«ГЕРБЕРТ НОРМАН Становление капиталистической Японии Предисловие Японский народ переживает тяжелые дни американской окку­ пации. Он испытывает не только национальное унижение и бес­ пощадную эксплуатацию — над ним ...»

ГЕРБЕРТ НОРМАН

Становление капиталистической

Японии

Предисловие

Японский народ переживает тяжелые дни американской окку­

пации. Он испытывает не только национальное унижение и бес­

пощадную эксплуатацию — над ним нависла угроза стать жерт­

вой преступных военных планов американских империалистов

и их приспешников из стана японской реакции. Империалисти­

ческие поджигатели войны хотят навязать японским трудящим­

ся жалкую участь бесправных колониальных солдат разбойни­ чьей империи доллара. Американские рабовладельцы, опираясь на реакционные силы в Японии — на правительство Иосида, на стоящих за его спиной императора, военщину, бюрократию, по­ мещиков и капиталистические монополии, стремятся заставить японский народ отдать свою кровь за интересы иноземных пора­ ботителей.

В первых строках новой программы коммунистической партии Японии, принятой и опубликованной в августе 1951 г., справед­ ливо указывается, что «Японский народ находится теперь в таком бедственном положении, какого он не переживал никогда во всей истории Японии»{1}.

Ближайшие требования коммунистической партии Японии намечают конкретные пути возрождения страны, освобождения ее от американских оккупантов, устранения тех реакционных сил, которые своей авантюристической политикой вовлекают народ в пучину военных бедствий и национального унижения.

Японская коммунистическая партия формулирует задачи созда­ ния единого национально-освободительного демократического фронта, как задачи национального освобождения и возрождения Японии и ликвидации тех многочисленных пережитков средне­ вековья, которые на протяжении многих десятилетий сковывают японский народ, обрекая трудящиеся массы Японии на жесточай­ шую эксплуатацию.

В свете этих задач — задач национально-освободительной де­ мократической революции, выдвигаемых передовыми людьми Японии, становится весьма актуальным проследить историче­ ские корни и процесс становления того реакционного режима господства полуфеодальной монархии, помещиков и капитали­ стических монополий, который мешает японскому народу «жить по-человечески и дышать свободно»{2}, который стал теперь глав­ ной опорой американских оккупантов.

В конце прошлого столетия Япония вступила на путь капита­ листического развития. Этот путь был отмечен целой цепью ком­ промиссов, сделок японской буржуазии с феодальными элемен­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / тами. Незавершенная буржуазная революция 1867–1868 гг. не ликвидировала полностью феодальных отношений в японской деревне, да и не только в деревне. Реакционная политическая надстройка, предназначенная защищать устои комбинирован­ ной буржуазно-помещичьей эксплуатации японских трудящихся масс, на протяжении более чем полустолетия железным кольцом насильственно сдавливала, уродовала развитие Японии.

Выяснение причин, определивших особенности развития Япо­ нии, является одной из задач исторической науки. Без ясного представления о том, как формировалась капиталистическая Япония, каковы были характерные черты незавершенной буржу­ азной революции 1867–1868 гг., являющейся условным рубежом, отделяющим феодальную Японию от Японии капиталистической, нельзя понять многих специфических особенностей современной Японии, ее политической и экономической жизни, борьбы клас­ сов, перспектив развития.

Предлагаемая вниманию советского читателя в сокращенном переводе книга канадского историка Герберта Нормана «Станов­ ление капиталистической Японии» посвящена этим весьма акту­ альным историческим проблемам превращения Японии из фео­ дального государства в капиталистическое.

Автор книги — буржуазный ученый, нередко идущий на пово­ ду у официозной японской реакционной историографии. Поэтому в книге можно обнаружить немало неправильных положений, наиболее существенные из которых мы отмечаем ниже{3}.

Однако ознакомление советского читателя с книгой Нормана, несмотря на ее существенные дефекты, является безусловно по­ лезным, поскольку автором привлечен очень большой фактиче­ ский материал, взятый главным образом из японских источни­ ков, который помогает раскрыть основное содержание незавер­ шенной буржуазной революции 1867–1868 гг. и характер реакци­ онной сделки между японской буржуазией и феодальными эле­ ментами, предопределившей на длительный период особенности развития японского капитализма.

Социально-экономический строй Японии еще в середине XIX в.

представлял собой классический тип феодальных отношений.

Наличие мельчайших крестьянских хозяйств и крупных феодаль­ ных землевладений так называемой токугавской Японии (с нача­ ла XVII в. и по вторую половину XIX в.) дали основание Марксу говорить о том, что:

«Япония с ее чисто феодальной организацией землевладения и с ее широко развитым мелкокрестьянским хозяйством дает гораз­ до более верную картину европейского средневековья, чем все наши исторические книги, проникнутые по большей части бур­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / жуазными предрассудками»{4}.

В середине XIX в. свыше 80 % населения Японии составляло крестьянство. Крестьянское хозяйство носило преимущественно натуральный характер. Земледельцы в подавляющем большин­ стве не только сами обеспечивали себя пищей и одеждой, но и производили примитивные сельскохозяйственные орудия. Явля­ ясь фактически наследственными арендаторами ничтожных клочков земли, принадлежавшей крупным феодалам — князьям, крестьяне были обременены многочисленными податями и по­ винностями, произвольно налагавшимися на них феодалами.

Наиболее тяжелым был поземельный налог, взимавшийся в натуральной форме (рисом) и составлявший значительно больше половины урожая. Исчисление поземельного налога было весьма сложным и зависело от произвола феодальных чиновников и откупщиков.

Для обеспечения бесперебойного выкачивания из крестьян­ ских хозяйств прибавочного продукта и удержания крестьян в состоянии покорности государственная власть, представлявшая собой политическую организацию крупных феодалов, объеди­ нившихся вокруг наиболее богатой феодальной династии — То­ кугава, установила сложную систему ограничений и регламента­ ции. В книге Нормана читатель найдет большой фактический материал, характеризующий эту систему. Господствующая вер­ хушка стремилась законсервировать установившиеся социаль­ но-экономические отношения, не допуская каких-либо перемен.

Однако на практике все эти запреты и регламентации постоянно нарушались. Произвол феодалов и жесточайшая эксплуатация бесправного крестьянства, а также постоянные недороды, являю­ щиеся результатом частых стихийных бедствий, имели своим последствием массовые голодовки, разорение и нищету японской деревни. В поисках избавления от нужды крестьяне влезали в долги, попадая в лапы к ростовщикам (из числа купцов или чи­ новников), которые в счет погашения долга захватывали кре­ стьянские земельные участки, прибегая к разнообразным улов­ кам, поскольку сделки на землю были формально запрещены.

Проникновение торгово-ростовщического капитала в япон­ скую деревню подрывало устои феодальных отношений, опроки­ дывало систему регламентации и в то же время ускоряло разоре­ ние основной массы крестьян.

В конце XVIII и начале XIX столетия разорение основной массы крестьянства и рост зависимости феодальных правителей от кре­ диторов — богатых купцов (что в свою очередь усиливало угнете­ ние крестьянских масс) обусловили крайнее обострение классо­ вой борьбы в Японии. Крестьянские восстания приобрели огром­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / ный размах. Крестьяне все чаще и чаще с оружием в руках высту­ пали против феодальных чиновников, сборщиков податей и на­ логов, против княжеского и самурайского деспотизма, против произвола откупщиков-купцов и их феодальных покровителей.

Во многих случаях в борьбу крестьянских масс против феодаль­ ной эксплуатации втягивались и отдельные звенья деклассиро­ ванного самурайства.

В то же время в городах феодальной Японии учащались вы­ ступления городского плебса — ремесленников, мелких торгов­ цев — против феодальной администрации и крупных торговых фирм, по большей части тесно связанных с феодальными чинов­ никами.

Несмотря на жесточайшие расправы феодалов с восстававши­ ми крестьянами, количество восстаний непрерывно нарастало.

Правда, эти восстания носили по преимуществу характер мест­ ных, локальных выступлений.

Разрозненность, стихийность крестьянских выступлений, тер­ риториальная разобщенность феодальных княжеств, где вспыхи­ вали эти восстания, препятствовали слиянию отдельных ручей­ ков в единый широкий поток крестьянской войны против фео­ дального строя в целом. Но хотя феодалам, как правило, удава­ лось подавлять выступления обездоленных народных масс, устои социально-экономической системы токугавской Японии все бо­ лее и более расшатывались под ударами крестьянских восстаний.

Норман, неоднократно упоминая в своей работе о крестьян­ ских восстаниях и приводя ряд фактических данных, одновремен­ но пытается преуменьшить их значение в свержении токугавско­ го режима, а иногда приписывает даже отдельным крестьянским выступлениям роль реакционного фактора в истории Японии.

В силу своей буржуазной ограниченности Норман часто не вскрывает существа тех социально-экономических процессов, которые происходили в Японии в рассматриваемый период.

На пороге второй половины XIX столетия глубокие экономиче­ ские процессы, происходившие в стране, делали неизбежным устранение феодальной политической надстройки; стало очевид­ ным полное банкротство токугавского режима. Диктатура круп­ ных феодальных землевладельцев, во главе которых стояло воен­ но-феодальное правительство династии Токугава, оказалась не в состоянии поддерживать дальше насквозь прогнивший социаль­ но-экономический режим.

Феодальная власть столкнулась с мощным революционным подъемом крестьянских масс, боровшихся за освобождение от ига феодальной эксплуатации.

Норман Г..: Становление капиталистической Японии / Часть феодального класса, непосредственно смыкавшаяся с буржуазными элементами, проявляла готовность предотвратить революционное свержение своего господства путем осуществле­ ния реформ сверху, удаления династии Токугава и устранения части феодальных рогаток, стеснявших предпринимательскую деятельность буржуазии.

Богатых купцов, владельцев мануфактур, равно как и новых земельных собственников в японской деревне, не меньше чем феодалов, пугали революционные выступления крестьянства. С глубокой враждебностью относилась еще молодая японская бур­ жуазия и ко всякого рода стихийным выступлениям городской бедноты, направленным против феодального произвола, против гнета богачей и ростовщиков.

В подготовке и в ходе незавершенной буржуазной революции в Японии крестьянство и городской плебс выступали самостоя­ тельно и по существу против крупной буржуазии, которая с «чер­ ного хода» искала сделки с феодальными элементами.

В условиях, когда продолжали бушевать крестьянские восста­ ния, городская буржуазия и феодальные элементы для огражде­ ния интересов эксплуататорских классов поспешно формировали коалицию против токугавского режима. Душою этой коалиции были крупные торговые дома, сочетавшие торговые и банковские операции с промышленно-предпринимательской деятельностью.

Однако на политической авансцене выступали почти исклю­ чительно феодальные союзники японской буржуазии — значи­ тельная часть самураев и даже некоторые князья, недовольные токугавским деспотизмом и намеревавшиеся слегка реформиро­ вать феодальный строй.

Отличительной чертой этой антитокугавской коалиции было то, что она выступала отнюдь не под революционными лозунга­ ми. Политическим знаменем этой коалиции было требование удаления династии Токугава и «реставрации» власти императо­ ров в Японии, отстраненных в свое время военно-феодальными магнатами от какой бы то ни было политической деятельности.

