«ЧЕЛОВЕК ВО ФРАЗЕОЛОГИИ: АНТРОПОЦЕНТРИЧЕСКИЙ И АКСИОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ ...»

На правах рукописи

БАГАУТДИНОВА Гузель Анваровна

ЧЕЛОВЕК ВО ФРАЗЕОЛОГИИ:

АНТРОПОЦЕНТРИЧЕСКИЙ И АКСИОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ

10.02.20 – сравнительно-историческое, типологическое

и сопоставительное языкознание

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Казань – 2007

Работа выполнена на кафедре английского языка государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Казанский государственный университет им. В.И.Ульянова-Ленина»

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Байрамова Луиза Каримовна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Берков Валерий Павлович доктор филологических наук, профессор Арсентьева Елена Фридриховна доктор филологических наук, профессор Садыкова Аида Гумеровна

Ведущая организация: Институт языка, литературы и искусств им. Г.Ибрагимова Академии наук Республики Татарстан

Защита состоится «28» февраля 2007 г. в _10_ часов на заседании диссертационного совета Д 212.081.05 по присуждению ученой степени доктор филологических наук при государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Казанский государственный университет им. В.И.Ульянова-Ленина» по адресу 420008, г.Казань, ул. Кремлевская, 18, корп. 2.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им.Н.И.Лобачевского государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Казанский государственный университет им. В.И.Ульянова-Ленина».

Автореферат разослан «_» 2007 г.

Ученый секретарь диссертационного совета Т.Ю.Виноградова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

Антропоцентризм стал одним из ведущих направлений лингвистических исследований на рубеже XX–XXI веков, поскольку в языкознании уже было достаточно ярко представлено становление когнитивно-дискурсивной парадигмы. В рамках этой парадигмы исследователями решались вопросы, связанные с получением, кодировкой, хранением и передачей информации разными средствами, в том числе и лингвистическими, что обеспечивалось интеграцией различных областей знания, ведущих к гуманизации научных дисциплин. Одним из аспектов исследования гуманизации явился антропоцентризм, под которым понималось прежде всего положение о человеке как центре и высшей цели мироздания «всех совершающихся в мире событий» [ФЭС 2005: 25]. В науке о языке использование антропоцентрического принципа, или принципа «человека в языке» [Бенвенист 1974], занимает особое место. Согласно принципу антропоцентризма, говорящий человек способен присвоить себе язык в процессе его использования, поскольку «язык не имеет иной объективности, кроме той, которая устанавливается в самых глубинах субъективного» [Guillaume 1971]. Учет этого положения позволяет рассматривать язык как особую семантическую систему, основные «референционные» точки которой соотносятся с говорящим индивидом, а используемые человеком языковые средства выступают как «аутореференционные».

Принцип «человека в языке», или антропоцентризма, утверждался в отечественном языкознании достаточно давно. Ещё в конце XIX века И.А.Бодуэн де Куртенэ в работе «Фонология» (1899) выделял антропофонику как науку, которая занимается «только звуками по существу своему исключительно человеческими, т.е. звуками человеческой речи» [Бодуэн де Куртенэ 1963 I: 354]. В послед- нее время указанный принцип нашел отражение в работах Н.Д.Арутюновой, А.Вежбицкой, Ю.Д.Апресяна, В.М.Алпатова и других представителей Московской семантической школы.

Следование канонам антропоцентризма приобрело особое значение в гуманитарной семантике, которая в отличие от формальной, или логико-математической, изучает и семиотические системы (язык, явления культуры, обычаи и обряды, искусство и т.д.), передающие информацию и действующие в человеческом обществе. Однако принцип антропоцентризма понимается неоднозначно. В лингвистической науке сложились разные подходы к реализации антропологического принципа в зависимости от основополагающей гипотезы. Первый подход предполагает включение «языковой личности» в объект науки о языке (от содержания науки к ее истории) [Караулов 1986: 43], второй отражен в современной лингвистической философии и связан с признанием языка как части человека [Альбрехт 1967: 80–81]; третий признает предметом языкознания человека – пользователя языка [Харитонова 2004: 11]; и, наконец, четвертый основан на признании языка как той составляющей, которая делает человека человеком. Последний подход к реализации антропологического принципа был разработан еще В.Гумбольдтом, полагавшим, что изучение языка подчинено «цели познания человеком самого себя и своего отношения ко всему видимому и скрытому вокруг себя» [Гумбольдт 1985: 383]. «Антропологический принцип»

Гумбольдта приобрел, начиная с конца 90 годов ХХ века, особую актуальность в сфере наук о человеке и его языке: лингвогносеологии, лингвосоциологии, лингвоэтнологии, лингвопалеонтологии и, наконец, в лингвокультурологии и философии языка» [Харитонова 2004: 10–11].

Несмотря на существующие разные подходы и трактовки принципов антропоцентризма, совершенно очевидно, что отечественная и зарубежная лингвистика в последние десятилетия сменила вектор, парадигму развития, поставив в центр внимания человека, творящего язык и творимого языком. Иначе говоря, объявила новый – антропоцентрический – подход к изучению языка. Слоганом этого порядка можно считать название книги Н.Д.Арутюновой «Язык и мир человека» [Покровская 2003: 11].

Исследователи называют этот поворот «антропоцентрическим сдвигом» в филологии конца ХХ века [Ворожбитова 2003: 43]. Единодушно мнение лингвистов о том, что характерной чертой науки о языке конца ХХ века является «ориентация на переход от позитивного знания к глубинному на путях целостного синтетического постижения языка как антропоцентрического феномена» [Постовалова 1999: 25]. Поэтому универсальным концептом объявлен человек, и описание этого «важнейшего суперпонятия» [Ерошенко 2003: 18] является задачей антропоцентрической лингвистики.

Фрагментарно «языковая» картина человека была реконструирована Ю.Д.Апресяном [Апресян 1995].

Исследование фразеологии на основе принципа «человека в языке» привело к развитию нового направления – антропоцентрической фразеологии. Антропоцентрическая фразеология, по мнению некоторых исследователей, переживает в настоящее время «новый стадиальный виток» в своем развитии, который можно назвать интерпретирующим, поскольку «именно с интерпретацией связаны теперь надежды на прогресс в теории фразеологии, фразеографической практике и фразеологической дидактике [Алефиренко 2005: 67]. Важнейшей задачей антропоцентрической фразеологии является «исследование соотношения лингвистических и экстралингвистических смыслов ФЕ, ибо во фразеологическом значении кодируется только часть мыслительной информации, в то время как другая ее часть представляется в психике человека мыслительными образами экстралингвистического характера» [Алефиренко 2005: 71].

В данной работе, написанной в духе антропологической парадигмы лингвистики, антропоцентризм используется как принцип исследования «человека в языке», а конкретнее – «человека во фразеологии». Актуальность исследования обусловлена необходимостью изучения фразеологии с позиции антропологической парадигмы лингвистики, представляющей фразеологию «как одну из самых «антропоемких» разделов науки о языке» [Телия 2000: 92]. Подобный обширный и достаточно разрозненный лингвистический материал нуждается в обобщении и теоретическом осмыслении для того, чтобы занять определенное место в системе сопоставительной фразеологии, чрезвычайно важной и пока еще недостаточно изученной области сопоставительной лингвистики. Актуальным представляется и комплексный подход к изучению подобных фразеологических единиц, представленных в разносистемных языках, с позиций лингвистических и экстралингвистических смыслов, поскольку исследуемые фразеологизмы содержат информацию, наполненную дополнительными ассоциативно-эмоциональными элементами.

Продолжением и существенным дополнением антропоцентрического подхода к изучению языковых явлений, связанных с репрезентацией человека в языке, и прежде всего в интересующей нас фразеологии, должен стать аксиологический аспект, предполагающий определение того, что человек считает ценным для себя, окружающих его людей и общества. Следовательно, аксиологический аспект исследований в лингвистике является закономерным продолжением и дополнением антропоцентрического. Аксиологическим проблемам, связанным с теорией ценностей, посвящались до сих пор главным образом труды философов и социологов.

Однако еще Бодуэн де Куртенэ в своей работе «Введение в языковедение» (1917) писал: «С точки зрения языкового мышления и основанного на нем научного языковедного (лингвистического) мышления, фонемы и вообще все произносительно-слуховые элементы не имеют сами по себе никакого значения. Они становятся языковыми ценностями и могут быть рассматриваемы лингвистически только тогда, когда входят в состав всесторонне живых языковых элементов, каковыми являются морфемы, ассоциируемые как с семасиологическими, так и с морфологическими представлениями» [Бодуэн де Куртенэ 1963: 276]. Бодуэн де Куртенэ обратил внимание на ценности отдельных языковых единиц: фонем и морфем. В аспекте аксиологии особый интерес представляет анализ того, какие ценности могут выражаться такими важными языковыми единицами, как фразеологизмы.

Аксиологическими проблемами применительно к разным областям знаний занимались В.П.Тугаринов (1960,1968), В.О.Василенко (1964), О.Г.Дробницкий (1967), И.С.Кон (1967), М.С.Каган (1974), В.Г.Смолянский(1977) и др. Проблема ценностей – вечная проблема, ставшая вновь современной и актуальной и связанной с вопросами о полезном и вредном, добре и зле, справедливом и несправедливом, должном и недопустимом, прекрасном и безобразном, об идеале и благе.

Интерес к подобным проблемам у лингвистов и культурологов появился лишь в последние пять – десять лет, что отразилось в коллективном труде «Аксиологическая лингвистика» [М., 2002]. Интерес к этой области знаний и отдельным ее проблемам нашел отражение в трудах Н.Д.Арутюновой, Е.В.Бабаевой, Л.К.Байрамовой, А.Н.Баранова, А.В.Гульги, В.И.Карасика, Н.Г.Комлева, Т.В.Ряполовой, Ю.А.Сорокина, И.Ю.Морковина и др., которые занимались ценностной картиной мира, отраженной в лексике, семантике, различных концептосферах языка и т.д. К сожалению, аксиологическая фразеология пока осталась вне поля зрения современных фразеологов и относится к числу новой и абсолютно не разработанной области лингвистики. Анализ работ по аксиологической лингвистике показал, что антропоцентрические фразеологизмы в аксиологическом аспекте не были в центре внимания ученых. Остались без внимания и подобные фразеологизмы в сопоставительной лингвистике, особенно при изучении их функциональных особенностей на материале разноструктурных языков.

Этим и обусловлена научная новизна диссертационного исследования, которая связана с тем, что в нем впервые фразеология русского, английского и татарского языков изучается в аспекте антропоцентризма и аксиологизма; впервые на основе анализа внутренней формы фразеологизмов трех языков определяются лингвистические и экстралингвистические смыслы фразеологизмов;

устанавливается парадигма универсальных и уникальных образов антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков; впервые трехъязычная фразеология исследуется в аксиологическом аспекте, в том числе в практическом плане – на основе проведенного социолингвистического мониторинга с привлечением фразеологического материала. Научная новизна исследования заключается также в том, что в нем впервые рассмотрены в сопоставительном аспекте фразеологизмы (в том числе афоризмы и пословицы), функционирующие в разноструктурных и разнотипных, генетически неродственных языках в зеркале базовых систем ценностей разных социумов, что дает ключ к объяснению основ мировоззрения, а также глубинных мотивов поведения как отдельного человека, так и нации в целом.

