УДК 321 (091) (47)

«СУД ПО ФОРМЕ»КАК ОСОБЫЙ ПОРЯДОК

РОССИЙСКОГО ГРАЖДАНСКОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА

В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX СТОЛЕТИЯ:

НОРМАТИВНАЯ МОДЕЛЬ И ЕЕ ПРАКТИЧЕСКОЕ ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ

© 2008 В. В. Захаров

кандидат исторических наук, кандидат юридических наук, доцент,

заведующий кафедрой теории и истории государства и права, декан юридического факультета e-mail: [email protected] Курский государственный университет Статья посвящена анализу судебного процесса, установленного указом 5 ноября 1723 г. «О форме суда», как особого порядка российского гражданского судопроизводства в первой половине XIX в. Выявлены и объяснены причины кризиса данного вида состязательного судопроизводства. Освещены проекты реформирования «суда по форме» и их судьба.

Ключевые слова: гражданское судопроизводство, суд, следственный процесс, состязательный процесс, истец, ответчик, адвокатура, представительство Становление и развитие правосудия сопровождается сменой различных форм процесса, под которыми следует понимать условия и порядок совершения процессуальных действий, в общей сложности обеспечивающих правильное отправление правосудия исходя из представлений и нормативных требований конкретного исторического периода. Другими словами, это техника правосудия: последовательность стадий, условия перехода дела от одной стадии к другой, основания и порядок совершения отдельных судебных действий и др. Обоснованность, справедливость и законность судебного решения по гражданскому делу как раз обеспечивается этими процессуальными способами и средствами. С их помощью устанавливается действительный характер отношений, объем субъективных правомочий тяжущихся, а также правомерность заявленных ими требований, утверждений и возражений. Перечисленный инструментарий позволяет суду определить вид деликта, его конкретные обстоятельства, степень виновности и меру имущественной ответственности правонарушителя, обоснованность правовых требований при отсутствии спора. Все эти способы и формы, которыми определяются процессуальные действия, безусловно, необходимые гарантии правосудия. Конкретные сочетания приемов порождают различные модели организации процесса, которые применяются в разных исторических условиях. В науке в качестве судопроизводственных моделей называют обвинительный, разыскной (следственный) и состязательный процессы.

Отечественный гражданский процесс первой половины XIX в. довольно продолжительное время не был предметом специального изучения. К настоящему времени наука не располагает работами, освещающими в полной мере рассматриваемую проблему, что признается современными учеными [Развитие русского права… 1997: 220].

Тем не менее можно признать, что сложились основные подходы к трактовке формы дореформенного гражданского процесса. Одни авторы однозначно считают, что он носил следственный характер. Этой позиции придерживались составители судебных уставов [Судебные уставы 20 ноября 1864 года… Ч. I. 1867: Х; Судебные уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет… 1915: 528], основная масса дореволюционных историков права [Владимирский-Буданов 1915; Латкин 1890], а также советские ученые [Юшков 1950; История государства и права СССР 1988]. Это мнение разделяется и некоторыми современными авторами [Развитие русского права… 1994: 257].

Другое мнение отстаивают представители науки гражданского процесса и отдельные современные специалисты. Их позиция сводится к тому, что гражданское судопроизводство первой половины XIX в. скорее носило смешанный характер, в силу того что в нем присутствовали элементы, «следы», «исторически внесенные в него примеси» следственного начала [Васьковский 1913; Гольмстен 1894; Нефедьев 1909]. К этой группе примыкает современный процессуалист Е.А. Борисова [Борисова 2004].

Историк Б.Н. Миронов, продолжая эту линию, занимает еще более радикальную позицию, считая, что до судебной реформы 1864 г. для рассмотрения маловажных гражданских дел применялся состязательный процесс, а в остальных случаях – смешанная форма процесса [Миронов 1999: 52].

Как видим, ключевым моментом для характеристики формы дореформенного гражданского процесса является понимание степени развития состязательных начал.

