«ФИЛОСОФИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ НАУКИ Учебное пособие для аспирантов и магистрантов Под редакцией профессора А.И. Зеленкова Минск 2011 УДК Авторы: Зеленков А.И., доктор философских наук, профессор (Введение, 1; 2.1.1; 2.1.3; ...»

Специфические точки зрения, под углом которых мы трансцендентальным образом познаем действительность, определяют три категории возможного знания: знание, расширяющее нашу силу технического господства; интерпретации, которые дают возможность ориентировать действия в рамках общих традиций; и анализы, освобождающие сознание от зависимости гипостазированных им сил. Эти точки зрения обусловлены интересами человеческого рода, с самого начала связанного с определенными средствами социализации: трудом, языком, господством. Человеческий род обеспечивает свое существование посредством системы общественного труда и насильственного самоутверждения; посредством традиционного взаимодействия в повседневной коммуникации; и, наконец, с помощью самотождественности, связывающей сознание отдельного субъекта с нормами группы на каждой новой ступени индивидуализации. Так, руководящие познанием интересы становятся функциями того Я, которое в процессе обучения приспосабливается к своим внешним жизненным условиям, которое формируется в коммуникационных связях социального жизненного мира и которое создает самотождественность, разрешая конфликт между инстинктами и социальным принуждением. Эти достижения затем снова входят в производительные силы, аккумулируемые обществом, культурное наследие, служащее основой интерпретации общества, и в легитимации, принимаемые или критикуемые обществом.

Мой третий тезис поэтому гласит: руководящие познанием интересы образуются в сфере (Medium) труда, языка и господства.

Конечно, та беспредпосылочная автономия, в соответствии с которой нужно познавать действительность лишь теоретически, чтобы затем поставить результаты на службу интересам, чуждым познанию, всегда является видимостью. Однако дух может обратиться к системе интересов, связывающих преходящего субъекта и объект, – это доступно лишь саморефлексии. Она может если не снять интерес, то по меньшей мере учесть его.

Не случайно масштабы саморефлексии избавлены от той специфической неопределенности, из-за которой стандарты всех прочих познавательных процессов нуждаются в критической оценке (Abwgung). Они теоретически определенны. Зрелый интерес не просто мнится, его можно усмотреть априори. То, что выделяет нас из природы, единственное, что мы можем знать в соответствии с его природой – это язык.

Вместе с его структурой доступной для нас становится зрелость разума (Mndigkeit). Уже первое предложение недвусмысленно выражает интенцию общего и непринудительного согласия. Зрелость разума есть единственная идея, обладанием которой мы сильны в смысле философской традиции. Может быть, поэтому представление немецкого идеализма, согласно которому «разум» содержит оба момента – волю и сознание, – полностью не устарело. Разум подразумевает одновременно волю к разуму. В саморефлексии познание ради познания совпадает с интересом к достижению зрелости разума. Эмансипационный познавательный интерес нацелен на осуществление рефлексии как таковой. Мой четвертый тезис по- этому гласит: в свете саморефлексии познание и интерес едины В чем Ю. Хабермас усматривает предназначение знания?

Задание 30. Э. Агацци о моральном измерении науки и техники • Э. Агацци о науке как социальном продукте.

• «Научный реализм» Э. Агацци и марксистская философия науки: общие черты и различия.

• Э. Агацци о научно-технической идеологии. «Идеология сциентизма» и «идеология технократизма».

• Назовите основные черты теоретической и практической рациональности.

• Э. Агацци о значении этики для развития науки и техники.

Основная литература Агацци Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998. С. 21–32; 65–80; 138-149.

Дополнительная литература Агацци Э. Реализм в науке и историческая природа научного познания //Вопр. философии.

1980. № 6.

Э. Агацци Моральное измерение науки и техники.

Научный прогресс вызвал глубокие изменения в общественной жизни. Это еще более очевидно, если говорить о технологии, типичном продукте науки. Плоды технологии настолько пронизывают нашу повседневную жизнь, затрагивая даже ее мельчайшие элементы, что естественное состояние современного человека есть рукотворный мир.

Возврат к былому естественному состоянию, призывы к которому мы часто слышим сегодня, не более чем иллюзия или, в лучшем случае, мимолетное бегство от обыденности, которым мы можем насладиться во время кратких отпусков; безусловно, оно не является нашим нормальным состоянием. Это совершенно ясно и не нуждается в подробном обсуждении. Не так легко определить, как наука и технология изменили наш внутренний мир: заставили нас смотреть на вещи иначе, привили нам новое мировоззрение, поместили нас в ситуацию новых межличностных отношений и новых социальных иерархий, вызвали новые надежды и личные потребности, новые проблемы и этические задачи, в целом – пробудили в нас новые способности, но и столкнули с новыми трудностями. Этот аспект нашей жизни в последние годы подвергся подробному анализу, и поэтому мы ограничимся простым упоминанием о нем.

Лишь недавно наше внимание привлек другой аспект рассматриваемой проблемы. Люди издавна привыкли к мысли, что разработки науки и технологии имеют целью только пользу для человечества. Люди всегда считали, что они способны воспользоваться положительными последствиями развития науки и техники, держа под контролем или уничтожая его возможные негативные последствия посредством инструментов, доставляемых самим этим развитием: возможность контролировать науку средствами самой науки молчаливо признавалась само собой разумеющейся. Сегодня мы по разным причинам осознали, что наша уверенность была чересчур оптимистической. Во-первых, наука не контролирует себя автоматически, даже когда она способна предоставить инструменты такого контроля. Загрязнение окружающей среды в результате промышленной деятельности – очевидный пример: в большинстве случаев вредные побочные продукты и ненужные затраты можно полностью нейтрализовать посредством соответствующих технических мер, но их применению препятствуют экономические интересы виновников загрязнения. Иными словами, регуляция науки ее же собственными средствами требует осознанной решимости и плана, которые не могут быть продиктованы самой наукой, но предполагают моральную или социальную ответственность, располагающуюся на другом уровне, а именно в общественной или личной воле. Во-вторых, нежелательные последствия технологических новшеств могут долгое время оставаться неизвестными и, таким образом, ускользать от контроля:

вспомните, например, о многочисленных случаях заболевания раком в результате воздействия определенных химических продуктов, продуктов питания и даже медикаментов, а также об отрицательных физических или социальных последствиях, порожденных определенными формами трудовой деятельности, которые долгое время считали более эффективными.

В-третьих, многие негативные последствия применения науки и технологии, даже предсказуемые или известные, исключают возможность эффективного контроля, потому что они получили слишком широкое распространение или серьезно изменили наши привычки и образ жизни, либо потому, что доступные нам технические средства пока что не способны их предотвратить. Больше того, осознание и оценка таких опасностей должны происходить на социальном уровне: действительно, будущие катастрофы (не говоря уже о возможном уничтожении) угрожают именно человечеству или обществу в широком смысле слова, тогда как индивид склонен верить, что если трагедия и грянет, то уже после его смерти. Вот почему решение этих проблем столь затруднительно: оно требует, чтобы мы мыслили в социальных категориях, чтобы в нашем сознании общество, включая будущие поколения, занимало центральное место. Но хотя мы и мним себя социально сознательными и разумными, мы все еще слишком ограничены индивидуалистическими взглядами на жизнь; в конечном счете мы еще не способны мыслить социальными категориями, а значит, не способны принимать решения, которые потребовали бы такого рода социальной установки.