При рассмотрении указанных фразеологизмов в рамках антропоцентрического и аксиологического подходов на материале типологически дистантных языков выясняются роль и место данных структур в лексических системах сопоставляемых языков. При этом особое внимание уделяется выработке единого понятийно-терминологического аппарата и вопросам адекватного описания сопоставляемых языковых феноменов. Научная новизна работы заключается также в наличии нового, интегрального подхода к изучению фразеологических единиц, в привлечении дополнительных данных антропоцентрической парадигмы не только языкознания, но и психолингвистики, когнитивной лингвистики, лингвокультурологии, и т. д., дисциплин, апеллирующих к национальному языковому сознанию и проблемам языкового мышления. Анализ образов антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков, проведенный в диссертации, доказывает, что эти образы являются отражением способа мировидения и могут быть определены в рамках культурных кодов как совокупность «окультуренных представлений о картине мира некоторого социума – о входящих в нее природных объектах, артефактах, явлениях, выделяемых в ней действиях и событиях, ментофактах и присущих этим сущностям их пространственно-временных или качественно-количественных измерений» [Телия 1999: 20–21]. Несмотря на универсальность культурных кодов, их проявление всегда национально детерминировано и обусловлено конкретной культурой. Как показал анализ нашего трехъязычного материала, антропоцентричность фразеологизмов предопределяет универсальность образов, тем не менее, внутренняя форма фразеологизмов (их образы, лингвокультуремы), раскрывая самобытность духовной культуры народа, специфику языка, отражает и уникальность образов.

При исследовании фразеологизмов в аксиологическом аспекте в диссертации введено понятие аксиологической фразеологической диады [Багаутдинова 2005; Байрамова, Багаутдинова 2006: 82], представляющей собой единство двух блоков: один из них включает фразеологизмы, семантика которых коррелирует с конвенциональными ценностями, а другой – фразеологизмы, семантика которых коррелирует с конвенциональными антиценностями. Понятие аксиологической фразеологической диады является универсальным: она может заполняться фразеологизмами разных языков. Так, фразеологические диады, о которых пойдет речь, включают русские, английские и татарские фразеологизмы. Сами ценности/антиценности рассматриваются на различных уровнях: на физиологическом (жизнь – смерть), материальном (богатство – бедность), эмоциональном (смех – плач) и др.

Объектом данного исследования являются антропоцентризм и аксиологизм русских, английских и татарских фразеологизмов.

Предмет исследования – внутренняя форма русских, английских и татар-ских фразеологизмов и компоненты аксиологических фразеологических диад, глубинная и поверхностная структура фразеологизмов.

В русле направления антропоцентрической фразеологии были определены цель и задачи данного исследования.

Основная цель данного исследования состоит в интерпретации и дифференциации русской, английской и татарской фразеологии, в которой получили отражение эмоции, восприятия, ощущения, воля, знания, интеллектуальные способности человека, его характер, свойства, его ценности (аксиологические аспекты), в установлении сходств и различий в структурно-семантической и антропоцентрической организации фразеологизмов.

Исходя из этой цели и общей задачи антропоцентрической фразеологии – исследования соотношения лингвистических и экстралингвистических смыслов, – в диссертации были поставлены следующие задачи:

• на основе привлекаемых идеографических, психологических исследований, а также исследований по этике дать полное описание и классификацию антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков;

• дать интерпретацию русских, английских и татарских фразеологизмов, отражающих эмоции, восприятия, ощущения, волю, знания, интеллектуальные способности человека, его характер, свойства, его ценности;

• на основе анализа внутренней формы фразеологизмов определить лингвокультуремы, выражающие лингвистические и экстралингвистические смыслы исследуемых фразеологизмов трех языков;

• исследовать аксиологический аспект антропоцентрической фразеологии;

• определить универсальное и лакунарное в антропоцентрической фразеологии русского, английского и татарского языков;

• установить парадигму универсальных и уникальных образов антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков;

• провести социолингвистический мониторинг, раскрывающий отношение русской, английской и татарской молодежи к человеческим ценностям, нашедшим интерпретацию в русских, английских и татарских фразеологизмах.

Результаты проведенного исследования позволяют вынести на защиту следующие положения:

1. Сопоставительное изучение фразеологии разносистемных языков представляется чрезвычайно важным, поскольку именно фразеология является ценнейшим источником сведений о культуре, стереотипах народного сознания, отражающих представления того или иного народа о морали, привычках, обрядах, своеобразии окружающего мира и т. д., становясь достоянием языкового сознания.

2. Фразеология русского, английского и татарского языков должна изучаться в аспекте антропоцентризма и аксиологизма при анализе внутренней формы фразеологизмов трех языков и лингвистических и экстралингвистических смыслов фразеологизмов, что дает возможность установить парадигму универсальных и уникальных образов антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков.

3. При классификации антропоцентрических фразеологизмов по фразеотематическим группам:

«Ощущения и восприятия», «Память», «Мышление», «Воображение», «Эмоции и чувства», «Воля», «Свойства личности», фразеосемантическим группам и подгруппам – должен быть применен дефиниционный метод определения значения фразеологизмов и использованы исследования по психологии, философии, этике и сопоставительной лингвистике.

4. Предложенная классификация является универсальной и подходит для исследования антропоцентрических фразеологизмов разных языков.

5. Образы антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков являются отражением способа мировидения и могут быть определены в рамках следующих культурных кодов: а) антропоморфного культурного кода, репрезентирующего человека и части его тела; б) биоморфного культурного кода, репрезентирующего образы животных, птиц, насекомых, растений; в) объектного культурного кода, репрезентирующего образы предметов обихода; построек, жилища, его деталей и т.д.; г) анимического культурного кода, репрезентирующего образы явлений природы; д) мифологического культурного кода, репрезентирующего образы религиозных и сверхъестественных представлений человека, сказочных персонажей и т.п.; е) темпорального культурного кода, репрезентирующего во фразеологизмах представление о времени; ж) пространственного (географического) культурного кода; з) колоративного культурного кода, репрезентирующего образы, связанные с символикой цвета; и) квантитативного культурного кода, репрезентирующего образы через единицы измерения, и т.д.

6. Культурные коды образов русских, английских и татарских антропоцентрических фразеологизмов универсальны, тем не менее, внутренняя форма фразеологизмов (их образы, лингвокультуремы), раскрывая самобытность духовной культуры народа, специфику языка, отражает и уникальность образов.

7. При определении уникальности образов антропоцентрических фразеологизмов необходимо опираться на дефиницию уникалий, понимая под лингвистической уникалией «признаки, свойства, внутрисистемные языковые корреляции, закономерности и т.д., которые обладают параметром ограничительности, единичности, исключительности и специфичности» [Байрамова 2004: 71]. В связи с этим уникальными образами антропоцентрических фразеологизмов необходимо считать те, которые встречаются во фразеологизмах только в одном из языков трехъязычного фразеологического поля.

8. Универсальность и уникальность образов русских, английских и татарских фразеологизмов наблюдаются в рамках следующих корреляций универсалий и уникалий: а) универсальные культурные коды – универсальные образы фразеологизмов; б) универсальные культурные коды – уникальные образы фразеологизмов. Эта корреляция получает конкретное наполнение.

9. Исследование антропоцентрических фразеологизмов в аксиологическом аспекте реализуется в рамках аксиологической фразеологической диады, представляющей собой единство двух блоков: а) включающих фразеологизмы, семантика которых коррелирует с конвенциональными ценностями, б) включающих фразеологизмы, семантика которых коррелирует с конвенциональными антиценностями. Понятие аксиологической фразеологической диады является универсальным: она может заполняться фразеологизмами разных языков.

10. Ценности и антиценности присуще свойство амбивалентности, которое заключается в неоднозначности отношения человека к окружающему, в противоречивости системы ценностей, что находит отражение и во фразеологии. Свойство амбивалентности используется художниками слова при описании субъективного отношения к ценностям/антиценностям.

11. Анализ аксиологической фразеологии русского, английского и татарского языков свидетельствует о том, “что культуры и их отдельные представители могут быть охарактеризованы по системе ценностных приоритетов, что язык и коммуникативная деятельность выступают важной формой репрезентации ценностей и открывают доступ к ценностно-нормативной системе социума”[Бабаева 2004: 8]. Обращение к опыту философского осмысления той или иной ценности раскрывает тот факт, что фразеологизмы всесторонне отражают отношение человека к ценностям.

12. Русские, английские и татарские пословицы и поговорки в основных своих концептуализациях имеют много общего. Языковая специфика выражается в образном наполнении этих единиц и связана с культурными и национальными особенностями носителей исследуемых языков.

13. Социолингвистический мониторинг как метод исследования аксиологической лингвистики дает возможность проследить, какова аксиология идей того или иного фразеологизма в русском, английском и татарском языках, каким образом она отражается в сознании людей. Результаты мониторинга свидетельствуют в целом о совпадении отношения молодежи (русские, англичане и татары) к различным ценностям/антиценностям, заложенным во фразеологизме, а также представляют асимметрию между моралью, которая содержится в языковых единицах (фразеологизмах, пословицах, поговорках), и мнением современных людей, что относится к области аксиологического плюрализма.

Материалом исследования послужили данные имеющихся на сегодняшний день словарей русской, английской и татарской фразеологии, толковых словарей русского, английского и татарского языков, переводных, двуязычных (русско-татарских, русско-английских, татарско-русских и т.д.), а также специальных: семантического, ассоциативного, идеографического, мифологического словарей русского языка, словаря фразеологических синонимов, образных выражений русского языка, словаря пословиц и поговорок, этимологических словарей исследуемых языков, частотных и т.д., произведения классиков русской, английской и татарской литературы.

По мере необходимости привлекались и словари смежных дисциплин: философские, социологические, психологические, словари по этике и т.д.

Теоретической и методологической базой исследования послужили достижения современной сопоставительной лингвистики в области лексики и фразеологии. Это прежде всего труды Л.В.

Кунина, В.М.Мокиенко, Л.И.Ройзензона, Л.Д.Райхштейна, В.Н.Телия, Ю.Д.Апресяна, Д.О.Добровольского, Э.М.Солодухо, Ю.П.Сологуба, Л.К.Байрамовой, З.З.Гатиатуллиной, Е.Ф.Арсентьевой и др. Фразеологизмы антропоцентрической направленности, представляющие основу фразеологического фонда любого языка, привлекли внимание таких ученых, как В.М.Мокиенко, Н.Ф.Алефиренко, В.Н.Телия и др. Большинство работ сопоставительного плана ограничиваются, как правило, структурно-семантическим описанием лишь определенных групп ФЕ.

