«ПРИГОРОДНЫЕ СООБЩЕСТВА КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ФЕНОМЕН: ФОРМИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОГО ПРОСТРАНСТВА ПРИГОРОДА ...»

Союз покупателей. Иркутск. (Электронный ресурс) URL: http://sp.38mama.ru Режим доступа: по регистрации Бурдье П. Поле экономики / Социальное пространство: поля и практики. – М.-СПб.: Алетейя, 2005. С. 137- «Я хочу открыть магазинчик секонд хенд [товаров из совместных закупок – КГ]. Пока без вывески, без продавца. Объявление в газету даю и буду работать по звонку. Можно будет брать не килограммами, а поштучно. Так как сильно времени и условий для примерки нет – то можете брать и дома мерить. Кто без машины – могу завозить вещи и потом забирать то, что не подошло». Продление цепи трансакций здесь служит не только инструментом связи («сцепления») смежных организационных полей,167 но и одним из конкретных механизмов функционирования транслокального пространства. Через практику совместных закупок в пригороде выстраивается связь города не с сельским пространством (жители сельской местности почти не участвуют в совместных покупках) и даже не с региональной периферией (для этого существуют прямые контакты, маркированные возникновение «пунктов раздач» в городах области168), а именно с пригородным сообществом, включенным эту сферу деятельности города. Включенность социального пространства пригорода в городскую повседневность в этом случае реализуется и в физическом пространстве:

завершение цепочки трансакций в этой схеме (получение товара покупателем) происходит в городе. При всем неудобстве этой схемы, жители пригородных поселений, вне сомнения, имеют больше возможностей для участия в подобной форме покупок, нежели жители поселений, не включенных зону пригородной транслокальности.

Второй важной составляющей пригородной экономики становится сфера обслуживания. Высокая деловая активность здесь хорошо прослеживается по коммерческим объявлениям (в локальных печатных СМИ и интернет-ресурсах).

Наиболее динамично развивающимися сегментами сферы услуг в пригородной зоне в последние годы стали ремонтные и отделочные работы, услуги в сфере МАМА + ПАПА = форум для родителей (электронный ресурс) URL:

http://38mama.ru/forum/index.php?topic=3833.825 Режим доступа: по регистрации Радаев В.В. Рынок как цепь обменов между организационным и полями // Экономическая социология. 2010. Т.

11. № 3. С.32- Союз покупателей Иркутска (Электронный ресурс) URL: http://sp.38mama.ru/ofis/officelist/admin Режим доступа:

по регистрации образования, здоровья и красоты, ремонт офисной и бытовой техники. Первый из названных комплексов услуг, очевидно, связан с массовым жилищным строительством в пригородных поселениях: Иркутский район уже не первый год занимает второе место в области по площади построенного жилья.169 Развитие остальных диктуется растущим спросом со стороны переселенцев из города, принесших с собой не только нетрадиционные для села элементы быта, но и спрос на их обслуживание. В этом смысле механизм формирования этой отрасли (сфера услуг) близок к процессу формирования торговли, как ведущего элемента пригородной экономики.

Вместе с тем, сопоставление деловой активности в сфере услуг, фиксируемой по коммерческим объявлениям и интервью, и данных статистики демонстрирует преимущественно неформальный («серый») характер развития мелкого бизнеса в этой сфере. При значительном увеличении числа «объектов бытового обслуживания» за 2006-2011 годы, их количество, зафиксированное в паспортах муниципальных образований, явно не соответствует уровню деловой статистическим данным, за указанные годы число подобных объектов в Хомутовском муниципальном образовании выросло с 2 до 10. В том числе в г. на его территории действовало всего 2 «объекта технического обслуживания и ремонта автотранспортных средств» и 4 парикмахерские. Однако только на одном из рекламно-информационных ресурсов села размещены не менее 30 объявлений с неповторяющимися контактами об услугах в области ремонта и настройки компьютерной и бытовой техники, организации досуга детей и взрослых, выполнению мелких бытовых работ по дому (в том числе уборки), услуг в области здоровья и красоты.170 Даже учитывая динамичность интернет-ресурсов и Мэр Иркутского района Игорь Наумов: Удалось сохранить главное – социальную стабильность / http://www.baikal24.ru/page.php?action=showItem&type=article&id=10773 [дата посещения 28.06.2012] Режим доступа: свободный Услуги / Интернет-форум «Хомутово-Иркутск. рф» (электронный ресурс). URL: http://homutovoirkutsk.ru/viewforum.php?f=6 Режим доступа: свободный вероятную неактуальность части коммерческих объявлений, деловая активность в пригородной зоне в сфере обслуживания очевидно намного выше, чем фиксируется статистикой.

Основной причиной столь разного характера развития двух отраслей представляется, прежде всего, различия в специфике деятельности. Торговля почти невозможна без специализированного помещения, размещения в нем торгового оборудования, что, обусловливает необходимость регистрации бизнеса.

Использование широкой рекламы, в том числе наружной, также стимулирует развитие торгового бизнеса в белой части спектра деловой активности. Сфера же услуг оказывается значительно гибче, и зачастую позволяет вести дело на дому у себя или клиента, не привязывая его к специализированному помещению, и, соответственно, предоставляет значительно больше возможностей для реализации деловой активности в сфере неформальной экономики.

«Там где, например, торговля, она не может не зарегистрироваться. Услуги, связанные с таким публичным их представлением, та же автомойка, они, скорее всего, зарегистрированы. А есть же деятельность, которую и регистрировать нет смысла… Вот те же парикмахеры, там, косметологи, всякие мелкие услуги… Ремонт мелкий, как в городе, ну им смысла нет вообще…» [сотрудник районной администрации, 2013 г.] Значительное число представителей мелкого бизнеса (индивидуальные предприниматели) оставляет большую часть своего бизнеса в «тени».

Масштабное жилищное строительство ведется наемными бригадами, которые независимо от состава (местные или мигрантские) предпочитают вести бизнес через неформальные схемы. В тех случаях, когда строительство ведется через зарегистрированную фирму, широко распространена практика неформальных соглашений с заказчиком, либо проведение через бухгалтерский учет неполной суммы контракта. Фактически, это сохраняет эту деятельность в сфере неформальной экономики, лишь смещая ее в «скрываемый»171 сегмент.

В сфере обслуживания же наиболее высок спрос на услуги по временному содержанию и воспитанию детей-дошкольников. Масштабный приток молодого населения, на фоне традиционной для села образовательной инфраструктуры, породил высокий спрос на подобные услуги, что обеспечивает рентабельность такого бизнеса. Проблема обеспечения детскими садами в пригороде стоит острее, чем в любом ином сельском муниципальном районе и перспектив для ее разрешения районные власти пока не видят:

«У нас проблема с детскими садами. У нас проблема колоссальная с садами.

У нас ходят в детские сады две с половиной тысячи человек. А в очереди стоят три [тысячи – КГ] двести. Т.е. каков потенциал еще [дети от 3 до 7 лет, не стоящие в очереди и не посещающие детские сады – КГ]. Это люди, которые либо самостоятельно решают проблему, никуда не водят, либо может быть водят в город Иркутск, ну или либо ждут лучших времен. И как только люди почувствуют, что места мы начинаем давать, это поток нескончаемый начнет увеличиваться». [сотрудник районной администрации, 2013 г.] Объективная неспособность муниципальных администраций (прежде всего, в силу реального отсутствия финансовых ресурсов) создает, с одной стороны, предпосылки для использования граничного ресурса (посещение детских садов в областном центре), а с другой – для быстрого развития сферы услуг по присмотру за детьми. Деятельность в рамках этого сектора ориентирована, прежде всего, на переселенцев из города, как, во-первых – платежеспособных потребителей, а вовторых – аудиторию, не имеющую альтернативных способов решения проблемы присмотра за детьми.

«Он [сектор локальной экономики дошкольного присмотра за детьми – КГ] есть, потому что спрос на него есть. Начинают оседать городские. Они уже к Радаев В.В. Экономическая социология. – М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2008. С. этому делу готовы. Во-первых, зарплаты позволяют. У сельского населения, естественно, нет». [сотрудник районной администрации, 2013 г.] В формирующемся секторе услуг присмотра за детьми складываются два взаимосвязанных, но все же разных сегмента, отличающихся наличием бизнесориентированной модели. В первом случае, подобные услуги не являются самостоятельной бизнес-моделью и оказываются, скорее, в качестве «помощи»

соседям и знакомым, как практика, заимствованная из сельской среды. В отличие от традиционной сельской модели плата все же взимается, однако ее размер определяется лишь условной себестоимостью услуги. Это скорее коллективно решение проблемы, чем способ заработка.

«В Хомутово том же мне сказали, что там есть у них (частные дет сады). В основном – это дворы такие, кто-то взялся. Но им сложно в каком отношении: они за какую-то там символическую плату, за еду фактически, соседи по улице – там мамашка сидит дома, и ей все-равно сидеть дома, так вот ей просто-напросто детишек свозят. Это не назвать таким бизнесом. Она цену никакую не загадывает и спецусловий никаких не предлагает. То есть все в рамках того что дома имеется и во дворе стоит». [сотрудник районной администрации, 2013 г.] Второй сегмент связан с присмотром за детьми как предпринимательской деятельностью, направленной на получение прибыли. Реализация услуг в этом случае производится практически в тех же условиях, что и в описанном выше сегменте с той разницей, что «предприниматель», как правило, не связывает свою деятельность с собственной семейной ситуацией и обязательствами перед ближайшими партнерами своих социальных сетей. Услуга оказывается полностью на коммерческой основе, а цены на нее полностью сопоставимы с областным центром и достигают 10-12 тысяч рублей в месяц.

«У меня сотрудница есть с территории. У нее ребенок – она из декрета вот вышла, говорит: буду в детский сад устраивать. Хорошо, говорю, а места есть?

Нет, говорит – это в частном детском саду. Таком, незарегистрированном. И ценник там такой, что у нее будет половина ее зарплаты уходить… Да и то мест нет. И ей как бы сказали, что можно все-равно, но тогда ценник будет еще вырастает». [сотрудник районной администрации, 2013 г.] Взаимосвязь обозначенных сегментов сферы услуг по присмотру за детьми реализуются как через потребление, так и через удовлетворение спроса.

«Соседский» присмотр чаще используется при возможности оставлять детей на неполный день и достаточной укорененности в сообществе, что обеспечивает достаточные социальные связи на новом месте жительства. Нередко подобная модель используется как дополнительная к основной (муниципальный или частный детский сад в селе или в городе), в случаях, когда посещение основного детского учреждения невозможно в течение нескольких дней. Такая форма присмотра за детьми в ряде случаев перерастает в бизнес-модель: наработанные практики и выработанные связи с потенциальными потребителями подталкивают к попытке построить предпринимательское «дело» на их основе.

