Ольга ТАНГЯН

"Одесский парижанин" А. Нюренберг

В декабре 1919 года на корабле "Руслан" одесский меценат и коллек

ционер Яков Перемен вывез в Палестину более 200 полотен "одесских мо

дернистов". Ему не удалось создать для этих работ музей, и коллекция, ра

зобранная наследниками после его смерти в 1960 году, долгие годы счита

лась утерянной. Однако в 2006 году благодаря усилиям куратора музея

Рамат Ган в Тель Авиве Л. Войскун она была собрана и, сопровождаемая

великолепным каталогом, представлена публике на выставке "Одесские парижане".

Выставка вызвала сенсацию и поставила Одессу в ряд художествен ных столиц начала 20 го века. Раньше стиль многих живописцев, пере бравшихся из России во Францию или проработавших там какое то вре мя, объяснялся влиянием Парижской школы. Выставка же продемонст рировала, что почерк этих художников сформировался уже в Одессе, так что влияние на них Парижской школы перестало выглядеть односторон ним. Более того, одесские художники сами во многом определили лицо Парижской школы.

Среди "одесских парижан" оказался и мой дед, Амшей Нюренберг (1887 1979). Он родился в Елисаветграде (ныне Кировоград), учился жи вописи в Одессе. Судьба Нюренберга, как и многих его друзей художни ков, тоже оказалась связанной с Парижем, где он побывал дважды — в 1911 1913 и 1927 1928 гг. Хотя впоследствии Нюренберг переехал в Москву, близость с Одессой, где прошла его юность, и где он стал худож ником, сохранилась на всю жизнь.

Впервые Нюренберг приехал в Одессу в 1904 году после окончания школы для поступления в Одесское художественное училище. Город произвел на провинциального юношу неизгладимое впечатление. Даже в Париже спустя 10 лет он рассказывал о своем потрясении Марку Шага лу, с которым год делил ателье в фаланстере "la Ruche" (фр. — улей)1:

Были неуютные зимние вечера, когда не хотелось выходить на улицу, когда не тя нуло в кафе, и тогда, затопив печку, мы с Шагалом варили чай… Потом я ему рассказывал В 1900 г. парижский меценат и скульптор любитель Альфред Буше купил на распродаже Всемирной выставки ротонду по проекту Эйфеля — конструктора знаменитой башни — и другие легкие павильоны. Он установил их на участке в полгектара в проезде Данциг на юго западной окраине Парижа и в 1902 г. предоставил за символическую плату около 140 ателье начинающим художникам, среди которых были Шагал, Леже, Цадкин, Сутин, Архипенко.

об Одессе. О сказочном порте, поразившем мое юношеское воображение, о громадных иностранных пароходах, о грузчиках силачах, и особенно много рассказывал о море, о его непередаваемой героической романтике в часы шторма, когда берега и я, писавший его, покрывались злой бело желтоватой пеной. И о закатах.

А. Нюренберг. Шагал. Рукопись "Одесса — Париж — Москва" Нюренбергу повезло: он попал в класс великолепного мастера Кириа ка Костанди1. Он часто с благодарностью вспоминал своего учителя, все гда подчеркивая, что учился у Костанди не только художественному ре меслу, но анализу характеров, пониманию природы. На всю жизнь Ню ренберг сохранил восхищение работой Костанди "Сирень", которую уви дел еще в студенческие годы. Об этой картине он написал в очерке "Костанди":

Прошли годы. Многое в моих взглядах на живопись, на искусство изменилось, но те первые чувства (то, что художники называют "первое ах!"), которые поселила "Си рень" в моей душе, продолжают жить и волновать и по сей день. Сколько раз я ловил се бя на том, что на цветущие весенние сады я глядел глазами Костанди! Но в юности мы не склонны были глубоко анализировать. Прежде в "Сирени" я видел только чудесные фос форящиеся краски, нежные отношения, музыкальный колорит, очарование цветущего са да и грусть одинокого молодого монаха. Теперь "Сирень" для меня яркий символ борьбы маленького слабого человека с величественной цветущей, хмельной природой. Произве дение как бы с возрастающей силой развертывает и показывает неизвестные раньше но вые грани.

А. Нюренберг. Воспоминания, встречи, мысли об искусстве.

М., Советский художник, 1969, с. По окончании Одесского художественного училища Нюренберг вмес те с группой молодых художников отправился в Париж, где сама атмосфе ра города была пропитана искусством. Нюренберг вспоминал, что учился не в академиях, а у своих друзей, на улицах Парижа, в кафе. В кафе "Ро тонда" на бульваре Монпарнас он встречался со своими друзьями по одес скому училищу Федером и Маликом. Тогда же он близко подружился со скульпторами Мещаниновым и Инденбаумом. И познакомился с такими впоследствии прославившимися художниками из России, как Шагал и Кремень.

В Париже Нюренберг впервые проявил свое литературное дарование.

Он начал подрабатывать художественными репортажами в русскоязыч ной газете "Парижский вестник". На вопрос редактора газеты, мог бы он Через десять лет класс К. Костанди также окончил младший брат Нюренберга — Давид Девинов Нюренберг (1896 1964).

написать рецензию о первой выставке кубистов и футурис тов в Париже, молодой чело век самоуверенно ответил:

"Литература — мой отхожий промысел". На самом деле его статья о кубистах 1911 г.

Мидлер, Ламден, Нюренберг критиком. В дальнейшем он часто писал художественные рецензии, а позже об ратился к мемуарной прозе. Он явился также автором книг "Сезанн" (1924), "Воспоминания, встречи, мысли об искусстве" (1969) и рукописи "Одесса — Париж — Москва" (составленной мной в 2006 г. из отдельных статей. — О. Т.).

В 1913 году Нюренберг вернулся в Елисаветград. Он приехал уже как зрелый живописец, обогащенный европейским опытом, как специалист по западной культуре. Он хорошо владел французским языком, читал в оригинале Мопассана, Флобера и Бодлера. Этим Нюренберг заработал себе репутацию "франкофона", что вначале звучало лестно, но в советское время в период борьбы с формализмом и космополитизмом часто обора чивалось для него серьезными неприятностями.

Вскоре Нюренберг переехал в Одессу, где позже основал студию "Сво бодная мастерская". Ее посещали не только "независимые" художники (имелось в виду, независимые от академической школы) — Малик, Мид лер, Константиновский, Фраерман, Фазини, но и поэты Багрицкий, Финк.

Стихотворение Э. Багрицкого 1918 г., написанное им по случаю новогод ней вечеринки, передавало приподнятую атмосферу, царящую в студии "независимых", с наивным воодушевлением и честолюбивыми планами:

Нет ничего прекрасней в мире, Хороним дружно Пикассо.

