[ «Права человека перед вызовами XXI века / под ред. В. В. СмирП68 нова и А. Ю. Сунгурова. – М. : Российская ассоциация политической науки (РАПН); Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. – 349 с. – ...»
УДК 329(05)
ББК 63.3=3
П68
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Фонда Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров
Проект «Политическая наука в России:
профессионализация, международная интеграция,
выведение на уровень мировых стандартов»,
грант № 08-92128-000-GSS
Редакционный совет Российской ассоциации политической науки:
А. И. Соловьев (председатель), О. В. Гаман-Голутвина, М. В. Ильин, Ф. А. Лукьянов, О. Ю. Малинова, Е. Ю. Мелешкина, А. И. Никитин, С. В. Патрушев, Ю. С. Пивоваров, О. В. Попова, Л. В. Сморгунов, А. К. Сорокин, С. В. Чугров, А. В. Шевченко Права человека перед вызовами XXI века / под ред. В. В. СмирП68 нова и А. Ю. Сунгурова. – М. : Российская ассоциация политической науки (РАПН); Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. – 349 с. – (Библиотека РАПН).
ISBN 978-5-8243-1630- В монографии представлены итоги комплексного изучения концепции прав человека и процессов институционализации прав человека в начале XXI столетия. Авторы ищут ответы на следующие вопросы: какова роль особенностей цивилизаций в сфере прав и свобод человека в век глобализации, каким образом различные отрасли социальных и гуманитарных наук осмысливают права человека, какую концептуальную и методологическую базу они при этом используют. Сегодня происходит процесс рождения междисциплинарной интегральной науки о правах человека, и данная книга является одним из звеньев этого процесса.
Для научных сотрудников и преподавателей вузов, а также аспирантов и студентов старших курсов – политологов, социологов, философов, специалистов в области государственного и муниципального управления.
УДК 329(05) ББК 63.3= ISBN 978-5-8243-1630-8 © Коллектив авторов, © Российская ассоциация политической науки, © Российская политическая энциклопедия, Оглавление Введение (Смирнов В. В., Сунгуров А. Ю.)................................. Часть I. Универсальность прав человека и партикулярные концепции прав человека в гуманитарных и социальных науках..................... Глава 1. Права человека: предмет политической науки и междисциплинарная концепция (Сунгуров А. Ю.)................... Глава 2. Антрополого-коммуникативное обоснование прав человека (Поляков А. В.)...................................................... Глава 3. Юридический позитивизм как старый и новый вызов концептуализации права и доктрины прав человека (Мизулин М. Ю.)..................................................... Глава 4. Политология прав человека: права человека в политике и политические права в России (Смирнов В. В.)....................... Глава 5. Капитуляция политической системы перед правами человека (Арутюнян А. Ш.).......................................... Глава 6. Современные религиозные концепции прав человека:
сопоставление теологического и юридического подходов (Сюкияйнен Л. Р.).................................................... Глава 7. Российская цивилизация и права человека (Лукашова Е. А.).................................................... Часть II. Междисциплинарные интерпретации проблем прав человека... Глава 8. Индивидуальные, групповые, коллективные и всеобщие права в условиях мультикультурализма (Глушкова С. И.)............ Глава 9. Обязанности в контексте прав человека (Глухарева Л. И.).... Глава 10. Права человека в дискурсе правовой идентичности:
к проблеме правовой идентификации личности (Исаева Н. В.)....... Глава 11. Социологическое измерение прав человека (Белоусова М. П.)................................................... Глава 12. Гендерное измерение прав человека: понятия, практики нарушений и механизмы защиты (Барандова Т. Л.).................. Глава 13. Права человека и толерантность (Карцов А. С.)............. Часть III. Институционализация прав человека: российские и международные измерения........................................... Глава 14. Реформирование правозащитных механизмов ООН:
глобальные и национальные последствия (Карташкин В. А.)......... 4 Оглавление Глава 15. Институт омбудсмана и его развитие в России (Нездюров А. Л., Сунгуров А. Ю.).................................... Глава 16. Образование в области прав человека: европейский опыт и российская практика (Суслов А. Б.)................................ Глава 17. Преподавание прав человека в системе высшего образования:
проблемы и решения (Дубровский Д. В., Стародубцев А. В.).......... Заключение (Сунгуров А. Ю.)........................................... Сведения об авторах................................................... введение Предлагаемая читателям коллективная монография является результатом реализации как проекта «Права человека перед вызовами XXI века» Исследовательского комитета РАПН по правам человека 2009–2011 гг., так и всей деятельности этого сообщества исследователей прав человека, созданного в рамках Российской ассоциации политической науки (РАПН) в феврале 2004 г. Основными целями создания Исследовательского комитета РАПН по правам человека являются: содействие развитию политологических и междисциплинарных концепций и методологии исследования прав и свобод человека;
создание коммуникативной площадки для междисциплинарного обсуждения различных проблем функционирования правозащитных механизмов и имплементации международных норм и стандартов прав человека; проведение междисциплинарных исследований проблематики прав человека, особенно масштабов, причин и факторов нарушений этих прав. Настоящая монография, как и процесс ее создания, отвечают, как нам кажется, этим основным задачам.
Человечество вступило в XXI в. с многими острыми проблемами и надеждами на их разрешение. Разразившийся мировой социальноэкономический кризис обнажил неблагополучное состояние и других сфер общественной жизни на глобальном, региональном и национальном уровнях. Возможно, самое глубокое разочарование первого десятилетия третьего тысячелетия связано с состоянием прав человека.
Разрыв между ожиданиями миллионов людей, универсальными принципами и стандартами, закрепленными в международных конвенциях, и реальностью в области прав и свобод человека заметно увеличился. Положение дел с правами и свободами стало одним из самых острых вызовов нового века.
Данный проект призван проанализировать, каким образом различные отрасли социальных и гуманитарных наук осмысливают права человека, какую концептуальную и методологическую базу они при этом используют. Одна из главных тенденций последних десятилетий в исследованиях прав человека — расширение взаимодействия, взаимопроникновения и взаимообогащения различных отраслей научного знания. На наших глазах рождается междисциплинарная интегральная наука о правах человека.
В рамках этого зарождающегося концептуально-методологического комплекса накапливаются инновационные интерпретации «старых» проблем. Одновременно его адепты открывают новые тенденции и перспективы.
Участники данного проекта стремились творчески применить и развить основные концептуальные и методологические составляющие этого комплекса. Отсюда формат, структура и содержание монографии, которые обсуждались на нескольких научных конференциях в Москве и Санкт-Петербурге. В мае 2010 и апреле 2011 гг. в МГИМО (У) были проведены две специальные двухдневные конференции, на которых выступали авторы основных разделов этой книги.
Первая часть монографии «Универсальность прав человека и партикулярные концепции прав человек в гуманитарных и социальных науках» открывается обзорной главой одного из редакторов этой книги А. Ю. Сунгурова, которая является своеобразным введением и одновременно отражает авторскую позицию по предмету анализа.
Далее следуют две главы, авторы которых с различных позиций подходят к проблеме соотношения концепции прав человека с пониманием самого права. При этом авторов глав — профессора права СПбГУ А. В. Полякова и профессора РАГС М. Ю. Мизулина — объединяет неприятие позитивистского подхода к праву, в рамках которого теряет смысл сама концепция прав человека.
Роль концепции прав человека в современной политике, а также проблемы соблюдения политических прав в современной России являются предметом анализа второго редактора монографии, В. В. Смирнова, который уже в течение многих лет развивает в рамках своей деятельности в Институте государства и права РАН направление юридической политологии (гл. 4). Своеобразным дополнением к этой главе служит гл. 5, автором которой является наш коллега из Армении, д. ю. н. А. Ш. Арутюнян, на момент подготовки книги занимавший пост омбудсмана Республики Армения, а с 2011 г.
являющийся представителем Верховного комиссара ООН по правам человека в Центральной Азии. В этом случае читатель видит яркий пример непосредственного участия ученого-юриста в институционализации прав человека как на национальном, так и на международном уровнях.
Автором гл. 6, посвященной сравнению основных религиозных направлений на проблему прав человека, является один из ведущих российских специалистов по исламу, профессор НИУ ВШЭ Л. Р. Сюкияйнен. Нам кажется принципиально важным наличие этой главы, т. к. дискуссия между представителями теологического и юридического подходов к понимаю прав человека является сегодня крайне актуальной. Завершает первую часть монографии текст одного из осноВведение воположников академических исследований в области прав человека в России, член-корр. РАН Е. А. Лукашовой, посвященный анализу соотношений концепции прав человека с культурными традициями российской цивилизации.
Вторая часть монографии «Междисциплинарные интерпретации проблем прав человека» открывается главой, посвященной современным классификациям прав человека в условиях развития и современного кризиса мультикультурализма. Отметим, что автор этой главы, профессор екатеринбургского Гуманитарного университета С. И. Глушкова, является также одним из основных инициаторов создания первого в России «Энциклопедического словаря по правам человека» (М.: Наука, 2009), участниками которого стали и многие авторы настоящей монографии. В гл. 9, написанной профессором РГГУ Л. И. Глухаревой, анализируется проблема обязанностей в контексте прав человека, проблема, которая поднимается сегодня как в общественных, так и научных обсуждениях, что и вызвало необходимость включение ее в данную монографию.
Интересным и перспективным, на наш взгляд, является подход доцента Ивановского государственного университета Н. В. Исаевой, анализирующей в гл. 10 права человека с позиции правовой идентичности. Отметим, что теме соотношения прав человека и идентичности была посвящена первая книга, вышедшая под эгидой исследовательского комитета РАПН по проблемам прав человека1. Соответственно, текст Н. В. Исаевой логично развивает этот подход к правам человека.
Еще два подхода, два «измерения» прав человека представлены в текстах М. П. Белоусовой (США) и преподавателя НИУ ВШЭ (Санкт-Петербург) Т. Л. Барандовой (соответственно гл. 11 и 12).