Что имеет в виду автор, рассуждая о естественном состоянии современного человека?

Как оценивает Э. Агацци возможность контролировать развитие науки и техники средствами самой науки?

13. Задание 31. Проблема генезиса науки в работе Дж. Нидама «Общество и • В чем, по мнению Дж. Нидама, необходимо искать причины европейского происхождения науки?

• Какие проблемы являются важными и наиболее сложными при сравнении состояний Европы и Китая?

• Почему основанная на невмешательстве концепция человеческой деятельности была первоначально благоприятной для развития науки?

• Какой характер носила наука в Китае и Западной Европе?

14. Основная литература Нидам Дж. «Общество и наука на Востоке и на Западе» //Наука о науке. М., 1966. С. 149 – 177.

15. Дополнительная литература Очерки естественнонаучных знаний в древности. М., 1982.

Изучение великих цивилизаций, в которых не развились стихийно современная наука и техника, ставит проблему причинного объяснения того, каким способом современная наука возникла на европейской окраине старого мира, причем поднимает эту проблему в самой острой форме. В самом деле, чем большими оказываются достижения древних и средневековых цивилизаций, тем менее приятной становится сама проблема. На протяжении последних тридцати лет историки науки в западных странах проявляли тенденцию отвергать социальные теории происхождения современной науки, и это имело кое-какие основания в начале двадцатого столетия. Форма, в которую такие теории облекались, была, бесспорно, несколько вульгарной, из чего, правда, никак не следует, что эти теории не могли быть разработаны более глубоко. Следует считаться и с тем, что эти гипотезы производили впечатление неустановившихся и необоснованных в тот период, когда сама история науки начинала складываться в фактологическую научную дисциплину. Большинство историков всегда готовы согласиться, что наука оказывает влияние на общество, но лишь немногие допускают мысль о том, что общество тоже влияет на науку. Прогресс науки им представляется независимым благородным движением в определенях имманентного развития или автономной филиации идей, теорий, логических и математических методов, практических открытий, которые, подобно факелу, передаются от одного великого человека к другому. Историки в своем большинстве или «имманентники», или «автономисты», которые рассматривают развитие науки по Кеплеру:

«Прислал господь человека, и имя ему...»

Изучение других цивилизаций ставит, поэтому, перед традиционной исторической мыслью ряд серьезных психологических трудностей. Наиболее очевидный и естественный способ объяснения загадки науки представляется таким, который вскрыл бы фундаментальные различия в социально-экономической структуре и в степени стабильности между Европой и азиатскими цивилизациями. Эти различия призваны были бы объяснить не только загадку европейского возникновения науки, но и европейского возникновения капитализма вместе с протестантизмом, национализмом и всем тем, чему нет параллелей в других цивилизациях. Мне кажется, что подобное объяснение можно довести до большой степени вероятности. В нем никоим образом нельзя пренебрегать факторами из мира идей (язык и логика, религия и философия, теология, музыка, гуманизм, восприятие и времени, и движения), но при всем том объяснение должно опираться на глубокий анализ определенного общества, его укладов, мотивов, нужд, трансформаций. С имманентной или автономной точек зрения такое объяснение нежелательно, и историки инстинктивно противятся изучению других цивилизаций.

Но если, с одной стороны, отрицается состоятельность или даже возможность социологического анализа причин «научной революции» позднего Ренессанса, которые повели к возникновению современной науки, если социологический подход считают слишком революционным анализом «научной революции» и, с другой стороны, желают в то же самое время объяснить людям, почему европейцы оказались способными сделать то, чего китайцам и индийцам не удалось, то здесь волей-неволей возникает неизбежная дилемма. Одно решение – чистая случайность, второе – расизм, каким бы неприятным он ни представлялся. Приписывать происхождение науки чистому случаю – значит прямо заявить о банкротстве истории как формы просвещения человеческого разума.

Подчеркивание географических особенностей и различий климата не дает выхода из тупика, поскольку сразу же возникают проблемы городов-государств, морской торговли, сельского хозяйства и т. п., то есть те самые конкретные факты, с которыми автономист не желает иметь дела. «Греческое чудо», как и сама «научная революция», обречены в этом случае оставаться вечными загадками. Единственной альтернативой такому объяснению от чистого случая выступает доктрина о том, что определенная группа народов, в данном случае «европейская раса», обладает каким-то врожденным превосходством, выделена среди всех других групп народов. Нет смысла возражать против научного изучения человеческих рас, против естественной антропологии, сравнительной гематологии и других научных дисциплин. Но доктрина европейского првосходства не имеет ничего общего с наукой и есть обыкновенный расизм, явление политическое. Боюсь, что европеец-автономист втайне сочувствует формуле: «Лишь мы люди, и мудрость родилась вместе с нами». Но поскольку расизм (в открытой форме, во всяком случае) не пользуется уважением среди мыслящих соотечественников и совершенно неприемлем в международном плане, автономист просто чувствует себя в неприятном положении, и это положение, следует ожидать, будет становиться со временем все более неприятным.

Именно поэтому я радуюсь растущему интересу к проблемам связи науки и общества в последние столетия европейской истории, радуюсь растущему размаху исследований социальных структур других цивилизаций, а также научным описаниям того, чем они отличаются друг от друга в своей основе.

В целом я считаю, что если и существует какое-либо объяснение загадки науки, то как раз доступные анализу различия между социально-экономическими формациями Китая и Западной Европы когда-нибудь объяснят и превосходство китайской науки и техники в средние века и возникновение современной науки только в Европе.

Каким представляется прогресс науки историкам науки?

Действием каких факторов можно объяснить превосходство китайской науки и техники в средние века и возникновение современной науки только в Европе?

Задание 32. Проблема гуманизации науки в работах И. Т. Фролова • В чем состоит сущностное свойство науки?

• На основе каких принципов происходит синтез науки и гуманизма?

• Имеет ли наука абсолютное значение в развитии человека?

• Почему единство науки и гуманизма ведет к созданию единой науки о человеке?

Основная литература Фролов И. Т. Современная наука и гуманизм //Избранные труды. Т.3. О человеке и гуманизме. М., 2003. С. 13 – 29.

Дополнительная литература Академик Иван Тимофеевич Фролов: Очерки. Воспоминания. Избранные статьи. М., 2001.

Фролов И. Т. //Новая философская энциклопедия. М., 2001.

И. Т. Фролов О человеке и гуманизме 2. Дегуманизация науки и культ человека: альтернатива сциентизма и антропологизма В разных формах и с разными целями обращаются современные философы и социологи к проблеме науки и гуманизма. Одни – чтобы рассказать о тех неисчислимых благах, которые несет наука человеку и человечеству, другие – о столь же неисчислимых бедствиях, которыми человек и человечество якобы должны заплатить за эти блага, третьи – чтобы поведать и о благах и о бедствиях, а заодно посокрушаться о разрушении «тотального человека» или напомнить... о боге. На первый взгляд нового здесь не так-то и много: какая философия – такие идеалы или идолы она и предлагает не перестающим удивляться человеку и человечеству.