Антитокугавская коалиция демагогически использовала также антииностранные лозунги, хорошо понимая, что в обстановке всеобщего возмущения произволом европейско-американских колонизаторов они могли получить самый широкий отклик.

Капиталистические державы Запада активно вмешивались во внутреннюю борьбу в Японии. Антитокугавская буржуазно-фео­ дальная коалиция, несмотря на свою «антииностранную» вывес­ ку, опиралась на поддержку капиталистической Англии. Изоли­ рованный режим Токугава пытался прибегнуть к помощи бона­ партистской Франции.

Норман Г..: Становление капиталистической Японии / Следует отметить, что Норман старается затушевать факты, свидетельствующие о грубой колонизаторской политике так на­ зываемых великих держав Европы и Америки в отношении току­ гавской Японии. С другой стороны, он пытается найти оправда­ ние японской колониальной экспансии, ее военным авантюрам в том, что Япония боролась за освобождение от неравноправных договоров.

В 1853 г., то есть 99 лет тому назад, феодальная Япония позна­ комилась впервые с американскими колонизаторами. Орудия американских военных кораблей были направлены на беззащит­ ные японские берега. Действуя путем грубых угроз и шантажа, Соединенные Штаты Америки первыми из капиталистических стран пробили брешь в той непрочной стене, при помощи кото­ рой феодальные правители Японии намеревались отгородиться от внешнего мира. Американские и иные колонизаторы опутали Японию кабальными неравноправными договорами и стали бес­ церемонно хозяйничать в стране.

Естественно, что это не могло не усилить углублявшийся кри­ зис феодального строя. Насильственное включение Японии в сфе­ ру капиталистического товарооборота, осуществленное капита­ листической Америкой, было весьма важным фактором, ускорив­ шим наступление революционных событий в 60-х годах прошло­ го столетия.

В пяти японских портах оказалось как бы семнадцать различ­ ных государств, управляемых каждое по своей консульской юрис­ дикции. Япония, таким образом, в известной степени потеряла свою самостоятельность как в экономике, так и в политике.

Навязанный Японии полуколониальный режим имел своим последствием наводнение страны иностранными товарами, упа­ док японского ремесла и мануфактурного производства, бесцере­ монное ограбление страны посредством выкачки из нее продо­ вольствия и ценных металлов.

Любое проявление протеста со стороны японцев против произ­ вола капиталистических держав жестоко подавлялось и имело своим результатом суровые репрессалии. В ответ на убийство самураями одного англичанина, нарушившего обычаи страны, англичане подвергли бомбардировке и разрушению целый город Кагосима.

Попытка воспрепятствовать бесцеремонному проникновению иностранной эскадры в японские территориальные воды в 1863 г.

вызвала артиллерийский обстрел и последующий захват фортов Симоносеки десантной группой с французских, английских и американских военных кораблей.

Норман Г..: Становление капиталистической Японии / Наглые требования о компенсации за единичные выступления против иностранцев, систематическое унижение японцев евро­ пейскими и американскими дипломатами и военными, — такова повседневная хроника японской жизни на заре эпохи насиль­ ственного включения феодальной Японии в мировой капитали­ стический товарооборот.

Иностранная интервенция и неравноправные договоры окон­ чательно пошатнули политический престиж феодальных вла­ стей Японии.

Вслед за японскими официозными историками Норман назы­ вает события 1867–1868 гг. «реставрацией Мэйдзи». Согласно японской реакционной историографии, это должно означать, что свержение власти феодального правителя Токугава следует яко­ бы рассматривать как конец периода «незаконной узурпации»

власти сёгунами и восстановление легитимных прав японского монарха (годы правления императора Муцухито получили офи­ циальное наименование «эры Мэйдзи»).

В действительности то, что произошло в Японии, представляло собой весьма сложное переплетение подлинно революционных событий — антифеодальных выступлений крестьянства и части городской бедноты против основ токугавского режима — с «двор­ цовым переворотом», организованным оппозиционным буржу­ азно-феодальным блоком с весьма ограниченной целью замены обанкротившейся диктатуры Токугава новым, но столь же анти­ народным режимом. Устранение от власти Токугава и утвержде­ ние так называемого императорского правительства было на­ правлено, по своей сути, не столько против обанкротившейся военно-феодальной клики, сколько против крестьянского движе­ ния и имело своей целью не допустить развертывания народной антифеодальной революции. Крестьянство ничего не получило в результате происшедших политических перемен.

Если в самый момент переворота и «восстановления» импера­ торской власти некоторая часть крестьянства, обманутая антии­ ностранной демагогией и лживыми обещаниями передать кре­ стьянам так называемые общинные земли, сочувственно отне­ слась к «реставрации», то уже в ближайшие годы крестьянские восстания возобновились с еще большей силой. За первое десяти­ летие существования нового режима в Японии было зарегистри­ ровано свыше 180 крупных крестьянских восстаний.

Императорская власть, опираясь на самурайство, подавляла эти крестьянские восстания с исключительной свирепостью.

Норман в своей книге явно идеализирует деятелей буржуазнопомещичьего блока, осуществивших переворот 1867 г., приписы­ вая им способность направлять историческое развитие Японии, Норман Г..: Становление капиталистической Японии / исходя из определенного плана превращения страны в могуще­ ственную военную державу.

Автор совершенно ненаучно подходит к оценке незавершен­ ной буржуазной революции 1867–1868 гг., которая имела своим результатом замену чисто феодальной власти властью блока фе­ одалов и буржуазии. Поскольку в качестве политического пред­ ставителя интересов этого блока была выдвинута реакционная монархия, унаследовавшая от токугавского периода прежний фе­ одальный, военно-полицейский государственный аппарат, то все буржуазные реформы, проводившиеся этим блоком, носили по­ ловинчатый, ограниченный характер.

Крупное феодальное землевладение не было уничтожено рево­ люционным путем. Бывшие феодальные князья не только полу­ чили более чем щедрый выкуп за свои владения от император­ ского правительства, но сохранили за собой и целый ряд важней­ ших политических привилегий. Именно они образовали костяк титулованной знати в императорской Японии. Сословие военно­ го дворянства — самурайство упрочило свое привилегированное положение и было в значительной своей части превращено в оплот нового монархического режима. Оно стало поставщиком чиновничьих, военных и полицейских кадров для японского са­ модержавия.

Японская буржуазия, финансировавшая «реставрацию Мэйд­ зи», даже не пыталась выступить против засилия дворянства в государственном аппарате японской монархии. Крупные дельцы вполне довольствовались предоставившейся им возможностью использовать аппарат японского самодержавия в интересах соб­ ственного обогащения и ограждения своих хищнических интере­ сов от всяких посягательств со стороны обманутых народных масс.

Японские крестьяне после аграрной реформы 1872–1873 гг., ле­ гализовавшей сделки на землю, были объявлены «собственника­ ми» тех же самых жалких парцелл, которые прежде они обраба­ тывали как наследственные арендаторы княжеских земель. За­ давленные долгами крестьяне быстро теряли свои ничтожные наделы, которые переходили в руки ростовщиков-купцов и раз­ ного рода спекулянтов, отчасти дворянского, отчасти буржуазно­ го происхождения, — в руки так называемых «новых помещи­ ков», становившихся главным оплотом реакции в японской де­ ревне.

Аграрный вопрос в Японии не был разрешен. Вместо прежних феодальных господ крестьян стали эксплуатировать «новые по­ мещики», действовавшие в большинстве случаев прежними фео­ дальными методами.

Норман Г..: Становление капиталистической Японии / Японская буржуазия, крепко привязанная к абсолютистскому режиму, боявшаяся демократического движения, поддерживала все самые реакционные мероприятия, направленные на огражде­ ние политической и экономической власти помещиков. Феодаль­ ная эксплуатация крестьянства обеспечивала капиталистам де­ шевый рынок труда, возможность получения сверхприбылей на основе полуколониальной эксплуатации японского пролетариа­ та.

В ряде мест у Нормана мы находим наивное восхищение ролью японской бюрократии, которая нередко выглядит у автора как некая надклассовая сила. Наряду с этим в книге проскальзывает апологетическое отношение автора к японскому милитаризму (книга вышла в 1940 г.).

Автор не сумел показать, что японская буржуазия использова­ ла государственный аппарат для перекачивания в свой карман колоссальных сумм, которые изымались у крестьянства в виде налогов. Система протекционизма в отношении промышленно­ сти, применявшаяся японской монархией, должна была воспол­ нить недостаточное первоначальное накопление капитала. Она должна была также уберечь японских капиталистов от низких таможенных пошлин, обусловленных неравноправными догово­ рами. Японские капиталисты оказались теснейшими узами свя­ занными с реакционной государственной властью.

Унаследованный от феодальной Японии государственный ап­ парат японского абсолютизма с самого начала носил ярко выра­ женный военно-бюрократический характер. Эта его особенность превращала японский абсолютизм в инструмент беспощадного подавления внутренних демократических сил и в орудие внеш­ ней агрессии.

В. И. Ленин, отмечая факт превращения Японии в националь­ ное государство, подчеркивал:

«Это государство — буржуазное, а потому оно само стало угне­ тать другие нации и порабощать колонии»{5}.

Действительно, в первые же годы после «реставрации Мэйдзи»

правящие классы Японии стали разрабатывать планы внешних захватов, готовиться к колониальным войнам. Японский абсолю­ тизм при этом лживо изображал грабительскую политику воен­ ных авантюр и колониальной экспансии как мнимую борьбу за национальное равноправие, за избавление Японии от неравно­ правных договоров.

Целое поколение японцев выросло в условиях, когда полуколо­ ниальное положение страны ощущалось весьма болезненно. По­ этому становление японской буржуазной нации происходило в обстановке более или менее глубоко осознанного и своекорыстно Норман Г..: Становление капиталистической Японии / использованного господствующими классами стремления народа к ликвидации полуколониальных пут, которые связывали Япо­ нию и угрожали ей полной утратой государственной независимо­ сти.

Величайшей трагедией для японского народа, для его широких трудящихся масс явилось то, что руководство борьбой за нацио­ нальное равноправие оказалось в руках не прогрессивных демо­ кратических сил Японии, а в руках реакционного буржуазно-по­ мещичьего блока, который использовал ненависть масс к ино­ земным угнетателям, чтобы упрочить свое собственное господ­ ство, чтобы укрепить глубоко враждебное народу абсолютистское государство, чтобы попытаться отравить японский народ ядови­ тыми семенами шовинизма и подготовить почву для агрессии и колониальных авантюр.

Японский рабочий класс во второй половине XIX столетия был еще немногочислен и неорганизован. Японское крестьянство, ослабленное кровавыми расправами в годы революции, было расколото и деморализовано. Антинародные правители Японии под флагом борьбы за национальные права всю свою энергию направляли на то, чтобы усовершенствовать собственную воен­ ную машину, чтобы «чужому» колониальному грабежу противо­ поставить «свой» колониальный грабеж близлежащих азиатских стран.

Япония сумела вырваться из полуколониальной зависимости, однако — весьма дорогой ценой, ценой укрепления полуфеодаль­ ной монархии, сохранения феодальных пережитков в японской деревне, а отчасти и в городе, уродливого, однобокого, наиболее мучительного для народных масс, капиталистического развития и, наконец, превращения Японии в ненавистного народам Азии колониального хищника и агрессора.

