«Алесеев П.В. История философии учебник Сканирование и создание электронного варианта: Библиотека Киевской Духовной Академии (Киев 2013 Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова ...»
Бердяев Николай Александрович — философ и публицист. Родился в 1874 г. В 1894 г. поступил на естественный факультет Киевского университета, затем перешел на юридический. В студенческие годы участвовал в социал-демократическом движении, за что был исключен из университета и выслан на три года в Вологодскую губернию. В 1904—1908 гг. жил в Петербурге, с 1908 г. — в Москве. В первых литературных работах примыкал к «легальному марксизму», затем стал противником учения Маркса. Член религиозно-философского общества в Москве, организатор Вольной академии духовной культуры в Москве (1919 г.). Преподавал философию в Московском университете. Был неоднократно арестован, в 1922 г. выслан за границу. После краткого пребывания в Берлине, где преподавал в Русском научном институте, с 1924 г.
жил во Франции, был профессором Русской религиозно-философской академии в Париже. Основал и редактировал русский религиозно-философский журнал «Путь» (Париж, 1925—1940). Был редактором издательства «ИМКА-Пресс». Умер в 1948 г.
Среди основных его трудов следует отметить: «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии» (1901), «Философская истина и интеллигентская правда» (1903), «Духовный кризис интеллигенции. Статьи по общественной и религиозной психологии» (1910), «Философия свободы»
(1911), «Душа России» (1915), «Смысл творчества. Опыт оправдания человека» (1916), «Судьба России. Опыт по психологии войны и национальности»
(1918), «Философия Достоевского» (1921), «Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы» (1923), «Философия неравенства» (1923), «Философия свободного духа». (1927—1928), «Новое средневековье» (1934), Русская философия XIX — начала XX в.
«Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения» (1934), «Дух и реальность. Основы богочеловеческой духовности» (1937), «Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация» (1947), «Самопознание. Опыт философской автобиографии» (1949), «Царство духа и царство кесаря» (1949), «Истоки и смысл русского коммунизма» (1955) и др.
Анализируя философские взгляды Н. А. Бердяева, В. В. Зеньковский1 разделяет все его творчество на четыре периода, но эти периоды, поясняет В. В. Зеньковский, выражают не столько хронологически разные ступени в философском развитии Н. А. Бердяева, сколько разные аспекты его философии. Каждый период (аспект), пишет он, можно характеризовать по тому акценту, который его отличает, но это вовсе не исключает наличности в данном периоде построений и идей, акцент которых придется уже на другой период. Первый период выдвигает на передний план этическую тему. Второй отмечен религиозно-мистическим переломом в Бердяеве, и религиозно-мистическая тема дальше уже не выпадает из его сознания. Третий период определяется акцентом на историософской проблеме (включая и характерный для последних лет Бердяева вкус к эсхатологии). Наконец, четвертый период (или четвертый акцент) связан с его персоналистическими идеями. К этим четырем акцентам надо еще прибавить несколько «центральных» идей. Их собственно две: а) принцип объективации и б) «примат свободы над бытием»; но по существу это идеи, связанные с персоналистическими построениями Бердяева.
В основе философского мировоззрения Н. А. Бердяева лежит различение мира призрачного (это «мир» в кавычках, эмпирические условия жизни человека, где царствуют разъединенность, разорванность, вражда, рабство) и мира подлинного (мир без кавычек, «космос», идеальное бытие, где царствует любовь и свобода).
Человек, его тело и дух находятся в плену у «мира» — призрачного бытия. Задача же человека состоит в том, чтобы освободить свой дух из этого плена, «выйти из рабства в свободу, из вражды «мира»
в космическую любовь». Это возможно лишь благодаря творчеству, способностью к которому одарен человек, поскольку природа человека есть образ и подобие Бога-Творца. Свобода и творчество неразрывно связаны: «Тайна творчества есть тайна свободы. Понять творческий акт и значит признать его неизъяснимость и безосновность»2. Рассмотрение человека как существа, одаренного огромной творческой мощью и в то же время вынужденного подСм.: Зеньковский В. В. История русской философии. Л., 1991. Т. II. Ч. 2.
С. 64-65.
Бердяев А. Н. Смысл творчества // Философия свободы. М., 1989. С. 369.
чиняться материальной необходимости, определяет характер понимания Н. А. Бердяевым таких глубинных вопросов человеческого существования, как вопросы пола и любви. Глубинное основание полового влечения Бердяев видит в том, что ни мужчина, ни женщина сами по себе не есть образ и подобие Бога в полном смысле этого слова. Только соединяясь в любви, они образуют целостную личность, подобную личности Божественной. Это воссоединение в любви есть одновременно творчество, выводящее человека из мировой данности, царства необходимости, в космос, в царство свободы. Любовь творит иную, новую, вечную жизнь.
' Таким пониманием человека определяется подход Н. А. Бердяева к проблеме общественного прогресса. Он не признавал теорий, рассматривавших личность прежде всего как частицу общества, согласно которым исторический смысл ее существования — в выполнении социальных функций и в конечном счете в том, что сделано данной личностью для последующих поколений.
Н. А. Бердяев считал, что личность принадлежит роду, группе, обществу лишь в своем эмпирическом бытии, в мировой данности.
Сущность личности, свободной и творящей, определяется не ее принадлежностью к обществу, но ее принадлежностью к космосу.
При этом свобода и творчество — не привилегия избранных личностей: ими изначально обладает любой человек. Для мировоззрения Н. А. Бердяева характерно признание абсолютной ценности любой личности как принадлежащей подлинному бытию, любого поколения, любой культуры. С этих позиций он критикует учение о прогрессе, обвиняя его в том, что оно «заведомо и сознательно утверждает, что для огромной массы человеческих поколений и для бесконечного ряда времен и эпох существует только смерть и могила... Все поколения являются лишь средством для осуществления этой блаженной жизни, этого счастливого поколения избранников, которое должно явиться в каком-то неведомом и чуждом для нас грядущем»1.
Говоря о предмете и характере философского познания, Н. А. Бердяев подчеркивал трагичность положения философа.
Внешний аспект этой трагичности он видел во враждебном отношении к философии, обнаруживаемом на протяжении всей истории культуры. Философов, всегда составлявших небольшую группу в человечестве, не любят и чего-то не могут простить им теологи, иерархи церкви и простые верующие, ученые и представители разных специальностей, политики и социальные деятели, люди государственной власти, консерваторы и революционеры, инжеБердяев Н. А. Смысл истории. М., 1990. С. 147.
неры и техники, простые люди, обыватели. Видя здесь сложную психологическую проблему, Н. А. Бердяев отмечает, что «каждый человек, не сознавая этого, в каком-то смысле философ... Каждый решает вопросы "метафизического" порядка... И существует обывательская философия тех или иных социальных групп, классов, профессий... Они именно потому и считают ненужной философию»1. Источник драматизма в отношениях философии с религией Н. А. Бердяев видит в столкновении между философией и теологией как столкновении между мыслью индивидуальной и коллективной, когда против свободы философского познания восстают именно философские элементы теологии, принявшие догматическую форму. Вместе с тем он отмечает наличие религиозных притязаний в самой философии. «Великие философы в своем познании всегда стремились к возрождению души, философия была для них делом спасения». Источник драматизма отношений философии с наукой Н. А. Бердяев видит в универсальных притязаниях самой науки, связываемых им со сциентизмом. Однако «научная» философия, считает он, есть философия лишенных философского дара и призвания — она выдумана для тех, кому философски нечего сказать. Философия возможна лишь в том случае, если есть особый, отличный от научного, путь философского познания. Необходимое условие философского познания — философская интуиция, а основа философии — опыт человеческого существования во всей его полноте. Философия не может не быть личной, даже когда она стремится быть объективной. Настоящая философия есть та, которая «мучится смыслом жизни и личной судьбы».
Философия, считал Н. А. Бердяев, неизбежно антропологична;
она познает бытие в человеке и через человека.
В этом разделе предпринята попытка на конкретном материале университетского журнала «Вопросы философии и психологии»
показать, как разрабатывалась в целом одна из важнейших проблем — проблема специфики философского знания в нашей стране в конце XIX — начале XX в.
К 80-м гг. состояние философии в России по сравнению с первой половиной этого столетия значительно изменилось.
Раньше чувствовалось нарастание негативного отношения государственных и церковных структур к преподаванию философии Бердяев Н. А. Я и мир объектов // Философия свободного духа. М., 1994.
С. 238.
(где все еще преобладали германские профессора, конфликтовавшие к тому же с православными установками русской церкви, порой подозрительно относившимися к суждениям приглашенных из-за границы), что явилось одной из причин закрытия в середине столетия философского факультета. Однако период угасания философских споров и размышлений вскоре негативно отразился на состоянии всей культуры. В самой философии возникло много случайного и малопродуманного, резко снизилась и методологическая культура специалистов науки. В науке стал нарастать позитивизм, а в общественных воззрениях молодежи — нигилизм и антиклерикализм. К 70—80-м гг. стали ощутимы отставание российской философии от западной и отрицательное влияние этого отставания на развитие всей культуры. Усилилась потребность в умозрительной, систематической разработке проблем, которыми некогда занимались передовые умы России. Такие тенденции все больше проникали в духовные академии и в среду естественно-научной интеллигенции.
Возникла потребность в налаживании обсуждения философско-мировоззренческих и общеметодологических проблем прежде всего среди научной интеллигенции и в возобновлении систематической подготовки молодых философских кадров.
Все это привело к созданию в стенах Московского университета Психологического общества (1885), а затем и его печатного органа — журнала «Вопросы философии и психологии» (1889). Основателем и первым председателем общества был философ М. М. Троицкий. Общество объединяло как философов (Н. Я. Грот, М. И. Владиславлев, Л. М. Лопатин, Э. Л. Радлов), так и представителей нефилософских наук (психиатры С. С. Корсаков, А. Я. Кожевников, невропатологи В. П. Сербский, И. А. Сикорский, физиологи И. М. Сеченов, В. Я. Данилевский, историк В. О. Ключевский, правовед М. М. Ковалевский, математик Н. В. Бугаев и др.). По характеру заслушанных здесь докладов и опубликованных в журнале статей было видно, что это было широкое сообщество деятелей науки и культуры.
Журнал (как и общество) стал с самого начала не только детищем Московского университета, хотя и являлся прежде всего плодом комплексных усилий; он был философским органом целого сообщества деятелей культуры Москвы, в чем следует с полным правом усматривать еще одну историческую заслугу Московского университета и университетских ученых.
Возник парадокс: правительство закрывало доступ молодежи к философскому образованию, а Московский университет, наоборот, вовлекал в философские обсуждения широкие слои молодеРусская философия XIX — начала XX в. жи, стремящейся к философскому осмыслению важных проблем мировоззрения. Московский университет становился общероссийским национальным центром по разработке философских проблем науки и культуры.