Но было бы неверным видеть в этом калейдоскопе мнений и предположений лишь современную проекцию традиционных философско-социологических концепций человека, соотношения науки и гуманизма. Есть определенная логика в том, какие именно концепции выдвигаются в данный момент, а какие противостоят им в качестве реальной или мнимой альтернативы. Логика эта определяется объективными и субъективными факторами современного общественного развития в их связи с прогрессом науки. И она объясняет, в частности, почему наука, еще полвека назад функционировавшая как бы параллельно с процессами, которые развивались в сфере материального производства и потребления, в социальных отношениях, искусстве, политике, идеологии и массовом сознании, не затрагивая глубинных, порой интимных основ существования человека, превратилась сегодня из скромного и малоинтересного для широких кругов труженика в рокового и всемогущего «демона», приобрела во многом геростратову известность. Ведь внутренняя логика развития науки отнюдь не вела к этому, и то, что голос современной науки был услышан широкой общественностью вначале лишь в основном через атомные взрывы, явилось, может быть, самой большой несправедливостью, какая когда-либо имела место в истории человечества. Оказанная наукой в ходе ожесточенной борьбы политических сил «услуга» обернулась против нее: сущность, смысл основных, глубинных процессов, совершающихся в науке, и само ее предназначение были извращены, и из орудия овладения природой на пользу людей она во многих случаях стала превращаться в нечто противоположное, оборачивать вызванные ею к жизни силы природы против людей.

Широким потоком полились «разоблачения» науки, ее «развенчания» как силы, способной служить человечеству. Предельная напряженность мысли человеческой, сконцентрированная в современной науке, как бы пришла в соприкосновение со своим «антимиром» – с извращающей силой классово-антагонистических общественных отношений, с отчужденной от подлинной науки сферой ложного сознания, стремящегося быть массовым. Казалось, результат мог быть только один – общественный взрыв, но он не произошел, во-первых, потому, что, как выяснилось, специализация науки зашла слишком далеко, чтобы любое соприкосновение со сферой отчужденного «массового сознания» могло затронуть глубинные, так сказать, сущностные силы науки; во-вторых, потому, что параллельно с шокирующими и встревожившими «массовое сознание»

явлениями стали действовать факторы, несущие «успокаивающий эффект», и среди них не в последнюю (если не в первую) очередь те материальные блага, которые были непосредственным образом связаны с успехами науки и ощутимо повлияли на рост массового потребления.

Эти последние тенденции не замедлили оформиться – если не теоретически, то во всяком случае идеологически – в «технократических» концепциях, утверждающих всемогущество науки, ее «судьбоносное» значение и универсальность как силы, преобразующей общество непосредственно и прямо, минуя социальные факторы. Однако эти концепции, абсолютизирующие научно-технический прогресс, ставят человека в положение раба чуждой ему и враждебной силы, управлять которой призвана своеобразная элита, стоящая над основной массой человечества. Они поэтому не только антидемократичны, но и антигуманны; они дегуманизируют науку, лишают ее связи с человеком, которая в одинаковой мере присуща ей не только в целях, но и в средствах их реализации.

Мнимым антиподом «технократических» концепций выступает сегодня романтическиутопическая, смыкающаяся с левоэкстремистской, «критика науки», прибегающая порой к апокалипсическим пророчествам и заклинаниям, делающая негативное отношение к науке и технике своим принципом и основой решения проблемы человека.

Обвинения в адрес науки и техники, создающих якобы лишь иллюзии могущества человека, в действительности же ставшего рабом «молоха» индустрии, разрушающих естественную среду, порождающих деградацию культуры и нравственности, наконец, угрозу уничтожения человечества, смыкаются, как правило, с концепциями, рассматривающими любые формы научно-технического прогресса независимо от его социальных условий как враждебные человеку, его существованию и развитию.

Провозглашая культ человека, объявляя идеалом неотчужденную «аутентичную»

личность, сторонники этих ностальгических концепций пытаются создать видимость, будто есть какой-то другой путь, обеспечивающий будущее всего человечества и всестороннее развитие каждого индивидуума, нежели все более ускоряющийся и преобразующий все сферы бытия людей прогресс науки и техники.

Конечно, мы не закрываем глаза на тот факт, что сегодня научно-технический прогресс развивается во многих случаях однобоко, порождая и негативные для человека явления.

Но мы видим, что именно с помощью науки и техники они только и могут быть преодолены в будущем. Не наука и техника сами по себе порождают эти негативные явления, но их недостаточное развитие вширь и вглубь, их деформация, отклонение от гуманистической цели, вызываемые не соответствующими им социальными факторами.

В чем суть «технократического» и «романтически-утопического» отношения к науке?

С какой целью философы обращаются к проблеме науки и гуманизма?

Задание 33. М. Фуко: структуралистская программа исследования культуры • М. Фуко об эпистемических конфигурациях знания в истории европейской культуры.

• Ренессансная эпистема: сопричастность языка миру и мира языку.

• Классическая эпистема: соизмерение слов и вещей посредством тождеств и различий.

• Современная эпистема и ее трансценденталии: «жизнь», «труд», «язык».

• Проблема человека в контексте современной эпистемы и перспективы «смерти субъекта».

Основная литература Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М., 1994. С. 62; 101–105, 111–125;

168–180.

Дополнительная литература Автономова Н. С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках.

М., 1977.

Делез Ж. Фуко М., 1998.

М. Фуко Слова и вещи. Археология гуманитарных наук.

В каждой культуре между использованием того, что можно было бы назвать упорядочивающими кодами, и размышлениями о порядке располагается чистая практика порядка и его способов бытия.

В предлагаемом исследовании мы бы хотели проанализировать именно эту практику. Речь идет о том, чтобы показать, как она смогла сложиться начиная с XVI столетия в недрах такой культуры, как наша: каким образом наша культура, преодолевая сопротивление языка в его непосредственном существовании, природных существ, какими они воспринимались и группировались, и проводившихся обменов, зафиксировала наличие элементов порядка и то, что проявлениям этого порядка обмены обязаны своими законами, живые существа – своей регулярностью, слова – своим сцеплением и способностью выражать представления; какие проявления порядка были признаны, установлены, связаны с пространством и временем для того, чтобы образовать положительный фундамент знаний, развивавшихся в грамматике и в филологии, в естественной истории и в биологии, в исследовании богатств и в политической экономии. Ясно, что такой анализ не есть история идей или наук; это, скорее, исследование, цель которого – выяснить, исходя из чего стали возможными познания и теории, в соответствии с каким пространством порядка конструировалось знание; на основе какого исторического a priori, и в стихии какой позитивности идеи могли появиться, науки – сложиться, опыт – получить отражение в философских системах, рациональности – сформироваться, а затем, возможно, вскоре распасться и исчезнуть. Следовательно, здесь знания не будут рассматриваться в их развитии к объективности, которую наша современная наука может, наконец, признать за собой; нам бы хотелось выявить эпистемологическое поле, эпистему, в которой познания, рассматриваемые вне всякого критерия их рациональной ценности или объективности их форм, утверждают свою позитивность и обнаруживают таким образом историю, являющуюся не историей их нарастающего совершенствования, а, скорее, историей условий, их возможности; то, что должно выявиться в ходе изложения, это появляющиеся в пространстве знания конфигурации, обусловившие всевозможные формы эмпирического познания. Речь идет не столько об истории в традиционном смысле слова, сколько о какой-то разновидности «археологии».

