« ...»

Герой Советского Союза

Кот Алексей Николаевич

Отечества крылатые сыны: Записки штурмана

----------------------------------------------------------------------Проект "Военная литература": militera.lib.ru

Издание: Кот А. Н. Отечества крылатые сыны. — Днепропетровск: Проминь, 1989.

Scan: AAW

OCR, правка: Андрей Мятишкин ([email protected])

[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.

{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста Кот А. Н. Отечества крылатые сыны: Записки штурмана. — Днепропетровск: Проминь, 1989. — 295 с.; ил. ISBN 5-7775-0260-1. Тираж 5000 экз. Цена 80 к.

Аннотация издательства: В книге, написанной штурманом авиации дальнего действия, Героем Советского Союза, рассказывается о подвигах в небе, о мужестве краснозвездных соколов в годы Великой Отечественной войны. Отличное знание летного дела помогло автору правдиво показать строгую воинскую жизнь, великий накал воздушных боев, ратное мастерство советских летчиков, их дружбу и взаимовыручку.

1 Об авторе и его книге

2 Дорога в небо

3 Война началась

4 На фронт... через Туркмению

5 Боевые товарищи

6 На боевом курсе

7 Враг наступает

8 По глубоким тылам

9 Над Сталинградом

10 10-й гвардейский

11 Над Курской дугой

12 Тяжелые утраты

13 «Враги сожгли родную хату...»

14 Северные рейды

15 Мы — севастопольцы!

16 Высокая награда

17 Подарок токмачан

18 Пришла желанная победа

19 Где же вы, друзья-однополчане?

20 Примечания

Алексей Николаевич Кот (стр. 2) Храбро воевал с немецко-фашистскими захватчиками воздушный стрелок Павел Саркисян (стр. 45) Труженицы батальона аэродромного обслуживания В. С. Герасимова и Л. К. Кот (стр. 81) Боевые будни 10-го гвардейского полка. Подготовка к подвеске бомб для учебного бомбометания (стр.

120) Воины 3-й авиаэскадрильи у самолета Ил-4, подаренного комсомольцами-дальневосточниками. На этом самолете летал экипаж Героя Советского Союза Ефима Парахина (стр. 130) А. Д. Дрюк в 10-м гвардейском полку был не только отличным штурманом, но и активным участником художественной самодеятельности (стр. 147) Воины-комсомольцы 2-й авиаэскадрильи 10-го гвардейского полка. Стоят: П. Полторатько, М. Диденко, сидят (слева направо): И. Дормостук, В. Муштруков, Ф. Олексюк (стр. 152) Василий Сенько (стр. 184) Экипаж Героя Советского Союза Н. П. Краснова. Справа — Герой Советского Союза Ф. Е. Василенко, посредине — стрелок-радист В. В. Постников, слева — Н. П. Краснов. (стр. 228) Весна 1945 г. Фронтовой аэродром. Штурман А. Н. Кот у самолета Ил-4 — подарка его земляков (стр.

254) Воины 1-й авиаэскадрильи 20-го гвардейского полка на аэродроме Люблин (Польша) в 1945 году (стр.

264) Отважно и находчиво действовал в бою с немецко-фашистскими захватчиками летчик 10-го гвардейского полка В. П. Антипов (стр. 273) 1980 г. Встреча с молодыми воинами (стр. 284) Об авторе и его книге Незаметно бегут годы. Время все дальше и дальше отодвигает от нас дни тяжелых испытаний, выпавших на долю нашего народа в период Великой Отечественной войны.

И чем дальше уходят те годы, тем глубже проявляются их историческое значение, величие нашего народа.

Живущие ныне на обновленной земле должны знать, какой ценой достались нам Победа, мир. Этой цели и посвящена книга Алексея Николаевича Кота.

Давно, еще в 1935 году, мы с Алексеем, будучи в комсомольском возрасте, стали курсантами Харьковского военного училища червонных старшин имени ВУЦИК.

Училище в то время было прекрасной кузницей подготовки военных кадров для Красной Армии. В грозные годы второй мировой войны его выпускники, не жалея сил и самой жизни, яростно сражались за каждую пядь родной земли. Первым Героем Советского Союза из выпускников этого училища стал штурман Никита Гомоненко.

Вместе с экипажем самолета он повторил подвиг Николая Гастелло при уничтожении переправы гитлеровцев через реку Днепр — бомбардировщик с пылающими крыльями врезался в понтонный мост. Об этом героическом экипаже, а также о беспримерных подвигах и ратной доблести многих других летчиков и штурманов, стрелков-радистов, техников авиации дальнего действия автор рассказывает ярко, правдиво, в доступной для читателя форме.

Немало страниц в книге посвящено тем, кто пал в тяжелых боях и схватках, ушел в свой бесконечный полет, завоевав для нас счастье свободной жизни.

Доброе слово хочется сказать и о самом авторе. Настойчивый в овладении знаниями военного дела, требовательный к себе, общительный и прекрасный товарищ — таким я знаю А. Н. Кота еще по учебе в Харьковском военном училище. В дальнейшем наши пути разошлись. Друг мой с общевойскового лейтенанта переквалифицировался на штурмана авиации дальнего действия и целиком посвятил себя этой профессии. [4] В годы Великой Отечественной Алексей Николаевич прошел боевой путь от штурмана воздушного корабля до штурмана полка, принимал участие в жарких боях в небе Сталинграда, Ленинграда, Украины, Белоруссии, в трудных полетах по бомбардированию военно-промышленных объектов фашистской Германии и ее сателлитов.

Золотой Звездой Героя, тремя орденами Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды, двумя орденами Отечественной войны I степени, многими медалями увенчаны его подвиги.

';

Ныне полковник в отставке А. Н. Кот на заслуженном отдыхе. Впрочем, отдых — понятие относительное. Алексей Николаевич самоотверженно работает. Им написаны и изданы книги «С рейдов возвращались на рассвете», «На дальних маршрутах», опубликованы в газетах и журналах статьи, которые служат прекрасным подспорьем в деле воспитания советской молодежи.

Активное участие принимает Алексей Николаевич и в общественно-политической жизни нашего общества. Он — депутат Житомирского областного Совета, член областных совета ветеранов войны и труда, комитета ДОСААФ, правления общества «Знание», организации книголюбов.

Новая книга А. Н. Кота напомнит ветеранам войны, а юным читателям поможет представить события более чем 40-летней давности, кровавые бои и схватки, в которых советские воины проявляли изумительную стойкость и мужество, величайший героизм, шли порой на самопожертвование ради победы.

И. В. ХИРНЫЙ, член Всесоюзного совета ветеранов войны и труда, генералмайор в отставке [5] Когда рассказываешь о пройденном и пережитом, невольно вспоминаешь о родном крае, где рос, набирался сил, где формировались черты характера, определялось главное направление жизненного пути.

Где бы я ни был за долгие годы своей жизни — на охране дальневосточной земли на берегах Амура или в жаркой пустыне Туркмении, на борту бомбардировщика во время налетов на немецко-фашистские объекты или за пределами Советского Союза, — я всегда помнил о запорожской земле, давшей мне жизнь, о своей Родине.

В памяти моей часто возникают наиболее яркие картины далекого детства, отчий дом, семья и вся жизнь в те суровые годы...

Родился я в бедной крестьянской семье в городке Большой Токмак{1} в 1914 году.

Был младшим среди детей, десятым. Отец мой, Николай Лазаревич, для того времени был человеком грамотным, передовым. Несмотря на крайнюю нужду, он старался дать всем нам образование. Но лишь одной сестре Тине удалось стать учительницей.

В 1915 году наша мать, Дарья Васильевна, проводила мужа на фронт, в окопы первой мировой войны. Отца не было долго — он задержался и на гражданской. На плечи матери лег тяжелый груз: кормить, и воспитывать десятерых. Мы любили свою мать за доброту, заботу о нас и немного побаивались. Она не прощала ни шалостей, ни баловства, ни других проделок. Даже мне, «мизинчику», часто доставалось «на орехи».

Мама постоянно учила нас любить труд, землю, свою Родину. [6] В 1922 году восьмилетним мальчишкой я пошел в школу. Моей первой учительницей стала Клавдия Матвеевна Недид. Старшие братья и сестры также учились у этой прекрасной женщины, ставшей впоследствии заслуженной учительницей республики. Как хороший фундамент создает долголетие дому, стоящему на нем, так и первые знания, полученные в школе под руководством мудрого учителя, открывают путь к росту, успешному овладению основами наук, к творческому труду.

Навсегда сохранил я глубокое уважение к первой учительнице.

В 1923 году наша семья вместе с другими токмачанами переселилась на бывшие помещичьи земли. Вокруг себя мы увидели большие просторы чернозема, укрытые пыреем, ковылем, другими степными травами и цветами. В голубом небе пели жаворонки. Прекрасная степь юга Украины! Всем сердцем полюбил я ее. Эта любовь сохранилась навсегда.

За короткий срок в степи, в двадцати километрах на юг от Большого Токмака, выросло село Юхимовка{2}. Аккуратные хаты, покрытые красной черепицей, молодые сады около них, а вдоль улицы — два ровных ряда акаций. Чудесное село — творение работящих людей, самозабвенно любящих свою землю.

До 1925 года в школу я не ходил — ее не было в нашем селе. Вокруг Юхимовки размещались немецкие поселения, так называемые колонии: Розепорт, Блюменорт, Тигервейде, Риккенау. Там были школы, но, конечно, немецкие. Нам, украинским детям, там было делать нечего.

В те годы отец выписывал газету «Беднота». Была у нас своя небольшая библиотека. В зимние вечера в нашей хате проходили читки газет и книг. [7] Слушатели — односельчане, их каждый раз становилось все больше. Я с раннего детства полюбил книги и газеты. Они в какой-то мере компенсировали отсутствие школы.

Вышло так, что в Юхимовке первым коммунистом стал мой отец, первым комсомольцем — старший брат Феодосий (в ряды РКСМ он вступил в Большом Токмаке в 1922 году). А первой пионеркой была сестра Шура. В 1926 году, в Международный юношеский день, приняли в пионеры и меня, ученика второго класса.

С гордостью я повязал красный галстук, дал торжественное обещание добросовестно выполнять свои обязанности. Начались пионерские будни. Мы проводили читки газет для взрослых, принимали участие в ликвидации неграмотности, активно работали в различных кружках. Детство моего поколения было совсем не похожим на бурную, радостную, интересную, временами беззаботную жизнь юной поросли сегодняшнего дня.

У детей 20-х годов были иные заботы, иные трудности. Но мы гордились тем, что помогали взрослым строить новую жизнь, выполняли заветы великого Ленина.

Вскоре в Юхимовке было создано коллективное хозяйство — «Трудовик». Его председателем стал мой отец. Шло время. Колхоз «Трудовик» стал передовым хозяйством района. Больше года я был секретарем комитета колхозной комсомольской организации.

В начале 30-х годов учился в фабрично-заводском училище завода «Красный Прогресс», что в городе Большой Токмак. Затем работал на заводе кузнецом.

Однажды райком комсомола послал нас на села уполномоченными по проведению хлебозаготовок. Мне досталось село Остриковка. Восемнадцатилетним [8] юношей, вместе с сельскими комсомольцами, я выполнял это нелегкое и ответственное, часто опасное, задание партии.

Да, нелегко было нам, молодым. Но мы стремились всегда находиться на передовых позициях, во всем быть первыми. Наши характеры утверждались и закалялись трудностями первых пятилеток, богатых романтикой.

Еще в детстве я зачитывался книгами, в которых рассказывалось о путешествиях, приключениях, о войне. Легендарная конница Буденного, ее героические походы пленили мое воображение. Шестилетним мальчуганом я видел красных конников, громивших банды Врангеля. И, наверное, все, что было написано после гражданской войны, о буденновцах, червонных казаках Примакова, я прочитал. Естественно, что и мне хотелось стать кавалеристом.