Среди редакторов журнала были известные мыслители и общественные деятели: Н. Я. Грот, Л. М. Лопатин, В. В. Преображенский, С. Н. Трубецкой и др. Всего за время его существования, т. е. за 29 лет, вышло 142 тома, в которых было опубликовано почти две тысячи статей и рецензий.
Редакция с самого начала отказалась от публикации случайных статей, что могло бы привести к хаотическому набору информации. Важно было подбирать наиболее существенные и важные для философских раздумий материалы. Вводя в оглавление журнала слово «вопросы», редакция подчеркивала тем самым, что будет отбирать наиболее значимые проблемы. Кроме того, речь шла не о полном и окончательном разрешении этих «вопросов», а о правильной их постановке, дозволяющей человеку удовлетвориться некоторыми наиболее вероятными их решениями. Задача не в том, чтобы как можно более увеличить и без того большое количество вопросов философии, а в том, чтобы их сфокусировать и свести к главным и самым основным. Дело идет не о точном определении самих пределов философского знания. Вопросы всегда останутся, но важно приблизиться к более полному их уразумению. Редактор журнала С. Н. Трубецкой уточнял: задача настоящего философского журнала состоит не в том, чтобы плодить возможно большее количество вопросов философии и психологии, но скорее в том, чтобы по возможности способствовать их уменьшению, что поведет к решению основной задачи — выработке синтетического мировоззрения. Отношение к разным направлениям в философии формулировалось в следующем положении: приоритет будет не за одним подходом, а за разными, многими, способными давать оригинальное, интересное знание. С этой точки зрения оценивалось и увлечение некоторыми философиями: английской, французской, германской. Ставилась задача осваивать главные течения западноевропейской мысли, но осваивать критически, творчески. Критичность требовалась и по отношению к собственным российским философским работам.
Несмотря на то что редакция стремилась не к произвольному расширению философских тем, а, наоборот, к их сужению и одновременно к их более глубокому осмыслению, все рассматриваемые в журнале вопросы оказывались взаимосвязанными. А их развертывание требовало нередко дискуссий и уточнений исходных каГлава V.
тегорий. Результатом было продвижение по пути систематизации наличного философского знания и расширение круга всеобщих понятий.
Из многообразия обсуждаемых в журнале тем остановимся на наиболее актуальной (как для того времени, так и для нашего) проблеме — специфике философского знания. Для подавляющего числа авторов, что следует заметить, действительным началом философствования явилось взаимоотношение разума и сущего. Этот вопрос фактически расширялся до проблемы соотношения человека и мира, мышления и бытия мира. С. Н. Трубецкой писал:
«Философия стремится к системе цельного знания, и потому предметом ее являются основные начала всякого знания и основные начала сущего. Основным началом всякого знания, всякой науки является прежде всего сам разум, сама мысль, посредством которой мы познаем или понимаем вещи. Поэтому основным вопросом философии может служить вопрос об отношении познающего разума к вещам или к сущему, или же, наоборот, об отношении самого сущего к разуму»1. Таким образом, предметом философии оказывались человек и мир и отношения между ними, а стержневым отношением в рамках этого вопроса становились познавательные, гносеологические отношения. Здесь не указывались еще ни онтологические, ни аксиологические, ни духовно-практические отношения, однако подчеркивание цельного знания в предмете философии и основных начал сущего, изучаемых философией, направляло внимание на дополнение и разработку гносеологического аспекта отношений человека и мира остальными типами всеобщих отношений.
Одним из тех, кто предпринял попытку расширить познавательные отношения некоторыми другими (в рамках основного вопроса философии), был Н. Я. Грот. Он указал на целесообразность дополнить эту сторону теми, которые сближают ее с искусством и религией.
По его мнению, таких субъектно-объектных сторон может быть три (в некоторых случаях он доводил их до четырех).
Философия, по Н. Я. Гроту, есть синтетическое образование, состоящее из нескольких аспектов, одним из которых, конечно, выступают научные обобщающие положения, другой она сливается с искусством, а третьей близка к религиозному знанию. «Философия как целое, — говорит он, — не есть ни наука только, ни искусство, ни религия, а есть философия — и должна всегда и прежВопросы философии и психологии. 1897. № 2 (37). С. 289—290.
де всего остаться сама собою. Но это не мешает философии быть одной своей стороною наукой, ибо она подводит науке итоги, устанавливает для нее общие критерии и методы, указывает ей на ее противоречия и ставит ей новые вопросы. Другою своею стороной философия будет всегда сродни искусству, ибо она объединяет и освещает то, что отгадано художественным чутьем, и творит отвлеченные символы (принципы), охватывающие конкретные образы поэтов, обличает искусство (с точки зрения высшего синтеза идеальных понятий) во лжи и натяжках, указывает ему новые идеалы и новые способы воздействия на действительность. Наконец, есть и сторона, общая у философии и религии, ибо философия служит для религии способом поверки, проведения и утверждения перед разумом истин веры, а также средством устранения из религии всего того, что по существу ей чуждо, что составляет в ней результат личных и случайных людских влияний»1. Философия не ограничивается комплексом этих аспектов. У нее есть своеобразие по сравнению с наукой, искусством и религией. Она нечто большее, чем сумма науки, искусства и религии. Эта специфичность охватывается понятием мудрость. Философия, как утверждает Н. Я. Грот, связана прежде всего с идеей полного и всестороннего познания, с любовью и стремлением к мудрости, т. е.
стремлением к той полноте и совершенству знания, которые необходимы для того, чтобы человек обладал правильными и твердыми критериями деятельности. «Мудрость не есть только знание внешнего мира — она есть прежде всего знание человеком самого себя.
Она не есть только обладание наблюдениями, обобщениями из опыта, выводами рассудка — она есть обладание высшими абстрактными формулами жизни, высшими интуициями чувства — идеалами, приобретенными путем взаимодействия всех духовных сил человека — отправлений логического мышления и богатой фантазии, — всех доступных человеку ощущений и самых возвышенных чувств. И к этой именно полноте и единству всех данных и факторов человеческого сознания всегда стремилась философия»2.
Лишь в единстве отмеченных сторон, с которыми связана и которые объединяет мудрость, мы имеем философию. Нет и не может быть философии, построенной только на науке. Характер философского знания более многогранный, это, по Н. Я. Гроту, комплексный вид знания.
Вопросы философии и психологии. 1890. Кн. 2. С. 112—113.
" Там же. С. 112.
Если мы посмотрим теперь на точки зрения С. Н. Трубецкого и Н. Я. Грота, то увидим контуры мировоззрения, общие для того и другого мыслителя; но у одного они почти полностью ограничиваются научными понятиями или базируются на них, включая еще мудрость, а у второго они выходят за эти структуры и способны включить в себя понятия искусства и религии; но религия, оказывается, есть особая форма мировоззрения. Отсюда разногласия у С. Н. Трубецкого и Н. Я. Грота, хотя оба и отправляются от научного знания.
Подавляющее количество статей в журнале все же признавало за философией близость к науке, порой даже не видя между ними различий. Так, биолог Н. А. Иванцов считал, что философия «внутринаучна», а различие лишь в том, что она объемлет собою сущности явлений и их связь, а «наука» (в том смысле, как это было у Н. Я. Грота) — только явления и факты. Но ни философия, ни наука не выходят за пределы науки.
Большое значение для понимания отношения науки и философии (особенно в гносеологическом аспекте), а также для понимания сущности, состава и форм мировоззрения имела статья В. И. Вернадского «О научном мировоззрении»1 (1902), представлявшая собой начало курса лекций по истории развития физико-химических и геологических наук, читанная в Московском университете.
Рубеж XIX—XX столетий характеризовался, в частности, тем, что среди естествоиспытателей значительное влияние получили позитивистские идеи, отрицавшие положительную роль философии в развитии науки и сводившие философское мировоззрение к сумме естественно-научных положений. Позитивистский подход отделял друг от друга философию и науку, полагая, что наука сама по себе философия. Основоположник позитивизма О. Конт утверждал, что его концепция кладет конец якобы не только признанию действия сверхъестественных сил в природе, но и всякой философии, как опирающейся на нематериальные абстрактные сущности.
В. И. Вернадский одним из первых российских естествоиспытателей показал ненаучный характер контовской трактовки соотношения философии и науки. На значительном историко-научном материале он показал наличие нескольких форм мировоззрения, весьма специфических, но несводимых к той, которую О. Конт квалифицировал как «позитивное мировоззрение». То, что О. Конт называл «мировоззрением», было лишь Вопросы философии и психологии. 1902. Кн. 65. С. 1409—1465.
набором наиболее общих естественно-научных сведений, в лучшем случае естественно-научной картиной мира, а не мировоззрением. Что касается «мировоззрения», то к таковому относится, по В. И. Вернадскому, «научное (по своему генезису) мировоззрение», «философское мировоззрение». Контовская конструкция, полностью исключающая из себя человечески-ценностный компонент, — это лишь конгломерат разрозненных естественно-научных данных, это действительно позитивизм (набор позитивных натуралистских сведений), но вовсе не философия; она может иметь значение как нечто подобное науковедению (да и то при определенных условиях), но не как философия и даже не как наука.
Без науки В. И. Вернадский считал невозможным само существование философии. Ее возникновение было немыслимо без появления первых научных сведений о Земле, животных, человеке, космосе, т. е. от зарождавшихся еще в магии, в недрах мифологическо-религиозного воззрения элементов знания. Широкое развитие науки (с XV—XVI вв.) — это уже значительное продвижение вперед данного мировоззрения, и его он называл «новым научным мировоззрением».
В. И. Вернадский предостерегал против отождествления понятия «научное мировоззрение» с понятиями «наука», «истина», «научно-истинностное знание». Он писал: «Научное мировоззрение не есть научно-истинное представление о Вселенной — его мы не имеем; оно состоит из отдельных известных нам научных истин, из воззрений, выведенных логическим путем, путем исследования материала, исторически усвоенного научною мыслью, из извне вошедших в науку концепций религии, философии, жизни, искусства, концепций, обработанных научным методом; с другой стороны, в него входят различные чисто фиктивные создания человеческой мысли — леса научного искания. Наконец, его проникает борьба с философскими и религиозными построениями, не выдерживающими критики научным методом — иногда даже в форме мелочных — с широкой позиции ученого — проявлений; оно охвачено борьбой с противоположными научными взглядами, среди которых находятся элементы будущих научных мировоззрений». Несмотря на многоразличный гносеологический характер научного мировоззрения (а в нем, кроме научных истин, имеются и заблуждения, и гносеологические неопределенные знания), все же ведущим и главным оказывается Вопросы философии и психологии. 1902. Кн. 65. С. 1456.
