«О.А. Печенкина Этика симулякров Жана Бодрийяра (анализ постмодернистской рецепции этического) Жан Бодрийяр Симулякры и симуляция 2 87.7 П31 П31 Печенкина, О.А. Этика симулякров Жана Бодрийяра (анализ постмодернистской ...»

1

О.А. Печенкина

Этика симулякров Жана Бодрийяра

(анализ постмодернистской рецепции этического)

Жан Бодрийяр

Симулякры и симуляция

2

87.7

П31

П31 Печенкина, О.А. Этика симулякров Жана Бодрийяра (анализ

постмодернистской рецепции этического)/О.А. Печенкина. – Тула:

Тульский полиграфист, 2011. – 204 с.

Рецензенты:

доктор философских наук, профессор В.Н. Назаров (ТГПУ им. Л.Н. Толстого), доктор философских наук, профессор А.Л. Золкин (Московский университет МВД России) В монографии раскрываются основные черты постмодернистской этики, описывается механизм становления нравственных ценностей через принятую Ж.

Бодрийяром эволюционную схему развития моральных симулякров на фоне формирования понятия «симулякр» в традициях западноевропейской философии. В работе анализируются различные параметры симулякра, показаны проявления процессов симуляции в широком диапазоне культурных явлений современности, прослежены истоки конституирования морали как бессубъектной структуры. Несомненную актуальность и интерес работа представляет, прежде всего, потому, что нацелена на нахождение неких истоков этического, являясь одновременно попыткой ответить на вопрос «Куда собственно подевалась этика?».

Монография адресована широкому кругу читателей и специалистов в области этики, истории культуры и философии.

©Печенкина О.А., ISBN 978-5-88422-469- Содержание Введение…………………………………………………………………….... Глава I. Феноменология моральных симулякров.………………….…..... § 1. Общая характеристика этики постмодернизма…………………….. § 2. Введение в этику симулякров Ж. Бодрийяра………………………. § 3. Понятие морального симулякра в истории этико-философской мысли

Глава II. Основные стадии эволюции моральных симулякров……..…. § 1. Природная и рыночная стадии развития моральных симулякров…. § 2. Структурная стадия развития моральных симулякров …………….. § 3. Фрактальная стадия развития моральных симулякров ……….…..... Заключение……………………………………………………………....... Библиография……………………………………………………………... Приложение……………………………………………………………….. Введение Постсовременная эпоха, как и всякий новый виток в развитии культуры и философской мысли, ознаменовал себя разного рода изменениями. Период постмодернистской неопределенности, как его часто характеризуют, включил в себя те произошедшие модификации, которые не могли не сказаться отрицательно на привычном мировосприятии человека, на системе моральных установок общества. Возникла потребность в переоценке традиционных ценностей, вызванная исчерпанностью предшествующей парадигмы представлений. Мутации, коснувшиеся различных сфер человеческого бытия, связаны, прежде всего, с наступлением эры новейших технических средств массовых коммуникаций – телевидения, видеотехники, компьютерной техники. Немаловажную роль в системе человеческих взаимоотношений сыграло развитие глобальной сети Интернет.

Экспериментирование с искусственной реальностью, различные способы моделирования действительности (создание компьютерных игр, в том числе интерактивных – коммуникация подразумевается с самим персонажем игры, видеоклипов, компьютерных фильмов, в которых виртуальных актеров уже невозможно отличить от настоящих и так далее) повлекли за собой изменения в характере не только восприятия самой действительности, но и повлияли на способ общения людей. Участники этого процесса оказались помещенными в рамки так называемой симулятивной сферы информации и коммуникации, управляемой законом «холодного соблазна».1 Именно «гигантский процесс симуляции», по словам Жана Бодрийяра, заполняет все поле коммуникации не реальным, но «фантомным содержанием». В результате, общение лишилось как дуального, так и агонистического отношения.2 Характеризуя специфику взаимоотношений в «пространстве Бодрийяр Ж. Соблазн. М.: Ad Marginem, 2000. С. 281.

Там же. С. 281.

коммуникации», философ говорит о самом акте как об игре, симуляции разговора, потому что ни собеседников, ни смысла сообщений в сетевом пространстве уже не существует. «Здесь играют в то, будто говорят друг с другом, слушают друг друга, общаются, здесь разыгрываются самые тонкие Интернет, охватившей практически все сферы человеческого бытия, привел к обезличиванию модели взаимоотношений «Я – Другой» или «субъект – объект». Можно сказать, что постмодернистская ситуация определяется образом человека, одиноко сидящего перед мерцающим монитором компьютера. Если собеседники заменяются терминалами, то субъект – безличным потоком мельчайших единиц электронного импульса. Сообщение становится единственной характеристикой медийно-информационной системы коммуникации. Эра массовых электронных средств информации определяется Маклюэном как «эра тактильной коммуникации», а ее оборотная сторона может быть выражена формулой «Medium is message»

(Медиум есть сообщение).4 «На смену дуальности, на смену дискурсивной полярности пришла информационная дигитальность». Несомненное влияние на утверждение идей реальности виртуального оказывают новейшие научные открытия, например, «доказательность предположения о существовании антивещества активизировала старые споры об антиматерии, антимире как частности многомерности, обратимости жизни и смерти».6 Прежде всего, это свидетельствует о некоем философском и этическом сдвиге, связанном с освобождением от парадигмы причинноследственных связей, с нарушением представления об ответственности в сознании индивида и «отчужденностью» от собственной субъективности. В виртуальном мире возможно все начать сначала, персонажи легко Бодрийяр Ж. Соблазн. М.: Ad Marginem, 2000. С. 282.

Цит. по Бодрийяр. Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. С. 137.

Бодрийяр Ж. Соблазн. М.: Ad Marginem, 2000. С. 285.

Маньковская Н.Б. Эстетика постмодернизма. СПб.: Алетейя, 2000. С. 312.

взаимозаменяемы или воскрешаемы. Все это, в конечном итоге, обесценивает многие традиционные ценности и переносит подобное отношение в реальную действительность. «Толерантное отношение к убийству как существованию другого, лишенного физической конечности, – одно из психологических следствий такого подхода».7 Не совсем верно, однако, виртуальностью. Важно отметить, что под виртуальной реальностью правильно понимать ту реальность, которая имеет статус порожденной относительно реальности константной.8 В этом значении принято выделять актуализации образа, которая, несомненно, может быть напрямую связана с компьютерной действительностью и испытывать влияние последней.9 Говоря о кризисе нравственных ценностей в постсовременной ситуации, необходимо информационных средств в сферу человеческого бытия, коснулись одной из первостепенных антропологических областей – воспитания и образования.

Очевидным является воздействие медийных средств на наше поведение, восприятие действительности, способ коммуникации.10 Особенно сильным это воздействие оказывается в детском и подростковом возрасте, поскольку в сравнительный опыт жизни, который позволил бы дистанцироваться и объективно оценивать транслируемые медиумом модели поведения. Однако, подобная «уязвимость» может касаться и людей старшего возраста.

Исследователи, критически относящиеся к воздействию информационных средств на моральное сознание и поведение личности, «предостерегают от Маньковская Н.Б. Эстетика постмодернизма. СПб.: Алетейя, 2000. С. 313.

См.: Носов Н.А. Виртуальная психология. М.: Аграф, 2000. С. 34.

Там же. С. 54.

См.: Назаров В.Н. Прикладная этика. М.: ГАРДАРИКИ, 2005. С. 242-262.

«электронных наркотиков», способствующих агрессивности и уходу от оказывать влияние на так называемую виртуализацию человека, когда индивид полностью впадает в виртуальный образ и переживает его как настоящий. В таких состояниях могут совершаться невиртуальные акты экспериментов с виртуальной, искусственной реальностью на моральное сознание личности теснейшим образом связаны с постмодернистской ситуацией в целом, постмодернистским отказом от оппозиции реальноевоображаемое, материальное-духовное, живое-неживое, мужское-женское и так далее. В связи с этим особую актуальность приобрели проблемы информации и коммуникации и заканчивая всем тем, что они в себе несут:

действительности, искусственную реальность, воскрешение персонажей, толерантность к акту убийства и так далее) в повседневную жизнь индивидов; проблема восприятия человеком реальности, которая стала неотделима от искусственной реальности. Особо острый характер получили вопросы ориентации и взаимоотношений людей в медийном окружении, собственного мнения и оценки событий в пространстве симуляции.

Важно отметить, что в условиях замещения субъекта разнообразными безличными структурами, производства знаковых, а не материальных ценностей, смены познавательной парадигмы сама система ценностей неизбежно оказалась исчерпавшей себя. Все это привело к появлению философско-этического дискурса. В отличие от этики классики и модерна, См.: Назаров В.Н. Прикладная этика. М.: ГАРДАРИКИ, 2005. С. 256.

Носов Н.А. Виртуальная психология. М.: Аграф, 2000. С. 294.

бессубъектной структуры, а постмодернистская стратегия становится законодательному типу дискурса (З. Бауман).13 Вместе с тем особую актуальность приобретает вопрос о возможности конструирования морального кода в связи с амбивалентностью самой морали. Сегодняшняя ситуация характеризуется З. Бауманом как мораль без этики.

С одной стороны, потребность в новых этических основаниях и возрождении ценностных ориентиров кроется в самой постмодернистской ситуации, вобравшей в себя изменившееся сознание, отношение к действительности, и те технические причины, которые повлекли за собой такие масштабные модификации. С другой стороны, это тот уже имеющийся негативный опыт (вторая мировая война, концлагеря, угроза атомного оружия, террористические акты, войны в Ираке и Чечне, трагедия 9.11), который поставил человека в нестандартные условия и вызвал потребность в новых этических основаниях. Все это привело к необходимости изобретения «новой этики» как ответа на нестандартную ситуацию, объединяющего людей общим негативным опытом и общим отношением к этому опыту.

представителем школы которых является французский философ Андре Глюксманн. По его мнению, сегодня, вышедшее из эры водородной бомбы, человечество ступило в «эпоху бомбы человеческой».14 «Рано или поздно, вольно или вынужденно, наши умственные и нравственные категории будут масштабным средством самоуничтожения, должен понять, что только он сам ответствен за собственную жизнь и смерть. И если «после смерти Бога Бауман З. Философия и постмодернистская социология // Вопросы философии. – 1993. – № 3. – С. 46-47.

Глюксманн А. Философия ненависти. М.: АСТ: МОСКВА: Транзиткнига, 2006. С. 16.

Там же. С. 17.

возвещается смерть человека», то человечеству необходимо искать этические основания в самом себе.

В результате многочисленных социо-культурных мутаций, изменения характера морали, исчерпанности системы ценностей, назрела необходимость определить место этического в хаотичном потоке и индустрии знаков и ценностей. Возникла потребность в том, чтобы наметить парадигму моральных стремлений человека в условиях постмодернистских неидентифицируемых этических установок и прескриптивов, а также понять, какое место занимает субъект в сложившейся системе обезличенных отношений.