Второе, что, безусловно, объединяет оба описанных сегмента, – это неформальный характер их оказания. В обоих описываемых случаях оформления юридического лица» не происходит, что связано не только с уклонением от налогообложения, но и уходом от широкого спектра требований, предъявляемых к детским дошкольным учреждениям.

«Я пока в декрете была за соседскими [детьми – КГ] приглядывала. А теперь хочу открыть детский сад. Небольшой такой – в доме большой зал есть, веранда, во дворе муж горку поставит. Оформлять [регистрировать в налоговой – КГ] пока не буду, да, не буду. Ну, вот знаете, а вдруг дело не пойдет или еще чтото там. Это же сразу всякие инспекции, проверки. А я так, потихоньку поработаю, посмотрю. Вот если расширяться потом, тут уже посмотрю. Все так здесь делают». [«коренная» жительница пригородного села, 2012 г.] Спрос на подобные услуги чрезвычайно широк, что обеспечивает их динамичное развитие. Конкуренция со стороны муниципальных дошкольных учреждений почти не затрагивает формирующийся частный сектор услуг по присмотру за детьми в силу значительного неудовлетворенного спроса.

Возрастная структура населения (см. раздел 1.1.) и продолжающийся массовый приток переселенцев из города обеспечивает долговременность и устойчивость этого рынка. Неширокий спектр дополнительных услуг, которые оказываются в рамках такого предпринимательства (специальные развивающие занятия в большинстве случаев отсутствуют – это именно присмотр за детьми), слабая материальная база (как правило, подобные услуги оказываются «на дому») в этих условиях не являются достаточным факторами, которые могут в ближайшее время ограничить развитие подобных услуг. Более того, большинство муниципальных детских учреждений в силу устаревшей материальной базы и низкой оплаты труда сотрудников также не могут оказать дополнительных услуг даже при наличии платежеспособного спроса:

«Она [директор детского сада – КГ] не может даже дополнительных платных услуг оказать. У нее есть платежеспособные родители, но ей просто негде. У нее в ее собственный кабинет – клетушку, вход прямо через группу. Что она может?». [сотрудник районной администрации, 2013 г.] В результате в последние годы в пригородных поселениях в сфере «дошкольного образования», традиционно для муниципалитетов (по крайней мере, сельских) являющейся одним из самых проблемных «бюджетных секторов», постепенно формируется вполне рыночный сегмент. Его масштабы оценить крайне сложно, однако, по крайней мере, для новых поселений пригорода он рассматривается районными властями едва ли не как единственное средство решения острой социальной проблемы:

«По крупному это решить проблему не может. Цифры вы представляете [численность детей – КГ]. Он вполне может на себя перехватить прибывающее платежеспособное населения вот в этих вот коттеджных поселках. Но он не даст решения проблемы. Наверное, там, где возникают коттеджные поселки (типа Изумрудного, Хрустального, может быть вот по Байкальскому тракту), он на себя, наверное, отвлечет. Они нам не создадут дополнительной проблемы». [сотрудник районной администрации, 2013 г.] Появление подобного рыночного сегмента означает, с одной стороны, возможность некоторого облегчения «социального бремени» муниципалитетов, а с другой – утрату их администрациями монополии на подобные услуги, а значит и части механизма господства в отношениях с местным сообществом. Однако инструментов, позволяющих сдержать этот процесс, у местной власти фактически не остается, а в условиях необходимости решения социальной проблемы, обозначенной как на региональном, так и на федеральном уровне, интереса к администраций обоих уровней нет.

Однако и эта сфера не уникальна, специфика габитуса новых жителей пригорода обусловливает массовый и дифференцированный спрос, который, с учетом городской занятости и общим уровнем жизни в районе, является высоко платежеспособным. Специфический характер повседневности, организации жилого пространства и внерабочего времени стимулирует развитие услуг, ранее не типичных для пригорода: «модельный» пошив штор, услуги флориста, круглосуточная автомойка с предварительной записью, компьютерный клуб, трансграничные мигранты, выступая доминирующими агентами, создают специфику спроса и предложения в пригородном пространстве, формируя структуру его экономического поля, «которое существует лишь посредством агентов, находящихся в нем и деформирующих окружающее их пространство, придавая ему определенную структуру». Принципиально, что деятельность всех названных бизнесов ориентирована, прежде всего, на местное сообщество, являющееся основным потребителем этих услуг. Большинство объектов сферы услуг расположены вне основных автодорог, проходящих через пригородные населенные пункты, что исключает эффективное Бурдье П. Поле экономики… С. обслуживание транзитных потоков и предопределяет ориентацию на местного потребителя. Услуги же, оказываемые неформально, через рекламу «person to person» («p2p»), не могут быть ориентированы на внешних потребителей по определению. В условиях быстро растущего населения спрос на предложение мелкого бизнеса заметно превышает предложение:

«Я там [на автомойке – КГ] недели три назад была – там был аншлаг, надо было сидеть на улице часа два, ибо до меня было машин пять и автобус (!!!)». Заметная часть мелкого бизнеса приходит в пригородные поселения вместе с переселенцами, а не создается на месте. Частью это перенос деятельности на новое место, частью – эксплуатация официального статуса (зарегистрированное использовавшегося ранее. В обоих случаях это подобная практика становится статистикой:

«Они [предприниматели – КГ] просто не идут в регистрацию и статистику.

Никаких санкций нет. И потом, часть людей, они до сих пор прописаны в Иркутске. И может быть, они уже живут в Хомутово, но когда свой бизнес они зарегистрировали в Иркутске. И вот это много у нас. Мы даже столкнулись, когда у нас приходят в наш фонд поддержки малого предпринимательства, и говорят: «я у вас работаю», смотрим, а адрес-то регистрации Иркутск. А бюрократический наш порядок – возможна только тем, кто зарегистрирован, поддержка. Мы даже внесли изменения: «тем, кто осуществляет деятельность на территории района».

А все равно, весь отчет, соответственно, попадает на город Иркутск». [сотрудник администрации района, 2013 г.] Такая ситуация становится одним из важных факторов роста неформальной экономики пригородного пространства, как в структуре, так и в системе регулирования. Примечательно, что рост происходит и в секторе «неучтенной»

МАМА + ПАПА = форум для родителей (электронный ресурс) URL:

http://38mama.ru/forum/index.php?topic=3833.1200 Режим доступа: по регистрации экономики (не только экономическая деятельность домохозяйств, традиционная для «коренного» населения пригорода, но и бизнес, зарегистрированный вне пригородных поселений), и в секторе экономики «скрываемой» (теневая деятельность предприятий, прежде всего – уход от налогов)174. Важнейшим администраций, активно использующих систему неформальных практик в отношениях с местным бизнесом.

Местная власть (администрация поселений), понимая специфику местной ситуации («пусть встанут на ноги»), «идет навстречу» предпринимателям, принимает теневой («серый») характер такой деятельности. Интерес местной власти вполне понятен: это и способ создания благоприятных условий для развития мелкого бизнеса, и путь решения комплекса социальных проблем, которые иным способом решить сложно, а зачастую и невозможно (например, обеспечение детскими садами).

Однако важнейшей причиной готовности местной власти к неформальному незаинтересованность сельских администраций в легализации бизнеса на своей территории. Перевод бизнеса в «белый» режим автоматически приводит к росту налоговой базы и повышению доли собственных доходов в бюджете поселений.

Но заметного увеличения бюджета поселений это не дает, поскольку рост собственных доходов приводит к непропорциональному сокращению субсидий из вышестоящих бюджетов:

«Заниматься этой темой [легализаций малого бизнеса – КГ] мы будем только под кнутом. Мы сколько не наработаем – с нас снимут в два раза больше, ну имеется в виду дотации, субсидии. Вот, например, в Голоустном они поработали по налоговой базе, и получается что они себя сами наказали. Потому что вот было, что у них в Голоустном, что в Горохово – одинаково, ну скажем так одинаковые поселения: как бы на равном удалении, большие территории, и Радаев В.В. Экономическая социология. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2008. С. 179- примерно одинаково было у них с доходной частью. У этих налогов было тысяч, и у тех было 900 тысяч. Только вот у Горохово осталось 900 тысяч, а эти поработали и налоговую свою часть увеличили до 5 миллионов. По земельному и имущественному налогу. Так вот теперь в Горохово 2 800 субсидии, а Голоустное – 300 тысяч, т.е. упало в разы». [сотрудник районной администрации, 2013 г.] Такая позиция власти способствует тому, что значительная часть бизнеспрактик и связанных с экономикой властных практик оказываются за пределами правового регулирования. Здесь и отношения предпринимателя с клиентами, выстраиваемые не на формальном договоре, но на базе соседских отношений, и практики ухода от ограничений в том или ином виде бизнеса (например, переименование службы такси в организацию по оказанию «услуг перевозки» для обхода ограничений, введенных Законом о такси с осени 2011 г.). Возрождается практика «взаимозачетов» между местной властью и мелким бизнесом, основанная на торговле лояльностью администрации. Наконец, едва ли не самым ярким примером подобных практик становится участие местной власти в неформальной экономике через использование труда «серых» трудовых мигрантов. Поскольку локальный рынок (прежде всего, рынка труда) находится в стадии формирования и в значительной мере имеет полулегальный, «серый»

характер, вхождение в него трансграничных мигрантов происходит заметно менее конфликтно, чем в городе. Они приходят в пригород не как конкуренты, вытесняющие местное население через демпинг и/или иные методы «нечестной»

конкуренции. Мигранты приходят на новые, только формирующиеся рынки труда – до активной экспансии города в пригород массового строительства жилья здесь просто не было.

Неформальный характер занятости, не обеспечивающий социальных гарантий (гарантированной оплаты, нормированного графика и выходных, Григоричев К.В. «Таджики» в пригородах Иркутска: сдвиги в адаптивных практиках // Диаспоры, 2010, №2.С.

