Рубрика: Традиции и современность

Власова Елена Ивановна, кандидат педагогических наук

ФОРМИРОВАНИЕ ДУХОВНОЙ КУЛЬТУРЫ ЛИЧНОСТИ,

ИЛИ «ЧТО ДЕЛАТЬ?»

(к 20-летию возрождения Оранского Богородицкого монастыря)

Помню, как в 1993 году, после посещения нашей школы двумя сотрудниками Института

общего образования, Евладовой Еленой Борисовной и Петраковой Татьяной Ивановной, знакомивших наш коллектив со своей новой программой “Путешествие к истокам”, я подошла к ним и сказала: “Мне очень понравилась ваша программа, потому что самый мой любимый философ – Сократ”.

Я была, пожалуй, единственная из учителей обычной московской школы-новостройки, возомнившей себя “лицеем” в первые годы новоявленного псевдодемократического и псевдолиберального строя, которая искренне откликнулась на призыв авторов программы соединить в одно целостное пространство-зеркало осколки различных школьных предметов, возвращаясь к сокровищам мировой и отечественной культуры: Древней Греции, Древней Руси, средневековой Европы - и преломляя все это через историко-культурологический подход.

Поэтому с радостью ухватилась за возможность поучаствовать в эксперименте по формированию духовной культуры школьников как на уроках (литературе и русском), так и во внеурочной деятельности.

Потом, кажется зимой 1993 года, в моей жизни появился Исаак Семенович Збарский, который согласился взять меня аспиранткой. Как сейчас помню его добрые и грустные глаза, когда он пытался выявить уровень моего интеллекта, задавая вопросы типа: “Как Вы понимаете слово духовность?”, или “Что такое культура?”, или “Дайте определение понятию личность”, или “Чем отличается воспитание от формирования?”.

Очевидно, мои не совсем вразумительные ответы его устроили, а может, почувствовал он во мне родственную душу, только стала я для него Ленкой. Так по-домашнему, грубоватоласково он называл близких ему людей: например, свою красавицу-жену Мирру он называл Миськой.

Он первый мне объяснил, что учителя бывают от Бога, а не от пединститута, что постоянный румянец у меня оттого, что слишком тонкая кожа, и что не надо в конце урока, когда дети плачут над финалом “Муму”, подводить итог нравоучительными сентенциями, как того требуют методические каноны. А уж он-то это знал, так как был ученыйметодист высочайшего класса.

Потом я уехала в село, и он очень переживал за меня, как я справлюсь одновременно с окучиванием картошки на огороде и написанием диссертации, с которой я затянула надолго.

Но не по причине огорода, а по причине того, что, разбираясь с формированием духовной культуры личности и, путешествуя к истокам, я настолько далеко вернулась назад (примерно на две тысячи лет), что пройти этот путь снова и возвратиться в наше время оказалось достаточно сложно.

Поэтому Исаак Семенович постоянно старался сузить область моих исследований, направляя к первоначальной формулировке темы, то есть: как формируется духовная культура через уроки литературы и внеклассное чтение. Но меня понесло!

Незадолго до моего возвращения назад (а может, вперед, то есть в Москву), в 2000 году приезжала в наши Оранки Татьяна Ивановна Петракова, которая все это время поддерживала меня в моих поисках истинной духовности, будучи к тому времени достаточно воцерковленным человеком.

С ней мы попали и в Нижегородский институт развития образования, где тщетно пытались привлечь интерес к программе “Путешествие к истокам”. Но там же, в НИРО, мы встретились с интереснейшей учительницей русского языка и литературы, Ниной Михайловной Батуриной, которая оставила мне в наследство свою статью о роли православной культуры в национальном самосознании.

Нет, ничего не бывает в жизни случайного. Мы ведь приглашали эту учительницу посетить “Глинские чтения”, не имевшие еще в 2000 году такого размаха и представительства, как сейчас. Но она не смогла приехать по причине отсутствия денег и передала доклад, который долго лежал у меня в домашнем архиве, пока не подошло ему время войти в этот сборник.

Итак, процитируем несколько иной взгляд на формирование национального нравственного самосознания еще одного учителя литературы.

Без понимания православия нет понимания русской культуры. Следует помнить, что оно не сводится к церковности, но включает духовно-нравственную cфepy человека, многие элементы которой возникли еще до принятия христианства. Оно лишь упрочило древнее мировоззрение русского народа, придав ему более утонченный и возвышенный характер.

Мир нравственных представлений дохристианской Руси основывался на культе предков и культе добра. В основе поклонения - воссоздающие силы природы, которые для русского человека суть благо, добро и красота. В "Слове о полку Игореве" славяне - внуки Даждьбога, божества света, солнца, подателя благ, а также мифического родоначальника русских людей.

Нравственные представления Древней Руси слились с нравственным началом православия в понимании приоритета добра, красоты, любви в жизни, в понимании неизбежности победы добра над злом. Нравственная сила христианства как продолжение дохристианских народных воззрений на добро укоренилось в сердцах и душах русских людей и получила свое отражение уже в "Слове о Законе и Благодати" митрополита Илариона (ХI в.), в "Изборнике 1076г" Иоанна Грешного.

После принятия христианства нравственный идеал русской культуры формировался на основе Нового Завета. Здесь важным является то, каковы внутренние побуждения поступков человека: здесь человек повинуется Богу как сын и наследник его.

Говоря о национальном характере русского православия, следует особо отметить понятие соборности, неотделимого от русского национального самосознания. Соборность, по словам русского мыслителя Д.А. Хомякова, целостное сочетание свободы и единства многих людей на основе их общей любви к одним и тем же «абсолютным ценностям». Такое понимание соборности соответствовало древнерусскому пониманию слова "лад" и было неразрывно связано с общинной жизнью русского народа. В условиях сочетания единства и свободы и была выстроена великая держава.

Для русского народа характерно раннее осознание своего национального "я". Уже в "Повести временных лет" отчетливо проявляется патриотическое сознание наших предков.