Однако существует ряд сложностей, которые препятствуют не только достаточно ясному видению постмодернистской ситуации в целом, но и четкому решению намеченных проблем. Прежде всего, само понятие постмодернизм по-прежнему остается открытым для самых различных интерпретаций. В рамки значения этого полисемантического термина входит слишком широкий круг явлений. Большинство постсовременных теорий основаны на лингвистических, структуралистских объяснениях и прочтениях действительности, которые направлены на семиологизацию картины мира, а интерпретирующего дискурса М. Хайдеггера, Л. Виттгенштейна, Гадамера, П. Рикера, Ж. Деррида, Р. Рорти). Особенность постмодернистского сознания заключается в восприятии действительности как «гипертекста».

постмодернистской рефлексии неточностей в самом языке философовпостмодернистов. Подобная непримиримость ко «всему постмодернистскому» обозначила себя даже специальным термином «сокализм» по фамилии одного из американских авторов нашумевшей терминологии, что, в результате, создает не только трудности для понимания текста, но мистифицирует отсутствие смысла за этими тяжеловесными фразами.17 Злоупотребления, свойственные постмодернизму, сводятся, по мнению авторов книги, к нескольким характерным чертам: использовать концепции и термины, смысл которых представляется неясным или не имеет значения для того, кто их использует, переносить научные понятия в область гуманитарных наук без дополнительных объяснений, поражать читателя обилием несвязанных друг с другом и с контекстом сложных терминов и, наконец, строить бессмысленные фразы из научных терминов.

Нельзя не согласиться с А. Сокалом и Ж. Брикмоном в том, что терминологии, физической, математической и других. Это, в свою очередь, несколько отягощает сам этический категориальный аппарат и затрудняет понимание текстов. В связи с чем возникает потребность не только в нахождении этических ориентиров постсовременного общества, но и в исследовании и накоплении теоретической базы исследований в области этики постмодернизма.

Особый интерес с точки зрения осмысления постсовременной своеобразное разделение труда между Америкой и Францией: США занимает первое место в производстве компьютерных игр, Франция – в осмыслении и Sokal A., Bricmont J. Impostures intellectuelles. P., Ed. Odile Jacob, 1997. – 413 p.

критике того, что возникает. Французские философы Ж. Бодрийяр, П.

Бурдье, Ж. Деррида, М. Фуко, Ж. Лакан, Ж.-Ф. Лиотар расценивают культуру нового времени как навязывающую человеку ограниченный взгляд на мир, отношение между знанием и властью. разработанная французским философом Жаном Бодрийяром. Философская действительности, функционирования законов общественной системы через призму наличия в ней такого феномена как симуляция. Даже, и в особенности, парадигма поведения человека, его этических реакций и предшествованием, или «прецессией», симулякров любой нравственной оценке или этическому поступку, акту. Прочитывая действительность не с лингвистической точки зрения, как это делают постструктуралисты, а скорее в социально-этическом контексте, Жан Бодрийяр предлагает систему философских воззрений, позволяющих по-новому взглянуть на проблему этического субъекта в постмодернистской ситуации. Возможно, сама концепция, предусматривающая ту или иную роль субъекта в сфере действия симулякров, например, в качестве пассивного агента поведенческих реакций, позволит заговорить о таком феномене как «возрождение субъекта в рамках субъект-объектных отношений».

Померанц Г.С. Постмодернизм // Этика. Энциклопедический словарь. М.: Гардарики, 2001.

Феноменология моральных симулякров Целью данной главы является феноменологический анализ понятия «симулякр», исходя из особенностей постмодернистской рецепции этического, а также попытка выявить генеалогию моральных симулякров в общей структуре развития симулякров и представить общую характеристику этики постмодернизма.

§ 1. Общая характеристика этики постмодернизма многочисленных дискуссий между теоретиками постмодернизма, является проблема идентификации самого феномена постмодернизм, включающая в себя ряд вопросов. А существует ли сам феномен постмодернизма? Не очередная ли это фикция, результат искусственного теоретического построения, бытующего скорее в воображении некоторых западных теоретиков различных областей знания? И, если существует, то чем постмодернизм отличается от модернизма, которому он обязан своим названием? В каком смысле он действительно «пост» - в чисто временном или еще в качественном отношении? Все эти вопросы и составляют суть тех дискуссий, которые ведутся в настоящее время, как сторонниками, так и противниками постмодернизма?

постмодернизм чаще всего подразумевает «комплекс философских, эпистемологических, научно-теоретических и эмоционально-эстетических представлений. Прежде всего, постмодернизм выступает как характеристика определенного менталитета, специфического способа мировосприятия, мироощущения и оценки, как познавательных возможностей человека, так и возникновение феномена постмодернизм, можно сказать, что вопрос о дате его появления является спорным. Для одних исследователей, таких как Ихаб Хассан, Кристофер Батлер, Доуве Фоккема постмодернизм начинается с «Поминок по Финнегану» Джеймса Джойса (1939г.). Арнольд Тойнби характеризует термином postmodernity эпоху, начавшуюся после Первой мировой войны. В 1934 году Федерико де Ониз применил термин postmodernismo в анализе поэтических произведений начала XX века. Для итальянского теоретика постмодернизма Умберто Эко это не фиксированное хронологически явление, термин, «годный tout faire, к нему прибегают всякий раз, когда хотят что-то похвалить». «К тому же его настойчиво продвигают в глубь веков. Сперва он применялся только к писателям и художникам последнего двадцатилетия; потом мало-помалу распространился и на начало века; затем еще дальше; остановок не предвидится, и скоро категория постмодернизма захватит Гомера».20 Другие исследователи относят время его появления примерно к середине 50-х годов. Однако большинство западных ученых, как литературных критиков, так и искусствоведов, считают, что переход от модернизма к постмодернизму пришелся именно на середину 50-х годов. По словам одного из формообразования, датирующуюся примерно с конца второй мировой войны (в самых различных сферах искусства: литературе, музыке, живописи, архитектуре и проч.), и лишь с начала 80-х годов был осознан как См.: Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М.: ИНИОН РАН – INTRADA, 2001.

Эко У. Заметки на полях Имени розы // Иностранная литература. – 1988. – № 10.

отрефлексирован как специфическое явление в философии, эстетике и литературной критике».21 Таким образом, по мнению этого же исследователя, десятилетия и находится на стыке широкого круга явлений (литературы, критики, философии, лингвистики, культурологии и других феноменов).

интердисциплинарного духа своего времени.

Большинство исследователей сходятся во мнении, что постмодернизм как таковой определяется временными рамками, начиная, примерно, с 80-х годов по настоящее время. Согласно наиболее распространенным определениям, постмодернизм – совокупность новых культурных тенденций и практик, характерных для западного общества и его самосознания периода примерно 2-х последних десятилетий XX века.22 Причем, пересмотр кардинальных предпосылок предшествующей европейской культурной традиции (модернизма) охватывает разные сферы культурной деятельности.

Согласно еще одной дефиниции, постмодернизм – совокупное обозначение наметившихся в последние 25-30 лет тенденций в самосознании развитых стран Запада. Постмодернизм (или постмодерн) буквально означает то, что после «модерна». Однако понятие «постсовременность» не имеет абсолютно строгой общепризнанной дефиниции.

Амбивалентность буквального значения «постмодернизм» как «постсовременность» или «после модернизма» допускает, по меньшей мере, два толкования. С одной стороны, постмодернизм – постсовременность стоит в ряду теорий, описывающих уникальность нашего переживания конца века, ведь каждый fin de sicle (конец столетия) ощущает себя как совершенно особую культурную эпоху. В этом предельно широком контексте под постмодернизмом понимается глобальное состояние цивилизации последних См.: Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М.: ИНИОН РАН – INTRADA, 2001.

См.: Этика: Энциклопедический словарь. М.: Гардарики, 2001.

десятилетий, вся сумма культурных настроений и философских тенденций.

Отсчет «постсовременности» ведется приблизительно с конца 60-х годов, с американской контркультуры и возникновения постмодернизма, внедрения новейший форм масс - медиа.

С другой стороны, сам термин указывает, если не на преемственность, то на определенное соотношение с модернизмом. Основную трудность для дефиниции постмодернизма составляет тот факт, что само понимание этого явления может сильно варьироваться в зависимости от концепции того или иного критика. Так, для Ихаба Хассана постмодернизм действительно соотносим с модернизмом и отличается от последнего не только во временном, но и в качественном отношении.

Широко известна составленная им базовая таблица основных различий между модернизмом и постмодернизмом, в которой автор проводит противопоставление практически через все области гуманитарного знания. Важно отметить, что приведенный Ихабом Хассаном перечень основных характеристик постмодернизма взят за основу впоследствии многими авторами работ по теории постмодерна. Понятие postmodernity обозначается как историческое состояние, сменяющее modernity и такими теоретиками постмодернизма, как С. Бест и Д. Келлнер.25 Исследователь и критик постсовременности Зигмунт Бауман, хотя и определяет эру постмодерна как эру переоценки модерна, однако, говорит о том, что это не совсем «продуктивный» путь. Задаваясь вопросом о различии между такими сферами дискурса, как философия и социология, а также о соотношении этих двух «модальностей в разрезе исторической преемственности», разграничения модерна и постмодерна. «… «постмодернистские» проявления Вайнштейн О.Б. Постмодернизм: история или язык? // Постмодернизм и культура (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. – 1993. – № 3. С. 3.

Там же. С.5-6.

Там же. С. 6.

обнаруживаются уже в самой эре модерна, в то же время наступление эры социологической практики, типичные для «модерна», должны навсегда уйти со сцены».26 В то же время З. Бауман приходит к альтернативному способу разграничения эпох «модерна» и «постмодерна», каждой из которой присущ «постмодернистский» – с интерпретирующим.27 Первый тип дискурса связывается З. Бауманом с определенным способом «классической»

философии, задающим «правила работы человеческого разума». Философ в интерпретирующего знания «была в различных своих формах разработана Фрейдом, Хайдеггером, а потом Витгенштейном, Гадамером, Риккером и Деррида» и нашла свое наиболее радикальное выражение в работах Ричарда Рорти. постмодерн или постсовременность – одно из понятий современной социологической теории, означающий отрезок времени, с периода подрыва основ индустриального строя и простирающийся в будущее. Постмодерн не имеет позитивного определения и возникает для обозначения периода, Отличительной чертой производства постсовременного этапа является то, символических, а не материальных ценностей. Бауман З. Философия и постмодернистская социология // Вопросы философии. – 1993. – № 3. – С. 46-47.

Там же. С. 47.

Там же. С. 52-53.

Иноземцев В.Л. Постмодерн // Новая философская энциклопедия. М., 1998.

