«Кругъ Москва ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ НЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ (ЧАСТЬ ПЕРВАЯ) СВ. МЕСЯЦ Кругъ Москва 2012 ББК 72.3 ББК 87.3 М53 Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) ...»

С. В. Месяц

Йогами

Вольфганг

1ете и ело

УЧЕНИЕ

О ЦВЕТЕ

ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ РАН

ЦЕНТР АНТИЧНОЙ И СРЕДНЕВЕКОВОЙ

ФИЛОСОФИИ И НАУКИ

Кругъ

Москва

ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ

НЕГО

УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

(ЧАСТЬ ПЕРВАЯ) СВ. МЕСЯЦ Кругъ Москва 2012 ББК 72.3 ББК 87.3 М53 Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) Проект № 12-03-16005д Рецензенты д.ф.н. В.Г. Горохов к. филол. н. Т.Ю. Бородай Месяц СВ.

ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

(ЧАСТЬ ПЕРВАЯ) / СВ. Месяц. — М.: Кругъ, 2012. — xxxii + 464 с, с илл. (Гуманитарные науки в исследованиях и переводах [Т. II]: изд. с 2010 г. / Отв. ред. серии — М.С Петрова).

Иоганн Вольфганг Гёте, великий немецкий поэт, мыслитель и естествоис­ пытатель, посвятил изучению цветовых явлений более 40 лет своей жизни (1791-1832 гг.). Центральной и самой значительной из его работ, затраги­ вающих проблемы цвета, является трактат К учению о цвете, состоящий из трех частей: «Дидактической» (1), где Гёте излагает собственные представле­ ния о цветовых явлениях; «Полемической» (2), в которой он опровергает тео­ рию цвета Исаака Ньютона; и «Исторической» (3), в которой собраны мате­ риалы, освещающие историю науки о цвете от античности до конца XVIII в.

В настоящем издании впервые публикуется полный русский перевод первой части трактата, называемой также Наброском учения о цвете. Книга знакомит читателя с оригинальной цветовой теорией Гёте, а также с более гармонич­ ным и целостным подходом к изучению природы, позволяющим связать науку о цвете с философией, математикой, физикой и живописью. Издание представляет интерес для историков науки, художников, психологов, фило­ софов и всех интересующихся теорией цвета и цветовосприятия.

Научное издание В оформлении обложки использован фрагмент картины Уильяма Тернера «Свет и цвет. Утро после потопа. Моисей пишет книгу Бытия».

1843 г., Галерея Тейт, Лондон, Великобритания.

©СВ. Месяц, 2012.

© Издательство «Кругъ», 2012.

ISBN 978-5-7396-0250- Репродуцирование (воспроизведение) данного издания любым способом без письменного соглашения с издательством запрещается.

ОГЛАВЛЕНИЕ

С Б. МЕСЯЦ Гёте и его Учение о цвете (вместо предисловия) ix История создания ix Реакция современников xix Свет и тьма в Учении о цвете xxii

ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ

К учению о цвете ПОСВЯЩЕНИЕ 2- ПРЕДИСЛОВИЕ 4- Набросок учения о цвете.

Первая, Дидактическая часть. ВВЕДЕНИЕ 18- I. Физиологические цвета 32-

РАЗДЕЛ

Свет и тьма для глаза 32- Черные и белые образы для глаза 36- Серые поверхности и образы 44- Ослепительный бесцветный образ 46- Цветные образы 52- Цветные тени 60- Слабодействующий свет 70-

РАЗДЕЛ

Диоптрические цвета второго класса.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Условия, при которых цветовое явление XIV.

XV.

XVI.

XVII.

Цветные образы, смещенные преломлением 140- XVIII.

XIX.

Преимущества субъективных опытов.

XX.

XXI.

XXII.

XXIII.

XXV.

XXVI.

XXVII.

XXVIII.

Объединение объективных и субъективных XXIX.

XXX.

XXXI.

XXXII.

XXXIII.

РАЗДЕЛ

XXXIV.

XXXV.

XXXVI.

XXXVII.

XXXVIII.

XXXIX.

XL.

XLI.

XLII.

XLIII.

XLIV.

XLV.

XLVI.

XLVII.

XLVIII.

XLIX.

LV. Физические и химические действия цветового LVI. Химическое действие при диоптрическом

РАЗДЕЛ

Как легко инвертировать цвет с одной стороны

РАЗДЕЛ

Заключительное замечание о языке и РАЗДЕЛ VI. Чувственно-нравственное Желтовато-красный и синевато-красный 366- Отношение сочетаний к светлому и темному 368- Аллегорическое, символическое, мистическое

ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

(ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ)

Первое, что поражает при взгляде на естественнонаучное на­ следие Иоганна Вольфганга Гёте, это его универсальность. Кажет­ ся, не существует такой области природы, которая бы ускользнула от его внимания. Гёте является автором многочисленных работ по остеологии, ботанике и биологии, публиковавшихся в авторитет­ ных научных журналах, статей и докладов по оптике, общей физи­ ке, химии, геологии и метеорологии. Но едва ли мы ошибемся, ес­ ли скажем, что особым интересом Гёте всегда пользовались цветовые явления, и что важнейшим достижением и как бы вер­ шиной его научной деятельности стало знаменитое Учение о цвете (Farbenlehre). Работе над этим произведением он, в общей слож­ ности, посвятил более 40 лет жизни и, по собственному призна­ нию, считал его своей главной заслугой. «Всё, чего я достиг как поэт, — говорил Гёте Эккерману, — я вовсе не считаю чем-то осо­ бенным. Хорошие поэты жили вместе со мной, еще лучшие жили до меня, будут жить и после. Но то, что в своем столетии я единст­ венный, кто в труднейшей науке учения о цвете знает правду, — вот это я ставлю себе в заслугу, и вот почему я сознаю свое пре­ восходство над многими»1.

ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ

Интерес Гёте к цвету и цветовым явлениям первоначально был вызван его увлечением живописью. Не обладая от природы способностями к пластическому искусству, он, по его собственноИз разговора с И.П.Эккерманом от 19 февраля 1829 г. См. GOETHE, J.W., Schriften zur Farbenlehre 1790-1807, DKV, Bd. XXV, S. 576.

С В. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

му признанию, стремился заполнить рассудком и пониманием те пробелы, которые оставила в нем природа. Он искал законов и правил, которыми руководствуется художник при создании своих произведений, и уделял гораздо больше внимания технике живо­ писи, чем технике поэзии. Однако искусство северной Германии, чтение книг и беседы с отечественными знатоками не удовлетво­ ряли его. Поэтому после долгих колебаний, в 1786 году он решает­ ся отправиться в Италию в надежде, что там, на родине искусства, в живом общении с известными художниками, он сумеет, наконец, найти ответ на волнующие его вопросы. Ожидания Гёте оправда­ лись лишь отчасти. Действительно, многое выяснилось для нею в отношении композиционного построения картины, однако прин­ цип ее окрашивания (колорирования) продолжал оставаться ему неясным. «Как только дело доходило до красок, — вспоминает Гёте много лет спустя в своей Исповеди, — так всё, казалось, по­ падало во власть случая, причем этот случай определялся извест­ ным вкусом, вкус — привычкой, привычка — предрассудком, предрассудок — особенностями художника, знатока или любите­ ля»2. Тем не менее, убежденный в существовании строгих законов колорита, Гёте предпринимает попытку самостоятельно отыскать их в произведениях старинных мастеров и в доступных ему руко­ водствах по живописи. Он внимательно изучает Трактат о живо­ писи Леонардо да Винчи, сочинения современного ему итальян­ ского искусствоведа Антонио Рафаэля Менга, Общую историю изобразительного искусства Иоганна Георга Зульцера. Не найдя там удовлетворительного ответа, он настойчиво поднимает инте­ ресующий его вопрос в кругу своих итальянских друзей. Однако и здесь его ждет неудача: он с сожалением убеждается в том, что практикующие художники, по большей части, руководствуются при колорировании интуицией, нежели какими-то правилами и законами, и при этом почти не отдают себе отчета в том, как отно­ сится цвет к свету и тени, как добиться гармоничного сочетания красок на картине и вызвать определенное эстетическое воздейст­ вие. Убедившись, что «ни у живых, ни у мертвых» он не сможет найти решения этих проблем, Гёте постепенно осознает необходиИсповедь автора, см. в кн.: ГЁТЕ, Избранные сочинения по естест­ вознанию, пер. И. КАНАЕВА(Л. 1957), с. 346.

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

мость самостоятельного исследования цветовых явлений, причем не только в искусстве, но и в природе. Так, во время итальянского путешествия, он впервые вступает на путь, который через двадцать лет приведет его к созданию Учения о цвете.

В 1788 г. Гёте возвращается в Германию. Поглощенный дру­ гими заботами, он надолго оставляет свои занятия живописью и колоритом. Однако его интерес к цвету окончательно не исчезает, он лишь преобразуется в естественнонаучный. Гёте начинает ин­ тересоваться цветом как физическим явлением, надеясь, что поняв его природу, сумеет понять и принцип его эстетического воздейст­ вия. Согласно господствовавшей в те времена ньютоновской тео­ рии цвета, считалось, что все так называемые основные цвета — красный, оранжевьШ, желтый, зеленый, синий и фиолетовый — содержатся в белом солнечном свете и могут быть получены из него путем его разложения с помощью призмы. Нимало не сомне­ ваясь в правильности такого представления, но и не видя, какие практические выводы мог бы извлечь из него живописец, Гёте ре­ шает воспроизвести ньютоновский опыт с разложением света и заимствует у надворного советника Бютнера все необходимые для этой цели инструменты и призмы. В Исповеди подробно описыва­ ется, как поэт долго не находил времени воспользоваться прислан­ ными ему приборами, как, побуждаемый настойчивыми просьбами владельца, он уже был готов отослать всё назад и как в последнюю минуту ему пришло в голову наскоро посмотреть сквозь призму на белую стену своей комнаты. «Я ожидал увидеть, помня ньютонову теорию, что вся белая стена окрашена по различным ступеням, и свет, возвращающийся от нее в глаз, расщеплен на столько же ви­ дов окрашенного света. Каково же было мое удивление, когда рас­ сматриваемая сквозь призму белая стена оставалась, как и прежде, белой, и лишь там, где она граничила с чем-либо темным, показы­ вался более или менее определенный цвет»3. Недолго думая и словно руководимый инстинктом, Гёте заключил, что ньютоново учение ложно и что для возникновения цвета нужна граница.

Начиная с этого момента, он уже не прекращает своих заня­ тий цветовыми явлениями. Он приказывает устроить в своем доме специальную комнату для экспериментов, но еще чаще и охотнее экспериментирует и наблюдает на открытом воздухе. В 1791 г. вы­ ходят в свет Доклады по оптике, где Гёте впервые дает свое собст­ венное, отличное от ньютоновского, объяснение призматических цветовых явлений. Реакция научного сообщества на это сочинение была, в целом, негативной. По общему мнению рецензентов, опи­ санные Гёте феномены — в частности, появление на границе чер­ ной и белой поверхностей цветных спектров — уже давно были известны науке и не только не опровергали ньютоновскую теорию, но и прекрасно объяснялись ею. Особое удивление ученых вызва­ ло полное отсутствие в работе математических выкладок, хотя оп­ тика традиционно считалась наукой математической, а также тот факт, что человек, лишенный основательных познаний в матема­ тике, решился возражать Ньютону. Несмотря на негативные отзы­ вы, Гёте в 1792 г. публикует вторую часть Докладов по оптике, где продолжает развивать идеи, изложенные в первой части, рассмат­ ривая появление цветных спектров на границе по разному окра­ шенных поверхностей и между различными оттенками серого цве­ та. Основная цель новой работы — по возможности разнообразить уже известные опыты и тем самым рассмотреть призматические цветовые явления со всех сторон. Кроме того, сочинение пресле­ довало еще и полемическую цель. Гёте пытался показать, как в опытах с пестрой бумагой «вполне разоблачается первый экспери­ мент Ньютоновой Оптики и всё дерево подрывается у корня»4.