В "Хождении игумена Даниила" (ХII в.) подробно описывается красота и плодородие "желанной земли" Палестины. Но Даниил ощущает себя в Палестине посланцем всей Русской земли и выражает любовь и заботу о ней в том, что возжигает лампады в храмах, поручает "молиться за русских князей и княгинь, и детей их, за епископов и игуменов, бояр, детей своих духовных и за всех христиан Руси".

Восторженное описание красоты и богатства русской земли, ее политического могущества дошло до нас в "Слове о погибели Русской земли":

« О, светло светлая и искусно украшенная земля Русская! Многими красотами дивными наделена: озерами многими, реками дивными, источниками местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами чистыми, полями чудными, зверьми различными, птицами бесчисленными, городами великими, селами дивными, виноградниками монастырскими, храмами церковными и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всего ты исполнена, земля Русская, о, правоверная вера христианская».

На чем же строилось ее былое политическое могущество? Всю русскую историю духовно пронизывают слова Александра Невского: "Не в силе Бог, а в правде". И.А. Ильин обозначает это как "православную терпимость".

К Русскому государству меньше всего применимо название "империя", т.к. в ней отсутствовала эксплуатация центром народов периферии. Присоединение к Руси новых земель шло, как правило, мирно и бескровно. Вхождение в состав России гарантировало защиту от внешних посягательств, государственную помощь и порядок. Маловероятно, что сегодня существовали бы такие государства, как Грузия, Армения, Азербайджан, Молдавия, если бы Россия в свое время не спасла их от разгрома Османской империи, или Эстония и Латвия, если бы русская нация не остановила немецкое движение, подчинившее и физически уничтожавшее коренные народы, как это было сделано с жителями Прибалтики пруссами.

Чем же крепилось единство такого огромного полиэтнического государства? Прежде всего духовной общностью: "Нет ни эллина, ни иудея... но все и во всем Христос". Понять национальную особенность развития Русского государства поможет и мысль философа Л.Карсавина: "Русский идеал - взаимное проникновение церкви и государства".

Русское государство было неотделимо от православия, а его глава был помазанник Божий, представитель Бога на земле, стоящий над всеми сословиями.

Да, действительно мы все - кисточки в руках Божиих (по выражению матери Терезы). И когда Ему угодно, он диктует одному из нас свои мысли под запись, чтобы те, которые не умеют слышать сами, хотя бы увидели частичку Истины. То, что писала эта учительница в 2000 году, было настолько созвучно моим собственным мыслям и интуитивным ощущениям, что я была потрясена. А самое главное, она выполнила большой труд по обобщению значительного материала, подтверждающего эти мысли, и мне “изобретать велосипед” больше уже не хотелось.

Позднее, кажется на первой официальной службе архиепископа Нижегородского и Арзамасского Евгения в Нижегородском Кафедральном соборе (это было в 2002 году), она мне снова встретилась и протянула с восторгом икону Ивана Грозного. Тогда уже в нашем православном обществе начинался новый виток то ли собирания, то ли разбрасывания камней.

Сложно во всем разобраться бедному постперестроечному интеллигенту. Проблема власти и свободы всегда волновала лучшие умы человечества: вся ли власть от Бога и до каких пределов? Поэтому, не хочется затрагивать этот болезненный вопрос, ведь тогда снова придется ломать копья, выясняя, кто предатель: Курбский или Иван Грозный (как недавно в своей статье упрекнул царя В. Махнач), Власов или Сталин (как в 1956 году объяснил народу Н.С. Хрущов), Горбачев или члены ГКЧП (посчитавшие себя декабристами, хотя никого из них не повесили, а вот Власова повесили).

Хочется только задать вопрос певцам “сильной власти”: а смогут они сами петь Каноны Господу и Пресвятой Богородице и славить царскую милость, сидя на колу (как какойто престарелый боярин во времена Иоанна Грозного)? Прочитайте рассказ А.П. Чехова “Палата №6” – и много из сказанного станет ясным. Одно дело быть вне палаты, другое – внутри.

Вернемся далее к процессу формирования духовной культуры. В то время, когда шло интенсивное осмысление и истории, и современности, нельзя было не учитывать, что огромное количество ищущей и не нашедшей идеалов интеллигенции, ринулось в храмы.

Это тоже целое вавилонское столпотворение, поскольку все в результате заговорили на разных языках. Говоря красиво о соборности – трудно в жизни смириться даже с мнением одного человека, если оно идет вразрез с твоим собственным. Еще граф Толстой мудро заметил: “Хороших людей много, но они плохо организованы”, сетуя, что не вся интеллигенция откликнулась на его идеи.

И тут опять вспомнить приходится А.П. Чехова, который никогда в своем творчестве не назидал и не морализировал прямрлинейно, а предлагал читателю самому разобраться в нравственных коллизиях, протягивая ему зеркальце своих рассказов, повестей и пьес. И тем самым собрал вокруг себя истинных интеллигентов не только России, но и всего мира - и ныне, и присно и во веки веков.

Мы же, интеллигенты-неофиты 80-90-х годов, не имея ни опыта смирения (родились-то уже после Сталина), ни приличного образования (все наши университеты не шли ни в какое сравнение с уровнем образования в “советских” Духовных Академиях), ринулись в новую для себя область духовной жизни, получая раны и зуботычины то справа, то слева.

Но так приобретался опыт, о котором лично я попыталась рассказать как в научной форме (дописала-таки диссертацию, правда на другую немного тему – «Социальнопедагогические условия формирования духовно-нравственных ценностей сельских подростков»), и в форме сборника «Оранский монастырь как феномен духовной культуры», отрывки из которого я здесь привожу.

4 октября… 4 ноября… Есть даты в жизни человека, которые несут в себе судьбоносный смысл, как бы мы ни отмахивались от таких совпадений.