Последние в наиболее полном виде были представлены в особом виде производства гражданских дел «судом по форме, указом 1723 года установленной». Как верно отметил профессор И.В. Архипов, значение этого указа для гражданского процесса и его дальнейшая судьба в литературе практически не освещены [Архипов 2000: 299]. Поэтому задачей данной статьи является исследование не только нормативного массива, регламентировавшего «суд по форме», но и практики его реализации.

Для решения поставленной задачи необходимо остановиться на основных вехах становления и развития гражданского процесса до XIX в. В истории отечественного государства и права первой формой судебной деятельности была частно-исковая, или обвинительная («суд»), которая доминировала на начальных этапах российской государственности. Неразвитость последней еще не позволяла осознать в полном объеме публичные интересы и значение суда для их отстаивания. Ключевым признаком обвинительного процесса выступало преобладание частного начала над публичным. Все дела носили характер частного обвинения и возбуждались не органами публичной власти, а отдельными лицами. На них лежало бремя доказывания вреда и изобличения виновного. Деятельность суда предназначалась для разрешения, прежде всего, частных конфликтов, когда требовалось властное вмешательство органов государства. Этот процесс представлял собой спор равноправных сторон перед независимым от них судом.

Процесс направлялся активностью сторон. Роль суда сводилась к оценке представленных доказательств. Он действовал только в пределах иска и возражений против него. Собирать доказательства он был не вправе. Суд не стремился к выяснению объективной истины, которая не являлась главной целью судопроизводства. Главное – определить позиции тяжущихся и разрешить их спор. Частное положение основных участников процесса в данном типе процесса точно отражается в высказывании историка В.О. Ключевского: «Во всяком правонарушении сталкивались три стороны: истец, ответчик и судья. Каждая сторона была враждебна обеим остальным, но союз двух решал дело за счет третьей» [Ключевский 1989: 244].

В качестве средств доказывания выступали поединки, ордалии («божий суд» в виде испытаний огнем, водой, железом), очистительные присяги. Бог определял правоту спорящих тем, что помогал выиграть сложное состязание. Процесс доказывания был строго формальным. Поединки, ордалии и присяга производились по сложнейшим правилам, нарушение которых означало поражение в споре. Таким образом, обвинительный процесс превращался в суд жребия. Повышенная сложность правил доказывания позволяла суду толковать их нарушения по своему усмотрению, что приводило к произволу судьи и непредсказуемости решений. Дело усугублялось поведением тяжущихся, которые практиковали отказ от устных показаний, ругань в ходе суда и т.п.

Централизация государственного и судебного аппаратов привела к тому, что в XV–XVII вв. постепенно увеличивался удельный вес элементов следственного процесса. Окончательный переход к новой, следственной форме суда обычно связывают с указом Петра I от 21 февраля 1697 г. [ПСЗ-I: № 1572], направленным на устранение недостатков обвинительного процесса, в частности злоупотреблений судей. Стремясь преодолеть волокиту, медлительность производства дел, а также произвол судей, царь решил отказаться от состязательной формы и ввести следственное начало в гражданский процесс. Однако отсутствие подробной регламентации судопроизводства привело к тому, что к рассмотрению гражданских дел стали применять уголовнопроцессуальные формы, тем более что в 1715 г. было принято «Краткое изображение процессов и судебных тяжб». Известны случаи, когда судьи назначали пытку и принуждали ответчиков к признанию иска, что способствовало развитию инквизиционных начал в гражданском процессе [Общая объяснительная записка: 45].