Однако расхождение с Ньютоном и ньютонианцами касалось не только происхождения цвета, принципиально новым был и предложенный Гёте подход к изучению природы. В том же 1792 г.

он пишет небольшой, но очень важный очерк Опыт как посредник между объектом и субъектом, в котором пытается прояснить для себя основные методологические установки естественнонаучного исследования. Чтобы правильно понять природу того или иного явления, естествоиспытатель, по его мнению, должен последова­ тельно рассмотреть все этапы развития феномена, поставив целый ряд родственных друг другу экспериментов5. Изучение же изоли­ рованного явления ведет к созданию гипотетической «объясняюУк. соч., с. 355. См. также: К учению о цвете §§ 261 - 269.

«Разнообразить каждый отдельный опыт есть таким образом долг каждого естествоиспытателя», см. Der Versuch als Vermittler von Objekt und Swtyefa, VFG, Bd. II, S. 128.

щей» теории, не имеющей ничего общего с реальными закономер­ ностями, то есть с реальными связями, соединяющими данное яв­ ление со всей остальной природой. Подобные теории, к числу ко­ торых принадлежит и ньютонова, представляют собой ничем не сдерживаемую игру ума, способного изобрести тем более искусное объяснение, чем меньшее количество опытных данных имеется перед ним. Такой образ действия вполне обычен для человека.

«Человек больше радуется представлению, нежели вещи, точнее, мы должны сказать: человек радуется вещи лишь в той мере, в ка­ кой он ее себе представляет», — констатирует Гёте6. Отсюда — свойственное людям желание делать поспешные выводы, непо­ средственно переходя от наблюдения к суждению; отсюда — стремление как можно скорее установить между разрозненными явлениями понятную и легко обозримую связь, которой они в дей­ ствительности между собой не имеют; отсюда — склонность к ги­ потезам и схемам. Настоящий естествоиспытатель, если он дейст­ вительно хочет понять тот или иной феномен, должен по мере сил избегать этого торного пути. Он должен дать себе труд выяснить реальную природную закономерность, в которую включено данное явление, а это значит — проследить и проработать все его воз­ можные модификации, все связи, которыми оно соединено с бо­ лее широким кругом явлений. Только тогда за, казалось бы, раз­ розненными опытами впервые проступит некое простое целое, которому они все принадлежат. Это целое, частями или модифи­ кациями которого являются отдельные явления, есть искомая природная закономерность, которая не является ни словесной теорией, ни искусственной схемой, но представляет собой опятьтаки явление, правда, более высокого порядка. «Правила и зако­ ны...открываются не рассудку в словах и гипотезах, но опять же через феномены — созерцанию»7. То, что в этой ранней статье 1792 г. Гёте называет «явлением более высокого порядка», позд­ нее получит имя «прафеномена» (ифЬапотеп). В этом слове приставка «пра-» ("иг-") указывает на первичность и изначальность, на то, что за подобным феноменом бессмысленно искать каких-либо более фундаментальных явлений и пытаться объяснить Ук.соч.., S. 125.

К учению о цвете § 175.

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

XIV его через них, так как он сам есть свое собственное объяснение.

Прафеномен полагает предел созерцанию, а вместе с ним — и фи­ зике как феноменологической науке9. Наоборот, все остальные яв­ ления следует объяснять, исходя из него, а это означает, что нужно выявить их связь с тем целым, которому они принадлежат, и про­ демонстрировать посредством ряда опытов, что каждое из них яв­ ляется моментом единой жизни этого целого, реализующимся при определенных условиях.

Определив таким образом основные принципы естественно­ научного исследования, которых он намеревался придерживаться в будущем, Гёте продолжает свои занятия цветом. Не найдя пони­ мания у современников, он обращается за советом и поддержкой к предшественникам: в библиотеке Веймара он изучает сочинения Кеплера, Декарта, Гримальди, Нолье. Тем самым у него постепен­ но собираются первые материалы для будущей Исторической час­ ти Учения о цвете. К июню 1792 г. закончен трактат О цветных тенях, который Гёте планирует издать как третью часть Докладов по оптике, однако участие в военном походе, предпринятом Вей­ марским герцогом Карлом Августом против французских револю­ ционных сил в августе 1792 г., не дает этим планам сбыться. В по­ ходе Гёте, впрочем, не упускает случая продолжить начатые наблюдения. Он даже радуется неожиданно представившейся воз­ можности подмечать под открытым небом чудеснейшие природ­ ные явления, «которые не способна передать никакая темная ком­ ната и никакое отверстие в ставне»10. Год 1793 отмечен поэтому целым рядом новых статей на тему цвета. Это и написанные во время осады Майнца Некоторые общие хроматические положе­ ния, где Гёте выражает свое давнее желание, чтобы над учением о цвете сообща трудились представители разных научных дисцип­ лин; и работа О делении цветов и их отношении друг к другу, где впервые дан набросок будущего цветового круга; и четвертая часть Докладов по оптике, где среди прочего в опытах с разно­ цветными пигментами доказывается абсурдность ньютоновского утверждения, что выделенные из белого солнечного света цвета То целое, которое говорит само за себя.

Объяснять первофеномен и вообще как-то дальше работать с ним — дело уже философа. См. К учению о цвете § 177.

Tag- und Jahresheften von 1792, DKV, Bd. XVII.

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ XV

можно снова вернуть к исходному белому путем смешения. По­ мимо перечисленных работ сохранились также многочисленные записи и рисунки, свидетельствующие об интенсивных занятиях Гёте рефракционными явлениями и о его опытах с ахроматиче­ скими стеклами и оксидами металлов.

В 1794 г. в работе над Учением о цвете происходит важный перелом. Изучая в связи с вопросом о происхождении цветных те­ ней сочинения Бюффона, Хассенфратца и Роберта Уоринга Дарви­ на, Гёте открывает для себя физиологические цвета, то есть цвета, возникающие непосредственно в органе зрения и целиком принад­ лежащие ему. Это открытие позволяет ему по-новому взглянуть на многие уже известные явления, в частности, на те же самые цвет­ ные тени, которые в III части Докладов по оптике он пытался объ­ яснить через взаимодействие света и тени, а теперь увидел в них ответную реакцию глаза на внешнее цветовое раздражение. Почти одновременно физиологическое объяснение цветных теней пред­ лагает и Бенджамин Томпсон. Но если английский физик видит в этом феномене «обман зрения», то Гёте, напротив, считает его со­ вершенно естественным действием здорового глаза. Но, пожалуй, самым важным является то обстоятельство, что физиологические цвета помогли отыскать объективные законы колорита и хромати­ ческой гармонии, что наконец-то дало Гёте возможность устано­ вить давно искомую связь между цветом в природе и в искусстве.

В результате, раздел о физиологических цветах занял в Учении о цвете центральное место.

В том же 1794 году начинается сближение Гёте с Шиллером, оказавшееся необыкновенно плодотворным, в том числе, и для теории цвета. Философский дух кантианца Шиллера помог Гёте прояснить наиболее важные методологические принципы своего научного исследования, а также упорядочить весь накопленный им до сих пор эмпирический материал. В письме от 16 февраля 1798 г.

Шиллер советует Гёте отказаться от единой формы изложения многочисленных цветовых явлений и рассмотреть их с точки зре­ ния кантовских категорий чистого рассудка — количества, качест­ ва, отношения и модальности. Только в этом случае, писал он, можно добиться исчерпывающей полноты изложения и тем самым вызвать у читателя чувство удовлетворенности. Категориальное рассмотрение требует, во-первых, чтобы был четко определен

XVI СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

предмет исследования, и, во-вторых, чтобы на протяжении всего исследования этот предмет оставался неизменным. У Гёте же ука­ занное требование не соблюдается, поскольку в одних случаях субъектом предицирования у него оказывается свет, а в других — цвет, что неизбежно вносит путаницу во всё изложение. Во избе­ жание этого Шиллер советует прояснить отношение между светом и цветом, для чего предлагает воспользоваться тремя моментами категории отношения: отношением субстанции и акциденции, причины и следствия и отношением общности. Для этого необхо­ димо ответить на следующие вопросы: 1) является ли цвет акци­ денцией света или представляет собой самостоятельную субстан­ цию? 2) Если верно последнее, то не является ли цвет действием света или же 3) он представляет собой результат взаимодействия света с каким-то неизвестным субстанциальным агентом xl Этим неизвестным агентом может быть либо темнота, либо глаз, либо поверхность тела, поэтому Шиллеру кажется наиболее плодотвор­ ным разбить изложение всего учения на три части, в которых цвет рассматривался бы в его отношении: 1) к свету и тьме; 2) к глазу;

3) к телам, на которых он появляется. Такое деление было целиком воспринято Гёте и привело к появлению в его работе трех основ­ ных подразделов, посвященных физиологическим, физическим и химическим цветам. Влияние Шиллера выдает и присутствие в Учении о цвете терминов «тотальность» (Totalitat), «многообра­ зие» (Mannigfaltigkeit), «единство» (Einheit), представляющих со­ бой несколько видоизмененные кантовские категории количества.

Гёте обязан своему другу также и открытием принципа «повыше­ ния» (Steigerung), признанного им позднее одним из фундамен­ тальных законов природы. Понятие «повышения» родилось в ходе дискуссий по поводу происхождения красного цвета. Гёте считал последний неким присущим желтому и синему цвету свойством, которое проявляется по мере их сгущения. Шиллер же полагал, что красный возникает в процессе усиления (Intension) или «повыше­ ния» этих цветов, в результате которого они приобретают новое, прежде отсутствовавшее у них качество. Другим важным шагом в истории становления Учения о цвете стало совместное открытие Гёте и Шиллером принципа полярности, по которому развиваются цветовые явления, и символическое соотнесение этого принципа с магнитом, позволившее вписать цвет в более широкий круг естест­ венных явлений и сделать теорию цвета частью универсальной концепции природы11. Неоценимой была помощь Шиллера и в ис­ следовании физиологических цветов. Вместе с Гёте они проводили в Йене опыты по изучению т.н. «слепоты на цвет» — явления, из­ вестного сейчас под названием дальтонизма — и именно Шиллер первым предположил, что страдающие этим недугом люди не спо­ собны видеть синий цвет. В результате упомянутая патология по­ лучила в Учении о цвете название «акианоблепсии».

На рубеже старого и нового столетия Гёте вновь обращается к своим забытым на время историческим изысканиям. В 1801 г. на обратном пути из курортного местечка Бад-Пюрмонт он делает остановку в Геттингене, чтобы посетить университетскую библио­ теку и собрать там необходимые для истории хроматических ис­ следований материалы. Конспекты и записи, сделанные тогда, со­ ставили позже фундамент самой обширной, третьей, части Учения о цвете. Там же, в Геттингене, были пересмотрены старые бумаги, заметки, наброски и создан первый подробный план будущего произведения, который сейчас принято называть «геттингенской схемой». В октябре 1805 г. Гёте уже отдает первые части своего произведения в печать и через несколько недель получает от изда­ теля готовые гранки, однако работа над ними и над оставшимися частями Учения о цвете затягивается, как из-за болезни самого автора, так и из-за военных событий 1806 г., когда после пораже­ ния Пруссии в битве под Иеной, Веймар был занят и разграблен войсками Наполеона. Лишь в феврале следующего 1807 г. удается завершить публикацию первой, Дидактической части.

В то же время Гёте приступает к созданию Полемической части своего произведения, в которой предполагает последова­ тельно опровергнуть ньютоновскую теорию цвета и показать оши­ бочность заключений, сделанных английским физиком на основа­ нии проведенных экспериментов. Для этого он параграф за параграфом переводит текст ньютоновской Оптики, сопровождая каждый из описываемых опытов своими критическим замечанияСм. совместно созданные Гёте и Шиллером в Йене наброски Нагmonie der Farben, Symbolische Annaherung zum Magneten (Jena, 1798) in: GOE­ THE, Beitrage zur Optik, DKV Bd. XXIII / 2, S. 199-200.

ми. Впрочем, эта работа не доставляет ему особенной радости.