4 октября 1993 года явилось переворотным днем в моей духовной жизни и судьбе: я приняла решение креститься. А ровно через месяц, на Казанскую, крестилась в Оранском Богородицком монастыре вместе с сыном и мужем в одной купели (вернее, в тазу, поскольку купели тогда еще не было, да и в храме креститься было нельзя по причине холода в только что очищенном от мусора зимнем соборе). Крестил нас иеромонах Александр, пожалуй, в числе первых, поскольку и сам прибыл во вновь созданный приход на территории бывшего Оранского монастыря всего лишь 19 августа, на Преображение.

Надо отметить, что Оранский монастырь был самым ярким впечатлением моего детства:

ведь он находился в двухстах метрах от нашего родового дома в селе Оранки, куда я с трехлетнего возраста приезжала на лето в гости к бабушке с дедушкой. Он весь был окутан тайной, этот красавец-монастырь, превращенный в годы моего детства и юности в «колонию».

Колючая проволока, вышки, прожектора, собаки, побеги «колонистов» - все это было привычным для сознания и как бы само собой разумеющимся. Потом появились на его территории «алкаши», потом «зэчки». В «зоне» работали всю свою жизнь мои дядя с тетей, да и почти половина села в разные периоды была связана с «зоной» - в качестве охранников, воспитателей, учителей (когда были «немцы» и «колонисты»), врачей, медсестер (когда алкаши), прапорщиков и прапорщиц (когда женская тюрьма). И вдруг привычная жизнь рухнула!

Усилиями нескольких жителей села Оранки был организован приход, который впоследствии добился передачи всего комплекса монастыря Нижегородской епархии, и первым наместником Оранского Богородицкого монастыря стал иеромонах Александр, вскоре игумен.

Наши пути с Оранским Богородицким монастырем пересеклись 27 сентября, на Воздвижение. Это потом я узнала значения всех дат: 19 августа, 27 сентября, 4 октября, ноября… А тогда, в 1993 году, для меня это был обычный день в ряду таких же обычных дней, просто знаменателен он был тем, что я привезла группу московских учеников на свою «историческую родину», в свой только что отремонтированный дом, которым весьма дорожила. Как надумали мои семиклассники ехать в такой холод в грязную от непрестанного дождя, далекую от Москвы «деревушку» - одному Богу известно. Но не побоялись, поехали за своей неугомонной классной руководительницей, переночевали в очень холодном кирпичном доме, погуляли по селу, по лесу, посетили деревянную уютную школу, где познакомились с сельскими ребятишками – и собрались уезжать на автобусе обратно, до Богородска. И тут выяснилось, что перевели часы на зимнее время, и в запасе оказался лишний час. Еще более неугомонная мама Димы Левкова, сопровождавшая нас во всех поездках, предложила сходить в монастырь. Почему-то мне не хотелось туда заходить (видно, враг не пускал), да и не была я на территории монастыря за свои сорок лет ни разу. Но дети стали уговаривать, и я согласилась… Безусловно, это был самый важный шаг в моей жизни. К тому времени у меня в душе возникла и укрепилась потребность к духовному просвещению, «духовная жажда», только я не понимала, в чем истина. Изучала труды Рериха, читала Бхагаватгиту, разбиралась в завалах родной истории, запоем читала «толстые журналы», даже купила Евангелие – и все не могла осознать, что же меня так гнетет и мучит? Почему меня потянуло в деревню, к корням? Ведь до этого я была обычной дачницей, которая всю жизнь только отдыхала в родовом селе на свежем воздухе. А тут умудрились c мужем купить полуразрушенный дом (как выяснилось, построен он был из кирпича, вывезенного из Оранского скита); восстановили, несмотря на насмешки родственников, свои руины; посадили сад, рвались в каждую свободную минуту в «деревушку», в «домик», везя на себе весной коробки с помидорно-огуречной рассадой, а осенью саженцы садовых деревьев и кустарников.

Что касается моего отношения к Православной вере, то она интересовала меня в последнюю очередь. Мои родители были убежденные атеисты-«гебисты», бабушку Клавдею с ее иконой Богородицы «Споручница грешных» воспринимали как отсталый элемент. На все робкие уговоры бабушки крестить меня тайком от родителей во время летнего отдыха я отвечала отказом: мне не хотелось креститься в избе, в тазу, вот если в красивой церкви – то можно подумать. Но все красивые церкви в округе были порушены, в монастыре же царила тюрьма.

А к этому возрасту, к сорока годам, у меня сложилось стойкое убеждение, что я настолько умная, что ни на какие уговоры священников, склонявших меня к крещению, не пойду. Вот если без Церкви, только лишь духовное просвещение, тогда мои интеллектуальные притязания не пострадают.

И вдруг на слова встретившего нас с детьми улыбающегося иеромонаха: «Приезжай, я тебя крещу» - не захотелось ответить возражением, просто подумала: «Ну, уж дудки!»

И настало 4 октября… Расстрел Белого дома, убийства неповинных людей, среди которых были и дети, произвели на меня такое воздействие, что я, закрывшись в туалете и уливаясь слезами, сожгла в один момент и партийный билет, и ваучер – тем самым, отрекаясь от своих «коммунистическо-демократических» иллюзий раз и навсегда. «Вон из Москвы, сюда я больше не ездок!» - возникло в моем мозгу, и на осенние каникулы отправились мы всей семьей в «деревушку».

Молодой батюшка (как меня научили называть иеромонаха), все так же широко улыбаясь и как будто даже не удивившись моему столь скорому возвращению, назначил день крещения – 4 ноября. И я родилась в жизнь вечную… Да еще помогла родиться мужу, тоже некрещеному некрещеными родителями, а самое главное – выполнила свой христианский долг по отношению к сыну, не виноватому по малолетству в своем «басурманстве».

А потом началась совершенно другая жизнь, в которой я почувствовала себя не высоко интеллектуальной дамой, а ребенком-несмышленышем, «чадом», приклеившимся к своему духовнику-крестному-батюшке на всю вечность.

И удалось уговорить наконец-то мужа, апеллируя к его прагматическому интересу сдачи квартиры в Москве, переехать через год после нашего коллективного крещения в «село святое»

Оранки, которое стало для меня тем же, чем было Болдино для Пушкина – духовной родиной.