Все непреклонней, все смелей, Здесь Нюренберг рисует быстро, Надеждой сладкой окрылен, Что должность важную министра Приходит ночь, покрылись мраком Ряды недвижные столов.

Смешалось все: Ван Гог с Синьяком И с Семирадским — Калмаков.

Взяв за образец парижские Весенние и Осенние салоны, "независи мые" регулярно устраивали в Одессе сезонные выставки своих работ.

Они широко использовали французский опыт и часто, не стесняясь, включали в свои картины целые цитаты из Сезанна, Матисса, Гогена.

Влияние "купальщиков" Матисса и его декоративных панно особенно сильно ощущалось в работах раннего Нюренберга. Экзотические пейза жи и образы таитянок у Малика напоминали восточную палитру Гогена.

Несмотря на яростную критику и упреки в плагиате, заслуги "независи мых" в модернизации художественных традиций Одессы ни у кого не вы зывали сомнений.

Успешным учеником Амшея Нюренберга был талантливый худож ник Виктор Мидлер, который впоследствии заведовал отделом в Третья ковской галерее. Их дружба продолжалась всю жизнь. И последние го ды они регулярно встречались, разговаривали друг с другом по телефо ну. Они даже умерли в один и тот же год и в одном месте — в 1979 году в Москве.

Именно Мидлер познакомил Нюренберга с его будущей супругой Полиной Мамичевой. Он представил его как многообещающего худож ника, только что вернувшегося из Парижа. Такая рекомендация произ вела впечатление на начинающую балерину, дочь московского купца.

В 1915 году они поженились, и их брак продлился 63 года. Полина то же стала посещать студию своего мужа и писать натюрморты в стиле модных тогда кубистов. Четыре таких натюрморта были обнаружены "Свободная мастерская" Малик, Нюренберг, Юхневич, К выставке детского творчества Нюренберг отнесся чрезвычайно серьез но. Подготовил доклады, а главное, написал проспект выставки "О детском творчестве" с рядом теоретических положений. Нюренберг утверждал, что дети в рисовании руководствуются инстинктом, а само детское творчество разделил на три периода. Первый, от 6 до 7 8 лет, когда формируется худо жественное восприятие. Второй период, названный им "Ренессанс", от до 9 12 лет, когда дети начинают сознательно использовать краски и ком позицию. И наконец, третий период, названный "Барокко" (упадочный), от 9 12 до 15 лет, когда дети, отчасти теряя свою индивидуальность, попа дают под влияние книжных иллюстраций и фотографий.

Выставку посетили друзья художники Фазини, Олесевич, Лысенков, Глускин, оставив восторженные записи в Книге отзывов. Сохранились не которые из них:

Приходится сожалеть о том, что выставки взрослых художников, за редким ис ключением, не оставляют столь прекрасного впечатления (С. Олесевич).

Дети — художники, художники виртуозы. Я надеюсь, что дети будущего будут рождаться с техническими возможностями Леонардо и постепенно их утрачивать; есть на дежда, что художники станут художниками (С. Фазини).

Октябрьская революция 1917 года пробудила у многих, в том числе у Нюренберга, надежды на свободу творчества. Художник и его товарищи стали активными соратниками большевиков. Писали то, что было особен но востребовано, — агитационные плакаты. Нюренбергу удалось органи зовать целое предприятие по изготовлению пропагандистской продук ции, которое располагалось во дворе Одесского художественного учили ща. Приезжали красноармейцы и забирали эти нужные для фронта на глядные материалы. Бригада активистов состояла из тех же левых худож ников, известных как "независимые", или "одесские парижане": Олесеви ча, Фазини, Экстер, Фраермана, Мидлера, Константиновского, скульпто ра Гельмана и поэта Волошина.

Главным достижением революционных художников явилось украше ние Одессы к 1 Мая 1919 года. Работали не за страх, а за совесть. Нюрен берг как руководитель бригады и художница Экстер как его правая рука были отмечены Одесским исполкомом благодарственной грамотой за "удачное оформление города Одессы". Нюренберг вспоминал:

Для руководства работой мы выбрали художественный совет, председателем которого назначили меня. Работали мы в художественном училище на Преображенской улице.

Приближался первомайский праздник. Все свои творческие силы мы решили от дать этому первому большому революционному празднику. Были организованы две бри гады художников. Олесевич, Фазини, Экстер и я делали эскизы, по которым мастерские выполняли плакаты и панно для советских и партийных организаций. Три недели мы рабо тали не покладая рук, часто забывая о еде.

К Первому Мая работы были окончены. Стояли солнечные дни. Цвела и благоуха ла сирень. Море сияло нежно голубыми переливами. Берега Ланжерона и Малого Фонта на звали к себе, но мы ни на минуту не оставляли работы. Весь двор художественного учи лища был завален готовыми панно и плакатами.

В начале июня 1919 г. Нюренберг был назначен Первым народным ко миссаром искусств Одессы и возглавил Комитет по охране памятников искусства. В его задачи входила защита памятников старины, сохранение музейного фонда города, атрибуция художественных произведений. Со хранился документ, свидетельствующий о чрезвычайных полномочиях, данных Нюренбергу для выполнения его миссии. Из текста следовало, что задание было нешуточным, связанным с рисками. Не исключено, что комиссар искусств должен был иметь при себе и оружие:

Полина Мамичева Нюренберг занностей будет караться революционном (Курсив мой. — О. Т.) Зав. Губ. Подотдела Искусств — А. Верхотурский Наряду с комиссарством Нюренберг продолжал заниматься художест венной и организаторской работой. Он вспоминал:

В июне 1919 года в Одессе была организована 1 ая народная выставка. Она при влекала рабочих, красноармейцев и матросов. Я как председатель Комитета по охране па мятников искусства и старины принимал живейшее участие в ее устройстве. Помню, мне пришла в голову идея мобилизовать художников, чтобы они обходили выставку вместе с посетителями и объясняли им смысл и значение картин. Это было осуществлено.

На 1 й народной выставке 1919 года в Одессе под новыми знаменами участвовали опять же бывшие "левые", или "независимые" художники, Малик, Мидлер, Мамичева, Нюренберг, Олесевич, Перуцкий, Фазини, Фраерман. Постепенно самостоятельность их мышления перестала отве чать пропагандистским задачам новой власти. Деятельность группы "не зависимых" стала терять официальную поддержку. Участники группы разбрелись в разных направлениях, и судьба каждого из них сложилась по своему драматично.