Милитаристская Япония, вырвавшаяся из тисков неравноправ­ ных договоров, быстро догнала недавно эксплуатировавших ее европейско-американских поработителей на поприще кровавого колониального разбоя. Поражение демократических сил, неза­ вершенный, компромиссный характер буржуазной революции 1867–1868 гг. обусловили этот трагический для японского народа исход.

Сейчас, в новую историческую эпоху победоносного строитель­ ства коммунизма в СССР, торжества китайской народной револю­ ции, успешного строительства основ социалистической экономи­ ки в европейских странах народной демократии, — в эпоху глубо­ чайшего общего кризиса капиталистической системы, коренным образом изменилось положение и в Японии. Хотя страна нахо­ дится в железных тисках иностранной оккупации, но в ней рас­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / тут и крепнут организованные демократические силы, способные возглавить борьбу за возрождение страны, за ее самостоятельное национальное развитие.

«Народы Советского Союза питают глубокое уважение к япон­ скому народу, вынужденному терпеть ярмо иностранной кабалы, и верят, что он добьется национальной независимости своей родины и пойдет по пути мира»{6}.

Обанкротились те реакционные силы, которые некогда пыта­ лись выражать национальные интересы Японии. Реакционный блок помещиков и капиталистических монополий, сплотивший­ ся вокруг своего идейного знамени, одного из организаторов бак­ териологической войны, императора Хирохито, полностью обна­ жил свою истинную сущность, став главной опорой американ­ ских оккупантов.

Программа японской господствующей клики — это программа почти неприкрытого национального предательства. Японский народ с негодованием отвергает эту программу.

Ближайшие требования японской коммунистической партии (новая программа) — ярчайший документ, который с огромной силой и убедительностью раскрывает большой исторический путь, который прошел японский народ, рабочий класс Японии, руководимый ныне марксистской партией, способной сплотить народные массы вокруг боевой программы национального осво­ бождения Японии и уничтожения всех пережитков средневеко­ вья, которые ведут свое начало со времени поражения революци­ онных сил и победы реакции в период незавершенной буржуаз­ ной революции 1867–1868 гг.

Е. Жуков Норман Г..: Становление капиталистической Японии / Исторические предпосылки Наиболее существенным моментом реставрации Мэйдзи{7} и последующих лет является стремительность превращения фео­ дального общества в общество буржуазное. Это отмечали уже журналисты и путешественники того времени, но никто из них не пытался дать какое-либо объяснение данному факту.

Та сравнительная легкость, с какой Япония освободилась от оков феодализма, может быть объяснена, по крайней мере ча­ стично, случайным совпадением двух процессов: внутреннего кризиса феодальной системы и давления со стороны западных держав.

Поздний феодализм эпохи Токугава сложился в начале XVII в., когда Токугава Иэясу утвердил гегемонию своего семейства и сво­ их родичей над большей частью Японии, установив в то же время контроль над тремя крупными островами — Хонсю, Кюсю и Сико­ ку. Иэясу 1542–1616 гг.) создал последний по счету сёгунат, или наследственную военную диктатуру, при которой политическая власть фактически принадлежала крупнейшему феодальному семейству, тогда как император, хотя и удостаивался внешних почестей, был обречен со своим двором на затворническую жизнь в Киото.

Поздний феодализм представлял собой сознательную попытку задержать общественное развитие путем установления косной иерархической системы. Для каждого класса общества и каждой прослойки внутри классов были введены жесткие правила, ре­ гламентирующие мельчайшие детали костюма, церемоний, по­ ведения, которые должны были строго соблюдаться под страхом наказания. Уголовный кодекс, крайне суровый даже с точки зре­ ния феодальных норм, проводил резкую грань между самураями и простолюдинами; токугавские власти всячески подчеркивали классовые различия и превосходство первых над вторыми. Как во внешней, так и во внутренней политике токугавские правите­ ли строго придерживались своих собственных взглядов на жизнь и пренебрегали нуждами и интересами торгового класса. Отчасти с целью предотвратить угрозу установления политического кон­ троля со стороны европейцев посредством торговли или интриг Норман Г..: Становление капиталистической Японии / католических миссионеров, отчасти вследствие логического вы­ вода из физиократической теории о сравнительном превосход­ стве земледелия над торговлей токугавское правительство изгна­ ло из Японии испанцев в 1624 г. и затем в 1638 г. — португальцев.

После 1640 г. въезд иностранцев в Японию и внешняя торговля были запрещены. Продолжала функционировать всего лишь од­ на небольшая фактория в Дэсима (Нагасаки). Но и здесь право торговли, к тому же в очень ограниченных рамках, было предо­ ставлено лишь голландцам и китайцам, за которыми был уста­ новлен строжайший надзор. В 1637 г. сёгунат запретил японцам выезд из страны, причем нарушившего этот закон ожидала по возвращении на родину смертная казнь. Чтобы еще больше изо­ лировать страну, правительство не разрешало строить суда гру­ зоподъемностью свыше 500 коку (коку — немного более 1,8 гекто­ литра), пригодных для дальнего плавания. Таким путем сёгунат стремился изолировать Японию и не допустить проникновения из-за границы каких-либо веяний иноземной мысли, которые могли бы создать угрозу феодальным порядкам.

На вершине иерархической лестницы находился дом Токугава с его тремя ответвлениями: Овари, Кии и Мито. Владения дома Токугава занимали почти четверть территории страны и вклю­ чали в себя такие крупные торговые центры, как Эдо (резиденция правительства), Сакай (Осака), Киото, где находился император­ ский двор, и Нагасаки. Главным источником дохода дома Токуга­ ва была рисовая подать, достигавшая 8 млн. коку (из общего ва­ лового сбора в 28–29 млн. коку)[1]. Разработка недр и предостав­ ление прав на монопольную торговлю были также выгодными источниками дохода Токугавского дома. Остальные три четверти территории Японии были распределены между даймё{8}, или феодальными князьями. Те из них, которые с самого начала под­ держивали Иэясу, так называемые фудай даймё, в количестве семейств, находившихся в наследственной вассальной зависимо­ сти от Токугава, пользовались особым покровительством дома Токугава, и только из их среды назначались лица на высшие правительственные должности. Те даймё, которые подчинились дому Токугава только после решающей битвы при Сэкигахара в 1600 г., в том числе такие богатейшие феодалы, как Мори из Тёсю, Симадзу из Сацума, Датэ из Сэндай, Маэда из Kaгa, назывались «тодзама», или «внешними» князьями. Их насчитывалось 86 се­ мейств. Тодзама были отстранены от всякого участия в государ­ ственных делах, взамен чего им была предоставлена некоторая автономия в делах своих кланов.

Бакуфу, или правительство сёгуна, держалось у власти благода­ ря искусной системе контроля и равновесия, заключавшейся в Норман Г..: Становление капиталистической Японии / размещении имений своих наследственных вассалов (фудай дай­ мё) между имениями внешних князей (тодзама), а также в свое­ образной форме заложничества (санкин-котай), установленной третьим сёгуном — Иэмицу в 1634 г. Согласно этой системе, все даймё должны были попеременно проживать то в своих владе­ ниях, то в столице Эдо; причем они должны были оставлять в столице своих жен и детей в качестве заложников, когда возвра­ щались в свои феодальные владения. Правительство не одобряло связи между феодальными поместьями; передвижение по стране было осложнено строгой системой пропусков[2]. Шпионаж был организован в таком широком масштабе, что в наследство от него осталась масса анекдотов и поговорок, красноречиво свидетель­ ствующих о том, какой глубокий след оставил он в сознании японского народа[3]. Брачные союзы между семьями даймё под­ лежали предварительному утверждению бакуфу. Без разрешения сёгуната нельзя было строить замки и окружать их рвами. В случае ремонта этих сооружений требовалось представить в Эдо архитектурный план соответствующих изменений. Даймё не раз­ решалось устанавливать непосредственную связь с двором в Ки­ ото. Даже император содержался под строгим, хотя и почтитель­ ным надзором; его деятельность, равно как и церемонии, строго регламентировалась инструкциями бакуфу. Даймё были обязаны нести тяжелое финансовое бремя. Иногда бакуфу возлагало на отдельных даймё строительство настолько крупных объектов, что это крайне истощало их финансы[4]. Бакуфу использовало все средства для ослабления и разделения даймё, и все же у него было достаточно оснований бояться сильных юго-западных тодзама — Симадзу из Сацума, Мори из Тёсю и Набэсима из Хидзэн, которые хотя были и не столь сильны, чтобы избежать подчинения Иэясу после битвы при Сэкигахара, но и не были до такой степени слабыми, чтобы сёгунат мог отважиться на непосредственные выступления против них с целью ликвидации их полуавтоно­ мии.

Наиболее грозным из них был Сацума на юге Кюсю. Отделен­ ный большим пространством от центральных органов власти бакуфу, окруженный кланами[5], также враждебно настроенны­ ми по отношению к режиму Токугава, обладавший наибольшим доходом в феодальной Японии и располагавший солдатами, из­ вестными своим сильным местным патриотизмом и высокой боеспособностью, этот клан почти не скрывал своего недоволь­ ства господством Токугава. Клан Сацума первым начал приме­ нять и производить современное оружие, и, несмотря на запре­ щение внешней торговли, он поддерживал торговые связи с Ки­ таем, используя острова Рюкю в качестве торговой базы[6]. Почти Норман Г..: Становление капиталистической Японии / со всех сторон окруженный морем клан Сацума разбогател на внешней торговле. Он устремлял свои взоры больше на цивили­ зацию, приходившую с юга, из-за моря, чем на отдаленный Эдо[7].

Если принять во внимание большое накопление торгового капи­ тала, ранние попытки внедрить западную промышленность, главным образом для военных целей, а также ненависть Сацума по отношению к бакуфу, то нельзя считать исторической случай­ ностью, что именно этот клан, поддержанный тремя другими юго-западными кланами — Тёсю, Хидзэн и Тоса, — выступил ини­ циатором борьбы против политической гегемонии Токугава.

Ниже сёгуна и даймё на социальной лестнице стояли самураи.