На практике это породило еще больше злоупотреблений, на исправление которых был направлен указ 5 ноября 1723 г. «О форме суда», восстановивший состязательное начало в гражданском процессе [ПСЗ-I: № 4344]. До конца не ясны причины возвратного действия власти [Кавелин 1900: 404–410; Юшков 1950: 378; Российское законодательство… 1986: 395–396], но этот шаг тоже не отличался совершенством. Суд по форме преследовал две цели: во-первых, заменить следственный процесс состязательным, во-вторых, ввести устность судопроизводства. Но законодатель ограничился начертанием только общего контура процесса, вновь отсутствовали подробные правила производства дел, что немало способствовало сохранению следственных форм в гражданском процессе. Видимо, прав М.Ф. Владимирский-Буданов, отстаивавший версию о двойственности форм процесса в начале XVIII в., которая, в конце концов, не удержалась: «Как узаконения, так и практика решительно наклонялись в сторону инквизиционного процесса» [Владимирский-Буданов 1915: 642.]. Имеются противоречивые данные о том, когда и как это происходило. По некоторым сведениям уже во второй половине XVIII в. следственные формы доминировали в деятельности судов высших инстанций. Это косвенно подтверждают депутатские наказы Уложенной комиссии г., в которых указывалось на необходимость отмены суда по форме. Его недостатками признавались возможность «вчинения неосновательных и ябеднических исков», обеспечения иска при его подаче, допущение неограниченного числа отсрочек и др. [Общая объяснительная записка: 6–12]. Досрочное прекращение деятельности комиссии не позволило принять конкретных решений по этому вопросу, суд по форме сохранился. Согласно данным Д.Н. Блудова, в первые годы XIX в. «почти во всех уездных судах еще ведались формой суда». Однако в практической работе суды все больше и больше игнорировали рассматриваемый вид процесса. После 1815 г. практически во всех судах производство исключительно письменное, «которое по формам своим скорее может быть признано следственным, нежели состязательным» [Общая объяснительная записка: 47].

Отметим, важное наблюдение, которое будет иметь значение для дальнейшего исследования: у власти отсутствовало четкое и последовательное представление о том, какой должна быть судопроизводственная модель для разрешения гражданскоправовых споров. Отсюда колебания от состязательности к следственным формам, затем обратно, потом вновь усиление розыска. Представляется, что дело не только в запросах абсолютизма, как это пыталась представить советская историография [Абсолютизм в России 1964; Троицкий 1974; Проблемы российского абсолютизма 1983], в сегментированном обществе не ощущался спрос на конкретные формы процесса, а профессиональные группы, которые могли его сформулировать, отсутствовали.

В первой половине XIX в. порядок производства «суда по форме» регламентировался нормативными актами, принятыми преимущественно в XVIII в. Они были систематизированы в Своде законов Российской империи [здесь и далее см.: Свод 1832: ст.

3111–3174; Свод 1842: ст. 2349–2412; Свод 1857: ст. 1062–1125]. Согласно действовавшим нормам судом по форме рассматривались споры в двух случаях: 1) по инициативе истца; 2) в связи с предоставлением тяжущемуся такой возможности судом или императором. В последнем случае действовал срок продолжительностью в один год, в рамках которого тяжущийся мог воспользоваться правом решить свое дело судом по форме. Процесс по форме производился главным образом в судах первой инстанции: уездных или надворных судах, магистратах, ратушах.

Начало процесса закон связывал исключительно с подачей истцом искового прошения, в котором указывались цена иска и доказательства. Правда внимательный анализ Свода законов показывает, что другие статьи допускали подачу иска без указания его цены, которая впоследствии определялась в процессе исследования дела судом.

Более того, закон разрешал истцу инициировать процесс без представления каких-либо доказательств. В дальнейшем свой иск он должен был обосновать «в судных речах». На этом основании истцы могли начинать совершенно бездоказательные иски и шантажировать ответчика возможностью применения обеспечительных мер, среди которых был и личный арест, «соглашаться на то, к чему самые законы о доказательствах его не обязывали» [Юридические заметки и вопросы 1866: 257].

После этого вызывался ответчик для ознакомления с прошением, чтобы иметь возможность подготовиться к судебному разбирательству. Обращает на себя внимание отсутствие указаний на сроки явки, которые устанавливались судом, но современники признали, что на практике они были весьма непродолжительными [Костылев 1860: 16– 18]. Пропуск сроков влек за собой серьезные негативные юридические последствия.