Несмотря на недолгое функционирование, группа "независимых" под руководством Нюренберга оставила заметный след в жизни Одессы. В част ности, об общественной стороне деятельности Нюренберга 20 х годов одесситы вспоминали и спустя многие годы:

Говоря о Нюренберге художнике, нельзя умолчать о нем и как общественном дея теле. Имя его хорошо известно одесситам, особенно тем, кто представляет старшее поко ление. Оно связано с годами формирования советской культуры и искусства в Одессе.

В напряженное и трудное время советской власти на Юге Нюренберг много работал в изоот деле Одесского наробраза, принимал участие в реорганизации художественной школы, открытии первых народных художественных выставок. С 1920 года1 он возглавлял Комитет по охране памятников искусства и старины. Именно патриотизму и большой любви к ис кусству группы художников, входивших в Комитет, наш город обязан замечательными коллекциями русского, украинского и западного искусства.

Годы и события, Н. Луцкевич, Знамя коммунизма, Одесса, 8 мая 1963 г.

С осени 1919 г. Одесса перешла в руки иностранных интервентов и де никинцев. Начались повальные аресты и расстрелы большевиков и ев реев. Нюренберг был вынужден бежать и прятаться на тайной квартире.

Отвлекая внимание полицейских, Полина приняла удар на себя. Она бы ла арестована, провела три месяца в тюрьме. На допросе у нее пытались узнать, где скрывался ее муж — красный комиссар. Полина отвечала: "Я — балерина. Кочую из города в город. У меня таких мужей много. Он бежал на ваших глазах". После длительных хлопот друзей: профессора Лысенко ва, сына писателя Глеба Успенского — Бориса Глебовича, и директрисы балетной школы, ее отпустили на поруки. Сохранилась справка, выданная Т. Фраерманом, следующего содержания:

СПРАВКА

Настоящим удостоверяю, что в 1919 году гражданка Полина Николаевна Нюрен берг была при белогвардейцах заключена в Одесскую тюрьму в качестве заложницы ее мужа — художника А.М. Нюренберга, являющегося в то время зав. Отделом Нарообраза гор. Одессы.

Профессор Т. Фраерман (подпись) На самом деле, с 6 го июня 1919 г., см. вышеприведенный мандат, по 23 августа (высадка войск Антанты в Одессе).

В Одессе остались все работы Нюренберга и парижские дневники.

Знал ли Нюренберг, что Перемен, звавший его в Палестину еще до ин тервенции, вывез его ранние картины? Это более чем вероятно, но в со ветское время было безопаснее об этом не вспоминать. Во всеуслыша ние же Нюренберг заявлял, что одни его работы модернистского перио да пропали, а другие он собственноручно уничтожил. В известном смысле, так оно и было. Выставка "Одесские парижане" расставила все по своим местам.

Весной 1920 года семья Нюренбергов перебралась в Москву. У Поли ны, урожденной москвички, там жили мать, сестры, братья. Нюренберг с головой ушел в бурную общественную жизнь столицы. Он работал с Маяковским в "Окнах РОСТА", читал лекции о западной живописи во ВХУТЕМАСе, писал картины и публиковал художественные рецензии в центральных газетах. Он тесно сотрудничал с группой "Бубновый ва лет", главные деятели которой — Кончаловский, Осмеркин, Фальк, Маш ков — пропагандировали композиционные принципы Сезанна, высоко це нимые Нюренбергом. В 1922 году Нюренберг вместе с художниками Ад ливанкиным и Глускиным организовали группу "НОЖ", для которой он написал программный манифест.

В Одессу художник приезжал на каникулы или в гости к друзьям. Так совпало, что Нюренберг с женой Полиной и дочкой Неллей оказались в Одессе 22 июня 1941, в день начала Отечественной войны. С первого же дня войны художник начал делать зарисовки, став хроникером военных будней.

Основу антифашистской серии, представленную им на персональной выставке в Центральном Доме писателей в 1945 году, Нюренберг заложил в Одессе. Первые работы серии запечатлели шоковое состояние людей — панику и недоумение. Одни собирались на одесской набережной, вели го рячие диспуты, жадно читали газеты, ждали последних сообщений по ра дио. Другие с багажом, детьми и стариками спешно покидали город. Вок залы, ожидание, неизвестность. Неожиданное сиротство, беззащитность безоружного населения. Все эти темы нашли свое отражение в антивоен ных работах Нюренберга.

Одесские ностальгические впечатления сохранились и в послевоен ных работах художника: "Большой Фонтан" (1950), "Продавщицы цветов в Одессе" (1958), "На одесском бульваре" (1959), "Одесская набережная" (1961). После войны художник часто рисовал сирень — дань памяти свое му учителю и наставнику Костанди. У себя дома Нюренберг любил разве шивать морские пейзажи. По его утверждению, они действовали на него умиротворяющим образом. Ему даже казалось, что он дышал морским воздухом.

В конце 60 х годов в жизни Нюренберга произошло несколько радост ных событий. В 1961 году прошла персональная выставка Нюренберга в московском Доме художников на Беговой улице. В 1963 году друзья по могли ему организовать персональную выставку в Одессе. Было много посетителей, имелась хвалебная пресса. А в 1965 году Нюренберг принял участие в 100 летнем юбилее Одесского художественного училища, где на фотографиях он запечатлен со старыми друзьями с совершенно счастли вым лицом.

О том, как Нюренберг был связан с Одессой, а через него — и его зять, писатель Трифонов, оставил интересное свидетельство Е. Голубовский.

В 1971 году в Одессе во время советско финского симпозиума он брал у писателя интервью:

Возникла пауза. Я, было, хотел извиниться и отойти, но Трифонов вдруг, мягко улыбнувшись, сказал, что Одессу он хорошо представляет, что у него есть свой образ это го города, даже этого великолепного Дома ученых, где мы сейчас как раз заседаем. И не по Бабелю, в любви к которому клянутся финны… У него действительно было от кого услы шать об Одессе. Юрий Валентинович был женат на дочери известного советского худож ника, соратника Маяковского по "Окнам РОСТА", а в годы революции комиссара искусств в Одессе Амшея Нюренберга… Кстати, и этот дворец графа Михаила Толстого — нынешний Дом ученых — под Народный художественный музей реквизировал комиссар искусств.

Е. Голубовский. Юрий Трифонов в Одессе. Вечерняя Одесса, 1 10 февраля 1986 г.

В литературном наследстве Нюренберга есть очерк о Бабеле. Худож нику принадлежит также графическая композиция "Бабель и его герои" (1966), репродукцию которой он включил в свою книгу.