Летом 1935 года в райкоме комсомола состоялось собрание комсомольцев райцентра. Секретарь райкома Борис Рабкин предложил нам поступать в военные училища. Для защиты завоеваний Октября нужна сильная Красная Армия. Ряды ее все время росли. Армии необходимо пополнение молодыми командирами. Райвоенком Н.

Д. Торговицкий призвал нас поступать в танковые, артиллерийские, авиационные, пехотные и другие училища. Нам дали время подумать. В перерыве собрания все зашумели, стали советоваться, спорить. Я не принял в этом участия. Решение созрело давно: конница...

Вскоре меня направили в Харьковское училище червонных старшин, так как мест в специальных кавалерийских училищах не оказалось. В сентябре вместе с землякамитокмачанами Устимом Халиманчуком, Михаилом Уманским, Иваном Ковбой, Михаилом Шульгой, Георгием Заборовским мы прибыли [9] в училище. Оно располагалось на западной окраине города, на Холодной Горе.

На следующий день нас постригли и переодели. Мы с трудом узнавали друг друга.

Вступительные экзамены сдали успешно. В училище были разные подразделения:

стрелковый батальон, артиллерийский дивизион, кавалерийский эскадрон, танковая рота, авиаэскадрилья.

Мы изучали военное дело, повышали общеобразовательный уровень. До сих пор помню командиров и политработников училища. Командир взвода лейтенант Б. М.

Маршев, командир роты капитан Ф. П. Тимченко, начальник политотдела батальонный комиссар Н. П. Дмитренко — все они не жалели времени и сил, чтобы воспитать из нас хороших военных специалистов, способных защищать Родину.

Начальник и комиссар училища комбриг Б. П. Жабин был человеком высокой культуры. В свое время он успешно окончил военную академию имени М. В. Фрунзе, знал несколько иностранных языков, длительное время работал военным атташе во Франции.

Комбриг учил всех нас не только военному искусству. Часто выступал с лекциями и докладами на различные темы. Борис Павлович всегда подчеркивал, что командир Красной Армии должен не только в совершенстве знать оружие, тактику и стратегию боя, но и быть образованным, хорошо воспитанным, интеллигентным, с широким кругом интересов. Эти слова я вспоминал неоднократно на протяжении всей своей службы в армии, старался руководствоваться ими. Б. П. Жабин делал все, чтобы мы выросли именно такими командирами. Нас учили, как вести себя на улице, в театре, за столом. [10] Все мы, курсанты, очень гордились, что учимся в училище имени Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета. Это училище было основано еще в году. Его курсанты принимали участие в боях против белогвардейцев в Крыму, в разгроме банд Махно на юге Украины.

Учеба захватила меня. Уже на первом курсе я стал отличником, командиром отделения. Больше всего я любил верховую езду, к которой привык с детства. И если у некоторых курсантов, особенно городских, езда на коне без седла не получалась, вымучивала их, то я себя чувствовал прекрасно.

Все складывалось, как мне хотелось. И вдруг — реорганизация. Согласно приказу маршала К. Е. Ворошилова наше учебное заведение преобразовывалось в пехотное училище. Не стало подразделений других родов войск. Пришлось расстаться и с конем, моим Вороном. Пропала навсегда мечта детства — стать кавалеристом...

Но учеба продолжалась. В июне 1938 года состоялся досрочный выпуск.

Начальник штаба училища огласил приказ наркома. Всем нам присвоено звание «лейтенант». Я был назначен на должность командира взвода 35-го стрелкового полка, находившегося на Дальнем Востоке. Назначение меня обрадовало: проеду несколько тысяч километров, увижу почти всю необъятную Родину.

После оглашения приказа мы прикрепили к петлицам своей новенькой формы по два «квадрата» и стали настоящими лейтенантами. Состоялся выпускной обед.

Затем нам предоставили десятидневный отпуск, и мы попрощались с Харьковом, училищем, ставшим для нас родным. Нам навсегда запомнился этот город своими прекрасными улицами, парками, музеями, памятниками, театрами, стадионами, Госпромом. [11] Разве можно забыть дни 1 мая и 7 ноября, когда мы, курсанты УЧС, в парадной форме, с винтовками в руках выходили со двора училища, чтобы, проследовав по улицам Володарского, Свердлова, Сумской, заполненных трудящимися города, прибыть на площадь Дзержинского для участия в военных парадах и демонстрациях!

В разные уголки страны отправились воспитанники училища. Из числа моих земляков лишь Устим Халиманчук, как и я, получил назначение на Дальний Восток.

Десять дней — маловато для отпуска. Но их хватило, чтобы поехать в Большой Токмак, немного отдохнуть и даже... жениться.

Возможно, читателю покажется странным мое решение так спешно жениться. Но что поделаешь: такое было время. У молодежи 30-х годов была своя романтика.

Каждый из нас стремился быть в центре главных событий. Мы считали счастливыми тех, кто устанавливал рекорды в небе, кто сражался в Испании, отражал происки милитаристов на границе, кто строил Комсомольск-на-Амуре, кто совершал трудовые подвиги. Мы — спешили. И, думаю, уверен в этом, что прочная семья зависит не от того, как долго присматриваются друг к другу люди перед женитьбой, а от их взглядов на семью, от их человеческих качеств, от чувств, которые они питают друг к другу.

В конце июня вместе с Устимом Халиманчуком, с нашими женами Шурой и Лесей мы поездом отправились в далекий путь.

На второй день после прибытия в Благовещенск я вступил в командование взводом 35-го стрелкового полка.

Время проходило в напряженной учебе и походах. Обстановка на границе была очень сложной. [12] Японская военщина часто организовывала провокации.

В районе озера Хасан шла настоящая война. Войска Дальневосточного фронта были приведены в боевую готовность. В полк срочно прибывало пополнение. Я, уже командир роты, получил приказ занять оборону на берегу Амура. Ширина полосы — один километр. Ночью красноармейцы отрыли окопы полного профиля, оборудовали огневые точки. Все было хорошо замаскировано, подготовлено к бою.

Днем мы внимательно наблюдали за противоположным берегом. Там, за Амуром, виднелась покрытая карликовым лесом земля так называемого государства МаньчжоуГо, созданного японскими оккупантами. Где-то между сопок враг накапливал силы.

Необходимо постоянно быть бдительными, не допустить форсирования реки, нарушения границы.

Тем временем в районе Хасана продолжались упорные бои. О них, о мужестве бойцов и командиров Красной Армии мы узнавали из оперативных сводок. В центре этих событий находился и мой земляк лейтенант Халиманчук. По-доброму я завидовал ему. А у нас — тихо. Совершенствуем огневые точки, проводим занятия с пополнением, наблюдаем за вражеским берегом.

Через несколько суток мы узнали о большой победе наших войск у озера Хасан и вскоре оставили свои позиции, передав их пограничникам. Боевую подготовку продолжали в лагере.

В памяти осталось еще одно событие, взволновавшее всех советских людей. В сентябре 1938 года женский экипаж самолета «Родина» в составе В. С. Гризодубовой, П. Д. Осипенко и М. М. Расковой совершил перелет Москва — Дальний Восток. [13] Через десять часов полета пропала радиосвязь с кораблем. Что случилось с отважными летчицами? Пятьдесят военных и гражданских самолетов прочесывали квадрат за квадратом огромный район между Читой и Хабаровском. Тысячи людей вели поиски на земле. Среди них были и воины полка, в котором я служил.

Шли дни, но поиск не давал желаемых результатов. А нужно было спешить: могли наступить морозы, начаться снегопады. И вот на десятый день летчик Михаил Сахаров обнаружил в тайге «Родину». Около нее были Валентина Гризодубова и Полина Осипенко. Вскоре нашли и штурмана Марину Раскову. Как потом было установлено, самолет, преодолевая многочисленные метеорологические фронты, за 26 часов минут пролетел 5908 километров. Международный рекорд на дальность полета француженки Дюкейрон был перекрыт более чем на 1500 километров.

В то время в стране бурными темпами развивались наука и промышленность, создавались новые образцы самолетов. На них экипажи В. П. Чкалова, М. М. Громова, В. В. Коккинаки устанавливали рекорды высоты, скорости, дальности, демонстрировали перед всем миром огромные достижения, которых добилось молодое социалистическое государство. И вот выдающийся успех женского экипажа!

Все советские люди восхищались полетами лучшего летчика страны В. П.

Чкалова. Патриот и новатор делал много для развития отечественной авиации. Большой мастер высшего пилотажа, Чкалов стремился к тому, чтобы росло мастерство всех летчиков. В одной из своих статей он писал: «Сейчас уже все знают, что победителем в воздушном бою при прочих равных условиях окажется летчик, который [14] лучше владеет самолетом, который способен взять от машины все, что она может дать.

Высший пилотаж — одно из непременных условий современного воздушного боя».

Чкаловым, ставшим легендарным при жизни, нельзя было не восхищаться.

С неослабевающим вниманием следил я, как и вся наша молодежь, за развитием авиации, читал все, что было написано о ней, вернее — все то, что попадало под руку.

Появилась мечта: а почему бы и мне не стать авиатором? Ведь еще не поздно. Только как ее осуществить? С каждым днем я все больше мечтал о бескрайнем небе...

В октябре по делам службы я поехал в Хабаровск. Вернувшись в Благовещенск, узнал, что во время моего отсутствия медицинская комиссия отбирала кандидатов в авиаучилище. Желающих оказалось много. А как же я? Опоздал... Стало до слез обидно. И я немедленно обратился к председателю комиссии с просьбой проверить и меня.

— Зачем это вам? — недовольно ответил пожилой врач. — Разнарядка пришла на троих, — продолжал он, — а мы уже отобрали двенадцать. Хотите быть тринадцатым?

— Хоть и тринадцатым. Этого числа я не боюсь. Я атеист да и родился тринадцатого числа...

— Ладно, приходите завтра, посмотрим и вас — атеиста, — улыбаясь, ответил врач.

Заключение медкомиссии: «Годен без ограничений» — обрадовало меня. Шансов, конечно, маловато: 3 из 13, но я верил в удачу. Эта вера имела некоторое основание.

Ведь Харьковское училище червонных старшин я окончил успешно, был отличником и при поступлении в учебные заведения имел перед другими преимущество.

И вот вызов в штаб. Начальник штаба полка сообщил, [15] что командир дивизии решил направить в Оренбургское училище штурманов лейтенантов Ивана Политова, Николая Мохова и меня.

Первого декабря 1938 года мы были в Оренбурге. Волновались, ожидали вступительных экзаменов, но их не было. Нам сказали, что отобраны лучшие кандидаты и проверять их знания нет необходимости. Второго декабря мы были зачислены слушателями училища. В нашем 9-м классном отделении оказались представители многих родов войск: пехотинцы, танкисты, артиллеристы. Старшим учебной группы назначили Павла Сиволапенко, комсоргом избрали меня.

Каждый из нас чувствовал большую ответственность, ведь всего за год надо было закончить программу наземной и летной подготовки. Это диктовалось и бурным развитием авиации, и сложной международной обстановкой.

Мы изучали материальную часть самолетов, радиосвязь, теорию бомбометания и воздушной стрельбы, тактику, аэронавигацию, метеорологию и другие науки. Многие из этих предметов обращали наше внимание к небу, просторам, высоте. Мы познавали новые законы, истины, понятия. Некоторые из них, о существовании которых мы ранее и не подозревали, удивляли нас, расширяли наши познания окружающего.

Запомнился преподаватель аэронавигации — основной науки штурмана — старший лейтенант Н. П. Верейкин. Он умело, доходчиво преподавал свой предмет.

— Знаете ли вы, товарищи слушатели, что если бы не было в природе ветра, влияющего на полет самолета, не нужны были бы и вы — будущие штурманы? — улыбаясь, говорил преподаватель. — Да, да, именно ветер «породил» штурмана! [16] Верейкин рассказал нам, что ветер действует на все предметы, находящиеся в воздухе: на облака, на птиц, на самолеты. Что это влияние ветра люди научились учитывать, что существует навигационный треугольник скоростей и что на его основе создан ветрочет, которым штурман должен в совершенстве владеть, что умение штурмана измерять ветер в полете в значительной мере обеспечивает успех полета...