273- квалифицированного «коренного» населения. Напротив, для «таджиков» именно такой способ участия в локальной экономике является предпочтительным, что обусловливает их доминирование в самом широком секторе неформальной экономики пригорода. Однако здесь они не замещают вакансии, занятые ранее местными рабочими, но конкурируют с ними за новые рабочие места. Это означает, что негативного воздействия иностранных мигрантов на локальный рынок труда не происходит. Напротив, в рассматриваемом пространстве иркутских пригородов приход мигрантов был связан не с сужением локального рынка труда, а, напротив, с его быстрым ростом. Не случайно, аналитики УФМС по Иркутской области констатируют: «Тенденция зависимости между уровнем безработицы и давлением иностранной рабочей силы на внутриобластной рынок труда отсутствует». Более того, поскольку «таджики» приходят вместе с горожанами, практики взаимодействия с которыми выстроены достаточно давно и успешно, то мигранты оказываются на этом новом рынке труда раньше, нежели местное население. И конкурировать с иностранными рабочими местному населению довольно сложно.

Ситуация усугубляется еще и тем, что со стороны нового населения пригорода (выходцев из города) формируется спрос не просто на строительные, например, услуги, а на «услуги таджиков». Спрос, обусловленный не только, а иногда и не столько низкой стоимостью таких услуг, но всем спектром характеристик, и выполняемых работ, и их исполнителей. Это не просто покупка труда «таджика», а скорее комплекс практик взаимодействия с иностранными мигрантами, предполагающий возможность использования их не только в собственно строительстве, но и в широком спектре работ: от машиниста сложной техники до сторожа и «работника при доме».

Аналитический обзор миграционной ситуации и деятельности УФМС России по Иркутской области по реализации государственной политики в сфере миграции в регионе // Официальный сайт УФМС по Иркутской области (Электронный ресурс) URL: http://ufms.irkutsk.ru/spining.files/files/oapik/oapik_an_obz_2010.doc Режим доступа: свободный Особое значение приобретает включение в локальную экономику «китайских теплиц», как специфического агента экономического поля. Участвуя в пригородной экономике не напрямую, мигрантские тепличные хозяйства, тем не менее, включаются в нее как работодатель (для люмпенизированных слоев населения и узких специалистов) и в качестве «спонсоров» в отношениях с местной властью. Кроме того, побочным продуктом деятельности теплиц стало формирование мелкого торгового бизнеса «коренного» населения в формате «придорожного рынка». Основанная на перепродаже продукции «китайских теплиц», такая торговля опирается на традиционный «бренд» экологически чистых продуктов, выращенных на приусадебных участках:

«Вот еще у дороги, вы видели рынок, там наши бабушки дедушки торгуют.

Вы у них ничего не покупайте, они все сами у китайцев берут, а потом продают как свое. А китайцы у них сами ничего не покупают, они знают, откуда эти помидоры» [«коренная» жительница пригородного села, 2009 г.].

Трансформация локальной экономики пригорода связана не только с изменением конфигурации основных социальных агентов, но и с преобразование характера функционирования домашней экономики, традиционно являющейся важным элементом внегородского пространства. Если до начала массового переселения горожан в пригород здесь доминировали два основных типа личных хозяйств (традиционный сельский и дачный, имеющий преимущественно сезонный характер), то интенсивная субурбанизация привела к появлению двух новых: хозяйства экс-горожан и «коренных» жителей, работающих в городе.

Первые два из названных четырех типов развития домашних хозяйств в пригороде (сельский и дачный) сохраняют основные характеристики развития, присущие им и ранее. Сокращается лишь их удельный вес в структуре личных хозяйств населения пригородного района за счет роста доли хозяйств третьего и четвертого типа и, отчасти за счет перехода некоторой части дачных хозяйств в формат усадеб переселенцев из города. Последний фактор, однако, не имеет большого значения, поскольку, несмотря на появление формальной возможности регистрации по месту жительства в садоводческих товариществах177, широкого распространения подобные практики пока не получили в силу не разработанного законодательства в данной сфере. Неформальный характер такого проживания, безусловно, сдерживает процесс перехода дачного жилья из сезонного в постоянное.

Специфика домашнего хозяйства горожан, переехавших на постоянное жительство в пригородные села, определяется, прежде всего, городской занятостью, бюджетами личного времени и набором практик, выработанных на (преимущественно в областном центре) определяет достаточно высокий уровень доходов и малое количество внерабочего времени, которое эта категория населения проводит в собственно пригородных поселениях. Следствием этого становится формирование устойчивого потребляющего, а не производящего характера хозяйств экс-горожан в пригороде. Незначительные приусадебные хозяйства (огороды и реже содержание птицы) функционируют чаще в формате дачи, выполняя не производственные, а, скорее, рекреационные функции, что находит отражение и в характере планировки усадьбы, и в планировке основных усадебных построек (см. раздел 4.3.). Подобный характер развития домашней общемировому тренду, обозначенном Джонатаном Гершуни как конвергенция в использовании времени различными статусными группами, предполагающая оплачиваемой работы и досуга за счет сокращения времени неоплачиваемой работы. Структура потребления домохозяйств переселенцев из города создает благоприятную среду для развития мелкого обслуживающего бизнеса, в Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 14 апреля 2008 г. N 7-П г. Москва "По делу о проверке конституционности абзаца второго статьи 1 Федерального закона // Российская газета, 26 апреля 2008 г.

Гершуни Дж. Экономическая социология: либеральные рынки, социальная демократия и использование времени / Западная экономическая социология. С.404- значительной мере формируемого этой же группой населения. Вместе с тем, эксгорожане создают в пригороде сферы потребления, основанные на экстралегальных практиках и стимулирующих развитие неформальной экономики. В большинстве случаев, эти практики не связаны напрямую с потреблением товаров и услуг, носят, скорее, «обеспечивающий» характер и являются инструментом доступа к тем или иным услугам. Самыми распространенными из них являются различного рода «спонсорские» взносы в учреждения дошкольного образования, а также практики покупки регистрации по месту жительства у «коренного»

населения.

«Не записывают в очередь в [детский – КГ] сад, прописка у вас городская, мол. Мы тут уже второй год живем… А как я пропишусь, земля не переведена еще и когда будет не понятно. Посоветовали мне купить временную прописку у бабки какой-нить». Новые практики взаимодействия с городским пространством привели к быстрому изменению бюджетов личного времени, что, в свою очередь, привело к Распространение практики трудоустройства в областном центре обусловило отказ от содержания крупного скота, традиционного для типового сельского домохозяйства. Постоянная занятость на городских предприятиях и учреждениях сделала невозможными длительные сезонные работы по заготовке кормов, являющихся основным элементом содержания коров и иного крупного скота:

«Муж пошел работать в Иркутск, и у нас не стало времени хватать для того, чтобы заготовить сено. Т.е. вот это одна из причин, для того, чтобы держать, нужно заготовить запасы на зиму. А вот не стало на это хватать времени»

[«коренная» жительница пригородного села, 2012 г.] Попытка преодоления дефицита времени за счет повысившихся денежных доходов (наем односельчан или временных работников) привел к резкому росту МАМА + ПАПА = форум для родителей (электронный ресурс) URL:

http://38mama.ru/forum/index.php?topic=3833.1300 Режим доступа: по регистрации себестоимости продуктов. С расширением сети магазинов и повышением доступности «городских» продовольственных товаров содержание скота стало полностью нерентабельным:

«Для того, чтобы приобрести технику: скосить, собрать, привезти – это стало затратно. То есть мы свою технику приобрести не могли, а если это взять, ну то есть попросить кого-то, то надо было также платить деньги. Когда мы стали эти деньги переводить в продукты, которые мы получаем, то выходило наверное даже больше затрат, чем прибыли». [«коренная» жительница пригородного села, 2012 г.] Переориентация на постоянную трудовую занятость в городе привела к резкому изменению структуры внерабочего времени. Фактически, основная часть жителей пригорода, работающих в областном центре, в будние дни отсутствует дома с 7 утра до 20-21 часа, а занятые в сфере торговли нередко и в выходные дни. При таком режиме остающегося вечернего времени хватает лишь на текущие домашние дела, что не оставляет возможности для ведения традиционного для села приусадебного хозяйства:

«Большая часть населения сейчас работает все-таки в Иркутске, рабочий день стал увеличиваться. Многие работают до 7, многие до 8 и так далее. Я когда приезжаю домой, время остается только для того чтобы действительно, например, поужинать, например какую-то работу сделать, и отдохнуть, для того, чтобы встать рано опять же и уехать в 7 часов опять в Иркутск». [«коренная»

жительница пригородного села, 2012 г.] В результате основная часть хозяйств подобного типа находится в состоянии перехода от домашнего хозяйства, традиционного для сельского поселения, к модели семейной экономики переселенцев из города. Подобный переход происходит на основе усвоения габитуса жителя пригорода, что определяется доминированием в пригородном пространстве экс-горожан и закреплением системы диспозиций, задаваемых ими.

Последние два типа домашних хозяйств, появившиеся с началом интенсивной субурбанизации, становятся доминирующими в пригородных поселениях, принимающих основной поток мигрантов из города. Этот процесс хорошо маркирует трансформацию экономики пригорода и в сегменте домашней экономики, происходящую не столько под влиянием внешних условий, сколько за счет изменения системы агентов социального пространства и конфигурации их диспозиций.

Появление в пригородной зоне переселенцев из города в качестве доминирующего социального агента обусловило качественные изменения экономического поля пригорода. В новой конфигурации диспозиций прежние влиятельные агенты (крупные сельскохозяйственные производители и фермеры) утрачивают доминирующий статус и вытесняются на периферию не только социального, но и физического пространства. В результате формируются прямая проекция нового социального пространства на пространство физическое, объективированная в структурных и количественных различиях экономики пригорода и остальной территории района. Не отраженная в официальной статистике, зона пригородной экономики, тем не менее, рефлексируется властью по структурным характеристикам и объему, резко отличающим ее от сельскохозяйственной и рекреационной специализации периферийной части муниципального района.

Новизна социального пространства пригорода, продолжающийся процесс его формирования обусловливают отсутствие в экономическом поле крупных агентов, которые могли бы выработать и зафиксировать неприемлемые для мелкого бизнеса правила игры, установив высокий порог вхождения в это поле.

Последний мог стать непреодолимым для мелкого бизнеса как нового агента, не обладающего значительным экономическим капиталом и опирающегося в большей степени на капитал социальный (как это произошло в городской экономике в сфере строительного бизнеса). Более того, специфика спроса и социальных условий реализации локального спроса способствуют вытеснению (возможно, временному) крупного бизнеса за пределы пригородного пространства на периферию прилегающего к областному центру района. В этих условиях экономика пригорода развивается преимущественно за счет мелкого бизнеса, действующего в сфере обслуживания, и функционирующего в неформальном секторе.

