«ЯЗЫК И КУЛЬТУРА В АНГЛО-АМЕРИКАНСКОЙ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ XX ВЕКА Специальиость: ...»

ИЗ ФОНДОВ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БИБЛИОТЕКИ

Золкин, Андрей Львович

Язык и культура в англо­американской

аналитической философии XX века

Москва

Российская государственная библиотека

diss.rsl.ru

2006

Золкин, Андрей Львович.

   Язык и культура в англо­американской аналитической

философии XX века  [Электронный ресурс] : Дис. ... д­ра филос. наук

 : 09.00.03, 09.00.13. ­ Тула: РГБ, 2006. ­ (Из фондов Российской Государственной Библиотеки).

Философия ­­ История философии ­­ Философия США ­­ Новейшая американская философия (IIпол. XIX ­ XX в. ) ­­ Неопозитивизм (логический эмпиризм). Аналитическая философия. Общая семантика История философии Религиоведение, философская антропология, и философия культуры Полный текст:

http://diss.rsl.ru/diss/06/0321/060321024.pdf Текст воспроизводится по экземпляру, находящемуся в фонде РГБ:

Золкин, Андрей Львович Язык и культура в англо­американской аналитической философии XX века Тула  Российская государственная библиотека, 2006 (электронный текст) 71:06-9/

ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ФЕДЕРАЛЬии!^: Ai Ji.J

ГОУ-ВНО «ТУЛЬСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ НЕДАГОГИЧЕСКИИ

УНИВЕРСИТЕТ им. Л.Н. ТОЛСТОГО»

Иа правах рукописи ЗОЛКИН Апдрей Львович

ЯЗЫК И КУЛЬТУРА В АНГЛО-АМЕРИКАНСКОЙ

АНАЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ XX ВЕКА

Специальиость: 09.00.03 - история философии;

Специальиость: 09.00.13 - религиоведение, философская антропология, философия культуры Диссертация на соискание ученой степени доктора философских наук

Научный консультант:

,.^^ : до,а^ор философских наук, профессор

СОДЕРЖАНИЕ

Глава I. Формирование лингвистической доктрины в классической аналитической философии: нарадигма идеального языка и культурная универсализация научной рациональностн § 1. Идеальный язык: логическая грамматика Готлоба Фреге § 2. «Чистый» язык: синтаксическая версия пикториальной концепции языка раннего Людвига Витгенштейна как философия культуры. § 3, Физикалистский язык: Венский кружок Глава II. Трансформация доктрины: нараднгма «употреблення языка» и формирование аналитической антронологии... § 1. «Заколдованный» язык: терапевтическая философия позднего Витгенштейна и лингвистический мультикультурализм § 2. «Обычный» язык: кембриджская и оксфордская школы § 3. «Логическая география» Гилберта Райла и «лингвистическая феноменология» Джона Остина:

Глава III. Кризис и мутация доктрины: возрождение метафизики и формирование неоаналитической философии § 1.Прагматистский культурген: бихевиористская философия языка § 2. Кантианский культурген: «дескриптивная метафизика»

§ 3. «ЛингвиСтицизм» Уилфреда Селларса и формирование Глава IV. Концентуализация холистской нарадигмы неоаналитической философии: «теория мышления, § 1. Философия языка: теория истины, интерпретации и действия...; § 2 Аналитическая метафизика и аналитическая антропология........ Глава У.Возроясдение значения в социокультурной § 1.Хилари Патнэм: причинная теория референции, научный реализм § 2. Неофрегеанская перспектива в аналитической философии:

систематическая теория значения Майкла Даммита и метафизика § 3. Неовитгенштейнианская перспектива Гордона Бейкера и Питера Хакера: философия языка как концептуальный анализ Глава VI. Конвергенция доктрины: натуралистическая § 1. «Универсальная грамматика» и «язык мышления»:

трансформационно-генеративная лингвистика и психосемантика § 2. Джон Серл: от теории речевых актов к теории интенциональности § 3. Философский интернализм: критика Серлом экстерналистской философии языка и сциентистского интернализма Глава VII. Конвергенция доктрины: гуманитарная § 1. Англосаксонская и континентальная философия:

§ 2. Аналитическая и герменевтическая философия языка:

§ 3. Защищая позиции: аналитическая философия в 'поисках

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы диссертационного исследования Аналитическая философия является одним из наиболее значительных философских направлений современности. Если аналитическая, классика зачастую самоопределялась в качестве «англосаксонской» философии, то сегодня в аналитическом ключе работают не только философы США, Великобритании, Канады и Австралии, но и философы Австрии, Франции, Нидерландов, скандинавских стран и Израиля. В наши дни аналитическая философия стала международным феноменом, и многие мыслители отождествляют ее с профессиональной философией, поскольку видят в ней стандарт философской деятельности, соответствующей критериям рациональности и максимально возможной в рамках философии строгости.

Разумеется, речь идет об обновленной аналитической философии, которая существенно изменилась сравнительно с собственной классикой. Давно отошли в прошлое громкие декларации о «революции в философии». Сегодня более явной стала связь аналитической философии и с традициями классической философской мысли, и с актуальными проблемами современности.

Вместе с тем, вышеуказанные процессы получили в отечественной литературе весьма офаниченное освещение. В силу этого в нашей стране сложилось немало стереотипных представлений о путях развития аналитической философии, коррекция которых требует проведения детального исследования истоков, процессов эволюции и современного состояния аналитической философской традиции.

Длительный период в отечественной научной литературе аналитическая философия фигурировала под названием «неопозитивизм», поэтому ее оценка исходила из общепринятой точки зрения, согласно которой неопозитивизм представляет собой всего лищь третий этап развития позитивистской философии.

Дополненной некоторыми идеями современной логики. Хотя эта оценка и имела определенные основания, все же следует учитывать, что позитивистский характер был свойственен лишь отдельным разновидностям аналитической философии и только на определенных этапах ее развития.

в отечественной литературе процесс преодоления неопозитивизма обычно рассматривается в контексте идей, почерпнутых из западной постпозитивистской философии науки, что дает основание ряду исследователей для заявления о полном вытеснении аналитической философии ИЗ западной философской мысли и о замене ее постпозитивизмом. Одним из главных недостатков интерпретации неопозитивизма к постпозитивизму» является растворение аналитической философии в философии науки, благодаря чему утрачивается видение динамики одной из главных проблем аналитической философии - проблемы языка Ряд аналитиков придает философии языка фундаментальное значение. Это иерархической пирамиде, основанием которой служит философия языка. В силу этого обстоятельства многие комментаторы отмечают в качестве определяющей черты аналитической философии «лингвистический поворот», суть которого видится в повороте философии от наивно-реалистических стремлений к постижению мира в его сущностных измерениях к исследованию того, как мы говорим о мире в качестве коммуникативных существ.

Приоритет языка как объекта исследования характеризует аналитическую философию в целом. Требование адекватности к построению соответствующих теорий выражается в том, что исследования языка зачастую приобретают автономный характер, и, на первый взгляд, не имеют явной связи с философскими проблемами. Благодаря этому обстоятельству возникает еще одна не совсем корректная картина эволюции аналитической философии, представленная уже не лингвистической философии к новейшим логико-лингвистическим исследованиям естественных языков, создавая тем самым представление о растворении философии в лингвистике.

философии, действительно, заключается в интенсивном применении разработанных в логике средств и методов анализа языка. Вместе с тем.

акцентируя логические исследования языка в качестве важного элемента лингвистической доктрины аналитической философии, не следует забывать о существенной мировоззренческой составляющей данной доктрины. Поэтому представляется целесообразным интерпретировать лингвистическую доктрину аналитической философии не как часть науки о языке, а как часть философии культуры.

Союз философии языка и философии культуры обязан фундаментальному обстоятельству: то, что на самом деле интересует и ту и другую называется смыслом, определяющим те критерии, на основе которых мы выносим вердикт осмысленности. Говорить о смысле языковых выражений, значит говорить о том или ином фрагменте, явлении, событии мира. Вопрос о смысле употребляемых нами языковых выражений - это вопрос о нашей жизни во всем многообразии ее форм и ситуаций, во всей ее обыденности и возвыщенности, ибо наша языковая деятельность неотделима от нашей деятельности вообще, от нашего присутствия и участия в мире.

Таким образом, аналитическая философия языка может рассматриваться в качестве лингвистической версии философии культуры. Особенность фундаментальной роли понятия языка в концептуализации феноменов культуры.

сознания, личности, разума, духовности, ценности трактуются в лингвистической плоскости, а различные формы культуры: наука, религия, искусство, мораль, право рассматриваются в качестве лингвистических практик, критерии осмысленности которых и определяют статус и роль этих форм в культуре.

Степень изученности нроблемы. Отечественные ученые проделали большую работу по изучению аналитической философии. Значительным вкладом в эту работу стали труды И.С. Нарского, А.Ф. Бегиашвили, М.С. Козловой, А.С.

Богомолова, Г.А. Заиченко, В.А. Лекторского, В. С. Швырева, М.В. Поповича, В.В. Целищева, В.В. Петрова, Н.С. Юлиной, В.Н. Садовского, В.А. Смирнова, А.А. Яковлева, А.Ф. Грязнова, Г.П. Григоряна, Л.А. Бобровой, Т.П. Панченко, Е.

A. Баллаевой, З.А. Сокулер, В.Г, Кузнецова, В.П. Руднева, в которых прослежены истоки аналитической философии, рассмотрены ее основные идеи и концепции, сформулированы ее общие методологические и теоретико-познавательные положения. Однако было бы преждевременно утверждать, что исследования эволюции аналитической философии близки к своему завершению. Скорее наоборот, изучение многих аспектов аналитического движения находится сегодня на начальной, зачастую даже на подготовительной, стадии своей реализации.

Отечественные философы обращались к исследованию лингвистической проблематики в аналитической философии преимущественно в связи с изучением творчества Л. Витгенштейна и его предшественников - Г. Фреге, Б.Рассела и Дж.

Э. Мура. В работах М.С. Козловой, А.Ф. Грязнова, З.А. Сокулер, Н.С. Юлиной, В.Г. Кузнецова, В.П. Руднева содержится всесторонний и глубокий анализ витгенштейновских идей, связанных с проблемой языка и мышления. Можно сказать, что в отечественных исследованиях аналитической философии исследованиях определяется стремлением рассматривать деятельность австрийского философа в широком контексте мировой культуры.

лингвофилософской проблематики в аналитической философии второй половины XX в. Среди работ, специально посвяшенных У. Куайну, следует отметить работы Л.А. Бобровой, Е.Г. Виноградова, В.Ф. Самсонова. Анализ взглядов П. Стросона проводится в работах Т.Н. Панченко, Григоряна Г.П. В трудах А.Ф. Грязнова рассматриваются идеи М. Даммита, П. Бейкера, Г. Хакера, Д. Серла. Среди других представителей философии языка определенное освещение получили взгляды американского аналитика X. Патнэма в работах Л.А. Макеевой. Весьма обстоятельное исследование философия Д. Серла, Д. Деннета и Р. Рорти дано в Таким образом, в отечественной философской литературе получили самое общее осмысление отдельные аспекты лингвистической доктрины аналитической философии. Вместе с тем, имеются явные пробелы, причем не только в освещении деталей, но и в осмыслении принципиальных проблем. Концепции аналитиков первой величины П. Стросона, У. Селларса, Д. Дэвидсона, М.