Несмотря на неоднозначность в определении жестких временных рамок постмодерна и момента его появления, многозначность и слишком широкую растиражированность термина, многие философы и исследователи постмодернизма склонны выделять достаточно ясные свойства и черты данного феномена. Учитывая многообразие философских концепций, школ, социологических теорий, размышлений в области литературной критики и эстетики, постмодернизм как существующий феномен приобретает довольно устойчивую сумму характеристик (Например, таблица И. Хассана). Важно, что свойства, присущие постмодернизму, те модификации и процессы, происходящие в течение двух последних десятилетий в различных областях знания, не подразумевают однозначной и четкой детерминации этого явления. Выделяемые философами различные черты постмодернизма могли бы быть объединены некоей общей тенденцией формулировать свойства, исходя из отрицания и отсутствия по отношению к модернизму. Подобную особенность в интерпретациях постмодернизма, в общем, можно назвать «апофатическим» дискурсом о постмодерне. Поэтому, несмотря на длинный список характеристик, постмодернизм по-прежнему не обладает устойчивой различным интерпретациям.

Статус понятия постмодернизм получает в 80-е годы – прежде всего, благодаря работам Жана-Франсуа Лиотара, распространившего дискуссию о постмодернизме на область философии. Таким образом, в философии термин «постмодернистском состоянии»30. Для последнего характерны открытость, отсутствие жестких иерархий, асимметричных оппозиционных пар (высокоенизкое, реальное-воображаемое, субъект-объект, мужское-женское…).

Постмодернизму не свойственны «тотализующие модели», он связан со Lyotard J.-F. La condition postmoderne. P.: Les ditions de minuit, 1979.

сменой познавательной парадигмы – пересматривается позиция субъекта как центра и источника системы представлений; место субъекта отныне занимают разнообразные безличные структуры.

«Как выясняется из последних дискуссий и публикаций, под вывеской постмодернизма можно не только ставить спектакли или писать стихи, но и печь блины, носить экстравагантные костюмы, заниматься любовью и ссориться, а также зачислять себе в предшественники любых понравившихся авторов из пантеона мировой культуры, будь то Маркиз де Сад, Саша неопределенным.

Характерной чертой постмодернизма является его открытость для разнообразных интерпретаций. Употребляясь в разных значениях, термин постмодернизм по настоящее время выражает, с одной стороны, те процессы и модификации, которые происходят в современном мире, то есть сам существующий процесс (что принято обозначать как «постмодерн»), с другой стороны – попытку человека осмыслить это новое состояние, концептуализировать происходящее, дистанцируясь хотя бы минимально от него. По мнению одного из сторонников постмодернизма Вольфганга Вельша, постмодернизм – не фикция, наоборот, он пытается решить назревшие проблемы. «Не он выдумал эту ситуацию, он лишь только ее осмысливает. Он не отворачивается от времени, он его исследует».32 При этом следует иметь в виду, как пишет сам Вольфганг Вельш, что «постмодерн здесь понимается как состояние радикальной плюральности, а постмодернизм – как его концепция». Вайнштейн О.Б. Постмодернизм: история или язык? // Постмодернизм и культура (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. – 1993. – № 3. – С. 3.

См.: Welsch W. Unsere Postmoderne Modeme. Weinheim, 1987. S. 4.

Там же. С. 4.

Говоря о корнях постмодернизма, невозможно не указать на его структуралистское происхождение, выразившееся наиболее очевидно в оперирует. Примечательно, что постмодернизм заимствует свои понятия и концептуальные схемы из различных сфер общегуманитарного знания.

Такими сферами являются, прежде всего, структуралистская терминология, нарратология (теория повествования), а также постструктуралистский комплекс представлений с его заимствованиями из области психоанализа, рецептивной эстетики, социальной антропологии и других областей.

Подобная ситуация не случайна. Совершенно естественно столь широкое употребление лингвистической терминологии в теории постмодернизма, вызванное его структуралистскими корнями; однако нельзя не видеть одну из главных тенденций и особенностей постмодернистского сознания и мироощущения, которая заключается в восприятии действительности как гипертекста («мир как текст»).34 Начало подобной интерпретации/прочтения действительности было положено теорией деконструкции Жака Деррида.

открытие (ouverture)» мира и философии. Смысл «грамматологического открытия» заключается в том, что мир человеческого существования интерпретируется как особая игра смыслоозначения. Как об этом пишет исследователь Жака Деррида Елена Гурко, «деконструкция есть активность категорий, с другой – наиболее яркое проявление постмодернизма в самих См.: Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М.: ИНИОН РАН – INTRADA, 2001.

Гурко Е. Деконструкция: тексты и интерпретация. Деррида Ж. Оставь это имя (Постскриптум), Как избежать денегации. Минск: Экономпресс, 200. С. 5.

текстах; по словам отечественного исследователя И.П. Ильина, в литературе постмодернизм выделяется легче всего – как специфический «стиль письма».

«Однако на нынешнем этапе существования, как самого постмодернизма, так и его теоретического осмысления с уверенностью можно сказать лишь то, что он оформился под воздействием определенного «эпистемологического существенен этот разрыв, вызывает бурную полемику среди западных теоретиков постмодернизма. Подобное проявление постмодернизма в литературе и текстах связано также со следующим интересным феноменом.

За последние десятилетия произошло некоторое смешение областей деятельности: критики и теоретики литературы выступают по преимуществу как философы, а писатели, поэты и художники – как теоретики искусства.

Произведения многих современных художников Запада отличается высокой степенью теоретической рефлексии, что же касается художников, относимых к течению постмодернизма, то практически все они выступают и как теоретики собственного творчества. Не в малой степени это объясняется тем, что специфика этого искусства такова, что оно просто не может существовать без авторского комментария. «Все то, что называется «постмодернистским романом» Дж. Фаулза, Дж. Барта, А. Роб-Грийе, Р.

Сьюкеника, Ф. Соллерса, Х. Кортасара и многих других, представляет собой не только описание событий и изображение участвующих в них лиц, но и произведения. Вводя в ткань повествования теоретические пассажи, писатели постмодернистской ориентации нередко прямо апеллируют в них к авторитету Ролана Барта, Жака Дерриды, Мишеля Фуко и других теоретиков постструктурализма и постмодернизма, заявляя о своей невозможности в См.: Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М.: ИНИОН РАН – INTRADA, 2001.

«новых условиях» писать по-старому, т.е. в традиционной реалистической манере».37 Таким образом, в литературоведческом постмодернизме как особом направлении критики его представители зачастую дополняют один вид деятельности другой. Так, например, такие романисты, как Ален РобГрийе и Джон Барт являются авторами теоретических работ по постмодернизму, а теоретики Морис Бланшо и Умберто Эко – создателями характерно для постмодернизма и проявляется не только в искусстве, но и в различных сферах деятельности. По мнению Жана Бодрийяра, эклектизм затрагивает буквально все. «Взаимное заражение всех категорий, замена одной сферы другой, смешение жанров... Так, секс теперь присутствует не в сексе как таковом, но за его пределами, политика не сосредоточена более в политике, она затрагивает все сферы: экономику, науку, искусство, спорт…».38 Хотя смешение происходит не только в реальном пространстве, сама реальность, по словам Жана Бодрийяра, неотделима теперь от гиперреальности, виртуального пространства. «Речь не идет больше о ложной репрезентации реальности (идеология), речь о сокрытии того, что реальное больше не является реальным, и о том, что необходимо спасти принцип реальности». философской рефлексии не могли не только не затронуть сферу этического, но и повлияли на сам способ восприятия постмодернистских мутаций, относящихся к области морали. Подобное восприятие в контексте рецепция, то есть «приятие» спонтанных проявлений этического, которое не См.: Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М.: ИНИОН РАН – INTRADA, 2001.

Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М.: Добросвет, 2000. С. 15.

Baudrillard J. Simulacres et simulation. P.: Galile, 1981. P. 26.

постмодернизма и присущих ему модификаций в различных областях знания, искусства и человеческой деятельности изменения, произошедшие в сфере этического, необходимо сказать, что этический постмодернизм определяется, прежде всего, принципиально новой и нетрадиционной методологией философско-этического дискурса, иной по отношению к этике классики и модерна. Так, исследователь постмодернизма З. Сокулер в предисловии к работе Мишеля Фуко отмечает, что, вдохновленный идеей генеалогии Ф.

постмодерна и дискурс предшествующих ему эпох модерна и классики. Согласно М. Фуко, традиционная философия, задаваясь вопросом о моральных чувствах и о первичном источнике морали в человеке, предполагает, таким образом, некую неизменную сущность – человека, выступает конститутивным элементом субъекта, будь то в виде морального чувства или нравственного закона, постигаемого разумом. (Например, И.

исследователей за предвестника постмодернистской философии, поставил вопрос о генеалогии морали;41 фактически он отбросил посылку, что мораль принадлежит самой структуре субъекта, сделав мораль исторической формой опыта субъекта. Отличительной особенностью философско-этического дискурса постмодерна явилось, таким образом, конституирование морали как бессубъектной структуры.

Хотя сам термин и был впервые употреблен в 1917 году, однако, о ситуации постмодернизма во Франции можно говорить лишь с конца 60-х гг., когда увидели свет такие работы как «Тексты» Ж. Лакана (1966), «Слова и вещи» М. Фуко (1966), «О грамматологии» Ж. Деррида (1967), «Дискурс о войне» А. Глюксманна (1967), «Система объектов» Ж. Бодрийяра (1968), Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб.: Книга Света, 1997. С. 10.

Ницше Ф. К генеалогии морали. Мн.: ООО «Попурри», 1997. – 624с.

«Логика смысла» Ж. Делеза (1969), заложившие основы французского постмодернизма.

Одним из основоположников французского постмодернизма является Ж. Деррида, предложивший метод деконструкции дискурса, основанный на снятии фундаментальных оппозиций: речь-письмо, мужское-женское, правда-вымысел, буквальное-метафизическое, означающее-знак, действительность-кажимость. Первый шаг деконструкции составляет смещение этой иерархии вправо. (Например, означающее есть частная форма знака, а мужское – частная форма женского). Основной интенцией деконструкции является «грамматологическое открытие» мира, смысл которого заключается в интерпретации мира человеческого существования как игры смыслоозначения.

Основоположником теоретического фундамента школы «новых философов» является А. Глюксманн, который в качестве основного метода этики выдвигает цинизм, состоящий в созерцании, разоблачении и анализе ужасного. Результатом этого процесса должно стать разрушение этики.

Тем не менее, в 1990 году в одном из интервью во время пребывания в Москве А. Глюксманн говорит об изобретении так называемой «новой этики», связанной с необходимостью реакции человечества на технические преобразования мира. Подобная реакция не может больше сочетаться с классическими традиционными образцами поведения. Только «новая этика»

способна дать конкретный ответ на нестандартные вызовы, порожденные изменившейся ситуацией. В связи с чем, требуется переоценка привычной иерархии ценностей, признание преимущественного наличия зла.

Существуют определенные символы катастроф XX века, к которым Андре Глюксманн добавляет Освенцим, ГУЛАГ, Чернобыль. Несомненно, эти катастрофы связаны, по утверждению философа, с проблемами техники и тоталитаризма. По его мнению, заблуждение людей XIX века состояло в том, что они считали деструктивные возможности лишь побочным фактором производительной мощи техники, и что связанная с ней акциденция коренится в греховности самого человека. Однако техника способна разрушить человека не только физически, но и духовно, и как индивида, и как род в целом. По отношению к технике тоталитаризм является дополнительным риском, приумножающим ее разрушительную мощь и устраняющим этическое сознание. Поэтому так важно изобретение «новой этики», вызванное потребностями человека в новых этических основаниях.