Мы часто выезжали на аэродром, помогали техникам в обслуживании полетов. С восхищением наблюдали, как в небо взмывают самолеты. На них тренировались летчики-инструкторы. Не терпелось и нам сесть в самолет, подняться в воздух. И этот день настал...

11 февраля 1939 года состоялся мой первый полет — на У-2. На этом самолете впервые взлетали все летчики и штурманы моего поколения. Этот самолет в грозные годы войны станет ночным бомбардировщиком фронтовой авиации...

В передней кабине — летчик-инструктор К. Д. Трубин. Сильно волнуясь, занимаю свое место. Мотор уже работает. Тугие струи воздуха обжигают лицо. Надвигаю на глаза очки. Температура воздуха — 20 градусов. Но мороза я не ощущаю.

Привязываюсь ремнями и докладываю о готовности к полету. Выруливаем на старт, получаем разрешение на взлет. Трубин включает максимальные обороты двигателя, и самолет, едва касаясь лыжами снега, мчится вперед. Я почему-то не отрываю глаз от земли. И мне кажется, что не самолет бежит вперед, а земля плывет назад. Затем она проваливается вниз, а еще через несколько секунд наша земля наклоняется... Что с ней происходит? Отрываю взгляд от земли, переношу его на крылья, двигатель, затем на горизонт, и все постепенно приходит [17] в норму: самолет летит над большим городом.

Константин Дмитриевич, дядя Костя, как ласково называют его и товарищи инструкторы, и мотористы, и слушатели училища, уверенно ведет У-2. В зеркало, установленное на козырьке кабины, он наблюдает за мной. Ему понятно мое состояние.

Я для него не первый. Чтобы успокоить меня, дядя Костя рассказывает об окружающих ориентирах, а затем спрашивает:

— Вы записали время и курс вылета?

Только теперь я вспомнил, что у меня есть определенные обязанности и их нужно выполнять.

— Нет, не записал, — признаюсь я, — наблюдал за взлетом.

— Так запишите: вылетели в 11.20, курс 310 градусов. И впредь не забывайте, — спокойно говорит летчик.

— Есть. Никогда не забывать!

Тем временем полет заканчивается. Трубин посадил самолет точно у «Т». Мое место в кабине занимает бывший танкист лейтенант Саша Лисненко. Крепче застегнуть привязные ремни ему помогает друг-однополчанин Миша Глушаченко. А товарищи обступили меня, спрашивают: «Ну как, страшно?»

— Не так чтобы страшно, но интересно. Потерпите, скоро и ваша очередь настанет...

Дома тепло поздравила меня с первым полетом Леся.

Летали мы много. По маршруту, на полигон для бомбометания и воздушной стрельбы, отрабатывали радиосвязь. Летали на У-2, Р-5, ТБ-3, привыкали к воздуху, приобретали опыт.

С каждым полетом я все больше любил авиацию. Пребывание в воздухе стало для меня праздником. Мне нравились и могучее гудение двигателей, и высокая [18] голубизна неба, и стремительный полет над облаками, и сказочное звездное небо, и величественная панорама земли. Я понял, что моя жизнь теперь немыслима без полетов, без неба, без скорости, захватывающей дух...

28 июня 1939 года. В этот день произошло важное для меня событие: я стал кандидатом в члены партии Ленина. Еще с большей настойчивостью и усердием продолжал учиться, был все время отличником.

В октябре стало известно, что готовится досрочный выпуск. В списках выпускников, естественно, оказались отличники учебы. Среди них — слушатели нашего отделения: В. Солдатенко, П. Сиволапенко, П. Забродин, М. Глушаченко, И.

Политов, Н. Мохов, Д. Никитченко и я. Все мы успешно выдержали государственные экзамены. Приказом наркома нам присвоили звание «летчик-наблюдатель» (штурман) и назначили в строевые части. 21 октября вместе с Михаилом Глушаченко мы прибыли в город Воронеж, в 164-й дальнебомбардировочный полк.

Стоял теплый июньский день. В голубом небе — ни облачка. В междуречье Дона и Воронежа на песчаной поляне, окаймленной со всех сторон лесом, известью нарисован большой круг с крестом в центре. Это мишень для учебного бомбометания.

С высоты трех тысяч метров она кажется миниатюрной, игрушечной.

Наш бомбардировщик ложится на боевой курс. За штурвалом самолета лейтенант Сергей Евдокимов. Он четко выдерживает курс, скорость, высоту. [19] Вот мишень появилась в поле зрения оптического прицела. Она медленно ползет к перекрестию. Открываю люки, включаю напряжение. Цель увеличивается в размерах, приближается к центру прицела. Нажимаю на кнопку, и к земле стремительно несется серия из трех бомб. Внимательно наблюдаю за их падением. Одна из бомб взрывается точно в центре креста. Другие падают совсем рядом. Задание выполнено отлично.

Докладываю командиру. Евдокимов отвечает своим привычным «добро», меняет курс и направляет самолет на полевой аэродром Левая Россошь.

Сегодня суббота. После окончания учебных полетов командир полка разрешил летчикам и штурманам поехать в Воронеж — к своим семьям. Веселой гурьбой, обмениваясь впечатлениями о полетах, мы спешим к полустанку, чтобы успеть на пригородный поезд.

Размещаемся в одном вагоне. Пассажиры не в обиде, что мы нарушили их покой, смотрят на нас как на взрослых детей, с любопытством, улыбкой встречают каждую шутку.

Воронеж утопал в лучах заходящего солнца, отраженных в тысячах окон, вспыхнул огнями реклам. Вот и вокзал. Вместе с друзьями Михаилом Глушаченко, Иваном Величаем, Виктором Скоповым, Василием Решетниковым и Павлом Корчагиным вскакиваю в трамвай: он довезет нас до авиагородка.

После ужина мы с женой Лесей пошли в Дом Красной Армии посмотреть кинофильм, а потом долго ходили аллеями сквера, слушали песни соловья. Утром жена ушла на курсы машинописи, я остался дома. Приятно было после недельных полетов, рева моторов и взрывов бомб (пусть и учебных) окунуться в тишину, ощутить тепло семейного [20] очага. С книжкой в руках я устроился у открытого окна. Вдруг стремительно вбежала Леся, включила радио. По ее лицу я сразу понял: случилось чтото необычайное. Из репродуктора донесся глуховатый голос заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров, народного комиссара иностранных дел Молотова с обращением к советскому народу. Каждое его слово, будто взвешенное на весах, жгло — война!.. Мы знали, что пожар войны охватил Европу и подползал к границам нашей страны. Мы готовились к отпору, и все же нападение врага оказалось неожиданным...

Не теряя ни минуты, стал собираться в дорогу. Уже готовый к отъезду, я услышал слова Молотова, которыми он заканчивал выступление. Эти слова врезались в память на всю жизнь: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

Из окон трамвая я видел взволнованных и хмурых людей. Они стояли около уличных репродукторов и, хотя передача окончилась, почему-то не расходились...

Война... Страшное слово! Как сразу изменило оно все вокруг! Кажется, неприветливым стал красавец Воронеж.

Свой аэродром мы не узнали: он похож на потревоженный улей. Гудят моторы, снуют заправочные машины, грузовики с бомбами, боеприпасами, самолеты уже рассредоточены по всему полю. Возле каждого из них хлопотали наши верные друзья — техники, механики, мотористы, оружейники. Они не поднимались с нами в воздух, но в успехе общего дела была немалая доля их труда. У нашего самолета — Сергей Евдокимов. Он никуда не выезжал из Левой Россоши и с утра появился на аэродроме.

В город не выезжали также молодые летчики и штурманы, которые проходят подготовку в нашем [21] учебном полку. Они — так называемый переменный состав.

Из молодых авиаторов мы комплектуем экипажи, которые по окончании летной программы направляются в строевые части.

Пока на самолетах устанавливали пулеметы, набивали патронами ленты, проверяли оборудование, бомбовооружение, мы получили пистолеты и противогазы.

Потом состоялся митинг. Его открыл командир полка майор Н. Н. Царев. В каждом его слове чувствовались сила и уверенность:

— Сегодня на рассвете немецкие войска нарушили договор о ненападении. Без объявления войны они вторглись в пределы нашей Родины. Фашистские самолеты уже бомбили Киев, Каунас, другие города. Боевые действия развернулись вдоль всей границы от Балтики до Черного моря. Бойцы Красной Армии оказывают упорное сопротивление обнаглевшему врагу...

На митинге выступил также замполит старший политрук И. Н. Демидов. Он говорил об огромной ответственности, которая легла сегодня на плечи воинов. Пришло время суровых испытаний, когда каждый коммунист, каждый комсомолец должен быть там, где трудно, где возникает смертельная опасность для Родины. Каждый советский человек обязан показать свои способности, проявить мужество в боях.

Разные мысли роились в моей голове. Конечно, враг силен, фашистские орды заполонили почти всю Европу. Немецкая армия имеет опыт войны, ее оснащает промышленность Германии и оккупированных стран. Но ведь и мы сильны. Еще свежи в памяти замечательные победы наших войск над японскими самураями у реки ХалхинГол. Мы готовились к тому, что война будет вестись на чужой, [22] вражеской земле.

Мы понимали, что война будет трудной, бескомпромиссной, но обязательно закончится нашей победой.

Я ждал: в своем выступлении замполит скажет, что уже есть приказ о перелете на запад, на фронт. Но мы услышали другие слова:

— Для борьбы с врагом необходимы хорошо подготовленные летчики, штурманы, стрелки-радисты, способные выполнять сложные боевые задания. И потому главное для нас сегодня — быстрее и лучше готовить экипажи. Придется работать с большим напряжением, с утроенной энергией, будем и сами усиленно тренироваться.

«Выходит, — продолжал размышлять я, — нашей передовой станет подготовка молодых. Будем учить экипажи, отправлять их на фронт, а сами чувствовать себя виновными в том, что остаемся в тылу». Впервые я пожалел, что служу в учебном полку, что являюсь инструктором. Решил немедленно подать рапорт о направлении в действующую армию.

Однако моя просьба, как и ряд последующих, не была удовлетворена.

С первых дней войны весь учебный процесс был перестроен и максимально приближен к требованиям боевой обстановки. Полеты велись круглосуточно. По 10— 12 часов трудились инженеры, техники, младшие авиаспециалисты и мы — инструкторы.

В ходе подготовки молодых воинов предстояло изучить и освоить новый дальний бомбардировщик ДБ-3ф (Ил-4). Созданный конструкторским бюро под руководством С.

В. Ильюшина, этот самолет вполне отвечал требованиям времени. Ему суждено было стать основным типом в частях дальней авиации в годы войны. Два мотора воздушного охлаждения мощностью по 1100 лошадиных сил каждый, скорость — около километров в час, дальность [23] полета — почти 4000 километров, потолок — метров. Бомбовая нагрузка — свыше 1250 килограммов. Самолет имел и мощное вооружение для защиты от истребителей врага.

Наше звено готовило сразу десять экипажей. Командир звена лейтенант Евдокимов вместе с летчиками-инструкторами Иваном Дудниковым и Виктором Скоповым обучали молодых летчиков. Летали с ними по кругу и в зону. Отрабатывали технику пилотирования. Я готовил штурманов к маршрутным полетам и бомбометанию. Изучал с ними район полетов, материальную часть самолета, инструкции полигонов. С каждым из штурманов совершал полеты, обучал их, как вести ориентировку, метко поражать цель на полигоне, совершенствовал и свое мастерство. В каждый полет обязательно брал и «свою» бомбу.

Начальник связи готовил стрелков-радистов.

Штурманское дело я полюбил всем сердцем. Мне тогда казалось, да и теперь я так считаю, что лучше специальности, чем штурманская, нет и не может быть...

Каждый вечер мы слушали сводки Совинформбюро. Они не радовали:

фашистские полчища все дальше и дальше вторгались в пределы нашей страны. С большим волнением мы ловили сообщения о действиях нашей авиации. Уже на второй день войны 28 экипажей дальних бомбардировщиков, а также летчики ВВС Балтийского и Черноморского флотов совершили налеты на порты и военные заводы Данцига, Кенигсберга, Варшавы, Кракова. Взрывы и пожары были результатами этих налетов.