Даммита, Д. Серла, формирующие «ядро», аналитической философии второй П Л В Н XX в. еще не получили у нас должного внимания. В силу этого вопрос ООИ Ы об общем характере эволюции лингвистической доктрины аналитической философии остается без ответа. Поскольку же многие отечественные и зарубежные исследователи признают фундаментальную роль лингвофилософской проблематики в самоопределении аналитической философии, постольку общая картина развития данного направления во многом остается неясной.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования выступает комплекс идей, взглядов и концепций представителей аналитической философской традиции, связанных с раскрытием природы языка, выяснением роли языка в человеческой культуре и философской деятельности.

лингвистической доктрины аналитической философии, парадигмы и программы философского осмысления языка, положения, позволяющие рассматривать лингвистическую доктрину аналитической философии как версию философии культуры.

Цель и задачи исследования. Цель настоящей диссертации состоит в целостном философском исследовании предпосылок, источников, основных идей, принципов, парадигм, программ и тенденций развития лингвистической доктрины аналитической философии и в выявлении ее роли, значения, теоретических и методологических функций в становлении и эволюции культурфилософских принципов аналитической философии в целом. Эта общая цель определила следующие конкретные задачи:

— выявить предпосылки формирования лингвистической доктрины аналитической философии; I доктрины аналитической философии;

- выделить парадигмы раскрытия и конкретизации лингвистической доктрины;

- проанализировать основные программы осмысления феномена языка в аналитической философии;

- выявить культурно-исторические факторы эволюции лингвистической доктрины;

- выявить типологические характеристики развития аналитической философии;

- определить функции лингвистических программ в аналитической философии;

- исследовать причины кризисов и трансформаций парадигматических моделей языка в аналитической философии;

аналитической философии культуры;

исследований аналитической и континентальной философии по проблеме языка;

философии языка;

- критически обобщить опыт исследований языка в аналитической традиции.

исследования и решение соответствующих конкретных задач предполагает комплексный характер избранной методологии. В работе используются систематизации, метод исторической реконструкции, метод рациональной реконструкции, герменевтический метод, метод системного подхода, структурнофункциональный мето'д и диалектический метод.

Исторический метод требуется как для исследования фактов присутствия проблемы языка в концепциях тех или иных представителей аналитической разработками языковой проблемы отдельными мыслителями. Поскольку данные факты носят концептуальный характер, постольку используются общенаучные методы анализа и синтеза при описании соответствующих фактов.

Описание фактов и их последующая систематизация не могут полностью исчерпать решение поставленных задач. Необходимо понять аналитическую философию как культурно-исторический феномен, выявить ее типологические характеристики, что предполагает обращение к методу исторической реконструкции. Согласно принципам этого метода взгляды тех или иных мыслителей могут быть исследованы, исходя из контекстов историко-культурной ситуации, господствовавших в них стилей мышления и степени актуализации конкретных философских проблем.

Метод рациональной реконструкции необходим для обеспечения принципов преемственности между представителями различных исторических этапов становления аналитической философии. Единая тема языка проблематизировалась в различных контекстах. Вместе с тем, трактовка аналитической философии в качестве исследовательской традиции, предполагает наличие у нее «жесткого» ядра, которое обеспечивает некоторое единство различных этапов становления данной традиции. Согласно методу рациональной реконструкции прошлое изображается в виде предвосхищений, приближений к современному состоянию проблемы. В силу этого обстоятельства требуется совмещение метода исторической реконструкции и метода рациональной реконструкции в единстве герменевтического метода.

Вопросы целостности парадигм и программ аналитической философии предполагают применение принципов системного подхода. В силу того, что тема языка не является исключительной, единственной темой в аналитической философии, в диссертационном исследовании применяется структурнофункциональный ;метод, призванный способствовать выяснению места и роли языковой проблематики в отдельных парадигмах аналитической философии, выявлению отношений между проблемой языка и другими проблемами, характеризации функций языка в рамках аналитической философии в целом.

Диалектический метод применяется при анализе характера развития аналитической философии, источников и движущих сил такого развития, элементов воспроизведения предшествующих схем мышления на последующих Теоретической базой исследования являются научные труды ведущих отечественных ученых в области аналитической философии М.С. Козловой, В.А.

Лекторского, В. С. Швырева, М.В. Поповича, В.В. Целищева, В.В. Петрова, Н.С.

Юлиной, В.Н. Садовского, В.А. Смирнова, А.А. Яковлева, А.Ф. Грязнова, Г.П.

Григоряна, Л.А. Бобровой, Т.П. Панченко, Е. А. Баллаевой, З.А. Сокулер, В.Г.

Кузнецова, В.П. Руднева и др.

Эмпирическую основу исследования составили оригинальные работы представителей аналитической философии Г. Фреге, Б. Рассела, Дж. Мура, Л.

Витгенштейна, М. Шлика, Р. Карнапа, А. Айера, Г. Фейгла, А. Тарского, Г. Райла, * Дж. Остина, Д. Уиздома, М. Лазеровица, П. Малькольма, У. Куайна, П. Стросона, У. Селларса, Д. Дэвидсона, С. Крипке, X. Патнэма. М. Даммита, Г.Бейкера, П.

Хакера, П. Хомского, Д. Фодора, Д. Серла, Р. Рорти, Я. Хинтикки, X. Дрейфуса, A. Данто, Е. Лепора, С. Приста, П. Решера, М. Лантли, Р. Макдонофа, Р. Монка, B. Лайнса, М. Лэнса, Т. Мэя, Ф. Олафсона, Д. Смита, А. Сильверберга, Р.

Бонзона, Д. Янга и др.

В работе также использовались собственные опубликованные научные переводы трудов Д. Остина, Д. Армстронга, Д. Дэвидсона, Б. Страуда.

Научная новизна исследования:

1. представлена целостная реконструкция эволюции лингвистической # доктрины аналитической философской традиции и предложена ее 2. выявлен культурфилософский смысл парадигмы идеального языка классической аналитической философии на основе целостного анализа основных направлений разработки лингвофилософской осуществлена интерпретация философии оксфордской школы как 4. выявлена роль бихевиористской концепции языка У. Куайна, неоаналитической философии языка;

5. определены источники и основные парадигмы (холистская и социокультурная) неоаналитической философии, в результате чего теоретическая и неометафизическая философия;

6. проведена целостная реконструкция философии Д. Дэвидсона, выявлены ее историко-философские связи с идеями Г. Фреге, А.

философской антропологии в его концепции;

лингвофилософской и культурфилософской проблематики в трудах X. Патнэма, М. Даммита, Г. Бейкера и П.Хакера.

зависимость функционалистской и интенционалистскои концепции языка с натуралистической концепцией человека и культуры на проблематики в натуралистической парадигме постаналитической 9, определены основные программы, культурфилософское значение и перспективы развития гуманитарной парадигмы постаналитической философии, осуществлен анализ лингвофилософской концепции Основные положения, выносимые иа защиту:

1. В диссертационном исследовании представлена концептуальная модель эволюции лингвистической доктрины в аналитической философской традиции, в соответствии с чем выделяются следующие три типа доктрины: классический аналитический тип характеризуется трактовкой философии как деятельности по анализу языка; неоаналитический тип определяется построением экспликативных теорий языка, постаналитический тип представлен синтетическими концепциями языка.

лингвистической доктрины аналитической философской традиции. В каждом типе доктрины выявлены по две парадигмы. Классический тип представлен неоаналитический тип содержит холистскую и нехолистскую (социокультурную) парадигмы.

3. Осуществлена интерпретация лингвистической доктрины аналитической основанной на определяющей роли языка в человеческой практике.

рациональной антропологии в развитии культуры.

5. Исследована определяющая роли синтаксической версии пикториальной концепции языка как лингвистического аналога концепции непосредственного знания в культурной универсализации критериальной концепции научной рациональности в рамках парадигмы идеального языка.

6. Выявлено концептуальное основание завершения парадигмы идеального физикалистскому языку в качестве базисного языка.

языка»: терапевтической, концептуально-аналитической и коммуникативной, и тезис о возможности интерпретации данной парадигмы как формы реабилитации традиционной культуры в условиях универсализации научной рациональности.

институционализации грамматики как определяющего принципа парадигмы «употребления языка» и выявлена взаимосвязь формирования аналитической антропологии с антименталистскими принципами трактовки языка в рамках указанной парадигмы.

определяется кризисом лингвофилософских принципов логического позитивизма и философии «обычного» языка, постпозитивистской философией науки и натурализацией эпистемологии, возрождением метафизики, применением формированием семантических теорий языка.

10. Сформулировано положение о том, что критика Куайном аналитикосинтетической дистинкции должна рассматриваться в качестве критики возможностей трансцендентной характеризации аналитичности как основы априорного знания 11. Доказано положение об определяющей роли теоретико-истинностной семантики, отказа от понятия значения в силу критики аналитико-синтетической дистинкции и дуализма концептуальной схемы и эмпирического содержания в формировании холистской парадигмы неоаналитической философии языка.

12. В диссертации исследованы три программы концептуализации значения • в социокультурной парадигме неоаналитической философии языка, и доказано, что их специфика определяется соответственно причинной теорией референции, систематической теорией значения, теорией концептуального анализа.

13. Доказано положение о философско-антропологическом характере концепции языка в холистской парадигме и нормативно-культурном характере концепции языка в нехолистской (социокультурной) парадигме неоаналитической философии.

14. Представлена концепция формирования натуралистической парадигмы постаналитической философии языка, определяемой развитием когнитивных наук и их взаимодействием с аналитической философией языка, натурализацией методов исследования языка, объяснением языка в рамках синтетических теорий.

соперничающих программах: функционалистской с деонтологизацией личности онтологизации субъективности и личности в общем контексте натуралистическобиологицистских представлений.

16. В диссертации представлена концепция формирования гуманитарной парадигмы постаналитической философии языка, определяемой влиянием континентальной традиции философии языка и развивающейся в рамках двух континентальной по принципу «дополнительности» и программой экспансии аналитической философии с позиций континентальной, так и в критике аналитической философии, стремящейся к реабилитации идеи рациональности.

Теоретическая и практическая значимость работы определяется тем, что в ней представлены историко-философские и социокультурные факторы становления и основные тенденции развития лингвистической доктрины в аналитической философии. В диссертации дана культурфилософская интерпретация лингвистической доктрины аналитической философии.

Полученные результаты имеют важное концептуальное, методологическое значение для исследования аналитической философии, философии и теории культуры. Основные положения исследования могут использоваться в курсах по истории философии, в общих теоретических курсах по философии, специальных курсах по аналитической философии, философии языка, философии сознания, философии науки и философии культуры.