В первом из них рассматривается социологическое, а во втором — гендерное измерение обсуждаемой концепции. Завершает вторую часть глава профессора СПбГУ А. С. Карцова (который к моменту выхода книги в печать стал уже советником Конституционного суда РФ), где анализируется соотношение прав человека и концепции толерантности. Подчеркнем, что А. С. Карцов является также одним из разработчиков нового этапа Санкт-Петербургской программы гармонизации межкультурных, межэтнических и межконфессиональных отношений, воспитания культуры толерантности в Санкт-Петербурге на 2011–2015 гг. Права человека и проблемы идентичности в России и в современном мире / под ред. О. Ю. Малиновой и А. Ю. Сунгурова. СПб.: Норма, 2005.
http://strategy-spb.ru/index.php?do=biblio&doc= Обстоятельства подготовки и реализации первого этапа этой программы рассмотрены в статье: Сунгуров А., Боярков Р. Возможности и пределы государственного участия в развитии толерантности (на примере анализа В третьей части, посвященной институционализации прав человека, из всего спектра тем институционализации прав человека1 в качестве предмета анализа с учетом ограниченности объема книги были выбраны только три. Прежде всего это развитие и перспективы реформирования правозащитных механизмов ООН, тема, которую проанализировал в гл. 14 один из ведущих российских специалистов в области международного права и прав человека, профессор МГИМО (У) В. А. Карташкин. Во-вторых, это развитие такого государственного правозащитного института, как институт омбудсмана, который в последней четверти прошлого века получил широкое развитие в большинстве стран мира, существующий в современной России под названием Уполномоченный по правам человека. Обстоятельства появления этого института в России и попытки сведения его функций лишь к респектабельному бюро жалоб рассмотрены в гл. 15, одним из авторов которой является редактор этой книги и вицепрезидент Санкт-Петербургского гуманитарно-политологического центра «Стратегия» А. Л. Нездюров.
Завершают эту часть две главы, посвященные развитию обучения правам человека. В одной из них А. Б. Суслов, зав. кафедрой истории Пермского государственного педагогического университета, сравнивает европейский опыт образования различных категорий населения в области прав человека с современной российской практикой, в другой — преподаватели Смольного института свободных искусств и наук СПбГУ Д. В. Дубровский и А. В. Стародубцев анализируют проблемы и возможные решения для собственно университетского образования в области прав человека в России2.
Подчеркнем, что ряд авторов этой книги имеют непосредственный практический опыт в анализируемых ими сферах. Так, В. А. Карташкин работал экспертом в структурах ООН, а также в течение 6 лет (1996–2002) возглавлял Комиссию по правам человека при Президенте Российской Федерации. В. В. Смирнов являлся заместителем региональной программы) // Журнал исследований социальной политики.
2011. Том 9. № 2. С. 195–206.
См., например: А. Ю. Сунгуров. Институционализация прав человека в России: взгляд из 2010 года // Экономика и институты / под ред. А. П. Заостровцева. СПб.: МЦСЭИ «Леонтьевский центр», 2010. С. 61–75.
Отметим, что вопросам преподавания прав человека в российских университетах был посвящен проведенный в июле 2003 г. в Санкт-Петербурге Международный научно-практический семинар, материалы которого были опубликованы (см.: Права человека как предмет обсуждения и обучения. Материалы дискуссий 2002–2003 гг. / под ред. А. Ю. Сунгурова. СПб.: Норма, 2004), а коллектив, организовавший этот семинар, стоял у истоков создания Исследовательского комитета РАПН по проблемам прав человека.
Введение председателя этой комиссии, а затем (2002–2009) — ответственным секретарем Совета по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека при Президенте Российской Федерации. Авторы гл. 12 и 15 в рамках реализации проектов СанктПетербургского гуманитарно-политологического центра «Стратегия» непосредственно участвовали в продвижении и развитии института Уполномоченного по правам человека в субъектах РФ, а также института омбудсмана в странах Центральной Азии. А. Б. Суслов является также создателем и руководителем Пермского центра гражданского образования и прав человека, а авторы последней главы реализовывали проект по развитию участия российских университетов в обучении правам человека.
Отметим также большую роль, которую сыграл в становлении российского сообщества исследователей прав человека Институт российских исследований им. Джорджа Кеннана Международного научного центра им. Вудроу Вильсона (США). Так, оба редактора этой монографии и А. Б. Суслов были стипендиатами и исследователями этого института, а М. П. Белоусова, Д. В. Дубровский и В. В. Смирнов осуществляли исследования в Институте Кеннана в рамках грантов имени Г. В. Старовойтовой.
Важную роль в подготовке этой книги сыграли две научнопрактические конференции, состоявшиеся в мае 2010 г. и в апреле 2011 г. в Москве на базе Европейского учебного института при МГИМО (У), директора которого М. Л. Энтина по праву можно считать одним из авторов этой книги.
Эта книга, конечно же, не завершает работу над темой прав человека в контексте вызовов XXI в., а лишь является одним из этапов работы, к участию в которой мы приглашаем политологов, юристов, социологов, культурологов — всех, кто заинтересован в осмыслении концепции прав человека и ее развитии в условиях современной России.
УнивеРсальнОсть ПРав ЧелОвека и ПаРтикУляРные кОнцеПции ПРав ЧелОвека в гУманитаРных и сОциальных наУках ПРедмет ПОлитиЧескОй наУки и междисциПлинаРная кОнцеПция Сегодня использование понятия «права человека» стало достаточно широким как в обыденной жизни, так и в общественнополитических процессах, все большее место оно занимает и в академических исследованиях. В то же время в науке, прежде всего в ее юридической и политической отраслях, пока отсутствует общепринятое и точное определение этого понятия.
Сегодня в словарях и энциклопедиях можно встретить самые различные определения: от простых — «равные возможности удовлетворять свои основные потребности»1 или несколько шире — «возможности, правомочия, потенции действий человека в определенной, указанной в законе сфере»2 — до более развернутых. Так, например, Большой юридический словарь определяет права человека как «понятие, характеризующее правовой статус человека по отношению к государству, его возможности и притязания в экономической, социальной, политической и культурной сферах... По господствующим в современном мире представлениям права человека носят естественный и неотчуждаемый характер»3.
Энциклопедический словарь «Кругосвет» / Режим доступа: http:// krugosvet.ru/enc/gumanitarnye_nauki/ekonomika_i_pravo/PRAVA_ CHELOVEKA.html?page=0, Философия: Энциклопедический словарь. М.: Гардарики, 2004 / под ред. А. А. Ивина. Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosop hy/961/%D0%9F%D0%A0%D0%90%D0%92%D0% Большой юридический словарь. 3-е изд., доп. и перераб. / под ред.
А. Я. Сухарева. М.: ИНФРА-М, 2007.
Глава 1. Права человека: предмет политической науки...
В Британской энциклопедии указывается, что «Права человека — права, принадлежащие индивиду вследствие того, что он является человеком. Они соотносятся с широким континуумом ценностей и в некотором смысле равно присущи всем человеческим существам»1.
В словаре-справочнике по проблемам безопасности дается такое определение: «Права человека — система принципов, норм, правил и традиций взаимоотношений между людьми и государством, обеспечивающая индивиду, во-первых, возможность действовать по своему усмотрению (эта часть прав обычно называется свободами);
во-вторых, получать определенные материальные, духовные и иные блага (собственно права)»2.
Наконец, в своей статье Д. И. Луковская дает такое определение:
«Права человека — это общая и равная для всех мера (норма) свободы (возможного поведения), необходимая для удовлетворения потребностей его существования, развития, самореализации, которая в тех или иных конкретно-исторических условиях определяется взаимным признанием свободы субъектами правового общения и не зависит от ее официальной фиксации государством, хотя и нуждается в государственном признании и гарантировании»3.
Таким образом, мы видим, что права человека определяются и как понятие, и как система принципов, норм и традиций, и как мера свободы. Рассмотрение этих и многих иных определений4, позволило нам выявить 5 «измерений» или проекций обсуждаемого понятия:
• права человека как синоним свободы;
• права человека как отражение достоинства личности;
• права человека как притязание на обладание определенными предпосылками и возможностями;
• права человека как характеристика отношения «человек — государство»;
• права человека как инструмент ограничения власти.
The New Encyclopedia: Micropaedia. Vol. 6. L., 1988. P. 986.
Безопасность: теория, парадигма, концепция, культура. Словарьсправочник / автор-сост. В. Ф. Пилипенко. 2-е изд., доп. и перераб. М.:
ПЕР СЭ–Пресс, 2005.
Луковская Д. Проблема универсальности прав человека // История государства и права. 2007. № 12. С. 32–35.
Подробнее см.: Сунгуров А. Права человека и другие близкие понятия: подходы к пониманию // Права человека. Серия «Библиотека Уполномоченного по правам человека в субъекте РФ». Вып. 7. СПб.: Норма, 2010.
С. 7–30.
На основе выполненного анализа нами было предложено следующее определение: «Права человека — это понятие, тесно связанное с понятием свободы, понятие, отражающее как само достоинство человеческой личности, так и притязание на обладание конкретными возможностями, позволяющими сделать жизнь этой личности действительно достойной. Права человека являются одновременно и характеристикой отношений человек — государство и инструментом ограничения власти правительства (государства) над человеком»1.
Это определение (или, рассуждая более строго, описание интересующего нас понятия), сформулированное уже около десяти лет тому назад, кажется нам и сегодня достаточно функциональным и облегчающим «вхождение в сущность» интересующего нас концепта, содержание которого постоянно создается в процессе коммуникаций по поводу прав человека. Здесь целесообразно выделить по крайней мере три возможных «круга», три сообщества, в которых и происходят эти коммуникации, обсуждается как сама концепция прав человека, так и связанные с нею проблемы. Так как мы подходим к анализу прав человека с политологической точки зрения, то, во-первых, это политология прав человека, т. е. права человека как объект изучения политической науки и как фактор, оказывающий существенное влияние на политику, понимаемую как взаимоотношения по поводу власти.
Во-вторых, междисциплинарное академическое сообщество специалистов, разрабатывающих тему прав человека — юристов, антропологов, философов, социологов, культурологов и политологов. При этом наиболее развит дискурс прав человека, конечно же, в правоведении.
Если бы мы начинали свой анализ в рамках правоведения, то первым кругом стал бы юридический аспект прав человека.
Наконец, в-третьих, экспертно-активистское сообщество, включающее как участников первых двух «кругов», так и «рефлексирующих» активистов правозащитных НКО и сотрудников государственных правозащитных структур, таких, например, как Уполномоченные по правам человека и их аппарат. В последнее время участником этого круга становится и православная церковь, иерархи которой предлагают свою трактовку обсуждаемого понятия2.
Предметом данной главы (как, впрочем, и всей книги) является краткий анализ научных дискуссий (в рамках политической науки Сунгуров А. Ю. Права человека как инструмент очеловечивания власти // Civitas. 2003. № 2. С. 31–35. Режим доступа: http://www.strategy-spb.
ru/index.php?do=biblio&doc= Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. Свобода и ответственность: в поисках гармонии. Права человека и достоинство личности.
М.: Отдел внешних церковных связей Московского Патриархата, 2008.
Глава 1. Права человека: предмет политической науки...
