывшаяся в Иркутске при Вознесенском монастыре, явилась первым монголоведным учебным заведением в России. Первоначально в школу поступило 32 ученика и, как свидетельствуют документы, преподавание там вели “природные монголы”. Под термином, скорее всего, подразумевались преподаватели бурятского происхождения. Так, например, иркутский епископ Иннокентий Кульчицкий привлек к переводу духовной православной литературы на монгольское письмо преподававшего в школе ученого ламу Лапсана [б].

Обучение в основном велось по книгам, излагавшим постулаты буддизма. В этой связи нельзя, конечно, говорить о разнообразии методических приемов, но все же школа давала знание языка, а окончившие ее могли работать переводчиками.

Наряду с монголоведением иркутская школа сыграла весьма важную роль и в деле становления российского китаеведения.

В 1729 г. в Пекине начала работу вторая по счету Российская духовная миссия. Ее возглавил архимандрит Антоний Платковский.

Перед отъездом в Пекин он являлся настоятелем Иркутского Вознесенского монастыря и одновременно заведовал школой монгольского языка. Именно Платковский и отобрал в миссию трех ее наиболее способных учеников: Иллариона Россохина, Герасима Шульгина и Михаила Пономарева. Нельзя не упомянуть о первом из них (Г.Шульгин и М. Пономарев скончались в Пекине) [7].

И.Россохин из всех учеников первой и второй миссии выделялся успехами в изучении языков. Он родился в 1717г. в селе Хилок, вблизи Селенгинска. В школу монгольского языка он был принят в год ее открытия. Но уже после трех лет обучения “Платковский взял его в услужение завсегда при нем состоять, ездить по дрова и по сено. Россохин служил ему принуждениями и побоями” [8]. В данной работе нет необходимости говорить о заслугах этого выдающегося переводчика и ученого. Стоит лишь отметить характеристику, данную ему П.Е.Скачковым как “первому русскому китаеведу, положившему начало изучению Китая, маньчжурского и китайского языков в России” [9]. Известно, что и среди членов последующих духовных миссий были сибиряки, знавшие монгольский язык. Так, И.Бичурин предлагал взять одного из причетников для IX миссии из Кяхтинской монгольской школы, чтобы тот мог переводить с монгольского “некоторые тибетские книги, а в составе XI духовной миссии был выходец из бурят, окончивший Иркутскую гимназию, Е.И.Сычевский.

С полным правом можно говорить о том, что частично “родословная” российского научного монголоведения имеет иркутские корни. Известно, что ко времени окончания О.М.

Ковалевским Казанского университета у руководства возникла мысль начать преподавание еще одного из восточных языков - монгольского. Но специалистов по монгольскому языку не было. Поэтому, прежде чем открыть новую кафедру, решено было направить на три года в Бурятию О.М.Ковалевского и А.В.Попова.

В качестве преподавателя был выбран знаток монгольского языка А.В.Игумнов, долгое время служивший в Иркутске в губернском управлении. В 1813 г. им была учреждена в Иркутске частная школа монгольского языка. В !8!4г. в ней было 9 учеников, из них 5 бурят и 4 русских [10). А.В.Игумнов собрал богатую коллекцию монгольских рукописей, преподавал монгольский язык в Иркутской семинарии и духовном училище.

О.М. Ковалевский и А.В.Попов весьма успешно овладели монгольским языком и уже через полгода учебы могли делать переводы и изъясняться, О работе с А. В. Игумновым О.М.

Ковалевский писал: “...занимаемся 3 раза в неделю по 3 часа...

изучаем монгольскую азбуку, правописание, грамматику...

используем сокращенный катехизис, переведенный Игумновым и литографированный в Омске... списали редкую рукопись, которую Игумнов в 1790 г. открыл на китайской границе у монгола Джорджия под заглавием Чингисхановых наставлений, которая сможет войти в состав предполагаемой монгольской хрестоматии как образец слога кочующих народов... работаем с монгольской летописью Сэнэна” [I I]. Годы, проведенные в Сибири, оказались очень плодотворными для Ковалевского, Он проявлял большой интерес к вопросам происхождения бурятских родов и племен, численности бурят, описывал их физический тип, одежду, жилище, хозяйственную жизнь и культуру. Среди иркутских и забайкальских бурят он записал сказания “Ушаяндар хан”, ‘Гэсэр хан”, “Шидито хур”, песни, легенды, предания, мифы. Он переводит с монгольского на русский сочинения “Арчжи бурджи хагаану туужа”, “Цзайдан хара ухэрту хубэгуну туужа”, “Улнгерун далай” [)2].

В Иркутске же О.М.Ковалевский в 1830 г. встречался с известным востоковедом И.Бичуриным, по совету которого составил “Сравнительную таблицу бурятских и монгольских наречий для показа родства их по происхождению и языку” [13].

А.В.Игумнов проделал огромную многолетнюю работу по составлению монгольско-русского словаря. Об этом труде сибирского переводчика свидетельствовали дневниковые записи О.М.Ковалевского: “Г.Игумнов... неутомимо занимается составлением монгольско-российского словаря. Сей словарь вмещает в себя слова, как в книжном, так и в разговорном языках употребляемые, с указанием источников, из которых были почерпнуты, и с прибавлением многочисленных примеров, оправдывающих различные значения оных... словарь нашего почтенного учителя увеличился до 4-х огромных томов, из которых первый от буквы “А” до “Н” совершенно готов. Настоящие занятия г.Игумнова с нами прервали на время сие сочинение” [14]. Несомненно то, что этот словарь имел огромное значение для О.М.Ковалевского и А.В. Попова в последующем издании ими собственных грамматических пособий и словарей.

Как отмечает А.Н.Хохлов, словарем А.В.Игумнова пользовались не только питомцы Казанского университета, но и миссионеры, отправлявшиеся из Петербурга в Пекин для службы при Российской духовной миссии. “В их коллективном письме от 27 июля 1830 г. из Троицкосавска они выражали А.В.Игумнову благодарность за сообщенные им сведения по грамматике монгольского языка и особенно за позволение списать у него монгольско-российский словарь” [15].

Рукопись словаря А-В.Игумнова, находящуюся в библиотеке Кяхтинского музея (другой экземпляр находится в Улан-Удэ), подробно описал А.Н.Хохлов. Рукопись озаглавлена следующим образом: “Монгольский словарь, расположенный по азбучному алфавиту с русским переводом”. Опыт составления большого монгольско-русского словаря А.В. Игумнова, утверждает исследователь, “убеждает в том, что эта работа велась им по собственной методе, подсказанной практическим знанием языка и собственным филологическим чутьем, поскольку каких-либо методических пособий тогда не было” [16]. Это был первый в России большой монгольско-русский словарь. Приходится сожалеть, что часть этого фундаментального труда серьезно пострадала во время пожара в Кяхте, скорее всего в 1845г. [17].

С 1833 по 1888 год в Забайкалье, в Троицкосавске, действовала русско-монгольская войсковая школа (с 1851 г. переведена в Селенгинск). Находилась она в ведении Министерства внутренних дел и готовила писарей и урядников со знанием монгольского языка. Существовала школа на пожертвования четырех бурятских казачьих полков Забайкалья. Стоит отметить, что выпускник этой школы Я.П.Шишмарев фактически явился первым российским консулом в Монголии. Другие также применяли полученные знания на практике, работали штатными переводчиками монгольского языка при Кяхтинском градоначальстве и т.д. [18].

1.2. Преподавание монгольского языка в системе православной церкви Что же касается Прибайкалья, то в течение почти всего XIX в. монгольский язык изучался и преподавался, главным образом, в системе образовательных учреждений русской православной церкви в Восточной Сибири.

В этой связи необходимо напомнить в целом о роли, которую сыграла церковь в Восточной Сибири в области просвещения.

Открытие в 1727 г. в Иркутске епископской кафедры было закономерным результатом предшествующего, более чем полувекового, развития православного миссионерства на этой обширной территории. Образование епархии ознаменовало новый качественный этап в жизни Иркутской церкви, стало событием исторического масштаба.

В ней служили многие выдающиеся иерархи и священнослужители Русской церкви, причем трое из них были причислены к лику святых. Но не только религиозными подвижниками знаменита Иркутская церковь. Как нам известно, еще до официального открытия епископской кафедры в стенах Вознесенского монастыря начала действовать “русско-мунгальская школа”. На ее основе впоследствии развивалась знаменитая Иркутская духовная семинария. Здесь учились, например, будущий просветитель Америки митрополит Московский Иннокентий (Вениаминов), уроженец села Анга Качугского района, причисленный к лику святых, этнографы и краеведы Г.С.Виноградов, М.Н.Хангалов, А.С.Сосновский и другие. Среди преподавателей выделялись своим талантом известные всей России деятели, и в их числе П.Малиновский будущий архиепископ Московский Платон, выдающийся синолог архимандрит Иакинф (Бичурин), Д.Потехин, занявший потом место профессора в Московском университете. Безусловно, весомый вклад внесла Иркутская епархия в установление и развитие связей России со странами Дальнего Востока и прежде всего с Монголией, Китаем, Японией. Иркутская епархия готовила переводчиков китайского и монгольского языков. Первая русская духовная миссия в Китае, первый православный храм святой Софии недалеко от Пекина и многое другое напрямую связано с Иркутской церковью [19].