Но это археологическое исследование обнаруживает два крупных разрыва в эпистеме западной культуры: во-первых, разрыв, знаменующий начало классической эпохи (около середины XVII века), а во-вторых, тот, которым в начале XIX века обозначается порог нашей современности. Порядок, на основе которого мы мыслим, имеет иной способ бытия, чем, порядок, присущий классической эпохе. Если нам и может казаться, что происходит почти непрерывное движение европейского ratio, начиная с Возрождения и вплоть до наших дней; если мы и можем полагать, что более или менее улучшенная классификация Линнея в целом может сохранять какую-то значимость; что теория стоимости Кондильяка частично воспроизводится в маргинализме XIX века; что Кейнс прекрасно сознавал сходство своих анализов с анализами Кантильона; что направленность Всеобщей грамматики (выраженная у авторов Порт-Рояля или у Бозе) не слишком далека от нашей современной лингвистики, – то, так или иначе, вся эта квазинепрерывность на уровне идей и тем, несомненно, оказывается исключительно поверхностным явлением; на археологическом же уровне выясняется, что система позитивностей изменилась во всем своем объеме на стыке XVIII и XIX веков. Дело не в предполагаемом прогрессе разума, а в том, что существенно изменился способ бытия, вещей и порядка, который, распределяя их, предоставляет дознанию. Если естественная история Турнефора, Линнея и Бюффона и соотносится с чем-то иным, чем она сама, то не с биологией, не со сравнительной анатомией Кювье или с эволюционной теорией Дарвина, а со всеобщей грамматикой Бозе, с анализом денег и богатства, сделанными Лоу, Вероной де Форбонне или Тюрго.

Возможно, что познания умножают друг друга, идеи трансформируются и взаимодействуют (но как? – историки нам этого пока не сказали); во всяком случае, с определенностью можно сказать одно: археология, обращаясь к общему пространству знания, определяет синхронные системы, а также ряд мутаций, необходимых и достаточных для того, чтобы очертить порог новой позитивности.

Таким образом, анализ раскрыл связь, которая существовала в течение всей классической эпохи между теорией представления и теориями языка, природных классов, богатства и стоимости. Начиная с XIX века именно эта конфигурация радикально изменяется:

исчезает теория представления как всеобщая основа всех возможных порядков; язык как спонтанно сложившаяся таблица и первичная сетка вещей, как необходимый этап между представлением и формами бытия в свою очередь также сходит на нет; в суть вещей проникает глубокая историчность, которая изолирует и определяет их в присущей им связи, придает им обусловленные непрерывностью времени формы порядка; анализ обращения и денег уступает место исследованию производства; изучение организма заменяет установление таксономических признаков; а главное – язык утрачивает свое привилегированное место и сам в свою очередь становится историческим образованием, связанным со всей толщей своего прошлого. Но по мере того как вещи замыкаются на самих себе, не требуя в качестве принципа своей умопостигаемости ничего, кроме своего становления, и покидая пространство представления, человек в свою очередь впервые вступает в сферу западного знания. Странным образом человек, познание которого для неискушенного взгляда кажется самым древним исследованием со времен Сократа, есть, несомненно, не более чем некий разрыв в порядке вещей, во всяком случае, конфигурация, очерченная тем современным положением, которое он занял ныне в сфере знания. Отсюда произошли все химеры новых типов гуманизма, все упрощения «антропологии», понимаемой как общее, полупозитивное, полуфилософское размышление о человеке. Тем не менее, утешает и приносит глубокое успокоение мысль о том, что человек всего лишь недавнее изобретение, образование, которому нет и двух веков, малый холмик в поле нашего знания, и что он исчезнет, как только оно примет новую форму.

«Археологическое» исследование европейской культуры обнаруживает в развитии ее эпистемы два крупных разрыва. Назовите их.

Назовите предметные области, в рамках исследования которых сформировались эпистемические конфигурации западноевропейской культуры.

Задание34. Структуралистская методологическая программа в этнографии (К. ЛевиСтросс) • Свою теорию, ориентированную на изучение архаических обществ, К. Леви-Стросс называл этнологией, противопоставляя ее традиционной этнографии. В чем состоит новизна исследовательского подхода, обоснованного мыслителем?

• Какой смысл вкладывает К. Леви-Стросс в понятие «сверхрационализм», обозначая им свою философско-методологическую позицию?

• Каковы особенности понимания социальной коммуникации?

• Назовите выделенные К. Леви-Строссом уровни коммуникации, присутствующие, по мысли философа, в обществе любого типа.

• Какие методологические следствия вытекают из обоснованного К. Леви-Строссом толкования социальной коммуникации?

Основная литература Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1985. С. 8–2; 264–68.

Дополнительная литература Островский А. В. Анализ мифа К. Леви-Стросса: первобытное мышление и этнографический контекст // Советская этнография. 1984. № 5.

Иванов В. В. К. Леви-Стросс и структурная теория этнографии // Леви-Стросс К.

Структурная антропология. М., 1985. С. 397–21.

К. Леви-Стросс Структурная антропология.

Мы установим между ними [этнографией и этнологией] очень общее и условное, хотя и вполне достаточное для начала исследования, различие, утверждая, что этнография занимается наблюдением и анализом человеческих групп с учетом их особенностей (часто эти группы выбираются среди тех, которые наиболее отличаются от нашей, по теоретическим и практическим соображениям, не имеющим ни малейшего отношения к существу исследования) и стремится к наиболее верному воспроизведению жизни каждой из этих групп. Этнология же занимается сравнением предоставляемых этнографом описаний (цели этого сравнения будут изложены ниже). При подобном определении этнография приобретает одно и то же значение во всех странах; этнология же соответствует приблизительно тому, что в англосаксонских странах (где этот термин малоупотребителен) понимается как социальная и культурная антропология (социальная антропология занимается по большей части изучением социальных установлений, рассматриваемых как системы представлений, а культурная антропология – исследованием средств, обслуживающих социальную жизнь общества, а в известных случаях также социальных установлений, рассматриваемых как такие средства). Наконец, само собой разумеется, что если когда-либо удастся обобщить результаты объективного исследования сложных и так называемых первобытных обществ, позволяющие сделать выводы, универсальные с диахронической или синхронической точки зрения, то социология, достигнув тогда своего реального осуществления, автоматически утратит свое первоначальное содержание, отмеченное нами ранее, и займет по праву положение, к которому она всегда стремилась, увенчивая собой результаты социальных исследований.

Мы еще не достигли этого.

