САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

ЛЯХОВИЦКИЙ Евгений Александрович

СТОГЛАВЫЙ СОБОР

И ОБЩЕСТВЕННОЕ СОЗНАНИЕ РУСИ XVI ВЕКА

Специальность 07.00.02 – Отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Санкт-Петербург – 2012

Работа выполнена на кафедре истории России с древнейших времен до XX века исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета

Научный руководитель: доктор исторических наук, профессор ПЕТРОВ Алексей Владимирович

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН СИНИЦЫНА Нина Васильевна доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН ПИОТРОВСКАЯ Елена Константиновна

Ведущая организация: Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

Защита состоится «_» мая 2012 г. в « » часов на заседании диссертационного совета Д 212.232.57 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Менделеевская линия, д. 5, ауд. 70.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета по адресу:

Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 7/9.

Автореферат разослан « » апреля 2012 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук, профессор А. В. Петров

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования.

Письменное наследие Стоглавого собора представляет огромную эвристическую ценность. Решения Собора, представляющие собой отпечаток общественно-правового сознания интеллектуальной и властной элиты Руси середины XVI в., вызывают общественный интерес и по сей день.

Несмотря на наличие серьезных исследований о Стоглаве, до сих пор остается невыясненным ряд наиболее принципиальных вопросов, без которых невозможно адекватно интерпретировать решения Стоглавого собора. До сих пор не произведен анализ важнейших после Стоглава документов собора – архиерейских наказных грамот. Не дано аргументированное объяснение расположения соборных решений в главном документе собора – Стоглаве, что связывает исследователей в интерпретации отдельных решений, содержащихся в памятнике, и практически исключает его обоснованную интерпретацию как феномена общественного и правового сознания. Отсутствует обоснованное представление о бытовании Стоглава в обществе Руси XVI в., о характере его распространения, о связи Стоглава с другими документами Стоглавого собора, в первую очередь, с уже упомянутыми архиерейскими наказными грамотами. В этой связи ощущается настоятельная необходимость в продолжении исследований по двум важнейшим направлениям: сравнительному изучению документов Стоглавого собора и изучению рукописной традиции Стоглава первоначальной полной редакции.

Хронологические рамки исследования: нижняя хронологическая граница определяется временем, непосредственно предшествующим Стоглавому собору – рубежом 1540-х – 1550-х гг. Верхняя граница определяется рубежом XVI– XVII вв., началом Смутного времени.

Объектом исследования является общественное сознание Руси середины и второй половины XVI в. Ракурс его рассмотрения определялся представлением о том, что главным носителем и движущей силой этого сознания выступала властная и интеллектуальная элита Московского царства, представители которой, вырабатывая решения Стоглавого собора, руководя процессом их кодификации и осуществляя его на практике, выражали свои взгляды на состояние современного им общества и свое видение главных оснований общественной жизни.

Цель исследования – прояснить представления интеллектуальной и властной элиты Московского царства о фундаментальных ценностях общественного устройства, а также выявить динамику восприятия обществом этих представлений.

В работе поставлены следующие задачи:

прояснить главные принципы и ход кодификации соборных решений;

провести сравнительно-текстологическое исследование архиерейских наказных грамот, выяснить степень точности передачи ими изначального общего формуляра;

выяснить генетические и функциональные взаимоотношения Стоглава со вторыми по значимости документами, передающими решения Стоглавого собора – наказными грамотами;

интерпретировать сложную структуру Стоглава: прояснить отразившуюся в ней иерархию ценностей общественной жизни;

проследить динамику распространения и изменения в типологии списков Стоглава полной редакции в пределах XVI в.

Методологическая основа исследования определяется принципами историзма, объективности и системности научного анализа. Используемый автором эвристический инструментарий включает в себя методы исторического исследования: историко-генетический, сравнительно-исторический, проблемнохронологический и историко-системный. В исследовании применялись традиционные приемы анализа письменных источников, основанные на выводах о задачах и сущности критики исторических источников, содержащихся в ряде трудов по источниковедению письменных источников1.

Научная новизна исследования определяется тем, что в данной работе впервые осуществлено комплексное подробное сравнительное исследование текстов Стоглава и архиерейских наказных грамот, а также впервые произведено исследование рукописной традиции Стоглава (в пределах второй половины XVI в.), ориентированное на прояснение характера и динамики функционирования памятника в обществе.

Практическая значимость работы состоит в том, что его материалы могут найти применение в научных исследованиях, посвященных изучению культуры, идеологии и правового развития России в эпоху Ивана Грозного. Предложенная в работе методика датировки памятников письменности может найти применение в любой научной работе, связанной с изучением подобных материалов. Полученные результаты и фактический материал могут быть использованы в преподавательской работе при подготовке общих и специальных курсов по истории России XVI в., по истории Русской церкви, по истории русского права, источниковедению отечественной истории.

Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры истории России с древнейших времен до XX века исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. По теме исследования были подготовлены и прочитаны доклады на научных конференциях, в частности – «Комплексный подход к изучению Древней Руси» (Москва, 2008 и 2011 гг.), «Мавродинские чтения» (Санкт-Петербург, 2008 г.), «Новгородика» (Великий Новгород, 2008 г.).

По теме диссертационного исследования опубликовано 15 статей общим объемом 7,7 п. л.

Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. М., 2006; Стрельский В. И. Основные принципы научной критики источников по истории СССР. Киев, 1961; Тихомиров М. Н.

Источниковедение истории СССР: Учеб. пособие. М., 1962. Вып. 1-2; Источниковедение:

Теория. История. Метод: Источники российской истории: Учеб. пособие. М., 1998;

Лихачев Д. С. Текстология. СПб., 2001; Лонглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. М., 2004.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы, использованных в работе, списка сокращений.

Во Введении обоснована актуальность темы, определены объект, предмет, хронологические рамки исследования, основные цели и задачи, методологическая основа, научная новизна и практическая значимость исследования.

Первая глава «Наследие Стоглавого собора в отечественном гуманитарном знании XIX–XX вв.» посвящена анализу истории осмысления письменного наследия Стоглавого собора в контексте изучения истории России, истории русского права, церковного права, Русской церкви. Взаимоотношения и характер этих основных направлений исследований определяют периодизацию осмысления письменного наследия Собора в отечественной науке.

Первый период (1800-е – 1850-е гг.) ознаменовался началом научного изучения документов Стоглавого собора, прежде всего, в рамках разработки истории русской церкви, где долгое время определяющим фактором интереса к ним была проблема Раскола. Православные полемисты XVIII в., такие, как Феофилакт Лопатинский и Никифор Феотоки тиражировали и развивали оценку Стоглавого собора и его наследия, данную им в решениях Большого собора 1666– 1667 гг., где иерархи собора 1551 г. обвинялись в «простоте» и «невежестве», из-за которых в постановления Собора были допущены неверные мнения. Эта оценка, обусловленная нуждами полемики со старообрядцами, создавала неприятный для Русской Церкви идеологический парадокс, поскольку Стоглавый собор является неотъемлемой частью ее истории. Стремясь выйти из этого парадокса, русская церковно-историческая наука в первой половине XIX в. выработала два основных взгляда на письменное наследие Стоглавого собора. Согласно первому, Стоглав представляет собой собрание подлинных решений собора, которое, тем не менее, не получило законной силы 2. Согласно второму, Стоглав является сборником черновых материалов Собора, которые были обработаны и искажены составителем – частным лицом, на совести которого находятся и «раскольнические» статьи Стоглава. Авторам, обосновывавшим второй взгляд на Стоглав, принадлежит ряд важных наблюдений: митрополит Филарет Гумилевский обратил внимание на особенности композиции и состава памятника:

не всегда оправданное разделение на главы, наличие таких «ответов», связь которых с вопросами отсутствует или не очевидна 3; митрополит Макарий Булгаков отметил разницу в изложении решений собора в Стоглаве, и в актах, содержащих отдельные соборные постановления 4.

С некоторым опозданием началось изучение деяний Стоглавого собора в русской церковно-правовой науке. Много внимания их рассмотрению уделял выдающийся канонист архиепископ Иоанн (Соколов) в своих лекциях по церковному праву. В своих взглядах на вопрос о статусе Стоглава Иоанн допускал определенное смешение обеих точек зрения, выработанных церковной Платон (Левшин). Краткая церковная Российская история. Т. II. М.,1805. С.36–37.

Филарет (Гумилевский). Несколько слов о книге: Стоглав // Московитянин. Ч. VI. № 12, декабрь, отд. 1. С. 135–139.

Макарий (Булгаков). История Русского Раскола, известного под именем старообрядства.

СПб., 1889. С. 52–53.

историографией. С одной стороны, он писал о Стоглаве как о не утвержденных, но подлинных материалах Собора5, с другой стороны, он замечал, что разделение Стоглава на сто глав, которое «…не точно не правильно и беспорядочно…»6, едва ли принадлежит собору.

Если в трудах по русской церковной истории и церковному праву первой половины XIX в. доминировал взгляд на Стоглав как на документ, не имевший значения закона, то в обобщающих работах по истории русского права и по русской истории мы видим иную картину: в них Стоглав фигурирует наряду с Судебником 1550 г. как официальный акт, изданный Иваном Грозным7.

К рассматриваемому периоду относится и важнейшее для истории изучения документов Стоглавого собора археографическое открытие, принадлежащее П. М. Строеву: грамоты, посланные от лица архиереев во Владимир и Каргополь, содержащие решения Стоглавого собора, в том числе и «раскольнические».

