«А. В. Грошева ЛАТИНСКАЯ ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКАЯ ЛЕКСИКА НА ИНДОЕВРОПЕЙСКОМ ФОНЕ Санкт-Петербург Наука 2009 УДК 80/81 ББК 81.2 Грошева А. В. Латинская земледельческая лексика на индоевропейском фоне / Отв. ред. Н. Н. Казанский. ...»

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

НАУЧНЫЙ СОВЕТ РАН ПО КЛАССИЧЕСКОЙ ФИЛОЛОГИИ,

СРАВНИТЕЛЬНОМУ ИЗУЧЕНИЮ ЯЗЫКОВ И ЛИТЕРАТУР

А. В. Грошева

ЛАТИНСКАЯ

ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКАЯ ЛЕКСИКА

НА ИНДОЕВРОПЕЙСКОМ ФОНЕ

Санкт-Петербург Наука 2009 УДК 80/81 ББК 81.2 Грошева А. В. Латинская земледельческая лексика на индоевропейском фоне / Отв. ред. Н. Н. Казанский. СПб.: Наука, 2009. – 413 с.

ISBN 978-5-02-025558-6 Ответственный редактор академик РАН Н. Н. Казанский Рецензенты: канд. филол. наук Н. Л. Сухачёв канд. филол. наук А. П. Сытов Утверждено к печати Институтом лингвистических исследований РАН

ИЗДАНИЕ ПОДГОТОВЛЕНО ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ

гранта № НШ-1319.2008.6 Президента РФ «Школа индоевропейского сравнительно-исторического языкознания»

(рук. Л. Г. Герценберг, Н. Н. Казанский), РФФИ – грант № 08-06-00122 «Сложные слова (композиты) и формульные словосочетания в праиндоевропейском языке (составление компьютерной базы данных)» (рук. Н. Н. Казанский) и Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям»

© Грошева А. В., ISBN 978-5-02-025558- © Институт лингвистических исследований РАН, © Издательство «Наука», 9

ВВЕДЕНИЕ

Публикуемое исследование посвящено изучению отдельных тематических классов латинской лексики – ландшафтной, земледельческой и ботанической с особым вниманием к её историческим корням – общеиндоевропейскому языковому состоянию. Ни по одному из рассматриваемых тематических классов обобщающих работ такого плана не существует, хотя отдельные латинские лексемы, относящиеся, например, к сфере земледелия или ландшафта, привлекали внимание лингвистов, особенно в качестве материала при сравнительно-исторических исследованиях. Наша главная задача состояла в тщательном семантическом и этимологическом анализе основных составляющих ландшафтной, земледельческой и ботанической лексики с целью выявить сохранность индоевропейского слоя в каждом классе и проследить имеющиеся ареальные связи отдельных латинских лексем с соответствующими лексемами в других индоевропейских языках. В процессе анализа отмечались изменения в семантике каждой латинской лексемы (утрата старых значений и развитие новых); особое внимание уделялось метафоре в создании новых, в том числе абстрактных значений.

Материалом исследования послужили сочинения латинских авторов, прежде всего трактаты о сельском хозяйстве – Катона (De agri cultura, II в. до н. э.), Варрона (De re rustica, I в. до н.э.), Колумеллы (De re rustica, II в. н. э.), поэма Вергилия (Georgica, I в. до н. э.), Лукреция (De rerum natura, I в. до н. э), Плиния Старшего (Naturalis Historia, I в. н. э.), а также выдержки из прозаических и поэтических произведений других латинских авторов. Основные лексикографические источники – Оксфордский латинский словарь (Oxford Latin Dictionary. 1968–1982 / Ed.

by P. G. W. Glare. Сокр. OLD), «Латинско-русский словарь»

Введение И. Х. Дворецкого, составленный на обширном материале латинского языка периода III в. до н. э. – VII в. н. э., и словарь ботанических терминов Ж. Андре (Andr J. Lexique des termes de botanique en latin. Paris. 1956). Для выяснения вопросов происхождения отдельных латинских лексем использовались этимологические словари латинского языка (Еrnout, Meillet; Walde, Нofmann), а также этимологические словари других индоевропейских языков (германских, балтийских, славянских и др.).

Теоретической основой исследования являются работы по латинской лексикологии и словообразованию зарубежных и отечественных филологов и лингвистов (А. Эрну, А. Мейе, Ж. Марузо, Ж. Андре, Э. Сен-Дени, В. Пизани, М. Фрюи;

И. М. Тронского, Р. А. Будагова, Ю. В. Откупщикова, В. Г. Гака и др.), а также многочисленные исследования по лексике индоевропейских языков (германских, славянских, балтийских, иранских, албанского и пр.). В плане сравнительно-исторического рассмотрения латинской лексики теоретической основой настоящего исследования стал фундаментальный труд Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова «Индоевропейский язык и индоевропейцы» (1984), наряду с работами зарубежных компаративистов (Э. Бенвениста, О. Семереньи, В. Порцига, Дж. Мэллори и Д. Адамса и др.).

Историко-лексикологический материал в зависимости от содержания распределён по трём основным главам: 1. Термины ландшафта, 2. Земледельческая лексика, 3. Ботаническая терминология и номенклатура. Однако это разграничение носит довольно условный характер: фактически, как показал анализ языкового материала, составляющие этих тематических классов тесно соприкасаются друг с другом и пересекаются, представляя единый комплекс – латинскую сельскохозяйственную лексику.

Ландшафт и климат являются важнейшими характеристиками среды обитания народа, непосредственно влияющие на его хозяйственную деятельность, условия жизни и быта, обычаи, культуру. Поэтому анализ ландшафтной лексики как особого тематического класса слов органично вписывается в данное исследование, позволяя установить, во-первых, то общее достояние, которое удержал латинский язык от давней эпохи совместного пребывания с другими народами индоевропейской семьи на предполагаемой «прародине», и, во-вторых, выяснить, как обновился этот пласт лексики в течение длительного периода самостоятельного существования италийцев, начиная со времени их проникновения и распространения на Апеннинском полуострове в середине II тысячелетия до н. э. и заканчивая первыми веками новой эры.

Земледельческая лексика является центральной темой исследования, поскольку земледелие, наряду со скотоводством, было основным занятием жителей древнего Лация. Земля была источником, производителем всех жизненных благ; отсюда то усиленное внимание, которое уделяли возделыванию земли латинские писатели-«агрономы» – Катон, Варрон, Колумелла, опиравшиеся в своих трудах на многочисленные сочинения греческих авторов, не сохранившиеся до нашего времени. При рассмотрении этого пласта лексики возник замысел охватить в языковом плане весь цикл земледельческих работ в древней Италии, начиная от пахоты и заканчивая жатвой, сбором урожая. Цель исследования заключалась в том, чтобы выявить степень сохранности общеиндоевропейского компонента в этом древнейшем пласте лексики и обнаружить в нем своеобразные процессы и явления, характерные только для латинского языка.

В качестве приложения к главе «Земледельческая лексика» представлен раздел «Особенности синтаксического строя ранней латинской прозы (на материале трактата “De agri cultura” Катона)». Основное внимание в данном разделе сосредоточено на изобилующем лексическими и синтаксическими архаизмами языке этого раннего литературного памятника латинской прозы. В частности, показалось целесообразным рассмотреть особенности синтаксических структур в трёх условно выделенных нами слоях текста: а) наиболее архаичный сакральный слой, представленный несколькими молитвами, обращенными к разным божествам в связи с произведением определенных сезонных работ (сев, жатва и др.) и описанием соответствующего обряда; б) юридический слой, – где речь идёт о заключении контрактов между хозяином имения и подрядчиками,– стиль которого близок стилю законов;

в) хозяйственный слой, в лексике и синтаксисе которого прослеживаются черты живой разговорной речи.

В третьей главе книги – «Ботаническая лексика», наряду с решением аналогичных проблем, обозначенных выше, особое внимание уделено различным способам создания латинской растительной терминологии и номенклатуры.

Помимо решения задач, общих для исследования всех трёх лексико-тематических классов, в каждом разделе ставилась и решалась какая-либо частная проблема. Так, например, анализ названий земельных мер, перечисляемых Варроном (Var. R. R. 1.

10), сочетается с перечнем основных положений этимологической теории этого учёного, изложенной им в V–VI книгах «De Lingua Latina», и оценкой его «этимологий»; вопрос о статусе амбивалентного имени truncus решается с учётом теории акад.

В. М. Жирмунского о становлении категории прилагательных в индоевропейских языках.

Отправной точкой нашего исследования в целом послужил краткий, но весьма информативный обзор архаической лексики, данный в одном из разделов IV главы «Очерков из истории латинского языка» проф. И. М. Тронского (М.; Л., 1953.

С. 113–140).

Нельзя не отметить то неоценимое влияние, которое в течение многих лет оказывала на сотрудников Отдела сравнительно-исторического изучения индоевропейских языков и арельных исследований ИЛИ РАН (ранее ЛО Института языкознания) атмосфера научной работы рядом с такими крупными языковедами, как акад. В. М. Жирмунский, чл.-корр. А. В. Десницкая, доктора филологических наук И. М. Тронский, Е. А. Реферовская, С. Д. Кацнельсон, В. Г. Адмони, идеи и труды которых продолжают питать умы филологов разных поколений, побуждая к дальнейшим научным поискам.

Лексика любого языка отражает и выражает человеческий опыт и знания о сложном мире вещей и понятий. У каждого народа складывается свое представление об окружающем мире в зависимости от среды обитания, образа жизни, хозяйственной деятельности, от истории и культуры, от контактов с другими народами и прочих немаловажных факторов, которые могут быть весьма специфическими. Лексика латинского языка, имеВведение ющего длительную многовековую историю, представляет собой сложное и многогранное явление, анализ которого зависит от задач, стоящих перед исследователем, и от методов, которыми он пользуется. Будучи последовательным компаративистомклассиком, И. М. Тронский ставит во главу угла генетический подход при рассмотрении латинской лексики, сохраняющей неразрывные связи со словарным фондом других языков индоевропейской семьи. Для иллюстраций лексической общности древних индоевропейских языков он отбирает, отталкиваясь от латинского материала, самые надежные, бесспорные примеры, черпая их из лексико-семантических групп, которые в его время было принято относить к базисному слою (названия частей тела, животных, скота, жилища, поля, термины родства и т. п.). Что касается индоевропейских соответствий, то им привлекаются для сравнения в первую очередь данные греческого языка (если таковые имеются), а также древнеиндийского, старославянского и германских языков, реже – кельтских и балтийских. В результате И. М. Тронский приходит к заключению о чрезвычайной пестроте связей между латинскими словами и их соответствиями в других языках индоевропейской семьи, что свидетельствует, по его мнению, «о сложной истории объединения и дробления доисторических племен» (Тронский 1953: 113), а также делает общий вывод о том, что «каждая ветвь обладает своим специфическим словарным составом, словами, нигде более не встречающимися», однако эти слова вполне «могут принадлежать к основному словарному фонду соответствующих языков»

(там же: 29).

Рассмотрению таких «изолированных» в латинском языке слов, не находящих соответствий в других индоевропейских языках, И. М. Тронский уделяет самое пристальное внимание, анализируя их с фонетической и семантической точек зрения. В одной группе этих слов структура корня не отвечает правилам, установленным при реконструкции индоевропейского корня (напр. focus ‘очаг’, mulier ‘женщина’, cibus ‘пища’ и др.), что дает право предполагать для них неиндоевропейский источник происхождения. Во второй группе слова по своей форме соответствуют индоевропейским фонетическим канонам, однако «семантика их такова, что трудно было бы понять их изолиВведение рованность, потерю и замену их во всех ветвях, кроме италийской» (там же: 114); основную часть слов этой группы составляют глаголы – loquor, oro, cupio, opto, licet, iuvo и др.

Весьма характерную в этом плане ситуацию мы можем проиллюстрировать на примере трёх латинских существительных, служивших в латинском языке для обозначения понятия кровь (из тематического класса «Названия частей тела»).