Таким образом, проблему отношений между этнологическими науками и историей, обнаруживающую их внутреннее противоречие, можно сформулировать так: либо эти науки рассматривают явления в их диахроническом измерении, т. е. в их временной последовательности, и оказываются неспособными создавать на их основе историю, либо они пытаются пользоваться теми же методами, что и история, и в этом случае от них будет ускользать их измерение во времени. Попытка воссоздания прошлого, оказывающаяся бессильной подняться до истории, или желание построить историю настоящего без прошлого, внутреннее противоречие в этнологии в одном случае и в этнографии – в другом – такова, во всяком случае, дилемма, с которой эти науки, видимо, слишком часто сталкиваются по мере своего развития за последние пятьдесят лет Общество состоит из общающихся друг с другом индивидов и групп. В то же время наличие или отсутствие коммуникации невозможно определить как нечто абсолютное.

Коммуникация не ограничивается пределами общества. Речь идет, скорее всего, не о строгих пределах, а о порогах, отмеченных ослаблением или искажением коммуникации, где она, не исчезая полностью, достигает минимального уровня. Подобное положение достаточно значительно для того, чтобы население (как извне, так и внутри таких границ) это осознавало. Определение границ общества, однако, не означает, что это осознание должно быть ясным, поскольку подобное условие выполнимо только в случае достаточно ясно очерченных и устойчивых обществ.

В любом обществе коммуникация осуществляется, по крайней мере, на трех уровнях:

коммуникация женщин; коммуникация имущества и услуг; коммуникация сообщений.

Вследствие этого исследования системы родства, экономической системы и языковой системы в определенных отношениях сходны друг с другом. Исследования каждой из этих трех систем подчинены одному и тому же методу: они отличаются друг от друга только стратегическим уровнем, который соответствует им внутри некоего единого мира коммуникаций. Можно было бы даже добавить, что законы родства и брачные правила предопределяют четвертый тип коммуникации: правила коммуникации между фенотипами посредством генов. Культура состоит не исключительно из форм собственно ей присущей коммуникации (как, например, язык), но также (и, быть может, прежде всего) из правил, применимых во всякого рода коммуникационных играх, которые происходят как в природе, так и в культуре.

Намеченная выше аналогия между социологией родства, экономикой и лингвистикой допускает существование различия между тремя соответствующими типами коммуникации: они расположены не на одном уровне. Если рассматривать брачные связи и обмен сообщениями с точки зрения их роли для коммуникации в каком-то определенном обществе, то они отличаются друг от друга порядком величин почти так же, как движение крупных молекул двух низких растворов, с трудом проникающих посредством диффузии через разделяющую их перегородку, отличается от движения электронов, излучаемых катодными лампами. При переходе от брака к языку происходит переход от коммуникации замедленного темпа к другой, отличающейся очень быстрым темпом. Подобное различие легко объяснимо: в браке объект и субъект коммуникации обладают почти одной и той же природой (соответственно женщины и мужчины), в то время как в языке тот, кто говорит, и то, что он говорит, суть всегда разные вещи. Мы оказываемся перед лицом двойной оппозиции: личность и символ; ценность и знак. Таким образом, становится понятнее промежуточное положение экономических обменов по отношению к двум другим формам:

товары и услуги не являются личностями (как женщины), но в отличие от фонем они еще представляют собой ценности. И тем не менее, хотя они и не являются полностью ни символами, ни знаками, возникает необходимость в символах и знаках для их обмена, как только экономическая система достигает определенной степени сложности.

Какие из выделенных К. Леви-Строссом видов коммуникаций мыслитель характеризовал как а) коммуникации с замедленным темпом и б) коммуникации с быстрым темпом?

Как определяет К. Леви-Стросс предмет социальной антропологии?

постмодерна»

• Как меняется статус знания в культуре постмодерна?

• С какой целью производится, и будет производиться знание?

• Исчерпывает ли научное знание всю совокупность знания?

• Как переплетается статус научного знания с проблемой легитимации?

Основная литература Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М., 1998. С. 14–28.

Дополнительная литература Ж.-Ф. Лиотар // История философии. Энциклопедия. Мн., 2002.

Ж.-Ф. Лиотар Состояние постмодерна Научное знание – это еще не все знание, оно всегда было «сверх положенного», в конкуренции, в конфликте с другим сортом знания, который мы будем называть для простоты нарративом и характеристику которому дадим позже. Это вовсе не значит, что последний может одержать верх над научным знанием, но его модель связана с идеями внутреннего равновесия и дружелюбия (convivialite)6, в сравнении с которыми современное научное знание имеет бледный вид, особенно если оно должно подвергнуться экстериоризации по отношению к «знающему» и еще более сильному, чем прежде, отчуждению от своих пользователей. Вытекающей из этого деморализацией исследователей и преподавателей трудно пренебречь, тем более что она разразилась, как известно, в 60-ые гг. среди тех, кто решил посвятить себя этим профессиям, среди студентов всех наиболее развитых стран, и смогла ощутимо затормозить на этот период продуктивность лабораторий и университетов, которые не смогли уберечься от заражения7. Нет и не было вопроса о том, чтобы из этого вышла революция, как бы на то ни надеялись или – что не раз бывало – как бы того ни боялись; ход вещей постиндустриальной цивилизации не изменится с сегодня на завтра. Однако когда речь идет об оценке настоящего и будущего статуса научного знания, нельзя исключать из рассмотрения такой важной компоненты как сомнение ученых.

Тем более что статус научного знания к тому же переплетается с главной проблемой – проблемой легитимации. Мы берем это слово в самом расширительном смысле, какой оно получило в дискуссиях по вопросу о власти у современных немецких теоретиков8. Либо гражданский закон, а он гласит: такая-то категория граждан должна совершать такого-то Термин «conviviality» был введен Иваном Иличем: Illich I. Tools for Conviviality. N.Y.: Harper & Row, 1973.

См. рассуждения о такой «деморализации» в науке: Jaubert A., Lvy-LeblondJ.-M. (ed.).

(Auto)critique de la science. Paris-Seuil, 1973. Partie I.

рода поступки. Тогда легитимация – это процесс, по которому законодателю оказывается позволенным провозглашать данный закон нормой. Либо научное высказывание, а оно подчиняется правилу: высказывание должно удовлетворять такой-то совокупности условий, чтобы восприниматься как научное. Здесь легитимация – процесс, по которому «законодателю», трактующему научный дискурс, разрешено предписывать указанные условия (в общем виде, условия внутреннего состояния и экспериментальной проверки) для того, чтобы некое высказывание составило часть этого дискурса и могло быть принято к вниманию научным сообществом.

Сопоставление может показаться вымученным. Но мы увидим, что это не так.

Вопрос о легитимации науки еще со времен Платона неразрывно связан с вопросом легитимации законодателя. В этой перспективе право решать «что верно, а что нет», не может не зависеть от права решать «что справедливо», даже если высказывания, подчиненные соответственно той и другой власти, имеют различную природу. Существует родство одного рода языка, который называется наукой, с другим, называемым этикой или политикой: и первое, и второе вытекает из одной перспективы или, если угодно, из одного и того же «выбора», который зовется Запад.