Одним из центров в изучении монгольского языка являлась Иркутская духовная семинария. В ней преподавали известные специалисты в области монгольского и бурятского языков А.И.Бобровников, А.М.Орлов, И.А.Подгорбунский и другие. В “Летописи города Иркутска” Н.С.Романов пишет, что, например, А.И.Бобровников составил первую по времени “Грамматику монгольского языка” (СПб., 1835) [20]. Точнее было бы сказать “одну из первых”, так как первой по времени “грамматикой монгольского языка”, опубликованной в России, принято считать работу Я.И.Шмидта, вышедшую в 1831 г. на немецком языке, а в 1832 г. - на русском. Тем не менее, грамматика А.И.Бобровникова была предшественницей известных учебников монгольского языка профессоров О. Ковалевского, А.Попова и сына А.И.Бобровникова - Алексея Боб-ровникова. Как нам известно, “Грамматика монгольско-калмыцкого языка”, подготовленная последним, была признана классической и удостоена императорской Академией наук второй Демидовской премии.

Весьма примечательна деятельность в области изучения и преподавания монгольского языка и таких священнослужителей, как А.М. Орлов и И.А.Подгорбунский. В 1888 г. иркутская общественность отмечала 50-летний юбилей учебнопедагогической деятельности протоирея Александра Матвеевича Орлова [21]. К этой дате он пришел с солидным багажом.

По окончании в 1838 г. Иркутской духовной семинарии он служил инспектором и смотрителем в духовном училище и совмещал преподавание монгольского в семинарии. Как отличный знаток монгольского и бурятского языков А.М. Орлов перевел на монгольский “Краткий катехизис”, составил две грамматики бурятского и маньчжурского языков, сделал несколько переводов и написал ряд статей [22]. Стоит заметить, что А.М.Позднеев в декабрьском выпуске журнала министерства народного просвещения за 1879 г. раскритиковал написанную А.М.Орловым грамматику бурятского языка, утверждая, что разговорный язык не пригоден для переводов духовной литературы [23]. Сибирские же специалисты, по всей видимости, решили “приблизить” переводы не только духовной литературы, но и светской к разговорному языку (в Иркутской духовной семинарии наряду с кафедрой книжного монгольского языка была и кафедра разговорного бурятского).

Например, еще в 1863 г. в Иркутске был создан специальный комитет из светских и духовных лиц, чтобы решить, “на каком из бурятских наречий, каким алфавитом и как лучше издавать общеобразовательные книги для бурят” [24]. Кроме грамматик А.М. Орлов составил хрестоматию маньчжурского языка и собрал богатый материал для предполагаемой монголо-бурятской хрестоматии [25]. Значительная часть библиотеки протоирея А.М.

Орлова в 1920 г. поступила в библиотеку Иркутского университета.

И.А.Подгорбунский получил образование в Казанской духовной академии и состоял преподавателем в духовной семинарии Иркутска, где читал курс о шаманизме и буддизме.

В 1901 г. он завершил свой капитальный труд - составление русско-монголо-бурятского и монголо-бурятско-русского словаря.

Его “Русско-монголо-бурятский словарь” в 340 страниц вышел из печати в 1909 г. А в следующем году И.А. Подгор-бунский опубликовал “Материалы для грамматики разговорного бурятского языка”, посвятив их монгольским глаголам, причастиями деепричастиям [26].

Значительно меньше известно нам о трудах в области монгольского языка тех священников и миссионеров, которые жили непосредственно среди местного населения. В этой связи можно вести речь о И.П.Родионове и К.К.Стукове. Родионовы, к примеру, исполняли почти целое столетие пастырские обязанности в селе Кудинском. ЕщедедИ.П.РодионоваЯков Родионов составил русско-бурятско-монгольский словарь в книгах, который остался в рукописи. Словарь явился, практически, предшественником всего двух дореволюционных изданий:

русско-бурятско-монгольского словаря - Н.Волошина “Русскомонголо-бурятский переводчик” (СПб., 1891) и И. Подгорбунского “Русско-монголо-бурятский словарь” (Иркутск, 1909) [27]. Его внук И.П.Родионов окончил в 1852 г. Иркутскую духовную семинарию, преподавал в духовном училище, был миссионером в Верхоленском округе, а в начале 70-х гг. после смерти отца занял его место священника в родном селе Кудинском. И.П.Родионов более лет трудился над составлением монголо-бурятского словаря. Как сообщал иркутский летописец Н.С.Романов, рукописный словарь И.ГГ. Родионова сгорел во время пожара 17 марта 1901 г. [28].

Другой миссионер, протоирей К.К.Стуков, окончив в 1830 г.

Иркутскую духовную семинарию, служил до 1841 г. в Нерчинске, где при помощи ссыльных декабристов изучал польский, французский и немецкий языки. С 1843 по 1850 гг. был миссионером среди хоринских бурят, что и дало ему основательные знания в монгольской письменности и в разговорном бурятском языке. С 1851 по 1853 гг. К.К.Стуков служил священником в Чите, а с 1871 г. и до самой смерти в 1883 г. являлся настоятелем Успенской церкви села Оек. Примечательно, что в 1857 г. от государя императора он получил благодарность “за сочинения па монгольском языке” [29].

Можно упомянуть также и о православных священнослужителях из бурят, которые занимались переводом и исследованиями, связанными с монгольским языком. Это Николай Болдонов, Николай Затопляев, Иван Косыгин, Николай НиловДоржеев, Алексей Норбоев, Игнатий Разгильдеев, Яков Чистохин и др. К примеру, Н.Болдонов составил русско-бурятский словарь, А. Норбоев перевел с монгольского “Буддийскую космогонию”, Я.Чистохин в “Известиях ВСОРГО’1 за 1894 г, опубликовал “Материалы по народному творчеству монголов” [30].

На протяжении 2-й половины XIX и начале XX в. существовала также еще одна сторона данной проблемы, имевшая, на наш взгляд, непосредственное отношение к вопросам изучения и преподавания монгольского языка в Сибири. Имеется ввиду педагогическая деятельность сибиряков, главным образом, уроженцев Бурятии, имевших духовное образование за пределами своей родины, в стенах других монголоведных центров России.

Одним из ярких представителей этого направления являлся Галсан Гомбоев. В 1842 г. он заменил в 1-й Казанской гимназии гецула Галсана Никитуева и приступил к обязанностям надзирателя.

Г.Гомбоев, как и К.Никитуев, проводил практические занятия по монгольскому языку со студентами, его консультантом был профессор Казанского университета, известный монголовед О.

Ковалевский. Именно по предложению О.Ковалевского Г.Гомбоев “за отличное усердие и полезную деятельность” был награжден медалью” [31]. Помимо работы в гимназии он проводил по 4 часа практических занятий также на восточном разряде Казанского университета и одновременно учился там [32]. Свыше 12 лет Г.Гомбоев принимал активное участие в работе известных учебных заведений Казани: гимназии, университета и духовной академии. В 1856 г., после ликвидации восточного разряда в Казанском университете, Г.Гомбоев был приглашен для преподавания практических занятий по монгольскому языку со студентами открывшегося восточного факультета Петербургского университета.

В Казани преподавал также еще один представитель Восточной Сибири, протоирей Афанасий Виноградов. Он родился в 1832 г. в Нерчинском округе. Современники отмечали его бурятскую внешность, отцом Виноградова был местный дьячок.

Афанасий Виноградов окончил Иркутскую духовную семинарию, затем Казанскую семинарию и “со степенью кандидата в академию был оставлен при духовной семинарии и в то же время преподавал монгольско-калмыцкий язык студентам академии” [33]. История зафиксировала и его дружеские отношения с А.П.Щаповым.

Российское монголоведение XIX века могло пополнить свои ряды еще одним прекрасным преподавателем монгольского языка.

Речь идет о выдающемся бурятском ученом Доржи Банзарове. Еще в студенческие годы в Казани Д.Банзаров наряду с различными переводами написал “Грамматику монгольского языка” [34].