За годы жизни в Оранках было все: интересная творческая работа в сельской школе и неожиданный результат – пришлось уволиться и организовать свой Центр русской традиционной культуры; воцерковление в монастыре и неожиданный результат – «семейная лодка» разбилась о его стены, и муж вернулся в Москву, захватив с собой сына; интенсивное изучение истории монастыря и неожиданный результат – камень преткновения во взаимоотношениях с самым духовно близким человеком; учеба в аспирантуре Института общего образования и неожиданный результат – почти все родственники, даже собственные родители, посчитали меня сумасшедшей. Но самый главный неожиданный результат – уход их Оранского монастыря игумена Александра, казалось, сросшегося воедино со своим детищем на веки вечные.

Та Пасха 11 апреля 1999 года осталась навсегда в памяти жителей села Оранки, которые до сих пор не могут смириться с потерей любимого игумена. Даже те, не принимавшие долго возрождение монастыря, обвинявшие монашествующих в том, что они лишили работы половину жителей села. Но, как говорится, имеем – не ценим, потеряем – плачем. А накануне Пасхи, на Благовещенье, я получила неожиданное послушание – организовать приход в селе Ивановское.

Этот год – три шестерки вверх ногами – был очень тяжелым в моей жизни, полным слез и потерь. Внезапно смертельной страшной болезнью заболела мама – и умирать я повезла ее в Оранки, где маму в первый раз в жизни причастили и соборовали. В день маминых похорон меня избрали старостой прихода (отпевал ее иеромонах Михаил, ставший впоследствии настоятелем храма в Ивановском, а потом исполняющим обязанности наместника Оранского монастыря) – и вскоре я уехала в Москву, пытаясь восстановить семью и закончить работу над диссертацией.

И еще прошло пять лет, полных взлетов и падений, надежд и разочарований, потерь и приобретений. Но самый главный неожиданный результат этого пятилетия – возможность совместить научно-исследовательскую деятельность с настоящей, исконно русской православной традицией, деятельной любовью к сиротам, своим (сын и дочь выросли без отцов) и чужим (запали в душу балахнинские детдомовцы).

Правдинск и Балахна неожиданно вошли в мою жизнь на Казанскую-летнюю 2002 года, наверное, потому, что Балахна – родина Кузьмы Минина, моего самого любимого русского героя-патриота. И в Москве на уроках литературы мы изучали с моими семиклассниками первый русский исторический роман о Нижегородском ополчении «Юрий Милославский, или русские в 1612 году» забытого М.Н. Загоскина, и в Оранках об этих событиях очень проникновенно и незаурядно рассказал умница Борис Эдуардович Руббах (Царствие ему Небесное!), который возил в 1996 году в первую паломническую поездку оранских детей - в Балахну, Городец (место упокоения Александра Невского) и Правдинск. А день памяти Минина и Пожарского (освобождение Москвы Нижегородским ополчением) – 4 ноября – совпадает с днем моего крещения и освящения Оранского скита в 1905 году… Не может быть таких случайных совпадений! Теперь все мои основные поездки совершаются по маршруту Москва – Нижний – Оранки – Балахна… 4 октября 2004 года пришла в голову мысль создать сборник различных материалов, посвященный 370-летию Оранского Богородицкого монастыря, который именно в этот день отмечает свое рождение. А еще 4 октября - престольный праздник в честь святителя Димитрия Ростовского, небесного покровителя Алексея Воскресенского (иеромонаха Димитрия).

В этот день в 1997 году родился наш Центр русской традиционной культуры и умерла Людмила Александровна Галашова – самый верный соратник в деле православного просвещения детей.

Но на сей раз я почему-то в этот день, памятный и долгожданный, оказалась не в любимых Оранках, а в Москве, которую так ненавидела в том далеком 1993 году. Очевидно, круг замкнулся: истина была обретена и духовная жажда насыщена.

Наверное, было бы весьма уместным для понимания феномена Оранского Богородицкого монастыря и его влияния на духовную жизнь окружающих его мирян познакомиться с рассуждениями святителя Игнатия Брянчанинова (причисленного к лику святых), приведенными в небольшом сборнике об Оранском монастыре. Этот сборник был подготовлен в 1997 году московским православным исследователем Александром Кондратьевичем Поповым и включал в себя краткое описание истории Оранского монастыря, а также полный текст дневника иеромонаха Димитрия (А.К. Воскресенского) «Год жизни в Оранском монастыре».

«…Монашество есть установление Божеское, а отнюдь не человеческое. Монахи суть те христиане, которые оставляют по возможности земные занятия для занятий молитвою, добродетелию, высшею всех добродетелей, чтобы посредством ее соединиться воедино с Богом.

Слова монах, монастырь, монашество произошли от греческого слова монос, один.

Монах значит живущий уединенно или в одиночестве. Слова общежитие, скит, безмолвие, отшельничество, затвор, пустынножитие означают собою разные роды иноческой жизни.

Иноческим общежитием называется сожительство более или менее многочисленного собрания иноков, имеющих общее Богослужение, общую трапезу и одежду, находящихся в заведовании одного настоятеля. Безмолвием называется сожительство двух или трех иноков в отдельной келлии, жительствующих по взаимному совету или по совету старшего, имеющих общую трапезу и одежду, оправляющих в течение пяти дней богослужение в келлии, а в субботу и воскресение приходящих к общественную службе в церковь. Отшельничеством называется жительство инока наедине. Когда отшельник пребывает неисходно в келии, находящейся в монастыре, тогда он называется затворником, а жительство его затвором; когда же он жительствует в безлюдной пустыни, то называется пустынником, а жительство его пустынножитием.

Монашество началось со времени апостолов. И мученичество, и монашество основаны на одних и тех же изречениях Евангелия; то и другое отнюдь не изобретено человеками, но даровано человечеству Господом; то и другое иначе не может быть совершено, как всесильною помощию Божиею, действием Божией благодати.