"У Бабеля был свой Париж, как была и своя Одесса", — написал Ню ренберг. Эти слова можно было бы с полным основанием отнести и к не му самому. Нюренберг вспоминал, как он встречался с Бабелем в Париже:

Возвращаясь часто поздно ночью из кафе, мы, "чтобы на Монпарнасе пахло Одес сой", как говорил Бабель, распевали незабываемые песенки: "Сухой бы я корочкой пита лась // Сырую бы воду я пила…", "Не пиши ты мне, варвар, писем, // Не волнуй ты мою кровь…" и "Маруся отравилась, в больницу повезли". Парижские полицейские, видавшие виды и ко всему привыкшие, не обращали на нас внимания.

А. Нюренберг. Бабель. Воспоминания, М., Советский художник, 1969, с. 91.

Нюренберг прожил долгую и слож ную жизнь. В молодости был "левым", отошел от реализма своего учителя Кос танди. В 1919 г. он не уехал в Палести ну, куда его звал Я. Перемен, и куда перебрался друг его детства И. Кон стантиновский. После прихода к влас ти большевиков он стал одесским ко миссаром искусств. Не остался он и в Париже, в котором был дважды, и называл "городом моей светлой меч ты", и где его звали остаться его дру зья художники Федер, Мещанинов и Инденбаум. При этом он всегда со А. Нюренберг. Доктор Илья Циклис хранял любовь к французским кафе и одесской набережной, к Сене и Черному морю, парижским улочкам и ев рейским местечкам. И продолжал оставаться верным своим друзьям.

Одесса, как и Париж, явилась для Нюренберга местом, где в начале 20 го века зарождалось новое искусство. Это был не просто город его юнос ти и студенческих лет. Одесса в его представлении была демократичным городом портом, открытым к французскому влиянию и смелым идеям, свободным и независимым. Именно это и продемонстрировала выставка "Одесские парижане".

В архиве А. Нюренберга имеется пакет под названием "Письма, кото рые должны жить". В нем хранятся письма друзей одесситов. Среди адре сатов Нюренберга были профессор медицины В. Снежков и известный врач И. Циклис, врач и художник Н. Юхневич, инженеры О. Мишкиблит и М. Ламден, журналист Е. Голубовский, вдова И. Бабеля А. Пирожкова, работники Одесского художественного музея.

В отличие от средств современной переписки — сообщений по электрон ной почте — каждое рукописное письмо выражало характер автора, кото рый можно было определить даже по почерку. Каждое письмо — рассказ, отдельная судьба. Пока трудно с уверенностью сказать, как долго будут жить письма, посланные электронной почтой. Вряд ли они уцелеют через 50, а то и 100 лет, как те, что приводятся ниже.

Самым старым письмом является послание Н. Юхневича 1918 года с фронта гражданской войны Нюренбергу, Мидлеру и Малику. Во время боев с австрийскими интервентами он выполнял функции военного вра ча, но мечтал о кистях и красках, о выставках и подружках. В статье "Про фессора медицины — художники" Нюренберг писал о своем друге:

К этой плеяде медиков художников надо отнести и профессора кожника Николая Юхневича, бывшего члена общества "Независимых". Юхневич большой и тонкий поэт. Пи шет портреты, пейзажи и натюрморты. Его пастели свидетельствуют о высокой живопис ной культуре и большом вкусе.

Он много рисовал. Его рисунки выразительны и полны жизни. Он также успешно работал в области карикатуры.

Врачом и художником являлся также другой корреспондент Ню ренберга — профессор В. Снежков. Он был педиатром, читал в универ ситете лекции о своем предмете — медицине. Но все свободное время отдавал живописи. Вместе с Нюренбергом участвовал в художествен ных выставках общества "Независимых". Занимался подвижнической деятельностью, организуя выставки членов Общества К. Костанди, ко торое существовало с 1922 по 1929 г. Служил своей идее вопреки под держке официальных властей. В 1952 году Снежков явился автором "Краткой истории Художественного общества им. К.К. Костанди" (Де рибасовская — Ришельевская, 2008, кн. 33). Вот что писал о нем Ню ренберг:

Профессор Снежков читал лекции в университете о болезнях уха, горла, носа. По стоянный участник южнорусских выставок. Писал осенние цветы в ярких кувшинах. Крас ки у него были нежные, лирические.

Близкие отношения связывали Нюренберга с Циклисом, врачом ме ценатом, философом и меломаном. Они обменивались с ним письмами, полными шуток, взаимной симпатии и желания помочь. Помочь не толь ко словом, но и действием, что особенно ценно. Многие ведь ограни чиваются дежурным вопросом: "Чем могу быть вам полезным?".

Доктора Циклиса знала и любила "вся Одесса", что засвидетельствовал Нюренберг:

Заболевая, мы обращались к известному доктору Илье Циклису — неизменному другу музыкантов и художников, которых он бесплатно лечил, согревал морально, а ино гда и поддерживал материально. Это он выпестовал и воспитал наших известных музы кантов: Ойстраха, Гилельса и Марию Гринберг...

Молдаванская беднота, которой Циклис отдавал свое сердце и очень часто свои сбережения, приехала на улицу Розы Люксембург, где жил и работал Циклис, чтобы по прощаться с ним. Он умер, как и жил, — просто и философски. В предсмертные минуты он душевно попрощался с лечащими его врачами и друзьями, повернулся к стене и сказал:

"Все кончено".

Многие письма выглядят теперь старомодно, но в этом и состоит их обаяние. В том, как профессор Снежков, заканчивая письмо, "целует руч ки супруге". Или в том, как доктор Циклис, обучавшийся до революции в Париже, вставляет в свои письма французские слова. Друзья дополняли письма литературными цитатами, многочисленными анекдотами, иност ранными словами, что придавало большую характерность их эпистоляр ному стилю.

Письма одесситов полны юмора, но много в них и печали, тоски по не сбывшимся надеждам, скрытой за попыткой шутить. Иногда это плохо получалось скрыть. Может, в этом и состоит секрет известного одесского юмора? Стараться за шуткой спрятать свою боль. Эту одесскую особен ность — "смех сквозь слезы" — подметил у Нюренберга его друг, художник Ш. Бронштейн. В статье, посвященной 90 летию Нюренберга, он отмечал, как тот:

...старался показать красоту человека в радостную пору юности и в философском примирении со старостью, которая умеет прятать мысль в иронической улыбке, в мягком юморе и шутке.

Московский художник, 24 февраля 1977 г. (статья к 90 летию Нюренберга) Со временем заметно менялся стиль адресатов. Если в молодости на строение писем было бодрым, то к старости в них все больше звучали ра зочарование, жалобы на болезни и просто на одиночество. Сколько дра матизма в письме Циклиса о гибели в авиакатастрофе сына Рафаила!