Одно из них cruor, oris m, индоевропейское по происхождению, И. М. Тронский приводит в соответствующем разделе книги (там же: 29) в качестве примера лексической общности древних индоевропейских языков, сопоставляя его с греч. kreva ‘мясо’, др.-инд. kravh ‘(сырое) мясо’, ст.-слав. кръвь. Однако этот набор соответствий неполон: сюда можно добавить также авест.

xrra – ‘кровавый’, ‘страшный’, xr – ‘кусок кровавого сырого мяса’, ср.-ирл. cr ‘кровь’, др.-исл. hrr ‘сырой’, ‘несвареный’, др.-в.-нем. (h)r (нем. roh) с теми же значениями, литов. krajas ‘кровь’. На основе данных сопоставлений реконструируется общее слово для ‘сырого мяса’ в индоевропейском *k[h]reuHk[h]ruH- (Гамкрелидзе, Иванов 1984: 698). Следовательно, весьма вероятно, что лат. cruor первоначально обозначало ‘сырое, кровоточащее мясо’; это значение в латинском постепенно отошло к caro, carnis f, а cruor было переосмыслено как ‘вытекшая наружу, разлившаяся, свернувшаяся кровь’. Другое латинское слово для обозначения крови, aser, имеет соответствия с тем же значением в хет. ehar, тох. A ysr, B yasar, др.-инд. srk, asrt, род. п. asnh, арм. riwn, греч. поэт. e[ar, ei[ar, латыш. asins.

Латинское aser (варианты asser, assyr), индоевропейское, как и cruor, по своему происхождению слово, не встречается в какомлибо латинском тексте, и его существование в долитературную эпоху обнаруживается только благодаря глоссам (по свидетельству грамматика, напиток из вина и крови у древних назывался assaratum – Paul. Fest. 16). Оно исчезло из латинского языка к началу письменной истории, вытесненное cruor (впервые у Варрона), а также третьим словом со значением ‘кровь’ – sanguen (или sangus), -inis m1, индоевропейским по форме (ср.

сходные по структуре корня anguis, unguis, индоевропейская принадлежность которых не вызывает сомнений), но «изолированным», словом неизвестного происхождения не имеющим соответствий за пределами латинского языка. Cruor и sanguis конкурировали между собой, хотя они не были абсолютными синонимами: sanguis чаще всего обозначало кровь в теле человека, будучи также знаком родства и общности происхождения;

в конце концов значения cruor и sanguis стали смешиваться, и победу одержало sanguis, сохранившееся в романских языках. В «Этимологическом словаре латинского языка» Эрну и Мейе утверждается, что слова, обозначающие кровь, частo имеют неясное происхождение (EM: 593)2; в словаре Вальде и Хофмана отмечается, что слова со значением ‘кровь’ дифференцируются от одного языка к другому: ср. греч. ai|ma, гот. blo, ирл. fuil;

алб. gjаk ‘кровь’ обычно сопоставляeтся со словами, обозначающими ‘сок’. Аналогичная попытка объяснения была предпринята и для латинского sanguis (О. Wiedemann), но она отвергнута как неудачная (WH: 2, 475)3. К этому следует добавить, что обозначения и других частей тела в разных индоевропейских языках подвергались неоднократным заменам, их названия периодически как бы требовали обновления.

В cвязи с лат. sanguis можно поставить несколько вопросов: как могло случиться, что это латинское слово оказалось «изолированным» и ему нет соответствий в других Enn. scen. 202 Aes sonit, franguntur hastae, terra sudat sanguine «медь звенит, ломаются копья, взмокла земля от крови». Архаическая форма ср. р. sanguen отмечена у Лукреция (Lucr. 1. 837) и Варрона (Men. 225).

Кроме того, авторы попутно отмечают, что существительные, обозначающие понятие кровь, часто являются словами среднего рода, а мужской род сущ. sanguis выглядит несколько неожиданно.

Утверждение, что лат. sanguen является деривативом протоиндоевропейского корня, обозначающего (текучую) кровь, который реконструируется в том числе и с привлечением архaического лат. aser /assyr (EIEC: 71), по нашему мнению, нуждается в серьёзных доказательствах.

индоевропейских языках? Было ли оно когда-то общеиндоевропейским, наряду с aser и cruor? Или оно бытовало лишь в отдельных индоевропейских диалектах? Или оно было заимствовано латинянами из какого-то неизвестного индоевропейского языка в ходе самостоятельных миграций? – Ответить на все эти вопросы трудно, если не невозможно. Можно лишь высказать предположение, что в общеиндоевропейском было несколько слов для обозначения мяса и разного вида крови, например, в зависимости от того, чья это кровь – животного или человека, какая кровь – текущая в теле человека или вытекшая из раны, свежая или запёкшаяся и т. п. По мере того как вырабатывалось недетализированное, абстрактное понятие крови, в каждом индоевропейском диалекте (или в группе диалектов) уже после распада индоевропейской общности, одно из названий крови, унаследованное или новое, заимствованное, одерживало верх над прочими, которые постепенно исчезали. Именно таким образом можно объяснить причину расхождения названий крови (и других частей тела) в разных индоевропейских языках.

Вне зависимости от источника происхождения «изолированных» латинских слов, И. М. Тронский отмечает в этой группе лексем (количеством сыше 30), лишенных соответствий, как характерные фонетические признаки (например, наличие дифтонга au в корне или начального f), так и семантические;

многие «изолированные» слова являются названиями растений и животных – papver ‘мак’, laurus ‘лавр’, passer ‘воробей’, hirdo ‘пиявка’, hirundo ‘ласточка’, fls ‘кошка’. Среди слов с нач. f- имеются некоторые названия частей тела: frons, tis f ‘лоб’, faux, cis f ‘глотка’, ‘горло’. Изолированность слова нередко сочетается с другими моментами (в частности, со структурой корня), что делает мало вероятным принадлежность данного слова к индоевропейскому лексическому фонду; в качестве О значительной по количеству группе «изолированных» названий растений, не имеющих соответствий в других индоевроейских языках, см. (Ernout: 1965а).

примера И. М. приводит лат. focus ‘место для огня, очаг’5. Но наиболее удивительным является здесь слово для обозначения бедра, ляжки как человека, так и животного: femur, -inis n, древнее слово, относящееся к индоевропейскому типу имен с чередованием -r/n- в основе. Оно встречается на протяжении всей истории латинского языка, начиная с Плавта; его употребляли Вергилий и Цицерон, Цельс и Плиний. Латинский – единственный из индоевропейских языков, который сохранил это архаическое образование; из-за своей нерегулярности femur подвергалось различным контаминациям (род. п. femoris вместо feminis, им. п. femus у Апулея, Meт. 8, 31), и в конце концов нерегулярность склонения этого слова стала, очевидно, одной из причин его вытеснения более простым по образованию дублетом coxa, бытовавшим в народной речи. В романские языки femur не перешло (Ernout 1954: 142–143).

Тщательный и всесторонний анализ этой лексики приводит к весьма неутешительному для науки выводу: за редким исключением нет возможности определить источник происхождения «изолированных слов» в латинском, поскольку совершенно неизвестно, в какие языковые контакты, где и когда вступали предки латинян с момента своего выхода из индоевропейской общности и до заселения Лация во второй половине 2-го тысячелетия. Несмотря на то, что земледелие и скотоводство искони были основой древнеримской экономики, в сфере сельскохозяйственной лексики содержится также немало «изолированных» слов, возможно, заимствованных латинянами Нач. лат. f- в словах индоевропейского происхождения выводится из звонкого придыхательного (bh-, dh-, guh-), но индоевропейские корни с начальным звонким придыхательным не оканчиваются глухим смычным (Тронский 1953: 114); поэтому форма корня *bhok- в focus не может считаться нормальной индоевропейской, её нельзя сблизить с арм. boc ‘пламя’, равным образом изолированным словом. Латиняне сближали focus ‘домашний очаг’ с foveo ‘греть, согревать’, что с точки зрения «народной» этимологии представляется вполне естественным (EM: 243). Лат. fenestra, ae f ‘окно’ также относится к разряду «изолированных» слов.

у тех народов, с которыми они столкнулись во времена своих странствий. Эта иноязычная лексика неизвестного происхождения тем не менее пополнила словарный фонд латинского языка, став его неотъемлемой частью.

Земледельческие термины, как и отдельные элементы словарного состава, относящиеся по преимуществу к названиям растений и животных, по наблюдениям лингвистов, заимствуются легче всего. Вместе со словами сельского обихода заимствовались и включались в словообразовательную систему латинского языка многие типично «сельские» суффиксы (выражение И. М. Тронского), не имеющие надежных соответствий в других индоевропейских языках (-go, -go, -go; -tum, -ctum, весьма продуктивный суффикс -tum и др.). Проявляя особенную тонкость и глубину анализа латинского материала, И. М. Тронский показывает, что сельский элемент наложил неизгладимый отпечаток на весь словарный состав латинского языка, отразившись в семантике слов, получивших в позднейшей жизни Рима, особенно в первые века республики, самые разнообразные абстрактные значения, благодаря чему эти слова перешли из специального языка в язык общенародный.

Несколько страниц своих «Очерков…» И. М. Тронский посвящает рассмотрению того вклада, который сделали в латинскую лексику другие языки: близкородственный сабинский, представитель оскской группы италийских языков, загадочный по своему происхождению этрусский и, самое главное, греческий, который «явился основным источником обогащения латинской лексики иноземным материалом в течение ряда столетий»

(Тронский 1953: 125). За немногими исключениями «сабинизмы» также оказываются сельскими словами: это названия животных, работников, которые ухаживают за скотом; названия сельскохозяйственных орудий и растений. Сабинский элемент отмечен и в культовых словах. Что касается этрусского влияния, то, по замечанию И. М. Тронского, за исключением ономастической системы, следы лексических заимствований в латинском можно обнаружить в двух областях: (1) административной и культовой; (2) в сфере ремесла, торговли, театра, гладиаторских игр, т.е. в сфере городской цивилизации, терминов которой так недоставало Риму для отображения новых условий жизни и мышления. Определенное указание на этрусское происхождение дают и суффиксы существительных -na, -ena, -ina, -enna, -enas и др. Через этрусское посредничество осуществлялось вначале знакомство Рима с греческой культурой и языком. Основное внимание И. М. Тронский уделяет греческим заимствованиям раннего периода (до III в. до н. э.); они образуют семантические групп слов, связанных с обозначением бытовых реалий, а также с терминологией ремёсел, торговли, транспорта, морского дела.

Последние страницы раздела «Лексика» И. М. Тронский посвящает доказательству того положения, что в конечном счёте не иноязычная лексика обеспечивала развитие латинского языка, а использование его собственных внутренних ресурсов.

Автор выявляет те языковые средства, с помощью которых латинский, преодолевая patrii sermonis egestas «бедность родного языка», о которой неоднократно говорит Лукреций («De rerum natura», I 832 и др.), и недостаток «отвлечённой силы»

(выражение И. М. Тронского, c.131), создаёт свою лексику для обозначения абстрактных понятий, отвечающую новым потребностям духовной жизни Рима. В латинском языке имелось уже немалое количество суффиксов для образования имен с отвлечённым значением (-ti, -ts, -ts, -tdo, -itia, -ra, не считая малопродуктивных в историческое время -la, -mnia и т. п.), но они были недостаточно дифференцированы. Впоследствии суффикс -ti, сравнительно редко встречающийся в архаическую эпоху, стал наиболее употребительным для образования отглагольных имен и дал невиданный всплеск продуктивности к началу II в. н. э. Расширение словаря шло и за счёт приобретения абстрактных значений существительными с конкретным значением; количество последних, например, для обозначения земли, воды, жилища, злака, было весьма значительным по сравнению с отсутствием специальных слов для выражения отвлечённых понятий, даже для таких, казалось бы, обычных, как воздух, климат, полугодие. Как известно, лексическое богатство языка определяется не только количеством лексем, входящих в его словарь, но также количеством значений, присущих каждому слову. Новое в языке может выражаться путём качественной трансформации уже наличных единиц, и латинский язык в полВведение ной мере использовал эту возможность, нередко передавая отвлечённые понятия через наименования конкретных предметов.