Осенью 1846г., после успешной защиты диссертации “Черная вера или шаманство у монголов”, решался вопрос о трудоустройстве Д.Банзарова. Профессора О.М.Ковалевский и А.В.Попов из четырех претендентов, выразивших желание устроиться переводчиками и учителями калмыцкого языка в Астраханском калмыцком управлении, рекомендовали самым способным Д.Банзарова “как по отличным его дарованиям, так и глубоким знаниям языков монгольского и калмыцкого, почему назначение его в должности переводчика высшего разряда и учителя калмыцкого языка вместе чрезвычайно будет полезно для калмыцкого управления и для калмыцкого народного образования” [35]. По воле обстоятельств разносторонний талантливый ученый вынужден был в последующем находиться на чиновничьей службе. Тем не менее, Д.Банзаров и в дальнейшем не оставлял своих филологических изысканий. Сразу же после Казани, в период пребывания в Петербурге, он написал рецензию на калмыцкую грамматику своего учителя, профессора А.В.Попова, в которой, отмечая достоинства учебника, подчеркивал, что “автор не учел влияния монгольского языка на калмыцкий” [36]. В будущем российскому и международному востоковедению стали известны и другие работы Д.Банзарова в области монгольских языков.

Примечательно и то, что интерес к монгольскому языку проявляли и те, кто считал, что знание языка является обязательным условием их успешной профессиональной деятельности, поможет глубже разобраться в культурных традициях сибирских народов.

Так одним из первых учителей “русско-мунгальской” школы был первый епископ Иркутской епархии, будущий святитель и всей Сибири чудотворец Иннокентий Кульчицкий. Иркутский епископ Иннокентий II (Нерунович), заботясь о русско-монгольской школе, привлек к преподаванию и переводам ламу Лапсана (Лаврентий Иванович Нерунов), которого и сам крестил [37].

Архиепископ Нил, управлявший Иркутской епархией в 1838-1853 гг., изучал монгольский язык и даже написал книгу “Буддизм, рассматриваемый в отношении к исследователям его, обитающим в Сибири” (1858 г.) [38]. Помощником же ему в переводческой деятельности был лама Николай Иванович Доржеев, который был крещен самим Нилом и принял сан священника [39]. Проявлял интерес к монгольскому языку и известный сибирский писатель и публицист М.В.Загоскин. Он окончил курс Иркутской духовной семинарии, затем поступил в Казанскую духовную академию, где и занимался историей и изучением монгольского языка [40].

Как уже отмечено выше, иркутскими преподавателямисвященниками предпринимались попытки составления словарей монгольского письма. В целом же, в России к началу XX в.

ощущался недостаток русско-монгольских и монгольско-русских словарей. Прав был профессор А.М.Позднеев, который отмечал, “что только один факультет восточных языков Петроградского университета имеет 18 экземпляров рукописного отлитографированного монголъско-русского словаря проф.

Голстунского, но ни Восточный институт во Владивостоке, ни Практическая Восточная академия при Обществе востоковедения в Петрограде, ни Читинская и Иркутская семинарии, ни Казанская духовная академия, в которых преподаются монгольские наречия, ни существующие в гг. Урге и Кульдже школы для подготовки переводчиков монгольского языка ведомства МИД, не говоря уже о низших инородческих школах России, - решительно не имеют у себя этого пособия... Понятно, что при этом русские воспитанники всех помянутых учебных заведений совершенно лишены возможности самостоятельно упражняться в переводах” [41]. В такой ситуации оказались очень кстати словари, составленные Р.Б. Бимбаевым, служившим переводчиком китайского языка при Кяхтинском пограничном комиссарстве, бывшим учеником школы переводчиков в Урге. В Троицкосавске, Харбине и Иркутске в 1910-1916 гг. им было издано три русско-монгольских и монгольско-русских словаря разговорного языка [42]. Его словари использовались позже на монгольских курсах при Иркутском университете в 1920-х гг. и на Монголрабфаке в Улан-Удэ в 1930-1940 гг.

На данный момент менее изучены языковедческие изыскания другого видного бурятского монголиста-филолога и писателя Ринчена Номтоева, который в 1889 г. становится действительным членом Восточно-Сибирского отдела Русского Географического общества. Рекомендующие его лица отмечали, что Номтоев “может быть полезен отделу своими сведениями в монгольской и бурятской письменности” [43].

Заметим, что Р.Номтоев был известен как крупный специалист в области тибетского языка. Его переводы познакомили бурят со многими произведениями тибетских авторов. А тибетскомонгольский словарь, созданный Р.Номтоевым в 1877 г., получил впоследствии высокую оценку специалистов. Ц. Жамцарано, находясь в Монголии, просил коллег узнать о возможности вырезки в Агинском дацане на специально подготовленных досках “2000-3000 листов словаря Номтоева” [44]. Но, как известно, словарь был издан только в 1959 г. в двух томах монгольским академиком Б.Ринченом.

Работы Р.Номтоева по монгольскому языку имеют теоретическую и практическую направленность: “В двух его теоретических трудах содержатся результаты изучения грамматики и истории монгольского языка, а две небольшие работы представляют пособия для первоначального обучения” [45]. Но самое примечательное то, что существует и русско-монгольский словарь Р.Номтоева, который, как утверждает исследователь этого вопроса Ц.-А.Дугар-Нимаев, “до сих пор не упоминался в работах исследователей”. В этом словаре содержится около 7000 слов и выражений, расположенных по алфавиту. В нем использовано большое количество пословиц, поговорок и других поэтических выражений из произведений русской литературы [46].

На начало XX в. приходятся и попытки организации в Восточной Сибири обучения монгольскому языку лиц, практическая деятельность которых была непосредственно связана с нуждами развивающейся торговли с сопредельными территориями.

В мае 1914 г. в г.Троицкосавске (близ границы с Монголией) в Алексеевском реальном училище состоялось заседание представителей местной интеллигенции и купечества, которые выступили с инициативой создания 3-х годичных курсов при училище с целью подготовки китаистов и монголистов. Участники заседания в качестве одного из преподавателей монгольского языка желали видеть уже упоминавшегося Р.Б. Бимбаева [47].

В целом ситуация была схожа с той, которая наблюдалась и на границе Монголии с Западной Сибирью. А.Н. Хохлов, детально исследовавший данный вопрос, приводит выдержки из интереснейшей записки бийского купца 1-й гильдии Н.И.Ассанова, направленной 20 марта 1908 г. в Томск попечителю Западно-Сибирского учебного округа. Н.И. Ассанов ратовал за введение преподавания монгольского языка в школе, функционировавшей в Бийске:

“Бийские купцы и приказчики выезжают в Монголию и начинают торговлю, не зная монгольского языка и выучиваются ему практическим путем уже за 11рилавком во время самого торга...

Зная разговорный язык, они не знают монгольского литературного.

Поэтому, проживши даже целый ряд лет в Монголии, они не могут вызвать к себе такого уважения со стороны монголов, особенно интеллигентных монголов, каким могли бы пользоваться, если бы явились в Монголию людьми, ддя которых доступна монгольская литература, а через нее и оригинальный дух монгольского народа.

Русская торговля в Монголии от этого много выиграла бы... Между тем в этом... особенно в настоящее время является существенная необходимость. Нужны подготовленные сведущие приказчики, чтобы, попав в Монголию и состоя на службе у торговых фирм, они совершенствовались бы не только в торговом деле, но умели собирать географические и статистические сведения о дорогах, товарах, об естественных богатствах края, о местном быте, о материальных и духовных потребностях местного населения, о его общественном строе и проч. Сознавая необходимость в поднятии образовательного уровня приказчиков, торгующих в соседнем... государстве, я нахожу весьма полезным, желательным и необходимым в интересах края ввести преподавание монгольского языка в Бийском городском училище. На это дело я со своей стороны обязуюсь жертвовать - в виде опыта - по одной тысяче рублей в продолжении 3-х лет с тем, чтобы преподавание было поручено лицу с высшим образованием. Чтобы это дело сразу вышло удачным, выбор преподавателя монгольского языка предоставить Восточному факультету С.-Петербургского университета [48].

Поражает широта мысли бийского купца. Его предложения созвучны тем, которые высказывал в конце XVIII - начале XIX вв. иркутский купец Ф.Щегорин относительно развития русскокитайского торга. Если говорить в целом, то попытки подготовки переводчиков в России для содействия торговле как с Китаем, так и с Монголией во второй половине XIX - начале XX вв. не доходили до практического воплощения. И все же появлявшиеся предложения и программы имели свое значение в смысле постоянной стимуляции как местной администрации и общественности, так и центральных органов.

В этом отношении представляет интерес мнение известного востоковеда В.П.Васильева относительно еще одного проекта преподавания восточных языков в Петровском училище в Петербурге. Ученый предостерегал от возможной эйфории относительно того, что воспитанники училища смогут в два года полностью усвоить эти языки. Вместе с тем, он полагал, что правильная организация обучения, предварительное ознакомление учащихся с главными особенностями этих стран, а также “практическое умение хотя несколько объясняться живым туземным языком” может положить “твердое основание для дальнейшего усовершенствования полученных знаний” [49].