научно-истинностное знание, объединяющее вокруг себя все остальные разнородные комплексы.
Второе, что отмечает В. И. Вернадский и что входит, с его точки зрения, в «научное мировоззрение» (здесь его трактовка также расходится с тем, что имелось у О. Конта), — это не вообще сумма, или набор, результатов научных исследований, а только те их результаты, которые существенны для понимания единой картины мира, для ее общего понимания Вселенной. Так, описание ландшафта Австралии, конечно, интересно, но оно ничего нового не дает для понимания мира; другое дело — законы Ньютона, эволюционная теория Ч. Дарвина: они определяют новое мировйдение, а потому и составляют неотъемлемые части «научного мировоззрения». Устремленность научного мировоззрения на познание сущности природных явлений (а не только феноменологических их сторон) — эта его направленность отличает его также от «позитивного» мировоззрения О. Конта, ограниченного лишь внешним, феноменологическим описанием явлений мира.
В. И. Вернадский верно отметил еще несколько слабых мест в построениях позитивистов. Он критикует О. Конта и его последователей за отрицание исторически прогрессивной роли философии и за устранение личностно-ценностного содержания. Так, «аппарат научного мышления груб и несовершенен; он улучшается главным образом путем философской работы человеческого сознания. Здесь философия могущественным образом, в свою очередь, содействует раскрытию, развитию и росту науки»1. Одно из наиболее важных замечаний В. И. Вернадского, обосновываемых им в этой статье и направленных против позитивистов, следующее: «Никогда не наблюдали мы до сих пор в истории человечества науки без философии, и, изучая историю научного мышления, мы видим, что философские концепции и философские идеи входят как необходимый, всепроникающий в науку элемент во все время ее существования. Только в абстракции и в воображении, не отвечающем действительности, наука и научное мировоззрение могут довлеть сами себе, развиваться помимо участия идей и понятий, разлитых в духовной среде, созданной иным путем. Говорить о необходимости исчезновения одной из сторон человеческой личности, о замене философии наукой, или обратно, можно только в ненаучной абстракции»2.
Вопросы философии и психологии. 1902. Кн. 65. С. Как видим, журнал не только отвергает в качестве теоретически несостоятельной доктрину «позитивной формы мировоззрения», противопоставляя ей по сути новую концепцию «научного мировоззрения», но и отстаивает незыблемость философской традиции (вспомним хотя бы «Письма об изучении природы»
А. И. Герцена) о неразрывности и плодотворности связи естествознания и философии.
В. И. Вернадский показал также существенное отличие естественно-научного творчества от философского. Философия способна концентрироваться прежде всего на духовной стороне человека, а естествознание — на внешней. В философии, отмечал он, всегда выступает вперед углубление человека в самого себя, всегда идет перенос индивидуальных настроений наружу, выражение их в форме мысли. При необычайном разнообразии индивидуальностей и бесконечности окружающего мира каждое такое самоуглубление неизбежно дает известные новые оттенки, развивает и углубляет различным образом разные стороны бесконечного. Во всякой философской системе безусловно отражается настроение души ее создателя.
В философии есть и положения «натуральной науки» и искусства. Но если в натуралистском взгляде ведущими являются положения науки, то в философии — субъективный момент, личностное выражение индивида, его самоуглубление и оформленность именно своего отношения к миру.
Таковы основные положения статьи В. И. Вернадского.
Против его точки зрения на взаимоотношение науки и философии выступило немало противников. Среди же его сторонников наиболее последовательным оказался Л. М. Лопатин. Он считал неверным утверждение теоретических оппонентов В. И. Вернадского, будто философия и наука несовместимы в гносеологическом плане, будто за наукой — истина, а за философией — личностное знание. И в науке, считал Л. М. Лопатин, немало субъективного, немало гипотетического, как и в личностном знании — объективного. В этом отношении философские утверждения и научные суждения гносеологически совместимы. И, не соглашаясь с В. И. Вернадским, несколько преувеличивавшим субъективность философов, он остановился далее на вопросе об истине в философии и частных науках. В результате пришел к выводу, что и в науке, и в философии имеют место конвенциальные (необязательные для каждого) утверждения. В философском знании есть, конечно, и общепризнанные положения. К таковым относятся: принцип тождества (всякая вещь есть то, что она есть, а не что-нибудь другое), 9- закон причинности (всякое действие имеет причину, и всякая причина обнаруживается в действии), принцип субстанциальности (во всяком действии, явлении и состоянии что-нибудь действует, является и испытывает состояния), принцип объективности нашей мысли.
Можно ли сомневаться в этих утверждениях? Конечно. Однако, тщательное продумывание этих положений и внимание к нашему опыту приводит к преодолению таких сомнений; в них можно отвлеченно сомневаться (что имело место в истории философии), но их нельзя последовательно и до конца отвергнуть.
К общепризнанным философским утверждениям, по мнению Л. М. Лопатина, можно отнести также следующее: признание нашего собственного бытия как сознающих существ; признание нашей способности действовать от себя, по собственному почину и по своей воле; признание других одушевленных существ, кроме нас, или общее признание реальности чужого сознания; признание бытия внешнего мира или вообще отличной от нас и по отношению к нам самостоятельной действительности и нашей принудительной зависимости от нее. Л. М. Лопатин замечает, что он не ставит целью перечислить все общепризнанные философские положения — он дает только некоторые из них (и, кстати, останавливается на их разборе), чтобы лишь показать наличие таковых в составе философского знания.
Отступления от одного какого-либо принципа философии, или аксиомы, ведет к путанице в самих основаниях мировоззрения. Одним из выводов Л. М. Лопатина является следующий:
«Действительно существуют общепризнанные философские истины, притом обладающие непосредственно убедительным, аксиоматическим характером. Сомневаться в этих истинах можно, но от них нельзя серьезно отказаться. Поэтому их по справедливости можно называть аксиомами философии. В этом особенность философии, общая у нее с математикой, что в ней есть аксиомы, т. е.
общепризнанные и общепонятные положения, хотя это редко желают заметить даже сами философы. Напротив, в науках опытных едва ли можно говорить о каких-нибудь общих положениях, непосредственно убедительных для каждого ума: едва ли их возможно указать в физике, химии или биологии... Эти истины должны быть обязательны для всех, но в действительности они являются обязательными лишь для людей, знающих эти науки». Существование философских положений аксиоматического характера, подчеркиВопросы философии и психологии. 1904. Кн. 1. С. 126.
вает Л. М. Лопатин, вовсе не избавляет от совершенной необходимости их умозрительного анализа, установления их действительного смысла, их рационального оправдания против возможных нападок скептицизма. Как бы ни казалась убедительной какая-нибудь истина, раз в ней возможно продуманное и логически обоснованное сомнение, она нуждается в оправдании.
Журнал «Вопросы философии и психологии» в нескольких своих статьях, как мы видим, осветил и разработал дальше вопросы, связанные с сущностью мировоззрения, его структурой, формами, взаимоотношением философского мировоззрения и естественно-научным познанием, его связью с личностью, субъективностью, многогранностью самого философского познания, наличием общности философского знания и научного знания (в частности, в проблеме их аксиоматичности, а также методологичности) и т. п.
Следует отметить публикации князя С. Н. Трубецкого, в частности его работы «О природе человеческого сознания»1 и «Основания идеализма»2. В них поставлен вопрос о философии как системе категорий, показано значение систематизации всеобщих категорий для решения ряда онтологических и гносеологических проблем, изложена точка зрения автора на существо философии как метафизики, на логическую дедукцию категорий, значение систематизации категорий для развития историко-философских традиций; здесь же предпринят внутренний анализ сознания, охарактеризовано эмпирическое учение о сознании, раскрыты структура и функции абстрактного идеализма и т. д. Он принимал за первооснову мира нечто сходное с Мировой душой неоплатоников. Это не идея Бога и не идея материи, но особая «организация» — «вселенская чувствующая организация» (идея Бога, как и многие другие идеи, — лишь «метафизические гипотезы»). Более доказанным, по его мнению, является положение, что время вечно и обладает объективной универсальностью. Первопричины нет:
«Мы нигде не можем открыть первой причины — причины как таковой». Пространство и время могут быть истинны, внутренне наполнены лишь абсолютной полнотою и вечностью; они суть формы этой идеальной полноты. Вместе с тем они взаимосвязаны с чувствующей вселенской и индивидуальной организацией. «Чувственный мир, — отмечается в журнале, — предполагает проВопросы философии и психологии. 1889. Кн. 1; 1890. Кн. 3, 6, 7.
Там же. 1896. Кн, 31-35.
О природе человеческого сознания. Кн. 7. С. 47.
странство и время, которые суть общие априорные формы всего чувственного; и поскольку все чувственное предполагает чувственность, есть универсальная, трансцендентальная чувственность, обусловливающая пространство и время. Мир явлений предполагает причинную связь явлений и некоторые другие общие условия, общие формы объективного бытия, без которых он немыслим; и поскольку нет объекта без субъекта, поскольку нет явления без сознания, которому оно является, — общие формы объективного бытия суть вместе с тем априорные формы или категории этого сознания. Есть, стало быть, трансцендентальная чувственность и трансцендентальное сознание, обусловливающее мир»1.
С. Н. Трубецкой указывает, что открытие универсальных форм в чувственном восприятии и сознании человека составляет бессмертное открытие И. Канта. Но, не признавая иного сознания, кроме субъективного, И. Кант впал в противоречие, ибо трансцендентальная чувственность, обусловливающая пространство и время, трансцендентальное сознание, обусловливающее мир, не могут быть субъективными. Универсально-космическая чувственность объективна по отношению к индивидуальному сознанию.
Вселенская чувственная организация высшей своей формой имеет сознание, но ему присущи основные признаки «предсознания», а потому мы вправе ее считать как составляющей единую «вселенскую сознающую организацию». Она-то и есть первооснова бытия.
Индивидуальное сознание обусловлено физиологической организацией и социальными отношениями. И хотя оно в каждом конкретном случае самобытно, в целом оно соборно. В мире есть одна правда, одна истина. И, отражая внешнюю реальность, индивидуальное сознание воспроизводит в той или иной степени (в форме категорий) структуру универсально-космической чувственности и отношений предметного бытия. «...Эти общие логические формы, эти категории, которым подчинена наша мысль, суть в то же время внутренние законы, формы, категории сущего. Логический принцип нашего знания есть в то же время и универсальное начало познаваемого нами сущего (онтологический принцип)»2.
Философские категории — это всеобщие понятия сознания (родового, или соборного, сознания человечества). «Наша О природе человеческого сознания. Кн. 3. С. 185.
Основания идеализма // Вопросы философии и психологии. 1896.
Кн. 31. С. 76.