Одним из оригинальных средств расширения словарного состава латинского языка было «чрезвычайно широкое употребление уменьшительных слов» (там же: 135). Диминутивы могли иметь экспрессивную окраску, например, ласкательную в семейной лексике – fraterculus ‘братец’, uxorcula ‘женушка’. Однако в огромном большинстве случаев уменьшительные слова лишены дополнительного семантического оттенка; так, в сельской лексике, где их количество необычайно велико, они служат для наименования растений и их органов: cpa ‘лук’, уменьш.

ce–pul(l)a, cepolla, cipulla, cibulla; capsella ботан. ‘пастушья сумка’ (от capsa ‘коробка, ящик’); flos ‘цветок’ – уменьшит.

flosculus (-um), floscellus (-um); животных и частей их тела (mu–sculus ‘мышка’, porcellus, porculus ‘поросенок’, regulus ‘пчелиная матка’ и пр.). Аналогичные явления наблюдались и в области прилагательных. Так, у Плавта насчитывается около уменьшительных форм: grandis ‘большой’ – grandiculus ‘довольно большой’, ‘немалый’, mendcus ‘крайне бедный’, ‘нищий’ – mendculus ‘нищенский’. Утрата словом экспрессивности нередко приводила к ее подкреплению новыми суффиксами.

Поскольку эти процессы были характерны для латинской народной речи, многие диминутивы, вытеснившие первоначальные образования, со временем перешли в романские языки. Аналогичные явления происходили и в сфере прилагательных. Не осталась неизменной и глагольная система: в целях большей выразительности, например, для обозначения интенсивности или повторяемости действия, всё чаще употребляются образования с суффиксами -tare/-sare, заменяющие собой простые глаголы.

Обилие нечетко разграниченных синонимов является еще одной характерной чертой латинской лексики архаического периода, в первую очередь – древнеримских сакрально-юридических текстов. Причины развития подобной синонимии могли быть весьма различными: принадлежность разным языковым сферам, разным социальным группам, разным диалектам;

синонимию создавало и недифференцированное употребление суффиксов (senecta, senectas, senectus ‘старость’).

В последней главе «Очерков» автор очень кратко отметил характерные черты, свойственные живой латинской речи III–IV вв. н. э., в том числе и в сфере лексики (тяготение к экспрессивным словам, интенсивным формам глаголов, глаголам с префиксами, к уменьшительным именам). В русле этой же тенденции находит своё объяснение тот факт, что более полновесные синонимы вытесняют слова малого объёма (homo ‘человек’ вместо vir, bucca ‘рот’ вместо os), не вошедшие в романские языки.

Таким образом, в сравнительно небольшом по объёму очерке И. М. Тронский дал комплексный анализ латинской лексики архаического периода – от ее истоков до начала классической эпохи, а иногда и с выходом в романские языки, наметив пути её развития и те способы, с помощью которых архаическая латынь из языка аграрного населения древней Италии постепенно превратилась в высокоразвитый литературный язык, отвечающий насущным потребностям усложняющегося римского общества.

Cохраняя и развивая тенденции исследования латинской лексики, намеченные в «Очерках» И. М. Тронского, мы предлагаем в нашей книге рассмотрение отдельных тематических пластов латинского словарного состава с учётом новых достижений в индоевропеистике, полученных за более чем полувековой период времени, прошедший после выхода в свет труда И. М. Тронского.

ЛАНДШАФТНАЯ ЛЕКСИКА

Ареальные связи латинской лексики (на материале терминов ландшафта) Особый интерес к терминам ландшафта при изучении географической терминологии того или иного языка обусловлен тем, что ландшафт является наиболее важной характеристикой среды обитания народа – носителя данного языка. Термины ландшафта, имеющиеся в данном языке, косвенным образом могут свидетельствовать о том, жил ли этот народ на данной территории изначально или он пришёл сюда из других мест с иным ландшафтом и эта перемена среды обитания определённым образом отразилась на обозначении элементов ландшафта в его языке.

Древнее представление о видимом мире как единстве двух твердей – земли и неба, их парное противопоставление, известно из фольклора (см. Иванов, Топоров 1965: 100). Отражением такого восприятия является общность армянских названий земли, erkir, и неба, erkin, образованных от одного корня, армянского числительного erku ‘два’ (< и.-е. *duuо/*duei) (Ачарян 1971–1979) и единого суффикса -n/r-. В латинском языке, как и в других индоевропейских языках, обозначения неба и земли разъединены, противопоставлены. Одно из латинских названий земли, humus, -i f 1, что значит именно ‘земля как Женский род существительных, обозначающих землю, – humus, tellus, связан вероятно с представлением о её плодотворящей силе (Тронский 2001: 317).

нижняя сфера, область’, сохраняет несомненно древнее противопоставление земли и неба, поддержанное другими родственными образованиями, напр. hum ‘на земле’, humilis ‘низкий’, применительно к ландшафту ‘низменный’ или ‘расположенный на низменности’, умбр. hondra ‘внизу’, hondomo (abl.) ‘находящийся в самом низу’, оск. huntrus ‘nfers’ (об умерших). Лат.

humus f ( valeat ‘поместье крепко хорошей землёй‘.

Таким образом, solum относится и к слою сельскохозяйственной лексики, имеющему специфические особенности. Уже из значений solum явствует, что в основе слова заключено представление о плоской поверхности (как и в tells), о чём свидетельствуют и значения производного solea – ‘сандалия’, ‘подошва копыта’, ‘вид камбалы (плоской рыбы)’. Этимологи считают (ЕМ: 634; ЭСРЯ: 3, 596), что латинскому solum родственно праславянское *selo ‘пашня’, совпавшее фонетически в вост.слав. и ю.-слав. языках с *sedlo ‘поселение’, которое лишь в зап.-слав. (чеш. sdlo ‘местонахождение, сидение’, seldk ‘крестьянин’, др.-польск. siodak то же, в.-луж., н.-луж. sedak то же) можно отличить от *selo. Приведённый ряд зап.-слав. слов связан с *sed- ‘сидеть’ (ср. гот. sitls ‘сидение, кресло’, лат. sella ‘сидение’ < *sedl). Напротив, прасл. *selo ‘пашня’, как, следовательно, и лат. solum ‘земля, почва’, родственны лит. salа ‘остров’, гот. saliwos множ. ч. ‘приют, жилище’, др.-в.-н. sal ср. р.

‘дом, жилище’, лангобард. sala ‘двор, дом’. Не может быть никакого сомнения в неразрывной связи, взаимозависимости таких понятий, как ‘селиться’, ‘оседать (на земле)’, ‘возделывать/пахать землю’; поэтому приведенную этимологию латинского solum с этой точки зрения можно считать вполне убедительной. Наличие кельтского материала в приведённых соответствиях дало бы возможность с полным основанием отнести появление лат. solum и соответствующих образований из указанных языков ко времени существования «древнеевропейских»

диалектов, то есть к сравнительно позднему этапу членения индоевропейского языка. Отсутствие кельтских данных в столь важной (с точки зрения истории материальной культуры) изоглоссе может иметь по-видимому несколько вариантов объяснения, исходящих от кельтологов. В отдельных романских Ареальные связи латинской лексики языках лат. solum нашло отражение именно в значении ‘земля’, ‘почва’ (ср. франц. sol, исп. suelo, порт. solo).

Так же как terra ‘земля’ этимологически связывается с основой *ters- ‘сушить’, так и существ. ridum, -i n ‘суша, сухое место’ обнаруживает несомненную связь с латинским глаголом reo– ‘быть сухим’. Возникновение ridum ‘суша’ скорее всего является результатом субстантивации прилагательного в таких сочетаниях, как ridum solum ‘сухая почва’. Как будет видно из дальнейшего изложения, субстантивация была довольно распространённым средством латинского языка7 как для обозначения отдельных элементов ландшафта, не имевших специальных названий, так и для создания синонимичных новообразований.

Этим средством широко пользовались поэты.

Завершая анализ латинских обозначений земли, мы можем констатировать, несмотря на отдельные трудности в объяснении фонетических и словообразовательных процессов в этой группе слов, что все латинские названия земли поддаются этимологизации на индоевропейском уровне. Никаких явных заимствований из других языков не обнаруживается. Однако «возраст» этих слов в латинском неодинаков. Один конец «оси времён», на которой располагаются рассматриваемые слова, уходит в отдалённое общеиндоевропейское прошлое (humus), другой конец локализуется в истории самого латинского языка (ridum).

От обзора названий земли обратимся к рассмотрению более конкретных терминов ландшафта – горы и её частей (вершина, склон, подножье), а также холма. Но прежде следует сказать несколько слов о характерных особенностях ландшафта Италии.

«В более ранний период (латинский) язык удовлетворялся различными заменами (в противоположность суффиксальному способу образования – А. Г.), субстантивируя средний род прилагательных» (Тронский 1953: 133–134). О других терминах ландшафта, образованных аналогичным путём, – aequum, arduum см. далее. Этот способ создания новых смыслов можно рассматривать как проявление принципа экономии языковых усилий.

Италия – преимущественно горная страна. На севере расположены Альпы с высокогорным сильно расчленённым рельефом. Монблан имеет высоту 4807 м. Южные склоны Альп круто обрываются к плодородной Паданской равнине. Большую часть полуострова занимают Апеннины (высота до 2914 м, г.

Корно). На юге Италии – действующие (Этна, Везувий) и потухшие вулканы. Нередки землетрясения8. Более подробные сведения о поверхности Италии можно почерпнуть хотя бы из книги «Языки Италии» Э. Палгрема (Pulgram 1958: 9). Италия – весьма гористая страна: равнины занимают лишь 1/5 её поверхности. За исключением центральной части равнины реки По и южной оконечности Апулийского плоскогорья (плато) холмы и горы всегда в пределах видимости крестьянина, возделывающего свои поля на равнинах и в долинах. Но чаще поля находятся на самих склонах.

Логично было бы предположить, что в случае, если италийские племена и на своей индоевропейской прародине (см.

Гамкрелидзе, Иванов 1984: 865) и на новом месте, после отделения от индоевропейской общности и миграции в Италию, жили в гористой местности, они должны были в определённой мере сохранить индоевропейскую систему обозначений гор и их частей, а также прочих терминов, связанных с гористым ландшафтом, при условии, что горы на их новой территории были такими же, как горы на прародине, или похожими на них.

Т. В. Гамкрелидзе и В. В. Иванов, определяя на основе лингвистической реконструкции лексики праязыка первоначальный ареал обитания носителей общеиндоевропейского языка, пришли к следующему выводу: «Первое, что можно утверждать с достаточной уверенностью относительно индоевропейской прародины, это то, что она представляла собой область с горным ландшафтом (курсив мой – А. Г.). Об этом свидетельствует прежде всего многочисленность индоевропейских слов, обозначающих ‘высокие горы’ и ‘возвышенности’» (там же: 866).

Наше последующее изложение будет посвящено сопоставлению реконструированной общеиндоевропейской и итаГеографический Энциклопедический словарь. М.: СЭ, 1983, с. 177.

лийской систем обозначения гор и их частей в целях выявления сходства и различия. Окончательные выводы исследования будут зависеть от результатов проведённого сравнения, в процессе которого будут учитываться как сохранение, так и утрата общеиндоевропейских терминов, а также наличие латинских новообразований и заимствований из других языков в данной сфере лексики.