Это работы по русско-немецкой фразеосемантической группе «мышление» (Л.С.Куркова), русскоанглийской характеристике лица (Н.Л.Гоголицына), англо-турецкому описанию внешности человека (Г.Х.Алеева) и т.д. В работе нашли отражение традиции Казанской лингвистической школы и прежде всего работы И.А.Бодуэна де Куртенэ, который полагал, что сравнению подлежат как родственные, так и неродственные языки вне зависимости от исторических связей между ними [Бодуэн де Куртенэ 1963].

При анализе языкового материала в качестве основного метода избран сопоставительнотипологический метод в его системно-функциональной реализации. Практическая ценность подобного метода дополняется аксиологическим подходом к отбору и изучению фразеологического материала русского, английского и татарского языков, что открывает широкие возможности для более глубокого познания межъязыковых явлений и дальнейшей разработки сопоставительнотипологического изучения разносистемных языков. В работе использованы также традиционные методы: описательный, диахронический, дефиниционный, этимологического анализа, переводной и т.д. Новым является и использование метода фразеологических диад и социолингвистического мониторинга, позволяющих на большом практико-социологическом материале проследить аксиологические особенности антропоцентрических фразеологизмов, отражающих своеобразие представлений различных групп общества о ценностях/антиценностях, существующих в том или ином обществе и национальном сознании его носителей.

Теоретическая значимость. В диссертации разработана научная концепция универсальности структуры внутренней формы антропоцентрических фразеологизмов, основанная на единстве лингвистических и культурологических факторов; разработана научная концепция универсальности фразеологических диад, определена роль когнитивного подхода к изучению антропоцентрических фразеологизмов, занимающих особое место в общей фразеологической системе генетически неродственных языков.

Практическая значимость исследования определяется возможностью использования его результатов в лексикографической практике при составлении словарей антропоцентрической фразеологии сопоставительного плана. Материалы исследования также могут быть использованы в вузовских лекционных курсах по сопоставительной фразеологии, в спецкурсах, касающихся основных проблем контрастивного и сопоставительного изучения антропоцентрической фразеологии в разносистемных языках. Кроме того, материалы исследования могут привлекакаться при изучении русского языка как неродного и как иностранного в вузе, национальной школе, поскольку сведения, содержащиеся в диссертации, способны углубить знания студентов и учащихся в области фразеологии и повысить интерес к изучению этой лингвистической дисциплины. Диссертация представляет богатейший практический материал, который может быть использован и специалистами смежных наук: философии, социологии, психологии и др.

Апробация работы. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на совместном заседании кафедр английского языка, сопоставительной филологии и межкультурной коммуникации, романо-германской филологии, современного русского языка и русского языка как иностранного, татарского языка Казанского государственного университета. Результаты диссертационного исследования нашли свое отражение в 30 научных работах автора, монографии и в четырех учебнометодических пособиях.

Основные результаты, полученные в ходе исследования, докладывались и обсуждались на ежегодных итоговых научных конференциях в Казанском государственном университете, ежегодных республиканских и всероссийских научных конференциях «Язык и методика его преподавания»

(Казань: КГУ, 1996–2006); научно-практической конференции «Сопоставительная филология и полилингвизм» (Казань: КГУ, 2005); межрегиональной научно-теоретической конференции «Литература, язык и художественная культура в современных процессах социокультурной коммуникации» (Уфа: БашГУ, 2005), а также на международных научных и научно-практических конференциях: «Взаимодействие языковых уровней в сфере фразеологии» (Волгоград, 1999);

«Глобализация и национальная самобытность. Форум языков» (Казань, 2003); «Проблемы этнолингводидактики в поликультурной среде» (Москва – Чебоксары, 2004); «Межкультурные коммуникации. Типология языков. Теория перевода» (Москва – Казань: МГУ – КГУ, 2004); «Россия – Азия: становление и развитие национального самосознания» (Улан-Удэ: Бурятск. гос. ун-т, 2005);

«Человек во фразеологии и лексике славянских языков» (Щецин, 2005); «И.А.Бодуэн де Куртенэ и современные проблемы теоретического и прикладного языкознания» (Казань: КГУ, 2006); «Проблемы семантики языковых единиц в контексте культуры» (Кострома: Костромск. гос. ун-т, 2006);

«Фразеологические чтения памяти профессора В.А.Лебединской» (Курган: Курганск. гос. ун-т, 2006);

«Славянская фразеология и прагматика» (Rub, 2006).

Структура диссертации. Структура работы определяется целью исследования и подчинена логике поэтапного исследования поставленных задач. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и лексикографических источников, содержит рисунки, таблицы и приложение.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность изучаемой проблемы, определяется новизна поставленных в диссертации проблем, формулируются основные цели и задачи исследования, уточняется терминологический аппарат.

Глава 1. «Образы культурных кодов русских, английских и татарских антропоцентрических фразеологизмов» посвящена определению содержания культурных кодов фразеологизмов, компонентному анализу и соотношению их глубинной и поверхностной структуры (на примере различных фразеосемантических групп) и включает четыре раздела.

В разделе 1. «Внутренняя форма фразеологизма и фундаментальные лингвистические и экстралингвистические смыслы русских, английских и татар-ских антропоцентрических фразеологизмов» анализируются идеи исследователей одного из центральных параметров межъязыкового сопоставления – понятия «внутренняя форма» языковых единиц, которая становится своеобразным окном, помогающим видеть когнитивные и духовные особенности национальных языковых картин мира [Манакин 2005: 138].

Сущностные свойства признака, который прежде всего бросается в глаза и глубже, чем другие признаки, волнует наши «чувства воображения», впервые сформулированные Ф.И.Буслаевым [Буслаев 1861], были обобщены в понятии «внутренней формы» В. фон Гумбольдтом, Г.Штейнталем, В.Вундтом [Гумбольдт 1984: 182].

Опираясь на теорию В. фон Гумбольдта и выдвигая понятие апперцепции как «участия известных масс представлений в образовании новых мыслей», А.А.Потебня рассматривает внутреннюю форму не только с оригинальной, собственно лингвистической, но и с психологической точки зрения [Потебня 1972: 83; 1999: 240]. Предложенная А.А.Потебней идея о различении языковых и внеязыковых знаний о соответствующем объекте номинации заложила основы семасиологического осмысления внутренней формы [Потебня 1976: 20].

Обзор трудов фразеологов, анализирующих внутреннюю форму фразеологизмов, раскрывает достаточно противоречивую картину, которая фрагментарно представлена в работах Н.Ф.Алефиренко, Л.Г.Золотых [Алефиренко 1993: 37–41; Алефиренко 2003: 62–71; Алефиренко, Золотых 2000: 129–136] и др. Так, по мнению В.В.Виноградова, «внутренняя форма слова, образ, лежащий в основе значения или употребления слова, может уясняться лишь на фоне той материальной и духовной культуры, той системы языка, в контексте которой возникло или преобразовалось данное слово или сочетание слов» [Виноградов 1947: 18]. По мнению В.П.Жукова, фразеологизм является «носителем образного представления, подлежащего дальнейшему преобразованию в понятие», а внутренняя форма «живет в семантической структуре фразеологизма»

[Жуков 1986: 99]. По мнению А.В.Кунина, внутренняя форма мотивирует образность языковой единицы, основанную на деривационных связях ее значения со значением прототипа [Кунин 1986:

149]. В.Н.Телия видит во внутренней форме фразеологизма «мотивирующее основание коннотации»

[Телия 1986: 48].

Несмотря на отсутствие единства в определении внутренней формы, отметим, что учет всех существующих мнений дает возможность наиболее полно исследовать фразеологизмы разных языков.

Большое значение для исследования антропоцентрических фразеологизмов имеет определение, данное А.А.Потебней: «В слове мы различаем: внешнюю форму, то есть членораздельный звук, содержание, объективируемое посредством звука, и внутреннюю форму, или ближайшее этимологическое значение слова, тот способ, каким выражается содержание. При некотором внимании нет возможности смешать содержание с внутреннею формою» [Потебня 1999: 156]. Этому определению созвучна идея В.М.Мокиенко: «Совмещенность диахронической (внутренняя форма) и синхронической (фразеологическое значение) характеристик создает особую усложненность семантики фразеологизма» [Мокиенко 1986: 244].

Именно этот этимологический аспект исследования внутренней формы антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков был принят нами за основу.

В качестве единицы этимологического анализа фразеологизмов выступает лингвокультурема, самое общее содержание которой было определено В.В.Воробьевым [Воробьев 1994]. Впервые понятие лингвокультуремы при исследовании фразеологии было использовано Г.В.Токаревым [Токарев 2003: 63]. По мнению ученого, «лингвокультурема отражает результаты взаимодействия двух семиотических систем – языка и культуры» и одним из компонентов означаемого лингвокультуремы является языковой образ.

Проведенный анализ различных трактовок понятия «внутренняя форма» позволяет раскрыть научные перспективы в проблеме сопоставления антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков в новом ракурсе, а именно: в аспекте двух основных компонентов внутренней формы: 1) ее образной основы и 2) лингвокультуремы.

В разделе 2. «Классификация антропоцентрических фразеологизмов» предлагается классификация антропоцентрических фразеологических единиц русского, английского и татарского языков, составленная на основе классификационных трактовок эмоций, чувств, характера и свойств человека, представленных в научных работах по общей психологии [Гоноболин 1973; Рубинштейн 1999; Петровский 2001; Нуркова 2005 и др.], в исследованиях по этике [СЭ 1989], в лингвистических трудах [Мир человека и мир языка 2004; Романов 2004] и др. При этом использовался дефиниционный метод определения значения фразеологизмов.

Классификационная иерархия антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков представляет собой семь фразеотематических групп, включающих двадцать восемь фразеосемантических групп и сорок фразеосемантических подгрупп. Предложенная классификация является универсальной и может быть использована для исследований антропоцентрических фразеологизмов разных языков.

В разделе 3. «Образы и лингвокультуремы антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков» рассматриваются образы и лингвокультуремы антропоцентрических фразеологизмов разных языков.

Многие известные фразеологи подчеркивали важность исследования системы образов, закрепленных в фразеологическом составе языка, поскольку «в образном основании фразеологизмов разных типов особенно конденсированно воплощаются характерные черты мироведения лингвокультурной общности» [Телия 1999: 23]. Этой проблеме посвящены специальные работы по языку и его образам [Черданцева 1977; Мокиенко 1986], а также словари [Словарь образных выражений русского языка 1995 и др.].

По мнению А.А.Потебни, центром образа является внутренняя форма. Однако семасиологические и ономасиологические исследования В.П.Жукова, А.М.Мелерович, В.М. Мокиенко, М.И.Сидоренко, В.Н.Телия и др. «демонстрируют тенденции к редукции в различении этих понятий, что находит свое объяснение в задачах исследования: акцентирование внимания на семасиологической и ономасиологической специфике языкового образа, а не на прагматическом эффекте, который он производит» [Токарев 2003: 94]. Некоторые исследователи синонимически используют термины «внутренняя форма» и «языковой образ» [Токарев 2003: 94]. К подобным синонимам мы добавляем и понятие лингвокультуремы (в случае ее присутствия), то есть внутренняя форма = образ (+ лингвокультурема).

Образы и лингвокультуремы антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков рассматриваются в порядке предложенной в разделе 2 классификации по фразеотематическим и фразеосемантическим группам и фразеосемантическим подгруппам.