Мое нетерпение возрастало: когда же и я смогу вступить в бой?

В эти дни весь мир узнал о бессмертном подвиге [24] экипажа Н. Ф. Гастелло, летавшем на самолете ДБ-3ф. Мы горячо, с волнением обсуждали этот подвиг.

Восхищались и гордились поступком товарищей, выполнивших свой воинский долг.

Высказывали суждения, спорили.

— Я так думаю, — сказал Павел Корчагин, рассудительный командир четвертого звена, — что не каждый решится на самопожертвование, как это сделал Гастелло. Надо обладать характером и большой силой воли, чтобы направить горящую машину на скопление техники врага или на другой объект. А как знать, есть ли такие качества у нас?

С Павлом трудно не согласиться. Это верно, что подвиг может совершить только мужественный человек, беззаветно любящий свою Родину. И поэтому каждому из нас следует упорно готовить себя к боям, к трудным испытаниям. Готовимся ли мы к свершению подвига? Конечно, готовимся! Ежедневные полеты повышают наше мастерство, закаляют волю, характер. Сколько неожиданных, трудных ситуаций возникает в воздухе. Они требуют от летчиков выдержки, смелости и спокойствия.

Вспоминается недавний случай с моим командиром Сергеем Евдокимовым. Он поднялся в воздух с молодым летчиком, набрал высоту 1000 метров, вошел в зону пилотирования вблизи аэродрома и стал выполнясь различные элементы задания:

виражи, боевые развороты. С земли мы любовались, как парит в голубом, небе Ил- командира звена. И вдруг — что это? От самолета потянулся хвост черного дыма.

Левую плоскость лизали языки пламени. Пожар!.. Горит двигатель, а ведь рядом — бензобаки. В любую минуту может последовать взрыв. У экипажа есть все основания оставить самолет, воспользоваться парашютом. [25] — Почему они не прыгают? — неизвестно кого спрашивает Ваня Величай.

— Разве не знаешь Сергея? Он не оставит машину, пока не использует все возможные и невозможные средства, чтобы спасти ее, — отвечает Павел Корчагин.

Тем временем бомбардировщик, резко снижаясь, приближался к аэродрому. Летел он как-то неуклюже, «юзом», как говорят авиаторы.

— Молодец лейтенант, действует грамотно! — слышим бас командира эскадрильи капитана Сергея Казьмина. — Чтобы потушить пожар, он выключил левый мотор, теперь летит на одном.

— Да, и огня уже не видно. Наверное, хорошо сработало противопожарное оборудование, — заметил лейтенант Глушаченко.

А самолет уже делает последний, четвертый разворот, направляется на посадку.

Авиаторы всего полка, затаив дыхание, следили за действиями Евдокимова. Сесть с одним работающим мотором — дело не простое. Да еще после пожара. И Сережа Евдокимов приземлился удачно. Вот он уже срулил с полосы. К бомбардировщику спешат санитарная машина, трактор. А спустя несколько минут мы поздравляем Сергея с победой. А он, как всегда, смущаясь, улыбается... Высокий, стройный, подвижный.

Живые серые глаза, едва заметные ямочки на щеках придают его лицу выражение доброты и какой-то застенчивости. Он старался выглядеть старше своих лет. Но ему не всегда удавалось это сделать. Он часто краснел, стеснялся и злился на себя за это. И в то же время лейтенант Евдокимов был первоклассным летчиком, вдумчивым командиром.

Третьего июля по радио выступил Председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин Мы узнали суровую правду: над нашей Родиной [26] нависла большая опасность. Враг наступал на Ленинград, в Белоруссии, на Украине. Партия призывала народ перестроить всю работу на военный лад, подчинить все интересам фронта, направить все усилия на борьбу с врагом. Призывы партии наполняли наши сердца уверенностью в нашей грядущей победе.

Еще с большей энергией и настойчивостью мы выполняли свои инструкторские обязанности. И каждый из нас был готов в любую минуту отправиться на фронт.

В один из дней июля 1941 года был получен приказ сформировать три эскадрильи и направить на фронт. Я надеялся, что и моя фамилия окажется в числе счастливцев, но мне не повезло. В экипаж Сергея Евдокимова штурманом включили лейтенанта Григория Опанасенко, способного юношу, только что окончившего нашу программу.

Для новых эскадрилий выделили лучшие самолеты. Торжественно и тепло проводили в бой друзей-однополчан. Как с братом расстался я с Сергеем Евдокимовым, крепко обнял его, прижал к себе. Тяжело стало на сердце. Может быть, оно предчувствовало беду?

Товарищи улетели на фронт и сразу же включились в боевую работу. Вскоре стали приходить письма от друзей. Мы узнавали об их фронтовых делах и подвигах. Пришло известие о гибели экипажа лейтенанта Евдокимова. Зенитный снаряд попал в самолет в тот момент, когда штурман сбросил бомбы на скопление гитлеровских войск... Первая боевая потеря, потеря друга, отличного летчика, хорошего молодого парня, так любившего жизнь, полеты, голубое небо...

Все мы, оставшиеся в полку, были уверены в том, что скоро настанет и наша очередь улетать на [27] фронт. А пока мы с большим напряжением сил готовили новое пополнение. В полку стало меньше инструкторов, приходилось трудиться и за улетевших на фронт. Напряженная работа хоть немного помогала забыться от горьких дум: наши войска продолжали отступать, линия фронта все дальше перемещалась на восток.

На аэродроме Левая Россошь стало тесно: сюда перелетали полки фронтовой авиации, участвовавшие в боях. Мы же получили приказ перебазироваться за Волгу, на аэродром в районе города Бузулук.

На новом месте мы продолжали учебу и полеты. Одновременно строили землянки для технического состава. Часть летного состава разместилась в военных казармах, а семейным разрешили подыскать частные квартиры. Однако это оказалось не простым делом. Ежедневно в Бузулук прибывали эшелоны с оборудованием эвакуированных предприятий, рабочими этих заводов, прибывало много беженцев. Всю эту массу людей необходимо было разместить.

От Бузулука до фронта — сотни километров. В ночное время он освещен электричеством. Правила светомаскировки здесь еще не соблюдаются. И все же тень войны чувствуется во всем.

По железной дороге через Бузулук нескончаемым потоком мчались тяжелые товарные поезда. На запад они доставляли все необходимое для фронта: оружие, боеприпасы, продовольствие, воинские части. На восток поезда перевозили оборудование с металлургических, машиностроительных, военных заводов Украины, центра России, чтобы где-то там, в Казахстане, на Южном Урале, оно поступило на создание новых заводов, которые быстро наладят выпуск продукции для войны.

Наблюдая за этим [28] потоком вагонов и платформ, я пытался представить, как можно в труднейших условиях войны грозного 1941 года организовать эту огромную по своим масштабам, исключительно трудную работу! Справиться с этой задачей может только наш героический народ, руководимый Коммунистической партией.

В сентябре немецко-фашистские войска форсировали Днепр в среднем и нижнем его течении. Бои развернулись на Левобережье, на подступах к Крыму. Наши части отступали, но каждый рубеж оставлялся ими только после упорных боев, и враг нес чувствительные потери.

Немецкие войска приближались к моему родному запорожскому краю. Там, в Большетокмакском районе, мои родные. Что будет с ними? Больше всего меня волновала судьба отца — коммуниста, председателя колхоза, активного участника перестройки села. Я уже писал отцу, чтобы он немедленно выезжал в Бузулук. И получил ответ: «Пока не могу, спешим собрать хлеб, отправить на восток имущество, скот, инвентарь, а уже потом...»

В этом был весь отец — сначала колхозное, государственное дело, а потом уже личное. За это и уважали его люди и, конечно, мы, его дети...

На окраине городка днем и ночью трудились военные и гражданские специалисты. Они собирали Илы, которые по частям перевозились по железной дороге с далеких авиазаводов. Затем самолеты проверялись в воздухе и перегонялись на фронтовые аэродромы. Эти новенькие боевые машины были воплощением силы, веры в победу нашего народа.

В один из декабрьских дней на аэродроме бесновалась метель. Вылет задерживался. Самолеты стояли с прогретыми моторами в ожидании улучшения погоды. В землянке собрались летчики, штурманы, [29] стрелки-радисты, техники и механики. В железной печурке ярким пламенем горели сухие сосновые дрова. В тесном помещении, словно туман, расползался махорочный дым. В руках Вани Козочкина свежий номер «Красной Звезды».

— Иван Петрович! Читай вслух, — просит Козочкина Виктор Скопов. — Что нового на фронтах?

— Ничего отрадного. Тяжелые бои под Москвой. И читать не хочется, — тихим голосом отвечает лейтенант Козочкин, командир второго звена.

С тревогой смотрим на карту, висевшую на стене, на флажки, обозначавшие линию фронта. Змейка флажков продвигалась все дальше и дальше на восток. Вот она обогнула Тулу, подползла к Кашире, устремилась на Рязань...

Тяжелые дни переживает страна. Враг блокировал Ленинград, захватил Калинин, полукольцом навис над Москвой. На юге гитлеровские орды подошли к Дону, захватили Ростов... Гитлеровские войска наступают на всем советско-германском фронте. И все же мы знали, что это временные успехи врага, верили, что наступит пора и наших побед.

В землянку зашел командир полка майор А. П. Мельников:

— Ну, соколы! Погода улучшается. Фронту нужны самолеты. Готовьтесь вылетать!

Снег укрыл землю белой простыней. Низкие серые облака клочьями плывут на высоте 200—300 метров. Снегопад продолжается. Управляет машиной Василий Решетников. Полет дальний, в Рязанскую область. Кроме нас, в воздухе пять самолетов.

Их пилотируют четыре Ивана — Козочкин, Дудников, Величай, Курятник и Виктор Скопов.

В пункт назначения долетели без приключений. Сдали самолеты техникам. Они рассказали нам, что с их аэродрома каждую ночь бомбардировщики [30] летают в район западнее Москвы, бомбят наступающих немцев. Сейчас экипажи отдыхают. Ночью снова в бой. А мы? Нам предстояло самолетом ТБ-3 вернуться на тыловой аэродром.

Мы откровенно завидовали фронтовикам. Всем сердцем были с ними, считали, что наше место — фронт, непосредственное участие в боях с фашистскими захватчиками.

За напряженными занятиями и полетами прошел еще один месяц войны. После возвращения с прифронтового аэродрома я вновь обратился к командованию с просьбой направить меня на фронт.

13 декабря радио сообщило радостную весть о провале немецко-фашистского плана окружения и захвата Москвы. Левитан радостно и торжественно рассказывал об освобождении сотен населенных пунктов, об огромных трофеях. Стало ясно, что болтовня о непобедимости гитлеровской армии лишь миф. Врага можно бить, и он будет разбит! По для этого надо приложить еще много усилий.

Наконец-то командование удовлетворило мою просьбу и просьбу моих сослуживцев по 3-й эскадрилье А. Т. Назарова, С. П. Казьмина, В. В. Решетникова, И.

П. Курятника. В конце месяца мы с летчиками и штурманами других эскадрилий полка отъезжали в действующую армию. Железные дороги переполнены. Зеленая улица предоставлялась только воинским эшелонам. Комендант помог сесть нам в поезд — и прощай, наш тыловой аэродром.

В дороге мы живо обсуждали положение на фронте, восхищались героизмом советских воинов, пытались представить, каким будет наш первый [31] боевой вылет, и внимательно слушал товарищей и спрашивал себя: как сложится судьба каждого из нас?

Ведь едем на фронт, предстоят полеты, полные всяких неожиданностей. В одном не было сомнений: все мы, воины-коммунисты, не пожалеем ни сил, ни своей жизни в битве с немецкими оккупантами.

И, забегая вперед, можно сказать, что я не ошибся. Мужество, героизм, мастерство проявили в боях И. П. Курятник, А. Т. Назаров и В. В. Решетников. Они стали Героями Советского Союза. Отважно сражался с врагом С. П. Казьмин, как и другие товарищи.