«Всякое полемическое действие, по существу, противоречит моей природе», — признается он спустя много лет в разговоре с Эккерманом. Параллельно продолжается работа и над третьей, Истори­ ческой частью, которая, по замыслу Гёте, должна не просто изо­ бражать изучение цвета в хронологической последовательности, но и демонстрировать «поступательное развитие человеческого духа» от древнейших времен до современности. Сознавая себя не в состоянии справиться с такой задачей, Гёте решает ограничиться подбором материалов для истории цвета. Он переводит греческие и латинские трактаты на эту тему (в частности, сочинение ПсевдоАристотеля О цвете), собирает биографические сведения о фило­ софах и ученых, занимавшихся соответствующими проблемами, и реферирует их наиболее важные сочинения. В работе ему активно помогают друзья: филолог-классик Фридрих Август Вольф, редак­ тировавший переводы с древних языков; секретарь Фридрих Виль­ гельм Ример, написавший раздел об античной хроматике; худож­ ник и искусствовед Иоганн Генрих Майер, предоставивший несколько глав, посвященных истории колорита; Карл Людвиг фон Кнебель — переводчик поэмы Лукреция О природе вещей, и дру­ гие.

В апреле 1810 г. Гёте пишет Исповедь автора, которая, по его замыслу, должна служить послесловием ко всему сочинению в целом и сразу же отдает готовую работу в печать. И вот, наконец, 16 мая 1810 г. в издательстве Котты в Тюбингене общим тиражом 750 экземпляров выходят два долгожданных тома К учению о цве­ те с приложением цветных таблиц и пояснений к ним. Этот день Гёте называет «счастливым днем освобождения». Работа, которой он посвятил 20 лет жизни, кажется ему законченной. Однако он ошибается. В 1808 г. благодаря открытию поляризованного света становятся известными т.н. поляризационные или «энтоптические» цвета, и Гёте вместе с известным йенским физиком Томасом Иоганном Зеебеком принимается за их исследование. В 1820 г. вы­ ходит в свет их совместная работа, посвященная этим необычным явлениям, в которой соавторы пытаются вывести энтоптические цвета из уже известных и описанных в основном сочинении прафеноменов. Кроме того, в период с 1817 по 1820 г. Гёте публикует в издаваемом им журнале Общее естествознание несколько доXIX

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

полнений и пояснений к Учению о цвете: статью о двойном шпате, краткую история энтоптических цветов, написанную Зеебеком, статьи по общей хроматике, заметку о мутной среде и т.д.12 Кроме того, он продолжает обращаться к цветовым явлениям и в своих дневниковых записях. С годами его интерес к цвету, кажется, только усиливается, так что даже в последние дни своей жизни он продолжает обсуждать с Эккерманом феномен цветных теней.

Но вернемся к основному сочинению. Как уже было сказано, оно состоит из трех частей — Дидактической, Полемической и Исторической. Дидактическая часть, первый полный перевод ко­ торой на русский язык мы предлагаем здесь вниманию читателя, представляет собой изложение собственно гётевской теории цвета.

Эта часть состоит из шести разделов. Первые три посвящены раз­ ным видам цветовых явлений: физиологическим, которые созда­ ются глазом в ответ на внешнее раздражение; физическим, кото­ рые появляются благодаря прозрачным и мутным средам; и химическим, возникающим и некоторое время сохраняющимся на поверхностях тел. В четвертом разделе сформулированы общие воззрения на природу цвета, в пятом обсуждается отношение уче­ ния о цвете к смежным дисциплинам — физике, математике, фи­ зиологии, философии. И наконец, шестой раздел посвящен нравст­ венно-эстетическому воздействию цвета.

РЕАКЦИЯ СОВРЕМЕННИКОВ

Реакция современников на Учение о цвете была неоднознач­ ной. С одной стороны — доброжелательные и восторженные от­ зывы Веймарских друзей Гёте, поддержка и признание Шопенгау­ эра, Шеллинга и Гегеля, с энтузиазмом воспринявших разоблачение «векового ньютонового обмана», а с другой — очень сдержанная и холодная реакция большинства физиков. «Altum silentium в ученой публике» — с горечью отмечает Гёте в 1811 г. в письме к Георгу Сарториусу. Действительно, как показывают пер­ вые рецензии, Учение о цвете воспринималось многими как роВсе указанные статьи опубликованы в: GOETHE, J.W., Samtliche Werке. Briefe, Tagebticher und Gesprdche, 40 Bande, DKV, Bd. XXV.

С В. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

мантическое и поэтическое, а не как полноценное научное произ­ ведение. Такую позицию авторы рецензий объясняли тем, что Гёте «ничего не смыслит в математике и не является практикующим физиком», а значит вряд ли способен сказать что-либо дельное в этой чуждой для него области13. Поэтому, хотя его работа и со­ держит целый ряд интересных наблюдений и замечаний (в частно­ сти, относительно эстетического и нравственного воздействия цве­ тов), которые могли бы заинтересовать психолога и знатока искусства, всё же для собственно научного понимания природы цвета она не дает ничего. Научное естествознание, — здесь авторы рецензий были единодушны, — может быть только математиче­ ским. Только сухая, измеряющая и рассчитывающая математика способна проникнуть в скрытую от нашего взора суть природных явлений и подчинить их власти рассудка, писал Якоб Фридрих Фриз в Гейдельбергском Литературном Ежегоднике за 1810 г., тогда как без нее всякое теоретизирование о природе будет выну­ ждено ограничиваться одними лишь феноменами и прибегать для их описания к образной и нестрогой речи, что и происходит у Гёте, когда он вводит понятия «образа», «ореола», «мутной среды», го­ ворит о «перекрывании» и «затухании» образов и т.д. Конечно, соглашается Фриз, наслаждаться живым созерцанием богатейшего мира красок гораздо приятнее и покойнее, но что за теория воз­ никнет в результате такого созерцания? Она будет сочиненной (gedichtete) или, что то же самое, вымышленной. Она будет слу­ жить развлечению, а не делу, подобно тому как хороший вкус и гений поэта служат для развлечения и удовольствия читателя15.

Именно незнанием математики, по общему убеждению ре­ цензентов, объяснялись и несправедливые нападки Гёте в адрес Ньютона в Полемической части Учения о цвете. Не умея ориенти­ роваться в математических абстракциях ньютоновых выкладок, Гёте просто не понял большую часть описываемых в Оптике экс­ периментов, отчего неправильно их истолковал. Так, он ошибочно Neue Oberdeutsche allgemeine Literatur-Zeitung, Munchen, 5 Juli 1810.

См. также: DKV, Bd. XXIII / 2 S. 614.

FRIES, J.F., in: Heidelbergische Jahrbucher der Literatur, Abt. Mathematik, Physik und Kameralwissenschaften 3 (1810), Hf.7, S. 289-307. См. также:

DKV, Bd. XXIII / 2, S. 653-654.

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

полагал, что рассматриваемая сквозь призму однотонно-белая по­ верхность стены должна, в соответствии с ньютоновой теорией, окраситься в спектральные цвета; когда же этого не произошло, он, вместо того, чтобы получше изучить упомянутую теорию, сде­ лал поспешный вывод о ее ложности. Это недоразумение застави­ ло Гёте искать новое объяснение цветовых явлений, которые и без того прекрасно описываются традиционной физикой, и послужило причиной его неоправданно резкой критики в адрес Ньютона.

«Никто не нападал на ньютоново учение так ожесточенно как Гё­ те, — писал профессор математики и физики Фридрих Христиан Криз, — однако она нисколько не пострадала от этого»16. И всё же замечания Гёте выглядели в некоторых случаях настолько вески­ ми, что двое известных физиков того времени — профессор Кильского университета Кристоф Генрих Пфафф и Карл Брандан Моллвейде — были вынуждены написать специальные сочинения в защиту теории Ньютона17.

Впрочем, отдельные положения Учения о цвете нашли под­ держку и одобрение в научных кругах: например, предложенное Гёте объяснение цветных теней или полярное физико-химическое воздействие окрашенного света. Но наибольшее признание полу­ чил раздел о физиологических цветах. Сформулированные там идеи легли в основу новой физиологии зрения, созданной выдаю­ щимися учеными Иоганном Евангелистой Пуркинье и Иоганном Мюллером, которые прямо называли себя последователями Гёте.

Наоборот, раздел, посвященный физическим цветам, был едино­ душно раскритикован — и не удивительно, ведь именно в нем Гёте сильнее всего разошелся с Ньютоном, предложив совершенно но­ вое объяснение призматических и дифракционных явлений. Боль­ ше всего возражений вызвал т.н. «основной» феномен физических цветов, поскольку в нем наряду с действием света предполагалось KRIES, F.Ch., Lehrbuch der Physik (Jena, 1816), S. 200 (LA, Bd. IV.

S. 112). Подобного же мнения придерживались J.Ph. Neumann in: Lehrbuch der Physik (Wien, 1820); J.F. Fries, in: Heidelbergische Jahrbticher der Literatur (1810)и др.

PFAFF, Ch.H., Uber Newtons Farbentheorie, Herrn von Goethes Farbenlehre und den chemischen Gegensatz der Farben (Leipzig, 1813); MOLLWEIDE, K.B., in: Allgemeine Literaturzeitung 30 (1811); см. также: DKV, Bd. XXIII / 2, S. 668-690.

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

XXII и действие темноты, причем не только субъективное — на наш глаз, но и объективное — на расположенную напротив поверх­ ность. Но разве может темнота действовать так же, как действует свет, и разве можно видеть темноту? Этот решающий для Учения о цвете вопрос был сформулирован еще при жизни Гёте в упоми­ навшихся выше рецензиях Я.Ф. Фриза (1810) и К.Б. Моллвейде (1811), в Учебнике физики Ф.К. Криза (1816) и Очерке экспери­ ментальной физики К.В.Г. Кастнера (1820), однако, сам Гёте пред­ почел оставить его без ответа. Он вообще отказывался вступать в какие-либо дискуссии по поводу своего учения, наперед считая критику в свой адрес предвзятой. Тем не менее, вопрос о действии темноты остается актуальным до сих пор, и от ответа на него зави­ сит, сможем ли мы сегодня признать научный смысл за гётевской теорией цвета и тем самым допустить возможность альтернатив­ ного, не математического, подхода к объяснению природы, или же эта теория основывается на совершенно ложном допущении и мо­ жет представлять для нас только исторический интерес.

СВЕТ И ТЬМА В УЧЕНИИ О ЦВЕТЕ

По убеждению Гёте, все физические цвета, подразделяющие­ ся на диоптрические, катоптрические, пароптические и эпоптические, могут быть выведены из одного простого и значительного феномена, который имеет место всякий раз, когда свет или тьма действуют сквозь мутную среду либо на наш глаз, либо на поме­ щенную с противоположной стороны поверхность (§ 143). Сам по себе свет, особенно, высокоэнергетический — такой, например, как свет солнца — ослепителен и бесцветен; однако если рассмат­ ривать его даже сквозь слабо мутную среду, он будет казаться желтым. Если помутнение среды усилится, желтый цвет приобре­ тет сначала красноватый оттенок, а затем и вовсе превратится в пурпур (§ 150). Вот почему солнце кажется нам сквозь земную ат­ мосферу желтым, а на восходе и на закате, когда его лучи пронза­ ют гораздо большую массу испарений, выглядит красным. Если же, наоборот, сквозь мутную среду, освещенную падающим све­ том, будет видна темнота, то нашему взору предстанут цвета так называемой «холодной» части спектра — от фиолетового до синего (§ 151). Этим, по мнению Гёте, объясняется и синева дневного неба. Оно кажется нам синим, поскольку «сквозь освещенные дневным светом испарения мы глядим на темноту бесконечного пространства (wird die Finsternis...angesehen)»

(§ 155). Легко видеть, что эти два простейших феномена порожда­ ют все цвета т.н. «цветового круга Гёте»18 и, более того, проясняют его происхождение. В самом,деле, желтый и оранжевый, располо­ женные в левой, положительной части круга, представляют собой разные степени опосредования мутной средой света, тогда как цве­ та правой, отрицательной стороны — фиолетовый и синий — суть порождения темноты. Когда мутная среда достигает определенной степени плотности, и та, и другая сторона объединяются в красном цвете, зеленый же возникает в результате простого наложения си­ него и желтого цветов. Если теперь объединить эти два феномена в один, то мы получим основной закон всякого физического цвето­ вого явления: для появления цвета необходимо, чтобы действие света или тьмы было опосредовано мутной средой. Это высшее правило, впрочем, «открывается не рассудку в словах и гипотезах, но, как и прежде, — созерцанию в феноменах» (§ 175), то есть оно само представляет собой феномен, который можно увидеть не только глазами духа, но и глазами тела. Подобные феномены, как мы уже говорили выше, Гёте называл перво- или прафеноменами и полагал эти последние в основание всех более частных явлений.