Рассматривая современный статус научного знания, мы можем констатировать, что в то время как этот последний кажется более чем когда либо подчиненным державам, а с учетом новых технологий даже рискует стать одной из главнейших ставок в их конфликтах, вопрос о двойной легитимации не только не снимается, но, напротив, становится все более актуальным. Поскольку он задается по самой полной форме, а именно как реверсия, которая делает очевидным, что знание и власть есть две стороны одного вопроса: кто решает, что есть знание, и кто знает, что нужно решать? В эпоху информатики вопрос о знании более, чем когда-либо становится вопросом об управлении.

В каком отношении находятся нарративы и научное знание?

Как связан вопрос о легитимации науки с вопросом легитимации законодателя?

Habermas J. Legitimationsprobleme im Sptkapitalismus. Frankfurt: Suhrkamp, 1973.

РАЗДЕЛ 13. УЧЕБНАЯ, ИНФОРМАЦИОННО-СПРАВОЧНАЯ, ОСНОВНАЯ И

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО КУРСУ «ФИЛОСОФИЯ И

МЕТОДОЛОГИЯ НАУКИ»

Учебная и информационно-справочная литература Бабосов Е.М. Философия науки и культуры: учеб. пособие. М., 2006.

Берков В.Ф. Методология науки. Общие вопросы: учеб. пособие. Мн., 2009.

Борзенков В.Г. Философия науки. На пути к единству науки: учеб. пособие. М., 2008.

Бучило Н.Ф. История и философия науки: учеб. пособие / Н.Ф. Бучило, И.А. Исаев.

М., 2010.

Горохов В.Г Основы философии техники и технических наук: учеб. пособие. М., 2007.

Западная философия: итоги тысячелетия : антология. М., 1997.

Зотов А.Ф. Современная западная философия. М., 2001.

История и философия науки: учеб. пособие для аспирантов / под ред. А.С.

Мамзина. СПб,. 2008.

История философии: Запад – Россия – Восток: в 4 кн. Кн. 4. Философия ХХ века М., 1999.

История философии: учебник / под ред. Ч.С. Кирвеля. Минск, 2001.

Канке В.А. Общая философия науки: учеб. пособие. М., 2007.

Кармин А.С. Философия / А.С. Кармин, Г.Г. Бернадский. СПб., 2001.

Кохановский В.П Основы философии науки: учеб. пособие для аспирантов / В.П.

Кохановский,.Т.Г. Лешкевич., Т.П. Матяш, Т.Б. Фатхи. Ростов н/Д, 2010.

Лебедев С.А. Введение в историю и философию науки: учеб. пособие / С.А.

Лебедев, В.В. Ильин, Л.В. Лесков. М., 2007.

Лешкевич Т.Г. Философия науки: учеб. пособие. М., 2008.

Микешина Л.А. Философия науки: Современная эпистемология. Научное знание в динамике культуры. Методология научного исследования: учеб. пособие. М., 2005.

Негодаев И.А. Философия техники: учеб. пособие. Ростов н/Д., 1997.

Никифоров А.Л. Философия науки: История и методология: учеб. пособие. М., 1998.

Новая философская энциклопедия: в 4 т. М., 2001 – 2002.

Основы философии. От классики к современности: учеб. пособие. М., 1998.

Современная философия науки: знание, реальность, ценности в трудах мыслителей Запада: хрестоматия. М., 1996.

Стёпин В.С. Основы философии науки. М., 2004.

Тарасов Ю.Н. Философия науки: общие проблемы. Курс лекций для аспирантов.

Воронеж, 2008.

Философия XX века: школы и концепции. СПб., 2003.

Философия и методология науки: учеб.-метод. комплекс для студентов магистратуры / под ред. А.И. Зеленкова. Мн., 2004.

Философский энциклопедический словарь. М., 1994.

Хрестоматия по истории науки и техники. М., 2005.

Швырев В.С. Анализ научного познания: основные направления, формы, проблемы. М., 1988.

Яскевич Я.С. Философия и методология науки: учеб. пособие / Я.С. Яскевич, В.К. Лукашевич. Мн., 2009.

Основная литература Аналитическая философия: становление и развитие : антология. М., 1998.

Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994.

Бахтин М.М. Работы 20-х годов. Киев, 1994.

Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987.

Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М., 2000.

Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество: опыт социального прогнозирования. М., 1999.

Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990.

Валлерстайн И. Конец знакомого мира. Социология XXI в. М., 2003.

Вебер М. Наука как призвание и профессия // Избранные произведения / М. Вебер.

М., 1990.

Виндельбанд В. Философия культуры: избранное. М., 1994.

Витгенштейн Л. Философские работы: в 2 ч. Ч. 1. М., 1994.

Гадамер Х.- Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М., 1988.

Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология // Вопросы философии. 1992. № 4.

Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1994.

Деррида Ж. Письмо и различие. СПб., 2000.

Дильтей В. Введение в науки о духе // Зарубежная эстетики и теория литературы XIX-XX вв. М., 1987.

Камю А. Творчество и свобода. М., 1990.

Коллингвуд Дж.Р. Идея истории. Автобиография историка. М., 1982.

Коммуникация в современной науке. М., 1976.

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975.

Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М., 1995.

Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1985.

Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Полн. собр. соч. / В.И. Ленин.

Т.18.

Лиотар Ж.-Ф. Ситуация постмодерна. СПб., 1998.

Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992.

Манхейм К. Идеология и утопия. М., 1993.

Маритен Ж. Философ в мире. М., 1994.

Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие // Маркс К., Энгельс Ф.

Соч. 2-е изд. Т. 13.

Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф.

Соч. 2-е изд. Т. 42.

Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. М., 1995.

Новая постиндустриальная волна на Западе: антология / под ред. В.Л. Иноземцева.

М., 1999.

Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.

Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1993.

Пригожин И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой / И. Пригожин, И. Стенгерс. М., 2001.

Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы. Киев, 1997.

Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995.

Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М.., 1998.

Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов. М., 1990.

Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.

Структура и развитие науки. Из Бостонских исследований по философии науки. М., 1978.

Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1987.

Тойнби А. Дж. Цивилизации перед судом истории. М., 1995.

Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.

Феномен человека: антология. М., 1993.

Философия истории: антология. М., 1995.

Франк С.Л. Смысл жизни // Духовные основы общества / С.Л. Франк. М., 1992.

Фрейд З. Психология бессознательного. М., 1990.

Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. СПб., 1994.

Фукуяма Ф. Конец истории // Вопросы философии. 1990. № 3.

Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2000.

Хайдеггер М. Бытие и время. М., 2003.

Хайдеггер М. Наука и осмысление // Время и бытие / М. Хайдеггер. М., 1993.

Хоркхаймер М. Диалектика Просвещения / М. Хоркхаймер, Т. Адорно. СПб., 1997.

Человек и культура. СПб., 1996.

Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. М., 1993.

Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21.

Юнг К. Архетип и символ. М., 1991.

Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994.

Дополнительная литература Раздел 1.Философия и ценности современной цивилизации Арон Р. Избранное: Введение в философию истории. М.- СПб., 2000.