и междисциплинарных обсуждений) как возможных ответов на вызовы XXI в. Примером обсуждения проблем прав человека в рамках экспертно-аналитического сообщества могут служить, например материалы выпусков журнала «Российский бюллетень по правам человека», издаваемого московским Институтом прав человека (исполнительный директор В. М. Гефтер)1 или сборников по итогам конференций с участием Уполномоченных по правам человека и общественных правозащитников2.
Прежде всего предметом анализа здесь являются процессы появления, развития и эволюции концепции прав человека как значимой, а возможно, и определяющей части идеологии либерализма, включая и либеральную школу теории международных отношений. Таким образом, в этом направлении права человека обсуждаются в контексте подходов политической философии и нормативной политической теории. Эволюция представлений о правах человека здесь рассматривается параллельно с эволюцией и изменениями самого либерального направления политической мысли — от классического либерализма времен Локка, Монтескье и Дж. Стюарта Милля, до современных течений либерализма и неолиберализма. Именно в этом направлении, в направлении учета наряду с понятием достоинства и свободы и понятия справедливости, происходило и развитие самих представлений о правах человека, постепенного дополнения прав первого поколения — личных и политических прав — правами второго поколения:
социально-экономическими и культурными. Важную роль здесь сыграла знаменитая книга Джона Роулза «Теория справедливости»3, в которой было представлено обоснование необходимости перераспределительных процедур в человеческом обществе, и его яркая критика коллегой Роулза по Гарвардскому Университету Робертом Нозиком, Номера этого издания можно найти на веб-сайте Института прав человека. Режим доступа: www.hrights.ru Права человека в контексте российской модернизации. Материалы межрегиональной научно-практической конференции (17–18 мая 2006 г., г. Пермь). Пермь: НОУ «Западно-Уральский институт экономики и права», 2007; Институт Уполномоченного по правам человека в России: опыт ветеранов и позиции экспертов. СПб.: Норма, 2011.
Rowls J. A Theory of Justice. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, (русск. изд.: Ро[у]лз Дж. Теория справедливости. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1995).
отстаивающим, как мы можем сказать сейчас, безусловный приоритет первого поколения прав человека1.
В центре внимания политической философии находится также такое понятие, неразрывно связанное с правами человека, как свобода. Обсуждение двух взглядов на свободу — «свобода от» и «свобода для» — находится в тесной связи с «негативной» (что власть не должны делать по отношению к человеку) и «позитивной» (что власть должна делать для человека) трактовками прав человека. Различные либеральные варианты концепций прав человека сегодня активно обсуждаются в работах зарубежных2 и российских3 политических философов и специалистов в области нормативной политической теории.
Подчеркнем также, что сегодня представления о правах человека вошли, причем достаточно органично, не только в основу либеральной политической мысли, но и в корпус идей консервативного и социал-демократического направлений. Так, современные консерваторы критикуют социал-демократов на чрезмерное расширение компетенции государства, вторгающегося в такие фундаментальные права человека, как право на собственность и свободу контракта.
С другой стороны, защита социально-экономических прав человека становится сегодня одним из основных требований левых движений и политических партий. Сегодня негативное отношение к концепции прав человека характерно лишь для крайних, радикальных сегментов политического спектра, для их более умеренных коллег концепция прав человека, несмотря на несогласие по ее отдельным частностям, становится «общей площадкой», дающей возможность для политического сотрудничества4.
С концепцией прав человека тесно связано решение такой острой проблемы современности, как усиление в условиях глобализации человеческих потоков внутри больших стран и между различными Nozick R. Anarchy, State and Utopia. N. Y.: Basic Books, 1974 (русск. изд.:
Нозик Р. Анархия, государство и утопия. М.: ИРИСЭН, 2008).
См., например: Дворкин Р. О правах всерьез. М.: РОССПЭН, 2005;
Dworkin R. Taking Rights Seriously. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 1977; Берлин И. Философия свободы. Европа. М.: Новое литературное обозрение, 2001; Kymlicka W. Politics in the Vernacular: Nationalism, Multiculturalism, Citizenship. Oxford: Oxford Univ. Press, 2001.
См., например: Капустин Б. Г. Тезисы о политической философии // Полис. 2010. № 2. С. 22–30; Кара-Мурза А. А. Либерализм против хаоса // Полис. 1994. № 3. С. 118–124; Малинова О. Ю. Либерализм в политическом спектре России. М.: Памятники политической мысли России, 1998. Гл. 1.
См., например: Карцов А. С. Толкование Конвенции: «консерваторы»
versus «либералы» // Европейская конвенция по правам человека: теоретические проблемы и практика реализации в современной России. Сб. статей / под ред. В. А. Ачкасова. СПб.: Изд-во СПбУ, 2002. С. 146–156.
Глава 1. Права человека: предмет политической науки...
странами и континентами. В связи с этим характерно название второго доклада, подготовленного Центром стратегических исследований ПФО, «Государство. Антропоток»1.
Если не принимать во внимание радикальные, экстремистские края политического спектра, основные дискуссии о том, как найти оптимум между необходимостью инкорпорации мигрантов и сохранением национально-культурных особенностей принимающей страны (где, как правило, реализуются более высокие стандарты прав человека, чем в странах исхода), ведутся в поле прав человека, пусть и с различными акцентами. Так, сторонники последовательного мультикультурализма акцентируют внимание на коллективных, групповых правах человека, например, на праве этнических и религиозных групп соблюдать свои обычаи в отношениях мужчин и женщин, включая обязанность девушек носить хиджабы и подчиненное положение женщин в семье. Сторонники же приоритета личных, индивидуальных прав человека выступают, например, против дискриминации женщин, против ношения явных предметов религиозной принадлежности в светских школах и т. д.2 В целом можно сказать, что сторонники более левых взглядов чаще придерживаются последовательного мультикультурализма. При этом важно отметить, что по своей природе мультикультурализм противоречит принципу универсальности прав человека3. В то же время умеренные версии мультикультурализма вполне совместимы с самим принципом уважения к правам человека4.
Государство. Антропоток. Доклад Центра стратегических исследований Приволжского федерального округа. Нижний Новгород; М., 2002.
Дубровский Д. В. Индивидуальные и коллективные права: противоречия практики // Права человека и проблемы идентичности в России и в современном мире / под ред. О. Ю. Малиновой и А. Ю. Сунгурова.
СПб.: Норма, 2005. С. 20–27. Режим доступа: http://strategy-spb.ru/index.
php?do=biblio&doc=394; Романов П. В., Ярская-Смирнова Е. Р. Антропология прав человека: универсализм и релятивизм. Там же. С. 31–41. Режим доступа: http://strategy-spb.ru/index.php?do=biblio&doc= См., например: Поленина С. В. Мультикультурализм и права человека в условиях глобализации // Государство и право. 2005. № 5. С. 66–72; Скоробогатых Н. С. Австралийский мультикультурализм: путь к гражданскому согласию или к расколу общества? // Общественные науки и современность.
2004. № 1. С. 135–146; Juviler P. Which Rights Should Be Universal? // Human Rights Quarterly. Baltimore, 2006. Feb. Vol. 28. Iss. 1. P. 281.
Малинова О. Ю. Универсальные права человека и вызовы культурного релятивизма // Civitas. 2003. № 1. С. 11–16; Goodhart Michael. Origins and Universalities in Human Rights Debates: Cultural Essentialism and the Challenge of Globalization // Human Rights Quarterly. 2003. Vol. 25. P. 935–964.
С темой отношения к людям различных культур, соотношения прав мигрантов с правами «коренного населения» тесно связана и еще одна тема, которая сегодня публично обсуждается и направлением программ воспитания и образования, а именно тема толерантности. В России, как и в большинстве европейских стран, существуют программы обучения и воспитания толерантности, но единства в вопросе о необходимости этих программ в нашей стране существенно меньше, чем в странах Западной и Центральной Европы, примером этого служит досрочное прекращение федеральной целевой программы воспитания толерантности в середине нулевых годов. Ясно, что сам принцип толерантности является одним из центральных положений либерализма и тесно связан с принципом уважения прав человека. Проблемы возникают при трактовке пределов толерантности, которые вызывают существенно больше вопросов, чем понятие прав человека, т. к. это связано с формированием позиции людей по отношению друг к другу, а не только с требованиями к власти уважать мои и наши права1.
Как справедливо отмечает М. Б. Хомяков, вопрос о толерантности возникает тогда, когда мультикультурность становится причиной глубоких конфликтов, а потому в проблеме толерантности мультикультурализм схватывается в точке наивысшей напряженности своего бытия2. Иначе говоря, «мультикультурализм становится проблемой, когда конфликты между группами по поводу ценностей либо их интерпретаций не могут спокойно существовать в рамках той или иной социальной структуры»3. В реальности, особенно сегодня, вопрос о толерантности обнажает перед нами проблематичность мультикультурализма (хотя бы на примере пожаров в пригородах Парижа, или в 2011 г. в пригородах английских городов, или вспомним более близкий пример — события в карельской Кондопоге, в свердловской Согде).
И здесь мы снова сталкиваемся с противоречием между правами человека как индивидуума и групповыми правами, под которыми См. подробнее: Сунгуров А. Ю. Общие вопросы толерантности // Толерантность: введение в понятие. Учебное пособие. СПб.: Ютис, 2007. С. 9–30;
Сунгуров А. Ю. Толерантность в политике. Там же. С. 39–59.
Хомяков М. Б. Уральский межрегиональный институт общественных наук: прояснение концептуальных оснований проекта // Толерантность.
Вестник Уральского межрегионального института общественных наук. 2001.
№ 1. Режим доступа: http://virlib.eunnet.net/vestimion/01_02/000.html Horton J. Liberalism, multiculturalism and toleration // Liberalism, multiculturalism and toleration / еd. by J. Horton. Macmillan, 1993. P. 3.
Глава 1. Права человека: предмет политической науки...
многие понимают культурные традиции той или иной группы, между универсальными правами человека и различающимися культурными традициями социальных, этнических и религиозных групп. В данном случае, по-видимому, разумно говорить и о пределах толерантности.
Действительно, можно согласиться с Д. И. Луковской, что «риторика “права каждой культуры на самовыражение” может скрывать не просто тенденцию к самоизоляции, но и возможные тоталитарные притязания. Здесь можно привести одно на первый взгляд шокирующее высказывание: “Если культура каннибала ничем не уступает культуре либерала, то либерал должен быть готов отдать себя на съедение”»1.
Подчеркнем, что критика толерантности так же, как и критика концепции универсальных прав человека в академической сфере ведется с двух позиций: сторонники «культурного консерватизма», например интеллектуалы «группы Солсбери»2, обвиняют концепцию толерантности в разрушении традиционных для данного общества ценностей, а постмодернисты полагают, что толерантность как ценность устарела, поскольку, будучи основана на поиске консенсуса в обществе, не соответствует состоянию «плюрализма ценностей», делающему невозможным какой бы то ни было консенсус и согласие вообще3. Тему соотношения прав человека и толерантности развивает также в этой книге А. С. Карцов4.