Например, несоблюдение срока явки к суду ответчиком оборачивалось для него «обвинением в иске без суда». Истец лишался права на иск, если он не участвовал в процессе, после того как в суд являлся ответчик. Однако эффективность указанных гарантий была низкой в силу того, что тяжущиеся могли подавать «отсрочные прошения» «по производству тяжебного дела, или для явки к суду, или для представления доказательств, и тому подобное». Отсутствие указаний на срок подачи этих ходатайств, их количества создало широкие возможности для затягивания процесса сторонами на любой срок.

Поверенные ответчиков использовали данное несовершенство законодательства, вступая в соглашения с истцом и пропуская срок явки [Юридические заметки и вопросы 1866: 257].

Если предметом иска являлось имущество, то иск обеспечивался движимым или недвижимым имуществом, а при его отсутствии или недостаточности – поручительством. В крайнем случае (когда отсутствовали имущество и поручительство) обеспечительной мерой выступал личный арест. Сразу заметим, что эти нормы ставили в привилегированное положение истца. Оно хотя бы состояло в том, что еще до суда ответчик, по сути, подвергался одному из видов уголовного наказания [Юридические заметки и вопросы 1866: 256]. На практике данная преференция истца отчасти теряла свое значение из-за сложности применения обеспечительных мер. Поскольку для этого нужно было задействовать полицию, оценщиков, понятых, то ни о каком быстром наложении ареста на имущество речь идти не могла. Но обратной стороной данного явления стало частое использование истцами ареста, в результате чего он необоснованно из исключительного способа обеспечения иска трансформировался в обычный.

Особенности судебного разбирательства заключались в том, что истцом «улики», а ответчиком «оправдания» и «очистки» предъявлялись судьям устно. Перед началом судебного следствия стороны давали подписки о правдивости своих выступлений.

Производство предполагало рассмотрение каждого пункта искового прошения по отдельности. Оно начиналось с зачитывания прошения, затем ответчик в устной форме представлял свои «оправдания». При этом он должен был либо отвергать иск полностью или в определенной части, либо признавать его справедливым тоже в целом или в какой-то части. Все признанное ответчиком суд принимал за достоверное. После этого следовало выступление истца, который предъявлял свои «улики». Ответчик имел право выступить с оценкой данных доказательств. После завершения «судоговорения» по конкретному пункту искового прошения стороны подписывали протокол. Далее по аналогичному сценарию суд исследовал другие пункты искового прошения. Доказательствами могли быть устные показания сторон и свидетелей, а также письменные документы, «не оспоренные соперником». Допускалась в процессе и присяга – одно из самых недостоверных доказательств дореформенного периода.

Суд в данном виде судопроизводства выступал в качестве независимого арбитра: «судьи своим вымыслом не должны в судном деле ничего ни прибавлять, ни убавлять, а только, рассмотрев говоренное на суде, постановить решение по законам». Активность суд проявлял в том случае, если требовалось удерживать стороны от любых действий, которые могли затягивать производство по делу, или необходимо было предоставить сторонам срок для сбора дополнительных доказательств. После завершения состязания суд выносил решение, которое объявлял сторонам.

Итак, рассмотренные правила о «суде по форме» и практика их реализации показывают достоинства данной судопроизводственной модели. Процесс отличался непродолжительными сроками, что выгодно отличало его от общего порядка рассмотрения гражданских споров. Отсутствовало большое число формальностей, которыми был обременен общегражданский процесс. Устность судебного разбирательства немало способствовала созданию условий для сокращения производства. Следует отметить также активность сторон в формировании фактической и доказательственной базы дела, нейтральность суда, облегченную процедуру оценки доказательств. Однако при этом «суд по форме» не получил широкого распространения. Правда, данный тезис разделяется не всеми исследователи. В частности, Б.Н. Миронов в своей работе «Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.)» пишет о том, что в палатах гражданского суда в 1840–1850-х гг. разыскной процесс применялся лишь при рассмотрении 1,2–1,4% всех дел [Миронов 1999: 52]. Надо полагать, все остальные дела разбирались в рамках смешанного или состязательного суда. Этот вывод историк основывает на данных министерства юстиции о решенных делах «по форме». Действительно, министерские отчеты содержат данные об отдельных способах рассмотрения дел в палате и указывается количество споров, решенных в одном случае «по форме», а в другом случае «судом по форме». Их доля не превышает 1,5%. Но проблема состоит не в статистике, а в трактовке терминов. Б.Н. Миронов считает, что термин «по форме»

обозначает разыскной процесс, и получает указанный выше вывод. На наш взгляд, этот вывод требует дополнительного обоснования по той причине, что чаще всего термин «по форме» обозначает производство дел судом по форме, установленной указом г., а не розыскной процесс.