Барулин В.С. Социально-философская антропология. М., 1997.

Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2002.

Беседин В.П. Карма истории. Теория социальных катастроф. М., 2005.

Бибихин В.В. Язык философии. М., 1990.

Библер В.С. Философия культуры. М., 1997.

Бьюкенен П.Дж. Смерть Запада. М., 2003.

Валлерстайн И. Исторический капитализм. Капиталистическая цивилизация. М., 2008.

Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. М., 1998.

Время и бытие человека. М., 1991.

Глобальные проблемы и перспективы цивилизации: Философия отношений с природной средой. М., 1994.

Глядков В.А. Философское сознание. М., 1996.

Губин В.Д. Онтология. Проблема бытия в современной философии. М., 1998.

Гуревич П.С. Философская антропология. М., 1997.

Доброхотов А.Л. Категория бытия в классической и западноевропейской философии. М., 1986.

Дрейер О.К., Лось В.А. Экология и устойчивое развитие. М., 1997.

Дубровский В.И. Концепции пространства и времени. М., 1991.

Иванов А.В. Сознание и мышление. М., 1994.

Ильенков Э.В. Философия и культура. М., 1991.

История философии права. СПб., 2000.

Канке В.А. Философия экономической науки: Учебное пособие. М., 2007.

Капра Ф. Дао физики. СПб., 1994.

Карадже Т.В. Политическая философия. Учебное пособие. М., 2007.

Карпинская Р.С., Лисеев И.К., Огурцов А.П. Философия природы: коэволюционная стратегия. М., 1995.

Кваша Г., Курляндский В. Рождение и гибель цивилизаций. М., 2004.

Кемеров В.Е. Введение в социальную философию. М., 1996.

Кин Дж. Демократия и гражданское общество: О трудностях европейского социализма, перспективах демократии и проблемах контроля над социальнополитической властью. М., 2001.

Концепции времени в естествознании. М., 1996.

Кохановский В.П. Развитие как регулятивный принцип. Ростов н/Д. 1990.

Лобанов С.Д. Бытие и реальность. М., 1999.

Лосев А.Ф. Философия, мифология, культура. М., 1991.

Малахов В.П. Философия права. М., 2002.

Мамардашвили М. Как я понимаю философию. М., 1992.

Марков Б.В. Философская антропология. СПб., 1997.

Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994.

Михайлов Ф. Г. Сознание и самосознание. М., 1991.

Многомерный образ человека М. 2001.

Моисеев Н.Н. Человек и ноосфера. М., 1990.

Момджян К.Х. Введение в социальную философию. М., 1997.

Новиков И.Д. Эволюция Вселенной. М., 1990.

Ортега-и-Гассет Х. Что такое философия? М., 1991.

Основы онтологии. СПб., 1997.

Панарин А.С. Православная цивилизация в глобальном мире/ М., 2002.

Платон. Пир. // Платон. Сочинения. Т.2. М., 1970.

Подорога В.А. Феноменология тела. М., 1995.

Прист С. Теории сознания. М., 2002.

Проблема сознания в философии и науке. М., 1996.

Райл Г. Понятие сознания. М., 2000.

Самосознание и философия. М., 1987.

Сёрл Дж. Открывая сознание заново. М., 2002.

Современные глобальные трансформации и проблема исторического самоопределения восточнославянских народов /под ред. Ч.С. Кирвеля. Гродно, 2009.

Социокультурное пространство: структура и процессы. М., 1996.

Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1987.

Тойнби А.Дж. Постижение истории. М., 2002.

Философия истории / Под ред. А.С. Панарина. М., 1999.

Философия природы в античности и в средние века. М., Философия. Наука. Человек: конфликт или гармония. СПб., 1993.

Философские модели развития. М., 1999.

Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1995.

Фрейд З. Психология бессознательного М., 1990.

Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1995.

Хейзинга Й. Человек играющий. М., 1991.

Человек и культура. СПб., 1996.

Человек как философская проблема: Восток и Запад. М., 1991.

Человек. Философско-энциклопедический словарь. М., 2002.

Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. Т.

1-2. М., 1991 – 1995.

Яскевич Я.С. Основы идеологии белорусского государства: мировоззренческие ценности и стратегические приоритеты. Мн., 2003.

Ясперс К., Бодрийар Ж. Призрак толпы. М., 2007.

Раздел 2. Философско-методологический анализ науки Агацци Э. Моральное измерение науки и техники М., 1998.

Бернал Дж. Наука в истории общества. М., 1956.

Гайденко П.П. История новоевропейской философии в её связи с наукой. М., 2000.

Добронравова И.С. Синергетика: становление нелинейного мышления. Киев, 1990.

Дьяков А.В. Проблема субъекта в постструктуралистской перспективе.

Онтологический аспект. М., 2005.

Зеленков А.И., Новиков В.Т., Карако П.С. Философия и методология гуманитарного и естественнонаучного познания. Мн., 1999.

Идеалы и нормы научного исследования. Мн., 1981.

Капица С.П., Курдюмов С.П., Малинецкий Г.Г. Синергетика и прогнозы будущего.

М., 1997.

Келле В.Х. Наука как компонент социальной системы. М., Коммуникация в современной науке. М., 1976.

Косарева Л.М. Рождение науки Нового времени из духа культуры. М., 1997.

Кочергин А.Н. Методы и формы научного познания. М., 1990.

Лукашевич В.К. Анатомия научного метода. Мн., 1999.

Мамчур Е.А. Проблемы социокультурной детерминации научного знания. М., 1987.

Микешина Л.А. Философия науки. Учебное пособие. М., 2005.

Микешина Л.А. Эпистемология ценностей. М., 2007.

Мирская Е.З. Социология науки в 80-е гг. // Социальная динамика науки. М., 1996.

Моисеев Н.Н. Современный рационализм. М, 1995.

Наука в зеркале философии ХХ века. М., 1992.

Наука в культуре М., 1998.

Наука в системе социальных ценностей. М., 1995.

Наука и власть. М., 1990.

Наука и технология М., 1990.

Наука и ценности. Новосибирск, 1987.

Наука о науке. М., 1966.

Научная деятельность: структура и институты. Сб. переводов. М., 1980.

Научные революции в динамике культуры. Мн., 1987.

Научный прогресс. Когнитивные и социокультурные аспекты. М., 1993.

Пельц Д., Эндрюс Ф. Учёные в организациях. М., 1973.

Поппер К. Объективное знание. Эволюционный подход, М..2002.

Поппер К. Предположения и опровержения. М., 2004.

Порус В.Н. Парадоксальная рациональность (очерки о научной рациональности).

Прайс Д. Малая наука, большая наука // Наука о науке. М., 1966.

Проблема знания в истории науки и культуры. СПб., 2001.

Проблема ценностного статуса науки на рубеже XXI В. СПб., 1999.

Синергетическая парадигма / Под ред. В.С Стёпина, В.И. Аршинова, В.Э. Войцеховича. М., 2000.

Социальная динамика современной науки. М., 2004.

Социокультурный контекст науки. М., 1998.

Старостин Б.А. К определению понятия науки // Вестник БГУ. Серия 7. Философия.