Сам он в своей работе попытался показать, как прафеномен света и тьмы способен породить физические цвета, в том числе, и те, ко­ торые возникают в условиях преломления света призмой.

Если посмотреть сквозь призму на окружающие предметы, то можно увидеть, что их края окрашены в радужные цвета, в то вре­ мя как сами предметы, представляющие собой однотонные по­ верхности, остаются без изменений. Если посмотреть сквозь приз­ му на одну из черно-белых таблиц, помещенных Гёте в своем экспериментальном аппарате: например, на граничащие друг с другом черную и белую плоскости, то легко убедиться, что приз­ матические цвета возникают только на границе между черным и белым, темным и светлым. Перевернув таблицу, можно заметить, что цвета на границе изменились, так что если в первом случае См. рисунок цветового круга на цветной вклейке.

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

XXIV были видны синий и фиолетовый, то во втором появились желтый и оранжевый. Если вместо однотонных плоскостей взять какоенибудь изображение, скажем, белый кружок на черном фоне, то можно увидеть оба цветных окаймления сразу: желто-красное и сине-фиолетовое. Если рассматриваемое сквозь призму изображе­ ние достаточно узкое, или если оно находится на достаточно большом расстоянии от призмы, то разросшиеся цветные каемки целиком закроют его поверхность, и исходный белый цвет изо­ бражения исчезнет. Если продолжить удалять изображение от призмы, то в какой-то момент синий и желтый края цветных окаймлений перекроются, и в середине образа возникнет зеленый цвет. В результате мы увидим знакомый ньютоновский спектр, который был получен английским физиком в ходе эксперимента с лучом света, сначала преломленном призмой, а затем собранным в светящуюся точку на темном экране. Мы, в отличие от Ньютона, использовали вместо светящейся точки белый кружок, также по­ мещенный на темном фоне, и это позволило нам не только суще­ ственно упростить опыт, но и наблюдать его в развитии. Мы уви­ дели, что цветной спектр начинает возникать у противоположных концов кружка, где белое граничит с черным; что поначалу в нем отсутствует зеленый цвет, который появляется лишь тогда, когда синее и желтое окаймление достигнут друг друга. Продолжая уда­ лять изображение кружка от призмы, мы увидим, что синий и жел­ тый цвета вообще исчезают из спектра, окончательно слившись друг с другом в зеленый, в результате чего в нем остаются всего три цвета: красный, зеленый и фиолетовый.

Только такое последовательное рассмотрение феномена в его развитии позволяет, по мнению Гёте, правильно проникнуть в его суть. Ведь в природе нет изолированных явлений, в ней имеют ме­ сто непрерывно развивающиеся процессы, обладающие своим на­ чалом, кульминацией и концом. Отдельное, фиксированное явле­ ние есть как бы срез такого процесса в определенной точке пространства и времени, поэтому и объяснить его можно только через то целое, которому оно принадлежит. Для этого необходимо поставить ряд опытов, в которых основные условия — как, напри­ мер, наличие черно-белого изображения, призмы, наблюдателя — оставались бы без изменений, а условия побочные — например, расстояние призмы от изображения, ее преломляющая сила, разXXV

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

меры изображения, его форма и т.д. — варьировались бы. В ре­ зультате, природный процесс предстанет перед нами в своем раз­ витии, от начала и до конца, так что мы легко сможем определить, какое место занимает в нем то или иное частное явление. Наобо­ рот, если мы будем изучать какой-то изолированный опыт, строго зафиксировав, как это сделал Ньютон, самые незначительные ус­ ловия его проведения, то реально происходящее в природе ус­ кользнет от нас, и мы будем вынуждены измышлять некую гипо­ тетическую теорию, сводящую данное явление к набору «абстрактных продуктов духа», каковыми являются понятия све­ товых лучей, сил и т.п. Такой гипотетической абстрактной теори­ ей, построенной на искусственно вырванном из своих естествен­ ных связей опыте, Гёте считал и теорию цвета И. Ньютона. В ее основе, пояснял он, лежит феномен сплошного спектра с зеленым цветом посередине, который, как доказывает ряд опытов с белым кружком на черном фоне, является производным, а не основным.

«Мы считаем, что естествознание допустило очень большую ошибку, когда поставило производный феномен на более вы­ сокое, а прафеномен — на более низкое место... Из-за такой подмены первого последним в учение о природе проникли не­ вероятнейшая путаница и заблуждение, от которых оно про­ должает страдать до сих пор»19.

Единственно правильным объяснением призматических цве­ тов будет сведение их к прафеномену, которым, как уже было ска­ зано, Гёте считал действие света и тьмы, опосредованное мутной средой. Свет и тьма, черное и белое действительно присутствуют в опытах с призмой, создавая границу, на которой появляется цвет.

Но откуда там взяться мутной среде? Ее появление объясняет тео­ рия двойных образов. Все оптические стекла, преломляя изобра­ жение, делают это нечетко и несовершенно, так что помимо яркого основного образа появляется еще слабый побочный, в точности повторяющий очертания основного. В прозрачных зеркалах, имеющих две параллельные поверхности, отражение приходит к нам как от нижней, так и от верхней поверхности, поэтому пригля­ девшись, можно заметить, что отчетливое изображение предмета обрамлено мутноватой каймой, представляющей собой начало второго, побочного образа. Призма тоже в силу своего внутреннеК учению о цвете § 176.

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

XXVI го устройства порождает побочные образы. И так как эти послед­ ние представляют собой полупрозрачные призрачные образования, то, заходя на светлый или темный фон, они действуют как мутная среда. Поэтому, когда темный побочный образ оказывается на светлом фоне, появляется желтый и желтовато-красный цвет, а когда светлый побочный образ заходит на темный основной, то появляется синий и фиолетовый. Теория двойных образов объяс­ няет, почему призматические цвета возникают только на границе светлого и темного: только в этом случае имеет место перекрыва­ ние мутного побочного образа с фоном противоположного цвета.

Похожим образом из прафеномена света и тьмы выводятся и все остальные физические цвета. Вот почему этот феномен являет­ ся фундаментом всей гётевской теории цвета. И если вдруг ока­ жется, что он основан на неверном допущении, то вместе с ним рухнет и всё здание Учения о цвете. Напомним еще раз, как фор­ мулирует его сам Гёте:

«Свет, видимый сквозь мутную среду, кажется нам желтым»

«Если же сквозь мутную, освещенную падающим светом сре­ ду, будет видна темнота (wird hingegen... die Finstemis gesehen), то нам явится синий цвет» (§ 151).

Как мы уже говорили выше, эти слова вызвали недоумение у большинства научных рецензентов «Учения о цвете». Как можно видеть темноту, да еще и через освещенную падающим светом среду? Не следует ли, скорее, утверждать, что мы видим собствен­ ный цвет самой среды, обусловленный рассеянным ею светом, а не цвет опосредованного средой темного фона? Далее: если тьма представляет собой всего лишь отсутствие света — «не-свет», как определял ее сам Гёте, — то как может ее действие на наш глаз или на внешние предметы быть таким же позитивным как и дейст­ вие света? Признавая обоснованность и вескость всех этих вопро­ сов, не будем, однако, спешить с выводом о ложности теории Гёте, но попытаемся сначала найти основания, позволяющие «спасти»

прафеномен физических цветовых явлений. Ведь когда хочешь отыскать истину, следует не радоваться слабости аргументов про­ тивника, но постараться по мере сил укрепить его позицию — то­ гда, возможно, мы сумеем понять его действительную ошибку.

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

Исходя из этой общей установки, попробуем ответить на вопрос, можно ли видеть темноту.

В разделе о физиологических цветах Гёте говорит о взаимо­ действии глаза с темнотой следующее:

«Если в совершенно темном помещении мы держим глаза от­ крытыми, то ощущаем известную неудовлетворенность. Орган предоставлен самому себе, он замыкается в себе самом: ему недостает того чарующего умиротворяющего соприкоснове­ ния, которым он связывается с внешним миром» (§6).

Чуть ниже (§ 18), когда речь заходит о черном как представи­ теле темноты, утверждается, что «черное... оставляет глаз в со­ стоянии покоя». Из этих слов можно сделать вывод, что в актив­ ное, деятельное состояние глаз может быть переведен только светом, что означает, что мы видим только на свету, когда сетчатка раздражена; когда же она находится в состоянии покоя, мы обла­ даем зрением лишь в возможности, отсюда — то ощущение из­ вестной неудовлетворенности, испытываемое в совершенно тем­ ном помещении, о котором говорит Гёте. В темноте нам всё равно, держать ли глаза открытыми или закрытыми, поскольку мы ничего не видим. Мы воспринимаем темноту и черное лишь по контрасту со светом, через его отсутствие. Например, рассматривая черный квадрат на белом фоне, мы видим, собственно, не сам квадрат, а его белое обрамление. Уберите белый фон, и вы окажетесь в со­ вершенно темном пространстве, где не увидите ничего, так как со стороны темноты в орган зрения не будет поступать никакого раз­ дражения. То же самое произойдет и в случае, когда между глазом и темным пространством окажется мутная среда: темнота, как и прежде, будет оставлять глаз в состоянии покоя, следовательно, мы по-прежнему не будем ее видеть. Тем не менее Гёте неодно­ кратно говорит, что темнота «действует сквозь» (hindurchwirkt) освещенную мутную среду, причем, не только субъективно, но и объективно: она создает у нас в глазу ощущение синего цвета и оставляет на белом экране в камере обскуре отражение небесной синевы20. Выходит, что Гёте признает темноту одновременно и видимой, и невидимой: она и оставляет глаз в состоянии покоя, и К учению о цвете §§ 143, 152.

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

XXV действует на него сквозь мутную среду. На первый взгляд, здесь присутствует явное противоречие, но может быть, стоит спросить, как именно действует темнота и что она такое?

Сам Гёте определяет темноту как не-свет, но при этом не уточняет, является ли она простым отсутствием света — «привативным ничто, которому нельзя приписать никакой предикат», по выражению К.Б. Моллвейде21 — или же она есть некая позитивная сущность, противоположная и противодействующая свету. Ру­ дольф Штайнер и его школа толкуют слова Гёте именно в послед­ нем смысле. По их мнению, темнота представляет собой безуслов­ но активный принцип (tatige Finsternis). Это — лишенная света материя, телесность, противодействующая свету и тем самым слу­ жащая основанием для его проявления. Сама по себе темнота не видна, но она есть условие того, что мы что-то видим, потому что, чтобы стать видимым, свет должен от чего-то отражаться. Пред­ ставьте себе космическое пространство, полностью лишенное ве­ щества. Оно выглядит черным, несмотря на заполняющие его по­ токи света. Американский астронавт Эдгар Митчел, побывавший в открытом космосе, рассказывал о необычном ощущении, охва­ тившем его при виде ослепительно яркого солнца на фоне бархат­ ной черноты. Несмотря на мощное излучение, изливавшееся с по­ верхности светила, пространство вокруг него оставалось неосвещенным, так что даже вблизи солнечного диска можно было легко различить далекие слабые звезды. Конечно, на земле мы привыкли видеть обратное: нам кажется естественным, что с вос­ ходом солнца небо и земля озаряются светом. Но это происходит оттого, что нашу планету окружает атмосфера, и солнечные лучи, проходя сквозь нее, делают ее видимой. Этот простой пример по­ казывает нам, что для того, чтобы действие света было видимым, необходимо присутствие какого-нибудь тела. Телесность есть ак­ тивный принцип, противодействующий и противоположный свету, а значит, вполне может претендовать на роль темноты22. Такая точ­ ка зрения кажется вполне обоснованной, однако принять ее мешаMOLLWEIDE, K.B., in: Allgemeine Literatur-Zeitung Nr. 30 - 32, in:

DKV, Bd. XXIII / 2, S. 671.