Конец XIX - начало XX вв. является, на наш взгляд, качественно новым этапом в истории развития сибирского монголоведения в целом и в области изучения и преподавания монгольских языков в частности. Данное утверждение основано как на имевших место общих тенденциях в российском востоковедении, так и на появлении целой плеяды молодых талантливых ученых. В этой связи, прежде всего, мы должны остановиться на деятельности всемирно известных бурятских ученых Г.Ц.Цыбикова, Б.Б.Барадина и Ц.Ж. Жамцарано. Все они прошли петербургскую востоковедную школу, а впоследствии оказали определяющее влияние на развитие сибирского востоковедения на протяжении, практически, первых трех десятилетий XX в. До своей непосредственной научно-практической и общественной работы в родном крае они внесли значительный вклад в развитие ведущих востоковедных центров России. Ц.Жамцарано с 1 января 1907 г. до лета 1908 г. исполнял обязанности лектора монгольского языка в Петербургском университете. В 1908 г. его сменил Б. Барадин, вернувшийся из Тибета. Б. Барадин проработал на факультете восточных языков до 1917 г. Г.Цыбиков же работал в Восточном институте во Владивостоке с 1 июля 1902 г. сначала лектором монгольского языка, а с 1906 г. профессором монгольской словесности. В Восточном институте Г. Цы-биков проработал до 15 октября 1917 г. с небольшим перерывом с 13 декабря 1905 г.

[50].

Б.Барадин, вернувшись на родину после Февральской революции, активно работал в научно-педагогической области.

Об этом свидетельствует только одно перечисление занимаемых должностей, о которых упоминает он в автобиографии.

Преподаватель средней школы с 1917 по 1923 гг., нарком просвещения с 1923 по 1926 гг., председатель ученого комитета с 1923 по 1929 гг., заведующий кафедрой бурятского языка и литературы в пединституте Улан-Удэ с 1932 по 1935 гг. Затем Б.Барадин был командирован в Институт востоковедения АН СССР.

Если говорить о вкладе Б.Барадина в области языкознания, то, безусловно, нужно отметить его работы по теории и практике одного из монгольских языков - бурятского. Кстати, сам ученый в автобиографии отмечает: “...я был основным работником Бурреспублики в области латинизации бурятской письменности и оформлении бурятского новолитературного языка. В области латинизации бурятской письменности я работал в единственном почти числе задолго до Октябрьской революции, что, между прочим, было отмечено в грамоте, выданной мне БурЦИК в г.” [51]. Издание работ Б.Барадина учебно-научного характера приходится, в основном, на тридцатые годы, изданы они были в Верхнеудинске (Улан-Удэ). Это такие как “Краткое руководство по грамматике и графетике нового бурято-монгольского языка” (1931), “Грамматика новолитературного языка” (1933), “Русскобурятский терминологический словарь по языку и литературе” (1935), “Синтаксис бурятского языка” (1936). Можно вспомнить и ранние учебные пособия, такие, как “Букварь” бурятского языка и книга для чтения “Улаан сэсэг” (“Красный цветок”), написанные Б. Барадиным 1917-1918 гг. [52].

Большую работу по организации преподавания монгольского языка в Восточном институте во Владивостоке проделал Г.Цыбиков.

Еще в Петербурге в 1898 г. было издано его учебное пособие “Монгольские официальные бумаги: Учебное пособие для студентов Восточного института”. Во Владивостоке он издает “Пособие для практического изучения монгольского языка” (1907) и “Монгольские тексты: Образцы слога и орфографии современного делопроизводства для чтения студентов 3-го курса Восточного института” (1908). Учебник, который был озаглавлен автором “Пособие для практического изучения монгольского языка”, выдержал с 1907 г. три издания. Было подготовлено четвертое его издание, которое осталось в рукописи [53]. Г.Цыбиков при написании этого учебника использовал труды таких известных монголистов, как О.М. Ковалевского, А.А.Бобровникова, М.А.Кастрена, А.М. Позднеева, Г.И. Рамстедта, А.Д.Руднева и других. Но помимо этого, Г. Цыби-ков дал свои собственные наблюдения и выводы по истории и строю монгольских языков.

В результате его учебник “по сути дела представляет собой краткую сравнительную грамматику монгольского письменного и разговорного языков, составленную в виде тщательно разработанного учебного пособия” [54]. Практически, данным учебником было положено начало исследовательской работы автора в области истории и грамматики монгольских языков, а в дальнейшем и его педагогической деятельности по преподаванию письменного монгольского языка в учебных заведениях Иркутска и Верхнеудинска. Высокую оценку учебнику дал и академик Б.Я.Владимирцов. Он ставил его в один ряд с грамматическими трудами выдающихся отечественных монголистов Я.И.Шмидта, О.М.Ковалевского, А.А. Бобровникова, В.Л.Котвича и А.Д.Руднева [55]. Как известно, находясь во Владивостоке, Г.Цыбиков написал свои наиболее важные труды в области изучения и тибетского языка.

Осенью 1917г. Г.Цыбиков вернулся в Забайкалье, где наряду с общественной работой активно включился в дело развития культуры бурят на их родном языке. В 1917-1922 гг. он работал в Чите в Совете по делам школ, преподавал в Чите и Аге на учительских курсах. Основываясь на своей прекрасной подготовке лингвиста-монголоведа, Г. Цыбиков составил букварь для детей, изданный Буручкомом в 1925 г., и словарьучебник для знакомых с русской грамотой, который в 1927 и гг. выдержал три издания. Весьма ценна в научном отношении его “грамматика бурят-монгольского письменного языка” (Бурияд монгол-ун ном бичиг-ун хэлэн-у дурим), изданная Буручкомом в 1924 г. В этой работе, основываясь на существовавшем тогда опыте составления грамматик, Г. Цыбиков значительно продвинул методику в вопросах определения основных грамматических категорий монгольских языков. Р.Е. Пубаев отмечает, что «его “Грамматика бурят-монгольского письменного языка” и была фактически первым и весьма успешным опытом составления современных научных грамматик монгольских языков, не говоря уже о том, что эта книга заложила фундамент для всех последующих учебников по бурятскому языку» [56].

Необходимо отметить, что учебники Г. Цыбикова пользовались большой популярностью, трактовка основных вопросов фонетики, морфологии и синтаксиса монгольских языков была сделана на уровне современного языкознания. Высоко оценивал его работы по монгольским языкам академик Б,Я. Владимирцов, “особенно мысли по истории монгольского письменного языка, его взаимодействия с другими языками народов Центральной Азии - уйгуров и тибетцев” [57]. Помимо составления учебников Г. Цыбиков сам занимался преподаванием литературного языка в Бурятском педагогическом техникуме и на различных краткосрочных курсах по подготовке национальных кадров, Практически одновременно с этим периодом научной и преподавательской деятельности Г.Цыбикова в Забайкалье, в Иркутске была предпринята, на наш взгляд, довольно успешная попытка в области подготовки востоковедов, в том числе и монголистов. Еще 14 декабря 1917 г. известный монголовед Б.Я. Владимирцов писал из Петрограда А.В.Бурдукову, находящемуся в Монголии: “В Иркутске собирались открыть университет с монгольской и другими восточными кафедрами. Если это осуществится, обязательно перейду в Иркутск, который, думаю, должен сделаться центром научного и практического изучения Монголии” [58]. Так и случилось, что открытый 27 октября 1918г.

Иркутский университет стал одним из немногих высших учебных заведений послереволюционной России, начавших готовить специалистов-востоковедов. 10 декабря 1918 г. Совет университета по предложению историкофилологического факультета постановил учредить с 1 января г. три лектуры восточных языков - японского, китайского и монголобурятского, “как подготовительную ступень восточного отделения” [59]. В комиссии, которая готовила обоснование организации восточного отделения наряду с известными учеными университета В.И.Огородниковым, Н.Д. Мироновым, М.М.Рубинштейном, В.П.Доманжо, Б.Э.Петри входил и Ц.Жамцарано. На восточном отделении преподавались как предметы обязательные для историко-филологического факультета, так и специальные история стран Востока и т.д. На шести разрядах с шестью кафедрами (китаеведения, японоведения, маньчжуроведения, монголоведения, турковедения, индианистики с тибетоведением) изучались соответствующие языки с диалектологией, история словесности, история, экономическая география, история религии, обычное право Монголии, Китая, Японии, Турции, Тибета и Индии [60].

Известно, что осенью 1920 г. при гуманитарном факультете были открыты курсы восточных языков, которые давали необходимые практические знания японского, китайского и монгольского языков. Тогда же им “были сообщены все права факультета”. Председателем курсов был избран Б.Э.Петри.

Слушателями их в 1920 г. стали 117 человек (японское отделение) и 37 - китайское. Среди них был и автор знаменитого “Швейка” Ярослав Гашек [61]. Иркутский летописец Н.С. Романов также пищет о языковых курсах, но называет 1922 г.:

“Открыты Иркутские курсы языков, учрежденные проф. Г.Ю.

