«Н.В. Комова Русская философия XIX-XX вв. Учебное пособие для студентов медицинских вузов Красноярск 2005 3 ББК - 87, 3 (2) К - 63 Составитель: Действительный член Международной академии наук о природе и обществе, ...»

Проблема государственной власти является проблемой, волнующей современных теоретиков и политиков, как и марксистов и анархистов прошлого века. Кроме того, немаловажное значение имеет факт возрождения в нашей стране многих идей Бакунина, углубленное изучение наследия которого еще ждет своих исследователей. Анархизм и его родоначальник в нашей стране давно нуждаются в переоценке.

Обыденное сознание, отождествляя анархизм с анархией, сводит его к пропаганде беспорядка, разгула и хаоса, чуть ли не уголовщине. Бакунин, противник всякого насилия, не имеет к этому никакого отношения. Ему принадлежат глубокие рассуждения об организации общества, основанного «на началах справедливости», и становится стыдно за недооценку анархизма, провозгласившего идеалом действительное освобождение человека и общества. Путь, ведущий к свободе, писал Бакунин,– это путь «...к самостоятельной свободной организации всех единиц или частей, составляющих общины, и их вольной федерации между собою, снизу вверх, не по приказанию какого бы то ни было начальства, даже избранного, и не по указаниям какой-либо ученой теории, а вследствие совсем естественного развития всякого рода потребностей, проявляемых самою жизнью».

Сегодня у всех на слуху: «федерация», «самоуправление», «кооперация», «товарно-денежные отношения», «национальный суверенитет». Именно об этих проблемах думал Бакунин, «страстный искатель истины» (по его собственным словам), размышляя об обществе не авторитарном, гармоничном. Русский мыслитель Михаил Бакунин мечтал о свободном обществе, «в котором последовательно осуществляется принцип самоуправления народа и народ вполне способен сам собою управлять – разумно и по справедливости...». Такое общество Бакунина – все еще дело будущего.

Общество давно перестало быть советским, многие ценности стали восприниматься с противоположными знаками. Но природа человеческая осталась такой же, как понимал ее Михаил Александрович Бакунин. И это грустно. По его глубокому убеждению, государство является злом именно потому, что оно стоит над обществом и никогда не будет его «слугою» (как уверял Маркс). А что такое «государство»? Это чиновники, т.е. люди, очень небольшая часть общества. И почему одни люди должны повелевать другими?! Пользоваться льготами, привилегиями, различного рода неприкосновенностью и т.п.? Главным принципом устройства общества должна быть справедливость, т.е. равенство во всех отношениях. Последователь Бакунина Кропоткин будет писать о нравственности как факторе развития общества. Разве эти принципы могут устареть? И если их мечты многие называют утопичными, то это совсем не значит, что они перестанут привлекать лучших представителей человеческого рода.

Михаил Александрович Бакунин был глубокий, оригинальный мыслитель, он повлиял на всех лучших людей его времени. После его кончины (1 июля 1876 г.) газета «Вперед» писала: « Если бы хотели известить все страны и местности, по которым Бакунин оставил след своей жизни, своего влияния, пришлось бы сзывать целый мир.

Дрезден, Прага, Париж, Лион, Лондон, Стокгольм, Италия, Испания должны бы явиться на похороны того, кто вошел в их историю, не говоря уже о нашей родине, где столько друзей и врагов, столько хвалителей и порицателей было пробуждено к общественной жизни или вызвано к деятельности словом и делом, истинами и парадоксами этого всемирного агитатора».

В заключение приведем слова Кропоткина: «… говоря о Бакунине, следует оценивать его значение не по тому, что он сделал лично, сколько по влиянию, которое он оказывал на окружавших его людей… его друзья были Герцен, Огарев, Мадзими и все лучшие люди и деятели революционного периода сороковых годов в Европе… Впрочем, главная сила Бакунина была не в его писаниях. Она была в его личном влиянии на людей. Она была в его личном влиянии не людей. Он сделал Белинского тем, чем он стал для России: типом неподкупного революционера, социалиста и нигилиста, который воплотился впоследствии в нашей чудной молодежи семидесятых годов… Оттого, может быть, он и обладает такою магическую силою, что верил в человека, верил в то, что великое дело, к которому он его приобщал, пробудит в человеке то, что есть в нем лучшего. И оно действительно пробуждало, и под влиянием Бакунина человек давал революции в короткое время все лучшее, на что был способен…»

ТВОРЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ. «Мои записки»; «Гимназические речи Гегеля.

Предисловие переводчика»; «О философии»; «Реакция в Германии»; «Федерализм, социализм и антитеологизм»; «Философские рассуждения о божественном призраке, о действительном мире и о человеке»; «Государственность и анархия»; «Прибавление А» к «Государственности и анархии»; «Бог и государство»; «Кнуто-Германская империя и социальная революция».

Назовите основные вехи жизненного пути Бакунина.

Что такое «премухинская гармония»?

Чем привлекла Бакунина философия Гегеля?

О чем пишет Бакунин в своих первых философских работах?

Как Бакунин критикует идеализм и религию?

Что составляет по Бакунину, природу человека?

Что думает Бакунин об устройстве общества и его законах?

В каких опасениях Бакунин оказался прав?

Какие из идей Бакунина остаются актуальными сегодня?

Сочинения Бакунин М. А. Избранные философские сочинения и письма.– М.,1987.

Бакунин М. А. Философия. Социология. Политика.– М., 1989.– 622 с.

Бакунин М. А. Анархия и порядок: Сочинения.– М., 2000.– 704 с.

Бакунин М. А. Коррупция.– О Макиавелли.– Развитие государственности // Вопросы философии. 1990. № 12.– С. 53–66.

Литература Бердяев Н. А. Русская идея.– М., 1997– Гл. VII.

Блауберг И. И. Анархизм: что мы о нем знаем? // Вопр. филос. 1990. № 3.– С. 165–169.

Герцен А. И. Михаил Бакунин // Герцен А. И. Собр. соч. В 30 т. Т. VII –М., 1954–1966.

Герцен А. И. К старому товарищу // Там же.– Т. XX. Кн. 2.

Герцен А. И. Былое и думы. В 3 т. Т. 2.– М., 1967.– Гл. XXV.

Зеньковский В. В. История русской философии. В 2-х т. Т. I. Гл. V – Ростов – на – Д., 2004.– С. 284– Канев С. Н. Революция и анархизм.– М., 1987.– С. 70–165.

Пирумова Н. М. Бакунин.– М., 1970.– 400 с.

Русская философия. Малый энциклопедический словарь.– М., 1995. С.38–40.

Русская философия: Словарь.– М., 1995.– С. 31–32.

Стеклов Ю. П. Михаил Александрович Бакунин, его жизнь и деятельность. Т.

1–4.– М. – Л., 1926–1927.

Фрагменты сочинений печатаются по:

I. Бакунин М. А. Избранные философские сочинения и письма.– М.,1987.

II. Бакунин М. А. Философия. Социология. Политика.– М., 1989.

III. Бакунин М. А. Анархия и порядок: Сочинения.– М.,с,2000.

ФЕДЕРАЛИЗМ, СОЦИАЛИЗМ И АНТИТЕОЛОГИЗМ. (1867) Все религии со своими богами всегда были только созданием верующей и легковерной фантазии человека, еще не достигшего уровня чистой рефлексии и свободной, основанной на науке мысли.

История религий, история величия и упадка следовавших друг за другом богов – не что иное, как история развития коллективного ума и коллективного сознания людей. По мере того как они открывали в себе или вне себя какую-либо силу, способность или качество, они приписывали его своим богам, увеличив его, расширив сверх всякой меры актом своей религиозной фантазии. Как только божество было признано, оно, естественно, было провозглашено господином, источником, дарителем всего: реальный мир стал существовать лишь через него, и человек, его бессознательный творец, пал перед ним на колени и объявил себя творением, рабом божества.

Если Бог – истина, справедливость и бесконечная жизнь, то человек – ложь, несправедливость и смерть. Если Бог – господин, то человек – раб. Неспособный сам отыскать путь справедливости и истины, он должен получить их, как откровение свыше, через посланников и избранников божьей милости.

…рабы Божьи, люди должны быть также рабами Церкви и, с благословения Церкви, рабами Государства.

Не в обиду будь сказано всем полуфилософам, всем так называемым религиозным мыслителям: существование Бога обязательно предполагает отречение от человеческого разума и человеческой справедливости; оно является отрицанием человеческой свободы и неизбежно приводит не только к теоретическому, но и к практическому рабству.

Государство – это самое вопиющее, самое циничное и самое полное отрицание человечности. Оно разрывает всеобщую солидарность людей на земле и объединяет только часть их с целью уничтожения, завоевания и порабощения всех остальных… Это вопиющее отрицание человечности, составляющее сущность Государства, является, с точки зрения Государства, высшим долгом и самой большой добродет елью: оно называется патриотизмом. Например, оскорблять, угнетать, грабить, обирать, убивать или порабощать своего ближнего считается, с точки зрения обыкновенной человеческой морали, преступлением. В общественной жизни, напротив, с точки зрения патриотизма, если это делается для большей славы государства, для сохранения или увеличения его могущества, то становится долгом и добродетелью.

И эта добродетель, этот долг обязательны для каждого гражданина-патриота… С самого начала истории, т. е. с рождения государств, мир политики всегда был и продолжает быть ареной наивысшего мошенничества и разбоя – разбоя и мошенничества, к тому же высоко почитаемых, ибо они предписаны патриотизмом и высшим государственным интересом. Это объясняет нам, почему вся история древних и современных государств является лишь рядом возмутительных преступлений… Государственный интерес! Поистине ужасное слово! Оно развратило и обесчестило большее число лиц в официальных кругах и правящих классах общества, чем само христианство. Как только это слово произнесено, все замолкает, все исчезает: честность, честь, справедливость, право, исчезает само сострадание, а вместе с ним логика и здравый смысл; черное становится белым, а белое – черным, отвратительное – человеческим, а самые подлые предательства, самые ужасные преступления становятся достойными поступками!

Великий итальянский политический философ Макиавелли был первым, произнесшим это слово, или, по крайней мере, первым, придавшим ему его настоящее значение и огромную популярность, которою оно и доселе пользуется в мире наших правителей.

Будучи реалистом и позитивистом, он первым понял, что великие и могущественные государства могут иметь своей основой и держаться только на преступлении, на множестве больших преступлений и полном презрении ко всему, что называется честностью! Он это написал, объяснил и доказал с предельной откровенностью.

Да, Макиавелли прав, мы не можем в этом сомневаться, имея, вдобавок к его опыту, опыт трех с половиной столетий.