Между христианами, живущими в монастырях, и христианами, живущими посреди мира, теснейшая нравственная связь. Жители монастырей не слетели туда с Луны или с какой другой планеты: они вступили из среды земного, грешного мира. Упадок нравственности монахов находится в теснейшей связи с упадком нравственности мирян; упадок нравственности в монастырях есть прямое следствие упадка нравственности и религии в среде мирян.

Священное Писание свидетельствует, что христиане, подобно иудеям, начнут постепенно охладевать к откровенному учению Божию; они начнут оставлять без внимания обновление естества Богочеловеком, забудут о вечности, все внимание обратят на свою земную жизнь; в этом настроении и направлении займутся развитием своего положения на земле, удовлетворения всем поврежденным и извращенным требованиям и пожеланиям души и тела.

Разумеется, такому направлению Искупитель, искупивший человека для блаженной вечности, чужд. Такому направлению отступление от христианства свойственно. Отступление настанет, по проречению Писания (2 Сол. 2:3). В ослаблении христианства будет участвовать и монашество: член тела не может принять участия в немощи, поразившей все тело. Предсказали это святые иноки древних времен по внушению обитавшего в них Святого Духа. Когда христианство до крайности умалится на земле, тогда окончится жизнь мира.

Монашество и монастыри были учреждены святым Духом чрез избранных сосудов его, преподобных отцов; восстановление монастырей в прежней духовной красоте их, если это восстановление входит в состав предопределений Божиих, может последовать только действием особенной благодати Божией чрез посредство таких же достойных орудий…».

В том же 1997 году в православном московском сборнике «Альфа и Омега» вышла небольшая статья, написанная мной по материалам доклада на краеведческой конференции в Нижнем Новгороде и посвященная истории Оранского Богородицкого монастыря и скита. О монастыре сейчас написано уже достаточно много, даже в 2006 году вышел отдельный номер журнала «Нижегородская старина», куда, кстати, вошла и статья о монастырском ските, о котором до сих пор мало, что известно широкой православной общественности.

В двух километрах на восток от села Оранки Богородского района Нижегородской области в прекрасном лесу расположен комплекс сооружений, состоящих из большого кирпичного двухэтажного здания с подвальным помещением, а также жилых и служебных построек, размещенных внутри огороженной территории. В настоящее время этот комплекс является законсервированной базой отдыха научно-исследовательского института ГНИИРТ, которая последние 10 лет не функционирует в силу экономических трудностей, переживаемых страной вообще и институтом в частности.

Жители села Оранки называют этот комплекс Скитом, так же как и пруд, недалеко от него находящийся. И мало кто из нижегородцев в настоящее время знает, что этот комплекс действительно был скитом, принадлежащим Оранскому Богородицкому монастырю и построенным на средства монастыря в начале XX века. Более того, иногда в печати появляются неверные сведения об этом ските, в частности, в книге богородского поэта и краеведа Н.А.Пчелина, изданной им в 1996 г., при описании этой достопримечательности была допущена ошибка, а именно: скит был охарактеризован как раскольничий.

Какова же действительная история возникновения и существования этого скита? Она связана с именем архимандрита Аркадия, который был наместником Оранского Богородицкого монастыря с 1897 г. по 1913 г. (в этот период было начато и завершилось строительство скита) и с 1918 по 1920 г., когда разворачивались драматические события, связанные с реквизицией и разорением скита.

О том, с какой целью был основан скит, мы узнаем из переписки архимандрита (в то время иеромонаха) Аркадия с Преосвященнейшим Назарием, епископом Нижегородским и Арзамасским, хранящейся в Государственном архиве Нижегородской области.

В рапорте на имя Преосвященнейшего Назария от 4 декабря 1901 г. изложена краткая история возникновения Оранского монастыря и перечислены доводы в пользу строительства скита и финансовые возможности монастыря, достаточные для этого строительства.

«Оранский Богородицкий монастырь, по свидетельству летописи, основан в 1634 году, по указанию Царицы Небесныя, благочестивым дворянином Петром Андреевичем Глядковым, впоследствии схимонахом этой обители Павлом. Местоположение для обители, по указанию свыше, избрано в то время самое глухое и пустынное и никем не заселенное, среди коего находилось «Орано поле», от чего обитель получила название «Оранская пустынь». В пережитой судьбе этой обители произошло очень много перемен. Не перечисляя таковых, укажу лишь на главные из них, нужные для цели сего рапорта: 1-я, что обитель из бедной пустыни, по милости Божией Матери, обогатилась постройками и средствами и обращена в первоклассный монастырь с прежними правами общежития и 2-я та, что она из уединенной обители, способной к тишине и одиночеству иноков, обратилась в заселенную на ея же местности из прежде бывших ея же крепостных крестьян, бывшею деревнею Оранкою — и затем в шумную и беспокойную со многими крестными ходами и с постоянными хождениями с иконами по епархии. Надобно сказать, что все это хорошо и дает ей средства к существованию при большом числе братии, но это хорошо не для всех ее обитателей. Есть люди, которые для стяжания вечного спасения нуждаются в тихой безмолвной жизни, вдали от жительства и от соприкосновения с мирскою суетною жизнью. Таких людей немало было в обители за истекшее старое время. Читая древний синодик, там видны имена до 70 схимников, которых в последние времена совсем нет благодаря окруженности монастыря жителями деревни Оранки.

Воротить былого невозможно, но весьма желательно для поддержания строгой подвижнической жизни поправить дело постройкою в Оранском лесу иноческого скита с небольшою церковью, куда моги бы удаляться для труда и молитвенного подвига от среды людской любители уединения. На это у Оранской обители есть полная возможность:

прекрасные уединенные места в собственном монастырском лесу, который отстоит от монастыря в двух верстах в количестве 416 десятин; есть достаточный экономический капитал 38000 рублей и пока текущий хороший доход от ходов с иконами; есть собственный завод для выделки нового кирпича, стоящего для обители весьма недорого — до 7 руб. за тысячу, из коего можно воздвигать какие угодно здания; есть собственный лес, необходимый при постройках; есть также в достаточном количестве вся церковная утварь, и ризница, и святые иконы. При заведенных в обители постройках не будет больших затруднений и в строительном деле. Я с большою охотою готов бы принять на себя этот труд, насколько хватит моих сил и умения.