Рисовая стипендия, выплачиваемая самураям, ставила их в вас­ сальную зависимость от их князей. В первый период децентрали­ зованного феодализма большинство самураев занималось земле­ делием. Во время войны они ходили воевать вместе со своим князем, а в мирное время обрабатывали свои поля{9}. С наступле­ нием коренных перемен в военном деле — перехода к огнестрель­ ному оружию и вызванной этим необходимости обеспечить бо­ лее сильную оборону замков — самураи были собраны в городазамки, а их поля стали обрабатывать крестьяне. Это обособление самураев от крестьянства особенно усилилось при Хидэёси, кото­ рый в 1587 г. произвел массовое изъятие мечей у населения. Этой мерой Хидэёси уменьшил опасность народного восстания и еще резче подчеркнул классовое различие между крестьянами, ли­ шенными права носить мечи, и воинами, обладавшими таким правом[8]. Оторванные от всякой производительной деятельно­ сти, самураи существовали за счет рисовой стипендии, которую они получали в виде вознаграждения за обязанность воевать по первому требованию своих князей. Однако длительный период мира, последовавший после образования токугавского сёгуната, ослабил воинственный пыл самураев, сделал их существование ненужным, и они, по существу, превратились в паразитический класс. Бакуфу, которое опиралось на поддержку самураев, всеми способами старалось превозносить кодекс воинской чести и отда­ вало предпочтение самураям перед всеми другими классами. Од­ нако по мере того как положение самураев становилось все более неопределенным, а их рисовый паек все больше и больше урезы­ вался обедневшими даймё[9], наиболее недовольные из них по­ рывали свою вассальную зависимость и становились ронинами (дословно «бродячими людьми», не имевшими вассальных обя­ занностей и определенной профессии). Многие ронины осели в городах и принялись за изучение западных языков и наук и ока­ зались той силой, которая идеологически подготовила японское общество к установлению связей с внешним миром. Основная Норман Г..: Становление капиталистической Японии / масса этих ронинов, преисполненных ненависти к бакуфу, кото­ рое следило за каждым их шагом, стала наиболее ревностными борцами за реставрацию[10].

Бакуфу, видевшее в крестьянстве основной источник своих до­ ходов, а в зависимых от него самураях военную опору, с грубым пренебрежением относилось к тёнин, или торговому классу, от­ водя ему последнее место на социальной лестнице. Оно рассмат­ ривало торговцев как непроизводительный класс, который в по­ гоне за деньгами не брезгает никакими средствами. Власти свя­ зывали их деятельность многочисленными ограничениями;

стиль их одежды, ношение обуви, зонтов и тысячи других мелких деталей регламентировались законом. Правительство запрещало купцу даже носить имя, которое хотя бы отдаленно напоминало имя даймё, оно не разрешало торговцам селиться в кварталах, где проживали самураи. Пожалуй, ни в какой другой стране феодаль­ ная аристократия не могла бы выразить большее отвращение к погоне за деньгами и искателям наживы, чем токугавские мора­ листы и законодатели. В токугавском административном кодексе имелся знаменитый пункт кири-сутэгомэн, позволявший саму­ раю безнаказанно убивать мечом простолюдина[11]. Однако, не­ смотря на всевозможные притеснения, растущая экономическая мощь японского купечества преодолевала все преграды — как законодательные ограничения, так и бесконечные толки о без­ нравственности роскоши. Хотя купечеству официально было от­ ведено последнее место на социальной лестнице, оно все больше и больше расширяло свое влияние в феодальном обществе, где натуральное хозяйство, основу которого составляло производство риса, постепенно вытеснялось денежным хозяйством. Этот про­ цесс был вызван ростом продуктивности сельскохозяйственного и промышленного производства, что в свою очередь стимулиро­ вало рост торговых центров и городов, где средством обращения служили деньги. Быстрое развитие средств сообщения, связанное с системой санкинкотай, в значительной мере способствовало развитию товарооборота. Рост городов и развитие транспорта свидетельствовали о расширении рынка, что влекло за собой специализацию в области производства и торговли. В период Токугава существовала резкая грань между производителями и торговцами, причем бакуфу стремилось подчинить своему кон­ тролю деятельность каждой социальной группы, издавая в этих целях многочисленные административные регламенты. Однако купцы образовали несколько крупных монополий в области оптовой торговли (тонъя)[12], в которых действовали жесткие гильдейские правила, и сумели добиться ряда привилегий ценою уплаты правительству особого сбора — ундзё (или «благодар­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / ственные деньги») наряду с нерегулярными налогами, как, на­ пример, мёгакин и гоёкин, которые на деле являлись принуди­ тельными займами. Одним из наиболее существенных результа­ тов возрастающей роли купечества было усиление зависимости даймё и самураев от этого класса. Получая доходы в виде риса, эти феодальные классы{10}, вынужденные вследствие экономиче­ ского развития страны все чаще и чаще переходить на положение горожан, оказывались перед необходимостью превращать свой рис в деньги. Для этой цели самураи (в особенности хатамото — вассалы сёгуна) вступали в торговые отношения с перекупщика­ ми риса (фудасаси), а даймё обычно поручали заведование свои­ ми крупными складами в Осака и Эдо финансовым агентам (ку­ рамото). Социальные последствия роста экономического могуще­ ства купечества были исключительно велики. Многие современ­ ники указывают, что богатые купцы усыновлялись самурайски­ ми семействами и что обедневшие воины были рады вступить в купеческую семью путем брака или усыновления. Это слияние феодальных слоев с наиболее богатыми купеческими семейства­ ми представляет собой настолько важное явление в социальной истории Японии, что мы сочли необходимым в одном из следую­ щих разделов остановиться на нем более подробно. Здесь же от­ метим только, что существовал класс торговцев и ростовщиков, которые, хотя номинально и находились на последней ступени социальной лестницы, все же проскальзывали сквозь сети фео­ дальной системы и даже занимали руководящие посты в семей­ ных советах многих кланов. Тем не менее запрещение внешней торговли правительством Токугава наряду с мелочными ограни­ чениями, вытекавшими из феодальных предрассудков, задержи­ вало развитие японского купечества и в особенности мешало накоплению капитала в руках этого класса[13], вследствие чего он по богатству и влиянию значительно уступал купечеству тор­ говых компаний Великобритании и Голландии XVII и XVIII вв.

Экономическая деятельность класса тёнин не могла не подры­ вать основ феодализма, а это вызывало нескрываемую враждеб­ ность к этому классу со стороны бакуфу, проявлявшуюся иногда в таких действиях, как конфискация имущества видных торговцев рисом (например, знаменитого Ёдоя Сабуроэмон). Хотя купече­ ство в целом было очень тесно связано с феодальной системой и не могло последовательно бороться за уничтожение феодализма, тем не менее ограничения, налагавшиеся на этот класс деспоти­ ческим правительством, лишали это правительство поддержки значительной части купечества. Когда же в период реставрации появилась перспектива образования другого правительства, ко­ торое обещало большую свободу в области экономики, купече­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / ство решительно поддержало политическую борьбу против ста­ рого режима путем щедрых пожертвований. Однако, как мы уви­ дим дальше, купцы в этой борьбе играли подчиненную роль.

Атлантом, державшим на своих плечах общество, состоявшее из феодальных князей, воинов и купцов, было крестьянство. Мел­ кое крестьянское хозяйство являлось экономической основой сёгуната и княжеств. Поэтому феодальные правители всячески поощряли расширение сельскохозяйственного производства. Эту же цель преследовал и закон, запрещавший крестьянам покидать деревню[14]. Еще в 1643 г. бакуфу запретило отчуждение земли, пытаясь остановить процесс исчезновения мелких самостоятель­ ных земледельцев[15]. Эта же цель лежала в основе закона, запре­ щающего раздел земли, за исключением случаев, когда размер участка превышал 1 тё (0,9 га) и урожай с него составлял не менее 10 коку. Расширение сельскохозяйственного производства дости­ галось путем издания соответствующих распоряжений, путем улучшения сельскохозяйственной техники, а также при помощи различных форм административного давления— одним словом, мерами экономического и политического принуждения. Аграр­ ная политика токугавского правительства характеризовалась из­ вестной поговоркой: «Так облагать крестьян налогами, чтобы они не могли ни жить, ни умереть». Распределение продукции сель­ ского хозяйства обычно производилось в следующей пропорции:

«четыре доли князю, а шесть народу» (си-ко року-мин). Однако существовала еще более невыгодная для крестьян пропорция рас­ пределения урожая: пять к пяти (пять князю и пять крестьянину) и даже семь к трем (семь князю и три крестьянину). По мере того, как увеличивалась потребность феодала в деньгах, он все больше и больше обременял крестьян поборами, часто требуя выплаты определенной их доли деньгами. Для крестьянина, отдававшего в виде налога большую часть своей продукции, хороший урожай часто означал лишь большую дань в пользу феодала, тогда как плохой урожай грозил ему голодом. Кроме того, с проникновени­ ем денежных отношений в деревню крестьянин не мог уже при­ обретать все, что ему было нужно, путем простого обмена. В стра­ не с таким интенсивным сельским хозяйством, как Япония, кре­ стьянин вынужден был покупать удобрения и сельскохозяйствен­ ный инвентарь по ценам, которые постоянно росли вместе с ро­ стом общего жизненного уровня — вернее, жизненного уровня всех классов за исключением крестьянства. Часто крестьяне вы­ нуждены были брать деньги у ростовщиков, отдавая в залог свою землю{11}. Таким образом, благоприятные возможности для ро­ стовщика заключались не в процветании крестьянства, а в его «азиатской» нищете. Будучи не в состоянии вернуть вовремя взя­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / тые деньги, крестьянин был вынужден отказываться от права пользования землей, которая номинально принадлежала госпо­ дину. Законным «земледельцем», таким образом, становился ро­ стовщик, который принимал на себя ответственность за уплату подати. Он увеличивал податное бремя крестьян, в результате чего после уплаты податей у него в руках оставался чистый до­ ход[16]. Таким образом, вторжение денежных отношений в де­ ревню привело к концентрации земли в руках небольшого числа владельцев и вызвало рост земельной аренды. Несмотря на за­ прет продажи земли, изыскивались всевозможные способы для передачи ее другому лицу. Так в простые отношения между пра­ вителем (феодальным князем) и управляемым (крестьянином) вклинился третий элемент — ростовщик- землевладелец. Ростов­ щик, сделавшийся с этого времени хорошо знакомой фигурой в японской деревне и продолжающий играть важную роль в соци­ альной истории Японии вплоть до наших дней, часто был бога­ тым крестьянином из старой крестьянской семьи, скопившей большое состояние, но громадное большинство ростовщиков яв­ лялось такими сельскими жителями, которые помимо сельского хозяйства занимались и торговлей[17].

Следовательно, наряду с гнетом феодальных князей на кре­ стьян давил еще гнет ростовщиков, сделавшихся фактическими хозяевами земли. Сила этого класса неуклонно возрастала, а во время реставрации он достиг такого могущества, что сумел ока­ зать огромное влияние на решение земельного вопроса[18]. Оста­ новимся теперь на крестьянских повинностях, о которых упоми­ нает в своем отчете известный токугавский советник Мацудайра Саданобу 1758–1829) (отчет Мацудайра приводится здесь в сокра­ щенном виде). «Подати, налагаемые на крестьян, поглощают от 50 до 70 % их урожая. Существует множество других налогов, таких, как налог на поля, на двери, на окна, налог на детей жен­ ского пола в зависимости от возраста, налог на ткани, на сакэ, налог на ореховые деревья, на бобы, на коноплю. Если крестья­ нин пристраивал комнату к своей хижине, она облагалась нало­ гом… Номинально размер налога составлял один коку риса и один катори шелку, но фактически он увеличивался в три раза в результате взяточничества и вымогательства. Во время сбора урожая чиновники совершали инспекционные поездки и оста­ навливались в домах местных жителей. Если их плохо принима­ ли, они либо увеличивали размер подати, либо облагали это хо­ зяйство трудовой повинностью. Налоги обычно взимались за не­ сколько лет вперед. Существовало бесконечное количество и дру­ гих форм вымогательства и насилия».