STEINER, R., Goethe als Denker und Forscher, in VFG, Bd. I, S. 38;

PROSKAUER, H.O., Zum Studium von Goethes Farbenlehre (Basel, 1985), S. 45С В. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ XXIX ет следующее соображение. Если темнота, как утверждают после­ дователи Штаинера, действительно тождественна телесности, то как быть с темнотой бесконечного пустого пространства, глядя на которое сквозь освещенную солнечным светом атмосферу земли, мы, согласно Гёте, видим синий цвет? Кроме того, у штайнерианцев получается, что в случае возникновения цветов отрицательной части спектра мы не столько видим темноту сквозь мутную среду, сколько обретаем ее в самой мутной среде, так как последняя от­ ражает свет, а значит, противодействует ему. Мутная среда оказы­ вается тогда не посредником действия темноты, а самой темнотой, самим активным принципом, который напрямую взаимодействует со светом, что, очевидно, кардинальным образом расходится с гётевским пониманием прафеномена.

Более подходящим определением темноты, пожалуй, будет ее определение как абсолютно прозрачного23. В самом деле, темнота, как нечто противоположное свету и видимому, может иметь место только там, где сохраняется возможность и того, и другого. Было бы, наверное, бессмысленно говорить о темноте слепому от рож­ дения или считать темной внутренность сплошного непрозрачного тела. Для того, чтобы свет мог освещать и делать видимыми мате­ риальные предметы, ему должно быть предоставлено некое про­ странство для деятельности. Этим пространством могут служить среды, обладающие в той или иной мере свойством прозрачности:

воздух, вода, некоторые кристаллические вещества и т.п. Но про­ зрачным в собственном смысле слова является абсолютная пусто­ та. В одной из своих поздних заметок, посвященных учению о цве­ те, Гёте пишет следующее:

«Свет и тьма имеют некое общее поле, пространство, вакуум, вступая в которое, они становятся видимы. Этим пространст­ вом является прозрачное. Без прозрачного нет ни света, ни тьмы»24.

Темнота есть такое состояние абсолютно прозрачного, когда в нем отсутствует свет, поэтому ее можно было бы назвать также Такое понимание темноты предложил профессор Фрайбургского Университета, член Общества «Zur Farbenlehre» Dr. F.A. Uehlein.

DerAusdruck Triib, in: DKV, Bd. XXV, S. 782.

XXX СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

прозрачным в возможности, как это делал Аристотель. Свет, на­ оборот, есть абсолютно прозрачное в действительности, впрочем, и сам он тоже является невидимым. Для того, чтобы действие све­ та в абсолютно прозрачном было видимым, необходимо присутст­ вие там какого-нибудь тела. Мы видим, таким образом, при усло­ вии взаимодействия трех элементов: 1) света — невидимого и непространственного активного принципа; 2) темноты — абсо­ лютно прозрачного пространства для действия света; 3) тела, на которое свет, как активный принцип, оказывает воздействие. Тем­ нота, понимаемая как абсолютно прозрачное в возможности, не есть ни некая позитивная сущность, ни равнозначный свету актив­ ный принцип. Она — условие действия света как света, условие того, что свет может освещать предметы и делать их доступными зрению. Когда Гёте говорит, что «темнота действует сквозь» осве­ щенную мутную среду или что она «видима», то он может подра­ зумевать действие темноты именно как зрительного пространства, обуславливающего свет.

Возможно, предложенный путь «спасения» гётевского прафеномена покажется недостаточно убедительным. Однако мы и не ставили своей задачей предложить в этой небольшой статье окон­ чательное решение сложной и давно обсуждаемой проблемы взаи­ моотношения света и тьмы в теории Гёте. Мы хотели всего лишь обратить внимание читателя на наиболее спорные и всегда вызы­ вавшие повышенный интерес моменты Учения о цвете в надежде на то, что со временем и в нашем отечестве они станут предметом широкого обсуждения. Мы уверены, что спустя двести лет книга Гёте сумеет найти живой отклик в умах и сердцах «друзей приро­ ды» как таящая в себе возможность иного, более гармоничного и целостного пути познания окружающего мира, что особенно акту­ ально теперь, когда человек постепенно учится видеть в природе не внешний объект научного познания, а хрупкую, находящуюся под угрозой и требующую усилий для своего сохранения среду обитания.

АРИСТОТЕЛЬ, О душе II, 7, 418 ЫО, в кн.: Сочинения, т. 1 (М., 1976).

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

Перевод выполнен по изданию: GOETHE, J.W., Die Schriften zur Naturwissenschaft. Vollstandige mit Erlauterungen versehene Ausgabe, hg. im Auftrage der Deutschen Akademie der Naturforscher Leopoldina (sogenannte Leopoldina-Ausgabe — LA). — Zur Farbenlehre. Didaktischer Tell und Tafeln, Erganzungen und Erlauterungen, Abt. I, Bd. IV, hrsg. von R. MATTHAEI und D. KUHN (Weimar: Hermann Bohlaus Nachfolger, 1973).

Немецкий текст публикуется по изданию: GOETHE, J.W., Zur Farbenlehre, Erster Band (Tubingen: J.G. Cotta, 1810).

Перевод Предисловия, Введения к Первой части, Разделов I и VI (§§ 758 - 901) и Заключения принадлежит И.И. Канаеву. Перво­ начально он был опубликован в книге: ГЁТЕ, И.В., Избранные со­ чинения по естествознанию (М., 1957). Для настоящего издания перевод был заново сверен и незначительно исправлен СВ. Месяц.

Перевод остальных частей выполнен СВ. Месяц. Примечания к Разделам I и VI составлены И.И. Канаевым и СВ. Месяц, осталь­ ные — принадлежат СВ. Месяц. Перевод Раздела II (Физические цвета), выполненный СВ. Месяц, публиковался ранее в Ежегод­ нике Российско-Германского колледжа за 2004/2005 (Aachen:

Shaker Verlag GmbH, 2006), с. 99-125. При составлении примеча­ ний использовались издания:

1) GOETHE, Johann Wolfgang, Samtliche Werke. Briefe, Tagebucher und Gesprache, 40 Bande. — Zur Farbenlehre, hrsg. von M. WENZEL, Bd. XXIII /1 (Frankfurt am Main: Deutscher Klassiker Verlag [DKV] 2) Schriften zur Farbenlehre 1790-1807, hrsg. von M. WENZEL, Bd. XXIII / (Frankfurt am Main: DKV, 1991).

3) GOETHE, Johann Wolfgang, Farbenlehre. Mit Einleitungen und Kommentaren von Rudolf Steiner, hrsg. von G. O n und H.O. PROSKAUER, Bd. 1 Stuttgart: Verlag Freies Geistesleben [VFG], 1979).

4) PROSKAUER, H.O., Zum Studium von Goethes Farbenlehre (Basel: Zbinden Verlag, 1985).

5) ЛИХТЕНШТАДТ, В.О., Гёте. Борьба за реалистическое мировоззрение, ред. и пред. А. БОГДАНОВА (Петербург: Государственное издатель­ ство, 1920).

6) ГЕТЕ, И.В., Избранные сочинения по естествознанию, пер. и комм.

И.И. KAHAEBA (M., 1957).

СВ. МЕСЯЦ, ГЁТЕ И ЕГО УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

хххи Работа по переводу и комментированию трактата И.В. Гёте К учению о цвете была выполнена в период с 2000 по 2012 г. в Ин­ ституте философии РАН и неоднократно обсуждалась на семина­ рах сектора «Философских проблем истории науки» и «Центра античной и средневековой философии и науки», а также на семи­ нарах и научных конференциях, проводившихся в университетах Фрайбурга, Карлсруэ и Сорбонны. В связи с этим автор хотела бы выразить искреннюю признательность всем друзьям и коллегам, высказавшим ценные замечания и оказавшим посильную помощь в подготовке этой книги: моим рецензентам проф. В.Г. Горохову и Т.Ю. Бородай, руководителю и вдохновителю всех моих исследо­ ваний П.П. Гайденко, В.В. Петрову за его неизменную дружескую поддержку и неоценимую помощь в издании этой книги, а также М.В. Егорочкину, переведшему для этого издания некоторые сти­ хотворные отрывки Гёте. Особую благодарность автор приносит профессору Фрайбургского университета Фридриху Уляйну (F. Uehlein) за разъяснение отдельных трудных мест Учения о цве­ те и за многолетнюю плодотворную дискуссию о гётевском прафеномене цветовых явлений.

JOHANN WOLFGANG GOETHE

ZUR FARBENLEHRE

ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ

К УЧЕНИЮ

О ЦВЕТЕ

Der Durchlauchtigsten Herzogin undFrauen Luisen Regierenden Herzogin von Sachsen-Weimar und Eisenach Durchlauchtigste Herzogin, Gnadigste Frau.

Ware der Inhalt des gegenwartigen Werkes auch nicht durchaus geeignet Ew. Durchlaucht vorgelegt zu werden, konnte die Behandlung des Gegebenen bei scharferer Priifung kaum genug thun; so gehoren doch diese Bande Ew. Durchlaucht ganz eigentlich an, und sind seit ihrer fruheren Entstehung Hochstdenenselben gewidmet geblieben.

Denn hatten Ew. Durchlaucht nicht die Gnade gehabt, uber die Farbenlehre so wie uber verwandte Naturerscheinungen einem mundlichen Vortrag Ihre Aufmerksamkeit zu schenken; so hatte ich mich wohl schwerlich im Stande gefunden, mir selbst manches klar zu machen, manches auseinander Liegende zusammenzufassen und meine Arbeit, wo nicht zu vollenden, doch wenigstens abzuschlieBen.

Wenn es bei einem mtindlichen Vortrage moglich wird die Phanomene sogleich vor Augen zu bringen, manches in verschiedenen Rucksichten wiederkehrend darzustellen; so ist dieses freilich ein groBer Vortheil, welchen das geschriebene, das gedruckte Blatt vermiBt. Moge jedoch dasjenige, was auf dem Papier mitgetheilt werden konnte, Hochstdieselben zu einigem Wohlgefallen an jene Stunden erinnern, die mir unvergeBlich bleiben, so wie mir ununterbrochen alles das mannichfaltige Gute vorschwebt, das ich seit langerer Zeit und in den bedeutendsten Augenblicken meines Lebens mit und vor vielen andern Ew. Durchlaucht verdanke.

Mit innigster Verehrung mich unterzeichnend правящей герцогине Саксен-Веймара и Эйзенаха Сиятельнейшая герцогиня, милостивейшая госпожа!

Хотя содержание настоящего труда и не заслуживает того, что­ бы быть представленным вниманию Вашего Сиятельства, а само рассмотрение предмета на поверку оказывается едва ли удовлетво­ рительным, все же эти книги не чужие Вашему Сиятельству, ибо с первого момента своего появления они были посвящены Вам.

Не соблаговоли Ваше Сиятельство удостоить Своим внима­ нием устное выступление, в котором излагалось учение о цвете и другие родственные явления природы, мне ни за что не удалось бы прояснить для себя многие вещи, собрать воедино лежащее по­ рознь и, если и не довести до совершенства, то хотя бы завершить начатую работу.