Утешая своего друга, Нюренберг тогда не мог предположить, что скоро сам переживет похожую трагедию — смерть единственной дочери.

Некоторые друзья со временем так сильно изменились, что их стало просто невозможно узнать. О других не сохранилось никаких сведений.

Где найти сведения о близком друге Нюренберга, с которым он вместе учился в Одессе, Моисее (Менаше) Ламдене? На старой фотографии, где они сняты вместе, рукой Нюренберга подписано — "два братца". Тогда Менаша выглядел ослепительным красавцем с тонким, аристократиче ским лицом и огромными глазами.

Почему не сохранилось никаких свидетельств о судьбе инженера и меце ната Оскара Мишкиблита? В архиве Нюренберга остались два письма от не го и его жены Берты позднего времени. А ведь Оскар Мишкиблит играл важную роль в судьбе "Независимых" в 1918 1919 гг. Нюренберг вспоминал:

Раз в неделю вечером к нам приезжал наш меценат и друг художников — инженер Оскар Мишкиблит. Он покупал у нас этюды и давал деньги на краски и холсты. Он брал двух извозчиков, усаживал на них всю компанию (Юхневича, Фраермана, Бориса Успен ского, Малика, меня и мою жену) и отвозил нас в известный в то время ресторан "Зимний садок". Там играл воспетый Куприным знаменитый Саша... Меценат Оскар заказывал для нас богатый ужин с пивом Санценбакера и свободной музыкой.

Почему Исаак (Жак) Малик последние сорок лет жизни не брал в ру ки кисть, и никто не знал о его судьбе, поскольку тот скрылся в подмос ковном поселке Малаховке, где служил скромным учителем рисования в школе? Кем был Исаак, друг юности Нюренберга, писавший о своей больной жене?

Много неразгаданных тайн хранит Одесса. Видимо, должно пройти еще немало времени, прежде чем она раскроет все свои секреты. Пусть эта публикация прольет свет на некоторые из них.

Письмо Н. Юхневича от 24 августа 1918 г. Амшею Нюренбергу, Вик тору Мидлеру, Исааку (Жаку) Малику Н. Юхневич — врач и художник, участник выставок "Независимых".

В 1918 г. во время войны с интервентами (в письме упоминались австрий ские войска) был призван на фронт в качестве врача.

Дорогие мои!

Получил от вас открытку. От всей души вам позавидовал. Так ярко, так живо представил, как вы сидите в трактире, кушаете бублики, пьете и беседуете. Полетел бы к вам, пошатался бы с вами, пописал бы... Кажет ся, так и не удастся посидеть с вами, милые мои...

Закрыл глаза — вижу: идут по пыльной мостовой Жак, ты, Виктор. Ты, Амшей, заложил руки в карманы, слегка сгорбился. Жак в старом элегант ном, лучшего парижского портного, костюме... Виктор английский дэнди.

Вслед им елисаветградские б… оглядываются. Особенно девочки засматри ваются на Жака.

Ой, Жак, смотри не увлекай елисаветградских девочек, довольно испор тил одесских. Опять молодежь увлекаешь… Прошу только не порть мадам Шабадаш… Если только… При встрече с тобой — задушу… Рад, очень рад, что ты, Жак, наконец, вырвался из этой милой, но про клятой Одессы. Ты там совсем покрылся плесенью. Здесь хоть немного по работаешь, не спеши уезжать. Постарайся пробыть подольше. Я тебе в первых числах сентября вышлю на жизнь.

Ну, как ты поживаешь, Виктор? Что нового в твоей жизни? Я слышал, что ты был в Москве? Как жилось? Работалось ли? Пиши.

Амшей, ты должен удержать Жака и Виктора от гнусных поступков.

А то они опозорят твои седины. Принесут девочки, жертвы увлечения Жаком и Виктором, к твоему порогу младенцев — потом отчитывайся.

Затем ты должен беречь до моего приезда от их посягательств прелести мадам Шабадаш. Это твоя святая обязанность.

Я лично живу скучно, однообразно. Сейчас сижу на передовом перевя зочном пункте. Слушаю свист, разрывы снарядов, хлопанье винтовок — давно знакомая для меня музыка. А небо серое, моросит надоедливый осен ний дождик. Все мокро, грязно, тоскливо. Кажется, это будет продол жаться целую вечность.

Несколько дней тому назад мы шли дни и ночи. Проходили через бро шенные, сгоревшие деревни. В особенности жутко было ночью. На горизон те всюду маячит зарево. Проходишь деревню — горит. Пламя ревет, балки трещат, рушатся стены — ад. Вышли из деревни — пламя все удаляется, удаляется. Опять новое пламя приближается и так без конца. Наконец, пришли. Наша дивизия вступила в бой и сильно наложила австрийцам. Ну и дрались наши — молодцы и герои.

Пишите, дорогие, почаще и побольше. Буду рад бесконечно каждому ва шему слову.

Обнимаю вас и крепко, крепко целую.

P. S. Привет всем вашим и Давиду1. От брата моего я давно не получал писем, беспокоюсь.

Письмо Н. Юхневича, Одесса, 5 июня 1961 г.

Ответ на письмо с каталогом персональной выставки А. Нюренберга, проходившей в 1961 году в Москве в Доме художников на Беговой ул.

Надпись на конверте:

Куда: г. Москва, Верхняя Масловка, Д. 15. кв. 59. Художнику А.М.Ню ренбергу. Откуда: Одесса, Подбельского № 57, кв. 8, Н.З. Юхневич Дорогой Амшей!

Получил каталог твоей персональной выставки. Очень благодарен за внимание. Смотрел на снимки твоих работ: вспоминал нашу молодость, вы ставки независимых художников. Эх, ушло все это навсегда и не вернется.

Желаю тебе успеха, такой же творческой энергии на долгие, долгие годы.

Слушали твое выступление по радио о Маяковском: интересное вы ступление.

Живу скучно, почти не рисую. Никуда не хожу, так как Мария Васи льевна больна около года: серьезное сердечное заболевание, осложнение по сле вирусного гриппа. Она не выходит, ей запрещено, так как мы живем на 4м этаже. Дома она ходит, понемногу занимается хозяйством, хотя и это запретили врачи. Стелле приходится вести домашнее хозяйство и у себя, и у нас, ходить на базар, затем на службу. Таким образом, она занята от 6 ч. утра до 12 ч. ночи.

Участвовал в украинской выставке в Киеве в августе прошлого года:

на выставке моих вещей было 4. Выбрали на декаду в Москву 2 работы, по слали ли их, не знаю. Что поделывают Ваши?

Привет Полине, Нелли, супругу Нелли.

Крепко целуем. Привет от Маруси и Стеллы.