Исследованные нами конкретные дела из фондов уездных судов Курской губернии показывают слабое распространение процесса по форме [Государственный архив Курской области]. Подтверждается наблюдение практикующих юристов середины XIX в. о том, что «суд по форме есть самый неудобный, как и самый малоупотребительный вид словесного процесса» [П.Щ. 1858: 216].

Этот вид производства чаще всего инициировался истцами, которые изначально были настроены на злоупотребление своими правами. Они предполагали запугивать противную сторону перспективой либо применения обеспечительных мер, среди которых, напомним, фигурировало личное задержание, либо затягивания процесса, для чего имелись, как мы видели, все необходимые институциональные предпосылки. К указанным недостаткам добавим практически неограниченные возможности для произвола судей. С одной стороны, большинство процессуальных сроков назначалось только по усмотрению судей. С другой стороны, отсутствовал даже минимум формальностей, что не позволяло в полной мере контролировать правомерность действия суда.

Отметим еще одно обстоятельство, мешавшее состязательному процессу занять ведущие позиции. Это было трудно сделать в условиях, когда отсутствовала адвокатура. Без нее, и это признавали и министерство юстиции, и многие современники, «состязательность бессмысленна» [ОР РНБ. Ф. 208. Оп. 1. Д. 293. Л. 22; П. Щ. 1858: 216; Х. Д.

1858: 383.]. Состояние института судебного представительства в первой половине XIX в. вызывало постоянные нарекания. Так, Комиссия по составлению законов 1820 г.

отмечала, что «в России те, кто носят имя стряпчих, находятся в таком неуважении, какого большая часть из них действительно заслуживает, судя по примерам, как некоторые из них исполняли принятые на себя обязанности, о чем могут засвидетельствовать самые присутственные места. Никто не может с благонадежностью вверить им попечение о своих выгодах и положиться на них. Случалось, что они помогали той и другой стороне, затягивали и запутывали дела и, вместо того чтобы мирить тяжущихся, по невежеству или с умыслом, раздражали их еще более, всегда почти бывали главнейшими виновниками ябед и несправедливых, неясных решений в низших инстанциях, которые потом столь трудно, а иногда и невозможно было переделать в высшей инстанции»

[Российское законодательство… 1986: 393]. Такого же мнения придерживался и Государственный совет. «В России, – сказано в одном из его мнений 1822 г., – нет ещё особого класса стряпчих, как это учреждено в других государствах, которые могли бы удовлетворять сим нуждам граждан, обеспечивая их совершенно как своими познаниями, так и ответственностью по принимаемым ими на себя обязанностями, и которые, будучи избираемы правительством, имели бы некоторую степень в сословиях государственных, а через то и право на общее уважение. Число людей, занимающихся у нас ныне хождением по делам, нигде не служащих, и весьма ограничено, и, можно сказать, весьма неблагонадёжно; ибо люди сии нередко действуют во вред своих верителей»

[ПСЗ-I: № 29072].

Тем временем правовое регулирование судебного представительства оставляло желать лучшего. Свод законов ограничивался только определением круга лиц, которым воспрещалось хождение по чужим делам. Ходатаи по чужим делам обычно были юридически не подготовленными, часто ставили своей целью не помочь правосудию, а запутать дело, чтобы выиграть его любым путем. Как указывал в середине XIX в.

Д.А. Оболенский, институт поверенных имел большое распространение, «поскольку никто в России, начиная от крестьянина и до члена Государственного совета, не ходатайствует в судебных местах лично, а всегда через поверенных», но при этом «трудно было найти честного и дельного поверенного» [ОР РНБ. Ф. 120. Оп. 1. Д. 128. Л. 14].