...государство есть зло, но зло, исторически необходимое, так же необходимое в прошлом, как будет рано или поздно необходимым его полное исчезновение, столь же необходимое, как необходимы были первобытная животность и теологические блуждания людей. Государство отнюдь не есть общество, оно является лишь его исторической формой, столь же грубой, как и отвлеченной. Оно исторически возникло во всех странах из союза насилия, опустошения и грабежа – одним словом, из войны и завоевания, с богами, последовательно созданными теологической фантазией наций. Оно было с самого своего образования и остается еще и теперь божественной санкцией грубой силы и торжествующей несправедливости. Даже в самых демократических странах, как Соединенные Штаты Америки и Швейцария, оно является не чем иным, как освящением привилегии какого-либо меньшинства и фактическим порабощением огромного большинства... Государство – это авторитет, это – сила, это – хвастовство и увлечение силой... Ибо по самой природе своей оно отнюдь не склонно убеждать, но лишь принуждать и заставлять; как оно ни старается замаскировать свою природу, оно остается легальным насильником воли людей, постоянным отрицанием их свободы. И даже когда оно приказывает что-либо хорошее, оно обесценивает и портит это хорошее потому, что приказывает, и потому, что всякое приказание возбуждает и вызывает справедливые бунты свободы, и потому еще, что добро, раз оно делается по приказу, становится злом с точки зрения истинной морали, человеческой, разумеется, а не божественной, с точки зрения человеческого самоуважения и свободы. Свобода, нравственность и человеческое достоинство заключается именно в том, что человек делает добро не потому, что кто-либо приказывал ему, но потому, что он сознает, хочет и любит добро.

Назначение государства не ограничивается обеспечением защиты своих членов от всех внешних нападений, оно должно еще во внутренней жизни защищать их друг от друга и каждого – от самого себя. Ибо государство – и это его характерная и основная черта,– всякое государство, как и всякая теология, основывается на предположении, что человек, в сущности, зол и плох.

Всякая последовательная и искренняя теория государства основана главным образом на принципе авторитета, т.е. на той в высшей степени теологической, метафизической и политической идее, что массы, будучи всегда неспособными к самоуправлению, во всякое время должны пребывать под благотворным игом мудрости и справедливости, так или иначе навязанными им сверху.

Такова уж логика всякой власти, что она в одно и то же время неотразимым образом портит того, кто ее держит в руках, и губит того, кто ей подчинен.

Что в частной жизни называется гнусностью, подлостью, преступлением, то для правительства становится доблестью, добродетелью, долгом...

Правительственная наука выработалась и усовершенствовалась веками... Это наука о том, как грабить народ наименее для него чувствительным образом, так, чтобы не оставить у него ничего лишнего, потому что всякое лишнее богатство дало бы ему лишнюю силу, но вместе с тем так, чтобы и не отнять у него последнего, необходимого для его паскудной жизни и для дальнейшего производства богатств; наука о том, как брать из народной среды солдат... держать в страхе и повиновении миллионы людей;

наука о том, как покрывать целые страны мельчайшею бюрократической сетью и как рядом бюрократических порядков, узаконений и мер опутать, разъединить и обессилить народные массы так, чтобы они не могли ни сговориться, ни соединиться, ни двинуться, чтоб они всегда оставались в относительном, спасительном для правительства, для государства и для сословий невежестве и чтобы к ним не могли подойти ни мысль новая, ни живой человек.

Что же такое богатство и власть, как не два неразлучных вида эксплуатирования народного труда и народной неорганизованной силы?

... я решительно не разделяю суеверного благоговения... перед всеобщим избирательным правом... в обществе, где над народом, над трудящейся массой экономически господствует меньшинство, владеющее собственностью и капиталом, как бы ни было или как бы ни казалось свободно и независимо в политическом отношении всеобщее избирательное право, оно может привести только к обманчивым и антидемократическим выборам, совершенно не соответствующим потребностям, побуждениям и действительной воле населения.

В настоящее время серьезное, сильное государство может иметь только одно прочное основание – военную и бюрократическую централизацию. Между монархиею и самою демократическою республикою существует только одно существенное различие: в первой чиновный мир притесняет и грабит народ для вящей пользы привилегированных, имущих классов, а также и своих собственных карманов, во имя монарха; в республике же он будет точно так же теснить и грабить народ для тех же карманов и классов, только уже во имя народной воли. В республике мнимый народ, народ легальный, будто бы представляемый государством, душит и будет душить народ живой и действительный. Но народу отнюдь не будет легче, если палка, которою его будут бить, будет называться палкою народной.

... нет ничего нелепее и вместе с тем вреднее, народоубийственнее, как ставить идеалом всех народных стремлений мнимый принцип национальности. Национальность не есть общечеловеческое начало, а есть исторический, местный факт, имеющий несомненное право, как все действительные и безвредные факты, на общее признание...

Всякий народ, точно так же как и всякое лицо, есть поневоле то, что он есть и имеет несомненное право быть самим собою. В этом заключается все так называемое национальное право....Во всех эпохах истории существует интерес общечеловеческий, преобладающий над всеми другими, более частными и исключительно народными интересами, и тот народ или те народы, которые находят в себе призвание, т.е. достаточно понимания, страсти и силы, чтоб предаться ему исключительно, становятся главным образом народами историческими.

Настоящий патриотизм, чувство, разумеется, весьма почтенное, но вместе с тем узкое, исключительное, противучеловеческое, нередко просто зверское. Последовательный патриот только тот, кто, любя страстно свое отечество и все свое, также страстно ненавидит все иностранное, ни дать ни взять, как наши славянофилы.

Русское государство по преимуществу и, можно сказать, исключительно – военное государство. В нем все подчинено единому интересу могущества всенасилующей власти. Государь, государство – вот главное, все же остальное – народ, даже сословные интересы, процветание промышленности, торговли и так называемой цивилизации – лишь средства для достижения этой единой цели... В России... все поглощается государством, которое, в свою очередь, становится кормильцем огромного государственного класса – военного, гражданского и духовного. Казенное повсеместное воровство, казнокрадство и народообирание есть самое верное выражение русской государственной цивилизации.

Не мы станем защищать императорскую Россию, потому что именно вследствие нашей глубокой любви к русскому народу, именно потому, что мы страстно желаем ему полнейшего преуспеяния и свободы, мы ненавидим эту поганую всероссийскую империю... русские социальные революционеры стремятся прежде всего к совершенному разрушению нашего государства, убежденные в том, что пока государственность, в каком бы то ни было виде, будет тяготеть над нашим народом, народ этот будет нищим рабом.

Полезная конституция для народа может быть только одна – разрушение империи.

… вся история человека – не что иное, как его постоянное удаление от чистой животности путем созидания своей человечности.

Человек начинает свой исторический путь как дикое животное и завершает его человеком. Будучи животным, он нисколько не свободен... Человеческое общество предшествует пробуждению разума и свободной воли. Человек инстинктивно, неизбежно является социальным существом и рождается в обществе, как муравей, пчела, бобр... Человек наделен только одной чертой, отличающей его от животных. Но эта черта бесконечно значительна – это разум, сила, дающая возможность человеку вырваться из узких границ окружающего мира и преодолеть собственную косность, охватить, представить, понять Вселенную. Именно благодаря разуму человек не только не остался навсегда в своем первобытном, диком состояния и благодаря последовательному осознанию самого себя, благодаря постепенному развитию интеллекта он создал вторую природу, человечество. И это единственная причина, почему его инстинкт естественной взаимосвязи превращаемся в сознание, а сознание в свою очередь рождает справедливость. Вот отчего неосознанный, рутинный, монотонный труд животного преобразуется в труд побеждающий и покоряющий мир. И именно потому, преобразуя путем последовательных громадных исторических эволюций и революций естественное первобытное общество в организованное общество, основанное на разуме, справедливости и праве, человек создает свою свободу! Речь идет, следовательно, не о том, чтобы уменьшить свободу; необходимо, напротив, все время ее увеличивать, так как, чем больше свободы у всех людей, составляющих общество, тем больше это общество приобретает человеческую сущность. То, что необходимо уменьшить; ограничить и уничтожить, так это животное начало.

… подчиняясь законам природы, человек ни в коей мере не раб, так как он подчиняется только тем законам, которые присущи его собственной природе, тем же условиям, посредством которых он существует и которые составляют все его существо: подчиняясь им, он подчиняется самому себе.

Три элемента или, если угодно, три основных принципа составляют существенные условия всякого человеческого, как индивидуального, так и коллективного, проявления в истории: 1) человеческая животность, 2) мысль и 3) бунт. Первой соответствуют собственно социальная и частная экономия; второму – знание; третьему – свобода.

Вся человеческая нравственность…, всякая коллективная и индивидуальная мораль покоится главным образом на уважении к человеку. Что подразумеваем мы под уважением к человеку?– Признание человечности, человеческого права и человеческого достоинства в каждом человеке, каковы бы ни были его раса, цвет кожи, уровень развития его ума и даже нравственности... во время самой решительной, ожесточенной и в случае необходимости смертельной борьбы с ним я должен уважать в нем его человеческую природу. Только этой ценой я могу сохранить свое собственное человеческое достоинство.

Чтобы осуществить себя во всей полноте своего бытия, человек должен, как мы сказали, себя познать… Если человек не хочет отказаться от своей человечности, он должен знать, он должен пронизывать своей мыслью весь видимый мир и без надежды достичь когда-нибудь его сущности углубляться все более и более в изучение его устройства и законов, ибо наша человечность приобретается лишь этой ценой...

Такова задача человека: она неисчерпаема, бесконечна и вполне достаточна для удовлетворения самых честолюбивых умов и сердец. Мимолетное и неприметное существо среди безбрежного океана всеобщей изменяемости, с неведомой вечностью позади него и неведомой вечностью впереди, человек, мыслящий, деятельный, сознающий свое человеческое назначение, остается гордым и спокойным в сознании своей свободы, которую он сам завоевывает, просвещая, освобождая, в случае необходимости поднимая на бунт окружающий его мир и помогая ему. В этом его утешение, награда, его единственный pай.

Будет время, когда не будет больше государств… когда на развалинах политических государств оснуется совершенно свободно и организуясь снизу вверх, вольный братский союз вольных производительных ассоциаций, общин и областных федераций, обнимающих безразлично, потому что свободно, людей всех языков и народностей.

Мы, революционеры – анархисты, поборники всенародного образования, освобождения и широкого развития общественной жизни, а потому враги государства и всякого государствования, в противоположность всем метафизикам, позитивистам и всем ученым и неученым поклонникам богини науки, мы утверждаем, что жизнь естественная и общественная всегда предшествует мысли, которая есть только одна из функций ее, но никогда не бывает ее результатом… Сообразно такому убеждению, мы не только не имеем намерения и ни малейшего опыта навязывать нашему или чужому народу какой бы то ни было идеал общественного устройства, вычитанного из книжек или выдуманного нами самими, но в убеждении, что народные массы носят в своих, более или менее развитых историею инстинктах, в своих насущных потребностях и в свои стремлениях, сознательных и бессознательных, все элементы своей будущей нормальной организации, мы ищем этого идеала в самом народе; а так как всякая государственная власть, всякое правительство, по существу своему и по своему положению поставленное вне народа, над ним, непременным образом должно стремиться к подчинению его порядкам и целям ему чуждым, то мы объявляем себя врагами всякой правительственной, государственной власти, врагами государственного устройства вообще и думаем, что народ может быть только тогда счастлив, свободен, когда, организуясь снизу вверх, путем самостоятельных и совершенно свободных соединений и помимо всякой официальной опеки, но не помимо различных и равно свободных влияний лиц и партий, он сам создаст свою жизнь.