Нет нужды писать теперь о средствах к содержанию скитской братии. Они будут помощниками для обители, и обитель не оставит их без куска хлеба. Теперь, первоначально только единственная и главная нужда, чрез Вас, Преосвященнейший Владыко, получить Божие благословение на необходимые подготовления к постройке, то есть составление проекта плана и фасада и заготовке строительного материала, а дальнейший ход дела Провидение само укажет».

На этом рапорте рукой Преосвященнейшего Назария написана резолюция:

«Благославляется наместнику иеромонаху Аркадию озаботиться выбором места, составлением плана и заготовкой материала, с сохранением намерений наших пока в тайне».

В ноябре того же 1901 года был составлен первый проект на постройку церкви с келиями в Воскресенском скиту (как тогда предполагалось назвать скит) Оранского Богородицкого монастыря Сергеем Владимировичем Лебедянским, который, однако, не был принят, очевидно, в силу своей грандиозности.

Архимандрит Аркадий (Антуфьев) Из рапорта Преосвященнейшему Назарию от 31 августа 1902 г. становится ясным, что выбран был проект архитектора Федорова, причем в дальнейшем и он был изменен и упрощен.

В этом же рапорте наместник (уже игумен) Аркадий просит разрешения на устройство в монастырском лесу нескольких новых прудов, которые, как он рассчитывал, принесут пользу монастырю разведением в них рыбы и послужат орошением для местности и растительности леса, а также увеличить и садоводство фруктовых деревьев для монастыря, и пчеловодство в месте постройки нового скита.

В мае 1903 г. игумен Аркадий сообщает в своем рапорте на имя Преосвященнейшего Назария о ходе строительства:

«Построен там деревянный дом для помещения рабочих, выкопан первый колодец для снабжения водою, сделана просека леса для удобного проезда, расчищено место для будущей постройки каменного дома и начата постройка деревянной городьбы на границе земли с соседними владельцами. Теперь предстоит положить начало каменной постройке».

В этом рапорте прилагалось несколько проектов плана и фасада для каменной постройки дома (очевидно, к этому времени окончательный проект каменного дома с церковью не был еще выбран).

В этом же 1903 году игумен Аркадий пишет рапорт с просьбой разрешить ему строительство деревянного домика-келии для собственного проживания и прилагает план и проект постройки.

Постройка скита шла очень быстрыми темпами, и уже в 1904 г. каменное здание было почти построено по проекту, нигде ранее не указанному.

Из письма игумена Аркадия в Русский Пантелеймонов монастырь на Афонской горе от ноября 1904 г.:

«Скит еще строится, и ныне сложено там только первое каменное здание с церковью.

Вскоре начнется штукатурка и прочее, и осенью может быть и открытие его».

В этом же письме сообщается о следующем:

«Я хотел написать Вам еще даже не о постройке скита, а о мысли этой постройки, и просить через Вас в благословение этой обители с Афона какой-либо святыни и молитв пред первою в мире Монахинею Материю Божиею о благодатной помощи Ея на это святое дело.

Предполагаемая обитель назначается со строгим уставом и без входа в нее женскому полу, как и у Вас на Святой Горе. Помолитесь Владычице неба и земли, да утвердит начатое дело и благословит обитель сию, где первый храм Ея заложен во имя Ея преславного Успения».

Таким образом, у скита появляется новое название — Успенский, и в делах о постройке скита фигурируют два названия: Воскресенский (очевидно, по первому замыслу предполагалось строительство церкви Воскресения Христова) и Успенский (по названию первой построенной церкви).

В это время в скиту жило всего два обитателя: иеромонах Серафим и послушник Михаил Таланов, бывший также в переписке с отцом Пинуфрием из Русского Свято-Пантелеимонова монастыря.

Монахом отцом Пинуфрием в 1905 г. была заказана икона Божией Матери Скоропослушницы с приписанными внизу изображениями Великомученика и Целителя Пантелеймона и Преподобного Пинуфрия. Эта икона весом 3 пуда 20 фунтов и размером 1, аршина была освящена на Афоне и отослана в июле 1905 г. пароходом в Одессу, а затем в Нижний Новгород поездом с тем, чтобы ее передали в Оранский монастырь для новостроящегося скита «подвизающимся в нем честным инокам, да будет им сей священный дар в духовную радость и утешение от святой Афонской горы и от далекого Ея жребия».

Икона была передана в Оранский скит Преосвященнейшим Назарием 24 сентября 1905 г.

с надписью в дополнение к имеющейся: "и от меня, Епископа Назария, в Оранский Успенский скит в благословение".

15 октября 1905 г. на кровлю Успенского храма были установлены после освящения два медных вызолоченных креста на восточную и западную стороны высотою 2 аршина 4 вершка, шириною 9 и 1/2 вершков, а 4 ноября 1905 г. Успенская церковь была освящена Преосвященнейшим Назарием. Таким образом, постройка каменного здания завершилась.

К этому времени в скиту были построены и другие сооружения: деревянные домикикелии для наместника игумена Аркадия и архиерея, служебные помещения, был разведен обширный фруктовый сад и устроено два пруда. Скит начал жить своей жизнью.

В 1907 г. в скиту проживало уже 27 монахов во главе с иеромонахом Александром. Скит стал приносить некоторый доход за счет продажи свечей, просфор и деревянного масла, так как в Успенской церкви проводились службы и совершались некоторые требы для жителей окружающих деревень и сел: сс. Сиуха, Инютино, дд. Шониха, Ломы, Касаниха.

В 1908 г. наместником архимандритом Аркадием был куплен для скита за 8 тыс.