К сожалению, как рукописный, так и печатный текст лишены великого преимущества устного изложения, которое позволяет непосредственно демонстрировать феномены и, постоянно воз­ вращаясь к одному и тому же предмету, изображать его под раз­ ными углами зрения. И все же пусть то, что удалось передать на бумаге, доставит удовольствие Вашему Сиятельству напоминани­ ем о незабываемых для меня часах, так же как и в моей памяти не­ изменно пребывают все те многочисленные благодеяния, которы­ ми я с давних пор, причем в самые значительные моменты моей жизни, был более многих других обязан Вашему Сиятельству.

С глубочайшим почтением,

VORWORT

Ob man nicht, indem von den Farben gesprochen werden soil, vor alien Dingen des Lichtes zu erwahnen habe, ist eine ganz naturliche Frage, auf die wir jedoch nur kurz und aufrichtig erwidern: es scheine bedenklich, da bisher schon so viel und mancherlei von dem Lichte gesagt worden, das Gesagte zu wiederholen oder das oft Wiederholte zu vermehren. Denn eigentlich unternehmen wir umsonst, das Wesen eines Dinges auszudriicken. Wirkungen werden wir gewahr, und eine vollstandige Geschichte dieser Wirkungen umfasste wohl allenfalls das Wesen jenes Dinges. Vergebens bemuhen wir uns, den Charakter eines Menschen zu schildern; man stelle dagegen seine Handlungen, seine Taten zusammen, und ein Bild des Charakters wird uns entgegentreten.

Die Farben sind Taten des Lichts, Taten und Leiden. In diesem Sinne konnen wir von denselben Aufschlusse tiber das Licht erwarten.

Farben und Licht stehen zwar untereinander in dem genausten Verhaltnis, aber wir mussen uns beide als der ganzen Natur angehorig denken:

denn sie ist es ganz, die sich dadurch dem Sinne des Auges besonders offenbaren will. Ebenso entdeckt sich die ganze Natur einem anderen Sinne. Man schlieBe das Auge, man offhe, man scharfe das Ohr, und vom leisesten Hauch bis zum wildesten Gerausch, vom einfachsten Klang bis zur hochsten Zusammenstimmung, von dem heftigsten leidenschaftlichen Schrei bis zum sanftesten Worte der Vernunft ist es nur die Natur, die spricht, ihr Dasein, ihre Kraft, ihr Leben und ihre Verhaltnisse offenbart, so dass ein Blinder, dem das uncndlich Sichtbare versagt ist, im Horbaren ein unendlich Lebendiges fassen kann.

So spricht die Natur hinabwarts zu andern Sinnen, zu bekannten, verkannten, unbekannten Sinnen; so spricht sie mit sich selbst und zu uns durch tausend Erscheinungen. Dem Aufmerksamen ist sie nirgends tot noch stumm; ja dem starren Erdkorper hat sie einen Vertrauten zugegeben, ein Metall, an dessen kleinsten Teilen wir dasjenige, was in der ganzen Masse vorgeht, gewahr werden sollten.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Когда собираешься говорить о цветах, естественно возникает вопрос, не следует ли прежде всего упомянуть о свете; на это мы, однако, даем короткий и откровенный ответ: так как до сих пор о свете было высказано множество различных мнений, то представ­ ляется излишним повторять сказанное или распространяться о нем.

Ибо, собственно, все наши попытки выразить сущность како­ го-нибудь предмета остаются тщетными. Действия — вот что мы обнаруживаем, и полная история этих действий охватила бы, не­ сомненно, сущность каждой вещи. Напрасно стараемся мы опре­ делить характер какого-нибудь человека; но сопоставьте его по­ ступки, его дела, и вы получите представление о его характере.

Цвета — деяния света, деяния и претерпевания. В этом смыс­ ле мы можем ожидать от них раскрытия природы света. Цвета и свет стоят, правда, в самом точном взаимоотношении друг с дру­ гом, однако мы должны представлять их себе как свойственные всей природе, ибо посредством них вся она готова целиком от­ крыться чувству зрения.

Точно так же раскрывается вся природа и другому чувству.

Закройте глаза, освободите уши, напрягите слух, и от нежнейшего дуновения до самого дикого шума, от простейшего звука до высо­ чайшей гармонии, от самого мощного страстного крика до самых кротких слов разума — все это речь природы, которая обнаружи­ вает свое бытие, свою силу, свою жизнь и свои отношения, так что слепой, которому закрыт бесконечный видимый мир, может в слышимом улавливать мир беспредельной жизни.

Так говорит природа, обращаясь и к другим чувствам — зна­ комым, непризнанным, и незнакомым; так говорит она сама с со­ бой и с нами посредством тысячи явлений. Для внимательного она нигде не мертва, не нема; и даже косному земному телу она дала в наперсники металл, на мельчайших частях которого мы можем увидеть то, что совершается во всей массе1.

So mannigfaltig, so verwickelt und unverstandlich uns oft diese Sprache scheinen mag, so bleiben doch ihre Elemente immer dieselbigen. Mit leisem Gewicht und Gegengewicht wagt sich die Natur hin und her, und so entsteht ein Huben und Driiben, ein Oben und Unten, ein Zuvor und Hernach, wodurch alle die Erscheinungen bedingt werden, die uns im Raum und in der Zeit entgegentreten.

Diese allgemeinen Bewegungen und Bestimmungen werden wir auf die verschiedenste Weise gewahr, bald als ein einfaches AbstoBen und Anziehen, bald als ein aufblickendes und verschwindendes Licht, als Bewegung der Luft, als Erschutterung des Korpers, als Saurung und Entsaurung, jedoch immer als verbindend oder trennend, das Dasein bewegend und irgendeine Art von Leben befordernd.

Indem man aber jenes Gewicht und Gegengewicht von ungleicher Wirkung zu finden glaubt, so hat man auch dieses Verhaltnis zu bezeichnen versucht. Man hat ein Mehr und Weniger, ein Wirken ein Widerstreben, ein Tun ein Leiden, ein Vordringendes ein Zuriickhaltendes, ein Heftiges ein MaBigendes, ein Mannliches ein Weibliches uberall bemerkt und genannt; und so entsteht eine Sprache, eine Symbolik, die man auf ahnliche Falle als Gleichnis, als nahverwandten Ausdruck, als unmittelbar passendes Wort anwenden und benutzen mag.

Diese universellen Bezeichnungen, diese Natursprache auch auf die Farbenlehre anzuwenden, diese Sprache durch die Farbenlehre, durch die Mannigfaltigkeit ihrer Erscheinungen zu bereichern, zu erweitern und so die Mitteilung hoherer Anschauungen unter den Freunden der Natur zu erleichtern, war die Hauptabsicht des gegenwartigen Werkes.

Die Arbeit selbst zerlegt sich in drei Teile. Der erste gibt den Entwurf einer Farbenlehre. In demselben sind die unzahligen Falle der Erscheinungen unter gewisse Hauptphanomene zusammengefasst, welche nach einer Ordnung aufgefuhrt werden, die zu rechtfertigen der Einleitung uberlassen bleibt. Hier aber ist zu bemerken, dass, ob man sich gleich uberall an die Erfahrungen gehalten, sie uberall zum Grunde gelegt, doch die theoretische Ansicht nicht verschwiegen werden konnte, welche den Anlass zu jener Aufstellung und Anordnung gegeben.

Ist es doch eine hochst wunderliche Forderung, die wohl manchmal gemacht, aber auch selbst von denen, die sie machen, nicht erfullt wird: Erfahrungen solle man ohne irgend ein theoretisches Band

ПРЕДИСЛОВИЕ

Каким бы разноречивым, запутанным и непонятным нам ни казался часто этот язык, все же элементы его остаются всегда одни и те же. Как бы тихо склоняя то одну, то другую чашу весов, ко­ леблется природа туда и сюда, и так возникает некое здесь и там, верх и низ, прежде и после, чем обусловливаются все явления, встречающиеся нам в пространстве и во времени.

Эти общие движения и действия мы замечаем самым различ­ ным образом: то как простое отталкивание и притяжение, то как вспыхивающий свет, как движение воздуха, как сотрясение тела, как окисление и нейтрализацию; однако всегда — как соединение и разделение, вносящее движение в бытие, побуждающее что-либо к жизни.

Поскольку, однако, эти противоречивые явления казались не­ уравновешенными между собой, то старались и это отношение как-нибудь обозначить. Повсюду подмечали и называли нечто большее и меньшее, воздействие и сопротивление, активность и пассивность, наступательное и сдерживающее начало, страстное и умеряющее, мужское и женское; так возникает язык, род символи­ ки, которой можно пользоваться, применяя в сходных случаях в качестве уподобления, близкого выражения, непосредственно под­ ходящего слова2.

Применить эти всеобщие обозначения, этот язык природы также и к учению о цвете, обогатить, расширить этот язык посред­ ством учения о цвете, опираясь на многообразие изучаемых здесь явлений, и тем обеспечить друзьям природы возможность общения на основе более высоких воззрений — в этом заключается главная задача настоящего сочинения.

Сама работа распадается на три части. Первая дает набросок учения о цвете3. Бесчисленные частные явления подведены здесь под известные основные феномены, расположенные в определен­ ном порядке, оправдать который предстоит введению. Однако здесь надлежит заметить, что хотя мы везде держались опыта, вез­ де полагали его в основу, тем не менее нельзя обойти молчанием то теоретическое воззрение, которое дало повод для такого разме­ щения и упорядочения явлений.

Ведь надо признать очень странным требование, которое ино­ гда выдвигается, хотя его не исполняют даже те, кто его предъяв­ ляет: излагать данные опыта без всякой теоретической связи, преVORWORT vortragen, und dem Leser, dem Schuler uberlassen, sich selbst nach Belieben irgendeine Uberzeugung zu bilden. Denn das bloBe Anblicken einer Sache kann uns nicht fordern. Jedes Ansehen geht tiber in ein Betrachten, jedes Betrachten in ein Sinnen, jedes Sinnen in ein Verknupfen, und so kann man sagen, dass wir schon bei jedem aufmerksamen Blick in die Welt theoretisieren. Dieses aber mit Bewusstsein, mit Selbstkenntnis, mit Freiheit, und um uns eines gewagten Wortes zu bedienen, mit Ironie zu tun und vorzunehmen, eine solche Gewandtheit ist notig, wenn die Abstraktion, vor der wir uns fiirchten, unschadlich und das Erfahrungsresultat, das wir hoffen, recht lebendig und niitzlich werden soil.

Im zweiten Teil beschaftigen wir uns mit Enthullung der Newtonischen Theorie, welche einer freien Ansicht der Farbenerscheinungen bisher mit Gewalt und Ansehen entgegengestanden; wir bestreiten eine Hypothese, die, ob sie gleich nicht mehr brauchbar gefanden wird, doch noch immer eine herkommliche Achtung unter den Menschen behalt. Ihr eigentliches Verhaltnis muss deutlich werden, die alten Irrtiimer sind wegzuraumen, wenn die Farbenlehre nicht, wie bisher, hinter so manchem anderen besser bearbeiteten Teile der Naturlehre zunickbleiben soil.

Da aber der zweite Teil unsres Werkes seinem Inhaltc nach trocken, der Ausftihrung nach vielleicht zu heftig und leidenschaftlich scheinen mochte, so erlaube man uns hier ein heiteres Gleichnis, um jenen ernsteren Stoff vorzubereiten und jene lebhafte Behandlung einigermaBen zu entschuldigen.

Wir vergleichen die Newtonische Farbentheorie mit einer alten Burg, welche von dem Erbauer anfangs mit jugendlicher Ubereilung angelegt, nach dem Bedurfhis der Zeit und Umstande jedoch nach und nach von ihm erweitert und ausgestattet, nicht weniger bei Anlass von Fehden und Feindseligkeiten immer mehr befestigt und gcsichert worden.

So verfuhren auch seine Nachfolger und Erben. Man war gcnotigt, das Gebaude zu vergroBern, hier daneben, hier daran, dort hinaus zu bauen, genotigt durch die Vermehrung innerer Bedurfnisse, durch die Zudringlichkeit auBerer Widersacher und durch manche Zufalligkeiten.