1997. №6.

Стёпин В.С. Теоретическое знание. М., 2000.

Традиции и революции в истории науки. М., 1991.

Филатов В.П. Наука и мир человека. М., 1990.

Фролов И.Т., Юдин Б.Г. Этика науки. Проблемы и дискуссии. М., 1986.

Хайтун С.Д. Наукометрия: состояние и перспективы. М., 1983.

Ценностные аспекты развития науки. М., 2004.

Швырёв В.С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. М., 1978.

Школы в науке. М., 1977.

Шюц А. Избранное. Мир, светящийся смыслом. М., 2004.

Щедровицкий Г.П. Философия. Наука. Методология. М., 1997.

Юдин Б.Г. Методология науки. Системность. Деятельность. М., 1997.

Яковлев В.А. Инновации в науке. М., 1997.

Раздел 3. Философско-методологические проблемы дисциплинарноорганизованной науки Философско-методологические проблемы естествознания и техники Биология и современность. М., 1990.

Бор Н. Избранные научные труды: в 2 т. М., 1970 – 1971. Т. 2.

Борн М. Физика в жизни моего поколения. М., 1963.

Бройль Л. Революция в физике. М., 1963.

Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера. М., 1989.

Виртуальная реальность как феномен науки, техники и культуры. СПб., 1996.

Гейзенберг В. Шаги за горизонт. М., 1987.

Горохов В.Г., Розин В.М. Введение в философию техники: Учеб. пособие. М., 1998.

Дубнищева Т.Я., Пигарев А.Ю. Современное естествознание. Новосибирск, 1998.

Естествознание: системность и динамика. М., 1990.

Зеленков А.И., Водопьянов П.А. Динамика биосферы и социокультурные традиции.

Мн., 1987.

Карпенков С.Х. Концепции современного естествознания. М., 2001.

Кузнецов В.И., Идлис Г.М., Гутина В.Н. Естествознание. М., 1996.

Митчем К. Что такое философия техники. М., 1995.

Моделирование сложных систем и виртуальная реальность. М., 1995.

Мэмфорд Л. Миф машины // Утопия и утопическое мышление. М., 1991.

Найдыш В.М. Концепции современного естествознания. М., 1999.

Огурцов А.П. Дисциплинарная структура науки: её генезис и обоснование. М., 1988.

Ортега-и-Гассет Х. Размышления о технике // Вопросы философии. 1993. № 10.

Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986.

Ракитов А.И. Философия компьютерной революции. М., 1993.

Ровинский Р.Е. Развивающаяся Вселенная. М., 1995.

Судьбы естествознания: современные дискуссии. М., 2000.

Философия естествознания: ретроспективный взгляд. М., 2000.

Философия техники в ФРГ. М., 1989.

Философия техники: история и современность. М., 1997.

Хакен Г. Синергетика: Иерархии неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах. М., 1985.

Шаповалов Е.А. Курс лекций по философии техники. СПб., 1998.

Шредингер Э. Что такое жизнь? С точки зрения физика. М., 1972.

Эйнштейн А. Физика и реальность. Собр. научн. тр. Т. 4. М., 1967.

Тавризян Г.М. Философы XX века о технике и «технической цивилизации». М., 2009.

Юнгер Ф.Г. Совершенство техники. СПб., 2002.

Философско-методологические проблемы социально-гуманитарного познания Арон Р. Этапы социологической мысли. М., 1993.

Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики. М., 2005.

Василькова В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем. СПб., 1999.

Виндельбанд В. Избранное: Дух и история. М., 1995.

Качанов Ю. Эпистемология социальной науки. СПб., Кравченко С.А. Социология: парадигмы через призму социологического воображения: учебник.3-е изд. М.,2007.

Микешина Л.А., Опенков М.Ю. Новые образы познания и реальности. М., 1997.

Патнэм Х.Разум, истина и история. М., 2002.

Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998.

Сергейчик Е.М. Философия истории. СПб., 2002.

Современная социологическая теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Новосибирск, 1995.

Теория и жизненный мир человека. М., 1995.

Теория познания. // В 4-х т. Т. 4. Познание социальной реальности. М., 1995.

Трельч Э. Историзм и его проблемы. М.,1994.

Уинч П. Идея социальной науки. М.1996.

Федотова В.Г. Практическое и духовное освоение действительности. М., 1991.

Фрейд З. Психоаналитические этюды. Мн., 1991.

Шпанн О. Философия истории. СПб., 2005.

Шпенглер О. Человек и техника // Культурология. ХХ век. Антология. М., 1999.

Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики / Общ. ред. В.Н.Садовский. М.,2000.

Вместо заключения. Философия и наука на рубеже XX и XXI веков Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества. М.,2004.

Бек У. Что такое глобализация? М., 2001.

Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб., 2001.

Водопьянов П.А., Крисаченко В.С. Великий день гнева: экология и эсхатология. – Мн., 1993.

Высокие технологии и современная цивилизация. М., 1999.

Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М., 1990.

Грани глобализации. М., 2003.

Делягин М.Г. Мировой кризис: Общая теория глобализации. М., 2003.

Деррида Ж. О грамматологии. М., 2000.

Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000.

Козловский П. Культура постмодерна. М., 1997.

Лиотар Ж.-Ф. Постмодернистское состояние: доклад о знании // Философия эпохи постмодерна. Мн., 1996.

Маньковская Н.Б. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000.

Панарин А.С. Искушение глобализмом. М., 2000.

Самоорганизация и наука. Опыт философского осмысления. М., 1994.

Синергетическая парадигма. Многообразие поисков и подходов. М., 2000.

Уткин А.И. Новый мировой порядок. М., 2006.

Фукуяма Ф.Сильное государство. М., 2010.

Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М., 2003.

Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце ХХ века. М., 2003.

Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004.

Человек. Наука. Цивилизация. К 75-летию академика В.С. Стёпина. М., 2004.

Чумаков А.Н. Метафизика глобализации. М., 2006.

Яковец Ю.В. Эпохальные инновации XXI века. М., 2004.

РАЗДЕЛ 14. ПРИЛОЖЕНИЯ _ Приложение

БЕЛОРУССКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

КАФЕДРА ФИЛОСОФИИ И МЕТОДОЛОГИИ НАУКИ

РЕФЕРАТ ПО ФИЛОСОФИИ И МЕТОДОЛОГИИ НАУКИ

«_»

(1-й вариант) Содержание Введение ……………………………………………………………………. 6. Утопия как форма осмысления действительности………………………. ……………………………………………….. 2. Утопия и общественный идеал……………………………………………. 7. Проблема будущего в утопическом сознании…………………………… ……………………………………………………... ……………………………………………………….. Заключение………………………………………………………………….. Список литературы …………………………………………………………. (2-й вариант) Содержание Введение ……………………………………………………………………….. 1. Специфика эстетического отношения к миру и природа художественной образности ……………………………………... 2. Эволюция эстетического идеала в культурно-историческом процессе………………………………………… 3. Проблема кризиса художественного сознания в культуре постмодернизма ……………………………………….. Заключение…………………………………………………………………….. Список литературы……………………………………………………………..