Таковы убеждения социальных революционеров, и за это нас называют анархистами. Мы против этого названия не протестуем, потому что мы действительно враги всякой власти, ибо знаем, что власть действует столь же развратительно на тех, кто облечен ею, сколько и на тех, кто принужден ей покоряться. Под тлетворным влиянием ее одни становятся честолюбивыми и корыстолюбивыми деспотами, эксплуататорами общества в свою личную или сословную пользу, другие – рабами.

Мы уже несколько раз высказывали глубокое отвращение к теории Лассаля и Маркса, рекомендующей работникам если не последний идеал, то по крайней мере как ближайшую главную цель – основание народного государства, которое, по их объяснению, будет не что иное, как «пролетариат, возведенный на степень господствующего сословия».

Что значит пролетариат, возведенный в господствующее сословие? Неужели весь пролетариат будет стоять во главе управления? Эта дилемма в теории марксистов решается просто: под управлением народным они разумеют управление народа посредством небольшого числа правителей, избранных народом. Всеобщее и поголовное право избирательства целым народом так называемых народных представителей и правителей государства – вот последнее слово марксистов, – ложь, за которою кроется деспотизм управляющего меньшинства, тем более опасная, что она является как выражение мнимой народной воли.

Но это меньшинство, говорят марксисты, будет состоять из работников. Да, пожалуй, из бывших работников, но которые лишь только сделаются правителями или представителями народа, перестанут быть работниками и станут смотреть на весь чернорабочий мир с высоты государственной, будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом. Кто может усомниться в этом, тот совсем не знаком с природою человека.

Своею полемикою против них мы довели их до сознания, что свобода, или анархия, т. е. вольная организация рабочих масс снизу вверх, есть окончательная цель общественного развития и что всякое государство, не исключая и их народного, есть ярмо, значит, с одной стороны, порождает деспотизм, а с другой – рабство.

Они говорят, что такое государственное ярмо, диктатура, есть необходимое переходное средство для достижения полнейшего народного освобождения: анархия, или свобода,– цель, государство, или диктатура,– средство. Итак, для освобождения народных масс надо их сперва поработить.

На этом противоречии пока остановилась наша полемика. Они утверждают, что только диктатура, конечно, их, может создать народную волю, мы отвечаем, что никакая диктатура не может иметь другой цели, кроме увековечения себя, и что она способна породить и воспитать в народе, сносящем ее, только рабство; свобода может быть создана только свободою, т. е. всенародным бунтом и вольною организациею рабочих масс снизу вверх.

ПЕТР АЛЕКСЕЕВИЧ КРОПОТКИН (1842—1921).

Петр Алексеевич Кропоткин – крупнейший после Бакунина теоретик анархизма, революционер, путешественник-первооткрыватель, ученый-энциклопедист, историк, литератор, философ.

Князь-рюрикович и один из наиболее радикальных левых теоретиков своего вpeмени; бунтарь, атеист, сторонник насильственной анархической революции – и человек, всей своей судьбой доказывавший возможность жизни на основах самых высоких принципов нравственности; апостол разрушения и ученый, стремящийся к гармоническому синтезу науки и этики.

НАЧАЛО ЖИЗНЕННОГО ПУТИ. П. А. Кропоткин родился 9 декабря 1842 г. в семье князя Алексея Петровича Кропоткина. «Отец мой очень гордился своим родом,– напишет Кропоткин в своих замечательных мемуарах «Записки революционера» (по насыщенности изложения, по сопричастности к происходящему рядом они приближаются к «Былому и думам» Герцена).– Наш род, действительно, очень древний, но, подобно большинству родов, ведущих свое происхождение от Рюрика, он был оттеснен, когда кончился удельный период и вступили на престол Романовы.

В последнее время никто из Кропоткиных, по-видимому, не питал особенной склонности к государственной службе. Мой прадед и дед сперва были военными, но потом вышли в отставку совсем молодыми и поспешили удалиться в свои родовые поместья. Отец мой был типичный николаевский офицер. Воспитывался он в школе гвардейских подпропорщиков, попал затем офицером в Семеновский полк и пошел обычной дорогой гвардейского офицера… Н а с т о я щ и м военным в то время был тот, кто обожал мундир и презирал штатское платье.

…Мой отец считался богатым человеком. У него было более 1200 душ в трех различных губерниях…».

Мать Кропоткина, Екатерина Николаевна, происходила из знатного и древнего рода Сулимы. Ее отец, генерал, герой Бородинского сражения. За то, что он «стать лакеем у всемогущего Аракчеева не захотел», его отправили… «генерал-губернатором в Сибирь. Когда я в 1862 году поехал в Сибирь, то часто слышал его имя, произносившееся с большим уважением. Чудовищное воровство, царившее тогда в Сибири, с которым мой дед был не в силах бороться, производило его в отчаяние».

В семье Кропоткиных было четверо детей. Старшему Николаю шел двенадцатый год, Елене – одиннадцатый, Александру – пятый, Пете – четвертый, когда умерла их мать. Дети остались на попечении нянек и гувернеров.

Петя узнает, какой была его мать, из ее дневников, из рассказов о ней близких. Он ощутил духовное влияние матери, когда ее уже не было, и потом смог откровенно сказать: « Все мое детство перевито воспоминаниями о ней».

«Моя мать, без сомнения, для своего времени была замечательная женщина...

Не знаю, что стало бы с нами, если бы мы не нашли в нашем доме среди дворовых ту атмосферу любви, которой должны быть окружены дети... Ее не было, но память о ней носилась в нашем доме, и, когда я теперь оглядываюсь на свое детство, вижу, что обязан ей теми лучшими искорками, которые запали в мое ребяческое сердце».

Всю свою долгую жизнь Кропоткин возил с собой портрет матери, и он всегда висел над его рабочим столом. Отец был совсем иной.

УЧЕБА В ПАЖЕСКОМ КОРПУСЕ. СИБИРЬ. ПУТЕШЕСТВИЯ. НАУЧНЫЕ

ОТКРЫТИЯ. ОТСТАВКА. В 1857 году, после окончания первой московской гимназии, Кропоткин поступает в высшее привилегированное военное учебное заведение Российской империи – Петербургский Пажеский корпус. Несмотря на военное направление этого привилегированного учебного заведения, оно давало широкое гуманитарное и естественное образование. Но основные познания даже в этот период он приобретал благодаря самостоятельным занятиям. Способность к ним развилась у юного Кропоткина исключительно рано, что видно из его переписки со старшим братом, в которой рассматриваются серьезные проблемы философии, религии, социологии, естествознания. Благодаря своим блестящим способностям быстро выдвигается в число лучших воспитанников. В 1861 году как первый ученик старшего класса Кропоткин производится в фельдфебели и, согласно уставу корпуса, становится камер-пажем Александра II.

После окончания в 1862 году корпуса перед ним открывалась блестящая карьера, возможность службы в одном из петербургских гвардейских полков. Но Кропоткин выбирает иной путь. Он уезжает в Сибирь, в Амурское казачье воинство. В должности чиновника по особым поручениям Кропоткин начинает свою недолгую государственную службу. Он активно включается в реформаторскую деятельность, составляет в 1863 году проекты изменения системы ссылки и тюрем, развития местного самоуправления. Он сначала горячо взялся за составление проектов по налаживанию работы местной администрации, но они никого не интересовали. Столкновения с высшими чиновниками, полный провал всех планов, непробиваемая стена бюрократизма, с которой он близко познакомился в Восточной Сибири – все это отрезвило сознание либерала Кропоткина, он убедился в невозможности сделать что-либо полезное для народа при помощи административной системы.

Другую сторону деятельности Кропоткина в Сибири составляла научная работа. За пять лет, с 1862 по 1867 гг., он провел несколько трудных экспедиций в отдаленные районы Дальнего Востока, Манчжурии и Северного Китая. В результате был собран громадный фактический материал, неизвестный науке, сделано много ценных наблюдений по географии и геологии. Исследования, сделанные в Сибири, вместе с изучением геологии Финляндии и Швеции во время экспедиций в эти страны привели Кропоткина к созданию новых геолого-географических теорий, получивших известность среди ученых не только России, но и стран европейского Запада.

Кропоткин открыл новую вулканическую область и внес серьезные коррективы в теорию вулканизма. Открыл нагорье на Большом Хингане (будет установлена дорога через него), описал прямой путь на Амур (использован для строительства железной дороги к Тихому океану). За самое большое и самое важное путешествие – ОлекминскоВитимскую экспедицию 1866 года (описание составило 681 страницу текста и 71 – карт и чертежей). Русское географическое общество присудило Кропоткину золотую медаль.

В.А. Обручев, спустя 30 лет путешествуя по пути, проложенному Кропоткиным, назвал его именем горный хребет между истоками рек Олекмы и Нерчи. Геологическое описание изученной им области ускорило поиски новых месторождений золота, а прямой путь, открытый им, способствовал экономическому развитию Ленских золотых приисков. Путешествуя по Сибири и Дальнему Востоку, Кропоткин описал всех насекомых и животных, каких встречал. Потом он воспользуется своими наблюдениями при разработке теории взаимной помощи.

В 1867 г. Кропоткин выходит в отставку и возвращается в Петербург. Он становится студентом физико-математического факультета университета, совмещает учебу с большой исследовательской работой в области географии. Собирает материалы для составления физической географии России, вместе с братом переводит на русский язык «Основы биологии» Спенсера и «Философию геологии» Пэджа. Как видного ученогопутешественника Кропоткина выбирают членом Географического общества и предлагают в нем почетный пост ученого секретаря.

ЗНАКОМСТВО СО ВЗГЛЯДАМИ БАКУНИНА. НАЧАЛО РЕВОЛЮЦИОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. ЭМИГРАЦИЯ. Еще в Сибири Кропоткин начинает интересоваться социалистическими и революционными идеями.

В 1872 году во время путешествия в Европу он знакомится со взглядами М. А. Бакунина. Антиавторитаризм и революционность анархизма производят на Кропоткина большое впечатление. Бакунизм лег в основание социальных убеждений Кропоткина и превратился в руководящее начало всей его практической и теоретической работы. Кропоткину не удалось встретиться с Бакуниным. Он только слышал о нем, читал его работы – и находился под обаянием его личности всю жизнь.

Возвратившись в Россию, Кропоткин активно включается в деятельность русского революционного подполья, примыкает к группе «чайковцев» (кружок самообразования, назван по имени организатора), ведет пропагандистскую работу среди рабочих. В марте 1874 года его арестовывают и заключают в Петропавловскую крепость. После двух лет заключения ему удается бежать из Николаевского военного госпиталя и скрыться за границей. Начинаются долгие (более сорока лет) годы жизни вне России.