мысль, — пишет С. Н. Трубецкой, — объективна и логична лишь постольку, поскольку она сама имеет достаточное основание в сущем. Категории мысли логичны не потому, что они суть продукты чистой деятельности рассудка, а потому, что они имеют достаточное основание в сущей действительности, т. е. только в том случае, если они имеют онтологический характер; они истинны не потому, что они разумны, но разумны потому, что они истинны или необходимо предполагаются таковыми»1. Из этого следует возможность истинности философского знания и согласования позиций между философами.
В философии, однако, нередки ошибки и односторонность.
Для того чтобы свести их к минимуму, следует придерживаться прежде всего установки, что «самое одностороннее философское учение не может ограничиться какою-либо одной категорией, сводя к ней все остальные. Живая человеческая мысль необходимо предполагает все категории, и там, где некоторые из них утверждаются исключительно, отвлеченно от прочих, мы необходимо сталкиваемся с логическими противоречиями. Но этим-то и определяется задача систематической критики отвлеченных определений сущего»2.
С. Н. Трубецкой перечисляет главные категории, а затем подробно анализирует некоторые из них («причинность», «отношение» и др.). Он подчеркивает, что категории суть основные, общие типы отношения мысли к своему предмету — к сущему; это основные формы или способы понимания сущего. Он называет следующие главные категории: качество, количество, реальная зависимость и модальность. Категории «качества» принадлежат общие понятия положительного (реальности), отрицательного (небытия), ограниченного; категории «количества» суть: единство, множество, всеобщность (единство во множестве); категории реальной зависимости суть категории причинности, субстанциальности (или «субстанция»), взаимодействия: в них выражается связь причины и действия, субстанции и признаков, или взаимная зависимость;
наконец, категории модальности суть понятия возможности, действительности, необходимости, в которых выражается общий характер отношения мысли к сущему.
Исследования общих форм познания сущего, т. е. всеобщих понятий, категорий, составляют основную задачу метафизики.
Основания идеализма // Вопросы философии и психологии. 1896.
Кн. 32. С. 240.
Там же. С. 248-249.
Метафизика — наука о сущем и о способах понимания сущего.
«Метафизика дает теорию явления вообще: в этом смысле она и есть в одно и то же время и наука о сущем — как о явлении, и теория познания»1. Такая наука, по мнению С. Н. Трубецкого, составляет главную часть философии. В ней, в ее категориях должно фокусироваться содержание философского знания. Она должна стать фактором, влияющим позитивно на усиление объективного характера философии. После всего предшествовавшего развития философии метафизика «становится необходимой дисциплиной для философов самых различных направлений, самых различных миросозерцаний. Именно она способна придать философии научный характер, поскольку она внесет логический порядок в совокупность способов понимания сущего, его мыслимых определений... Здесь заключается единственный способ положить некоторый предел той беспорядочной анархии, которая до сих пор господствует в метафизике и превращает ее в какой-то asylium ignorantiae всевозможных философствующих дилетантов. Метафизика должна быть одной объективной наукой, хотя, разумеется, единство в этой сфере может быть достигнуто с еще большим трудом, чем в других науках»2.
Одной из проблем, предложенных журналом для ознакомления и обсуждения, была проблема философского творчества, в частности вопрос о природе философского сомнения. Надо отметить, что статья на эту тему была, пожалуй, первой в России начала XX в. (таковой она остается и спустя многие десятилетия). Ее автором был В. Ф. Эрн — философ Московского университета, считавший своими непосредственными учителями Л. М. Лопатина и С. Н. Трубецкого. Он выступил с критикой чистого рационализма, а также нигилизма и скептицизма в философии.
Он предостерегает против смещения философского сомнения с теми различными видами скептических систем, которые известны из истории философии. По Эрну, надо различать сомнение и скепсис. Сомнение как внутренняя пламенеющая сила философского испытывания вещей и скепсис как внешний остывший результат сомнительных рассуждений общего почти ничего не имеют, отмечает он. В. Ф. Эрн обращается к логическому анализу сомнения и скептицизма, усматривая в сомнении его позитивную роль в познании, особенно в процессе философствования. Мы Основания идеализма // Вопросы философии и психологии. 1896.
Кн. 31. С. 38-39.
Вопросы философии и психологии. 1896. Кн. 32. С. 260.
вправе сказать, пишет он, что философское сомнение, ничего общего не имея со скептическими системами, не может иметь той противоречивой отрицательной сущности, которую имеют эти последние; оно должно заключать в себе некоторую положительную природу. «Сомнение как неизбежная составная часть философского размышления есть та сила, которая влечет философа к трудностям, к апориям, которая интенсифицирует философские исследования тем, что в самом простом и обычном вскрывает неожиданно сложные наслоения Х'ов, без углубления в трудности Неизвестного философия даже не мыслима... Пафос сомнения прежде всего — "затрудниться" овладеть апориями данной проблемы, впутаться в "узел", проникнуть в детали той связанности и сложной переплетенности, которую неизбежно таит каждая вещь»1. Сомнение, утверждает В. Ф. Эрн, «внутренне связано с мыслью. Оно не вне, а в самых глубинах мысли. Оно внутренне проникает всякую мысль, присутствует в само...шем движении мышления; оно имманентно процессу познания. Не там больше сомнения, где скепсиса больше, а так, где сильнее энергия мысли, не там сомнение доведено до высших степеней, где настроены очень скептично, а там, где движение мысли потенцировано до молниеносных сверканий. Где нет сомнения — там просто нет мысли... Сомнение, будучи имманентно актам познания, будучи заложено в самой природе философской мысли, есть то, чем движется мысль, оно есть перводвигатель философского мышления.
Сомнение это... имманентное мысли влечение, которое конституирует философскую мысль, как явление своего рода, занимающее совершенно самостоятельное место среди других типов человеческой мысли и не сводимое ни на что другое». Сомнение не следует понимать как чистый аффект; но в то же время оно не есть чисто умственное явление. Оно не укладывается в обычные схемы психологии. «Философское сомнение — это тот скрытый двигатель, которым созидаются все философские построения, это тот таинственный деятель, который творит подобно невидимым силам природы. Каждая деталь мысли у каждого истинного философа проникнута изнутри философским сомнением, каждый изгиб мировоззрения им вызван, архитектурный рисунок всего построения им вдохновлен. И в то же время у наиболее великих представителей философского сомнения нет сомнения как внешнего метода, как сознательно принятого шаблона. Они не скептиВопросы философии и психологии. 1910. Кн. 105. С. 322.
Там же. С. 321-322.
ки, они искатели»1. Рассматривая далее положительную природу философского сомнения, В. Ф. Эрн подчеркивает, что истинная задача философского сомнения не в том, чтобы суживать рамки философского искания, не в том, чтобы уменьшать размеры и величину задачи, стоящей перед философом. Подлинная природа философского сомнения заключается в вечно живом искании такой философии, которая соответствовала бы размерам загадки.
«Корень такого сомнения, — считает В. Ф. Эрн, — во все более глубоком проникновении в сущность загадки, в растущем удивлении перед противоречиями всего данного, а два ствола такого сомнения — творчество положительных взглядов, созидание все новых постижений — и идущая рука об руку с этим критика всех существующих мировоззрений, как недостаточно охватывающих мировую загадку, как недостаточно ею проникнутых, как не вполне адекватных этой загадке. Задача философского сомнения, — указывает он, — чисто положительная: в каждом данном вопросе, в каждой детали проблемы — устранять и разбивать положительные воззрения, свои или чужие, лишь для того, чтобы заменить их другими, более гибкими, более обширными, более живыми»2.
В журнале Московского университета за 1897 г. (в книгах и 39) была опубликована статья действительного члена Психологического общества философа Г. Е. Струве «Способности и развитие философствующего ума». Г. Е. Струве справедливо отмечает, что различные исследования, касающиеся сущности философии, но не принимающие во внимание характера философствующего ума, остаются в сфере отвлеченных рассуждений и не могут поэтому иметь жизненного значения; философия существует и развивается только в философе; за пределами его умственной деятельности ее вовсе нет. Настоящее жизненное значение, указывает он, свойственно не философии, хранящейся в книгах, но философии, проявляющейся и действующей в живом уме; из этого следует, что всякого рода теоретические и историко-критические исследования о философии, о ее сущности, задачах и цели должны быть непременно пополнены анализом философствующего ума, его способностей и развития. Какие же можно выделить типичные способности философствующего ума? В истории человеческой культуры, по мнению Г. Е. Струве, наблюдается множество разнообразных проявлений философских способностей. Сколько различных основных философских стремлений и различных направВопросы философии и психологии. 1910. Кн. 105. С. 309.
Там же. С. 317-318.
лений в философии, столько же, можно сказать, и различных типических личностей, умов, работающих над вопросами философии. Во всех из них наблюдаются, конечно, известные общие черты, характеризующие всякого философа, подобно этому во всех отдельных задачах философии и в разных философских взглядах обнаруживаются известные общие черты философии, как своеобразного проявления умственной жизни. Тем не менее эти общие черты философствующего ума принимают индивидуальную форму в каждой отдельной личности и придают ее философствованию отличительный, только ей одной свойственный характер.
Правда, не подлежит сомнению, что чем высшими способностями одарен философствующий ум, чем личность философа более развита, подчеркивает автор, тем теснее соединяются в нем различные типические стремления философии, тем плотнее сосредоточиваются в его индивидуальности такие черты, которые обыкновенно рассеяны по отдельным философствующим умам, не обладающим столь многими и столь разнообразными способностями. Гений на поприще философии, служащий по своему умственному развитию и образу жизни идеалом философа, представляет в самом деле известное соединение всех основных способностей философствующего ума и становится вследствие этого путеводною звездою для возможно полного решения задач философии. «Из сущности философии и ее задач, — пишет далее Г. Е. Струве, — вытекают известные черты ума, занимающегося философией, черты, характеризующие философа, мыслителя вообще... Можно признать, что философия — проявление самостоятельной мысли, стремящейся при помощи критики к общему мировоззрению... Следовательно, от философа требуются: 1) самостоятельность и независимость мышления, 2) критичность и 3) способность обнять умом основные вопросы человеческого знания, образовать цельное мировоззрение».
После рассмотрения того, как проявляются способности философствующего ума в истории человеческой культуры и в развитии отдельных философских личностей, Г. Е. Струве формулирует основной закон развития философствующего ума. И в истории человечества, и в индивидуальном развитии, утверждает он, представлены основные моменты процесса раскрытия возможностей человека. Диалектика, вырабатывающая общие понятия под влиянием субъективных порывов чувствования; критическая мысль, разбирающая эти общие понятия с целью определить объективные основания познания, и, наконец, научное воззрение на Вопросы философии и психологии. 1910. Кн. 105. С. 417.