Апробация материалов исследоваиия осуществлялась — в ходе публикации научных работ, общим объемом более 120 п.л.;

региональных и межвузовских научных конференциях;

- в ходе сотрудничества с иностранными ассоциациями при подготовке и издании научных переводов по аналитической философии, государственного педагогического института им. Л.Н. Толстого и рекомендована к защите.

исследования. Диссертация состоит из введения, семи глав, включающих в себя двадцать один параграф, заключения и списка литературы, содержащего наименований (всего - 520 стр.).

Глава I. ФОРМИРОВАНИЕ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ДОКТРИНЫ В

КЛАССИЧЕСКОЙ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ: ПАРАДИГМА

ИДЕАЛЬИОГО ЯЗЫКА И КУЛЬТУРНАЯ УНИВЕРСАЛИЗАЦИЯ

НАУЧНОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ

§ 1. Идеальный» язык: логическая грамматика Готлоба Фреге и профилактическая философия языка Бсртраиа Рассела Среди философских направлений XX века так или иначе затрагивающих в претендовать на лидирующее положение как по масштабу исследований и накалу дискуссий, так и по решительности претензий на утверждение определяющего значения лингвистической темы для современного философствования в целом.

Подобная настойчивость обусловлена различными факторами, оказавшими влияние на развитие данной философской традиции в течение ее теперь уже более, чем вековой истории. Однако процесс формирования аналитической философии языка отнюдь не исчерпывается указанием на тот факт, что аналитики придают большое значение изучению языка в силу его некоторой самоочевидной философской релевантности. И это неудивительно, поскольку проблематика аналитической философии языка не лежит на поверхности как нечто само собой разумеющееся, непосредственно она не вырастает ни из историко-философской традиции, ни из каких-либо позитивных наук о языке. «Философские вопросы языка, - отмечает современный американский аналитик Артур Данто, - почти неизбежно ставятся под прямым углом относительно научных вопросов (что совсем не означает, будто некоторые вопросы, с которыми имеют дело лингвисты, не являются философскими)»'.

Первоначальный импульс, стимулировавший рождение лингвистической проблематики в аналитической философии, формировался преимущественно в ' DantoA. The Transfiguration of the Commonplace. Harvard University Press, Cambridge. Massachusetts. 1981. P. 55.

приобретавшей более значительный, сравнительно с логикой классической, внесенного математической логикой в развитие аналитической философии, замечает современный британский аналитик Майкл Даммит, - значит попросту задавать лишний вопрос, поскольку эта философия создана людьми, для которых язык математической логики знаком также хорошо, как и алфавит»^.

Создатель новой логики йенский математик и философ Готлоб Фреге (1848получил известность еще в 1879 г, после выхода в свет его книги современниками в скромной перспективе усовершенствования идей Буля и его последователей, в действительности же оно выходило далеко за пределы чисто логического интереса. «На самом же деле, - отмечал А.Ф. Грязнов, - позиция «наукоучением» Б. Больцано, а также некоторыми идеями немецкого метафизика Р.Г. Лотце»^.

И все же, философское, а не узко-логическое, значение работ Фреге было оценено далеко не сразу. Ранними историографами аналитической философии Фреге вообще не причислялся к числу ее основоположников, хотя влияние его логических идей на Рассела и Витгенштейна отмечалось неоднократно. Новое открытие Фреге в качестве философа во многом произошло благодаря работам Майкла Даммита, который в своей книге «Фреге: философия математики, истоки аналитическая философия - это по своей сути «постфрегеанская философия».

поворотом», осуществленным именно Фреге. «Только после Фреге, - утверждает британский аналитик, - был твердо установлен предмет философии, а именно, что: во-первых, целью философии является анализ структуры мысли; во-вторых.

^ Dummett М. The Logical Basis of Metaphysics. Harvard Univ. Press. Cambridge (Mass.), 1991. P. 3.

^Грязное А.Ф. Эволюция философских взглядов Л. Витгенштейна. М.: Изд-во Моск. ун-та. 1985. С. 26.

изучение мысли следует четко отличать от изучения психологического процесса мышления; и, наконец, самый правильный метод для анализа мысли заключается в анализе языка)/.

поворота, который, по его мнению, совершается Фреге в 62 параграфе «Основных законов арифметики», где вопрос о природе чисел ставится в форме вопроса о природе предложений, содержащих числительные. Поэтому вершиной творчества Фреге Даммит считает его статьи 90-х годов XIX в., посвященные проблемам значения, тогда как все предшествующие работы должны, по его мнению, оцениваться исключительно в свете этих статей.

Конечно, подобный радикальный тезис выглядит не только смелым, но и довольно рискованным, поэтому неудивительно, что многие исследователи поставили его под сомнение, «Это положение трудно принять, - оценивает Л,А, Боброва заявление Даммита, — скорее теория значения, и даже не теория, а математики», Да и исходные «культовые» идеи аналитической философии языка и мышления все же принято связывать с именем Витгенштейна, а не Фреге, «Идея о том, - отмечал А,Ф, Грязнов, - что мысль обладает уникальной структурой, которая внутренним образом соотносится (изоморфна) со структурой предложения, выражающего ее, была нововведением раннего Витгенштейна, а не Фреге, Последний же считал, что одна и та же мысль может быть выражена с помощью разных предложений.,,, Фрегевский платонизм несовместим с употреблением»^.

Более того, даммитовская интерпретация аналитической философии, по парадоксам, поскольку из нее тогда следует исключить Рассела, «Рассел никогда " Dummetl М. Truth and Other Enigmas. L. 1978. P. 458.

* БоброваЛ.А. Фреге или Витгенштейн? О путях развития аналитической философии //Философские идеи Людвига Витгенштейна. М., 1996. С. 99.

^ Грязнов А.Ф. Аналитическая философия: проблемы и дискуссии последних лет// Вопросы философии. 1997. №3.

С. 83-84.

не считал, - отмечает Рэй Монк, - что философия языка является основанием всей остальной философии»^. Даже носле того, как Рассел принял лингвистическую точку зрения на логику, его интерес сосредоточился на нсихологии. «Я полагаю, что понятие значения, - утверждал Рассел в «Философии логического атомизма», - всегда является более или менее психологическим... теория символизма не может объясняться чисто логически без учета различных когнитивных отношений к вещам»^.

проектом, а скорее мотивировалось задачей прояснения того, что представляет собой научное (прежде всего математическое) мышление, суть которого раскрывалась не только с помощью лингвистического тезиса, но и на основе семантические программы слишком сложны, разнообразны и многочисленны, чтобы однозначно принять воззрения Фреге в качестве масштаба для задания предельных границ аналитической философии как таковой. Во всяком случае, экзегетики работ Фреге, хотя целый ряд его идей и положений оказали определенное, даже весьма значительное, воздействие на формирование всей традиции в целом.

Например, по мнению Г. Слуги, именно Фреге наметил программу перевода философски интересных утверждений на адекватный язык, которую попытались выполнить представители аналитической философии. В то же время, создание формальной семантики, как отмечает Слуга, «привело к отрицанию фрегевской и расселовской концепции символизма как языка с фиксированным смыслом, а ^ Monk R. Bertrand Russell's brainchild // Radical Philosophy. 1996. № 78. P. 5.

* Л/опА/г. Op. cite. P. 5.

' Sluga H. Gotlob Frege. L., 1980. P. 180.

рациональный историко-философский смысл. Британский аналитик стремится подчеркнуть связь аналитических исследований языка с фундаментальной философской традицией изучения мышления, поскольку эти исследования не сводятся ни к версиями логического позитивизма и философии «обычного» языка, исключительно техническими аспектами логико-лингвистической проблематики при утрате ясно выраженной философской перспективы.

исследования лингвистических проблем, Даммит утверждает, что аналитическая философия имеет те же истоки, что и феноменология, поскольку обе традиции не только вполне близки одна к другой, но даже некоторое время развивались фундаментальной задачей является анализ мысли, но только Фреге сделал в этом направлении решительный шаг, поскольку осуществил то, что Даммит назвал «выдавливанием мыслей из сознания», определив тем самым суть аналитического философствования как такового. «Основание того обстоятельства, - пишет проявлениях отводит теории значения центральное место в философии, лежит в непосредственное рассмотрение способов выражения мысли; «непосредственное рассмотрение» предполагает отказ от допущения, будто мы заранее вполне понимаем, что значит обладать теми мыслями, которые выражаются»'^.

представляет собой мышление. И хотя субъективно Фреге не осознавал себя ни философом языка, ни даже аналитическим философом, однако именно он заложил Dummett М. The Logical Basis of Metaphysics. Harvard Univ. Press.Cambridge (Mass.), 1991. P. 111-112.

направлений философствования. Разумеется, речь идет скорее об отдельных идеях и образцах рассуждения, а не о систематизированной «окончательной»

концепции. «Конечно, с Фреге, - справедливо отмечал А.Ф. Грязнов, - нельзя спрашивать по самому большому философскому счету. Профессиональным мировоззрении» этого крупного немецкого ученого»".

Поэтому при оценке вклада Фреге в аналитическое движение следует прислушиваться не только к рассуждениям Даммита, но и к мнению его оксфордских оппонентов Гордона Бейкера и Питера Хакера, суть которого заключается в том, что «мы должны остерегаться считать Фреге отсутствующим продолжительном творческом отпуске»'^.

Однако в каждой шутке есть доля истины, и саркастическое замечание Бейкера и Хакера не является в данном случае исключением. В чем-то Фреге повторил судьбу доникейских Отцов Церкви, не знавших Символа Веры, и поэтому не ставших каноническими теологами. Зачастую Фреге действительно можно поставить в число заслуг аналитическому движению. Вместе с тем, поскольку многочисленные попытки создания аналитического символа веры так и не увенчались успехом, постольку нет особых причин отказывать Фреге в праве принадлежать, пользуясь выражением М.М. Бахтина, к «Большому времени»

аналитической культуры, где различие между прошлым и будущим может и не иметь решающего значения. «Философия Фреге, - отмечает Даммит, - нацелена в будущее, а не в прошлое: признание большей плодотворности его поздних идей сравнительно с ранними идеями, совсем не означает, что мы будем правильно интерпретировать Фреге, если нам не удастся хотя бы в воображении поместить " Грязное А Ф. Указ. раб. С. '^ Baker G.P., Hacker Р.M.S. Frege: Logical Excavations. Oxford, 1984. P.4.

себя в ту интеллектуальную ситуацию, в которой он находился, занимаясь философией»'^.

Каким образом Фреге совершил свой «лингвистический поворот», если он не обязан был принимать положение о необходимой связи языка и мышления, ставшее своего рода догмой к середине XX в.? Разумеется, он исходил не из догмы, а из проблемной ситуации, порожденной кризисом психологического психологических соображений, он обнаружил его зависимость от языка.