Норман Г..: Становление капиталистической Японии / Барщина, как и обложение налогом, имела разнообразные фор­ мы{12}, но ни одна из них не была, пожалуй, такой обременитель­ ной, как сукэго — обязанность поставлять лошадей и людей для курьерской или почтовой службы. Села, которые не были в состо­ янии выделить установленное количество лошадей и людей, об­ лагались другими, не менее обременительными повинностями.

Такова картина тяжелой, мучительной жизни крестьян. Даже в хорошие времена их положение было жалким, а в неурожайные годы оно становилось просто невыносимым.

Неудивительно поэтому, что даже консервативный по своим взглядам крестьянин вынужден был оказывать сопротивление дальнейшему усилению феодального гнета. Это сопротивление проявлялось в двух формах — пассивной и активной. Под пассив­ ной формой я имею в виду практику детоубийства или мабики (дословно «прореживание»), принявшую столь значительные масштабы, что перед нею оказывались бессильны как админи­ стративные меры, так и конфуцианская этика токугавских пра­ вителей. Другой формой пассивного сопротивления было бегство крестьян в города, в особенности в голодные годы, которое власти тщетно пытались остановить. Самой активной формой борьбы являлось восстание, к которому прибегали доведенные до отчая­ ния крестьяне как к последнему средству. Чем больше затягивал­ ся и углублялся аграрный кризис, тем чаще вспыхивали восста­ ния, охватывавшие иногда несколько округов одновременно. Эти восстания не прекращались до конца токугавского периода, и можно определенно сказать, что именно они, подорвав основы феодального режима, предрешили успех политической борьбы, направленной против бакуфу.

Разорение непосредственных производителей в обстановке развития денежного хозяйства подорвало финансовую базу сёгу­ ната и даймё и в конце концов привело их к банкротству. Этот же самый процесс привел к обнищанию слоя феодальных вассалов, которые все чаще и чаще бросали своих князей и становились, как было показано выше, ронинами, разбойниками, бандитами и авантюристами, в то время как другая их часть сделалась убе­ жденными борцами антиправительственного лагеря или же уче­ ными, искавшими за пределами родины образец, который следо­ вало положить в основу при создании новой Японии. Раздражен­ ные голоса этих обнищавших, но гордых вассалов усиливали об­ щий хор недовольства жесткой кастовой системой и свидетель­ ствовали о том, что преданность самураев своим князьям — дай­ мё и сегуну — была в значительной степени подорвана. Усилива­ ющиеся трения между самураями низших рангов и клановыми или правительственными властями в конце концов должны бы­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / ли вылиться в политическую борьбу.

В прошлом наследственные вассалы, самураи теперь были пре­ вращены в простых наймитов, получающих неустойчивый рисо­ вый паек, а иногда и вовсе лишенных всяких средств к существо­ ванию. Поэтому они имели все основания выступать против не­ навистной клановой системы, разрушавшей их честолюбивые планы и угрожавшей их социальному благополучию. Неопреде­ ленность экономического положения самураев, как ржавчина, разъедала источник феодальной верности, и самураи, лишенные своего прежнего традиционного почетного положения, естествен­ но, искали более высокого, более общего идеала, достойного их преданности и жертв. Именно самураи низших рангов выступи­ ли в качестве ударной силы в наступлении против бакуфу и дали наиболее стойких лидеров реставрации. Многие из них еще в годы, предшествовавшие поражению бакуфу, боролись против местного обскурантизма и политического гнета, стремясь пробу­ дить у японцев чувство национального самосознания. Голос этой части самураев и ронинов зазвучал особенно громко, когда они, под давлением угрозы агрессии со стороны западных держав, связали лозунг «сон-но» (уважение к императору) с боевым кли­ чем «дзё-и» (долой варваров). В то время как лозунг «сон-но»

являлся наиболее полным выражением недоверия к бакуфу, бое­ вой клич «дзё-и» стал действенным стратегическим лозунгом, поскольку он служил легальным прикрытием явно мятежного движения против бакуфу. В то же время этот лозунг толкал япон­ цев к нападению на иностранцев, что приводило к обострению отношений бакуфу с иностранными державами.

Наконец, в борьбу против бакуфу включилась часть импера­ торского окружения кугэ — дофеодального класса, отличавшегося по своему положению от феодальной знати, или даймё. Этот слой высшей аристократии находился в зените славы и политического могущества в период господства Фудзивара. Жизнь придворной аристократии этого периода детально освещена Мурасаки Сики­ бу в произведении «Гэндзи Моногатари» и Сэй Сёнагоном в про­ изведении «Макура Соси». При правлении Токугава кугэ обедне­ ли и утратили прежнее значение[19], но они сохранили память о прошлых днях, когда мастерство в поэзии или каллиграфии при­ носило большую славу, чем все военные доблести. Бакуфу и воен­ ные круги с презрением относились к гуманистическому, гра­ жданскому мировоззрению кугэ. Тем не менее сёгунат, понимая, что эта придворная знать может питать недовольство по отноше­ нию к нему, принимал меры предосторожности, чтобы помешать установлению связей между придворной знатью и даймё[20].

Некоторые из наиболее активных кугэ — Ивакура, Сандзё, Току­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / дайдзи — заключили секретный союз с наиболее решительными антиправительственными элементами, главным образом из кла­ на Тёсю. Эти кугэ, свободные от полицейского надзора и пользо­ вавшиеся большим влиянием благодаря своей близости к импе­ ратору, составили ядро, вокруг которого оппозиционные даймё (из кланов Сацума, Тёсю, Тоса и Хидзэн) образовали антиправи­ тельственный союз. Можно сказать, что первым сознательным политическим движением против сёгуната был именно этот союз или объединение придворной знати с самураями (кобу-гаттай­ )[21]{13}. Деятельность этого союза особенно усилилась после смягчения системы санкин-котай в 1862 г., в результате чего дай­ мё получили возможность беспрепятственно посещать Киото.

Однако с обострением борьбы этот союз распался. В качестве ли­ деров движения за реставрацию выдвинулись самураи низших рангов и ронины, тогда как даймё, сбитые с толку быстрым пово­ ротом событий и напуганные экстремизмом своих вассалов, в особенности из клана Тёсю, выпустили инициативу из своих рук, которая перешла к честолюбивым советникам, или ронинам[22].

Есть некоторый элемент иронии в том, что культ преданности императору, который в течение длительного времени насаждали феодальные власти бакуфу, обернулся против них же самих, когда их политические противники выставили лозунг «сон-но» (уваже­ ние к императору). Бакуфу трудно было бороться против этого лозунга, поскольку оно не могло противопоставить ему какой-ли­ бо другой лозунг. Положение трона при режиме Токугава ничем не отличалось от того положения, которое он занимал при пред­ шествующих сёгунатах — Камакура и Асикага. Тот факт, что сёгун обладал фактической властью, а император находился в строгом уединении в Киотоском дворце, теоретически обосновывался тем соображением, что личность императора не должна осквернять­ ся заботами о государственных делах; поэтому император как бы передавал на время свои полномочия главнокомандующему, но­ сившему титул «сэйитай-сёгун», хотя теоретически император продолжал оставаться носителем власти.

Токугавский сёгунат окружил трон непроницаемой стеной це­ ремониальных рогаток и до такой степени ограничил его связи с внешним миром, что император никогда не мог играть скольконибудь заметной роли в политической жизни страны. Но в тече­ ние двух с половиной веков токугавского господства в японском обществе вызревала новая политическая идеология, которая ока­ зывала все большее и большее влияние на умы образованных кругов. Под влиянием высланного из Китая при минской дина­ стии Шу Шун-суя, или Чу Шун-шуя 1600–1682 гг.), в клане Мито образовалась школа историографов вокруг мецената историков Норман Г..: Становление капиталистической Японии / — Токугава Мицукуни 1628–1700 гг.). Мицукуни попросил китай­ ского ученого помочь написать историю Японии — Дай Нихон Си, причем красной нитью через всю книгу должна была проходить идея преданности трону. Исследователи, пожалуй, преувеличи­ вают, когда подчеркивают влияние этого труда на современни­ ков, потому что он был опубликован только в 1851 г., да и то лишь частично. Кроме того, этот труд, написанный в строгом классиче­ ском стиле, был малодоступен для рядовых самураев[23]. Но как первый труд он несомненно послужил стимулом для появления других исследований, излагавших те же самые взгляды[24].

Наиболее деятельными пропагандистами идеи преданности трону были сторонники возрождения Синто, обычно называемые кокугакуся, или националистической школой. Самой крупной фигурой среди них был Мотоори Норинага 1730–1801 гг.), который осуждал преклонение перед всем китайским, пронизывавшее японскую литературу, и прославлял местную, чисто националь­ ную культуру. Мотоори и его последователи сумели внушить огромному числу своих соотечественников чувство преданности императорскому семейству и восторженность по отношению к японскому духу. Однако было бы неправильно полагать, что уз­ кий и замкнутый национализм мешал выдающимся мыслителям того времени правильно оценить значение достижений запад­ ной науки.

Несмотря на то, что кокугакуся неустанно проповедовала вер­ ность трону, нанося тем самым ущерб политическому престижу бакуфу, наиболее проницательные умы среди них не видели про­ тиворечия между своим учением и стремлением ознакомиться с культурными достижениями Запада. Через голландцев многие из них довольно хорошо усвоили западную науку и политические учения[25]. Наиболее ревностными учениками голландской шко­ лы являлись ронины и самураи низших рангов, которые, порвав связь с кланами, могли посвящать науке все свое время. Нелегко было этим людям овладеть иностранными языками. Они встре­ чали массу трудностей: отсутствие источников существования, недостаток книг, предрассудки ортодоксальных конфуцианских ученых, преследования со стороны властей и даже убийства, со­ вершаемые фанатиками из лагеря противников иностранного влияния[26]. Такие смелые люди, как Сакума Сёдзан, Ватанабэ Кадзан, Такано Тёэй, Ёсида Сёин, поплатились жизнью за свое желание овладеть знаниями Запада и применить их к условиям Японии. Их преемники, дожившие до периода Мэйдзи, были та­ кими же, как и они, бедными самураями или ронинами, испытав­ шими всю тяжесть репрессий бакуфу, но которые, тем не менее, были в курсе всех достижений науки в других странах и оказа­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / лись наиболее подготовленными для того, чтобы играть руково­ дящую роль в борьбе за свержение бакуфу и утверждение нового режима.

Когда токугавский режим перешагнул за двухсотлетний рубеж своей истории, перед ним возник целый ряд очень серьезных проблем. На протяжении последних нескольких лет страну по­ трясали стихийные бедствия — землетрясения, наводнения, го­ лод, пожары. Положение сельского хозяйства было до того ката­ строфическим, что неурожай неизбежно влек за собой голод.