Alle diese fremdartigen Teile und Zutaten mussten wieder in Verbindung gebracht werden durch die seltsamsten Galerien, Hallen und Gange. Alle Beschadigungen, es sei von Feindeshand oder durch die Gewalt der Zeit, wurden gleich wieder hergestellt. Man zog, wie es noПРЕДИСЛОВИЕ доставляя читателю, ученику самому составить себе убеждение по своему вкусу. Ибо только беглый взгляд на предмет мало что дает.

Всякое же смотрение переходит в рассматривание, всякое рас­ сматривание — в размышление, всякое размышление — в связы­ вание, и поэтому можно сказать, что при каждом внимательном взгляде, брошенном на мир, мы уже теоретизируем. Но надо нау­ читься теоретизировать сознательно, учитывая свои особенности, свободно и, если воспользоваться смелым выражением, — с иро­ нией; такое умение необходимо для того, чтобы абстрактность, которой мы опасаемся, оказалась безвредной, а результат опыта, который мы ожидаем, — достаточно живым и полезным.

Во второй части мы занимаемся разоблачением Ньютоновой теории4, которая до сих пор властно и влиятельно противостояла свободному воззрению на цветовые явления; мы оспариваем гипо­ тезу, которая, хотя и признана уже непригодной, все еще по тради­ ции пользуется уважением среди людей. Чтобы учение о цвете не отставало, как до сих пор, от многих других лучше разработанных частей естествознания, необходимо выяснить истинное значение этой гипотезы и убрать старые заблуждения.

Но так как вторая часть нашего труда по своему содержанию может показаться сухой, по своему же изложению, быть может, слишком резкой и страстной, то я позволю себе здесь прибегнуть к забавному сравнению, чтобы подготовить читателя к более серьез­ ной материи и несколько оправдать страстное отношение к ней.

Мы сравниваем Ньютоново учение о цвете со старым замком, который первоначально был возведен ее основателем с юношеской поспешностью, позже, однако, в соответствии с требованиями времени и обстоятельств, постепенно им расширялся и обновлял­ ся, а также, в связи с распрями и враждебными нападениями, по­ стоянно укреплялся и оборонялся.

Так же поступали его последователи и наследники. Здание пришлось увеличивать: тут пристраивать, там надстраивать; к это­ му вынуждали рост внутренних потребностей, напор внешних вра­ гов и многие случайности.

Все эти чужеродные части и добавления приходилось соеди­ нять причудливыми галереями, залами и переходами. Все, что по­ вреждалось врагами или разрушительной силой времени, сразу же восстанавливалось. По мере надобности рвы углубляли, стены деVORWORT tig ward, tiefere Graben, erhohte die Mauern, und lieB es nicht an Turmen, Erkern und SchieBscharten fehlen. Diese Sorgfalt, diese Bemuhungen brachten ein Vorurteil von dem hohen Werte der Festung hervor und erhielten's, obgleich Bau- und Befestigungskunst die Zeit tiber sehr gestiegen waren und man sich in andern Fallen viel bessere Wohnungen und Waffenplatze einzurichten gelernt hatte. Vorzuglich aber hielt man die alte Burg in Ehren, weil sie niemals eingenommen worden, weil sie so manchen Angriff abgeschlagen, manche Befehdung vereitelt und sich immer als Jungfrau gehalten hatte. Dieser Name, dieser Ruf dauert noch bis jetzt. Niemanden fallt es auf, dass der alte Bau unbewohnbar geworden. Immer wird von seiner vortrefflichen Dauer, von seiner kostlichen Einrichtung gesprochen. Pilger wallfahrten dahin, fluchtige Abrisse zeigt man in alien Schulen herum und empflehlt sie der empfanglichen Jugend zur Verehrung, indessen das Gebaude bereits leersteht, nur von einigen Invaliden bewacht, die sich ganz ernsthaft fur gertistet halten.

Es ist also hier die Rede nicht von einer langwierigen Belagerung oder einer zweifelhaften Fehde. Wir finden vielmehr jenes achte Wunder der Welt schon als ein verlassenes, Einsturz drohendes Altertum und beginnen sogleich von Giebel und Dach herab es ohne weitere Umstande abzutragen, damit die Sonne doch endlich einmal in das alte Ratten- und Eulennest hineinscheine und dem Auge des verwunderten Wanderers offenbare jene labyrinthisch unzusammenhangende Bauart, das enge Notdurftige, das zufallig Aufgedrungene, das absichtlich Gekunstelte, das kummerlich Geflickte. Ein solcher Einblick ist aber alsdann nur moglich, wenn eine Mauer nach der andern, ein Gewolbe nach dem andern fallt und der Schutt, soviel sich tun lasst, auf der Stelle hinweggeraumt wird.

Dieses zu leisten und womoglich den Platz zu ebnen, die gewonnenen Materialien aber so zu ordnen, dass sie bei einem neuen Gebaude wieder benutzt werden konnen, ist die beschwerliche Pflicht, die wir uns in diesem zweiten Teile auferlegt haben. Gelingt es uns nun, mit froher Anwendung moglichster Kraft und Geschickes, jene Bastille zu schleifen und einen freien Raum zu gewinnen, so ist keineswegs die Absicht, ihn etwa sogleich wieder mit einem neuen Gebaude zu uberbauen und zu belastigen; wir wollen uns vielmehr desselben bedienen, um eine schone Reihe mannigfaltiger Gestalten vorzufuhren.

ПРЕДИСЛОВИЕ

лали выше и не скупились на вышки, башни, бойницы. Эта забота, эти старания создали и сохранили предрассудок о высокой крепо­ сти, несмотря на то, что строительное и фортификационное искус­ ство за истекшее время очень возросли и во многих случаях люди научились строить гораздо лучшие жилища и укрепления. Однако старая крепость оставалась в чести, особенно потому, что ее нико­ гда еще не брали, потому что она отбила уже немало штурмов, вы­ держала много войн и все держалась, как девственница. Эта репу­ тация, эта слава живут еще и поныне. Никому не приходит в голову, что старое здание стало непригодным для жилья. Попрежнему твердят об его замечательной прочности, о великолепии внутреннего убранства. Туда идут паломники на поклонение; бег­ лые наброски его показывают во всех школах и рекомендуют впе­ чатлительной молодежи чтить его, тогда как здание уже стоит пус­ тым, охраняемое лишь несколькими инвалидами, совершенно серьезно считающими себя во всеоружии.

Таким образом, здесь не может идти речь о том, чтобы оно могло выдержать длительную осаду или сделать исход войны со­ мнительным. Наоборот, мы видим это восьмое чудо света уже как покинутую обитателями, грозящую обвалом древность, и сразу, безо всяких колебаний, готовы сносить его с конька и крыши, что­ бы солнце заглянуло, наконец, в это старое гнездо крыс и сов, и глазам изумленного путешественника раскрылся бы весь этот бес­ связный лабиринт, его узкие по необходимости переходы, случай­ ностью навязанные пристройки, искусственность многих деталей, убожество его заплат. Однако увидеть все это можно будет лишь тогда, когда рухнет одна стена за другой, свод за сводом, и мусор, насколько это удастся сделать, будет убран.

Произвести такую работу и по возможности выровнять место, расположить полученный материал так, чтобы им можно было воспользоваться при новой постройке — вот та трудная задача, которую мы взяли на себя в этой второй части. Если же нам удаст­ ся, бодро используя возможную силу и ловкость, срыть эту Басти­ лию, расчистить место, то в наши намерения вовсе не входит сразу же снова его застраивать и занимать новым зданием; наоборот, мы хотим воспользоваться этим местом, чтобы вывести на нем перед зрителем прекрасный ряд разнообразнейших образов.

Der dritte Theil bleibt daher historischen Untersuchungen und Vorarbeiten gewidmet. AuGerten wir oben, daG die Geschichte des Menschen den Menschen darstelle, so laGt sich hier auch wohl behaupten, daG die Geschichte der Wissenschaft die Wissenschaft selbst sei. Man kann dasjenige, was man besitzt, nicht rein erkennen, bis man das, was andre vor uns besessen, zu erkennen weiG. Man wird sich an den Vorzugen seiner Zeit nicht wahrhaft und redlich freuen, wenn man die Vorziige der Vergangenheit nicht zu wurdigen versteht. Aber eine Geschichte der Farbenlehre zu schreiben oder auch nur vorzubereiten war unmoglich, so lange die Newtonische Lehre bestand. Denn kein aristokratischer Dtinkel hat jemals mit solchem unertraglichen Ubermuthe auf diejenigen herabgesehen, die nicht zu seiner Gilde gehorten, als die Newtonische Schule von jeher tiber alles abgesprochen hat, was vor ihr geleistet war und neben ihr geleistet ward. Mit VerdruG und Unwillen sieht man, wie Priestley in seiner Geschichte der Optik, und so manche vor und nach ihm das Heil der Farbenwelt von der Epoche eines gespalten sein sollenden Lichtes herdatiren, und mit hohem Augbraun auf die altern und mittleren herabsehen, die auf dem rechten Wege ruhig hingingen und im Einzelnen Beobachtungen und Gedanken uberliefert haben, die wir nicht besser anstellen konnen, nicht richtiger fassen werden.

Von demjenigen nun, der die Geschichte irgend eines Wissens uberliefern will, konnen wir mit Recht verlangen, daG er uns Nachricht gebe, wie die Phanomene nach und nach bekannt geworden, was man dariiber phantasirt, gewahnt, gemeint und gedacht habe. Dieses alles im Zusammenhange vorzutragen, hat groGe Schwierigkeiten, und eine Geschichte zu schreiben ist immer eine bedenkliche Sache. Denn bei dem redlichsten Vorsatz kommt man in Gefahr unredlich zu sein; ja wer eine solche Darstellung unternimmt erklart zum voraus, daG er manches in's Licht, manches in Schatten setzen werde.

Und doch hat sich der Verfasser auf eine solche Arbeit lange gefreut. Da aber meist nur der Vorsatz als ein Ganzes vor unserer Seele steht, das Vollbringen aber gewohnlich nur sttickweise geleistet wird; so ergeben wir uns darein, statt der Geschichte, Materialien zu derselben zu liefern. Sie bestehen in Ubersetzungen, Auszugen, eigenen und fremden Urtheilen, Winken und Andeutungen, in einer Sammlung, der, wenn sie nicht alien Forderungen entspricht, doch das Lob nicht mangeln wird, daG sie mit Ernst und Liebe gemacht sei.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Третья часть посвящена поэтому историческим исследовани­ ям и подготовительным работам. Если выше мы сказали, что исто­ рия человека раскрывает нам самого человека, то здесь, пожалуй, можно утверждать, что история науки есть сама наука. Нельзя ясно познать то, чем обладаешь, пока не сможешь познать то, чем вла­ дели до нас другие. Невозможно по-настоящему и чистосердечно радоваться преимуществам своей эпохи, не умея ценить преиму­ ществ минувших времен.

Но написать историю учения о цвете или хотя бы подготовить материалы для нее было невозможно, пока держалось учение Ньютона. Ибо никогда никакое аристократическое самомнение не смотрело с таким невыносимым высокомерием на всех, не принад­ лежащих к его гильдии, с каким школа Ньютона всегда отвергала все, что было создано до нее и рядом с ней. С досадой и недоволь­ ством приходится видеть, как Пристли5 в своей истории оптики и столь многие до и после него отсчитывают начало расцвета мира цветов со времени мнимого расщепления света и в высокомерном самомнении взирают свысока на древних и более поздних иссле­ дователей, которые спокойно шли своим правильным путем и ос­ тавили нам отдельные наблюдения и мысли, которые и мы не смогли бы лучше произвести и правильнее сформулировать.

От того, кто хочет сообщить нам историю знаний в какойлибо области, мы вправе требовать, чтобы он изложил, как малопомалу стали известны феномены, какие фантазии, заблуждения, мнения и мысли возникали по их поводу. Изложить все это связно представляет большую трудность, а написать историю какогонибудь вопроса всегда является делом рискованным. Ибо при са­ мых честных намерениях опасаешься оказаться нечестным; более того, тот, кто берется за такое предприятие, должен заранее объя­ вить, что кое-что он выносит на свет, а кое-что оставляет в тени.