Манне и проф. университета К.Г.Каттерфельд, английского, немецкого, французского, японского, китайского, монголобурятского” [62]. Видимо, речь идет о курсах, имевших другой статус, тем более, что набор изучаемых языков расширен за счет европейских. Упомянутый в числе учредителей проф.

К.Г.Каттерфельд в университете вед курс лекций по китайскому языку и литературе [63].

Изучение монгольского языка, литературы, истории Монголии занимало одно из ведущих мест на восточном отделении. Монгольский язык преподавали: Ц.Жамцарано, С.П.Кузнецов, окончивший Восточный институт во Владивостоке и служивший драгоманом российского консульства в Монголии, а также В.Н.Флоренсов, знаток разговорного монгольского языка [64]. Развитие восточного отделения в Иркутском университете имело большие перспективы, особенно в деле изучения Монголии.

Но для этого необходимо было, чтобы в университете постоянно работали высококвалифицированные специалисты, прежде всего в области монгольского языка и литературы. Безусловно, с отъездом Ц.Жамцарано на работу в Монголию данное направление было значительно ослаблено. Скорее всего, это и имел в виду Б.Я.Владимирцов, писавший А.В.Бурдукову 16 апреля 1923 г.:

“...своих студентов буду направлять в Иркутск, где, конечно, совершенно необходимо иметь настоящего монголиста” [65]. После реорганизации в 1921 г. восточное отделение стало называться восточным отделением внешних сношений с четырьмя разрядами (японским, китайским, монгольским и общим - американоазиатским). В соответствии с учебной программой они должны были выпускать работников “с более широким политическим и экономическим горизонтом”, которые “могут быть использованы одинаково для работы в Соединенных Штатах С.А. и др. тихоокеанских странах... быть деятелями в области внешних экономических сношений Сибири с другими странами, в том, числе европейскими” [66]. В связи с реорганизацией были введены и новые предметы: практика дипломатической и консульской службы, современное право стран Дальнего Востока, организация торговопромышленных предприятий за рубежом и др. [67].

После закрытия восточного отделения в 1924 г. изучение монгольского языка в Иркутском университете и интерес к нему в целом будут проявляться уже в рамках открывшегося в г. бурято-монгольского отделения, а также в системе начавшейся подготовки в университете граждан Монголии. Но по-прежнему, в плане подготовки востоковедов Иркутск считался одним из перспективных центров. Это отчетливо виделось из Монголии. Так, Л.Е.Берлин при встрече в Улан-Баторе с Г.Ц.Цыбиковым говорил о необходимости открытия в Иркутске факультета восточных языков:

“так как Иркутск расположен ближе к востоку, на сравнительно высоком (над уровнем моря) месте, чем Ленинград и Москва и привлечет учащихся, как местных сибирских, так и бурят-монгольских...” [68].

С 1928 по 1930 гг. в Иркутске в качестве преподавателя монгольского и бурятского языков работает профессор Г. Цыбиков.

Иркутский, заключительный, период в жизни и творчестве этого известного ученого был также полон активности. Он работал на кафедре языкознания, читал студентам лекции, вел практические занятия, готовил программы и учебные пособия. По справедливому замечанию Н.0. Шаракшиновой, методика написания учебников и пособий Г. Ц. Цыбиковым в Иркутском университете пока остается мало изученной [69]. При нем на бурят-монгольском отделении были образованы две специализации: литературнолингвистическая для подготовки специалистов по бурятскому и монгольскому языкам и обществоведческая - по истории и обществоведению. Впервые при университете Г.Цыбиков основал аспирантуру для бурят по бурятоведе-нию [70]. Но по-прежнему одним из главных его научных направлений являлась работа в области монгольских языков. В 1929 г. в статье “О новом бурятмонгольском алфавите” он писал, что еще предстоит большая работа по внедрению нового алфавита в жизнь, и что такую работу уже начали проводить студенты бурят-монгольского отделения Иркутского университета. “Алфавит, - отмечал Г.Цыбиков, - только основа, теперь предстоит еще большая работа по созданию нового литературного языка вместе с грамматикой, лексикой и стилистикой” [71].

В контексте исследуемой проблемы необходимо затронуть вопрос участия бурятских ученых в реформе монгольской письменности. Если говорить в целом, монголоведы того времени академик Б.Я.Владимирцов, профессора Ц.Ж. Жамцарано, Б.Б.Барадин, Г.Ц.Цыбиков, а также Н.Н. Козьмин и другие высказывались за решение этой проблемы в общемонгольском масштабе. Разумеется, у каждого из них имелся собственный аргументированный взгляд на сложившуюся ситуацию с письмом у монголоязычных народов. Б.Я.Владимирцов высказывался за своеобразный синтез старописьменного языка и халхаского диалекта. Ц. Жамцарано еще с 1902 г. выступал также за сохранение старомонгольского языка при условии реформы алфавита и орфографии. Широко известна практическая деятельность Ц.Жамцарано и Н.Доржиева по созданию нового монголо-бурятского алфавита. По мнению Б.Барадина, новый бурятский литературный язык по грамматической форме должен быть в своей основе халхаским наречием, а по содержанию языком, охватывающим весь лексический состав старописьменного монгольского языка, бурят-монгольского, халха-монгольского и других живых наречий монголов [72].

Значительную практическую работу в области терминологии проводил Г.Цыбиков. В статье “Монгольская письменность как орудие национальной культуры” он отмечал:

“Буручком и Монучком уже предприняли выработку терминологического словаря. Буручком в 1926-1927 гг. выработал около 2000 слов, терминов и согласовал их с Монучкомом [73]. Из “Дневника поездки в Ургу в 1927 г.” мы узнаем об этой напряженной работе. Иногда Г.Цыбикову и Ц. Жамцарано, работавшему от монгольской стороны, приходилось согласовывать за день по 150 и более терминов [74], При “принятии” слов-терминов, как отмечал сам Г. Цыбиков, встречались следующие затруднения: “1) обилие терминов европейских языков, особенно по части материальной культуры; 2) фонетическое отличие индоевропейских, в частности, русского, языков от монгольского, что служит причиной принятия международных слов в ином их произношении (на монгольском языке); 3) при передаче смысла терминов иногда приходится употреблять несколько слов” [75] и т.д. В принципе об этом же говорил и Б.Я.Владимирцов. В 1925 г. в интервью газете “Известия Улан-Батор хото” он отмечал;

“Для практической цели... надо стараться вводить терминологию, принятую в международной языковой практике. Вместо того, чтобы принятое понятие обозначить одним словом, приходится монголам часто это же понятие выражать несколькими словами” [76].

На том этапе данная проблема была, безусловно, очень важна для монголистов при выработке предполагаемой реформы.

Современные монгольские языки, как нам известно, в одних случаях частично восприняли международную лексику, в других, при выражении того ли иного названия или понятия, продолжают успешно применять словосочетания. Но в данном случае для нас не столько важна констатация результатов языковой практики последнего времени, сколько дальновидный ориентир, например, того же Г.Цыбикова, направленный на использование классического монгольского письма. Вот одна из его мудрых рекомендаций:

“Сохранившаяся до сих пор монгольская письменность, какова бы она не была, все же есть наследие культуры данной национальности и имеет за собою ту заслугу, что разрозненные историческими судьбами монгольские племена имеют все же единую литературу. Круто порывать с этой литературой не следует, пока она не изучена и не использована в полной мере” [77].

СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ

МОНГОЛОВЕДЕНИЯ В СИБИРИ

2.1. Формирование научного интереса к Монголии Накопление знаний о Монголии в Сибири происходило на фоне общей активизации российско-монгольских отношений, начиная с XVII в. В последующем здесь будут появляться специалисты, подобные И.М.Мостинину и А.В.Игумнову, которые помимо своей непосредственно переводческой деятельности собирали монгольский материал лингвистического и исторического характера. До этого же, хотя и опосредованно, известия о соседней территории и населяющих ее народах попадали в Сибирь через иркутских и кяхтинских чиновников, которые ездили в качестве курьеров в Цинскую державу, через сотрудников Российской духовной миссии, многие из которых занимались изучением этого края. Монголия попадала в поле зрение и тех ученых, кто занимался исследованием собственно Сибири. Экспедиции Российской Академии наук Г.Ф. Миллера, И.Э.Фишера, П.С.Палласа использовали архивные материалы, “в их числе статейные списки (отчеты) русских послов в Монголию и Китай в XVII в. В.Тюменца, И.Петлина, Н.Спафария и др.” [I].

Что касается сибирских исследователей, то по всей видимости, среди первых, кто привнес в изучение Монголии элемент научности, следует назвать иркутского монголиста А.В.Игумнова.