Кропоткин становится одним из самых видных руководителей и теоретиков анархизма, сменив в этой роли Бакунина.

Он активно участвует в европейском революционном движении: сотрудничает в ряде анархистских изданий, выступает на социалистических и рабочих митингах и собраниях, ведет большую переписку с российским революционным подпольем. Кропоткин редактирует анархическую газету «Le Revolte» («Мятежник»), в которой опубликовал большое количество статей по вопросам истории и теории анархизма. Вместе с Дж.

Гильомом, соратником Бакунина, он вступал в полемику с марксистами, изображая марксистское учение как «государственный социализм, который неизбежно разовьется в экономический деспотизм, еще более страшный, чем политический».

Эмиграция не избавила Кропоткина от преследований ни царского правительства, ни правительств других европейских государств. Царизм мстил ему за измену самодержавию и аристократии, видя в нем опасного революционера. По проискам петербургских властей за Кропоткиным повсюду следуют шпионы; тайная организация под названием «Священная дружина», специально созданная для борьбы с народниками, принимает решение об убийстве Кропоткина. Швейцарское правительство изгоняет его из Цюриха в 1881 г., а спустя два года русский революционер попадает во французскую тюрьму. И только под давлением общественности, а также благодаря протесту ученых разных стран в 1886 г. Кропоткин выходит на свободу. С этого времени Кропоткин поселяется в Англии, где, не оставляя пропагандистской работы, занимается главным образом публицистической и научной деятельностью. Здесь же он написал большинство своих главных произведений.

Годы эмиграции стали периодом интенсивной научной и публицистической деятельности Кропоткина. Он сотрудничает с крупнейшими европейскими научными изданиями: ведет научное обозрение в журнале «The Nineteenth Century», пишет статьи для «Geographical Journal» и «Британской энциклопедии». Участвует в работе Лондонского географического общества, а в 1893 году избирается членом Британской научной ассоциации. В это время Кропоткин пишет свои основные сочинения: «Речи бунтовщика», «Хлеб и воля», «Современная наука и анархия», «Поля, фабрики и мастерские», «Взаимная помощь как фактор эволюции», «Великая Французская революция», «Записки революционера».

К 70-летию Кропоткина – в Лондон – среди 738 имен, приславших поздравления – К.С. Станиславский, В.Г. Короленко, Л.В. Собинов, Анд. Белый, Р.М. Глиэр, которых вряд ли заподозришь в симпатиях к «анархическому коммунизму». В 1912 г. юбилейный комитет, специально созданный в Англии по случаю 70-летия П.А. Кропоткина, в своем адресе отмечал как особую заслугу ученого то, что он научил «ценить важнейший принцип добровольного соглашения, который практиковался во все времена лучшими людьми» и который выставлял «как важный фактор социального развития».

ВОЗВРАЩЕНИЕ В РОССИЮ. В Россию Кропоткин возвращается 1 июня 1917 г. Он становится свидетелем революции, в неизбежность и необходимость которой верил всю жизнь. В эти трудные годы ему пришлось пережить эйфорию Февраля и первых послеоктябрьских месяцев, крах надежд на мирное, добровольное самопреобразование общества на основах «безгосударственного коммунизма», гражданскую войну и тревогу по поводу складывающейся новой государственности. Кропоткин несколько раз встречался с Лениным, предупреждал о неизбежности тотальной бюрократизации всех сторон жизни общества, неэффективности ставки только на крупное государственное машинное производство, необходимости развития кооперации и гибких способов регулирования экономической жизни общества.

Вполне вероятно, что критика Кропоткина, а также его предложения и советы новой власти сыграли некую роль в оформлении ленинского плана строительства социализма с опорой на кооперацию. Вернувшись в Россию, Кропоткин попал в очень затруднительное положение. Как убежденный анархист, он не признавал формы Советского государства, так как вообще был против партий и государства. Основной пафос анархизма – борьба с государственной властью, поддержка личности в ее противостоянии государству, господствующему над ней «в силу исторических условий».

В 1920 г., в самый разгар гражданской войны, старый революционер Кропоткин обратился с письмом к европейским рабочим, в котором призывал оказать всяческое давление на свои правительства с тем, чтобы прекратить интервенцию против революционной России.

Кропоткин никогда не был чисто академическим исследователем; все его сочинения были подчинены одной цели – выработке мировоззрения, помогающего строить жизнь на своего существования как ученого и революционера.

ТЕОРИЯ АНАРХИЗМА. Стержнем всех философских построений Кропоткина является идея «анархии», которую он пытался применить не только в политике, но и как определенный методологический и этический ключ к пониманию сути развития естественного и социального бытия. Термин «анархизм» (от греческого anarxia («безначалие», «безвластие») стал в XIX веке обозначать широкое интеллектуальное, а затем и политическое течение. В. Годвин, П. Ж. Прудон, М. Штирнер, М. Бакунин и др.– несмотря на различие философских и нравственных оснований, в их концепции существовало общее:

все эти мыслители считали главной причиной социального угнетения, эксплуатации и несправедливости государство и его политические и правовые институты.

Социальный идеал Кропоткина – безгосударственный (анархический) коммунизм, устанавливаемый сразу после победы социальной революции и гражданской войны. По Кропоткину, коммунизм без государства рождается из практики народной жизни, что и подтверждает история: первобытный род, сельская община, средневековые цехи и вольные города были созданы и управлялись народом с помощью обычного права, без государства и принятого им законодательства.

В книге «Современная наука и анархия» Кропоткин всю историю человечества пытался представить в виде борьбы «народного» и «начальнического» моментов прогресса, подменяя классовое деление общества разделением его на народ и власти. Эта противоположность двух начал или течений существовала во все времена. Оказывается, что анархизм коренится в самом народном инстинкте, тогда как государство – результат хитроумных козней колдунов, жрецов, военачальников и других плутов.

Как и его предшественники, Кропоткин не видит какой-либо положительной роли государства в развитии общества, считает всякую власть, даже свободно избранную, злом.

Общество, по Кропоткину,– это организм, представляющий собой федерацию свободных производственных общин (коммун, коопераций), где личность, руководствуясь правилами солидарности, получает все возможности для развития. Отношения внутри общин и между ними регулируются «взаимными соглашениями», признанными обычаями и привычками.

В центре мировоззрения Кропоткина был анализ сущности и исторической роли государства, которое предстает «абсолютным злом», «полной темнотой», неспособной к совершенствованию на собственной основе. Характерными чертами государства являются: абсолютное противостояние обществу и репрессивное отношение, «почти война»

с ним; постоянное и неуклонное усложнение бюрократического аппарата, опутывающего все сферы социальной жизни; полное искажение всех высших социальных ценностей. Анархисты одинаково негативно относились ко всем типам государственного устройства: монархии, парламентской демократии, революционной диктатуре и т. д., и главное – к самой идее организации общества «сверху вниз».

Анархистом Кропоткин стал под влиянием идей и личности Бакунина. Их взгляды совпадали во всем, что касалось характеристики государства: его происхождение, роль в обществе, разрушение и замена свободной федерацией самоуправляющихся коммун.

Но между ними существовали и отличия. Оба – материалисты и атеисты, но к обоснованию материализма шли по-разному. Бакунин был поверхностно знаком с естествознанием, зато имел солидную философскую школу, был убежденным диалектиком.

Кропоткин, напротив, скептически смотрел на философию как самостоятельную область знания. Единственным методом для философии считал тот, которым пользуются естественные науки. Правда, высказываясь против диалектики, он тем не менее через естественнонаучные исследования постоянно приходил именно к диалектическим выводам.

Но главное их отличие было в другом – они занимали принципиально разные позиции в решении вопроса об идеале будущего строя. Для Бакунина революция – нечто вроде социальной ликвидации, разрушительная стихия, которой суждено будет расчистить место для строительства нового, ничего не оставив от старого. Кропоткин был более всего озабочен созидательными функциями революции, творчеством в ней масс, созданием новых общественных форм. … «вопрос не в том, как избежать революции ее не избегнуть,– а в том, как достичь наибольших результатов при наименьших размерах гражданской войны, т.е. с наименьшим числом жертв и по возможности не увеличивая взаимной ненависти». А это он считает достижимым лишь при условии, что угнетенные составят себе возможно более ясное представление о том, что им предстоит совершить, и проникнутся достаточно сильным энтузиазмом.

Подобных вопросов Бакунин не ставил, считая, что выработка представлений о будущем будет отвлекать революционеров от их истинной задачи – разрушения старого порядка, расчистки почвы для строительства здания, план которого не может быть предусмотрен заранее. Еще в кружке «чайковцев» в своей записке «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?» Кропоткин, давая утвердительный ответ на этот вопрос, фактически оспаривал весьма популярную в революционной среде 70-х гг. точку зрения Бакунина. Он считал необходимым выразить свои надежды, стремления, цели независимо от степени их осуществления, от всяких практических ограничений. С годами П.А. все более утверждался в том, что «никакая борьба не может быть успешной, если она будет бессознательна… если уже во время самого разрушения не будет обрисовываться в умах то, что должно стать на место разрушаемого… Очень сильный по своей сообразительности в нападении, народ не проявлял почина и творческой мысли в деле построения нового здания. Народ дрался на баррикадах, брал дворцы, выгонял старых правителей, но дело новой постройки он представлял образованным классам, т.е. той же буржуазии».

Кропоткин много сил отдал разработке идеала будущего устройства и программе борьбы за новый строй, который он определял как «анархический коммунизм» в отличие от «коммунизма авторитарного». Будущее послереволюционное общество предстает как вольный федеральный союз свободных, самоуправляющихся общин, не имеющих над собой верховной центральной власти, вступающих друг с другом в отношения обмена продуктами труда и сотрудничества опять-таки на принципах добровольности и «безначалия».

«Коммунизм представляет собою... лучшую основу для развития личности – не того индивидуализма, который толкает людей на борьбу друг с другом и который только и был нам до сих пор известен, а того, который представляет собою полный расцвет всех способностей человека, высшее развитие всего, что в нем есть оригинального, наибольшую деятельность его ума, чувств и воли. Таков наш идеал, и что нам за, дело до того, что во всей своей полноте он осуществится лишь в более или менее отдаленном будущем! Его частное осуществление мы можем начать сейчас же, среди нас самих; его идеи мы должны распространять как можно шире, не медля ни минуты,– и тогда мы увидим, как наши отдаленные стремления повлияют на каждый шаг вперед… Наше дело – открыть, прежде всего, путем изучения современного общественного строя, его стремления, его направление, свойственные ему в данный момент развития, и указать эти стремления. Затем – осуществить эти стремления в наших сношениях с нашими единомышленниками; и, наконец,– заняться, уже теперь, и в особенности с наступлением революционного периода, разрушением учреждений и предрассудков, стесняющих развитие этих стремлений.