Но не всем было суждено дожить до Победы...

Через двое суток мы уже были на фронтовом аэродроме. Здесь базировалась так называемая группа Б. В. Бицкого.

Борис Владимирович Бицкий был широко известен среди авиаторов. Это опытный командир, прослуживший в авиации много лет. Он поднимался в небо еще на «фармане», а потом летал на самых различных типах самолетов — иностранных и отечественных.

Бицкий много сделал для развития гражданской авиации. Он первым проложил трассу Москва — Харьков, водил самолеты из Москвы во Владивосток. В совершенстве владея искусством слепого полета в любое время суток, он обучил этому мастерству многих пилотов.

Нам сказали, что подполковник Бицкий, имея большие полномочия для формирования частей дальних бомбардировщиков, отбирает из числа присланных лишь тех, кто полностью отвечает его требованиям, что он немного «перебарщивает» и отсеивает даже тех, кто имеет хорошую подготовку. Узнали мы, что бывшие командиры и штурманы [32] эскадрилий назначаются рядовыми летчиками и штурманами. Все это настораживало...

Более суток мы ожидали приема у командира. Впрочем, иначе и быть не могло:

ведь он руководил полетами, сам летал, да и требовалось время, чтобы ознакомиться с нашими личными делами. В кабинет подполковника Бицкого я вошел сильно волнуясь.

Доложил. Командир внимательно посмотрел на меня умными глазами и заговорил:

— Что, лейтенант, хотите воевать? Хотя это лишний вопрос. В документах сказано, что вы неоднократно обращались с подобной просьбой. Я ознакомился с вашим делом. Штурман звена. Инструктор. Это хорошо. Однако есть одно «но». У вас малый налет в ночных маршрутных полетах. А это, согласитесь, серьезный недостаток.

Мы собираемся летать в глубокий тыл врага, за тысячи километров, ночью, в сложную погоду. Предлагаю на ваш выбор два варианта: можем направить вас во фронтовую авиацию, там летают на сравнительно небольшие расстояния, или же возвращайтесь в свой учебный полк. Есть, правда, еще и третий вариант — поехать в высшую штурманскую школу к генералу И. Т. Спирину, в город Мары, пройти там практику маршрутных полетов, а потом на фронт, хотя бы и к нам. Правда, мы не имеем права направлять вас к Спирину, но рискнем... Даю вам час на размышление, выбирайте свой вариант.

— Товарищ подполковник! Не нужен мне час. Все уже ясно и так. Если я не подхожу для вашей группы сейчас, направляйте в Туркмению. Это будет кратчайший путь в дальнебомбардировочную авиацию, в действующую часть. Я не хочу возвращаться в учебный полк. И фронтовая авиация мне не подходит. Дальние полеты — моя давнишняя мечта. [33] — Добро! Так и сделаем. Только имейте в виду, Спирин — человек с крутым характером. Начнет шуметь, мол, Бицкий не имеет права посылать к нему людей. Но не беда. Все уладится. В добрый путь, лейтенант!

Наша группа рассеялась. Решетников, Курятник, Назаров, Казьмин остались у Бицкого. Кое-кто вернулся в учебный полк. А я вместе с лейтенантами Иваном Лисовым и Анатолием Мирошниченко поехал в далекую Туркмению.

Ехать пришлось долго, поезда часто простаивали, пропуская на запад многочисленные эшелоны. Позади остались Оренбург, Кзыл-Орда. Как-то незаметно мы переехали из зимы в лето. В Ташкенте лишней оказалась шинель. Теплынь. Ярко светило солнце. Улицами куда-то спешили люди в военной, гражданской одежде — узбекской или европейской. Рядом с автомашинами, не спеша, шли безразличные ко всему ишаки, они несли на спине огромный груз. С интересом мы наблюдали удивительный город, полный контрастов.

Поезд Ташкент — Красноводск доставил нас к месту назначения. Подполковник Бицкий был прав. Начальник высшей штурманской школы И. Т. Спирин, прочитав наши документы, все-таки изрядно пошумел, грозился даже отправить нас обратно. И все же он «смиловался».

— Ваше счастье, что нам не хватает штурманов, — строго закончил генерал.

Восточнее города, среди аулов, на пустыре, находился полевой аэродром. Рядом с летным полем — колхозная земля, изрытая арыками. Пахота чередуется с низкорослыми деревьями урюка. Чуть дальше виднеются жилища туркмен, похожие на цыганские шатры. Изредка между юрт заметны дома, покрытые черепицей. [34] На аэродроме есть все необходимое для учебы, полетов, жизни: бараки из глины, в которых было оборудовано несколько классов, самолеты разных конструкций, столовая. Поселили нас в бывшей конюшне кавалерийского полка, переоборудованной под казарму.

16 января 1942 года А. Мирошниченко, И. Лисовой и я приступили к учебе. Наша группа начала занятия еще 2 января. Пришлось догонять. Командир эскадрильи рассказал нам об условиях учебы, объеме программы, о сроках. За два с половиной месяца мы обязаны окончить теоретическую и летную программы и быть готовыми к отправке на фронт. В теории большое внимание уделялось изучению радиотехнических средств вождения самолетов. В летную программу входили маршрутные полеты, бомбометание, воздушные стрельбы, радиосвязь.

— Перед нами стоит главная задача, — сказал в конце беседы командир, — выпустить экипажи, способные успешно выполнять боевые задания в сложных погодных условиях дня и ночи. Поэтому ваша подготовка будет проводиться главным образом в составе экипажа. Вы обязаны слетаться, сдружиться, представлять собой как бы единый организм. Завтра познакомитесь с летчиками, стрелками-радистами, стрелками своих экипажей. Вы, товарищи, немного опоздали, но, я надеюсь, справитесь с поставленной задачей.

Подготовка в составе экипажа... Последующее участие в боевых действиях подтвердило правильность этого принципа подготовки. Экипажу, этому маленькому боевому подразделению, оказывалось большое доверие, предоставлялась самостоятельность. Получив боевое задание, экипаж сам готовился к его выполнению.

В маршрутном полете, [35] в районе цели, он действует, сообразуясь с обстановкой.

Каждый член экипажа имеет свои обязанности, но все они вместе несут ответственность за выполнение задания. Точные расчеты штурмана и точное выдерживание этих расчетов всегда приносят успех.

Я познакомился с членами своего экипажа. Разве я мог тогда предполагать, что в составе этого экипажа пролетаю почти всю войну, что вместе мы совершим сотни боевых вылетов, сотни раз будем преодолевать разные преграды, пролетать через огонь и смерть, чтобы нанести противнику сокрушительный удар?..

Командир экипажа — лейтенант Алин. Высокий, широкоплечий богатырь.

Смотрит на меня светлыми добрыми глазами и, смущаясь, говорит: «Василий Алин».

Хотел еще что-то добавить, но махнул рукой и закончил: «В полете познакомимся ближе». Я тоже представился и подумал, что мои командир уж слишком немногословен.

Оказалось, что Алин мой ровесник, как и я, окончил ФЗУ, затем летное училище в Оренбурге. Он уже имеет боевое крещение, совершил несколько боевых вылетов в начале войны.

Стрелок-радист Николай Кутах понравился сразу. Невысокий крепыш, с энергичными движениями спортсмена. Большие черные умные глаза смотрели прямо на собеседника. С уважением он относился к старшим, сохраняя при этом свое достоинство. После мы узнали, что Коля — первый запевала, отличный организатор самодеятельности. Он может и песню спеть, веселую или заунывную, и станцевать. В короткие минуты ожидания полетов от Николая можно было услышать забавную веселую историю.

Учеба и полеты проходили с большим напряжением. [36] Летали днем и ночью. В Туркмении все было непривычно. И зима не такая, как на севере, — вместо снега серая песчаная земля. Город Мары — словно оазис среди пустыни. Непонятной казалась река Мургаб. Вытекая с гор Афганистана, она несет свои воды на север. За городом река разветвляется на сотни рукавов. Эти ниточки-русла расходятся веером и бесследно исчезают в песках пустыни.

А песчаные бури! Когда повеет ветер-«афганец», все вокруг темнеет. Без очков из помещения не выйдешь. Ветер несет и несет песок, словно снег. На земле появляются сугробы, похожие на застывшие морские волны. Бури стихают неожиданно, как и появляются, и тогда мы продолжаем полеты, стремимся наверстать упущенное.

В начале марта мы выполняли зачетный полет по маршруту с бомбометанием. С интервалом пять минут взлетали в небо красавцы Ил-4. Подошло время вылетать и нашему экипажу. Я успел оцепить замечательные качества своих товарищей.

Настороженность сменилась доверием. И потому сегодня я думал только о том, как лучше выполнить задание.

Летим над пустыней. Местность, естественно, безориентирная. Днем еще можно изредка заметить верблюжьи тропы, ведущие к колодцам. А ночью — непроглядная тьма. Над головой едва мерцают бледные звезды. Самолет окутала пыльная мгла.

Горизонта совершенно не видно. Командир пилотирует корабль только при помощи приборов. В первые минуты по старой привычке я пытаюсь отыскать на земле хоть какой-нибудь ориентир. Напрасный труд. Штурман школы С. Ф. Пистолькорс избрал маршрут над пустыней не случайно — мы вынуждены пользоваться радионавигацией.

Только в таких [37] условиях можно научиться водить самолет при помощи радиотехнических средств, поверить в них. В школе все делается для того, чтобы не допускать условностей, упрощенчества. Создаются условия, приближенные к боевой действительности.

Самый ответственный момент сегодняшнего полета — разворот над точкой в пустыне, находящейся за 200 километров восточнее Мары. Настраиваю радионавигационный полукомпас (РПК-2) на радиостанцию аэродрома, рассчитав предварительно радиопеленг. Тут же определяю направление на радиостанцию, расположенную у города Карши. Прокладываю линии пеленгов на карте. Их пересечение и показывает то место, где мы только что пролетели. Приближаемся к точке разворота, я все время измеряю курсовой угол на Карши, а Коля Кутах сообщает о полученных им радиопеленгах с нашего аэродрома. Вот и точка разворота.

— Товарищ командир! Курс на Уч-Аджи 310 градусов, — командую я.

— Есть курс 310, — спокойно отвечает Василий Алин и начинает разворот. Те же темнота и мгла. Кажется, вокруг, кроме нас, нет ничего живого. Ночь и мы. Но вот появились огоньки. Это железная дорога Бухара — Мары. Пеленгуя различные радиостанции, определяю время выхода на станцию Уч-Аджи и даю курс на полигон, находящийся в песках Кара-Кумов. Через несколько минут первая бомба летит к цели, обозначенной кострами. Делаем еще два захода. Все три бомбы попали в круг. Задание выполнено отлично. Со снижением направляемся к аэродрому. На востоке светлело.

Потускнели звезды в безоблачном небе. Спешим на посадку.

На земле узнали, что не стало связи с экипажем лейтенанта П. Н. Горяченко.

Вскоре нам сообщили [38] о трагической гибели всего экипажа. Погиб он в песках, в районе той самой точки, где все мы делали разворот. Специалисты считали, что Горяченко, не справившись с управлением машины по приборам, потерял пространственное положение и свалился на землю... А может, и по другой причине...

Навсегда остался в моей памяти черноглазый юный Горяченко. Все мы уважали его за страстную любовь к полетам, за веселый характер. С ним было легко, хотелось шуткой отвечать на его шутку, быть таким же неунывающим, как он. Молодой летчик мечтал поскорее попасть на фронт, бить врага, захватившего его родную Полтавщину.

Но не попал...

Вскоре мы покинули Мары. В сердце остались благодарность учителям, гостеприимному туркменскому народу и память об экипаже лейтенанта Горяченко.

И снова мы в пути. Спешим на фронт. За окном вагона проплывают бескрайние казахские степи, мелькают редкие населенные пункты, полустанки. Эти широкие степи напоминали мне панораму родного запорожского края, воскрешали в памяти события давно минувших лет...