мир — вот главные моменты этого развития. История философии обнимает собою как последовательное чередование главных типов философствующего ума, так и их органическое сочетание при постепенном разрешении существенных задач философии.
Впервые в истории философской мысли журнал «Вопросы философии и психологии» поставил вопрос о характере связи философии и политического режима.
Само взаимовлияние философии и политики было очевидным еще со времен античности (вспомним хотя бы концепцию государства в трудах Платона). Однако в ту эпоху, когда господствовала механистическая методология, связь философии и политического режима понималась неявно как однолинейная зависимость.
Здесь даже не видели какой-то проблемы. Такой подход был присущ и представителям марксизма в XIX и XX вв.: считалось, что пролетарская идеология соотносима только с философией диалектического материализма. Да и в 90-е гг. XX столетия некоторые «аналитики» внедряли в сознание людей мысль о том, что за сталинистский политический режим в СССР «ответственна» вполне определенная диалектико-материалистическая философия. Отсюда уже иная, противоположная цель — опорочить вообще философию, которая будто бы приносит только вред политическому устройству; отсюда и вывод о необходимости ее выкорчевывания из общественной жизни. Столь же примитивным и несостоятельным был взгляд, будто фашистский политический режим в Германии 30-х — первой половины 40-х гг. всецело вытекал из философских построений Ф. Ницше и М. Хайдеггера.
Нетрадиционное осмысление этой проблемы еще до Октября 1917 г. было дано в статьях доцента Московского университета П. И. Новгородцева (в ряде номеров журнала «Вопросы философии и психологии» — впоследствии она явилась основой его книги «Об общественном идеале»). В ней указывалось, что философ, если он действительно философ, имеет свои специфические задачи в области социальной философии и непосредственно не должен заниматься вопросами государственного устройства. Этим занимаются политики, специалисты иного плана, а на них оказывают влияние многие факторы, среди которых могут находиться самые разные общефилософские идеи. На них-то и лежит прямая ответственность за тот или иной политический режим. Представление о существовании однозначной связи между политическим режимом и философией Новгородцев считает пережитком прошлых эпох, когда головы затмевали однозначно механические связи Ньютона — Галилея и когда из истории, убеждающей в вероятностных соотношениях сложных систем, своевременно не делали выводы. Философы, конечно, не обходят вопросов, связанРусская философия XIX — начала XX в. ных с конкретным политическим режимом. Но, во-первых, они при этом становятся политиками, оставляя в стороне свое дело, к которому призваны, а во-вторых, их рекомендации в сколь-нибудь широком объеме, о чем свидетельствует сама история, не принимают в расчет профессиональные политики. У философа применительно к политической реальности другие задачи. «В содержание общественной философии, — писал Новгородцев, — вовсе не могут войти ни построения абсолютно гармоничных "последних" состояний, ни представления о переходе к этим сверхприродным формам жизни. Общественная философия должна указать путь к высшему совершенству, но определить этот путь она может лишь общими и отвлеченными чертами. В этом могут признать ее неполноту и границу; но прежде всего она сама должна с ясностью представить себе эту границу, чтобы не впасть в недоразумения и ошибки»1. Функции философии, по Новгородцеву, состоят лишь в разработке общественного идеала, который может быть положен затем в основание самых разных конкретных представлений о государственном устройстве. «Оставаясь на почве чисто философского анализа, далее этого определения идеала, как вечного требования, идти нельзя»2. Философское разрешение этой проблемы не может иметь в виду указания конкретной программы действий. Общественный же идеал устанавливается философией в связи с основной нравственной нормой, каковою является понятие личности в ее безусловном значении и бесконечном призвании. Жизнь личности колеблется между двумя полюсами:
стремлением к индивидуальному самоутверждению и тяготением к безусловному и сверхиндивидуальному. Безусловный принцип личности с необходимостью приводит, подчеркивает Новгородцев, к идее всечеловеческой, вселенской солидарности. Общественный идеал можно определить как принцип свободного универсализма. Между философией и политикой (или политическим режимом) — множество посредствующих звеньев, одним из которых и является общественный идеал в его конкретном виде. Вследствие этого и других обстоятельств указанная связь вовсе не однолинейная, а вероятностная (одно-многозначная или, как можно сказать, много-многозначная). Она обусловливает, с одной стороны, необходимость философии в целом для политического режима, а с другой — необязательность политических лидеров в своей реальной политике ориентироваться только на одну какую-то философскую систему (или даже какую-то ее часть). В центр построений Вопросы философии и психологии. 1911. Кн. V (ПО). С. 497.
общественной философии должна быть поставлена не будущая гармония истории, а вечный идеал добра, ибо не в связи с будущим, а в связи с вечным получает значение и оправдание каждая эпоха. Центром и целью нравственного мира является человек, живая человеческая душа, которая не может быть принесена в жертву обществу и его устроению помимо личности с ее потребностью свободного самоопределения, как это мы находим во всех утопиях.
Журнал «Вопросы философии и психологии» сыграл выдающуюся роль в развитии отечественной философии и науки, потому что стал не только хранилищем трудов замечательных русских философов, психологов, естествоиспытателей, ученых многих специальностей, но и ценнейшим источником для тех современных философов, которые продолжают работать над многочисленными проблемами, поднятыми на щит их предшественниками. Мы же ограничились рассмотрением небольшого круга статей, посвященных одной из актуальнейших, на наш взгляд, проблем — специфике философского знания, и с удовлетворением отмечаем, что научная мысль, как о том свидетельствует содержание журнала, постепенно приближалась к убеждению в том, что философское знание есть комплексный вид знания, цементирующий всю духовную культуру.
ГЛАВА VI
МАРКСИЗМ В РОССИИ И СССР
Одним из крупнейших направлений философской мысли XIX в. и особенно XX столетия явился марксизм. Несколько десятилетий назад Бертран Рассел отмечал: «Почти половина мира сегодня — это страны, которые верят в марксистские теории»1.Каковы же были исторические предпосылки возникновения марксизма?
Социальные условия. Социально-экономические и классово-политические предпосылки формирования философии марксизма заключены в особенностях развития Европы первой половины XIX в. Несоответствие производственных отношений капитализма характеру производительных сил проявилось в экономическом кризисе 1825 г. Антагонистическое противоречие между трудом и капиталом обнаружилось в выступлениях рабочего класса: в восстаниях французских рабочих в Лионе ( и 1834), силезских ткачей в Германии (1844), в развертывании чартистского движения в Англии (30—40-е гг. XIX в.). Возникла потребность в теории, способной вскрыть сущность, перспективу социального развития, служить средством построения общества, свободного от капиталистической эксплуатации, средством преобразования социальных структур. Требовались научное обобщение опыта классовой борьбы пролетариата, разработка его стратегии и тактики.
Марксистская концепция общества и социальных отношений, создававшаяся в результате осмысления уроков социально-политических движений, складывалась во взаимосвязи с формированием нового мировоззрения. Становление же такого мировоззрения требовало постановки задач по ассимиляции и переработке всего ценного, что было в научной мысли той эпохи.
К естественно-научным предпосылкам формирования марксистской философии относится ряд открытий начиная с космогонической теории И. Канта. Наиболее важными для выявления диалектики природы явились: 1) открытие закона сохранения и превращения энергии (оказалось, что не оторванными друг от друга, а взаимосвязанными являются механическое и тепловое движеРассел Б. Мудрость Запада. Историческое исследование западной философии в связи с общественными и политическими обстоятельствами. М., 1998. С. 411.
ние, тепловое и химическое и т. п.); 2) создание клеточной теории, раскрывшей связи между всеми органическими системами и намечавшей связь с неорганическими образованиями (размножение кристаллов и их устройство в то время казались очень близкими к клеткам); 3) формирование эволюционной концепции органического мира Ж.-Б. Ламарка и особенно Ч. Дарвина; она показывала связь органических видов и их восходящее развитие на основе противоречий.
Общественно-научные, теоретические предпосылки возникновения марксизма следующие: классическая английская политэкономия (учения А. Смита и Д. Рикардо), французский утопический социализм (К.-А. Сен-Симон, Р. Оуэн, Ш. Фурье), французская история периода Реставрации (Ф.-П.-Г. Гизо, Ж.-Н.-О. Тьерри и др.); в трудах последних впервые было дано представление о классах и классовой борьбе в обществе.
Философскими предпосылками явились французский материализм второй половины XVIII в. и немецкая классическая философия в лице диалектика Гегеля (1770—1831) и антропологического материалиста Л. Фейербаха (1804—1872).
Отправляясь от идеализма гегелевской концепции и испытав в процессе формирования своего мировоззрения сильное воздействие со стороны фейербаховского материализма, К. Маркс и Ф. Энгельс синтезировали то лучшее, что в них было; итогом явилась переработка идеалистической диалектики на основе материалистических принципов. Параллельно с этим процессом, вплетаясь в него, шли разработка политэкономических проблем и включение в философское осмысление политэкономической информации о развитии общества. В марксистской философии появилось новое содержание, отсутствовавшее в прежних философских системах, но выработанное на базе внутренней преемственности в решении ряда кардинальных проблем. Итогом стало возникновение нового взгляда на общество — исторического материализма, явившегося важнейшей частью общего мировоззрения — диалектического материализма, преобразовавшего во многом традиционное содержание философского мировоззрения.
Важными вехами на пути становления марксистской философии стали труды К. Маркса «К критике гегелевской философии права»
(1843), «Экономическо-философские рукописи» (1844), совместно с Ф. Энгельсом созданная книга «Святое семейство» (1845) и написанные К. Марксом «Тезисы о Фейербахе» (1845); в 1845— 1846 гг. К. Маркс вместе с Ф. Энгельсом подготовил рукопись щета философии». Последующие труды основоположников марксизма, включая «Капитал» К. Маркса и «Диалектику природы»
Ф. Энгельса, можно считать дальнейшим развитием принципов новой философии и вместе с тем приложением диалектико-материалистических принципов к познанию общества и природы.
Сущность нового, внесенного марксизмом в философию, можно проследить по следующим линиям: 1) по функциям философии; 2) по соотношению в ней партийности, гуманизма и научности; 3) по предмету исследования; 4) по структуре (составу и соотношению) основных сторон, разделов содержания; 5) по соотношению теории и метода; 6) по отношению философии к частным наукам.
К. Маркс и Ф. Энгельс провозгласили главным назначением философии задачу быть орудием освобождения рабочего класса, всех трудящихся от эксплуатации и духовным средством созидания коммунистического общества. При этом подчеркивалось, что философия должна разрабатываться на основе науки, а гносеологической ориентацией субъекта партийности должна стать ориентация на максимально достоверное знание. Лишь объективное знание способно стать орудием эффективного преобразования социальной действительности. Считалось (по крайней мере, теоретически), что всякая найденная истина или сформулированная на ее основе теория полезна пролетариату. «Все теории хороши, если соответствуют объективной действительности»1. Марксизм кровно заинтересован в объективном, всестороннем познании общества и природы: «Нам нужна полная и правдивая информация. А правда не должна зависеть от того, кому она должна служить». Только эта объективность, вся полнота правды и позволяют пролетариату успешно преобразовывать общественные отношения и природу в его интересах, в интересах человечества.