Это – все, что мы можем сделать как мирным, так и революционным путем. Но мы знаем, что, способствуя проявлению этих стремлений, мы содействуем прогрессу и что все, что идет против них, может только задержать прогресс…». Анархия, ее философия и идеал.

Идеолог анархизма проповедовал возможность введения «безгосударственного коммунизма» немедленно, безотлагательно на другой день после революции. Ее задачей было низвергнуть старую власть, разбить государственный аппарат и провести всеобщую экспроприацию общественных богатств. Частная собственность отменялась не только на средства производства – ликвидировалась и всякая личная собственность.

Сразу же должен был вступить в действие принцип «анархического коммунизма» – «каждому по потребности». Кропоткин не сомневался, что при новых порядках все будут трудиться с равной ответственностью, поскольку заинтересованность в результатах труда станет всеобщей. Вообще как условие функционирования нового строя подразумевалась сознательность и добросовестность его членов, эти качества в равной мере овладеют всеми вместе с разрушением старого порядка.

Обеспечить всем «право на довольство» в новом обществе должна была организация труда, соединяющая труд умственный и физический, промышленность с земледелием. Исходя из того, что разделение труда не только ведет к классовому расслоению, но и является менее производительным, чем интегрированный труд, Кропоткин считает необходимым построить образование и обучение как политехническое. Он резонно рассуждал, что если физический труд при определенном минимуме образования даст значительно больший результат, то и умственный, соприкоснувшись с иной сферой деятельности, с иными областями познания жизни, будет более эффективным.

«Интегрированный труд» каждого члена общества должен был состоять в обязательных работах по 4-5 часов в промышленности и земледелии. А оставшееся время каждый волен был посвятить науке и искусству. Петр Алексеевич, ученый с мировым именем, ставивший радость научного творчества выше всех иных жизненных ценностей, считал его в современном обществе привилегий, которой несправедливо лишен народ. Обоснование будущего соединения промышленности с земледелием, синтеза умственного и физического труда дано в книгах «Хлеб и воля» (1892) и «Поля, фабрики и мастерские» (1898).

Теоретики анархизма внесли большой вклад в развитие общественной мысли Их критика государственно-бюрократического централизма, отчуждения административного аппарата от гражданского общества, отрицательных последствий огосударствления культуры оказала существенное влияние на становление многих философских, социологических и культурологических концепций, выходящих далеко за рамки анархизма.

Сформировавшись в Европе, анархизм имел вместе с тем не чисто европейские, но и российские истоки. Теоретические взгляды М. А. Бакунина и П. А. Кропоткина, оказавшие большое влияние на развитие европейской левой мысли, формировались, естественно, под воздействием прежде всего реалий российской государственности.

Говоря о своей приверженности традициям просветителей – Гольбаха, Гельвеция, Дидро, Ламетри – и мыслителей века XIX – Конта, Бакунина, Дарвина, Гексли, Спенсера и др., Кропоткин ставил своей целью создание «синтетической теории», описывающей все многообразие естественного и социального мира.

Ученый по складу ума и наклонностям, обладавший огромным литературным дарованием, Кропоткин непрерывно писал на протяжении более чем пятидесяти лет. По геологии и географии, биологии и астрономии, политической экономии и истории, философии и социологии, этике и по самым разнообразным политическим вопросам – неполный перечень его работ насчитывает почти две тысячи наименований. Кропоткин оставил после себя огромное, во многом еще не исследованное теоретическое наследие.

ФИЛОСОФИЯ. ФИЛОСОФИЯ И ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ. Среди большого числа работ Кропоткина нет ни одной, которая бы специально была посвящена философии.

Но вместе с тем трудно указать такую, где бы в той или иной форме не затрагивались философские проблемы.

Кропоткин, как и Бакунин, отвергает идеализм и настаивает на том, чтобы философия раз и навсегда отказалась от беспочвенного умозрения. Она тогда только достигнет положительных результатов и заслужит уважение ученых, когда пойдет рука об руку с опытной наукой, ибо научная философия «есть только обобщение, – результат умственного движения во всех отраслях жизни, элементы же для обобщения должно дать развитие наук, искусства и общественных установлений, философия может только вдохновить науку и искусство». Новая философия должна охватить все физические, химические, жизненные и общественные явления как единое целое. Такая «синтетическая философия», во-первых, не может больше «останавливаться на плодах нашего воображения, вроде различных «сущностей», «мировых идей», «назначения жизни» и тому подобных «символических выражений»»; во-вторых, ей не следует «также прибегать и к антропоморфизму, т. е. придавать природе и физическим силам человеческие свойства и намерения».

Необходимость создания философии, которая бы синтезировала достижения положительного знания, была осознана еще энциклопедистами, сделавшими, как замечает Кропоткин, первый шаг в этом направлении. Они «уже пытались построить синтетическую философию вселенной – сводку всего того, что существенно в наших знаниях о природе и человеке: о планетах и звездах, о физических и химических силах, о явлениях растительной и животной жизни, о психологии, о жизни человеческих обществ, развитии их идей, их нравственных идеалов, – одним словом, картину природы…».

Априористическая философия Канта для него неприемлема в принципе; идеалистические конструкции Гегеля и весь его диалектический метод – не более как бесплодная игра понятий, тем более вредная, что дает основание для оправдания любых политических доктрин; диалектический материализм Маркса и Энгельса изображается в виде «диалектической метафизики», мало чем отличающийся от гегельянства. Только Конт правильно понял задачи философии, «отвечающей последнему прогрессу естественных наук», и поэтому созданная им позитивная философия пользовалась таким большим влиянием среди мыслителей и ученых XIX столетия. Она «поставила себе целью в науке признавать только те заключения, которые выведены из опыта, а в философии – объединить все знания, добытые таким путем различными науками, в одно общее понимание мира».

Дарвинизм Кропоткин расценивал как величайшее приобретение науки не только в смысле узко биологической теории, исключившей теологию и метафизику в объяснении происхождения видов, но видел в учении Дарвина чуть ли не универсальный метод, приложимый к другим областям знания, в том числе и к общественным наукам. Этот метод сводится к эволюции, к идее непрерывного развития в самом широком смысле.

Когда теория Дарвина «была введена в изучение природы вообще, а также людей, их способностей и их общественных учреждений, она открыла новые горизонты и дала возможность объяснять самые непонятные факты в области всех отраслей знания». Таким образом, дарвинизм следует рассматривать в качестве одного из составных элементов «синтетической философии», долженствующей объединить в себе накопленные человечеством знания о природе и обществе.

Занимаясь естествознанием, Кропоткин, как серьезный ученый, не мог не обратить внимания на те затруднения, с которыми столкнулась наука в конце XIX – начале XX в., когда целая серия крупных открытий в различных областях знания поставила ученых перед необходимостью пересмотреть многие давно установившиеся и ставшие привычными понятия и представления.

Кропоткин развивает идею об абсолютном и относительном в историческом развитии науки. «В каждой науке когда мы начинаем изучать ее основательно, мы доходим до известного предела, дальше которого, в д а н н ы й м о м е н т, мы не можем идти. Это именно и делает науку вечно юной, вечно привлекательной». Какими бы блестящими ни казались открытия, сделанные в середине XIX в. в астрономии, в физических науках, в биологии и психологии, однако приходится признать, что пределы познаваемого были только раздвинуты, но не уничтожены, потому что «сейчас же устанавливались новые границы, и со всех сторон возникли новые проблемы, требовавшие разрешения».

Таким образом, Кропоткин, вопреки своему предубеждению против диалектики, которое он не раз высказывал, через наблюдение за ходом развития естествознания, стихийно приходил к тем же самым диалектическим выводам.

Возможность безграничного познания мира, осуществляемого человечеством при помощи науки, и, следовательно, несостоятельность попыток воздвигнуть какие бы то ни было непроходимые барьеры на этом пути или очертить круг доступного науке, даже если радиус этого круга будет признан во много раз больше известных науке масштабов, Кропоткин обосновывает тем, что между вселенной и нашим мозгом, нервной системой и вообще организмом человека существует «сходство структуры». «В природе нет ничего, что не находит себе эквивалента в нашем мозгу – частичке той же самой природы, состоящей из тех же физических и химических элементов, – ничего, следовательно, что должно навсегда оставаться неизвестным – то есть не может найти своего представления в нашем мозгу». Агностицизм Кропоткин критикует с позиций материализма, опираясь при этом на твердую почву естествознания.

СОЦИОЛОГИЯ. Социология Кропоткина (он называет ее иногда социальной философией) сложилась под сильным влиянием естествознания XIX в., особенно дарвинизма. Под социологией Кропоткин разумеет науку, изучающую законы, которым подчиняется общество в своем поступательном движении, начиная «от дикарей каменного века» и кончая «нашими днями», а задачу ее видит в том, чтобы определить вероятное направление дальнейшего развития человечества. В методологическом отношении социология ничем не отличается, по его мнению, от естественных наук, пользующихся индуктивным методом.

Центральное место в социологии Кропоткина занимает проблема исторического прогрессa. Отличие Кропоткина от ординарных социал-дарвинистов состоит в том, что он протестовал против распространения принципа борьбы за существование на человеческие отношениях. В противовес таким воззрениям Кропоткин развил целое учение о «взаимной помощи» как важнейшем факторе эволюции. Он доказывал, что «огромнейшее большинство видов живет сообществами и что в общительности они находят лучшее оружие для борьбы за существование», понимая, конечно, этот термин «в его широком, дарвиновском смысле: не как борьбу за прямые средства к существованию, но как борьбу против всех естественных условий, неблагоприятных для вида». Виды животных, по его мнению, у которых борьба между особями существует в самых минимальных масштабах, а взаимное общение, помощь и поддержка достигают высокого развития, оказываются «наиболее многочисленными, наиболее процветающими и наиболее приспособленными к дальнейшему прогрессу».

Под «взаимной помощью» Кропоткин понимает «инстинкт общительности, который медленно развивался среди животных и людей в течение чрезвычайно долгого периода эволюции,.. и который научил в равной степени животных и людей сознавать ту силу, которую они приобретают, практикуя взаимную помощь и поддержку…».

Категория «взаимной помощи» выдвигается Кропоткиным в качестве важнейшего двигателя исторического прогресса, в качестве фактора, определяющего собой все стороны общественной жизни. Он так и пишет: «…практика взаимной помощи и ее последовательное развитие создали самые условия общественной жизни, благодаря которым человек мог развить свои ремесла и искусства, свою науку и свой разум».

Общество появилось раньше самых древних человекоподобных существ. Оно существовало в виде стада среди животного мира, инстинкт взаимопомощи которого унаследован человеческим обществом. Если допустить, что люди с самых ранних времен исторического развития были раздираемы постоянной борьбой и что между ними не существовало никакого объединения на началах взаимной помощи и солидарности, то тогда нельзя говорить ни о каком прогрессе в экономике, в социальной жизни, было бы невозможно само общество в качестве единого, саморазвивающегося организма, предполагающего наличие общих нужд, общих интересов и общих целей.

Ступенями общественного прогресса, происходившего на основе взаимной помощи, Кропоткин считает: род, племя, деревенскую общину, гильдию, средневековый город, рабочие союзы и другие организации, созданные трудящимися для объединенных действий, главным образом, с целью завоевания экономической и политической свободы.

Считая народные массы главным фактором исторического развития, Кропоткин в качестве альтернативной силы принимает личность – «самоутверждение индивидуумов» и указывает, что оба эти течения, т. е. творчество масс и деятельность личностей, постоянно сталкиваются между собой, накладывая отпечаток на сложное переплетение событий гражданской истории.

Общественный прогресс, по Кропоткину, складывается из разных сторон, которые охватывают экономику, общественные структуры, политику и нравственность. Последней придается особое значение. Этический акцент социологии Кропоткина выступает еще и в том, что он вслед за Михайловским вводит субъективный показатель в определение критерия прогресса. Кропоткин считает, что конечная «формула прогресса»

может быть сведена к вопросу о том, «какие общественные формы лучше обеспечивают в данном обществе, и, следовательно, в человечестве вообще, наибольшую сумму жизненности».

В книге «Взаимная помощь как фактор эволюции» Кропоткин стремится к обоснованию творческой роли инстинкта общительности в эволюционном развитии жизни.

Повышая шансы живого на выживание, инстинкт общительности служит зачатком нравственности в животном мире и природной основой прогрессивных форм эволюции человеческого общества (от рода и общины до современных культурных, научных сообществ, различных форм кооперации, а в будущем – коммунизма).

Замысел этики Кропоткина не только в обосновании справедливости того, что природа – первый учитель этики. Он заключается в формировании идеала, который лучше всякого совета вел бы людей «инстинктивно к действию в нужном направлении. Подобно тому как цель воспитания ума состоит в том, чтобы мы привыкли делать множество верных умозаключений почти бессознательно, так и цель этики – создать в обществе такую атмосферу, чтобы большинство вполне импульсивно, т. е. без колебаний, совершало бы именно те поступки, которые ведут к благосостоянию всех и к наибольшему счастью каждого в отдельности».

«Взаимопомощь, Справедливость, Нравственность – таковы последовательные шаги восходящего ряда настроений, которые мы познаем при изучении животного мира и человека. Они представляют органическую необходимость, несущую в самом себе свое оправдание, подтверждаемую всем развитием животного мира, начиная с первых его ступеней (в виде колоний простейших животных) и постепенно поднимаясь до высших человеческих обществ».

Генетик В.П.Эфроимсон утверждал в 1970 г., что у человека существует «ген альтруизма» и что открыл его интуитивно Кропоткин, совершенно еще не знавший генетики, но убежденный в том, что взаимопомощь, солидарность и самоотверженность служат делу эволюции рода человеческого. В наши дни редкая работа по эволюционной биологии обходятся без ссылок на теорию взаимной помощи как фактора эволюции.

С лета 1918 г. Кропоткин живет в Дмитрове, под Москвой. Взаимодействует с местными кооператорами (надеется, что именно за этим движением – будущее, что в нем прорастают начала такого желанного будущего – анархического коммунизма), участвует в создании краеведческого музея. И пишет последнюю свою книгу «Этика».

Эта работа, по мнению Кропоткина, была особенно важна после революции и гражданской войны. Его близкий друг Н. Лебедев свидетельствовал, что Кропоткин «не один раз говорил о том, что, может быть, именно вследствие отсутствия возвышенного морального идеала русская революция и оказалась бессильной создать новый общественный строй на началах справедливости и свободы».

«Этика» – своеобразное подведение итогов его работы и в области естествознания, и в области общественных наук. Он развил здесь свои выводы о взаимопомощи как мировом законе органической эволюции, утверждая, что чувства солидарности, справедливости и нравственности глубоко заложены в человечестве со всей силой прирожденных инстинктов. Нравственность – естественный продукт социальной жизни – для Кропоткина определялась не религией, а именно этим всеобщим законом органической эволюции. Критерием нравственности он выдвигал не «общее благо» – понятие довольно расплывчатое,– а свободу личности. От страниц «Этики», где он доказывал, что людям легче, лучше, целесообразнее жить нравственно, т.е. руководствуясь принципами взаимопомощи, справедливости, самопожертвования, старый ученый отрывался, чтобы вступиться за несправедливо арестованных, гонимых и преследуемых, призывал к милосердию. Ему было понятно ожесточение в массах, вызванное белым террором, но он отрицательно относился и к ответным репрессиям, считая, что массовые аресты, заложничество будут «толкать революцию на путь, который приведет ее к гибели, главным образом от недостатков, которые вовсе несвойственны Социализму и Коммунизму, а представляют пережиток старого строя и старых безобразий неограниченной, всепожирающей власти». Так писал он Ленину за полтора месяца до смерти.

Совсем не в духе времени он утверждал в «Этике» общечеловеческую сущность нравственности. Классовые и групповые интересы, считает Кропоткин, могут оказать влияние на мораль, но она остается общей, единой для всего человечества. Долгое время все его учение о взаимопомощи, о нравственности ставили ученому в вину, усматривая в нем призыв к классовому примирению, к утверждению «гармонии интересов в классовых обществах». Истинный революционер, он признавал революции неизбежными и необходимыми только на определенной стадии развития человечества, но, вглядываясь в будущее, отказывался считать определяющим фактором в нем борьбу классов. Исторический оптимист Кропоткин предрекал не усиление классовой конфронтации – «в широком распространении принципа взаимной помощи» он усматривал для человечества «лучший задаток возвышенной дальнейшей эволюции».

Он создавал детально разработанный план общественного устройства, в котором человек должен чувствовать себя счастливым и свободным.

ИДЕИ И ИДЕАЛЫ КРОПОТКИНА В ДВАДЦАТЬ ПЕРВОМ ВЕКЕ. Работы

Кропоткина отражали наиболее значительные тенденции общественного развития XIX и XX веков. Он рассмотрел широкий круг вопросов: специфику новых научных открытий конца Х1Х века, сущность человеческой личности и ее способность к познанию и общению; результаты развития философской мысли нового времени; опыт социалистических проектов и планов; истоки, смысл и цель истории; закономерности функционирования политических систем и государственных механизмов и т. д. Приверженец «синтетической систематической философии», способной дать ответы на главные вопросы, поставленные развитием человеческой истории, Кропоткин соединил в своем творчестве высокую оценку науки и технического прогресса с безусловной верой в торжество грядущей социальной справедливости.

Особую актуальность сегодня приобретает этика Кропоткина, его теория взаимной помощи. Человечество подошло к краю пропасти: ядерной, экологической, демографической катастрофе – всеобщему уничтожению может стать альтернативой только единство и всемирная взаимная поддержка. Великий ученый и анархист своей деятельностью и своим творчеством призывал человека «почувствовать себя заодно с бьющимся сердцем всего человечества».

Наш современник Сахаров писал по этому поводу: «Спастись можно только объединившись». Бердяев утверждал: «Спастись в одиночку невозможно…». Самые лучшие люди мира учат нас помогать друг другу для общей – значит и своей собственной – пользы.

Петр Алексеевич Кропоткин – лучший из людей человечества – верил, что нравственность на земле неистребима, что соглашение станет основной формой отношений внутри страны и всего мира, что достойное будущее неизбежно.

ТВОРЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ. «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?»; «Исследования в Ледниковом периоде»; «Речи бунтовщика»;

«Поля, фабрики и мастерские»; «Записки революционера»; «Взаимная помощь как фактор эволюции»; «Великая Французская революция»; «Современная наука и анархия»; «Этика»; «Хлеб и воля»; «Идеалы и действительность в русской литературе»; «Завоевание хлеба»; «Нравственные начала анархизма»; «Завоевание рынка».

В каких условиях, под влиянием каких идей формировалось мировоззрение Кропоткина?

Чем занимался Кропоткин в Сибири?

Что вы знаете о научных открытиях Кропоткина?

Чье отношение к общественному идеалу – Бакунина или Кропоткина – вам ближе? Приведите аргументы.

В чем, по Кропоткину, назначение философии?

Какое место занимает взаимная помощь в учении Кропоткина?

Почему нравственность – по убеждению Кропоткина – неистребима в человечестве?

В чем привлекательность «анархического коммунизма» по Кропоткину?

Что вы можете рассказать о Кропоткине – ученом-энциклопедисте?

Сочинения Кропоткин П. А. Великая французская революция. 1789–1793.– М., 1979.

Кропоткин П. А. Записки революционера.– М., 1990.– 526 с.

Кропоткин П. А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия.– М., 1990.–640 с.

Кропоткин П. А. Этика.– М., 1991.– 496 с.

Петр Алексеевич Кропоткин. Естественно-научные работы.– М., 1998.–270 с.

Кропоткин П.А. Анархия, ее философия, ее идеал: Сочинения М.. 2004. 841С.

Литература Анисимов С. Путешествия П. А. Кропоткина.– М.– Л. 1986.– 130 с.

Бессонов Б. Н. Судьба России: Взгляд русских мыслителей. – М., 1993. С.113– Гридчин Ю. В. Этика человечности // Кропоткин П. А. Этика / Вступит. статья.– Канев С. Н. Революция и анархизм (Гл. V: Анархо-коммунистическая теория революции П. А. Кропоткина.).– М., 1987. С. 192–216.

Маркин В. А. Неизвестный Кропоткин.– М. 2002.– 446 с.

Маркин В. А. П. А. Кропоткин и науки о земле // Петр Алексеевич Кропоткин.

Естественно-научные работы/ Вступит. статья.– С. 7–29.

Пирумова Н. М. Петр Алексеевич Кропоткин. – М.,1972.

Русская философия. Малый энциклопедический словарь.– М., 1995. С.284–286.

Журнальные публикации:

Пирумова Н. М. Письма и встречи (документальный рассказ о контактах Кропоткина с Лениным) // Родина. 1989. № 1.– С 26–31.

Фрагменты сочинений печатаются по:

I. Кропоткин П. А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия.– М., 1990.

II. Кропоткин П. А. Этика, Избранные труды.– М., 1991.

III. Маркин В.А. Неизвестный Кропоткин.– М, 2002.

ИЗ ПЕРЕПИСКИ С БРАТОМ АЛЕКСАНДРОМ

Февраль 1859г.

… Твое письмо ясно указало мне, что нужно мне заняться естественными науками, я решительно не имел о них никакого понятия, кроме каких-нибудь поверхностных сведений. Надо заняться… … Я заметил, что очень несведущ в философии, – я с ней знакомился урывками, из твоих писем. Поэтому мне часто встречаются слова, которые я не могу понять… Мне необходимо начать свое знакомство с философией… Декабрь 1859 г.– февраль 1860 г.

Не знаю, до чего я так дойду со временем, меня интересует и желание получить практическое воспитание, и естественные науки, и история по временам затрагивает меня. На чем же я остановлюсь? Неужели ни на чем?

Часто задаю я себе вопрос, что из меня выйдет? Не так давно еще я мечтал сделаться историком… теперь вполне убедился, благодаря тебе, в своей полной неспособности к этому. С естественными науками я очень мало знаком, мне кажется, что я мог бы ими заниматься. Наконец, математика довольно интересует меня теперь и, по отзыву решительно всех учителей в корпусе, я способен к математике, задачи, над которыми другие ломают себе голову по нескольку часов, мне достаются очень легко. Быть может, естественные науки сделаются моим главным предметом.

Я должен быть в университете; иначе я выйду необразованным. Я должен получить общечеловеческое образование, конечно, я не мечтаю быть ученым, но при моем невежестве при выходе из корпуса я не могу быть полезным членом обществу, итак, повторю мое давнишнее решение, я буду в университете.

Всякий должен быть полезным членом обществу, – конечно, не требуется, чтоб он так собою пожертвовал, чтоб ходил босиком,– а должен по мере сил… полезно трудиться на каком-нибудь поприще… требуется, по-моему, не более как честное исполнение своих обязанностей… Март 1861г.

… Что, тебе, брат, сказать обо мне, немного есть что рассказывать. Занятия математикой идут обычной чередой. Химией занимаюсь также постоянно, время от времени, когда появляются финансы, занимаемся опытами в нашей маленькой лаборатории. Свободное время посвящаю музыке. Сегодня я урвался из корпуса в концерт и… наслаждался, слушая, например, глубоко прочувственное трио Глинки из «Жизни за царя», сколько в нем родного, близкого сердцу, выплаканного, как и во всех русских мотивах.

Февраль 1862г.

…Мне припомнилось, что я писал где-то: «хоть бы на Амур отправиться». Теперь я думаю об этом, ведь на Амуре тепло… потом я люблю поездки, переезды, путешествия, если хочешь. Мне доставляет большое удовольствие видеть новые места.

Я надеюсь устроиться на Амуре довольно хорошо… Ты спросишь, что же я там буду делать? Да на первых порах хоть то, что собирался и здесь сделать, выучить английский язык, буду заниматься кристаллографией, изучать дальше математику, если не наскучит, но вообще я уверен, что без дела сидеть не буду… Я выбрал Амур.

Кама, 3 августа 1862г.

Что, брат, сказать про то, каковой показалось мне Сибирь? Обманула! Ведь с детства учат нас про сибирскую тайгу, про тундры, про степи, и мы при слове степи рисуем себе Сахару с ее песками. А тут выходит совсем наоборот.

Август 1863г., около Хабаровска.

Плыву на катере. Спокойно и хорошо, сплавной работы никакой нет, работаю над «своим» да разъезжаю по станицам, чтобы что-нибудь написать про них. Я написал и сегодня отправил с попавшимся навстречу пароходом – до Благовещенска – письмо второе Леонтьеву о реках Ингоде и Шилке, об Амуре пишу. Уже читаю «Kosmos» Губмольдта, 2-й том, перевожу арифметику Серре, будет 10 печатных листов. Если удастся, то дело будет очень хорошее. Ведь наши арифметики черт знает что за мерзость!..

Особенность Восточной Сибири: большое количество политических преступников. С ними обходятся с замечательным уважением везде. Всюду они приняты, и приняты прекрасно. Муравьев особенно любил их. Но, говорят, Корсаков далеко не тот, трусит... На него сердятся за бегство Бакунина, вот он и боится.

Теперь расскажу про дорогу от Красноярска до Иркутска. Что за дорога! Великолепнейшее шоссе, особенно по Енисейской губернии.

Под Красноярском тянулись все горы – грядами видны на горизонте, изредка только высятся отдельные конусообразные вершинки над главным хребтом... За этими горами потянулась тайга на несколько сот верст, прерывающаяся только местами; тут приютилась деревушка, а там опять тайга, однообразная, грустная, дикая, безлюдная...

рек приходится переезжать очень много, и все очень быстры, быстрее всех Ангара под самым Иркутском. Она, говорят, оригинально замерзает – снизу, т. е. лед тонет.

Браво, Иркутск! Какая здесь публичная библиотека! Очень порядочная в журнальном отношении. Здесь получается до 50 журналов и газет русских, польских, французских и немецких. Приходите в комнату и читайте, ничего не платя. Кроме этой публичной, есть еще частная, откуда берутся журналы и книги для чтения; там тоже есть читальная комната, с платою 10 коп. за вход. Тоже народа довольно...

Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя Я полагаю, что должны. Во-первых, потому что в идеале мы можем выразить наши надежды, стремления, цели, независимо от практических ограничений, независимо от степени осуществления, которой мы достигнем… Во-вторых, потому что в идеале может выразиться, насколько мы заражены старыми предрассудками и тенденциями. Другими словами, хотя умственная смелость вовсе не есть ручательство за смелость практическую, но умственная мыслебоязнь есть уже, наверное, мерило мыслебоязни практической.

… мы, конечно, имеем в виду определение только 4–5 крупных черт этого идеала.

В самом деле, все теперешние социалисты стремятся к возможно более полному равенству условий развития отдельных личностей и обществ.

Все они желали бы осуществления такого строя, чтобы каждый имел одинаковую возможность заработать себе средства к жизни личным трудом, …чтобы каждый имел одинаковую возможность наравне со всеми остальными получить то теоретическое образование, которое ныне составляет удел лишь немногих, чтобы отношения отдельной личности ко всем остальным были бы таковы, при которых, пользуясь наибольшею суммою благ от этих отношений, она несла вместе с тем наименьшее количество стеснений ее личной свободы и ее личного развития.

Такова программа громадного большинства, едва ли не всех социалистов нашего времени. Даже те, которые, по-видимому, проповедуют идеал совершенно иной, те, которые, напр., проповедуют в конечном идеале государственный коммунизм или иерархический строй и т.п., в конце концов, желают того же.

Миллионы человеческих существ потрудились для создания цивилизации, которой мы так гордимся. Другие миллионы, рассеянные по всем углам земного шара, трудятся и теперь для ее поддержания.

Даже мысль, даже гений изобретателя – явления коллективные, плод прошлого и настоящего. Но и эти тысячи философов, поэтов, ученых и изобретателей были, в свою очередь, продуктом труда прошлых веков. Разве в течение всей их жизни их не кормили и не поддерживали как в физическом, так и в нравственном отношении целые легионы всевозможных рабочих и ремесленников?

Наука и промышленность, знание и его приложение, открытия и их практическое осуществление, ведущее к новым открытиям, труд умственный и труд ручной, мысль и продукт материального труда – все это связано между собою. Каждое открытие, каждый шаг вперед, каждое увеличение богатств человечества имеет свое начало во всей совокупности физического и умственного труда как в прошлом, так и в настоящем.

По какому же праву, в таком случае, может кто-нибудь присвоить себе хотя бы малейшую частицу этого огромного целого и сказать: это мое, а не ваше?

… общество, покончившее с частной собственностью, должно будет, по нашему мнению, организоваться на началах анархического коммунизма. Анархизм неизбежно ведет к коммунизму, а коммунизм – к анархизму … и тот и другой представляют собой выражение одного и того же стремления – стремления к равенству.

Когда социалисты говорят, что общество, освободившееся от капитала, может сделать труд приятным и уничтожить всякую работу, внушающую отвращение или вредную для здоровья, над ними обыкновенно смеются.

Завод и фабрику можно, несомненно, сделать такими же здоровыми и привлекательными, как научную лабораторию. В просторном помещении, при хорошем воздухе работа идет лучше, и легче находят себе применение различные мелкие усовершенствования, ведущие к сбережению времени и труда.

Неужели же можно сомневаться в том, что в обществе равных, в обществе, где «рабочие руки» не будут продаваться из-за куска хлеба,– труд станет на самом деле отдыхом и удовольствием?

То же будет и с домашними работами, которые теперь общество взваливает на женщину – этого страдальца за все человечество.

Единственное, чего может не хватить революции, это – смелого почина. Забитые с самой школы, рабы прошлого в зрелом возрасте… мы почти не смеем думать.

Новое общество поймет, что такое солидарность, этот великий двигатель, увеличивающий во сто раз энергию и творческую силу человека, и пойдет со всею энергией молодости на завоевание будущего. …оно обеспечит всем своим членам и существование, и довольство, и то нравственное удовлетворение, которое дает свободно избранный и свободно выполняемый труд, и наслаждение жить, не мешая жить другим. Обществу, проникнутому таким духом, нечего будет бояться ни внутренних раздоров, ни внешних врагов. Всем силам прошлого оно противопоставит свою привязанность к новому порядку вещей и смелую инициативу каждой личности в отдельности и всех вместе.

Анархия, конечно, ведет свое происхождение не от какого-нибудь научного открытия и не от какой-нибудь системы философии.

…анархизм родился из того же протеста, критического и революционного, из которого родился вообще весь социализм. Только некоторые социалисты, дойдя до отрицания капитала и общественного строя, основанного на порабощении труда капиталом, остановились на этом.

Что касается анархизма, то он не останавливается на одной критике этих учреждений. Он поднимает свою святотатственную руку не только против капитала, но также против его оплотов: государства и установленных государством законов и суда.

Анархия представляет собой попытку приложить обобщения, полученные индуктивно-дедуктивным методом естественных наук, к оценке человеческих учреждений.

Она является также попыткой угадать на основании этой оценки, по каким путям пойдет человечество к свободе, равенству и братству, чтобы получить наибольшую возможную сумму счастья для каждой из единиц в человеческих обществах.

… ошибочно сказать, что анархический идеал общества представляет собою утопию. Всякий идеал представляет стремление к тому, что еще не осуществлено, тогда как слову «утопия» в обыденной речи придается значение чего-то неосуществимого.

В лице Бакунина анархическое направление, нашло могучего и страстного защитника. Пользуясь своими широкими познаниями в истории и философии, Бакунин дал обоснование современном анархизму в целом ряде сильных брошюр, статей и писем.

Он храбро выступил с мыслью о совершенном уничтожении государства со всем его устройством.

В свое время, в прошлом, государство являлось историческою необходимостью.

Но теперь полнейшее уничтожение государства является в свою очередь исторически необходимым, потому что государство – это отрицание свободы и равенства.

Церковь имеет своей целью удержать народ в умственном рабстве. Цель государства – держать его в полуголодном состоянии, в экономическом рабстве. Мы стремимся теперь стряхнуть с себя оба эти ярма. … мы ищем прогресса в наиболее полном освобождении личности, в самом широком развитии инициативы личности и общества.

Мы представляем себе дальнейшее развитие как движение прежде всего к уничтожению правительственной власти. … во-вторых, к развитию, насколько возможно широкому, элемента соглашения, временного договора и в то же время независимости всех групп, которые возникают для определенной цели и покроют своими союзами все общество. Вместе с этим мы представляем себе строение общества как нечто, никогда не принимающее окончательной формы, но всегда полное жизни и потому меняющее свою форму, сообразно потребностям каждого момента.

Никакая борьба не может иметь успеха, если она остается бессознательной, если она не отдает себе конкретного, реального отчета в своих целях. Никакое разрушение существующего невозможно без того, чтобы уже в момент разрушения и борьбы, ведущей к разрушению, люди не представляли себе в уме, что займет место того, что желают разрушить. Невозможно даже теоретически критиковать существующее, не рисуя уже себе в уме более или менее определенный образ того, что желают видеть на месте существующего. Сознательно или бессознательно идеал – понятие о лучшем – рисуется в уме каждого, кто критикует существующие учреждения.

… у анархистов сложился свой взгляд на общество, совершенно иной, чем у всех политических партий, стремящихся к захвату государственной власти в свои руки.

Мы представляем себе общество в виде организма, в котором отношения между отдельными его членами определяются не законами, наследием исторического гнета и прошлого варварства, не какими бы то ни было властителями, избранными или же получившими власть по наследию, а взаимными соглашениями, свободно состоявшимися, равно как и привычками и обычаями, так же свободно признанными. Эти обычаи, однако, не должны застывать в своих формах и превращаться в нечто незыблемое под влиянием законов или суеверий. Они должны постоянно развиваться, применяясь к новым требованиям жизни, к прогрессу науки и изобретений и к развитию общественного идеала, все более разумного, все более возвышенного.

Таким образом,– никаких властей, которые навязывают другим свою волю, никакого владычества человека над человеком, никакой неподвижности в жизни, а вместо того – постоянное движение вперед, то более скорое, то замедленное, как бывает в жизни самой природы. Каждому отдельному лицу представляется, таким образом, свобода действий, чтобы оно могло развить все свои естественные способности, свою индивидуальность, т.е. все то, что в нем может быть своего, личного, особенного. Другими словами – никакого навязывания отдельному лицу каких бы то ни было действий под угрозой общественного наказания или же сверхъестественного мистического возмездия: общество ничего не требует от отдельного лица, чего это лицо само не согласно добровольно в данное время исполнить. Наряду с этим – полнейшее равенство в правах для всех!

Мы представляем себе общество равных, не допускающих в своей среде никакого принуждения; и, несмотря на такое отсутствие принуждения, мы нисколько не боимся, чтобы в обществе равных вредные обществу поступки отдельных его членов могли бы принять угрожающие размеры. Общество людей свободных и равных сумеет лучше защитить себя от таких поступков, чем наши современные государства, которые поручают защиту общественной нравственности полиции, сыщикам, тюрьмам – т.е. университетам преступности,– тюремщикам, палачам и судам. В особенности сумеет оно предупреждать самую возможность противообщественных поступков путем воспитания и более тесного общения между людьми.

Корни анархизма – в естественнонаучной философии восемнадцатого века. Но он мог получать свое полное обоснованно лишь после возрождения наук, имевшего место в начале второй половины 19-го века и давшего новый толчок к изучению человеческих учреждений и обществ на естественнонаучной основе.

… анархизм стоит за личность против государства, за общество против власти, которая в силу исторических условий господствует над ним.

Прав ли анархизм в своих заключениях? В самом деле, что нужно сделать, чтобы, объединив усилия всех, обеспечить всем наибольшую сумму благосостояния и удержать в то же время приобретенные доселе завоевания личной свободы и даже расширить их, сколько возможно больше? Как организовать общий труд и в то же время предоставить всем полную свободу проявления личного почина?

Многие анархисты, включая сюда и коммунистов, и многие мыслители вообще, вполне признавая все выгоды, которые коммунистический строй может дать обществу, видят, однако, в этой форме социальной организации серьезную опасность для общественной свободы и для свободного развития личности.

В большинстве случаев, когда говорили о коммунизме, то подразумевали коммунизм … христианский и монастырский – и во всяком случае государственный, подначальный, то есть подчиненный строгой центральной власти. В таком виде он проповедовался в коммунистических утопиях 17-го века… его осуществляли на практике в некоторых общинах в Америке. Принимая за образец семью, эти общины стремились создать «великую коммунистическую семью» и ради этого хотели «переродить человека». В этих целях помимо труда сообща они налагали на своих членов тесное, семейное сожительство, удаление от современной цивилизации, обособление коммуны, вмешательство «братьев и сестер» во все малейшие проявления внутренней жизни каждого из членов общины, и полное подчинение начальству коммуны или государственной власти.

Так как коммунистическое государство есть утопия, от которой начинают отказываться те, которые прежде стояли за нее, то нам… пора заняться более серьезным вопросом. … анархический, то есть свободный и безгосударственный коммунизм не представляет ли также опасности для свободного развития личности? Не повлечет ли он за собою то же уменьшение свободы личности?..

Посмотрим же, что такое свобода?

Человек, которому пришлось сказать себе: «Я отказываюсь от такого-то удовольствия, чтобы избежать наказания»,– человек несвободный. И вот мы утверждаем, что человечество может и должно освободиться от страха наказания, уничтожив само наказание; и что оно может устроиться на анархических началах, при которых исчезнет страх наказания и даже страх порицания. К этому идеалу мы и стремимся.

Мы прекрасно знаем, что человек не может и не должен освободиться ни от привычек известной честности (например, от привычки быть верным своему слову), ни от своих привязанностей (нежелание причинить боль, огорчение тем, кого мы любим или кого мы не хотим обмануть в их ожидании). В этом смысле человек никогда не может быть свободен. И «абсолютный» индивидуализм… есть нелепость и невозможность.

Человек всегда принимал и всегда будет принимать в расчет интересы хоть нескольких других людей,– и будет принимать их все более и более, по мере того как между людьми будут устанавливаться более и более тесные взаимные отношения.

Вследствие этого мы не можем дать свободе никакого другого определения, кроме следующего: свобода есть возможность действовать, не вводя в обсуждение своих поступков боязни общественного наказания (телесного или страх голода, или даже боязни порицания, если только оно не исходит от друга).

Коммунизм может быть начальническим, принудительным – и в этом случае, как показывает опыт, община скоро гибнет,– или же он может быть анархическим.

Тот, кто обдумает мои мысли о современном государстве, тот поймет, почему анархисты стремятся к разрушению государства, подрывая всюду идею централизации всех проявлений общественной жизни, противопоставляя им независимость каждой местности и каждой группировки, образовавшейся для выполнения какой-нибудь общественной службы.

И он поймет тогда, какие зародыши новой жизни заключаются в свободных объединениях, относящихся с уважением к проявлениям человеческой личности, когда дух добровольного рабства и мессианской веры уступит место духу независимости и добровольной круговой поруки, духу, освобожденному наконец от государственнических и полурелигиозных предрассудков, которые нам вдолблены школой и государственнической буржуазной литературой.

И он поймет наконец, что возможно полное развитие индивидуальности вовсе не состоит в том (как этому учат представители буржуазии), чтобы урезывать у творческой деятельности человека его общественные наклонности и инстинкты взаимности, оставляя ему только узкий, нелепый индивидуализм буржуазии. Глупые люди могут советовать забвение общества и мечтать об изолированной личности. Но человек мыслящий поймет, наоборот, что именно общественные наклонности и общественное творчество, когда им дан свободный выход, дадут возможность человеку достигнуть своего полного развития и подняться до высот, куда до сих пор только одни великие гении умели возвыситься в некоторых прекраснейших произведениях своего искусства.

Г л а в а п е р в а я. Современная потребность в выработке Современная наука… дала человеку ценный урок скромности, она учит его считать себя лишь бесконечно малою частичкою вселенной. Она выбила его из узкой эгоистической обособленности и рассеяла его самомнение, в силу которого он считал себя центром мироздания и предметом особой заботливости Создателя. Она учит его понимать, что без великого целого наше «Я» ничто; что «Я» не может даже определить себя без некоторого «Ты». И в то же время наука показала, как могуче человечество в своем прогрессивном развитии, если оно умело пользуется безграничною энергией природы.

Таким образом, наука и философия дали нам как материальную силу, так и свободу мысли, необходимые для того, чтобы вызвать к жизни деятелей, способных двинуть человечество на новый путь всеобщего прогресса. Есть, однако, одна отрасль знания, оставшаяся позади других. Эта отрасль – этика, учение об основных началах нравственности....Новой реалистической науки о нравственности, освобожденной от религиозного догматизма, суеверий и метафизической мифологии,– вот чего настоятельно требует человечество.

Если изучение природы дало нам основы философии, обнимающей жизнь всего мироздания, развитие живых существ на земле, законы психической жизни и развитие обществ,– то это же изучение должно дать нам естественное объяснение источников нравственного чувства...

Когда Дарвин выступил со своей теорией о «борьбе за существование» и представил эту борьбу как главный двигатель прогрессивного развития, он снова поднял старый вопрос о нравственном или безнравственном лике природы... Природу дарвинисты представляли как громадное поле битвы, на котором видно одно истребление слабых сильными… Выходило, что от природы человек мог научиться только злу.

...изучение природы отнюдь не подтверждает вышеприведенного представления о ее жизни, как это указал уже сам Дарвин во втором своем сочинении «Происхождение человека». В самой природе, писал он, мы видим рядом со взаимною борьбою разряд фактов, имеющих совершенно другой смысл: факт взаимной поддержки внутри самого вида; и эти факты – даже важнее первых, потому что они необходимы для сохранения вида и его процветания. Эту в высшей степени важную мысль, на которую большинство дарвинистов отказывается обратить внимание,.. я подтвердил массою фактов в ряде статей, где показал громаднейшее значение Взаимопомощи для сохранения животных видов и человечества, в особенности для их прогрессивного развития, их совершенствования.

Наконец, можно считать вполне доказанным, что тогда как борьба за существование одинаково ведет к развитию как прогрессивному, так и регрессивному, т.е. иногда к улучшению породы, а иногда и к ее ухудшению, практика взаимопомощи представляет силу, всегда ведущую к прогрессивному развитию. В прогрессивной эволюции животного мира, в развитии долголетия, ума и того, что мы в цепи живых существ называем высшим типом, взаимопомощь является главною силою. Этого моего утверждения до сих пор не опроверг ни один биолог.

Дарвин поэтому был совершенно прав, утверждая, что инстинкт «взаимной симпатии» более непрерывно проявляется у общительных животных, чем чисто эгоистический инстинкт личного самосохранения.

...в этом же инстинкте лежит зачаток тех чувств благорасположения и частного отождествления особи со своею группою, которые составляют исходную точку всех высоких этических чувств. На этой основе развилось более высокое чувство справедливости или равноправия, равенства, а затем и то, что принято называть самопожертвованием.

На основании новейших исследований в области истории мы можем теперь представить историю человечества с точки зрения развития этического элемента как развитие присущей человеку потребности организовать свою жизнь на началах взаимной поддержки сперва в родовом быте, потом в сельской общине и в республиках вольных городов.

Глава третья. Нравственное начало в природе.