В первой фразеотематической группе «Ощущения и восприятия» перечислены значения ощущений многообразия окружающего мира во всех формах его проявления и представлены соответствующие фразеосемантические группы.

Фразеосемантическая группа «Зрительные ощущения и восприятия» включает фразеологические единицы русского, английского и татарского языков, в которых почти без исключения присутствует лексема глаз/an eye/кз, поскольку орган зрения «глаз» является локусом зрительных ощущений: рус.

пробежать глазами; англ. appear to smb’s eyes; тат. кз алдыннан югалу.

Однако в каждом из сопоставляемых языков имеются фразеологизмы с оригинальными лингвокультуремами. В русском языке – это фразеологизмы не видно ни зги, этимология которого до сих пор вызывает споры среди фразеологов и хоть глаз/глаза выколи, заключающий лингвокультурему, связанную с древней пыткой, существовавшей некогда на Руси – выкалывать преступникам глаза.

В татарском языке фразеологизм дрт кз белн карау (букв. смотреть четырьмя глазами) содержит лингвокультурему, связанную с употреблением татарами числительного дрт (четыре) для передачи интенсивности.

Фразеологизмы, входящие в состав фразеосемантической группы «Слуховые ощущения и восприятия», наряду с универсальным для анализируемых языков образом уха, передаваемым лексемой ухо/ear/колак (рус. навострить уши/слух; англ. prick up one’s ears; тат. колак торгызу), имеют и уникальные культуремы. Так, английский фразеологизм (as) deaf as an adder (букв. глухой как гадюка/уж) не имеет русских и татарских аналогов.

Фразеологические единицы русского, английского и татарского языков, составляющие фразеосемантическую группу «Осязательные ощущения», отличаются амбивалентностью и содержат соматизмы спина, тело, зуб, голова, сердце и др.: рус. мурашки бегают/ползают по коже/спине/по телу; англ. be chilled/frozen to the marrow; тат. теше тешк тими и др.

В русских, английских и татарских фразеологизмах со значением голода, относящихся к фразеосемантической группе «Ощущения голода, жажды, насыщения», представлена общая для этих языков лингвокультурема – голодный волк. В английских фразеологизмах используются образы ястреба: (as) hungry as a hawk, а также охотника: (as) hungry as a hunter. А в татарском языке – образ собаки: урта авылны этлре р (букв. лают собаки средней деревни), где шутливо-эвфемистически желудок назван ‘средней деревней’ (урта авыл).

Во фразеологизмах, составляющих фразеосемантическую группу «Ощущения боли», использованы лексемы-соматизмы соответственно локусу боли: горло/throat/ тамак; stomach/эч;

сердце/heart/йрк; голова/head/баш. Оригинальным является образ бабочек в английском фразеологизме get/have butterflies in one’s stomach.

Фразеосемантическую группу «Ощущение усталости» формируют фразеологизмы, образные компоненты которых в русском, английском и татарском языках в целом совпадают: рус. в глазах темнеет/мутится/зеленеет; англ. he can’t keep his eyes open – глаза закрываются (от усталости); тат.

кз алды/аллары карагылану/чуарлану – темнеть, пестреть в глазах.

Фразеологизмы фразеосемантической группы «Кинестетические ощущения» передают значения данных ощущений одинаковыми образами во всех анализируемых языках, что связано с универсальностью характера физиологических функций частей человеческого тела.

Вторая фразеотематическая группа «Память» включает фразеологизмы, в семантике которых нашли отражение такие психические процессы, как запоминание, сохранение информации, воспроизведение и забывание.

Основными компонентами, формирующими значение фразеологизмов фразеосемантической группы «Запоминание», являются лексемы: рус. память, голова; англ.mind (ум, память), memory (память), head (голова); тат. хтер (память), баш (голова), которые сами по себе относятся к семантическому полю мыслительной деятельности. Однако, в отличие от английских фразеологизмов, в русских и татарских фразеологизмах используются и другие соматизмы, не символизирующие мыслительную деятельность: рус. нос; ус; тат. мыек (ус); колак (ухо). Данные фразеологические единицы имеют непрозрачную внутреннюю форму и нуждаются в этимологических изысканиях, раскрывающих лингвокультуремы. Так, например, татарский фразеологизм мыекка чырнау (букв.

намотать на ус) является калькой русского фразеологизма, содержащего компонент ус/мыек – символатрибут мужской зрелости и опыта у русских и татар. Фразеологи объясняют происхождение фразеологизма с лексемой ус нервозной привычкой крутить усы во время размышления [СРФ 1998:

587].

Некоторые английские фразеологизмы содержат компоненты, указывающие на новизну информации, например: smb’s memory is green – ‘что-либо еще свежо в чьей-либо памяти’, где green – ‘зеленый’, ‘свежий’.

Лингвокультурема татарских фразеологизмов, входящих в состав фразеосемантической группы «Воспроизведение информации в памяти», основана на образном представлении о памяти как о чемто сложном, закрытом, что олицетворяет клубок, который надо распустить – хтер йомгагын ст (букв. распустить клубок памяти) – вспомнить все по порядку; или сундук – хтер сандыгы (сундук памяти).

Процесс забывания нашел отражение в русских, английских и татарских фразеологизмах, вошедших во фразеосемантическую группу «Забывание»: рус. захлестнуло в памяти; англ. pass out of mind – исчезать из памяти; тат. хтерен к ашаган – память коза съела.

Третья фразеотематическая группа «Мышление» отличается обширностью и чрезвычайным разнообразием по семантике входящих в нее фразеологизмов. Фразеосемантическая группа «Общее целенаправленное мышление» включает русские, английские и татарские фразеологизмы, характеризующие мышление как процесс, направленный на конкретный объект: рус. ломать голову (над чем-либо); англ. addle one’s brain/head with smth, тат. башка/ага седер.

Лингвокультуремы ряда фразеологизмов фразеосемантической группы «Целенаправленная оценочно-мыслительная деятельность» основаны на оценке, которая представлена компонентами со значением меры: рус. аршин (мерить/мерять на свой аршин), англ. bushel (measure smb.’s corn by one’s own bushel), тат. аршын (з аршынына лч ).

Лингвокультуремы некоторых фразеологизмов фразеосемантической группы «Целенаправленное аналитико-синтетическое мышление» появились в результате миграции из различных сфер интеллектуальной деятельности устойчивых выражений, раскрывающих аналитико-синтетический принцип мышления: рус. проводить параллель; англ. draw a parallel (between) ; тат. параллель ткр.

Фразеосемантическая группа «Индивидуальные особенности мышления. Умственные способности» семантически неоднозначна. Здесь выделяются фразеологизмы с позитивной характеристикой умственных способностей человека: рус. ума палата; англ. know enough to come out of the rain; тат. акыллы баш. Фразеологизмы этой подгруппы отличаются амбивалентностью. Во фразеологизмах с негативной характеристикой умственных способностей отрицательный образ создается с помощью эпитетов: рус. мякинная голова; англ. a wooden head; тат. кабак баш, сравнений:

рус. глуп как сивый мерин ; англ. (as) stupid as an owl; тат. агыра сарык кебек.

Отсутствие ума и элементарных знаний во фразеологизмах трех языков передается отрицательными конструкциями: рус. пороха не выдумает; англ. not to have/get a brain in the head;

тат. лифне таяк дип белм (букв. не знать даже, что первая буква алиф изображается/пишется просто как палка), а также лексемой со значением ‘пустоты’: рус. пустая голова/башка; пуст как бубен; англ. shallow brains; тат. буш баш.

Четвертая фразеотематическая группа «Воображение» объединяет фразеологизмы русского, английского и татарского языков, передающие активность, действенность воображения, а также пассивность, уход человека в область неосуществимых мечтаний.

Фразеосемантическая группа «Активное творческое воображение» включает антропоцентрические фразеологизмы, отражающие произвольное и непроизвольное создание разнообразных новых образов, представлений о будущем: рус. заглядывать вперед; англ. have in one’s eye; тат. килчкне кз алдына китер.

Фразеосемантическую группу «Активное воссоздающее воображение» составляют фразеологизмы трех языков, кодирующие создание человеком образов, а также его перевоплощение в тот или иной образ: рус. влезать в шкуру/в кожу кого-либо или чью-либо; англ. be/stand in smb’s shoes; тат.

кыяфтк кер – войти в образ.

Фразеосемантическая группа «Преднамеренное пассивное воображение» включает пять фразеосемантических подгрупп: 1) «Фантазерство, бесплодная мечтательность» (рус. строить воздушные замки; англ. catch at shadows (букв. ловить в тенях); тат. хыял дрьясына бату (букв.

утонуть в реке мечтаний); 2) «Пессимизм» (рус. в черном цвете); англ. see through blue glasses ; тат. мет шмен сндер (букв. погасить свечу надежды); 3) «Идеализирование» (рус.

смотреть сквозь розовые очки ; англ. see through rose coloured glasses/spectacles; тат. алсу/згр кзлектн карау; 4) «Преувеличение» (рус. из мухи делать слона; англ. all one’s geese are swans (букв.

все чьи-либо гуси являются лебедями); тат. тузаннан тубал ясау (букв. из пыли делать котел); 5) «Недальновидность» (рус. не видеть дальше своего/ собственного носа; англ. not to be able to see beyond one’s nose (букв. быть не в состоянии видеть выше носа); тат. борын тбеннн ары крм (букв. не видеть дальше, чем у себя под носом).

Все антропоцентрические фразеологизмы фразеотематической группы «Воображение» отличаются амбивалентностью, особенно при передаче оттенков значений пассивного воображения.

Пятая фразеотематическая группа «Эмоции и чувства человека», характеризующая эмоциональную область жизни человека, связанную с отражением мира в его сознании, является исключительно обширной и разнообразной по семантике входящих в нее фразеологизмов.

Учитывая многоаспектность сложного мира эмоций, качественное содержание чувств, их активность и пассивность, полярность и неопределенность и нейтральность и т.д., необходимо выделить здесь фразеосемантические группы: 1) «Моральные чувства», 2) «Интеллектуальные чувства», 3) «Эстетические чувства».

Область моральных чувств является наиболее обширной и характеризуется повышенной вариативностью, апплицируемостью разнообразных эмоциональных состояний, наличием многочисленных переживаний. Это ярко выразилось во фразеологизмах данной группы, что позволило выделить в пределах группы «Моральные чувства» тринадцать фразеосемантических подгрупп.

Фразеосемантическую подгруппу «Любовь» составляют антропоцентрические фразеологизмы, основная часть которых в русском, английском и татарском языках передает высшую степень интенсивности данного психического состояния: рус. терять/потерять голову; англ. be death on; тат.

башны югалту (букв. потерять голову).

Исследователь концепта «Любовь» С.Г.Воркачев обнаружил, что в англий-ских пословицах зафиксировано около 170 единиц, связанных с концептом любви, в русских – около 220, что свидетельствует о меньшем интересе к этому чувству английского паремиологического сознания [Воркачев 2003: 23–95].