Интересы человечества, о которых заявлялось в марксизме, логически вели к признанию гуманизма как принципа действия.
Борьба с эксплуататорами предполагала лишь свержение политической власти владельцев капитала и превращение этих владельцев в тружеников производства. Гуманизм К. Маркса и Ф. Энгельса вытекал из анализа отчуждения как всеобщего состояния человечества, обусловленного наряду с разделением труда частной формой собственности.
Ленин В. И. ПСС. Т. 50. С. 184.
Ленин В. И. ПСС. Т. 54. С. 446.
Итак, единство партийности и научности, революционности и гуманистичности — характерная черта марксизма, как она проявилась в нем теоретически в процессе его формирования и развития.
Это единство трех принципов вытекало из нового понимания практики в марксизме. Она стала выходить на первое место среди других понятий марксизма. В «Тезисах о Фейербахе» К. Маркс подверг критике прежний материализм за его созерцательность и идеализм за сведение практики к чисто духовной деятельности.
Сопоставляя теоретическую (умозрительную) деятельность и практику, он отдавал предпочтение практике, предметно-чувственной деятельности человека по изменению систем. Особое внимание он обратил при этом на общественно-историческую деятельность по революционному преобразованию общества, в процессе которой человек меняет не только социальную реальность, но и самого себя. Впервые в истории философии К. Маркс ввел практику в теорию познания. Практика становилась исходным пунктом, движущей силой, критерием истины и целью познания.
Марксистская философия, включившая в себя понятия «практика», «общественное бытие», «общественно-экономическая формация» и т. д., стала специфичной (по сравнению с предыдущими философскими системами) по своем предметному основанию. Несомненно, между ними оставалось много общего. Старый материализм и материализм марксистский остались предметно «тождественными» в том смысле, что принимали материю в качестве первичной субстанции, являлись учением о всеобщем в системе «мир — человек». Но они оказались нетождественными так же, как не тождественны явления и сущность, фрагментарные сущности и тотальная сущность. К. Маркс и Ф. Энгельс впервые в истории философии разработали на базе материализма законы диалектики, которые связали между собой три основные сферы реальности: природу, общество и мышление; они обнаружили глубинное единство всей развивающейся (а не статичной) действительности.
Благодаря открытию всеобщих законов развития сам предмет философии становился динамичным. Это позволило перевести проблему предмета философии с языка абстрактно-всеобщего (как это было, например, у Шеллинга и Гегеля) на язык конкретно-всеобщего анализа, с односторонне-сущностного уровня (как мы видели это, к примеру, у Фейербаха) на целостно-сущностный уровень. Преобразованию подверглись не только представления о таких сторонах предмета философии, как «мир», «человек», ческого материализма и разработки категории «практика»), но и аксиологические, онтологические отношения, а также представления о всеобще философском методе.
К своеобразию марксистской философии, обеспечивающему ее методологическую эффективность, относится единство ее основных разделов: онтологии (объективной диалектики), теории познания и логики (мировоззренческой, философской или «диалектической»). Между тем в прежней философии имелся разрыв между ними. Даже у Гегеля, провозгласившего принцип единства диалектики, логики и теории познания, «диалектика» замыкалась на абсолютной идее и ее элементах и отсутствовала, как мы уже видели выше, в области явлений неорганической и органической природы. Единство трех важнейших частей философии стало возможным благодаря признанию основных законов диалектики как пронизывающих одновременно и онтологию, и гносеологию, и всеобщую методологию (систему философских принципов познания и практических действий).
Создание марксистской философии означало также установление нового соотношения всеобщего и частнонаучного знания.
«Применение материалистической диалектики к переработке всей политической экономии с основания ее — к истории, к естествознанию, к философии, к политике и тактике рабочего класса — вот что более всего интересует Маркса и Энгельса, вот в чем они вносят наиболее существенное и наиболее новое, вот в чем их гениальный шаг вперед в истории революционной мысли». Результатом применения диалектического метода к политэкономии был «Капитал» К. Маркса, к области органической химии — открытие сторонником марксизма К. Шорлеммером исходной клеточки органической химии (таковой оказались парафины). До К. Маркса и Ф. Энгельса у философов и естествоиспытателей хотя и встречались синтетические трактовки взаимоотношения философии и естествознания (например, в трудах А. И. Герцена), но преобладал все же односторонне-аналитический, метафизический подход:
либо натурфилософия, либо позитивизм. Первый абсолютизировал роль философии в этом взаимоотношении, второй абсолютизировал роль естествознания (его лозунг — «наука сама себе философия»). Диалектико-материалистическая же трактовка, являясь продолжением диалектической традиции, нацелена на установление тесной связи этих сфер освоения действительности. Это позиция, ведущая к установлению интегративных связей между научЛенин В. И. ПСС. Т. 24. С. 264.
10- ной философией и частными науками о природе и обществе.
Предполагалось, что тесная связь с естественными (как и с техническими) и общественными науками позволит марксистской философии, с одной стороны, оказывать позитивное воздействие на научный прогресс, с другой — иметь открытым широкий источник для собственного развития.
Наряду с отмеченными положительными сторонами марксизм имел существенные недостатки в своей философии: недооценка проблемы человека как индивида, переоценка классового фактора при анализе его сущности и экономики при рассмотрении общества, искаженное представление о законе отрицания отрицания (акцент на негации в процессе его применения, а не на синтезе всех сторон предыдущего развития), абсолютизация борьбы противоположностей в развитии (вместо теоретического «равноправия» «борьбы» и «единства» противоположностей), абсолютизация скачков-взрывов (революций в обществе) и недооценка постепенных скачков (в обществе — реформ) и т. п.; на практике марксизм характеризовался отступлением от гуманизма и от провозглашенного им принципа единства партийности с объективностью.
Марксизм как философскую теорию после К. Маркса и Ф. Энгельса развивали их последователи — П. Лафарг (1842—1911), А. Лабриола (1843-1904), А. Грамши (1891 — 1937) и др. Наиболее видными марксистами в России были Г. В. Плеханов (1856—1918) и В. И. Ленин (1870-1924).
Г. В. Плеханов — энциклопедически образованный ученый, крупный философ, исследователь в области экономики, социологии, эстетики, этики. Он перевел на русский язык ряд работ К. Маркса и Ф. Энгельса: «Манифест Коммунистической партии», «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», «Тезисы о Фейербахе» и др. К основным его трудам относятся «Социализм и политическая борьба» (1883), «Наши разногласия» (1885), «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» (1895), «Очерки по истории материализма» (1896), «О материалистическом понимании истории» (1897), «К вопросу о роли личности в истории» (1898), «К шестидесятой годовщине смерти Гегеля» (1891), «Н. Г. Чернышевский» (1890—1892) и др.
С 1875 г. он был участником революционно-народнического движения. Г. В. Плеханов являлся одним из руководителей революционно-народнической группы «Черный передел». От активной поддержки народнической идеологии он перешел затем к марксизму и к критике народнического мировоззрения.
ной Европе). В 1883 г. в Женеве несколько марксистов во главе с Г. В. Плехановым образовали первую русскую марксистскую организацию — группу «Освобождение труда». Одними из основных задач организации были пропаганда научного социализма и критика господствовавших среди русских революционеров народнических взглядов. Г. В. Плеханов был активным пропагандистом марксистских взглядов и получил международное признание как крупный теоретик марксизма. В течение ряда лет он представлял Российскую социал-демократическую партию в Международном социалистическом бюро II Интернационала. В 1903 г., после II съезда РСДРП, Г. В. Плеханов занял меньшевистские позиции и боролся против В. И. Ленина и большевиков по важнейшим политическим вопросам марксизма — о роли пролетариата в революции, об отношении к крестьянству, об оценке государства и т. д. После Февральской революции вернулся в Россию и выступал против курса на социалистическую революцию, считал, что Россия еще не созрела для такой революции, что необходимо постепенное созревание условий для социализма. К Октябрьской революции отнесся крайне отрицательно.
Г. В. Плеханов обосновывал и популяризировал учение марксизма, разрабатывал и конкретизировал его отдельные вопросы, особенно в области социальной философии: о роли народных масс и личности в истории, о взаимодействии базиса и надстройки, о роли идеологии и т. д. Он считал, что ключ к раскрытию существа социальных явлений нужно искать не в природе отдельных индивидов, а в тех отношениях, в которые они вступают в процессе производства. По его мнению, существует два типа производственных отношений: технические («непосредственные отношения производителей в процессе производства»), не носящие классового характера, и «имущественные», которые в классовом обществе имеют классовый характер. Это дало ему основание определять государство не как особый аппарат насилия, а как целое надклассовое образование, возникновение которого может быть в весьма значительной степени объяснено непосредственным влиянием нужд общественно-производительного процесса. В области онтологии и гносеологии он высказал ряд оригинальных идей. Так, он полагал, что материя в качестве источника ощущений представляет собой совокупность «вещей в себе». Органы чувств не механически копируют действительность, но преобразовывают информацию, которая затем предстает в виде «иероглифов», доводящих до нашего сведения то, что происходит в действительности с «вещами в себе». Некоторые из марксистов, в частности В. И. Ленин, склонны были видеть в этом уступку кантианству и причисляли «иероглифизм» Г. В. Плеханова к агностицизму. На самом деле здесь нет ухода в агностицизм, как нет и утверждения о непознаваемости «вещей в себе». Г. В. Плеханов лишь стремился вывести марксистскую теорию познания из тупиков наивного реализма.
Его «иероглифизм» был попыткой признать знаковость как одно из важнейших средств познания, как одно из проявлений творчества разума, преодолевшего не только обманчивость органов чувств (цвета как такового, например, объективно вне человека нет), но и заблуждения, рождаемые сложностью отражения сущности в сознании. Он утверждал, что «иероглифы» хотя и не полностью отражают действительность, но все же несут адекватную информацию о форме, структуре и взаимоотношениях реальных объектов, и этого достаточно, чтобы мы смогли изучить действия на нас «вещей в себе» и, в свою очередь, воздействовать на них.
Г. В. Плеханов отстаивал также объективность пространства и времени. Пространство, считал он, не есть только субъективная форма созерцания (как полагал И. Кант); ему тоже соответствует некоторое объективное «само по себе».
Он раскрывал преемственную связь марксизма с лучшими традициями прошлого и в то же время подчеркивал необходимость творческого его развития.