Однако следует учитывать тот факт, что этика возникает в силу несомненно присутствующего зла. «Убедиться нетрудно в том, что зло обнаруживает себя явственнее, чем добро, оно соединяет людей сильнее». Именно поэтому необходима переоценка ценностей, признание общезначимости и важности негативного опыта. «Новая этика», по выражению А. Глюксманна, как своеобразный ответ на ГУЛАГ, Освенцим, Чернобыль, подразумевает объединение людей общим отношением к злу, людей, переживших один общий негативный опыт. В своей последней работе «Философия ненависти»

(или «Дискурс ненависти») (2004г.) А. Глюксманн размышляет об истоках ненависти, захватившей весь сегодняшний мир, опираясь на такие примеры, как война в Чечне, 11 сентября 2001 года, теракт в Мадриде, Ирак.

«Влюбленное в экологию поколение мучилось «выходом из ядерной эпохи»

и вот, само того не зная, оказалось перед горизонтом, к которому еще труднее подступиться, чем к тому, откуда оно собиралось изгонять демонов.

Снова приходится мыслить немыслимое, оставить эру водородной бомбы, чтобы вступить в эпоху бомбы человеческой».42 Согласно А. Глюксманну, общим ядром всех проявлений ненависти является воля к разрушению, объект ненависти должен быть непременно уничтожен. Поэтому ненависть коренным образом отличается от враждебности, выражающейся зачастую в обычной критике. Существуют три ступени эволюции чувства ненависти с Глюксманн А. Философия ненависти. М.: АСТ: МОСКВА: Транзиткнига, 2006. С. 16.

момента ее зарождения: 1) dolor или боль, «работа, направленная против самого себя»; 2) furor, «постепенное радикальное взращивание» ярости; 3) и, наконец, nefas – полное истребление и уничтожение.43 На сегодняшний момент негативный опыт человечества пополнился новыми войнами, а мир захватила волна терроризма, выражение последней стадии ненависти.

Человек, по утверждению А. Глюксманна, так и не осознал собственную ответственность ни за происходящее, ни за свершившееся.

Ж.-Ф. Лиотар рассматривает наступление постмодернизма в аспекте эволюции дискурса. По его мнению, этический дискурс (как и всякий другой) развертывающийся в нарративном тексте, всегда прескриптивен. Всякая дескрипция на прагматическом уровне является прескрипцией, поэтому дескриптивность является скрытой прескриптивностью. «Нарративная функция теряет свои функторы: великого героя, великие опасности, великие кругосветные плавания и великую цель. Она распыляется в облака языковых нарративных, а также денотативных, прескриптивных, дескриптивных и т.п.

частиц, каждая из которых несет в себе прагматическую валентность sui generis».44 Акцентируя внимание на прагматике, а не на семантике текста, Ж.Ф. Лиотар приходит к связи дискурса с жизнью и переходит к этической проблематике, заключающейся в бесчеловечной воле к власти, которая содержится в метанарративном дискурсе. «Таким образом, грядущее общество соотносится не столько с ньютоновской антропологией (как то структурализм или теория систем), сколько с прагматикой языковых частиц». постмодернизм осознается как исчерпанность системы (либеральных) Глюксманн А. Философия ненависти. М.: АСТ: МОСКВА: Транзиткнига, 2006. С. 69.

Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб.: Алетейя, 1998. С. 10-11.

Там же. С. 11.

ценностей и даже целой традиции, вдохновленной идеей прогресса».46 Если под постмодернизмом принято именовать и всю совокупность тех симптомов, которые характерны для изменившегося состояния (тотальное производство знаков, обусловившее наступление эры симуляции; утрата привычных оппозиционных членений и другие), и различные формы его концептуализации, то, соответственно, к числу подобных концепций относятся и современные этические размышления. Однако, говоря об этике постмодернизма, как считает один из исследователей постмодернизма Е.В.

Петровская, «необходимо развести то, что напрямую относится к теме, – исследования, которые эксплицитно заявляют свой предмет, рубрицируют себя в качестве этики, – и этику как нечто, положенное в основание самого мышления, как это имеет место у целого ряда современных философов, не слишком озабоченных тем, чтобы формально причислять себя к тому или иному «идеологическому» направлению. Однако именно их идеи и являются наиболее существенным вкладом в этику в ее новейшем обличье».47 Прямых исследователей постмодернистской этики принято, в свою очередь, подразделять на ее апологетов и критиков. По словам Е.В. Петровской, у восхищение и их исследования приобретают характер манифестов.48 В качестве наиболее яркого представителя сторонников постмодернистской этики исследователь приводит французского философа Жиля Липовецки, который пишет о наступлении эпохи «после-долга» (aprs-devoir) и находит положительной «минималистскую» мораль. «Единственным предписанием, обладающим универсальной силой, становится для него лозунг «Никаких эксцессов!». Лозунг этот выдвигается на фоне предельного индивидуализма стремления к добропорядочной жизни, ограничиваемого лишь требованием См.: Петровская Е.В. Постмодернизм // История этических учений: Учебник. Под ред. А.А.

Гусейнова. М.: Гардарики, 2003. С. 765.

Там же. С. 766.

Там же. С. 766.

окрашенной индифферентностью терпимости».49 Однако далеко не все философы определяют постсовременное состояние как удовлетворительное.

Среди критиков постмодернистской этики отчетливо выделяется виднейший мыслитель современности Зигмунт Бауман, известный своими работами по социологии постмодернизма. Тем не менее, исследователь обращается и к этической проблематике, пытаясь найти границу между модернизмом и постмодернизмом в вопросах морали. Анализируя этическую позицию З.

Баумана, Е.В. Петровская пишет, что «этическое мышление и практика модернизма связываются им с верой в возможность неамбивалентного, свободного от апорий этического кодекса, даже когда таковой бесконечно отложен…».50 По словам З. Баумана, «…религия никогда не обещала безгрешной жизни. А вот светские проекты модернизма видели возможность свободы от греха и грешников, от неверного выбора в подчинении писаным законам и перенесении ответственности на сверхиндивидуальный уровень.

Вместо выбора и греха они дали список обязанностей». 51 Связывая предписаний, о постмодернизме З. Бауман говорит как об эпохе, ознаменованной отказом задавать какие-либо стандарты поведения. «В универсальных (для всех и на все времена) правил поведения 52, была “продуктом” этики, этические принципы были “средством производства” в руках “экспертов” (literatorum), этическая философия - “технологией”, добро - “плановой продукцией”, а зло - “отходами производства или браком”».53 «В См.: Петровская Е.В. Постмодернизм // История этических учений: Учебник. Под ред. А.А.

Гусейнова. М.: Гардарики, 2003. С. 766.

Там же. С. 766.

Bauman Z. Life in Fragments: Essays on Postmodern Morality. London: Blackwell, 1995. P. 4.

Там же. С. 12.

Там же. С. 34.

ниоткуда, чтобы, улучив момент доверия, незаметно исчезнуть в никуда спросить не с кого».54 В отличие от эпохи модернизма, постмодернистское «моральное состояние» отличается, напротив, принципиальной моральной амбивалентностью, вытекающей из «первичной сцены» человеческого стояния «лицом-к-лицу», и пониманием того, что феномены морали в своей основе «нерациональны».55 По мнению З. Баумана, эти феномены не могут быть исчерпаны никаким этическим кодом, а сама мораль апоритична. По причине собственной иррациональности и апоритичности мораль не может быть универсализована. В итоге, любой моральный кодекс относителен и не может претендовать на всеобщность, на что все-таки мог надеяться этический код модерна. «Не существует «я» до этического «я», при том что мораль – это исходное (ultimate) недетерминированное присутствие», а «безосновна» и не может быть понята вне существования».56 Таким образом, моральность предшествует существованию, а моральный выбор не сводим к «Моральность предпослана возможности существования человека; до всяких авторитетных объяснений, что есть добро, а что зло, мы уже стоим перед выбором, ответственность за который не исчерпывается никаким сводом правил; моральная жизнь – постоянный выбор наугад до всяких правил». Характеризуя сегодняшнюю ситуацию как «мораль без этики»58, философ спонтанности. Мораль в ситуации хаоса возникает эмерджентно внутри скоротечных солидарностей, «моральные Я не ищут себе этических оснований», но создают их в процессе самосоздания при остром осознании Bauman Z. Life in Fragments: Essays on Postmodern Morality. London: Blackwell, 1995. P. 5.

См.: Петровская Е.В. Постмодернизм // История этических учений: Учебник. Под ред. А.А.

Гусейнова. М.: Гардарики, 2003. С. 766-767.

Там же. С. 766-767.

Bauman Z. Life in Fragments: Essays on Postmodern Morality. London: Blackwell, 1995. P. 2.

Там же. С. 5.

личной моральной ответственности за выбор.59 Возможность эмерджентного возникновения морали З. Бауман видит в чувствах и эмоциях, спонтанно появляющихся изнутри в момент появления Другого, знаменующий переход из “бытия-с” в “бытие-для”. поддерживается целой философской традицией, ведущей свое начало от Фридриха Ницше. В рамках этой традиции, развиваемой такими виднейшими философами, как Ж.-П. Сартр, М. Бланшо, Т. Адорно, Э. Блох, Э. Левинас, Ж. Деррида, выдвигается мысль о том, что философ и есть субъект абсолютной ответственности.

Так, в своей лекции «Экзистенциализм – это гуманизм», излагая основные тезисы ранее написанной работы «Бытие и ничто», Жан-Поль Сартр разъясняет концепцию свободы, возлагающую на человека полную ответственность за существование в качестве ответа на ряд предъявленных в экзистенциализма, по словам философа, является положение о том, что действительно предшествует сущности, то человек ответствен за то, что он есть. Таким образом, первым делом экзистенциализм отдает каждому человеку во владение его бытие и возлагает на него полную ответственность за существование».62 По Сартру, человек – существо, проецирующее себя в ответственности не только за себя, но и за других. «Но когда мы говорим, что человек ответствен, то это не означает, что он ответствен только за свою Bauman Z. Life in Fragments: Essays on Postmodern Morality. London: Blackwell, 1995. P. 17-20.

Там же. С. 55-59.

Sartre J.-P. L’ tre et le nant. Paris, 1943.

См.: Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм. // Сумерки богов. М.: Политиздат, 1990.

С.323.

индивидуальность. Он отвечает за всех людей».63 Свобода и ответственность неразрывно связаны с таким понятием, как «заброшенность». Последнее означает отсутствие Бога, а, следовательно, отсутствие каких-либо моральных ценностей и предписаний, на которые человек мог бы опереться.