Наиболее серьезные стихийные бедствия обрушились на страну в памятном 1833 г. Затем голодные годы следовали один за дру­ гим. В 1837 г. на улицах Нагоя валялись сотни непогребенных трупов. Хронические бедствия в сельском хозяйстве вызывали крестьянские восстания, причем к концу эпохи численность и размах этих восстаний значительно возросли{14}. Время от вре­ мени в крупных городах вспыхивали рисовые бунты, или утико­ васи. Характерной чертой этих бунтов являлось участие в них ренинов и даже мелких чиновников, которые часто стояли во главе повстанцев. Наиболее ярким примером утиковаси может служить неудачное восстание 1837 г. в Осака, связанное с именем Осио Хэйхатиро[27]. Осио был мелким полицейским служащим и высокообразованным человеком. Возмущенный неспособностью властей справиться с отчаянной нищетой народа, он выпустил манифест, в котором обосновывал свои взгляды и призывал бед­ ноту к восстанию. Хотя вследствие предательства это восстание было подавлено, оно вызвало такой отголосок в стране, что в самых отдаленных частях Японии начали вспыхивать восстания городской бедноты и крестьян, во главе которых вставали рони­ ны, считавшие себя «учениками Осио» и призывавшие к «уни­ чтожению грабителей страны». Слабость централизованной вла­ сти крайне затрудняла подавление таких восстаний и толкала более смелых людей на борьбу против бакуфу. Дороги страны были наводнены разбойниками, и, так как сёгунат не рисковал вступать с ними в борьбу, богатые горожане создавали свои соб­ ственные отряды телохранителей. Теперь многие открыто высту­ пали против изоляционистской политики бакуфу, требуя откры­ тия страны для внешней торговли и поощряя стремление к овла­ дению знаниями Запада. Крупные купцы, связанные по рукам и ногам феодальными законами, запрещавшими внешнюю торгов­ лю, и раздраженные политикой «гоёкин» (принудительных зай­ мов), к которой прибегало обанкротившееся бакуфу, искали в Широких народных массах поддержки в борьбе за расширение национального рынка и изыскание лучших возможностей для капиталовложений, чем те, которые давали им землевладение и Норман Г..: Становление капиталистической Японии / ростовщичество. В лице крупных тодзама, возглавлявших кланы Сацума, Тёсю, Тоса и Хидзэн, они видели своих политических союзников, которые осторожно объединялись для согласованно­ го выступления против бакуфу. Однако непосредственную угрозу для режима Токугава представляло крестьянство, являвшееся основным производительным классом, а также ронины и Саму­ раи низших рангов, которые, будучи политически наиболее ак­ тивным классом, часто увлекали за собой и лиц, стоявших рангом выше их. Бакуфу делало отчаянные попытки отразить натиск своих противников при помощи конфуцианской морали, а также посредством укрепления кастовой системы. Но в условиях не­ уклонного возрастания роли денег и распадения кастовых связей эти попытки не могли привести к успеху. Тщетность попыток преодолеть социальные бедствия с помощью одних лишь призы­ вов к соблюдению конфуцианской этики вскоре поняли и сами токугавские правители. Среди наиболее дальновидных руково­ дителей правительства начали расти сомнения в целесообразно­ сти дальнейшего сохранения строгой изоляции Японии от внеш­ него мира.

В обстановке непрерывных восстаний, приведших правитель­ ство на край банкротства, оно столкнулось лицом к лицу с угро­ зой внешнего вторжения. Эта внешняя опасность, возникшая как раз в период разложения феодального режима, роста восстаний и наибольшего политического недовольства, оказалась решаю­ щим фактором, показавшим раз и навсегда несостоятельность правления бакуфу. Кроме того, сёгунат допустил ряд ошибок, по­ ставив тем самым страну перед опасностью чужеземного завое­ вания, в результате чего всем проницательным людям и даже многим из сторонников бакуфу стало ясно, что это правительство окончательно потеряло право управлять страной.

Мы уже видели, как различные социальные группы в феодаль­ ной Японии постепенно отворачивались от режима, который все считали виновником хаоса и бедствий, царивших в стране. Те­ перь следует проследить, как опасность внешнего вторжения, совпавшая по времени с периодом разложения феодализма и роста восстаний, была использована врагами бакуфу в целях его ниспровержения. Географические условия способствовали изоля­ ции Японии. Из всех азиатских стран она была менее всего дося­ гаема для великих европейских морских держав. Тем не менее было совершенно ясно как для западных купцов, так и для япон­ ских государственных деятелей, что Япония, несмотря на этот Норман Г..: Становление капиталистической Японии / географический фактор, не может избежать того дня, когда какаянибудь великая держава постучится в закрытые двери и потребу­ ет ответа на свой вопрос о том, хочет ли Япония добровольно открыть свои порты для мировой торговли и взаимного общения или она предпочитает разделить участь Индии или Китая. Еще задолго до прибытия Биддля и Пэрри{15} правители Японии име­ ли веские основания для тревогу по поводу того, что европейские мореплаватели и создатели империй проявляют слишком боль­ шой интерес к их стране. В походе великих европейских держав на восток первым этапом была Индия, вторым — Китай, а Япония — эта Ultima Thule{16} Гулливера и Марко Поло — тре­ тьим и последним этапом. Таким образом, вплоть до середины XIX в. внимание Англии с точки зрения ее территориальных и торговых интересов было поглощено Индией, а затем Китаем. Но волна, образовавшаяся от быстрого продвижения Ост-Индской компании в китайские территориальные воды между 1808 и 1825 гг., захлестнула и берега Японии, нарушив сон самодоволь­ ного бакуфу. Одна из первых попыток Англии прощупать проч­ ность изоляции Японии была предпринята в 1808 г., когда ан­ глийский военный корабль «Фаэтон» самовольно вошел в порт Нагасаки, вызвав страшный переполох среди японских прави­ тельственных чиновников и голландских резидентов. Когда Гол­ ландия — единственная страна, торговавшая с Японией, была включена в империю Наполеона III, находившегося тогда в состо­ янии войны с Англией, последняя решила воспользоваться этим для вытеснения Голландии из Японии. Вскоре после того как Ан­ глия захватила Яву, один из создателей империи, сэр Стамфорд Раффлс, обладавший сильным воображением, настаивал, чтобы английская Ост-Индская компания не только вытеснила голланд­ цев из Нагасаки, но и осуществила бы такие грандиозные ком­ мерческие и колониальные планы в Японии, каких до сих пор не замышляла никакая другая страна. Вероятно с целью изучения возможности вытеснения голландцев, в 1813 г. два английских судна, «Шарлотта» и «Мария», прибыли в Нагасаки. Однако пла­ ны Раффлса были сорваны хитрым голландским агентом Доеф­ фом, который отверг требование англичан о передаче им торго­ вых прав голландцев в Японии и сумел сохранить остров Дэсима в качестве единственного места на земле, где в 1813 г. еще разве­ вался голландский флаг. Эти события, а также вооруженное столкновение между английскими моряками и местными жите­ лями на острове Такара в проливе Кагосима так встревожили бакуфу, что оно издало в апреле 1825 г. знаменитый приказ ути­ харай рэй о том, что любое иностранное судно, которое нарушит изоляцию Японии, должно быть атаковано и изгнано.

Норман Г..: Становление капиталистической Японии / Правительство бакуфу поощряло неистовую агитацию против иностранцев. Позже это послужило для него источником боль­ ших затруднений, когда, столкнувшись, с одной стороны, с на­ стойчивым требованием западных держав «открыть» Японию и, с другой — с требованием народа «изгнать варваров», бакуфу не могло найти выхода и после длительных колебаний оказалось вынужденным передать наконец вопрос о подписании договоров с иностранными государствами на усмотрение императорского двора в Кёто, сильно подорвав тем самым свой политический престиж. Однако дальновидному Раффлсу не удалось заинтересо­ вать Ост-Индскую компанию торговлей с Японией, Это объясня­ ется тем, что в то время вся сила торговых устремлений англичан была направлена не на далекие японские острова, а на Китай — империю сказочных богатств. Захват Сингапура в 1819 г. и рост торговли с Китаем, в особенности торговли опиумом, свидетель­ ствовали о том, что следующий форпост британских торговых компаний будет создан где-нибудь на берегах Китая. Для того чтобы уничтожить барьеры, препятствовавшие ее внешней тор­ говле, Англия вступила в войну с маньчжурской династией, ока­ залась победительницей и навязала Китаю Нанкинский договор 1842 г.) — первый неравноправный договор в истории Китая. Бри­ танские купцы были слишком увлечены если не самой эксплуа­ тацией, то перспективой эксплуатации этого богатого рынка и не могли уделять большое внимание скалистым островам Японии, расположенным где-то далеко на северо-востоке. Однако судьба Китая произвела глубокое впечатление на умы лучших мыслите­ лей Японии, чьи произведения, несмотря на цензуру, послужили громким призывом к укреплению национальной обороны и за­ имствованию достижений западной промышленности и военной науки. Опасаясь строгим применением ути-харай рэй подверг­ нуться участи Китая, бакуфу заняло более примирительную по­ зицию по отношению к иностранцам и в 1842 г. издало инструк­ цию, разрешавшую иностранным судам заходить в определен­ ные порты для пополнения запасов угля и продовольствия. Таким поворотом в своей политике бакуфу не только вызвало ненависть со стороны крикливой антииностранной партии, пользовавшей­ ся тогда большим влиянием, но разожгло между кланами наслед­ ственную вражду и соперничество, которые тлели в течение ряда десятилетий. Антииностранная партия, состоявшая из ученых, сторонников введения западных порядков, для того чтобы отра­ зить честолюбивые устремления западных держав, теперь повер­ нула свое оружие против бакуфу за его уступку иностранцам.

Однако лозунг «долой варваров» был лишь маневром, рассчитан­ ным на обход токугавской реакции с фланга. Об этом свидетель­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / ствует следующий факт: как только партия противников бакуфу пришла к власти после реставрации 1868 г., наиболее наивные приверженцы этого лозунга были жестоко наказаны за нападки на иностранцев.

Как и следовало ожидать, Англия, являвшаяся тогда наиболее развитой капиталистической страной в мире, стала инициато­ ром борьбы за уничтожение торговых барьеров в Восточной Азии. Ее сильный конкурент в области судоходства, Соединенные Штаты, которые лишь на немного отставали от Англии по тонна­ жу морских перевозок[28], к этому времени начали проявлять большой интерес к Дальнему Востоку и стремились приобрести определенные договорные права, обеспечивающие интересы американских судоходных компаний на Дальнем Востоке. Ком­ модор Пэрри незадолго до своей экспедиции в Японию писал:

«Когда мы смотрим на восточные владения нашего сильного мор­ ского соперника — Англии, на непрерывный и быстрый рост чис­ ла ее укрепленных портов, мы убеждаемся в необходимости при­ нять неотложные меры… К счастью, Японские и многие другие острова в Тихом океане еще не затронуты этим бессовестным правительством (то есть Англией), некоторые из них расположе­ ны на великом торговом пути, который неизбежно приобретет исключительное значение для Соединенных Штатов. Не теряя ни одной минуты, следует принять самые решительные меры для закрепления за США достаточного количества портов». Дальне­ восточная политика США к этому времени уже обнаружила свои характерные черты, а именно, стремление и настойчивые попыт­ ки подготовить условия для осуществления своих будущих пла­ нов. В поисках портов и торговых опорных пунктов в западной части Тихого океана Пэрри и другие американцы выдвигали пла­ ны захвата Формозы, а также островов Рюкю и Бонин[29] {17}.