В. И. Ленин, выступая как теоретик марксизма, переводит данную концепцию в плоскость политики и революционной борьбы. Как организатор и руководитель большевистской социал-демократической партии России и профессиональный революционер, он развивает прежде всего идею классовой борьбы и механизмы осуществления диктатуры пролетариата. В. И. Ленин прошел большой и сложный путь профессионального революционера, о чем сегодня знают все студенты. Он был прежде всего политиком, и в центре его политических интересов находилась идея классовой борьбы, доведенная до идеи диктатуры пролетариата.
Этой идее были подчинены многие его произведения, как, например, «Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов?» (1894), «Что делать?» (1901—1902), «Две тактики социал-демократии в демократической революции» (1905), «Империализм как высшая стадия капитализма» (1916), «Государство и революция» (1917) и др. Исследования В. И. Ленина по экономике, в частности его капитальный труд «Развитие капитализма в России» (1896—1899), также подчинены идее социального преобразования, ликвидации частной формы собственности. Подчиненной политическим задачам оказалась и философия. Н. А. БерМарксизм в России и СССР дяев отмечал: «Все миросозерцание Ленина было приспособлено к технике революционной борьбы»1; «Он требовал сознательности и организованности в борьбе против всякой стихийности. Это основной у него мотив. И он допускал все средства для борьбы, для достижения целей революции... Революционность Ленина имела моральный источник, он не мог вынести несправедливости, угнетения, эксплуатации. Но, став одержимым максималистической революционной идеей, он в конце концов потерял непосредственное различие между добром и злом, потерял непосредственное отношение к живым людям, допуская обман, ложь, насилие, жестокость. Ленин не был дурным человеком, в нем было и много хорошего. Он был бескорыстный человек, абсолютно преданный идее, он даже не был особенно честолюбивым и властолюбивым человеком, он мало думал о себе. Но исключительная одержимость одной идеей привела к страшному сужению сознания и к нравственному перерождению, к допущению совершенно безнравственных средств в борьбе»2. Его философии были присущи все те недостатки, о которых мы говорили, касаясь характерных черт марксистской философии.
Наряду с этим, будучи теоретиком марксизма, В. И. Ленин разработал далее марксизм в позитивном плане, а в ряде случаев выдвинул принципиально новые положения (кроме вышеупомянутых работ, в книге «Материализм и эмпириокритицизм», в «Философских тетрадях», в статье «О значении воинствующего материализма» и др.).
В его трудах освещались под новым углом зрения многие проблемы социальной философии — о сущности, формах и типах государства, о критериальных признаках социальных классов, о союзниках рабочего класса и т. п. На некоторых из проблем общей философии остановимся подробнее.
Проблема материи. Раньше представление о материи отождествляли с веществом, с вещественно-субстратными образованиями.
Получалось, что физическое поле не есть материя, а нечто духовное или в лучшем случае (как, например, у Вл. С. Соловьева) материально-духовное. Некоторые из естествоиспытателей полагали, что открытие полей расширило понятие материи, которым оказалось вещество плюс поле. В. И. Ленин проанализировал в своем философском произведении «Материализм и эмпириокритицизм»
(написано в 1908 г., опубликовано в 1909 г.) это понятие и дал ему Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 96.
гносеологическое определение. «Материя, — отмечал он, — есть объективная реальность, существующая вне и независимо от сознания и отображаемая им». Это определение дано в плане противоположения «Я» и «Мир». Под ним разумеется уже не только вещество и поле, но и антивещество, производственные отношения и многое другое, что существует вне сознания и способно прямо или косвенно воздействовать на него. Можно сказать, что это подлинно мировоззренческо-философское определение, ибо раскрывается через основной вопрос мировоззрения.
Проблема истины. Истина согласно классической (корреспондентской) концепции означала совпадение представлений человека и действительности. В. Й. Ленин не только расшифровал понятие «действительность», под которым можно подразумевать и явление, и сущность, и предмет, и духовное образование (последнему ведь тоже могут соответствовать, а могут и не соответствовать представления познающего субъекта). Он выдвинул положение о субъективной стороне истины и объективном ее содержании. Истина, писал он, — это такое содержание наших представлений, которое не зависит ни от человека, ни от человечества (следовательно, не зависит оно по содержанию и от классов, т. е. истина надклассова и надысторична). В. И. Ленин сформулировал также положение об истине как процессе (при анализе истины в качестве теории): он показал, как соотносятся между собой абсолютная и относительная истины, как из одной относительной истины вырастает другая, более полная.
Проблема практики. В трудах В. И. Ленина впервые подчеркнуто, что практика не только абсолютна (в плане критики агностицизма), но и относительна. Ее нельзя абсолютизировать. Она сама находится в развитии, т. е. может быть менее развитой или более развитой. Не всякая практика может служить критерием истины, а только такая, какая соотносима с уровнем развития теории. Отсюда вытекало, что критерием истины является не практика вообще, а только практика, взятая в ее историческом развитии.
Проблема всеобщего метода познания. В своих «Философских тетрадях» (1914—1916) В.И.Ленин раскрыл структуру («элементы») диалектики как теории и как всеобщего метода. В диалектику оказались включенными не только основные законы развития, но и многие соотносительные категории, выступающие в процессе познания в качестве принципов, регулирующих познавательную деятельность (принцип единства формы и содержания, принцип каузальности и др.). В. И. Ленин раскрыл сущность и значение принципа единства диалектики, логики и теории познания.
Проблема кризиса естествознания. Во времена В. И. Ленина дили материалистические по сути установки естествоиспытателей с их идеалистическими выводами, которые они делали после своих исследований (например, выводы энергетического или конвенционалистского характера). В. И. Ленин подробно проанализировал кризис в физике, выявил его гносеологические, общеметодологические и социально-классовые основания и показал, что одним из важнейших средств его преодоления является переход физиков на позиции сознательно применяемой диалектики.
Проблема союза философии и естествознания. Эта проблема, развиваемая многими философами прошлого, в том числе отечественными (особенно А. И. Герценом), была не только теоретически разработана дальше В. И. Лениным, но и поставлена как практическая, политическая задача. В работе «О значении воинствующего материализма» (1922) он выдвинул положение о необходимости установления союза философов-марксистов с естествоиспытателями-некоммунистами (с естественно-научными материалистами и даже естественниками, стоящими на позициях идеализма). В. И. Ленин как глава государства много сделал для начала формирования этого союза сразу же после Октябрьской революции. В 20-е гг. философы опирались на идеи В. И. Ленина и, можно утверждать, сформировали такой союз. К сожалению, начиная с 1930 г. этот союз стал рушиться под гнетом сталинистского тоталитаризма.
После Октябрьской революции существенно изменилось положение марксизма в общей духовной атмосфере общества: он стал частью идеологии новых социальных сил, пришедших к политическому руководству в стране и провозгласивших своей целью построение социализма и содействие социалистической революции в других государствах.
В первые годы после революции, в период Гражданской войны, продолжалась работа тех, кого называли «религиозными философами» или «идеалистами», хотя, конечно, условия их деятельности были далеко не благоприятными. Многих из них коснулись репрессии, проводимые органами «диктатуры пролетариата». Некоторые из них (как, например, Е. Н. Трубецкой, А. А. Ухтомский — брат известного физиолога) оказались по другую сторону баррикад. Значительная часть так называемой буржуазной интеллигенции не приняла советскую власть. Публикации ряда известных философов были политически заострены и содержали призывы свергнуть большевистскую власть (таковым был сборник «Из глубины», составленный в 1918 г. и появившийся на свет в 1921 г.). Далекими от политической нейтральности были и стаГлава VI.
тьи в журналах «Мысль», «Мысль и слово», в сборнике «Освальд Шпенглер и закат Европы» (1922, авторы Ф. А. Степун, С. Л. Франк, Н. А. Бердяев), а также доклады в Московском психологическом обществе, Петроградском философском обществе и многих других обществах. Немало таких докладов было сделано в Вольной философской ассоциации Петрограда («Вольфила»), основанной в 1919 г. и активизировавшей свою деятельность в начале 20-х гг. (среди учредителей «Вольфилы» были Л. И. Шестов, Н. О. Лосский, Г. Г. Шпет и др.). Увеличилось количество частных книгоиздательств (особенно значителен был количественный их рост в 1921—1922 гг.).
Одновременно издавались труды политически нейтрального характера С. А. Аскольдова «Гносеология» (Пг., 1919); «Время и его преодоление»
(Мысль». 1922. № 1); Г. А. Флоренского «Мнимости в геометрии» (М., 1922); П. С. Юшкевича «О сущности философии» (Одесса, 1921); Э. Л. Радлова «Введение в философию» (Пг., 1919); «Этика» (Пг., 1921); Л. П. Карсавина «Католичество» (Пг., 1918); «Введение в историю: Теория истории»
(Пг., 1920); «Восток, Запад и русская идея» (Пг., 1922) и мн. др.
Вскоре, однако, деятельность многих философов «старой школы» была прекращена, и они были высланы из России в конце 1922 г. (Н. А. Бердяев, П. А. Сорокин, С. Л. Франк, Н. О. Лосский и др.). Были закрыты частные издательства, распущены философские общества, прекращен выпуск многих журналов. В стране оставались еще некоторые философы, не разделявшие установки политического руководства (Г. Г. Шпет, П. А. Флоренский), однако их судьба уже была предрешена.
В годы Гражданской войны руководители нового государства столкнулись с серьезными трудностями в области философии:
заявив о существовании особой пролетарской философии как составной части марксизма и о неразрывной связи этой философии с «пролетарской» политикой, они не имели сколь-нибудь значительного числа философских кадров, которые были бы, с одной стороны, их политическими единомышленниками, с другой — глубоко подготовленными философски. Сам В. И. Ленин в силу обремененности государственными проблемами уже не мог заниматься специальными вопросами философии. Было, правда, несколько философов из числа меньшевиков и эсеров (А. М. Деборин, Л. И. Аксельрод, С. Ю. Семковский, П. С. Юшкевич)1, хорошо знакомых с трудами К. Маркса и Ф. Энгельса, однако их В этой главе представлен общий обзор развития философской марксистской мысли в СССР; тех же, кто пожелает ознакомиться с биографиями, концепциями и списками трудов названных здесь персоналий, отсылаем к книге: Алексеев П. В. Философы России XIX—XX столетий. Биографии, идеи, труды. М., 2002.
политические позиции не позволяли немедленно привлечь их к идеологической работе, по крайней мере в первые месяцы после революции. Один из крупных теоретиков-марксистов и партийный государственный деятель М. Н. Покровский признавал в 1922 г., что «если даже «под метелку» наскрести все наличные преподавательские силы партии в Москве, наберется самое большее на два высших учебных заведения»1. В других городах положение было не лучше. Такова была действительность, и ее сложность необходимо учитывать, помимо прочего, при оценке деятельности философов-марксистов в течение по крайней мере всего первого десятилетия. И дело не столько в количестве возможных их публикаций, критических выступлений (это могли сделать и часто делали политически грамотные марксисты), сколько в глубине понимания ими самой философии, ее общей методологии, их отношения к содержанию «буржуазных» философских концепций.
К научной и пропагандистской работе по философии были подключены известные партработники и государственные деятели: Н. И. Бухарин — ответственный редактор газеты «Правда», И. И. Скворцов-Степанов — заместитель ответственного редактора газеты «Правда», А. В. Луначарский — народный комиссар по просвещению, М. Н. Покровский — председатель Государственного ученого совета, В. И. Невский — заведующий Коммунистическим университетом им. Я. М. Свердлова, В. В. Адоратский — первый директор Института красной профессуры и др.
Для издания марксистской, как и вообще материалистической, литературы был создан Госиздат РСФСР (заведующий в 1919-1920 гг. - В. В. Боровский, в 1920—1921 гг. - Н. Л. Мещеряков, в 1921—1924 гг. — О. Ю. Шмидт). К сентябрю 1920 г. отделения Госиздата имелись уже в 30 городах страны. Были изданы работы К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, Г. В. Плеханова, П. Лафарга, Ф. Меринга и др.
В середине 1924 г. возникает Общество воинствующих материалистов, преобразованное в дальнейшем в Общество материалистов-диалектиков. С конца 1924 г. это общество стало выпускать сборники «Воинствующий материалист».
В 1918 г. была создана Социалистическая (с 1924 г. — Коммунистическая) академия; инициаторы ее создания — М. Н. Покровский и М. А. Рейснер. Ее задачами являлись издание литературы марксистского направления, проведение ряда социальных исследований, привлечение русских и заграничных марксистских сил для исследовательской и педагогической работы. В состав дейстПравда. 1922. 2 дек.
вительных членов академии были включены М. Н. Покровский (он же стал председателем ее президиума в 1918—1932 гг.), A. В. Луначарский, В. П. Волгин, П. Г. Дауге, П. М. Керженцев, И. И. Скворцов-Степанов, В. В. Адоратский, А. А. Богданов, Ф. М. Фриче и др. В последующем в структуре академии создается Философский кабинет (с отделом по истории философии) и Секция по естественным и точным наукам. Наряду с Социалистической академией развертывал работу по философии Институт философии (директор института с апреля 1923 г. — В. И. Невский, с октября 1924 г. — А. М. Деборин).
Для организации научных исследований, особенно в области естествознания и смежной с философией проблематики, большое значение имело создание в 1924 г. Государственного Тимирязевского научно-исследовательского института изучения и пропаганды естественно-научных основ диалектического материализма.
Здесь объединились не только естествоиспытатели разных специальностей, но и некоторые философы-марксисты. Институт выпускал сборники «Диалектика в природе».
Марксистам удалось осуществить грандиозный замысел — создать Большую Советскую Энциклопедию; в 1925—1947 гг. вышло в свет 1-е издание, включавшее 65 основных томов (в 1950— 1958 гг. выходили тома 2-го издания); ее главным редактором стал О. Ю. Шмидт; он возглавлял ее редколлегию с 1924 по 1956 гг. Редактором философского отдела был В. В. Адоратский. В ней было напечатано немало статей по философии, сохранивших свою актуальность и в наше время. Энциклопедия сплачивала коллектив, в котором творчески работали философы и специалисты других областей знания.
Для подготовки марксистских кадров по философии (и другим общественным наукам) важным было формирование в 1921 г. Института красной профессуры. Состав его слушателей был хотя и небольшой в количественном отношении, особенно в первые годы, однако он вбирал в себя молодых специалистов, уже окончивших вузы, причем здесь были специалисты по физике, химии, биологии, медицине и другим наукам. Через ИКП прошли, к примеру, такие известные философы и ученые, как М. Д. Каммари, И. К. Луппол, Б. М. Кедров, С. А. Яновская, П. И. Валескалн, B. С. Молодцов, М. М. Розенталь и мн. др.
В ИКП было сначала три отделения: философское, экономическое и историческое. К 1928 г. в нем насчитывалось уже восемь отделений (добавились правовое, литературное и естественное — в 1924 г. и историко-партийное, восточное — в 1927 и 1928 гг.).
ИКП на протяжении 18 лет, т. е. вплоть до конца 30-х гг., являлся Марксизм в России и СССР ведущим учреждением по формированию марксистских кадров в стране. По типу обучения к нему были близки Курсы марксизма при Комакадемии и Лекторские курсы коммунистических университетов (созданы в 1921 г.).
По декрету Совнаркома от 4 марта 1921 г. в стране стали создавать специальные научно-исследовательские институты по общественным наукам (ФОНы), которые должны были готовить кадры ученых. Осенью того же года, например, при ФОНе Московского университета стали работать следующие институты: философский, экономический, исторический и др. Формировалась сеть научно-исследовательских институтов, объединенных РАНИОН (Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук); эти институты явились вторым центром, где готовили кадры ученых, имевших солидную идеологическую подготовку.
В отличие от ИКП здесь, особенно в первые годы после создания, преобладали беспартийные слушатели. Это была организация, ведущая подготовку фактически по аспирантской программе. В МГУ, например, в нее вошли все гуманитарные факультеты и Институт научной философии. В 1926 г. на историко-археологическом отделении была введена специальность «философия» и на следующий год открыт философский цикл для подготовки специалистов по диалектическому и историческому материализму и атеизму. Таким образом, впервые после революции в стенах Московского университета началась подготовка специалистов по философии. В 1931 г.
на базе историко-философского отделения был организован Московский институт философии и истории, который в 1933 г. был преобразован в МИФЛИ (Московский институт философии, литературы и истории).
ИКП и РАНИОН на протяжении 20-х гг. были важнейшими центрами подготовки ученых марксистского профиля. Можно сказать, что к концу 20-х гг. преодолевался в основном тот кадровый кризис, с которым столкнулась Коммунистическая партия после революции 1917 г.
Философский факультет МИФЛИ окончили Г. Ф. Александров [в годы войны являвшийся начальником Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)], Т. И. Ойзерман, Г.Д.Карпов, А. П. Серцова и др. Известный ныне специалист и историк философии В. В. Соколов обучался на историческом и философском факультетах МИФЛИ, затем участвовал в Великой Отечественной войне и окончил философский факультет МГУ в 1943 г. Такова была судьба немалого числа молодых слушателей МИФЛИ.
Важным событием для марксистов было создание журнала, по преимуществу философского, «Под знаменем марксизма». Его первый (сдвоенный) номер вышел в начале 1922 г. Публикации философов-марксистов помещались также в «Вестнике Социалистической академии», тоже начавшем выходить в 1922 г., в журналах «Большевик», «Печать и революция», «Красная новь», в ряде партийно-политических журналов.
В журнале «Под знаменем марксизма» в первые же годы его существования прошли дискуссии по вопросам, касающимся специфики философского знания, природы идеологии, отношения марксистской философии к естествознанию и др. Немало было статей, нацеленных на критику Л. П. Карсавина, П. А. Флоренского, С. А. Аскольдова, Н. А. Бердяева и других представителей религиозно-идеалистической философии. Эта критика, как правило, носила политический характер. Аналогичной была и критика работ естественников, затрагивавших политические и социологические вопросы и содержащих в себе отнюдь не марксистские положения. Пример тому — статья В. И. Невского «Нострадамусы XX века», опубликованная в журнале «Под знаменем марксизма»
в 1922 г. (№ 4), его же статья «Политический гороскоп ученого академика» (в том же журнале, 1922, № 3). В приложении ко 2-му изданию Собрания сочинений В. И. Ленина (к тому, где была опубликована книга «Материализм и эмпириокритицизм») в 1920 г. была помещена статья В. И. Невского «Диалектический материализм и философия мертвой реакции», посвященная тектологической концепции А. А. Богданова. И хотя А. А. Богданов в те годы уже отошел от прежних своих философских установок и продолжал отстаивать политэкономические взгляды К. Маркса, его известная работа «Всеобщая организационная наука (тектология)», изданная в 1913—1917 гг. (ч. 1—2) и 1922 г. (ч. 3) (в середине 20-х гг. вышли все части 3-го переработанного, издания), подверглась резкой и в целом несправедливой критике. Положение усугублялось тем, что в примечании к этой статье ее автор (В. И. Невский) был поддержан В. И. Лениным. Надо отметить, что впоследствии тектология А. А. Богданова была оценена марксистами по-другому — как «предвосхищение теории систем и основной концепции кибернетики»1.
Основной философской дискуссией 20-х гг. была дискуссия «механистов» и «диалектиков». Непосредственным поводом для См.: Заключительная статья о тектологии А. А. Богданова в его Тектологии (М., 1989. Кн. 2. С. 348-351).
этой дискуссии послужила публикация в 1924 г. статьи (вышедшей вскоре отдельной книгой) И. И. Скворцова-Степанова «Исторический материализм и современное естествознание», на которую последовало несколько рецензий (Я. Э. Стэна и других философов). В обсуждение включились также естествоиспытатели. Был организован ряд диспутов в высших учебных заведениях и научных учреждениях. Лидерами спорящих сторон были И. И. Скворцов-Степанов и А. М. Деборин. Сторонников первого обычно называют «механистами», а сторонников второго — «диалектиками».
Правда, Скворцов-Степанов называл своих оппонентов «формалистами», отождествляя их с натурфилософами. Что касается термина «механический», то он означал направленность на раскрытие механизма явлений, взаимосвязей составляющих их элементов. Говоря современным языком, это была элементаристская (в противоположность системному подходу) установка.
И. И. Скворцов-Степанов, А. К. Тимирязев и другие их сторонники утверждали, что философские принципы — это лишь выводы из наук, которые не могут быть доводом в исследовании, поэтому знание основных законов диалектики не освобождает от детального изучения предмета; более того, философы обязаны совершенствовать свою методологию на основе новейших достижений науки.
Однако, делая на этом акцент, «механисты» дали повод для упреков в сводимости всеобщего к частнонаучному, в принижении значения философской методологии. Настаивая на приоритете индуктивного анализа в философии (на фактуальном уровне, что было справедливым), они переносили данное положение на теоретический уровень философского исследования, умаляя тем самым роль дедукции в познании. В представлении «механистов» всеобщая методология вбирала в себя аналитический метод, сводимость сложного к более простому, поиск причинно-следственных связей, наблюдение и опыт. Хотя И. И. Скворцов-Степанов и его сторонники неоднократно заявляли, что их взгляды не следует отождествлять с механицизмом XVII—XVIII вв., им все же стали вменять в вину сведение всех форм движения материи к механической форме и отказ от признания специфики физических, химических и биологических систем.