Нам уже известна его деятельность в области перевода и изучения монгольского языка. Но весом был вклад Игумнова и в другие области зарождавшегося в то время российского монголоведения. В первой половине XIX в. появляется его “Обозрение Монголии”, где присутствует географическое и этнографическое описание края. В целом, после окончания Селенгинской школы толмачей (1771- г.) за долгие годы своей службы в Забайкалье и Иркутске А. В. Игумнов собрал значительный материал по истории и филологии монголов. Один из его современников в статье, которая вышла вскоре после смерти исследователя в 1836 г. отмечал:

“Труды Игумнова были огромны, занятия единственны, но кто об них знает? Множество переводов, записок о монголах, о ламайской вере хранятся в бумагах покойного. Правда, сочинители статей о монголах черпали из них полными ведрами, но ни один из них не указал на источники: каждый выдавал за свое. Игумнов жил не в своем веке; глас его был гласом вопиющего в пустыни. Он рос как одинокая пальма в степи” [2].

Дальнейшее развитие сибирского монголоведения мы находим в трудах выдающегося бурятского ученого Доржи Банзарова.

Первые публикации молодого востоковеда получили высокую оценку специалистов. Прежде всего это касается его статьи “Белый месяц. Празднование Нового года у монголов” и кандидатской диссертации “Черная вера или шаманство у монголов”. Академик Б.Я.Владимирцов отмечал, что Д. Банзаров “завоевал себе крупное имя ученого монголоведа особенно своей диссертацией “О черной вере”..., имеющей огромное значение и до сих пор” [З]. А его современник академик Х.Д.Френ писал, что сочинение “обнаружило уже ученую зрелость юного монголо-русского ориенталиста и оно сохранится в литературе, как лучшее и полнейшее до сих пор сочинение о шаманстве” [4].

Если казанский и непродолжительный петербургский периоды жизни и научной деятельности Д.Банзарова изучены биографами и монголоведами достаточно основательно, то иркутский период еще требует дальнейших изысканий. Один из исследователей его научного творчества, профессор Б.С. Санжиев даже сетует на то, что некоторые исследователи продолжают придерживаться представления о том, что в иркутский период Д.Банзаров отошел от научных занятий. У Б.С. Сан-жиева мы отметим 9 положений, которые он выделил в качестве опровержения данного представления: 1) Банзаров внес много исправлений на географических картах монгольских названий: жилых мест, гор, рек, озер, но не успел завершить начатое дело; 2) отлично пояснил на карте пункты китайской границы, в соответствии с российскими и маньчжурскими данными; 3) совершал поездки в Тункинский край для исследования происхождения сойотов и их соседей урянхайцев (тувинцев); 4) занимался объяснением древних надписей Мангутской пещеры; 5) открыл место рождения Чингисхана в пределах России - невдалеке от “Большого острова” (Ехе арал) по р.Онон: Делюн-Болдок, на правом берегу реки, в семи верстах выше ее течения и трех верстах от Кочуевского караула; 6) готовил историю перехода различных монгольских племен через границы в сторону Байкала; 7) на полях некоторых книг сделал многочисленные исправления к монгольским текстам и переводам с них академика Шмидта, особенно такие исправления сделаны переводу летописи “Санан Сэцэна”; 8) исследование “Объяснения монгольской надписи на памятнике князя Исунке, племянника Чингис-хана”, начатое в Петербурге, закончил в Иркутске; 9) “Путешествие Зая-хамбы в Тибет”- перевел с монгольского [5].

За свою короткую жизнь Д.Банзаров проделал огромную научную работу. В Азиатском музее Академии наук он составил каталог книг и рукописей на маньчжурском языке по 12 разделам, написал более 25 работ, в том числе 16 были опубликованы, известны 24 письма, где автор затрагивал дискуссионные проблемы востоковедения и т.д. [б]. Имеются сведения, что некоторые работы Д.Банзарова издавались на средства Иннокентия Михайловича Сибирякова, младшего из трех братьев поколения Сибиряковых [7].

Еще в Казанской гимназии начинал свою научную деятельность и другой выпускник Казанского университета, земляк Д.Банзарова - Галсан Гомбоев. Его главными трудами были “Алтан Тобчи - монгольская летопись в подлинном тексте и переводе с приложением калмыцкого текста истории Убаши-Хунтайджия и его войны с ойратами” и “О древних монгольских обычаях и суевериях, описанных у Плано Карпини” [8].

Стоит заметить, что в этот период, хотя и фрагментарно, монгольская тематика встречается в исследованиях и публикациях находившихся в Сибири ссыльных декабристов и поляков. В этом отношении очень заметной фигурой был Н.А. Бестужев, который имел публикации по истории, этнографии селенгинских бурят и другие работы. Хорошо знал Н.А. Бестужева Иакинф Бичурин, с ним встречался наставник Д. Банзарова профессор О.Ковалевский во время своего пребывания в Сибири. Довелось встретиться с Н.А.Бестужевым и Д. Банзарову.

Как свидетельствуют источники, среди многочисленных тем они затрагивали вопросы шаманизма и заселения Прибайкалья бурятами [9].

Что касается “польского следа” в сибирском монголоведении, то, основываясь на исследовании Б.С.Шостаковича, можно утверждать, что таковой берет начало со второй половины XVII в. В основном, в работах польских авторов как проезжавших через Сибирь, так и проживавших здесь на поселении затронуты вопросы этнографии бурят. Это прослеживается, начиная с первого польскоязычного источника XVII в. “Дневника” Адама Каменьского-Длужика до вышедшей в Лейпциге в 1867 г.

трехтомной работы Агатона Гиллера “Описание Забайкальского края”. В последней присутствуют размышления над сущностью шаманизма и буддизма, автор приводит “в собственном переводе статью священника Палладия Кафарова, посвященную Будде..., уделяет внимание населению пограничного региона КяхтыТроицкосавска, где он сталкивается с монголами и китайцами” [10].

Безусловно, особое место занимает исследовательская работа в Сибири Юзефа (Осипа Михайловича) Ковалевского. Его экспедиция по Бурятии, Монголии, Китаю, сбор богатейшего и разнообразного материала, изучение языков охватывает пять лет (1829-1833). В польской прессе имеются малоизвестные даже специалистам публикации фрагментов из собранного материала, которые появились буквально вслед за его сибирской экспедицией.

Темой одной из таких публикаций явился бурятский праздник жертвоприношения покровителю скотоводства. “Ковалевский,отмечает Б.Шостакович,” не просто описывает его подробности, очевидцем которых он оказался, но и дает углубленный анализ психологического настроя бурят, определяемого всем укладом их жизни н природными особенностями существования. Ковалевскийисследователь подмечает в ритуалах празднества сочетание буддистских и шаманистких традиций и делает вывод, что шаманистские традиционные верования у бурят оказались использованы более поздно появившейся буддистской концепцией” [11).

Еше одному польскому автору Эугеньюшу Жмиевскому принадлежит книга “Сцены ю кочевой жизни”. “Жмиевский включает в контекст своей повести некоторые фольклорные материалы сибирских аборигенов, например, предание о происхождении названия реки Баргузин (историк “польско-сибирской” литературы М.Яник уподобил его польской легенде о Ванде)” [12].

Примечательно, что в книге польского ссыльного упоминается и о судьбе Доржи Банзарова [13]. Следует добавить, что описание событий в Монголии периода революции мы находим в записках известного своими авантюрными похождениями в Сибири и в Монголии Антония Фердинанда Оссендовского. Но мало кто знает о мемуарах другого поляка, Кароля Гижицкого, опубликованных в Варшаве в 1929 г. на польском языке под названием “Через Урянхай и Монголию”. Об этом также поведал иркутский исследователь Б.С. Шостакович [14].

2.2. Монголия в деятельности ВСОРГО Со второй половины XIX в. сибирское монголоведение развивается в рамках созданного в 1851 г. Сибирского, с 1871 г. Восточно-Сибирского (ВСОРГО), отдела Русского географического общества. ВСОРГО раньше других отделов начал исследования многих, в том числе и современных, проблем монголоведения.

Труды его сотрудников уже в то время получили признание как отечественных, так и зарубежных специалистов. Е.М.Даревскзя, например, в истории изучения Монголии отделом выделяет три периода: 1) 1851-1860 гг. 2) 1860-1890 гг. 3) 1900-1917 гг. [15].

Именно в первый период деятельности отдела его членом с 1851 г. и до кончины в 1855 г. являлся Доржи Банзаров. В первые годы своей деятельности ВСОРГО при отсутствии штатных работников привлекал к исследованиям сотрудников генералгубернатора Восточной Сибири Н.Н. Муравьева, который придавал огромное значение расширению связей с Востоком. Несмотря на первоначальные трудности, шел процесс накопления материала.

Как пишет Е.М.Даревская, члены отдела собирали монгольские рукописи и книги:

“В.В.Гаупт рукопись “О происхождении 18-ти родов селенгинских бурят”; В.И.Якушкин, сын декабриста (чиновник особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири),...