«Достоевский как-то писал, что «если бога нет, то все дозволено». Это исходный пункт экзистенциализма. В самом деле, все дозволено, если бога не существует, а потому человек заброшен, ему не на что опереться ни в себе, ни вовне. Прежде всего, у него нет оправданий».64 Отсутствие жесткого кодекса прескрипций и предполагает, согласно экзистенциалистам, свободу выбора и абсолютное одиночество. «Мы одиноки, и нам нет извинений. Это и есть то, что я выражаю словами: человек осужден быть свободным». Тему ответственности в своих работах развивает и такой яркий прозванный единственным моралистом среди современных французских предопределяется тем, что в основе феномена ответственности лежит открытость Другому или иному. По словам самого философа, предлагаемая им структура является более сложной, чем отношение «лицом-к-лицу», к которому добавляется еще присутствие третьего. «Необходимость же в теоретической позиции возникает тогда, когда мне надлежит ответствовать не только перед Лицом другого человека, но и перед находящимся рядом с ним Лицом третьего человека. Сама встреча с Другим уже есть моя ответственность за него. […] Но я живу в таком мире, где передо мной не один только «первый встречный», здесь всегда есть третий, и он тоже мой См.: Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм. // Сумерки богов. М.: Политиздат, 1990. С.

324.

Там же. С.323.

Там же. С. 327.

«другой», мой ближний». 66 С необходимостью ответственности тесным образом связана идея справедливости, близкая, по мысли философа, таким категориям, как милосердие, сострадание и любовь. Забота о Другом проистекает из сострадания к нему как в наивысшей степени одинокому существу, за Лицом которого всегда стоит смерть. Однако в этом понимании и кроется одна из непреложных прескрипций: «Лицо есть призыв: «Не убий!».67 Тем не менее, затрагивая проблему зла, Э. Левинас отказывается от идеи непротивления и допускает мысль о борьбе со злом, если речь заходит о так называемом «палаче». Последний, угрожая ближнему, тем самым призван к насилию и, следовательно, не имеет Лица. Для французского философа самозащита «все еще стоит на повестке дня». 68 Важной характеристикой этической позиции Э. Левинаса служит его понимание отношения «Я – Другой» как асимметричного. «[…] отношение к Лицу асимметрично: мне с самого начала неважно, как Другой относится ко мне, это его дело; для меня он прежде всего тот, за кого я ответствен. […] Здесь открывается вся проблематика палача: она вытекает из справедливости и из необходимости защищать другого человека, моего ближнего, а вовсе не из угрозы, какой я сам подвергаюсь. Если бы не было закона справедливости, то не было69 бы и границ моей ответственности. Существует определенная мера необходимого насилия, обусловленная справедливостью».

ответственность, можно отнести и французского философа Жана-Люка Нанси. По его мнению, ответственность вытекает из самого существования.

Абсолютная ответственность, которая является предметом мысли, выступает одновременно ответственностью смысла. Но смысл доступен только в виде См.: Философия, справедливость и любовь (Беседа с Эмманюэлем Левинасом). // Философские науки. – 1991. – № 6.

Там же. С. 29.

Там же. С. 29.

Там же. С. 30.

антиципации смысла, так как смыслом он становится через Другого и для Другого. Предвосхищаясь в другом, смысл по своей структуре совпадает с ответственностью.70 «Ничто не может избежать ответственности, неразрывно связанной с самим существованием, которое мыслится как абсолютное ввиду того, что ни один авторитет или власть, ни один показатель смысла или бессмыслицы не подвластен судьбе (в более широком смысле, истории, року, провидению, предопределению)». Несмотря на то, что в рамках философского постмодернизма во Франции в качестве единственного непосредственного моралиста принято выделять Эмманюэля Левинаса, можно с уверенностью утверждать, что практически у любого философа-постмодерниста возможно обнаружить этическую установку. Так, например, в поздних работах Мишеля Фуко, посвященных истории сексуальности, на первый план выходит этическая проблематика. Автор анализирует развитие морали пола на протяжении первых веков нашей эры в рамках осмысления «культуры себя» (целой совокупности практик), которое повлекло за собой модификацию конститутивных элементов моральной субъективности. Сексуальное удовольствие становится отныне этической субстанцией, силой, которую должен подчинить себе моральный субъект. Индивидуумом разрабатывается некое искусство жить, устанавливающее эстетические и этические критерии к существованию. Благодаря «культуре себя» переоцениваются внутренние связи с самим собой и повышается значимость отношения к себе. Принципом этой техники является «забота о себе», которой подчинено искусство существования. «Усиление сексуальной строгости в моральной рефлексии сопровождается интенсификацией отношения к себе, посредством которого См.: Петровская Е.В. Постмодернизм // История этических учений: Учебник / Под ред. А.А.

Гусейнова. М.: Гардарики, 2003. С. 767-768.

Нанси Ж.-Л. В ответе за существование // Интенциональность и текстуальность. Томск:

Водолей, 1998, С. 307.

«я» формирует себя как субъект таких актов». 72 На примере греческой классической и раннехристианской культур М. Фуко показывает, как на протяжении веков в рамках «культуры себя» осмысливается мораль удовольствий, а сексуальное удовольствие постепенно осознается как зло.

Именно с помощью техник себя происходит конституирование индивида как этического выбора. Однако искусства существования имели для М. Фуко и более общее значение индивидуальной этики, не только содержащей в себе залог иного способа познания и поведения, но и служащей неким условием обретения подлинной свободы. Именно контроль над собой послужил, согласно философу, своеобразной гарантией свободы. «Это способ навсегда убедить человека в том, что он способен избежать привязанности к тому, над чем не властен».73 Таким образом, М. Фуко подчеркивает, что отныне самое естественное и жизненное выражение человеческой природы – сексуальность – начинает выступать как продукт культурной (текстологической – через познание себя, заботу о себе и так далее) кодификации.

Выделяя основных представителей этического постмодернизма важно подчеркнуть, что список авторов исследований, косвенно или напрямую относящихся к проблемам нравственности, далеко не ограничивается существенным вкладом в этику в ее новейшем обличье являются идеи постмодернистских философов, которых формально нельзя причислить к обнаружена практически у каждого современного философа. Несмотря на то, что сам термин постмодернизм до сих пор остается открытым для разнообразных интерпретаций, в постсовременной философии немало исследований посвящены этическим вопросам. Постмодернизм, там, где он Foucault M. Histoire de la sexualit III. Le souci de soi. P.: ditions Gallimard, 1984. P. 50.

выступает не «последней интеллектуальной модой, а всего лишь несколько неловким именем для философии сегодня, – не только не уклоняется от этических размышлений, впадая в род имморализма, но, напротив, с них и начинает. Этим он и демонстрирует свою ответственность».74 В подведение итога можно сказать, что основные черты и особенности постмодернистской постмодернистской ситуации в целом, не могли не затронуть сферу этического. Это выразилось в появлении новой методологии философскоэтического дискурса, конституирующего мораль как бессубъектную структуру. Тогда как традиционная классическая философия, по мысли Мишеля Фуко, предполагала некую неизменную сущность – субъект морали.

Андре Глюксманн предложил изобретение не только нового метода, но и «новой этики». По его словам, эта необходимость связана, прежде всего, с потребностью современного человека в совершенно новых этических основаниях, а также в переоценке сложившейся системы ценностей, которая давно уже себя исчерпала. Только «новая этика» способна дать ответ на новый, характерный для постмодерна способ восприятия окружающей законодательный тип дискурса, второй – как интерпретирующий. Последний получил свое наиболее радикальное выражение в работах Ричарда Рорти. Ж.Ф. Лиотар характеризует постмодернистский этический дискурс как прагматическом уровне является скрытой прескрипцией; 2) Изменившаяся постмодернистской этики воодушевление, у других – резкую критику. Таким См.: Петровская Е.В. Постмодернизм // История этических учений: Учебник. Под ред. А.А.

Гусейнова. М.: Гардарики, 2003. С. 769-770.

постмодернистской ситуации в ее этическом ракурсе. Являясь ярым апологетом постмодернистской ситуации, Жиль Липовецки высказывает минималистской морали, свободной от каких-либо предписаний. В противоположность ему, представитель критического взгляда Зигмунт Бауман не находит положительным то, что постмодернистская ситуация отрицает какую-либо возможность этического кода как универсализованного кода предписаний. Постмодернистское «моральное состояние», по его мнению, отличается пониманием того, что феномены морали в своей основе нерациональны, а значит, не могут быть исчерпаны каким-либо кодом; 3) Тем не менее, в постмодернизме нашла свое продолжение философская традиция мыслить существование через ответственность, ведущая свое начало от Ф. Ницше. Эта традиция развивалась такими виднейшими представителями, как Ж.-П. Сартр, М. Бланшо, Т. Адорно, Э. Блох, Э.

Левинас, Ж. Деррида. В рамках подобной интерпретации существования выдвигается мысль о том, что философ и есть субъект абсолютной ответственности.

§ 2. Введение в этику симулякров Ж. Бодрийяра По мнению многих исследователей постсовременности, симулякр является одним из наиболее популярных в последнее время терминов постмодернистски ориентированной философской и просто теоретической мысли. Становление концепции симулякра, связанной, прежде всего, с именем Жана Бодрийяра, проходило параллельно развитию теории деконструкции Ильин И.П. Симулякр // Постмодернизм. Словарь терминов. М.: ИНИОН РАН – INTRADA, 2001. С. 256.

Жака Деррида. Однако язык и стиль первого нельзя назвать таким же Маньковской, Бодрийяр снискал себе «несколько двусмысленные титулы сверхчеловека «смертью субъекта». […] Идеи Деррида и взгляды Бодрийара – теории разных уровней».76 Тем не менее, именно этот «поп-философский»

язык воспринимается как более характерный для постмодернистского литературного стиля.

Термином «симулякр» Жан Бодрийяр начинает оперировать в конце 70-х годов. Именно в этот период открывается постмодернистский этап его творчества. Однако ранние труды во многом подготовили переход на социологическому психоанализу мира вещей и общества потребления, не чуждому семиологии, структурализму и неомарксизму (большое влияние на Бодрийара оказали взгляды Ф. де Соссюра, Р. Барта, Г. Лукача, Г. Маркузе, А. Лефевра)».77 Доминантой предшествующего периода («Система вещей», 1968; «Общество потребления», 1970 и др.) являлась роль культуры в повседневной жизни, вещь-знак. Постмодернистский этап творчества ознаменовал интерес к жизни знаков-симулякров в различных областях культуры – искусстве, моде, масс-медиа, технике, сексе, а также к связям между языком и другими системами репрезентации – живописью, кинематографом и так далее.

Симулякр – это своего рода алиби, свидетельствующее о нехватке, о дефиците натуры: естественный мир заменяется его искусственным подобием, второй природой. Симулякры же воспринимаются как объекты третьей природы. Так, потребление опережает производство, деньги Маньковская Н.Б. Эстетика постмодерна. СПб.: Алетейя, 2000. С. 57.

замещаются кредитом – симулякром собственности. В постмодернистской ситуации, где реальность превращается в модель, оппозиция между действительностью и знаками стирается и все превращается в симулякр. По выражению Н.Б. Маньковской, исследователя Ж. Бодрийяра, «симулякр – это псевдовещь, замещающая «агонизирующую реальность» постреальностью посредством симуляции».78 Последняя выдает отсутствие за присутствие и стирает различия между реальностью и воображаемым.