Только на восьмые сутки мы прибыли на станцию Ряжск. Здесь мы делали пересадку, чтобы следовать к месту своего назначения — в боевой полк. Старший группы отправился к военному коменданту, мы остались на перроне. В это время с севера приближался поезд. От нечего делать мы наблюдали за ним. Наконец состав из пассажирских и товарных вагонов остановился. Открылись двери вагонов. Мы ожидали, что на перрон сразу же хлынет поток людей, они поспешат за кипятком, в город или в здание вокзала. Но из поезда никто не выходил. Только через некоторое время стали появляться [39] люди. Они поразили нас своим необычным видом.

Бледные, изможденные, измученные лица. А глаза! Большие-большие, смотрят куда-то вдаль, ничего не замечая, безразличные ко всему. Кто они, эти люди?..

— Это ленинградцы, — слышим голос капитана-пехотинца, проходящего мимо.

— Вот последствии вражеской блокады. В поезде — те, кто остался в живых, кому удалось вырваться из Ленинграда...

Впервые мы, авиаторы, едущие на фронт, увидели своими глазами горе, которое принес на нашу землю фашизм. И стали для нас еще более понятными сообщения Совинформбюро о зверствах гитлеровцев на нашей земле, о массовых расстрелах советских людей, о пытках и издевательствах. Вспомнилось сообщение о Зое Космодемьянской, о ее подвиге. На всю жизнь запомнился фотоснимок на страницах газет. На нем истерзанный фашистами труп героини. Мы восхищались Зоей и ее товарищами, беззаветно любившими Родину, обладавшими неиссякаемой верой в победу. Они не страшились ни пыток, ни смерти, мужественно вели неравную борьбу с сильным и коварным врагом.

Мы восхищались героями и были полны решимости следовать их примеру.

В боях, которые нам предстояли, мы будем бить врага беспощадно, будем уничтожать его, очищая родную землю. Для этого не пожалеем ни сил своих, ни жизни.

Светало, когда пассажирский поезд прибыл на небольшую станцию. Заснеженной дорогой двигаемся в сторону города. На обочинах шоссе видим незнакомые [40] нам сооружения — противотанковые рвы, ежи, сваренные из железнодорожных рельсов.

Вот и авиагородок. Где-то здесь наш 752-й дальнебомбардировочный авиаполк (бывший 93-й).

В большой трехэтажной гарнизонной гостинице жили летчики, штурманы, стрелки-радисты, стрелки. Адъютант эскадрильи капитан А. Т. Максименко, вежливый и внимательный, показал наши комнаты.

После завтрака наш экипаж вызвали в штаб эскадрильи. Лейтенант Алин доложил о прибытии. В штабе — группа командиров.

— Располагайтесь, товарищи, — сказал майор, показывая на стулья, стоявшие у стены. — Будем знакомы. Моя фамилия — Лукиенко. Я командир 2-й эскадрильи. А это наш комиссар, Михаил Кириллович Бельчиков, штурман эскадрильи капитан Василий Михайлович Чичерин и знакомый уже вам капитан Максименко. Решением командира полка ваш экипаж назначен в нашу эскадрилью.

Командир ознакомил нас с обстановкой на фронте, рассказал о боевой работе эскадрильи и полка, о лучших воинах подразделения.

— Мы знаем, что ваш экипаж успешно окончил программу подготовки в Высшей штурманской школе. Это хорошо, но этого мало. Чтобы получить право на боевой вылет, вы и у нас должны пройти определенную программу. В самостоятельный боевой полет мы выпускаем только тех, кто не вызывает у нас никаких сомнений, кто хорошо владеет искусством полетов в ночных условиях.

Затем с нами долго беседовали батальонный комиссар М. К. Бельчиков и капитан В. М. Чичерин. Мы не могли не отметить доброжелательности, проявленной к нам, новичкам. В подразделении царил [41] размеренный, деловой ритм жизни. Это хорошо.

А вот еще одна программа подготовки показалась мне лишней. Сколько же можно готовиться?

По радио и в газетах ежедневно сообщалось о зверствах гитлеровцев, об издевательствах и массовых расстрелах советских людей на оккупированной территории. Нам не терпелось, хотелось как можно скорее участвовать в боях с фашистской нечистью. И вот тебе на...

Вместе с группой молодых летчиков, штурманов, стрелков-радистов, прибывших в полк раньше, наш экипаж включился в напряженную прифронтовую жизнь. Днем и ночью над аэродромом кружили самолеты. Под руководством опытных командировинструкторов летчики отрабатывали технику пилотирования, летали в облаках. Когда же светило солнце, они закрывались колпаком, пилотировали по приборам.

Мы, штурманы, совершенствовали приемы самолетовождения на специально оборудованных транспортных машинах. Большое внимание уделялось использованию средств радионавигации. Мне очень понравился радиомаяк. Уже в то время я был уверен, что штурман, в совершенстве овладевший методикой ориентирования при помощи этой замечательной радиостанции, гарантирован от всяких неприятностей.

Такой штурман всегда выполнит маршрутный полет, метко поразит цель и приведет свой корабль к родному аэродрому.

Радиомаяк. Вокруг себя в пространство он излучает радиосигналы. Они передаются в эфир веером через каждые 10 градусов. В наушниках шлемофона штурман слышит последовательное звучание букв, передаваемых с помощью азбуки Морзе. Те буквы, над которыми пролетает самолет, затухают, они еле слышны.

Штурману остается воспользоваться [42] соответствующей фотосхемой, определить сначала радиопеленг от радиомаяка к бомбардировщику, а затем направление на радиомаяк, то есть на аэродром. Сигналы радиомаяка могут слушать и командир, и радист. В случае необходимости они помогут штурману.

Большим мастером самолетовождения при помощи радиомаяка был заместитель нашей 24-й авиадивизии майор Л. С. Крючков. Он умело учил молодых штурманов искусству радионавигации. Однажды полетел он с нашим экипажем. Я знал, что майор будет проверять меня, конечно, волновался — ведь от результата этой проверки зависело наше участие в боевой работе.

— Бери парашютную сумку, закрывай голову и не подглядывай, — скомандовал майор, когда наш Ил-4 поднялся в воздух.

Закрылся. Ничего не вижу: ни земли, ни неба, ни приборов. Никакого представления о том, куда летим. А знать хочется — я же штурман. Можно было бы воспользоваться лучами солнца, которое ничем не спрячешь, но над нами нависла сплошная облачность. Да еще майор отобрал часы, отключил от переговорного устройства (СПУ), и я не знал, о чем говорят члены экипажа.

Слушаю монотонное гудение моторов. Молчу. Наконец майор Крючков снял с головы сумку. В глаза ударил свет. Посмотрел вокруг, затем — на приборы. Под самолетом — чистое поле. «Зацепиться» не за что. Стрелка компаса вращается, так как Алин с крутым креном закладывает виражи.

— На земле ничего не найдете. И смотреть не стоит. Находите свое место и выводите самолет к аэродрому при помощи радиомаяка, — говорит проверяющий. [43] Я тут же включил радиополукомпас, настроил его на волну Липецкого радиомаяка, начал слушать. По кодовым буквам убеждаюсь, что радиомаяк «свой», а потом внимательно вслушиваюсь в точки и тире. Кажется, наиболее слабо слышны З, Ф, П. Убеждаюсь, что затухают именно эти буквы. Значит, самолет находится северозападнее или юго-восточнее Липецка. Но где? Надо проверить.

— Товарищ командир! Курс 30 градусов, — командую я.

— Добро, курс 30,—отвечает командир и выводит самолет на нужное направление.

Продолжаю слушать радиомаяк. Тише других звучит З, затем В. Все понятно.

Курс на аэродром 280 градусов. Полет продолжается. Слушаю радиомаяк. Наблюдаю за землей. Теперь я имею на это право.

Разбор полета был кратким: «Так держать!» — сказал майор Крючков и показал пять пальцев своей сильной руки.

Александр Сергеевич — ветеран авиации. Отлично зная штурманское дело, обладая хорошими организаторскими способностями, неиссякаемой энергией, он до прибытия к нам был одновременно начальником штаба и штурманом группы Б. В.

Бицкого, много летал на боевые задания. Нам, молодым воинам, было приятно и почетно получить «добро» на участие в боевой работе от такого опытного штурмана.

Летали мы и на полигон, сбрасывали там боевые бомбы ФАБ-100. Стрелки отрабатывали меткость попадания по воздушным и наземным целям.

В апреле потеплело. Растаял снег. Над аэродромом проплывали плотные облака, часто шли дожди. Весна наступала бурно, стремительно. Наш полевой [44] аэродром покрылся грязью. Полеты на нем стали невозможными. Оперативная группа полка перелетела на аэродром Воронеж. Опытные экипажи совершали налеты на вражеские объекты в Брянске, Курске, Льгове. Впервые в эти дни применили тяжелые бомбы ФАБ-500. Каждую ночь мы провожали в полет экипажи П. Г. Лукиенко, Ю. Н.

Петелина, Д. И. Барашева, а сами продолжали тренироваться, готовиться.

Воронеж. Знакомый и дорогой мне город. Здесь прослужил я три предвоенных года. Здесь росло мое мастерство. После напряженной учебы мы посещали замечательные театры: драматический, музкомедии. Часто бывали и в цирке. В авиагородке красовалось тогда здание Дома Красной Армии. В нем большой зрительный зал, библиотека на тысячи книг, спортзал, помещения для различных кружков. До войны в этом доме мы учились и отдыхали. Помню концерт, на котором успешно выступала Клавдия Шульженко. В ее прекрасном исполнении покорила авиаторов песня «Синий платочек»... Миша Глушаченко, Вася Решетников, Павка Корчагин — все авиаторы, затаив дыхание, слушали одну за другой песни популярн ой артистки. Слушали и смотрели на стройную молодую женщину с пышной и длинной белокурой косой, красивую, улыбающуюся. После каждой песни гремели бурные аплодисменты, раздавалось дружное «бис», и нам без конца хотелось слушать прекрасное и своеобразное исполнение песен Клавдией Шульженко...

Окончились тренировочные полеты. Хожу по городку. Опустели дома, где жили семьи авиаторов. Не слышно детского смеха. Подхожу к дому «В». Поднимаюсь на третий этаж. В августе прошлого года, захватив с собой один чемодан, отсюда выехала [45] в Бузулук Леся. Квартиру со всем, что в ней было, сдала по акту коменданту.

Думала, что Красная Армия скоро разгромит фашистских захватчиков, и она сможет вернуться в Воронеж... Вот и третий этаж. На двери с номером пять висит печа ть из сургуча. На других дверях такие же печати. Не удержался, посмотрел в щель. Все стоит, как стояло до войны: стол, стулья, шкаф. Сколько бед принесла война советским людям, сколько разлучила семей, лишила радости детей, забрала у них родителей. Сколько разрушила городов и сел. А сколько горя еще принесет она...

В редкие минуты досуга мы расспрашивали старших товарищей об истории полка, о его боевых делах. Затаив дыхание, слушали рассказы о боях 1941 года, суровых и тяжелых, о случаях невероятных. В этих рассказах мы находили и советы, и правила боя, написанные кровью.

93-й дальнебомбардировочный авиаполк был сформирован в марте 1940 года вблизи Житомира. Меньше года удалось авиаторам заниматься боевой подготовкой:

летать по маршруту, бомбить на полигонах, стрелять по целям в воздухе и на земле.

Перед войной оставалось еще много нерешенных задач. Ночью летали только десять экипажей. Самолетовождение осуществлялось по компасу и при [46] помощи визуальной ориентировки. Радионавигации была новинкой, и чтобы овладеть ею, как раз и не хватило времени.

Боевое крещение полк получил на второй день войны. Он принимал активное участие в оборонительных боях на Украине. Эти бои были исключительно упорными и трудными. В октябре 1941 года, перелетев в Липецк, экипажи полка продолжали боевую работу, помогали войскам, защищавшим Москву. Основными целями бомбардировщиков были немецкие танки и моторизованные войска. Авиаторы громили противника на прифронтовых дорогах, в оврагах, на железнодорожных станциях.