рукопись XVI столетия - “История государства Китайского, Богдойского, Корейского, Такзуцкого, Калмыцкого, Татарского и Мунгальского”. В отчете отдела за 1858 г. “указаны расходы на составление каталога монгольских книг библиотеки Е.И.

Сычевского и Доржи Банзарова и покупку монгольской рукописи” [16].

Наиболее плодотворным в изучении Монголии оказался второй период деятельности отдела. В 1861 г. в Монголии было открыто первое российское консульство и сам консул Я.П.

Шишмарев активно занялся исследованием Монголии в самых различных областях. За свою деятельность он был награжден серебряной медалью Российского Географического общества и избран действительным членом Сибирского отдела [17].

С самого своего основания Сибирский отдел старался оказывать содействие практически всем проезжавшим через Иркутск одиночным путешественникам и целым экспедициям, в том числе иностранным. Что же касается русских исследователей, то их проехало через Сибирь (Иркутск) в течение 27 лет (1854-1880 гг.) 323 человека и 45 из них направлялись в Маньчжурию, Монголию и Джунгарию [18]. В последующем, в 90-х гг. XIX и в начале XX вв. побывали проездом или некоторое время работали в Иркутске известные исследователи Востока В.В. Бартольд, Ф.И.Щербатской, П.К.Козлов, А.М.Позднеев, В.В.

Радлов, Г.И.Рамстедт и многие другие. Эти ученые нередко приглашались для чтения лекций в Сибирском отделе. В крае царила атмосфера заинтересованности в познании соседнего Востока. В подтверждение позволим себе привести пространную цитату из предисловия А.М.Позднеева к своей книге “Очерки быта буддийских монастырей и буддийского духовенства в Монголии в связи с отношениями сего последнего к народу”:

“Эта общность буддизма как в Монголии, так и в Забайкалье и наконец в наших калмыцких степях, без сомнения, хорошо известна всем, поставленным в необходимость иметь близкие отношения к буддистам и заинтересованным в деде изучения практических сторон буддизма. Последним обстоятельством я именно и объясняю себе, почему собранные мною сведения касательно быта монгольских монастырей и монголо-буддийского духовенства в свое время встретили себе самое лестное внимание со стороны наших администраторов Восточносибирского края как духовного, так и гражданского ведомств. Эти лица выражали не только мне свое желание, а даже указывали на необходимость издания моих заметок по возможности скорее. В частных беседах они выяснили мне и те нужды, которым собственно должен бы был удовлетворять мой труд. От него требовалось, чтобы он дал сведения о должной, обыденной обстановке и жизни буддийских монастырей и монахов, излагал бы именно те правила, которыми руководствуется теперь буддийское духовенство, сообщал бы о каждом предмете именно то учение, те понятия и верования, которые распространены о нем у современных буддистов. Само собой разумеется, что для практических деятелей, - для людей, поставленных в ближайшее отношение к буддистам (Е.Л.), такого рода сведения гораздо более необходимы, чем даже научные изыскания об историческом ходе развития буддийских идей” [19].

Справедливости ради стоит отметить, что были случаи недопуска исследователей к источникам и разного рода материалам. По имеющимся скудным сведениям трудно сказать, в силу каких причин такое случалось. Можно лишь предположить, что это могло иметь место из-за той же, иногда трудно объяснимой, системы бюрократических препонов в работе с документами, которые встречаются и ныне. Так, к примеру, Н.С.Романов в своей иркутской “Летописи” фиксирует: “1 июля (1913г.) проездом на Восток находился в Иркутске профессор истории Востока при Петербургском университете г. Бартольд. Интересуется этнографией бурят, шаманизмом. Желал ознакомиться с делами XVII столетия, хранящимися в архиве управы, но ему было отказано” [20], В большинстве же случаев, как уже отмечалось выше, и администрация и общественность с огромным интересом относились к проезжавшим ученым, в том числе и к иностранным:

представителям Австро-Венгрии Э.Зебену и Г.Ледеру, членам французской экспедиции и т.д.

Помимо содействия проезжавшим ученым и целым экспедициям Сибирский отдел в 1860-1880-х гг. и сам организовал ряд экспедиций в Монголию. Безусловно, наиболее плодотворным в этом отношении для ВСОРГО оказались годы, когда его возглавляли Г.Н.Потанин (1887-1890) и Д.А.Клеменц (1891Значительный вклад в изучение Востока Г.Н.Потанин, Д.А.Клеменц и Н.М.Ядринцев внесли своими монгольскими научными экспедициями.

Этнографические материалы, собранные в первой монгольской экспедиции 1876-1877 гг., составили два тома “Очерков Северо-Западной Монголии”, написанные Потаниным совместно с сотрудниками в 1878 г. Материалы второй экспедиции 1879- гг. послужили для написания новых двух томов “Очерков СевероЗападной Монголии”. Но особенно яркими, насыщенными эмоциями, явились письма Потанина из этой экспедиции о монгольских и тюркских племенах, их быте, религии и фольклоре [21].

Очарованный монгольскими легендами и мифами, Потанин даже видит в них истоки христианства: “...теперь я более, чем прежде, склонен думать, что христианство получило начало в южной Сибири..., что несторианство монгольское... есть не секта, занесенная с Запада, а начало христианства. Христианство возникло в южной Сибири или северной Монголии. Отсюда его занесли славяне на Балканский полуостров” [22], Г.Н.Потанин приложил большие усилия и для организации музейных коллекций ВСОРГО. Как отмечает Е.М. Даревская, он сумел привлечь для сбора, прежде всего предметов буддийского культа, очень большой круг людей: “...управляющего русской почтовой конторой в Пекине Н.И.Гомбоева, женатого на Е.Д.Старцевой, внебрачной дочери Н.А.Бестужева, и его же сына Старцева, жившего в Тяньцзине, обладателей больших буддийских коллекций, Д.Гомбоева – хамбо-ламу Гусиноозерского дацана (брата Н.И.Гомбоева) и других лиц” [23]. Благодаря поездке в 1888 г. самого Потанина в Ургу вместе с политссыльным народником Н.А.Чарушиным была привезена превосходная (более 200 фотографий) “фотоколлекция антропологических и социальных типов Монголии (халхасцев, тибетцев, южных монголов, светских и лам, батырчи - бродячей богомолки, хурчи - музыканта и др.), а также “Видов Урги” [24]. Собранные материалы позволили уже в 1888 г. организовать в музее при ВСОРГО большую выставку буддийской коллекции. Заслуги Г.Н.Потанина были отмечены в 1887 г. золотой Константиновской медалью, а на следующий год иркутяне получили известие о том, что “государь император назначил члену-сотруднику Географического общества Г.Н.Потанину...

пожизненную пенсию в 800 рублей” [25]. Г.Н.Потанин был организатором исследования хозяйства, быта и народного эпоса бурят Иркутской губернии и Забайкалья, издал первые тома этнографической серии Отдела. Под его редакцией вышли труды ряда ученых, в числе которых работы Д.Банзарова и М.Н. Хангалова. По его инициативе стали возникать музеи, открываться регулярные научные чтения и выставки, создаваться подотделы Географического общества в Троицкосавске (I) и Красноярске.

Несомненно, одной из крупнейших заслуг ВСОРГО была организация экспедиции в Монголию под руководством Н.М.

Ядринцева, ставшей вскоре мировой сенсацией. Вот так описывает это событие иркутский летописец Н.С.Романов:

“Изучая древнюю литературу об Азии, Н.М.Ядринцев приходит к убеждению, что столица Чингис-хана и первых монгольских ханов должна находится на Орхоне, Недалеко от русской границы.

Весною 1889 г. на средства отдела (400 р.) Николай Михайлович снаряжает в Кяхте караван и вступает в таинственную Монголию, чтобы отыскать знаменитый Каракорум, что ему и удалось. Он вывез оттуда до 15 тыс. рунических знаков, рисунки, обломки и т.д. Открытие привлекло к себе внимание всего ученого мира.

На следующий год финские ученые снарядили в Каракорум экспедицию проф. Гейкеля, а в 1891 г. на средства Академии была послана экспедиция академика В.В.Радлова, в которой принимал участие и Н.М.Ядринцев” [26]. Следует добавить, что в этой экспедиции принял участие и Д.А.Клеменц - талантливый ученый, народоволец. После работы в долине Орхона участники экспедиции разъехались в разных направлениях: Н.М.Ядринцев дошел до Хангая, затем вернулся в Троицкосавск и совершил” поездку в долину Джиды, Д.А.Клеменц из долины Орхона направился в Саяны и в Минусинск, а В.В.Радлов взял курс на Пекин, чтобы вернутся в Россию морским путем.