В качестве общеиндоевропейского слова для ‘горы’, ‘вершины’ восстанавливается чередующаяся основа *Hek’°r-/ *Hk’°e/or- / *Hk’°r- (Гамкрелидзе, Иванов 1984: 665 сл.) на материале данных различных индоевропейских языков (хет.

hekur ‘вершина скалы, горы’, др.-инд. agra- ‘вершина’, ‘верх’, авест. ara- ‘вершина’, латыш. agrs ‘ранний’: и.-е. *Hek’°r-/;

греч. deirov" ‘холм’, ст.-слав. gora ‘гора’, болг. гора ‘лес’, прус.

garian ‘дерево’: и.-е. *Hk’°e/or- ; др.-инд. gir- ‘гора’, авест.

gairi- ‘гора’, алб. gur ‘скала, камень’, лит. giri, gre ‘лес’, латыш. dzira ‘лес’: и.-е. *Hk’°r), среди которых, весьма важно заметить, италийские, а кроме того, германские и кельтские, отсутствуют. В балтийских и некоторых славянских формах прослеживается семантический сдвиг ‘гора’ ‘лес’ ‘дерево’ (через промежуточную ступень ‘горный лес’), что объясняется условиями негористой местности, в которой оказались впоследствии носители балтийских диалектов. Кельтские языки с индоарийскими разделяют основу *-ont’-/*-nt’- ‘гора’, ‘скала’, ‘камень’, которую авторы цитируемого труда признают общеиндоевропейской по схеме диалектного членения. В периферийных диалектах обнаруживается ещё одна и.-е. основа в значении ‘гора’, ‘возвышенность’: *m(e)n-t[h] (авест. mati ‘предгорье’, лат.

mons, -tis ‘гора’, др.-брет. -monid, брет. menez и другие кельтские формы).

Связь лат. mns, -tis m ‘гора’ с глаголом mine ‘выдаваться’, ‘выступать’, ‘торчать’ была отмечена ещё Исидором (Origines 148,1). Другие дериваты от mine имеют весьма разнообразные значения, сохраняющие, однако, семантическую связь с глаголом: mentum, i n ‘подбородок’, monle, is n ‘ожерелье’ (ср. ст.-слав. монисто), mnae (plur.) ‘зубцы, выступы’.

яснимую связь между названиями элементов ландшафта и частей тела (гора – подбородок, шея), но переноса значений в данном случае нет (примеры такого переноса, или метафорического употребления, будут приведены ниже)9. Отсутствует в латинском и древнее индоевропейское представление об огромной высоте ’гор’, возвышающихся до небес, и о небе, мыслимом как ‘каменный свод’, и о ‘тучах’ и ‘облаках’ как ‘горах’; вряд ли применимо к латинским фактам заключение Т. В. Гамкрелидзе и В. В. Иванова о том, что в общеиндоевропейском ‘гора’ мыслится как ‘достигающая неба каменная громада’, вершина которой скрывается в ‘тучах’ (Гамкрелидзе, Иванов 1984: 670). Утрачена и сохранившаяся в других индоевропейских языках древняя традиционная связь между названиями ‘бога грома’ и ‘дуба’, ‘скалы’, ‘камней’ (ср. там же: 613– 615), что косвенным образом должно свидетельствовать и об изменениях в религиозных верованиях латинян.

Разветвлённая индоевропейская горная лексика включает ещё одно слово, образованное от корня *k[h]el- со значением ‘гора, возвышенность’, оставившее рефлексы в «древнеевропейских» диалектах, а также в анатолийском и греческом, что удостоверяет общеиндоевропейский характер реконструируемого слова (там же: 669): хет. kalmara ‘гора’, лат. collis ‘холм’, ср.-ирл. coll ‘глава’, др.-англ. hyll, англ. hill ‘холм’, др.-исл.

holmr ‘островок’, лит. klnas ‘гора’, лтш. klns то же, ср. ст.слав. elo ‘чело, лоб’, греч. kolwvnh ‘пригорок’, ‘холм’. Для латинян понятие холм отнюдь не было пустой абстракцией. Климатические и почвенные условия заставляли их группироваться по холмам, где они образовывали посёлки или города, т. е.

места, где можно было бы укрыться от нападения; такой «город» становился центром окрестной территории, «поля» (ager), бывшего средоточием двух основных видов хозяйственной деятельности латинян – земледелия и пастушества (Тронский 1953: 115).

Субстантив montna, -rum n ‘гористые места, горные области, нагорья’ передавал значение собирательной множественности.

Ареальные связи латинской лексики Лат. collis, -is m ( (по)рождать’: Acc.

О семантическом отдалении префиксов, совпадающих по форме с предлогами (con-, prae-, per-, sub-) и об их превращении в омонимы говорится только применительно к именному словосложению (Тронский: 375). Аналогичный процесс мог происходить и в глагольном словосложении, однако вопрос о семантических изменениях глагольных префиксов, возникших из предлогов, в книге И. М. Тронского не освещается.

Кажется, мы имеем всего один пример употребления obaro в тексте:

Liv. 23. 19. 14 cum hostes obarassent quidquid herbidi terreni extra murum erat ‘когда враги вспахали полосу травянистой земли за городской стеной…’ (см. с. 53).

Обзор префиксальных образований с глаголом sero trag. 115 quod beneficium20 haut sterili in segete, rex, te obssse (стяженная форма inf. perf. вм. obsvisse) intelliges ‘поскольку, царь, ты понимаешь, что благодеяние посеял ты не на бесплодной почве’; Plaut. Epid. 557 tun is es qui per voluptatem tuam in me aerumnam obsvisti gravem ‘не ты ли тот, кто ради удовольствия причинил мне cтоль серьезное беспокойство?’21.

Но более всего подверженным самым разнообразным метафорическим переосмыслениям оказалось причастие obsitus, что, в соответствии с вышеизложенным, характерно и для других причастий перфекта как от глагола sero, так и сложных с ним. В сочетании с аблативом причастие оbsitus ‘посеянный, посаженный’ получает ярко выраженное результативное значение ‘заросший, поросший чем-либо’, откуда стандартная метафора оbsitus aevo22 ‘престарелый’ (Verg. Aen. 8. 307 rex obsitus aevo ‘престарелый царь)’, хотя довольно часто это причастие встречается и в сфере растительности (примеры многочисленны): Liv.

21. 54. 1 rivus … circa obsitus palustribus herbis ‘ручей, обросший по обе стороны болотными травами’; Сurt. 6. 6. 23 rupes … Cp. Cic. Exil. 2 serere beneficium, ut metere possis fructus ‘сеять благодеяние, чтобы можно было пожать плоды’: здесь в аналогичном образном выражении употреблен простой глагол sero.

Уловить разницу между индивидуальным образным и стандартным метафорическим употреблением целой синтаксической конструкции весьма непросто; точные критерии разграничения здесь вряд ли существуют. Не всегда можно с достоверностью утверждать, что образное употребление стерлось, стало привычным и общеупотребительным; ср.

напр., Plaut. Men. 1012 hisce…sementem in ore faciam pugnosque obseram ‘а этим…я физиономии засею и кулаков насажаю’.

По-видимому, только у народа, для которого земледелие было главным занятием, могло родиться такое образное выражение: человек, засеянный годами, как пашня семенами. Возникновение подобных сравнений лишний раз свидетельствует о тесном взаимодействии человека с миром природы: так, многие соматизмы метафорически употреблялись для обозначения органов растений (см. раздел «Роль метафоры в ботанической терминологии и номенклатуре»); в данном случае, напротив, образ, заимстовованный из сферы растительности, перенесен на человека.

multis arboribus obsita ‘скала, заросшая многочисленными деревьями’; Sen. Oed. 277 artis obsitum dumis iter ‘путь, заросший густыми зарослями’, Арul. Met. 4. 26 domus tota lauris obsita ‘дом, весь заросший лавровыми деревьями’. Другие примеры на метафорическое значение: Ter. Eu. 236 pannis annisque obsitum ‘оборванный и дряхлый’, букв. ‘тряпьем и годами обросший’ (такое же употребление характерно для consitus); с результативным значением: Ovid. Met. 4. 725 terga cavis super obsita conchis ‘спины, обросшие сверху полыми раковинами’. Пример из словаря Феста: Fest. p. 210 M pdibus obsitum … Titinius pdicosum appellat ‘кишащего (букв. усеянного) вшами Титиний называет pdicosum’. Создается впечатление, что причастия перфекта, адъективируясь, начинали жить своей особой жизнью, с наибольшей легкостью утрачивая первоначальный смысл и приобретая новые переносные значения. Производных с префиксом оb- от smino в словарях не обнаружено.

Имеются образования от глагола sero и с другими префиксами, однако они не столь широко употребительны, как выше рассмотренные. Таков глагол assero (< ad ‘к, у’+ sero), которому префикс придает дополнительный оттенок, указывающий на локальную ограниченность действия: ‘сеять, сажать подле, возле, вблизи, около, поблизости’. Примеры употребления этого глагола находим уже у Катона: Cato Agr. 32. Arbores facito uti bene maritae23 sint, vitesque uti satis multae asserantur ‘пусть деревья будут увиты лозами и лоз возле них будет достаточно посажено’. Перфектное причастие assitus в значении ‘посаженный возле’ встречается и у Катулла: Catul. 61.

102 velut assitas vitis implicat arbores ‘как обвивает лоза посаженные вблизи деревья’, и у Горация: Hor. Epist. 2. 2. populus assita certis liminibus ‘тополь, посаженный у межи’.

Пример употребления assitus Варроном (Var. R. R. 1. 16. 6 ut Arbores maritae ‘деревья с подвязанными к ним лозами’ (прил.

maritus ‘брачный, супружеский’); cp. Hor. Epod. 2.10 adulta vitium propagine / Altas maritat populos ‘сoчетает высокие тополя с окрепшими отводками лоз’. Cм. прим. 13 об одухотворении, очеловечивании природы римскими земледельцами и поэтами.

Обзор префиксальных образований с глаголом sero vitis assita ad holus facere solet ‘как лоза, посаженная рядом с капустой, обыкновенно делает’24) интересен тем, что предлог ad при вин. п. объекта поддержан здесь глаголом с соответствующим префиксом ad-. Этим единственным и вполне конкретным значением ограничивается семантика assero.

Точно так же в глаголе intersero ‘сажать между или среди’ префикс inter- сохраняет исконное локативное значение предлога inter25 ‘между’, как явствует из весьма немногочисленных примеров: Col. R. R. 3. 16. 1 malleolus ordinariis vitibus interserendus ‘саженец следует сажать среди обычных лоз’. В двух стихах из поэмы Лукреция соседствуют субстантивированные причастия intersitа и obsitа (nom. plur. n): Lucr. 5. omnia, quae pomis intersita dulcibus ornant / Arbustisque tenent felicibus obsita circum26 ‘все то, что красуется, посаженное среди сладких яблонь, и что окружает засеянное плодоносными кустами со всех сторон’. Eще пример из Манилия (автор Astronomica, начало I в. н. э.): 5. 242 segetem … interseret uvis ‘он посеет хлеб среди виноградных лоз’. Перфектное причастие intersitus иногда воспринималось как снабженное префиксом причастие situs ‘находящийся, расположенный, лежащий’ от глагола sino, что влияло и на изменения в семантике intersitus, получившего значение ‘помещенный между’ (аналогичное смешение наблюдается в причастии dissitus, см. ниже dissero). В «Апологии» Апулея встречается глагол intersmino в переносном значении ‘рассеивать’: Ap. 40 sunt plurima (remedia) cum in aliis omnibus rebus Употребление слова широкого значения holus ‘зелень’ в качестве названия одного из видов овощей – капусты (обычно brassica) впервые отмечено у Варрона (Andr 1956: 164). Cоседство лозы с капустой было нежелательным: оно делало лозу менее плодоносной.

Inter относится к числу предлогов, не имеющих наречного употребления; однако Веррий Флакк, автор De significatu verborum, употребляет inter как наречие (Тронский 2001: 389).

Здесь circum ‘вокруг, кругом’ – наречие; при наличии множества разнообразных глагольных образований с префиксом circum- производное circumteneo в латинских текстах не засвидетельствовано. О circumsero см. ниже.

…interspersa et intersminata, tum etiam nonnulla in piscibus ‘есть многие (лекарства), которые распространены и рассеяны во всех прочих растениях, а некоторые также и в рыбах’.