5 июня 61 г. Юхневич P. S. С письмом запоздал. Болезнь Маруси убила всю мою энергию.

Имелся в виду брат А. Нюренберга — Давид Девинов Нюренберг.

Письмо профессора медицины В. Снежкова, Одесса, 27 декабря 1952 г. Щепкина, 9, кв. 2.

Профессор В. Снежков (1882 1959) — врач педиатр и художник, член общества "Независимых". Играл важную роль в деятельности Общества К. Костанди (1922 1929). К письму приложен текст статьи "Краткая исто рия Художественного общества имени Кириака Константиновича Кос танди" В. Снежкова (см. Дерибасовская — Ришельевская, 2008, кн. 33) Дорогой Алексей Маркович!

Подошли дни, когда все торжественно поздравляют своих друзей с днем Нового года. Шлю самые искренние и от всего сердца пожелания в Новом го ду жить лучше и веселее, чем в прошлом. Всякий раз, как только я встре чаю этот день, на душе моей остается легкая тень чего то неминуемого, а подчас делается даже тяжело. Ведь подумать только! 72 и следующий 73ый год жизни. Страшно. Я вспоминаю слова Мамина Сибиряка:

"Стенные часы, висевшие в коридоре, пробили 12 часов. Благодаря при способлению в механизме, они били так осторожно и тихо, точно боялись.

Да, время имело свое страшное значение, как будто какая то невидимая рука отмеряла его по каплям, как самую драгоценную эссенцию. Там, за этой стеной, на которой висели часы, жизнь катилась широкой волной, там летели дни, недели, месяцы и годы, не вызывали мысли о том, что каж дый день — день итога, день очищения, день последнего ответа и что с каждым закатывающимся солнцем открывался лучший лист из книги жизни. Здесь каждый удар маятника точно подталкивал кого нибудь к страшной пропасти уничтожения, а стенные часы были неумолимы, как верховный Судья, обязанностью которого было подписывать смертные приговоры".

Я не из таковых людей, чтобы впадать в тяжелые думы. Нет! Я про сто всегда в этот день 31 декабря делаюсь не тем, чем я в сущности есть.

Такая уж у меня натура. Все это я говорю, чтобы пояснить Вам, зачем я написал вот эти строки, которые я посылаю Вам на память о днях дале кого прошлого, действительно унесенных и уничтоженных мановением проклятого "верховного Судьи". Прочитайте, исправьте и напишите мне свое мнение. Писал я это только Вам. Кое кому прочел, так как читать это произведение даже в кругу художников я не считаю удобным. Посылаю Вам не исправленный текст, так как уже больше нет времени, а я хотел послать Вам именно к Новому году.

Ваше "В венок Костанди" произвело на всех чрезвычайное впечатление.

Говорили, что это лучшее, что было сказано и написано о К.К. Костанди. Я мысленно обнял Вас, расцеловал Вас. Ведь эти слова — слова глубокого переживания, в искренности которых нет сомнения. Правдивость и в то же время глубокое почитание памяти дорогого нам К.К. Костанди. Вы ставка продолжается. На заключительном заседании будет прочитано Ваше произведение. Хотя сейчас уже цитируются отдельные абзацы Ва шей работы. Я позволил себе в конце моих воспоминаний поместить или за кончить их Вашими словами. Я глубоко чувствовал эти слова, я переживал их, как самое дорогое моему сердцу. Спасибо Вам за внимание — я сохраню их, а все что у меня есть о Костанди — все это будет передано в фонд Му зея, но когда — я еще об этом не думаю. Думаю, что так называемый "вер ховный Судья" пусть подождет. У меня еще есть время.

Целую ручку у супруги и желаю в Новом году быть здоровой и думать о визите в Одессу для повторения лечения. Будем рады снова видеть вас.

Только не приезжайте "инкогнито", как в прошлый раз.

Сейчас я страдаю от своего радикулита. В этом году он обострился больше, чем в прошлом. Среди художников Вы стали популярным товари щем и стали "своим".

Крепко целую Вас, ручку у супруги. Поклон от Екатерины Антоновны.

Желаю самого драгоценного — здоровья.

Всегда Ваш Вячесл. Снежков.

Письмо профессора медицины В. Снежкова, связанное с памятью К. Костанди, Одесса, Щепкина, 9, кв. 2, 3 ноября 1953 г.

Дорогие Полина Николаевна и Алексей Маркович!

Кажется, вчера только получил письмо и, как всегда, я запаздываю с ответом. Спасибо большое за труд, затраченный на чтение моей болтов ни. Ведь это так написано, не для широкой публики, а для некоторых "вздыхателей" и особенно любивших дорогого Александра Абрамовича Ки пена. Я не рассчитывал ее где либо читать, а думал только о сохранении в памяти действительных фактов из жизни "Общества имени Костанди".

Согласен, что сентиментален. Сейчас я встречаюсь с Алешей Смирновым, старичком и быстро уходящим в потусторонний мир. Когда я прочел ему свою болтовню, он вроде как помолодел. Жалко мне его стало. Смирнов большой любитель живописи, но у него в жизни ничего не вышло. Вещей у него нет, но он прекрасно образованный человек, знает три иностранных языка и бегло цитирует западноевропейских художников. Я изредка с ним встречаюсь. Он хорошо помнит тебя. Когда я прочел ему твою вещь "В ве нок Костанди", он пришел в восторг. Амшей, этот наш художественный критик, доцент Университета, выразился о твоей вещи так: "Это лучшее, что было сказано и написано ко дню открытия посмертной выставки К.К. Костанди".

Недавно у меня был старший научный сотрудник Картинной галереи Я.А. Гиллер, который тоже с восторгом отзывался о твоей вещи. Он пере дал мне, что им послан тебе недавно вышедший каталог выставки, в кото ром помещен портрет Кириака Константиновича на фоне гусей. Напиши мне, если ты не получил каталог, то я имею личный экземпляр и его тот час же вышлю.

У меня к тебе очень большая просьба, если тебе не трудно, то внеси свои ценные мысли в мой лепет. Я с исключительной благодарностью поце лую тебя в сахарные уста и сохраню это на память.

Недавно я был приглашен на заседание Союза художников в Художест венном училище, в котором отчитывался о своем творчестве директор Ху дожественного училища художник Крижевский. Летом он был на Рижском взморье. Написал много больших этюдов, которые по характеру своему но сили заказную форму к картинам. Прекрасные вещи, во многом напомина ли Ивана Колесникова. Большинство вещей написано в серых, характерных для Риги тонах. Серые тона, но какие это серые тона! Я с исключитель ным интересом и глубоким чувством душевной радости смотрел на эти этюды. Я люблю Север с его серыми пейзажами и вечно облачным небом.