И тем не менее автор заранее радовался этой работе. Но так как обыкновенно только замысел предстоит как нечто целое ду­ ховному взору, исполнение же, обычно, удается лишь частично, то нам приходится примириться с тем, чтобы представить здесь вме­ сто истории науки лишь материалы к ней. Они состоят из перево­ дов, извлечений, собственных и чужих суждений, указаний и на­ меков, и этому труду, хоть и не отвечающему всем требованиям, все же нельзя отказать в том, что он делался всерьез и с любовью.

Ubrigens mogen vielleicht solche Materialien, zwar nicht ganz unbearbeitet, aber doch unverarbeitet, dem denkenden Leser um desto angenehmer sein, als er selbst sich, nach eigener Art und Weise, ein Ganzes daraus zu bilden die Bequemlichkeit findet.

Mit gedachtem dritten historischen Theil ist jedoch noch nicht alles gethan. Wir haben daher noch einen vierten supplementaren hinzugefugt. Dieser enthalt die Revision, um derentwillen vorzuglich die Paragraphen mit Nummern versehen worden. Denn indem bei der Redaction einer solchen Arbeit einiges vergessen werden kann, einige beseitigt werden mufi, um die Aufmerksamkeit nicht abzuleiten, anderes erst hinterdrein erfahren wird, auch anderes einer Bestimmung und Berichtigung bedarf; so sind Nachtrage, Zusatze und Verbesserungen unerlafilich. Bei dieser Gelegenheit haben wir denn auch die Citate nachgebracht. Sodann enthalt dieser Band noch einige einzelne Aufsatze, z. B. uber die atmospharischen Farben, welche, indem sie in dem Entwurf zerstreut vorkommen, hier zusammen und auf einmal vor die Phantasie gebracht werden.

Fuhrt nun dieser Aufsatz den Leser in das freie Leben, so sucht ein anderer das ktinstliche Wissen zu befordern, indem er den zur Farbenlehre kunftig nothigen Apparat umstandlich beschreibt.

SchlieGlich bleibt uns nur noch ubrig der Tafeln zu gedenken, welche wir dem Ganzen beigefugt. Und hier werden wir freilich an jene UnvoUstandigkeit und Unvollkommenheit erinnert, welche unser Werk mit alien Werken dieser Art gemein hat.

Denn wie ein gutes Theaterstiick eigentlich kaum zur Halfte zu Papier gebracht werden kann, vielmehr der groSere Theil desselben dem Glanz der Buhne, der Personlichkeit des Schauspielers, der Kraft seiner Stimme, der Eigenthumlichkeit seiner Bewegungen, ja dem Geiste und der guten Laune des Zuschauers anheim gegeben bleibt; so ist es noch viel mehr der Fall mit einem Buche, das von naturlichen Erscheinungen handelt. Wenn es genossen, wenn es genutzt werden soil, so muli dem Leser die Natur entweder wirklich oder in lebhafter Phantasie gegenwartig sein. Denn eigentlich sollte der Schreibende sprechen, und seinen Zuhorern die Phanomene, theils wie sie uns ungesucht entgegenkommen, theils wie sie durch absichtliche Vorrichtungen nach Zweck und Willen dargestellt werden konnen, als Text erst anschaulich

ПРЕДИСЛОВИЕ

Впрочем, для мыслящего читателя такие материалы, хотя и не вовсе необработанные, но зато и не переработанные, быть может, тем приятнее, что он сможет по-своему построить из них нечто целое.

Однако упомянутой третьей, исторической частью, весь труд еще не заканчивается. Предполагается еще добавочная четвертая часть. Она будет содержать поправки ко всему сочинению. Пре­ имущественно ради этого параграфы текста и были снабжены но­ мерами. При составлении такой книги, как эта, всегда о чем-то за­ бывают, кое-что устраняют, чтобы не отвлекать внимание, иное выясняется только под конец работы, а кое-что требует уточнения и исправления; поэтому неизбежны прибавления, дополнения и улучшения. Мы воспользуемся этой возможностью и для пополне­ ния цитат. Кроме того, в этот том войдут еще несколько мелких статей, например, об атмосферных цветах, о которых в книге гово­ рится в разных местах; здесь же всё будет собрано и предстанет перед воображением читателя как целое6.

Если только что упомянутое сочинение приведет читателя в мир вольной природы, то другое, содержащее обстоятельное опи­ сание аппарата, который в дальнейшем понадобится учению о цве­ те, имеет целью усовершенствование искусственно добываемого знания.

В заключение нам остается еще упомянуть о таблицах, при­ ложенных к настоящему сочинению. И здесь, конечно, мы вынуж­ дены вспомнить о той неполноте и несовершенстве, которыми страдает как наш труд, так и все сочинения этого рода.

Ибо, если хорошая театральная пьеса, собственно, едва лишь наполовину может быть изложена на бумаге, большая же часть ее отдана во власть блеска сцены, личности актера, силы его голоса, своеобразия его движений, даже духа и настроения публики, то еще в большей мере это относится к книге, трактующей о природ­ ных явлениях. Чтобы ею насладиться, чтобы извлечь пользу из нее, читатель должен иметь перед собой природу в действительно­ сти или в своем живом воображении. Ибо пишущий, в сущности, должен был бы прежде всего вместо текста дать своим слушателям наглядные феномены, частью как они естественно встречаются нам, частью же как они могут быть вызваны с определенной целью и по желанию при помощи специальных приспособлений; только machen; alsdann wurde jedes Erlautern, Erklaren, Auslegen einer lebendigen Wirkung nicht ermangeln.

Ein hochst unzulangliches Surrogat sind hiezu die Tafeln, die man dergleichen Schriften beizulegen pflegt. Ein freies physisches Phanomen, das nach alien Seiten wirkt, ist nicht in Linien zu fassen, und im Durchschnitt anzudeuten. Niemand fallt es ein, chemische Versuche mit Figuren zu erlautern; bei den physischen nah verwandten ist es jedoch hergebracht, weil sich eins und das andre dadurch leisten laBt.

Aber sehr oft stellen diese Figuren nur Begriffe dar; es sind symbolische Hulfsmittel, hieroglyphische Uberlieferungsweisen, welche sich nach und nach an die Stelle des Phanomens, an die Stelle der Natur setzen und die wahre ErkenntniB hindern, anstatt sie zu befordern. Entbehren konnten auch wir der Tafeln nicht; doch haben wir sie so einzurichten gesucht, da6 man sie zum didaktischen und polemischen Gebrauch getrost zur Hand nehmen, ja gewisse derselben als einen Theil des nothigen Apparats ansehen kann.

Und so bleibt uns denn nichts weiter ubrig, als auf die Arbeit selbst hin zu weisen, und nur vorher noch eine Bitte zu wiederholen, die schon so mancher Autor vergebens gethan hat, und die besonders der deutsche Leser neuer Zeit so seiten gewahrt:

Candidus imperii; si поп, his utere mecum.

ПРЕДИСЛОВИЕ

после этого всякое комментирование, объяснение и толкование может иметь свое живое воздействие.

Весьма несовершенным суррогатом служат для этого табли­ цы, обыкновенно прилагаемые к сочинениям такого рода. Свобод­ ное физическое явление, действующее во все стороны, невозмож­ но вместить в линии и изобразить в разрезе на плоскости. Никому не приходит в голову иллюстрировать химические опыты рисун­ ками; при описании же родственных им физических опытов к это­ му принято прибегать, ибо кое-что таким путем достигается. Но очень часто подобные рисунки представляют только понятия; это символические вспомогательные средства, иероглифический спо­ соб выражения, который мало-помалу начинает подменять под­ линное явление, становится на место природы и мешает настоя­ щему познанию, вместо того, чтобы помогать ему. Совсем обойтись без таблиц мы тоже не могли; но мы стремились сделать их так, чтобы ими можно было спокойно пользоваться для дидак­ тических и полемических целей, а некоторые из них рассматривать даже как часть необходимого аппарата.

И вот нам остается только отослать читателя к самой работе, но перед этим хочется повторить еще одну просьбу, к которой тщетно прибегал уже не один автор и которую особенно редко вы­ полняет немецкий читатель нового времени:

Candidus imperii; si поп, his utere mecum1.

ENTWURF EINER FARBENLEHRE

DES ERSTEN BANDES ERSTER,

EINLEITUNG

Die Lust zum Wissen wird bei dem Menschen zuerst dadurch angeregt, daB er bedeutende Phanomene gewahr wird, die seine Aufmerksamkeit an sich ziehen. Damit nun diese dauernd bleibe, so muB sich eine innigere Theilnahme finden, die uns nach und nach mit den Gegenstanden bekannter macht. Alsdann bemerken wir erst eine groBe Mannichfaltigkeit, die uns als Menge entgegendringt. Wir sind genothigt, zu sondern, zu unterscheiden und wieder zusammenzustellen;

wodurch zuletzt eine Ordnung entsteht, die sich mit mehr oder weniger Zufriedenheit ubersehen laBt.

Dieses in irgend einem Fache nur einigermaBen zu leisten, wird eine anhaltende strenge Beschaftigung noting. DeBwegen finden wir, daB die Menschen lieber durch eine allgemeine theoretische Ansicht, durch irgend eine Erklarungsart die Phanomene bei Seite bringen, anstatt sich die Mtihe zu geben, das Einzelne kennen zu lernen und ein Ganzes zu erbauen.

Der Versuch, die Farbenerscheinungen auf- und zusammenzustellen ist nur zweimal gemacht worden, das erstemal von Theophrast, sodann von Boyle. Dem gegenwartigen wird man die dritte Stelle nicht streitig machen.

Das nahere VerhaltniB erzahlt uns die Geschichte. Hier sagen wir nur so viel, daB in dem verflossenen Jahrhundert an eine solche Zusammenstellung nicht gedacht werden konnte, weil Newton seiner Hypothese einen verwickelten und abgeleiteten Versuch zum Grund

НАБРОСОК УЧЕНИЯ О ЦВЕТЕ

nostra per vitam defendimus. Post fata nostra pueri qui nunc ludunt nostri judices erunt1.

ДИДАКТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ

ВВЕДЕНИЕ

Радость знания впервые пробуждается у человека благодаря тому, что он обнаруживает значительные явления, привлекающие его внимание. Чтобы она сохранилась, необходим более глубокий интерес, благодаря которому мы постепенно все больше узнаем предметы. Тогда лишь замечаем мы огромное разнообразие явле­ ний, толпой встающих перед нами. Мы вынуждены разделять, раз­ личать и опять соединять; благодаря этому возникает, наконец, известный порядок, позволяющий нам более или менее удовлетво­ рительно обозревать целое.

Чтобы осуществить это в любой области хотя бы в какой-то степени, необходима длительная усидчивая работа. Вот почему мы полагаем, что люди предпочитают отстранить феномены с помо­ щью какого-нибудь общего теоретического воззрения, какогонибудь способа объяснения, вместо того, чтобы дать себе труд изучить единичное и построить нечто целое.

Попытка собрать и сопоставить цветовые явления делалась всего дважды, в первый раз Теофрастом, вторично — Бойлем2.

Нашей попытке не откажут в третьем месте.

Подробности расскажет нам история. Здесь же мы только за­ метим, что в истекшем столетии о таком сопоставлении нельзя бы­ ло и думать, так как Ньютон в основу своей гипотезы положил сложный и производный опыт, к которому искусственно сводили gelegt hatte, auf welchen man die ubrigen zudringenden Erscheinungen, wenn man sie nicht verschweigen und beseitigen konnte, kunstlich bezog und sie in angstlichen Verhaltnissen umherstellte; wie etwa ein Astronom verfahren rmifite, der aus Grille den Mond in die Mitte unseres Systems setzen mochte. Er ware genothigt, die Erde, die Sonne mit alien ubrigen Planeten um den subaltemen Korper herum zu bewegen, und durch kunstliche Berechnungen und Vorstellungsweisen das Irrige seines ersten Annehmens zu verstecken und zu beschonigen.