Приводя пример из области эстетики, Н.Б. Маньковская говорит о том, что основой классического искусства служит единство вещь-образ, в массовой культуре из псевдовещи вырастает кич, в постмодернизме – симулякр.79 И, действительно, многие теоретики постмодернизма сходятся во постмодернистской философии. По мнению самого Жана Бодрийяра, эпоха постмодернизма есть не что иное, как эра тотальной симуляции, поэтому постсовременную этику правомерно рассматривать в контексте симулякров.

Творчество Жана Бодрийяра в 70-80е годы характеризуется, прежде неконтролируемо разрастающейся симуляцией. Автор озабочен подобной ситуацией, чреватой катастрофой, как субъекта, так и объекта, в понятие которого создатель концепции симулякра включает массы, информацию, медиа.

Все процессы симуляции происходят в так называемом пространстве симуляции, образное описание которого философ дает в книге «Соблазн»

«Символический обмен и смерть» (1976г.). Пространством симуляции правит закон «обманки», превращающий объекты в антирепрезентативные «белые, пустые знаки», как в художественном, так и в социальном, религиозном, Маньковская Н.Б. Эстетика постмодерна. СПб.: Алетейя, 2000. С. 60.

этическом смысле. Важно, что все эти знаки располагаются непроизвольно, случайно. «Смысл в том, что эти объекты таковыми не являются. Они не описывают, как натюрморт, знакомой реальности – они описывают пустоту, отсутствие – отсутствие какой бы то ни было фигуративной иерархии, призванной упорядочивать элементы картины, или же политического устройства». Пространство симуляции обладает характеристиками гиперреальности, перспективы, фигуры обманки показываются внезапно, с пунктуальностью звезд, словно совлекши с себя ауру смысла и купаясь в пустоте эфира. Как чистые видимости, они ироничны: ирония избытка реальности».81 В пространстве гиперреальности эффект реальности имитируется и утрируется, создавая впечатление, что все предметы, воздух, освещение существуют в действительности. «У этого таинственного света нет источника, в косом падении его лучей нет уже ничего реального, он как водная гладь без глубины…Вещи тут давно утратили свою тень (свою вещественность)». Характеризуя объекты, размещенные в пространстве симуляции, как изолированные случайные знаки, философ отмечает, что отныне, с наступлением эры симуляции, эти знаки лишаются референтов. «В этом переходе в пространство без реальности и истины, эра симуляции открывается уничтожением всех референтов – хуже: их искусственным воскрешением в системах знаков, материале более ковком, чем смысл». Таково метафоричное описание философом пространства симуляции, конкретные характеристики которого, а также самой эры симуляции, раскрываются наиболее полно в книге «Симулякры и симуляция», вышедшей в 1981 году. Наметив несколькими годами ранее стадиальную схему Бодрийяр Ж. Соблазн. М.: Ad Marginem, 2000. С. 117.

Там же. С. 117.

Там же. С. 119.

Baudrillard J. Simulacres et simulation. P.: Galile, 1981. P. 11.

эволюции симулякров, Жан Бодрийяр предлагает лишь три ступени подобного развития: симулякры первого порядка, действующие на основе естественного закона ценности, симулякры второго порядка – на основе рыночного закона стоимости, и симулякры третьего порядка – на основе структурного закона ценности. И только позже, в работе «Прозрачность зла»

(1990г.) автор концепции развивает схему и добавляет четвертую стадию эволюции симулякров – фрактальную. О каждом из этих порядков подробно будет сказано ниже, однако, представляется необходимым отметить, что сама эра симуляции охватывает наиболее отчетливо третью и четвертую стадии.

намеченной проблематики и анализа «этики симулякров» Жана Бодрийяра.

Интересен подход Жана Бодрийяра в интерпретации божественных образов, икон, которые, возможно, есть не что иное, как ирреферентные божественные симулякры, или симулякры божества. «Но чем оно становится [божество], когда обнаруживается в иконах, когда множится в симулякрах?

Остается ли оно высшей инстанцией, которая просто воплощается в образах видимой теологии? Или же оно исчезает в симулякрах, которые, единственные, раскрывают свою роскошь и мощь ослепления – видимый механизм икон, заменяющий чистую и сверхчувственную Идею Бога?». Главным свойством симуляции, по утверждению философа, является имитация несуществующего, в отличие от сокрытия чего-либо. «Скрывать [dissimuler] значит делать вид, что не имеешь того, что есть на самом деле.

Симулировать [simuler] значит делать вид, что имеешь то, чего нет на самом деле. Одно отправляет к присутствию, другое – к отсутствию».85 Однако, по уточнению Бодрийяра, очень важно различать такие понятия, как, например, изображать болезнь и симулировать болезнь. «Тот, кто изображает болезнь, Baudrillard J. Simulacres et simulation. P.: Galile, 1981. P. 14.

может просто лечь в постель и заставить поверить в то, что болен. Тот, кто симулирует болезнь, определяет в себе ее симптомы». 86 Сущность симуляции заключается в том, что она, по выражению автора, ставит под сомнение отличие «настоящего» от «ложного», «реального» от «воображаемого». В то время как делать вид, изображать или скрывать не затрагивает сам принцип реальности: «различие всегда ясно, оно только замаскировано». 87 Не имеет уже значения, болен на самом деле симулятор или нет, важно, что он производит «настоящие» симптомы. Объективно его нельзя посчитать ни больным, ни не-больным. Речь идет о «потерянном» принципе реальности, перед чем, по мысли самого философа, бессильны и медицина, и психология, и психоанализ. «Разумеется, врач-психиатр уверяет в том, что «для каждой формы умопомешательства есть особое место в последовательности симптомов, о которых симулятор не знает, и чье отсутствие не ввело бы в заблуждение психиатра». «Все это для того, чтобы, во что бы то ни стало, спасти принцип истинности и избежать вопроса, который задает симуляция – существовать».88 Сам дискурс отныне не может быть определен ни как ложный, ни как истинный. «Что может поделать психоанализ с раздвоением дискурса бессознательного в дискурсе симуляции?». Невозможным также становится различие между симптомами произведенными и аутентичными.

«Если он так хорошо изображает сумасшедшего, значит, он таким и является». различные области человеческого существования, медицины, психоанализа, религии и другие.

Baudrillard J. Simulacres et simulation. P.: Galile, 1981. P. 12.

Там же. С. 12.

Там же. С. 13.

Там же. С. Говоря о различии между симуляцией и репрезентацией, Жан Бодрийяр выводит, что последняя исходит, прежде всего, из принципа эквивалентности фундаментальная аксиома»). Симуляция исходит, наоборот, из «утопии принципа равенства, она исходит из радикального отрицания знака как ценности, исходит из знака как возвращения к прежнему состоянию и уничтожения всякой референции».90 При этом происходит переход от «знаков, которые что-то скрывают, к знакам, которые скрывают, что нет ничего». Последние образуют эру симулякров и симуляции, где «нет больше Бога […], нет больше последнего Суда, чтобы отделить ложное от истинного, реальное от искусственного воскрешения, так как все уже мертво и заранее воскрешено». С наступлением эры симуляции, преобразованием реальности в «повышается» ценность изначальных мифов и знаков реальности, а также истины, объективности и аутентичности. Воскрешение фигуративного происходит там, где объект и субстанция подверглись ранее исчезновению.

По выражению философа, начинается безудержное и безумное производство реального и референциального, которое по своим масштабам превосходит даже материальное производство. Определяя логику симулякров как не имеющую ничего общего с логикой фактов и разумным порядком, Бодрийяр утверждает, что один и тот же факт может быть образован случайным предшествованием ему нескольких моделей, так как сама симуляция характеризуется, прежде всего, и прецессией симулякров реальному, и прецессией моделей, предопределяющих реальный факт.

Последний в этом случае относится уже к событиям гиперреальным, которые, как говорит Жан Бодрийяр, больше не имеют ни содержания, ни Baudrillard J. Simulacres et simulation. P.: Galile, 1981. P. 16.

собственных целей и бесконечно «преломляются одни другими (так же как исторические события: восстания, демонстрации, кризисы и т.д.)». 92 Из чего следует, что подобные события лишаются действительной этической значимости, являясь симулякрами события.

Важную роль в формировании симулякров событий, оценочных реакций, этических ценностей, поведенческих актов с позиций морали играет медиум, в понятие которого философ вкладывает все разнообразие средств информации, что является одним из условий ее социокультурного информации, ибо они самым существенным образом влияют на структуру принципов».93 Базируясь на принципиально ином, по отношению к основывается на информации, связанной, прежде всего, с медийными носителями. В свою очередь, подобная взаимосвязанность влияет на восприятие субъектом потока моральной информации.

Пользуясь латинским словом «медиум» (лат. medium – «по середине», «средний»), к которому восходит термин масс-медиа и само понятие СМИ, Жан Бодрийяр делает акцент таким образом на масштабности и характере функции всех типов средств массовой информации, а именно на функции посредничества и носителя информации. В нашем случае интересна роль медиума как транслятора нравственных ценностей, носителя моральной информации и средства формирования симулякров, моделью для которых выступают разнообразные феномены морали. В исследовании принята категория моральный симулякр для обозначения симулякров, относящихся к Baudrillard J. Simulacres et simulation. P.: Galile, 1981. P..38.

Назаров В.Н. Прикладная этика. М.: Гардарики, 2005. С. 213.

сфере этического. С позиций анализа сферы производства моральных симулякров как наиболее важную возможно выделить медиатическую, так как она способна затронуть любые другие области, политическую, биологическую, медицинскую, психологическую и другие. Как наиболее показательная, обладающая большим числом примеров производства симулякров, в том числе и моральных, воспроизводства реального, в исследовании выбрана медиатическая сфера. В размышлениях самого философа области медиума уделено значительное внимание. В этике симулякров Жана Бодрийяра категория медиума, в которую вкладывается значение пространства производства знаков и циркуляции моральных симулякров, является одной из основополагающих.

Например, о феномене терроризма Бодрийяр говорит: «Повсюду можно наблюдать прецессию средств массовой информации в отношении террористического насилия. Именно это придает насилию специфически современную форму, гораздо более современную, нежели так называемые «объективные причины», которые мы стараемся ему приписать: ни политические, ни социальные, ни психологические причины несоизмеримы с террористический акт представляет собой воспроизведенный медиумом знак, смысл которому придают сами СМИ, а также реципиент информации, моральная оценка которого является «следствием прецессии симулякров»

или моральным симулякром. «Насилие потенциально существует в пустоте экрана благодаря дыре, которую он открывает в ментальное пространство». Что стало бы с событием террористического акта, если бы о нем никто ничего не узнал? Таким образом, можно сказать, что само реальное событие, реальный террористический акт не происходит, имеет место лишь симулякр события, являющийся следствием преднамеренного производства со стороны Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. M.: Добросвет, 2000. С. 112.