Детство мое — это Средняя полоса России. Конечно, это еще не тот Се вер, который оставляет в душе художника особое чувство грусти. Кри жевский родом из далекого Севера, и он смог в своих этюдах передать дейст вительно прекрасно свои переживания и любовь к нему. Отчетная выстав ка Крижевского среди художников вызвала большой интерес. Как всегда, была серьезная, благородная критика вещей, но общее впечатление вы ставка произвела на всех хорошее. Это лучшее, что было до сего времени.

Сейчас я продолжаю болеть. Вот уже более 4х месяцев, как я не могу избавиться от тянущих болей в левой части таза и левом бедре. Иногда ночи провожу в бессонице. Стрелка барометра меня пугает. Падает дав ление, и я начинаю себя чувствовать плохо. Поднимается, и на моей душе делается легче. Не могу понять, что это такое. Пью пирамидон, читаю и жалуюсь! Вот все, что делаю. Это делают все врачи, у которых черепок переполнен жизненными фактами, историями болезней, сравнениями и т.п. Все это делает нас, врачей, "неверующими" в медицину и не стремя щимися обращаться к товарищам. Ты, мол, столько же знаешь, как и я.

Что я от тебя получу для исцеления? Природа — лучший врач.

Встречаешься ли с Ковальским Виктором Владиславовичем? Читал о выставке в Москве, очень хвалили в нашей одесской газете.

Как здоровье Полины Николаевны? Думаю, что летом она снова приедет в Одессу на целебные лимоны или ванны. Жена Екатерина Анат. шлет привет. Сегодня ели блины, и я за столом вспомнил тебя.

Вспомнил, что пора написать милому другу, хорошему исключительному человеку. Крепко, крепко целую тебя, целую ручку Полине Николаевне и желаю здоровья.

Жду. Любящий В. Снежков.

Письмо доктора И. Циклиса, Одесса, ул. Р. Люксембург, д. 40, 22 ав густа 1954 г.

Письмо, написанное в шутливом тоне, содержит, видимо, реакцию И. Циклиса на жалобы А. Нюренберга по поводу вспышек антисемитизма и борьбы с "безродными космополитами" в Москве.

Надпись на конверте:

Куда: Москва, Верхняя Масловка, д. 15, кв. 39, Нюренбергу А.М. От куда: Одесса, ул. Р. Люксембург, д. 40, кв. 5, И.Е. Циклис 22/8/54 г.

Дорогой Амшей!

Получил пар лэнтермедьеер де мон ами (фр. — между тем от моего друга) Ривин твое энси кэ (фр. — а также) и Юрино послание. Все твои по ручения он скрупулезно и даже благоговейно выполнил. В разговоре о тебе он умиляется и просит меня тепло тебя поблагодарить за ласку, тепло и действенную помощь, которую ты ему оказал. Охотно выполняю его просьбу.

Твой вопль души читал и перечитывал моим близким и друзьям несколь ко раз. Мы тебя понимаем и переживаем то, о чем ты пишешь не менее остро, чем ты. Все горе в том, что, как говорят французы, столь же греш ные, как и цитируемые тобою "гуманисты", иль нья рьен а фэр (фр. — ни чего не поделаешь).

Я неправ, есть что делать: презирать, ненавидеть, совершенствовать ся, занимать первые места и, по мере сил, стремиться к тому, что мы на зываем а "некомы".

Я вспоминаю такой эпизод: на каком то международном съезде получи лось так, что двое ученых с мировыми именами очутились в одном номере отеля. Один был белый, а другой негр. Последний терпел от первого тяж кие муки и испытания. Пользуясь отсутствием соседа, белый мочился и га дил в его постель, в туфли, в чемодан… Негр терпеливо, по христиански все так терпел, что сосед его даже умилился и при расставании попросил про щения и извинился за не совсем культурное свое поведение. Он даже готов был искупить свою вину и бескультурье любой ценой. Объяснялось это тем, что этот варвар и вандал в форме джентльмена был верующим хрис тианином. Ответил ему негр следующее: "Я прекрасно знал и понимал, кто меня мучает и пытается унизить, оскорбить. Я ничем не мог открыто се бя защитить. Я знал, что вы ведь, как христианин, не ведаете, что твори те. Все же я кое чем реваншировался". — "Чем, например? Я не чувствовал ни в чем вашей реакции на мои, признаюсь, дикие эксцессы" — "Я каждое утро чуть чуть мочился в ваше кофе…" Вот так надо мстить, так надо парировать на нанесенную тебе кровную обиду. Я не исключаю и других методов, имеющих право хожде ния в подходящих случаях. Я предлагаю изменить библейский завет: "Око за око, зуб за зуб" на "За око два ока, за зуб всю челюсть". И еще. Почему бы кому нибудь из наших современных писателей не заняться анализом и выявлением расизма у многих русских писателей с мировыми именами?

Ведь копаются сейчас с рвением, достойным лучшего применения, в ху дожниках, грешащих натурализмом, декадентством, импрессионизмом, имажинизмом и целым рядом других уклонов, менее смертельных, чем антисемитизм?

Я знаю такой случай. Это было еще до войны, когда еще существовала еврейская пресса. Один писатель проштудировал всего Тараса Шевченко — этого великого бунтаря, бывшего крепостного, незаурядного художника, автора "Кобзаря", "Дум сна" и т. д. И выбрал оттуда обильное количест во антисемитских перлов. И это было на Украине, и имя этому герою пи сателю Квитко Борух. Он жив и поныне. Предложу ка я ему заняться еще аналогичными литературными изысканиями. Я уверен, что издательство и бумага найдутся.

Мне нравится твоя идея создания общества неисправимых оптимис тов под девизом: "Дер ребе от гезогт Эс зол фрейлех зайн" или "Фрейлыхе капцоним". Но вербовку в эту организацию надо производить с большой осторожностью, с разбором, с дифференциацией: язвенники, страдающие геморроем и трещиной в заднем проходе, катаром желудка и мочевого пу зыря, запором и поносом, в действительные члены этой секты не прини маются; холостые нам тоже не требуются. Необходима строжайшая фильтрация.

По этому поводу я вспоминаю следующий рассказ. Как тебе известно, в Англии существуют всевозможные клубы. Среди них и клуб вонючек, т. е.

грязнуль, запущенных, неаккуратных людей. Так вот одному такому чуда ку захотелось попасть в такой клуб. Предварительный осмотр оказался в пользу алчущего. Немытое лицо, взлохмаченная голова, нечищеные зубы, вонь изо рта, грязные ногти, грязная, ни разу не стиранная верхняя рубаш ка, помятый костюм, правда, из добротной английской шерсти, с расстег нутой ширинкой, в грязных, ни разу не видавших ваксы ботинках и т. д. Об щее впечатление оказалось вполне ободряющим. "Подайте заявление".