рассматриваться в качестве простого и надежного решения проблем философии мышления. Если «выдавливание мыслей из сознания» означает растворение их в психологизма. На этом моменте настаивали основоположники романтической философии языка. «Каждый народ..., - писал И.Г. Гердер, - говорит так, как думает, а думает так, как говорит. Мысли не могут передаваться от одного языка к другому, потому что каждая мысль зависит от языка, на котором она формулируется»''*. Глубокие семантические различия между языками отмечал также Вильгельм фон Гумбольдт, который считал, что разные языки являются носителями разных познавательных перспектив, разных взглядов на мир. Считая языки в своей основе культуроспецифическими образованиями, он видел в каждом из них большое число семантических и грамматических особенностей, определяющих национальное и культурное своеобразие языков. Подобной же точке зрения придерживались и такие ученые, как Э. Сепир и Б. Уорф.

Для преодоления психологизма и культурного релятивизма Фреге следовало бы предложить транскультурную концепцию соотношения языка и мышления.

непсихическое содержание, Фреге предположил, что ^/^.

Фактически традиционная философия, по мнению Рассела, размыщляла о словах, делая выводы от природы языка к природе мира. Идеальный логический выщеуказанные выводы, хотя истинная философия, по Расселу, не является служанкой грамматики или теории значения. Исследование значений для него представляет главным образом профилактический интерес и не находится в самом сердце философии.

Усматривая в функции обозначения элементарное отнощение «имяобъект», заключающееся в естественной или конвенциональной связи между именем и объектом, Рассел приходит к тому же выводу, что и традиционная философия, а именно, что роль языка в разумной деятельности является второстепенной и чисто вспомогательной. Соответственно, владение языком представляется простой способностью прикреплять языковые ярлыки к объектам уже оформленного мира, с той лищь разницей, что эту процедуру следует осуществлять в рамках идеального языка как язь,1ка, который реализует указательную функцию в предельно чистом виде.

** Страуд Б. Указ. ряб. С.\62.

*^ Рассел Б. Логический атомизм //Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998. С.25.

РОССИЙСКАЯ

ГОСУДАРСТВЕННАЯ

БИБЛИОТЕКА

Поздние аналитики подвергли данный подход критике. Например, согласно Питеру Стросону, «мы можем, в общем, проводить различие между функцией дескриптивной или классификационной функцией». Соответственно, «постольку, поскольку определенное выражение выполняет первую функцию в сингулярном высказывании, оно проявляет себя как индивидное выражение, а постольку, предикативное выражение»"*^.

единственной, а лишь одной из возможных функций языка. Проблемы и парадоксы, возникающие при истолковании значения предиката как указания, являются в таком представлении следствием попыток объяснить две разные функции по модели одной из них. Для поздних аналитиков, например для Селларса, это означает, что применение предиката к объектам не может основываться на допредикативном усмотрении признаков (свойств, классов и других абстрактных сущностей) потому, что способность различать объекты по признакам тождественна способности правильно употреблять предикативные термины. Ранняя же аналитическая философия, по мнению Селларса, разделяет с феноменологией исходный постулат о том, что «имеется различие между чистым восприятием абстрактной сущности, с одной стороны, и языковым или символическим выражением этого чистого восприятия, с другой стороны)/"^.

Для Рассела ядром философии была логика, а не язык. Поскольку он различал идеальный (искусственный) и естественный языки, постольку критика в универсальное средство решения многих философских и научных проблем, окончательного решения эпистемологических парадоксов. «Философ-аналитик, разделяющий подобную установку, - отмечает А. Ф. Грязнов, - выступает в роли ' Strawson P. Introduction to Logical Theory. L., 1952. P. 145.

W. Science, Perseption and Reality. N.Y., 1963. P. 310.

закономерности языка и мышления>И^ угрожали новой логике, понятой в качестве философской грамматики. Именно для этого были разработаны теория типов и теория дескрипций. Вместе с тем, обе теории сами нуждались в каком-то обосновании. Например, Рассел полагал, что принцип теории типов следовало бы признать как очевидный, соответствующий «логическому здравому смыслу». Однако самоочевидность теории типов вряд ли соразмерна самоочевидности логических аксиом. «Этот поиск тривиального решения - к тому времени очевидно безнадежный, - отмечает Лакатос, - заманил его в методологическую ошибку разоблачения монстров, в особенно жалкую ошибку антисамореферентного крестового похода»'^^.

Вместе с тем, логически совершенный язык Расселом рассматривается как персональный язык, поскольку содержит имена только таких индивидов, с которыми пользователь языка непосредственно знаком. «С точки зрения эпистемолога, - писал Селларс, - язык всегда является чьим-то языком в некоторый момент времени, поскольку он содержит имена в строгом смысле непосредственно знаком в момент употребления языка»'*''.

В 1913 г. Рассел начинает развивать теорию суждения, предполагающую знакомство субъекта с чистой логической формой высказывания, в которой имена заменены на переменные. «Во взглядах этого периода, - отмечал А.Ф. Грязнов, эмпиризм причудливо сочетался с платонистским «реализмом», ибо он считал, универсалии»''^ Данная теория подверглась сильной критике со стороны Витгенштейна, так что Рассел даже отказался от публикации подробного изложения своей теории. Для Витгенштейна же это был шаг к его собственной *^ Грязное А. Ф. Феномен аналитической философии в западной культуре XX столетия //Вопросы философии. 1996.

№ 4. С.41.

*^Лакатос И. Бесконечный регресс в обосновании математики//Современная философия науки. М., 1994. С. 123.

*^ Sellars W. Acquaintance and Description Again // Journal of Philosophy 46 (1949). P. 497.

^^Грязнов А.Ф-Указ. раб. C. 44.

образной концепции предложений, которая представляла собой определенное решение, примиряющее учение о логической форме: с учением о знаниизнакомстве.

Вместе с тем, несмотря на то, что логический атомизм Рассела давно стал достоянием истории, его программа, хотя и существенно трансформированная, продолжает оказывать свое влияние на развитие аналитической философии.

«Философы-аналитики,.., - отмечает Страуд, - доказывают своей деятельностью, двойственное. С них аналитическая философия начинается, но к ним же и возвращается. Разумеется, речь идет скорее о проектах, а не о концепциях как таковых. Зачастую отечественные исследователи рассматривают Фреге и Рассела Витгенштейна, однако при всей авторитетности последнего понимание аналитической философии как деятельности не разделяется большинством современных аналитиков. После исчерпания программ логического позитивизма сближаться с проектом Фреге в форме теории значения, либо с проектом Рассела в форме метафизики «в научном духе».

§ 2. «Чистый» язык: синтаксическая версия пикториальиой коицепции языка раинего Людвига Витгенштейиа как философия культуры Людвиг Витгенштейн в развернутой форме обосновал тезис о существенной связи философии с проблемами языка. «Вся философия, - утверждал он в «Логико-философском трактате», - это «критика языка». (Правда, не в смысле Маутнера.) Заслуга Рассела в том, что он показал: видимая логическая форма Страуд Б. Указ. раб. С. 172..

предложения не обязательно является его действительной логической формой»

Если Рассел стремился совершенствовать язык для обслуживания научных целей, причем из этой работы должны быть изгнаны какие-либо эстетические мотивы, то некоторые представители венской культуры начала XX в., также оказавшие влияние на мировоззрение Витгенштейна, большое значение придавали именно эстетическим аспектам языка.

Журналист Карл Краус развернул борьбу с официальным искусством Австро-Венгрии и с ее конформистской прессой. В этой борьбе он особо подчеркивал роль художественной критики, поскольку считал, что в языке критики может получить адекватное или искаженное отражение моральное содержание произведения искусства. От того, каков язык критики, пользуется ли она клише и штампами, соответствующими общепринятым нормам, или же близка творческой стороне искусства, по Краусу, зависит все. Поэтому следует подвергнуть критике сам язык эстетической критики. Такая критика косвенным образом явиться критикой всей культуры и устоев общества. Она должна показывать все «фактическое» в таком свете, чтобы тлетворный характер его был виден сам по себе. При этом подлинная критика не должна навязывать читателю свои нормы и оценки.

Наиболее полную реализацию призыв Крауса к критике языка получил в деятельности в деятельности публициста и философа Фрица Маутнера, который придал этой критике политический и философский характер. Он полагал, что в основе приемов политического манипулирования лежат абстрактные понятия типа гегелевского «народного духа».

спекулятивные конструкции гегельянства, подчеркивая при этом их идеологический характер. Однако он пошел несколько иным путем. В своем «Философском словаре», изданном в 1901 г., Маутнер выдвинул идею, что разум и есть язык. Однако он также пришел к скептическому выводу о полном разладе языка и реальности, и критиковал идею единой универсальной логики, лежащей в основе всех национальных языков. Логика языка для него сводилась к психологии языка в его повседневном употреблении. Маутнер считал, что только язык конституирует ту или иную культуру, причем язык неизбежно овеществляет высшие ценности, придает им «фактичность», поэтому-то следует оберегать все ценное и прекрасное молчанием.

Заметим, что знаменитый последний афоризм «Логико-философского трактата» («о чем невозможно говорить, о том следует молчать») является почти дословным повторением одного из высказываний Маутнера. Однако Витгенштейн приходит к этому афоризму, следуя путем Рассела, а не Маутнера. Вместе с тем, его кажущееся согласие с расселовской программой философского анализа было фактическим основанием для совершенно иного понимания природы и перспектив философии. Философия, по Витгенштейну, не может осуществлять анализ предложений, эксплицитно устанавливая то, что предложение имеет общего с реальностью, которую оно представляет. Поэтому для него не могло быть предложений о предложениях, которые каким-то образом представляют то, что предложение должно иметь общего с реальностью, чтобы ее представлять.

Подобные предполагаемые предложения просто не будут определенным образом представлять, какой должна быть реальность, так как они не удовлетворяют условиям осмысленности. Любые попытки фиксации результатов философского анализа или «логического прояснения мыслей» будут лишены смысла. Философия не может состоять из философских предложений или истин, поскольку их вообще не может быть. «С «Логико-философского трактата»

Витгенщтейна, - отмечает Страуд, - началось новое понимание философии или, во всяком случае, новое самосознание природы философии, кульминацией которого было отрицание возможности метафизической или философской истины»^°. Философия, по Витгенщтейну, ограничивает спорную территорию немыслимого» [4.114].

Стра^'д Б. Указ. раб. С. 162..

Главная проблема мышления связывается Витгенштейном с вопросом о границах мышления. «Такая граница, - поясняется в предисловии к «Логикофилософскому трактату», - может быть проведена только в языке, а то, что лежит за ней, оказывается просто бессмыслицей»^'. Именно язык задает границы выражения мышления, поскольку в противном случае мы должны были бы обладать способностью мыслить по обе стороны этой границы, а значит, иметь возможность мыслить немыслимое. Это как раз относится к логической форме.

«Чтобы иметь возможность изображать логическую форму, мы должны были бы обладать способностью вместе с предложением выходить за пределы логики, то есть за пределы мира» [4.12].