медиума. Речь идет об антиципации события, или о прецессии симулякров.

«В своей основе насилие, как и терроризм, не событие, а скорее отсутствие события, принимающее форму взрыва, направленного внутрь: взрывается политическая пустота (а не злоба той или иной группы людей), молчание истории (а не психологическое подавление индивидуумов), безразличие, безмолвие». Говоря о взрыве, направленном внутрь, важно пояснить, что Жан Бодрийяр противопоставляет два термина, («explosion» - взрыв, и «implosion»

- взрыв, направленный внутрь), два однокоренных слова, делая акцент на семантической значимости префиксов. Если слово explosion означает обычный взрыв и является физическим термином, то следует уточнить значение понятия implosion, занимающего в концепции симулякров место одной из основных категорий, под которым Жан Бодрийяр подразумевает неразличимость и слияние смысловых составляющих оппозиционной пары.

«[…] более ничто не отделяет один полюс от другого, начальное от конечного, существует что-то вроде раздавливания одного в другом, поглощение сияющего модуса каузальности, дифференциального способа детерминации, с присущим ему положительным и отрицательным зарядами – симуляция». Как уже говорилось выше, «взрыв, направленный внутрь» (implosion), является одной из центральных категорий в концепции симулякров Жана Бодрийяра. Именно с феномена implosion начинается, по утверждению философа, симуляция. «Повсюду, в неважно какой области, политической, биологической, психологической, медиатической, где не может больше Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. M.: Добросвет, 2000. С. 113.

Baudrillard J. Simulacres et simulation. P.: Galile, 1981. P. 55.

поддерживаться различие двух полюсов, мы входим в симуляцию и, направленного внутрь, Жан Бодрийяр связывает категорию «ядерного», в рамки которой философ вкладывает всю совокупность симуляционных процессов, являющихся следствием политики устрашения посредством атомного оружия. «Ядерное» Бодрийяр называет апофеозом симуляции. Оно связано, прежде всего, с «напряженным ожиданием», которое инициирует система устрашения.99 «[…] это как раз эта переменная симуляции, которая делает из самого атомного арсенала гиперреальную форму, симулякр, который доминирует над нами всеми и сводит все события «на земле» к тому, что они есть лишь эфемерные сценарии…». 100 «Ядерное», по мнению Бодрийяра, является производителем симулякра войны посредством знаков устрашения, исключая реальность самого события ядерной войны, так как взрыв [explosion] давно оказался замещен взрывом с обратным направлением [implosion]. «Не прямая угроза атомного разрушения парализует наши жизни, это устрашение превращает их в лейкемию. И это устрашение происходит оттого, что даже реальное атомное столкновение исключено – исключено заранее как случайность реального в системе знаков. […] устрашение исключает войну…».101 Однако не совсем правомерным представляется симулированного, испытания (или эффекта) атомного оружия, которое, всетаки, имело место в новейшей истории, например, недавние испытания Северной Кореей, или крупнейшая радиационная авария на АЭС Фукусимапроизошедшая 11 марта 2011 года в Японии. Возможно, подобные Baudrillard J. Simulacres et simulation. P.: Galile, 1981. P. 56.

Там же. С. 56.

Там же. С. 56-57.

единичные примеры исключают и предотвращают глобальную атомную войну, все еще являясь знаками устрашения.

По мысли философа, «вирус устрашения» исключает любой риск взрыва. «В этом смысле, ядерное устанавливает повсюду ускоренный процесс взрыва, направленного внутрь, оно замораживает все вокруг, себя, оно поглощает всю живую энергию».102 Таким образом, «ядерное»

принадлежит порядку гиперреального и является симулякром, с присущими ему характеристиками неразличимости полюсов и направленности энергии внутрь, а сам взрыв, направленный внутрь (implosion), – процесс, происходящий в пространстве симуляции, являющийся одним из свойств симуляции.

В ходе выявления общих черт концепции симулякров Жана Бодрийяра, удалось прийти к следующим выводам:

1) оперировать концептами «симулякр», «симуляция» Жан Бодрийяр начинает с конца 70-х годов, именно в этот период открывается собственно постмодернистский этап его философии. Теория симулякров, развивавшаяся на протяжении нескольких работ автора (например, «Символический обмен и смерть», «Соблазн», «Симулякры и симуляция», «Америка», «Прозрачность зла» и другие), основывается на четырехчленной стадиальной схеме эволюции симулякров и нравственных ценностей. Наибольшую значимость с точки зрения проблематики исследования представляют третья и четвертая стадии развития симулякров, характеризуемые наступлением собственно «эры симуляции» и производством невещественных симулякров, в том числе и симулякров морали; 2) концепт «симулякр» в теории симулякров Жана означающей буквально имитацию и замену реального, единицу поддельного смысла, ирреферентный знак. Основными свойствами симуляции как Baudrillard J. Simulacres et simulation. P.: Galile, 1981. P. 67.

процесса перехода реального в своеобразную систему знаков реального, являются гиперреальность, предшествование моделей реальным фактам или событиям, производство реального и референциального, снятие оппозиционной дифференциальности вследствие так называемого взрыва, направленного внутрь, implosion. В качестве основного генератора симулякров философ выделяет медиум, наделяя его характеристиками порождающего принципа по отношению к реальному. Артикуляция постсовременной действительности в терминах симулятивного, а также применение понятий «симулякр» и «симуляция» в описании различных феноменов социальной реальности, в том числе и этической, позволяет конституировать данный подход к интерпретации действительности в качестве своеобразной рецепции этического Жаном Бодрийяром, как метода философского осмысления действительности; 3) в связи с наступлением так называемой «эры симуляции» на постсовременном этапе развития общества, повсеместно можно наблюдать проявление логики гиперреального, которое выражается в замене реального знаками реального, замещении реального симулякрами. В области этического подобный феномен можно обозначить как производство «моральных симулякров», относящихся к симуляции феноменов морали, например, нравственных поступков, реакций, этических чувств и так далее; 3) все процессы симуляции происходят в так называемом «пространстве симуляции», особенностью которого является действие законов гиперреального или избыток реального. Основные свойства феномена симуляции составляют:

реальности в гиперреальность;

прецессия симулякров; антиципация событий;

ирреферентность;

оппозиционной пары;

4) важным фактором производства моральных симулякров является медиум, в понятие которого Жан Бодрийяр вкладывает все многообразие средств производства моральных симулякров, а также пространство, в котором они циркулируют.

§ 3. Понятие морального симулякра в истории этикофилософской мысли Фундаментальным отличием интерпретации Жаном Бодрийяром (от толкований этого феномена другими теоретиками) постмодернистского переживания неподлинности мира, данного нам в культурном опыте, его зараженности паразитарными, вторичными идеологическими смыслами, является его ориентация не на семиологизацию картины мира, или включение первичных культурных знаков (языковых и иных) в коннотативную знаковую систему, а на философско-онтологическую традицию; Жан Бодрийяр говорит скорее о социо-культурных реальностях как таковых, приобретающих двусмысленный, неподлинный характер. Соответственно и термин симулякр противоположность, например, бартовскому «мифу», обозначающему единицу ложного, неподлинного смысла, функционирующего в культуре. встречается уже в «Системе вещей», но лишь в книге «Символический обмен Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика. М.: Прогресс, 1994; Барт Р. Мифологии. М.:

Прогресс, 1996; Барт Р. Лабрюйер: от мифа к письму (фрагменты) // Памятные книжные даты.. М.:

Прогресс, 1988.

и смерть» он получил если не строгую дефиницию, то, во всяком случае, систематическое место в ряду других понятий.

европейской традиции, начиная с античности, причем обыкновенно включалось в теологическую схему репрезентации, сформулированную Платоном: имеется идеальная модель-оригинал (эйдос), по отношению к которой, возможны верные или неверные подражания. Верные подражаниякопии характеризуются своим сходством с (моделью), а неверные подражания-симулякры – своим отличием (от модели и друг от друга), но общим для тех и других является соотнесенность, позитивная или негативная, с трансцендентальным образцом.104 Эта платоновская теория симулякра, по словам исследователя постмодернизма И.П. Ильина, была опубликованной в журнале «Ревю де метафизик э де мораль» в 1967 году, а в 1969 включенной под названием «Платон и симулякр» в книгу Делеза «Логика смысла».105 В этой статье Делез выдвинул задачу «ниспровержения платонизма», то есть освобождения симулякров от привязанности к модели и их включения в чисто дифференциальную игру. Согласно Делезу, симулякр – знак, который отрицает и оригинал (вещь), и копию (изображение вещи, обладающее сходством/тождеством). Симулякр – «изображение, лишенное сходства; образ, лишенный подобия». 106 Ж. Делез иллюстрирует эту мысль примером из Катехизиса: «Бог сотворил человека по своему образу и подобию, но в результате грехопадения человек утратил подобие, сохранив, однако, образ. Мы стали симулякрами, мы утратили моральное существование, чтобы вступить в существование эстетическое. […] Конечно, симулякр еще производит впечатление подобия; но это – общее впечатление, Ильин И.П. Симулякр // Постмодернизм. Словарь терминов. М.: РАН – INTRADA, 2001. С. 256.

Делез Ж. Логика смысла. M.: Издательский Центр «Академия», 1995; Делез Ж. Платон и симулякр // Нов. лит. обозрение. – 1993. – № 5.

Делез Ж. Платон и симулякр // Нов. лит. обозрение. – 1993. – № 5. С. 49.

совершенно внешнее и производимое совершенно иными средствами, нежели те, которые действуют в первообразце. Симулякр строится на несоответствии, на различии, он интериоризирует некое несходство».107 По словам И.С. Скоропановой, это конструкция, которая включает в себя угол зрения наблюдателя, с тем, чтобы иллюзия возникла в той самой точке, в которой находится наблюдатель.108 «Симулякр включает в себя дифференциальную точку зрения; наблюдатель сам оказывается составной частью симулякра, который меняется и деформируется вместе с изменением точки становление, неограниченное становление... вечно иное становление, глубинное субверсивное становление, умеющее ускользнуть от равного, от предела, от Того же Самого или от Подобного: всегда и больше и меньше одновременно. Но никогда не столько же».109 «Сходство сохраняется, но оно возникает как внешний эффект симулякра, поскольку симулякр строится на дивергентных сериях, резонирующих друг с другом. Сохраняется и идентичность, но она возникает как закон, осложняющий все серии и заставляющий каждую серию вмещать в себя все остальные в ходе форсированного движения».110 Как об этом пишет И.С. Скоропанова, эффект работы (симуляция); поднимаясь на поверхность, посредством фантазма симулякр опрокидывает и образец, и копию.111 Согласно Делезу, современность определяется властью симулякра, но симулякр и подделка – не одно и то же.

Подделка – это копия копии, «которая еще лишь должна быть доведена до той точки, в которой она меняет свою природу и обращается в симулякр Делез Ж. Платон и симулякр // Нов. лит. обозрение. – 1993. – № 5. С. 49.

Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М.: Наука, 2001. С. 29.