Официальная характеристика судебного представительства, данная составителями судебных уставов, была такой же: «Одна из причин бедственного положения нашего судопроизводства заключается в том, что лица, имеющие хождение по делам, большей частью люди очень сомнительной нравственности, не имеющие сведений юридических, ни теоретических, ни практических» [Судебные уставы 20 ноября 1864 года… Ч. III.

1867: 117].

Правительство мало что сделало в рамках изучаемого периода для улучшения института судебного представительства. Причины этого во многом были политические.

Царская администрация опасалась ее вредного политического влияния, помня о Французской революции и активном участии в ней правозащитников. «Адвокаты погубили Францию»– неоднократно повторял Николай I [Бородин 1915: 56]. Активные усилия по развитию системы юридического образования принесли положительный эффект и в этой области. Накануне судебной реформы 1864 г. среди ходатаев стали появляться образованные и честные профессионалы, но их количество оставалось небольшим.

При анализе причин слабого использования «суда по форме» на практике необходимо учитывать влияние исторического наследия. Как мы видели выше, несовершенство правового регулирования состязательного гражданского процесса немало способствовало тому, что судьи предпочитали применять следственные институты для рассмотрения гражданско-правовых споров. Свою роль, бесспорно, сыграли и конкретные политические и социально-экономические условия, сформировавшиеся в изучаемый период времени. А они как раз оказались не в пользу состязательной формы процесса.

Власть с недоверием относилась и к суду, и к тяжущимся. Присущее абсолютному монарху обостренное чувство ответственности за правосудие лишь усиливало его недоверие к судьям, ибо их компетентность, нелицеприятие и честность всегда были под вопросом. И здесь, как и в других сферах государственной жизни, правитель преследовал цель держать под контролем все действия чиновников, исполнявших его распоряжения [Уортман 2004: 55]. Недоверие, стремление к повсеместной опеке, милитаризация юстиции мало способствовали укреплению состязательных форм. Наоборот, они создавали благоприятную среду для более активного использования на практике следственной формы процесса.

Столь значительное влияние государства объясняется и тем, что российское общество первой половины XIX в. находилось на прединдустриальной стадии развития, которая характеризовалась незначительным и к тому же дискретным экономическим ростом. Имели место рывки, когда одна отрасль или регион могли дать хороший рост, но это не влекло за собой трансформации всей экономики. Это являлось сдерживающим фактором для реформирования и судебной системы в целом, и гражданского процесса в частности. Современные исследования доказывают наличие такой связи. Например, на эту закономерность указывает Джон Мюллер, который в своей интересной работе пришел к выводу, что эффективная судебная система стала фактором экономического развития сравнительно недавно. Иными словами, эффективная судебная система была не причиной развития экономики, а «следствием экономического роста» и сама по себе «лишь увеличила способность предсказывать поведение других» [Мюллер 2006: 81]. Ввиду изложенных обстоятельств, правовое поле в сфере дореформенного гражданского судопроизводства формировалось не на основе спроса со стороны экономических акторов, а на основе предложения правовых институтов со стороны государства.

В слабом применении судопроизводства «по форме 1723 г.» не следует винить исключительно власть, хотя еще раз скажем, что ее вклад самый существенный. Низкий уровень правовой культуры населения, слабое распространение правовых знаний, в основе которого лежало в том числе и нежелание получать образование [Захаров 2006:

17–43], не позволяли в полной мере воспользоваться возможностями рассматриваемой формы процесса. Тяжущиеся «злоупотребляли правом словесных объяснений, а судьи им часто мирволили или просто не умели с ними сладить. Стороны отказывались продолжать судоговорение и затягивали дело, когда судьи напоминали им, чтобы они посторонних речей не говорили. Иногда серьезные затруднения возникали оттого, что выступавшие на суде ябедники сбивали судей, не обладавших обыкновенно надлежащими юридическими знаниями, бывали даже случаи настоящих перебранок и скандалов, возникавших из обмена слишком горячими речами» [Судебные уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет… 1915: 24]. Законодатель пытался урегулировать порядок выступления сторон, но все направленные к этому меры оказывались безуспешными.