Новые агенты и новая конфигурация отношений между ними и традиционными социальными агентами пригорода формируют не типичную для внегородского пространства структуру локального рынка через возникновение новой структуры спроса (горожане) и расширения спектра предложения (трансграничные мигранты). Подобная трансформация затрагивает и «домашний»

сектор экономики, в котором все большее значение приобретает потребляющее, а не производящее хозяйство.

жесткого вертикального регулирования создает благоприятные условия для развития неформального сектора локальной экономики. Этому способствует как (переселенцы из города и иностранные мигранты), так и система отношений между властными структурами, действующими в пригородном пространстве.

незаинтересованность муниципальных администраций (как районной, так и значительная часть деловой активности в пригороде уходит в скрываемый сектор становится симбиоз всех трех форм неформальной экономики, выделенные А.

Портесом, М. Кастеллсом и Л.Бентоном, включая и способ выживания, и зависимую эксплуатацию и способ роста.180 Развитие теневой сферы включает и Portes A., Castells M., Benton L. The Policy Implications of Informality // The Informal Economy: Studies in Advanced and Less Developed Countries. – Baltimore, MD: The Johns Hopkins University Press, 1989. Pp. 298-311 Цит по. Портес А. Неформальная экономика и ее парадоксы. С. прямую продажу услуг и произведенных товаров, и теневой наем, и мобилизация сетевых связей для накопления ресурсов.

В результате экономическое пространство пригорода, четко выделяемое представителями местного сообщества и власти по ряду неформальных маркеров (в том числе и визуальных), в статистических материалах как обособленное от остальной части муниципального района отсутствует. Как следствие, информационно-документальной базы для специального подхода в управлении к неинституализированность пригорода определяет невидимость для власти (регионального уровня и выше) пригородного социального пространства и его экономического поля. Это обусловливает преобладание неформальной экономики, что в свою очередь определяет специфику развития системы отношений местного сообщества с властью.

3.2. Эволюция властного поля социального пространства пригорода Неинституализированность пригородного пространства порождает широкий спектр последствий, охватывающих, пожалуй, все сферы жизни прилегающих к областному центру территорий и все более вторгающихся в повседневную жизнь города. Но едва ли не наиболее сложной проблемой, порожденной новым характером развития пригорода, стал пока не явный, но все более отчетливо проявляющийся кризис управления. Властные институты, к которым в пригородном сельском районе относят муниципалитеты обоих уровней, оказались перед лицом необходимости выстраивать систему взаимодействия с качественно новым сообществом, действовать в новой системе координат, когда они уже не являются основным или, по крайней мере, единственным актором (силой) ни в экономическом, ни во властном (политическом) поле.

Новый характер развития иркутских пригородов «неожиданно» выпал из сложившейся логики территориально-административной организации региона.

Граница между Городом и Селом, еще недавно вполне отчетливая в социальной сфере и хорошо визуализированная на местности, сменилась обширным контактным пространством, где стремительно растущее пригородное сообщество все более явно выступает как общность транслокальная. Сложившаяся управленческая практика и законодательство не позволяют, так или иначе, вписать это сообщество в действующую систему организации административного управления, поскольку система организации местного самоуправления жестко федеральным законодательством. последних лет региональная власть (как исполнительная, так и представительная) администрирования территорий, входящих в зону влияния Иркутской городской Федеральный закон «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации»

131-ФЗ от 6 октября 2003 г. // Российская газета от 8 октября 2003 года № агломерации.182 Как следствие, здесь пригороды все более явно становятся неинституализированным пространством, пока выпадающим из поля зрения областного правительства, но все более реальным для муниципальных администраций.

Контуры новой системы отношений властных институтов с местным неинституализированного пространства иркутских пригородов, определяются, с одной стороны, появлением нового доминирующего социального агента, а с другой – ужесточением регулирования текущей деятельности. Администрации администрациями сельских поселений (первый уровень) и муниципального района (второй уровень), выстраивают новые отношения, как с формирующимся сообществом пригорода, так и друг с другом. Выстраивание новой системы реконфигурацию агентов властного поля, происходит в условиях сокращения властного ресурса. Последнее происходит за счет увеличения обязательств муниципалитетов обоих уровней, обозначенных в статьях 14-16 закона 131-ФЗ как «полномочия», при фактическом сокращении финансовых ресурсов на их реализацию, выделяемых из вышестоящих бюджетов. А поскольку распределение бюджетных средств происходит в соответствующие муниципалитеты напрямую, то властный ресурс не перераспределяется между муниципалитетами двух уровней, а уходит в пользу региональной и федеральной власти, выступающих по отношении к локальному социальному пространству скорее в качестве внешней силы.

Конфигурация диспозиций агентов властного поля пригорода до начала интенсивной субурбанизации задавалась крайне невысокими темпами развития См. например: Агломерационный вопрос / Бабр.Ру. Региональные новости Иркутской области, 24.07. [электронный ресурс] URL: http://newsbabr.com/?IDE=46739 Режим доступа – свободный, дата посещения 09.01.2013 г.; Сергей Ерощенко не поддержал создание иркутской агломерации / Байкал24. Информационный портал. [Электронный ресурс] URL: http://www.baikal24.ru/page.php?action=showItem&type=news&id= Режим доступа – свободный, дата посещения 09.01.2013 г.

территории и отсутствием реальных источников для этого. Бедственное экономическое положение муниципалитетов парадоксальным образом выступало в этот период своеобразным ресурсом, используемым, с одной стороны, для получения дополнительных субсидий из вышестоящих бюджетов, а с другой – в качестве универсального аргумента для отклонения любых претензий, как со стороны местного сообщества, так и со стороны районной и региональной власти.

Важно и то, что подобная модель жизнедеятельности («бедность как ресурс») обеспечивала прочные позиции локальных администраций как неизбежного и незаменимого посредника в коммуникации между местным сообществом и институтами власти.

Сложившиеся положение вполне устраивало и районные власти: бедность низовых муниципалитетов обеспечивала не только высокую управляемость поселенческих администраций, но и простой и надежный канал коммуникации с местными сообществами. В условиях оформления «вертикали власти» в начале – первой половине «нулевых» это оправдывало и низкий уровень жизни, и отсутствие значимого развития района. Более того, районные власти вполне эффективно пользовались моделью «бедность как ресурс» в отношениях с областной администрацией (позже – правительством).

Начавшееся в начале 2000-х «освоение» горожанами пригородов Иркутска было встречено местными жителями и администрациями обоих уровней настороженно-безразлично, как очередная волна «новых русских». Воспринимая новых переселенцев из города как «состоятельных людей», пригород ждал повторной реализации «коттеджного» сценария, уже понятного и в целом не затрагивающего основ жизни сообщества и порядка работы власти. Такие коттеджные поселки, появившиеся в девяностые годы, несмотря на всю наглядность новации, даже некоторую ее инородность, новым типом взаимодействия Города с социальным пространством советско-патриархального пригорода не стали.

Являясь вариантом престижного потребления и средством формирования новой идентичности, коттеджные поселки возникали как социальные анклавы183, не взаимодействующие с окружающим социальным пространством, а скорее существовавших ранее населенных пунктов, нередко в неудобном для жительства месте. Здесь не социальное пространство изменяло пространство физическое184, а, пространства. Пространства ограниченного, слабо взаимодействующего с внешним миром, замкнутого самого на себя. Формируясь как полузакрытые территории, исключенные из физического пространства пригорода, подобные поселения оказались исключенными и из социального пространства пригородных поселений, для которых значимым социальным агентом их население так и не стало.

Однако довольно быстро выяснилось, что новое движение горожан в пригородную зону отнюдь не исчерпывается формированием новых анклавов – элитных, а потому немногочисленных. Новый характер миграции в пригородной зоне Иркутска вызвал качественные изменения и в структуре сообщества, и в системе его связей и отношений. Социальные, экономические и культурные трансформации, вызванные этим движением, вызвали и изменения в позиции сотрудники низовых муниципалитетов увидели не просто новых жителей («население»), но и новый источник развития пригородных поселений.

Немаловажным оказалось и то, что среди переезжающих в пригород горожан, преобладают достаточно обеспеченные люди, имеющее устойчивое материальное положение, хорошо оплачиваемую работу или собственный бизнес, Хамфри К. Постсоветские трансформации в азиатской части России (антропологические очерки). – М.: Наталис, 2010. С. Бурдье П. Физическое и социальное пространство / Социология социального пространства. – М.: Инст.-т экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2010. С. достаточно высокие социально-бытовые стандарты, словом, те, кого провинциальный обыватель определяет как «средний класс»:

«В последние годы – очень много молодые едут из Иркутска – это уже приобретают землю, строятся. У них солидные дома, благоухающие под Запад, у всех машины, а то и не одна». [«коренная» жительница пригородного села, 2009 г.] Иными словами, на локальном уровне местная власть обнаружила в новом сообществе мощнейший ресурс развития, практически даровой, не требующий усилий по привлечению и реализации, но дающий довольно быстрый эффект.

констатировали:

«Пока эффекта от того, что люди к нам сюда приезжают, у нас, ну вот не ощущается. По крайней мере, финансово не ощущается».[сотрудник поселенческой администрации, 2009 г.] Но спустя всего два-три года позитивные следствия массового притока горожан для развития таких поселений стали очевидны. Тот же респондент (сотрудник локальной администрации) отмечает:

«Конечно, они [переехавшие горожане – К.Г.] благом стали. Посмотрите на село – его, да, уже и селом неправильно, наверное, будет называть. Поселок, наверное, да, правильнее. Сколько всяких магазинов, предпринимательств всяких.

Они же не только для себя, для деревни всей доброе дело делают такое. И себя, конечно, не забывают, но это же естественно. Пусть едут, пусть живут, я, вот лично, думаю, да, они нам нужны». [сотрудник поселенческой администрации 2012 г.] Этот ресурс стал тем более ценен, что оказался одним из немногих (если не единственным) не подконтрольным «вышестоящим» властным структурам:

районной администрации и региональному правительству. Более того, через новых жителей, включенных в широкие социальные сети областного центра, местные администрации получили инструмент непрямого лоббирования интересов территории, эффективного решения местных вопросов, отказавшись, по выражению одного из респондентов, от «обращения к начальству».

Следствием этого процесса стал постепенный выход локальных администраций из жесткой системы вертикальных отношений с районной администрацией. Способствует этому и позиция районных властей по вопросу роста и изменения пригородного сообщества. Быстрое увеличение численности населения пригородной зоны в конце «нулевых» был воспринят районной администрацией в качестве «проблемы», малозначимой поначалу, но породившей комплекс сложнейших, а зачастую и принципиально неразрешимых на районном уровне вопросов. Уже в интервью 2009 г. сотрудник администрации Иркутского района отмечал:

«Выгод я пока от этого [приток горожан в пригород – КГ] не вижу… Знаете, ну может быть вот в демографии – у нас население растет, а больше пока, наверное, нигде. А в остальном – ничего положительного. Скорее это – проблема.