Основная часть русских, английских и татарских фразеологизмов этой подгруппы объединена лингвокультуремами, выделяемыми на основе базовых образов: сердца/heart/йрк (символа любви) и головы/head/баш (символа разума): рус. отдавать сердце; англ. lose one’s heart to smb. (букв.

потерять сердце); тат. йрген теп кер (букв. войти в сердце). В русских и татарских фразеологизмах используется еще компонент душа/кел: души не чаять – келг ошау (букв.

понравиться душе).

Высокая степень любви в языках проявляется как готовность умереть за нее: рус. любить (до смерти); англ. be death on; тат. л-л ярату. В русских и татарских фразеологизмах состоянию влюбленности соответствует образ огня: рус. сгорать от любви; тат. мхббт утында яну, а в английских – образ морской глубины: be fathoms deep in love.

В рамках фразеосемантической подгруппы «Гордость» устанавливаются лингвокультуремы, в основе которых лежат образ высоко поднятой головы и образ высоко поднятого носа, репрезентирующий высокомерие, чванливость, зазнайство: рус. задирать/драть/ поднимать нос;

англ. with one’s nose in the air (букв. с носом в воздухе); тат. борынын югары тоту (букв. держать нос высоко).

Кроме того, продуктивна и лингвокультурема с образом домашних птиц, своими повадками напоминающих чванливых зазнаек: рус. важничать как петух на навозной куче; англ. play the peacock; тат. тч куразы (букв. петух из петухов).

Фразеологизмы русского, английского и татарского языков, передающие состояния негодования, гнева и ярости, формируют фразеосемантическую подгруппу «Возмущение. Негодование. Гнев.

Ярость». Данные фразеологизмы указывают на высокую степень градуальности, смежности обозначаемых чувств и эмоций, отражают переходность, амбивалентность эмоциональных состояний, что подтверждается и дефинициями к словам, обозначающим эти чувства: возмущение – сильный гнев, негодование; негодование – возмущение, крайнее недовольство; гнев – чувство сильного негодования, возмущения, раздражения; ярость – сильный гнев, озлобление.

Ряд фразеологизмов трех языков обозначают экстремальность, состояние аффекта, которое стремительно овладевает человеком, бурно протекает и характеризуется нарушением волевого контроля: рус. дойти до белого каления; англ. to be on the rampage (букв. быть в сильном возбуждении); тат. ачу кабару – вспыхивать злобой.

Татарские фразеологизмы с компонентом ачу (‘гнев’, ‘злоба’, ‘ярость’, ‘злость’) передают степень нарастания этого чувства: ачу кузгалу (начало появления гнева); ачу кил (прийти гневу); ачу кубу (гнев поднялся); ачу кабару (гнев поднялся в большем объеме); ачу кайнау (гнев кипит), ярылырга ит (человек в таком состоянии ярости, что может лопнуть, треснуть).

лингвокультуремами, выделяемыми на основе образов животных: рус. как разъяренный бык; англ.

(as) fierce as a bull in fits/as a tiger (букв. как разъяренный бык/как свирепый тигр); тат. кытырган эт шикелле (букв. как бешеная собака).

В данной подгруппе можно выделить фразеологизмы с оригинальной внутренней формой. Русский фразеологизм метать перуны в основе лингвокультуремы содержит образ верховного языческого божества Перуна. Английское и американское языковое сознание, проявившееся в негативном отношении к ирландцам и индейцам, передают фразеологизмы: get one’s Irish up; get one’s Indian up.

Среди татарских фразеологизмов оригинальную лингвокультурему с образом восточного мужчины, усы у которого вздымаются в гневе, передают фразеологизмы: мыегы тырпаю, мыегы р тору (букв.

его усы торчат, его усы вздымаются).

Фразеосемантическую подгруппу «Обида» представляют русские, английские и татарские фразеологизмы, имеющие лексему со значением ‘обиды’. В основе одинаковой для всех трех языков лингвокультуремы лежит образ надутых губ: рус. губы надуть (ср. поговорку Федул, что губы надул?); англ. make (up) a lip; тат. ирен турсайту.

Фразеологизмы фразеосемантической подгруппы «Страдание. Горе. Печаль. Скорбь», которые передают амальгаму чувств, соответствующих состоянию печали, горя, страдания, во всех трех языках содержат компоненты ‘сердце’, ‘голова’, в русском и татарском языках – еще и компоненты ‘нос’, ‘душа’. Причем данные состояния сопровождаются характерными телесными движениями: рус.

вешать нос (на квинту); англ. hang (down) one’s head; тат. борынны салындыру; а также слезами: рус.

лить слезы; англ. cry like a baby; тат. кз яшен тг.

Фразеосемантическая подгруппа «Страх. Испуг. Ужас» включает фразеологизмы сопоставляемых языков, отражающих ощущения, сопровождающие состояние страха. Лингвокультурема, основу которой составляют образы частей тела, репрезентирующие страх, испуг, ужас является весьма продуктивной: рус. зуб на зуб не попадает; англ. one’s tongue failed on; тат. кан ката.

Лингвокультуремы фразеологизмов фразеосемантической подгруппы «Сомнение. Растерянность.

Недоумение» также заключают образы частей тела человека: рус. терять почву по ногами; англ. shake one’s head; тат. баш кашу.

Особенностью фразеологизмов, входящих в фразеосемантическую подгруппу «Удивление.

Изумление», является то, что в их семантике отражаются внешние проявления состояния удивления:

рус. глаза на лоб лезут; англ. make big eyes; тат. ибашларны ыеру. В основе выделения лингвокультурем ФЕ данной подгруппы также лежат образы частей тела человека (глаза, брови, руки, плечи, язык).

Фразеосемантическая подгруппа «Радость. Восторг. Восхищение» объединяет фразеологизмы трех языков, в содержании которых концентрируется гамма чувств, близкая к состоянию счастья. Русский, английский и татарский фразеологизмы: рус. попадать на седьмое небо; англ. be on the seventh heaven и тат. ккне иденче катында булу имеют библейский и коранический источники, раскрывающие представления о небе как о семи вращающихся хрустальных сферах, где седьмая сфера – рай.

Небезынтересно отметить, что отдельные фразеологизмы фразеосемантической подгруппы «Облегчение. Успокоение» содержат образ поглаживающей руки, который указывает на знахарский прием снятия боли, тревоги, сглаза и т.д.: рус. как рукой сняло; англ. smooth оne’s/smb.’s ruffled/ rumpled feathers; тат. кул белн сыйпап алгандай булу.

Сопоставляемые фразеологизмы, формирующие фразеосемантическую подгруппу «Безразличие.

Равнодушие», свидетельствуют об отсутствии радикальных культурно-психологических отличий в характере русской, английской и татарской личности: рус. ни рыба, ни мясо; англ. neither fish nor flesh; тат. ни он тгел ни камыр тгел (букв. ни мука, ни тесто).

Фразеосемантическая группа «Интеллектуальные чувства» включает фразеологизмы русского, английского и татарского языков, раскрывающие такие виды интеллектуальной деятельности, как любознательность и удивление (фразеосемантическая подгруппа «Увлеченность»).

Образ огня (fire и сгорать) в английских и русских фразеологизмах: ср. англ. catch/take fire, рус.

воспылать интересом; сгорать от любопытства сближает эти фразеологизмы по линии внутренней формы, а также указывает на семантическую близость данных фразеологизмов с русскими и татарскими фразеологизмами, раскрывающими особенности чувства любви (ср. рус. сгорать от любви; тат. мхббт утында яну) и чувства ненависти (ср. рус. пылать ненавистью; тат. нфрт уты белн яну (букв. гореть огнем ненависти)).

Раскрытию семантики части фразеологизмов, входящих в подгруппу «Увлеченность», способствуют компоненты-соматизмы голова/head/баш: рус.погрузиться с головой; англ. be head over ears in work; тат. башы-аягы белн чуму. Большую степень увлеченности работой в английском фразеологизме подчеркивает компонент ears (уши); высшая степень увлеченности в татарском фразеологизме достигается диадой баш-аяк (голова-нога), символизирующей полную охваченность человека своим увлечением (с ног до головы).

В русских, английских и татарских фразеологизмах, формирующих фразеосемантическую группу «Эстетические чувства», присутствуют компоненты сердце/душа/heart/ан, передающие глубину проникновения эстетического впечатления. Высшую степень эстетического воздействия демонстрируют фразеологизмы: рус. сходить с ума; англ. tickle to death; тат. акылдан шашу. О глубине переживаемого свидетельствует и русский фразеологизм с положительной коннотацией:

задеть за живое, этимологически восходящий к эллиптической форме устаревшего фразеологизма задеть за живое мясо – ‘пораниться’ [СРФ 1998: 186] и по своей образности не имеющий аналога среди английских и татарских фразеологизмов.

Шестая фразеотематическая группа «Воля» представлена антропоцентрическими фразеологизмами, отражающими проявления волевых процессов. Учитывая сложность волевой деятельности (на что указывают психологи) и многообразие всех волевых качеств, нашедших выражение в ФЕ русского, английского и татарского языков, в пределах данной группы можно выделить несколько подгрупп.

Антропоцентрические фразеологизмы подгруппы «Самостоятельность» характеризуются наличием компонентов сам, свой, собственный; англ. oneself, own; тат. з, лежащих в основе лингвокультуремы, репрезентирующей самостоятельность: рус. жить своим умом; англ. get/have one’s own way; тат. з аягында яхшы басып тору.

Фразеосемантическая подгруппа «Волевая пассивность» включает фразеологизмы, кодирующие отсутствие самостоятельности в убеждениях и поступках человека. Русский и английский фразеологизмы плясать под чужую дудку и dance after/to smb.’s pipe – танцевать под чью-либо дудку имеют один источник – басню Эзопа, известную русскому читателю в переложении И.А.Крылова как «Рыбья пляска». Татарский фразеологизм кеше кубызына бию, по-видимому, является калькой, но имеет восточный колорит – лексему со значением восточного инструмента – кубыз.

Лингвокультуремы фразеологизмов, составляющих фразеосемантическую подгруппу «Решительность», имеют разные источники. Для русских и англий-ских фразеологизмов разрубать гордиев узел и cut the Gordian knot – это древнегреческий миф об Александре Македонском. Для русских фразеологизмов сжигать (свои) мосты, сжигать (свои) корабли – это военные события, во время которых решительные полководцы сжигали за собой мосты, корабли, чтобы сохранить своих воинов [СРФ 1998: 389; Collins 2005: 50].

Источником лингвокультуремы фразеологизма брать в шоры является речь извозчиков, в которой упоминались шоры – наглазники для лошади, прикреплявшиеся к уздечке так, чтобы лошадь не могла смотреть по сторонам и пугаться чего-либо [СРФ 1998: 640]. Лингвокультуремы английских фразеологизмов gaps the nettle (букв. схватить крапиву); take the plunge (букв. нырнуть); go at it baldheaded (букв. идти к этому/на это лысым, т.е. незащищенным) основаны на житейских образах.

Во фразеосемантической подгруппе «Нерешительность» можно выделить русские и английские фразеологизмы, в основе которых лежат образы, связанные с военной сферой деятельности, где особенно ценится такое качество, как решительность: рус. пороху не хватает; англ. hang fire.