На наш взгляд, правы авторы, считавшие, что форма суда по указу 1723 г. обладала несомненными достоинствами, но не соответствовала реалиям времени. По этой причине со второй четверти XIX в. серьезно обсуждались проекты ее ликвидации. 9 августа 1829 г. с такой инициативой выступил московский военный генерал-губернатор Д.В. Голицын, подавший записку, в которой обращал внимание на такие проблемы, как «начатие иска» без ссылки на доказательства, без определения предмета иска или его цены, возможность обеспечения иска «до рассмотрения и исследования таких исков, кои основаны на ясных, установленных правительством документах» [Архипов 2000:

308]. По поручению императора ее изучали в канцелярии и пришли к выводу о необходимости либо действительно отмены суда по форме, либо точного определения тех случаев, к каким он мог быть применен [Объяснительная записка к проекту Устава судопроизводства гражданского: 6–12]. Сам М.М. Сперанский предлагал не только отменить указ 1723 г., но и реформировать в целом гражданский процесс [ОР РНБ.Ф. 731.

Оп. 1. Д. 366. Л. 1–18]. Критичное отношение к производству дел по форме разделяло и Министерство юстиции. В 1830 г. его управляющий Д.В. Дашков написал записку, в которой предлагал отказаться от практики приема исков без доказательств, отменить обеспечение исков, не имевших ясного обоснования, и вообще отказаться от «словесного судопроизводства» [Архипов 2000: 309].

В итоге в 1831 г. были выработаны два подхода по отношению к рассматриваемому виду процесса: 1) ликвидация производства по форме и 2) устранение основных недостатков этого процесса. В последнем случае речь шла о запрете принимать иски без доказательств, об отмене обеспечения иска, а также об установлении обязательного сообщения копии искового прошения ответчику в срок до двадцати дней для представления ответа. Последняя новация вводила двукратный досудебный обмен процессуальными бумагами. Однако из-за введения в действие Свода законов реформа была отложена.

При подготовке второго издания Свода законов вновь вернулись к вопросу о судьбе процесса по форме. Д.Н. Блудов предлагал или отменить его, или существенно изменить. Свои предложения он подал в Министерство юстиции, но министр юстиции В.Н. Панин очень долго рассматривал их и только после повторного обращения Д.Н. Блудова высказал мнение, согласно которому считал целесообразным выяснить позицию судов. Наконец, в 1848 г. Министерство смогло представить свои соображения, которые сводились к необходимости отмены процесса по форме суда. Однако в связи с началом подготовки системного преобразования гражданского судопроизводства его частные изменения были отложены.

В завершение заметим, что Россия не единственная страна, столкнувшаяся с проблемами при реализации состязательной формы процесса. В Пруссии в 1833 г. отменили следственный процесс, ввели состязательную форму судопроизводства, которая неожиданно привела к отрицательным последствиям. По оценкам современников, в середине XIX в. в судах царило возмутительное искажение истины, споры по поводу самых бесспорных обстоятельств сделались настолько обычными приемами со стороны тяжущихся, что в литературе серьезно рекомендовалось введение устрашающих мер для прекращения этого зла [Брун Гражданский процесс; Брун Гражданское судопроизводство; Из Германии 1858: 24–25]. Из этого следует, что введение исключительно состязательного процесса не только невыполнимая задача, но и противоречащая самой идее правосудия. Поэтому при конструировании эффективной модели судопроизводства следовало комбинировать элементы состязательного и следственного процессов.

При этом должны доминировать состязательные начала.

Абсолютизм в России. – М., 1964.

Архипов, И.В. Модернизация торгового права и коммерческого процесса России в XIX – начале XX вв. / И.В. Архипов: Дисс. …д-ра юрид. наук. – Саратов, 2000.