Проблема нагрузки на социальную сферу, на дороги… Да просто в планировании:

я считаю, что у меня по документам столько-то жителей, а их уже на самом деле намного больше». [сотрудник районной администрации, 2009 г.] значительная часть переезжающих в пригород горожан далеко не сразу регистрируется по новому месту жительства, а часть не делает этого вовсе.

Пользоваться же инфраструктурой района, прежде всего – транспортной, они начинают задолго до полного переезда на новое место. Поскольку развитие и поддержание инфраструктуры района (в том числе, и социальной) является зоной ответственности районной администрации, а финансирование из вышестоящего (областного) бюджета ведется по «душевым нормам», подобный рост населения совершенно закономерно оказывается нежелательным для районной власти.

Последнее обстоятельство значительно осложняется тем, что большая, если не бльшая часть участков под застройку продается новым собственникам не муниципалитетами, а частными лицами, и зачастую входит в фонд земель сельскохозяйственного назначения. Возведенные на таких участках постройки узаконить, а, значит, и зарегистрироваться в них по месту жительства, крайне сложно. Разорвать этот замкнутый круг районной администрации практически не под силу: ни ограничить продажу и застройку, ни ускорить или облегчить узаконение этого строительства районные власти полномочий не имеют.

Единственным инструментом перевода таких участков в состав земель поселений является их включение в черту населенного пункта по генеральному плану, согласование которого происходит на поселенческом уровне.

Таким образом, уже сам процесс быстрого роста пригородного населения полярно развел позиции двух уровней муниципальной администрации. Интересы нижнего уровня муниципалитетов оказались близки интересам нового пригородного сообщества, тогда как верхний уровень (районная администрация) попала в положение «потерпевшего», который практически никак не влияет на этот процесс. Для последней ситуация осложняется и тем, что спектр возможных инструментов для прямой коммуникации с местным сообществом ограничивается, преимущественно, формальными практиками, выход за пределы которых крайне сложен, а зачастую и невозможен без прямого нарушения закона.

Низовые же администрации, и ранее во многом выстраивавшие отношения с (экстралегальных) практиках, имеют заметно большую свободу рук для выстраивания взаимодействия с населением в «серой зоне». И наиболее благоприятной сферой для развития широкого комплекса таких практик стало поле экономики пригорода, быстро изменяющееся как структурно, так и функционально (смотри раздел 3.1.).

Инструментов прямого воздействия на локальный бизнес, основанных на формальных практиках, у поселенческих администраций, как и у районных властей, фактически нет. Единственным возможным инструментом является ставка земельного налога, являющегося единственным местным налогом для бизнеса. Ставка этого налога определяется органом местного самоуправления и может корректироваться в пределах 0,3% от стоимости земельного участка. предприятий он использоваться не может, поскольку применяется в отношении отдельных категорий субъектов предпринимательской деятельности. Иными словами, легальных инструментов воздействия на локальный бизнес у местных администраций, призванных выстраивать муниципально-частное партнерство186, практически не остается:

партнерстве нету, потому что инструментов нету у муниципалитетов… у поселений нет инструментария, нет никаких. У них есть, конечно же, единственное что – это земельный налог. Они могут для всей категории, но я такой практики не знаю. Чтобы взять и понизить для отдельной категории. Ведь они же не индивидуально могут, а только для всей категории сразу же. Но такого в практике не было». [сотрудник районной администрации, 2013 г.] Отсутствие формальных инструментов взаимодействия с локальным бизнесом приводит к ситуации, когда власти нечего предложить, кроме лояльного к нему отношения. Лояльность, как инструмент такого взаимодействия, априорно выводит отношения власти и бизнеса в «серую» зону, где инструментом достижения взаимных интересов власти и предпринимателя «становится размещения. При этом под «дофинансированием территорий» следует понимать разнообразные, формально не регулируемые вложения бизнеса в территории (на благоустройство, в инфраструктурные проекты, на социальные программы власти и т.п.), которые организуют и координируют органы власти». Налоговый кодекс Российской Федерации. Глава 31статья 387.

Программа комплексного социально-экономического развития Иркутского районного муниципального образования на период 2008 – 2012 годы (утв. Решением Иркутской районной Думы от 27 декабря 2007 г. N 39РД) Курбатова М.В., Левин С.Н. Деформализация взаимодействия власти и бизнеса // Материалы VII международной научной конференции "Модернизация экономики и государство", 4 – 6 апреля 2006 г.

(Электронный ресурс) URL: http://www.nisse.ru/business/article/article_176.html?effort Режим доступа: свободный;

Курбатова М.В., Левин С.Н. Деформализация правил взаимодействия власти и бизнеса // Вопросы экономики.

2005. № 10. С. 119-131.

«Каждое мероприятие в поселении начинается со сбора вот этих предпринимателей. За помощью. А взамен… Взамен пожалуй только лояльное отношение. А лояльное отношение – это тонко, я даже не могу, здесь настолько… Да ничего они фактически не получают… [сотрудник районной администрации, 2013 г.] Отсутствие наблюдаемых выгод бизнеса от неформального взаимодействия означает смещение интересов бизнеса в неформальную сферу: выгоды здесь приобретаются не в виде прямого дохода или снижения издержек, а в виде гарантии стабильности деятельности:

«Мы со своими предпринимателями по-свойски так. Вот знаем, работает, ведет деятельность. А его нет [не зарегистрирован – КГ], мы не давим на него:

«Давай регистрируйся!» Пусть, значит на ноги встанет. Вот забетонируй здесь площадку, ну или там, забор поправь школе, например, а мы не будем давить, там, с проверками». [сотрудник поселенческой администрации, 2012 г.] Лояльность местных администраций в условиях пригорода может выходить за пределы собственно ведения предпринимательской деятельности и затрагивать самые болезненные для жителей поселения вопросы. Наиболее острой проблемой для быстро растущих пригородных населенных пунктов является вопрос о переводе части земель сельскохозяйственного назначения, застраиваемых жильем, в категорию земель поселений. Поскольку заинтересованной стороной в решении этой проблемы являются, прежде всего, переселенцы из города, которые составляют основу деловой активности в пригороде, то позиция поселенческой администрации по включению тех или иных участков в земли поселений при формировании генерального плана оказывается действенным инструментом отношений с локальным бизнесом.

«Другой вопрос, как резалась граница населенных пунктов. Это опять-таки от глав зависело. Это было… ты мне нравишься, ты мне не нравишься, соответственно в границу не попадешь. Вот может быть как раз, если ты предприниматель, который хорошо поддерживаешь, взаимодействуешь, то граница пройдет там, где надо. А если нет, то и нет». [сотрудник районной администрации, 2013 г.] Однако применение этого инструмента довольно быстро выявило его обоюдоострый характер. Широкая система деловых и дружеских связей в областном центре, выработанная новыми жителями пригорода до переезда из города, позволила эффективно влиять на процесс принятия решения:

«Ну а потом [после первоначального определения границ поселений – КГ] начались такие вещи, т.е. люди, которые это увидели, и пошло хождение. Он знакомого, через знакомого… Это такое давление через область. В [границ поселения – КГ] вот так вот виляет…» [сотрудник районной администрации, 2013 г.] Иными словами, транслокальный характер иркутского пригорода обусловил включение в систему неформальных практик в отношениях местного сообщества и местной власти внешних по отношению к пригородным поселениям сил. В конфигурацию социальных агентов властного поля пригорода, помимо двух оказались включены властные и силовые структуры регионального уровня. В результате ресурс жесткого управления («вертикаль власти»), направленный на ограничение диапазона свободы сообщества, парадоксальным образом стал работать как инструмент расширения этого диапазона, вводя на локальном уровне элементы системы отношений спонтанного порядка188, придающих локальному сообществу некоторые черты общины.189 В рамках подобной организации Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. — М.: Изограф, 2000. (Электронная копия на сайте Институт свободы Московский либертариум URL: http://libertarium.ru/9940 Режим доступа: свободный) Бляхер Л.Е. Можно ли согласовать спонтанный порядок и полицейское государство, или Государство vs локальное сообщество в малых городах Дальнего Востока России // Полития, 2013 №2 (Официальный сайт Тихоокеанского государсвтенного университета. (Электронный ресурс) URL:

http://www.khstu.ru/rus/?menu=Blyaher1_3#_ftnref1 Режим доступа: свободный) сообщества поселенческая администрация выступает если не равным, то не доминирующим субъектом отношений.

Таким образом, транслокальный характер нового пригородного сообщества и включение в его социальное пространство переселенцев из города как доминирующего агента привели к трансформации системы отношений между местным сообществом и местной властью за счет вытеснения значительной части неинституализированным характером пригородного пространства это создает условия для участия «внешних сил» во взаимодействии локальных властных структур и сообщества, и постепенного исключения пригорода из властного поля сельского района.

Изменение системы взаимодействий местной власти и сообщества, однако, для властных агентов (прежде всего, администраций муниципалитетов первого уровня) становиться не только ограничительным элементом, но и новым ресурсом. Мне представляется возможным предположить, что помимо возможности решения локальных социально-экономических задач, эффективное включение в систему неформальных отношений с сообществом поселенческих администраций имеет еще одну предпосылку. Неформальная экономика выступает для нее важнейшим ресурсом, неучтенным и неподконтрольным ни районной администрации, ни областному правительству, ни большинству иных обеспечивает снижение зависимости поселенческих администраций от районной «власти». С другой стороны, через этот ресурс выстраиваются новые связи и отношения с персоналиями и институтами, ранее находившимися вне социального пространства сельского района, но ныне включаемых в формирующиеся социальные поля пригорода. Это, в свою очередь, становится все более важным фактором реализации комплекса карьерных и бизнес-стратегий сотрудников локальных администраций и их афилянтов, расширения властного ресурса.