Вместе с нами ночную подготовку проходил летчик Николай Жуган. У молодого воина уже был немалый боевой опыт. В начале войны он летал днем в строю, чаще всего без сопровождения истребителей. Дважды ему уже приходилось оставлять сбитую вражеским огнем машину...

18 сентября над полем боя в районе старинного города Путивля появилось семь советских бомбардировщиков под командованием майора Т. И. Тихого. Один из них пилотировал лейтенант Н. П. Жуган. Самолеты вышли на цель. Лейтенант П. Д.

Круглов открыл бомболюки и по сигналу ведущего штурмана сбросил бомбы. Фугаски и зажигалки долетели на скопление танков и пехоты врага. Внизу появились огонь и дым — горели танки, автомашины...

Гитлеровцы усилили зенитный огонь. Один из снарядов попал в хвостовую часть самолета, второй — в крыло, еще один взорвался в кабине стрелка-радиста. Медлить было нельзя. Вот-вот взорвутся бензобаки, и тогда... Круглов уже покинул свою кабину, радист — погиб. Остался единственным живым на борту Жуган. Придерживая коленями [47] штурвал, Николай с силой дернул за рукоятку. Защелка поддалась, и фонарь отошел. Огонь с крыла подбирался все ближе. Летчик выбросился из кабины.

Наступила непривычная тишина, еле слышен гул моторов удаляющихся самолетов да в ушах свист воздуха от стремительного падения. Открыв глаза, Жуган увидел быстро надвигающуюся на него землю. Что делать? Внизу враг. Есть ли смысл открывать парашют? А если плен? Издевательства, пытки, унижения. Эти мысли стремительно проносились в голове Николая...

Почти у самой земли Жуган с силой рванул кольцо. Над головой раздался знакомый хлопок — парашют раскрылся. Нет, сдаваться нельзя. Родине нужны воиныавиаторы. Только приземлился, освободился от парашюта, как тут же появились два немецких автоматчика. Николай бросился бежать к лесу. Гитлеровцы, видимо, желая захватить летчика живым, бежали следом, что-то кричали и стреляли в воздух.

Расстояние между Жуганом и преследователями стало сокращаться. И тогда Николай решил схитрить. Он на бегу снял свой новый реглан и бросил его на землю. Стало легче бежать, стрельба позади прекратилась. Летчик оглянулся: немцы дрались из-за реглана.

Бандиты не могли поделить добычу. Вскоре Жуган был в лесу.

С наступлением темноты летчик, сориентировавшись с помощью карманного компаса, пошел на восток. Стремился обходить населенные пункты и дороги. Утром сильно похолодало. Решил отдохнуть и согреться в скирде соломы, незаметно уснул.

Проснувшись, Жуган увидел из своего укрытия женщину, идущую проселочной дорогой. Подозвал к себе, спросил, есть ли в их селе немцы.

— Сейчас нет. Но появляются частенько, приезжают на машинах, мотоциклах.

Награбят поросят, [48] яиц, наловят кур — и куда-то уезжают, — ответила колхозница.

Николай попросил женщину принести какую-нибудь одежду, чтобы переодеться.

Она молча наклонила голову и ушла в село. Вскоре принесла старую кепку, поношенную фуфайку, холщовые, в заплатках, брюки, парусиновые туфли. Взамен летчик отдал свое добротное военное обмундирование. Переодевшись, Жуган стал неузнаваемым.

Незнакомка пригласила летчика в село, к своему брату Ивану. Там хозяева угостили Николая картошкой в мундире. После завтрака Иван на вопрос летчика, как лучше и поскорее пробраться к своим, сказал:

— Идите все время на юго-восток. Зайдете в село Чаплищи, что в тридцати километрах отсюда. Там живет наша сестра Мария. Она поможет вам.

Теперь летчик шел по дорогам. Изредка ему попадались небольшие группы гитлеровцев. Они не обращали внимания на человека, шагавшего в поношенной крестьянской одежде.

К вечеру Жуган добрался до села Чаплищи, нашел хату Марии. Сказал, что пришел от ее брата.

— Отдохните, поужинайте, а потом пойдете на станцию Ворожба, там живет мой дядя. Он посоветует вам, как пробираться к своим.

Поблагодарив за ужин и гостеприимство, летчик пошел дальше. По дороге до Ворожбы он познакомился с молодым человеком, оказавшимся старшим лейтенантом, артиллеристом, выходившим из окружения. Вдвоем они нашли дядю Марии. Он жил вблизи железнодорожной станции, занятой гитлеровцами. Дядя, прежде чем что-либо порекомендовать, пошел на станцию, все разведал и посоветовал двигаться по полот ну железной дороги на Льгов. [49] — Дорога разрушена, не действует. Там вы не встретите немцев.

Дядя накормил командиров картошкой (она, видимо, стала главным блюдом на оккупированной земле) и проводил их в дальнюю и опасную дорогу. А она, эта дорога, оказалась действительно дальней и трудной. В пути им встречались бойцы и командиры, спешившие на восток, чтобы поскорее добраться к своим, вновь принимать участие в боях с оккупантами. Питались воины овощами, которые не успели убрать колхозники. Спали где придется: то в соломе, то в сене, а то и просто на сырой земле...

В дороге Жуган часто вспоминал добрым словом колхозницу, ее брата Ивана и сестру Марию, их дядю — настоящих советских патриотов, помогавших ему и другим воинам всем, чем могли. Таких людей, оставшихся верными своей Родине, — большинство. В этом не было никакого сомнения.

Спустя много дней мытарств по земле, захваченной врагом, Жуган перешел линию фронта и прибыл в Курск. Далее на паровозе доехал до Касторной, а затем воинским эшелоном — до Воронежа.

В Воронеже Николай встретился со своей молодой женой Тамарой. Поженились они за месяц до войны. Эта встреча была радостной для обоих. В штабе ВВС фронта Жуган узнал, где базируется его родной авиаполк. Через сутки Николай был на месте.

Со станции направился пешком. В авиагородке он услышал веселые крики, смех. Это летчики, штурманы, стрелки-радисты, воспользовавшись нелетной погодой, играли в футбол. Команды возглавляли летчик Иван Гросул и штурман Леонид Глущенко.

Оставив любимую игру, летчики побежали навстречу Жугану. Начались радостные объятия, крепкие рукопожатия. Авиаторы радовались [50] возвращению товарища, которого так долго ждали. Все переживали, узнав о гибели стрелка-радиста.

В этот же день Николай узнал, что в штабе уже отпечатали извещение его жене о том, что ее муж погиб смертью героя, выполняя боевое задание 18 сентября. С большим удовольствием это извещение Жуган уничтожил...

После зимних наступательных операций Красная Армия перешла к обороне.

Весной 1942 года на фронтах наступило временное затишье. В перерывах между боевыми полетами продолжались учеба, тренировки. Полезными были ежедневные тщательные разборы полетов, давно заведенные в авиации. Но особенно большую пользу приносили конференции летного состава. Они повышали наши тактические знания, обогащали опыт. Мы, молодые воины, с жадностью и интересом слушали рассказы о боевых делах лучших экипажей, об их смекалке, находчивости, смелости, отваге. На конференции даже ворчуны (были и такие), выражавшие обычно неудовольствие тем, что уж слишком долго продолжается учеба, что пора, мол, «делом заниматься, лететь бить врага», преображались. Больше всего мы восхищались смелыми, порою дерзкими действиями экипажа Дмитрия Барашева.

Дмитрий, этот симпатичный парень с Тамбовщины, безмерно любил полеты.

Вернувшись после выполнения боевого задания, он всегда обращался к инженеру эскадрильи или полка с одним и тем же вопросом:

— Нет ли машины для облета?

— Так тебе же отдыхать надо, — отвечал инженер, — ночью снова боевой вылет.

Да, наверное, и не один.

— Там и отдохну, — улыбался Барашев.

Экипажи ехали на отдых, а Дмитрий с боевыми [51] друзьями по экипажу поднимался в небо, чтобы облетать после ремонта бомбардировщик.

Барашев с ранних лет полюбил авиацию. О полетах он мог говорить неустанно. В эти минуты его мужественное лицо еще больше воодушевлялось. Когда Дмитрий садился в кабину, он как бы наполнялся богатырской силой. Барашев — мастер высокого класса. А по мужеству, отваге, казалось, ему не было равных в нашей дивизии. Не раз Дмитрий вместе с товарищами по экипажу смотрел в глаза смерти. Но смелость, находчивость, мастерство выручали его.

Барашев прибыл в наш полк в январе 1942 года, но летать на боевые задания начал в первые дни войны. Мы узнали об одном из многих боевых вылетов, выполненных отважным летчиком в сентябре 1941 года. Тяжелое время было тогда.

Враг захватил Киев, часть Левобережной Украины, создалась угроза прорыва немцев в Донбасс. Летчики 18-й авиабригады тяжелых бомбардировщиков базировались в районе Запорожья, принимали активное участие в трудных боях. Проявляя мужество, летное мастерство, они наносили мощные удары по наступающему противнику.

Бригада понесла значительные потери, ей довелось перебазироваться в Краснодон.

В один из сентябрьских дней экипажам бригады (а их оставалось немного) приказали совершить налет на скопление вражеских войск вблизи Полтавы. Восемь экипажей подготовились к вылету. Командиром этого подразделения назначили Дмитрия Барашева, штурманом — мастера бомбовых ударов лейтенанта Федора Василенко.

Взлетев, самолеты взяли курс на северо-запад. Под крыльями проплывали города и села Донбасса. Густая паутина железных дорог затрудняла ориентировку. Но Барашев и Василенко уверенно вели [52] эскадрилью. Правее виднелась серебряная лента Северского Донца. Почти до Харькова летели вдоль этой красивой реки. Над Богодуховом к эскадрилье пристроились шесть истребителей сопровождения.

Полет к цели продолжался на высоте 3000 метров. Ярко светило солнце. На небе — ни облачка. Вскоре на высоком берегу Ворсклы показалась Полтава. Недавно немцы захватили этот чудесный город, в котором рос и учился Василенко. С болью в сердце смотрели авиаторы на руины Полтавы...

На подходе к цели наши самолеты были встречены большой группой немецких истребителей. Начался трудный и упорный воздушный бой. Пошли в атаку наши И-16.

Дружный огонь открыли и стрелки бомбардировщиков. Штурман Василенко сосредоточил все свое внимание на землю. В лесу, возле станции Копылы, он заметил скопление танков, автомашин, живой силы врага. Не обращая внимания на вражеских истребителей, он прицелился и сбросил бомбы. Это же сделали штурманы ведомых самолетов. Василенко и его товарищи видели, как внизу появились всплески огня, вверх потянулся густой черный дым, взрывались танки и автомашины. Мужественно дрались наши летчики-истребители, хотя силы были явно неравными. Немцам удалось сбить три советских «ястребка». Но и они потеряли семь «мессеров». Упали на землю три наших бомбардировщика. Еще четыре Ила, подбитые врагом, стали снижаться...

Улетели в сторону Богодухова и оставшиеся истребители — у них кончились боеприпасы, горючее было на исходе. И получилось так, что в воздухе остался один самолет Барашева, но и он загорелся. Немцы надеялись, что краснозвездная машина обречена, что она вот-вот рухнет, и подлетели ближе. Раненые стрелки, потерявшие много крови, продолжали [53] стрелять. К ним присоединился и Василенко. Когда один из «мессеров» оказался в секторе обстрела, штурман нажал на гашетку ШКАСа, и еще один стервятник камнем полетел к земле.

Барашеву удалось погасить пожар, и он повел самолет к своему аэродрому.

Трудным был этот полет. Радист и стрелок молчали (они, вероятно, потеряли сознание), штурман Василенко сидел в кабине, стекла которой были разбиты пулями и осколками.

Струи воздуха вырывали из рук карту, мешали смотреть, ориентироваться. И все же отважный экипаж дотянул до аэродрома. Дмитрий посадил са молет на фюзеляж — шасси не выпустилось.