Делез Ж. Платон и симулякр // Нов. лит. обозрение. – 1993.– № 5. С. 50.

Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М.: Наука, 2001. С. 29.

(момент поп-арта)».112 Подделка и симулякр – два модуса деструкции.

Подделка осуществляет разрушение «ради консервации и увековечения установленного порядка репрезентаций, образцов и копий», симулякр – «ради установления творящего хаоса...».113 И тот, и другой вид знаков используется в современной культуре. Подделка порождает ирреальность, заполняет социокультурное пространство означающими-фантомами.

Симулякр – в том значении, каким его наделяет Делез, – порождает гиперреальность, открывает перед философией и искусством новые возможности. Обычно создание термина симулякр приписывается Жану Бодрийяру, который дал ему наиболее приемлемое для современного (разумеется, постмодернистского) сознания определение и довольно удачно его применял для характеристики самого широкого круга явлений: от общефилософских проблем современного сознания до политики и литературы. Однако сам Бодрийяр опирался на уже довольно прочную философскую традицию, сложившуюся во Франции и представленную не только именем Жиля Делеза, но и такими именами как Жорж Батай (собственно, он и ввел в современный обиход актуальное значение этого термина), Жак Деррида, Пьер Клоссовски и Александр Кожев.115 Но, как и Батай, Бодрийяр не был в этой области первопроходцем, а лишь дал новое истолкование старого термина Лукреция, который попытался перевести словом simulacrum эпикуровский eicon ( отображение, форма, познавательный образ; подобие, образ, вид). Именно Эпикур и предложил ту классификацию симулякров, которая оказалась наиболее близкой нашей проблематике. В качестве критериев истины Эпикур указывает восприятия, понятия и чувства; при этом под восприятиями он Делез Ж. Платон и симулякр // Нов. лит. обозрение. – 1993. – № 5. С. 56.

Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М.: Наука, 2001. С. 29.

Ильин И.П. Симулякр // Постмодернизм. Словарь терминов. М.: ИНИОН РАН – INTRADA, 2001. С. 256.

понимает как чувственные восприятия, так и образы фантазии. И те, и другие способствуют проникновению в нас образов вещей, но одни из них проникают в наши органы чувств, в другие — «в поры нашего тела, и тогда возникают фантастические представления вроде химеры, кентавра и т.д.».

Восприятие для Эпикура всегда истинно, ложь же возникает в том случае, если мы прибавляем что-либо от себя в своем суждении к чувственному восприятию. Как настаивал Эпикур, «ложь и ошибка всегда лежат в прибавлениях, делаемых мыслью [к чувственному восприятию] относительно того, что ожидает подтверждения или неопровержения, но что потом не подтверждается». Для Жака Деррида симулякр является деконструированным знаком, который производит смещение метафизической оппозиции оригинала и копии, и копии копии в совершено другую область.117 «Реальность обретает необходимого повторения, удвоения»118, в результате чего и возможно подобное смещение. Деррида заимствует у Платона нерепрезентативную модель симулякра и подвергает ее деконструкции. В пансемиотизированном мире-тексте симулякр, возникающий в процессе различения, полностью эмансипируется от референта: означающее в нем может отсылать лишь к другому означающему, выступающему в качестве означаемого. Он не копирует ни вещи, ни идеи вещей, не подчиняется однозначной бинарной логике. Игра симулякров удваивает и включает в себя бинарные оппозиции и головокружительной бездне симулякра, по словам Деррида, теряется любая модель. Истина обнажает свою множественность, заявляет о себе как История греческой литературы. М.: Наука, 1960. Т. 3. С. 360.

Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М.: Наука, 2001. С. 27.

Керимов Т.Х. Симулакрум // Современный философский словарь. М., 1996. С. 459.

симулякрах».119 «И, соответственно, истина в той мере, в какой она достижима для человека, есть всего лишь одно из множества измерений дискурсивной практики». Несколько «апологетическую» позицию занимает Пьер Клоссовски, комментируя Жоржа Батая: «Симулякр образует знак мгновенного состояния и не может ни установить обмена между умами, ни позволить перехода одной мысли в другую».121 Преимущество симулякра Клоссовски видит в отсутствии намерения «закрепить то, что он представляет из опыта, и то, что он выговаривает о нем...».122 Симулякр, считает Клоссовски, верно передает долю несообщаемого. Понятие же и понятийный язык предполагают то, что Батай называет «замкнутыми существованиями». 123 Характеризуя симулякр, Клоссовски пишет: «Упраздняя себя вместе с идентичностями, язык, избавленный от всех понятий, отвечает уже не бытию: в самом деле, уклоняясь от всякой верховной идентификации (под именем Бога или богов), бытие схватывается только как вечно бегущее всего существующего, как то, в чем понятие намеревалось замкнуть бытие, хотя только лишь затемняло вид его бегства; разом существование ниспадает в прерывность, которой оно не переставало быть». Новизна подхода Жана Бодрийяра состоит в том, что он перенес описание симулякра из сфер чистой онтологии и семиологии на картину современной социальной реальности, а его уникальность – в том, что он попытался объяснить симулякры как результат процесса симуляции, трактуемой им как «порождение гиперреального» «при помощи моделей реального, не имеющих собственных истоков и реальности». 125 Интерпретация Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М.: Наука, 2001. С. 28.

Керимов Т.Х. Постмодернизм // Современный философский словарь. М., 1996. С. 379.

Клоссовски П. О симулякре в сообщении Жоржа Батая // Комментарии. – 1994. – №3. С. 172.

Там же. С. 173.

См.: Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М.: Наука, 2001. С. 31.

Клоссовски П. О симулякре в сообщении Жоржа Батая // Комментарии. – 1994. – №3. С. 175.

Baudrillard J. Simulacres et simulation. P.: Galile, 1981. P. 10.

философом постсовременной действительности, социальной, религиозной, этической, через понятия симуляции позволяет применить термин симулякр к описанию и анализу сферы этического и конституировать новую категорию морального симулякра. В этом заключается фундаментная особенность феноменологии моральных симулякров Ж. Бодрийяра.

По словам философа, под действием симуляции происходит «замена принципиально несоотносимым с реальностью напрямую, если вообще соотносимым с чем-либо, кроме других симулякров. Собственно в этом и заключается его фундаментальное свойство.

Чтобы стать законченным, или, как предпочитает его называть Жан Бодрийяр «чистым симулякром», образ проходит ряд последовательных стадий:

«он является отражением базовой реальности;

он маскирует и искажает базовую реальность;

он маскирует отсутствие базовой реальности;

он не имеет никакого отношения к какой-либо либо реальности:

он является своим собственным чистым симулякром». В результате возникает особый мир, мир моделей и симулякров, никак не соотносимых с реальностью, но воспринимаемых гораздо реальнее, чем сама реальность, — этот мир, который основывается лишь только на самом себе, Жан Бодрийяр и называет гиперреальностью.

Всем этим процессом правит симуляция, которая выдает отсутствие за присутствие и смешивает всякое различие между реальным и воображаемым.

Признавая симуляцию бессмысленной, Жан Бодрийяр в то же время утверждает, что в этой бессмыслице есть и «очарованная» форма: «соблазн», или «совращение». Симуляция обладает силой соблазна или совращения. Это Baudrillard J. Simulacres et simulation. P.: Galile, 1981. P.17.

«совращение, — отмечает исследователь Бодрийяра А. Гараджа, – проходит три исторические фазы: ритуальную (церемония), эстетическую (совращение совращение присуще всякому дискурсу». Современность для Жана Бодрийяра – это эра тотальной симуляции, и он всюду обнаруживает симуляционный характер всех современных социальных и культурных феноменов: власть лишь симулирует власть, при этом столь же симулятивно и сопротивление ей; что же касается информации, то она не производит никакого смысла, а лишь «разыгрывает»

его, поскольку подменяет коммуникацию симуляцией общения, что и порождает специфику мироощущения современного массмедиированного состояния общества и общественного сознания. В результате, по мнению Жана Бодрийяра, люди имеют дело не с реальностью, а с гиперреальностью, воспринимаемой гораздо реальнее, чем сама реальность.

«этического» в рамках стадиальной эволюции ценности на примере развития западной цивилизации, начиная с докапиталистического общества по «нынешнее» состояние вещей. В данной главе целью ставится рассмотреть эволюцию морального симулякра на протяжении четырех стадий развития ценности, выделенных Жаном Бодрийяром и озаглавленных им как природная, рыночная, структурная и фрактальная стадии ценности.

Прочерчивая эволюцию нравственных ценностей в ходе развития европейской цивилизации, Жан Бодрийяр выделяет, прежде всего, такие понятия как стадии ценности и порядки симулякров. В данном параграфе Гараджа А. В. Бодрийар. // Современная западная философия: Словарь. М., 1991. С. 44-45.

предстоит рассмотреть основные стадии развития моральных симулякров и параллельную эволюцию нравственных ценностей.

В своем произведении «Символический обмен и смерть» Жан Бодрийяр выдвигает историческую схему 3-х порядков симулякров, сменяющих друг друга в новоевропейской цивилизации от Возрождения до наших дней, причем каждый из них действует на основе соответствующего ему закона ценности:

1) подделка, действующая на основе естественного закона ценности;

2) производство – на основе рыночного закона ценности;

3) симуляция – на основе структурного закона ценности;

неоднородностью объектов, которые становятся «моделями» для симулякров.

материальные вещи, то на третьем симулируются процессы (например, поступки, деятельность). Поэтому в этическом аспекте наиболее интересна третья стадия эволюции симулякров, отличающихся от первых тем, что акцент отныне делается на действенности симуляции, где нет ни вещи, ни вещества, по сути моделей нет, а значит, и на возможном переходе симулякров в разряд моральных симулякров, обозначающих идею морали, воспроизводящих абстрактные феномены морали.

невещественное), то это уже процессуальные симулякры, в которых важен предъявляющий уже отработанные копии.

Однако эволюция симулякров не завершается третьим уровнем симуляции – в «Прозрачности зла» Жан Бодрийяр добавляет еще четвертый уровень симулякров – это симулякры морали на основе фрактальной стадии ценностей, которая и соответствует «нынешнему» положению вещей и является «самой современной». Схематично выделенные философом стадии ценностей можно изобразить как:

1) природная стадия ценностей;

2) рыночная стадия ценностей;

3) структурная стадия ценностей;

4) фрактальная стадия ценностей;

Согласно Жану Бодрийяру, четвертая – новейшая стадия западной цивилизации, где полностью исчезает эквивалентность. Автор выводит основные характеристики фрактальной стадии:

1) отсутствие эквивалентности;

2) атемпоральность;

3) отсутствие субъекта, мыслящего симулякр Важно то, что отныне симулякр является симулякром самого себя, а объект существует без субъекта, вне времени, в пространстве. (Нет субъекта, который мог бы взять под свою ответственность симулятивный процесс, а, следовательно, нет и морального субъекта).

представляется необходимым выделить основные черты и особенности динамики перехода от одной стадии нравственных ценностей к последующей, выделенные Жаном Бодрийяром.