Первое известное нам упоминание в литературе этих важных документов относится только к 1845 г., когда П. М. Строевым было издано описание собрания ОИДР, включившее сборник начала XIX в., содержащий текст наказной грамоты в Каргополь. Характерно, что сборник содержит примечания, по мнению П. М. Строева, принадлежащие руке Е. Болховитинова8. Будущий издатель наказных грамот И. В. Беляев узнал о наказной грамоте во Владимир в 1849 г., и тогда же, от И. Д. Беляева, о наказной грамоте в Каргополь9. Итак, задолго до публикации в начале 1860-х гг., наказные грамоты были уже известны определенной части научной общественности.

Характерной чертой изучения письменного наследия Стоглавого собора в рассматриваемый период является стремление исследователей характеризовать его главный документ, – Стоглав, – в общем, не прибегая к подробному обзору его содержания. Исключениями являются работы Н. М. Карамзина и митрополита Иоанна (Соколова). Первый, желая изложить содержание памятника, как бы преодолевает его структуру, раскладывая статьи по заданным тематическим рубрикам. Митрополит Иоанн, напротив, жестко следует порядку глав Стоглава, стремясь увидеть тематические связи в рамках не связанных между собою блоков.

Как для Н. М. Карамзина, так и для митрополита Иоанна характерно разделять «царские речи» к собору и последующие «соборные ответы». Именно последние рассматриваются как носитель юридического смысла, вследствие чего митрополит Иоанн не рассматривает «царские речи» вовсе, а Карамзин обозревает их в другом Иоанн (Соколов). Историческое обозрение церковного права. Ч. 2. Канонические правила русского происхождения. Первоначальные Русские уставы. Уставы Владимира и Ярослава СПб., 1846. С. 39.

Там же. С. 35.

Васильев И. Новейшее руководство к познанию Российских законов. Ч. 1. М., 1826. С. 7;

Евгений (Болховитинов). Историческое обозрение русского законоположения. СПб., 1826.

С. XII; Рейц А. Опыт истории российских государственных и гражданских законов. М., 1836.

С. 239; Неволин К. А. О пространстве церковного суда в России до Петра Великого // Неволин К. А. Полное собрание сочинений. Т. VI. Исследования о различных предметах законоведения. СПб., 1859. C. 269.

Строев П. М. Библиотека Императорского общества истории и древностей Российских.

М., 1845. С. 8–9.

Беляев И. В. Наказные списки соборного уложения 1551 г. или Стоглава. М., 1863. С. 4–5.

томе своей «Истории…»10. Эта черта, как и подходы, продемонстрированные Н. М. Карамзиным и митр. Иоанном, будут характерны и для последующих опытов описания содержания Стоглава.

Второй период (1850-е – 1900-е гг.) ознаменовался выходом в свет первых работ, специально посвященных Стоглавому собору, где интерес к его деяниям не сосредотачивался на нуждах полемики со старообрядцами. Первой такой работой, известной нам, является подготовленная в 1850 г. статья И. В. Беляева «О Стоглавом соборе против раскольников». В этой работе, по своим целям вполне соответствующей предшествовавшим работам со схожим названием, И. В. Беляев отходит от прежней традиции научно-полемических трактатов о Стоглавом соборе, характеризуя соборную книгу, – Стоглав, – как авторитетный текст, вобравший в себя предшествующую традицию, и сохранявший общественное значение долгое время после Собора11. В дальнейшем И. В. Беляев конкретизировал эту характеристику, впервые показав, что Стоглав представляет аналитическую работу Собора над существующей традицией а не простую компиляцию готовых формулировок соборных решений 12. В 1850, а затем в дополненном виде в 1860 г. выходит анонимная статья о Стоглавом соборе, в которой впервые была высказана важная мысль о том, что Стоглав был составлен из предшествовавших ему разнообразных по форме документов, которые были переработаны при создании памятника 13.

С началом 1860-х гг. цензурные ограничения существенно ослабли: вопросы раскола перестали довлеть над исследователями, в том числе и относящимися к духовенству. Последовавшая череда изданий – «Лондонское», «Казанское», Кожанчикова, Калачева14 свидетельствуют о значительном общественном интересе к Стоглаву. Наибольшее значение для начавшегося активного обсуждения памятника имело его первое издание в России, осуществленное Казанской духовной академией, которое спровоцировало бурную полемику между издателем – И. М. Добротворским, отстаивавшем тезис об отсутствии у Стоглава официального статуса и исследователями славянофильского направления – И. В. Беляевым, И. Д. Беляевым, П. Н. Насоновым и др. В ходе полемики были достигнуты важные результаты в осмыслении письменного наследия Стоглавого собора. И. М. Добротворским было осуществлено первое системное исследование взаимоотношений Стоглава с актовым материалом, отражающим решения собора 1551 г., в том числе, с наказной грамотой в Каргополь 1558 г. Исследователь пришел к выводу, что данный документ – «исполнительный указ о церковных Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. VIII. СПб., 1997. С. 601.

Беляев И. В. О Стоглавом соборе против раскольников // Чтения в обществе любителей древней письменности. 1875. Ч.II–III. С. 52.

Беляев И. В. Об историческом значении деяний московского собора 1551 г. // Русская беседа. 1858. Т. IV. Критика. С. 19–32.

Стоглавый собор // Православный собеседник. 1860. Ч. II. С.138.

Стоглав. Собор бывший в Москве при великом государе царе и великом князе Иване Васильевиче в лето 7059. Лондон, 1860; Стоглав. Казань, 1862; Стоглав. СПб.,1863; Правила, поставленные на соборе 1551 г. 23 февраля // Архив исторических и практических сведений, относящихся до России. 1860–1861. Кн. V. Отд. II. СПб., 1863.

именно чинах», «самое обширное извлечение из Стоглава в официальном акте» 15.

То обстоятельство, что грамота содержала статью о двоеперстном крещении позволяло И. М. Добротворскому утверждать, что «раскольнические мнения»

возобладали только к 1558 г., а до этого не имели официального утверждения.

Наказная грамота в Каргополь была издана в 1863 г.16 Практически одновременно, И. В. Беляевым была осуществлена публикация близкой по тексту к каргопольской, митрополичьей наказной грамоты во Владимир от 10 ноября 1551 г., в которой также читается статья о двоеперстии17. Публикация И. В. Беляева ясно доказывала, что постановление о двоеперстном крещении было принято Стоглавым собором.

Таким образом, публикация И. В. Беляева подрывала сами мотивы мнения о неофициальности Стоглава. Десятью годами позже А. С. Павлов осуществил издание еще одной архиерейской наказной грамоты – в Вязьму и в Хлепен18.

В отзыве П. Н. Насонова акцент был сделан на вопросе о функциональном соотношении Стоглава и актов, содержащих решения собора 1551 г. По мнению исследователя, Стоглав представляет собой первую ступень представления решений Собора в письменных актах: он излагает решения собора в общем виде.

Вторую ступень образуют акты, где решения собора применяются к частным случаям. Эти акты основываются на тексте Стоглава, приспосабливая зафиксированные в нем нормы « …ко времени, местностям, лицам и т.п., для коих назначались»19. Таким образом, разница в тексте Стоглава и отдельных актов не свидетельствует о неофициальности последнего. Выстроенная П. Н. Насоновым схема позволяет ему объяснить отсутствие данных о рассылке Стоглава, на что обращали внимание противники тезиса о его официальности. Памятник и не нужен был в широком распространении, его основное содержание, в общем, передавалось отдельными актами. Тем не менее, списки Стоглава распространялись в силу общественного интереса к нему как к главному документу Собора. Мысли П. Н. Насонова о характере функционирования и распространения Стоглава не были в достаточной мере оценены в историографии, во многом потому, что исследователь не предпринял попыток обосновать свои взгляды на конкретных материалах.

Дискуссия начала 1860-х гг. определила характер дальнейшего изучения Стоглава. Точка зрения на Стоглав как на действительный соборный акт стала доминирующей в литературе, утвердившись и в церковной историографии. Во многом способствовала этому «История Русской церкви» митрополита Макария, изменившего свой взгляд на значение документа под влиянием публикаций грамот в Симонов монастырь и во Владимир20. Последующие обобщающие труды по церковной истории уже не содержали сомнений в официальности Стоглава.

Признание Стоглава как подлинных деяний Собора имело своим следствием то, Добротворский И. М. Дополнительные объяснения к изданию Стоглава. // Стоглав. Казань, 1862. С.17–25.

Наказная грамота Митрополита Макария по Стоглавому собору // Православный Собеседник. 1863. Ч. 1. С. 87–106; 202–220.

Беляев И. В. [Вступительная статья]. Наказные списки соборного уложения 1551 г. или Стоглава. М., 1863. С. 25.

Павлов А. С. Еще наказной список по Стоглаву. Одесса, 1873.

Бессонов П. Н. Новость в русской литературе – издание Стоглава // День. 1863. №11. С. 17.

Макарий (Булгаков). История Русской церкви. Кн. IV. Ч. 1. М.,1996. С. 125, 496–497.

что митрополит Макарий впервые ясно высказал взгляд на Стоглав как на памятник, отражающий реальный ход заседаний Стоглавого собора, порядок изложения в котором соответствует ходу соборных заседаний, дав начало устойчивой историографической тенденции. Такой взгляд на композицию Стоглава давал возможность исследователям, в особенности историкам права, при обзоре постановлений Стоглавого собора свободно объединять соборные решения по произвольно сформулированным ими рубрикам21.

Противоположную тенденцию в изучении решений Стоглавого собора обозначают труды И. Н. Жданова. Исследователь ввел в научный оборот найденный им список Первых царских вопросов с дополнительными вопросами, не читающимися в Стоглаве22. Это дало И. Н. Жданову возможность заключить, что «…редактор Стоглава при составлении своего труда делал не просто свод, а выбор, извлечение из тех материалов, которые накопились в соборных деяниях».

Выборка эта обусловливалась тем, что Стоглав есть памятник чисто церковный, тогда как проблемы, рассмотренные на Соборе, выходили за пределы церковной сферы23. Следовательно, необходимо изучить текст Стоглава на предмет следов источниковедческих выводов И. Н. Жданова стал отказ от того чтобы видеть в Стоглаве отражение подлинного хода заседаний Собора 25. Таким образом, впервые была поставлена проблема изучения сложной структуры текста памятника и понимания истории его создания.

Намеченное Ждановым направление было продолжено только в работе Н. Кононова. В числе прочих вопросов Н. Кононов впервые поставил вопрос о текстологическом соотношении Стоглава и наказных грамот и ввел в научный оборот так называемую «Смоленскую наказную грамоту». Исследователь пришел к выводу, что Стоглав представляет собой не изложение решений собора, а компиляцию, основу которой составили митрополичья наказная грамота приходскому духовенству, царский наказ монастырям, отразившийся в «Смоленской наказной грамоте», святительское послание к царю. Исследователь отметил ряд случаев, когда текст наказных грамот выглядит по сравнению с текстом Стоглава более связным и логичным.

Ответом Кононову стала работа И. М. Громогласова «Новая попытка решить старый вопрос о происхождении “Стоглава”». В ней Громогласов последовательно подверг критике доводы Кононова, указав на следующие моменты. Во-первых, фраза, находящаяся в конце наказных грамот и в конце главы 28 Стоглава не Голубинский Е. Е. История Русской церкви. Т. II. Первая половина тома. М., 1997. С. 786– 789; Загоскин Н. П. История права Московского государства. Т. I. Казань, 1877. С. 109;

Беляев И. Д. Лекции по истории русского законодательства. М., 1888. С. 431; ВладимирскийБуданов М. Ф. Обзор истории русского права. Киев, СПб., 1900. С. 237–238; Павлов А. С.

Курс церковного права. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 172–173; Латкин В. Н.

Лекции по истории русского права. СПб., 1890. С. 81.

Жданов И. Н. Материалы для истории Стоглавого собора // Журнал Министерства Народного просвещения. Часть CLXXXVI. 1876. Июль-июнь. С. 53–64.

Там же. С. 51. См. также: Жданов И. Н. Церковно-Земский собор 1551 года // Сочинения И. Н.Жданова. Т. I. СПб., 1904. С. 367–368.

Жданов И. Н. Материалы для истории Стоглавого собора. С. 65–66.

Жданов И. Н. Церковно-Земский собор 1551 года. С. 361–362.

является уместной и в наказных грамотах, поскольку в начале идет обращение к таким лицам, как городовому приказчику, посадским, волостным, сельским старостам; во-вторых, присутствие в тексте обращений и в безличной форме, и во втором лице, не есть особенность Стоглава: это норма для законодательного памятника средневековой Руси. Убедительной критике были подвергнуты Громогласовым и выводы Н. Кононова относительно большей связности текста «Смоленской наказной грамоты» по сравнению со Стоглавом. Третий период. (1940-е – 1980-е гг.). После 1917 г. разработка вопросов русской истории, связанных с ролью в ней церкви, в том числе, и специальная разработка вопросов, связанных со Стоглавом, была свернута. Определенное оживление происходит, начиная с 1940-х гг.

Основным направлением, в рамках которого письменное наследие Стоглавого собора продолжает осмысляться, становится изучение общественной мысли. Стоглав рассматривается преимущественно в ракурсе проблемы секуляризационных устремлений определенной части элиты русского государства середины XVI в. Содержание Стоглава описывалось методом сведения различных текстов в заданные рубрики27.

Четвертый период (1980-е – 2000-е гг.). В 1980-е гг. наблюдается значительная активизация научного изучения Стоглава. В 1985 г. выходит в свет второй том серии публикаций документов «Российское законодательство X– XX вв.», содержащий воспроизведение текста «Казанского» издания Стоглава со вступительной статьей и комментариями28.

В 1990-е – 2000-е гг. появляются подробные обзоры решений собора архимандрита Макария (Веретенникова) и В. В. Шапошника29. Оба автора излагают решения Собора в соответствии с порядком изложения Стоглава, но не предпринимают специальных исследований с целью объяснения его структуры.

В это же время возобновляется источниковедческое изучение Стоглава.

В 1996 г. Т. А. Исаченко впервые произвела публикацию «Смоленской наказной грамоты»30.

Важнейшее значение для современного изучения Стоглава и связанных с ним документов имеют работы Е. Б. Емченко. В своих работах исследовательница Громогласов И. В. Новая попытка решить старый вопрос о происхождении Стоглава.

Рязань,1905. С. 14–15; 17–22.

Будовниц И. У. Русская публицистика XVI века. М.; Л., 1947. С.230–244; Зимин А. А.

И. С. Пересветов и его современники. Очерки по истории русской общественнополитической мысли середины XVI века. М., 1958. С. 97–99; Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. Очерки социально-экономической и политической истории России середины XVI века. М., 1960. С.379–381.

Новицкая Т. Е., Семидеркин Н. А., Штамм С. И. Стоглав // Российское законодательство.

Т. II. Законодательство периода образования и укрепления русского централизованного государства. М., 1985. С. 242–252, 403–500.

Макарий (Веретенников). Жизнь и труды святителя Макария, митрополита Московского и всея Руси. М., 2002. С. 117–118; Шапошник В. В. Церковно-государственные отношения в России в 30-80-е гг. XVI века. СПб., 2006. С. 125–234.

Исаченко Т. А. Смоленская «наказная» грамота всероссийского митрополита Макария по рукописи прот[оиерея] Александра Горского из собрания МДА №108. Из истории Стоглава.

М., 1996.

на базе широкого привлечения рукописного материала существенно пересмотрела схему развития рукописной традиции Стоглава полной редакции31. Наблюдения над опубликованным ею списком, № 425 из Собрания Н. П. Румянцева НИОР РГБ, который Е. Б. Емченко считает оригиналом Стоглава полной редакции32, позволили ей согласиться с мнением Н. Кононова о наказных грамотах как источнике Стоглава. По мнению исследовательницы, первоначальный порядок чтений в данной рукописи соответствовал тому, который имеется в «Смоленской наказной грамоте»33. В остальном же аргументация Е. Б. Емченко в целом повторяет предложенную Кононовым: указывается на окончание двадцатой главы, на наличия многочисленных совпадений в текстах, на соотношения текстов, которые в наказных грамотах содержат обращение во втором лице, а в Стоглаве – в неопределенной форме34.

Из приведенного выше обзора истории изучения письменного наследия Стоглавого собора ясно следует, что отечественная гуманитарная мысль испытывала и продолжает испытывать серьезные затруднения в осмыслении главного памятника Собора – Стоглава. Яркой иллюстрацией тому является ситуация с передачей содержания памятника в различных исследованиях.

Долгое время проблема структуры Стоглава разрешалась за счет предположения, что ее своеобразие определяется простой последовательностью принятия Собором своих решений, что, в особенности в работах историков права, санкционировало любую степень вольности в обращении со структурой памятника. После работ И. Н. Жданова, Н. Кононова, Е. Б. Емченко такую возможность следует считать закрытой: очевидно, что Стоглав не отражает хода заседаний Собора. Следовательно, в композиции памятника имеется логика, исходящая из осмысления соборных решений представителями интеллектуальной и властной элиты Московского царства, которые руководили процессом кодификации, или непосредственно осуществляли его. Без понимания этой логики мы не в состоянии интерпретировать главный документ собора, – Стоглав, – как целое, а, следовательно, не в состоянии понять и отдельные постановления Стоглавого собора, которые зачастую в Стоглаве и архиерейских наказных грамотах изложены в различных формулировках. Отсутствуют на данный момент исследования рукописной традиции памятника, ориентированные на раскрытие его функционирования в обществе.

Вторая глава «Концепция общественного устройства в решениях Стоглавого собора» посвящена анализу логики, которой руководствовались кодификаторы решений Стоглавого собора, проявлявшейся как в различных редакциях формулировок соборных решений, так и в порядке их расположения.

В силу многократно отмеченной в литературе многоплановости решений собора, очевидно, что эта логика определялась взглядами представителей властной и Емченко Е. Б. 1) Стоглав: предполагаемый оригинал полной редакции // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1990. С. 25–31; 2) Стоглав.

Исследование и текст. М., 2000. С. 57–65.

Емченко Е. Б. Стоглав: предполагаемый оригинал полной редакции. С.32–47; Стоглав.

Исследование и текст. С. 65–77.

Емченко Е. Б. Стоглав. Исследование и текст. С. 71–73.

Там же. С. 108–109.

интеллектуальной элиты Московского царства (занимавшихся разработкой решений Стоглавого собора, руководивших процессом их кодификации и осуществлявших его на практике) на состояние современного им общества, и их видением главных оснований общественной жизни.

Начало главы посвящено анализу архиерейских наказных грамот, содержащих решения Стоглавого собора 35. До нас дошли в копиях тексты трех таких грамот – митрополита Макария во Владимир от 10 ноября 1551 г., в Каргополь 1558 г., и в Вязьму и Хлепен 1552 г. Еще А. С. Павлов, констатируя близость этих трех грамот, обоснованно заключил, что все они восходят к одному, выработанному на Соборе, образцу36. Тем не менее, несмотря на общую близость, эти тексты имеют достаточно серьезные отличия, которые вынуждают ставить вопрос о том, в какой степени каждый из них передает оригинальный текст, и, в связи с этим, может служить основанием для суждений об исходном формуляре.

Детальное сравнительно-текстологическое исследование документов показывает, что наиболее близкой к исходному тексту, и, по всей видимости, к формулярному образцу, является копия наказной грамоты во Владимир.

В отличие от копий других наказных грамот, копия наказной грамоты во Владимир – единственный текст, в конце которого имеется описание оригинала:

отмечено наличие митрополичьей печати, раскрыт ее текст, отмечена и раскрыта подпись на грамоте митрополичьего дьяка Ивана Афанасьева. Кроме того, текст содержит самоидентификацию: «Список с наказного списка соборного В литературе под названием «наказные грамоты» или «наказные списки» объединяются различные по своему характеру документы. Помимо трех сохранившихся архиерейских наказных грамот, обращенных к местным церковным и светским властям, известна также грамота митрополита Макария в Симонов монастырь, содержащая перечень глав Стоглава, которые предписывается рассылать по монастырям. Также известен целый ряд выписок из Стоглава, по своему составу соответствующих этому перечню. В литературе также фигурирует и «Смоленская наказная грамота», которую Е. Б. Емченко, вслед за Н. Кононовым, считает протографом Стоглава полной редакции. Е. Б. Емченко сопоставляет текст рукописи ОР РГБ. Собрание Н. П, Румянцева (Рум.) № 425 с так называемой «Смоленской наказной грамотой», где текст, соответствующий главам Стоглава 68 и 69, имеет другую конфигурацию. По мнению Е. Б. Емченко, «Смоленская наказная грамота»

отражает исходный вариант текста, в списке Рум. № 425 измененный путем удаления исходных листов и вставки новых: парных лл. 174–175 об. вместо одного исходного листа и лл. 188–189 об. вместо трех исходных. По поводу данного мнения нужно заметить, что весь блок данной рукописи дошел до нас в состоянии, далеком от первоначального. Большинство листов подклеено друг к другу, полные листы единичны. Такое положение вещей, вероятнее всего, свидетельствует о глубокой реставрации рукописи одним из ее владельцев.

Характерно, что лл. 174–175 имеют следы переплетной прошивки. Таким образом, указанные Е. Б. Емченко явления для данной рукописи тривиальны. Если бы они были свидетельством изменения первоначального текста, тогда мы были бы вправе ожидать большего количества отличий в порядке текста между списком НИОР РГБ. Рум. № 425 и «Смоленской наказной грамотой». Так же, как и выписки, соответствующие перечню грамоты в Симонов монастырь, «Смоленская наказная грамота» в подавляющем большинстве случаев содержит чтения, идентичные чтениям Стоглава. Таким образом, архиерейские наказные грамоты отличаются от названных памятников тем, что содержат большое количество отличных от Стоглава чтений.

Павлов А. С. Еще наказной список по Стоглаву. С. 1–2.

уложения»37. Эти черты дают основание для предположения, что текст интересовал переписчика с точки зрения своего конкретно-юридического значения. Возможно, перед нами копия наказной грамоты, снятая в соответствии с содержащимся в ее тексте указанием38. Судя по водяному знаку бумаги, наиболее вероятным временем создания копии следует считать конец 1570-х – 1580-е гг.

Характерной особенностью текста грамоты во Владимир является наличие чтений, которые не соответствуют ее адресации и передают решения собора в общей форме. Например, в начальной части грамоты, сходной по содержанию с 67–68 главами Стоглава, среди прочего утверждается: «тако же отныне и в предь нашим митрополичим бояром. и архиепископовым и епископовым и их десятинником судити»39. По всей видимости, так же выглядели оригинальные тексты наказных грамот в Каргополь и в Вязьму и Хлепен.

Уже И. В. Беляев обращал внимание на то, что текст наказных грамот как бы распадается на две части – указ о церковном суде и поучение40. Церковному суду и проблемам местной церковной администрации посвящены и два фрагментарно сохранившихся царских наказа в Заволочье от декабря 1552 г. и на Волок 1555 г., которые, как и архиерейские грамоты, вероятно, восходят к одному формулярному образцу. Как и архиерейские наказные грамоты, данные документы сохранились в копиях, причем копия наказа на Волок представляет собой столбец, ее текст включает указание, подобное тому, которое имеется и в копии наказной грамоты во Владимир о том, что грамота списана «слово в слово». Эти черты позволяют предполагать, что данная копия реально использовалась в административной практике. Судя по водяному знаку документа, копия была изготовлена в конце 1550-х – 1570-х гг. Сопоставление архиерейских и царских наказных грамот позволяет сделать вывод, что в основании первой части формулярного образца первых, где содержались постановления, касающиеся церковного судопроизводства, лежит текст, подобный формулярному образцу вторых:

фрагмент грамоты в Заволочье начинается с решения Собора, предоставляющего поповским старостам, десятским священникам, земским старостам и целовальникам право жаловаться на действия десятинников архиерею, и, в случае необходимости, царю; далее следует предписание тем же представителям местного населения следить, чтобы десятинники не осуществляли процессуальных действий без их наблюдения. Эти формулировки, практически совпадающие с формулировками наказных грамот, следуют в том же порядке, что и в последних.

Далее грамота в Заволочье расходится с наказными грамотами. В ней помещается текст, не имеющий прямых совпадений ни в Стоглаве, ни в наказных грамотах, где содержится призыв к поповским старостам, десятским священникам наблюдать за священниками для обеспечения исполнения церковного чина, затем краткая формулировка решения о венечной пошлине. В наказных грамотах вместо этих фрагментов помещается текст, близкий к 69-й главе Стоглава, который имеет Там же. Л.32–32 об.

Там же. «И вы б(ы) сие н(а)ше послание списывали слово в слово да росдава(ти) по(повски)м старо(с)там и десятцкимъ св(я)щ(е)ником … и они их у себя держат и о всем по тому брегут и ходят как в сеи грамоте писано».

ОР РНБ. Собрание Н. П. Погодина. № 1569. Л. 1, 2 об., 3.

Беляев И. В. О Стоглавом Соборе против раскольников. С. 117.

подзаголовок «Також вам царев указ и соборный ответ о венечной пошлине».

Далее тексты царской грамоты и архиерейских грамот снова очень близки, в них читаются сходные формулировки решений о передаче сбора пошлин в пользу архиерея представителям местного населения и предписание предоставить в распоряжение архиерея список этих избранных представителей. Фрагмент грамоты на Волок обнаруживает близкое текстологическое сходство с началом архиерейских наказных грамот. Он содержит начало формулировки принципиального решения об изъятии духовных лиц из юрисдикции царских судей. Итак, первая часть наказных грамот, содержащая решения по вопросам церковного суда и фиска была создана с использованием текста, подобного общему образцу царских наказов.

Важно отметить, что помимо текстологического сходства, царские и архиерейские наказные грамоты связывают и взаимные ссылки. Так, в связи с упомянутым выше требованием предоставить архиерею список избранных должностных лиц в грамоте в Заволочье можно видеть указание на святительские наказные грамоты: «… и онъ (владыка) о всемъ о томъ, къ темъ старостамъ, пошлетъ книги свои и наказъ, по соборному уложенью …» 41, явственность которого следует из соответствующего места архиерейских грамот, где читаем:

«А ныне по цареву совету и по соборному уложению о всем о том писали есмя к вам…»42 Во фрагменте наказных грамот, передающем решение об избрании десятских священников и поповских старост прямо упоминаются царские наказы:

«и какъ к вамъ царя и великаго князя грамота придетъ и наше послание, и вы бъ… в городе и на посаде уставили бы поповскихъ старостъ… и десяцкихъ священниковъ …»43. Требование к избираемым должностным лицам следить за действиями десятинников санкционируется в наказных грамотах следующим образом: «по царскому указу и по нашему благословению».

Исследование архиерейских и царских наказных грамот позволяет сделать следующие выводы. Во-первых, копии митрополичьей грамоты во Владимир и царской грамоты в Заволочье дают некоторые основания предполагать, что эти документы реально использовались в судебной и административной практике, следовательно, если эти предположения верны, в какой-то степени решения собора реализовывались.

Во-вторых, наличие взаимных ссылок говорит о том, что царские наказные грамоты составляли как бы единый пакет со святительскими: в каждый уезд, повидимому, направлялись оба перекликающихся друг с другом документа 44.

В высшей степени показательно, что в той своей части, которая содержала невыгодные для архиереев решения, существенно ограничившие произвол их административного аппарата, документы, исходящие от архиереев, ссылаются на документ, исходящий от лица царя: меры, которые должны были вызвать ААЭ. Т. I. С.227.

Беляев И. В. Наказные списки соборного уложения 1551 г. или Стоглава. С. 17.

Там же. С. 10.

Наличие царского наказа, существующего одновременно с рассылаемыми от архиереев справедливо предполагал еще Н. Кононов (Кононов Н. Разбор некоторых вопросов, касающихся Стоглава. С. 38).

недовольство части влиятельного епископата, «продавливались» царским авторитетом.

В-третьих, в архиерейских наказных грамотах следует видеть такой же сложный продукт переработки первоначальных материалов Стоглавого собора, как и Стоглав. В связи с этим наличие значительного объема очень близких текстов, при их, в ряде случаев, отличающейся последовательности, может объясняться не прямолинейной зависимостью одного текста от другого, а их происхождением от одного общего источника, редактировавшегося в двух различных направлениях.

Данная гипотеза подтверждается детальным сопоставлением текстов Стоглава и наказных грамот, которое показывает, что оба памятника восходят к общему ядру, которое в них подверглось существенным изменениям. Это ядро, по всей вероятности, представляло собой соборный приговор, основное содержание которого составляли статьи, которые читаются и во второй части текстов наказных грамот и в первой группе «соборных ответов» Стоглава (гл. 6–40) – решения об учреждении училищ, о контроле за книгописной деятельностью, замечания о правильном порядке службы. Включал он, по всей видимости, и отсутствующие в наказных грамотах статьи, сохранившиеся в шестой главе Стоглава: рассказ о созыве собора, перечисление архиереев – участников собора, краткую формулировку решения о десятских священниках и поповских старостах, где им придавались функции общего дисциплинарного контроля над духовенством.

Таким образом, Стоглав и наказные грамоты следует рассматривать как два направления развития этого первоначального документа. Взаимоотношения этих направлений определяются следующими основными моментами.

Практически во всех случаях в Стоглаве мы видим первоначальные формулировки соборных решений, а в наказных грамотах их переработки. Если первые характеризуются стремлением к полному системному освещению разбираемой проблемы, к представлению решений собора в их теоретической полноте, то вторые обнаруживают стремление кодификаторов привести их в соответствие с полномочиями адресатов грамот – городовых приказчиков, посадских и волостных старост, поповских старост, соборных священников, и пр.

и сферой их практических задач. Ярким примером этому является отношение друг к другу постановлений по проблемам церковного суда в Стоглаве и наказных грамотах. 67-я глава Стоглава начинается с констатации неканоничности порядка, вводимого несудимыми грамотами, изымающими из архиепископского суда монастыри и церкви. Этот текст является парафразом 14-го царского вопроса из 5-й главы Стоглава. Далее следует принципиальное решение о том, что святителям принадлежит исключительное право на осуществление юрисдикции над духовными лицами по всем вопросам, как в духовных, так и в других делах, кроме душегубства и разбоя с поличным, в соответствие с логикой царского вопроса.

В наказных грамотах это решение передается вне всякой связи с проблемой несудимых грамот, оно принимает вид ограничения юрисдикции мирских судей (т.е. тех самых городовых приказчиков и пр., которые упоминаются в инскрипциях наказных грамот): последние не имеют права осуществлять суд над духовными лицами ни в каких делах, кроме душегубства и разбоя с поличным.

В 68-й главе Стоглава мы видим детальную регламентацию процедуры церковного суда в различных ситуациях. Если сопоставить ее с соответствующим текстом наказных грамот, окажется, что в последней отсутствуют именно те формулировки, которые важны для описания высших ступеней многоуровневой системы церковного суда, устанавливаемой решениями Стоглавого собора, и, по этой причине, никак не связаны с деятельностью городовых приказчиков, игуменов местных малых монастырей, протопопов и прочих адресатов наказных грамот. Так, в наказных грамотах отсутствуют статьи о контроле царской администрации за монастырскими финансами, описание порядка архиерейского суда по духовным делам. Особенно показательным является наличие в наказных грамотах подробного описания процедуры судопроизводства только для десятинничего суда. Описание процедуры судопроизводства, осуществляемого епископскими боярами, отсутствует, притом, что статья, констатирующая судебные полномочия епископских бояр в наказных грамотах имеется.

Характерно, что в последней указывается значительно более узкий состав наблюдателей – контролеров, чем тот, который предусматривается для боярского суда соответствующей статьей Стоглава. В Стоглаве в числе присутствующих при суде лиц перечисляются поповские старосты, десятские и пятидесятские священники по два или по три, а также градские старосты и земский дьяк.

В наказных грамотах перечисляются только поповские старосты и десятские священники – по двое и земские старосты и целовальники – также по двое, причем тот же самый состав должен находится и при десятинничем суде. В последнем обстоятельстве нет логического противоречия, если рассматривать его в контексте главной функции первой части архиерейских наказных грамот и царских наказов:

разъяснить местным властям круг их судебно-административных полномочий.

В наказных грамотах имеется ряд фрагментов, который помещается между текстами, соответствующими 31-й и 32-й главам Стоглава. Они соответствуют формулировкам, содержащимся в Стоглаве в главах 8, 9, 41, 81, 82, 91, 92. По всей видимости, в формулярный образец наказных грамот вошли переработки первоначальных версий данных решений, отразившихся в Стоглаве. Наиболее интересным примером такого рода переработок является фрагмент, соответствующий 81–83 главам Стоглава, содержащим подтверждение решений собора 1503 г. о вдовых священниках и дьяконах. Особенностью текста 81-й главы Стоглава является то обстоятельство, что он состоит из двух блоков, текст которых как будто повторяет друг друга. Первый блок представляет решения Собора 1503 г. Он в целом очень близок к тексту Соборного приговора 1503 г.

Вторая часть 81-й главы представляет собой собственно изложение решений Стоглавого собора, о чем свидетельствует ее начало: «И н(ы)не и впред(ь) темъ вдовым попом и диакономъ жити по тому ж(е), яко же преж(е) насъ отцы соборне уставили по с(вя)тым правиломъ»45. При сопоставлении с текстом Стоглава соответствующего текста наказных грамот обнаруживается, что в последних эти решения собора представлены как контаминация из двух частей 81-й главы. Главы 82 и 83 Стоглава соответствуют второй части Соборного приговора 1503 г., и их текст содержит прямые цитаты. Соответствующий текст наказных грамот таких цитат не содержит. Решения в Стоглаве в соответствии с текстом Соборного Емченко Е. Б. Стоглав. С. 388.

приговора 1503 г. излагаются только принципиально, нет указаний на то, кто должен осуществлять контроль над соблюдением принятых норм. В наказных грамотах следить за тем, чтобы «вдовствующие попы и дьяконы святыми церквами не владели» предписывается протопопам, поповским старостам и десятским священникам. В данном случае мы видим, как очень жесткое и тяжелое для приходского духовенства решение в наказных грамотах было смягчено через его, так сказать, практическую интерпретацию: возложение контрольных функций на выборных представителей приходского духовенства должно было создать иную ситуацию по сравнению с той, какую для приходского духовенства создавали решения 1503 г.

Еще один характерный пример дает сопоставление формулировки постановления об обряде крещения в наказных грамотах и в 16-й главе Стоглава.

В последнем имеется отсутствующий в наказных грамотах фрагмент, где описывается неверный обряд крещения. В том варианте, в каком это постановление читается в наказных грамотах, остается непонятным, чему противопоставлен верный обряд крещения, описание которого начинается фразой «но сице подобает крестити»: очевидно, что описание неправильной процедуры крещения в тексте наказных грамот оказалось излишним и было удалено.

Как при создании Стоглава, так и при создании наказных грамот кодификаторы решений Собора существенно дополнили первоначальный текст.

Тем не менее, характер этих редакционных действий не был одинаков. В рамках работы над формулярным образцом наказных грамот, дополнения вносились непосредственно в первоначальный текст, что существенно изменило его тематический характер, превратив текст, изначально посвященный богослужебным вопросам, в наказ для верхушки приходского духовенства.

Помимо отмеченных выше вставочных текстов, характерным примером этому служит присоединение к начальной части исходного текста пространной формулировки соборных решений о церковном судопроизводстве и фиске.

Если сравнить 6-ю главу Стоглава с соответствующим местом в наказных грамотах, окажется, что в последних по сравнению с первой нет некоторых статей:

рассказа о созыве собора, перечисления архиереев – участников собора, краткой формулировки решения об избрании десятских священников и поповских старост.

Особое значение имеет последняя из перечисленных статей. Есть основания полагать, что формулировка 6-й главы Стоглава является более ранней по отношению к пространным текстологически близким друг другу формулировкам решений о десятских священниках и поповских старостах, содержащимся в первой части наказных грамот, царских наказах и 67–69 главах Стоглава, где им даются не только контрольно-дисциплинарные функции, как в 6-й главе, но и важные судебно-процессуальные и фискальные полномочия. Именно формулировка 6-й главы Стоглава соответствует тому, как трактуется роль десятских священников и поповских старост в программе Собора – «первых царских вопросах». В 1-м вопросе о необходимости учреждения поповских старост и десятских священников говорится в связи с необходимостью укрепления дисциплины в среде приходского духовенства, без всякой связи с судебной и финансовой проблематикой. С другой стороны, в царских вопросах 4, 7 и 14, трактующих, соответственно, о несудимых грамотах, о злоупотреблениях архиерейских чиновников, о венечных пошлинах, все эти проблемы никак не связываются с выборными представителями приходского духовенства. Характерной чертой краткой формулировки 6-й главы является то, что она совмещает решение, общее для всей страны, с решением об учреждении семи соборов в Москве. Это связывает ее с Соборным приговором от 17 февраля 1551 г., в котором десятским священникам и поповским старостам придаются те же функции, какими их наделяла 6-я глава Стоглава. Необходимо обратить внимание, что текст приговора, насколько мы можем о нем судить, не содержал ссылок ни на общерусское решение, ни на какой-либо предшествующий документ46. Напротив, 6-я глава Стоглава трактует о семи поповских старостах и семи соборах в Москве «…по уложению царскому…»47. Не видим причин считать «уложением царским»

что-либо иное, кроме приговора 17 февраля. При этом общерусское решение излагается без каких-либо ссылок, прямо от лица архиереев – участников Собора, от лица которых идет весь текст 6-й главы. Итак, по всей вероятности, приговор послужил источником для появления в 6-й главе соответствующей клаузулы, где частное решение относительно московского белого духовенства было распространено на всю страну.

О том, что краткая формулировка решения о десятских священниках и поповских старостах, как и остальные перечисленные выше статьи, содержалась в начальной части общего протографа Стоглава и формулярного образца наказных грамот говорят следующие обстоятельства. В тексте наказных грамот, соответствующем 6-й главе Стоглава, имеются два фрагмента, практически повторяющие друг друга. В Стоглаве в 6-й главе содержится текст, который в общем виде передает содержание решений Собора о том, чтобы «по всем святым церквам звонити и божественыя литоргии служити и прочее церковное пение Информация о приговоре 17 февраля 1551 г. дошла до нас в двух источниках. Наиболее известным из них является текст, введенный в научный оборот А. С. Павловым, в начале которого говорится, что «Лета 7059-го месяца февраля в 17 повелением благочестиваго царя и христолюбиваго великаго князя Ивана Василиевича всеа Русии самодержца и по благословению преосвященного Макария Митрополита всеа Русии и преосвященнейших архиепископов и епископов и всего священнаго Собора Руския Митрополия изобрали священницы и диакони старост в царъствующем граде Москве…» (Макарий (Веретенников).

Стоглавый собор 1551 года / О церкви земной и церкви небесной. М., 2006. С. 91).

Д. Ф. Стефанович интерпретировал этот текст как собственно приговор 17 февраля, и на этом основании предположил существование более раннего указа (Стефанович Д. Ф.

О Стоглаве. С. 85–87). Дальнейшее содержание текста, где приводятся данные о численности церквей в Москве и предписывается, исходя из этих данных, избрать нужное количество десятских и пятидесятских священников, ясно показывает, что дату следует отнести именно к тому документу, в отношении к которому приведенный выше текст является исполнительной записью. В нашем распоряжении имеется еще один текст, отражающий Приговор 17 февраля. В той же рукописи, что и Наказная грамота в Каргополь, содержится текст, озаглавленный «Соборное царьское уложение». Этот документ содержит предписание избрать семь поповских старост и подчиненных им десятских священников в Москве.

Избранных предписывается представлять митрополиту, который должен наставлять их «…как имъ самим знати Б(о)жественыи закон и детеи д(у)ховных исправляти и научати, и просвещати и утвержати во всяком бл(а)говерiи и в чистоте якож(е) достоит быти хр(и)стiяньскому закону во веки непоколебиму…»(ОР РНБ. Погод. № 1841. Л. 119).

Емченко Е. Б. Стоглав. С. 267.

правити сполна». После этого следует интитуляция и решение о десятских священниках и поповских старостах. Далее помещается общая формулировка соборного поручения поповским старостам и десятским священникам следить, чтобы все происходило именно так. В наказных грамотах текст, соответствующий общей формулировке соборных решений в Стоглаве, приобретает характер поучения. Он вводится фразой: «То есмя великое дело положили на ваших освященных душах». Получается, что это поручение поповским старостам и десятским священникам в наказных грамотах как бы удваивается. По всей видимости, это удвоение вызвано неизбежной обработкой начальной части исходного документа, которая должна была быть предпринята при присоединении к нему текста, подобного формулярному образцу царских наказов, который содержал пространную формулировку решений о десятских священниках и поповских старостах. Очевидно, попытка снять нежелательный эффект редактирования побудила разделить эти два фрагмента поставив на место удаленных чтений, – неуместной в середине нового документа интитуляции и уже не нужной краткой формулировки решения о десятских священниках и поповских старостах, – фрагменты, соответствующие 16-й главе Стоглава. Итак, принятие на соборе решения, расширяющего полномочия представителей приходского духовенства в сфере судопроизводства и фиска вызвало серьезную переработку начальной части исходного документа в рамках работы над формулярным образцом наказных грамот. В рамках работы над Стоглавом редакторы не сочли нужным заменять первоначальную формулировку на новую, подробную. Это обстоятельство можно объяснить, если предположить, что текст Стоглава, восходивший к первоначальному документу, воспринимался кодификаторами как раздел, посвященный общим богослужебным вопросам, в рамках которого старая формулировка оставалась актуальной.

Данное предположение подтверждается характером дополнений, которые были включены кодификаторами непосредственно в текст первоначального документа. Все они соответствуют тематической направленности первоначального документа Собора и связаны с вопросами богослужения. Таковы главы 7-я, 9-я, 35-я48., выписки из авторитетных текстов, содержащиеся в главах 10, 11, 19–24, 15, 16, 18 и т.д. Подобными выписками составители Стоглава посчитали нужным прокомментировать и группы соборных решений, не связанные непосредственно с вопросами богослужения, и включенные в Стоглав в качестве самостоятельных разделов, например главы о святительском суде (см. главы 53–66). Как было отмечено еще И. В. Беляевым, эти выписки обнаруживают стремление кодификаторов в рамках Стоглава максимально полно показать обоснованность соборных решений, их связь с православной традицией. Таким образом, в Стоглаве первоначальный теоретический характер соборных формулировок был не только сохранен, но и усилен.

В завершение характеристики дополнения кодификаторами исходного текста нужно констатировать лежащий на поверхности факт: если при создании образца архиерейских наказных грамот вносились только те дополнения, которые признавались востребованными для прикладных нужд, прежде всего, верхушки Жданов И. Н. Материалы для истории Стоглавого собора. С. 199–210;

Емченко Е. Б. Стоглав. С. 92–112.

приходского духовенства, о чем говорит соответственная редакционная работа, то при создании Стоглава, вносились дополнения весьма широкой тематической направленности.

Таким образом, процесс редактирования первоначального текста в двух различных направлениях следует интерпретировать, как сознательное стремление представить решения Собора в двух различных вариантах: практическом, в форме наказных грамот, призванных служить практическим руководством для низового уровня светской и церковной властей и теоретическом, в форме имеющего тематические разделы кодекса, который в силу характера изложения и широты затрагиваемых предметов мог быть востребован в практической деятельности только представителями высшего уровня церковной и светской иерархии.

В связи с этим выводом, особое значение приобретает исследование начальной части Стоглава, которую принято считать своеобразным предисловием к изложению программы собора в 5-й главе – так называемых «первых царских вопросах» и решений Собора в последующих главах. Большую часть первых четырех глав Стоглава занимают царские речи к Собору. Традиционно в составе Стоглава выделяют четыре «царские речи»49. Эти тексты серьезно различаются, как по форме, так и по содержанию.

Смысловым и композиционным ядром начальной части Стоглава является так называемая «вторая царская речь» занимающая большую часть 3-й главы.

В своей речи царь обозначает главное положение: необходимо через покаяние, встать на правую стезю, отказаться от «идолопоклонничества» – потакания обуревающим общество греховным страстям – чревоугодию, любострастию, братоненавистничеству и пр., чтобы обрести, таким образом, божественную милость и спасение. Относительно обозначенной главной ценности формулируется взаимоотношение царя и высшей иерархии: «Мене с(ы)на своего, наказуйте и просвещайте на всяко бл(а)гочестие, яко же лепо есть бл(а)гочестивымъ ц(а)ремъ быти въ всякихъ ц(а)рьскыхъ праведныхъ законехъ и въ всякомъ бл(а)говерии, и чистоте» «…о б(о)гособранный соборе, потружаитеся веры ради Х(ристо)вы во еже исправити и изъяснити по правилом с(вя)тых от(е)цъ – на сие бо и собрах вас аз же». Вероятно, самое замечательное место в «речи» – фраза, в которой царь отделяет свою зону ответственности от зоны ответственности высшей иерархии: «Аще по вражию навету некоторое поползновение будет чрез б(о)ж(е)ственнаа правила вашим нерадениемъ во всяких наших хр(и)стиянских законехъ без обличениа, сему убо есмь азъ не причастенъ.

Вы о семъ ответъ дадите въ д(е)нь Страшнаго Суда» 50. Итак, с одной стороны, инициатива, активная деятельная роль в деле поддержания в обществе высших ценностей христианского благочестия принадлежит царю. С другой стороны, за направлением своей активности царь обращается к церкви – главному хранилищу этих ценностей. Эта идея диалога между царем и церковью в лице ее высшей иерархии неоднократно подчеркнута составителями Стоглава. Третью главу завершает текст «от автора», который описывает реакцию епископата на царскую См., например: Лебедев Н. Стоглавый собор (1551 года). С.8–11; Бочкарев В. Стоглав и история собора 1551 года. C. 31–39; Шапошник В. В. Церковно-государственные отношения.

С. 160–166.

Емченко Е. Б. Стоглав. С. 248–250.

речь, где, в числе прочего, говорится о том, что иерархи, в ответ на царскую речь «…о благочестии слово изнесоша, и Вседръжителю Богу хвалу воздаша…». Этот текст, фактически превращает третью главу в полноценное историческое повествование о Стоглавом соборе. В первой главе, содержащей краткий рассказ о Стоглавом соборе, суть этого события, обозначающаяся в первой же фразе, после обозначения даты, передается следующим образом: царь задал вопросы собору.

Модель взаимоотношений царства и священства поясняется во второй и четвертой главах. Большую часть второй главы занимает философское предисловие, где, в частности, утверждается, что идея созыва собора внушена царю Святым Духом.

Органическим завершением философского предисловия является так называемая «первая царская речь». Четвертая глава состоит из так называемых «третьей» и «четвертой» «царских речей», в которых описываются совместные действия царя и святительства. В начале шестой главы суммируется содержание царских речей:

снова мы видим мотив вдохновения царя Святым духом, мотив обращения царя к высшей иерархии и ее ответа на это обращение.

Данный композиционный рисунок не был обусловлен материалом, которым располагал составитель Стоглава. «Первая царская речь» очевидно, является органичной частью предисловия. По своему содержанию этот фрагмент является кратким художественным пересказом содержания царского «своея руки писания», помещенного в третьей главе. Именно там содержится пространное обращение царя к епископам, обещание быть с ними «сослужебным». Таким образом, нет оснований думать, что в основании этой части Стоглава лежит какая-то неизвестная нам оригинальная речь царя к собору, которая, будто бы, произносилась царем непосредственно на соборе. Есть основания считать сочинением составителей и «третью царскую речь». Об этом говорит ее отсутствие в статье знаменитого сборника Евфимия Туркова, где в качестве единого блока представлены «четвертая царская речь», «первые святительские вопросы» и так называемые «дополнительные царские вопросы». По всей видимости, эти тексты представляют собой рабочую программу, которая была необходима для ознакомления непосредственным участникам собора, каким был Феодосий Новгородский, часть архива которого представлена в сборнике.

Произведенный нами обзор «Царских речей» позволяет сделать вывод о том, что составители компилировали различные рабочие материалы, так или иначе предшествующие решениям, которые разрабатывались в январе – мае 1551 г. и интерпретировали их путем ввода собственных текстов, прежде всего, для того, чтобы показать идеальную модель взаимоотношений царства и священства. То обстоятельство, что модель эта провозглашалась устами царя, речи которого подаются в Стоглаве как часть исторического повествования о Стоглавом соборе, показывает, что начальная часть Стоглава стремится не только продемонстрировать, но и закрепить изображаемую ею идеальную модель. По всей видимости, начальную часть Стоглава следует рассматривать не как предисловие к дальнейшему изложению постановлений собора, а как полноценный раздел Стоглава, несущий наиболее фундаментальные для русского общества того времени правовые нормы.

Третья глава посвящена прояснению динамики воспроизведения Стоглава полной редакции во второй половине XVI в.

В первом разделе главы рассматриваются основные принципы датировки рукописных памятников на основании анализа водяных знаков. Возможны два подхода к интерпретации водяного знака. В рамках первого наблюдаемый в рукописи водяной знак интерпретируется с привлечением широкого круга параллелей различной степени схожести; в рамках второго интерпретация производится за счет соотнесения с одной параллелью, по каким либо критериям выделяемой в качестве наиболее показательной. Яркие примеры первого подхода мы видим в работах Н. П. Лихачева. Конкретизируя свои представления о методике интерпретации водяных знаков, он утверждал, что «при определении времени написания рукописей основным правилом должно быть сравнение показаний вариантов. Соседние разновидности только принимаются во внимание для указания хронологических пределов». Под «вариантами» Н. П. Лихачев понимал «продукты одной мельницы, но разных форм, а под разновидностями, как следует из утверждения, что «…разновидность… констатируется в большом количестве вариантов», понималась совокупность знаков, принадлежащая одной мельнице. Для интерпретации водяного знака Н. П. Лихачев считал необходимым собрать «…возможно большее число снимков с вариантов…»51, установить хронологические пределы разновидности, т.е. время бытования водяного знака в качестве знака какой-либо бумажной мельницы. В современных исследованиях рукописных памятников очевидным образом преобладает второй подход. Его логичным следствием является стремление к точной характеристике степени близости приводимой параллели, для чего предлагаются различные системы понятий, таких, как тождество, близость и. т. д. Главной чертой этих систем является следующее: природа связи изучаемого знака и альбомной параллели поясняется только для таких параллелей, которые интерпретируются как знаки бумажных листов, отлитых с той же формы, что и изучаемый лист бумаги, или с парной, т.е. параллельно использовавшейся формы. Когда степень близости параллели не позволяет интерпретировать ее таким образом, становится неясным, что дает нам право переносить с такой параллели информацию на изучаемый водяной знак. При этом существует целый ряд трудностей, которые, зачастую, создают ситуацию, когда наблюдаются многочисленные схожие между собой варианты, истинное отношение которых к друг к другу понять сложно. В течение срока своего использования форма дает ряд отличных изображений, меняющихся по мере ее разрушения, причем этот ряд вариантов не обязательно будет функционировали несколько форм, знаки которых могли делаться максимально близкими друг другу. Следовательно, мы можем иметь дело с несколькими такими одновременно тянущимися рядами, состоящими из очень близких вариантов.

Лихачев Н. П. Палеографическое значение бумажных водяных знаков. Т. 1. СПб., 1899.

С. LXXXIV.

Цыпкин Д. О. Экспертное исследование бумаги ручного производства (расширенные тезисы) // Актуальные вопросы истории бумаги и бумажного производства. К 40-летию со дня выхода в свет книги З. В. Участкиной «Из истории российских бумажных мануфактур и их водяных знаков»: Материалы и сообщения первых научных чтений. СПб., 2003. С. 80–82.

Наконец, после того, как формы изнашивались, их заменяли другими, эти новые формы могли производиться в той же мастерской с использованием общих образцов – «шаблонов». Эти трудности могут быть в ряде случаев преодолены путем экспертного исследования взаимоотношения конкретных форм на уровне их производства, а также исследования деятельности конкретных формоплетов и мастерских53, но в любом случае, датировка, основанная на определении принадлежности водяного знака к конкретной форме, не будет достаточной. Срок службы конкретной формы установить практически невозможно: очевидно, что в нашем распоряжении никогда не будет информации обо всей совокупности листов, отлитых с формы, так же, как не приходится ожидать, чтобы когда-либо в справочных изданиях были представлены все, или хотя бы бльшая часть водяных знаков всех форм, использовавшихся европейскими бумажными мельницами.

Все эти обстоятельства приводят к выводу, что мы не можем опираться только на одну параллель при интерпретации водяного знака, т. к. оказываемся не в состоянии с достаточной полнотой представить функционирование единичной отливной формы. Следовательно, возникает необходимость привязывать знак к более крупным объектам исторической реальности, таким, как отдельное производство.

Изучение материалов, опубликованных в исследованиях, посвященных истории бумажного производства, позволяет выявить некоторые основные закономерности, связывающие товарные знаки мельницы и реалии ее деятельности. В рамках существования одного производства вполне возможно одновременное использование композиционно отличающихся знаков одного сюжета, использовавшихся мельницами для обозначения бумаги разных сортов и форматов. Как правило, в рамках продукции, произведенной бумажной фабрикой при одном собственнике, существенных изменений в композиции водяного знака не происходило. Производитель обычно не испытывал потребности изменить свой товарный знак, напротив, был заинтересован в его узнаваемости, в поддержании его стабильности. Существенные изменения происходили при смене собственника производства, и могли касаться всего спектра употребляемых для маркировки его продукции водяных знаков. Из этих закономерностей можно вывести два основных следствия: 1) Водяной знак, наблюдаемый в рукописи, следует соотносить, прежде всего, с группой альбомных изображений, совпадающих с ним по композиции; 2) Определяя возможные границы применения водяного знака по хронологическому интервалу композиционной группы, мы находимся в зависимости от того, насколько полно знаки, к ней относящиеся, представлены в альбомах. Поэтому для уточнения временных границ этапа истории производства, с которым связан изучаемый знак, к исследованию следует привлекать композиционные группы знаков, относящихся к тому же сюжету, которые при этом хронологически примыкают к группе наиболее близких параллелей (т. е.

могут относиться к предыдущему или последующему этапам жизни бумажной мельницы), либо совпадают с ним (т.е. могут маркировать другой сорт или формат бумаги, выпускаемой той же мельницей). Применение этих принципов к Цыпкин Д. О. Экспертное исследование бумаги ручного производства (расширенные тезисы). С.82–83.

датировке рукописных копий Стоглава полной редакции позволило в ряде случаев существенно уточнить их датировки и прояснить картину распространения Стоглава полной редакции во второй половине XVI в. К 1550-м – середине 1560-х гг. относятся семь рукописей54. В их числе старейшие рукописи из собраний Троице-Сергиева, Иосифо-Волоколамского и Кирилло-Белозерского монастырей.

Еще две рукописи, содержащие в качестве дополнительных статей приговоры по «жалобницам» новгородских священников, имеют в своем составе также копию грамоты архиепископа новгородского Пимена, что делает вероятной связь этих рукописей с Домом святой Софии. Большинство ранних списков Стоглава относятся к наиболее распространенному в дальнейшем типу рукописных копий этого памятника – в четверку, с широкими полями, на которые выносятся номера глав. К концу 1560-х – началу 1580-х гг., – второму периоду правления Ивана Грозного, омраченному опричниной, – может быть с большой степенью вероятности отнесено только три рукописи55. В эпоху Федора Ивановича и Бориса Годунова наблюдается новый пик интереса к памятнику: к концу 1580-х – 1590м гг. относится двенадцать рукописных копий. Этот всплеск активности в репродуцировании Стоглава коррелирует с появлением в это же время новых актов, повторяющих решения Стоглавого собора, таких, как приговор от 13 июня 1594 г. о поповских старостах и приговор 1604 г. В это время наблюдаются определенные изменения в типе рукописных копий: ряд списков имеет дополнительную систему навигации – номера глав проставлены через весь текст на верхних полях56. К этой группе относится единственный известный список Стоглава XVI в. малого «карманного» формата.

В заключении сформулированы основные выводы исследования.