двухэтажный дом в Нижнем Новгороде рядом с подворьем монастыря по адресу Варварский тупик, 10, с тем, чтобы за счет сдачи этого дома в аренду скит получал доход.

Как протекала жизнь в скиту за последующие 10 лет, можно только предполагать, но в 1918 г., после принятия закона об изъятии церковных и монастырских владений, начался последний период существования скита в качестве собственности Оранского монастыря.

К этому времени в Оранском монастыре произошли драматические события:

исполняющий обязанности наместника архимандрит Августин был обвинен в контрреволюционной деятельности и расстрелян в августе 1918 г., а на его место в июле 1918 г.

был прислан снова архимандрит Аркадий - строитель Оранского скита и Гуляевской пустыни, в которой он и находился с 1913 по 1918 гг.

Архимандрит Аркадий застал братию монастыря в полной растерянности от происшедших событий, но со свойственной ему энергией и скрупулезностью принялся приводить дела обители в порядок. Его перу принадлежит основная работа по описанию построек и имущества как Оранского монастыря, так и скита, так как новая власть требовала от него описи монастырского имущества для дальнейшей реквизиции его на социальные нужды:

дома престарелых в монастыре, детского санатория в скиту.

Из протокола от 11 ноября 1918 г.: «Настоящий протокол составлен нами, нижеподписавшимися Председателем Нижегородского Уездного отдела соц. обеспечения тов.

Кондрашовым в присутствии наместника Оранского монастыря архимандрита Аркадия, председателя Оранского сельского совета Н. Я. Яшина, члена совета П. И. Лощилова и милиционера Н. А. Кибирева, произведен был осмотр построек в скиту Оранского монастыря, причем признали все постройки пригодными для помещения детской санатории, а также фруктовый сад с постройками при оном, с огородом и прудом, строительный кирпич остатки ломаный и все имущество, находящееся в скиту, кроме предметов церковной принадлежности.

Точную опись всего скита, кроме церковных предметов, поручено составить Оранскому сельскому Совету совместно с наместником Аркадием и по окончании составленную таковую опись представить в Нижегородский отдел соц. обеспечения».

Наместник архимандрит Аркадий собственноручно составил требуемую опись своего любимого детища — Оранского скита, который он прочил себе еще в начале строительства в качестве последнего места своего обитания, построив для этой цели деревянный домик, а также устроив религиозно-исторический музей в одном из деревянных домиков на территории скита.

Вот что представлял собой скит в ноябре 1918 года:

1. Архиерейский дом (дача) на фундаменте пятистенный, крытый железом, с двумя входными дверями и двумя крыльцами, с 4-мя комнатами и одной прихожей, с 9 окнами.

2. Дом дачный деревянный, пятистенный, на каменных столбах, с пятью комнатами, крытый железом, с холодным коридором, с тремя наружными дверями и 8 окнами.

3. Дом (музей) деревянный, крыт железом на фундаменте, с четырьмя окнами.

4. Дом отца Архимандрита, деревянный, четырехстенный, на фундаменте, крыт железом, с тремя комнатами, с двумя наружными дверями, семь окон, с холодным коридором и тремя тесовыми чуланами.

5. Сарай бревенчатый, в столбах, крытый железом, с двумя растворными дверями.

6. Дом (портная) деревянный четырехстенный, крыт тесом, без фундамента в четыре комнаты с тесовым коридором в 6 окон.

7. Дом с водокачкой, деревянный, крыт железом, в 4 окна.

8. Старая деревянная крытая тесом баня.

9. Каменный крестообразный корпус, крытый железом, с двумя домовыми церквами, в три этажа, с 15-ю кельями, трапезной и кухней.

10. На пчельнике, дом деревянный без фундамента, крытый железом, 2 комнаты, четыре окна.

11. Помещение для пчел в зиму, деревянное, крытое железом.

В «Описи двух домовых церквей при здании скита Оранского монастыря», составленной в январе 1920 г., дано описание церкви Успения Божией Матери (описание второй церкви, очевидно, Воскресения Христова, в деле отсутствует):

« 1. Церковь устроена в главном каменном здании скита в верхнем этаже его и занимает собою все пространство этажа длиною с алтарем внутри здания 9 саженей и ширина 4 сажени;

внутри оштукатурена и окрашена светлой масляной краской, пол деревянный. Церковь освещается окнами со всех четырех сторон, отопляется тремя голландскими печами, сложенными из белого изразца. Главный вход в церковь устроен из коридора первого этажа деревянною лестницей в два марша.

Из Успенской церкви устроены две двери на чердачные помещения первого этажа, приспособленные для хранения в одном церковной ризницы, а в другом - монастырской рухляди и др.

2. Алтарь Успенской церкви.

Святый престол на четырех дубовых столпах с кипарисовой доскою, высота 1 аршин 6 1/ верш., ширина — 1 арш. 6 верш; длина — 1 арш. 9 верш., освящен преосвященным Назарием, Епископом Нижегородским, 4 ноября 1905 года».

На глазах архимандрита Аркадия в 1918—1919 гг. происходило разорение скита местными жителями как самовольно, так и с разрешения местных властей: растащен кирпич, разобраны деревянные домики, в некоторых постройках вытащены рамы. Архимандрит писал гневные письма во всевозможные советские учреждения с просьбами охранять имущество скита, если уж оно было объявлено национализированным. 2 января 1920 г. он пишет в Нижегородский уездный отдел социального обеспечения:

«В октябре месяце 1918 года уездным отделом социального обеспечения реквизированы здания в Оранском скиту и движимый инвентарь при них с целью устроить там санаторию, но за истекшее лето 1919 года намерение это не приведено в исполнение. Теперь Алистеевский волостной земотдел, говорят, что по предписанию уездного земотдела, увез из каменного здания и из здания музея всю мебель и разные предметы хозяйства, а в музее сломали замок сундука при выборе из него вещей. Сегодня, 2 января н. ст. волостной земотдел в составе целой комиссии был в скиту и произвели оценку деревянных зданий кроме каменного корпуса и предназначили к продаже, и, как говорят, что покупатели уже намечены для того, чтобы ускорить разорение скита».