Источниками лингвокультурем фразеологизмов трех языков, формирующих фразеосемантическую группу «Настойчивость», являются не только образы, которые присутствуют в общеупотребительной лексике, но и образы, связанные с профессиональной речью: рус. нажимать на все педали (из речи спортсменов); англ. sit tight (карт. игра в покер).

В основе русских, английских и татарских фразеологизмов, входящих в группу «Упрямство», лежит классический символ упрямства – осел/ишак/мул, на котором построены лингвокультуремы ФЕ: рус. упрямый как осел; англ. (as) obstinate/stubborn as a mule; тат. ишк кебек кире.

Фразеосемантическую подгруппу «Выдержка» составляют фразеологизмы трех исследуемых языков, в которых умение человека владеть собой часто передается с использованием компонентовсоматизмов: рус. держать себя в руках; англ. bite one’s lip; тат. теш кысу (букв. стиснуть зубы).

Во всех трех языках прослеживается семантическая параллель обуздания человеком своих чувств с обузданием лошадей, поэтому во фразеологизмах: рус. держать себя в узде, англ. keep a check, тат.

йгнлп тоту использованы компоненты узда/check/йгн(л).

Фразеосемантическую подгруппу «Несдержанность» составляют фразеологизмы, в основе которых лежит образ человека, ведущего себя безрассудно, дико, не думающего о последствиях. Данную фразеосемантическую группу представляют ФЕ с обозначением таких человеческих черт, как вспыльчивость, необузданность: рус. как с цепи сорвался; англ. play the wild (букв. играть дикаря); тат.

чылбырдан ычкынгандай – как с цепи сорвался.

Каждый человек обладает своими индивидуальными особенностями. Психологическое своеобразие личности, особенности проявления ума, внимания, чувств в различных обстоятельствах, а также отношение человека к этим обстоятельствам нашли отражение в фразеологии русского, английского и татарского языков, что позволило выделить седьмую фразеотематическую группу «Свойства личности», в которой антропоцентрические ФЕ распределились по фразеосемантическим группам и подгруппам. Фразеосемантическая группа «Отношение человека к коллективу и отдельным людям» состоит из девятнадцати подгрупп ФЕ, раскрывающих ряд свойств личности.

Лингвокультуремы фразеологизмов, номинирующих такие свойства личности, как доброта и искренность, строятся на образах сердца/души/heart/кел. Только доброе сердце обязательно большое, великое, открытое, золотое (рус. золотое сердце; англ. a big heart), добрая душа обязательно широкая (тат. ки келле); а искренние сердце и душа – открытые, распахнутые (рус. душа нараспашку; англ. open one’s heart to smb.; тат. эчендге тышында).

Многие фразеологизмы русского, английского и татарского языков фразеосемантической подгруппы «Лицемерие. Неискренность» своим компонентным составом однозначно указывают на фальшь: двойной/double; кривить; двуликий; false/ялган; ике яклы: рус. кривить душой; англ. а double game; тат. ике яклы пычак.

В основе выделения лингвокультуремы со значением хитрости лежит образ животного, за которым в народе закреплено представление о его хитрых повадках. Образы животных при обозначении хитрости человека могут и не совпадать: рус. гусь лапчатый; англ. play possum; тат.

тлке белн хйлг куян да оста, тик нишлсен – койрыгы кыска (на хитрость и заяц не хуже лисы мастак, а до дела дойдет – не выходит никак).

Значение жестокости фразеологией анализируемых языков представлено достаточно скромно и передается компонентами, обозначающими твердые, холодные, жесткие объекты: рус. каменное сердце; англ. as hard as nails/a bone/stone/nether (букв. твердый как гвозди/кость/ камень/адский жернов); тат. каты келле (букв. с твердой душой).

Образное сходство наблюдается в русских и татарских фразеологизмах, определяющих такое свойство личности, как назойливость. Оно выражается в наличии лексем, обозначающих липкие, липнущие предметы: рус. липнет как смола; тат. мунча яфрагы кебек ябышу. В английских фразеологизмах значение назойливости передается с помощью образов животных: a dull dog; talk a dog’s/a donkey’s/a horse’s hind leg off – утопить кого-либо многословием, замучить разговорами.

Чувство зависти в русских, английских и татарских фразеологизмах передается с помощью лексемы ‘зависть’. В русских и татарских фразеологизмах зависть представлена в черном цвете (рус.

черная зависть; тат. кнчелектн кара яну, в русском – еще и в желтом цвете (пожелтеть от зависти), а в английском – в зеленом цвете: green with envy.

В основе лингвокультурем, репрезентирующих кротость, во всех трех исследуемых языках лежат образы овцы и теленка: рус. смирнее теленка; кроткий как овечка; англ. as meek as а lamp; тат.

бозаудан да юашрак (букв. смирнее теленка).

В русском и английском языках общим является и образ голубя; рус. кроткий как голубка; англ.

gentle as a dove – кроткий как голубь.

Среди русских, английских и татарских фразеологизмов, номинирующих такое свойство личности, как кротость лишь один совпадает по образности: рус. и мухи не обидит; англ. one wouldn’t hurt a fly;

тат. чебен термс. В целом же языки своеобразно отражают в фразеологизмах робость и застенчивость. Так, в основу фразеологизма царевна Несмеяна лег фольклорный образ героини русской народной сказки. А в английском фразеологизме can’t say bo/boh/boo to a goose (букв. не может сказать гусю «Кыш!») отражено наблюдение за робким человеком, который даже не может отогнать гусей.

В татарском языке пословица Оялчан хатын – шр бясе, оялчан ир – тк бясе отражает гендерную оценку робости (букв. Робкая, стеснительная женщина – это цена города, а робкий, стеснительный мужчина – цена козла, барана).

В основе лингвокультурем, репрезентирующих бесстыдство, лежат лексемы: свинья/ hog/дугыз:

рус. посади свинью за стол, она и ноги на стол; англ. independent as a hog on ice; тат. битен дугыз тиресе каплаган, а также лексемы стыд/бесстыжий/bold/shame/оят: рус. ни стыда, ни совести;

англ. be past shame– потерять всякий стыд; тат. кзлренд оят юк (букв. нет стыда в глазах).

Корыстолюбие человека раскрывается в фразеологизмах трех анализируемых языков одинаковыми образами, что является результатом калькирования, например: рус. ловить рыбу в мутной воде – калька англ. fish in troubled waters, который является калькой фр. pеcher en eau trouble;

а татарский фразеологизм болганчык суда балык тоту – калька вышеприведенного русского фразеологизма.

В русских фразеологизмах о скупости нашли отражение персонажи сказок и литературных произведений: рус. скуп как Кощей; скупой рыцарь. В этих фразеологизмах изображается скупой человек, дошедший в своих действиях до абсурда: рус. из-за гроша удавиться; англ. fly/skin a flint;

тат. бер тиен чен чукына – ради копейки начать креститься будучи мусульманином.

В русском, английском и татарском языках отмечены фразеологизмы с антропонимами-именами собственными, ставшими символами любопытства: рус. любопытной Варваре (на базаре) нос оторвали. В английском языке наиболее интересным представляется фразеологизм a Peeping Tom (of Coventry), где компонент peeping – ‘подглядывающий’ указывает на любопытство Тома (по английской легенде известного портного). В татарском фразеологизме представлен образ Муршиды:

hр эшк борын тогучы Мршид, известной любопытной женщины.

Основным компонентом в русских фразеологизмах, раскрывающих такое качество личности, как легкомыслие, является лексема ветер: ветер в голове гуляет; в английском языке – light – ‘легкий’: to make light of – относиться несерьезно, небрежно. В татарских фразеологизмах два образных компонента составляют основу лингвокультурем: ил (‘ветер’): башында ил уйный (букв. в голове играет ветер); и иел (‘легкий’): иел акыллылык – ‘легкомыслие’.

Проницательность передается фразеологизмами, в составе которых есть компоненты с семантикой проницательности: видеть/look/see/кр – рус. видеть насквозь; англ. see with half an eye;

тат. тли кр; глаз/eye – рус. острый глаз; англ. a quick eye; уметь/знать/know/сиз – рус. уметь отличить кукушку от ястреба; англ. know a hawk from a handsaw (букв. отличать ястреба от ножовки).

Фразеологизмы трех анализируемых языков о болтливости содержат компонент болтливость – склонность к чрезмерной говорливости, пустословию, которая отражена в русских, английских и татарских фразеологизмах, а наиболее частотным является компонент язык/tongue/тел: рус.

развязывать язык; англ. one’s tongue runs nineteen to the dozen (букв. язык бежит девятнадцать раз вместо дюжины); тат. тел бистсе (букв. языковая слободка).

Хвастливость нашла отражение, в основном, в английских и татарских фразеологизмах.

Английские фразеологизмы многообразны по своей образной основе, которая представлена лексемами trumpet (труба), horn (горн), face (лицо), mouth (рот), fly (муха), coach (почтовая карета), wheel (колесо): sound one’s own trumpet; a fly on the coach/wheel (букв. муха на почтовой карете/колесе) – этот фразеологизм имеет своим источником басню Лафонтена «Дилижанс и муха». В татарском языке семантика ‘хвастовства’ представлена в большей части пословицами и поговорками, осуждающими хвастуна, поскольку хвалиться достойно только родителями: юлр байлык белн мактаныр, надан хатыны белн мактаныр, акыллы ата-аналары белн мактаныр – дурак будет хвалиться богатством, глупый – женой, а умный – родителями.

Как известно, свойства личности проявляются в отношении человека к труду. Основываясь на материалах антропоцентрической фразеологии, можно выделить в фразеосемантической группе фразеологизмов, выражающих отношение человека к труду, три фразеосемантические подгруппы: 1) Трудолюбие; 2) Лень. Безделье. Праздность; 3) Медлительность.

Кроме привычных для трех анализируемых языков компонентов-зоонимов пчела/bee/бал корты, в русском и татарском языках символом трудолюбия является еще и муравей (рус. трудолюбивый как муравей; тат. кырмыскадай тырыш, а в английском языке – бобр (an eager beaver – энергичный как бобр).

Интересный, на наш взгляд, образ создан в татарском фразеологизме эшк батыр, тск матур (букв. смел в работе, красив и внешне), где указывается, что человеку смелому и умелому в труде всегда присуща внешняя красота.

Внутренняя форма многих фразеологизмов о лени, безделье настолько прозрачна, что абсурдность «дел» бездельника не вызывает сомнения: рус. пускать мыльные пузыри; тат. комнан аркан иш – из песка плести аркан. Английские фразеологизмы также высмеивают «занятия» бездельника: lie down on the job (букв. лежать на работе).