Глагол dissero, svi (редко serui), situm, erere ‘сеять, рассеивать (cемена злаков, трав) на некотором расстоянии, с интервалами, рассаживать (саженцы деревьев)’ образован с помощью префикса dis-, не имеющего соответствующего предлога27. Примеры из трактатов Варрона: Var. L. L. 6. 64 ut holitor disserit in areas sui cuiusque generis res ‘как огородник рассаживает разнообразные овощи на своих полях’; R. R. 1. 23.

6 Nam et in recentibus pomariis dissitis sminibus … ‘Ведь и в молодых садах, рассадив (или расположив – смешение с situs) по порядку саженцы…’; также у Колумеллы: Col. R. R. 11. 3. disseritur (о латуке); у Цезаря: B.G. 7. 73. 9 taleae …in terram infodiebantur mediocrbusque intermissis spatiis disserebantur ‘саженцы закапывались в землю и рассаживались с небольшими промежутками’. У Лукреция перфектное причастие dissitus употреблено в переносном значении: 3. 143 сetera pars animae per totum dissita corpus ‘прочая часть души рассеяна всюду по телу’.

У Апулея dissero приобретает значение ‘распределять’: Met. 6.

10 separatim…distributis dissitisquе generibus sminum ‘разделив и распределив разные виды семян’. Наряду с dissero возник глагол dissmino28, употреблявшийся не только в конкретном, но и в абстрактном значении ‘распределять, распространять, рассеивать’: Рlin. N. H. 9. 62 inter Ostiensem et Campaniae oram sparsos (scaros)29 dissminavit ‘на побережье между Остией и Кампанией он развел скаров’; (о нематериальных объектах): Cic. Catil. 4. «В некоторых случаях предложный префикс уже не употребляется в латинском языке самостоятельно» (Тронский 2001: 375, 391). Исчезновение из конкретного языка предлога или наречия было наиболее обычным методом морфологической изоляции префикса. Префикс disозначал разделение, разъединение.

Согласно Тезаурусу (ThLL t.V, 1 fasc. III, c. 670) глагол desero в своих значениях совпадает с dissero, соответственно desemino с dissemino.

Scarus (греч.) – рыба, водившаяся лишь в восточных водах Средиземного моря и высоко ценившаяся римскими гастрономами.

Обзор префиксальных образований с глаголом sero Latius opinione dissminatum est hoc malum ‘это зло распространилось более широко, чем полагали’; Fro. Aur. 2 p.126 virtus integra … exorta est et radiis dissminata ‘безупречная добродетель возникла … и распространилась подобно лучам’. Для обозначения процесса действия возникло сущ. dissminatio ‘(широкое) распространение’: Apul. Met. 11. 30 nec extimescerem malevolorum dissminationes ‘я бы не побоялся увеличения числа недоброжелателей’.

Глагол prsero имеет необычную форму перфектного причастия prsatus, без перехода сeрединного краткого гласного а > i. Это свидетельствует о том, что форма причастия возникла в то время, когда процесс качественного изменения гласных в серединных и конечных слогах уже завершился30. Ни одно из значений рr-, которые можно отметить у других глаголов с этим префиксом (‘вперед; для, в пользу’), не подходит для глагола prsero, который как земледельческий термин означает ‘производить (хлеб) благодаря посеву’, то есть этот глагол имеет явно результативное значение: впрочем, пример всего один у Лукана, автора I в. н.э.: Luc. 4. 411 non prserit ullam flava Ceres segetem ‘златокудрая Церера не производит никакого посева’. Значительно чаще встречается иное, переносное значение, не чуждое другим префиксальным производным от глагола sero – ‘(по)рождать, производить’ (в физическом смысле – отпрысков, потомков): Apul. Pl. 11 sunt qui Platonem augustiore conceptu prsatum dicunt ‘есть люди, которые говорят, что Платон имеет высокое (священное) происхождение’; Apul. Mun.

12 Aquilonum genus ex aere prsati (venti) ‘(ветры), породившие из воздуха род Аквилонов’; Maur. 23. 90 versus ex iambis prsatus ‘стих, состоящий из ямбов’. Глагол prsero ‘производить’ мог приобретать и более абстрактный смысл, трансформируясь в ‘развивать’: Grat. 9 (homines) contiguas didicere ex artibus artes prserere ‘(люди) привыкли, что от одних искусств происходят (развиваются) смежные искусства’. Наряду с prsero существовал глагол prsmino, имевший только абПроцесс изменения гласных в серединных слогах закончился к концу III в. до н. э.

страктные значения ‘производить, возбуждать’: Cic. De orat. 3.

61 prsminatae sunt quasi familiae dissentientes inter se ‘были возбуждены, словно семьи, живущие в раздоре’; Man. 1. 90 ex aliis alias (artes) prsminat usus ‘из одних искусств опыт порождает другие’. У Тертуллиана (Dig., II в. н. э.) ‘продолжатель рода’ назван prsminator. Словарь Эрну и Мейе дает prsator, ris m ‘творец, создатель’ и prsatrix f, с пометой «поздние по греч. provgono" ‘раньше родившийся, старший, предок’».

В глаголе resero, svi, –, erere – другой «чистый» префикс, re-, который, как и dis-, не употребляется в качестве самостоятельного предлога31, обозначает повторное, возобновляющееся действие – ‘засевать, засаживать (землю) снова’; форма причастия перфекта не зафиксирована. По поводу прилагательного restibilis Варрон пишет в своем сочинении «О латинском языке»: Var. L. L. 5. 39 ager restibilis …qui restituitur et reseritur quotquot annis ‘restibilis называется поле, которое из года в год обрабатывается и засевается заново’; Col. R. R. 4. 22.

8 altera (vinea) funditus exstirpanda et reserenda (erit) ‘другой виноградник следует выкорчевать целиком и засадить заново’.

Глагол resmino встречается только однажды в поэтическом тексте: Ovid. Met. 15. 392 (о птице феникс) una est, quae reparet seque ipsa resminat ‘есть одна (птица), которая сама возрождается’. Переносных значений у глагола resero не возникло.

Cловари для глагола subsero дают только формы настоящего времени и инфинитива; формы перфекта и страдательного причастия не зафиксированы. Значение глагола subsero в Оксфордском словаре трактуется так: to sow or plant as a replacement, что, по-видимому, эквивалентно русским глаголам с приставкой под- ‘подсевать, подсаживать’: Сol. R. R. 4. 15. nec mox vineam tum subseri, cum fructus capiendus est ‘и не подсаживают лозу в то время, когда надлежит собирать виноград’; Ulp. dig. 7. 1. 13. 2 qui vites non subserit ‘кто не подсаживает лозы …’. Глагол subsero, наряду с некоторыми Происхождение префикса re- неизвестно (Тронский 2001: 375).

Обзор префиксальных образований с глаголом sero другими, вероятно возник в сфере земледелия как технический термин с вполне конкретным значением и не получил дальнейшего семантического развития. Этот вывод можно отнести и к глаголу circumsero ‘засевать вокруг, засаживать’, где префикс circum- cохраняет значение предлога circum ‘вокруг, кругом’32;

как и у subsero, у circumsero отсутствуют формы перфекта и страдательного причастия. Ограничимся одним примером: Plin.

N.H. 21. 72 genistas circumseri alvariis gratissimum ‘лучше всего сажать дрок вокруг пчелиных ульев’.

К числу редко встречающихся префиксальных производных следует причислить также praesero и praesmino. Префикс prae-, относящийся к тому же корню, что и pr-, per-, может придавать глаголам пространственно-временное значение ‘впереди, вперед’ (ср. выше в разделе об insero – Cato Agr. 41. Praecidito ‘обрежь, отрежь, обруби’: здесь рrае- как наречие времени ‘сначала, прежде, предварительно’). Глагол praesmino имеет значения: 1. (конкретное) ‘ранее сеять’ (homines ex draconis dentibus praesminati Lact.) 2. (абстрактное) ‘закладывать основы, подготовлять’ (maiora sibi Amm.). Сущ. praesminatio, nis f ‘зародыш’ встречается в единственной цитате из Витрувия: Vitr. 2. 9. 1 quod in corpore praesminatio crescens … detrahit alimentum in se ‘так как зародыш, вырастая в теле, получает себе питание’. Столь же мало употребительны и поздно засвидетельствованные глаголы supersero, svi, –, ere = supersmino ‘заново сеять, совершать новый посев’, persero ‘сеять’ (у Сидония, V в. н. э.).

Особенность сircum-, в отличие от вышерассмотренных префиксов, в том, что он относится к числу префиксов, которые, функционируя и в качестве предлогов, в историческое время еще сохраняли наречные значения. Когда наречие, к которому восходит предлог, сохраняется наряду с предлогом, мы имеем, по большей части, продукт позднейшего, италийского, или уже собственно латинского развития (Тронский 2001: 390). Circum как наречие-предлог италийского и латинского происхождения восходит к застывшим падежным формам: circum (с вин. п.) ‘вокруг’ от circus, i m ‘круг’.

Заканчивая обзор префиксальных производных, образующихся от глагола sero ‘сеять’ и отыменного smino, подведем некоторые итоги. Прежде всего остановимся на формальной стороне этого типичного образца латинского глагольного словосложения. Следует отметить большое количество префиксов, участвующих в создании производных от sero (14), что в значительной мере связано с семантикой данного глагола, допускающей различные пространственно-временные уточнения (‘в’, ‘перед’, ‘у, возле’, ‘между’, ‘вокруг’, ‘под’, ‘прежде’, ‘ранее’, ‘снова’ и т. д.). Эти префиксы неоднородны по своему составу. Наиболее велика доля глагольных префиксов, совпадающих по форме с предлогами и не имеющих наречного употребления (ad-, com-, d-, in-, ob-, per-, pr-, prae-, sub-, inter-33);

с помощью этих префиксов образована основная масса префиксальных производных рассматриваемой группы (практически только два префикса из этой серии, ab- и ex-, не сочетаются с глаголом sero). Эти предлоги-префиксы, восходящие к наречным элементам, «принадлежат, по большей части, к числу унаследованных и засвидетельствованы также и в других ветвях индоевропейской языковой семьи» (Тронский 2001: 388)34.

Префиксы dis- и re-, не употреблявшиеся самостоятельно, также участвуют в образовании производных от sero глаголов.

Из числа предлогов, сохраняющих наречное употребление и выступающих в качестве глагольных префиксов (их всего десять35 – Тронский 2001: 391), только сircum- и super- были О наречном употреблении inter- у Веррия Флакка см. прим. 25.

Следует отметить, что способ морфологической изоляции префиксов за счет фонетического размежевания с предлогами не характерен для латинского языка (сom – единственное исключение), в отличие от германских языков (ср. др.-в.-нем. предлог ur- и префикс er-, предлог furi и префикс ver- и др.; (Срав. грам. герм. яз.: 3, 56–57)). В то же время процесс семантического размежевания латинских предлогов и префиксов, приводящий к семантическому выветриванию последних, у отдельных образований проявляется гораздо заметнее (префиксы com-, ob-, in-).

Вообще число латинских предлогов-наречий достигает 30, но большинство из них не употребляются как префиксы.

Обзор префиксальных образований с глаголом sero использованы для создания производных от sero глаголов.

Группа этих предлогов-наречий, как уже было отмечено (см.

прим. 32 к circumsero), представляет собой, по большей части, «продукт позднейшего, италийского, или уже собственно латинского развития». Обобщая, можно сказать, что глагол sero в полной мере использует широкие словообразовательные возможности, предоставленные ему разветвленной системой латинских префиксов.

Родственный и сходный в своих значениях с sero, но более «полновесный» по форме глагол smino, вытеснивший в романских языках своего архаического по образованию предшественника, сочетался с меньшим числом глагольных префиксов (7): засвидетельствованы insmino, pr-, dis- и re-, inter-;

поздние prae- и supersmino.

Нетрудно заметить, что рассмотренные префиксальные образования различаются между собой как по частоте употребления, так и по количеству производных от них36. Наиболее активными в том и в другом плане являются consero и insero, прочие префиксальные образования встречаются значительно реже и не имеют производных (obsero, assero, dissero) или представлены единичными и обычно поздними примерами (prsero и др.).