Пока Франция, Англия и Россия были поглощены спорами по турецкому вопросу, приведшему к Крымской войне 1854–1856 гг., а Англия и Франция, кроме того, старались извлечь максимум выгоды из недавно заключенных неравноправных договоров с Китаем, Соединенные Штаты Америки начиная с 1853–1854 гг., то есть после «открытия» Японии{18}, настойчиво стремились навя­ зать свои требования бакуфу и в конце концов достигли своей цели: в 1858 г. американец Таунсенд Гаррис добился того, что Япония, уступив иностранному давлению, заключила первый торговый договор с западной державой{19}. Вслед за этим неиз­ бежно должно было последовать установление постоянных ди­ пломатических связей с другими странами. Эта уступка со сторо­ ны бакуфу привела к усилению антииностранных настроений среди японцев. В то же время, разрешив иностранным купцам Норман Г..: Становление капиталистической Японии / въезд в Японию, правительство тем самым ускорило разрушение феодальной экономики. В результате заключения торгового дого­ вора во внешней торговле Японии произошел резкий скачок: в 1863 г. японский экспорт, главным образом сырья, составлял 631 иену, а в 1865 г. эта цифра увеличилась до 6 058 718 иен, в то время как импорт за этот же период соответственно составлял 366 840 и 5950231 иену. Вследствие того, что договором были уста­ новлены низкие пошлины на импортные товары, началось на­ воднение Японии иностранными промышленными товарами.

Такое фантастическое соотношение цен золота и серебра, как 1: или 1:5 при мировом соотношении 1:15[30], привело к большой утечке золота, что расстроило японскую экономику, но зато при­ несло громадные прибыли иностранным купцам. В 1860 г. бакуфу начало понижать ценность монеты путем уменьшения в ней содержания золота более чем на 85 %. Последовавшая затем ин­ фляция еще больше усилила экономическую разруху, вызвав стремительный рост цен на предметы потребления. Рост цен на товары наряду с резким колебанием цен на рис[31] имел ката­ строфические последствия для сёгуната, даймё и находившихся на их содержании самураев, размеры рисовых стипендий кото­ рых хотя и были твердо установлены, но при переводе на деньги фактически сокращались вследствие роста цен на товары.

Сёгунат, финансы которого находились в чрезвычайно не­ устойчивом положении, теперь вынужден был принять на себя еще тяжесть чрезвычайных расходов по строительству фортов, чугунолитейных заводов, а также расходы по компенсации за нападения на иностранцев и на отправку представителей за гра­ ницу. У правительства не было других источников для покрытия этих расходов, кроме как усиление обложения сельского населе­ ния и выколачивание принудительных займов— гоёкин — с куп­ цов[32]. Новые налоги, которые сёгунат и даймё взимали с кре­ стьян, вызывали еще более сильные крестьянские восстания[33], в то время как разросшаяся армия ронинов, разорившихся кре­ стьян, бродяг и нищих устремлялась в города, усугубляя царив­ ший в стране хаос. Бедственное экономическое положение саму­ раев низших рангов, обостренное катастрофическим ростом цен, привело их к отчаянной нужде и усилило их ненависть к бакуфу и его внешней политике. Виновниками своего тяжелого положе­ ния самураи считали иностранных варваров и их коммерческие операции[34]. Начиная с убийства в 1860 г. Ии Наосукэ{20} — сто­ ронника «открытия» Японии для иностранцев, покушения на ру­ ководящих деятелей бакуфу становятся частым явлением. Террор был направлен также и против купцов, которые наживались на ростовщических операциях, а также на спекуляции, используя Норман Г..: Становление капиталистической Японии / колебания цен на рис[35].

Прежде чем перейти к рассмотрению преобразований, проис­ шедших во время реставрации, уместно поставить вопрос, поче­ му Япония не стала колонией или страной с ограниченным суве­ ренитетом, как, например, Китай того периода. Опасность подчи­ нения Японии одной или нескольким западным державам была вполне реальной. Внутреннее социальное и экономическое раз­ ложение достигло такой степени, что приходится удивляться, каким образом Япония избежала участи Китая. Англия и Франция перекосили свои колониальные опорные пункты все дальше по­ дальше на Восток. К счастью для Японии, их внимание было поглощено значительно более богатой добычей — Китаем, «усми­ рением» которого они были заняты в течение нескольких десяти­ летий, начиная с 1840 г. Англия особенно пристально следила за могучим восстанием тайпинов, которое вспыхнуло в 1850 г. и продолжалось около пятнадцати лет, а затем приняла участие в подавлении этого восстания. Период с 1860 по 1865 г., то есть канун реставрации Мэйдзи, был наиболее критическим для Япо­ нии. Бакуфу отступало по всему фронту перед своими политиче­ скими соперниками; экономическая разруха достигла исключи­ тельной остроты в результате хронического аграрного кризиса и, наконец, вся прогнившая система феодализма рассыпалась в прах под воздействием западной торговли и западной идеологии.

Франция при Наполеоне III обнаружила стремление к приобре­ тению новых территорий и славы. К тому времени, когда Наполе­ он выпутался из своей мексиканской авантюры, увенчанная шле­ мом фигура Бисмарка бросила зловещую тень на Вторую импе­ рию, угрожая ей войной и удерживая Наполеона от посылки войск на край света. Тем не менее Франция, несмотря на свою слабость, вновь обратила свой взор на Дальний Восток, пытаясь добиться успеха если не путем завоеваний, то хотя бы при помо­ щи интриг. Леон Рош, французский дипломатический представи­ тель в Японии, прошедший большую школу колониального управления в Алжире, был находчивым дипломатом, типичным для периода, предшествовавшего «телеграфной» дипломатии. Его пребывание в Японии было ознаменовано установлением тес­ нейших связей с бакуфу и соответствующей враждебностью по отношению к антиправительственной клановой коалиции.

Кланы Тёсю и Сацума стремились завязать более тесные отно­ шения с Англией. Это стремление может показаться странным, если мы вспомним события в Намамуги в 1862 г., когда англича­ нин Ричардсон был убит самураями из клана Сацума, а англичане в отместку за это в следующем году произвели артиллерийский обстрел города Кагосима{21}. Очевидно этот наглядный урок, про­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / демонстрировавший превосходство европейского оружия, произ­ вел неожиданный эффект и убедил самураев из клана Сацума, наиболее воинственных и надменных во всей феодальной Япо­ нии, что не враждебность, а дружественное отношение следует проявить к людям, которые в состоянии научить их кое-чему полезному в военном отношении. Тот же самый магический эф­ фект произвела бомбардировка и на людей клана Тёсю, когда город Симоносеки был обстрелян из пушек международной эс­ кадры в 1863 г.{22}. Каковы бы ни были мотивы радикального поворота в политике ведущих кланов, выступавших ранее про­ тив иностранцев, нельзя не отдать должное чувству реализма и хладнокровию, проявленному ими в данном случае[36]. Таким образом, Франция возлагала свои надежды на бакуфу, тогда как Англия, в лице сэра Гарри Паркса, поддерживала «внешние» кла­ ны. Западные наблюдатели часто даже не представляют себе, как далеко зашла Франция в своих обязательствах поддерживать бакуфу. Так, например, она финансировала и помогала строить металлургический завод в Ёкосука и дважды предлагала бакуфу военную помощь и инструктаж, когда бакуфу пыталось в 1864 и 1865 гг. подчинить себе клан Тёсю. Некоторые историки утвер­ ждают даже, что бакуфу имело секретный договор с Францией, заключенный через посредство своего представителя Токугава Акитакэ, посланного во Францию в 1867 г. якобы для того, чтобы представлять бакуфу на церемонии открытия Международной выставки в Париже. Если французы и лелеяли какие-либо наде­ жды на приобретение концессий за свою поддержку бакуфу, то эти надежды были полностью разбиты во время развернувшихся в 1867–1868 гг. событий, в результате которых бакуфу было сверг­ нуто. Каковы бы ни были мотивы благожелательной позиции Англии по отношению к победившим «внешним» кланам, она временно воздержалась от попыток навязать им свои претензии сразу же после свержения бакуфу. Она, несомненно, была частич­ но вознаграждена тем, что колониальные цели Наполеона III и его представителя в Японии были сорваны в результате перево­ рота Мэйдзи.

Таким образом, чрезвычайная сложность международной об­ становки в период с 1850 г. вплоть до окончания гражданской войны в США и начала франко-прусской войны, своеобразный тупик, возникший в результате англо-французских интриг в Япо­ нии, приведший к тому, что ни одна из этих стран не добилась преимущества (о чем упоминалось выше), и прежде всего тот факт, что Англия была поглощена своими делами в Китае, дали Японии значительную передышку, крайне необходимую для то­ го, чтобы сбросить с себя цепи феодализма, который привел стра­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / ну к экономическому крушению и поставил ее под угрозу уста­ новления экономического и военного господства западных дер­ жав. Хотя временное равновесие политических сил на междуна­ родной арене имело известное значение (в особенности провал мексиканского похода, сыгравший для французов роль сдержива­ ющего фактора в их притязаниях на Дальнем Востоке), можно без преувеличения сказать, что главным заслоном, защитившим Японию от торговой и колониальной алчности европейских дер­ жав, был поверженный Китай. По сравнению с Китаем, с его огромным и прибыльным рынком Япония представляла очень мало интереса и как рынок готовой продукции, и как источник сырья для промышленности западных стран. Кроме того, запад­ ные державы сталкивались с огромными трудностями при каж­ дой попытке захватить Японию. Воспользовавшись передышкой, создавшейся благодаря временному равновесию политических сил на международной арене, лидеры Мэйдзи{23} получили воз­ можность свергнуть феодальное правительство, сеющее интриги и раздоры, создать вместо него новое централизованное нацио­ нальное правительство и открыть Японию для свежих веяний западной науки и изобретений. Благодаря дальновидности этой выдающейся группы государственных деятелей был заложен фундамент сильного независимого государства, в силу чего внеш­ нее вторжение становилось слишком опасным или слишком не­ надежным предприятием{24}.

Норман Г..: Становление капиталистической Японии / Свержение бакуфу было осуществлено союзом антиправитель­ ственных сил, во главе которых стояли самураи низших рангов и ронины, главным образом из больших западных кланов Сацума, Тёсю, Тоса и Хидзэн, а также некоторые кугэ, опиравшиеся на финансовую поддержку крупнейших купцов Осака и Киото. Руко­ водящая роль в этом перевороте, имеющем историческое значе­ ние, принадлежала самураям низших рангов, которые постепен­ но оттеснили от политического руководства самурайство высших рангов и феодальных князей. Поэтому, с политической точки зрения, реставрация представляет собой не только переход от режима бакуфу к централизованной императорской власти, но и переход власти от высших феодальных кругов к самураям низ­ ших рангов. Именно из их среды вышли наиболее выдающиеся деятели того времени — Кидо Такаёси, Окубо Тосимици, Сайго Такамори, Омура Масудзиро, Ито Хиробуми, Иноуэ Каору и ряд других, тогда как феодальные правители кланов, как, например, Симадзу Хисамицу из Сацума, Мори Мотонори из Тёсю, Яманоути Ёдо из Тоса, постепенно сошли со сцены. Однако эти самураи и ронины не могли бы свергнуть правительство бакуфу, если бы они надеялись только на остроту своих сабель или смелость сво­ их решений. Менее заметной, чем политические и военные по­ двиги самураев, но более важной как для свержения бакуфу, так и для укрепления нового режима была финансовая поддержка крупных купцов (тёнин), главным образом из Осака, где, как утверждали, было сконцентрировано 70 % всего богатства Япо­ нии. По мнению проф. Хондзё, решающие сражения в войне за реставрацию при Тоба, Фусими, Эдо и Айдзу были выиграны бла­ годаря финансовой поддержке, которую оказывали тёнин[1]. В официальной летописи дома Мицуи говорится: «Крупные займы, необходимые для осуществления военных операций император­ ских войск, щедро предоставлялись домом Мицуи»[2].

Необходимо отметить, что новый режим, унаследовавший раз­ валившуюся экономику бакуфу, не мог бы выпутаться из своего тяжелого финансового положения и приступить к осуществле­ нию гигантских задач по преобразованию страны, если бы не пожертвования и займы (гоёкин) таких крупных купцов, как Ми­ цуи, Коноикэ; Ивасаки, Оно и Симада. Например, в первые же дни своего существования новое правительство через свое Управле­ Норман Г..: Становление капиталистической Японии / ние доходами «Кинкоку суйтосё», обратилось 26 декабря 1867 г. к Мицуигуми (компания Мицуи) с настоятельной просьбой оказать ему финансовую помощь. Таким образом, Мицуи, один из круп­ нейших купцов феодального периода, финансировавший режим Токугава, а затем императорский дом, с самого начала стал одним из финансовых столпов нового правительства[3]. Реставрация Мэйдзи, следовательно, была осуществлена коалицией купече­ ства и самураев низших рангов, которые в качестве ёнин, или управляющих хозяйством даймё, фактически вершили всеми де­ лами кланов. Эта коалиция одной части правящего класса с купе­ чеством отвечала интересам крупных купцов, которые еще из­ давна стремились добиться покровительства от феодальных вла­ стей в обмен на свою финансовую помощь. В силу этого полити­ ческие преобразования Мэйдзи и в особенности «уничтожение феодализма» в 1871 г. — этот поворотный пункт в истории стра­ ны, оставивший неизгладимый след на всей структуре современ­ ной Японии, — могут быть поняты только при условии изучения этого феодально-купеческого союза, для чего мы должны снова вернуться к периоду Токугава.

Исторические предпосылки образования феодально-купеческой коалиции В Японии, несмотря на ненависть к купцам, которая клокотала в груди обанкротившихся феодальных владык, превратившихся в должников осакских купцов, гордых своим богатством, интере­ сы феодального правящего класса настолько тесно переплелись с интересами крупного купечества, что все, что причиняло ущерб одним, задевало и других. Надменный даймё вынужден был по­ давлять свою спесь, если он хотел избежать банкротства. В том случае, если даймё прибегал к крайним мерам — отказывался погашать в срок свои долги или же угрозами по адресу своих кредиторов пытался заставить последних аннулировать долги, — он сразу же сталкивался с тем, что другие купцы, к которым он обращался за кредитом, очень вежливо, но категорически отка­ зывали ему. Эта солидарность являлась для купцов своеобразной формой защиты своих классовых интересов[4]. С другой стороны, поскольку проценты от займов, предоставляемых самураям и даймё, были главным источником доходов крупных купцов, то полное разорение первых неизбежно привело бы и к разорению купечества[5]. Следует отметить сравнительную слабость япон­ ского купечества, которое было лишено таких источников накоп­ ления капитала, как торговля и грабеж, широко использовавших­ ся их европейскими коллегами в XVI–XVII вв. Ограничительные Норман Г..: Становление капиталистической Японии / меры токугавского правительства и нищета крестьян, продол­ жавших вести натуральное хозяйство (денежное обращение на­ чинало, конечно, проникать в деревню, но крайне медленно), препятствовали расширению внутреннего рынка. Как уже было сказано выше, основными клиентами тёнин были самураи, про­ живавшие в городах-замках, а также даймё, которые вместе со своей свитой были обязаны, согласно системе санкин-котай, про­ водить половину своего времени в Эдо. Купечество, прекрасно понимая, что его собственное процветание тесно связано с благо­ состоянием воинов и знати, являвшихся его клиентами-должни­ ками, никогда не мечтало о лобовой атаке против всей системы феодализма, хотя оно всегда было готово финансировать полити­ ческую борьбу против бакуфу, выступая таким образом на сторо­ не оппозиционных элементов феодального класса[6].

Поскольку изоляционистская политика токугавского прави­ тельства исключала возможность вложения капиталов во внеш­ нюю торговлю или в промышленность, то купцы, в особенности мелкие, часто употребляли свои деньги, полученные от торговли или ростовщичества, на приобретение земли. Освоение пустую­ щих земель, как отмечалось в предыдущей главе, являлось одной из сфер приложения купеческого капитала. Приобретенную зем­ лю купцы обыкновенно сдарали крестьянам в аренду (эй-косаку) на срок свыше 20 лет. Другим видом аренды была ситидзи-косаку, то есть аренда заложенных земель, взятых ростовщиками у кре­ стьян в качестве залога. Существовали и иные виды аренды, бла­ годаря которым можно было обходить феодальные законы, запре­ щавшие отчуждение земельных наделов. Однако в данном слу­ чае нас интересует то, что в результате разложения феодализма в Японии появился новый класс землевладельцев, которому было выгодно сохранение феодальных отношений, хотя и в несколько видоизмененной форме, и который, следовательно, имел больше общего с классом даймё, чем с крестьянством[7]. Не трудно по­ нять, что феодальные власти питали отвращение к этому быстро растущему классу новых помещиков. Это подтверждается следу­ ющей выдержкой из летописи того периода «Канно Бакумон», которая свидетельствует как о степени распространенности этого нового вида землевладения, так и о той тревоге, которую оно вызывало в официальных кругах. «Говоря о вреде концентрации [земли], мы должны отметить, что богачи, обладающие чрезмер­ ными богатствами, поглощают наделы бедняков и становятся еще богаче, тогда как бедные становятся еще беднее. Плодород­ ные земли полностью захвачены богатыми, и бесчисленные бед­ ствия народа в конце концов приведут к бедствию всего государ­ ства… Кто не знает, что численность населения падает, а площадь Норман Г..: Становление капиталистической Японии / пустующих земель увеличивается? Имеются люди, которые, оче­ видно, не в состоянии платить налоги, в результате чего количе­ ство налогоплательщиков уменьшается, и нам не остается ничего другого, как прибегать к гоёкин [принудительным займам]. При­ чиной всех этих затруднений является концентрация [земли]».

Нельзя, конечно, не принять во внимание ту зависть к новым землевладельцам, которую испытывала феодальная аристокра­ тия, вынужденная делиться с купцами и ростовщиками своим некогда безраздельным правом взимания дани с крестьян. Одна­ ко перед лицом недовольного крестьянства, стремившегося либо путем восстаний, либо при помощи бегства сбросить с себя непо­ сильное бремя, эта же самая аристократия становилась плечом к плечу с презираемым, но экономически сильным классом купцов и ростовщиков. Что касается крестьянства, то оно восставало как против финансового гнета феодальных властей, так и против эксплуатации новых землевладельцев[8]. По мере разложения токугавского режима эти две социальные группы, то есть преж­ ние феодальные правители и новые землевладельцы, все больше и больше сближались между собой. Именно это, как мы увидим ниже, обусловило возможность того компромисса, к которому пришли эти классы при решении аграрного вопроса в период реставрации.

Большое значение для нашего анализа имеет тот факт, что сами даймё вынуждены были искать финансовой поддержки у крупных ростовщиков из Осака. Часто случалось, что казна клана попадала в руки богатого купца, который выдавал нуждающему­ ся даймё крупные суммы денег под крайне высокий процент и под залог его рисового дохода. Финансы клана Сэндай, например, контролировал осакский купец Масуя Хэйэмон, который, по сло­ вам писателя того времени Кайхо Сэйрё 1816 г.), «управлял фи­ нансами владетельного князя из Сэндая»[9]. В летописи, озаглав­ ленной «Тёнин Кокэнроку», написанной в конце XVII в. выходцем из известного семейства Мицуи, Мицуи Такафуса, говорится о том, что огромное количество даймё стали должниками пятиде­ сяти богатейших купцов Японии[10]. Несмотря на врожденное презрение военной касты к жадному на деньги купечеству, эко­ номическая сила последнего притупляла остроту этого презре­ ния, заглушала насмешливый хохот разорявшихся даймё и даже вызывала уважение и страх[11]. Огава Кэндо писал в своей книге «Тиридзука-дан»: «Хотя формально самураи управляют, а простой народ подчиняется им, в действительности мы, кажется, живем в такую эпоху, когда всеми делами заправляют выходцы из про­ стых людей».

Норман Г..: Становление капиталистической Японии / Признание экономической силы купечества открывало доступ наиболее преуспевающим купцам в среду правящей клики по­ средством принятия их в самурайские семейства. Когда воин по­ падал в затруднительное положение, он в свою очередь рад был укрыться от бушевавшего над его головой экономического «нена­ стья» в какой-нибудь купеческой семье, вступив в нее путем бра­ ка или усыновления. Многие честолюбивые купцы, слишком не­ терпеливые для того, чтобы добиваться вступления в самурай­ ские семьи обычным способом — путем усыновления или брака — покупали по установленной цене документы о своем номи­ нальном усыновлении у нуждающихся хатамото или самура­ ев[12]. Торговля самурайскими рангами приняла такие скандаль­ ные размеры, что Ёсимунэ 1677–1757) пытался запретить ее, но это запрещение не привело к желаемому результату[13]. Уже знакомство с периодом генроку 1688–1702 гг.) позволяет соста­ вить ясное представление об общественном значении класса тёнин. Этот период прославился любовью к роскоши, извращен­ ными романами, сложной драмой, своеобразной живописью и литературой (школой живописи укиё-э и литературным жанром укиё-соси), в которых нашла свое отражение жизнь полусвета в Кёто и Эдо, а также обычаи простого народа[14]. Эта купеческая культура обладала непреодолимой притягательной силой для са­ мураев и, несмотря на все красноречие конфуцианских морали­ стов по поводу «развращенности современного поколения и не­ обходимости возвращения к более простым манерам», она оказа­ ла решающее влияние на формирование их нравов и вкусов[15].

Литература этого периода дает богатый материал, свидетельству­ ющий о слиянии самурайства с тёнин, в особенности с верхним его слоем, что позволяло купечеству играть руководящую роль в политической и административной жизни кланов, равно как и в финансовых делах[16]. Это постепенное проникновение купече­ ских элементов на руководящие посты феодальной иерархии приобрело особенно важное значение к концу правления бакуфу, так как оно привело к сотрудничеству между крупными купцами из Осака и представителями ведущих антитокугавских кланов.

Один из крупнейших государственных деятелей, Ито Хиробуми, например, являлся выходцем из семьи плебейского происхожде­ ния, которая приобрела самурайский ранг в клане Тёсю. Можно привести много и других примеров слияния феодальной правя­ щей верхушки с торговой буржуазией[17].