Такое качество, как медлительность, в русском языковом сознании не одобряется; медлительных людей иронически называют тяжелой артиллерией; они любят тянуть канитель (этим. канитель – тонкая витая золотая или серебряная проволока для вышивания); тянуть кота за хвост и т.д. По мнению русских, медлительность хороша лишь в случае, когда кого-то нужно послать за смертью: его (только) за смертью посылать. У медлительного англичанина, видимо, «тяжесть в руке»: heavy in/on hand. Судя по английским фразеологизмам, в английском языковом сознании нет осуждения или иронии по отношению к такой черте характера, как медлительность. Напротив, делать медленно – лучше: slow and sure; slowly but surely. В татарском языке во фразеологизме о медлительном человеке используется образ черепахи или улитки: ташбака кебек; км-ткм кил, кайчан килеп ит (букв. улитка идет, когда только дойдет).

В подгруппу антропоцентрических фразеологизмов, выражающих отношение человека к разным обстоятельствам, включены две фразеосемантические подгруппы: 1) Смелость; 2) Трусость.

В русских фразеологизмах о смелости одним из компонентов является соматизм голова, который на основе метонимического переноса выступает во фразеологизмах в значении ‘человек’: бедовая голова – ‘отчаянный, смелый, рисковый человек’. Английские фразеологизмы о смелости человека частично построены на сравнении, выраженном как эксплицитно (as) game as a cockerel (смелый, как бойцовый петух), так и имплицитно a heart of oak (букв. сердце (из) дуба). В татарском языковом сознании зафиксировано представление о мужчине как о смелом человеке: ир йрк (букв. мужское сердце) – храбрый, смелый мужчина. О смелом, сильном молодом человеке в татарских поговорках говорится: басса – бакыр изрдй, типс – тимер зрдй (букв. наступит – словно раздавит медь, пнет – словно разнесет на куски железо).

Символом трусости у многих народов издавна считался заяц, он широко известен в фольклоре и закрепился в русской, английской и татарской фразеологии. В английском языке фразеологизмы о трусости амбивалентны и раскрывают совместность трусости и малодушия: show the white feather (букв. показать белое перо) – струсить, смалодушничать. Этимология этого фразеологизма связана с обычаем присылать людям, уклоняющимся от военной службы, белое перо, что является обвинением в трусости (белое перо в хвосте бойцового петуха считалось признаком плохой породы). В татарском языке фразеологизмы о трусости акцентируют внимание на состоянии труса: йрк леп-леп тиб – сердце учащенно бьется от страха.

Четвертый раздел первой главы посвящен культурным кодам универсальных и уникальных образов русских, английских и татарских фразеологизмов.

Анализ образов антропоцентрических фразеологизмов сопоставляемых языков показал, что образы являются отражением способа мировидения и могут быть определены в рамках культурных кодов.

Считая фразеологизмы самостоятельными духовными ценностями, можно выделить в исследуемых антропоцентрических фразеологизмах образы следующих культурных кодов:

1) антропоморфный культурный код, репрезентирующий образ человека и частей его тела; 2) биоморфный культурный код, репрезентирующий образы животных, птиц, насекомых, растений; 3) объектный культурный код, репрезентирующий образы предметов обихода, построек, жилища, его деталей; одежды; пищи; веществ, металлов, минералов и т.д.; 4) анимический культурный код, репрезентирующий образы явлений природы; 5) мифологический культурный код, репрезентирующий образы религиозных представлений человека, сказочных персонажей и т.п.; 6) темпоральный культурный код, репрезентирующий образы через обозначение времени; 7) пространственный (географический) культурный код; 8) колоративный культурный код, репрезентирующий образы, связанные с символикой цвета; 9) квантитативный культурный код, репрезентирующий образы через единицы измерения или образы количества; 10) терминологический культурный код, репрезентирующий образы военными, морскими, математическими и др. терминами.

Культурные коды образов русских, английских и татарских антропоцентрических фразеологизмов универсальны, однако их реализация всегда обусловлена национальной культурой.

Уникальными можно считать только те образы антропоцентрических фразеологизмов, которые встречаются во фразеологизмах лишь одного из языков трехъязычного фразеологического поля.

Универсальность и уникальность образов русских, английских и татарских фразеологизмов наблюдается в рамках следующих корреляций универсалий и уникалий:

1) универсальные культурные коды – универсальные образы фразеологизмов;

2) универсальные культурные коды – уникальные образы фразеологизмов.

Эта корреляция получила конкретное наполнение, которое можно представить в виде таблиц 1 и 2.

Как следует из данных таблиц, образы антропоцентрических фразеологизмов представляют целую парадигму, определяемую Н.В.Павловичем как «инвариант ряда сходных с ним образов, который состоит из устойчивых смыслов, связанных отношением отождествления. Эти смыслы: то, что отождествляется или сравнивается – левый член парадигмы, и то, с чем происходит сравнение – правый член парадигмы» [Павлович 2004: 14]. Универсальные образы составляют универсальную парадигму образов (рус., англ., тат., лиса – хитрость), уникальные образы составляют уникальную парадигму образов (рус. бирюлька – безделье; англ. nail (гвоздь) – жестокость; тат. буран – гнев).

Однако, как писал Н.В.Павлович, «есть нечто в образах – еще более удивительное, чем их уникальность. Это – факт, что они создаются и функционируют в языке по определенным законам»

[Павлович 2004: 14].

Таким образом, исследование внутренней формы антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков раскрывает специфику восприятия и понимания разными народами одних и тех же явлений.

культурного кода, имеющиеся только в одном из сопоставляемых языков Образы мифологических, религиозных, сверхъестественных представлений человека, сказочных персонажей мифологического культурного кода, имеющиеся только в одном из Семь фразеотематических групп, двадцать восемь фразеосемантических групп и сорок фразеосемантических подгрупп антропоцентрических фразеологизмов представляют классификационную иерархию, охватывающую значительный трехъязычный фразеологический массив. Анализ его с точки зрения внутренней формы фразеологизмов (образности + лингвокультурем) раскрыл универсальные и уникальные образы в трехъязычном фразеологическом поле.

Универсальные и уникальные образы антропоцентрических фразеологизмов представляют парадигмы. Универсальные образы составляют универсальную парадигму образов, уникальные образы – уникальную парадигму образов.

Глава II. «Аксиологизм антропоцентрических фразеологизмов русского, английского и татарского языков» посвящена описанию аксиологического аспекта исследований во фразеологии как продолжению и дополнению антропоцентрического и состоит из четырех разделов.

Антропоцентрический подход в лингвистических исследованиях предполагает, на наш взгляд, не только определение того, как человек репрезентирован в языке, но и то, что человек считает для себя или своего общества ценным.

Раздел 1. «Аксиология и аксиологическая лингвистика. К истории вопроса» представляет историю изучения проблемы ценностей/антиценностей в философии и фразеологии.

Проблема ценностей – вечная проблема, ставшая вновь современной и актуальной, связана с вопросами о полезном и вредном, добре и зле, справедливом и несправедливом, должном и недопустимом, прекрасном и безобразном, об идеале и благе. В специальный философский лексикон понятие ценности вводится лишь в 60-х годах ХIХ столетия: немецкий философ, врач и естествоиспытатель Герман Лотце (1807–1881) ввел понятие «ценности» в этику. В первом десятилетии ХХ века наука о ценностях выделяется в самостоятельное учение – аксиологию.

Авторами этого термина считаются французский философ П.Лапи (1902) и немецкий философиррационалист Эдуард фон Гартман (1904).

Глубокий обобщающий анализ изучения системы ценностей в зарубежной и отечественной философии дан в ряде работ отечественных философов [О.Г.Дробницкий; Г.К.Гизатова;

М.С.Каган и др.]. Отправной точкой в понимании проблемы ценностей создатели аксиологии справедливо считали философско-этические взгляды И.Канта, который дал людям своего времени заряд оптимистически-этического мировоззрения [Швейцер 1973]. Свой вклад в исследование аксиологии внес оригинальный мыслитель конца прошлого века Н.Ф.Федоров (1828–1903), создав этику «Общего дела», ставшую известной особенно в последние годы. Добро как форму всеединства в этике разработал В.Соловьев (1853–1900). Необходимо отметить, что в русской философии в первые десятилетия ХХ в. единственным сочинением, специально посвященным теории ценности, была работа русского философа Н.Лосского (1870–1965) «Ценность и Бытие: Бог и Царство Божие как основа ценностей». В советское время проблемами ценностей в культуре и жизни занимались В.П.Тугаринов, В.О.Василенко, О.Г.Дробницкий, И.С.Кон и др. Этими философами разработано несколько видов классификаций ценностей: «предметные» и «субъектные»; материальные и духовные и т.д.

Как известно, мир знает такие общечеловеческие нравственные ценности, как справедливость, добро, милосердие и т.д., в основе которых лежит человеческий опыт, свойственный всем социальным коллективам. Среди общезначимых ценностей можно выделить два класса ценностей:

кардинальные, означающие первичные условия выполнения каких-либо ценностей (человеческая жизнь, здоровье, достоинство, свобода), и субкардинальные, означающие условия, необходимые для выполнения этих первичных условий [Розов 2004: 70].

Из современных отечественных исследователей по лингвистической аксиологии можно указать работы Л.К.Байрамовой [Байрамова 1999: 79–82], Г.Г.Слышкина [Слышкин 2001:87–90], В.И.Карасика [Карасик 2004: 28–32] и др. Оригинальный проект «Славянского аксиологического словаря» [М., 2000–2001] предлагают Е.Березович, Н.Зубов, А.Юдин и др., которые видят необходимость в создании сопоставительного лингвистического словаря базовых ценностей славянских национальных традиций с учетом «истории», «географии» и «социологии»

аксиологических систем на базе определенного представительного корпуса текстов. Однако необходимо отметить, что антропоцентрические фразеологизмы в аксиологическом аспекте не были пока ещё объектом специального исследования.

В разделе 2. «Философия и фразеология о счастье как ценности» рассмотрены основные подходы к изучению концепта «счастье» в философии и фразеологии.

Как известно, к созданию всестороннего, философски обоснованного понятия счастья стремились многие ученые во все времена. Первые известные трактаты о счастье уходят корнями в древность.

Однако в науке отсутствует однозначная дефиниция этого понятия в силу сложности представления о нём.

Существует большое количество философской литературы по проблеме счастья. Однако литературы другого плана и прежде всего лингвистической, в которой анализируется отражение в языке представления о счастье и рассматривается оценка счастья как высшей ценности, очень мало.

Среди этих работ интерес представляют монография С.Г.Воркачева «Концепт счастья в русском языковом сознании: опыт лингвокультурологического анализа» [Краснодар, 2002], а также отдельные статьи на материале хорватского, русского, английского и татарского языков [Байрамова 2001: 471– 473; Воркачев 2002: 36–40].

Высшая ценность для человека – счастье – нашла свое отражение в фразеологии русского, английского и татарского языков. В лингвистическом материале, который отражает существующие в обществе и философски осмысленные воззрения, представлены следующие положения о счастье и счастливом человеке:

1. Счастье человека не зависит от него: оно дается ему судьбой или обусловлено благоприятным стечением обстоятельств. Взгляд на счастье как на не зависящее от человека явление выражен, например, в таких пословицах и поговорках: рус. Счастье – вольная пташка: где хотела, там и села;

англ. The lines have fallen to me in pleasant places – счастливый удел выпал мне на долю; тат. Бхет чакырса да килми – бхетсезлек куса да китми.