Употребительность в рассмотренной группе глаголов того или иного образования несомненно в первую очередь связана с его семантикой. Чем меньше ограничений, уточнений накладывает тот или иной префикс на значение глагола, то есть чем менее конкретизировано значение префикса и чем оно неопределеннее, тем свободнее и шире употребление самого глагола, тем быстрее идет процесс делексикализации префикса;

утрачивая собственное значение, такой префикс может стать грамматическим средством для выражения видового различия, Наличие префикса в составе существительного или прилагательного свидетельствует лишь о том, что оно было создано от префиксальной, в подавляющем большинстве случаев – от глагольной основы; реальным способом словообразования здесь является не префиксация, а суффиксация.

как это произошло с префиксом com-, не имеющим в consero значения совместности действия, свойственного предлогу cum.

Однако следует признать, что большинство производных от sero не утрачивают своих реальных значений и поэтому их префиксы не превращаются в чисто грамматические видовые признаки.

Анализ семантики рассмотренных глаголов показал, что все они (за исключением, может быть, prsero) cохраняют живую связь с первичным глаголом sero, во многом дублируя как его конкретные, так и абстрактные значения. Наряду с исходными земледельческими значениями ‘сеять/сажать’, ‘засевать’, возникло общее для ряда префиксальных производных результативное значение ‘(по)рождать, производить на свет’.

Только у глагола insero появилось новое, специфическое значение ‘прививать’. Кроме того, у глаголов получило развитие и чисто метафорическое употребление ‘сеять семена чего-либо, насаждать, разжигать’ (вражду, раздор, преступления и т. п., обычно с отрицательным оттенком). Как можно было заметить, более других глагольных форм переносному употреблению подвергались перфектные причастия, постепенно утрачивавшие глагольные признаки на пути превращения в прилагательные.

Типичным примером метафорического переосмысления являются словосочетания consitus (obsitus) senectute (aevo, annis), передающие значение прилагательного ‘старый’; insitus ‘привитой’ как прилагательное получило значение ‘врожденный, прирожденный, свойственный’. Подобные явления семантической деривации, основанной на метафорическом переносе значений, наиболее ярко свидетельствуют о делексикализации глагольного префикса (Смирницкая 2002: 13). Завершая исследование, можно констатировать, что группа «глагол sero и его производные» внесла заметный вклад в создание абстрактной латинской лексики.

ЛСГ снимать/убирать урожай (глагол meto) Лексико-семантическая группа убирать/снимать урожай После того как был детально исследован один из основных терминов земледелия – латинский глагол sero ‘сеять’ (его семантика, этимология, индоевропейские соответствия, производные слова, префиксальные образования и отражение в романских языках), показалось вполне логичным произвести таким же образом анализ другого термина соответствующей лексико-семантической группы – глагола meto ‘косить, жать, снимать/убирать урожай’. Sero и meto часто встречаются в одном контексте, так как они обозначают действия, между которыми в реальности существует неразрывная связь: первое действие неизбежно должно повлечь за собой второе, второе является следствием первого. Ср. высказывание Варрона: Var.

R. R. 1. 2. 5 Illic in semestri die, aut nocte, quem ad modum quicquam seri, aut alescere, aut meti possit? «как быть там, где полгода день, полгода ночь, как можно там что-то сеять, выращивать и убирать урожай?» Благодаря многовековому опыту земледельцев древней Италии, связь между севом и жатвой закреплена в пословичных выражениях, встречающихся у разных латинских авторов, например, ut sementem feceris, ita metes «как посеешь, так и пожнешь»1 (Cic. de Orat. 2. 261), mihi istic nec seritur nec metitur «мне здесь не сеять и не жать» (Plaut.

Epid. 265), примерно равное по смыслу русским выражениям «мне от этого ни тепло, ни холодно», «мне это безразлично».

Вероятно у любого народа, основным занятием которого некогда было земледелие, можно найти подобные образцы народной мудрости.

Среди основных глагольных форм meto, messui, messum, ere обращает на себя внимание редкая, очевидно вторичная форма перфекта со сдвоенным суффиксом -s- + -ui, возникшая в Cp. в английском: to reap as one has sown.

результате распространения перфекта на -vi (-ui): *mes-s-i2 > mes-s-ui (Тронский 2001: 286)3.

По единодушному мнению авторов этимологических словарей латинского языка (Вальде и Хофман, Эрну и Мейе) корень met- ‘косить, снимать урожай, жать’, кроме латинского, встречается только в кельтских языках: те же самые значения имеют ср.-брет. midiff, н.-брет. medi (Pedersen I 162). Кельтские соответствия прослеживаются и в производных словах: корн.

midil ‘messor’ (жнец), др.-ирл. meithleorai ‘messores’ (жнецы), ср.-ирл. meithel ‘группа жнецов’, с тем же значением др.-валл.

medel и т. д.4 Таким образом, в отличие от лат. sero ‘сеять’, имеющего надежные соответствия в нескольких ветвях индоевропейских языков (в хеттском, правда, с измененным значением;

определенно в германских, балтийских, славянских языках, но при отсутствии параллелей из индоиранских языков, греческого и армянского), лат. meto ‘жать’ следует рассматривать как изолированную итало-кельтскую изоглоссу5.

*mes-si < *met-s-i благодаря регрессивной ассимиляции.

Можно высказать предположение, что на присоединение второго суффикса к форме перфекта messui мог повлиять перфект s-vi от sero, поскольку эти слова принадлежали к одной лексико-семантической группе и нередко оказывались в ближайшем контексте.

Греч. ajmavw ‘косить, собирать урожай, жать’ и германские формы – др.-в.-нем. men, др.-англ. mwan ‘косить’, семантически близкие, но образованные иным способом, чем приведенные итало-кельтские формы, привлекаются названными этимологами не как точные соответствия, а скорее лишь для типологического сопоставления.

Иная точка зрения представлена в труде Гамкрелидзе и Иванова «Индоевропейский язык и индоевропейцы», где итало-кельтские и указанные германские соответствия авторы сближают с хет. mai-/miiaсозревать’, ‘расти’, ‘процветать’, med. ‘рождаться’, ср. др.-инд. mmte ‘зачинается’, ‘созревает’ (о плоде во чреве матери); ср. тох. В maiyya ‘сила’, maiwe ‘молодой’, – и на основе этих соответствий авторы реконструируют и.-е. *meH(i)- ‘созревать’, ‘собирать урожай’, ‘время созревания урожая’ (Гамкрелидзе, Иванов 1984: 691). Однако подобные сближения, по нашему мнению, нельзя считать вполне удовлетворительными как с точки зрения фонетики, так и семантики. Более ЛСГ снимать/убирать урожай (глагол meto) В значении ‘собирать урожай, жать’ (зерновые – пшеницу, ячмень) meto встречается уже у Плавта: Plaut. Poen. 1020 uti frumentum metat «чтобы жать хлеб» (или, конкретнее, пшеницу). Пример из дошедшего до нас во фрагментах одного сочинения Катона в сущности представляет собой пословицу, очевидно бытовавшую в речи земледельцев: Cato hist. 57 ubi hordeum idem iterum metit «когда тот же самый ячмень он второй раз жнет» (о бесполезном занятии); в его «Земледелии» meto, по-видимому, не встречается, ибо нет специального сюжета об уборке зерновых: «хозяевам того времени нечего было раccказывать о том, как пахать землю или пропалывать пшеницу» (Сергеенко 1950:

122), или, можно добавить, как ее жать. Напротив, Варрон в 1й книге своего трактата о сельском хозяйстве уделяет целиком 50-ю главу уборке зерновых; ограничимся здесь одним примером: Var. R. R. 1. 50. 3 messas spicas corbibus in aream deferre «сжатые колосья в корзинах сносить на ток»; отрывок из другой главы: R. R. 1. 37. 1–2: Quaedam faciunda in agris potius crescente luna, quam senescente. Quaedam contra, quae metas, ut frumenta… «Некоторые полевые работы предпочтительнее делать, когда луна прибывает, чем когда она на исходе, и наоборот, – например, убирать пшеницу». Речь может идти не только об уборке зерновых, но и других сельскохозяйственных культур или трав: Verg. Aen. 4. 513 falcibus … messae ad lunam … aenis herbae «травы, скошенные медными серпами при свете луны»; Саlp. Ecl. 2. 74 semper holus metimus «мы всегда снимаем близкой к истине представляется точка зрения О. С. Широкова, который считает, что индоиранский корень *me- ‘зреть, расти, процветать;

рождаться’ с распространением *-t- только в итало-кельтских языках получил значение ‘косить, жать’; в германских языках этот корень имеет другое распространение (Широков 1988 : 56). Ср. точку зрения Порцига: «Как бы ни представляли себе возникновение *met- из *me-, во всяком случае, это более поздняя форма корня. В балтийских и славянских языках в значении ‘жать’ повсюду употребляются слова с более общим значением ‘резать’; это же имеет место в некоторых германских языках». Порциг относит metere к ряду слов, отражающих древние различия в индоевропейском словообразовании (Порциг 1964:

152–153; 158).

урожай зелени»; Plin. N. H. 18. 257 faba metitur «бобы убирают».

Необычным выглядит употребление meto у Вергилия, когда речь идет о сборе винограда: Verg. G. 2. 410 primus devecta cremato sarmenta … postremus metito «прежде сожги вывезенные лозы, затем собирай (виноград)». Так же, как при глаголе sero, встречается при meto и figura etymologica: sero semina «сеять семена»

– meto messem «жать жатву»: Plin. N. H. 17. 94 Baetica6 … uberrimas messes inter oleas metit «Бетика собирает богатейшие урожаи между (посадками) олив». У Плавта figura etymologica является составной частью образных выражений: Plaut. Epid.

718 pro bene factis quom mali messim metas «когда за благие дела ты пожинаешь жатву зла» (то есть становишься жертвой неблагодарности) и Тrin. 33 Eorum licet iam metere messem maxumam «их (sc. дурных нравов) можно уже снимать великую жатву»7. Возможно и метонимическое употребление meto, когда объектом глагольного действия становится не выращенный продукт, подлежащий уборке, а сама земля, поле и т.п., давшие продукт: Col. R. R. 2. 12. 6 iugerum agri eius…metit unus «один югер этого поля (люцерны) убирает один (человек)». Отмечено и абсолютное, безобъектное употребление meto: Plaut. Mer. tibi occas, tibi seris, tibi item metis «для себя ты боронишь, для себя сеешь и для себя самого жнешь» (очевидно, в метафорическом значении трудиться ради собственной пользы)8.

Если считать значение ‘снимать урожай, жать’ основным для глагола meto, тогда его второе значение ‘отрезать, срезать’ следует рассматривать как производное, выходящее за рамки терминологического употребления исключительно в сфеВaetica – римская провинция в южной Италии.

Нельзя не отметить пристрастие Плавта к образным выражениям для угрозы избиения, которые он создает с использованием земледельческой лексики, – Men. 1012, Epid. 557. Еще Rud. 763 tibi messis in ore fiet mergis pugneis «будет тебе жатва на лице вилами кулачными».

Ср., например, последнюю строку из 31-ой строфы оды «Вольность»

А. Н. Радищева, выражающую ту же мысль: «себе всяк сеет, себе жнет».

ЛСГ снимать/убирать урожай (глагол meto) ре земледелия, хотя исторически могло быть и обратное: более общее значение срезать специализировалось в более узкое жать. В этом втором значении meto часто встречается у поэтов в самых разнообразных контекстах: Ovid. Fast. 2. 706 Tarquinius…virga lilia summa metit «Тарквиний сбивает палкой головки лилий»; Mart. 7. 95. 12 barba, qualem forficibus metit supinis tonsor «борода, которую цирюльник стрижет загнутыми ножницами».