Техники насчитали в машине свыше трехсот пробоин! Все удивлялись: как мог самолет с поврежденными пропеллерами, оборудованием, шасси, с массой пробоин не только держаться в воздухе, но и пролететь около трехсот километров?

Это был последний вылет Барашева и Василенко в бригаде тяжелых бомбардировщиков...

В нашем полку Барашев летал с другими товарищами, летал много, бесстрашно.

Бомбил врага на переднем крае, уничтожал его технику на аэродромах, железнодорожных станциях. Задания выполнял только успешно.

Все больше мы узнавали о боевых делах однополчан, и наши сердца наполнялись гордостью от того, что служим в одной части с такими замечательными людьми, вместе с ними будем бить врага.

Наконец настал день и моего первого боевого вылета! Как я ждал его, ждал и волновался. Никогда не забыть мне этого апрельского дня 1942 года. Первые шаги в любом деле всегда трудны и незабываемы. [54] Первый бой! Проверка воли и характера воина. Выдержу ли я этот экзамен? Не спасую ли перед опасностью, не растеряюсь ли над целью?..

Вспоминаю беседу комиссара полка Н. Г. Тарасенко с молодыми воинами, проведенную вскоре после нашего прибытия в часть:

— Вам, молодым, сразу же хочется совершить подвиг. Но не думайте, что это легко сделать. Да и совершать подвиг ради подвига вряд ли следует. Мне думается, что когда Виктор Талалихин пошел на первый в условиях ночи таран, когда направил свою горящую машину на скопление фашистов Николай Гастелло, они не думали о подвиге.

Делали они это в силу своей убежденности, по велению совести, выполняя свой воинский долг. И еще об одном немаловажном обстоятельстве хочу вам сказать: о чувстве страха, которое естественно и присуще каждому человеку. Но если вы глубоко сознаете значение своего долга — долга защитника Родины, — а я в этом не сомневаюсь, то чувство страха отступит. Чем сильнее сознательность, тем слабее страх.

Желаю вам больших успехов, желаю с честью выдержать боевое испытание!

Сегодня я полечу вторым штурманом в экипаже Д. И. Барашева, пройду так называемую стажировку. Количество подобных полетов будет зависеть от моих способностей.

Подготовка к боевому вылету имеет свои особенности. В первую очередь надо изучить цель. По данным разведки, железнодорожный узел Орел до отказа забит эшелонами с войсками, боеприпасами, горючим. Естественно, что противовоздушная оборона там сильная. Вместе с Барашевым и Травиным намечаем план полета, выбираем средства радионавигации, [55] изучаем систему светомаяков. Заход на цель, маневр после бомбометания, высота удара определены приказом командира.

— С нами не впервые летают штурманы, — сказал Барашев. — Как правило, первый полет показательный. Молодой штурман наблюдает за действиями лейтенанта Травина. Учитывая вашу подготовку, мы решили предоставить вам в первом же полет е возможность выполнять обязанности основного штурмана. Согласны?

Я с радостью согласился.

В конце дня мы прибыли на аэродром. Подходим к Ил-4. Навстречу спешит техник самолета Н. А. Лыхонис.

— Товарищ командир! — докладывает он. — Технический состав экипажа готовит машину к вылету. Идет подвеска бомб.

— Сколько горючего в баках? — спрашивает Барашев.

— На четыре часа полета, — отвечает Лыхонис.

— Добро, продолжайте подготовку, — говорит командир.

Мы с Травяным помогли оружейникам подвесить бомбы — десять стокилограммовых фугасок в бомболюки и «пятисотку» — на внешний держатель.

Затем я проверил оборудование штурманской кабины: осмотрел ночной бомбоприцел, пулемет ШКАС, приборы, настроил РПК-2.

На КП слушаем последние указания подполковника И. К. Бровко. Он говорит об ожидаемой погоде, о необходимости быть постоянно бдительными — возможно появление немецких истребителей. Затем к нам обращается старший батальонный комиссар Н. Г. Тарасенко:

— Дорогие товарищи! Считаю не лишним напомнить, что сегодня канун Первого мая. Так пусть [56] же враг это почувствует. Бейте его беспощадно! Каждая сброшенная вами бомба должна нанести фашистам огромный урон!

Теплые напутственные слова Николая Григорьевича подбадривали нас, вселяли уверенность.

В вечерние сумерки взмыла зеленая ракета — это сигнал для начала вылета.

Тишину нарушает могучий гул моторов. Выруливаем на старт. Стоя в кабине, я движениями рук помогаю командиру. Травин устроился на заднем сиденье. Несколько секунд разбега — и мы в воздухе. Набираем высоту, делаем традиционный круг над аэродромом и берем курс на запад. Незаметно наступила темнота. Я перемещаюсь в переднюю часть кабины и приступаю к выполнению своих обязанностей. С набором высоты увеличивается обзор (глаза уже привыкли к темноте). Под нами Дон. Слева впереди еле угадывается город Елец. По маленькому огоньку на земле измеряю ветер, рассчитываю скорость полета и время выхода на контрольный ориентир.

Высота 3000 метров, а самолет ползет и ползет вверх. Внизу отчетливо видны пожары и взрывы. Темноту чертят огненно-красные пулеметные трассы. Огнем охвачена земля. Бои продолжаются и ночью. Рассвеченная тысячами огней полоса фронта остается позади.

Главное сейчас — точно выйти на Мценск, а затем вдоль шоссе и железной дороги — на Орел. Вот и Мценск. Сообщаю курс на цель, смотрю на Травина. Он спокойно наблюдает за воздухом, а мне кричит:

—Через пять минут на узел полетят бомбы. Летим верно. Все будет хорошо.

Я и сам вижу, что летим правильно, но с приближением к цели растет мое волнение. Сердце стучит, кажется, хочет выскочить из груди... [57] На восточной окраине Орла — железнодорожный узел. Вижу, как дорога вбегает в город и разветвляется. На путях множество составов. Внизу появляются серии взрывов — работа штурманов первой эскадрильи. Вдруг взрыв огромной силы освещает все вокруг. Заполыхало море огня. Неожиданно вспыхнули прожекторы, заработали зенитки, автоматические орудия посылают в небо красные шары-снаряды.

На какое-то мгновение картина боя так захватила меня, что я забыл о своих обязанностях. А Василий Травин молчит, не вмешивается. Барашев ведет самолет прямо к центру узла. Включаю электрический сбрасыватель (ЭСБР-3), снимаю предохранитель, прицеливаюсь. Что делается вокруг, пока что не замечаю. Все внимание приковано к узлу. Глазами прильнул к прицелу. Какая большая цель! Это не полигон с игрушечным кругом, нарисованным известью. По курсовой черте ползет железнодорожное полотно с составами и новыми взрывами. Нажимаю на кнопку — падает «пятисотка», быстренько открываю люки, ставлю новый заказ на ЭСБР-3 и вновь нажимаю на кнопку — с определенным интервалом полетели десять «соток». Вот тебе, фашистская нечисть, получай! Закрываю бомболюки, выключаю питание и докладываю: «Сбросил!» Барашев с большим креном выводит самолет на курс полета к аэродрому, а я через нижний маленький люк наблюдаю за падением бомб. Правда, установить место их падения сложно: одновременно на цель летят сотни бомб и моих товарищей, внизу много взрывов. Где-то среди них и мои. Счет открыт! Но в это время ослепительный свет ударяет в глаза. Чувствую, как Травин тянет за лямку моего парашюта:

— Садитесь ближе ко мне. Сейчас начнется!

Командир развил максимальную скорость, маневрировал [58] по направлению и высоте, пытался вывести бомбардировщик из лучей. Наконец это Барашеву удалось.

Лучи прожекторов остались позади, но не хотели отставать от нас немецкие снаряды. Казалось, вот-вот они попадут в самолет. Я считал, что Барашев действует не очень решительно, и начал подгонять его, указывать, куда лучше лететь: левее, правее, вниз, вверх. Причем командовал я, допуская поспешность, горячился. Слышу спокойный голос Дмитрия:

— Штурман! Я все вижу. Не волнуйтесь, скоро мы вырвемся из зоны обстрела.

И действительно, умело маневрируя, Барашев оторвался от прожекторов, обстрела. Опасность осталась позади. А мне стало как-то неудобно. Как же я не с мог сдержаться...

— Штурман! — слышу по-прежнему спокойный голос командира, — прошу курс на аэродром.

— Курс 105 градусов, — говорю я, — сейчас настрою РПК-2.

А про себя подумал: «Какой молодец Барашев, мастер, храбрец. Какое самообладание! Сильный человек, герой. Вот с кого следует брать пример!»

Василий Травин, как и раньше, молчит, словно и нет его в самолете. Постепенно успокаиваюсь. Позади остался Орел, охваченный огнем. Прошу стрелка-радиста Андриевского доложить на КП о выполнении боевого задания.

— Хорошо отбомбились, — услышал я в шлемофоне голос Дмитрия.

Наверное, он хотел сказать еще что-то, но в это время стрелки открыли огонь: нас пытался атаковать «Мессершмитт-110». Барашев перевел машину в пике, чтобы оставить истребитель сверху: его лучше увидят стрелки. Вскоре противник потерял нас.

[59] В районе Ельца я настроил РПК-2, командир повел самолет на приводную радиостанцию аэродрома. После посадки Барашев крепко пожал мне руку:

— Поздравляю, Алексей Николаевич, с боевым крещением! Теперь летите со своим экипажем, — и тут же обратился к Травину: — Как, Васек, считаешь?

— Все нормально, в добрый путь, — ответил Василий Травин.

— Спасибо, только вот, — смущаясь сказал я, — не выдержали нервы, погорячился...

— Это ничего, — перебил меня Барашев, — с каждым в первый раз так бывает, если не хуже. Главное — задание выполнено успешно.

С каждым днем я все больше убеждался, что Барашев и летчик первоклассный, и человек прекрасный. Да иначе и быть не могло. Известно, что хороший летчик не может быть плохим человеком.

На КП штурманы писали донесения, а командиры экипажей докладывали подполковнику Бровко о выполнении задания. Когда дошла очередь Барашева, я услышал:

— Ну, как лейтенант Кот? — спрашивает командир полка.

— Все в порядке. Можно выпускать самостоятельно. В полете он все делал сам.

Травин только наблюдал.

Моей радости не было границ. Первый боевой вылет совершен. Я почувствовал себя другим человеком. Волнения остались позади. Мне казалось, что смогу теперь выполнить любой приказ. Я теперь член боевой семьи. Я тоже бью врага, хотя и сделал еще очень мало. Но есть начало.

Сегодня 1 Мая. Для меня оно стало двойным праздником.

После этого вылета, в мыслях своих, я несколько [60] раз повторил свой первый боевой вылет. Пытался оценить действия полка, товарищей по экипажу и, главным образом, свои действия. Радовался, что полк выполнил задание, что врагу нанесен огромный урон и что участником этого вылета был и я. В моей летной биографии начался новый период — период боевой, трудный, опасный. Период непосредственного участия в сражениях, о которых я мечтал с самого начала войны.

Теперь надо готовиться к полетам в составе своего экипажа, со своими друзьями Василием Алиным и Николаем Кутахом. Они уже готовы к боевым вылетам.

Но мы еще не имели своего самолета, и я попросил командира эскадрильи включить меня в плановую таблицу для полета в составе другого экипажа. Хотелось закрепить первые навыки. Майор Лукиенко, худощавый и стройный, уже немолодой человек с добрыми глазами, внимательно выслушал и удовлетворил мою просьбу.

Ветеран авиации, опытный летчик, заботливый командир старался все делать для того, чтобы мы, молодые, быстрее «оперились», стали активно участвовать в боевой работе.

И я опять лечу с Барашевым на тот же Орел.

Летим знакомым маршрутом. Впереди появилась цель. Первые самолеты сбросили бомбы. И сразу же зажглись прожектора. Будто играясь, их лучи пересекались, расходились и вновь сходились, пытаясь поймать нас. На нашей высоте появились разрывы снарядов большого калибра. Взорвутся и оставят облачко дыма.