вопросом Витгенштейн, - не соответствует изучению мыслительного процесса, которое философы считали столь существенным для философии логики? Только в большинстве случаев они впутывались в несущественные психологические исследования, и для моего метода существует такого рода опасность» [4.1121].

психологии, полагая, что последняя имеет для философии ничуть не большее значение, чем любая другая естественная наука. «Подобная установка, - отмечает З.А. Сокулер, - вытекала из того, что в «Трактате» главными «действующими лицами» являются логика и язык. Носителей языка тут нет вовсе. Логика «говорит сама за себя», а слова имеют «щупальца», которые позволяют им «дотягиваться»

до реальности. Понятно, что в таком случае факты относительно сознания оказываются иррелевантными»^^.

Основное содержание «Логико-философского трактата» формулируется Витгенщтейном с помощью семи тезисов: 1) мир есть все, что происходит; 2) происходящее, факт, - существование событий; 3) мысль - логическая картина факта; 4) мысль - осмысленное предложение; 5) предложение - функция ^' Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. Предисловие автора //Философские работы (часть1). М., 1994.

С.З. Сокулер З.А. Субъект, сознание, «другие сознания»: некоторые интерпретации философии Л. Витгенштейна //Современная аналитическая философия. Выпуск 3. «Сознание и деятельность». М., 1991. С.80.

истинности элементарных предложений, (Элементарное предложение - функция истинности самого себя); 6) общая форма истинностной функции такова:

[-'p,-'^,N('~'^)]. Это общая форма предложения; 7) о чем невозможно говорить, о том следует молчать.

Эти тезисы можно свести к следующим положениям: 1) элементарная пропозиция репрезентирует (возможное) со-бытие благодаря тому, что является изоморфной копией этого события; 2) тотальность возможных комбинаций пропозиций; 3) каждое имя (простой символ) имеет ту же логическую форму (логический и категориальный тип), как и объект, который оно представляет; 4) элементарные пропозиции независимы друг от друга; 5) все неэлементарные пропозиции являются картинами фактов в том же самом смысле, как и элементарные пропозиции; 6) в логически корректном языке логические (пикториальные) формы пропозиций есть их синтаксические формы.

следующие тезисы: 1) тезис картинности элементарных пропозиций; 2) тезис зеркальности; 3) тезис категориального спаривания; 3) тезис атомарности; 4) пикториальных форм.

О каком языке размышляет Витгенштейн в «Трактате»? Если идеальный исчисления понятий), то оригинальным вкладом австрийского мыслителя в этот проект является представленная в таблицах теория истинностных функций и понятие тавтологии. Но философ понимает свою задачу шире. «Вся моя задача, пищет Витгенштейн в дневнике 1915 г., - состоит в объяснении природы предложения»^^. Для Фреге и Рассела это не было «всей задачей».

Уже в своих «Заметках по логике» (1913) Витгенштейн стремился выявить различие между именами и предложениями, не соглашаясь ни с Фреге, " цит. по фон Вригт Г.Х. Витгенштейн и двадцатый век // Вопросы философии. 2001. № 7. С АО.

предложения «именами комплексов». Поэтому Г.Х. фон Вригт указывает на то, что работа Витгенштейна в русле традиции Фреге и Рассела была очень недолгой и закончилась в начале войны 1914-1918 гг., когда он приходит к мысли, что предложение - это не имя, а своего рода картина. Причем картинная концепция языка служит основой понимания как идеального, так и естественного языка, но сама по себе однозначно не связывается ни тем, ни другим. «Вместо того, - пишет фон Вригт, — чтобы говорить: Витгенштейна в «Трактате» занимала проблема условий существования идеального языка, - мне думается, правильнее сказать: он находился в поиске чистого языка или языка в его чистой, неискаженной форме, такого языка, который изображал бы (описывал) мир, каков он есть, абсолютно «фактически»... По в конце концов он уяснил, что форма и содержание «чистого языка» невысказываемы. Язык, который он искал, это, по удачному выражению Макса Блэка, язык «нигде-никогда». Он столь же удален от языка, на котором мы говорим, как «Нигде», земля чистой и простой жизни, удалена от испорченных обществ, в которых мы обречены жить»^'*.

Следует отметить, что содержание «Логико-философского трактата» не сводится к решению исключительно логико-лингвистических задач. В письме к своему другу Людвигу фон Фикеру Витгенштейн так объяснял замысел «Трактата»: «Основное содержание книги - этическое... Моя книга состоит из двух частей: одна — это то, что содержится в книге, плюс другая, которую я не границу сферы этического как бы изнутри, и я убежден, что это - единственная возможность строгого задания этой границы»^^.

Таким образом, основное содержание книги и относится к тому, о чем нельзя говорить и следует молчать. Автор предупреждает читателя, что главное в его книге как раз то, что в ней не написано. «Смысл книги в целом, - утверждает Витгенштейн, - можно сформулировать приблизительно так: то, что вообще ^* Вригт Г.Х. фон Указ. раб. С.40-41.

^^ цит. по Сокулер З.А. Людвиг Витгенштейн в философии XX в. Долгопрудный, 1994. С.34-35.

может быть сказано, может быть сказано ясно, о том же, что сказать невозможно, следует молчать»^^.

Концепции языка, изложенная в «Трактате», стала ответом Витгенштейна Своеобразное «снятие» обеих теорий и определяет во многом основную идею «Трактата». Преемственность между философией Витгенштейна и расселовским проектом эпистемологической и семантической редукции к знанию-знакомству, которое в некотором смысле также может трактоваться как создание картинного образа, заключается в том, что Витгенштейн фактически придал этому проекту объяснения всего языка. Расширение картинной теории на весь язык и является витгенштейновской «редукцией к знакомству», которая осуществляется через существенный момент витгенщтейновского «Трактата» заключается не просто в тезисе о том, что идеальный язык и есть наш действительный язык, а в том, что он есть Begriffsschrift в смысле Фреге; кодификация всей нашей концептуальной схемы.

Рассел допускал возможность осуществления вышеуказанной редукции единственно средствами логического анализа, который был применением его теории денотации, включая теорию определенных дескрипций. Теория знаниязнакомства предполагает, что любая пропозиция, которую можно понять, должна состоять из сущностей, с которыми мы непосредственно знакомы. Однако знакомство со всеми простыми ингредиентами пропозиции все же оставляет вне понимания ее логическую форму. Например, для того, чтобы понять пропозицию «aRb» нам следует познакомиться с а, R и Ь. Но этого будет явно недостаточно, поскольку мы не уверены в том, что понимаем пропозицию именно как «aRb», а не, например, как «bRa».

^^ Витгенштейн л. Логико-философский трактат//Философские работы (Часть 1). М., 1994. С.З.

постулировать дополнительный класс объектов знакомства - логические формы.

Следовательно, чтобы понять пропозицию «aRb», мы должны быть знакомы с четырьмя, а не с тремя сущностями. Добавочная сущность и есть логическая форма пропозиции. Таким образом, для Рассела даже логика (тотальность логических форм) основана на опыте (знакомстве).

Витгенштейн же отвергает трактовку логических форм как особого класса объектов знакомства. Логические формы не являются для него самостоятельными сущностями и конституентами пропозиций. «Общая форма, - утверждается в «Трактате»: «Моя основная мысль состоит в том, что «логические константы» это не замещения. Что замещением невозможно передать логи/см фактов» [4.0312].

витгенштейновской концепции в состоянии выполнять работу расселовских самостоятельных логических форм? Поскольку основой универсума фрегерасселовского языка является множество объектов, постольку естественно полагать, что все логические формы могут быть смонтированы из форм базисных (простых) объектов. Эту идею Витгенштейн и доказывает в «Трактате», причем его новаторство заключается в том, что формы простых объектов не являются самостоятельными сущностями - они не существуют независимо от объектов, чьими формами являются.

Данная стратегическая установка предполагает некоторое различие между расселовским и витгенштейновским пониманием простых объектов. Такие объекты являются простыми в силу их неанализируемости с помощью иных сущностей, однако, витгенштейновские объекты, в отличие от расселовских, не являются абсолютно простыми, поскольку они не являются бесформенными.

Подобное решение ставит перед Витгенштейном множество проблем.

Прежде всего, ему требуется объяснитъ, как простые объекты могут соединяться вместе, чтобы образовывать факты, соответствующие пропозициям. Если нельзя " HintikkaJ. An Anatomy of Wittgenstein's Picture Theory//Artifacts, Representation and Social Practice. 1994. P. 232.

понимать пропозицию «aRb» лишь посредством знакомства с соответствующими объектами, как можно понять пропозицию посредством знакомства с объектами, которые теперь снабжены соответствующими логическими формами?

Витгенштейновский ответ на этот вопрос заключается в том, что пропозиция и соответствующий ей факт не являются лишь множеством имен и множеством объектов. Факт есть структура, которая формируется конститутирующими ее объектами, причем существование этой структуры не зависит от какого либо «логического клея» в дополнение к самим объектам и их логическим формам. Поэтому комбинирование простых объектов в события уподобляется не склеиванию, а скорее подгонке друг к другу двух распиленных кусков древесины, которые должны обладать для этого соответствующими геометрическими формами.

Как тогда в языке мы сможем выразить комбинирование простых объектов в события? Витгенштейн полагает, что это можно сделать посредством комбинирования их имен аналогичным образом. Поэтому наши исходные лингвистические символы, (простые) имена, должны иметь логическую форму, которая управляет их возможностями комбинирования с другими простыми символами. В этом смысле имена также не являются абсолютно простыми, поскольку они не являются бесформенными.

Элементарная пропозиция, которая есть комбинация имен, сообщает, что именованные объекты относятся друг к другу тем же самым способом, как и имена в пропозиции. Например, если «а» и «Ь» стоят вместо отдельных объектов, а «R» вместо определенного отношения, тогда «aRb» истинно, если и только если это отношение имеет место в данном порядке. Конечно, строго говоря, отношение репрезентируется скорее символом типа «_ R _», содержащим два пустых аргументных места. В этом случае, пропозиция как синтаксическая сущность является изоморфной с событием, которое делает ее истинной.

Таким образом, ранний Витгенштейн был привержен фреге-расселовскому синдрому, который выражается в убежденности, будто анализ предложений должен приводить нас к элементарным пропозициям, состоящих из комбинаций имен. С современной точки зрения, данная предпосылка уже не может считаться самоочевидной. «Даже если элементарные пропозиции являются единственно возможными точками остановки анализа, - отмечает Я. Хинтикка, — реальность бесконечно глубоких логик показывает, что это не только не очевидно, но положительно неверно утверждать, будто подобный анализ должен завершиться после конечного количества шагов»^^.

пропозиций, Витгенштейн может уже утверждать, что все носители простых (неанализируемых) имен могут считаться частью интерпретации языка. Поэтому Витгенштейн рассматривает квантификацию как редукцию к истинностным функциям, следовательно, для него вся логика нашей концептуальной схемы может быть редуцирована к истинностно-функциональной логике, о чем и сообщается в пятом афоризме «Трактата».