В основании всей кодификационной деятельности по отношению к материалам Собора лежит первоначальный текст Соборного приговора, полностью посвященный вопросам литургики и церковной дисциплины. В дальнейшем процесс кодификации происходил в двух направлениях. Первое имело своей целью создать практическое руководство для местных властей, в первую очередь, для верхушки приходского духовенства. Это направление было реализовано в создании основе унифицированного формуляра царских и архиерейских наказных грамот. В рамках второго направления целью кодификаторов было полное системное представление решений Собора во всей их теоретической полноте, чему соответствовала уже не форма послания, а форма кодекса. Результатом этого направления стало создание Стоглава.

Первый раздел памятника по своей форме представляет собой рассказ о созыве и ходе Собора, где описывается и закрепляется норма взаимоотношений царя и святителей. Царю принадлежит активная роль в охране высших ценностей, НИОР РГБ. Собрание Н. П. Румянцева. № 425; НИОР РГБ. Собрание В. М. Ундольского.

№ 1084; НИОР РГБ. Собрание Троице-Сергиевой лавры. № 215; ОР ГИМ, Собрание А. И. Хлудова № 82; ОР ГИМ. Епархиальное собрание. № 431; ОР РНБ. ОСРК. F.II.73;

ОР РНБ. Софийская библиотека. № 1526.

НИОР РГБ. Собрание П. М. Строева. № 46; НИОР РГБ. Музейское собрание. № 10688;

ОР РНБ. Эрмитажная библиотека. № 58.

ОР РНБ. ОСРК. O.II.11; РГАДА Ф. 187 (ЦГАЛИ). Оп.2. № 221; РГАДА Ф. 196 (Собрание Ф. Ф. Мазурина). Оп. 1. № 294.

на которых должна основываться общественная жизнь – норм христианской морали, соблюдение которых ведет общество к обретению божественной милости и коллективному спасению. Церкви принадлежит высшая роль в суждениях по этому предмету: она должна направлять деятельность царя. К этому же разделу принадлежит программа собора («первые царские вопросы»), которая переводит содержание памятника с регистра высших ценностей общественного устройства на регистр конкретных проблем и мер по их устранению.

Второй раздел, охватывающий первую группу «соборных ответов» до 41-й главы, создан на основании первоначального текста Соборного приговора, и сосредоточен на вопросах литургики и церковной дисциплины т. е. на той проблематике, которая, в рамках системы ценностей общественной жизни, просматривающейся в памятнике, рассматривается как универсально-важная для общества в целом. Логично, что именно этот раздел открывает «соборные ответы».

41-я глава, представляющая собой своеобразный «дайджест» из собранных на соборе жалоб с мест и решений по ним57, была помещена сразу же после первой группы «соборных ответов» в виду ее тематической близости к последним.

Главы Стоглава после 41-й представляют собой подробные правовые очерки отдельных вопросов, имевших большое значение для улучшения состояния церкви, но не имевших такого общего и фундаментального значения, (применительно к ценностям, провозглашаемым в начальной части Стоглава), как вопросы повседневной литургической практики и церковной дисциплины 58.

Важную роль для характеристики Стоглава как феномена общественного и правового сознания русского общества второй половины XVI в. играет анализ тенденций бытования этого памятника. Исследование рукописной традиции Стоглава в XVI в. показало, что подавляющее большинство списков было создано или до середины 1560-х гг. или с середины 1580-х гг. К эпохе опричнины можно отнести всего три списка. По всей видимости, это свидетельствует об утрате в обществе интереса к идеологии симфонии, ярко выраженной в памятнике, что следует связывать с явным отступлением царя от им же провозглашенных в Стоглаве принципов общественной жизни. Впрочем, интерпретация этого явления требует дальнейших исследований.

Другое важное обстоятельство, связанное с бытованием памятника, состоит в типологии его рукописных копий. В большинстве списков Стоглава XVI в.

ориентироваться в рукописи позволяют только оглавление в начале и номера глав, обычно вынесенные на поля. Аналогичную систему можно видеть и в рукописных копиях Судебника 1550 г. Однако в Судебнике, при малом объеме его глав, этого Данные о происхождении «вторых царских вопросов» можно извлечь, проанализировав 14-й вопрос 41-й главы и ответ на него. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что если в вопросе речь идет только о Новгороде, то в ответе дается решение, общее для всей страны. Сопоставление 14-го вопроса и ответа на него с приговором от 26 июня 1551 г. по «жалобнице» новгородских священников показывает наличие связи между этими текстами:

приговор от 26 июня содержит то же по сути решение, но для Новгорода. По всей видимости, формулировка 14-го вопроса отражает текст самой «жалобницы», текст которой не дошел до нас.

Во второй группе «соборных ответов» определенным исключением с точки зрения тематики является 42-я глава о сугубой аллилуйе. Размещение этой главы объясняется тем, что в ней речь идет о псковской и новгородской практике, т. е. о частном вопросе.

достаточно для быстрой ориентации. В Стоглаве глава может занимать десятки листов, и в этой связи быстрая ориентация может быть довольно затруднительной.

Только с середины 1580-х гг., в рамках второго пика переписки памятника, наступившего после «провала» времен опричнины, появляются списки с заглавиями, проставленными сверху через все листы. Это может свидетельствовать о тенденции к проведению решений Стоглавого собора в жизнь, которая провоцировала попытки использовать Стоглав непосредственно в административной практике.

Из всего сказанного выше следует, что, по всей вероятности, целью создания памятника была кодификация основных принципов общественной и церковной жизни, которая явилась едва ли не первым таким опытом в русской истории. В этом смысле Стоглав можно рассматривать как основной закон Русского государства середины XVI столетия.

публикациях (общий объем 7,7 п. л.):

I. Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки РФ:

Ляховицкий Е. А. Статьи Стоглава о святительском суде // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. Сер. 2: История. 2009.

Вып. 2. С. 62–67. 1 п. л.

Ляховицкий Е. А. Даниил Натанович Альшиц. Краткий очерк научной деятельности // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета.

Сер. 2: История. 2009. Вып. 2. С. 103–109. 0,4 п. л.

Ляховицкий Е. А. К истории создания полной редакции Стоглава // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2011. Вып. 3 (45). С. 74–75. 0,15 п. л.

II. Другие публикации:

Ляховицкий Е. А. Скоморохи и священники в свадебном обряде в изображении Стоглава // Вестник Удмуртского университета. История. 2006.

№ 7. С. 124–130. 0,4 п. л.

Ляховицкий Е. А. Скоморошьи ватаги в Стоглаве // Институты власти и идеология в истории Европы, США и России. СПб., 2006. С. 119–123. 0,15 п. л.

Ляховицкий Е. А. О применении термина «строи» в Стоглаве // Украiнський iсторичний збирник. 2007. Вып. 10. С. 235–244. 0,8 п. л.

Ляховицкий Е. А. О применении термина «лжепророки» в Стоглаве // Общественно-политическая мысль в России: традиции и новации. Сборник материалов всероссийской научно-практической конференции. Ижевск 24– октября 2006 г. Т. 1. Средневековая Русь: проблемы идентичности. Ижевск, 2007. С. 174–187. 0,55 п. л.

Ляховицкий Е. А. К вопросу о соотношении Стоглава и наказных грамот // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2007. Вып. 3(29). С. 66–67.

0,15 п. л.

Ляховицкий Е. А. Наказные грамоты по Соборному уложению 1551 г.

во Владимир, в Каргополь и в Вязьму и Хлепен // Изменяющаяся Россия в контексте глобализации: материалы студенческо-аспирантского конгресса. 19– 23 марта 2007 г. С.-Петербург. СПб., 2007. С. 28–34. 0,28 п. л.

10. Ляховицкий Е. А. Архиерейская грамота белому духовенству в составе Стоглава и наказных грамот // Мавродинские чтения. 2008. Петербургская историческая школа и российская историческая наука: дискуссионные вопросы истории, историографии, источниковедения. Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения профессора Владимира Васильевича Мавродина. СПб., 2009. С. 103–107. 0,25 п. л.

11. Ляховицкий Е. А. Архиерейская деятельность Макария в Новгороде и решения Стоглавого собора // Новгородика–2008. Вечевая республика в истории России: Материалы Международной научно-практической конференции 21–23 сентября 2008 г. Ч. 1. Великий Новгород, 2009. С. 195–200.

0,3 п. л.

12. Ляховицкий Е. А. Решения Стоглавого собора о должностных лицах, избираемых из среды приходского духовенства // Доклады 68-й научной конференции профессоров, преподавателей, научных работников, инженеров и аспирантов университета СПбГАСУ. Часть III. СПб., 2011. С. 88–90. 0,1 п. л.

13. Ляховицкий Е. А. Классификация в филигранографии: удобство поиска или возможность интерпретации? // Фотография. Изображение. Документ:

Научный сборник. Вып. 2 (2). 2011. С. 38–48. 0,5 п. л.

14. Ляховицкий Е. А. Архиерейские и царские наказные грамоты, содержащие решения Стоглавого собора // Русские древности: [Сборник науч.

трудов] к 75-летию Игоря Яковлевича Фроянова. (Труды исторического факультета СПбГУ. Т. 6). СПб., 2011. С. 279–298. 0,9 п. л.

15. Ляховицкий Е. А. Публикация текстов наказных грамот по соборному уложению 1551 года во Владимир, Каргополь, Вязьму и Хлепен в 1860–1870-х годах // Ноябрьские чтения. Материалы Всероссийских конференций студентов, аспирантов и молодых ученых «Ноябрьские чтения – 2006», «Ноябрьские чтения – 2007», «Ноябрьские чтения – 2008». СПб., 2011. С. 71– 76. 0,3 п. л.

Формат 60Ч84/16. Бумага писчая. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1,5.

Издательство «Российская национальная библиотека», ОП.

191069, Санкт-Петербург, Садовая ул., 18.