Для районной администрации описанные изменения в экономическом поле пригорода обернулись серьезными бюджетными проблемами. Массовый приток жителей в пригородные поселения потребовал значительного увеличения бюджетных расходов (прежде всего, на поддержание транспортной и социальной инфраструктуры, нагрузка на которые растет независимо от степени «законности»

возведения нового жилья и проживания его владельцев). Вместе с тем, серьезного увеличения налоговых поступлений в бюджет района не произошло: самый эффективный (собираемый) налог на доходы физических лиц подавляющая масса нового населения района уплачивает по месту работы, которое в большинстве предпринимательства, бурно развивающегося в пригородных поселениях, возможностей для эффективного налогообложения также не дает. Наконец, налог на имущество, прежде всего, на недвижимость – постройки новых жителей пригорода, собирается пока крайне слабо (в том числе и в связи со сложностями узаконения таких строений) и, что самое главное, большей частью остается в бюджетах поселений190.

Развитие малого предпринимательства, составляющего основу экономики пригородного пространства, оказывается вне интересов районного уровня власти, поскольку ни реальных инструментов управления, ни, что еще важнее, возможности администрирования налогов на малый бизнес у нее нет. Более того, информация о деловой активности, отраженная в налоговых сборах, поступает в администрацию муниципального района постфактум, что исключает возможность выработки эффективных управленческих решений.

предпринимательством, тому не дают этим заниматься. Если бы мы [районная администрация – КГ] хотя бы администрировали эти налоги, то, по крайней мере, мы бы знали, за что боремся. А так нам налоговая дает уже после, по факту, мы даже не знаем что там и как. Вот «у вас зафиксировано снижение налоговой Налоговый кодекс Российской Федерации. Глава 2статья 15.

активности»… А так мы не являемся администраторами ни по местным налогам, ни по тем налогам, которые связаны с предпринимательской деятельностью. И мы не знаем всей информации, как на самом деле…» [сотрудник районной администрации, 2013 г.] Таким образом, новый характер экономики пригорода оказывается крайне невыгодным для районной администрации. Изменившиеся экономические реалии оборачиваются и ощутимым управленческим кризисом: растущая финансовая (шире – хозяйственная) независимость поселений от районной администрации заметно снижает их управляемость. Поскольку прямых механизмов воздействия на поселенческие муниципальные администрации у районной власти нет, то ослабление бюджетной зависимости поселений от района напрямую сказывается на отношениях администраций двух уровней.

«По закону [Закон 131-ФЗ «Об общих принципах организации местного самоуправления в РФ» – КГ] я не могу просто распорядится, указать что ли, поселениям ничего… Я могу только попросить, порекомендовать, а они уже сами решают, как реагировать. Есть только финансовые инструменты, если по закону.

Можно искать, конечно, другие способы, но они не всегда, да, зачастую не всегда работают…» [сотрудник районной администрации, 2010 г.] Другой стороной управленческого кризиса стало и значительное ухудшение коммуникации с местным сообществом. Использование в качестве медиатора администраций поселений, у которых появились отличные от районных властей неинституализированность нового сообщества, специфический характер его структуры и жизнедеятельности, обусловливает невысокую эффективность сложившихся ранее формальных механизмов коммуницирования с ним и требует выработки комплекса неформальных практик такого взаимодействия. И если низовые (поселенческие) администрации совершенно естественно приняли механизмы неформального взаимодействия с новым сообществом, то для представителей районной администрации такой возможности фактически нет:

«Ну, поймите, я же, к примеру, не могу пойти договариваться с каждым таким деятелем [индивидуальным предпринимателем, частным застройщиком – КГ]. Мне даже ведь просто нельзя. А ему, наверное, даже и не зачем… Не знаю, даже, что он может от меня хотеть, например». [Сотрудник районной администрации, 2010 г.] Неэффективность привычных механизмов управления территорией и взаимодействия с сообществом в пригородной зоне подчеркивается тем, что прежняя система связей вполне успешно действует в более удаленных от города поселениях. На периферии района в силу низкой деловой активности основным контрагентом районной администрации выступают власти поселений, в отношениях с которыми продолжает действовать система неформальных практик, основанных не столько на реальном властном ресурсе, сколько на формировании репутации власти и поселения:

«Встречаемся мы на совещании, и я начинаю стыдить те поселения, которые как-то «отличились». Не то, чтобы я их там ругал, или как-то орал на них, нет. Вот, например, говорю, у нас вот такая картина по району. А вот в таком-то и таком-то поселении у нас вот так-то… И из-за них получается в районе… ну, нехорошо, скажем так, в определенной сфере… Они потом подходят, говорят: «Ну чего ты так-то, давай, решим что-нибудь». Это вроде как специфика сельской местности, да, как потом в глаза смотреть тоже». [сотрудник районной администрации, 2013 г.] Однако, учитывая, что более 80% населения района живет в зоне формирующихся пригородов, проблема эффективной коммуникации с местным сообществом становится с каждым годом все более очевидной. Сохранение действующей тенденции сокращения населения в периферийной части пригородного района, причин для изменения которой, на мой взгляд, пока нет, формирует тенденцию снижения влияния районной власти на пригородные сообщества и поселенческие администрации. В результате реальный статус районной власти быстро снижается, сокращая ее влияние в конфигурации агентов социального пространства пригорода. Оборотной стороной этого процесса становится все более явное разграничение социального пространства пригорода и остальной части района, где прежняя конфигурация агентов сохраняется.

Важным фактором этого процесса становится различие между районной и поселенческой администраций в дистанции с местным сообществом. В новом пространстве пригорода муниципалитеты первого уровня, выступающие именно как органы местного самоуправления, близкие более к интересам жителей, чем власти, и оказываются органичны формирующемуся сообществу. Взаимодействие выстраивается здесь через систему неформальных (экстралегальных) практик, которые позволяют эффективно взаимодействовать в условиях, для которых правила игры только вырабатываются и нередко не совпадают с нормами законодательства.

«Насколько бльший контакт существует даже у администрации [поселений – КГ] с жителями. Я допустим сама, говоря о себе, могу сказать, что была еще ранее жителем города Иркутска и предпринимателем даже, и для меня контакт с администрацией [города – КГ] был заключен только в нескольких лицах, к которым надо было с какими-то пакетами. Они ко мне в принципе нормально относились. А как частное лицо я считала, что лучше не заходить в администрацию, потому что полное равнодушие, полное отсутствие информации, нежелание вот работать с жителем. Ну я считала что администрация – это вот только какие-то бумаги, какая-то своя работа, отдаленная от жителя. То, говоря о работе администрации в сельской местности разница, можно сказать, что разница очень большая». [сотрудник поселенческой администрации, 2009 г.] непосредственного взаимодействия формирует на этом уровне элементы партнерских отношений сообщества и власти:

«Это настолько тесные отношения жителей с работниками администрации, т.е. они чувствуют свою защищенность. Вот этот контакт для городских жителей, которые были ранее городскими жителями, стали сельскими, для них это вообще шок, когда можно прийти, получить информацию, когда все расскажут, объяснят, покажут и т.д. Затем то, что жители могут получить от администрации, там на свои жалобы, там дороги, там сосед неправильно забор свой поставил, там воняет. Приходят и все – работник администрации выезжает, и моменты многие решаются, вот именно помощь населению, которую они могут здесь получить. И мы можем на них как-то рассчитывать». [сотрудник поселенческой администрации, 2009 г.] Более того, такой характер взаимодействия оказывается для поселенческих администраций уникальным ресурсом, как в выполнении управленческих функций, так и для реализации собственных стратегий и интересов. В результате, администрации муниципалитетов первого уровня получают эффективный механизм включения в транслокальное пространство пригорода и доступ к ресурсу границы, реализующийся через систему неформальных связей с внешними для муниципального района акторами.

Муниципалитеты второго уровня (администрация района, которая уже больше власть, чем местное самоуправление), оказываются дистанцированы от нового сообщества, поскольку вынуждены выстраивать отношения с ними через формальные практики. В этом смысле районная администрация оказывается ближе к муниципальной власти крупного города, и для местного сообщества выступает скорее абстрактной силой, прямо не участвующей в повседневной жизни. И, напротив, через систему неформальных отношений в повседневность пригорода входят новые, не типичные ранее для него акторы – региональная власть и представители городских структур, что проводит к существенному изменению структуры властного поля пригорода. Формирующаяся конфигурация взаимодействий между агентами пригородного социального пространства все более выпадает из логики отношений в рамках типичного муниципального района. Различия этих пространств, уже рефлексируемые представителями администраций, тем не менее, не могут быть вписаны в логику системы организации власти и административно-территориального деления, жестко заданного федеральным законодательством. Это противоречие предопределяет неформальный характер практик взаимодействий между агентами, что приводит к выпадению пригородного пространства из поля зрения властных институций.

Последствия прихода в пригород новой большой группы населения, довольно быстро ставшей доминирующим агентом в его социально пространстве, привели к качественным трансформациям во властном поле. Прежде всего, сам процесс субурбанизации пригорода и появление в нем экс-горожан полярно развел интересы двух уровней местного самоуправления. Если для низовых (поселенческих) администраций, приток переселенцев из областного центра стал источником качественно нового развития территории, то для второго уровня муниципалитетов (районная администрация) стремительный рост численности проблемами.

Формирующаяся система пригородной экономики, в которой ведущую роль все более явно занимает неформальный сектор, обусловливает постепенную утрату формальных (легальных) инструментов влияния, как на местное сообщество, так и на прочих агентов властного поля. Отношения между двумя уровнями муниципальных администраций начинают все более выстраиваться на традиционных властных практик становится императив отсутствия прямой иерархии. Эти изменения приводят к изменению системы воздействия на внеэкономических практиках мягкого принуждения, в которых действие «экономического»

символического,191 сменяется реализацией последнего как наиболее эффективного инструмента господства.

В результате выстраивается сложная система отношений и коммуникации между властью и сообществом: районная власть (формальный институт), Бурдье П. Практический смысл – СПб.: Алетейя, 2001 г. С. взаимодействует через формальные инструменты с поселенческими администрациями (формальный институт). Последние же коммуницируют с местным неформализированным (в силу специфики формирования) сообществом через комплекс преимущественно неформальных практик. В этой цепочке трансакций местная администрация выступает одновременно и как граница, ограничивающая деформализацию локусом пригорода, и как посредниккоммуникатор, преобразующий систему формальных практик, направленных «сверху внизу» в практики неформальные, и наоборот, «переводящий»

неформальный язык сообщества в привычный власти набор «отчетов» и «сведений». В условиях постепенного обособления социального пространства пригорода поселенческая администрация становится своего рода терминалом для взаимодействия районной власти и местных сообществ, что, в свою очередь, работает на повышение ее статуса.