Трагикомичным было то, что самого архимандрита Аркадия пытались привлечь к ответственности за разорение скита. Вот что он пишет старшему милиционеру Алистеевской волости: «27 января 1920 г., через Оранский сельский совет, мною получено от Нижегородского Горземотдела предложение от 24 янв. за № 104, следующего содержания:

«Настоятелю Оранского монастыря. До сведения Горземотдела дошло, что постройки на скиту сильно расхищаются, выламываются окна и двери и так далее, почему Горземотдел предлагает принять самые энергичные меры к охране всего находящегося в скиту имущества и построек, а также предлагает немедленно разыскать и вернуть выломанные рамы из построек и другие расхищенные вещи, в противном случае как Вы, так и живущие на скиту монахи будут привлечены к суду Революционного Трибунала». Сообщая о сем местной милиции, покорнейше прошу оказать помощь к розыску расхищенных предметов из скита возможным для Вас способом».

Не лучше обстояло дело и с церковно-археологическим музеем, в течение многих лет с большим тщанием и усердием собранном архимандритом Аркадием и помещающемся в скиту в отдельном доме. Вот что он пишет в своей памятной записке по этому поводу: "22 ноября 1918 г. явился в монастырь молодой человек А. А. Семочкин со спутником - актером В.

Николаевым и предъявил мне бумагу Алистеевского волостного совета, в которой я именовался «хранителем музея в скиту Оранского монастыря», и где мне предписывалось «согласно отношения нижегородского уездного отдела гражданского управления сдать предметы музея в Лукинский народный дом, где устроен театр, А. А. Семочкину и К. Ф.

Степанову». Я отвечал, что передать музея не могу без ведома губернского комиссариата по отделению церкви от государства, в ведении которого находится монастырское имущество, и сделаю сношение немедленно. Семочкин пытался уверять меня в бесполезности сего сношения, требуя осмотра музея, на что, конечно, необходимо было тотчас согласиться. Идя к скиту, я между прочим, задал ему вопрос: «Почему он в сопутствии актера?». — «Он знаток сцены и декоратор и может дать правильное суждение о музее». В музее Семочкин удивлялся редкому собранию разных изображений, сожалел, что на некоторых лежит печать обновления, желал немедленной описи их и др. предметов, видимо опасаясь, что по отбытии его отсюда многое исчезнет. По возвращении из скита я предложил гостям чай, за которым все мирно беседовали:

Семочкин говорил, что большая несправедливость такому богатому музею пребывать в лесной глуши, что в Лукино его будет видеть всякий, особенно в народном доме. Я, в свою очередь, сказал, что глубоко буду сожалеть об этом разорении музея, собрание которого стоило мне больших хлопот и расхода, что здесь - в Оранском монастыре - он может быть поставлен в более лучшие условия, что я и не замедлю сделать, если он будет оставлен в моем распоряжении".

К сожалению, судьба этого музея неизвестна, однако некоторые иконы сохранились у местных жителей (в частности, в 2000 году Оранскому монастырю одной из жительниц села Оранки была возвращена икона Святого Великомученика Пантелиймона, написанная на Афоне и подаренная в скит при его основании).

В дальнейшем в скиту стали размещаться различные учреждения: в 20-30-е гг. летний лагерь для детей-беспризорников из дома Ансена (Нижний Новгород); в годы войны, с 1942 г. первая из антифашистских школ, так как в то время в Оранском монастыре был лагерь военнопленных офицеров германской армии. Эта школа была в 1943 г. переведена под Москву в Красногорск. Затем в скиту размещались оздоровительные заведения.

В послевоенные годы каменное здание скита стало быстро разрушаться, и в 70-е гг. была проведена реконструкция основного здания и построены подсобные помещения для пионерского лагеря и базы отдыха. Основной ремонт главного здания был осуществлен институтом ГНИИРТ.

В настоящее время кирпичное здание находится в хорошем состоянии, но полностью опустошено. В скиту есть своя котельная и все необходимые для проживания службы.

Очевидно, как база отдыха этот комплекс в ближайшее время не будет действовать, и хотя он охраняется сторожами, но вполне вероятно его постепенное обветшание и растаскивание по частям (что уже наблюдалось в истории скита в 1918—1919 гг.).

В 1995 году при покойном митрополите Николае (Кутепове) ставился вопрос о возвращении скита Оранскому монастырю — его законному владельцу, но было предложено Нижегородской епархии осуществить это на условиях покупки скита у ГНИИРТ. Таких средств, какие запросил институт, в то время, да и в настоящее время у монастыря и епархии нет. Но, опираясь на вышеизложенные факты, можно утверждать, что законным владельцем скита является Оранский монастырь, и было бы исторически справедливым вернуть эту собственность безвозмездно.

В настоящее время идет восстановление Оранского Богородицкого монастыря и возвращение ему первоначального исторического облика (до национализации), возрождается в стенах обители монашество, а значит, потребуется со временем и место для уединенных молитв подвижников и схимников. Кроме того, монастырю требуются большие средства на восстановление, и их можно частично получать за счет ведения собственной хозяйственной деятельности, а лучшего места для пчеловодства, садоводства и разведения рыбы в собственном пруду трудно найти.

Именно для этого и строился в начале XX века Оранский скит. Так пусть же через сотню лет возродится духовность и истинная религиозная жизнь, такая, какая задумывалась архимандритом Аркадием, по образу и подобию Афонского Свято-Пантелеимонова монастыря.

Вот так преломился в моей судьбе феномен Оранского Богородицкого монастыря, который для меня оказался тем самым камнем во главе угла, позволившим собрать воедино все: прошлое, настоящее и будущее – если о времени; интеллигенцию и монашество – если о духовном пути; село и столицу – если о современном противостоянии; коммуну (общину) и советы (муниципальная власть) – если о народном представлении справедливости; Короленко и Горького, Воскресенского и немцев, тюрьму и свободу, любовь и ненависть….