В тот же день заявление было подано, как говорят, в надлежащей форме.

Но оказалось, что в не надлежащей. Прошение было написано на чистом листе бумаги. Само собой, что в таком ненадлежащем (чистом) виде про шения в клубе вонючек не принимаются. Мой бедолага не смутился и тот час же побежал в уборную, оправился, подтерся своим заявлением и с побе доносным видом передал его директору клуба, но последний повел бровями, покрутил носом и сказал: "Подтираетесь, сэр?" В приеме бедняге, конечно, было отказано.

Еще до войны в квартире Лисанских был основан клуб "Цымысфа сольников" — члены: Мишкиблиты, Недзельские, хозяева, Крейзманы и я. Заседания нашего клуба происходили при наличии на столе большой величины чугунного горшка, начиненного до верха цымысом из рябой фа соли, в которой тонули крупные, жирные марых бейнер. Ко всему этому полагалось — рюмка водки, сто грамм сухого вина (Рислинг, Алигате).

Разве подобное оформление не подойдет к клубу "Фрейлыхе капцоним"?

Виньетку сделай ты по твоему разумению и вкусу на тему "Оцмах ыз а клезмер".

На этом кончаю свою эпистолию. При сем мое маленькое послание Юре1 — в ответ на его милое и лестное письмецо. (Пишу его отдельно.) Нежный привет всему твоему гнезду. Дамам и девушкам горячий поце луй (на что ты, надеюсь, еще апт?) Моя семья и семья брата приветствуют восторженно.

Твой до гроба, Илья.

Письмо доктора И.Е. Циклиса от 15 января 1963 г.

По всей видимости, И. Циклис отвечал на вопрос А. Нюренберга, как идет подготовка к организации его персональной выставки в Одессе. Вы ставка А. Нюренберга была запланирована на апрель 1963 года.

Юра — здесь и далее И. Циклис упоминает зятя А. Нюренберга, писателя Ю. Трифонова (1925 1981).

15/1/1963 г.

Же вьен де ресевуар та летр, ком тужур сан дат. Пасон ла десю. Э бьен, же ме сви адресе имедиатеман пар телефон а президент Тодоров е апре сон консультасион авек сон коллаборатэр он ма перми те пер савуар кэ тон экспозисион ора лье ан аврил.

Пер. с фр.: Дорогой друг! Я только что получил твое письмо, как все гда без даты. Перейдем к следующему. Ну, я немедленно обратился по телефону к председателю Тодорову. После консультации со своим по мощником он позволил мне тебе сообщить, что твоя выставка состоится в апреле.

Итак, все, как видишь, у нас делается по щучьему велению. Будь любе зен, сейчас же напиши Тодорову, что ты ему очень благодарен за его любез ность.

Я обещаю тебе еще натереть морду всем, всем тем, которые тебе не пишут в темпе presto (муз. термин, пер. с ит. — очень быстро). Ты, между прочим, пишешь, что они немы, как рыбы. Учти же, что рыба сейчас про зябает подо льдом. Компрант? (фр. — понятно?) Обещаюсь заняться этим делом. Постараюсь всех нагальванизировать током высокого напря жения. Многие оправдываются тем, что они постоянно и аккуратно шлют тебе поклоны и приветы через… Из за лютых морозов, а порой даже метелей с гололедицей, вызываю щих снегопад, я целыми днями не выхожу из дому. Со времени моего приез да я был у моих французов только один раз. Так что твое письмо к ним я еще не успел передать.

Я тебе писал, что через неделю Эддочка1 выезжает на каникулы в Москву. Жить она будет у моего племянника. Я прошу тебя познакомить ее с Юрой и с его друзьями — писателями и поэтами. Ей будет о чем докла дывать у себя в Институте после приезда. А тебя я прошу познакомить ее с французами художниками. Повтори сеанс, посвященной ее деду в его приезд в Москву.

Кончаю приветом дорогой Полине, Нелли, Олечке2 и Юре. Не серчай!

Твой Илья.

Эддочка — упоминается здесь и далее внучка И. Циклиса.

Олечка — упоминается здесь и далее автор статьи О. Тангян, внучка А. Нюренберга.

Письмо Одесского художественного музея, 25 декабря 1970 г.

Сотрудница музея Л. Ковальская сообщает Нюренбергу о решении за купочной комиссии музея о приобретению его работ. В письме упоми нается скульптор М. Гельман, который участвовал на организованной Нюренбергом в 1919 г. в Одессе 1 й народной выставке.

Уважаемый Амшей Маркович!

Из письма, которое было отправлено недели три назад, Вам, очевидно, стало известно, что в нашем музее теперь уже новый директор — Влади мир Федосеевич Яценко.

Работы, подаренные Вами, были встречены с большим интересом. Они уже внесены в музейные инвентари. Закупочная комиссия их рассматрива ла. О результате Вам сообщат.

Макс Исаевич Гельман очень интересовался моей встречей с Вами. Ин тересовался Вашими работами, Вашим здоровьем. Очень подробно рас спрашивал, над чем Вы работаете сейчас, как выглядите. Он рассказывал мне о Вашей работе в Одессе, о том, что у него хранится журнал 1913 го да с Вашей статьей. Макс Исаевич просил передать Вам и Полине Нико лаевне большой привет от себя и своей супруги.

Я же, пользуясь случаем, поздравляю Вас и Полину Николаевну с насту пающим Новым годом и желаю Вам в Новом году всего самого доброго.

С искренним уважением, Людмила Ковальская.

Письмо вдовы Бабеля А.Н. Пирожковой, Москва, 17 декабря 1971 г.

Вдова И. Бабеля сообщала Нюренбергу об издании в ближайшее вре мя книги воспоминаний о Бабеле, куда должна была войти также и статья Нюренберга.

Куда: Москва, ул. Георгиу Деж, 6, кв. 187, Нюренбергу Амшею Марковичу От кого: Москва М 452, Азовская, 15, корп. 1, кв. 25, А.Н. Пирожкова 17 декабря 1971 г.

Дорогой Амшей Маркович, Книга воспоминаний о Бабеле, наконец, пошла в производство, и я посы лаю Вам верстку. Прошу просмотреть и прислать мне обратно с Вашей подписью.

Я давно не общалась с Вами и не писала Вам не потому, что забыла о Вас, просто сама была или очень занята, или очень подавлена.

Желаю Вам здоровья и благополучия, Антонина Николаевна.