Борисова, Е.А. Общая характеристика гражданского судопроизводства по Своду законов Российской империи / Е.А. Борисова // Законодательство. – 2004. – № 10. – С. 79–87.

Борисова, Е.А. Общая характеристика гражданского судопроизводства по Своду законов Российской империи / Е.А. Борисова // Законодательство. – 2004. – № 11. – С. 83–92.

Брун, М. Гражданский процесс / М. Брун // (последнее посещение 28 апреля 2008 г.).

Брун, М. Гражданское судопроизводство / М. Брун // (последнее посещение 28 апреля 2008 г.).

Васьковский, Е.В. Курс гражданского процесса. Т. 1 / Е.В. Васьковский. – М., 1913.

М.Ф. Владимирский-Буданов. – Киев, 1915.

Гольмстен, А.Х. Юридические исследования и статьи / А.Х. Гольмстен. – СПб., 1894.

Государственный архив Курской области. Ф. 110, 114, 116, 118, 121, 122, 123, 475, 1578, 1864, 1691.

Захаров, В.В. Как готовить юриста: изучая русские рецепты. Очерки истории юридического образования в России второй половины XIX – начала XX века / В.В. Захаров. – Курск, 2006.

Из Германии // Русский вестник. – М., 1858. – Т. 15. – С. 24–25.

История государства и права СССР.Ч. 1. – М., 1988.

Ключевский, В.О. Сочинения в девяти томах. Т. V. Курс русской истории / В.О.

Ключевский. – М., 1989.

Костылев, П. Заметка о суде по форме / П. Костылев // Юридический вестник. – Вып. 1. – СПб., 1860. – С. 16–38.

Латкин, В.Н. Учебник истории русского права периода империи XVIII и XIX ст.

/ В.Н. Латкин. – СПб., 1890.

Миронов, Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. Т. 2 / Б.Н. Миронов. – СПб., 1999.

Мюллер, Джон. Капитализм, демократия и удобная бакалейная лавка Ральфа / Д. Мюллер. – М., 2006.

Нефедьев, Е.А. Учебник русского гражданского судопроизводства / Е.А. Нефедьев. – М., 1909.

Общая объяснительная записка к проекту Устава судопроизводства гражданского // Материалы по судебной реформе в России 1864 г. – Т. 2. – С. 1–45.

Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (далее – ОР РНБ). – Ф. 120. – Оп. 1. – Д. 128.

П. Щ. О словесном делопроизводстве // Русский вестник. – 1858. – Т. 17. С. 210– 225.

Памятники русского права. Вып. 8. – М., 1961.

Проблемы российского абсолютизма. – М., 1983.

ПСЗ-I. – Т. XXXVIII. – № 29072.

Развитие русского права в первой половине XIX века. – М., 1994. Развитие русского права во второй половине XIX – начале XX века. – М., 1997.

Российское законодательство X–XX веков. Т. 4. Законодательство периода становления абсолютизма. – М., 1986.

Свод законов Российской империи издания 1832 г. Т. X. Ч. I.

Свод законов Российской империи издание 1842 г. Т. X. Ч. I.

Свод законов Российской империи издания 1857 г. Т. Х. Ч. II.

Судебные уставы 20 ноября 1864 года, с изложением рассуждений, на коих они основаны. Ч. I. – СПб., 1867.

Судебные уставы 20 ноября 1864 года, с изложением рассуждений, на коих они основаны. Ч. III. – СПб., 1867.

Судебные уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет. Т. I. – Пг, 1915.

Троицкий, С.М. Прусский абсолютизм и дворянство в XVIII веке. Формирование бюрократии / С.М. Троицкий. – М., 1974.

Уортман, Р. Властители и судии: Развитие правового сознания в императорской России / Р. Уортман. – М., 2004.

Х. Д. Несколько мыслей о судопроизводстве // Русский вестник. – 1858. – Т. 16.

– С. 379–385.

Юридические заметки и вопросы // Журнал Министерства юстиции. – 1866. – № 2. – С. 245– 276.

Юшков С.В. История государства и права России (IX–XIX вв.) / С.В. Юшков. – М., 1950.