Однако в этой системе отношений низовые администрации начинают все более уходить от функции посредничества между сообществом и «властью»

(районной администрацией). Получив доступ к новым для нее социальным сетям через транслокальное сообщество, пригородные поселенческие администрации получили возможность взаимодействия с региональной властью и другими институтами, через иных, нежели районная администрация, посредников. В результате, через систему таких связей во властное поле пригородного пространства выходят новые агенты (прежде всего региональные органы государственной власти), ранее дистанцированные от него как в силу формального разграничения полномочий с органами местного самоуправления, так и вследствие отсутствия механизмов прямого взаимодействия с поселенческими администрациями.

Следствием увеличения числа агентов во властном поле пригорода становится не только изменение конфигурации диспозиций и системы их взаимодействий. Новая структура властного поля очерчивает и его новые границы: через включение внешних (для административного района) акторов и утраты доминирования районной администрации (или, по крайней мере, значительного снижения ее влияния) пригородное пространство все более закрепляется как транслокальное, неотъемлемой частью которого становятся элементы городской локальности. Неформальный характер взаимодействий между агентами этого пространства обусловливает развитие в нем новой системы господства, основанной не на прямом подчинении, что, в свою очередь, детерминирует сохранение «режима невидимости» пригородного пространства для властных структур в их официальной деятельности.

Приток в пригородные поселения Иркутска большого числа переселенцев из города и сопутствующих им групп (прежде всего, трансгранчиных мигрантов) привело к глубоким изменениям в экономическом и властном поле локального социального пространства. Изменение числа агентов, конфигурации их диспозиций и способов взаимодействий, обусловили структурные перемены экономического поля, перемены настолько глубокие, что специфика экономики пригорода оказалась, фактически, прямо спроецирована на физическое пространство прилегающего к областному центру района. Традиционная для сельского пространства региона экономика с сельскохозяйственной и отчасти – рекреационной специализацией оказалась оттеснена от города и замещена специфической экономикой пригорода. На смену «сельскохозяйственным гигантам» и фермерам в пригородных поселениях пришла розничная торговля и сфера услуг, удовлетворяющая спрос нового платежеспособного потребителя – переселенцев из города и «коренных» жителей, сменивших низкооплачиваемую работу в селе и самообеспечение в домашнем хозяйстве на трудовую деятельность в городе.

Ведущие сферы новой пригородной экономики определили ее качественное отличие от традиционного «не городского» хозяйства: из пространства производящей экономики, пригород все более эволюционирует в экономику «потребляющую». Места непосредственного производства потребляемых товаров оказываются за пределами пригородных поселений, а оказываемые услуги базируются преимущественно на городских по происхождению практиках.

Основной вектор экономических трансакций (движение товаров и услуг) при этом объективно направлен из города в прилегающие к нему поселения, что также отчетливо маркирует отличия пригорода от периферийной части района.

Значительная (если не основная) часть важнейшей отрасли пригородной экономики (услуги) развивается на базе неформальных практик. Это, с одной стороны, определяется жестким регулированием, некомфортной средой для легального развития мелкого предпринимательства и позицией администраций муниципалитетов как поселенческого, так и районного уровня. С другой стороны, подобный характер развития пригородной экономики не только исключает большую ее часть из государственной статистики и, следовательно, скрывает от прямого регулирования, но и способствует сохранению «невидимости» пригорода как особого пространства для региональной власти.

Распространение неформальной экономики в условиях довольно жесткой и широко проникающей системы контроля за бизнесом (в российских условиях включающей широкий спектр институций от налоговой службы и органов юстиции до государственной статистики) описан А. Портесом как один из парадоксов неформальной экономики, предполагающий прямую зависимость ее развития и степени властного контроля. «Чем более надежным аппаратом контроля за соблюдением правил располагает государство, тем более велика вероятность того, что аппарат не сможет зафиксировать истинные масштабы неинституализированного пространства пригорода, где в условиях перекрестного контроля различных структур и ведомств властные агенты (муниципальные администрации) не заинтересованы в легализации бизнеса, у неформальной экономики практически не остается альтернатив. Следствием этого становится превращение преимущественно скрываемой экономики (сфера услуг) в один из базовых компонентов пригородной экономики, по которым она выделяется из экономического поля административного района, в который формально входит.

Развитие неформальной экономики в быстрорастущем пригороде не становится механизмом «выживания, возникающим в качестве реакции на недостаточное количество рабочих мест, а результат распространения действия истинных рыночных сил в хозяйстве, зажатом тисками государственного Портес А. Неформальная экономика и ее парадоксы // Западная экономическая социология. С. регулирования».193 Новая структура спроса, через который новыми социальными агентами формируется экономическое поле пригорода194, задает и новую структуру предложения, что обусловливает не только спектр товаров и услуг, но и способы из реализации. В этом смысле важно подчеркнуть, что неформальная «домохозяйств среднего достатка, стремящихся максимально эффективно распределить свое время».195 Поскольку категория таких домохозяйств в пригородных поселениях формируется преимущественно переселенцами из города, хозяйства нового пригорода носят потребляющий, а не производящий характер, а усадьбы выполняют роль инструмента не производства, а рекреации.

Включение же «коренных» жителей в новое экономическое поле пригорода через трудовую занятость в городе, обусловливает все более полное доминирование в пригородных поселениях нового типа домохозяйств. Это в свою очередь стимулирует развитие сферы торговли и обслуживания, что замыкает цикл воспроизводства отношений.

Переход поля экономики пригорода преимущественно в неформальную сферу ведет к утрате властью как агента (прежде всего, администрацией поселенческого уровня) важнейшего инструмента господства – экономического капитала, реализуемого в данном случае через налоговую систему, оставляя в ее распоряжении почти исключительно власть символическую. Наиболее зримо эта тенденция в пригороде проявляется в сфере оказания дополнительных образовательных услуг и присмотра за детьми, которая традиционно является сферой ответственности власти и одновременно инструментом ее воздействия на сообщество. Формирование такого сектора неформальной экономики не только становится средством решения острой социальной проблемой, но и, фактически, Портес А. Неформальная экономика и ее парадоксы … С. Бурдье П. Поле экономики / Социальное пространство: поля и практики – М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2005. С.131- Портес А. Неформальная экономика и ее парадоксы… С. становится одним их первых примеров передачи властью части своих функций на аутсорсинг.

В этих условиях отношения прямого подчинения (господства) постепенно трансформируются в систему мягкого регулирования, реализуемую через символический капитал и приобретающего внешнюю форму партнерства. Именно партнерские отношения местной власти (на поселенческом уровне) и местного сообщества становятся средством господства муниципалитета (как агента), реализуемого не в формате жесткого экономического принуждения (попытка такого способа регулирования в условиях недостатка властного ресурса разрушит саму систему отношений), но в форме «принуждения символического, мягкого», принимаемого «поневоле, но вместе с тем и по вольному выбору». Вместе с тем, изменение системы отношений властных агентов затрагивают не только способы их взаимодействия с сообществом, но и существенно изменяют их отношения между собой. С одной стороны, взаимодействие двух «этажей» местного самоуправления (районной и поселенческих администраций) все больше утрачивают жесткую иерархичность, приобретают черты мягкого регулирования через неформальные практики. С другой стороны, в систему их взаимодействий входят новые властные агенты, формально не включенные во властное поле пригорода. Специфика участия таких новых агентов в системе властных интеракций, как и развитая неформальная сфера властного поля пригорода, работает на закрепление неинституализированности пригородного пространства, его отсутствия de-jure, что в свою очередь замыкает цикл воспроизводства экономического и властного поля пригорода.

Столь радикальные изменения ключевых полей социального пространства пригорода все более явно очерчивают его границы. Специфика взаимодействий, определяющая особость структуры социального пространства пригорода, исчезает как в периферийной части района, где господствуют типичные сельские отношения, объективированные и в структуре экономики, и в способах Бурдье П. Практический смысл – СПб.: Алетейя, 2001 г. С. взаимодействия власти и сообщества, так и за пределами окраин областного центра, где резко возрастает дифференциация хозяйственной деятельности, а властные практики утрачивают преимущественно неформальный характер.

Иными словами, иркутский пригород из плохо дифеницированного понятия и нечетко локализованной территории становится вполне обособленным социальным пространством, не отраженным в официальных статистических и информационных массивах, но все более отчетливо проявляющемся в пространстве физическом.

Глава 4. Дискурсивное пространство пригорода субурбанизации, как было показано в предыдущих главах, затронуло практически все основные поля социального пространства пригорода. Количественные и структурные изменения населения пригородных территорий повлекли за собой формирование и широкое распространение новых практик в большинстве сфер повседневности: от экономической до культурной. Специфика таких взаимодействий, воплощенная в широкой палитре практик, сформировала, de facto, новое пространство – содержание социальной жизни определило форму ее организации. Такое пространство прочно вошло в повседневную деятельность и города и сельского мира: неинституализированный «сверху» (властными институтами), пригород все более институализируется снизу через рутинизацию практик взаимодействия с ним.

Важным элементов институализации пригородного пространства, нового для региона как типологически, так и онтологически, является включение его в региональный дискурс. Основным актором этого процесса, без сомнения, являются региональные медиа, не только отражающие представления региональных сообществ и позицию институтов (прежде всего, властных), но и формирующие желательный образ нового пространства и сообщества. Более того, сам факт включения пригорода в медиа-дискурс означает признание его существования, независимо от того, в каком качестве и в каких коннотациях он появляется в контенте региональных СМИ. Даже негативные коннотации пригородных сюжетов, подача их на страницах СМИ в ракурсе «проблемы», тем не менее, означает признание объективности существования нового для региона феномена и необходимости выстраивать отношения к нему и с ним. Иными словами, анализ регионального медийного дискурса позволяет сформулировать тезис о том, «видят» ли региональное сообщество и властные институты новое явление, и если да, то в каком качестве.

Анализ внешнего по отношению к исследуемому сообществу (жители города, перебравшиеся на постоянное жительство в пригород) взгляда логичным образом требует рассмотрения и внутригрупповых представлений о себе, как о группе. В фокусе такого исследования оказываются механизмы и инструменты консолидации и самоопределения сообщества. Их выявление и описание представляется вполне не тривиальной задачей: специфика повседневности членов новой группы, формирующейся из представителей атомизированного городского общества, оставляет немного возможностей для непосредственного внутригруппового взаимодействия. Совместная деятельность, производственная или досуговая, ограничивается дефицитом времени и узостью сфер для прямых контактов.

Альтернативой прямому взаимодействию для городского мира выступает возможность сложной системы интеракций в виртуальном мире Интернет.