Концепция прав человека становится сегодня актуальной и в рамках проблем современной теории международных отношений. Прежде всего отметим, что сама новая послевоенная архитектура международных отношений, создание Организации Объединенных Наций связаны, по сути, с признанием приоритета универсальности прав человека перед принципом национального суверенитета5. Действительно, в рамках ООН объединились страны, признавшие этот приоритет, хотя многие из них, в т. ч. и Советский Союз, считали, что могут признавать этот суверенитет только формально. Сегодня развитие и системы ООН, и региональных систем защиты и продвижения прав человека (включая, например, Совет Европы) изменяют картину миЛуковская Д. И. Цит. соч. С. 32–35.
Scruton R. The meaning of conservatism. Harmondtworth: Penguin, 1980;
Conservative Essays / еd. by M. Cowling. London: Cassel, 1978.
Дробижева Л., Хомяков М. Новые подходы в изучении и преподавании идей толерантности как результат реализации программы Уральского МИОН. Режим доступа: www.tolerance.ru, раздел «Библиотека).
Морозов Г. Миротворчество и принуждение к миру // МЭиМО. 1999.
№ 2. С. 60–69; Карташкин В. А. Гуманитарная интервенция в глобализирующемся мире // Юрист-международник. 2003. № 3. С. 2–10.
рового устройства, которая все менее походит на вестфальскую картину мира1.
С этим процессом связаны две реальные проблемы, касающиеся понятия «права человека». Прежде всего политические элиты многих стран бывшего СССР, включая и Россию, далеко не единодушны в признании приоритета прав человека. Для многих представителей современной российской политической и административной элиты, особенно имевших опыт работы в советских спецслужбах, понятие национального суверенитета, государственных интересов по-прежнему выше, чем права конкретного человека. Такие позиции, как правило, не афишируются, но бывают и достаточно откровенные публичные признания2. Отметим, что представление о незыблемости национального суверенитета, о недопустимости в принципе гуманитарных интервенций разделяется и многими представителями академической элиты и широко распространено в современном российском обществе3. Результатом является непонимание логики действий политических лидеров других стран, уверенность, что за использованием выражений «в интересах соблюдения прав человека» всегда стоят какие-то свои национальные экономические или геополитические интересы, что не может не приводить к конфликтам в международных отношениях.
Второй проблемой является то, что в некоторых случаях поиск геополитических и иных корыстных интересов и в самом деле оправдан. Действительно, мир еще далек от гармонии, и в некоторых случаях забота о соблюдении прав человека в других странах является прикрытием для расширения своей сферы влияния или иных целей, существенно далеких от гуманитарных, либо просто совершаются политические ошибки, как это произошло, например с амеСм., например: Этциони А. От империи к сообществу: новый подход к международным отношениям. М.: Ладомир, 2004; Карташкин В. А. Реформирование Организации Объединенных Наций и международная защита прав человека в глобализующемся мире // Право и права человека в условиях глобализации (Материалы научной конференции). Посвящается 80-летию ИГП РАН / отв. ред. Е. В. Лукашева, Н. В. Колотова. М., 2006. С. 167–176;
см. также гл. 14 наст. изд.
Черкесов В. Мода на КГБ? Неведомственные размышления о профессии / Режим доступа: http://www.kp.ru/daily/23 433/35 559/ Сунгуров А. Миропорядок в XXI веке: суверенитет государства и защита прав человека // Миропорядок после Балканского кризиса. Новые реальности меняющегося мира. М.: Добросвет, 2000. С. 82–93. Режим доступа: http://www.strategy-spb.ru/index.php?do=biblio&doc=301; Бажанов В.
К оценке влияния Балканского кризиса на процессы глобализации в России.
Опыт истолкования общественного бессознательного // Там же. С. 241–245.
Глава 1. Права человека: предмет политической науки...
риканским вторжением в Ирак, либо с фактическим отторжением Косово от Сербии1. На наш взгляд, политика как внутренняя, так и международная, всегда определяется соотношением как интересов участников процесса, так и их ценностей2, вопрос лишь в правильном учете их соотношения в каждом конкретном случае. Кроме того, в условиях глобализации субъектами международных отношений являются не только национальные государства, но и международные организации3, и транснациональные корпорации, международные неправительственные организации, включая правозащитные4. Ясно, что значение ценностей, среди которых важную роль играют права человека, и интересов для каждого из этих «игроков» будет различным. Соответственно, на смену теории международных отношений, где основными субъектами были государства, постепенно приходит теория мировой политики5, и классические либеральный и реалистический подходы к пониманию международных отношений сегодня видоизменяются, и в этих трансформациях не может не учитываться концепция прав человека — и как ценностная, нормативная конструкция, и как важный фактор современной мировой политики6.
Остановимся теперь на такой части характеристики понятия прав человека, как «инструмент ограничения власти правительства (государства) над человеком». Как пишет в своей работе один из виднейших исследователей в области прав человека Джек Донелли: «ТреИльин М. В. Война в Югославии: от жертвоприношении Сербии к самоубийству Запада? // Полис. 1999. № 2. С. 110–113.
См., например: Барышников Д. Н. Идеология в мировой политике // Политэкс. 2006. Т. 2. № 4. С. 97–108; Богатуров А. Контрреволюция ценностей и международная безопасность // Россия в глобальной политике. 2008.
Т. 6. № 2. С. 4–15; Ланцов С. А. Мораль, право и политика как регуляторы международных отношений: теоретические концепции и внешнеполитическая практика // Политэкс. 2005. Т. 1. № 3. С. 102–113.
Кутейников А. Е. Международные межправительственные организации: социологический подход // Журнал социологии и социальной антропологии. 1999. № 4. С. 79–91.
Маркс Р. Миротворчество и неправительственные правозащитные организации // Российский бюллетень по правам человека. Вып. 11. М.: Институт прав человека, 1999. С. 28– Лебедева М. М. Мировая политика. Учебник для вузов. М.: Аспект Пресс, 2006; Меркушев В. Н. Права человека в мировой политике: современные теоретические модели // Полис. 2006. № 4. С. 139–148.
См., например: Карцов А. С. Права человека как объект и ресурс внешней политики // Публичное пространство, гражданское общество и власть:
опыт развития и взаимодействия. М.: Российская ассоциация политической науки; РОССПЭН, 2008. С. 258–268.
бования соблюдения прав человека сущностно экстралегальны (выходят за пределы существующего нормативного поля. — А. С.) — их главная цель поставить под сомнение или изменить существующие институты, практики или нормы, особенно юридические институты и нормы»1. Важно подчеркнуть, что две обозначенные Джеком Доннели компоненты главной цели — «поставить под сомнение или изменить» существующий порядок вещей обычно достигаются различными людьми и социальными группами. Одни «ставят под сомнение», и это, как правило, люди с активистской направленностью, при этом они используют весь спектр возможных действий, включая и опасные для их свободы и даже жизни. Другие же, получив право принятия нормативных актов и иных решений в результате действия первых, начинают уже «менять юридические институты и нормы». В редких случаях, как это произошло с российскими правозащитниками — народными депутатами РСФСР, Моссовета и Ленсовета в 1990 г. — одним и тем же людям (С. А. Ковалев, Ю. А. Рыбаков, В. В. Борщев) на протяжения кратких отрезков времени после долгих лет борьбы с режимом удавалось принимать участие в изменении юридических институтов и норм.
Эта экстралегальность была заложена в первом легальном документе, в котором фигурировали права человека — в Декларации независимости США: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью… В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье»2.
В современной науке это право трактуется как право на гражданское неповиновение3, а член-корр. РАН, д. ю. н., проф., зав. кафедрой государственного строительства и права РАГС при Президенте РФ Donnely J. Universal Human Rights in Theory and Practice. Inhaca, N. Y.:
Cornell Univ. Press, 1989. P. 14.
Декларация независимости США // Соединенные Штаты Америки:
Конституция и законодательство. М.: Прогресс, Универс, 1993. С. 25.
Деметрадзе М. Р. Политико-правовые аспекты гражданского неповиновения // Полис. 2007. № 4. С. 83–99; см. также статью «Гражданское неповиновение» в интернет-словаре «Кругосвет». Режим доступа: http://slovari.
yandex.ru/dict/krugosvet/article/2/2e/1 012 987.htm Глава 1. Права человека: предмет политической науки...
Г. В. Мальцев пишет даже о долге гражданского неповиновения1.
В историческом плане примерами гражданского неповиновения могут служить в XIX в. — действия и жизнь Генри Торо в США и Льва Толстого в России, в XX в. — Махатмы Ганди в Индии, Мартина Лютера Кинга в США и сотен правозащитников в СССР. В то же время в современном российском государстве на рубеже нулевых и десятых годов XXI в. многим активистам снова приходится выражать свою гражданскую позицию способом гражданского неповиновения, например, выходить на несанкционированные митинги в защиту права на митинги и демонстрации. Милиция при этом используется для недопущения или разгона подобных митингов, выполняет распоряжения начальства, не задумываясь об их законности и конституционности. Одновременно законодатель принимает законы по борьбе с экстремизмом, при расширительном толковании которого под него вполне попадают и акции гражданского неповиновения. В правовом государстве акции гражданского неповиновения обращают внимание законодателя на необходимость изменения несправедливых законов, противоречащих правам человека. А что делать, если в недостаточно правовом государстве эти акции расцениваются как экстремистские, с которыми нужно бороться и которые необходимо пресекать? Поиску ответов на эти и подобные вопросы и посвящена политология прав человека, которая в этой книге стала предметом специального анализа В. В. Смирнова2.
Наконец, упомянем такую важную проблему, как соотношение ценностей безопасности и прав человека, которая становится актуальной в условиях роста угрозы терроризма. Очень многие люди готовы пожертвовать частью своих прав в обмен на гарантии их безопасности. Второй аспект этой проблемы — возможность пренебрежения правами человека со стороны силовых структур в условиях борьбы с террористической угрозой. Если и в странах с давними традициями демократии и уважения прав человека говорят о сужении сферы прав человека в ситуации борьбы с терроризмом, то в условиях стран без таких традиций эта сфера может полностью исчезнуть3. Не случайно Мальцев Г. В. Существует ли долг гражданского неповиновения? // Национальные интересы. 2005. № 2. Режим доступа: http://www.ni-journal.
ru/archive/2005/n2_05/ubilmysl2_05/maltsev2_05/ Подробнее см.: Зорькин В. Спецслужбы, полиция и права человека // Россия в глобальной политике. 2006. Т. 4. № 6. С. 30–36; Смирнов В. В. Борьба с терроризмом и права человека // Российско-американские отношения в условиях глобализации. М.: РОО Содействие сотрудничеству Института им. Дж. Кеннана с учеными в области социальных и гуманитарных наук, в рамках сформулированной в апреле 2011 г. инициативе по созданию Международного университета ООН по безопасности и социальному развитию особое внимание уделялось вопросам обеспечения прав человека в процессе всех действий по обеспечению безопасности1.
междисциплинарного исследования и обсуждения Политология права или юридическая политология Можно констатировать, что, по крайней мере до недавнего времени, большинство исследований и публикаций по проблемам прав человека в нашей стране происходило в рамках юридической науки и более конкретно — правоведения. В то же время именно в современной российской юриспруденции отсутствует общее понимание сущности самого права. Сегодня в российском правоведении мы, вслед за Д. И. Луковской2, можем выделить несколько основных подходов к пониманию прав человека и соответственно самого права. Прежде всего это классическая концепция естественного права, сторонники которой утверждают, что права человека являются неотъемлемыми свойствами и принадлежат каждому индивиду с рождения. Закрепление в правовом акте не означает трансформации естественного права человека в позитивное право, оно лишь приобретает форму позитивного права и гарантии его реализации3.
Неотъемлемость прав человека, но уже как субъекта социальных отношений признается сегодня в рамках антропологокоммуникативного подхода4 (автор этого подхода, профессор А. В. Поляков, является автором этой книги5), а также близкой к нему по сути либертарно-юридической концепции6. Эти подходы сообща противостоят традиционному для советского права этатистскому, 2005. С. 281–295; Gearty C. Terrorism and Human Rights // Government and Opposition. 2007. V. 42. N 3. P. 340–362.
Сунгуров А. Идея международного университета ООН по проблемам безопасности и социального развития обсуждалась на форуме в Белладжио.
Режим доступа http://politpriklad.net.ru/node/ Луковская Д. Указ. соч.
Рассказов Л. П., Упоров И. В. Естественные права человека. СПб., 2001.
Поляков А. В. Постклассическое правоведение и идея коммуникации // Правоведение. 2006. № 2. С. 26–43.
См. гл. 2 наст. изд.
Нерсесянц В. С. Философия права: либертарно-юридическая концепция // Вопросы философии. 2002. № 3. С. 3–15; Четвернин В. А. СовременГлава 1. Права человека: предмет политической науки...
юридико-позитивистскому пониманию первоисточника права вообще и прав человека в частности. При этом в отличие от большинства европейских стран позитивистское понимание права и прав человека распространено среди ученых и преподавателей юристов достаточно широко. Результатом является, на наш взгляд, серьезное, если не подавляющее преобладание сторонников такого взгляда на права человека среди современных российских государственных служащих, включая и руководство силовых структур, что представляет собой одну из основных проблем продвижения прав человека в нашей стране. Более детально проблема позитивистского понимания права, широко распространенного в современной России, исследуется в тексте М. Ю. Мизулина1.
В общем поле права и политической науки находятся такие вопросы, как правотворчество и правоприменение. В первом случае реализация прав человека на справедливую власть зависит и от того, насколько он может законным образом влиять на изменения нормативного поля и отдельных законодательных актов. Насколько открыт путь к участию граждан в законодательном процессе; существует ли право законодательной инициативы у общественных организаций, как, например в Республиках Карелия и Тува, в Кабардино-Балкарии и Удмуртии, или им обладают группы избирателей определенной численности (Ингушетия и Тува, Удмуртия)2. Инициативные граждане и их объединения могут действовать не напрямую, а через посредников — политические партии, депутатов. Важно, однако, чтобы парламент был действительно «местом для политических дискуссий», а не способом штамповки проектов нормативных актов из Администрации и заслоном для законопроектов из иных источников. Естественно, что необходимым условием для этого является реальная политическая конкуренция, наличие или отсутствие которой также должно стать, наряду с вопросом о том, как влияют конкретные политические обстоятельства на появление и закрепление тех или иных правовых норм, предметом изучения политологии права или юридической политологии3.
ная либертарно-юридическая теория // Ежегодник либертарно-юридической теории. Выпуск 1. М.: Теис, 2007. С. 5–8.
См. гл. 3 наст. изд.
Беляева Н. Ю. Законодательные инициативы общественных объединений // Гражданское участие: ответственность, сообщество, власть. Неконцептуальный сборник. М.: Аслан, 1997. С. 66–81.
О необходимости развития юридической политологии писал еще 5 лет назад в предисловии к сборнику В. В.Смирнов, см.: Открытое государство:
пути достижения / отв. ред. В. В. Смирнов. М.: ИГП РАН, 2005.
Однако даже если самый хороший и справедливый с точки зрения прав человека закон будет принят, то в российских условиях еще требуется, чтобы чиновники признали его обязательным к исполнению.
Действительно, как отмечал еще в начале XX в. российский юрист и сотрудник царского правительства фон Бринкман, российские чиновники со времен Ивана Грозного научились отделять законы правомощные, направленные на интересы опричнины и государственного двора в целом, за неисполнение которых и голову могут снести, от законов неправомощных, направленных на земщину, т. е. на остальных жителей страны, за невыполнение которых могут вообще не наказать1. Эти традиции благополучно пережили советское время и процветают сегодня. Такие проблемы, тесно связанные с проблемой реализации основных прав человека, также должны стать предметом междисциплинарных исследований на стыке правоведения, политологии и государственного и муниципального управления2.
Права человека: культурологический аспект Мы уже отмечали ранее существование противоречия между концепцией универсальности прав человека и представлениями мультикультурализма. Действительно, сама концепция прав человека является продуктом христианской европейской культуры, более того, она возникла внутри протестантской ветви христианства. Последователи католичества восприняли эту концепцию не сразу, а в рамках православной субкультуры, и сейчас ведутся острые дискуссии о приемлемости общепризнанных универсальных норм прав человека, выдвигаются собственные трактовки прав человека. И это только внутри христианской культуры. В мире же существуют и иные религиозные системы: ислам, иудаизм, буддизм и т. д.3 Насколько оправдано навязывать традиции одной культуры другим?
Как известно, именно исходя из таких соображений в 1947 г., в канун голосования Генеральной Ассамблеи ООН по вопросу принятия Международной Декларации прав человека, Американская антропологическая ассоциация (ААА) обратилась с заявлением в комиссию, Бринкман А. фон. Неполномощные законы (К психологии русской исполнительной власти) // Полис. 2006. № 1. С. 110–121.
Эти проблемы отчасти рассматриваются сегодня в работах А. В. Оболонского, см.: Оболонский А. В. Мораль и право в политике и управлении. М.:
Изд. дом ГУ ВШЭ, 2006; Он же. Реформа российской государственной службы: концепция и стратегия // Общественные науки и современность. 1998.
№ 3. С. 5–15.
Сравнению взглядов различных религиозных конфессий на права человека посвящена гл. 6 наст. изд.
Глава 1. Права человека: предмет политической науки...
занимающуюся подготовкой проекта Декларации с протестом против универсализации прав. Ассоциация антропологов доказывала, что уважать права индивидуума означает уважать культурные различия, поскольку индивидуум реализует себя в рамках своей культуры, и не существует методики, при помощи которой можно было бы дать количественную оценку значимости той или иной культуры, стандарты и ценности релевантны той культуре, которая их породила1. Отметим, что некоторое время спустя американская ассоциация антропологов отозвала это письмо. Однако проблема соотношения уважения к культурным различиям и универсальности прав человека все же остается.
Французский католический философ Жак Маритен в своей книге «Человек и государство» понимает под правами человека некий свод практических истин, касающихся совместной жизни людей, по поводу которых они могут прийти к согласию, но которые зависят от их идеологических предпочтений, философских и религиозных традиций, культурных предпосылок и исторического опыта, т. е. от абсолютно различных или даже противоположных теоретических воззрений.
При этом он считает, что тщетно было бы искать общее рациональное обоснование этих выводов и прав. Более того, он уверен, если мы попытаемся это сделать, то рискуем непроизвольно впасть в догматизм или столкнемся с непримиримыми разногласиями. Он пишет далее:
«Во время одного из заседаний Французской национальной комиссии ЮНЕСКО, на котором обсуждались права человека, кто-то удивился тому, что известные сторонники жестко противоборствующих идеологий пришли к согласию по поводу проекта перечня этих прав.
Да, отвечали они, мы согласились по поводу этих прав, полагая, что нас не спросят почему. С этого “почему” начинается полемика»2.
Приведем в продолжение этой темы цитату из текста молодого ученого и правозащитника Александра Марченкова: «В мире, где все относительно, где все сдвинулось с мест и пребывает в постоянном движении, права человека — это точка опоры, система универсальных правовых и этических координат, в которых общество может определить степень своей пригодности для цивилизованного, достойного существования. Наличие и признание “базового характера” ценностей прав человека как бы “якорит” постмодернистскую реальность»3.
Сяорон Ли. Постмодернизм и универсальные права человека. Режим доступа http://russ.ru/ist_sovr/other_lang/20 000 929_kun.html Маритен Ж. Человек и государство. М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 2000.
Марченков А. А. Образование правозащитноориентированных коммуникативных сообществ через текст // Права человека в контексте российЧасть I. Универсальность прав человека...
Итак, одной из центральных проблем современной цивилизации становится противоречие между универсализмом, с одной стороны, и множественностью самобытных культур – с другой. Глобализационным стремлениям, ориентированным на унификацию и единство, противостоит стремление национальных культур к сохранению своей идентичности. В этой ситуации можно до бесконечности спорить о сущности прав человека с позиции различных культур, а можно рассматривать их как факт или практической договоренностей, который помогает мирной жизни в сложном разделенном мире, или, по словам А. Марченкова, как якорь в бесконечно изменчивом постмодернистском мире. Это же относится и к понятию толерантности, тесно связанному с понятием прав человека. И в связи с этим можно согласиться с М. Б. Хомяковым, считающим, что толерантность может стать нормативным медиатором, посредником между национальной культурой, с одной стороны, и глобальной цивилизацией – с другой1.
Проблема соотношения принципа универсальности прав человека и особенностей культуры различных стран рассматривается подробнее в гл. 8, а применительно к специфике российской цивилизации — в гл. 7 настоящего издания.
Права человека в медико-биологическом контексте С концепцией прав человека связано рассмотрение разных человеческих проекций или измерений. Человек как юридическое лицо и субъект права — в правоведении, человек как актор, участник политической жизни страны — в политологии, человек как представитель конкретной культуры — в культурологии. Возможен и ракурс, в котором человек рассматривается как живой человек, обладающий телом.
Именно с учетом такого ракурса известный социолог Брайан Тернер обосновывает в своих работах естественный характер прав человека «хрупкостью» (frailty) человека и его тела, с неизбежностью вызывающей необходимость «защитных» социальных институтов2.
С живым человеком, обладающим телом, связан и ряд проблем, которые сегодня пока не являются предметом широких публичных дискуссий в нашей стране, но уже стали таким предметом в странах Европы и Северной Америки. В рамках концепции прав человека одской модернизации. Пермь: НОУ «Западно-Уральский институт экономики и права», 2007. С. 189.
См.: Хомяков М. В. Указ. соч.
Turner B. S. Outline of a Theory of Human Rights // Sociology. 1993.
Vol. 27. N 3. P. 489–512.
Глава 1. Права человека: предмет политической науки...
ним из наиболее устоявшихся и общепринятых прав является право на жизнь. При этом, как подчеркивал на своих лекциях президент Варшавского Хельсинкского фонда Марек Новицкий, любое явление нужно начинать с изучения его в граничных условиях. В случае человеческой жизни границами являются ее начало и конец.
Вопрос о начале человеческой жизни тесно связан с правом женщины на аборт. С какого момента мы можем говорить о начале человеческой жизни, когда мы видим конфликт между правом женщины распоряжаться своим телом и правом на жизнь маленького существа.
По современному российскому законодательству жизнь начинается с момента рождения, но и ислам и христианская церковь (православная и католическая) придерживаются другого мнения, рассматривая аборт как убийство1. Отметим, что сегодня многие ученые обращают внимание на спорность отсчета начала жизни с момента рождения2.
При этом и в светском праве есть разночтения. Так, гражданское законодательство все же признает человеческий статус «эмбриона», например, включая зачатого при жизни, но не рожденного в момент смерти наследодателя ребенка в круг законных наследников3. Иначе говоря, в течение девяти месяцев внутриутробной жизни человек в Российской Федерации обладает гражданскими правами, но не обладает конституционными. Декларация прав ребенка, принятая Резолюцией 1386 (XIV) Генеральной Ассамблеи ООН 20 ноября 1959 г., гласит: «...ребенок, ввиду его физической и умственной незрелости, нуждается в специальной охране и заботе, включая надлежащую правовую защиту, как до, так и после рождения». Таким образом в международных документах понятие «ребенок» относится и ко времени до его рождения. Остается определить, с какой недели беременности? Во всяком случае, ясно, что имеются все основания для серьезной дискуссии.
Обратимся теперь к проблемам, связанным с концом человеческой жизни. Вполне закономерен вопрос: если человек имеет право на жизнь, то имеет ли он право на добровольный уход из жизни, т. е.
обладает ли он правом на смерть? Имеется в виду прежде всего пробСм., например: Волобуев С. Аборты, эвтаназия, смертная казнь и конституционное право на жизнь. Мысли к 20-летию Конституции. 2008. Режим доступа: http://www.religare.ru/2_60 386.html См., например: Беседкина Н. И. Права неродившегося ребенка // Государство и право. 2006. № 4. С. 54–60; Рашидханова Д. К. Правовое регулирование отношений при производстве медицинского вмешательства в репродуктивные процессы человека. Автореф. дис. … канд. юр. наук. Ростовна-Дону, 2005.
Гражданский кодекс. Ст. 1116.
лема эвтаназии. Здесь также существуют диаметрально противоположные точки зрения. Так, например, правоведы Ю. А. Дмитриев и Е. В. Шленева делают однозначный вывод о праве человека на добровольную смерть. Основным их доводом является логический подход к рассмотрению конституционно-правовой нормы, проистекающий из демократизма ныне существующего основного закона страны. «Конституционное установление права на жизнь логически означает юридическое закрепление права человека на смерть. Очевидно, раз право на жизнь относится к числу личных прав человека, его реализация осуществляется им индивидуально и самостоятельно, независимо от воли других»1. Близких позиций придерживаются и другие ученые-юристы2, а также А. П. Зильбер — известный ученый-анестезиолог3.
С другой стороны, как убедительно показано в статье Ковалева, право на смерть, трактуемое как самоубийство, может иметь достаточно четкие характеристики, и эвтаназия в этот перечень не попадает4. Эвтаназия подразумевает прямое участие государства в процессе лишения жизни смертельно больного человека по его просьбе или по крайней мере отсутствие наказания за такое деяние. Пока же наказание предусмотрено в законодательстве многих стран. Кроме того, и в этом случае большинство религий отрицательно относится к самоубийству вообще и к праву на эвтаназию в частности. Вопрос осложняется еще и тем, что отмена уголовного преследования за эвтаназию может привести к недоверию к врачам в критических ситуациях, тем более, что в реальности тяжело больные люди часто попадают в различные пограничные ситуации.
Мы видим, таким образом, наличие множества нерешенных проблем, связанных как с правом на аборт, так и с правом на уход из жизни по собственному желанию, в особенности с использованием посторонней помощи. На наш взгляд, необходим поиск решений этих проблем в рамках как сугубо научных, так и общественных дискуссий, которые помогут сформировать общественное мнение и будут способствовать лучшему пониманию концепции прав человека.
Дмитриев Ю. А., Шленева Е. В. Право человека в РФ на осуществление эвтаназии // Государство и право. 2000. № 11. С. 52.
См., например: Крусс В. И. Личностные (соматические) права человека в конституционном и философско-правовом измерении: к постановке проблемы // Государство и право. 2000. № 10. С. 43–50.
Зильбер А. П. Трактат об эвтаназии. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1998.
Ковалев М. И. Право на жизнь и право на смерть // Государство и право. 1992. № 7.
Глава 2. Антрополого-коммуникативное обоснование прав человека Рассмотренные нами проблемы, связанные с концепцией прав человека, их анализ в рамках политической, юридической науки и других наук и междисциплинарных подходов убедительно показывают, что обсуждаемая концепция становится существенной частью нашей жизни и что для осмысления этого понятия необходимо сотрудничество специалистов из самых разных областей. Комплексный характер этого понятия дает основания некоторым ученым, включая и известного российского юриста, профессора Ф. М. Рудинского, говорить о появлении новой науки — науки прав человека1. Станет ли обсуждаемое нами междисциплинарное научное направление отдельной наукой — ответит только время, но уже сейчас ясно, что в этом направлении находится громадное поле для исследований.
Подводя итоги, мы можем сделать вывод, что вряд ли перспективно искать какое-либо логическое обоснование универсальности концепции прав человека, т. к. всегда найдутся критики, исходящие из принципа равенства различных культур. Как нам кажется, более правильным присоединиться к позиции Жака Маритена и рассматривать концепцию прав человека как факт, как способность людей разных взглядов и убеждений договариваться об общих принципах совместной жизни на этой планете. Для тех же, кто всегда стремится к познанию сути вещей, понятие прав человека поможет, как образно написал Александр Марченков2, «заякориться», т. е. приобрести устойчивость, опору в постмодернистском океане текучих представлений. В практическом же плане дискурс прав человека так же, как и связанный с ним дискурс толерантности, уже становится важной медиаторской площадкой для обсуждения и решения самых сложных проблем современности.
глава 2. антРОПОлОгО-кОммУникативнОе ОбОснОвание ПРав ЧелОвека Права человека являются сегодня одной из главных тем не только в гуманитарной науке, но и в повседневной политической реальности. Для России признание прав человека и их претворение в политическую культуру является едва ли не центральной задачей. Несмотря на многочисленные спекуляции, эта тема сохраняет глубокий философский, мировоззренческий смысл и нуждается в адекватном Рудинский Ф. М. Наука прав человека — предмет, функции, современные методологические проблемы. 2007. Режим доступа: http://www.jourclub.
ru/5/ Марченков А. А. Указ. соч.
научно-теоретическом обсуждении. Да и само внимание к правам человека — не историческая случайность, а отражение тех реалий развития человеческого общества и человеческой мысли, которые выступили на авансцену в XX в. Можно сказать, что проблема человека, вовлеченного в «мир социального» и ищущего в нем свое персональное место, стала центральной проблемой прошедшего столетия. Этим было обусловлено то обстоятельство, что современное правопонимание в любом его варианте представляет собой попытку ответа на вопрос, как право связано с человеком. Тайна прав человека раскрывается в теоретическом дискурсе через осмысление феномена права как проблемы человека. Известно, что самостоятельный политический и конституционный смысл прав человека возник тогда, когда субъект, ранее связанный с государством незримой «пуповиной» правовых обязанностей, получил возможность от своего имени осуществлять и правомочия по отношению к государству. Впервые это произошло, как известно, в Европе и Америке в Новое время. Другим, не менее важным аспектом существования прав человека, является современный международно-правовой аспект. Однако только имея теоретическую модель, раскрывающую природу, смысл, сущность прав человека, можно переходить к обоснованию других аспектов этой теории.
Именно онтология прав человека является исходным моментом для их всестороннего познания. Поэтому в настоящей статье речь пойдет не об основных правах человека как таковых, а об основании и обосновании этих прав. В первую очередь нас будет интересовать онтология прав человека как общетеоретическая проблема.
Следует признать, что на сегодняшний день отечественная теория прав человека пока не достигла впечатляющих результатов, адекватных масштабности стоящих перед нею задач. Во многом такое положение дел определяется «инерцией» классического рационалистического правопонимания, до сих пор доминирующего в нашем правоведении. В рамках данного подхода, как известно, имеет место гносеологическое и онтологическое противопоставление субъекта и объекта познания. Это неизбежно приводит к тому, что человек и право, человек и его собственные права интерпретируются как отделенные друг от друга феномены, существующие независимо, сами по себе.
Встреча человека с правом здесь всегда имеет характер гетерономный и в соответствии с расхожей метафорой уподобляется «находке», или «дару». Подобный «дар» не может быть связан онтологически с сущностью человека, ибо такая связь предполагает не простое признание за человеком каких-либо прав, не простое их выведение откуда бы то ни было и «приписывание» кому бы то ни было, а осознание невозможности существования человека без прав. В этом смысле «быть человеком» означает «иметь права» (и обязанности).
Глава 2. Антрополого-коммуникативное обоснование прав человека Сказанное имеет прямое отношение к этатистской правовой традиции, в рамках которой право и права человека понимаются как явления хотя и взаимосвязанные, но взаимосвязанные не онтологически, а формально логически. Права человека при этом рассматриваются как логический вывод из правовой нормы, устанавливаемой волей государства. Онтология права сводится к нормам закона. Государство, как когда-то Господь Бог, создает право «из ничего», силой своей воли наделяя правами того, кого пожелает наделить. Если следовать подобной логике, «до закона» существуют не права человека, а лишь некие интеллектуально сформулированные правовые представления, идеи правосознания, бессильные в своих притязаниях на правовую значимость.
Альтернативой такому видению проблемы являлась и является естественно-правовая парадигма (другая сторона классической рационалистической «медали»), разрывающая связь между правами человека и правовой нормой, понимаемой как официальное установление, объективированное в текстах законов. Право и здесь предстает как некий «дар» субъекту, но дар не со стороны государства, а со стороны природы, несущей в себе свою разумность, свой логос.
Характерно то, что и в этом случае человек оказывался как бы «ни при чем», поскольку вложенное в него природой и по-прежнему гетерономное право он мог использовать лишь в природных своих проявлениях (инстинкты размножения, самосохранения, стремления к удовольствию), не затрагивающих его собственно человеческую сущность. Бытие таких «прав» могло не опосредоваться духовным миром человека, и они вполне могли существовать виртуально1, помимо его сознания и воли, не входя составной частью в систему человеческих коммуникаций. Права человека в данном варианте осмысления не требовали собственно человеческого участия, вовлеченности его души, воли, сознания; не случайно подобные права уже античные авторы признавали и за животными.
Но не лучшим был и другой вариант рационализма, выводящий права человека непосредственно из человеческого разума, из метафизической природы человека, репрезентируя их как своего рода находку, «дар» разума. Подобная метафизическая мистификация и виртуализация права предоставляла полную свободу человеческому воображению, которое регулярно способствовало пополнению каталога естественных и неотчуждаемых прав, не смущаясь тем обстоятельством, что виртуальные права человека хотя и обладали подчас О понятии виртуального субъективного права и виртуального субъекта см. подробнее: Поляков А. В. Общая теория права: проблемы интерпретации в контексте коммуникативного подхода. СПб., 2004. С. 753–771.
энергией смысла, но не имели энергии действия. Интерпретированные таким образом права человека были вынуждены выступать в роли таинственного призрака, напоминающего тень отца Гамлета, — они обращались к совести человека, но не имели никакой социальной «плоти» (воплощенности в поведении субъектов).
Правда, в истории классической правовой мысли можно обнаружить и попытки иного рода, весьма созвучные постклассическим философско-правовым исканиям, стремящимся осмыслить права человека в единстве формального, ценностного и деятельного подходов. Известно, что уже Аристотель обращал внимание на общественную и политическую сущность свободного человека, на его неразрывную связь с правом как средством социального взаимодействия. Наиболее, по-видимому, впечатляющую попытку интерпретации прав человека в данном ключе уже в Новое время предпринял Г. Гроций, выводя их фактически из его (человека) коммуникативной природы. Человеку, полагал голландский мыслитель, свойственно общение, для чего он наделен даром речи, способностью к знаниям и деятельности, согласно общим правилам. Естественное право, по Гроцию, это и есть «общительность», т. е. то, что с известной долей условности можно характеризовать как «коммуникацию»1. Проблема заключалась в том, что интуитивно понятое и осмысленное восприятие человека как «коммуникативного» субъекта права не может превратиться в теорию при отсутствии адекватных научных знаний о самом человеке и способе его бытия в мире. Поэтому в целом такой подход не мог избежать «первородного греха» рационалистического правовосприятия.
Более характерной стороной классической естественно-правовой традиции понимания прав человека являлась их индивидуализация, автономизация и сепаратизация. В конечном итоге это приводило к тому, что все классические концепции прав человека были вынуждены или абсолютизировать права, противопоставляя их закону (юснатурализм), или выводить права человека из закона государства (правовой этатизм). Право на уровне человека и право на уровне общества и государства представляли и представляют собой в этом случае неразрешимую антиномию.
И сегодня большинство наших правоведов соглашается с тем, что права и свободы человека не являются «даром» государства. Это уже Ср.: «Но и самое естественное право, о котором мы упоминали, или та самая общительность, равно как и так называемое право в более широком смысле, хотя и проистекают из внутренних, присущих человеку начал, тем не менее могут быть с полным основанием приписаны самому Богу… потому что ему угодно, чтобы такие начала были нам присущи…» (Гроций Г. О праве войны и мира. М., 1994. С. 47).
Глава 2. Антрополого-коммуникативное обоснование прав человека стало трюизмом. Но и каких-либо ясных представлений о том, чем же они тогда являются, также нет. Между тем отказ от «даровой»
концепции неминуемо должен повлечь за собой революционные для нашего правоведения изменения в теории. Ведь само понятие права в таком случае не может быть односторонне связано ни с государством, ни с «природной» природой человека! Но почти за полтора десятилетия постсоветского развития у нас такие теории не сформировались, да и не могли сформироваться, потому что, во-первых, они не соответствуют нашему этатистскому менталитету; во-вторых, для этого требуется переход к иной, постклассической онтологии и гносеологии1. Не случайно до сих пор в виде паллиатива предлагаются концепции, в которых утверждается, что право — это нормативные установления государства, но помимо таких установлений существуют еще и естественные, неотчуждаемые права человека. Антиномия права и прав, таким образом, не снимается. Или предлагается считать в качестве единственного «правотворца» государство, которое в силу своей «сознательности» наделяет кого-либо правами, т. е. превращает идею «естественного права» в право, или снова реанимируется тот самый правовой дуализм, который, казалось бы, был уже навсегда «похоронен» еще в начале ХХ в.
Этот роковой онтологический разрыв в понимании смысла одного и того же слова «право» был предопределен в рамках классической традиции спецификой «оптики» рационального познания, позволявшей сфокусировать внимание исследователя лишь на отдельных объектах (или человек с правами, или право без человека) и наблюдать их как бы в монокль, в то время как для целостного познания необходима иная «оптика», в частности, незаменим своего рода гносеологический «бинокль», создающий возможность совмещения нескольких объектов наблюдения в единой динамической перспективе (человек со становящимися правами и становящееся право с человеком).
Представляется, что как раз в рамках постнеклассической науки появилась реальная возможность связать право и права человека, рассматривая само право не как чей-то дар, а как человекоразмерный феномен, как психосоциокультурную систему. Цель настоящей главы как раз и заключается в том, чтобы попытаться показать, что право и есть права человека par exellence, но права, которые существуют не сами по себе, а оказываются связанными и с правовыми обязанноСледует отметить, что положение начинает постепенно меняться, и ряд российских ученых разрабатывают правовую теорию на основе постклассической методологии (см., например, работы И. Л. Честнова, последние труды В. А. Четвернина, монографии А. И. Овчинникова, Ю. Е. Пермякова, А. С. Александрова и др.).
стями, и с правовыми нормами, и с правовыми текстами субъектов, общества и государства, т. е. формируются в рамках рекурсивной системы правовых коммуникаций1. Такой подход можно и нужно рассматривать как подход интегральный, в рамках которого реализуется принцип дополнительности (комплементарности) научного знания.
Подобное интегральное и антрополого-коммуникативное правопонимание можно рассматривать как постклассическую теорию прав человека.
Характеристика постклассической теории прав человека представляет собой недостаточно изученную проблему (что, впрочем, вполне понятно, учитывая то, что мы находимся на стадии становления постклассического знания)2. Тем интереснее акцентировать внимание на тех уже существующих в научной литературе суждениях, которые могут раскрыть некоторые ее основные черты. Сошлемся на одну из работ Л. И. Глухаревой. В ней, в частности, отмечается, что постнеклассическая теория права человека (как разновидность постклассической теории, включающая в себя также и неклассическую теорию прав человека) отражает не столько развитие в реальности института прав человека, сколько изменение общественного и научного их восприятия3. Опираясь на некоторые идеи академика В. С. Степина, Л. И. Глухарева характеризует картину постнеклассического понимания прав человека. Слово «пост» в рассматриваемом контексте, поясняет исследовательница, означает не продолжение имеющихся наработок по правам человека, пусть даже на новом теоретическом уровне и в рамках новых проблем, а как бы «снятие» достигнутых положительных результатов и их включение в иную интеллектуальную См. подробнее: Поляков А. В. Указ. соч. С. 270–323. Ср.: «В привычной всем манере о праве говорят как о системе общеобязательных социальных норм, охраняемых силой государства, или как о регуляторе общественных отношений и т. п. Право представляется реальностью, независимой от индивида и внешней ему. Индивид как бы погружен в эту реальность. Так понимаемое право трудно совместить с “правами”, хотя бы потому, что оно грамматически не допускает множественного числа. Антропологический подход предполагает иное понимание: право — это то, чем обладает конкретный человек. Тогда, говоря о праве, мы обязательно имеем в виду одно из прав»
(Шкода В. В. Очерк правовой антропологии // Проблеми філософії права.
Т. 1. Київ; Чернівці: Рута, 2003. С. 131).
См. об этом, например: Честнов И. Л. Правопонимание в эпоху постмодерна. СПб., 2002; Он же. Постклассическое правопонимание. Краснодар, 2010.
Глухарева Л. И. Права человека. Гуманитарный курс. Учебное пособие. М., 2002. Режим доступа: http://lawportal.ru/doc/document.
asp?docID=1 Глава 2. Антрополого-коммуникативное обоснование прав человека программу на основе новых интерпретаций. Методологический подход в этом случае понимается как синтез разнопредметных знаний о праве, как создание новых конфигураций из «знаниевых» комплексов, традиционно относящихся к различным дисциплинам. «Отраслевая изолированность отдельных проявлений и сторон прав человека заменяется интеграцией; фрагменты, традиционно относящиеся к разным общественным наукам, синтезируются в целостное видение, и феномен прав манифестируется как комплексное гуманистическое явление»1.
По мнению другого российского ученого, В. М. Капицына, в ХХ в.
интегральный, синтетический подход к правам человека демонстрирует именно юридическая антропология. «В юридической антропологии получили развитие начала нормативизма, юснатурализма, процессуального анализа, юридической конфликтологии, эволюционизма и др. Она допускает правовой плюрализм и самостоятельное существование отдельных направлений, но интегрирует ряд их положений»2. При этом, полагает ученый, «…ценностный (аксиологический) подход как основной в деонтологии интегрируется в юридическую антропологию. Он совмещается с теоретико-логическим и историческими подходами»3. Интересны и основные идейные доминанты юридической антропологии. В. М. Капицын указывает на следующие: 1) наличие антропологических констант, на основе которых возникают антропологические универсалии; 2) скепсис в отношении универсализма естественно-правовых представлений о правах человека западной модели. Права человека являются социокультурным, а не только универсальным явлением, что не учитывается естественно-правовой теорией. Как культурная универсалия права человека реализуются по-своему в каждом обществе; 3) плюрализм в отношении источников власти и источников права (правовой плюрализм). Не только государство, но и различные большие и малые коллективы участвуют в процессе нормотворчества; 4) исследование права не только как нормы, но и как процесса. Правовой процесс при этом интерпретируется в коммуникативном ракурсе. По мнению ученого, он должен анализироваться и в плане разрешения конфликта, определения вины, санкции, и как процесс общения, движения интересов, договора, обмена, управления, воспитания и правосознания.
Поведение индивидов моделируется в большей мере общественными Капицын В. М. Права человека и механизмы их защиты. Учебное пособие. М., 2003. С. 18.
отношениями (правоотношениями), нежели нормами и инструкциями; 5) главное в праве — функция взаимности, связывающая между собой индивидов и группы. В основном она интегрирует общество, а не функция принуждения со стороны центральной власти государства; 6) стремление синтезировать нормативистский и процессуальный подходы1. Как видим, и здесь имеет место тот же круг идей. Каким же образом он реализуется в антрополого-коммуникативной теории прав человека?
Для ответа на этот вопрос необходимо начать с тех самых антропологических констант, без которых дальнейшее раскрытие антропогенных свойств права будет невозможно. На наш взгляд, существенную помощь в решении этой проблемы сегодня могут оказать идеи, сформировавшиеся в рамках когнитивных наук, философии языка, феноменолого-герменевтических и феноменолого-социологических направлений современной гуманитаристики, коммуникологии, культурологии, синергетики2 и, конечно, в самой антропологии как философской и полевой дисциплине.
Важно отметить, что антропологический ракурс научного дискурса о правах человека совместим с философской позицией антропоцентризма, допускающей не только научное, но и религиозное мировидение. По мысли С. С. Хоружего, антропоцентризм есть принцип «центральности» человека в мироздании (сущностной, деятельностной, проектной); но этот принцип не определяет отношений человека с другими элементами мироздания, он совместим как с установкой господства, так и с установкой служения по отношению к ним. Так, христианский антропоцентризм «сочетает выделенность человека с общностью бытийной судьбы твари, и это сочетание означает не что иное, как ответственность человека за общую судьбу мироздания»3.
Капицын В. М. Права человека и механизмы их защиты... С. 23.
Г. Хакен, например, полагал, что «для нахождения общих принципов, управляющих самоорганизацией, необходимо кооперирование многих различных дисциплин. Так возникает своего рода естественная корреляция предмета и метода исследования: изучение синергетических эффектов наиболее плодотворно при эффекте синергизма в организации этого исследования» (Цит. по: Василькова В. В. Порядок и хаос в развитии социальных систем (Синергетика и теория социальной самоорганизации). СПб., 1999.
С. 14).
Хоружий С. С. Глобальная динамика универсума и духовная практика человека // Связь времен (Наука — Традиции культуры — Новое видение мира). Вып. 1. М.: Прогресс-Традиция, 2001. С. 42. Мыслитель отмечает, что «…антропоцентризм — не предмет выбора, а имманентный предикат ситуации человека. Как демонстрирует феноменология, человек всегда пребывает в горизонте собственного опыта, в “субъектной перспективе”. В любой его Глава 2. Антрополого-коммуникативное обоснование прав человека В данном контексте антропологические константы, определяющие человеческую природу, оказываются неразрывно связанными с его (человека) открытостью миру. Это означает, что процесс становления человека проходит во взаимосвязи с окружающей средой как природной, так и антропогенной1. Человек не может стать человеком и не может существовать, не действуя, при этом ему присуще стремление расширять границы своей деятельности2. Ключевым моментом, характеризующим становление человека, является коммуникация.
Коммуникация здесь понимается не просто как процесс получения и передачи информации от одного субъекта к другому, а как такое информационное взаимодействие, в ходе которого имеет место социальная адаптация3. Это означает, что человек формируется как человек и как социальный субъект только при условии информационного взаимодействия с другими людьми, меняющего его коммуникативные возможности, включая возможности поведения. Иными словами, он формируется в ситуации постоянного присутствия «значимого Другого», который является основанием для возникновения “картине мира”. Мир есть мир субъективного опыта, мир-как-опыт; и, лишь учтя это, можно затем пытаться строить дискурс “с позиции Другого”… Это верно и в глобальном аспекте, для опыта человечества. И все сказанное значит, что вместо декларативных отказов от антропоцентризма необходимо его новое трезвое продумывание» (Там же). С. С. Хоружий выделяет три ключевых принципа христианской картины мира: антропоцентризм, динамизм (процессуальность), энергийность (Там же. С. 43). Идеи С. С. Хоружего интересно развивает в современной философии права В. И. Павлов (см., например: Павлов В. И. От классического к неклассическому юридическому дискурсу. Очерки общей теории и философии права. Минск, 2011).
См.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности.
М., 1995. С. 81–82. Такая трактовка совместима с принципом изоморфизма микрокосма и макрокосма.
Мы не рассматриваем в настоящей главе характер такой деятельности и ее виды. Бесспорно, что, например, труд и вообще экономическая деятельность являются одними из важнейших факторов антропогенеза. Но их значение нельзя преувеличивать, так же как нельзя преуменьшать значение других факторов.
На сегодняшний день теория коммуникации не представляет собой область согласованного научного знания. Р. Т. Крейг упоминает о существовании 249 различных теорий коммуникации (см.: Крейг Р. Т. Теория коммуникации как область знания // Компаративистика-III: Альманах сравнительных социогуманитарных исследований. СПб., 2003. С. 73). В то же время предлагаемый нами вариант интерпретации понятия «коммуникации»
(сформулированный в последней трети ХХ в.) получает все большее научное признание (см. подробнее: Поляков А. В. Указ. соч. С. 53–76).
собственного «Я»1. В постнеклассической науке коммуникация представляет собой понятие, обобщающее и уточняющее и в определенном смысле заменяющее классическое понятие социального.
Одним из условий формирования человека является овладение языком. Естественный язык и языковое общение предполагают возможность человека понимать смысл адресованных ему вопросов и отвечать на них, т. е. совершать специфически человеческие акты коммуникации2. В отличие от знания понимание как специфически личностная герменевтическая операция, является необходимым моментом коммуникации и всегда связывает текст с контекстом. Только в случае коммуникативной компетенции можно говорить о человеке как о субъекте.
В психологии давно уже признано положение, согласно которому субъектом не рождаются, а становятся. На различных этапах онтогенеза человек, формируясь в качестве субъекта, взаимодействует с окружающей действительностью на разных уровнях. Как показал в своих работах А. В. Брушлинский, субъект — это человек, люди на высшем (индивидуализированно для каждого) уровне деятельности, общения, целостности, автономности и т. д. Любой человек становится субъектом начиная примерно с 7–10 лет, когда постепенно овладевает хотя бы простейшими понятиями3, т. е. средствами коммуникации, основанными на сформированной «Я-концепции». По мнению В. А. Лекторского, «Я» не похоже на лейбницевскую монаду, ибо не Описание процесса становления человека может включать и то, что С. С. Хоружий называет духовной практикой обожения. «…Динамика обожения неизбежно имеет принципиальные отличия от природных процессов.
Как онтологическая трансформация она представляет собой не развертывание, актуализацию наличной, изначальной человеческой природы, но ее трансцендирование, она также несет черты личного диалогического общения. И это значит, что она не является детерминистским или эволюционным процессом, или процессом органического типа, в котором происходит развитие некоторых зачатков, “семян”, или актуализация предзаданной формы. Но вместе с тем она не является и стохастической динамикой, лишенной всяких элементов ориентации и упорядочения» (Хоружий С. С. Указ. соч. С. 50).
Языковая коммуникация обладает огромной суггестивной силой. Далеко не случайны общие представления о том, что словом можно и убить, и сделать на всю жизнь счастливым. Чем далее в глубь времен, тем большей значимостью обладало слово. В литературе неоднократно отмечалось, что повелительный характер человеческой речи есть следствие именно того, что «пра-речь» первоначально состояла лишь из приказов, требований и повелений. Отсюда — один корень в словах «слушать» и «слушаться». Другим важным аспектом древнего слова был его сакральный смысл. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Иоанн I: 1).
Брушлинский А. В. Психология субъекта. СПб., 2003. С. 21.
Глава 2. Антрополого-коммуникативное обоснование прав человека само-замкнуто, а открыто другому человеку. «Само отношение к себе как Я, т. е. элементарный акт саморефлексии возможен только на основе того, что я отношусь к другому человеку, что я могу отнестись к себе как к другому, т. е. мысленно или в воображении (как правило, не сознавая этого) встать на точку зрения другого»1. Лекторский идет здесь вслед за М. М. Бахтиным, повторяя его известную мысль:
«Я существую не потому, что мыслю, сознаю, а потому, что отвечаю на обращенный ко мне призыв другого человека»2. Соответственно и вся философская мысль ХХ в. понимается как попытка преодоления декартова наследия, попытка нового понимания человека, его укорененности в бытии и межчеловеческих связях. Ученый считает в этом контексте особо значимыми представления о том, «что межчеловеческая коммуникация, диалог являются не чем-то внешним для индивида, а относятся к глубинной структуре его индивидуальности, его сознания и его “Я”»3.
Парадоксальным образом, человек существует потому, что он больше, чем человек (некая самость в границах своей телесности).
Через свою соотнесенность с Другим человек есть существо, направленное вовне. Человек не существует ни как «Я», ни как «Другой», он существует как бы «между»4. Он «здесь» и «там» одновременно.
В этом можно даже увидеть Богоподобие человека (триипостасность человека как единство «Я», «Ты» и «Мы», информационное и энергийное действие, опосредуемое логосом). Если гипотеза изоморфизма микрокосма и макрокосма верна, то Божественное начало также причастно коммуникации, как и человек. Но это означает также, что человек существует в отношениях и через отношения5.
Лекторский В. А. Эпистемология классическая и неклассическая. М., 2001. С. 28.
Одно из основных понятий философии М. Бубера (см., например: Бубер М. Проблема человека. Киев, 1998. С. 93 и др.) Можно провести интересные аналогии с понятием «вне находимости» М. М. Бахтина, интерсубъективности — в феноменологии и категорией «бытие-с-другими» в экзистенциализме. Ср.: «Практически все философы-экзистенциалисты утверждали, что введение в теорию экзистенциала “бытие-с-другими” представляет собой опровержение индивидуализма и субъективизма, а также гарантию “понимания”, основу коммуникации» (Руткевич А. М. Социальная философия Мадридской школы. М., 1981. С. 103).
«