Однако Витгенштейн не останавливается на тезисе о том, что одна партикулярная элементарная пропозиция отражает одну комбинацию объектов.

Он полагает, что тотальность всех элементарных пропозиций должна отражать тотальность всех возможных фактов. Поэтому «картинная теория» «Логикофилософского трактата» дополняется «тезисом зеркальности».

Когда Витгенштейн говорит о репрезентации пропозициями событий средствами своей формы, он говорит о картине, о создании картины (Bild, Abbildung, abbilden). Когда же он имеет дело со способностью тотальности всех возможных элементарных пропозиций отражать тотальность всех возможных комбинаций объектов, он обычно говорит о зеркале и зеркальном отражении (Spigel, Spiegelbild, gespiegeln). И то же самое относится к витгенштейновским рассуждениям о логической форме реальности, поскольку говорить о тотальности возможных комбинаций, значит говорить о логической форме реальности.

По что является обоснованием тезиса зеркальности в «Трактате»? Почему Витгенштейн думает, что существует только единственный способ комбинации имен, спаренный с возможными конфигурациями объектов? Ответ содержится в Hintikka J. Op. cite. Р.225.

афоризмах 2.0123 и 3.315. «Если объект известен, то известны и все возможности его появления в со-бытиях. (Каждая такая возможность должна быть заложена в характере объектов.) Нельзя задним числом открыть новую возможность»

[2.0123]. «Замещение составной части предложения переменной дает класс предложений, в совокупности составляющих область значений образованного таким способом переменного предложения. Этот класс в целом зависит еще и от значений, которыми принято наделять части такого предложения. Да и замещение переменными всех знаков предложения, значения которых условно закреплены, все еще дает подобный класс. Однако этот класс зависит уже не от наших соглащений, а от природы предложений. Он соответствует логической форме некоему логическому образцу [матрице]» [3.315].

Эти афоризмы показывают, что логическая форма, которая дана вместе с объектами, управляет возможностями комбинирования объектов с другими объектами. Из этого следует, что тезис зеркальности обоснован, поскольку каждый объект представлен его именем, которое имеет ту же самую логическую форму, как и он сам. Таким образом, каждый простой объект должен быть представлен посредством символа (имени), разделяющего его логическую форму.

Следствия этого наблюдения зависят от витгенщтейновского понятия логической формы. Он не рассматривал этот вопрос подробно, хотя некоторые положения высказал вполне определенно. Например, об этом свидетельствует афоризм 2.0251: «Формы объектов - пространство, время, цвет (цветность)».

Нространство для объектов является способом относиться друг к другу, быть сравнимыми друг с другом, быть комбинированными друг с другом в факты, и подобно этому - время и цвет. Это вместе с третьим абзацем афоризма 2.0121, который может пониматься буквально: «Как пространственные объекты вообще немыслимы вне пространства, временные - вне времени, так ни один объект немыслим вне возможностей его сочетания с другими».

Следовательно, картинная теория Витгенщтейна, применяемая к элементарным пропозициям, подразумевает нечто большее, чем просто изоморфизм, базирующийся на произвольной корреляции имен и объектов. Эта теория включает изоморфизм двух структур одной и той же логической формы. И идентичность логических форм распространяется вплоть до имен, из которых состоят пропозиции, в отношении к их объектам. Следовательно, отрицая логические формы как самостоятельные сущности, Витгенштейн требует формального тождества между языком и миром, которое распространяется и на имена в их отношении к объектам.

Тезис о том, что каждое имя разделяет ту же самую форму, как и представленный им объект, предполагает идею того, что язык с его объектами есть часть мира. «Только через эту мирскость языка - замечает Хинтикка, Витгенштейн может настаивать на категориальном тождестве символов и символизируемых объектов»^. Идея того, что язык есть часть мира, фигурирует и в поздних воззрениях Витгенштейна. Как указывает Хинтикка, приблизительно около 1928 г. эта идея была даже заострена до тезиса, что язык есть часть физического мира. «Сам язык, - полагает Витгенштейн в «Философских заметках», - принадлежит ко второй [т.е. физикалистской] системе»^°.

Таким образом, картины «Трактата» есть нечто большее, чем просто изоморфные образы соответствующих фактов. Они имеют сходство с фактами до степени разделения их логической формы, что делает их картинами через подобие. Позднее, в «Голубой книге» Витгенштейн обсуждает то, что он называет «картинами через подобие» и «картинами не через подобие». «Если мы рассматриваем возможность картины, которая, будучи хотя и корректной, все же не имеет никакого подобия со своим объектом, интерполяция тени [значения как некой сущности] между предложением и реальностью полностью исчезает.

Поскольку теперь само предложение может служить такой тенью. Предложение является только такой картиной, которая не имеет ни малейшего подобия с тем, что она репрезентирует... Это показывает вам способ, которым слова и вещи могут быть связаны»^''. Сравнение с «Трактатом» позволяет понять, почему Ibidem. Р. 234.

Ibidem. Р. 235.

Витгенштейн мог ввести понятие «картины, но не подобия» как новую идею Тот факт, что Витгенштейн первоначально допускал, будто пропозиции характеризуются действительным сходством, видно из его афоризмов 4.011 и 4.012, «На первый взгляд предложение - как оно, например, напечатано на бумаге - не кажется картиной действительности, о которой в нем идет речь. Но и нотное письмо на первый взгляд не кажется изображением музыки, а наше фонетическое (буквенное) письмо - изображением нашей речи. И все-таки эти знаковые языки оказываются даже в обычном смысле слова изображениями того, что они представляют» [4.011]. «Очевидно, что мы воспринимаем предложение формы «aRb» как картину. Знак явно представляет собой в данном случае некое подобие обозначаемого» [4.012].

Однако ни идея элементарных пропозиций как картин, ни зеркальный тезис, ни их объединение вместе, не влекут тех заключение, которые желает получить Витгенштейн. Большую роль в «Трактате» играет тезис атомарности, объединенный с теорией истинностных функций.

Витгенштейн допускает, что основа нашего языка может быть редуцирована к языку пропозициональных связок. Нредложения, образованные с их помощью, могут рассматриваться как истинностные функции элементарных пропозиций.

Поэтому истинностно-функциональная теория есть часть истинной логики языка.

Однако в «Трактате» Витгенштейн хотел доказать, что истинностнофункциональная теория и есть вся истина по поводу нашего языка. Что для этого требуется?

Тезис атомарности утверждает, что различные элементарные пропозиции независимы друг от друга. Из истины или ложности одной элементарной пропозиции нельзя вывести истинность или ложность другой пропозиции. Таким образом, тезис атомарности есть версия тезиса радикальной случайности всего опыта. Если же все атомарные пропозиции логически (концептуально) независимы друг от друга, тогда первопорядковая логика и есть все, что нам требуется в семантике. В противном случае потребуются дополнительные законы для того, чтобы иметь полную семантическую теорию. Если же тезис независимости элементарных пропозиций объединить с тезисом о том, что все комплексные пропозиции есть истинностные функции элементарных пропозиций, то отсюда следует, что все логические истины являются тавтологиями в строгом истинностно-функциональном смысле слова. Это один из существенных выводов «Трактата».

Тавтологии - это предложения, истинные при всех значениях истинности составляющих их элементарных предложений, а противоречия - это ложные при всех истинностных значениях предложения. Отрицание противоречия дает тавтологию и наоборот. Все предложения логики — тавтологии или же выведены из тавтологий. Логический вывод не дает каких-либо новых истин, новой информации о реальности, а просто устанавливает внутренние связи между предложениями, между их основаниями истинности. Это должно наглядно показываться с помощью таблиц истинности. «Что истинность одного предложения следует из истинности другого, усматривается из структуры предложений» [5. 13].

То, что предложения логики суть тавтологии, с точки зрения Витгенштейна, свидетельствует о том, что они, в отличие от предложений естествознания, ничего не говорят о мире. «Тавтология и противоречие - не картины действительности.

Они не изображают какие-то возможные ситуации. Ибо первая допускает любую из возможных ситуаций, второе - не допускает ни одной. В тавтологии условия соответствия миру - изобразительные отношения - взаимно исключают друг друга, так что она не связана с действительностью каким-либо отнощением изображения» [4. 462].

Важнейшим положением «Трактата» является также тезис о том, что в логически корректном языке логические (пикториальные) формы пропозиций есть их синтаксические формы. Он устанавливается Витгенштейном различными способами. В частности: «Значение знака не должно играть какую-либо роль в логическом синтаксисе; возможность его построения не требует обращения к значению знака, предполагается лишь описание выражений» [3.33].

Однако синтаксический тезис не распространяется на повседневный язык.

«В повседневном языке, признает Витгенштейн, - нередко бывает, что одно и то же слово осуществляет обозначение по-разному — следовательно, принадлежит к разным символам - либо же что два слова, обозначающих по-разному, внешне употребляются в предложении одинаково.... (В предложении «Зеленое есть зеленое» - где первое слово - имя собственное, а последнее — прилагательное — эти слова не просто имеют разные значения, но и являются разными символами)»

[3.323].

Отсюда с легкостью возникают подмены одного другим. «Во избежание таких ощибок, - полагает философ, - следует употреблять знаковый язык, который исключал бы их, поскольку в нем бы не применялись одинаковые знаки для разных символов и не использовались внешне одинаковым образом знаки с разными способами обозначения. То есть знаковый язык, подчиняющийся логической грамматике - логическому синтаксису. (Символика Фреге и Рассела для исчисления понятий является такого рода языком, хотя она еще не исключает всех ошибок)» [3.325].

И все же Витгенштейн претендовал на нечто большее, нежели на исключение темных мест и затруднений относительно логической формы в концепции идеального языка Фреге и Рассела. Он совсем иначе представил взаимоотношения идеального и естественного языков. Фреге и Рассел прагматически отличали их друг от друга в том смысле, что идеальный язык предназначен для научных целей, хотя и неприменим в обычной жизни, а естественный язык для научных целей непригоден, хотя и может обслуживать иные цели, в частности эстетические. Витгенштейн же увидел в своем «чистом»

языке кодификацию всей нашей концептуальной системы, определяющей границы мышления применительно не только к науке, но и к жизни в целом.

Большинство картинных тезисов Витгенштейна одновременно применяются и к идеальному, и к естественному языку, поскольку картинный тезис распространяется и на мысли, а не только на язык. «Мысль - логическая картина факта» [3]; ««Co-бытие мыслимо» означает: «Мы в состоянии представить себе ту или иную его картину» [3.001].

Эти тезисы относятся к любому осмысленному языку, в которых может быть выражена мысль: «В предложении мысль выражается чувственно воспринимаемым способом» [3,1]; «Изображать в языке нечто «противоречащее логике» столь же невозможно, как и изображать в пространственных координатах фигуру, противоречащую законам пространства, или же указывать координаты несуществующей точки» [3.032].

Как тогда пропозиции естественного языка могут быть картинами событий, если их синтаксические формы не обнаруживают своих логических форм?

Витгенштейн полагает, что недостающие ингредиенты формы обеспечивает применение пропозиций. «Для распознавания символа в знаке нужно обращать внимание на его осмысленное употребление»[3.326]. «Знак определяет логическую форму только вместе со своим логико-синтаксическим применением»

[3.327]. «Если знак не используют, он не имеет значения. В этом смысл принципа Оккама» [3.328].

Применение логики рещает, что есть элементарная пропозиция. «Какие имеются элементарные предложения, решает применение логики. Логика не может предвосхитить того, что относится к ее применению. Понятно: логика не должна противоречить своему применению. Но логика должна стыковаться со своим применением. Следовательно, логика и ее применение не должны совпадать друг с другом» [5.557].

Говорить о применении логики, значит, говорить о молчаливых конвенциях, управляющих использованием языка. «Молчаливо принимаемые соглашения, служащие пониманию повседневного языка, чрезмерно сложны» [4. 002].

Конечно, для понимания языка, согласно Витгенштейну, требуются элементарные пропоз'иции. Отсюда афоризмы 5.557 и 4.002 имеют дело с одним и тем же. Это объясняет очевидное расхождение между следующими утверждениями: «Язык переодевает мысли. Причем настолько, что внешняя форма одежды не позволяет судить о форме облаченной в нее мысли; дело в том, что внешняя форма одежды создавалась с совершенно иными целями, отнюдь не для того, чтобы судить по повседневного языка, в том виде как они есть, логически вполне упорядочены»

[5.5563].

говорит о синтаксических «одеждах» языка, тогда как в последнем афоризме пропозиция берется вместе с ее применением. Другими словами, что знаку не удается выразить, показывает его применение. «Что не удается выразить в знаке, применение [3.262]». Таким образом, уже в «Трактате» Витгенштейн намечает контуры идеи применения знака, которая будет доминировать в его поздних работах. Именно идея применения позволяет распространить картинный тезис на естественный язык.

Вместе с тем, ранняя концепция сочетает идею применения знака с тезисом о выражении мыслей в языке. Этим данная концепция применения отличается от концепции применения «Исследований».

ментальные структуры, которые детерминируют значения предложений, будучи внутренне, неконвенционально, связанными с миром. «Трактат», - утверждает Макдоноф, - содержит набросок механистического объяснения выражения мысли в естественном языке»^^. Согласно данной интерпретации, ранний Витгенштейн занимал позицию весьма сходную с позицией когнитивной психологии, однако там, где когнитивисты говорят о мозге, он говорил о метафизическом субъекте.

«Раннее учение Витгенштейна, - отмечает А.Ф. Грязнов, - допускает корреляцию ментальных и языковых структур, причем можно предположить, что ментальные " Данная интерпретация, в частности, представлена в: Malcolm N. Nothing is Hidden: Wittgenstein's Criticism of his Early Thought. Oxford: Basil Blackwell. 1986; KatzJ. The Metaphysics of Meaning. Cambridge. Mass.: MIT Press. 1990.

" McDonough P. Wittgenstein's Refutation of Meaning-Skepticism// Puhl K. (ed.) Meaning Scepticism. Berlin: De Gruyter. P.80.

субъектом, запредельным «миру фактов» и устанавливающим его границы»^"*.

представленная в «Трактате», предельно сближается с концепцией значения как употребления «Философских исследований». В качестве подтверждения этой интерпретации используются некоторые афоризмы «Трактата». «Примененный, обдуманный знак-предложение, есть мысль» [3.5]. «Если знак не используется, он не имеет значения» [3.327]. Защитники конвенционалистской интерпретации, развивают главным образом идеи Даммита, утверждающего, что в «Трактате»

которые «очищены от всех эпистемологических или психологических аспектов насколько же досконально, насколько дом бывает очищен от присутствия живших в нем когда-то покойников»^^.

Конвенционалистский подход уточняется П. Кэррадерсом в качестве витгенштейновские «мысли» все же не являются «фрегеанскими мыслями», а употреблений знака»^^. Подтверждение этого тезиса Кэррадерс видит в словах Витгенштейна: «Значение знака не должно играть какую-либо роль в логическом синтаксисе; возможность его построения не требует обращения к значению знака, предполагается лищь описание выражений» [3.33].

По мнению Макдонофа, этот пассаж говорит только о синтаксической структуре, которой должен обладать знак для того, чтобы иметь возможность основывается на афоризме «Трактата», который посвящен именно синтаксису и не затрагивает проблему значения. «Витгенштейн же не утверждал, — отмечает Макдоноф, - что именно конвенции, а не мысли детерминируют значения знаков.

^ Грязное А.Ф. Развитие взглядов Л. Витгенштейна на проблему мышления // Философские идеи Людвига Витгенштейна. М., 1996. С.129.

" Данная интерпретация, в частности, представлена в.- Carruthers Р. Tractarian Semantics. Oxford: Basil Blackwell.

1989.

'* Dammett M. Frege: Philosophy of Language. L.: Duckworth. 1981. P. 679.

*' Carruthers P. Tractarian Semantics. Oxford: Basil Blackwell. 1989. P.191.

Он пытался объяснить конвенциональную связь между мыслями и фактами, обращаясь к понятию картины особого рода»^^.

пользу менталистской интерпретации, поскольку в письме к Расселу от 19.8.1919.

он писал: «Я не знаю, каковы конституенты мысли, но я знаю, что она должна иметь конституенты, соответствующие словам языка. Какого рода отношение связывает конституенты мысли и конституенты изображаемого ею факта, здесь не существенно. Этим должна была бы заниматься психология... «Состоит ли мысль из слов?» Нет! Она состоит из психических конституент, которые связывает с реальностью тот же тип отношения, что и слова. Но каковы они, я не В «Философских исследованиях» Витгенштейн напишет о своей ранней позиции: «Так, когда мне говорят слово «куб», я знаю, что оно означает. Но разве при этом, когда я так понимаю слово, в моем сознании возникает его употребление?...Что же, собственно, нам представляется при понимании слова?

Разве оно не может быть картиной?.. Образ куба, безусловно, предлагает нам определенное его употребление, но я могу употреблять его и иначе [139]...

Какого же рода ошибку я в таком случае допустил: ту ли, что склонен выразить так: я счел, что картина навязывает мне определенное использование?... При этом [образ] в нашем сознании, его применение, однако, может быть разным» [140]^°.

Таким образом, в «Исследованиях» Витгенштейн уже полагал, что понятие ментальной картины, внутренне связанной со своим применением, уже не может быть прояснено. «Картинная теория пропозиций, - отмечал Малькольм, — является как теорией мыслей, так и теорией физических предложений; хотя отдает приоритет мыслям»''. Приоритет заключается в том, что мысль в отличие " McDonough R. The Argument of the «Tractartus»; its Relevance to Contemporary // Theories of Logic, Language, Mind and Philosophical Truth. Albany: State Univ. of New York Press. 1986. P. 160.

" ЦИТ. no Сокулер 3.A. Субъект, сознание и «другие сознания»: некоторые интерпретации философии Л.

Витгенштейна // Современная аналитическая философия. «Сознание и деятельность». М., 1991. С. 105.

^'^ Витгенштейн Л. Философские исследования//Философские работы (Часть I). М., 1994. С. 135.

" Malcolm Ж Nothing is Hidden: Wittgenstein's Criticism of His Early Thought. Oxford: Basil Blackwell. 1986. P. 67.

от предложения «является картиной внутренне»^^. Поэтому Малькольм относит «Трактат» к традиции Августина, Локка, Рассела, Мура, Брентано, Гуссерля и других философов, принимающих идею того, что мысль предшествует языку^''.

неконвенциональной связи между мыслями и фактами посредством обращения к понятию картины уникального вида.

«Трактата» заключается в том, что Витгенштейн полностью принял фрегеанскую перспективу и познакомил философское сообщество с фрегеанской революцией в осуществил набросок философских оснований механистической когнитивной науки. При этом «мысли» «Трактата» могут и не рассматриваться в качестве интроспективно осознаваемых объектов, поскольку когнитивный механизм настолько сложен, что, с точки зрения современной науки, не дает возможности непосредственного перехода от него к логике языка. «Повседневный язык - часть человеческого устройства, и он не менее сложен, чем это устройство. Люди не в состоянии непосредственно извлечь из него логику языка» [4.12].

Кэррадерс полагает, что понимание предложения есть «практическая способность проецирования предложения на мир», но одновременно доверяет популярной точке зрения, что понимание базируется на некотором «виде механизма мозга», полагая, что объяснение процесса генерирования мозгом осмысленного использования знаков есть чисто эмпирический вопрос. Макдоноф заключается в том факте, что Витгенштейн не передает объяснение этих структур эмпирической науке, а лишь признает, что понятие подобных структур является эмпирическим понятием. И механистический проект «Логико-философского трактата» подготовил автора «Философских исследований» к критике подобньтх ' Malcolm N. Op. cite. P. 79.

' Ibidem. P. 72.

метафизических предпосылок когнитивной науки за тридцать лет до того, как они получили эксплицитную формулировку у других исследователей»^"*.

Механистическая теория мышления «Трактата» имеет свои особенности.

Австрийский исследователь Э. Оезер полагает, что натурализм «Трактата», относиться к самому познаюш;ему субъекту, а относится только к миру фактов, описываемых физикой и механикой. Однако гносеологический субъект не принадлежит к этому миру, доступному физикалистским описаниям, он - граница мира. В этом смысле он - метафизический субъект, которого нельзя обнаружить нигде в мире и которого не следует смешивать с человеческим телом или человеческой душой. «Философское «Я» - это не человек, не человеческое тело или человеческая душа, с которой имеет дело психология, но метафизический субъект, граница - а не часть - мира» [5. 641].

Оезер указывает на то, что когда на вопрос «где в мире можно обнаружить гносеологического субъекта» Витгенштейн отвечал «Ты говоришь, что дело здесь обстоит совершенно также, как с глазом и полем зрения. Но в действительности ты не видишь глаза. И ничто в поле зрения не позволяет делать вывод, что оно видится глазом» [5. 633], то он полемизировал прежде всего с Эрнстом Махом^^.

Последний же в «Анализе ош;ущений» писал: «Я лежу, например, на кушетке и закрываю правый глаз; моему левому глазу представляется тогда (следующая) картина... В рамке, образованной бровями, носом и усами, появляется определяется критикой теоретико-познавательной концепции Э. Маха и Л.

Больцмана, отсылающих к эволюционной теории Дарвина: субъект, по их психологии, достижимый лишь путем интроспекции, а реально развивающийся /'* McDonough R. The Argument of the «Tractartus»; its Relevance to Contemporary // Theories of Logic, Language, Mind and Philosophical Truth. Albany: State Univ. of New York Press. 1986. P. 172.

^^Оезер Э. Мозг, язык и мир. Формализм против натурализма в «Логико-философском трактате» Л. Витгенштейна //Вопросы философии 1998. >Го5. С. 81.

'* Мах Э. Анализ ощущений и отнощение физического к психическому. М., 1908. С. 36.

феномен, включенный в эволюцию живых существ и неразрывно связанный с Для Витгенштейна же философский субъект является границей мира и языка в том смысле, что этот мир - это его мир, субъект придал ему структуру и сливающийся с миром, теряет свое имя и индивидуальные психологические характеристики. Субъект как граница находится в тесной связи с пониманием основной задачи философии, которая должна установить границы мыслимого, а они могут быть установлены только изнутри, то есть внутри того, что может быть сказано. «Картинная «теория» значения, — отмечает Макдоноф, - вообще не является традиционной теорией значения, она есть часть механистической теории языка. Поэтому и «мистические» афоризмы в конце «Трактата» суть естественное следствие механистического мировоззрения»'^.

Суть в том, что концепция языка «Трактата» именно механистическая, а не мистико-натуралистическая. «Механика определяет единую форму описания мира, говоря: все предложения, используемые для описания мира, должны получаться заданным способом из некоторого числа заданных предложений аксиом механики. Тем самым она дает нам строительные камни для здания науки и говорит: какое бы здание ты ни хотел построить, любое из них ты должен тем - это попытка построить по единому плану все истинные предложения, которые нужны нам для описания мира» [6. 343]. В этом мире «нет никаких ценностей, ибо если бы они были в мире, они уже не были бы ценностями»[6.41]. Все то, что находится в мире, в силу этого является просто фактом. Все факты равноценны.

Нет фактов более или менее глубоких, более или менее ценных. Поэтому и «смысл» мира должен лежать вне его. От такого мира нечего ждать, в нем не на что надеяться, и субъекту остается только занять достойную этическую позицию, поскольку философское «Я» Витгенщтейна отвечает только за то, что мир является моим миром.

"" McDonough Р. Wittgenstein's Refutation of Meaning-Skepticism// Puhl К. (ed.) Meaning Scepticism. Berlin: De Gruyter.l991.P.76.

знанием и тем, что знают, - связь логической необходимости» [5.1362]. Субъект не устанавливает эту связь и его существование ничего к этой связи не прибавляет. Принципиальное же значение имеет тот факт, что именно мир оказывается моим миром, а не наоборот. «Удивимся факту наличия мира. Любая попытка это выразить ведет к бессмыслице. У человека есть намерение атаковать границы языка. Эта атака указывает на этику. Все, что я описываю, есть в мире. В полном описании мира никогда не встречаются предложения этики, даже если я описываю убийцу. Этическое не есть положение дел».

Этическое не связывается философом ни с системой норм и правил, ни с наказаниями за их неисполнение. Этическое - это нечто такое, что несет награду в себе самом. Этическое не может быть высказано в предложениях, потому что нет понимается как определенный способ видения, созерцания. Этическая установка тогда также состоит в установке на незаинтересованное созерцание мира. Высшей ценностью при этом является сам факт того, что мир существует. Именно это вызывает высщее философское изумление. «Созерцание мира с точки зрения вечности есть созерцание его как ограниченного целого. Чувство мира как ограниченного целого есть мистическое» [6.45]. Однако это чувство и созерцание невыразимы. Об этом нельзя говорить, ибо невозможно говорить осмысленно.

Высказывать можно предложения науки. О том, о чем нельзя говорить, надлежит молчать [7].

Тот, кто понял мысль автора «Трактата», должен понять и бессмысленность всех выражений, с помощью которых он ее передает [6. 54]. «Итак, - замечает З.А. Сокулер, - оказывается, что Витгенщтейн не строит в «Трактате» никаких концепций - ни концепции мира, лищенного причинных связей, ни концепций Ф. Витгенштейн и Венский кружок // Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998.

утверждения бессмысленны. Может быть, здесь лежит ответ на многочисленные вопросы, которые возникали у нас по ходу знакомства с содержанием «Трактата»:

почему Витгенштейн не разъяснил, что является простым объектом? Почему у него нет развернутого обоснования тезиса об образной природе языка? и пр.

Потому что все рассуждения «Трактата» - это только ступеньки лестницы, ведуш;ей к... чему? Созерцанию мира как целого? Мистическому переживанию существования мира, которое снимает вопрос о смысле жизни? О чем нельзя говорить, о том надлежит молчать. Сумевший понять должен, как утверждает Витгенштейн, отбросить все сказанное в его книге как ставшую уже ненужной лecтницy»^^.

Витгенштейн попытался построить жизнь в соответствии со своей главной философско-мировоззренческой установкой: делать то, что не может быть высказано, а только показано. Свое предназначение он видел в том, чтобы не говорить ничего об этических и религиозных чувствах, а просто действовать соответствующим образом. Он был убежден в том, что как только какую-либо форму мистического пытаются выразить в словах, оно сразу уничтожается.

природы и свойств бога пагубен для религии, ведь «бог не проявляется в мире»

[6.432]. Еще в «Дневниках» Витгенштейн сравнивал веру в бога с пониманием вопроса о смысле жизни, с пониманием того, что факты, составляющие мир, еще не есть все. «Религия, - позднее писал он, - есть как бы спокойное дно моря в его глубочайшей точке, остающееся спокойным независимо от того, сколь большими могут быть В Л Ы на его поверхности».

Идеи Витгенштейна обладали известной культурной двусмысленностью, поскольку допускали интерпретацию как в духе этически' ориентированного «лингвистического пуризма», так и в духе «научного видения мира». Личность Витгенштейна, и в интеллектуальном, и в нравственном плане формировалась в ' ' Сокулер З.А. Людвиг Витгенштейн и его место в философии XX в. Долгопрудный, 1994. С.64-65.

*" Wittgenstein L. Culture and Value. Oxford, 1980. P. 95.

социокультурной ситуации ноздней империи Габсбургов, в которой весьма актуальны были идеи протеста против атмосферы общественной неискренности, смысловой неясности и коммуникативной невнятности и уклончивости, которую компонент этого понятия) опустошенного, паразитического, бессмысленного языка, «Ранним проявлением такого противодействия языку, - отмечает фон Вригт, - была «Sprachkritic» («Критика языка») Фрица Маутнера, Боюсь, что слова Витгенштейна в «Трактате», что философия - это критика языка, но не в смысле Маутнера [4,0031], надолго отвлекла современных философов от работы Маутнера, весьма заслуживающей внимания. Она относится к той же традиции, ярчайшим и наиболее влиятельным представителем которой - не говоря о Витгенштейна - является Карл Краус.... Не было ли Краусово нравственное отношение к языку, которое разделял и сам Витгенштейн, той силой, что заставила его расширить свою философию логики ранних кембриджских лет до философии языка, представленной в «Трактате»? Это интересный вопрос, на который, наверное, нет ответа»^'.

логического позитивизма как феномена культуры, в котором преобладала научная рациональность. Учение о логической форме, развивающее фрегерасселовскую идею идеального языка до антиметафизической программы, оказалось наиболее востребованной частью «Трактата». Первая энкультурация доктрины произошла не совсем так, как того хотел Витгенштейн, и все же она произошла, став основой мощного интеллектуального движения, оказавшего значительное влияние на всю культуру XX века.

" Вригт Г.Х. фон.. Витгенштейн и двадцатый век // Вопросы философии. 2001. №7. С.40.

§ 3. Физикалистский язык: Венский кружок и «посттрактатовский»

Антиметафизические положения «Логико-философского трактата» были восприняты логическими позитивистами Венского кружка как собственные программные цели. «Трактат, - отмечает М.С. Козлова, - был встречен с воодушевлением. Лидеры движения (М. Шлик, Р. Карнап и др.) считали себя засвидетельствовано. Авторы «Манифеста» - Карнап, Ган, Нейрат - восславляли Витгенштейна - в одном ряду с Эйнштейном и Расселом - как ведуш,его представителя «научного видения мира»...».

Логические позитивисты были уверены в том, что результаты исследований Фреге, Рассела и Витгенштейна позволяют говорить о решительном повороте в развитии философии, который должен положить конец прежнему соперничеству систем и сделать философию подлинно научной. Вместе с тем, Шлик отмечал, что способствовало не столько развитие собственно логической техники, сколько прояснение вопроса о природе логики и выявление ее чисто формального характера. «Довольно давно, - отмечал он, - уже был высказан взгляд, что логическое в некотором смысле есть чисто формальное; это мнение часто повторялось, однако не было ясности относительно природы чистых форм. Ключ к пониманию их происхождения следует искать в том факте, что всякое познание есть выражение или репрезентация, а именно: познание выражает факт, который познается. Это может случиться весьма по-разному, в рамках разных языков, с помощью любой произвольной системы знаков»^'*. Предполагалось, что все возможные способы выражения должны иметь нечто обш1ее; и это общее есть их логическая форма.

'^ Козлова М.С. Витгенштейн: новый образ философии // Вопросы философии. 2001. >fc7. С.26.

*^ Вригт Г.Х фон.У тг. ^&6. С.Ъ5. •..

" Шлик М. Поворот в философии // Аналитическая философия. Избранные тексты М.: Изд-во Моск. ун-та.

1993.С.29.

метафизическом смысле заменялось логическими позитивистами исследованием природы выражения или репрезентации, то есть «всякого возможного «языка» в самом общем смысле этого слова». Познаваемо все, что может быть выражено.

Следовательно, не существует вопросов, на которые в принципе нельзя дать ответа. То же, что прежде принималось за подобные вопросы, в новом освещении представляет собой всего лищь бессмысленные цепочки слов. Внешне такие цепочки выглядят как вопросы потому, что удовлетворяют обычным правилам грамматики, но на самом деле состоят из пустых звуков, ибо нарушают более глубокие правила логического синтаксиса, который может быть обнаружен, как на то надеялись логические позитивисты, с помощью новых методов анализа.

Логический анализ дает позитивный результат в сфере эмпирических наук:

разъясняются отдельные понятия, раскрываются их формально-логические и теоретико-познавательные связи, а вот в сфере метафизики логический анализ приводит к негативному выводу: мнимые предложения этой области являются полностью бессмысленными. Этот вывод, по мнению логических позитивистов, позволяет говорить о радикальном преодолении метафизики, которое было невозможно с более ранних антиметафизических позиций. «Усилия метафизиков, - писал Шлик, - всегда были направлены на абсурдную цель - выразить чистое качество («сущность» вещей) с помощью познавательных предложений, т.е.

высказать невысказываемое. Качества не могут быть «высказаны». Они могут быть лищь «показаны в опыте»^^.

начальным моментом философствования является изучение лингвистического значения. Предполагалось, что исследование языка проясняет базисные моментов философствования, связанные с выяснением природы понятий или первых метафизических принципов. «Теория значения, - отмечает Т. Бург, - была наиболее оригинальной разработкой движения. Она состояла из двух главных *' Шлик М. Указ. раб. С.ЗО.

^ • ^ е. С.31.