Экспедиция дала новый толчок для монголоведных исследований в Сибири. Помимо географических и геологических изысканий, которым дал высокую оценку В.А.Обручев, Д.А.Клеменц собрал богатый археологический и этнографический монгольский материал. За время своих поездок он, пройдя более 15 тыс. верст, “обследовал и описал почти все археологические памятники..., снял эстампажи с новых рунических надписей..., описал оленные камни, развалины дворцов и поселений, подготовив материал для первой археологической карты Северной Монголии” [27]. В последующем, в начале XX в., им в газете “Восточное обозрение” были опубликованы “Письма с русской границы”, “Письма с дороги”, статьи “Заметки о кочевом быте”, “О взаимных влияниях между ламаизмом и бурятским шаманством”, “Из воспоминаний о Монголии”, “Об укреплении русского влияния в Монголии” и др. Как отмечает Е.М.Даревская, Д.А.Кдеменц, задумал написать большую статью, обобщающую тогдашние научные знания о Монголии, написал план статьи “Монголия и ее обитатели”, но саму статью, видимо, написать не успел [28].

Активное участие в монголоведческой деятельности ВСОРГО принимали известный уже нам преподаватель Иркутской семинарии И.А.Подгорбунский, священники миссионеры Я.П.Дуброва, Я.А.Чистохин и другие. Степень богослова в Казанской духовной академии Подгорбунский получил за сочинение “Нравственное учение по монгольской книге улигеров Улигер-унд-далай, с приложением его русского перевода”.

Известны его работы “Шаманистские верования монголов и бурят” (1885), “Высшее благо и пути к ним по учению буддизма и христианства” (1891), “Материалы для характеристики дамской астрологии” (1892), “Воззрения буддийской священной литературы на женщину” (1893) [29]. Но среди многих выделялся своими разносторонними интересами Д.П.Першин, писавший под псевдонимом Д.Даурский, П.Карымский, Бурхан. Став членом ВСОРГО в 1882 г., уже в 1884 г. он сделал сообщение во ВСОРГО о своем путешествии в Монголию с караваном в качестве купеческого приказчика, представил сведения об устройстве дацанов, о происхождении “главного ламы, о быте ламайского духовенства, о монгольских скачках и прочее” [30]. Д.П. Лершин оказал большую помощь и выставке предметов буддийского культа, которую проводили в 1888 г. Г.Н.Потанин и И.А.Подгорбунский. За свои обширные познания в области буддизма коллеги прозвали его “иркутским хутухтой” (II) [31]. В газетах “Восточное обозрение” и “Сибирь” он публиковал статьи и очерки о Монголии: “На родине Чингисхана”, “Монголия и ургинские хутухты”, “Монголия и Сибирь”, “Современная Монголия”, рецензию на книгу А.П.

Свечникова “Русские в Монголии”. Как указывает Е.М. Даревская, работая чиновником особых поручений при иркутском генералгубернаторе, Д.П.Першин вел дела, связанные с Монголией:

подготовку совещаний о развитии русской торговли с ней, встречу и прием монгольских миссий, опеку над первыми монголами учениками в Иркутске, командировки в Монголию [32]. Помимо собственно монгольских дел Д.П. Першин собрал огромный материал по бурятам Прибайкалья и Забайкалья. Часть этого материала была опубликована в газете “Сибирь” в 1909-1911 гг. Об объеме данного материала можно судить по количеству номеров газеты, в которых публиковались заметки Д.П.Першина - 52 номера (III). И после отъезда в 1915 г. в Ургу он продолжал присылать интересные письма и статьи.

первой четверти XX в.

В начале XX века, несмотря на возникшие объективные трудности, ВСОРГО продолжал работать над монгольской тематикой, посылая своих сотрудников, в основном, с другими экспедициями [33]. Несмотря на выдающиеся успехи в области изучения Монголии Г.Н.Потанина, Н.М.Ядринцева, Д.А. Клеменца и многих их коллег по ВСОРГО, следует отметить, что они все же не являлись профессиональными востоковедами.

Особые трудности в их экспедициях возникали при сборе этнографического и фольклорного материала. Сам Г.Н.Потанин в письмах часто сетовал на непонимание многих мифологических сюжетов и путаницу в терминах. Прежде всего это происходило из-за отсутствия специально подготовленных переводчиков, сами исследователи монгольских языков не знали. В этом отношении ситуация претерпевает значительные изменения, когда в сибирском монголоведении появляются специалисты, прошедшие петербургскую востоковедную школу. В первую очередь мы ведем речь об известных бурятских ученых Б.Б.Барадине, Г.Ц-Цыбиковеи Ц.Ж.Жамцарано.

Б.Барадин был командирован в Тибет Русским комитетом для изучения Средней и Восточной Азии. Путешествие его продолжалось два года (1905-1907). Был собран уникальный материал по истории, литературе, этнографии и религии Тибета. Особую ценность представляла приобретенная им коллекция тибетских ксилографов и рукописей (около 200 единиц) для Азиатского музея Академии наук. За свою работу Б.Барадин был удостоен высшей награды Русского Географического общества - премии им.

Н.М.Пржевальского. Изучение творческого населения Б. Баради-на в последнее время приводит к пониманию того, что значительная часть из его материалов требует основательной переработки.

Исходя из этого вполне обоснованным выглядит утверждение Е.А.Хамагановой о том, что “творческое наследие Б.Б.Барадина содержит богатейший материал, однако его рукописи, дневниковые записи не изучены, не опубликованы и еще ждут своих исследователей” [34]. В этом отношении ряд усилий уже предприняты бурятскими учеными (IV).

Весьма важную часть в тибетском путешествии Б. Бара-дина заняла Монголия. Он дал краткое описание буддийских монастырей Халхи (Гандан, Зрдэни-дзу, Амур-Баясхулан, Ван-Курэ, ДзаииКит, Ламэин гэгэнэй-кит, Даран-бэндэйн-кит) и Южной Монголии (Цаган-Даянчин-кит, Бадгар) [35]. Очень интересны рассуждения Б.Барадина об особенностях распространения буддизма в Монголии, периодизации распространения этого учения на монгольской территории и отличия монгольских монахов и монастырей от тибетских. “В Северной Монголии, - писал он, - редко встретишь семью, глава которой был бы мужчина с косой. Современная монгольская семья в Халхе в громадном большинстве состоит из женщины и временного ее сожителя - ламы....Халхаские женщины, покинутые своими сожителями, обыкновенно посвящаются в монахини -”шабаганцы” и уходят в монастыри или устраиваются вблизи монастырей в качестве нищих или мелких притоносодержа-тельниц. Во всех этих случаях дети ее мужского пола неизменно становятся хувараками и живут в монастырях со своими матерями-шабаганцами. Дети же женского пола повторяют удел жизни своих матерей [36]. Именно в этом видел Б.’ Барадин причину большого количества лам в халхаских монастырях. Далее он делает вывод, который характеризует его как широкомыслящего историка: “Таковы последствия политики маньчжурских ханов, которых монголы и тибетцы в лице своих лам и князей до последнего времени прославляли как во-площенцев премудрого Манджушри (V) - бога мудрости. Маньчжурские ханы действительно оказались мудры, но только не в роли буддийского бога высшего знания, а в роли завоевателей” [37]. На наш взгляд, эта мысль Б.Барадина раскрывает одну из причин феномена длительности Цинской империи.

Б.Барадин затронул и проблемы буддизма в Бурятии, привел перечень важнейших бурятских дацанов на территории Бурятии (Камбайн курен, Цонгол-дацан, Асагат-дацан, Ана-дацан, Эгэтуйн-дацан, Агайн-дацан, Цугол-дацан). Б.Барадин подчеркнул, на его взгляд, самое важное отличие бурятского ламаизма от ламаизма монголов и тибетиев, состоящее в том, что “только в новейшее время буряты начали заводить своих хубилганов” [38].

В заключении своего очерка о буддизме и буддийских монастырях Б.Барадин справедливо отмечал, что “ретигиозная жизнь тибетцев и монголов среди прозы современного века аршина и весов глубоко интересна и достойна изучения..., школьная организация и предметы изучения в монастырях-университетах... все же представляют не только простой исторический или этнографический интерес, но во многих случаях могут представлять теоретический интерес для общечеловеческой науки и философии” [39]. Компетентность Б. Барадина в религиозном вопросе позволила ему оценить буддийские монастыри в качестве единственных культурных центров “этих неприветливых полукультурных стран”, “где люди могут обмениваться своими мыслями и чувствами, обучаться грамоте...”. “Кроме того, - писал он, - не надо забывать и то, что монастыри не всегда являются замкнутыми, открытыми для одних лишь духовных учреждений. В монастырях Гелукпы живут временно и лица мирян разных возрастов, обучаясь частным путем родной грамоте и правилам религии под руководством образованных лам. В монастырях же других сект жизнь мирян ничем не стеснена” [40].