Речь может идти о животных, срывающих на корм верхушки растений: Ovid. Am. 3. 10. 40 in silva farra metebat aper «кабан в лесу срывал злаки». Именно это значение позволяет поэтам использовать meto в чисто метафорическом смысле ‘скашивать, рубить (оружием в битве)’: Verg. Aеn. 10. 513 proxima quaeque metit gladio «все, что поблизости, косит мечом»; Hor. Carm. 4.

14. 31 Primosque et extremos metendo / Stravit humum «рубя (мечом) и первых и последних, он устлал землю (телами врагов)».

Перейдем к рассмотрению словообразовательных возможностей глагола meto в сравнении с sero. Для обозначения глагольного действия (nomen actionis) чаще всего употреблялось cyщ. messis, is f ‘уборка урожая, жатва’, отмеченное уже у Катона в главе, где речь идет о ритуале, предшествующем жатве:

Саto Agr. 134 Priusquam messim facies, porcam praecidaneam hoc modo fieri oportet «Перед жатвой следует предварительно принести в жертву свинью таким образом»; Var. R. R. 1. 27 Aetate fieri messes oportere «летом надлежит убирать урожай». Cущ.

messis привлекло внимание Варрона как грамматика, и в гл. 50-й своего сочинения о сельском хозяйстве он дает не одно, а два толкования этого слова, дополняя свои объяснения описанием разных способов жатвы на территории Италии, которые мы здесь опускаем: первый способ характерен для Умбрии, второй – для Пицена9: «Messis, в собственном значении этого слова, говорится о том, чт жнут (metuntur), чаще всего о пшенице Пицен (Picenum) – область в средней части Италии, примыкающая к Адриатическому морю; Умбрия – область в средней Италии, между Этрурией и Адриатикой.

(frmentum), и от meto образовано messis10». Третий способ жатвы применяют под Римом и во многих других местах; описывая его, Варрон дает другую этимологию messis: подрезают соломину посередине (stramentum medium), левой рукой ухватив ее верхушку: a quo medio messem dictam puto «поэтому, я полагаю, от medium ‘середина’ образовано messis ‘жатва’».

Насколько верно подмечено Варроном родство messis и meto, настолько же произвольным выглядит его второе объяснение11, хотя в принципе возможны случаи, когда слово имеет по крайней мере две этимологии.

Messis (< met-ti-s) относится к числу древних абстрактных отглагольных имен; впоследствии простой суффикс -ti-(s) на латинской почве был вытеснен расширенной формой -ti-on, с помощью которой образовано, в частности, имя действия satio ‘сеяние, сев’ от sero, наряду с sementis (semen-ti-s) ‘сев, посев’.

Подобно sementis, messis как обозначение ежегодно совершаемой в определенное время сельскохозяйственной работы могло употребляться в значении обстоятельства времени – per messem «во время жатвы», то есть летом: Var. R. R. 2. 11. 8 Oves hirtas tondent circiter hordeaceam messem «обросших шерстью овец Пользуясь современной лингвистической терминологией, можно сказать, что Варрон дает только «ближние» этимологии латинских слов, поскольку в центре его внимания находились вопросы, связанные с образованием вторичных (производных), а не первичных (непроизводных) слов (об этимологической теории Варрона см. раздел «Трактат Варрона “О сельском хозяйстве” (лингвистический аспект)».

В этой же 50-й главе Варрон дает еще несколько неудачных объяснений слов, имеющих отношение к жатве: он производит palea ‘солома’ от palam ‘открыто, явно’; для названия подстилки, сделанной из соломы, stramentum, он приводит также два толкования, поясняя, что первое из них – родство stramentum с глаголом stare ‘стоять’ – его собственное мнение, а другое, связывающее stramentum со stratus (от sterno ‘стелить’) – чужое; в действительности именно вторая версия правильнa. Следует подчеркнуть особый интерес Варрона к происхождению сельскохозяйственных терминов и сделанные им попытки объяснения этих терминов; см. раздел «О нескольких этимологиях Варрона (колос и его части)».

ЛСГ снимать/убирать урожай (глагол meto) стригут во время уборки ячменя»12. В хронологическом плане messis было синонимом annus ‘год’: Ovid. Ep. 6. 57 tertia messis erat … «третий год был…».

Меssis метонимически могло употребляться в значении ‘созревшее зерно (на корню или уже сжатое), урожай’. Один из советов Варрона рачительному хозяину (Var. R. R. 1. 13) – возведение постройки (nubilarium), под крышей которой он сможет разместить урожай (subicere messem) со всего поместья.

Обычно метонимическое употребление messis свойственно поэтам: Verg. G. 1. 49 illius immensae ruperunt horrea messes13 «от обильного урожая ломятся амбары»; Tib. 1. 5. 22 area dum messes sole calente teret «где под палящим лучом жатву (= урожай) молотят мою» (area ‘ток’); Verg. Aen. 1. 104 … ipsa suas mirantur Gargara messis «Гаргары сами изумляются своему урожаю»14.

Cовет Персия (Pers. 6. 25 messe tenus15 propria vive «живи вплоть до собственной жатвы», т. е. по средствам, ср. русск. по одежке протягивай ножки) вполне можно расценить как еще одно пословичное выражение, возникшее на базе земледельческой лексики. Сюда же примыкает широко известное изречение Овидия (Ovid. Ep. 16. 263): Аdhuc tua messis in herba est «твоя жатва пока зелена» (= ты далек еще от цели). Употребление В поэзии: Verg. Ecl. 5. 70 Ante focum si frigus erit, si messis in umbra / Vina novum fundam calathis Ariusia nectar «будь то стужа или жара (т. е.

лето, букв. жатва), я у очага или в тени в чаши лью новый нектар, ариусийские вина».

В «Георгиках» Вергилий употребляет messis также для обозначения сбора меда пчелами (Verg. G. 4. 231), и это не поэтическая вольность, поскольку в аналогичном значении messis отмечено и в трактате Колумеллы (Col. R. R. 9. 15. 8).

Гаргары – вершина горы Ида в Мезии; местность вокруг этой горы славилась изобилием зерна, получаемого без особых усилий (nullo cultu).

Предлог tenus (c Abl. / Gen.) ‘вплоть до’, не употребляющийся в функции глагольного префикса, не засвидетельствован вне латинского и возможно является застывшим падежом сущ. tenus ‘протяжение, веревка’ (ср. греч. tevno") (Тронский 2001: 390).

messis в военной сфере с метафорическим значением ‘жатва на поле брани’(о телах убитых) в текстах не отмечается.

Единственный раз встречается у Варрона в упомянутой выше 50-й главе форма messio, onis f ‘жатва’16 (cловообразовательный аналог satio): Var. R. R. 1. 50 Frumenti tria genera sunt messionis «существуют три способа жатвы пшеницы». В данном контексте Варрон не случайно употребил (или создал?) производное messio, существительное с более абстрактным значением, чем messis, обозначавшее конкретное действие или его результат. Форма messura, ae f ‘разрез, срез; урожай’, образованная вероятно по образцу cемантически сходного sectura ‘резание, рассекание’, засвидетельствована только в словаре Гесихия. У Светония упоминается Messia, имя богини жатвы, урожая. В глоссах засвидетельствован интенсивный глагол messo, -as (CGL II 327, 50), сохранившийся в романских языках.

Аналогично sator, oris m ‘сеятель’ с тем же суффиксом -tor образовано имя деятеля от meto – messor, oris m ‘жнец’:

Verg. G. 1. 316 cum flavis messorem induceret arvis / Agricola «когда на желтеющие нивы жнеца ведет земледелец»; Hor. Epod. 3.

4 O dura messorum ilia! «О железные желудки жнецов!»17. Одного из персонажей комедии «Пленник» Плавт образно характеризует как sator sartorque scelerum et messor maxume (Plaut.

Capt. 661) «сеятель, рыхлитель и особенно жнец преступлений».

Прил. messorius (met- + конглютинат -torius) ‘имеющий отношение к жатве или жнецам, жатвенный, уборочный’, подобно прил. satorius, образованному от sero по тому же типу, является определением к corbis ‘корзина’: corbulae satoriae ‘корзины с семенами’: corbe … messoria (Cic. Sest. 82) ‘в уборочной корзине’. Кроме того, это прилагательное уточняло назначение уборочного инструмента, серпа – falx messoria, поскольку словом falx, cis f обозначали самые различные режущие орудия для сельскохозяйственных работ: коса у Катона (Cato Аgr. 10. 3) – Форма messio встречается также в Вульгате; она перешла в романские языки наряду с messis.

Гораций имеет здесь в виду употребление чеснока, не подходящего для его изнеженного желудка, но безвредного для жнецов.

ЛСГ снимать/убирать урожай (глагол meto) falx fenaria, нож для резки соломы – falx stramentaria, садовый нож для подрезания виноградных лоз – falx vineatiсa. Среди железных инструментов, которые Катон советует покупать в Калах и Минтурнах18, он прежде всего называет серпы, falces (Cato Agr. 135. 1)19. По сообщению Колумеллы (Col. R. R. 2. 20) серпы для жатвы были весьма разнообразны по форме: с длинной рукояткой (f. verunculata), с концом, загнутым в виде клюва (f.

rostrata) или с зазубренным острием (f. denticulata). Однако falx в значении ‘серп’ могло употребляться и самостоятельно, без уточняющего прилагательного20. Серп был символом земледелия, ассоциировавшимся с Приапом, богом садов, полей и плодородия: Tib. 1. 1. 18 terreat ut saeva falce Priapus aves «Приап с грозно поднятым серпом, на страх птицам»21. У Вергилия в «Георгиках» есть строки о празднике, который устраивали незадолго до жатвы (Verg. G. 1. 348 – 350 neque ante falcem maturis quisquam supponat aristis … «чтобы никто ранее не подставлял серп под зрелые колосья»): тогда крестьяне в знак памяти о том, что в давние времена они питались желудями, несли венки из дубовых листьев и пели во время жертвенного пира посвященные жатве песни, сопровождая их неуклюжими движениями (motus incompositоs).

Калы – городок в Кампании, Минтурны – в Лациуме на границе с Кампанией.

По мнению М. Е. Сергеенко, отказ римлян от использования таких сельскохозяйственных орудий, известных в Галлии, как жатка и борона, был продиктован «умным и трезвым учётом особенностей италийского хозяйственного быта и склада». Жатка при климатических и почвенных особенностях хозяйства Италии принесла бы только непоправимый ущерб. Также не годилась и борона, которая разрушила бы на поле все гребни, на которых рос хлеб (Сергеенко 1974).

Напомним, что названия инструмента действия от глагола sero (типа сеялка) не имелось из-за отсутствия специального механизма, с помощью которого производился сев.

Термины земледелия обыгрываются и в любовной лирике: Ovid. Ars.

2. 322 sere, quod plena postmodo falce metas «сей, чтобы мощным серпом жатву потом убирать». Такой совет дается юноше, который хочет добиться внимания со стороны женщины.

Falx представлял собой по форме режущий инструмент с кривым, загнутым лезвием, находивший себе применение и как боевое оружие: 1. изогнутый меч 2. багор с серповидным крюком (falx muralis, falx navalis) 3. коса, прикрепленная сбоку колесницы или к ее колесам. Однако первичным значением falx очевидно следует считать ‘коса, серп’. Известны и уменьшительные формы этого слова: falcula (Cato Agr. 11. 4 falculas ruscarias X «небольших серпов для срезания колючек – 10»), falcicula (с Арнобия), получившие, кроме основных, значения ‘ноготь, коготь’. Сближение с falx поздно засвидетельствованного названия сокола – falco, onis m как птицы, имеющей загнутые когти, по мнению Эрну и Мейе, скорее всего является народной этимологией. Следует отметить производное образование falcarius, i m ‘кузнец, делающий серпы и косы’; один из кварталов Рима назывался по имени этих кузнецов (inter falcarios – Cic.).

Этимология falx остается неясной. М.Нидерман высказал предположение, что falx могло происходить из древнего италийского языка, возможно лигурийского, и, сопоставляя c сицил.

итал. *falcula, делал заключение, что falx методом десуффиксации было вторично произведено из этого итал. *falcula, интерпретируемого как диминутив (по образцу fax – facula и т.

п.). Эта версия встречает возражения со стороны Эрну и Мейе, поскольку по способу образования falx входило в группу существительных неясного происхождения, таких, как arx, calx, merx, и, по-видимому, не было производным; «во всяком случае, слово имеет неиндоевропейский вид, что не удивительно для названия инструмента», – заключают авторы этимологического словаря (EM: 214). Гамкрелидзе и Иванов приводят две основы для обозначения серпа: 1. основа *serp[h]-, представленная в хеттском, греческом22, осетинском, славянских и балтийских языках; для сравнения приводятся лат. sarpo ‘режу’23, др.-в.-н.

Греческий, помимо упомянутого здесь a{rph, имеет еще два обозначения серпа: drevpanon и krwvpion.

Лат. sarpo имеет техническое значение ‘подрезать лозу’: ср. P. F. р.

323 sarpta vinea: putata, i. e. pura facta, unde et virgulae abscisae sarmenta ЛСГ снимать/убирать урожай (глагол meto) sarf ‘острый, грубый’. В древнеиндийском основа *serp[h] в значении ‘серп’ заменяется производной от другой основы: др.инд. datram ‘серп’ (уже в Ригведе); 2. основа *k[h]erp[h]-; эта индоевропейская основа, связанная с уборкой урожая, характеризуется большей диалектной ограниченностью (греко-кельтогермано-балтийская) и, таким образом, не может считаться в этом значении общеиндоевропейской (Гамкрелидзе, Иванов 1984: 692). Как мы видим, лат. falx остается за пределами обеих групп.

В отличие от глагола sero, который характеризовался наличием большого числа префиксальных производных (14), образованных путем присоединения префиксов с различными пространственно-временными значениями, глаголов как старых, так и более новых, возникающих по мере развития латинского языка, глагол meto имеет в сущности всего два производных.

Dmeto, messui, messum, ere по своей семантике ничем не отличается от простого глагола. В значении ‘жать, убирать, снимать урожай’ этот глагол засвидетельствован уже у Катона:

Сato hist. 57 ubi hordeum dmessuit «когда он убрал (сжал) ячмень»; префикс de- в данном контексте очевидно придает глаголу интенсифицирующий оттенок завершенности действия; у Колумеллы – Col. R. R. 2. 20. 1 cum matura fuerit seges…celeriter dmetatur «когда зерно созреет, его следует быстро убрать».

Значение ‘косить’, также свойственное простому глаголу meto, сохраняется и в производном: Сol. R. R. 2. 18. 1 Fenum autem dmetitur optime ante quam inarescat «Лучше всего скосить сено до того, как оно высохнет». В этом отрывке префикс de- в глаголе скорее всего имеет комплексное значение, сочетая оттенок отделения, свойственный предлогу de, с завершенностью действия, выражаемой глагольным префиксом: скосить сено, т. е. срезать траву, очистить от нее землю. Перфектное причастие dmessus у разных авторов неоднократно встречается в составе конструкции ablativus absolutus: dmesso frumento «убрав пшеницу», dmessis segetibus «убрав посевы (сняв «подрезанная лоза, т. е. очищенная, поэтому и срезанные побеги называются sarmenta» (sarmen, inis n < *sarp-men).

урожай)»; наличие префикса de- в причастии перфекта также подчеркивает факт завершенности действия глагола. Объектом уборки могут быть не только зерновые, которые жнут, но и плоды, овощи, фрукты, цветы и даже мёд: Col. R. R. 11. 3. totiens rigari … debet, quotiens dmetitur (porrum) «(порей) следует поливать столько раз, сколько раз его срезают»; Рlin. N.

H. 12. 131 in prima lanugine dmetitur uva «виноградную гроздь срезают, едва появится (на ней) первый пушок»; Соl. R. R. 9. 14.

5 pariter et frumenta et favi dmetuntur «в одно время и хлеб жнут и соты вынимают из ульев»24. В сфере животноводства dmeto можно встретить, когда речь идет о стрижке овец: Col. R. R. 8.

13. 3 praestat (anser)…plumam, quam non, ut in ovibus, semel dmetere, sed bis anno…vellere licet «гусь лучше тем, что у него можно выщипывать перо дважды в год, а овец можно стричь ежегодно только один раз».

Метафорическое употребление в военной сфере характерно для dmeto в значении ‘срезать, отрубать’ так же, как и для простого глагола meto, напр. ferro caput dmetere (Sen. Ag.

987) «срубить голову мечом».

В целом исследование исходного глагола meto и его производного dmeto показало полное совпадение основных лексических значений этих образований как в прямом, так и в переносном употреблении. Отличие между ними лежит скорее в области грамматики. В производном глаголе префикс de-, c одной стороны, сохраняя значение предлога de, сигнализирует об отделении какого-то объекта, его устранении, с другой стороны, придает глаголу дополнительный оттенок завершённости действия, доведения его до конца.

Имя деятеля dmessor, oris m ‘жнец, косарь’ засвидетельствовано несколькими примерами только в Carmina epigraphica:

8. dmessor calami tunc ego primus eram «я был тогда первым резчиком тростника»; также dmessio, onis f – Capreol. epist. 2, p. 850 A – ante tempus dmessionis «до времени жатвы».

Глагол meto в подобном контексте (‘вынимать соты из ульев’) не встречается.

ЛСГ снимать/убирать урожай (глагол meto) Наличие производного meto, -ere ‘сжать, скосить полностью’ можно проиллюстрировать единственным достоверным примером из поэтического текста, где употребление этого глагола, возможно, было вызвано метрическим потребностями:

Hor. Epist. 1. 6. 21 ne plus frumenti dotalibus metat agris «чтобы не снимал больше хлеба в полях, полученных в приданое»25.

Возникает вопрос, почему столь сильно различается количество префиксальных производных, образованных от глагола sero, для которого характерна полипрефиксация (14), и образованных от meto (2). Оба эти переходных глагола входят в один лексико-семантический класс (земледельческая лексика), оба имеют эволютивный характер, обозначая длительное действие, действие как процесс. Тем не менее дополнительные уточнения, сообщаемые различными префиксами глаголу sero, главным образом пространственные, отчасти временные, совершенно отсутствуют у meto. Сев, сеяние зерновых, посадка плодовых деревьев и жатва, уборка, сбор урожая образуют по сути дела единый сельскохозяйственный процесс: сев – его начало, жатва – его завершение, финал, венчающий дело. Однако именно нахождение этих действий на противоположных полюсах единого трудового процесса и нашло отражение в языковой практике: заключенные в префиксах пространственно-временные характеристики, придаваемые глаголу sero (‘сеять в, перед, у, возле, между, вокруг, под; прежде, ранее, снова’ и т. д.), для значения meto все были несущественны26. Языковыми средствами необходимо было лишь подчеркнуть факт окончания Глагол praemeto встречается крайне редко – в значении ‘срезать, подрезать коротко’ (о волосах); cущ. praemetium было сакральным термином: в толковании Феста (praemetium, quod praelibationi causa ante praemetitur Paul. Fest. 319 по Словарю Вальде и Хофмана) этим словом обозначали предварительную (пробную) жатву; первые сжатые колосья преподносили Церере перед началом уборки урожая.

Следует принять во внимание не только отсутствие у meto производных с пространственно-временными префиксами, характерными для sero (in-, ob-, ad-, inter-, dis-, re- и др.), но и, напротив, отсутствие у sero производных с d- и - (ех-), имеющихся у meto.

процесса полевых, садовых и прочих сельскохозяйственных работ: эту функцию и выполнял глагол dmeto, где наличие префикса, как и в аналогичных сочетаниях с некоторыми другими глаголами, напр. decerpo ‘сорвать’ (при carpo ‘рвать, срывать’), deculco ‘растоптать’ (при calco ‘топтать’), delacero ‘растерзать’ (при lacero ‘терзать’) и др., указывало на то, что действие доводится до конца, реализуется полностью.

Поскольку глагол dmeto сохранил круг значений, свойственный исходному meto, и не развил новых собственных значений, можно заключить, что префикс de- в dmeto выполняет роль перфективирующего показателя.

Сопоставительный анализ глаголов meto и seco Сопоставительный анализ глаголов meto и seco Изучение значений отдельного слова относится к уровню микросемантики: рассмотрение этого слова как «ключевого» в его семантическом своеобразии на фоне других лексических единиц, выражающих сходные понятия, означает выход в макросемантику, семантическое поле1. В предлагаемое к рассмотрению семантическое поле, составляющие которого используются в латинском языке для обозначения столь важного в сфере сельского хозяйства понятия как уборка, сбор урожая (зерновых, трав, плодов, овощей и т. п.), помимо ключевого слова meto, входят глаголы seco, caedo, carpo, sarpo и некоторые другие. Сопоставление корпуса смыслов, выражаемых в целом перечисленными глаголами, в первую очередь парой meto – seco, позволит выявить как линии пересечения значений, так и семантические особенности каждого члена этой пары, их сходство и различие в сфере конкретных и переносных значений.

Данное исследование, возможно, позволит получить ответ на вопрос, имеем ли мы – с точки зрения истории латинского языка – сближение рассматриваемых лексических единиц в сфере семантики или, напротив, расхождение между ними.

В своем исследовании мы исходим из лексикографического толкования глаголов. Известно, что лексикографические толкования в разной степени субъективны: значения одних и тех же глаголов в разных словарях разграничиваются и описываются по-разному. Беря за основу систему значений глагола seco, представленную в Оксфордском словаре (OLD), мы тем не менее будем вносить в нее определенные коррективы.

В противоположность изучению грамматических классов слов (частей речи), имеющему вековые традиции, в том числе на материале латинского языка, исследование лексико-семантических классов слов стало актуальным сравнительно недавно.

Словарная статья seco, ui, tum, re2 в Оксфордском словаре включает 6 значений этого глагола. В качестве первого, главного и, следовательно, cамого употребительного выдвигается наиболее конкретное значение ‘разрезать, рассекать чтолибо ножом (или другим острым предметом), резать’3. Из этого толкования можно заключить, что seco является переходным глаголом (наличие при нем объекта, на который направлено действие), обозначающим действие, выполняемое с помощью определенного вспомогательного предмета. Однако просмотр приведенных в Словаре примеров показывает, что указание на инструмент действия имеется при этом глаголе далеко не всегда, поэтому seco скорее следует отнести к группе глаголов с включенным в его семантику инструментом действия. При глаголах такого рода обозначение инструмента является факультативным, и для предложений с ними типично скорее его отсутствие, чем наличие. В терминах когнитивной лингвистики подобные недостающие элементы фрейма (фрейм – структура, предназначенная для описания) называются приписываемыми по умолчанию (Минский 1988: 290). Среди значительного количества иллюстраций указанного значения seco имеются случаи его употребления в сельскохозяйственной литературе, представляющие для нас особый интерес, и прежде всего в «Земледелии» Катона:

Cato Agr. 45. 1 taleas oleagineas…diligenter…tractato, ne liber laboret, cum dolabis aut secabis «обращайся бережно с масличными саженцами, чтобы не повредить лыко, когда будешь обтесывать или нарезать их». В приведенном примере инструмент действия эксплицитно не обозначен, как и в следующем отрывке из «Естественной истории» Плиния: Plin. N. H. 21. 111 cypiron … Julio mense toto seсari iubet ad radicem «он приказывает в Латинский презенс на - у глагола secre является производным образованием, замещающим древний атематический презенс; в умбрском имеется форма prusekatu ‘prosecato’. Part. perf. pass. sectus указывает на односложный корень (EM: 607).

Ср. классификацию значений латинского глагола secare, данную в Оксфордском словаре, и, например, русского резать в статье В. Г. Гака (Гак 1976: 89 сл.).

Сопоставительный анализ глаголов meto и seco течение всего июля месяца срезать сыть4 под корень». Отсутствие в приведенных примерах названия рабочего инструмента объясняется, очевидно, тем, что привычное для сельского труженика действие выполняется преимущественно с помощью какого-либо известного предмета – специального ножа, серпа.