В русской, английской и татарской фразеологии нашло отражение представление людей о том, что счастье человеку дается свыше. У русских, англичан и татар это связывается с наблюдением за младенцем, родившимся в рубашке – родиться в рубашке/сорочке; англ. be born with a caul/on one’s head ; тат. бхет йзлеге белн туу. Однако фразеология отражает и национальное своеобразие отношения к счастью. Так, по представлениям англичан, родиться счастливым – это родиться в богатой семье: be born with a silver spoon in one’s mouth (букв. родиться с серебряной ложкой во рту).

У татар существует поверие: человек будет счастливым, если он родился ранним, чистым свежим утром, когда только-только начинают просыпаться природа и домашние животные: ишк тчкергнд туу (букв. родиться, когда чихнул ишак).

Мифы и легенды также нашли отражение в мечтах о счастье человека. Например, татары о счастливом человеке говорят, что он родился с кольцом счастья: бхет йзеге белн туган. Этот фразеологизм этимологически восходит к мифу о пророке Сулеймане, ставшем сказочно богатым благодаря волшебному кольцу, которое обладало силой подчинять духов, птиц, ветры и воды [Мхмутов 1999: 135].

Приведенные выше фразеологизмы в русском, английском и татарском языках раскрывают понимание человеком счастья в объективном значении – как удачное стечение обстоятельств, как благоприятные условия жизни, счастливый случай.

2. Субъективное понимание счастья раскрывается фразеологизмами, выражающими приятные переживания, интенсивную радость, ликование, блаженство, упоение.

В английском языке ощущение и переживание счастья передаются фразеологизмами, в которых присутствует компонент, указывающий на высоту: a cloud (облако): be / sit on a cloud ; the heaven (небо): the moon (луна) и т.д. Кроме того, в фразеологизмах английского языка использованы оригинальные сравнения человека, ощущающего себя счастливым, с жаворонком: (as) happy as a lark;

с опоссумом на эвкалиптовом дереве: (as) happy as a possum up a gum-tree; с моллюском: (as) happy as a clam.

В татарской фразеологии для передачи чрезвычайной радости используются оригинальные образы – образ смеющегося солнца счастья: бхет кояшы кл ; и образ земли и неба: ир–кге белн шатлану и т.д.

Таким образом, вышеприведенные русские, английские и татарские фразеологизмы по-разному представляют субъективное счастье.

3. Однако большинство людей объединяет субъективное понимание счастья с объективным, связывая понятие счастья с удачей и везением.

Почти все древние философы: Аристотель, Боэций, Геродот и др. понимали счастье как высшее благо, доступное человеку, но вкладывали в это понятие разный смысл: это и моральное благо, и цель жизни, и равномерное сочетание всех благ и т.д., то есть эвдемония понималась как обладание наивысшим благом, которое очень разнообразно.

Разное понимание наивысшего блага представлено в фразеологизмах сопоставляемых языков. Для русского человека – это счастливая жизнь: Аркадская идиллия ; место, где царит счастье: обетованная земля; здоровье: Дал бы бог здоровья, а счастье найдем; ум: Счастье без ума нипочем и т.д.

У татарского народа – это осуществление мечты: моратына иреш; дети: Балалар – безне бхетебез в сгадтебез (Г.Тукай); счастье страны: Яхшы адм – илне ырысы, яхшы сз – анны тынычы (Хороший человек – счастье страны, хорошее слово – душевное спокойствие) и т.д.

Философы разных времен утверждали, что счастлив тот человек, который не только обладает высшими благами, но и ценит добро и имеет, таким образом, «положительный баланс жизни». Этот баланс жизни счастливого человека создается и особым мудрым поведением человека, обладающего такими положительными чертами характера как: великодушие, совестливость, терпение и др. В татарском языке представлена большая группа фразеологизмов, раскрывающих положительные черты характера человека, благодаря которым человек может стать счастливым. Это великодушие: бхет ки келле кешене ярата, ди; нравственность: бхет башы – тфикъ; совестливость: бхетне вданынан сора ; старательность: ырыс тырыш кулында и т.д. Комплексное представление о счастье отражено в татарской пословице Бхетле булыр чен ч нрс кирк: тн саулыгы, фикер саулыгы, кел саулыгы (Чтобы быть счастливым, нужны три вещи: здоровое тело, здравые мысли, здоровый дух).

Представление англичанина о счастливой жизни, безмятежном существовании связывается с образом пуховой постели: a bed of down или с ложем из роз: a bed of roses [выражение восходит к обычаю богачей в древнем Риме устилать свое ложе лепестками роз].

Из черт характера, которые сопутствуют счастью, англичане отмечают смелость: fortune favours the bold/the brave – счастье сопутствует смелым.

Своеобразно представлены в разных фразеологиях пожелания счастья: рус. в добрый (счастливый) путь! англ. for luck – на счастье; тат. ак юл тел. Татарский колоратив ак (белый) использован не случайно, ибо самое большое счастье в татарском языке именуется ак бхет (букв. белое счастье).

4. Представление о счастье как «удовлетворении жизнью в целом» также имеет место и в философских воззрениях на счастье, и в осмыслении счастья великими людьми. Их высказывания стали афоризмами. Достаточно вспомнить Б.Шоу: «На свете нет и не может быть ничего более страшного, чем вечное счастье».

Английский язык представляет целую группу фразеологизмов с обозначением ‘счастливого времени, счастливой поры в жизни’, которое конкретизируется в каждом отдельном случае с помощью временных лексем: day out – лучший день (в жизни); a high spot – счастливая минута, примечательное событие; a red-letter day (букв. день, отмеченный красными буквами) и т.д.

Жизнь показывает, что каждый человек может быть счастлив, ибо: Всяк своего счастья кузнец, Every man is an architect of his own fortunes и т.д. Счастье хотя бы раз в жизни придет ко всякому, хотя бы раз постучится к нему в дверь: fortune knocks once at least at every man’s door/gate. Даже если это счастье маленькое, не стоит пренебрегать им, ибо, как говорят татары, блкй бхетне ташласа, зурысын ктм – если будешь пренебрегать маленьким счастьем, не жди и большого счастья.

Такова философская и лингвистическая корреляция трактовки ценности «счастье». Что касается антиценности – «несчастья», то оно связано с такими антиценностями, как «смерть», «болезнь», «бедность», «плач» и др., которые, в свою очередь, коррелируют с ценностями «жизнь», «здоровье», «богатство», «смех» и др., образуя своеобразные аксиологические диады: «Жизнь – Смерть»;

«Здоровье – Болезнь»; «Богатство – Бедность», «Смех – Плач».

В разделе 3. «Аксиологические диады во фразеологии русского, англий-ского и татарского языков» дается анализ аксиологической фразеологической диады, представляющей собой единство двух блоков: один из них включает фразеологизмы, семантика которых коррелирует с конвенциональными ценностями, а другой – фразеологизмы, семантика которых коррелирует с конвенциональными антиценностями. Понятие аксиологической фразеологической диады является универсальным для разных языков. Фразеологические диады включают русские, английские и татарские фразеологизмы. Их содержание, связанное с ценностями/антиценностями, можно рассматривать на различных уровнях и прежде всего на физиологическом, материальном, эмоциональном и др.

I. Физиологический уровень ценностей может быть представлен двумя видами аксиологических диад: «Жизнь – Смерть»; «Здоровье – Болезнь».

II. Материальный уровень ценностей может быть представлен аксиологической диадой «Богатство – Бедность».

III. Эмоциональный уровень ценностей может быть представлен аксиологической диадой «Смех – Плач».

Ценности и антиценности присуще свойство амбивалентности, которое, как пишет А.В.Петровский, «коренится в неоднозначности отношения человека к окружающему, в противоречивости системы ценностей» [Петровский 1970: 507]. Это находит отражение и во фразеологии, ср.: Не было бы счастья, да несчастье помогло. Бедность не порок. Из дурака и смех плачем прет.

В каждой из вышеназванных диад можно выделить основные компоненты. Например, в диаде «Жизнь – Смерть» – компонент «Жизнь» и компонент «Смерть».

Исследованию концепта «Жизнь» было посвящено немало работ, особенно в последние пять лет [Л.О.Чернейко, Хо Сан Тэ 2001; Э.В.Грабарова 2002; Н.А.Новикова 2003; Л.К.Байрамова и др.].

Ценность, выраженная компонентом «Жизнь», отражена в русских, англий-ских и татарских фразеологизмах, входящих в разные фразеосемантические группы. Содержание этих фразеологизмов раскрывает: рождение человека; периоды в жизни человека; образ жизни; светлые и мрачные стороны жизни и др. Некоторые фразеологизмы являются эквивалентными; другие отражают специфику истории, культуры разных народов и являются лакунарными.

Так, в фразеосемантической группе «Рождение человека» эквивалентными являются русские, английские и татарские фразеологизмы со значениями:

– ‘родить’: рус. давать жизнь; англ. bring into the world; тат. тереклек бир;

– ‘родиться’: рус. появляться на свет; англ. come into the world; тат. дньяга кил;

– ‘родиться в бедной семье’ (есть фразеологизмы только в русском и английском языках): рус.

выйти из низов; англ. be born on the wrong side of the tracks.

– ‘родиться в богатой семье’ (есть фразеологизмы только в английском и татарском языках): англ.

be born in/to purple; тат. хан кызы булу и т.д.

В целом, сравнение русских, английских и татарских фразеологизмов этой группы показало, что английские фразеологизмы больше связаны с обычаями, историей, этимологически богаче.

Интерес представляют русские, английские и татарские фразеологизмы фразеосемантической группы «Образ жизни». Здесь можно обнаружить большие расхождения, хотя образ жизни русского человека, американца, англичанина и татарина в определенной степени совпадает. Среди русских, английских и татар-ских фразеологизмов группы «Образ жизни» эквивалентны фразеологизмы со значениями:

– ‘вести безнравственный, распутный образ жизни’: рус. прожигать жизнь; англ. be/go/live on the loose; тат. типтереп гомер ит; бозыклыкка бирел;

– ‘вести бесполезное существование’: рус. даром хлеб есть; англ. cumber the ground ; тат. ипи черет (букв. гноить хлеб);

– ‘жить за чужой счет’: рус. есть чужой хлеб; англ. eat smb’s bread; тат. кеше илксенд яш;

– ‘отставать от жизни’: обрастать (зарастать) мхом; англ. stick in the mud ; тат. мк белн каплану и т.д.

Фразеологизмы русского и татарского языков, в отличие от английских, раскрывают и другие стороны жизни человека: беззаботную жизнь (рус. жить как птица небесная; тат. Алла бндсе булып яш), спокойную жизнь без хлопот и под надежной защитой кого-либо (рус. как за каменной стеной;

тат. мшкть крмич яш), беспечную радость от жизни (рус. срывать цветы удовольствия; тат.

тормышны артына тибеп яш) и т.д..

Принцип и образ жизни трусливого и нерешительного человека выражаются уникальным русским фразеологизмом как бы чего не вышло, этимологически восходящим к рассказу А.П.Чехова «Человек в футляре».