Специфика пространства компьютерных сетей, с одной стороны, позволяет преодолевать временные и пространственные ограничения, а с другой – выступает благоприятной средой для формирования коллективного текста группы, обеспечивая условия и возможности для систематизации и актуализации коллективного опыта. Для горожан, перебравшихся в пригород, интернет-среда, безусловно, становится не менее действенной альтернативой прямым контактам, чем для горожан. Более того, специфика физического пространства пригорода, его слабая освоенность и, как следствие, ограниченность коммуникативной среды, стимулирует развитие коммуникации в виртуальном пространстве. Это позволяет предположить, что самоорганизация сообщества, его конструирование здесь происходит, прежде всего, в пространстве виртуальном, что ставит соответствующую исследовательскую задачу.

Возникновение и развитие коллективного текста и на его основе группового дискурса ставят вопрос о формировании социального пространства группы и его проекции на пространство физическое через символизацию последнего.

Символическое освоение и присвоение пространства пригорода новым сообществом представляется невозможным как простое механическое включение «дикой» (неосвоенной) территории в антропогенное пространство. Поскольку в условиях пригорода «освоение» означает и борьбу за пространства с иными социальными группами (прежде всего, «коренным» населением пригородных поселений), формирование нового символического пространства априорно связано с определением статуса «чужака» и «своего», а, следовательно, и с соотнесением позиции группы. Иными словами, задача анализа символического пространства пригорода связана не только и не столько с определением спектра символов и смыслов, создаваемых новой группой, сколько с определением новой конфигурации социального пространства и места в нем новых и традиционных агентов.

Таким образом, целью этого раздела является «картографирование»

социального пространства пригорода (по П.Бурдье) в условиях появления в нем новой, достаточно большой группы. Взгляд «извне» (дискурс региональных СМИ) и «изнутри» (коллективный текст в интернет-среде) позволит избежать одностороннего видения, а анализ проекции смыслового пространства новой группы на пространство физическое через формирование системы символов обеспечит объемное видение исследуемого пространства.

4.1. Пригородное пространство в дискурсе региональных СМИ Как было показано выше, иркутский пригород, как новая сущность, уже довольно прочно вошел в повседневность областного центра и значительной части его горожан. Естественным продолжением развития пригорода как нового (и онтологически, и типологически) пространства должно стать включение его в дискурсивное пространство. Важнейшая роль в этом, безусловно, принадлежит региональным СМИ: через описание пригорода, формулировку его признаков, выработку палитры тем и лексем, используемых для характеристики пригорода и его населения, они формируют тот образ нового пространства, через который выстраивается отношение к новому явлению и со стороны сообщества, и со стороны власти и иных институтов. Одновременно, в СМИ артикулируется видение, понимание этого процесса сообществом и властными институтами (в официальных изданиях).

Исследовательские задачи, которые поставленные в этом тексте, связаны, прежде всего, с определением степени проникновения пригородных сюжетов на страницы региональных газет, круга тем и информационных поводов, в связи с которыми пригород и его жители появляются в прессе Иркутска. Второй задачей является выявление того как, какими словами и в каком эмоциональном контексте контекстуальные) суждения появляются в газетных материалах в отношении развития пригородного пространства и его сообщества. Наконец, третьей задачей, стало сопоставление дискурса официальных и частных газет, что в свою очередь, позволит говорить о разности представлений о развитии пригорода местного сообщества и местной власти. Последняя задача представляется тем более актуальной, что в практике повседневных взаимодействий существенно расходятся интересы не только сообщества и власти, но и различных структур и уровней «власти» как института. Для анализа были взяты региональные и городские газеты различных типов и характеров. Отсутствие актуального и релевантного исследовательским задачам анализа популярности СМИ определило обращение для отбора анализируемых различными авторами/организациями для Иркутска и Иркутской области. Кроме того, контрольным срезом в определении круга СМИ для анализа заявленной исследованием роли медиа в близких по проблематике социальных процессах (прежде всего, миграции и взаимодействия мигрантов и местных сообществ).

Анализируя отражение трудовой деятельности китайских мигрантов в иркутских газетах, М. Ковальская по результатам исследования администрации г.

Иркутска в 2009 году, выделяет четыре городские газеты, пользующие наибольшим доверием среди горожан. К их числу отнесены три газеты издательского дома «СМ Номер один»: «Пятница» (лидер по результатам исследования), «СМ Номер один» и «Копейка». Второе место по степени доверия опрошенная аудитория отдала газете «Аргументы и факты в Сибири».198 Эта газета, однако, не используется автором при анализе. Аргументация относительно выбора данных газет, опирается не только на степень доверия, выявленную в результате исследования, но также на широту их аудитории. Последняя определяется не только тиражностью указанных изданий, достаточно заметной для региона, но и спецификой позиционирования этих изданий: городской таблоиды с отчетливым «желтым форматом», газеты «для читателя различного возраста», учитывающей «интересы всех слоев населения».199 Иными словами, Григоричев К. Местные сообщества и местная власть в неинституализированном пространстве: случай пригородов Иркутска // Полития, 2013, №1. С. Ковальская М.Н. Бизнес по-китайски: трудовая деятельность китайских мигрантов на страницах иркутских газет // Миграции и диаспоры в социокультурном, политическом и экономическом пространстве Сибири. Рубежи XIX-XX и XX-XXI веков. – Иркутск: Оттиск, 2010. С. указанные три издания представляют собой массовые городские газеты, в поле зрения которых, как мне представляется, попадают все более или менее значимые для городского сообщества вопросы.

К сожалению, упомянутое выше исследование не имело продолжения, и данные о доверии региональным газетам, на которые опирается М. Ковальская, касаются лишь середины рассматриваемого периода. Для того чтобы определить издания, релевантные для всего хронологического среза, представляется необходимым выявить газеты, значимые для региональной аудитории, как на начало, так и на завершение периода. К сожалению, обнаружить какой-либо продолжающийся мониторинг региональных СМИ, ведущийся по пусть не однозначным, но повторяющимся из года в год критериям, мне не удалось. В составлявшиеся разными организациями и по разным критериям, но в конечно итоге претендующие на определение места той или иной газеты/журнала в спектре региональных изданий.

Для периода с декабря 2006 по октябрь 2007 года с этой целью был использован рейтинг СМИ – Пресса, составленный TNS Россия в рамках исследования "National Readership Survey" для указанного периода. В основу методики составления рейтинга положена оценка численности аудитории издания.200 В число проиндексированных еженедельных изданий по данному обследованию были включены лишь две иркутские газеты: «Комсомольская правда» и «Восточно-Сибирская правда». Десятка ведущих еженедельников, по результатам данного исследования, включает следующие издания, содержащие тексты информационно-аналитического характера (в скобках – место в данном рейтинге): «Аргументы и факты» (3), «Комсомольская правда – «толстушка» (4), «Пятница» (5), «Копейка» (9).

Taylor Nelson Sofres. A Kantar Group Company. Официальный сайт компании. (Электронный ресурс) URL:

http://www.tns-global.ru/rus/data/ratings/press/index.wbp?press.action=search&press.regionId=1EB4B029-E38C-48D3C4F-E197D32562BD&press.periodId=90FC2616-169B-41B0-90CA-896826B36F59&press.smiId=4264E3EA-8ED8B62-B40D-35AA8B4F4C14 Режим доступ: свободный Для верхней хронологической границы мной был использован рейтинг региональных СМИ, составленный по Иркутской области информационноаналитической компанией «Медиалогия».201 Рейтинг составлен на основе индекса цитирования, рассчитанного как количество ссылок на источник информации в других СМИ и влиятельность источника, опубликовавшего ссылку. Под показатель, отражающий усредненное за год количество и качество ссылок на источник».202 В двадцатку лидеров региональных СМИ из числа упоминавшихся в «Комсомольская правда», «СМ номер один» и «Аргументы и факты».

оставленных разными авторами и различным методикам, я, однако, считаю возможным признать, что названные четыре издания в целом отражают спектр новостные и/или развлекательные материалы. В этом списке оказываются две массовые ежедневные газеты и две – еженедельные, публикующие более объемные тексты. Две из них («Комсомольская правда» и «СМ номер один») по характеру ближе к «желтому формату», две другие – претендуют на статус «качественной прессы». В совокупности названные газеты позволяют более или менее полно выделить и проанализировать риторику неофициальных СМИ по проблеме развития пригородов.

Однако ограничиться лишь указанным перечнем региональных изданий мне представляется не верным. С одной стороны, указанные издания не отражают видения или, по крайней мере, наличия каких-либо представлений о проблеме со стороны региональной и городской администрации – «власти». Поскольку оппозиция «власть versus сообщество» остается одной из существенных Медиалогия. Сайт комапании.(Электронный ресурс) URL:

http://www.mlg.ru/ratings/regional_media/2293/7/2012/0/ Режим доступа: свободный Методика составления рейтингов / Сайт Информационно-аналитической системы «Медиалогия». (Электронный ресурс). URL: http://www.mlg.ru/ratings/methodology_media/ Режим доступа: свободный региональных газет представляется в исследовании вполне оправданным и необходимым. К числу наиболее массовых и узнаваемых подобных изданий в Иркутске, безусловно, относятся газеты «Областная» и «Иркутск». Первая из них учреждена Правительством и Законодательным собранием Иркутской области и выходит три раза в неделю тиражом 5400 экземпляров, распространяется как по подписке, так и в свободной продаже.203 Газета имеет сайт, представляющий не только полную электронную версию печатного издания, но и широкий спектр дополнительных материалов. Являясь официальным изданием, «Областная» во много продолжает традиции советских региональных изданий, транслируя позицию региональной власти, «официальный курс» и не менее «официальное мнение».

Вторая из названных газет – «Иркутск» – является официальным изданием администрации г. Иркутска и выходит заявленным тиражом 15 000 экземпляров и распространяется также через подписку и в свободной продаже. Миссия газеты не обозначается ни в печатном варианте, ни на сайте администрации города, где размещаются электронные копии газеты с начала 2012 года. Однако подбор содержания и способ подачи материалов, язык, позволяют судить о газете как об официальном издании, претендующем на охват аудитории более широкой, нежели той, которой чтение (или, по крайней мере, просмотр) этого издания положен «по долгу службы».

В анализе были использованы номера газет вышедшие в течение 2007 и 2012 года. Выбор 2007 года как даты первого среза определяется тем, что интенсивный рост пригородной зоны Иркутска начинается в первой половине 2000-х и становится заметным (и по данным статистики, и по визуальным наблюдениям) к 2007-2008 году. В это же время пригородные («межгородские») территории попадают в поле зрения региональной власти через разработку Общественно-политическая газета «Областная». Официальный сайт. (Электронный ресурс) URL: