«Москва 2012 УДК 341.231.141.14:343.211.3(470+571)(075.9) ББК 66.4(0)я77-1+67.412.1я77-1 К93 Издание осуществлено в рамках проекта Защита фундаментальных прав и правозащитников при финансовом содействии Дома Cвободы ...»

КУРС

«ПРАВА ЧЕЛОВЕКА»

УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ

Москва 2012

УДК 341.231.141.14:343.211.3(470+571)(075.9)

ББК 66.4(0)я77-1+67.412.1я77-1

К93

Издание осуществлено в рамках проекта

«Защита фундаментальных прав и правозащитников»

при финансовом содействии «Дома Cвободы»

Составитель В. Карастелев Отв. редактор Н. Костенко Курс «Права человека» : учеб. пособие / [сост. В. Карастелев]. — М. :

К93 Моск. Хельсинк. группа, 2012. — 124 с. : ил. — ISBN 5-98440-059-6.

I. Карастелев, В., сост.

В брошюре изложена современная концепция прав и свобод человека и гражданина, представлены правовая (международная и национальная) регламентация основных прав человека и механизмы их защиты, особое внимание уделено механизму защиты прав и свобод человека в Европейском суде по правам человека. Кроме того, брошюра содержит описание правозащитных методик на примере мониторинга. Отдельный раздел посвящен международным и национальным механизмам защиты правозащитников.

Брошюра предназначена в первую очередь для слушателей школ по правам человека, а также для правозащитников и студентов по специальности юриспруденция.

УДК 341.231.141.14:343.211.3(470+571)(075.9) ББК 66.4(0)я77-1+67.412.1я77- ISBN 978-5-98440-059-

СОДЕРЖАНИЕ

Андрей Юров Введение в концепцию прав человека Нина Таганкина Международно-правовая регламентация прав и свобод человека Игорь Сажин, Вадим Карастелев Действия в защиту общественных интересов Константин Баранов, Дмитрий Макаров Защита правозащитников Предлагаемое читателям учебное пособие «Курс «Права человека» полезно прежде всего сотрудникам правозащитных организаций и гражданским активистам, а некоторым из них — просто необходимо. Ведь подавляющие большинство правозащитников во всем мире, в т. ч. и в нашей стране, стали правозащитниками не после какого-то специального обучения, а по зову сердца, будучи возмущенными морем несправедливостей, в котором приходится жить людям. Не все российские правозащитники отчетливо представляют, что такое права человека, да и не все наши дипломированные юристы могут внятно объяснить хотя бы самим себе, что это такое — права человека. Данный курс должен войти в библиотечку каждой правозащитной организации — ведь не все могут попасть на лекции авторов или в какую-то школу по правам человека. Этот курс рассчитан на таких читателей, которым нужны самые основы знаний в этой области, и изложены эти основы понятным и непосвященному языком, не перегружены специальной терминологией. Хорошо подобранные примеры облегчают понимание материала и оживляют его. Читается текст без скуки.

Мне хочется напомнить о том вкладе, который был сделан в развитие концепции прав человека активистами правозащитного движения в СССР. В свое время я писала об этом в «Истории инакомыслия в СССР. Новейший период»: «У нас есть давняя традиция сострадания «маленькому человеку» — ее создала великая русская литература. Однако «законнический» контекст правозащитного движения оригинален. Не потому, что этого вовсе не было в русской истории — была партия конституционных демократов (кадеты), и она тоже родилась не на пустом месте.

Но традицию эту в советский период выкорчевали так основательно, что можно смело утверждать: зачинатели правозащитного движения мало что знали о ней и не ею вдохновлялись.

Как не было у правозащитников прямой преемственности с либерально-демократической традицией в русской истории, так не было и заимствований идей международного движения за права человека — опять-таки по причине плохой о нем осведомленности при зарождении правозащитного движения в СССР.

Правозащитное движение родилось из опыта людей, проживших жизнь в условиях беззаконий, жестокости и попрания личности в «интересах коллектива» или ради «светлого будущего всего человечества» 1.

Алексеева Л. История инакомыслия в СССР: новейший период. М.: МХГ, 2006. С. 205.

Идеология правозащитного движения в СССР не была заимствованной. Это невольное самостоятельное «изобретение велосипеда» породило немало трудностей, но имело то преимущество, что наша концепция, совпав по основным параметрам с общечеловеческой, сделала к ней весьма существенные оригинальные дополнения. В отличие от демократических стран, где политические и гражданские права воспринимали как данность, в Советском Союзе, где граждане этими правами не обладали, советские правозащитники рассматривали их как необходимое условие для решения глобальных проблем современного человечества — политической разобщенности, избавления от угрозы атомной войны, экологических катастроф. Впервые такой взгляд на роль прав человека в современном мире высказал Андрей Сахаров в своем эссе «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» (1968). Известный знаток истории диссидентского движения Александр Даниэль пишет об этом: «Сахаров только обозначил эти возможности; долгий и трудный путь их реализации был начат другим физиком, профессором Юрием Орловым; историком, публицистом и литератором Андреем Амальриком и другими, обсуждавшими зимой 1975—1976 года идею создания независимой группы, которая осуществляла бы общественный контроль за выполнением гуманитарных статей Хельсинкского акта. В мае 1976-го эти обсуждения вылились в создание Московской Хельсинкской группы» 1.

Создание МХГ Даниэль расценивает как «ключевое и переломное событие в истории советского правозащитного движения», как «начало нового этапа — этапа специализации и профессионализации этого движения».

А. Даниэль рассматривает также феномен МХГ в контексте общемирового развития идеи прав человека, поскольку из искры, зажженной в Москве профессором Орловым и его товарищами, разгорелось настоящее пламя. Действительно, аналогичные МХГ хельсинкские группы возникли в Украине, Литве, Армении и Грузии;

«Хартия-77» в Чехословакии, КАС-Кор в Польше явно были одушевлены правозащитным пафосом МХГ; в США, Канаде и в странах Западной Европы появились хельсинкские группы, которые прямо заявляли, что будут действовать на платформе МХГ. Очевидно, под впечатлением этого общего порыва президент США Джимми Картер выступил с новой доктриной внешней политики, провозгласившей, что соблюдение прав человека не должно быть внутренним делом какого бы то ни было государства, а должно быть заботой международного сообщества. Исходя из этого, Картер заявил, что США будут строить свои отношения с другими государствами в зависимости от того, как их руководство относится к правам своих граждан. Это напрямую связывалось с безопасностью в Европе и во всем мире — ведь втайне подготовиться к войне могут лишь те страны, где правительства не считаются с мнением граждан и сами решают вопрос о развязывании войны. Это было революцией в международной политике и в дипломатии. Прежде на протяжении многовековой истории дипломатические отношения между странами определялись только их внешней политикой. Дипломаты никогда не обращали внимания на взаимоотношения власти и граждан в партнерских странах. Вызванный Московской Хельсинкской группой общемировой процесс нового осмысления проблемы прав Даниэль А. Права человека как философия нового глобализма // Общая тетрадь. Вестник Московской школы политических исследований. 2007. № 3 (42). С. 74—82.

человека постепенно изменил подход руководителей демократических государств и их дипломатов, превратил эту проблему в существенный фактор взаимоотношений между странами. Этот переворот в дипломатии оказался необратимым — сейчас невозможно представить себе международные отношения, по крайней мере те, в которые вовлечены демократические страны, без обсуждения проблем, напрямую связанных с правами человека. Даже руководители государств, в которых права человека бесстыдно нарушаются, вынуждены клясться в уважении к правам человека и скрывать всеми возможными способами нарушения этих прав.

Таким образом, правозащитники нашей страны, где концепция прав человека стала предметом обдумывания и обсуждений гораздо позже, чем в странах с развитой демократией, именно благодаря творческой разработке этой концепции в тоталитарном государстве внесли «решающий вклад в модернизацию европейского политического мировоззрения» (А. Даниэль).

Правозащитное движение в России и в странах СНГ является прямым продолжением правозащитного движения в СССР и занимает почетное место в международном правозащитном сообществе.

В заключение я хотела бы прояснить позицию правозащитников по вопросам, которые для нас являются принципиальными.

Во-первых, у нас такое правило: мы очень редко выступаем в поддержку тех, кто не обращается к нам за помощью, потому что наши выступления, хотя, конечно, и показывают поддержку правозащитного сообщества, но не всегда расценивается адвокатами и самими подсудимыми как поддержка, которая способствует более справедливому рассмотрению дела. Мы можем общаться с представителями власти насчет того или иного дела, привлекать к нему внимание, но опять же это всегда должно быть по просьбе либо самого человека либо его адвокатов или родственников. В противном случае нам совершенно справедливо могут сказать: «А, собственно, кто вас просил вмешиваться? Мы считаем, что вы ухудшили наше положение».

Именно действую по этому принципу, мы заступились за молодых людей — защитников Химкинского леса после их обращения в МХГ за поддержкой. Наши юристы, изучив все детали, пришли к выводу, что обвиняемые не громили городскую администрацию Химок.

Во-вторых, мы защищаем только тех случаях, кто не участвовал в насильственных действиях.

ВВЕДЕНИЕ

В КОНЦЕПЦИЮ

ПРАВ ЧЕЛОВЕКА

О подходах к правам человека и их изучению Прежде чем приступить к изучению права или принципов прав человека, хочется остановиться на самом подходе к тому, что и в какой последовательности здесь можно изучать. И с чем нам предстоит столкнуться на этом пути.

Сперва стоит упомянуть два важных момента.

1. Права человека как три проблемы Тезис, который далее будет достаточно подробно рассмотрен, связан с тем, что в словосочетании «права человека» заложены три момента, которые, с одной стороны, вроде бы всем понятны, с другой стороны, очень противоречивы (проблема «человека», проблема «права» и проблема их соотношения). Именно из сложности понятий «право» и «человек» и их столкновения формируется идеологическая основа и, быть может, противоречие, которое заложено в словосочетании «права человека».

2. Права человека как взаимоотношение человека (единицы) и власти, меньшинств и большинства Права человека — это всегда отношения человека и власти (меньшинства и большинства). Всегда. По большому счету это проблемы столкновения единицы и массы, которая нередко проявляется в виде огромной машины, называемой государством. Права человека всегда об этом. Что бы мы ни говорили. И это еще и весьма комплексный, философский, эмоциональный вопрос, а не просто разговор об обычных правовых нормах.

И каждый раз мы должны осознавать это драматическое столкновение единицы с огромной государственной машиной либо с массой, «большинством».

Права человека, если мы и вправду хотим ими заниматься Начнем с базовых понятий. Что есть «нарушение прав человека»? Любая несправедливость, нарушение какого-то конкретного закона или что-то иное? И вообще что это такое — «права человека»? Философская концепция, добрые и несбыточные мечты или стройная правовая система? Только ответив на эти вопросы, можно будет вести разговор о том, как можно и нужно защищать права человека (принципы, механизмы и инструменты защиты).

Сейчас стало особенно трудно говорить о понятии «права человека». Особенно если нас интересует не только «история и философия», но и четкие механизмы защиты прав человека, а значит, способы защиты конкретных людей в конкретных обстоятельствах. И в первую очередь в бывших соцстранах, где долгие годы такого понятия не существовало, а к сегодняшнему дню так и не сложилась единая традиция понимания и реализации прав человека.

Дело осложняется еще и тем, что о правах человека говорить стало вдруг модно, как когда-то модно было говорить о демократии, гласности и правовом государстве, а сейчас — еще и о гражданском обществе. «Правами человека» стали называть все подряд — от «права на дешевое пиво» до «права чиновников на покой и сон посреди рабочего дня» (связанного с запретом всех мирных демонстраций под окнами отдыхающих чиновников). Стало модно называть себя «правозащитниками»

и при возникновении любой проблемы заявлять о нарушении прав человека. И делают это зачастую те, кто ничего не понимает ни в общепринятом международном подходе к правам человека ( ), ни в философии, принципах и этике правозащитного движения (и российского, и международного).

В связи с этим и в процессе обучения концепциям прав человека, и в применении механизмов защиты прав человека возникает целый ряд проблем:

1) непонимание того, что же такое на самом деле права человека, и того, что это имеет самое непосредственное отношение к повседневной жизни чуть ли не каждого человека;

2) путаница между четкими и общепринятыми нормами прав человека и более широкими общественными интересами, связанными с ощущением некоей несправедливости;

3) смешение понятий правозащитной и политической деятельности: правозащитников обвиняют в политической деятельности на основании внешней схожести некоторых форм протестных действий, а иногда и сами правозащитники не могут четко разделить эти две сферы и вторгаются в сферу политики;

4) определение роли и места международных стандартов прав человека в правовой системе наших государств;

5) выбор стратегии действий по изменению существующей системы в сторону уважения и соблюдения прав человека со стороны государства (власти).

В качестве одного из вариантов можно предложить простую схему, описывающую два разных подхода к правам человека.

Первый, важнейший, мировоззренческий подход рассматривает права человека как убеждения, систему ценностей, философскую концепцию (т. е. как защиту справедливости и человеческого достоинства). Он помогает ответить на вопросы, что такое человек и почему права человека должны быть защищены.

Это концепция. И она говорит о том, что люди рождаются равными, наделенными достоинством и т. д. Одни в это верят, другие не верят. Некоторые считают, что люди совершенно не рождаются равными, многие не признают за другими никакого достоинства от рождения. Но теория прав человека все-таки основана на признании такого равенства и достоинства.

Кстати, есть очень интересный документ — Всеобщая декларация прав человека, принятая в 1948 году. И среди многих чудесных статей, есть там первая статья. Почему-то мало кто обращает внимание, что в ней дано определение человека (!): «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». То есть если некто, пусть и прямоходящий, не наделен разумом или совестью либо и тем, и другим (лично я таких встречал), то он, с точки зрения Декларации, человеком не является; поэтому естественно, что весь свод прав и свобод на него не распространяется. Это, конечно, почти шутка. Но здесь есть о чем задуматься.

Второй подход, часто в идейном плане базирующийся на первом, определяет права человека как четкие правовые нормы и эффективно работающие механизмы: то, что в международной терминологии часто называют «международное право прав человека» (eol lw of ). Он помогает ответить на вопросы, как реализовать права человека, кто должен следить за соблюдением прав человека и каким образом человек может защитить себя, если его права человека нарушаются.

Это прежде всего разговор о правах человека с точки зрения правовых норм.

И если мы с вами действительно хотим защищать права человека (свои или чужие), мы просто обязаны прежде всего руководствоваться вторым подходом, но иметь убеждения в соответствии с первым. Второй подход облегчит нам задачу, потому что мы можем оперировать не абстрактными понятиями справедливости и несправедливости, а четкими правовыми нормами. Может показаться, что многие нормы, касающиеся именно прав человека, слишком «общие» (свобода слова, ассоциаций, собраний и т. п.) и имеют мало отношения к повседневной реальной жизни людей. Но это не так. Как раз права человека затрагивают жизнь каждого из нас напрямую.

Возьмем такое важное и записанное во всяческих документах по правам человека право, как «право на справедливое судебное разбирательство». (статья Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод). Признаки справедливого суда, с точки зрения Конвенции, — публичность, независимость, беспристрастность, ряд других и в т. ч. доступность. Проиллюстриуем это парой примеров.

Пример 1. Доступность.

Представьте, только на основании одного-единственного признака почти все суды в России (да и во многих других странах Восточной Европы и Азии) могут быть признаны недоступными, а именно из-за того, что здания судов не оборудованы пандусами. По этой причине для инвалидов-колясочников даже однократное посещение суда представляет значительную проблему. Таким образом, часть дееспособных граждан по сути ограничена в праве на судебную защиту. Наличие приспособлений для колясочников — международный стандарт, который очень легко выявляется простым визуальным наблюдением: пандус либо есть, либо нет; суды по этому признаку либо доступны, либо нет.

Пример 2. О справедливости судов. А еще о том, насколько права человека — про нас и про нашу жизнь.

В Воронежской области за нескольких лет накопилось около двухсот тысяч (200 000!) неисполненных решений судов, в основном по невыплаченным пенсиям, компенсациям и т. п.

Люди не получали денег. Шли в суд. Суд признавал их правоту, выносил решения, но… решения не исполнялись! Иногда по много лет.

Просто сопоставьте: 2,5 млн жителей Воронежской области (что равно населению Латвии) и около двухсот тысяч не исполненных решений! Это полностью дискредитирует судебную власть. Ведь каждый десятый человек здесь знает, что в отношении него решение суда не исполнено.

Идея суда заключается в том, что суд — это универсальный арбитр в отношениях между людьми и во взимоотношениях людей и государства. И суды вроде бы принимают справедливые решения, но добиться их исполнения они не могут. Но если решения судов не исполняются, то, выходит, судебная система не работает. Видимо, нужно обращаться не в суд, а к «браткам» либо еще к кому-нибудь.

В настоящее время, насколько мне известно, по числу жалоб в Европейский суд по правам человека Воронежская область чуть ли не лидирует среди всех российских регионов, включая Чечню, и именно в связи с неисполнением судебных решений, т. е. только по шестой статье Конвенции.

На этом примере можно увидеть два тонких момента.

Во-первых, все жалобы в Европейский суд подаются не поводу самих пенсий.

Хотя очень часто журналисты пишут, что в Европейском суде выиграно дело по поводу компенсации чернобыльцам или по поводу невыплаченных пенсий и т. д. В реальности, к сожалению, люди не могут обращаться в Европейский суд по поводу каких-либо социальных прав, включая пенсии и компенсации. В Европейский суд можно подать жалобу не на то, что пенсию не платят, а на то, что в отношении какого-либо человека решение суда не исполняется. Это действительно очень тонкий момент. Когда мы начинаем работать с международными правозащитными механизмами, мы должны понимать, что, например, в Европейский суд нельзя пожаловаться на невыплату пенсии, потому что в Европейской конвенции нет «права на пенсию». Но если по такому «социальному праву» мы выиграли дело в каком-либо местном суде, а оно не исполняется, то здесь уже речь пойдет именно о нарушении «права на справедливый суд», а значит — о нарушении 6-й статьи Конвенции.

Во-вторых, важным моментом является сам подход международных правозащитных структур. Так, решение Европейского суда невозможно ни оспорить, ни «не исполнить». Если европейское государство является членом Советом Европы, значит оно находится под юрисдикцией Европейского суда. И здесь есть еще одна интересная особенность. В большинстве европейских «континентальных» стран (включая СНГ) право не прецедентное. Но тем не менее все решения Европейского суда практически носят прецедентный характер, причем не только в отношении решений по этим странам, но по поводу любых новых толкований норм Европейской конвенции.

А это значит, что, по идее, каждый судья, даже самого «низового» уровня, должен знать все решения Европейского суда и использовать их в своих делах как прецеденты. Но при этом большинство судей стран Восточной Европы вообще никогда не обучали использовать прецеденты. Они постановления Верховного суда не всегда читают, хотя и обязаны (часто для них эти решения формально должны бы быть прямым руководством к действию). А уж заставить их читать решения Европейского суда — это из области фантастики.

В странах же Центральной Европы серьезные изменения в этом направлении уже произошли. У многих судей на столах лежат тома с комментированными решениями Европейского суда, и они их пытаются применять даже в местных, локальных делах, касающихся нарушений прав человека (в чем, собственно, и заключена идея Европейской конвенции — в применении ее именно на национальном уровне, а не только в исключительных случаях на уровне Европейского суда!). Есть множество подобных стандартов, касающихся повседневного общения граждан с полицией, или возможности получить важную информацию из государственного органа. И каждый раз, обратившись к уже закрепленным на международном уровне правовым стандартам, мы можем четко определить, есть ли «факт нарушения прав человека» или же речь идет просто о «проблеме» или «несправедливости».

И последнее. Несколько слов о популярной «теории естественного права».

Можем ли мы считать права человека «естественными правами»? И да, и нет.

Мы должны понимать природу этого «естественного» (т. е. как бы «природного») права. Насколько эти права «встроены» в природу или являются результатом человеческой гуманитарной деятельности и заключенных соглашений?

Например, сила тяготения — естественна. Если же взглянуть внимательно, то никаких «изначальных естественных» прав мы не найдем. Надо понимать, что право — это договор между людьми. Нет людей — нет прав. На необитаемом острове никаких естественных прав нет. Крокодил не знает о «естественном праве человека на жизнь», поэтому вполне может захотеть позавтракать проходящим мимо человеком или хотя бы откусить большой кусочек… Местные гамадрилы тоже не знают о «естественном праве человека на личную неприкосновенность» — прибегают ночью и начинают прыгать или воровать последние припасы… Иначе говоря, если бы права были действительно «естественными», то в природу это было бы непременно «встроено». Как сила тяготения. Но, к сожалению, ничего подобного не наблюдается… Однако мы договорились считать их «естественными», т. е. присущими всем людям, исходя из общих гуманистических принципов и достоинства личности. А значит, это продукт нашей гуманитарной деятельности, нашего соглашения.

Если это хорошо понимать, то проблем нет, но если пытаться выводить права человека из «природы этого мира», такая концепция может быть не только неэффективной, но и немножко опасной.

Часть первая Введение в концепцию прав человека I. Генезис прав человека Начиная серьезный разговор о правах и свободах, а тем более о правах челове­ ка, важно вернуться к определению «прав человека» и понять, о каких правах мы говорим: обо всех правах вообще, которыми обладают люди в данном государстве (или даже вне зависимости от того, на территории какой страны они находятся), о системе законов, о системе права в целом и т. п. А также — как бы это ни казалось поначалу удивительным — о правах какого человека идет речь (т. е. кто это — человек? Является ли им двухнедельный эмбрион, полностью парализованный старик или смертельно больной слепоглухонемой ребенок?). Все ли здесь так просто, как кажется на первый взгляд?

Анекдот из брежневских времен: «Возвращается делегат XXV съезда КПСС в свое родное далекое северное селение. Собираются жители в клубе, или в главной юрте, на собрание. Стол покрыт красным сукном. Все ждут самых главных новостей и руководящих указаний. А делегат и говорит: «Теперь я знаю: все во имя человека, все для блага человека! И я даже видел этого человека!»

Что касается «правовой стороны» прав человека, то в современном мире (например, если учитывать ооновскую и европейскую системы защиты прав человека) термин «права человека» обычно употребляется только в случае отношений человека (с одной стороны) и власти (с другой стороны) и только в связи с небольшим числом (20—30 пунктов) общепринятых так называемых фундаментальных прав. Но, чтобы действительно подробно рассмотреть это, а главное — понять, как это использовать на практике, нам придется попутно рассмотреть много других вопросов. И первый из них — генезис — возникновение и развитие понятия «права человека».

Нам кажется важным, не вдаваясь в теорию и философию права вообще, выделить несколько основных моментов, касающихся собственно прав человека.

Первое. Каждый человек, каждая личность наделена некоторым набором фунда­ ментальных прав просто в силу своего человеческого происхождения. Или, если хотите, в силу человеческого достоинства, которым наделены все люди — от рождения и до смерти. И эти права никак не связаны с принадлежностью человека к какой-либо социальной группе или классу, а принадлежат ему персонально.

Нужно признать, что такое представление сложилось довольно поздно. Оно не было характерно не только для архаичного мира, но и для античной и раннесредневековой цивилизаций.

В Древней Греции и в Древнем Риме права определялись принадлежностью человека к определенной социальной группе или классу. Если ты гражданин этого полиса или иностранец, гражданин другого полиса, даже раб, с тобой и твоими правами все ясно — статус определяет права. Но если ты не принадлежишь ни к какой социальной группе, то у тебя вообще нет никаких прав. Поэтому высшей мерой наказания во многих традиционных обществах является изгнание, что приравнивается к лишению права даже называться человеком. Изгнанника можно убить просто так, как животное, и никакого обряда похорон над телом произведено не будет.

Когда Платон дал определение, имевшее большой успех: «Человек есть животное о двух ногах, лишенное перьев», Диоген ощипал петуха и принес к нему в школу, объявив: «Вот платоновский человек!»

Так что даже в высокоинтеллектуальном античном мире человек, который не принадлежал ни к одной социальной группе или был изгнан, действительно мог считаться ощипанным петухом.

Момент, с которого эмбрион или плод признается человеком, очень сильно различается в разных культурах. Например, в Германии зародыш считается человеком с девятой недели беременности, когда заканчивается эмбриональный период, а в Нигерии и ряде других мусульманских стран — с момента зачатия.

В России ребенок считается человеком даже не с момента появления на свет, а с момента перерезания пуповины. Если беременную женщину сильно изобьют на улице и она потеряет ребенка, то в России преступников будут судить за нанесение тяжких телесных повреждений, а в Германии — за убийство.

Будут ли человеческие клоны признаваться людьми со всеми вытекающими отсюда последствиями? Пока этот вопрос представляется из области фантастики, но возможно, что уже довольно скоро нам придется на него отвечать.

Второе. Что это вообще такое — права? Не право (по-английски Law), а именно отдельные права? Вопрос, над которым полезно поразмышлять тем, кто собирается всерьез заниматься правами человека. Я не смогу здесь дать единого четкого определения, но можно сказать, что права — это наше интуитивное понимание собственных возможностей, которое появляется в тот момент, когда мы сталкиваемся с какими-либо ограничениями. Иными словами, права возникают только на границах. К примеру, покуда не стали запрещать собираться на улицах и площадях городов, нам и в голову не приходило, что у нас есть право на собрания, — мы просто свободно выходили куда нам вздумается. Если аккуратно проанализировать каждое из прав, станут ясны четкие его границы.

Рассуждая о правах человека, вроде бы очевидно, что в первую очередь нужно говорить об ограничении публичной власти. Но, как и с пониманием всеобщности прав человека, мысль, что всякая публичная власть должна быть ограничена, пришла к человечеству также довольно поздно. А, например, в странах бывшего СССР, она до сих пор как следует не прижилась. Мне кажется, большинство населения считает, что если властитель хороший, то власть у него может быть и неограниченной, ограничивать же нужно только плохую власть. Такой подход представляется весьма опасным.

Остановимся на трех принципиальных элементах:

1) ограничение публичной власти внутри государства;

2) ограничение власти государства (ограничение суверенитета государства);

3) возможность изменения ситуации и несогласия с властью.

1. Ограничение публичной власти внутри государства И здесь снова есть три важных момента.

1) Ограничение исполнительной власти Именно эта ветвь власти сперва представлялась как «единая и неделимая» и чуть ли не данная «высшими силами». Хороший пример ее ограничения — подписание в 1215 году королем Англии Иоанном Безземельным Великой хартии вольностей (C M, документ, который, кстати, отчасти действует в Великобритании до сих пор!).

Английский король Иоанн Безземельный (который, кстати, был младшим братом Ричарда Львиное Сердце и известен по ряду художественных произведений, например «Айвенго» Вальтера Скотта, под именем «принца Джона») был неумелым военачальником и слабым политиком и к 1206 году потерял все английские владения на континенте, за исключением Аквитании, а потом стал вводить самые разные налоги, в том числе весьма экзотичные и несправедливые. Это напрямую затронуло интересы баронов, ведь именно через них король собирал все налоги — не было еще «федеральных налоговых служб» и т.п.

Началась гражданская война. Король бежал из Лондона и заперся в одном из своих замков. И вот 15 июня 1215 года на лугу Раннимед близ города Виндзора Иоанн был вынужден встретиться с баронами и скрепить печатью Великую хартию вольностей. Впрочем, у него был выбор — подвергнуться ряду «медицинских экспериментов» (т. е. ему угрожали пытками, а значит, готовились нарушить статью Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод).

В самой Хартии есть много интересных и важных положений, например о правах городов и городского самоуправления, об организации судопроизводства. Но главное — был создан новый орган — Совет 25 баронов, прообраз парламента, — представительная власть, которая ограничила королевскую, сиречь исполнительную, власть, причем в самом принципиальном для баронов вопросе — отныне король не мог единолично вводить новые или увеличивать старые налоги.

2) Ограничение всех ветвей власти «общим универсальным законом, принятым народом»

Иллюстрацией может служить, например, конституционный процесс в США во второй половине XVIII века, когда не король или король и парламент вместе, а народ установил некие правила для всех ветвей власти. Да еще и сформировал особые органы, которые не позволяли бы отдельным ветвям власти вторгаться в компетенцию друг друга и тем более превышать те полномочия, которые им четко определены Конституцией (высший или конституционный суд). И это стало началом действия принципа «человек может все, что Конституцией прямо не запрещено, а власть — лишь то, что Конституцией для нее прямо разрешено», который произвел революционный переворот в сознании самих граждан и их роли в собственном государстве: народ — суверен, а органы власти — нанятый менеджер.

17 сентября 1787 года, вскоре после окончания войны за независимость Соединенных Штатов Америки, на Конституционном конгрессе в Филадельфии, принимается Конституция, в которой народ устанавливает «высшие правила» для всех ветвей власти. Американцы решили, что любая власть должна действовать по законам, установленными народом, и над любой властью должен быть некий всеобщий закон. Они назвали его Конституцией. Вы наверняка знаете, как она начинается: «Мы, народ Соединенных Штатов…» (Кстати, и Конституция Российской Федерации начинается подобным образом: «Мы, многонациональный народ Российской Федерации…» А если почитать дальше, то мы увидим, что права и свободы человека и гражданина определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием. Уж и не знаю, насколько точно это реализуется на практике…) Кстати, идею о том, что органы власти не более чем менеджер, лежащую в основе конституционного строя, во многих странах пока не могут осознать и продолжают считать, что власть — некий всемогущий властелин, который по своему желанию наделяет людей кое-какими правами и в любой момент может их отобрать; власть владеет всеми природными богатствами, распоряжается всеми ресурсами и т. д., а люди должны радоваться и тому, что им перепадает, и униженно просить милостей.

Кем многие из нас пока себя ощущают? Людьми, которые приходят к чиновникам требовать исполнения закона, или бесправными просителями?

3) Ограничение «административной власти»

Главная идея этого этапа — ограничение власти конкретного чиновника или органа власти (речь идет все о той же исполнительной власти, но не уровня правительства, которое как раз ограничено парламентом и до которого далеко, как до Луны, а о «низовом уровне», где нужны быстрые и эффективные решения).

В некоторых странах, таких как Германия и Австрия, еще в конце XIX века начали появляться специализированные административные суды, где гражданин, в отношении которого принято несправедливое решение каким-либо чиновником, может не только опротестовать действия этого чиновника, но и «наказать» его.

Во большинстве же стран подобные дела находятся в компетенции обычных гражданских судов, которые завалены огромным количеством самых разнообразных дел и не всегда готовы быстро и беспристрастно рассматривать такие дела.

2. Ограничение власти государства в целом (ограничение суверенитета государства) XX век, а точнее 1945 год (Устав ООН) и 1948 год (Всеобщая декларация прав человека). Видимо, сказался чудовищный опыт Второй мировой войны, в значительной степени ставшей возможной вследствие культивируемого Лигой Наций принципа невмешательства во внутренние дела других стран (даже если там происходит настоящий геноцид, истребляются сотни тысяч и миллионы, права человека попраны и раздавлены). Именно то, что другие государства соблюдали этот принцип, позволило Гитлеру начать кровавый путь внутри Германии и продолжить его за ее пределами. Европа с лихвой заплатила за собственные ошибки.

Именно потенциальной возможностью вмешательства международного сообщества во внутренние дела отдельных государств в случае грубых и массовых нарушений прав человека и стала отличаться новая система ООН. Конечно, сам механизм так до конца и не отработан и часто дает сбои, но принцип утвержден.

Если посмотреть, с кого начал Гитлер в 1933—1934 годах массовое уничтожение, то окажется, что не с евреев, не с цыган и не со славян. Первыми жертвами нацизма стали «истинные арийцы» — объявленные «неполноценными» душевнбольные и геи. Европа на это не реагировала, потому что Германия была защищена принципом Лиги Наций о невмешательстве во внутренние дела и могла сколько угодно безнаказанно уничтожать геев, евреев, коммунистов, социал-демократов, интеллигенцию и пр. А если бы международное сообщество вмешалась? Вермахт был еще слабым… Недальновидность обернулась катастрофой.

После войны была придумана новая концепция, новая структура — Организация Объединенных Наций. И уже в Уставе этой международной организации появился термин «права человека». Определено, что каждое государство обязано содействовать всеобщему уважению и соблюдению прав человека, и если какое-либо государство отказывается это делать, то международное сообщество имеет право вмешаться. Не только установить экономические санкции, но даже ввести войска.

Но лишь по решению Совета Безопасности ООН. Он для этого и был создан.

Насколько этот принцип соблюдается? Насколько все честно? Вопрос открытый и во многом упирающийся в политику. Но если мы сами будем всерьез относиться к принципу приоритета прав человека над «государственным суверенитетом», то можем потребовать от государств его соблюдения.

Безусловно, есть примеры, как положительные, так и отрицательные, вмешательства ООН во внутренние дела стран, где массово нарушаются права человека.

Но важно, что суверенитет отдельной страны стал ограниченным.

Кстати, еще один интересный момент. У меня был старый компьютерный переводчик. И в нем словосочетание «права человека» переводилось как «rights of man». И это правильно, точнее было правильно. Этот вариант использовался до 1945 года. Потому что «man» — это и мужчина, и человек. По-французски так до сих пор так и пишется (или по-украински). Однако подобное словоупотребление вызывало крайнее неприятие у Элеоноры Рузвельт, которая принимала участие в разработке документов ООН, и она настояла на новом термине — «human rights». Хотя в английском языке невозможно просто употребить «human» как существительное, можно — «human beings» (люди). Но термин появился… 3. Возможность изменения ситуации и несогласия с властью В любом современном государстве должны существовать механизмы изменения ситуации через изменение системы. То есть должны существовать процедуры мирного и конструктивного выступления людей против власти, если власть не собирается улучшать ситуацию, особенно — уважать права и свободы граждан. Здесь, конечно, речь не идет о мятежах, революциях, терроризме и т. п. — что попирает права и свободы людей нередко еще больше, чем сама власть, — а о праве на митинги, мирные собрания, независимые организации и т. п. Если же таких механизмов нет, если они не закреплены законодательно и не обеспечены реально, то права человека соблюдаться не будут. О них могут кричать демагоги, но существовать они будут только в декларациях. Ибо люди лишены возможности мирными и эффективными способами бороться с всесилием власти. И тогда государство начинает напоминать поставленный на огонь чайник с запаянными крышкой и носиком. Если нет ни одной «дырки для пара», чайник обязательно взорвется — и для властителей, и для страны все заканчится катастрофой.

Россия в 1917 году напоминала такой чайник: у оппозиционной интеллигенции не было реальной возможности действовать мирно, не через революцию (я не собираюсь высказывать политические предпочтения, восхвалять «белых» или «красных», я имею в виду гибель миллионов ни в чем не повинных мирных жителей — женщин, стариков, детей, сгинувших в топке Гражданской войны).

Любая власть, закручивая гайки, подкладывает под себя бомбу. Обязательно нужно, чтобы в крышке чайника была дырочка. В этом смысле любые права и свободы, наличие оппозиция, свободная печать — это своего рода клапан, предохранительный механизм, чтобы люди могли каким-то образом воздействовать на ситуацию и изменять ее мирно, а не доводить дело до бунта.

Третье. Право как универсальный регулятор.

Мы рассмотрели, с одной стороны, концепции, связанные с понятием человека и человеческого достоинства, с другой стороны, отношения между человеком и властью (те самые отношения, которые, собственно, и относятся к сфере прав человека). Теперь имеет смысл поговорить о Праве. Естественно, формат пособия не позволяет всерьез и подробно останавливаться на этой теме, но есть замечательные учебники по теории происхождения права. Здесь нам важно отметить, какую роль в концепции прав человека играет Право. Право как некий высший и справедливый Закон. И как он реализуется в принимаемых законодательных актах.

Отсутствие Права как универсального регулятора отношений означает всесилие сильного и беззащитность слабого. Если нет права или оно попирается, то нет никакого способа отстоять справедливость, нет способа установить справедливые «правила игры» в виде законов, нет способа защититься от диктатора или обнаглевшего чиновника.

Быть может, именно это отношение защитников прав человека к Праву и определило их наименование на русском языке — «правозащитники».

Краткие итоги Итак, мы выделили три важных исторических момента в формировании современной концепции прав человека:

1) определение ценности и значимости отдельной человеческой личности;

2) понимание необходимости ограничения любой публичной власти и наличия возможности изменять ситуацию, в т. ч. не соглашаясь с властью;

3) наличие Права как универсального регулятора отношений.

Все, о чем мы говорили, с одной стороны, очень просто, но, с другой стороны, люди во многих странах до сих пор очень мало верят в то, что власть можно ограничить не только на словах, но и в реальности, что могут быть механизмы по мирному изменению ситуации, созданные самой властью (если она разумна). Тем не менее ряд стран показывает нам пример и дает надежду, было бы только активное желание самих граждан.

Проблема же еще и в том, что до тех пор пока люди не поверят в реализацию этих принципов, ничего хорошего и не будет. Так было, например, в сталинские времена. Люди во многих странах «соцлагеря» были уверены во всесилии власти, и она таковой и стала.

Значит, задача — разорвать этот порочный круг. И это задача отнюдь не только для правозащитников. Это задача для самих граждан, если они действительно хотят пользоваться правами и свободами, жить под «защитой права» и не желают своей стране кровавых потрясений.

II. Права человека и демократия Когда мы говорим о демократии, понятии, которое является базовым для современных государств, в частности входящих в Совет Европы, мы должны понимать, что это за форма правления и чем она отличается от других. Если отвлечься от прямого перевода с греческого (демос + кратос = власть народа) и вдуматься в механизм формирования власти, то монархия — власть одного человека или одной семьи, аристократия — власть некой группы, касты, социального слоя, а демократия — власть большинства (от имеющих право голоса). Более того, исторически она именно так и возникала!

Но здесь есть серьезный вопрос: если демократия — власть большинства, то хороша ли она в чистом виде, когда в ней нет других элементов? Еще 70 лет назад большинство в любой стране могло прийти к власти и установить любой порядок, который посчитало бы нужным, и при этом такое государство считалось бы совершенно демократическим! Можно вспомнить два исторических примера трагических последствий неограниченной власти большинства («неограниченной примитивной демократии»).

Античность. Философ Сократ был осужден на смерть абсолютно демократичным образом афинским ареопагом «за развращение молодежи», то есть за то, что обучал молодежь критически относиться к авторитетам, «сомневаться во всем» и мыслить самостоятельно (за то, что на современном языке называется «правозащитным образованием и гражданским просвещением» — чем занимается здесь и ваш покорный слуга). Имя Сократа известно всему миру, а имена тех, кто голосовал за его смерть (чуть ли не 90% ареопага!), мало кому известны.

ХХ век. В 1932 году в Германии дважды проводились досрочные парламентские выборы, и оба раза на них побеждала Национал-социалистическая рабочая партия. Все было абсолютно демократично — Гитлер не использовал какие-то особые политтехнологии, не было также и подтасовок, программа нацистов также была всем известна. Иными словами, формальные демократические процедуры были соблюдены. Да, конечно, последовавший в 1933 году захват власти нацистами к демократии отношения уже не имеет, но все началось с того, что они получили большинство мест в парламенте на свободных и демократических выборах.

Если демократия чревата подобного рода чудовищными последствиями, то возникает вопрос: можно ли что-то сделать с демократией, чтобы ее реализация даже потенциально не могла бы привести к ним? Ведь получается, что большинство, придя к власти демократическим способом, может сделать с меньшинством все что захочет, вплоть до физического уничтожения.

Надо понимать, что все мы принадлежим к тем или иным меньшинствам. И не только к таким специфическим, как национальные, сексуальные или религиозные.

Общество делится на меньшинства по огромному числу признаков. Например, студенты — меньшинство по отношению ко всей молодежи, молодежь — это безусловное меньшинство по отношению ко всему населению страны, жители России — это меньшинство по отношению к жителям стран Совета Европы. И так во всем.

Наконец, в пределе самое маленькое меньшинство состоит из одного человека, ибо каждый человек уникален и неповторим.

Если бы демократия в чистом виде (исключительно как власть большинства) торжествовала сегодня, то, к примеру, был бы возможен референдум, по решению которого в каком-нибудь одном регионе РФ устроили бы свалку всех ядерных отходов, ввозимых в Россию (допустим, в Тамбовской области). Результаты подобного референдума (воли большинства) предсказать легко: жители всех остальных регионов (большинство) с радостью проголосуют «за», может быть, за исключением жителей соседних областей.

В условиях же современной демократии именно права человека являются сдерживающим фактором для любой власти, для любого большинства. Концепция прав человека была встроена в демократию как щит, который защищает меньшинства, включая самое маленькое меньшинство — отдельного человека, неповторимого в своей индивидуальности. И права человека дают шанс меньшинству выжить при любой власти, так как каждый понимает, что есть некие базовые принципы, которые нарушать нельзя. Есть некая граница, которая не может быть нарушена никакой властью, никаким большинством.

Итак, первый важный момент: прав человека — это то, что предотвращает фатальность конфликта между большинством и меньшинством, это щит, который защищает меньшинство, препятствует большинству совершать насилие над меньшинством.

Второй важный момент: права человека — это набор фундаментальных прав, которые закреплены на международном уровне. Да, большинство может устанавливать свою власть и порядки, но не может произвольно сажать в тюрьмы, отбирать собственность, отменить презумпцию невиновности. И это стало возможным только после Второй мировой войны, когда права человека стали международными нормами. В современном представлении права человека действуют как международный механизм, сдерживающий любое государство от грубых и массовых нарушений прав представителей меньшинств, потому что в противном случае международное сообщество имеет законные основания вмешаться в ситуацию.

И если, например, кто-то на местном уровне попробует провести референдум по вопросу о передаче квартиры какого-нибудь правозащитника («агента влияния западных государств») под приют для бездомных собачек, то, хоть и можно предсказать его печальный результат, сама такая попытка должна быть признана незаконной. Европейская конвенция по правам человека сразу покажет, какие именно статьи (международные стандарты) будут нарушены, то есть можно будет сказать, какие права человека (правовые нормы), признанные международным сообществом, нарушит власть, которая взяла на себя ответственность за их соблюдение и уважение на своей территории. И хотя права человека часто отражены в конституциях (то есть на национальном уровне), очень важно, что это международный стандарт.

Наверняка вам известно, что в иерархии российских законов сразу после Конституции идет международное законодательство, то есть конвенции ООН, Европейская конвенция по правам человека и все остальные соответствующие документы (более того, многие юристы считают эти международные документы даже выше Конституции, но это уже отдельный и очень интересный юридический спор, который для нашего вопроса непринципиален — в любом случае все признают верховенство международных норм прав человека перед любыми национальными законами). Они выше любых, даже федеральных и конституционных, законов и уж тем более выше указов президента, постановлений правительства и т. п. Более того, эти международные документы, как и Конституция, часто являются документами прямого действия, то есть для их исполнения не нужны никакие дополнительные разъясняющие законы и инструкции и можно в обращении в районный или мировой суд ссылаться непосредственно на статьи Конституции или Европейской конвенции — и ни один судья не имеет права отказать. К сожалению, далеко не все граждане России и даже не все судьи об этом помнят.

То есть в принципе Европейская конвенция (и решения Европейского суда) или Международный пакт о гражданских и политических правах для любого рядового судьи должны быть более важными, чем, например, Гражданский кодекс.

И судья обязан руководствоваться нормами Конвенции и решениями Европейского суда. И в случае противоречия между кодексами и международными нормами, действовать должны последние. Так записано в российской Конституции и принято во всем мире. У нас это пока фантастика, а в соседней Польше уже реальность.

И если какая-либо власть захочет «убрать» принцип действия и приоритета международных норм из своего законодательства, это будет означать, что государство фактически заявляет, что оно не признает права человека именно в качестве международных стандартов. Такое государство, следовательно, должно автоматически выйти из международных структур (ООН, Совета Европы, ОБСЕ и др.). Наличие международных норм — это специальная мера, принятая для того, чтобы в любой стране власти не могли заявить, что у них более не действуют права человека в том виде, как их понимает международное сообщество.

Возвращаясь к демократии, следует отметить, что, кроме, собственно, «власти большинства» (что, конечно, является одним из ее составных частей) и накладываемых на нее ограничений в отношении применения ее к отдельному человеку и меньшинствам (права человека как барьер между большинством, властью, сообществом, группой и т. д. и отдельной личностью), для существования демократии нужно еще несколько элементов, например строгое разделение властей на три независимых друг от друга ветви — исполнительную, законодательную и судебную, их сменяемость посредством регулярных свободных выборов и существование хорошо отлаженных механизмов контроля над властью, в т. ч. системы гражданского контроля.

Что касается прав человека, на этом этапе мы можем попробовать сформулировать несколько тезисов.

Права человека — это не абстрактное понятие и не многотомный свод законов, а всего лишь набор 20—30 правил, ограничивающих власть [большинства] по отношению к отдельному человеку (который вообще-то является самым малым и самым естественным меньшинством, ибо каждый из нас уникальный и неповторимый).

Права человека — это то, что препятствует власти большинства вмешиваться в жизнь меньшинств, включая предельное меньшинство — отдельного индивидуума.

Права человека — это международная система защиты индивидуума от государственных и местных властей, встроенная в национальное законодательство.

III. Права человека как права и свободы 1. «Вертикальность» прав человека Мы уже несколько раз говорили о том, что права человека — это правила, регулирующие отношения между властью (в широком смысле слова) и человеком, что можно назвать вертикальными отношениями. Таким образом, убийство, совершенное в ходе бытовой ссоры, не может квалифицироваться как нарушение прав человека, потому что убийца совершил преступление не как представитель власти, пусть он даже и занимает какую-нибудь ответственную государственную должность.

Частные взаимоотношения между людьми — горизонтальные отношения — к правам человека не относятся. Но если убийство совершено при исполнении служебных обязанностей, например полицейским, то это уже может рассматриваться как нарушение прав человека.

Объяснение «вертикальности» прав человека как особого типа прав — сложный и важный момент.

Ситуация первая. Предположим, человек вышел на улицу. На него напал хулиган, сильно избил. Есть ли здесь «факт нарушения прав человека»? Можем ли мы задействовать международный механизм защиты прав человека (ведь нас интересует именно это, а не некие философские определения)?!

Ситуация вторая. К человеку подбегает полицейский и тоже избивает его. А это нарушение прав человека или нет?

Ключевым моментом здесь выступает то, что полицейский — представитель власти, в отличие от «обычного хулигана». В обоих случаях можно говорить об уголовных преступлениях, но во втором — еще и о нарушении прав человека, причем, что принципиально важно, о нарушении прав человека не со стороны конкретного милиционера, а со стороны власти (государства) в целом. В Европейский суд по правам человека жалоба подается не на конкретного полицейского, а на государство. И оно должно не просто ответить за нарушение, но еще и предпринять меры, чтобы предотвратить его повторение.

Это действительно сложный момент для понимания. В «теории и практике»

прав человека важно не только, какое именно право нарушено (то есть оно обязательно должно относиться именно к общепринятому перечню прав человека, иначе речь снова пойдет о каком-то другом нарушении). Важно еще и то, кто является субъектом нарушения. Когда мы говорим про права человека, это всегда именно вертикальные отношения. Вся система прав человека была придумана именно для защиты человека от власти (в том числе власти большинства), от того, что значительно сильнее и больше его. Поэтому в Европейском суде по правам человека возможны дела «Диккенс против Великобритании», «Лермонтов против Российской Федерации», но невозможно дело «Диккенс против Лермонтова». То есть ответчиком по любым нарушениям прав человека всегда и только является государство.

Если разбираться с обязанностями государства, то нужно прояснить еще несколько сложных моментов.

Мне часто приходится вести семинары для организаций, которые занимаются правами женщин и очень тяжелой и драматичной проблемой домашнего насилия.

Часто их представители говорят, что домашнее насилие — это «проблема попрания прав человека». Они одновременно и правы, и нет.

Если муж избивает жену, или наоборот, то это обычная уголовщина.

А вот если жена идет в милицию и говорит: «Вот следы побоев. Муж бьет меня, ребенка. Примите меры», а ей отвечают: «Что делать, милочка, бьет — значит любит. Ты что, хочешь дело заводить? Ну заберем мы его в «обезьянник», побьем.

Тебе легче станет? Он же вернется домой и изобьет тебя в два раза сильнее… Пойди домой и сама разберись», в этот самый момент и происходит нарушение прав человека. Но не со стороны мужа-негодяя, а со стороны власти, потому что власть (в лице полиции) отказалась эффективно защищать женщину и ее ребенка и тем самым нарушила права человека, в частности 13-ю статью Европейской конвенции — «право на эффективную защиту».

Если есть угроза покушения на мою жизнь, неважно, от кого она исходит, и я обращаюсь к власти, а представители власти (полиция, прокуратура и т. п.) говорят, мол, иди и разбирайся сам, то это уже элемент нарушения прав человека. Когда человека лишают права на эффективную защиту, то это нарушение прав человека, но не со стороны, там, мужа, жены, тещи, соседа-алкоголика, а со стороны власти, которая отказывается предоставить защиту своим гражданам.

Часто возникает вопрос: почему важен именно субъект, нарушивший права, и почему при одном и том же с точки зрения жертвы событии в одном случае мы говорим о правонарушении, а в другом — о нарушении прав человека?

Ответ один — по определению. Права человека так определяются. Так записано в любом международном документе по правам человека. При их подписании именно государства обязуются соблюдать и уважать права своих граждан, а граждане на себя подобных обязательств не брали и ничего не подписывали. Например, Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод, статья 1:

«Высокие договаривающиеся Стороны (то есть государства. — Авт.) обеспечивают каждому человеку, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы, определенные в разделе I настоящей Конвенции».

Во второй половине XX века было предложено признать правами человека (- именно этот, особый вид, правоотношений с целью обеспечить дополнительную защиту отдельного человека перед лицом огромного и почти всесильного государства (власти), чтобы таким образом избежать массовых нарушений прав человека со стороны различных государств и создать дополнительные механизмы защиты каждому человеку. Ведь государства могут выступать в роли посредника в конфликтах между отдельными людьми, но кто-то обязательно должен стоять на страже человека, когда его права нарушает государство. И вся международная система защиты прав человека (как межгосударственная) была придумана и построена для того, чтобы ни один человек не чувствовал себя перед властью маленьким и беззащитным.

Именно по этой причине права человека — это не все права, какие есть на белом свете, а набор небольшого числа общепризнанных норм, которых всего-то штук 20—30, и они, как правило, повторяясь, упоминаются в самых разных документах.

Это всего лишь стандарты! Самые важные. Самые фундаментальные. Без которых невозможно ни принять, ни защитить никакие другие права, в т. ч. и вовсе не относящиеся к сфере прав человека, но тоже важные для жизни и нормального существования людей.

Все, что не входит в эти стандарты, — это задачи государства, внутренне дело государства. Например, государства берут на себя обязательство выплачивать пособие по безработице, но в одном государстве это может быть 1000 долларов, а в другом — пять долларов — единого социального стандарта нет. Но в случае со стандартом свободы от пыток нельзя сказать, что в Англии пытать нельзя совсем, а на Украине можно пытать чуть-чуть. Стандарт единый: пытать нельзя никак и никого. Пыткой и в Англии, и в Туркменистане является одно и то же.

В определении «вертикальности» прав человека как отношений власти и человека есть еще один сложный момент — что мы подразумеваем под понятием «власть»? Это требует долгого разговора, и здесь до сих пор нет единых стандартов (кроме «власти публичной — государственной и муниципальной»). Тем не менее несколько слов сказать необходимо.

Кроме такого «узкого» и понятного определения, некоторые современные теоретики и практики в области прав человека называют еще несколько типов власти.

Власть, говорят они, это:

во-первых, государственная власть (вплоть до самого низшего, муниципального, уровня);

во-вторых, власть работодателей над наемными работниками (поэтому нередко свободные профсоюзы относят к правозащитным организациям);

в-третьих, это власть родителей и педагогов (а также опекунов и т. п.) над детьми (или над ограниченно дееспособными людьми).

Такое расширенное понимание власти связано с тем, что нередко почти неограниченную власть работодатель имеет над наемным работником, а родитель — над ребенком, то есть здесь налицо отношения скорее вертикальные, чем горизонтальные.

Так, детская драка — это просто конфликт между детьми, а вот избиение ребенка, к примеру, директором школы можно отнести к нарушениям прав человека. Но это действительно непростой вопрос, потому что Европейский суд пока такие дела не рассматривает (он не считает родителя или директора предприятия надлежащей стороной для подачи на него жалобы с точки зрения Европейской конвенции).

2. Свободы, права и «задачи государства»

Существует много разных классификаций прав человека. У нас, к сожалению, нет возможности здесь подробно на них останавливаться. Но представляется важным обратить внимание на один из таких подходов: деление всех прав человека на пози­ тивные и негативные. Эта классификация, во-первых, хорошо иллюстрирует суть прав человека, их природу, и во-вторых, помогает понять стратегию действий правозащитников: как те правозащитники, кто работает в гражданском и в государственном секторе, должны относиться к нарушениям разных типов прав человека.

Негативные права, или свободы, — это такие права, для реализации которых государство ничего (или почти ничего) не должно делать. И, например, право на жизнь как свобода означает, что государство не обязано поддерживать нашу жизнь «на достойном уровне» всеми средствами, оно просто не должно убивать нас, ли­ шать нас жизни. Но это негативное право содержит в себе позитивную компоненту.

Если так получилось, что государство в той или иной степени виновато в смерти человека, оно должно сделать две вещи: выплатить компенсацию родственникам и провести эффективное расследование (наказать виновных). Жизнь вернуть оно не может, но тем не менее оно должно осуществить некие позитивные действия.

Свобода от пыток (3-я статья Европейской конвенции) означает, в частности, что полицейские не должны пытать, бить и издеваться над задержанными. В целях обеспечения свободы переписки государство просто не должно читать наши письма и вскрывать конверты (если на то нет санкции, данной судом, например в случае если человек подозревается в совершении терактов). Многие свободы и права могут быть ограничены при определенных жестко установленных и законных условиях, но есть свободы, которые неприкосновенны ни при каких условиях, — свобода от пыток, свобода от рабства, свобода вероисповедания и некоторые другие.

Позитивные права, или просто права, — такие права, для реализации которых государство должно многое сделать, которые требуют серьезных материальных и административных ресурсов. Например, право на справедливый (а значит, независимый, компетентный и т. п.) суд (статья 6 Европейской конвенции) предполагает множество вещей — высокую зарплату судей (для их независимости), оборудование зданий судов, обеспечение всех судей правовой базой (например, всеми решениями Европейского суда), систему обучения и аттестации судей и т. п. Это — позитивная обязанность государства. Государство должно сделать так, чтобы суды существовали в достаточном количестве и эффективно работали. Ведь суд — важнейший механизм защиты любых прав, в т. ч. прав человека. Очевидно, что если нет права на за­ щиту (например, в условиях отсутствия доверия к суду), то невозможно реализовать и все остальные права. И тогда права человека остаются всего лишь записанными на бумаге благими пожеланиями. Суд — это главный, хоть и государственный, но в то же время независимый институт. Например, в англосаксонской системе судебная власть считается независимой настолько, что ни для кого не удивительны ее многочисленные решения, принимаемые в пользу отдельного человека, а не власти. И если говорить о позитивном праве на защиту в целом, то 13-я статья Европейской конвенции «Право на эффективные средства правовой защиты» предполагает эффективную работу иных правовых институтов: прокуратуры, которая должна защищать права человека, а не наоборот; омбудсмана, «защитника народа»; эффективных и компетентных правоохранительных органов, которые должны стоять на страже прав и свобод человека, а не корпоративных интересов, и т. д.

Позитивные права и свободы, перечисленные в большинстве международных документов и национальных конституциях, — это международные стандарты, а все остальное — внутреннее дело государств, или задачи государств. Надо четко различать права человека (позитивные и негативные) и задачи государства. Например, типичная задача государства — добиваться повышения благосостояния граждан. Право на хорошее жилье на самом деле тоже не право (в смысле прав человека), но задача государства. А вот право на неприкосновенность жилища — право, причем негативное право — свобода! Ни один международный суд, к сожалению, не признает в качестве нарушения прав человека отсутствие у гражданина жилья. Но если чиновники незаконно отобрали у него квартиру, то это — нарушение прав человека.

Еще один пример. Свобода вероисповедания — негативное право, государство не должно вмешиваться в эту сферу, но нельзя также требовать, чтобы оно для какой-либо конфессии строило храмы, — это уже возможная «задача государства», причем не факт, что государство захочет на себя такую задачу брать. Но и в этой свободе, как всегда, есть позитивная компонента. Так, даже в тюрьме государство обязано предоставить возможность отправлять религиозные обряды в соответствии с вероисповеданием человека.

Права человека защищены международными документами (конвенциями, пактами и т. п.), а реализация задач государства зависит от самого государства, то есть во многом от избранного правительства. И часто мы не можем подать в суд на государство за то, что оно не выполняет своих задач (тем более если такие задачи не отражены в национальном законодательстве). С такими ситуациями можно и нужно бороться либо с помощью общественных кампаний («действий в защиту общественных интересов»), либо политическими методами, а именно избирать на выборах другую власть, которая будет лучше справляться со своими задачами. Но эта работа лежит во многом уже вне сферы «чистой правозащиты».

Возвращаясь к негативным и позитивным правам, хочется обратить внимание на следующее: власть часто говорит, что в самих международных документах (или конституциях) права и свободы никак не различаются, они одинаково важны, одинаково обязательны к исполнению, а значит, «если мы не можем сейчас обеспечить всех доступным и качественным образованием, то и пытать мы иногда тоже будем».

Здесь и должна проявиться наша принципиальная позиция, наша правозащитная (гражданская) стратегия: несмотря на то что государство не всегда в состоянии обеспечить соблюдение позитивных прав, оно всегда обязано соблюдать наши негативные права, потому что для этого, как правило, нужна исключительно политическая воля, а вовсе не значительные материальные ресурсы. И здесь мы (как граждане) готовы выдвигать самые жесткие требования. А что касается позитивных прав, то тут надо много работать, и здесь правозащитники (и граждане!) должны быть готовы эффективно с властью сотрудничать, помогая ей: мы понимаем, что это требует времени и ресурсов, и мы готовы работать и содействовать постепенному (но всетаки неуклонному и не слишком медленному!) улучшению ситуации.

В этом смысле мне кажется, что разумные правозащитники стоят на следующих принципах:

негативные права — это святое, и мы не терпим, когда власть их нарушает, то есть здесь мы жесткие и бескомпромиссные: негативные права должны всегда и везде соблюдаться;

по поводу позитивных прав мы понимаем, что с завтрашнего дня и в полном объеме осуществить их невозможно, поэтому мы готовы вести переговоры и, более того, помогать власти.

Здесь важно не то, что негативные и позитивные права различны «по статусу»

(это не так, они юридически одинаковы), а то, что наше отношение к их нарушению различное.

3. Права человека как фундаментальные права.

Стандарты прав человека. «Поколения» прав человека.

Мы уже не раз упоминали, что права человека — это не только и не столько национальные правовые нормы, сколько права и свободы, зафиксированные в международных документах. О международных стандартах прав человека мы говорили, когда рассматривали вопрос о защите человека от власти, защите меньшинства от большинства, о том, что права человека были «придуманы» именно как международный механизм защиты отдельной личности от несправедливого насилия со стороны власти (в т. ч. власти большинства). И еще мы рассматривали принципиально важный вопрос о том, что права человека в современном понимании — это прежде всего вопрос четких стандартов. Даже в сфере так называемых социальных прав, многие из которых сейчас признаны такими же правами человека, как и политичес­ кие и гражданские права, есть тенденция к установлению подобных универсальных стандартов.

Мы все время говорим об универсальных стандартах. И это значит, что практически по каждому вопросу, связанному с правами человека, существуют не только статьи Европейской конвенции и, к примеру, Международного пакта о гражданских и политических правах, но и четко определенные развернутые стандарты — толкования, пояснения, уточнения, что эти положения означают. Для европейской системы защиты прав человека это резолюции, рекомендации и другие документы различных органов Совета Европы и прежде всего, безусловно, решения Европейского суда по правам человека, для ООН это рекомендации Комиссии по правам человека, рекомендации Комитета по правам человека и т. п. Например, уже есть довольно четкие стандарты, касающиеся позитивного право на эффективную защиту, того, что государству следует сделать. Или что означает право человека на справедливый суд и как оно связано со сроками судебного разбирательства. Такие стандарты меняются, но они меняются универсально (то есть для всех стран).

И если Европейским судом признано, что долгое разбирательство — это пять-семь лет, то в какой бы стране — члене Совета Европы ни происходила тяжба, будет применяться этот стандарт. Хотя многим известно, что в России, как и во многих других странах, право не прецедентное (судебное решение, принятое в одном суде, не обязательно для решения соседнего суда, более того, даже Верховный суд может вынести по сходным делам разные решения), решения Европейского суда в каком-то смысле носят прецедентный характер (то есть по следующему подобному делу, из какой бы страны оно ни было, решение будет сходным). В соответствии с Конвенцией, принятой и ратифицированной всеми странами — членами Совета Европы, решения Европейского суда подлежат немедленному применению и внедрению в каждой стране, причем комплексному внедрению — и с точки зрения изменения законов (если национальные законы противоречат новым стандартам, определенным Европейским судом), и с точки зрения применения этих законов. Если раньше, например, человек должен был хотя бы в минимальной степени доказывать, что он подвергался какому-то насильственному воздействию в полиции, то в последних делах Европейский суд установил, что, наоборот, органы власти обязаны доказывать, что человека не пытали. Таким образом, если власть не в состоянии доказать отсутствие факта пыток, то автоматически, даже если человек сам нанес себе ранения, это будет признано «пыткой в полиции». И отныне такой стандарт должен применяться во всех странах — участниках Совета Европы. Точно так же и другие стандарты потихоньку меняются, причем в сторону улучшения защиты прав людей (а не защиты интересов властей и государств!) — становятся жестче, понятнее, четче. Поэтому так важно, чтобы каждый судья, каждый сотрудник государственного органа по защите прав человека, прокуратуры, комиссий по правам человека, аппаратов омбудсманов имел полный классификатор решений Европейского суда.

Если говорить о «поколениях» прав человека, то это довольно сложная, отчасти философская тема, потому что, например, по-прежнему Европейский суд и Комитет ООН по правам человека работают прежде всего с так называемым первым поколением прав — гражданскими и политическими правами (многие из них как раз и называют фундаментальными). Но есть еще второе поколение прав — социальные, экономические и культурные права — и третье — экологические и коллективные права и ряд других прав. Многие общепризнанные международные инстанции стараются не работать со вторым и третьим поколением прав человека. И вовсе не потому, что считают их менее значимыми! Дело в том, что социальные права, как никакие другие, очень сильно зависят от благосостояния государства (а значит, у разных стран есть разные возможности для их реализации). Понятно, что, например, определение «достойного жилища» или «достойной зарплаты за равный труд» — очень непростой вопрос, поскольку за одну и ту же работу в Великобритании и в Венгрии (а тем более в Армении) люди получают разную зарплату.

Здесь-то и кроется самый сложный момент, подрывающий стандарты прав человека. Есть две потенциальных возможности:

1. Признать, что если для социальных прав нельзя установить стандартов, а так как они такие же, как и фундаментальные, гражданские и политические, то стандартов вообще никаких не существует. В таком случае каждое государство может само устанавливать собственную норму того, что считать нарушением прав человека, подрывая тем самым принцип, что права человека — международный щит, инструмент, призванный защитить угнетаемое меньшинство или отдельного человека от всевластного большинства (государства).

2. Признать, что эти права, хоть и в каком-то смысле одинаково важные, но имеют свои особенности, и тогда — отказаться пока от «жестких стандартов» для них и подумать, как их постепенно унифицировать.

Сейчас наблюдается либо тенденция к стандартизации социальных прав либо относительно социальных прав выносятся только общие рекомендации. Например, право на образование предполагает некое минимальное число классов, которые человек может бесплатно закончить в государственных образовательных учреждениях, — и здесь, если не говорить о качестве образования, стандарты понятны и естественны. Если же говорить о трудовых правах, то речь идет прежде всего не о зарплате, а о праве создавать профсоюзы, вступать в коллективные переговоры, полу­ чать эффективную правовую защиту и т. п., то есть снова о вещах, где можно определить четкие стандарты. Это очень понятные критерии, однозначные стандарты, и уже нет такой размытости, как в вопросах о «хорошей зарплате» или «достойной пенсии». Именно потому, что в сфере многих прав второго поколения нет (пока!) признанных международных стандартов, нет и предмета для правового рассмотрения (в Европейском суде или подобных международных инстанциях). Речь лишь может идти скорее о восстановлении справедливости, чем о четком правовом рассмотрении вопроса.

Если мы являемся практиками и хотим использовать права человека как меха­ низм, нас в первую очередь интересуют стандарты прав человека и первое поко­ ление прав (или фундаментальные права). Если мы философы и теоретики, то мы, конечно, можем рассуждать о том, что права человека должны дальше развиваться и распространяться как всеобщая идея о справедливости, идея о праве на защиту от любых несправедливостей, важная для каждого человека. Хотелось бы еще раз обратить внимание на то, почему права человека первого поколения считаются фундаментальными. Дело в том, что без прав первого поколения не могут существовать и остальные права.

В бывших социалистических странах постоянно речь шла о социальных правах и очень редко о политических и гражданских. Считалось, что социальные права — главное завоевание социалистического общества. Нужно признать, что это совершеннейший абсурд. Ведь для того чтобы человек, к примеру, мог защитить свое право на получение зарплаты (если он подписал контракт с работодателем) в суде, должны существовать независимые суды. Для того чтобы человек мог отстоять свое право на высокие пенсии, он должен иметь возможность об этом писать, говорить, выйти на митинг, то есть обладать соответствующими правами — свобо­ дой слова и свободой собраний. Для того чтобы рабочий мог вступить в переговоры с работодателем, должна быть свобода ассоциаций и т. д.

Только опираясь на права первого поколения, можно эффективно и мирно отстаивать общественные интересы, которые мы называли задачами государства.

Если в какой-то стране права первого поколения не действуют — мы выходим на митинг, его разгоняют, всех сажают за решетку, кого-то избивают, — то никто не может себя защитить, нет правовых возможностей защищать свои права и права других людей (причем права всех поколений). Поэтому во многих подходах к правам человека на международном уровне важнейшая роль отводится проблеме соблюдения именно фундаментальных прав человека — прав первого поколения.

Часть вторая Права человека и политика, или почему государство не может обходиться без правозащитников I. Права человека и политика (мнимое сходство и базовые различия) ничем. И мы стараемся держаться как можно дальше от политики, никогда не участвуем в ней!

1. Политика и права человека — подходы и проблемы Начнем с вопросов. Тех, что в последнее время стали особенно часто возникать и в новых независимых государствах (в т. ч. в России), и даже в «старых демократиях». Видимо, есть какие-то очень принципиальные вещи, раз в последние годы тема соотнесения прав человека и политики стала такой важной. Если само ее обсуждение приводит не только к идеологическим конфликтам, но к международным скандалам, изменению законов и влияет на гражданское общество во многих странах, а значит, отражается на жизни миллионов и миллионов людей (не очень-то интересующихся политикой и не слишком хорошо представляющих, что такое права человека)… Почему правозащитников упрекают в том, что они «занимаются политикой»?

Почему многие правозащитники не знают, что на это отвечать?

Почему политики часто используют правозащитную риторику?

Почему многие общественные действия правозащитников и акции политических организаций так похожи?

Почему все-таки важно отделять «гражданские и правозащитные действия» от «политической борьбы»?

От слова «политика» многих уже давно тошнит. Это плохо. Плохо, когда граждане считают эту сферу помойкой, куда порядочным людям не следует соваться.

Значит, еще не скоро сами граждане начнут участвовать в настоящей политике и действительно менять свои страны, не отдавая все на откуп узкой «политической элите». Впрочем, есть и примеры, когда люди, совсем не интересующиеся политикой, вдруг «просыпаются», говорят: «Хватит!» — и становятся активными участниками политических процессов.

Понятие «права человека» почему-то до сих пор (несмотря на все старания недоброжелателей) остается очень модным. И поэтому многие политические и околополитические силы (нередко оппозиционные) именуют свои действия «правозащитными». Иногда это просто дань моде и желание «примазаться» к сфере деятельности, завоевавшей бескорыстием и многолетним трудом тех, кто ею занимается, серьезный авторитет в обществе. Иногда — желание все извратить.

Порой — недомыслие или откровенная глупость. Кто только ни называет себя правозащитниками или «гражданскими активистами» — от полунацистских групп до политических проходимцев, стремящихся ухватить кусок власти или деньги каких-нибудь фондов!

Однако и сами люди зачастую совершенно искренне не понимают, чем же они на самом деле хотят заниматься. Даже некоторые правозащитники (особенно работающих на региональном уровне) не всегда осознают, чем «гражданская деятельность» принципиально отличается от «политической борьбы».

Подход, который здесь представлен, основан на трех утверждениях:

1) оба жанра — и «политическая борьба», и «гражданские действия» (в т. ч.

защита прав человека) — нужны и важны для современного (модернизированного) демократического государства, но именно как совершенно самостоятельные формы участия граждан в «овладении» государством («Нация — это народ, овладевший государством», — К. Дейч);

2) между ними есть принципиальное различие, прежде всего в целях и, соответственно, в стратегии и тактике работы; более того, эти жанры не только не близки, но во многом противоположны;

3) смешение этих двух жанров ведет к весьма печальным последствиям — мы получаем и плохую защиту прав людей, и не очень внятную политическую деятельность.

Конечно, это не единственный подход, но многие правозащитники придерживаются именно его. И именно он дает им возможность успешно действовать, защищая права человека и в своих странах, и на международном уровне.

2. Язык и права человека Мой хороший друг, один из лидеров экологического движения ГРОЗА, любит повторять: «Язык — это фашизм». Я с этим афоризмом отчасти согласен, потому что действительно с помощью языка конструируется реальность, и если нас что-то в ней не устраивает и мы хотим это изменить, то просто необходимо воздействовать на язык, не просто вводить в него какие-то новые отдельные понятия, а изменять язык!

Может быть, вы заметили (и это стало особенно актуально в последние лет пять-семь), что правоохранительные органы все чаще именуются «силовыми структурами». Между этими обозначениями есть фундаментальная семантическая разница. Силовая структура — структура, которая с помощью силы должна защищать власть. Правоохранительные органы — органы, которые должны защищать право.

Разница просто-таки принципиальная! Мне кажется, что чем чаще мы будем милицию называть силовой структурой, тем больше она будет именно ею. Чем чаще мы будем им говорить, что они правоохранители, тем чаще мы будем им напоминать о том, зачем они созданы и что они на самом деле должны делать.

Так язык СМИ и наш повседневный язык напрямую влияют на работу отдельных государственных институтов.

По поводу приспособленности отдельных языков именно к сфере права и прав человека. Есть в английском языке слово “privacy” («прайвеси»), которое в контексте прав человека на русский язык переводится как «право на неприкосновенность частной жизни» (многие правозащитники даже используют аббревиатуру ПНЧЖ). Ну не было на наших территориях по большому счету никогда такого права, не было института — нет и слова!

Почти о том же. Есть опять же в английском слово “advocacy” («эдвокаси»). Нам приходится переводить его как «действия в защиту общественных интересов».

Длинно? Тяжело? Там — всего одно слово, а у нас — аж пять.

Говорят, что у финно-угорских народов есть 40 слов, которые дают определение снега, а у нас — снег и снег. Так же и с терминологией в сфере права, прав человека и защиты общественных интересов.

Рано или поздно нам придется приспосабливать и наш язык, и международную терминологию под реалии, если мы хотим, чтобы гражданское общество стало сильным, общественные проблемы благодаря гражданским действиям решались быстро и эффективно, права человека союлюдались, а право на неприкосновенность частной жизни уважалось бы и властью, и людьми. Но «гражданский и правозащитный язык» — тема для специальных исследований, книг и многолетней работы. Что же касается политики, то и здесь мы сталкиваемся с языковой проблемой.

Употребляя одно и то же слово, мы порой имеем в виду совершенно разные, а иногда чуть ли ни противоположные вещи.

3. Права человека и политика Первое. Проблема терминологии Начать стоит с того, о чем мы только что говорили. В русском языке (да и во многих других) одним словом «политика» называют очень разные вещи. В этом смысле английский язык точнее (видимо, он оказался более развит в общественнополитической сфере). В английском есть два термина: “policy” и “politics”.

Рolicy («полиси») — то, что мы называем «общественной политикой». Это, если говорить точнее, не политика, а стратегия целенаправленных действий. Чем, собственно, и являются молодежная политика, социальная политика, правовая политика и т. п. В этом смысле права человека — тоже общественная политика. Как стратегическая последовательность действий и «политическая воля» в направлении качественного и своевременного исполнения обязательств государства по защите прав человека в отношении своих граждан. Естественно, правозащитники постоянно вовлечены в эту самую общественную политику.

Рolitics («политикс») — то, что называют сферой борьбы за политическую власть на каком-либо уровне. Вот как раз в подобного рода деятельности правозащитники не участвуют.

Например, защита права на свободные выборы и контроль за тем, чтобы выборы проходили честно, — это абсолютно правозащитная деятельность. Потому что это попытка заставить власть исполнять статьи о честных и прозрачных выборах, содержащиеся в Конституции и Европейской конвенции. Но это и общественная политика, направленная на восстановление доверия граждан к институту выборов и реализацию права на участие в принятии жизненно важных решений. Здесь правозащитники отстаивают не интересы кого-либо из кандидатов или партий, а право граждан участвовать в принятии решений, в т. ч. и при выборе власти.

Второе. Проблема целей Когда правозащитники и гражданские активисты проводят кампании и митинги — «действия в защиту общественных интересов», — внешне это очень похоже на политические акции. Более того, во время акций может раздаваться очень жесткая критика власти. Но между гражданскими и политическими мероприятиями есть принципиальное различие. Цель правозащитников и гражданских активистов — решать общественные проблемы, защищать права людей. Правозащитники как щит и одновременно как посредник-модератор всегда находятся между человеком и властью. И при любых действиях, пусть даже жестко оппонирующих власти и критикующих ее, задача правозащитников и гражданских активистов — не дискредитировать и не захватить власть, а защитить интересы людей и остаться на том же самом мес­ те в роли щита и посредника-модератора (в технике «модератор» — это регулятор силы, скорости, интенсивности цепной реакции в атомном реакторе и т. п.). А значит, для системного решения общественной проблемы и защиты прав им необходимо вступить с властью в диалог, начать с ней взаимодействие, и — именно вследствие такого взаимодействия — добиться установления новых правил, новой системы, решающей проблему и определяющей более высокий уровень защиты прав.

Цель же политической оппозиции — подчеркнуть негативные стороны существующей власти и стать новой властью, по большому счету стать новыми нарушителями прав человека, потому что не существует власти, которая никогда бы не нарушала прав человека (цель других политических сил — присоединиться к действующей власти, стать ее частью).

Каждый правозащитник должен четко понимать, что когда он выступает в защиту общественных интересов, нельзя представлять власть в образе врага, она только оппонент и потенциальный партнер. Потому что результатом любых действий в защиту общественных интересов должно быть решение конкретной важной для многих людей общественной проблемы. А любое «окончательное решение» (в виде нового закона, постановления или утверждения новой правоприменительной практики) все равно принимается властью (ведь именно от какого-то властного органа мы и добиваемся решения проблемы). И нужно добиться, чтобы власть согласилась решать проблему, причем в предложенном правозащитниками ключе, а значит, в сотрудничестве с ними! Любая наша общественная кампания будет бессмысленной тратой времени и сил или сведется к не совсем корректной саморекламе вместо помощи людям, если мы не будем готовы к такому взаимодействию. Именно поэтому гражданские активисты сначала видят во власти оппонента, а потом (обязательно!) —партнера.

Дискредитация власти и борьба с ней вредят правозащитной деятельности, потому что представление оппонента в образе врага подрывает саму возможность проведения эффективных переговоров (с противником возможны лишь временные перемирия с целью набраться сил и продолжить борьбу до победного конца).

Поэтому и представители власти, и гражданские активисты должны четко различать акции и кампании в защиту общественных интересов (в т. ч. деятельность правозащитников, экологов, профсоюзных активистов и т. п.) и политические мероприятия. А правозащитникам не следует бездумно лезть в политические действия, чтобы не возникало путаницы (если же они участвуют в политических действиях в личном качестве, то это необходимо четко и публично оговаривать, хотя все равно непонятно, как такое возможно).

В 1989—1990 годах одна из известнейших в Польше организаций, Хельсинкский фонд по правам человека, оказалась перед серьезной дилеммой. После «бархатной революции», после того как участники «Солидарности» и других организаций, участвовавших в антитоталитарном сопротивлении, получили возможность войти в правительство, многие члены Фонда могли занять высокие должности в новой власти. Но как же быть с их статусом правозащитников? И как они смогут защищать жертв уже нового, «хорошего», режима, которые все равно будут? Было принято решение: те люди, которые идут во власть, приостанавливают членство в Хельсинкском фонде. Они должны понимать, что отныне они на стороне власти (неважно, хорошей или плохой, но власти), а Хельсинкский фонд должен будет защищать людей теперь и от них, от представителей этой новой власти. Было принято принципиальное решение, что и в новых условиях Хельсинкский фонд должен остаться на том же самом месте — в качестве щита между человеком (любым, который стал жертвой нарушений прав человека, даже если раньше он сам сажал активистов Сопротивления в тюрьмы!) и властью. Правозащитники обязаны защищать не только «своих» и тех, кто нравится, но всех, защищать справедливость, даже если жертвы несправедливости не слишком приятные люди и у правозащитников могут быть к ним личные счеты.

Вацлав Гавел — диссидент, политзаключенный, писатель, один из творцов «бархатной революции» в Чехословакии. Когда он стал президентом Чехословакии, то честно обратился к бывшим соратникам и призвал их отныне активно критиковать его действия, если им дорого то, ради чего они боролись так долго, поскольку теперь он представляет власть, а значит, будет потенциальным нарушителем прав человека. Ибо если они не станут его критиковать (помня, что это «их друг-президент»), значит, все, за что боролись, зря; значит, боролись не за справедливость и не за изменение системы, а лишь за то, чтобы сменить одних, «дурных», властителей другими, «хорошими». Это пример замечательного понимания роли и места гражданского активиста, с одной стороны, и политика — с другой, понимания того, что в одночасье ни один, даже самый замечательный политик, не в силах сменить всех полицейский, тюремщиков, работников паспортных столов и т. п., а значит, они продолжат нарушать права человека. А он, как высшее должностное лицо, готов нести за это ответственность. Стремиться исправить ситуацию, но отвечать за нарушения прав от имени государства. Следовательно, ему просто необходима «обратная связь», критика со стороны гражданских активистов — бывших соратников, кто не пошел во власть, а остался между властью и людьми, чтобы защищать их права.

Эти два примера отражают понимание жесткого водораздела между политической деятельностью («политикой»), с одной стороны, и правозащитной работой («правами человека») — с другой. Каждый гражданский активист должен четко осознать, хочет ли он бороться за власть или готов остаться на правозащитных позициях, в самом сложном положении «между», в роли «щита и защиты для людей от власти», а также «посредника-модератора». Важно отдавать себе отчет, что правозащитник, идущий во власть, перестает быть правозащитником и становится политиком. И важно, чтобы и власть, и общество научились понимать, с кем они имеют дело — с политиком или правозащитником, и выстраивать соответствующую стратегию взаимодействия. При этом, естественно, хорошо, когда политик разделяет принципы прав человека, осознает роль и обязанности (!) власти по их защите — и в этом, только в этом смысле является правозащитником.

Третье. Проблема асимметрии Политики (особенно находящиеся во власти или собирающиеся во власть) должны признавать права человека и способствовать их эффективной защите.

Именно как представители «сферы власти / сферы политики» они обязаны в той или иной мере заниматься правами человека!

Правозащитники, действуя в сфере «общественной политики», совершенно не обязаны хоть как-то участвовать в политической сфере борьбы за власть. Более того, им это противопоказано. Они могут заявлять о поддержке политических действий, политиков и партий, которые ведут к более эффективной защите прав человека.

Более того, они должны занимать активную позицию по отношению к политическим силам, «поддерживая справедливость и выступая против неверных политических тенденций».

Несимметричная ситуация? Да. И это связано с природой власти и с природой правозащитной работы.

Власть обязана соблюдать права человека. По большому счету именно для обеспечения этих самых прав ее и выбирают. Для политиков это — обязанность.

А гражданские активисты выступают в роли «защитников прав людей», для них это — общественное служение, которое они выбирают добровольно, исправляя то, с чем не может справиться власть. И именно в этой своей уникальной роли они особенно эффективны.

4. Общественные проблемы и права человека Еще больше сужая сферу защиты прав человека, мы должны отделить теперь уже даже не политику как иную сферу, а очень близкое направление — гражданскую активность — от собственно правозащитной работы.

Дело не в том, что защита других общественных интересов менее важна. Но только разделяя виды проблем, можно научиться эффективно их решать, понимая, какие стратегии и тактики в каждом случае применимы и эффективны.

Не стану здесь всерьез останавливаться на том, что такое «общественная про­ блема» (это тоже отдельная большая тема). Интуитивно мы понимает, что речь идет о какой-то серьезной несправедливости. Причем, как правило, в отношении значительного числа (иногда тысяч и даже миллионов) людей.

И когда мы говорим о решении общественных проблем, или, как это часто называют, действиях в защиту общественных интересов, мы чаще всего сталкиваемся не с нарушениями прав человека (в строгом смысле), а с какими-то другими типами «несправедливостей».

Итак, к правозащитникам и гражданским активистам регулярно обращаются люди со своими проблемами. Обращаются, когда с ними, как им кажется, государство поступило несправедливо.

По моей оценке, есть три типа проблем, «несправедливостей». И принципиально важно понять, к какому из них относится ситуация, с которой к нам пришел конкретный человек. Понять — чтобы попытаться помочь!